Восемнадцатого фримера второго года французской революции, в девять
часов утра, гражданка Жанна Мария Дюбарри предстала перед судом. Стены
Зала Свободы пестрели революционными лозунгами, написанными поверх золотых лилий. Огромный трон накрыли знаменем, и только монументальные
очертания позволяли угадывать былое величие французских королей скрытое
под триколором.
Воздух пропитался запахом пота и дешевого табака. Народ толпился в коридорах и
на улице перед зданием. Революция продолжала собирать кровавую жатву.
Судебные процессы длились несколько месяцев, выплевывая из тюрем на
гильотину измученные жертвы террора. Потрепанные аристократы шли с
высоко поднятой головой под улюлюканье толпы, которая уже не могла
обходиться без ежедневных кровавых зрелищ. Бездна поглощает бездну.
- Мессалина, опутавшая сетями старого распутника короля Людовика XV и
заставившая его жертвовать ради бесстыжих развлечений благосостоянием и
кровью целого народа! - общественный обвинитель откашлялся, отпил воды из поданного ему стакана и продолжил. - Виновна по всем пунктам, казнь в одиннадцать часов следующего дня!
Вид немолодой располневшей матроны с красными от слез глазами не вязался
с тем образом, который возникал у присутствующих от услышанного, поглядывающих с
недоумением на лавку с осужденной. Ей позволили вымыть голову, посчитав
это последней просьбой, и золотистые локоны, едва тронутые сединой,
рассыпались по плечам остатками былой красоты.
Наступил полдень. Жанна испуганно дрожала сидя на топчане, покрытом
свалявшейся соломой. Несколько минут назад она потребовала пригласить
господ из Комитета общественного спасения. Когда по каменному полу
- Мадам, у нас нет времени на ваши глупости. Суд вынес приговор, вряд ли
что-то возможно изменить.
Молодой человек в простом сюртуке из дешевой ткани с презрением смотрел
на немолодую уставшую даму в потрепанном платье.
- Конечно, мсье! Вы так заняты, такой серьезный господин, - лепетала
мадам Дюбарри, облизывая пересохшие губы. - Господа, ведь революции
нужны средства, а я могу сказать вам, где их взять.
Он беззвучно заплакала.
- Мой милый де Бриссак... Я несколько часов не приходила в себя, но потом
похоронила его голову в саду среди цветов. Вы же знаете, что эта банда
принесла его голову в поместье...
Небольшой нос распух и покраснел, а в глазах, некогда аквамаринового цвета,
проступили красные прожилки. Только обворожительный голос не изменился,
и Жанна по-прежнему верила в силу своего обаяния.
Господа переглянулись. Молодой человек в сюртуке попросил продолжить:
- Вы пригласили нас, чтобы сообщить важную информацию?
- Ах, да! Я не сказала? Тайник с сокровищами там же, где похоронена
голова моего Луи. В лувесьенском парке.
- Какого Луи, мадам?!
- Герцога - Луи Эркюля де Бриссака. Там достаточно золотых монет, драгоценностей, шкатулок...
Все показания Жанны тщательно записали.
- Ждите, мадам.
И молодые люди покинули камеру гражданки Дюбарри. Дверь за ними
захлопнулась, загремев замками, а вскоре затихли и шаги. Преодолевая мелкую дрожь, Жанна закрыла глаза.
Обычно в монастыре Сент-Оре не слышен шум столичной суеты, только городская
вонь проникала за толстые стены обители.
Девять лет я воспитывалась здесь в строгости, получая уроки благочестия и кротости. Когда мне исполнилось пятнадцать, я покинула монастырь. Тогда тётка ловко пристроила меня помощницей хозяина модного ателье на одной из улочек вблизи Елисейских полей. Париж потряс меня сочетанием роскоши и нищеты.
Посетители ателье, господа и дамы высшего света и полусвета, покупали у нас шикарные безделушки, духи, головные уборы и платья. Работа не сложная, труднее было отбиваться от внимания господ. Однажды, в салоне как-то по-особенному рассыпался переливистый звонок дверного колокольчика.
нерасторопна, может этот важный господин закажет у нас платья для своей
новой пассии.
Очень милый и довольно молодой господин охватил меня взглядом. На меня и раньше пялились, но этот взгляд проникал под корсет, я почувствовала, как неясный жар охватывает меня целиком.
- Как тебя зовут, малышка? - толстяк легонько подцепил пальцем кружево на декольте, задевая грудь.
- Жанна Бекю.
Я вздрогнула, почувствовав, как горят щеки, но нужно улыбаться, иначе он пожалуется, а на это место в ателье всегда много желающих.
