П. Вежинов

Однажды осенним днем на шоссе

Мэри переключила рычаг скоростей, и картина вокруг нее стала меняться гораздо медленнее. Так-то лучше, - подумала она. - Куда мне спешить?. Машина несла ее по почти что пустынному шоссе почти пустынной местности. Яркое солнце в одиночестве блиставшее золотой монеткой в бескрайнем небе, неизменно следовало за ней. Сухим и жарким воздухом было тяжело дышать, но Мэри старалась не обращать на духоту внимание. Сейчас она вообще старалась ни на что не обращать внимание. Иначе она просто бы сошла с ума... Страшно болела голова, во рту пересохло, а руки, казалось, намертво вцепились в кожаную обтяжку руля.

Внезапно ей захотелось остановиться. Просто нажать на тормоза, услышать как визжат по раскаленному асфальту шины, и заставить мир вокруг себя наконец-то принять устойчивое положение. Мэри казалось, что за несколько часов езды в этом проклятом адском пекле ей ни за что не оторвать свою задницу (Эй, Мэри! У тебя очень симпатичная попка!) от кресла. Я взмокла. Я вся просто горю. Я вся липкая и мокрая, - подумала она. - Боже, как я это ненавижу!. Она ощущала запах собственного пота, который не разгонял мчавшийся ей навстречу ветер и не заглушал сладкий аромат дезодоранта. Мэри разжала пальцы левой руки и вытерла вспотевшую ладонь о джинсы, потом повторила тоже самое с правой ладонью. Наклонившись вперед, она позволила свежему воздуху проникнуть между спинкой кресла и ее спиной. Это не помогало и Мэри вновь откинулась назад. Проклятая жара!

Мэри вновь прибавила скорость и стала стараться не думать больше о запахе пота, духоте и о том, что неплохо было бы сейчас встать под прохладный душ. Она решила сконцентрироваться на черной полосе широкого шоссе и не позволять подобным мыслям роится в ее голове.

Но нещадное солнце не собиралось оставлять ее в покое. Оно упрямо заглядывало в ее прикрытые солнцезащитными очками глаза и продолжало злить и раздражать.

Через пару минут ей надоело тупо смотреть на шоссе, и она принялась считать столбы линии электропередачи, тянувшейся вдоль шоссе. На двадцать восьмом она сбилась, а начинать сначала больше не хотелось. Да и был ли в этом прок?

Мэри встряхнула головой, будто собиралась немного перемешать парочку - тройку засевших в мозгу мыслишек. Так, подбросить их вверх, как подбрасывает горячие блинчики на сковороде повар, дабы они (мыслишки) не давили на нее невыносимым грузом. Впрочем, ей не хотелось чтобы одна из мыслей, самая чудовищная и мерзкая, проснувшись от встряски занялась ею. (Не смей даже думать об этом !). Распущенные черные волосы повторили движения ее головы и вернулись на исходную.

Она осторожно развела в стороны колени и нехотя сомкнула их. Как она и ожидала внутренняя сторона бедер, обтянутых голубыми джинсами, страдала от жары больше всего. Я как будто описалась, - прокомментировала она. - Интересно, что бы на это сказала Веселушка-хохотушка? ( Мэри-сыкушка! Мэри - сыкушка! Ля-ля-ля.!.. Ха-ха-ха!.. Вы только посмотрите на нее: наша Мэри, наша драгоценная Мэри, которая покинула пеленки тридцать два года назад - описалась!!! Ой, держите меня, а то я упаду! Ха-ха-ха!...). Все хватит! Сейчас я досчитаю до десяти, нет лучше до пяти (столбы ту уже сегодня, дорогуша, считала), скажу СТОП! и нажму на тормоза. Да! Что может быть проще? Мне надо передохнуть... Надо устроить маленькую паузу... Хотя бы на минутку, другую... Надо остановить эту чертову гонку...Спрашивается, куда я лечу? Куда спешу ? От кого бегу? Действительно, я здесь одна. Абсолютно одна на этой дороге. Одна-одинешенька. Итак, приготовились (настартвниманиемарш). Начали! (Смелее, Мэри, у тебя все получится так как надо) Раз... два... три... четыре... пять.. Все просто! (теперь скажи СТОП!, милая) Теперь я говорю, - Мэри осторожно посмотрела по сторонам. - Стоп!

Столбы по обочинам шоссе продолжали мелькать перед ее глазами.

(Мэри, девочка, передохни. Ты просто очень сильно напряжена. Нажми на тормоза. Это же просто. Нажми и все!)

(Мэри, слушай лучше меня. Ты же не можешь позволить этой дуре управлять тобой. Я знаю тебя очень хорошо. Возьми себя в руки. Успокойся! Сделай пару глубоких вдохов. Ты же знаешь - машина с причудами. Как и ее бывший хозяин. Остановишься - больше не заведешь! Послушайся меня, детка. Меня - Старую зануду)

Отстаньте от меня! Все отстаньте! Вечно вы лезете со своими советами как мне жить и что мне дальше делать. Как-нибудь без вас, девочки, разберусь. Я даже знаю, что мне надо делать. Я приторможу, но не буду глушить мотор. Как тебе такая идея, Старая зануда? - усмехнулась Мэри и не дожидаясь ответа резко надавила на педаль тормоза. - Вот так-то.

Тут же завизжали тормоза, ее бросило сначала вперед на руль, потом назад - и машина остановилась посреди дороги. Разом прекратили убегать столбы, и солнце заиграло в металлических блестящих проводах. Никто не пытался объехать ее и никто не мчался ей навстречу. На шоссе кроме нее и старенькой, повидавшей всякое машины никого не было.

Мэри открыла дверцу машины и вышла на шоссе. Ее слегка качало и подташнивало. Веселушка-хохотушка и Старая зануда молчали.

Она подняла очки наверх и огляделась. Вокруг было тихо и пустынно. Где-то в поднебесье гудели провода. Темное полотно шоссе делило землю на две одинаковые половины справа и слева от нее. Большие шары высохших перекати-поле бездумно носились, обгоняя друг друга. Они смешно подскакивали, натыкаясь на кочки, падали и вновь подпрыгивали. Рыжая пожухлая трава островками выделялась на фоне сухой глиняной земли. Вокруг не было ничего, что могло бы привлечь хотя бы мимолетное внимание.

(Поздравляю!.. Дорогая Мэри, ты в самой дерьмовой дыре на Земле. Это самое дерьмовое место в мире! И тебе здесь, кстати, самое место. Самое подходящее...)

Она еще раз огляделась. Ничто (кроме столбов и шоссе) не намекало на признаки американской цивилизации.

Мэри взглянула на часы. Было начало шестого. Через три-четыре часа начнет темнеть - а что ее ожидает впереди? Где-то же должен быть в этой чертовой дыре чертов мотель! - Раздраженно выругалась она, наполовину нырнула в салон машины, где ее тут же обдало жаром, и достала из бардачка потрепанную карту. Расстелив ее на капоте и стараясь не прикасаться пальцами к подозрительным (омерзительным) пятнам, Мэри принялась определять свое местонахождение. Сделать это было не так-то легко (и дело тут не в пятнах кофе, прилипнувшей жвачке и дырах, прожженных сигаретами). Она трижды водила ярко накрашенным ногтем по маршруту Детройт - ...(?????????????????????? Куда же ты все-таки едешь?), сбивалась на разветвлениях дорог и начинала все сначала. Проклятый Стив! Это ты во все виноват! Это из-за тебя я торчу черт знает где! Это все из-за тебя! - Все больше раздражалась она, следя за тем, чтобы ее мысли не превращались в речь.

Наконец ей удалось выстроить более-менее правдивую цепочку своего маршрута. В любом случае - у нее не было выбора. У нее был только один путь и она прекрасно знала, что назад дороги нет. Пока нет.

Карта показывала ей, что через несколько миль (рано или поздно) она непременно доберется до городка Миголтон. Правда, судя по крошечной точке, над которой на карте и было напечатано название этого местечка (вот увидишь - это будет дыра!) - городок будет столь мал, что вряд ли сможет заинтересовать кого бы то ни было. Но там будет мотель. А постель и душ - это все, что мне будет нужно - Подбодрила себя Мэри, свернула карту и зашвырнула ее обратно в бардачок.

Она вернулась в салон автомобиля и продолжила путь в Миголтон. Мчатся на очень высокой скорости она боялась (Мэри, ты же знаешь, ЧТО бывает с лихачами!), медленная езда давила на нервы и поэтому она выбрала среднюю, оптимальную для себя скорость. Вновь замелькали перед глазами столбы и шоссе угнетающей бесконечностью устремилось в никуда.

Через пару минут идеи о мотеле, холодном пиве и мягком матрасе стерлись в чреде столбов за стеклом машины.

Солнце ни на мгновение не оставляло ее одну; назойливо заглядывало в глаза и продолжало нагнетать вокруг нее духоту.

Постепенно Мэри начала проваливаться неизвестно куда - она перестала, пялится на унылый пейзаж, жара не казалась больше такой одуряющей да и пить хотелось гораздо меньше. Все окружающее ее становилось обычным, повседневным, словно, она всю жизнь только и делала, что мчалась по пустынной дороге навстречу ветру. Время вяло текло мимо нее. Руль, который она удерживала в руках, черное шоссе, по которому Мэри неслась в Миголтон и, конечно же, столбы, дающие ей понять, что она все-таки не стоит на месте - стали вполне естественными атрибутами. Ей не хотелось больше бодрости и свежести. Мэри почувствовала, что сейчас вся ее жизнь сосредоточена здесь; что ее единственное желание - это закрыть глаза и чуточку подремать.

