Аннотация: Третья часть романа "Восход забытого солнца".
Восход забытого солнца.
Книга 3. Разорванный круг
Пролог.
Старый конунг умирал. Жизнь уходила из него по капле, вместе с пропитанными кровью тряпками, вместе с угасающим дыханием.
Вокруг стояли его соратники, вожди покоренных племен, главы дружин. Эорманрик обвел их туманящимся взором. Он уже почти ничего не различал. Ему вдруг показалось, что ложе его обступили Ансила, Эдиульф и Вультвульф, его единокровные братья, умерщвленные его рукой в пору их юности. Он видел улыбки на их бледных лицах, светящиеся торжеством глаза. Они звали его к себе тихими голосами...
- Юннимунд, сын мой, подойди, - с усилием прошептал конунг, отгоняя наваждение.
Наследник подошел, опустился на колено.
- Прости меня. Я оставляю тебе нашу державу в тяжелое время. Кто мог подумать, - слова давались конунгу с трудом, перемежались со стонами, - что наши рабы, покоренные и изгнанные нами в самые дальние уголки лесов и степей, дерзнут поднять мечи против своих хозяев, да еще и сражаться против нас лицом к лицу!
- Мы накажем их, отец, - склонил голову Юннимунд.
- Я хочу, чтобы меня похоронили по обычаю наших предков, ныне забытому вами, - продолжал вождь слабеющим голосом. - Я хочу быть сожженным на погребальном костре, дабы прах мой слился с землей, а дыхание растворилось в небе.
- Это будет исполнено, отец, - наклонил голову Юннимунд.
- Да, ты уже достаточно мудр, чтобы принять на себя обязанности вождя, - слабо улыбнулся Эорманрик. - Тебе предстоит... - голос его прервался, глаза закатились, и он затих.
Никто толком не знал, кто же нанес конунгу смертельную рану. Одни говорили, что это венды подослали убийц, отомстив за недавнюю расправу над несколькими своими соплеменниками, привезенными в Архемайр. Другие утверждали, что виной всему ссора с вождем ругов, заколовшим Эорманрика и сумевшим укрыться в земле сарматов.
Как бы то ни было, но войско, лишившись своего предводителя, не успело соединиться с дружинами Юннимунда, ослабленными войной с вендами. Королевскому сыну пришлось отступить, ибо вместо подкреплений из Архемайра в венедский край явились степные дружины из Сарматии, чтобы поддержать его врагов.
Теперь все жители в пределах обширной Готии пылали гневом и жаждой мести, но не знали, на кого должно обрушиться их возмездие. Повинуясь душевному порыву, Юннимунд дал клятву у смертного одра Эорманрика до конца жизни сражаться с лесными дикарями, осмелившимися бросить вызов божественной воле Амалов и погубившими самого великого вождя, которого помнили готы.
Тело могучего воителя, наводившего беспримерный страх на все соседние племена и народы медленно остывало, а волки, огромными стаями вышедшие из лесов к стенам Архемайра, подняли заунывный вой. Они провожали в последний путь того, кто был с ними существом одной крови...
Глава 1.Осколки былого величия.
Тень от высоких маслин укрывала от жаркого майского солнца, но капли горячего пота вновь и вновь выступали на лбу и висках. Луций Прим, отирая их краем желтой льняной туники, с прищуром смотрел на Аппиеву дорогу. Вымощенная большими прямоугольными камнями, вытесанными из серого базальта, которые со времен Аппия Клавдия Цека покрылись бесчисленными выбоинами и вмятинами от ступиц повозок, она широкой лентой тянулась между цветущих кампанских вилл, утопающих в виноградниках, старых колумбариев Цецилиев и Юниев Силанов, гипогеев и катакомб святого Каллиста.
Имение в тысячу югеров земли было подарено Септимием Севером легату Сексту Манию Приму за его помощь в борьбе с Клавдием Альбином. С той поры здесь разрослись виноградники, появились новые беседки в гестатионе, три фонтана со статуями фавнов, писцина в окружении цветников. При деде Луция на земле уже работала почти сотня рабов, выращивая пшеницу, оливковое масло и виноград. Однако именно Гессий Прим предрек упадок Империи. Приток добычи и невольников неизбежно сокращался, так как больших и успешных войн августы уже не вели, сосредоточившись на обороне рубежей римского мира. На смену рабам приходили колоны, все большее число римлян покидало города, чтобы заняться хозяйством на земле, дающей хоть какой-то достаток. Управителями городов становились люди из сословия декурионов, смещавшие прежних нобилей, всадники взяли в свои руки откуп налогов с провинций, а в долговую кабалу к менсариям попали даже именитые сенаторы и члены императорской фамилии.
Оставив военную службу два года назад, Луций Прим перебрался из разрываемой противоречиями столицы в свое родовое имение, чтобы здесь, в двух миллариях от благодатной Капуи наслаждаться свободой под сенью цветущих деревьев. Ветеран желал покоя и отдохновения. Он вспоминал былые походы за кубком фалернского вина, следил за насадкой плодоносящего винограда и сам подрезал длинные лозы, любовался камелиями и мимозами, которые старый вольноотпущенник Фрикс, не захотевший покинуть своего хозяина, высаживал в амбулатионе.
Еще бывший трибун подолгу следил с высоты открытой террасы, соединяемой с домом длинным портиком и выдающейся над окрестностями за счет насыпного холма, как тянутся, поднимая бурую пыль, эсседы, биги, цисиумы и бастерны, запряженные лошадьми разных мастей - от сирийских меринов до британских соловых жеребцов. Громыхая колесами, они катились мимо лугов и оросительных каналов, милевых столбов и древних рощ Марса и Деметры с остатками языческих кумирен.
К Приму медленно подошел Фрикc.
- Опять грустишь, хозяин? - спросил он тихо.
- Я помню, - с легким вздохом заговорил бывший трибун, - как мы с отцом часами наблюдали за дорогой. Смотрели, как идут в Рим караваны с поклажей, мелькают пестрые свиты иноземных посланников, неутомимо ковыляют на приземистых мулах путешественники, гордо скачут кавалеристы в начищенных до блеска доспехах. А теперь все чаще повозки идут из Рима. Редко увидишь послов азиатских царьков или германских вождей - теперь посланников к ним на поклон посылает сама столица. Каждый день разорившиеся беженцы со всеми пожитками уносят ноги из Вечного Города, а среди гарцующих в ярких палудаментах всадниках не увидишь италийских лиц - или гельветы, или мавританы...