Мсье Ламет, модный парикмахер, стал безудержно тратить на меня на средства. Нет-нет! Я не просила его об этом, но отказаться было сложно, а потом почти невозможно. Покуда я не забеременела. Малышка Бетси... Моя девочка...Слезы быстро высохли. Наше дитя любви отдали на воспитание брату матери. Кому есть дело до маленькой трагедии юной гризетки Жанны? Теперь зарабатывать больше стало необходимостью, чтобы давать некоторое содержание для малышки Бетси и благодарить дядю, за то, что он был так добр ко мне и называл её моей кузиной.
В полиции завели досье с формулировкой: "Гризетка, живущая с разными
мужчинами и получающая от них деньги и подарки, но отнюдь не уличная
девка".
День, положивший начало переменам в моей жизни не был особо примечателен. У дверей раздался звонок, и в ателье вошел известный светский сутенер и поставщик удовольствий граф Дюбарри. Тогда я еще не знала, кто он, и потому, без интереса посмотрев на важного господина, принялась отряхивать пыль с витрины.
- Какое прелестное дитя, - заворковал Дюбарри, зажав меня в укромном уголке салона.
Его толстые пальцы сновали по груди и по спине, потом он прижался ко мне, тяжело дыша. Я не могла пошевелиться. В тот момент больше всего хотелось убрать его руки. Мокрые губы растянулись в улыбке, показав желтые губы.
- Налилась, как ягодка, - шептал Дюбарри, уткнувшись в мою шею.
Я невольно закусила нижнюю губу, когда он уходил. Дюбарри воспринял это как знак, и помахал рукой в тонкой лайковой перчатке из кожи нежнее, чем руки моей матери.
Мсье Лабилль улыбался, пересчитывая прибыль, и поглядывал на нас с графом.
- Бросишь ты скоро наше ателье. Все вы рано или поздно уходите, но ты не
пропадешь, - похихикивал мсье Лабилль.
Вскоре Дюбарри вновь появился в ателье. Зазвенел колокольчик у дверей и
возбужденный граф томно заворковал, обдавая меня горячим дыханьем.
- Золотце, ты позволишь прокатить тебя в карете?
- Добрый день, мсье Дюбарри! С удовольствием, мсье Дюбарри!
Я улыбалась появившейся возможности прокатиться в чудесном экипаже. И лишь только встала на подножку экипажа, как была им очарована: обтянутые расшитым шелком кресла, позолоченные окошки и вшитые в обивку небольшие зеркальца по обеим сторонам. "Господи, пусть эта сказка не закончится никогда! Маман, как ты добра ко мне, что сохранила для меня возможность жить", - думала я, вспоминая о притонах для утех, куда продавали детей бедные одинокие женщины, такие как моя мать. Случись такое, не
сидела бы я - Мари Жанна Бекю - в шикарной карете рядом с этим добрым господином.
Кучер закрыл дверцы и экипаж, покачиваясь, тронулся с места. Мерно постукивали колеса по брусчатке, а в такт им колыхалась моя грудь. Дюбарри неподвижно уставился на золотистый локон, падавший в декольте и вздрагивающий с каждым
оборотом колёс.
Мы сидели друг против друга в двухместной карете-визави. Когда граф
поворачивал голову, его ждало зеркало, в котором наверняка отлично смотрелись
моя грудь в глубоком вырезе платья и изящная шейка. Вдруг Дюбарри стала бить крупная дрожь, а из горла донесся хрип.
- Жанна, Жанна... - зашептал граф, запустив обе руки под юбки.
Одним движением он перевернул меня, обхватив за талию.
- В Булонский лес! - крикнул он в окошко, и карета понеслась, подпрыгивая на булыжниках мостовой.
Кучер без слов поняв, что хозяин объезжает ценную кобылку, протянул коней хлыстом и те взяли в галоп.
Мне оставалось только рукой направить графа. Я подалась назад, и из моей груди вырвался стон.
- О, Ma chère! Я сделаю тебя любовницей самого короля! - хрипел Дюбарри.
Но для начала он сделал меня дорогостоящей куртизанкой, научив самым
изысканным ласкам, какие были приняты в высшем свете.
Версаль погрузился в многодневный траур. Который день служили заупокойные мессы в недавно построенной церкви Богоматери. Королева Мария умирала. В Париже только и было разговоров о бесконечной грусти Людовика, потому что отменили все празднества, и придворные теперь развлекались за пределами Версаля.
Дюбарри сказал мне:
- Дитя моё, судьба уготовила для вас шанс и вы не имеете права его упустить.
Первая мысль была об очередном любовнике, к которому меня отвезет граф. Мое тело противилось этих утех - тошнота и головокружение не давали подняться с постели.
- Я нездорова, потому прошу вас дать мне отдых.
- Душа моя, не время отдыхать! Вас сегодня представят королю!
