"Почему-то имеется немало желающих удревнить отечественную, русскую и тем самым российскую, историю. И всегда имелось. Первым удревнителем был, пожалуй, один из авторов "Повести временных лет", иеромонах киевской Печерской лавры Нестор".
Вообще говоря, позиция странная.
Люди не возникают из небытия.
У каждого живущего человека, чтобы он вообще появился на свет, должны быть мать и отец. У них - тоже. И так далее.
Вряд ли - по теории вероятности; а по логике так и вовсе невозможно - на Земле разом возникло несколько очагов современных людей, способных скрещиваться и оставлять жизнеспособное потомство. А потому люди были должны откуда-то распространяться - в те области, где они живут сейчас. И там, откуда они уходили, было какое-то общество. Какой-то народ. Никто не уходил из пустоты.
Может быть, Нестор не прав. Может быть, неправы нынешние историки. Но одно можно утверждать с уверенностью: если где-то что-то появилось, оно возникло "из чего-то", а не из пустоты. Какое отношение имеют Геродотовы Будины к позднейшим славянам - неизвестно (может, и никакого) - но однако тут, где-то в области будущих славян, стоял город Гелон... Тут, по южным степям, скакали скифы - может, не имеют они никакого отношения к нашим предкам - но скорее всего, имеют, и самое непосредственное.
Может быть, люди пришли сюда из Швеции, из Германии, из Греции - не важно. Важно, что они пришли откуда-то, и они не прибежали дикими, только что слезшими с ветки - они пришли из какого-то сообщества (которое и позволило им использовать технологии, позволяющие выжить в наших весьма суровых условиях).
Таким образом, как бы там ни было, но КАКАЯ-ТО история у нашего общества была. И восходит она именно к доисторическим временам. Ибо откуда-то из существовавших тогда обществ вышли - быть может, те воины, а может быть, племена или роды, которые пришли сюда и стали нашими предками - предками славян, мордвы, мери, чувашей, татар и т.д.
А потому, какой бы ни была наша история, одно непреложно - она всяко у нашего общества была. Откуда-то приходили люди, откуда-то - идеи, откуда-то брались средства для жизни и войны. Это, так сказать, "физическая основа" - закон сохранения. И восстановить, как именно это происходило, каковы были причины, условия и возможности для возникновения того или иного явления - и есть задача истории.
--
Физические начала Истории.
Здесь я поведу речь не о законе сохранения энергии (хотя он, конечно, тоже должен выполняться в исторических процессах, но общество, как и Земля в целом - открытые системы, и вообще говоря, энергия в них сохраняться не обязана, хотя и должна откуда-то приходить), а о структуре науки в целом. Физика считается (считалась до недавнего времени) некоторой "идеальной наукой", способной и теорию построить, и новые эффекты предсказать. Но Физика - наука экспериментальная, а исторический эксперимент - как думал я до недавнего времени - невозможен.
Однако эксперимент - это не только процесс в лабораторных условиях, который можно повторить в другой лаборатории. Эксперимент - это некоторое "свидетельство реального мира". И в истории такими "реальными свидетельствами", собственно, являются все предметы и документы ТОГО времени, о котором мы строим "историческую теорию". Так сказать, "первичный материал". Который будет одним и тем же в любой "лаборатории" - в том плане, что любой человек, взявший один и тот же документ или объект, будет иметь дело с одной и той же реальностью. Хотя увидеть может в нем разное.
Таким образом, непреодолимый барьер между историей как неповторяющимся процессом и экспериментом как процессом повторяющимся был для меня пройден, и сейчас мне кажется, что вполне возможно построить вполне себе научную историческую теорию. Просто она должна удовлетворять некоторым ФИЗИЧЕСКИМ условиям.
--
Первичные наблюдения.
Всякая теория начинается с наблюдения, с осмысления некоторых уже известных фактов. В Физике это может быть наблюдение за экспериментами других экспериментаторов, природных явлений - чего угодно, и попытка как-то это описать и замерить. В Истории это может быть прочтение работ других историков, равно как и просто изучение каких-то мемуаров, летописей. В общем, нечто, что нас натолкнет на МЫСЛЬ, на теоретическое обобщение.
--
Теория
Теперь наши наблюдения надо обобщить и расширить, предсказать что-то новое, на чем мы изначально наши выводы не основывали.
В физике есть довольно простой способ - перевод наблюдений в математическую форму. Язык математики удобен тем, что он не привносит в выводы никакой посторонней информации. Он очень формален по записи. И если кто-то "вывел формулу" - это не более чем другая запись уже известных фактов, и если в этой формуле присутствуют величины, которые можно замерить, то доказательством формулы является не ее математическая непротиворечивость, а сопоставление величин рассчитанных с величинами замеренными.