- Времена изменились, - также тихо, но веско проговорил вольноотпущенник. - Империя стала другой. Варварский мир с каждым днем все теснее зажимает нас в свое кольцо.
Прим горько усмехнулся и махнул рукой, направившись по аллее к фонтану, выложенному из черного известняка в виде шести больших черепах, вокруг которого пели горихвостки и иволги. Он уже почти дошел до мраморного гартибулума с тремя ножками, выточенными в форме лап грифонов и переносной катедры, чтобы, присев напротив гремящих водных струй, охлаждающих лицо, отведать миндаля и тарентийских устриц, как вдруг со стороны ксиста его окликнул янитор Агазон.
- Господин! - голос раба прозвучал взволнованно. - Прибыл гонец императора из Рима.
Прим на мгновение наморщил лоб.
- Проводи его в триклиний. Пусть посланнику августа дадут мульсума и накормят его коня. Скоро я выйду к нему.
Быстрым военным шагом хозяин виллы достиг каведиума, залитого игривыми солнечными бликами, и прошел в задрапированный синими портьерами таблиний, где скинул с себя пропотевшую тунику, облачившись в трабею из белой шерсти с алой каймой. Прим невольно почувствовал легкое волнение. За минувшие два года он очень редко принимал гостей в своем имении. Поначалу старые знакомые еще навещали отставного ветерана, но очень скоро о нем все забыли. Тем удивительнее оказалось неожиданное внимание к себе августейшей особы.
В триклинии перед бывшим трибуном предстал императорский вестовой в кольчуге с серебряными фалерами, надетой поверх черной варварской рубашки-камизы, и в синих варварских бракках. Лацерна его была запачкана грязью и пылью. Низкий лоб, закрытый коротко стрижеными волосами, цепкие черные глаза, почти прижатые к переносице и продолговатый подбородок выдавали в нем бритта. При виде хозяина дома он поднялся с гостевого лектуса и приложил кулак к груди. Однако Прим жестом остановил его приветствие.
- Какое дело привело посланника блистательного августа в мой дом?
Гонец протянул свернутый пергамент.
- Август Валент, правитель Востока, находящийся сейчас в Риме, просит тебя прибыть на Палатин. Он хорошо помнит тебя и нуждается в твоих услугах.
Прим посмотрел на вестового вопрошающе.
- Готы на границе диоцеза Фракии пришли в движение, - нехотя пояснил тот. - Их теснит с северо-востока неизвестное племя, заставляя покидать привычные места обитания. Судя по всему, новые варвары пришли со стороны Сарматии, опрокинув кочевые племена, а дружины готских вождей бессильны остановить столь мощный поток. Они вынуждены смещаться к нашим рубежам и просят у августа помощи и защиты.
Прим развернул пергамент с императорской печатью и бегло пробежал его глазами.
- Как называется это племя?
- Германцы зовут их уннами, - ответил посланник.
Бывший трибун оторвал взгляд от краткого эпистолярия, выведенного рукой искусного скрибы и вперил взгляд в лицо гонца.
- Унны? - переспросил он.
Слово это вызвало в памяти какие-то неприятные отклики.
- Мы отправимся через час, - Прим уже принял решение. - После того как отобедаем и я отдам необходимые распоряжения по дому.
Посланник склонил голову в знак согласия.
Пока бывший трибун напутствовал Фрикcа, он пытался разобраться в ворохе собственных воспоминаний и сложить их в единую картину. После оставления военной службы он по-прежнему интересовался положением дел на границах Империи. Скудные слухи о продвижении варварских войск за Данувием, изменившем равновесие сил среди сарматских и готских племен, уже доходили до него. Окрепшие дружины венетов, подмяв под себя несколько степных племен, смогли нанести поражение дому Амалов, разрушив империю Германариха, казавшуюся несокрушимым форпостом Рима. Сам король тервингов умер от тяжелой раны, так и не сумев остановить напор опасных воителей с востока. Теперь же, окрепшие и увеличившиеся числом войска нового варварского короля, которого готы называли Фелимером, а сарматы - Баламиром, стали хозяевами многих земель и неуклонно приближались к римским границам. Они смогли привлечь к союзу против готов и племена сарматов, и племена эрулов, самоназвание же их союза было очень созвучно тому обозначению, которое Прим услышал от императорского посланника. Это действительно были Унны... Кажется, тень новой и страшной угрозы уже нависла над Империей. Август волновался не напрасно.
Прим косо усмехнулся. О Валенте он был невысокого мнения. В отличие от решительного и целеустремленного Юлиана, всегда шедшего до конца, Флавий Юлий не отличался душевным благородством и постоянством своих намерений. В делах управления государством он преуспел еще меньше, чем на военном поприще, и бывший трибун, скорее, доверил бы ему хозяйничать в мясной лавке, нежели носить пурпур и распоряжаться судьбами людей. Соправитель его и племянник, август Грациан, был гораздо более ловким и изворотливым, но столь же мало думал о судьбе подданных, что и Валент. Однако, как видно, так было угодно провидению: в самое отчаянное время, когда Империя сильнее всего нуждалась в твердой руке властителя, она оказалась доверенной двум мелким чиновникам, более думающим о своем кармане, нежели о делах правления.
Слуги между тем накрыли большую квадратную мензу и выставили кратер с цекубским вином из Южного Лациума, в которое были добавлены ягоды мирта и лепестки фиалок. Гонец Валента, скучающим взором рассматривавший фрески с изображением сбора винограда и отдыхающих сатиров, а также гипсовую лепнину и потускневшие канделябры, немного оживился, уловив в воздухе дразнящий запах свинины, приправленной сильфием, семенами сельдерея, медом и гарумом. Также ему были предложены гусиная печень в сушеной мяте, копченая макрель и зелень рапунцеля.
- Что еще нового в Риме? - спросил Прим, по-солдатски прямо присаживаясь на имус с высокой спинкой. - Как здоровье августа Грациана?
- Флавий Грациан чувствует себя прекрасно и преисполнен далеко идущих замыслов, - с загадочной улыбкой проговорил посланник, представившийся хозяину виллы римским именем Леонтий Руфус. - Наш благословенный император как всегда мудр и предусмотрителен, несмотря на свою молодость. Доверительно могу сообщить тебе, что он подумывает о походе за верхний Рейн против лентиензов.
- Что же делает в Риме его дядя Валент?
