Иван Кузьмин-средний
Критические Заметки
Роман Ивана Кузьмина-младшего "Моя жизнь в тоталитарном государстве",
на первый взгляд, представляет собой типичный образец так называемой "застойной
литературы". Особенность этого направления заключалась в том, что над литературным
произведением совершали специальную операцию, напоминающую в чём-то средневековые
алхимические опыты. Долгие годы оно подвергалось отстою, в результате чего
в осадок выпадало всё непубликабельное. Не все писатели, даже будучи искренними
приверженцами этого направления, обладали достаточным мастерством и терпением,
чтобы довести эту процедуру до конца, за что многие из них и поплатились.
В редакции и издательства часто попадал сырой материал, который приходилось
возвращать на доработку или подвергать специальной чистке.
Уже первое, ещё прижизненное, издание романа (вышедшего в 1975 году
под сокращённым названием "Моя жизнь") ввело его автора в высшие литературные
круги. Общественность с нетерпением ожидала выхода второй части романа.
Однако, ей не суждено было появиться на свет.
Дело в том, что Иван Кузьмин-младший оказался не только ярчайшим представителем
застойной литературы, но и, если угодно, её могильщиком. Уже первый период
его творчества (к которому относится и роман "Моя жизнь в тоталитарном
государстве") по справедливости должен быть отнесён к позднезастойной,
так называемой, предкризисной литературе. Если в раннем застое осадок выпадал,
как правило, в стол писателя и люди, имеющие к этому столу доступ, могли
в принципе произвести обратную процедуру взбалтывания, то в эпоху позднего
застоя писательские столы были пусты. Вынесение в подзаголовок романа рекомендации
"перед употреблением взбалтывать" оказалось своеобразной мистификацией
Ивана Кузьмина-младшего, поскольку взбалтывать было нечего. Фактически,
в это время происходит переход к так называемой внутренней алхимии, поставившей
своей целью контролировать процессы, происходящие внутри человеческого
организма. Осадок выпадал в сознании автора (точнее: из сознания в подсознание)
и на бумаге оказывалось лишь то, что способно было плавать на поверхности.
Подобное развитие рассматриваемого литературного направления не могло
не вывести его на следующий и, как тогда казалось, последний этап. Недаром
позднезастойную литературу называют ещё предкризисной. Оставалось сделать
лишь один шаг. И его сделал Иван Кузьмин-младший, опубликовав вместо второй,
так и ненаписанной, части романа "Моя жизнь в тоталитарном государстве"
новый роман, подлинный шедевр позднего застоя "Моя смерть в тоталитарном
государстве".
Строго говоря, Кузьмин-младший ничего не опубликовал, равно
как ничего и не написал. Но это и было следующим этапом, последним пределом,
достигнутым позднезастойной литературой. Иван Кузьмин-младший умер.
Застойная литература как цельное явление в культурной жизни общества
ещё ждёт своего исследователя. Здесь же, не претендуя на большее, мы хотели
бы лишь очертить важнейшие направления будущих исследований и указать на
ряд нерешённых проблем.
Весьма распространено мнение, что застойная литература относится к так
называемой недолитературе, то есть недоопубликованной
литературе, в отличии от нелитературы, то есть
литературы неопубликованной вовсе. Однако,
это может быть отнесено, с известными натяжками, лишь к периоду раннего
застоя, когда в столах писателей что-то лежало. Но и в этом случае всё
определялось тем, что же именно лежало в столах. Весьма часто оказывалось,
что процедура взбалтывания, собственно говоря, ничего не меняла, поскольку
смесь оказывалась совершенно однородной, и в осадок можно было опустить
всё что угодно, даже произведение целиком.
На наш взгляд, сущность застойной литературы следует искать не в осадке,
где бы он ни находился - в столах или умах писателей, а в ней самой. Давно
отмечена концентрированная суггестивность застойных произведений, эта литература
литература намёка. Это, кстати, хорошо понимали редакторы журналов и
издательств, вычищавшие из текстов всё, что могло бы служить намёком хоть
на что-нибудь. В результате произведение освобождалось от намёков на всякие
частности и само как целое становилось сплошным намёком, намёком как таковым
- ни на что конкретно и, тем самым, на всё вообще. Долгое время лишь описания
погоды считались абсолютно нейтральными, что и нашло своё отражение в романе
"Моя жизнь в тоталитарном государстве". Впоследствии было покончено и с
этим.
Застойную литературу можно было бы назвать литературой молчания. Её
стремление к пустоте формы и содержания заставляет вспомнить древнекитайские
учения о пустоте, недеянии и неговорении. Однако, в отличии от этих учений
застойная литература избегает изящества слога и понимает пустоту не как
синоним всеобъемлющей цельности реального мира, а, наоборот, как выражение
его предельной разобщённости. В этом застойная литература сближается с
другими авангардистскими течениями современной культурной жизни. Авангардизм
застоя в полной мере проявился в романе Ивана Кузьмина-младшего "Моя смерть
в тоталитарном государстве", который может быть поставлен в один ряд с
такими шедеврами, как "Чёрный квадрат" Малевича и пьеса без единого звука
Джона Кэйджа.
На наших глазах эпоха застоя и показухи сменилась эпохой гласности и
перестройки. Это дало повод некоторым критикам объявить о самоисчерпании
направления застойной литературы и переходе к собственно (дикой) литературе.
В качестве примера приводится творчество Василия Кузьмина-старшего (однофамильца
Кузьмина-младшего), опубликовавшего недавно свой роман под сокращённым
названием "Моё рождение". Действительно, этот роман совсем не содержит
описаний погоды, в нём нет ни одного пропуска и, похоже, вместо отстоя
применялась противоположная операция энергичного взбалтывания и перемешивания.
Чего там только не намешано!
Сравнивая творчество двух Кузьминых (младшего и старшего) мы всё же
полагаем, что хрен редьки не слаще. И застойная литература не умерла, или,
точнее, через смерть обрела новое рождение. Кузьмин-младший изо всех сил
старался не сказать ничего, Кузьмин-старший говорит всё что попало. Но
крайности сходятся. Фактически, мы имеем всё ту же алхимию, только теперь
отстаивать литературную болтушку приходится не писателю, а читателю. У
писателя же теперь ничего не лежит не только в столе, но и в голове, чем,
конечно, достигается известная свобода литературного творчества. Вместо
намёка мы имеем прямую речь, однако не лишённую некоторой таинственности,
поскольку, как и прежде, остаётся непонятным, что же хотел сказать автор?
Именно поэтому, по нашему мнению, Кузьмин-старший является не антиподом,
а прямым продолжателем Кузьмина-младшего.
В заключение хочется напомнить, что литературная критика, имеющая своим
предметом застойную литературу, по необходимости сама является застойной.
Однако, изучение явления в своём развитии всегда отстаёт от самого явления.
Мы отдаём себе отчёт в том, что и настоящие заметки по стилю относятся
всё ещё к периоду позднего застоя (в столе у нас ничего не лежит). Заинтересованного
читателя мы отсылаем к нашей новой работе, которая пока не имеет названия
и, как мы надеемся, не будет не только опубликована, но и написана.
Москва
1988