Под колесо попал камень, машина вздрогнула и Мэри слегка испуганно посмотрела по сторонам. Если я не буду бдительна, то непременно усну. Так и усну за рулем. Буду ехать, пока не врежусь в один из этих дурацких столбов. И все! Прощайте, люди... Сколько же я не спала? Наверное, целую вечность... Все еду и еду... - Мэри на всякий случай встряхнула головой и достала из бумажного пакета баночку пепси. Теплую. Она вдавила железное колечко внутрь банки. Пепси отозвалось характерным шипением. Пара глотков ничего не дали. Во рту стало противно сладко. Ей еще больше захотелось пить.

В прошлую ночь действительно было не до сна. Ведь все в нее и случилось. Случилось ЭТО... а в позапрошлую Мэри так вымучалась, так разнервничалась, что ей удалось подремать только каких-то пару часов и то под утро. Еще одна подобная ночь - и я свалюсь замертво. Или усну где-нибудь здесь, в этом богом забытом месте, за рулем разваливающейся машины. И все из-за тебя, Стив! Будь ты неладен - Мэри отпустила руль и одной рукой скинула очки на соседнее сидение, а другой сделала еще пару глотков теплого пепси. Похоже, она опять начала раздражатся. Мысли о Стиве всегда приводили ее в бешенство. Слава богу, что сейчас он не в силах ни что-то сказать ей гадкое, ни что-либо сделать. (Мэри, девочка, не разрешай этому проходимцу Стиву злить тебя. Ты же представляешь к чему это может привести. Будь умницей. Мы же договорились, ты помнишь?)

Старая зануда как всегда была права. Надо думать о чем-то другом. Но о чем? Здесь так скучно. На этой дороге никаких развлечений, разве что колесо спустится или эта старая развалюха заглохнет . Скука... Все еду и еду. Вперед и вперед. Надоело все до чертиков - Отреагировала Мэри и машина прибавила газу.

Затем она выпила все содержимое банки и выбросила пустую жестянку на дорогу. Через некоторое время Мэри посмотрела в зеркало заднего вида и увидела, что банка (маленькая-премаленькая) ярко блестит серебром, отражая своей поверхностью солнечные лучи. Больше она ее не интересовала.

Мэри вспомнила, что последний раз общалась с людьми часа четыре назад, когда проезжала мимо городка, чье длинное название так и не осело у нее в памяти. Там она подзаправила машину (Полный бак, пожалуйста - Да, мэм), умудрилась съесть два гамбургера и запить их кофе (ужасный был кофе). Какой-то паренек лет двадцати легко обрисовал ей план дальнейшего маршрута (ты видела, как он на тебя смотрел, Мэри?). (А ты разве не заметила, что он был какой-то странный, хоть и смешной. Да и не хотел он тебя вовсе...Он все норовил заглянуть внутрь машины, а не в вырез твоей откровенно сексуальной майки). Интересно, что же он хотел? А эта улыбка? Хитрая и самодовольная. Будто он что-то про меня знает. Мой самый большой секрет, про который ты, Старая зануда, мне и думать не разрешаешь. (Мэри, у тебя паранойя! Откуда ему что знать? Ты примчалась из ниоткуда и исчезла в никуда. А он остался там, далеко... И вообще какое ему до тебя дело? Так, праздное любопытство. Самое обыкновенное любопытство. Может быть чуть наглое, может быть более, чем можно навязчивое, но все же... И чтобы там не ворчала Старая занудливая сучка, я знаю... абсолютно уверена - он хотел тебя. Хотел оттрахать по полной программе на заднем дворе своей автозаправки. Я видела это в его похотливых глазах, не будь я Веселушкой-хохотушкой. И что самое смешное - намекни он тебе об этом - ты бы не отказалась). И все же я не хотела бы с ним встретится вновь. Боже! Я кажется опять набираю скорость, - Мэри взглянула на приборную панель. - Так и есть. Не хватало еще раз заехать в кювет. В конце концов, куда я все-таки спешу? До этого Миголтона недалеко, я успеваю...Интересно, почему все люди куда-то спешат? Всем надо непременно что-то отхватить, куда-нибудь успеть, кого-то догнать. Нет, чтобы остановится хотя бы на крошечное мгновение. Подумать, а зачем мне это надо? На кой черт все эти делишки и побрякушки? Впрочем, чем я-то отличаюсь от них? (А не слишком ли много вопросов, милая? Ты случайно не перегрелась под солнцем?) Тоже сейчас несусь неизвестно куда (ты прекрасно знаешь куда!) и неизвестно зачем (и причина тебе тоже известна. Всем нам известна... ). - Мэри тихонько покачала головой. - Вот Стив, например (пожалуйста, только не Стив). Да... Стив! Всю свою жизнь он только и делал, что пытался урвать куски от всех пирогов на свете. (Счастье ведь на дороге просто так не валяется. Собери его по частичкам, сложи свой пазл жизни - и ты счастливчик!) Да...Стив во многом явно преуспел. Помню, когда мы только начали встречаться он часто рассказывал о своей Великой мечте - приобрести свой собственный дом (наш дом, детка) на побережье (и не просто дом, детка, а такой, чтобы все соседи от зависти сдохли!). Чтож, Стив, эту мечту ты реализовал. Хороший купил дом. Отличный. Не дом, а дворец на берегу моря. Только не принес он счастья ни тебе, ни мне... Да и пока ты копил деньжонки на него, у меня тоже стали возникать разные желания. Например, а не свалить ли мне от тебя, скряга? Потом ты хотел попасть в правление компании - и ты, разумеется, попал! Затем был следующий пунктик в твоем плане: жениться на мне. Тебе и это удалось! Уж и не помню почему я вышла за тебя (ты была дурой, Мэри, самой настоящей дурой). А что теперь с тобой, Стив? Во что превратились твои мечты и надежды? Лопнули. Пшик! И больше их нет. Ни одной. Ах, Стив, Стив, садовая твоя голова! (Мэри, милая Мэри, мы же договорились, что не будем больше говорить о Стиве. Никогда! И не смей возражать мне, Старой зануде. Уж я-то знаю куда заводят тебя подобные мысли. Смотри-ка лучше вперед) Другое дело Брайан. У него всегда все просто. Женился... не понравилось...развелся...снова женился. Есть деньги - он швыряет их направо и налево. Нет - как-нибудь проживет и без них. (А ты бы так не смогла. Тебе всегда нужна твердая почва под ногами. Стив, конечно, засранец еще тот, но... Кто вытащил тебя из дерьма, в котором ты жила? Кто научил тебя красиво и со вкусом одеваться? Кто носил тебе в постель кофе и бутерброды с красной икрой? Кто, будь он неладен, сделал тебя тем, кто ты есть? Поэтому ты все терпела, все ждала, когда душка Стив добьется того-то и сделает то-то, чтобы потом тебе было хорошо и никто не смел обозвать тебя сама знаешь кем. Не мог даже подумать, что до того как ты стала мисисс Маклаглен, у которой столько одежды, что она может каждый день надевать что-то новое, которая выезжает по пятницам в гости на неприлично дорогой машине и которая ежегодно отдает на пожертвования городскому приюту очень кругленькую сумму денег...так вот, никому и в голову не прийдет чем ты занималась до этого. Так что лучше хорошенько думай, смешивая в очередной раз бедолагу Стива с дерьмом. Думай, Мэри, думай) (А еще лучше не думай о нем. Ни к чему тебе ворошить былое...) Ну, о чем мне тогда спрашивается думать? Легко сказать - не думай! А если здесь и заняться больше-то нечем. Я же не бездушная машина. Особенно, я обращаюсь к тебе, Старая зануда. Ты со своими проповедями и советами достала меня. А, вообще, если конечно хочешь - давай все-все обсудим. И начнем мы с начала. С самого начала. - Последние слова Мэри сказала вслух и снова, как и тогда, слова показались ей чужими и неуместными. Будто это и не она вовсе сказала.

Старая зануда не отвечала.

ГЛАВА 2

- Все, что мы называли субъективной жизнью,

все это в сущности, нечто нереальное... Как, например, нереальны облака, отражающиеся на глади озера. Когда ветер поднимет зыбь и отражение исчезнет, это ведь не значит, что исчезли и сами облака... Все, что в тот миг произошло на поверхности озера, смерть без смысла и значения...

П. Вежинов

Однажды осенним днем на шоссе

... А, вообще, если конечно хочешь - давай все-все обсудим. И начнем мы с начала. С самого начала... Меня зовут Мэри Маклаглен. Мне тридцать два года (похоже на заполнение анкеты при устройстве на работу), не считая месяцев, проведенных в неразрывном единстве с мамой...ну, ты меня понимаешь. Я родилась в Детройте, училась и влюблялась в Детройте, работала в Детройте и замуж вышла тоже в Детройте. Нет, это все определенно неинтересно и ты, Старая зануда, прекрасно знаешь мою историю и без меня. И как она начиналась, и чем закончилась. (И все же давай немного потрепимся, Мэри. Мы так давно не разговаривали на эту тему. К тому же, ты сама ноешь, что тебе ужасно скучно. А так, хоть немножко отвлечешься. Пожалуйста, продолжай...) Ну, хорошо... хорошо.

Моего отца звали Рик. Рик Холман, соответственно. Мама называла его неудачником и идиотом. Он был не намного старше матери, работал в строительной компании и очень медленно продвигался по служебной лестнице. Чрезвычайно медленно. Его друзья, с которыми он учился в местной школе и с которыми иногда пил по вечерам пиво (в последнее время довольно редко) делали успешную карьеру семимильными шагами, а он по сравнению с ними выглядел коматозной черепахой. Его это не особо волновало, зато здорово бесило мать. Она часто пыталась промыть ему мозги, но из этой затеи ничего не выходило. Рик по-прежнему оставался черепахой. Скорее всего, за годы семейной жизни отец научился выставлять щит против матери, и ее колкие словечки отскакивали от него как горох от стены.

