Свежий снег запорошил долину в отлогах Вопящих гор. Бледнеющие огни городка, с выразительным названием Устенный, еще оставляли огненные полосы на белом саване, окутавшем землю. Город перекрывал, единственный на многие мили, вход в лабиринт. Серые монолиты стен лабиринта нависали над крышами домов, объясняя название городка. Лабиринт, со дня зарождения Горальского союза, стал тюрьмой для смертников. Отпетых мерзавцев со всей империи свозили сюда, во искупление грехов. Ведь все выходы из лабиринта выводили за линию, а оттуда никто не возвращался.
Снег валил. И тусклое свечение скрытого облаками солнца, совсем не походило на утро. Но утро - есть утро. Просыпались кряжистые таверны, застилали округу сизым дымом, валившим из растопленных каминов и печей, шумели многоголосьем служек, поварят и проснувшихся постояльцев.
"Соломенный бычок", овеянный славой своей кухни, запылал тремя каминами в большом трапезном зале. Над трехногими деревянными столами разнесся пряный запах поварского котла.
Глухо скрипнула потревоженная дверь, и вместе с кружащимися зачарованными снежинками, в зал вошел первый посетитель. Вместе с ним тихо прошмыгнула липкая морось, закралась под одежду, норовя влезть в душу. Языки огня в каминах взволнованно вздрогнули.
Старый дорожный плащ с меховым капюшоном, высокие потертые сапоги, длинный посох черного дерева. Обычная одежда странника.
- Хозяин, - закричал он, скидывая капюшон. Открылось уже немолодое лицо, с загрубевшей серой кожей и седыми усами, невыразительное, увидишь и не вспомнишь. Серые глаза устало осмотрели почти пустой зал. Совершенно лысая голова походила на яйцо. Он оправил усы и подошел к стойке. Из недр таверны выскользнул маленький одутловатый мужчина в заляпанном маслянистом фартуке.
- Добро пожаловать, - сказал он, неожиданно гортанным басом.
- Я хотел бы позавтракать. Дальняя дорога разжигает аппетит.
- Мясо. Каша. Вино.
Странник кивнул и устало побрел к столику в углу.
- Сию минуту, - пробасил хозяин и с облегчением скрылся за дверью в кухню. От пришельца несло колючим холодом. Но клиент это деньги. А в Устенный забредали и не такие типы.
Седоусый развязал плащ и кинул на спинку стула. Сел, вытянул ноги и прикрыл веки. Ближайший камин ворчливо затрещал. Он обернулся на звук, резким почти невидимым движением.
Рядом с каменной кладкой стоял ребенок, почти голый, в каких-то нелепых рваных тряпках, просто стоял и смотрел, почесывая непокорные завитки на голове.
Закрыв глаза, седоусый отвернулся к столу и замер в неге.
Через несколько минут принесли завтрак. А в таверну заходили посетители. В основном местные жители с достатком, такие, что могут позволить себе шляться по тавернам. Зал наполнялся гомоном перебивающих друг друга, жующих - говорящих, пьющих - сипящих и пьющих - опохмеляющихся. Однако все старались сесть подальше от обритого старика. Тот сидел, задумчиво уставившись в свой бокал, изредка отхлебывая из него.
- А вы знаете? - неожиданно заорал кто-то из зала, - сегодня к нам привезут кровавого господина Елага , лабиринт по нему плачет.
- Кто таков? - дружно завыли завсегдатаи, почуяв лакомый кусочек.
- Так вы не знаете? - местный сплетник взвился над столом, - тогда слушайте.
Однажды в студеную зимнюю пору, он из лесу вышел к воротам Елага. Ночлега спросился, умылся, побрился, нажрался до сыта и спать завалился. По первому снегу, с восходом светила, проснулся и начал рассказ свой громила: "По тропам лесным, через земли Горала, Я прислан Владыкой меча и аврала. Чтоб город Ваш цвел, распускался садами, жирел, богател, одевался домами. Поставлен над вами для лучшей судьбы, на небе услышаны ваши мольбы". Понес он свой крест беспорочно, правдиво, вот только вдруг стало всем боязливо: то люди исчезнут, то скот, то богатства, не мог даже старый мудрец разобраться. И страху набрались елагцы и жути, но ни шаг не приблизились к сути, - рассказчик сделал паузу и состроил ужасающую мину.
Увидев эту гримасу, улыбнулся даже лысый старикан. Все же остальные повалились на столы.
- Оплел он весь город своей паутиной и показал себя злобной скотиной. Немало народу сгноил в казематах, а золото греб вот такенной лопатой.
Зал дружно гоготал. А рассказчик продолжал сочинять похождения кровавого господина Елага. Но в этот момент в дверь вошел небольшой просто одетый человечек с корзиной и направился к стойке. Все в зале притихли.
Хозяин чем-то быстро наполнил его корзину, и тот повернулся обратно к двери.
- Доброе утро, господин великий факельщик, - прокричал рассказчик, и дурашливо раскланялся. - Не устали ли? Как поживают колдуны? Все еще продолжаете выпытывать у них страшные тайны?
Человечек весь сжался и рванул к выходу. Но не успел, дверь распахнулась, и с улицы кто-то прокричал:
- Везут! Везут!