- Владыка Востока озабочен делами на границе с Данувием. Он попросил племянника о военной помощи и призвал в западную столицу корпус федератов Генобавта.
- Франков? - удивился Прим.
- Мы не можем сейчас ослаблять границы обеих Империй выделением вексилационов. Федераты, если только в качестве препозита над ними будет стоять какой-то благонадежный Империи человек, - Руфус сделал многозначительную паузу, - помогут сдержать натиск новых варваров, пока с Востока не будут переброшены подкрепления. И человек этот должен быть знаком с германскими и сарматскими делами не понаслышке. Так полагают все сенаторы.
- Я понял тебя, - невозмутимо отозвался Прим. - Кто из вождей визиготов сейчас ведет борьбу с уннами?
- Ты знаешь его. Это Атанарик, сын Аорика.
Бывший трибун усмехнулся. Он еще помнил, как Валент грозился привезти Атанарика в Рим, прикованным к своей колеснице, но после утомительного похода за Данувий и невразумительной победы над одним из его отрядов, сумевшим отступить без больших потерь, заключил вынужденный мир. Зато с той поры август взял себе новый звучный титул: Валент Готский.
- Отношения с Атанариком сейчас самые дружественные, - продолжал посланник, налегая на рыбу. - Король визиготов даже обещал прекратить гонения на проповедников истинной веры.
- Валента не оставляет надежда обратить германцев в арианство? - губы Прима расплылись в насмешке.
Бывший трибун скептически смотрел на пристрастия императора, которые тот изо всех сил стремился насаждать в пределах Империи и за ее границами. Прим был далек от религиозных споров и попыток трактовки христианских догматов. Он не понимал старого учения Церкви с ее признанием абсолютной природы Спасителя, не понимал и популярных ныне утверждений о неравенстве Бога-Отца и Бога-Сына. Положа руку на сердце, он мог признаться себе лишь в одном: ему гораздо ближе древняя вера предков, которую столь безуспешно пытался защищать император-воин Юлиан. Христианство же, выросшее из некогда презираемой римлянами религии рабов и превратившееся в могучую идеологию правящей власти, было ему явно не по нутру.
Руфус нахмурил лоб.
- Август надеется на благоразумие варваров, - сказал он серьезно. - Он желает направить к готам священников, искусных в проведении религиозных диспутов, чтобы просветить их заблудшие души и освободить от невежества. Язычники неизбежно должны склониться перед силой Божьего слова.
- Что ж, пусть будет так, - равнодушно согласился Прим, чтобы закончить эту не слишком приятную для него беседу. Он хорошо понимал скрытые мотивы императора. Если бы готы, а за ними и все другие воинственные народы, висящие над Римом вечной грозовой тучей, отказались от своих племенных культов, приняв христианскую веру, они стали бы безоговорочно зависимы от Церкви, от августа и любой проводимой ими политики. Религиозное обращение лишило бы их своеволия, сделав послушным орудием в руках Рима. Тут замыслы императора были безупречны.
После трапезы настало время отправляться в дорогу. Несмотря на все уговоры Фрикса запрячь для него тригу, Прим твердо решил ехать верхом. В сопровождение себе он взял молодого и крепкого раба Туазала, велев ему помимо багажа прихватить с собой меч и кинжал - даже в самом сердце Империи сейчас нельзя было чувствовать себя надежно защищенным, а беспечные путешествия нередко заканчивались трагедией. Дороги наводнили любители легкой наживы, которых не успевали вылавливать солдаты викариев, подразделения которых комплектовались из ветеранов германских ауксилий. Особое озлобление разорившихся масс населения вызвал новый закон против бродяг, по которому любой скиталец, не способный доказать своего свободорожденного статуса, объявлялся колоном, бежавшим от землевладельца. Он привел к появлению многочисленных кочующих шаек из бывших мастеровых и ремесленников городов, лишившихся заработка. Временами эти шайки пополнялись ветеранами, обделенными земельными наделами после окончания военной службы. Крупные землевладельцы пытались бороться с этой проблемой, в обход закона создавая собственные вооруженные отряды-буцеларии и свои тюрьмы.
После полудня Прим, Руфус и Туазал выехали верхами из ворот имения, провожаемые неспокойным взглядом вольноотпущенника Фрикса. Копыта трех скакунов бодро цокали по разогретому солнцем базальту. Холмы, рощи и луга, купающиеся в полуденной неге, проносились мимо их взора. На просторных полях пастухи в серых долматиках с отвислыми рукавами перегоняли стада коров и баранов. Аппиева дорога была на удивление пустынна. Всадники обогнали лишь реду комедиантов, обтянутую парусиновым тентом и запряженную двумя ленивыми мулами, и телегу торговца тканями, подпрыгивающую на бугорках, из которой доносилась грубая ливийская брань.
Однако не доезжая до Минтурны, сильный шум за спиной заставил путников оглянуться и придержать лошадей. На них неслась целая кавалькада.
- Дорогу префекту претория Флавию Лупицину! - прокричал смуглолицый всадник в пенуле из плотного оранжевого кастора с откинутым капюшоном, скакавший впереди карпентума, обитого бархатом и отороченного прядями золотой бахромы. Руки всадника до локтя были увиты тяжелыми браслетами, в ушах сверкали серьги в форме морских звезд. Кавалькада пронеслась стремительно, подняв густую пыль. Следом за экипажем рысью двигались пятеро рослых конников с тяжелыми спатами на перевязях. Цепкий взгляд Прима сразу отметил атлетизм их фигур: узловатые руки, плиты грудных мышц, выпирающих из-под кольчатых рубах, ширину массивных плеч. Воины сопровождения мчались налегке - без шлемов и щитов.
- Это гладиаторы, - проследив за направлением взгляда бывшего трибуна, сказал Руфус. - Флавий Лупицин первым в Риме ввел моду набирать охранение из лучших бойцов арены. Теперь ему подражают даже некоторые сенаторы.
Приму оставалось лишь покачать головой.
Солнце палило все нестерпимее. Кони начинали нервно взбрыкивать и кусать удила. Всадники не успевали вытирать лбы.
- Остановимся в таверне Трех Привалов, - предложил Руфус. - Лошадей вымоют и накормят, а мы передохнем и выпьем по кубку местного альбанского вина. Заверяю тебя, оно здесь весьма недурное.
Прим не стал возражать.
