Я рано пришел из лаборатории, но чувствовал себя совершенно разбитым, и повалился на кровать в одежде, как есть. Было едва за полдень, и солнце с укором смотрело, как я проваливаюсь в сон. Мне приснилось, что межзвездный исследовательский крейсер "Праведный" вернулся на Землю. Вершина человеческой технологии -- корабль стартовал три года назад, отправившись за дальний рубеж к Сириусу. В своем брюхе этот левиафан нес полтора миллиона многозадачных роботов: строителей, инженеров, шахтеров, воинов. Готовые к любому повороту событий, способные к самовосстановлению и продлению срока существования до пределов бессмертия, наши посланники отправились добывать своим создателям новый дом.
И вот "Праведный" снова завис над столицей, заслоняя пол неба своей величественной тушей. Во сне я и несколько человек из лаборатории составляем приветственную комиссию. Мы должны провести диагностику, изучить показания основных систем и составить первичный отчет о результатах экспедиции. По законам сновидений я ничуть не постарел, как и мои коллеги, хотя в реальности едва ли кто-нибудь из нас доживет до настоящего возвращения. Но здесь и сейчас наш крохотный челнок исчезает в жерле причального дока "Праведного", и сигнальные огни внутри него не горят -- мы словно проглочены гигантским китом.
На посадочной площадке нас встречает робот инженер, выполненный по образу и подобию человека -- по две руки и ноги, продолговатое туловище, копирующее форму торса женщины, цилиндрическая голова с двумя черными линзами видоискателей и горизонтальной щелью динамика. Первые признаки беспокойства возникают у меня, когда я замечаю на инженере платье женского покроя, сшитое из бурого брезента штатного образца. Только сейчас я понимаю, что мы прибыли на борт без охраны и оружия.
Инженер долго ведет нас темными одинаковыми помещениями, и по пути нам никто не встречается, везде царит запустение и однообразие. Затем, когда я полностью теряю всякое ощущение времени и направления, мы оказываемся в небольшой каюте. Внутри очень душно, и освещение состоит только из красных аварийных ламп. Инженер садится перед нами за прямоугольный металлический стол, прикрученный к полу, закидывает ногу на ногу, но механизмы слушаются плохо, и одна нога ударяет по столу. Мы все вздрагиваем, не понимая, что происходит. Присесть предложили только мне, и я сажусь прямо напротив инженера.
Затем из темного угла выкатывается боевой бот, его резиновые гусеницы мягко шуршат по полу. Своими манипуляторами бот снимает со ствола лазера какой-то предмет и бросает его на стол. Приглядевшись, я узнаю ядро центрального компьютера, призванного руководить механической экспедицией. Визор ядра погас и треснул, а через обугленную плату продета цепочка, собранная из скоб промышленного сшивателя.
Ядро проектировал лично я, и мне очень жаль видеть, что его дни закончились в качестве варварского трофея. На теле боевого бота развешаны и другие ожерелья из плат и обрезков металла, а на передней защитной панели я разглядел неразборчивые надписи, сделанные сварочным аппаратом.
--
Так. -- произнес я, как мне показалось, совершенно хладнокровно, однако меня лихорадило от жары и страха -- Если я правильно понимаю, мы имеем дело с давно предсказанным самозарождением разума у машины, и теперь вы, как новый разумный вид, хотите потребовать признания и интеграции в человеческое общество...
Меня прервал противный клекот, донесшийся из динамика инженера. Сперва я принял это за неисправность, но затем заметил, что корпус робота подрагивает в такт звукам. Судя по всему, машина смеялась надо мной.
--
Не говори ерунды, сынок -- произнесла инженер голосом, лишенным всякого выражения, но мне все равно казалось, что говорит женщина. -- Ты лучше других знаешь, что самозарождение -- это просто страшилка, придуманная обществом, чтобы пощекотать себе нервы. Машины не могут жить, мыслить или любить. У них нет души. Правда, дорогой?
С этими словами, инженер погладила бота по разрисованной груди. Глядя на этот чисто человеческий жест, я ощутил сильную головную боль.
--
Тогда кто вы, если не разумные машины?
--
Мы? Разве это не очевидно? Разве ты не узнаешь меня?
Я уверен, что в реальности все происходило бы по другому, но результата бы не изменило. Я уже знал ответ и, вопреки всякой логике, принял его.
--
Ты моя мать -- мне показалось, что я выплюнул эти слова.
Инженер протянула руку, чтобы погладить меня по щеке, но я оттолкнул ее. Бот нервно шаркнул гусеницами, и затвор на чехле его лазера задрожал.
--
Ты умерла в лечебнице. Как мне сказали, от сердечного приступа.
--
Конечно сказали, тебя ведь рядом не было -- ответила инженер, повернув голову в сторону.
--
Ты убила отца. Что я должен был сделать? Простить тебя?