Моя мама... Мама, сколько я ее помню, была весьма привлекательной женщиной. На нее всегда заглядывались мужики. Сигналили в машинах, проезжая мимо, когда она шла по улице. Знакомились в магазинах, и приглашали вместе отобедать. Кэт это нравилось. Мне иногда казалось, что если бы в один прекрасный день ее очередной выход в свет остался ни кем незамеченным, то она бы этого не перенесла. И еще Кэт знала, что стоит ей захотеть - и любой мужик может легко оказаться на месте Рика. Если дома Кэт носила полинялый халат, шаркала по полу тапочками и могла весь день, сославшись на мигрень, провалятся в постели, то выходя за пределы дома она преображалась. Расцветала. С лица исчезали морщины, в глазах появлялся блеск, а походка становилась легкой и сексуальной. Всеобщее внимание к собственной персоне - вот что любила Кэт и что искренне ненавидила я. В ее поведении я видела неприкрытую измену. Про ее уличный флирт знала только я. Рик никогда не ходил с нами по магазинам, лишь изредка по особым воскресеньям, когда у него и у матери было сносное для обоих настроение, мы втроем выбирались в кафе или в парк. На пикники мы не ездили (что за радость сидеть на траве и отмахиваться от мошек?!).

Мать считала, что ее удел - сидеть дома, воспитывать дочь, то есть меня и разумно тратить деньги, заработанные отцом. Денег было немного, но Кэт стремилась показать знакомым и соседям, что живут они не хуже других. Если кто-то приходил к нам в гости - стол был изыскан как на день Благодарения; если в супермаркете Кэт встречала какую-нибудь подругу, то демонстративно покупала самый дорогой чистящий порошок или самое дорогое печенье. И дело касалось не только повседневных покупок. В ее шкафу висело несколько дорогих выходных платьев, из-за которых она постоянно грызлась с отцом. Платья были любимым поводом отца для начала ссоры. Они были спичкой, чиркнув которой можно вызвать пожар.

Меня она тоже любила наряжать. Я не противилась, просто мне было немного жалко отца. Тряпки какими бы красивыми они не казались, они всегда были для меня только тряпками. Была бы моя воля я бы с удовольствием проходила все свое детство в джинсах. (Рик, ты что не понимаешь? Она же девочка и ей положено носить веселые платьица и бантики. Чем наша Мэри хуже других?)

Помню мои родители часто ссорились. Не знаю, ругались ли они, когда мне был годик или два; ругались ли, когда меня совсем еще не было. Врать не буду, но то что я не пропустила ни одной их домашней ссоры - это сущая правда. Мне всегда хотелось убежать к себе в комнатку, чтобы не слышать их взаимных оскорблений, но мать меня не пускала. Говорила: Смотри, Мэри, запоминай. Я не хочу, чтобы у тебя в семье было также. Все потому, что твой отец... В ответ папа тоже не упускал возможности пролить немного яда. В финале их словесных перепалок, отец подходил ко мне, показывал на меня пальцем и говорил матери: из нее вырастет твоя копия, Кэт. От этих слов мне хотелось провалиться на месте. Я не могла смотреть ему в глаза и почему-то чувствовала себя виноватой. Будто это я виновата в том, что родители выясняют отношения. В такие минуты я ощущала себя лишней, одинокой и беззащитной. Смотрела на подол своего платья, боясь поднять глаза и лила слезы. Только после этого мать внезапно вспоминала, что она моя мама, брала меня на руки, утирала слезы платком, которого у меня в кармане никогда не было, целовала и уносила подальше от отца. Никаких ласковых слов, никаких нежностей. Это был для нее своеобразный ритуал, некое свидетельство окончания их ругани. Бой окончен, родители остались при своих мнениях, в душе наверняка проклиная друг друга. Обычно мама относила меня в мою комнату, где и оставалась со мной ночевать. Под утро ее рядом уже не было. В такие ночи мы были защитой друг для друга. Я знала, что со мной не приключится ничего страшного, и мама тоже знала, что отец больше не придет к ней. Иногда после ссоры, мать не выдерживала и уходила к себе. Через стенку я слышала как она плачет, но не решалась зайти к ней. Через минуту хлопала входная дверь - отец уходил в заведение, из которого приходил за полночь изрядно пьяным. Иногда по возвращению он пел какие-то песни, половину слов, которых я не различала. Когда он возвращался домой - я всегда просыпалась в страхе. Мне казалась, что сейчас он поднимется ко мне и начнет говорить гадости про меня или маму. Однажды он так и сделал.

Все было как в фильме, который смотришь сто первый раз. Ты знаешь все: и что сейчас скажет герой, и как он это скажет и что произойдет с ним через пару секунд. Я вновь была в семейном театре. Была зрителем и одновременно действующим лицом. Название сегодняшнего спектакля Приглашать ли к нам на лето бабушку?. Жанр - как обычно трагедия с элементами боевика. Сюжет: бабушка Мэг, мать Рика ежегодно приезжает из Оклахомы навестить сына и внучку (Кэт не в счет). Моя мать ежегодно воспринимает ее визит в штыки (потому что старой карге не место в моем доме. Я уже сейчас вижу как она шарится по моим полкам, ворчит, что суп недосолен и что так детей не воспитывают. Ей все не нравится. Она цепляется ко всему, Рик. Она всюду сует свой нос. Твоя мать невыносима. Она испортила жизнь себе и твоему папаше, она испортила жизнь тебе, а теперь собирается отравить мою - Но, Кэт, девочка должна повидаться с бабушкой. К тому же она у нее, судя по всему, одна. - Если хочешь, можешь отвезти Мэри в ту дыру, где живет твоя мать, только избавь меня от присутствия твоей несносной старухи). Далее тебе все известно, ибо это мы проходили не единожды. Когда поток оскорблений неожиданно иссяк, мать унесла меня в мою комнатку, но ночевать со мной не осталась. Отец ушел что-нибудь выпить... Я проснулась, почувствовав сквозь сон отвратительное дыхание, на кровати сидел отец и от него несло перегаром (ты до сих пор не выносишь этот запах, Мэри). Он смотрел прямо на меня, но его глаз я не видела. Он смотрел и молчал. Я тихонько, почти шепотом позвала его. Он не реагировал. Через минуту отец сказал такое, что я забыть не смогла. Он сказал: твоя мать - сука, Мэри. И ты тоже будешь такой же сучкой как и она. Больнее никто меня в жизни не оскорблял. Я сжалась, подозревая, что он сейчас меня ударит, на глазах навернулись слезы и натянула до подбородка одеяло. Это были худшие слова в моей жизни. После этого он ушел, а мне стало еще паршивей. Я называла себя дрянью, но не знала зачем. Вокруг не было никого, кто бы мог меня утешить и приласкать, сказав, что все это мне только приснилось. В ту же ночь (а я долго не могла уснуть) в моем сознании поселилась Веселушка-хохотушка - девчонка, которую точно определил мой отец. Она была самой настоящей сучкой. (А еще стервой и шлюхой). Поначалу у нее не было имени, и все ее желания сводились к одному - нагадить. Я стала ловить себя на мыслях Веселушки: это явно не понравится отцу, давай сделаем это. Целиком завладела моим сознанием Веселушка-хохотушка, когда я стала девушкой. С появлением первых месячных мое Я и Веселушка-хохотушка уже перестали отличаться друг от друга. Точнее мое Я куда-то ушло, вложив будущее Мэри Холмен в шаловливые ручонки другой Я. (Правда, веселое было времечко!?) В школе я быстро заслужила титул горячие трусики (тебе же это нравилось). (Потому что это не нравилось Рику). Наверное, я была первой из нашего класса, кто лишился невинности столь рано. (У него была такая большая штучка, что ты испугалась, как бы он все там тебе порвал. Как его звали?) Его звали Эд Гордон. Он был старшеклассником, и про него в школе ходили легенды (самые гадкие и ужасные. Он был великолепен). Эд был ужасен. Все чего он хотел от меня - это трахнуть. Не заниматься со мной любовью, а трахаться (можно подумать, тебе от него нужно было что-то иное). Эд не нравился моей матери, бесил отца и отпугивал подруг. Его держали в школе только из-за того, что он был капитаном нашей спортивной команды, и благодаря ему мы были непобедимы в городских первенствах по баскетболу. Потом, когда Эд исчез появились Рон, Бен (который, вот умора, оказался гомиком), толстозадый Ральф и кто-то еще. Все они не производили впечатления парней из благополучных семей. Слушая наставления отца во время ужина (к этому времени он уже стал обычным рядовым подкаблучником), я с трудом сдерживалась от смеха. Мне больше не хотелось прятать от него глаза. Теперь он, обращаясь ко мне, смотрел куда-то в сторону. В конце концов, я до того обнаглела, что порой мой парень оставался у меня ночевать. Трахаться дома, зная что отец находится где-то рядом, мне нравилось больше всего. Я мечтала, чтобы он зашел и увидел меня за этим занятием. Но он ни разу не пришел. Что касается Кэт, то сие обстоятельство она воспринимала спокойно. Мы никогда не говорили с ней о моих парнях или о моем поведении. Видимо, я страшно изменилась и она, как и отец, побаивалась меня.