Таверна Трех Привалов была хорошо известна всем путешественникам, имевшим обыкновение передвигаться по Аппиевой дороге. Когда-то в ней неизменно любил останавливаться Цицерон.
За милевым столбом Адриана, на гранитной плите которого был выбит точный отчет о средствах, выделенных императором на ремонт этого участка дороги и пожертвованиях жителей Минтурны, перед путниками предстало довольно внушительное двухэтажное строение из потемневшего известняка с дощатой крышей и облупившейся вывеской. С левой стороны от него выстроились хозяйственные пристрои и склады. Справа, возле крытого двора коновязи с распахнутыми воротами сидели на пустых винных бочках слуги хозяина таверны, в ожидании богатых путешественников игравшие в кости. Бросив им поводья коней и два дупондия, Прим со своими спутниками проследовал в трапезную Трех Привалов, занимавшую весь нижний этаж заведения. Верхний отводился под комнаты постояльцев.
Увы, времена безупречного порядка и разделения имущественных классов в Империи остались далеко позади. Теперь гостиницы и придорожные таверны представляли собой помещения смешанного типа, не разграничиваемые, как прежде, на мансионесы для патрициев и стабулярии для плебеев. Найти в них приют мог каждый, имевший в дорожном кошеле или подкладке плаща звонкие денарии. Потому общество, собиравшееся в трапезных, обыкновенно было самым разношерстным.
Зал оказался просторным и светлым из-за множества окон. В самом конце его трещал очаг, а стены вокруг, на тусклых фресках которых еще можно было угадать крылатых гениев, вакханок в развевающихся одеждах и парусные биремы, бороздящие пенные воды, покрывали следы копоти. Между окон пестрело несколько картин, основными мотивами которых были продукты животного и растительного происхождения, выписанные со всей тщательностью. Вперемешку с ними на гвоздях висели кровяные колбасы.
Путники миновали входные колонны, оплетенные понизу высокими декоративными бутылями, и подошвы их зашелестели по мозаичному полу, затертому до такой степени, что на нем с немалым трудом угадывались двенадцать знаков Зодиака. В нос ударил запах жаркого, которое готовили за линялой синей занавесью в дальнем углу зала.
В помещении было десять больших столов, обставленных широкими скамьями, но только три из них в этот час занимали посетители. И если греческие торговцы, приглушенно говорившие о чем-то, шевеля надушенными усами и бородами, и путешественник персидской внешности, восседавший на бархатных подушках перед разложенным свитком папируса, не привлекли внимания Прима, то компания, разместившаяся в середине зала, заставила его на миг задержать шаг. Бывший трибун сразу узнал телохранителей префекта претория, обогнавших его на дороге. Гладиаторы шумно развалились на скамьях с кубками вина, перемежая слова потоками грубого смеха и скабрезными ругательствами. Сам префект был среди них, он по-патрициански возлежал на левом боку, упираясь локтем в круглый валик, и ковырял пальцем в зубах. Плешивый, с заплывшими маленькими глазками и горбатым носом, он был закутан в тогу претексту с пурпурным подбоем и постоянно дергал одним плечом - по-видимому, его беспокоил какой-то скрытый недуг, о котором свидетельствовала и нездоровая бледность на пухлых щеках.
- Хозяин! - Руфус невозмутимо окликнул появившегося из-за занавеси чернобородого человека с замасленными рукавами сиреневого хитона, на шее которого висела массивная серебряная цепь с круглым кулоном. - Кувшин альбанского! Еще пусть принесут твоего пшеничного пирога с медом.
Владелец таверны понятливо кивнул.
Прим и Туазал прошли к окну следом за императорским посланником, ловя на себе бесцеремонные взгляды гладиаторов, с головы до пят оглядевших новых посетителей. Бывший трибун снял пенулу, свернув и положив ее на скамью, Руфус последовал его примеру и тоже освободился от тяжелого сагума. Телохранители префекта, отвлекшиеся было от своих разговоров, вновь загудели в полный голос, гремя кубками и пересмеиваясь между собой. До Прима донеслись обрывки рассказов о похождениях сенаторских жен и беспутном президе Лузитании, за три дня пребывания в Риме спустившем в лупанарах и игральных домах все свое состояние.
- Похоже, нравы в столице окончательно пали, раз даже презренные псы арены зубоскалят о людях высшего сословия в присутствии своего патрона, - хмуро пробормотал Прим.
Руфус хотел что-то ответить ему, но постук копыт снаружи заставил его выглянуть в окно.
- Сарматы, - промолвил он.
Прим проследил за направлением его взгляда и увидел подъехавших к таверне всадников в алых плащах и конусовидных шлемах с белыми султанами. Соскочив с седел и гремя длинными ножнами мечей о кольчуги, они отдали лошадей слугам хозяина Трех Привалов.
Сарматов было двое. Старший, с темноватой бородой, тронутой седыми прядями, отличался мужественным выражением лица, черты которого были словно выточены резцом из твердого мрамора. И неопытному глазу было понятно, что это бывалый воин. Молодой имел светлые волосы и еще совсем мягкую бородку, но осанка и поступь его говорили об уверенной силе и душевном спокойствии.
Вскоре наездники степей уже были в трапезной.
- Это аланы, - со знанием дела сказал Руфус. - Должно быть, из числа федератов, что обороняют границы Понта или служат у армянского Папа.
Прим кивнул. Старший из алан показался ему смутно знакомым, но он повидал за свою жизнь стольких варваров, что вспомнить, где могли пересекаться их пути, не представлялось возможным.
Новоприбывших заметили и охранники префекта. Гладиаторы, покачивая головами и перешептываясь, встретили вступивших в зал воинов вызывающими взглядами. Только на мгновение старший сармат сдвинул брови, но уже вслед за тем хладнокровно прошел в дальний угол трапезной и подозвал хозяина.
- Чтоб я оглох! - не удержал восклицания рыжеволосый гладиатор с мясистым лицом, висок которого украшал треугольный шрам, а мочка правого уха была порвана. - Эти доители степных кобыл изъясняются на языке Виргилия. Ущипни меня, Авкт, если я брежу.
- Да, долгошлемные лепечут по-латыни, - признал тот, к которому он обращался.
Не обращая внимания на замечания гладиаторов, сарматы разместились за столом, отстегнув тяжелые мечи и сняв шлемы, а старший из них на хорошей латыни велел хозяину принести гороховую похлебку и запеченную утку с соусом. Было видно, что они проделали длинный путь и устали с дороги. Вина они не заказали.