Смутное чувство скорых перемен захлестнуло, и я ожила. В сердце затеплилась надежда, что связь с королем избавит от бесконечной вереницы свиданий. Любовницу короля нельзя продавать!
- Граф, зовите ко мне прислугу. Пусть приготовят лавандовую ванну. И мелиссу, чтоб не забыли! Какое на мне должно быть платье? Граф, ну что вы молчите и улыбаетесь?
- Жанна, сначала вам предстоит знакомство с его камердинером.
Я занервничала. Как убедить мужчину, что другому я буду не менее интересна? Обычно, они алчно жаждали меня, не желая делить ни с кем, но эта жажда длилась только до рассвета.
Уже свечи стекли по канделябру, а мсье Лебель не отпускал меня. Точнее, это мсье Лебель думал, что держит меня, но я-то знала, стоило захотеть, и он бы навсегда остался со мной, позабыв о своем короле. Я не могла повлиять на две вещи: первая, заставить его не хотеть меня, а вторая, наступит утро, Дюбарри проводит этого пожилого господина и снова потребует от меня доказательств любви.
Ночь еще не закончилась, и я терзала плоть, вызывая хриплые, протяжные стоны из уст королевского камердинера. Мне хотелось встряхнуть его и крикнуть в лицо: "Ты скажешь, королю, что лучшей шлюхи во Франции нет!"
Я смотрела на желтоватый воск, застывший на тяжелом бархате скатерти, на обветренные фрукты в хрустальной вазе, на пылинки, кружащиеся в тонком утреннем луче, проникшем сквозь плотную занавесь, а рядом тихо похрапывал мой престарелый, но счастливый билет в новую жизнь. Уходя, Лебель целовал мои руки.
- Жанна, я непременно доложу о вас королю. Спасительница, вы прогоните прочь его тоску!
О, как я была прекрасна! Легкое оливкового цвета платье подчеркивало белизну и нежность кожи, а гирлянда из мирта вокруг талии придавала легкость моему туалету, кудри уложены в волшебном беспорядке и рассыпаны по плечам. Мне казалось, что я греческая богиня любви, пришедшая дать королю радость и забвение земных хлопот. Мое волнение придавало блеск глазам. Я была уверена, что неотразима. Но король... Он оказался необыкновенно красивым мужчиной с мужественным профилем. Когда я увидела в его глазах океаны вселенской печали, то поняла, что неожиданная искра, вспыхнушая между нами при встрече, станет причиной огромного пламени.
- Лебель, это и есть то самое чудо, о котором ты рассказывал? - с
сомнением спрашивал Людовик своего преданного слугу, разглядывая
меня, приседающую в третьем реверансе.
Камердинер не успел дать ответ, я подошла к королю и подарила ему долгий поцелуй в губы... И осталась в королевских покоях.
Людовик был страстным, как мальчишка. На рассвете, уснув на моих коленях, он не отпускал меня, продолжая обнимать. Я вдруг поняла, что люблю Людовика. Я гладила его по волосам, целовала глаза и чувствовала, что это самый близкий для меня человек после малышки Бетси.
Утром я случайно подслушала разговор короля с маршалом Ришелье.
- Это единственная женщина во Франции, которой удалось заставить меня забыть свой возраст и свои несчастья. Она научила меня таким вещам, о которых я и не подозревал.
Маршал поклонился и скромно ответил:
- Потому что вы, сир, никогда не бывали в борделе...
Король долго хохотал над шуткой, еще не подозревая о моём прошлом.
Вечером камердинер сухо кивнул мне и разгневал короля, настаивая на моём скором отъезде:
- Сир, нельзя позволить этой даме долее оставаться во дворце, это противоречит этикету! Я вынужден признаться вам, что она куртизанка!
Людовик не подал виду, что его хоть сколько-нибудь разочаровала эта новость, он поцеловал мою руку и, повернувшись к мсье Лебелю, высоко поднял упрямый подбородок и резко выкрикнул:
- Ну, так, что вы ждете?! Срочно подыщите ей супруга, который покинет Париж, и не будет притязать на Жанну и её постель.
Приготовления к свадьбе прошли очень быстро. Шикарное платье, расшитое драгоценными камнями, сшили за несколько дней. Мне дали подписать брачный договор, дававший свободу и статус одновременно.
- Согласны ли вы, Мари Жанна, урожденная Бекю, стать женой Гийома
Дюбарри на вышеозначенных условиях?
- Согласна.
Накануне, скоропалительность свадьбы взволновала меня, но сегодня я стояла перед алтарем сияющая, и в ожидании лучших перемен. Вчера мой Людовик, глядя на меня своими большими и печальными глазами, недвусмысленно дал понять, что всё делается лишь для моего блага.