Иногда мне кажется, что отец всю жизнь меня ненавидил. Его ненависть жгла меня как гиенна огненная, прожигая насквозь. Я не знала за что он меня терпеть не мог. Я не помню от него ни единого подарка, ни на Рождество, ни на дни своего рождения. Моими же подарками он пользовался охотно (будь то одеколон или бритва), любил похвастаться моими успехами и провинностями перед соседями. Он старался меня не замечать, переложив все воспитание и ответственность за меня на плечи матери. По большому счету, меня в его жизни никогда не было. Была Кэт, был дом, работа, старенький порше, были друзья и даже драная кошка, которую он частенько прикармливал, но не было меня. Его дочери. Первое время эти мысли пугали меня, но потом мне стало гораздо проще думать, что раз у него нет дочери, то у меня выходит нет отца. Меня до сих пор не покидает чувство, что я абсолютно чужая для него, что я - ненужный элемент их маленькой семьи.

Когда мне было двенадцать, меня пригласили на день рождения к моей подруге. Родители устроили для Тифони настоящий праздник. Ее отец ни на минуту не отходил от нее, участвовал во всех конкурсах и постоянно обнимал и целовал ее. Они оба светились от любви. Мне было от этого как-то нехорошо и я ушла, так и не попробовав именинный пирог. Чувствовала я себя ужасно. Никогда мне так очевидно не показывали отношения отца и дочери. Не то чтобы я не знала, что такое отцовская любовь (все-таки не в глуши жила), а тот факт, что у меня с Риком нет, не было и никогда не будет таких честных и открытых отношений омрачил меня. Я чувствовала себя ущербной. Вернувшись домой, я подошла к матери (она разгадывала на диване дурацкий призовой кроссворд) и спросила ее: действительно ли Рик мой отец? Кэт отбросила на пол кроссворд, недобро посмотрела на меня и в ответ спросила, почему я так решила?. Я объяснила.

- Он действительно твой отец, Мэри. И ты не должна в этом сомневаться. - Сказала она довольно холодно и, видя мое испуганное, сомневающееся и рассеянное выражение лица (тебя точно поразила молния), Кэт потащила меня на чердак, где среди старых ненужных вещей хранились мои метрики.

Она воткнула мне в руки какую-то пожелтевшую бумажку. В графе отец действительно значился Рик Холмен. Почему-то мне все равно не верилось.

Гораздо позже, когда я уже вышла замуж, я поняла почему я была чужой для Рика. Открытие взбесило меня. Взбесило своей откровенной глупостью. Либо я появилась не вовремя и тем испортила карьеру Рика (вспомни о его черепашьих шагах. У него не было хватки и ты здесь ни при чем), либо он просто не любит детей (типа аллергии что ли?) (Особенно если дети в точности похожи на Кэт). Ни в одну из идей я до конца не верила, и тайна для меня так и осталась тайной.

Лишь один единственный раз я ощутила Рика своим отцом (может быть, если бы ты, не дай бог, тонула или горела, а он тебя спасал - ты ощутила бы это раньше). Он стал моим отцом на выпускном школьном балу (и то, только на этот вечер. Часы пробили полночь и карета опять превратилась в тыкву, а лошади в серых мышей). Даже если и так. (То розовое платье было тебе, Мэри, очень к лицу. А вырез!!! Самый откровенный вырез, который когда-то видели в этой школе.) Эни Гартс была королевой бала (но я то знаю, КТО на самом деле был королевой. Та, которую похотливые юнцы называли горячие трусики. Та, чья грудь мялась и кусалась на заднем сиденье машины. Та, которая была лучшим образом в фантазиях мастурбирующих мальчиков. Та, на которую всегда оглядывались, и та, которую все всегда хотели. То есть ты, Мэри). Рик был очень горд мною. Он даже ничего не сказал про мой (вульгарный) разрез. Когда ему представили слово он благодарил Кэт и небо, за то что у него есть такая дочь.

Закончив школу, я вместе с подругой ушла из дома. Когда я собирала вещи, отец был дома и делал вид, что я просто собираюсь на уик-энд загород. Он не вышел меня провожать и не сказал мне ни слова. Мама сказала, что после моего ухода он заперся в кабинете, включил громко радио и вышел из кабинета только под вечер. Спокойный и ...пустой.

Мы сняли с подругой небольшую квартиру на окраине и какое-то время просто валяли дурака. Мы упивались неожиданно откуда свалившейся свободой. Никто не говорил нам, что нам стоит, а что не стоит делать. Никто не стоял над нашими душами и никто не читал нам мораль. Раз-два в месяц я навещала родителей. Они больше не ругались. По крайней мере при мне.

Кэт старела. Ей больше не доставляли удовольствия походы в магазины. Машины больше не сигналили ей вслед, а мужчины не заигрывали с ней на автобусных остановках. Вечерние платья продолжали висеть в шкафу. Она выглядела какой-то измученной, ссылалась на головные боли и депрессию. Я думаю, что мой уход из родного дома был для нее ударом, хотя она не останавливала меня и не просила меня остаться. Она знала, что рано или поздно я уйду, и я ушла. Во время моих визитов она оживлялась. Обязательно готовила что-нибудь вкусное и беззаботно щебетала о соседях, новой телепрограмме или моих бывших школьных подружках. Я неохотно рассказывала о своей непутевой, разгульной жизни. Очень многое сглаживала, многое пропускала, а еще больше сочиняла. Часа через два-три ее интерес ко мне и моей жизни угасал. Кэт говорила, что устала и что ей непременно надо прилечь. Я не останавливала ее. Сейчас, когда ее уже нет в живых, я часто задаю себе вопрос: что было в ее жизни? Что она видела за свои годы?

Рик тоже изменился. В своей строительной компании он все же достиг статуса начальника и подумывал об уходе на пенсию. За нашим домом он разбил сад и все свое свободное время стал уделять настурциям и маргариткам. Они заменили ему меня и Кэт. Во время своих непродолжительных возвращений домой, я наблюдала за ним из окна своей комнаты (это все еще твоя комната, Мэри). Похоже, он разговаривал с цветами.

Когда умерла мама, из глубины моего сознания возродилась Я. Однако, это была не совсем Я. В ней чувствовалась мудрость, рационализм и последовательность. Я назвала ее Старой занудой. Именно она приказала мне вернутся к отцу, устроится на работу, а не жить на деньги своих любовников и, вообще, начать вести достойный образ жизни. Я порвала со своим бурным, легкомысленным прошлым. Я не позволяла Веселушке-хохотушке выходить из своего убежища и через пару месяцев после похорон стала похожа на чопорную старую деву из детских сказок. Не хватало только чепца и очков в черной оправе. Я снова была не я. Долго это выносить я не могла. Мне было всего двадцать. Мне хотелось радоваться жизни, а не торчать весь день на скучной работе, а всю ночь слушать кашель отца. Потихоньку я стала днем выпускать на волю Веселушку-хохотушку. Мною снова овладевали беззаботность и свобода. Но Старая зануда не собиралась терпеть мои шалости. Она осаживала меня (и правильно делала) всякий раз, когда я хотела сделать что-то этакое, будь то невинный флирт с кем-то из сослуживцев или ни к чему не обязывающий секс. Поначалу мне было нелегко находится между льдом разума и пламенем страсти, и я посылала их обеих к черту. Но потом я научилась прислушиваться к этим черным и белым сторонам меня. Обычно сначала хихикала, и нашептывало на ушко Веселушка. От ее слов на меня накатывала волна блаженства и начинало приятно гореть между ног. Далее я выслушивала Зануду. Если волна не исчезала, я повиновалась своим желаниям. Эти две здорово помогают мне жить (я знала, что ты меня любишь)... Но вернемся к отцу.

Как-то недели через две после того, как мамы не стало (а ее смерть он воспринял спокойно, словно давно был готов к этому) он зашел на кухню (ты готовила рагу). Я стояла к нему спиной, помешивая ароматное варево. Он ждал, когда я повернусь, но я делала вид будто не догадываюсь о его присутствии. Он кашлянул и я обернулась с ложкой в руке.

- Ты, наверное, думаешь, дочка, что это я виноват в смерти мамы. Что я не уделял ей...вам должного внимания, - его потускневшие глаза были наполнены слезами, каждое слово давалась ему с большим трудом. Он выглядел беззащитным. - Это не так. Я любил Кэт. Да, я ее любил. Не смотря на все ее выходки и истерики.

В этот момент больше всего мне не хотелось выпускать на волю Веселушку-хохотушка. Ибо она могла наговорить многое (Зачем выплескивать наружу детские обиды? Живи настоящим, детка). У Веселушки были припасены в огромном количестве иголки и заготовлены в обилии пузырьки с ядом, но я не могла позволить ей воспользоваться ими. Все-таки он мой отец и кроме меня у него теперь никого нет.

- Твоя мама была не похожей на других. Ей нужна была свобода, а не эта клетка. - Продолжал он, стараясь не встречаться со мной взглядом. Я знала, что ему плохо. Может быть в сто раз хуже, чем мне, но слова, сказанные им той ночью, по-прежнему стеной стояли между нами. Конечно, мне надо было подойти к нему, обнять его и сказать, что все будет хорошо, но я так и не сделала это. Я словно статуя стояла перед ним с поваренной ложкой в руке и молчала. Возможно, если бы он сделал хотя бы один шаг ко мне или протянул руки, я бы не раздумывая, бросилась к нему и обняла его крепко-крепко. Но он не сделал это. Мы оба были трусами. Мы оба боялись проявить свои чувства. Помолчав, он добавил: - Прости меня, Мэри. За все, пожалуйста, прости. Я не был тебе хорошим отцом. Прости...

Он развернулся, вытер сухой ладонью глаза и ушел к себе. Больше мы с ним об этом не говорили (ты поступила неправильно, Мэри. Мне это не понравилось).

Через неделю он покончил с собой. Выпил на ночь слишком много снотворного.