- А мне говорили, что кочевники напиваются до одури и потом валяются у своих шатров или орут дикие песни, - заметил один из гладиаторов, не спускавших глаз с сарматов.
- Я слышал, что скифы и сарматы начинают пить вино, едва выучившись ходить, - поддержал его другой, желтолицый с пухлыми африканскими губами и волосами пепельного цвета. - Они и воюют всегда хмельные.
Внимание к гостям таверны со стороны охранников Флавия Лупицина только возрастало.
- Эй, брат! - не удержался рыжеволосый, обращаясь к старшему сармату. - Отведай альбанского вина! Оно куда лучше того дрянного пойла, что ты привык пить в своей кибитке.
- Не отказывай себе в удовольствии, раз ступил на землю благословенного Рима! - подхватил тот, кого называли Авктом.
В этот момент Флавий Лупицин, прищурив свои мелкие глазки, наклонился к уху своего помощника с золотыми серьгами в ушах и что-то ему нашептал. Тот ухмыльнулся и громко сказал гладиатору, сидевшему с краю скамьи.
- А ну-ка, Крисп, спроси у этих степных детей, есть ли у них разрешение на путешествие по Кампании и Лацию, заверенное викарием.
Охранники разом развеселились. Крисп, тяжелый и длиннорукий галл с почти покатым лбом и бурыми волосами, торчащими ершом, сопя, поднялся и приблизился к сарматам, уже принявшимся за утку.
- Известно ли чужеземцам, - загрохотал он, - что для перемещения по италийской земле нужно особое разрешение?
Сарматы молчали, невозмутимо поглощая пищу.
Крисп оглянулся на своих товарищей и пожал плечами.
- Они либо глухие, либо потеряли языки от наших изысканных блюд.
Он нагнулся над старшим воином и заглянул ему в лицо.
- Покажи мне документ, заверенный должностным лицом. Он называется тессера хоспиталис.
Сармат долго молчал, глядя на гладиатора и обдумывая свой ответ. На лице его на миг промелькнуло выражение гнева, но он тут же овладел собой.
- У нас нет такого документа, - наконец ответил он как мог спокойнее.
- Вы слышали? - Крисп усмехнулся товарищам. - У них нет разрешения! Друзья мои, - он вновь наклонился к сармату, - вы нарушаете законы Империи и нашего благословенного августа. Если нет документа, то нужно платить особую пошлину.
- Я не хуже тебя знаю законы римлян, - пристально посмотрев ему в глаза, произнес старший сармат. - Они позволяют союзникам Империи, состоящим на военной службе, без помех передвигаться по стране в условиях военных действий на границах. Мы следуем в Рим к комиту, собирающему войска для отправки за Данубий.
Но Крисп не был смущен этим ответом.
- Слишком много развелось в последнее время всяких "союзников", свободно гуляющих по нашей земле, - проворчал он. - Безродные варвары чувствуют себя у нас как дома...
- Тебе ли говорить о чистоте крови? - усмехнулся сармат. - Или галлы уже перестали быть варварами?
- Я гражданин Империи! - гневно прогремел Крисп, но тут же ошарашено взглянул на сармата. - Откуда ты знаешь, что я галл?
- Твое происхождение написано на твоем лице.
К столу сарматов уже подошли Авкт и еще два охранника префекта. Обстановка в таверне накалялась.
- Эти коневоды невежественны и не знают, как подобает вести себя на земле великого Рима, - заявил Авкт. - Префект претория Флавий Лупицин представляет здесь закон, и мы, его служители, говорим от его имени. Потому с вас - по десять денариев с каждого, или префект прикажет применить силу, - он обернулся, подмигивая товарищам.
Молодой сармат уже положил руку на рукоять меча, однако старший удержал его.
- Теперь префекты в Империи издают законы? - спокойно спросил он. - А как же император?
- Для варвара ты слишком много болтаешь, - потерял терпение Крисп. - Платите, если не хотите оказаться в темнице!
Он положил свою большую ладонь на плечо молодого сармата, но в следующее мгновение оказался на полу. Это степной воин выкрутил его руку столь молниеносным захватом, что Крисп потерял равновесие и упал.
Двое других гладиаторов схватились за спаты, однако старший сармат уже стоял перед ними лицом к лицу. Его руки легли на их кисти и намертво сковали свинцовой тяжестью. Герои арены, покраснев от напряжения до корней волос, но так и не вытащив клинки даже на волос, были вынуждены признать, что бессильны перед невероятной силой кочевника.
Луций Прим, некоторое время безмолвно наблюдавший эту сцену, наконец поднялся из-за стола.
- Если каждый цирковой раб будет оскорблять друзей Империи, то скоро наш благородный Валент останется без союзников, - сказал он охранникам префекта, взглянув на них в упор.
Под суровым взором бывшего трибуна те немного растерялись.
- А ты кто такой и почему вмешиваешься не в свое дело? - хмуро спросил Авкт, стараясь побороть недовольство.
- Верный слуга августа Флавия Юлия, следующий в Рим по его личному приглашению.
- Вот и следуй далее, верный слуга августа, - весьма нелюбезно отозвался Крисп, поднимаясь с пола и потирая ушибленное бедро. - А нам предоставь выполнять нашу работу.
- Однако варвар прав, говоря, что союзники империи свободны в своих перемещениях. Я не думаю, что император будет рад узнать о своеволии одного из своих префектов.
Крисп огляделся. Народу в таверне было слишком много, чтобы можно было тайком избавиться от свидетелей, и он со вздохом отступил под защиту хозяина. Флавий Лупицин, который по-прежнему не произнес ни слова, равнодушно наблюдая за происходящим, сделал глазами знак остальным гладиаторам вернуться за стол.
- Благодарю тебя, - сказал старший сармат Приму и неожиданно улыбнулся. - Небо одарит тебя своими благами за душевное благородство, которое столь редко сейчас встретишь среди римлян. Если когда-нибудь доведется - я отплачу тебе тем же. Пусть хранят тебя твои боги.
С этими словами он подозвал своего товарища, и степные воины поспешили покинуть трапезную.
Прим снова сел за стол, взяв в руки кубок недопитого вина. Краем глаза он заметил, что префект снова что-то шепнул своим телохранителям. Послушно кивнув, рыжеволосый гладиатор поспешил догнать сарматов. Те уже вывели из загона коней, когда посланник префекта остановил их, подняв руку. Из окна трапезной был хорошо слышан разговор, состоявшийся перед дверями таверны.
