Сегодня никто не интересуется жизнью других людей - мыслями, мечтами, традициями, даже страхами. Мы оцениваем на бегу текущее материальное состояние "ближнего нашего", мысленно пролистываем список достижений, после чего вбиваем его номер телефона в свой мобильник и зачисляем эту персону (даже не человека) в свой круг, в котором разговоры вертятся вокруг актуальных тем современной тусовки. Кому какое дело, как меня восхитило утро на берегу Адриатики или что испытывал человек, разглядывая христианские святыни в "намоленном" месте.
Почему не хочется видеть слезы в глазах близкого человека, когда он говорит "Я тебя никому не отдам". - "Все это слова, - отмахиваемся мы, - шелуха бессмысленных слов". И продолжаем думать о своем повседневном - о своих мышиных по масштабу проблемах - ну, например, о том, какую одежку заказать к лету у известного кутюрье, когда поехать к друзьям в их "гламурную деревню", почему не ответил на последний мейл некто К., что завтра на работе сложный день и прочее. А живой человек рядом, может, и не с разбитым как у Пьеро сердцем, но слезы его настоящие. Но все это проносится мимо, мимо.
Мимоходом мы вспоминаем о семейных традициях, в основном, когда на пороге очередной новый год или день рождения. А порой мы уже и не помним о них. Новый год - на другой конец света, чтобы без снега и елки, а дни рождения -- в клубы, в тусовки! Туда их!
И если мы случайно не потомки графа Шереметьева и не внесены в бархатную книгу дворянства (а это законный повод погордиться в тусовке), мы и знать не знаем, кто были наши пра-пра-предки. Память выталкивает некоторые имена из глубин подсознания, из далекого детства, когда были живы те, кто еще мог рассказать долгую семейную сагу. Пионерско-комсомольcко-перестроечный хаос в голове помешал уложиться этой информации. И остались лишь материальные свидетельства того, что они жили -- старые дагерротипы, фото, может, крючок для вязания от прабабушки, картина, пудреница, дуэльный пистолет...
Дуэльный пистолет 18 века, принадлежавший гордому старинному польскому роду, кстати, сослужил нашей семье добрую службу - когда государство в очередной раз отобрало у нас деньги - в 1998 году - мы его продали знающему коллекционеру и смогли пережить сложный период жизни. Вот тогда почти в первый раз мы заговорили о предках вслух. И вспомнилось все, что было известно о "той" семье, семье отца, с которой мама порвала раз и навсегда всего три года спустя после моего рождения.
И я не знаю никого из роскошной ветви польско-французского известнейшего рода, не слышала повествований бабушки Марины - Мари об истории рода, не видела старинный чудотворный ковчежец, спасший жизнь не одной семье, богато инкрустированный кто знает теперь чем - розами ли или лилиями, стершимися от разрушительной работы времени.
От фамилий знатного рода осталось в нашей семье насмешливое "Павидла - Эклера" -- так моя юная мама звала свекровь в отместку за ее чопорные нотации и порядком пронафталиненные "исторические" рассказы о гордых предках.
Другая ветвь - маршальская-- под простой русской фамилией оказалась не так проста. Муж Марины-Мари будучи полковником царской армии, перешел на сторону новой власти. И видать, чудотворный ковчежец спас его от сталинских репрессий и уничтожения. Дед не знал ни горя, ни нужды, а Отечественную войну закончил в чине маршала, героем Советского Союза. Он уже умер к тому моменту, когда мама вошла в "ту семью", и о нем остались весьма расплывчатые, но занятные сведения. Русская фамилия, перекованная за 150 лет из венгерско-немецкой, восходила к богатой кроне австрийских кайзеров. Но уже тогда была изрядно разбавлена различными мезальянсами, один из которых, видимо, и закончился в России. Однако, бабушка Марина гордилась своим родовитым мужем и в семейном кругу иначе как на немецкий лад его, покойного, не величала.
В "том" доме еще хранилась жесткая как целлулоид пергаментная карта, на которой пышное дерево рода сплеталось ветвями, обламывалось, проклевывалось где-то вновь, к нему прививались новые побеги, и в результате где-то там, в кроне или у корней появилась моя фамилия, торжественно записанная специальными чернилами (секретной военной разработки конца 60х годов). Осталась ли она там или была вымарана другим средством секретной разработки? - Не знаю. Да и фамилия у меня теперь другая.
Но я прекрасно знаю историю другой семьи - со стороны мамы. Знаю, потому что с детства слышала не один раз и о том, как встретились дедушка с бабушкой, и как пережили войну и смерть двоих детей, и как жили долго и любили друг друга и нас, своих детей и внуков.
Не зря в традициях многих народов составление генеалогического дерева - вещь необходимая. Ведь в нас живут души тех, кто когда-то решал судьбы мира, и тех, кто просто мирно и тихо прожили свой век. Порой неожиданно на жизненном пути встречаются люди, чьи предки сплетались ветвями своего генеалогического древа в каком-нибудь далеко-далеком веке с твоими ветвями. Может быть, поэтому они кажутся такими знакомыми, такими родными. И случайная встреча в Париже с полькой--женщиной-инженером с обычной фамилией, за которой прячется истончившаяся до прозрачности та самая "наша" историческая фамилия, отозвалась внезапным взаимным узнаванием.
Тихими осенними вечерами, когда никуда не нужно спешить, а за столом собралась вся семья, нет ничего лучше, чем вспомнить с благодарностью о своих истоках - о своем роде, о своих предках, наделивших тебя твоими чертами, талантами и даже обликом. Так почему бы, рассматривая семейные фотографии и слушая истории из жизни родственников, не объединить все это в самое настоящее генеалогическое дерево? При нынешнем темпе жизни теряются многие родственные связи, и мало кто помнит, как звали прабабушку, чем она занималась, где жила, не говоря уже о других дальних родственниках. Начатое родителями семейное генеалогическое дерево продолжат дети, которые наглядно получат представление о том, что такое настоящая семья.