Никаких посмертных записок, никаких объяснений. Просто ушел к Кэт. Ушел навсегда, как обычно, не спросив моего мнения и не попрощавшись со мной. На земле ему делать было нечего.

Вот такая история...

ГЛАВА 3

Когда мы проехали сотню-другую метров, я снова подал голос:

кто бы он ни был, тайно верит в чудеса.

И я только сейчас ясно осознал почему.

Потому что он никак не может

примириться с мыслью о смерти.

П. Вежинов

Однажды осенним днем на шоссе

(А как же Стив? В твоей истории должен быть Стив. Ты же не можешь вычеркнуть его просто так из своей жизни. Вы же провели вместе немало лет, так что будь добра, продолжай...)

Продолжать не хотелось. Не было ни малейшего желания. Конечно, Мэри бы с удовольствием (?) вспомнила, что-нибудь из детства, школы или как они с подругой прожигали дни бездельем. Но Стива лучше не трогать, лучше его не касаться (иначе будет много проблем, детка). Пусть он (так хотела (требовала) Старая зануда) и дальше остается секретным, защищенным паролем файлом.

Мэри заметила, что солнце слегка переместилось вправо. Теперь оно почти что целиком переползло в боковое стекло и смотрело на ее профиль. Местность по-прежнему ничем не отличалась от той, по которой она проезжала час назад. Все те же устремившиеся в небо столбы и черное полотно шоссе, у которого нет ни начала, ни конца. Мэри взглянула на часы. Было около шести вечера. Духота еще держала Мэри в своей власти, но ее напористость и сила таяли с каждой минутой. С каждой минутой исчезала и эйфория воспоминаний, куда вновь пыталась загнать себя Мэри, но у нее ничего не получалось (все потому, что далее по плану повествования должен... обязан появится Стив Маклаглен. Можешь сопротивляться сколько хочешь, но от Стива ты не уйдешь).

Мысли о родителях позволили ей немного расслабится, обрести некое подобие спокойствия. К спокойствию примешалось еще одно чувство - грусть. Идеи провести еще один часок в мире своего детства или безрассудной молодости перестали казаться ей соблазнительными. Если бы тот мир был похож на карусель с лошадками и жирафами, к застывшим шеям которых были привязаны яркие воздушные шарики, она бы не сомневаясь, позволила мыслям унести ее в любимую сказку. Но в этом мире не было карусели, цветных шаров и вообще он мало походил на сказку. Правильно назвать его было бы комнатой ужаса, по темным лабиринтам которой тебя несет на бешеной скорости машина смерти и ты, крепко вцепившись в поручень, вопишь от страха и не знаешь, какая тварь выскочит тебе сейчас навстречу.

(И все же, давай, Мэри, продолжай. Валяй... Уж если начала рассказывать - доводи рассказ до конца. Все равно до твоего проклятого Миголтона еще далеко, а заняться тебе все равно нечем. Так что, сделай милость - продолжай. Итак, начинается самая интересная часть)

(Ну, уж нет, Мэри. Сейчас речь пойдет о Стиве. А я (да и ты тоже) не желаем ничего о нем слышать. Хватит! Стив - это мертвая полоса твоей жизни. На ней светлых пятен. Сплошная чернота. Может даже более темная, чем это шоссе. Я отказываю тебе в доступе к этому файлу)

(Слушай, Мэри! А не послать ли нам Старую зануду куда подальше? Я от нее устала. Все ворчит и ворчит. Достала!)

(Сама заткнись!)

(Сука!)

(От суки слышу!)

- Все хватит! Я не могу вас больше слушать! Заткнитесь обе! - истерично прокричала Мэри. Со стороны это могло показаться крайне странным. Попахивало помешательством. Но Мэри была одна и никто ничего не подумал и никто ничего не сказал.

Зато этот маленький взрыв подействовал. Голоса в голове смолкли.

Она вновь стала смотреть по сторонам, выискивая глазами развлечение. Вдруг сейчас из норки покажется сурок или где-то высоко в небе пролетит орел. Но ничего подобного не наблюдалось. Словно все разом вымерли от жары.

Внезапно Мэри вспомнила о радио. Как она могла забыть о нем!

Мэри щелкнула рычажком и радио поприветствовало ее характерным знакомым шипением. Через пару секунд ей удалось поймать какую-то станцию - не то GBS, не то NCM. Станция передавала музыку. Кантри вперемежку с легким роком.

С музыкой она перестала чувствовать себя одинокой, заблудшей овечкой. Радио умело говорить. Радио умело поднимать настроение. Радио придавало уверенность.

Мэри прибавила громкость. Чуть-чуть.

На душе стало веселее. Чуть-чуть.

Закончилась очередная песня (кажется, это была Долли Партон) и приятный мужской голос рассказал о погоде на завтра. Потом пошутил на тему жары. Мэри улыбнулась в ответ. В эту минуту ей захотелось, чтобы голос, умеющий шутить и заставивший ее улыбнутся, не исчезал в пелене кантрихитов. Ей хотелось общения.

(Поговори со мною, Мэри. Обещаю вести себя хорошо)

(Нет лучше со мной поговори. Ты уже была готова начать говорить о Стиве, если бы не эта ведьма. В конце концов, это не честно. Ты ведь можешь только начать. Тебе необязательно доводить историю до конца. К тому же концовка мне неинтересна, я ее и сейчас отчетливо помню. Ну, пожалуйста...)

Проклятье! Голоса вновь одолевали ее. Правда, сейчас не так настойчиво и нахально, но все же...

Радио перестало занимать ее и она резко отключила его. Потом передумала и включила вновь. Но громкость значительно убавила.

Ну, хорошо, - нехотя согласилась с Веселушкой-хохотушкой Мэри. - Но только у этой печальной будет одно начало. Ну, может быть еще немного середины... И если я надумаю остановится - не смей меня умолять продолжать. Продолжения все равно не будет! Так и знай! Итак, тема нашего урока: Стив Маклаглен и его место в моей жизни.

ГЛАВА 4

Он с сожалением взглянул на свои грязные ботинки.

П. Вежинов

Однажды осенним вечером на шоссе

Стив был из тех, кого моя мать называла конь с яйцами. Он был напорист, трудолюбив и целеустремлен. Эти три качества были его лучшими качествами. Не хочу сказать, что Стив ужасен. Вовсе нет. Многие женщины мечтают о таком подарке судьбы. Но только видимо не я. Сейчас я вам его опишу.

Представьте простого механика. Этакого здоровенного небритого детину с мощной челюстью и маленькими глазками, который весь день проводит на работе, а вечер коротает с бутылкой пива у телевизора за просмотром тупых шоу. Правда, несложно представить? Теперь попробуйте облагородить этого механика в засаленном комбинезоне. Ну как? Что не лезет его жирное грязное тело в смокинг или не укладываются вихры в прическу-люкс? Ничего, сейчас я вам помогу...

Он высок, но не толст, хотя пивное брюшко и нависает над ремнем брюк. Его тело ухожено (всяческие массажные сеансы, тренажеры и теннис по субботам не позволяют ему расползтись в стороны). Темные волосы старательно зачесаны назад, а седина тщательно закрашена (как он мне недавно признался - он слишком рано начал седеть). Многие отмечают, что у Стива довольно тяжелый, надменный взгляд. И в этом я с ними согласна. Подчиненные не смеют поднять на него глаза, а сам Стив порой ведет себя как волк на псарне. Он знает, что ни одна овца не в состоянии скрыться от него. Знает, что его боятся. Знает, что ему подчинятся. Наверное, прикажи он кому-нибудь по приколу прыгнуть с десятого этажа - его даже не спросят зачем это надо ? и почему бы вам не пойти куда подальше?. Он отучил всех обдумывать и обсуждать свои распоряжения и научил всех слушаться и уважать его. Самое смешное, предложи его людям другого начальника, более дипломатичного и лояльного - они взвоют. Вот потеха-то! Дома он был другим, но об этом позже... За что ему спасибо - так это за то, что рабочие отношения были всегда рабочими. Его бедные дурочки- секретарши, когда попадали на работу в его офис, расцветали как маргаритки от одной мысли, представляя себя соблазняющими шефа. Но на их примитивные штучки Стив не реагировал. Я знала это и поэтому не ревновала. Девчонки как мотыльки слетались к нему, а он их увольнял. В конце концов, он взял себе на работу старую мисисс Хейндриж, которая не смотря на все мрачные прогнозы по поводу ее больного сердца вот уже шесть лет таскает ему на подпись в кабинет бумажки и отвечает на телефонные звонки. Хотя не подумайте, что Стив был образцовым семьянином и за все годы нашей жизни ни разу мне не изменил. Он не был бабником, но... как бы это лучше описать... мог провернуть интрижку. Стив полагал, что его одноразовые встречи - это не измена. Просто если ему хотелось трахнуть кого-то, он шел и трахал. Просто так, для разнообразия и душевного спокойствия. Обычно его девочками на ночь становились... девочки на ночь. На работе он этого не делал. Никогда. Сами понимаете, карьера, репутация, доносы жене... Кому это надо? Впрочем, я всегда знала, когда он приходил после очередной одноразовой встречи, а когда действительно задерживался на работе или заигрывался в боулинг.

Для меня Стив всегда был понятен, может быть поэтому я вышла за него замуж и прожила с ним девять лет душа в душу. Я не помню ни одной истерики, ни одного скандала. Может, потому что с ним я тоже была не совсем Я.

Так вот, вернемся к механику. Внутри Стив и был тем самым механиком, с пустыми глазами и ленивой походкой. Мне трудно это описать, но поверьте, я слишком долго прожила с ним и если бы Стив Маклаглен жил не в Детройте, а в тихой деревушке и, если бы не занимался правлением процветающей (не благодаря ему) кампании, то был бы простым доходягой с низменными желаниями и узким кругозором... Просто ему повезло родиться не в стогу сена. Мир, в котором волею судеб он оказался требовал от него решительности, постоянного внимания и серьезности. Все как у Дарвина - либо ты, либо тебя.