- Флавий Лупицин предлагает вам поступить к нему на службу, - сказал гладиатор. - Он не последнее лицо в Империи, и полномочия его простираются далеко. Наш хозяин не так давно оказал великие услуги самому августу Флавию Юлию Валенту, а благодарность императора безгранична.
- Передай своему хозяину, - ответил старший сармат, занося ногу в седло, - что нас не интересует его предложение. Мы свободные люди и сами привыкли выбирать, кому и чему нам служить.
- Ты допускаешь большую ошибку, варвар. Повторяю тебе: Флавий Лупицин - важная фигура в государстве, и от него многое зависит. Я бы не рекомендовал тебе огорчать его отказом. Вам будет положено хорошее жалованье, и вы ни в чем не будете нуждаться.
- Мы и так ни в чем не нуждаемся, - усмехнулся сармат. - А свои советы оставь для тех, кому они больше пригодятся.
"Клянусь Юпитером, я уже где-то слышал этот голос и видел это лицо", - вновь подумалось бывшему трибуну.
Вскоре цокот копыт степных воинов затих, а растерянный гладиатор продолжал стоять перед таверной, морща лоб и хмуря брови.
- Когда-нибудь еще встретимся, - пробормотал он, не сводя с дороги взгляда, в котором клокотала ненависть. - И тогда нам никто не помешает...
- Нам тоже пора, - напомнил Руфус своему спутнику, впавшему в глубокую задумчивость.
Прим молча поднялся и последовал за императорским посыльным. Туазал поспешил за ними, прихватив пенулу хозяина.
Через некоторое время путники уже миновали Таррацин, не преминув полюбоваться большой кирпичной гробницей сыновей Секста Помпея. А еще через пару часов въезжали в большие Капенские Ворота древней Сервиевой стены, восстановленные три столетия назад Диоклетианом в их первозданном виде. Рощи и луга пригорода столицы сменились тесными кварталами Целия, большую часть которых теперь составляли инсулы - грубые пятиэтажные дома бедняков с деревянным каркасом.
Люд Субуранского района был самым разноплеменным: от коричневых египтян с вьющимися угольными волосами до белокожих германцев с рыжими косицами и желтоватых сирийцев с острыми заплетенными бородками. Обилие рынков и базаров, переполненных торговцами, попрошайками и авантюристами, делало это смешение масс еще более причудливым. В глазах сразу начинало рябить от алых греческих хитонов, полосатых персидских халатов и клетчатых суконных плащей пиктов. Попадались даже индусы в высоких белоснежных чалмах.
Прим и его спутники пробивались через сутолоку толпы под крики детворы и лай собак. Обогнув старую базилику и храм божественного Клавдия, они оставили по правую руку термы Каракаллы и направились к Палатину.
Главный из семи холмов, на которых когда-то и зародился Вечный Город, по-прежнему оставался центром всей политической жизни столицы и Империи. Ныне на нем размещались сразу пять дворцов: мраморный домус Августа с прилегающими к нему греческой библиотекой и храмом Весты; домус Тиберия; домус Калигулы, связывающий Палатин с Капитолием, домус Флавия, построенный Домицианом, и огромный Домус Севириана - место нынешнего обитания властителей римского мира. Этот монументальный дворец с обилием колонн и фонтаном, возведенный любителем архитектурных изысков Септимием Севером, поражал своим великолепием. Его многоэтажная громада была видна издалека.
Путники вели к нему коней шагом по гулким мостовым в окружении высоких олив Фарнезских садов и капителей храма Кибеллы. У акведука Клавдия дорогу им преградили скутарии из императорской схолы, но, узнав Руфуса, без слов пропустили дальше, даже не потребовав предъявления свидетельства с печатью Грациана. Прим бросил задумчивый взгляд на покрытые позолотой доспехи и круглые красные щиты-туреосы с золотыми львами этих рослых и крепкоплечих солдат, заменивших легендарных преториацев. Старую дворцовую гвардию, переставшую отличаться надежностью и погрязшую в интригах, расформировал еще Константин, заложив основу нового войскового подразделения, включающего саггитариев, скутариев и клибанариев под общим началом магистра оффиций, беззаветно преданного августу. Эти солдаты имели всестороннюю подготовку, отличаясь умением биться и в пешем, и в конном бою, а также владеть всеми видами оружия. Впрочем, даже среди них теперь стало попадаться все больше рекрутов из варварских племен, идущих на смену италикам.
Остий Домуса Севириана вел в широкий портик, ярко залитый солнечным светом, за которым в окружении еще трех портиков с колоннами коринфского стиля блистала словно отполированная гладь имплювия. В нем властитель Империи имел обыкновение плавать утром и вечером.
Во дворце были также световые колодцы, многочисленные пруды с диковинными рыбами и пруд с нильскими крокодилами, которым, как поговаривали, Грациан скормил нескольких заговорщиков, поддержавших мятежника Прокопия.
Лужайка вокруг имплювия светилась чистотой. Среди коротко подстриженной травы вставали широкие деревья, привезенные из Ливии и Индии с необычными листьями, торчащими, словно иглы морского ежа. Между ними бродили африканские птицы-носороги, венценосные журавли и ушастые грифы. Расположение деревьев было четко выверено, составляя различные геометрические фигуры, в центре которых располагались мраморные статуи на высоких постаментах.
Руфус повел Прима к восточному фасаду с высокими гранитными колоннами и лежащими сфинксами из известняка. Вступив в атрий с усыпанными пестрым рисунком фресок стенами и покрытыми позолотой статуями пенатов и ларов, оставшимися со времен Септимия Севера, они проследовали через него по длинному фауцу к каведию, в котором увидели комита доместиков, беседовавшего с несколькими варварскими воинами в длинных плащах. По куполовидным шлемам с надбровными обручами округлой формы и пластинами на ушах, кольчугам до колен, а главное - свисающим на грудь закрученным усам и тяжелым топорам-францискам, оттягивающим пояса, в них можно было узнать франков.
В глазах германцев полыхал огонь, который Прим столь часто наблюдал у наемников. То была жажда войны и богатой добычи, разительно отличавшая федератов от жителей Империи, любыми путями стремившихся сохранить спасительный мир. Должно быть, среди римских сенаторов и полководцев не осталось никого, кто не сознавал бы, что даже победоносная война теперь опасна для государства, слабеющего с каждым годом от истощения людских ресурсов. К тому же армия триумфатора нередко становилась угрозой для самой правящей верхушки Империи, питая склонность к заговорам и переделу власти.