В истории с этим и есть наибольшие проблемы. Всякий язык предполагает наличие большого количества дополнительных смыслов, которые навязывают и определенные выводы, которые нам ХОЧЕТСЯ сделать. Так, в марксизме появилось понятие "прогрессивный строй", а с прогрессом в те времена ассоциировалось нечто абсолютно положительное - соответственно, в теорию вошли эмоциональные оценки, а раз так - объективных выводов уже не получишь. Гумилев долго боролся с этим, но в итоге тоже ввел "пассионариев" как неких чуть ли не полубогов, а субпассионариев - как злодеев и мерзавцев. Хотя сам неоднократно предупреждал, что есть "величина", а есть "направление" вектора - пассионарность есть только величина, и куда она направится, зависит от других факторов. Про цивилизационный подход и говорить не приходится - там само понятие "цивилизации" слишком эмоционально ( и очевидно, что "цивилизационно образующие" народы являются более "продвинутыми", чем те, которые в эту цивилизацию включаются). Теория анналов действует на весьма низком уровне, так что там ей удается избегать серьезных проблем - но и предсказать что-либо ей тоже сложно.
Итак, проблемы с языком изложения. Возможно, введением очень абстрактной терминологии этой эмоциональности и удастся избежать, но есть и еще один момент: историки по большей части сами по себе люди эмоциональные (физики, впрочем, тоже), и они сознательно ищут, что хорошо, а что плохо. Да и историю каждой страны все равно по большей части рассматривают не в том плане, как она похожа на другие истории - а в плане того, какая она уникальная.
Итак, есть противоречие: с одной стороны, история - наука общественная, об обществе - и где-то о том, какое это общество должно быть! - а с другой - история не должна как-то решать, что хорошо, а что плохо. На базе истории сами люди могут решить, что хорошо, а что плохо, а история же должна показывать некие "объективные закономерности развития общества". По аналогии с физикой: если свалишься с крыши - упадешь под действием силы тяжести. Падать с крыши плохо. Но все тела, если теряют опору, падают, и это не хорошо и не плохо - уже сам человек может решать, что ему делать.
Потому нужно просто изложить "структуру общества" в максимально безэмоциональных тонах (попытку этого я сделал в Теории Самодостаточных коллективов - как термин "самодостаточный", так и "коллектив" - вполне безэмоциональны и не несут дополнительных нагрузок. Однако если общество представить как структуру коллективов, дополняющих друг друга до самодостаточной структуры, то эту структуру вполне можно описывать без привязки к понятиям "хорошо-плохо": если делаешь так - структура теряет самодостаточность , если иначе - усиливает. А уже политики могут решать, чего они хотят, развалить свою страну или укрепить :)).
--
Эксперимент
Теперь, что такое эксперимент. Эксперимент есть уже не просто наблюдение - это сознательная постановка некоторой ситуации, которая предсказана теорией и в которой должны наблюдаться конкретные вещи.
Что это может быть в исторической теории?
Как легко догадаться, типов экспериментов в истории может быть три:
--
Мы строим теорию на базе одной части уже известных фактов, и остальные факты, изначально не вошедшие в теорию, должны ей предсказываться уже на базе только логических выводов, без привлечения дополнительных соображений. Пока со всеми историческими теориями тут туго: любой новый факт требует создания "исключений", особых объяснений почти на каждый случай.
--
Теория предсказывает НОВЫЕ археологические находки или документальные свидетельства (и говорит, где их искать), и они там и находятся. Тут можно вспомнить Трою, найденную Шлиманом (все чисто по вышеизложенному: начальное изложение - Илиада; осмысление - в Илиаде может быть написан не вымысел, а отражение реальных событий, и тогда там есть и указания, где искать Трою; и проверка теории - обнаружение самой Трои), и, как, может быть, ни грустно кому-то (но это именно то, что меня заставляет прислушиваться к данной теории) - версия В. Суворова о подготовке нашего нападения на немцев (первичное наблюдение: "для наступления аэродромы выдвигают ближе к границе - а у нас аэродромы выдвинули близко к границе"; теоретическое предположение - наши готовились атаковать; экспериментальное подтверждение - документ "Соображение о стратегическом развертывании наших войск", опубликованный еще В. Карповым. Замечу, что остальные предположения В. Суворова - что мы готовились завоевать весь мир, что мы были лучшими в мире и т.д. - пока такой экспериментальной проверки не прошли, но вот это - то, что мы не были "ничего не знающими, не имеющими никаких планов и не желающими воевать вообще, надеющимися только оттянуть начало войны на год-два", а вполне активно готовились к отражению нападения, причем к отражению наиболее эффективным методом - превентивным ударом, - можно считать "научно доказанным")
--
Теория предсказывает что-то такое, что относится к нашему настоящему и будущему и может быть "обнаружено непосредственным наблюдением". Тут не могу не погордиться своей "теорией самодостаточных коллективов" - в строгом соответствии с теорией, страны, освободившиеся от колониальной зависимости, начинают с "князей со дружинами", в лучшем случае, с "городов-государств", независимых мелких образований, связанных с другими сообществами только торговым образом, с собственной "военной аристократией", владеющей всем. Именно такое устроение наблюдается на всей территории Африки, и в строгом соответствии с "феодальным устроением", там идут "феодальные усобицы". Ливия пошла по пути Карла Великого - объединила слишком неоднородные части, а при феодализме объединение возможно только на базе общей "религии", общего мировоззрения; поскольку Ливия представляла из себя как совокупность "торговых городов" (вроде Ганзы в Средние века, или еще до нее - торговые города Рейна, ведущие начало еще от Рима), так и набор "племен" (вроде саксов, с которыми боролся Карл Великий) - в ней был неизбежен распад, все держалось только на личном авторитете правителя. При толчке извне структура не выдержала - было слишком мало "общих коллективов", общих структур. Только вместо сторонников императора и сторонников папы в Германии (гибеллинов и гвельфов), в конце концов поделившихся и на протестантов и католиков - в Африке и Ближнем востоке разные ветви ислама.