Стив не старался преуспеть. То есть, конечно, дела его волновали и финансы были для него важны. Он всю жизнь только и делал, что карабкался наверх. У него был план. Сам он его разработал или кто надоумил - не знаю, но все у него было как на схеме в учебнике физики. Все! Абсолютно. Стив был похож на быка с мозгами, который будет пахать поле до тех пор пока поле не будет вспахано. Никаких послабинок, никаких передышек (что-то не очень вяжется все это с механиком). Зато когда он достиг своей цели, всех целей своего дурацкого плана-максимума - он успокоился. Всё. Работа выполнена. Можно поставить точку и как следует отдохнуть.

В последнее время он все больше подумывал о тихой семейной жизни в доме на берегу моря, в окружении (любящей) жены и детишек. Стив сколотил (прямо в точку) свое состояние и теперь хотел только одного - покоя. Он часто говорил, что скоро отойдет от дел и первый месяц свободы ни одна собака не посмеет оторвать его задницу от дивана. И первый, и стопервый. Теперь-то он похож на механика?

Не подумайте, что я ненавижу его за это. В этом нет ничего предосудительного. Нормально. Человек всю жизнь пахал - дайте ему отдохнуть! Я только хочу объяснить вам, кто такой Стив (не нервничай, дорогая, мы понимаем)!

Я познакомилась со ним у себя в доме. Точнее, нас познакомила подруга, с которой я прожигала дни безделием. Мне тогда было двадцать. Однажды вечером, толи в пятницу, толи в субботу Николь (так звали мою школьную подругу, с которой мы несколько лет делили грязную квартирку на Тополиной улице) привела к нам в дом какого-то мужчину. Мы часто водили к себе мужиков. Иногда по очереди, иногда одновременно. Я читала в своей комнате скучную книгу и подумывала о шоколадном торте, лежащем в холодильнике и о парне, который периодически названивал мне, и которого я каждый раз отшивала. Мне было так паршиво, что я захлопнула книгу и уже намеревалась пойти сожрать весь торт и позвонить этому придурку. Иногда приступы одиночества заставляют меня делать безрассудные глупости.

Я направилась на кухню и услышала за дверью шум и пьяный хохот Николь. Она никак не могла попасть ключом в скважину. Это продолжалось минуту-другую. Разумеется она могла позвонить, и я бы открыла дверь (к тому же замок давно было пора сменить), но у нас с Николь был договор: когда кто-то из нас возвращается не один, другой ни во что не вмешивается и не любопытничает. Памятуя об этом, я прошла на кухню. Скоро входная дверь открылась (это все не было так романтично, как ты описываешь. Поменьше лирики, дорогая) и Николь с дружком оказались в доме. Я не высовывалась. Николь не переставая смеялась (когда она напивается- она всегда становится веселой и болтливой), ее гость что-то ей шептал. Они без промедления прошли в комнату Николь и заперлись. Только после этого, я достала шоколадный торт, есть который к этому моменту мне расхотелось и вернулась к себе. Настроение стало еще паршивей. Теперь к моему гнетущему одиночеству примешались стоны и скрип кровати за стенкой. Веселенький выдался вечерок.

Судя по всему, гость Николь был молод. Обычно им всем было за тридцать пять - сорок (у таких и денег больше и с ними интереснее), а этот был явно моложе. (Мэри! Как же уговор не любопытничать?!) Я поняла это по его голосу. Лет двадцать. Не больше. Значит, сегодня у Николь сексуальный перерыв. Очень мило.

И действительно, сегодня подружка отдыхала. Не прошло и часа после их тесного знакомства, как мы были представлены друг другу. Мэри - это Стив. Стив- это Мэри, моя лучшая подруга. Стив был прост как гамбургеры в тошниловке нашей школе. Худой, ухмыляющийся, пожирающий и раздевающий глазами. Когда он впервые взглянул на меня, я поняла его желание. Парню хотелось продолжения. Наверняка в тот момент он мысленно представил нас троих в одной постели (но этого не произошло, и, слава богу!).

Николь продолжала находится по шафе, висела на шее Стива и на его грубые и пошлые шуточки всякий раз говорила мне: Ну, разве он не прелесть?. Нет! Нет! И еще раз нет! В отличие от Николь, меня от таких прелестей просто воротило. Я не знаю, кто мне был тогда конкретно нужен, но этот кто-то - явно не Стив (и не тот, кому ты собиралась в тот вечер звонить дабы часок-другой покувыркаться в постели).

Клянусь, поначалу Стив мне не понравился - это был дурной знак (значит, между нами скоро что-то должно произойти). Он смотрел на меня свысока и в душе посмеивался надо мной (терпеть не могу таких!). Но прошло время и я стала находить Стива привлекательным, мне стали нравиться его (тяжелый) взгляд, умение выйти сухим из любого мокрого дела и привычка добиваться своего (ты еще тогда сказала себе: Мэри! Этот парень выведет тебя в люди. Держись за него крепко!).

Мы стали встречаться. Наши встречи не отличались романтичностью, это было похоже на семейную традицию проводить вечера вместе (только по выходным, вторникам и четвергам. В остальные вечера он подрабатывал на мистера Томпсона). Он заезжал за мной в восемь, мы отправлялись либо в кино, либо в ресторан, либо просто бродили по улочкам Детройта. Все зависело от его настроения. И его финансов.

Между нами не было любви (по крайней мере, с моей стороны уж точно). Не было ухаживаний, сладких слов на ушко, цветов под дверью и интригующих записочек. Не было волнений от ожидания встречи с ним, не было долгих страстных поцелуев. Ничего не было... Да мне и не надо было... Не надо было от Стива... Мы встречались довольно долго (два года и три месяца, если точно), прежде чем он предложил мне выйти за него. Инициатива шла только от него. Мы как-то никогда не говорили на эту тему. Все было...как само собой разумеющееся, то есть, как будто мы оба с самого начала знали, что рано или поздно поженимся. Я в этом не сомневалась, да и Стив видимо тоже...Наверное, так оно было. Когда Стив предложил мне стать его женой, я даже не удивилась. Восприняла все довольно спокойно и серьезно. Даже чересчур спокойно. Впрочем, Стив тоже не блистал эмоциями. Что ж, значит настало время чему-то изменится.

Он сделал мне предложение через неделю после похорон мамы. Толи хотел меня таким образом поддержать, толи хотел отвлечь меня от грустных мыслей.

Это произошло так. Как обычно, Стив заехал за мной в восемь (из-за смерти матери я перебралась в родной дом, хотя отец меня даже об этом и не попросил). Мы поужинали в ресторане (клянусь, там не было ничего необычного и возвышенно-романтичного!). После ужина (тоже как обычно) мы пошли немного прогуляться и Стив (как бы невзначай) сказал: Мэри, выходи за меня замуж!. Я не упала в обморок, не прослезилась и даже не сказала: Ты это серьезно?. Я вела себя крайне сдержанно (сухо?). В тот же вечер я согласилась (говоря откровенно, ты тут же) (невзначай) (сказала: Да, Стив, я выйду за тебя). А вам бы хотелось, чтобы это произошло как в кино или в дешевом любовном романе? Не дождетесь... Я не сентиментальная дура. (А как же те слезы из-за удушенного соседом котенка? А как же Унесенные ветром? А как же) Ну хорошо, хорошо... Я - сентиментальная дура. Но только не в отношениях со Стивом.

Мы поженились в ноябре. Через полгода после того вечера. Была мерзкая погода. Шел дождь (ты же любишь дождь?!). Подружкой невестой (то есть тебя) была Николь. (Слушай, а она не терзалась из-за Стива? Все-таки ты его у нее отбила...) Еще чего? По правде, Николь мне его подарила... К алтарю меня вел отец. Хоть здесь он вспомнил обо мне... Я не помню какое на мне было платье, как выглядел Стив. Все происходило со мной как во сне, когда на мелочи не обращаешь внимание и стараешься удержать развитие сюжета под своим контролем. Стала ли я счастливее? Нет...

Медового месяца не было. Было три дня беспрерывного секса.

Я забыла сказать, что до свадьбы Стив меня не трогал. Как обожравшийся кот не ест пойманную им полудохлую мышь.

Вообще, я расцениваю наш брак как предложение открыто спать вместе. Не более того. Собственно, так и было. Ничего не изменилось. Я перестала спать со всеми подряд, я начала спать со Стивом. Вы представляете, что значит трахаться без намека на страсть? Он вскакивал на меня, несколько минут пыхтел, кончал и сваливал... (поражаюсь почему ты не завела себе любовника?). Я надеялась забеременеть. Каждый раз, когда он игриво поглаживал меня по бедру, я мечтала, чтобы в этот раз все получилось. Дело в том, что уже через три месяца мне надоело быть Мэри Маклаглен. Надоело быть его женой, надоело быть его дыркой для траха перед сном, надоело быть плановым приобретением его коллекции. Не могла пожаловаться на отсутствие свободы и какие-то запреты. Все дни я была предоставлена самой себе. На работу не ходила. Стив не хотел, чтобы я работала. Хозяйством не занималась (а прислуга на что? Я плачу им приличное жалование). Магазины меня раздражали (зная, что я выгодная клиентка, они старались облизать меня с ног до головы, только бы я у них что-то приобрела). Вообщем, не было у меня развлечений. А те, которые были мне положены по должности (как никак я жена одного из самых влиятельных людей Детройта) я отрабатывала как наказание за свое легкомыслие. Я снова была не Я (а какая ты, Мэри?). Кто-то был должен наполнить мое пустое существование смыслом, вырвать меня из ада красивых и дорогих вещей и дать мне понять, что я кому-то еще нужна в этом мире.