Зал оживился и вся толпа, толкаясь и сбивая стулья, потянулась к дверям.
Человечек воспользовался моментом и побежал со всех ног. Скрипнула дверь, под ногами замельтешили булыжники, которыми была выложена площадь. Пронеслись мимо яркие, кричащие красками, лавки торговцев.
Нависла черная громадина башни. Ступени. Одна, вторая, третья. И, не переводя дух, он влетел в башню, захлопнув за собой массивные двери. Поднялся в свою каморку. Поставил корзину на стол и пошел наверх в запретную комнату. Только там, за заговоренными стенами, он чувствовал себя в безопасности. Дверь. Не просто дверь, а всем дверям дверь.
Ни единой щели, волосок под дверью не просунешь. Потемневшее дерево, оправленное вороненой сталью. Панель мягко, бесшумно отворилась внутрь, при легком прикосновении.
Приглушенный свет десятков факелов заливал все пространство в комнате. Стены - огромные цельные зеркала. Зеркало - потолок. И только пол, как и во всей башне, выложен красной матовой плиткой. Комната светилась, светился будто сам воздух. Сиял. Пылал. Чуть слепил глаза. По окружности всегда горели факелы. Ни один из них никогда не должен был погаснуть.
Факельщик, высекающий искру, взрастающую огонь на очередном факеле, заканчивал свой дневной обход. Дикий вопль, сотрясший башню, прошел зябкой дрожью по его телу. Он зажег последний и, захлопнув дверь, выбежал на спиральную лестницу. Приник к окну, пытаясь установить предмет столь бурного ликования. И он увидел.
Его везли на санях, прикованного к лежащему на них огромному колесу, цепями. Руки и ноги были пробиты деревянными кольями. Его везли к башне, и уже было видно, как он тяжело дышит и хрипит, разбрызгивая кровь по лицу, шее, одежде. Сани остановили, распрягли лохматых низкорослых клокочей . Один из северных видов. Толпа затихла. Четверо нелюдей в длинных меховых плащах поднялись с саней, возвышаясь над толпой. На две головы выше самого высокого.
- Наемники с севера. Хазадарги . - зашептали кругом.
Они подняли колесо с грязным, заляпанным засохшими старыми и свежими кровавыми потеками, человеком и понесли в башню. Толпа заревела.
Факельщик рванул вниз. Пробежал три пролета и скрылся в своей каморке, прикрыл дверь и склонился к замочной скважине. Вскоре, громыхая по ступеням, протащили колесо. Безымянный что-то забормотал. Один из хазадаргов ударил его в лицо раскрытой ладонью. Брызнули алые капли. Хазадарг брезгливо обтер острые желтые ногти об плащ. И замолчавшего пленника потащили дальше. Один из идущих за колесом остановился и постучал в дверь.
Факельщик отскочил и съежился. Дверь медленно отворилась. Он уставился в ноги стучавшего, стараясь не поднимать глаз.
- Факелы горят?
Факельщик вздрогнул и дернул плечами, по спине прошла крупная дрожь.
- Да повелитель.
Он медленно поднял глаза вверх, и больше не смог отвести. Лоб покрылся холодной испариной. Пронзительные голубые глаза стоявшего перед ним человека смотрели прямо в душу. Тонкие изящные губы, оправленные аккуратно выбритой бородкой, выражали слабо скрытое презрение. Голову венчала копна черных волос, стянутая на затылке алой ленточкой. Этого человека в горальском союзе знали все. Хагумар - охотник на злодеев. Человек - легенда.
- Когда пойдешь менять факелы, зайдешь за мной, я буду тебя сопровождать. - сказал он уходя.
- Да повелитель.
Охотник поднялся по ступеням, скрывшись за пролетом. Его шаги перекрывал грохот колеса. Потом все стихло.
Факельщик закрыл дверь и сел на кровать. Дрожь постепенно утихала. Но страх спрятался внутри и не хотел уходить. Кровавый господин Елага или охотник на злодеев, он не знал, кого больше боится.
И вдруг сверху раздался крик, крик безумства и боли. Крик отчаяния пронесся пролетами башни, ворвался в уши факельщика и эхом провалился в глубину желудка.
Весь день он вздрагивал и прислушивался к каждому шороху. И только к вечеру липкий комочек ушел. Страх отпустил свою жертву.
Приготовив ужин, факельщик медленно с удовольствием поел. И в блаженстве прилег на кровать.
Подходило время менять факелы. И факельщик неожиданно вспомнил, что никто не спускался. Резко обернувшись, он посмотрел на дверь. Никого.
- Все хорошо, - прошептал он, - они еще в башне.
Взяв из угла дюжину факелов, заткнув за пояс кресало, он выглянул на лестницу. Тишина. Вышел. Прикрыл за собой дверь и стал подниматься вверх по ступеням. На каждом пролете, он останавливался и прислушивался. Гулкая тишина крепко держала свои позиции. Дойдя до верха, он уставился в темное пятно двери и замер. За окном догорал закат и в башне стал собираться мрак. По углам подрагивали неясные тени. А за дверью стояла тишина. Стояла. Факельщик неуверенно коснулся двери.
В комнате никого не было, ворвавшийся сквозняк разметал пламя затухающих факелов. Крошечные угольки еще мерцали в зеркалах, отражаясь в глазах факельщика...