Франки, видя тень беспокойства на лице комита, не могли скрыть презрительных гримас. Эти неустрашимые воины, именовавшие себя Отважными и поклонявшиеся камням, деревьям и озерам, уважали только настоящую силу, а политические игры считали занятием трусов, недостойных называться мужчинами.
- Август возлагает на вас большие надежды, - объяснял долговязому воину с широким носом и сетчатым шрамом, пересекающим поперек всю правую щеку, комит. - Ты, Генобавт, уже имел дело с аланами и знаешь, чего они стоят в бою. Теперь в союзе с ними выступают лесные воины с севера и востока. Вместе с гелейтами Атанарика вы без труда опрокинете их и возьмете хорошую добычу. Все, что будет завоевано острием ваших мечей - останется вашей собственностью, на которую мы не будем претендовать.
- Ваш император хочет, чтобы мы подчинялись готам в походе? - на ломаной латыни спросил вождь франков, и глаза его метнули молнии. - Каждый из Отважных стоит трех готов!
- Над вами будет военачальник из числа римских граждан, - мягко ответил комит. - Но действовать вы должны сообща с Атанариком и его воинами.
- Учти, римлянин, - брови Генобавта взлетели, как крылья беркута, - если ваш император снова обманет нас, бросив на верную смерть без помощи - наши братья придут сюда уже не как друзья и превратят этот дворец в руины.
- В Константинополь скоро прибудет арабский корпус Фрументия, - поспешил заверить комит. - Он переправиться за Данувий и окажет вам поддержку.
Руфус потянул приостановившегося Прима за край пенулы, увлекая к длинной колоннаде. Навстречу им уже шел номенклатор в оранжевой шерстяной тунике, подпоясанной кожаным сингулюмом с золотыми вставками.
Посланник августа в полголоса сообщил ему о прибытии Луция Прима и тот поспешил доложить эту новость Валенту, который в эти дни оставался безраздельным хозяином дворца вместо Грациана. Ждать перед атрием с солариумом на крыше и двумя боковыми пергулами пришлось недолго. Когда номенклатор вновь показался между громоздких колонн, выточенных из туфа, он сделал рукой приглашающий жест.
- Благословенный Валент ждет вас.
Оставив Туазала снаружи, Прим и Руфус вступили в атрий тестудинатум, служивший также картинной галереей. Здесь их встретили двое скутариев с массивными круглыми щитами, украшенными лабарумом, и в начищенных до блеска латах, на которых были выгравированы и инкрустированы золотом виноградные лозы и орлы. На головах их сияли покрытые позолотой шлемы с султанами в виде гусениц, на шеях висели золотые ожерелья-торки, со времен Констанция Второго ставшие отличительным знаком каждого протектора доместикуса при императоре. Воины препроводили путников на второй этаж аттика, фасад которого с открытыми балконами тянулся полукругом. Мраморные плиты стен покрывал горельеф со сценами триумфов принцепсов из династии Северов: битва под Ктесифоном, падение Селевкии, взятие Арбеллы войсками Каракаллы.
В восьмиугольном помещении было светло - лучи солнца заливали мозаичный пол, проникая из больших оконных проемов, шелковые портьеры и ширмы были отодвинуты. Между колонн, уносящихся под купольные перекрытия, живыми статуями стояли скутарии с длинными копьями. Вооружение их было облегченным: вместо лат - туники-стихарионы в красную и синюю полосу с короткими клавиями, белые плащи с золотистой бахромой, непокрытые головы. У всех были круглые щиты, разделенные на четыре поля, в самом нижнем - красном - выделялись лесные вепри. Прим знал, что когда-то этот знак был отличительной особенностью двадцатого легиона, служившего в Британии, но позже распространился и среди императорских гвардейцев.
Бывший трибун, засмотревшись на воинов, чуть было не столкнулся с невысоким человеком в серой льняной комисии, зажимавшим в руке овчинный пиллей с короткими полями. Такую одежду обычно носили христианские священнослужители, но человек, пятившись, покидавший Валента, явно был германцем, хоть и коротко стриженным. Прим успел разглядеть его сухое лицо с удлиненными скулами и выпуклыми глазами, пересеченный двумя глубокими складками лоб и острый выбритый подбородок, оттягивавший широкую нижнюю губу.
- Это Вульфилла, - украдкой шепнул Руфус, отследив недоумевающий взгляд бывшего трибуна. - Первый готский священник, который будет нести варварам учение Спасителя.
Между тем звучный голос номенклатора представил августу Луция Прима, прибывшего для аудиенции.
- Отец Отечества Флавий Юлий Валент, деус эт доминус Восточной Империи, повелевает тебе приблизиться! - объявил номенклатор в следующее мгновение.
Руфус отступил в сторону, и Прим сделал несколько шагов по направлению к мраморному солиуму с ножками в виде львиных лап, стоящему на постаменте. Август сидел на нем, положив руки на округлые подлокотники в окружении воинов, закутанных в серые плащи бирус британикус и вексилярия с именным штандартом императора. Валент был облачен в пурпурную тогу со шлейфом, ставшую со времен Домициана неизменной одеждой правителей Империи. На голове его была золотая стемма с двумя жемчужными нитями по бокам. Золотыми паникеллиями с чеканкой были стянуты узкие предплечья, а пальцы блистали тяжелыми золотыми перстнями. После принятия новой веры в Империи значение золота в украшении августейших особ только возросло, сделавшись символом Святого Духа и чистоты божественного начала, отраженных в облике земного носителя власти.
На Прима обратились большие, рыбьи глаза Валента из под высоких продолговатых бровей. Губы августа были сжаты, он внимательно изучал бывшего трибуна. Выходец из Паннонии, пробившийся к власти из числа многочисленных гвардейцев Юлиана не столько благодаря своим личным качествам, сколько в силу кровного родства с Валентианом, сделавшим его своим соправителем, Флавий Юлий цепко держался за императорскую диадему, неутомимо устраняя любые препятствия со своего пути.
Прим поклонился, приложив кулак к груди, но август оборвал его доклад поднятием руки.