- Mon amour, вы не должны ни о чем беспокоиться. Этот человек, ваш муж, уедет сразу после церемонии. Вы не можете жить в Версале без статуса замужней дамы.
Вместе с мужем я получила титул графини, а младший брат Дюбарри уехал в Тулузу, не дожидаясь торжественного обеда. Теперь у меня появилось спокойствие и уверенность в том, что малышке Бетси не придется подчиняться обстоятельствам. Наконец-то девочка получит достойное содержание, и вместе с тем возможность выбора жизненного пути.
Мои покои на первом этаже с покоями короля соединяла потайная лестница, по которой приходил мой Людовик. Мы почти не расставались. Какое это счастье, когда рядом любимый человек!
- Mon amour, вас следует представить ко двору. Так необходимо по дворцовому этикету.
Я безумно волновалась! Я знала, что Версаль в тот вечер был переполнен, и наивно верила, что после официального представления все эти гордые и знатные дамы признают меня, ведь я так рада всем им. Маршал Ришелье лично заказал мне платье, достойное настоящей королевы - расшитое золотом, серебром и бриллиантами. Опаздывая на десять минут, я гордо вышла из кареты, прошла к королю и преклонила перед ним колено.
- Сир...
- Что вы, сударыня, поднимитесь, это я должен остаток своих дней провести перед вами на коленях.
Я любовалась им весь вечер, не замечая никого. Как он был прекрасен - мой король! Mon amour!
Как Господь иногда бывает несправедлив к нам! Людовик покинул меня, когда наша любовь была на пике своего расцвета. Страшная болезнь унесла моего короля в райские сады. "Прости меня, Mon amour, но жизнь продолжается. А ты встретишь там свою Жанну, когда придет срок", - думала я, поселившись в замке Лувьесьен, некогда подаренном мне Людовиком.
Я всегда знала, что герцог де Бриссак не равнодушен ко мне. Он нежно любил меня все эти годы, ни на что не надеясь. Но теперь, когда Господь распорядился моей судьбой, я не могла оставаться одна и позволила де Бриссаку приблизиться ко мне. Женщине так трудно быть одной...
В Павильоне, в Лувесьене, собирались роялисты. Мне не было никакого дела до снующих вокруг шпионов. После бойни, произошедшей во дворце, я укрыла в замке раненых офицеров-роялистов, защищавших королеву. Террор не поддавался моему пониманию. Так страшно жить, когда весь мир рушится и ты не в силах ни на что повлиять! По всей стране казнили ни в чем не повинных людей, и я чувствовала, что должна попытаться помочь вернуть во Францию мир. Хотя мне и было безумно жаль драгоценностей, но я продала часть их для подготовки побега королевской семьи.
Моя портниха терпеливо ждала, когда я оплачу её работу, в то время, когда я арендовала три квартиры для тайных встреч, и регулярно ездила в Лондон, чтобы обеспечить там сносные условия для эмигрантов...
Потом меня арестовали, поместив в тюрьму Святой Пелагеи, но я не признавала за собой вины, отвечая следователю:
- Как я могла помешать ему дарить мне подарки?! Я просто любила короля.
Эти черствые люди ничего не слышали, а потом меня перевели сюда, в тюрьму Консьержери...
Щелкнул замок, и дверь со скрипом открылась. Тюремщик, спеша и не глядя в глаза заключенной, молча наклонил вперед её голову и быстрым отработанным движением обрил затылок. Жанна замерла от страха и закрыла глаза. Через минуту, открыв их и увидев в пыли и грязи золотистые кудри, застонала, как раненое животное. Сползла на пол и, свернувшись, сотрясалась от беззвучных рыданий.
На площади Республики высилась гильотина, тускло отсвечивая разинутым зевом. Пронесся слух, что, намеченная на сегодня, казнь королевской любовницы отменяется. Кое-кто из толпы ушел домой, но те, кто остался, увидели в вечерних сумерках, как в тележке бьется в истерике женщина. Она хватала палача за руки и кричала:
- Вы собираетесь сделать мне больно! Зачем?!
Палач вытащил её на помост к гильотине, где женщина упала, вцепившись в его ноги. Она извивалась, рыдая, и продолжала молить. Палач был явно раздражен, он резко перехватил осужденную, положив на лавку и просунув её голову в углубление.
- Секундочку! Палач, только одну секундочку... - выкрикнула Жанна из последних сил.
- Да здравствует революция! - устало сказал палач и отпустил веревку.
Косой нож сверкнул в темноте, и голова Мари Жанны Бекю упала в корзину. Палач привычно поднял голову, показав её редким зрителям на площади. Белокурые волосы раздувало ветром, открывая обезображенное ужасом лицо королевской фаворитки.