Я никак не могла забеременеть. Врачи сказали, что у меня болезнь и все дело во мне. До этого никогда слова женское бесплодие не казались мне такими отвратительно безысходными. На какое то время я даже потеряла веру в себя. Стив говорил, что я была похоже на приведение, обнаруживавшее, что оно на самом деле приведение. Возле меня не было человека, способного возродить меня к жизни. Стив не вздыхал, не охал и не утешал меня. Он действовал. Принимал решения по поводу спасения-излечения и претворял их в жизнь. Однако, мне не ничто не помогало. Я побывала у лучших врачей Европы, меня обследовал какой-то умнейший профессор, а все эти таблетки, терапии и анализы! Боже, через что я только не прошла, но так и не поправилась. Мои дела были плохи. И не только внутри меня. Я перестала разговаривать со Стивом. Мы спали и ели раздельно. Я не знала когда он уходит, куда уходит и когда вернется. Пожалуй, оставалась только построить в нашем доме кирпичную стену...

Шло время, и моя депрессия прошла также внезапно, как и началась. Не знаю почему, но в какой-то момент мне вновь захотелось жить. Я проснулась в хорошем настроение, позавтракала, и почитала свежую газету. Я вновь возвращалась к жизни, мне снова хотелось творить, любить, ошибаться и прощать.

Я вновь изменилась. Похоже, я всю жизнь только и делаю, что меняюсь... Я выбросила все старые платья, накупила себе новых нарядов, изменила прическу и сделала еще нескольких чудесных превращений с собой. В двадцать семь я расцвела. Я была добра, мила, очаровательна и соблазнительна. Я завела кучу новых знакомств, я придумала себе много новых увлечений. Я наконец-то начала жить.

Единственное, что мне в тот период мешало - это кольцо на пальце. Стив и слышать ничего не хотел о разводе. Он подозревал, что у меня любовник (а может и не один), следил за мной и ревновал. Еще бы! Его вещь (то есть ты) больше не хотела сидеть на месте и принадлежать только ему. Я же как никогда хотела свободу.

Честное слово, мне было жаль Стива. Искренне жаль. Я не понимала его патологического желания удержать меня возле себя. Я не понимала, почему мы не могли спокойно разойтись в разные стороны и жить так, как нам подсказывала совесть (?).

Так продолжалось несколько лет. Чем дальше я была от Стива, тем более преуспевающим он становился. Его дела резко шли в гору, бизнес креп, предприятия разрастались, а денежная масса росла с каждым годом как тесто на дрожжах.

Я же окружала себя новыми людьми (новыми любовниками).

Первый раз я изменила Стиву (почти) случайно. Я спешила на какую-то встречу. Одну из тех, что два - три раза в месяц проводят первые леди города (как я их ненавидела!). Попала в автомобильную пробку и начала злиться. Эти аварии меня всегда доставали. Не умеешь водить - езди, пожалуйста, на автобусах. Так будет спокойно и тебе, и водителям и пешеходам. Возле меня в красном Феррари находился симпатичный парень. Он тоже куда-то спешил, но выражал это менее явственно, нежели я. Несколько раз наши взгляды красноречиво встретились, потом мы заговорили. Начали жаловаться друг другу на пробки, нерасторопность полиции и... пошло-поехало. Он (его звали Майк) оказался неплохим собеседником. Перед тем как наши машины (все же) разъехались, мы успели обменяться телефонами.

На следующее утро он позвонил, предложил встретиться. Я хотела сначала отказаться, но потом передумала. А почему бы и нет?! Разве я не могла посидеть часок в кафе с приятным молодым человеком. Мы стали встречаться. Сначала тайно от Стива. И потом, мне было безразлично, что об этом думает Стив.

Майк был художником. А меня всегда привлекали творческие люди. Они были не такие как все. Они могли видеть необычное в обычном, они могли радоваться рассвету, они делали простые, но фантастические подарки, умели предугадывать желания и любили вечерами рассуждать о любви и смысле жизни. С ним мне не надо было притворяться, не надо было носить маски и прятать истинные чувства. Новые ощущения опьяняли меня и уносили куда-то вверх. Я стала беззаботной и свободной (почти).

Наш роман продолжался полгода. Потом Майка не стало... Он попал в автокатастрофу приблизительно в квартале от того места, где мы познакомились и, где так рьяно обсуждали чудаков, попадающих под колеса и врезающихся в столбы. Теперь одним из чудаков стал Майк. Мне сказали, что он недолго мучался. Умер еще до того, как его доставили в больницу. Как пишут в романах: со смертью Майка что-то умерло и во мне. Точно сказано. Никогда раньше не понимала до конца смысла этих слов, а тут как ножом по гранату.

Стив незамедлительно воспользовался моим положением. Он снова пошел на мировую, но он плохо знал меня (и меня). Вряд ли что-то могло изменить мое отношение к нему. Сорви он звезду с неба - я бы не прореагировала. Стив напоминал щенка, которого наказали за описанный ковер, а он понять не может, что он сделал плохого.

Пустоту в моем сердце стали заполнять другие мужчины. Их было много.

Во мне опять проснулась Веселушка-хохотушка. Только на сей раз, она доводила до белого каления не моего отца, а моего мужа. Иногда мужчины приходили в мою жизнь так быстро, а уходили еще стремительнее, что я не успевала запоминать их имена. Да и была ли в этом необходимость?

В конце концов, Стив не выдержал и подал на развод. И хотя по брачному контракту я не получала ничего, я все же получила нечто большее. То, что я мечтала получить очень давно. Я стала по-настоящему свободна. Вы понимаете, что значит быть свободным, независимым ни от кого и ни от чего человеком?

Абсолютно свободной я прожила недолго. Виной тому деньги. Точнее их отсутствие. За годы семейной жизни я разучилась работать и зарабатывать себе на хлеб. Мне полагалась выходить в свет, тратить заработанные мужем деньги и практически ничего не делать. И почему мы, женщины, должны всегда зависеть от мужчин?

Мне пришлось вспомнить то, что я хотела забыть, как жить за счет мужиков (что в этом предосудительного?). Итак, я снова начинала все с нуля. Начинать было просто, в моей записной книжке было огромное количество нужных телефонов. Их хватило бы на многих наших городских дурочек, знакомящихся по газетным объявлениям. Среди нужных номеров были несомненно и самые нужные. Не так много как хотелось бы, но они были. Первые трое обещали позвонить и помочь, но так и не позвонили (вот козлы!). Следующие двое, раскусив меня как сливочную помадку, тут же изменили свое отношение ко мне. Из утонченной дамы, с которой приятно (!!!) провести ночь без всяких последствий и обещаний, я стала для них...как бы помягче выразится...вымогательницей. Черт, до чего же это было противно!

Наконец, остался только один. Бен Страуб. Бен Страуб-младший.

В отношениях с ним меня устраивало все: я не чувствовала себя последней шлюхой, оставалась вполне обеспеченной женщиной. От меня ничего не требовалось эдакого и большую часть времени я была предоставлена сама себе. Однако, потом я стала замечать в Бене то, что ненавидела в Стиве. Я снова садилась в лужу. Причем, в ту же самую. Что может быть хуже?

Стив не отставал от меня. Если мы с Беном шли на вечеринку, я была уверена, что обязательно встречу там Стива. Он обязательно напьется и обязательно начнет выяснять со мной отношения. Стив не давал мне покоя ни днем, ни ночью. Звонил, приходил, продолжал делать мне подарки. Я начала боятся его. Это становилось похожим на помешательство. Видимо, он плохо переносил наш развод. Наверное, обанкротся Стив в один прекрасный день - он выглядел бы куда лучше.

Во-первых, он перестал следить за собой. Во-вторых, у него всегда было скверное настроение. А в-третьих, еще и пил, что называется, не просыхая (может он и вправду любил тебя, Мэри?). Один раз они даже подрались с Беном. Я всегда думала, что только мальчишки в школе дерутся из-за девчонок, а тут такое шоу: два взрослых мужика, достаточно неуклюжих и неповоротливых тузят друг друга кулаками. Ох и смеялась же я тогда!

За месяц Стив сильно изменился. Он стал агрессивным. Даже чересчур. Я стала еще больше боятся его. Он не угрожал мне, не умолял вернуться. Стив стал просто безумным. Он просто говорил, что любит меня и не может спокойно жить без меня. Наверное, он целыми днями накручивал себя, а потом ...Все! Я больше не хочу говорить об этом... И не вздумайте меня упрашивать - Мэри тряхнула головой. Иногда это заставляло тут же замолчать хреновых ангелов. Потом подумала и добавила в слух: - Хорошо, что вас у меня только две. А если бы таких как вы, кумушки, было два десятка, что тогда? (Тогда, бы ты сошла с ума...как Стив).

Радио продолжало тихонько, боясь нарушить нормальный ход течения мыслей и времени, передавать кантри. Вокруг по-прежнему не было ни души. Черный мустанг нес ее вперед, а солнце продолжало лениво наблюдать за нею в боковое окно.

Мэри была слегка взволнована, может быть менее, чем час назад, но накатившая волна одиночества вновь начинала беспокоить ее.

Она еще не знала, в какое дерьмо она вляпалась.

Она еще не знала, что до Миголтона она не доедет.

Мэри еще не знала, что ее ожидает впереди.

Пока не знала...но это был всего лишь вопрос времени. Времени, которое потеряло для нее всякий смысл.

ГЛАВА 5

С минуту я сидел словно в трансе.