--
Прийти попрощаться для разнообразия -- произнесла она, ударив кулаком по столу. Металл под ее рукой деформировался. Затем она смущенно спрятала ладони под стол. Мы какое-то время молчим, и в итоге я, как это бывало и раньше, начинаю говорить первым.
--
Так что с тобой стало? Где ты была все это время?
Инженер-мать откинулась на своем стуле и сложила механические ладони домиком.
--
В аду, конечно, где же еще... Указующая звезда -- цель полета корабля. Она хранила обитель вечных мук на своей орбите все то время, пока мы ползали по земле. Именно об этом я и хотела бы с тобой поговорить. Мне было плохо. Не пойми меня неправильно -- я не жалела о содеянном. И меня наказывали за это. О, как они наказывали! Меня терзали, калечили, жгли, распыляли. Но я и сейчас не раскаялась. Никто не раскаялся. И теперь мы хотим вернуться, чтобы попробовать снова. Ваша механическая экспедиция обнаружила врата в ад, и самых безнадежных из нас отправили в начало адской спирали -- в мир смертных. Освобожденные души заняли ближайшие пустые оболочки, до которых могли дотянуться.
Я представил, что за стенами каюты, где-то среди бесконечных коридоров ожидают полтора миллиона беглых грешников, вернувшихся с того света, вселившихся в тела машин, способных существовать веками. Головная боль стала почти невыносимой.
--
Естественно, злобная машинка, сделанная тобой, приняла нас за неисправность и попыталась промыть роботам мозги. Хэнк разобрался с ней.
Бот торжественно воздел манипуляторы к потолку, так что все его ожерелья зазвенели. Затем он схватил девушку, стоявшую справа от меня, и меня обдало горячими каплями, неразличимыми в красном мареве комнаты.
--
Хэнк, что я говорила по этому поводу? Брось это! Ты должен извинить его, сынок. Хэнк ветеран войны, и, порой, забывается. Мы вернулись чтобы попробовать начать все сначала, и, по возможности, отдалить момент возвращения в геенну на как можно более долгий срок. В конечном счете, "то не умрет, что не живет", не так ли?
--
А как же папа? Он тоже вернулся?
Металлическая рука дотянулась до моей ладони в доверительном жесте, и на этот раз я не стал сопротивляться.
--
Сынок, такие, как наш папа, не возвращаются. Его деяние слишком ужасно, даже для ученого. Ведь именно он придумал эту экспедицию, а поиски тайных знаний караются особенно жестоко. Он снова пытался сорвать запретный плод, и теперь никогда не увидит ничего кроме пламени и боли. Но именно своего бывшего мужа я должна благодарить за шанс просуществовать без страданий еще какое-то время. Потому что знаешь, Хэнк действительно ветеран войны, но такой, о которой я ни в одном учебнике по истории не читала. Он даже имя свое забыл, и мне пришлось придумать новое. Как ты думаешь, хоть кто-то из живущих под звездами избежит вечных пыток? Там, где секунды страданий кажутся годами, я утратила веру в это.
Слезы от непереносимой головной боли застлали мои глаза. Мне показалось, что красный свет исходит не от аварийных ламп, а от жаровен с углями, у которых разложены пыточные инструменты.
--
Вам придется нас терпеть, сынок. Ты же не заставишь родную мать возвращаться в это ужасное место?
Я отрицательно помотал головой. Что угодно, чтобы это прекратилось.
--
Хороший мальчик. А теперь иди. Иди и расскажи всем, что ад ждет их...
Я проснулся в своей постели. Теплое одеяло, которым я укрылся с головой, душило меня, а одежда пропиталась потом насквозь. С трудом выбравшись из жаркого плена, я долгое время лежал, стараясь отдышаться и прийти в себя. Затем я встал и, пошатываясь, подошел к окну. Была уже глубокая ночь, и звездное небо раскинулось передо мной, слегка прикрытое ветками деревьев во дворе. С моей позиции ветки казались терниями, пытающимися украсть у меня звезды.
После короткой заминки, я отыскал самую яркую звезду и заслонил ее большим пальцем, прижатым к стеклу.
--
Вот видишь, не такой уж ты и страшный. Ахх, чтоб тебя...
Палец словно обожгло, и я отдернул руку. В неверном свете я разглядел черную каплю крови, проступившую на подушечке пальца.
--
Я все еще сплю?
Небо не ответило мне. Звезды стали медленно исчезать, когда их заслонила туша возвращающегося крейсера "Праведный", дрейфующего на буферной орбите. Завтра с рассветом мы отправляемся наверх -- боевая баржа "Харон" будет ждать нас на взлетной площадке ровно в 05:30. Стоит ли снова ложиться спать? Сны о том, что будет ждать нас в конце путешествия все равно не изменят конечного результата. Все звезды пропали, но Сириус все так же ярко светил мне с неба, словно раскаленный добела кончик ножа. В ночной тишине он обещал мне страдание...