Итак, историческую теорию, имеющую вышеизложенную структуру, вполне можно отнести к теориям научным.
--
Жесткие и мягкие модели в Истории.
Одна из главных проблем исторических моделей - в том, что они все являются "жесткими", в смысле,
Всякое изменение элемента ведет к серьезной - иногда катастрофической - переделке всей модели.
Разницу между жесткими и мягкими моделями сам Арнольд описывает так: "Примером жесткой системы является таблица умножения. Мягкая система описывается выражением "Чем дальше в лес, тем больше дров".
Иными словами, в жесткой модели наблюдаемые результаты однозначно (и жестко) связаны с исходными данными. В модели мягкой связь осуществляется через функцию (может быть, и неизвестную нам), от которой нам важно прежде всего ее некоторое поведение.
Это имеет отношение к тому, о чем я говорил в начале: мы можем не знать точно, откуда появились наши предки, не знать точно имени первого князя - но мы можем создать модель, что мы откуда-то пришли, и чем-то владели на тот момент. По мере уточнения этой системы она будет становиться все более жесткой, но не потребует переделки.
Так, хотя бывают и броски на много километров - но только если по пустыне (или по морю). По территории, населенной другими людьми, "броски" приводят к взаимодействию с этими людьми.
Потому можно с уверенностью утверждать, что во многом те народы, которые населяли нашу территорию в древности, вошли и в состав более поздних народов, образовавшихся на их месте.
Итак, как же должна выглядеть "мягкая модель" в истории?
Для начала отмечу "жесткие" модели, принятые до сих пор. Это все случаи, когда на основании весьма спорных предположений и сомнительных датировок вдруг жестко приходят к выводам, что, скажем, не Игорь Старый возглавлял поход на Византию, а кто-то из его воевод, ибо сам он был в это время в походе на Древлян. С точки зрения "мягкой модели" можно сказать, что "имел место поход Руси на Византию", примерно в 944-45 годах, закончившийся подписанием мирного договора. Поскольку договор заключен именно с Игорем, то он был жив на момент подписания (это достаточно "жесткое условие"), соответственно, погиб он где-то позже. Опять же, точная датировка может плавать.
Хороший пример для "мягкой модели" (и ее отличия от "жесткой") - это история со "щитом на вратах Цареграда".
По греческим данным, в 904 году на Византию был набег руссов-дромитов, который отбил греческий флот.
По нашим данным, в 907 году был поход князя Олега, по итогам которого он прибил щит к вратам и заключил договор (приведен в летописи).
Факт договора отрицать опять же глупо.
Но вот дата похода, как и дата заключения договора, может и плавать. При отсутствии точных датировок, правил перевода с системы по "от сотворения мира" на эру "от рождества Христова" (даты могут плавать до 3-4 лет, особенно для раннего периода) придираться к таким мелочам не стоит.
Итак, в качестве "граничных условий" следует считать, что было некоторое столкновение руссов с византийцами в начале 10 века, закончившееся заключением мирного договора.
"Прибил щит к вратам" - возможно, трактовка выражения "взял город на щит", в смысле, пограбил.
Не исключено и такое развитие событий: Олег "взял город на щит", между тем, пока его люди занимались грабежом, подошел византийский флот, и флот руссов оказался под угрозой. Для чего и пришлось "ставить ладьи на колеса" - чтобы укрыться от огнеметного флота византийцев.
В итоге, чтобы спасти город от полного разорения - со стороны византийцев - и чтобы выбраться из ловушки - со стороны руссов - и был заключен договор.
Заключен - где-то в районе 904-907 гг.
Но факт серьезного столкновения, закончившегося далеко не полным разгромом нападавших, все-таки, является достоверным выводом из "мягкой модели".
Аналогичные примеры можно привести для множества спорных моментов, где бессмысленно пытаться восстановить точную численность участников сражения (подчас неизвестную и самим участникам), точные даты событий (разве что как причинно-следственные связи, но там может быть точность до года, а то и нескольких лет - пока одно повлияет на другое), точные имена участников - но общие выводы о существующих силах на тот момент и об их отношениях сделать можно.