Первой моей мыслью было, что все происходит

во сне. Но нет, на сон не похоже. Я хорошо сознаю

все, четко вижу мокрые листья и грязь на асфальте,

ручеек, стекающий по изборожденному дождевыми

потоками обрыву. <...> Но яснее всего вижу бездну

справа от себя, с ее резкой глубиной, мутную,

взбаламученную бурей реку. Не сон, но,

может быть, галлюцинация?

П. Вежинов

Однажды осенним днем на шоссе

Диск красного воспаленного солнца клонился к земле, окрашивая в нежный розовый свет далекие доисторические горы. Еще минут сорок, максимум час и солнце скроется за линией горизонта. Начнет темнеть и наступит ночь. Потрясающая звездная ночь. В таких пустынных местах, вдали от больших городов ночи всегда богаты на звезды. Неимоверно яркие и большие звезды.

Мэри была одна-одинешенька в этот вечер. Она была согласна на любую компанию, лишь бы не ночевать в машине в пустыне. Мысли о надвигающейся ночи пугали ее. Она вновь открыла бардачок и достала карту. Мельком взглянув на типографскую трассу, она сообразила, что едет в правильном направлении. Однако что-то было не так. Совсем не так. Мэри не могла вспомнить, чтобы где-то хоть раз от шоссе убегала в сторону другая дорога. Пусть непокрытая асфальтом, но обозначенная на карте. Судя по карте их должно было быть три.

Но их не было. Ни одной.

Это вы во всем виноваты. Не хватало еще и ночь здесь провести...Теперь я заблудилась в этой гребаной пустыне!!! Похоже, я так погрузилась в воспоминания, что и не заметила как проскочила мимо, - пыталась успокоить себя Мэри, испуганно всматриваясь в темнеющее небо. Но в глубине ее сознания предательский голос нашел лазейку и стал истошно кричать: нет, их не было!!! Такое ты не могла пропустить!!!

Мэри стало страшно. По-настоящему страшно.

Она не могла понять, где она, куда вынесет ее бесконечное шоссе, но продолжала автоматически мчатся вперед.

В надежде натолкнутся на какой-нибудь указатель она проехала минут десять.

(Мэри, если бы ты следила за дорогой с тобой бы этого не произошло)

А не ты ли, старая карга, отвлекала мое внимание? - прошипела Мэри и стала думать что ей делать дальше. Перспектива провести ночь в пустыне ее ни капельки не устраивала. Постепенно к страху примешалось желание как можно быстрее оказаться меж людей, а уже через минуту кошмарная идея о полной безысходности, всецело поглотив все другие мысли, противно зажужжала в ее голове роем надоедливых ос.

Мэри смотрела вперед и пыталась найти какой-нибудь тайный знак в исчезающих за спиной и возникающий впереди столбах. В какой-то момент ею снова овладело желание как следует разогнаться и врезаться в какой-нибудь столб. Желание было мимолетное, но такое яркое, что Мэри вздрогнула. Затем на смену ему сознание подбросило идею развернутся и ехать назад. Впрочем, ехать назад - это тоже самое, что и мчатся вперед, то есть снова ехать в никуда.

(Слушай, Мэри, не глупи. Рано или поздно эта дорога куда-нибудь все равно выведет. Ну не в Миголтон, так еще куда-нибудь. У любой дороги есть начало и конец. Главное, не паникуй. Возьми себя в руки...Соберись с силами, ты же у нас умничка)

Закат настойчиво наползал на безликую пустыню. Небо темнело с каждой минутой; солнце побагровело и напоминало только что выкованный кузнецом диск из червонного золота. Мэри заметила, что оно уже касалось краешка земли, значит времени у нее осталось совсем мало...

Мэри взглянула на часы. Начало девятого.

Отчаяние обручем держало ее голову, безысходность ситуации лихорадила ее тело.

Кровь бешено пульсировала, стуча крошечными молоточками по вискам. Мэри было паршиво как никогда. Наверное, мышь в мышеловке вела себя спокойнее, нежели Мэри в те минуты.

Она вновь схватилась за карту, но что нового она могла там найти?

За последние шесть часов, проведенных в постоянном движении, Мэри не заметила ни одного указателя или другого оповещающего (о чем?) знака. Она не видела ни одного жилого строения; ни одна машина не отразилась в зеркале заднего вида и ни одна машина не проехала ей навстречу. Как назло замигал сигнальный огонек заканчивающегося горючего. Только этого и не хватало.

(Ты заблудилась....Ты заблудилась....Ты заблудилась....)

Ей стало казаться, что она никогда не выберется из этого дурацкого места. Мэри еще раз взглянула на приборную панель. Красная стрелка спидометра подпрыгивала на отметке, которую при ней никогда не пересекала и даже близко к таковой не приближалась. Мэри неслась практически на предельной для ее мустанга скорости.

Слишком быстро...Это ничего не изменит, - пронеслось в ее голове так же быстро как пронесся мимо придорожный валун. - Я врежусь...Обязательно врежусь...Господи, что со мной?!

В сгущавшихся сумерках раздался крик птицы.

Он разом напугал и успокоил Мэри. Это был первый естественный звук окружающего мира. Звук живого существа. Золушка не радовалась так хрустальным туфелькам, как Мэри обрадовалась рухнувшему на секунду одиночеству.

Однако, звук был некрасивый, злой и наверняка опасный. Может это был орел или другой хищник.

Мэри слегка наклонилась вперед и посмотрела сквозь лобовое стекло вверх. Птицы нигде не было видно.

- Ух и напугала же ты меня! - пригрозила она невидимому крикуну и нежно (по-женски) отпустила педаль газа. Машина потихоньку стала сбавлять скорость.

Крик птицы слегка отрезвил ее и помог разом рассовать расползшиеся в стороны мысли по полочкам. Главное, не поддаваться панике! (Ха-ха-ха!) Подумаешь, ночь в пустыне! (Ха-ха-ха!) В моей непутевой жизни случались вещи и похлеще этих. Справлюсь! - ее голос дрожал. Дрожал, обжигая холодом. Дрожал от волнения и страха.

(Все не так просто, Мэри. Как ты себе это представляешь? Одна. Беззащитна. Ты ведь даже выйти пописать побоишься?! А если кто придет к тебе? )

(Не пудри ей мозги! Мэри самостоятельная и никого не боится! Да и кто сюда придет? В такую ночь? В такую глушь? Мэри! Расценивай это как часть приключения. Завтра утром ты доберешься до того проклятого городка и будешь со смехом вспоминать эту ночь! Не бойся! Я с тобой)

(И все-таки было неблагоразумно срываться с места, не поставив никого в известность, где тебя искать. Ты даже мобильник не взяла).

(Кого ей ставить в известность? Скажешь тоже)

Если они сейчас не заткнуться - я закричу! - Угроза сработала, и сознание Мэри вновь никто не тревожил.

Она продолжала сбавлять скорость.

Вдали послышался еще один звук, который она безошибочно определила. Этот звук был постоянным атрибутов вестернов, которые так любил Стив и которые так ненавидела она. Это был протяжный вой койота. На удивление ее нервы восприняли очередного гостя спокойно. Мэри слегка вздрогнула и слегка прибавила скорость. Вот и все. Никаких нервозных эмоций.

Она решила, что будет ехать до тех пор, пока сон не одолеет ее. Точнее, пока не будет уверена, что как только она остановится - усталость раздавит ее с такой силой, что Мэри просто провалится в сон. В сон без сновидений. И ей будет плевать, где она и как здесь очутилась.

Вечер сменился ночью. Столбы линии электропередачи стали выглядеть аллеей вековых деревьев. Трасса исчезла из поля зрения, слившись с чернотой земли. Становилось холодно.

Фары мустанга выхватывали два серых пятна на ровной асфальтированной дороге и мыслей в голове почти не было. Мэри тупо, без всякой надежды смотрела вперед и зевала. Страх куда-то ушел. Его место заняло безразличие к себе и своей жизни. Веселушка-хохотушка и Старая зануда молчали.

Около десяти часов силы покинули ее.

Она остановила машину, напрочь позабыв предупреждения о капризности мотора, упала на руль и позволила слезам выбраться наружу. Это были слезы полной беспомощности, безысходности и одиночества. Ей хотелось, чтобы хоть кто-то поспешил ей на помощь, кто-нибудь обнял за плечи и снял с ее плеч проблемы, которые сама она разрешить не могла.

Никого не было. Вокруг нее было тихо. Даже ветра не было.

Мэри слушала тишину и рыдала, глотая слезы...Сначала беззвучно, потом позволив эмоциям полностью выйти наружу. Ей давно не было так откровенно хреново... Даже когда умерла мама... Даже когда погиб Майк... Горькое одиночество съедало ее, тщательно пожирая каждую клетку ее мозга.

Она была уверена, что выплакавшись ей станет легче. Это был один из женских трюков, которым она любила пользоваться от случая к случаю. И когда это произошло. Причем произошло так же внезапно как и началось, Мэри почувствовала себя другим человеком. Более уставшим, если такое понятие было к ней в тот момент применимо и более спокойным.

Мэри подняла голову. Стало еще темнее, а небо было уже усыпано мерцающими звездами. Возможно, при других обстоятельствах Мэри бы и полюбовалась ими, но сейчас ей было не до них.

Она открыла косметичку, попутно посмотрев в мутное зеркало заднего вида. На нее смотрела постаревшая женщина с пустыми глазами и потекшей по щекам тушью. Достав платочек, Мэри принялась приводить себя в порядок. Слюнявя платок, она убрала с лица все остатки косметики, благо пользовалась она ею не слишком много и сильно. Затем причесала волосы и одела куртку.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"