- Ты старый солдат, Луций, и я спрошу тебя напрямик о том, что не дает мне спать вот уже несколько ночей, - заговорил он, обдав ветерана запахами мирры и шафрана. - Скажи мне без лукавства и уверток, как подобает воину и защитнику государства: так ли велика угроза, подбирающаяся к нашим фракийским границам, как о ней говорят наши союзники? Ты повидал многих варваров и их вождей. Я полагаюсь на твой опыт и твое чутье. Чего нам ждать?
- Мой император, - ответил Прим, - боюсь, что слухи об опасности уннов не преувеличены...
Пурпурная тога августа на фоне раковин из розового перламутра, которыми была выложена дальняя стена, вдруг затуманила мысленный взор бывшего трибуна, всколыхнув уже позабытые картины. Перед ним заплясали багряные краски побоища на равнине в дебрях венедских лесов. Он вновь видел неудержимо напирающих воинов с горящими глазами и лицами, искаженными яростью боя, которых было невозможно остановить. Видел оседающую волну готского строя, разбиваемую страшным напором.
- Именно так, Божественный. Эти племена, собравшиеся в один ударный кулак с самых далеких полей и лесов, голодны, как молодые звери. Ими движет та первозданная сила, которую мы давно утратили и которая вовлекает в их поток все новые и новые племена. Потому - следует быть готовым к самому тяжелому противостоянию. Воины с востока не остановятся, пока не разрушат устои старого мира и не изменят его границ. Думаю, после такой лавины никто уже не сможет жить как прежде.
- Ты полагаешь, что мощи всех наших легионов и союзников недостаточно, чтобы отбросить варваров обратно в их леса? - вены выступили на висках Валента.
- Я не берусь этого утверждать. Но я не рекомендовал бы жертвовать гражданами Империи.
- Что же ты предлагаешь?
- Когда враг слишком силен, путь к победе над ним часто лежит через разложение его единства. В союзе уннов много разных племен, и их нужно разобщить между собой. Самое лучшее - заставить варваров воевать друг с другом.
Август молчал, обдумывая слова Прима.
- С чего же ты советуешь начать?
- Прежде всего - надо поддержать визиготов, - твердо сказал бывший трибун. - Если уннам удастся подмять их под себя - мы окажемся в критическом положении. Германские племена не должны войти в новый варварский союз.
- Я понял тебя, - хмуро произнес Валент. - Что же надо сделать затем?
- Возобновить союз с аланами. Привлечь на свою сторону эрулов. И когда меренс, венеды и седоны останутся одни против множества ненавидящих их врагов - они не будут нам опасны.
Валент нагнул голову, не спуская глаз с Прима. Взгляд его стал испытующим.
- Начнем с первого твоего предложения. Готов ли ты направиться к Атанарику во главе ауксилии федератов?
- Да, Божественный, - твердо ответил Прим. - Я сделаю все, что от меня зависит, для защиты рубежей Империи.
- Ты назначаешься военным комитом при магистре милитуме Фракии. Под твоим началом будет три тысячи франкских пехотинцев и тысяча всадников. Позже восточная ауксилия Фрументия соединиться с тобой по ту сторону Данувия.
Прим поклонился и Валент жестом отпустил его.
- Твои предки всегда верно служили Риму, не щадя своей жизни, - прозвучало вслед новому комиту последнее напутствие. - Я и государство рассчитываем на тебя: на твою прозорливость, мужество и умение укрощать варваров. Не забывай, что ты гражданин Империи и поклялся служить ей до последнего вздоха.
- Да, мой император, - Прим приложил кулак к груди и покинул зал уверенным шагом.
Глава 2. Исход.
Осень выдалась ранняя. Уже желтели и сохли листья в рощах, чахла трава. В сплетении ветвей стало больше просветов, под копытами коня неустанно хрустел и ломался вереск. Всадник, закутанный в рысью шкуру, двигался медленно, оглядываясь по сторонам. Налетавший стремительными порывами ветер гудел в кронах дубов, зарывался в кустарники и трепал его длинные рыжие космы, заставляя прислушиваться к каждому звуку. Чуть придерживая поводья, всадник опускал правую ладонь на рукоять меча, внимая голосам полей и лесов, а потом снова позволял крепкому каурому жеребцу с почти такой же рыжей и густой гривой волос, как у его хозяина, ускорять шаг.
Про себя Вилигунд лишь вздыхал. Миновав множество городков, селений, лугов и равнин готской земли, он везде видел одно и то же. Дома стояли в запустении, чернели пустым зевом покинутые амбары, хранилища и хлева с распахнутыми дверьми, в рост человека поднялась трава на пастбищах. А на городских подворьях толкалось немало пришлого люда: скиры, эсты, певкины, таифалы.
У Вилигунда складывалось ощущение, что весь мир сошел с ума. Люди, веками жившие на одном месте, оставляли места привычного обитания, пускаясь в странствие со всеми своими семьями, смешивались с другими потоками племен, колесящими по дорогам великой Готии. Это походило на одно большое переселение, затронувшее север, запад и юг державы Амалов, распавшейся ныне на бесчисленное множество самостоятельных областей и уделов.
Скрипящие повозки, всадники, табуны отощавших коней, у которых видны были ребра, стада коров и овец, совсем не обращающие внимания на палки погонщиков и бредущие, едва поднимая ноги - это то, что тянулось перед Вилигундом нескончаемой чередой. Попадались и вовсе непонятные люди, происхождение которых было трудно определить по облику и одежде. Но самым неприятным было то, что все теперь смотрели друг на друга недоверчиво и враждебно. От былого единства в державе Эорманрика не осталось и следа.
Несколько городов, через которые пролегал путь Вилигунда, стояли с раскрытыми воротами, обдавая холодом и запустением. На башнях не было охраны, отсутствовали даже признаки власти. Зато всюду ощущались разброд и хаос. Прежние владельцы жилищ и полей устремлялись на запад со всеми пожитками, а те, что остались - сновали неприкаянными тенями в поисках случайной добычи. Они ломали склады, копошились в беспризорных теперь домах, рылись в старом хламе с единственной надеждой - найти хотя бы горсть крупы или кусок затвердевшей пшеничной лепешки.
Вилигунд морщил лоб и понукал коня. Не стало настоящей жизни в некогда процветающем краю Амалов. Все это началось с раскола в среде вождей после смерти Эорманрика. Совсем немногие из них поддержали его сына и наследника, охваченного страстным порывом остановить продвижение восточных племен уннов. Вместо борьбы с внешним врагом, конунги увязли в противоречиях и спорах, стремясь урвать себе кусок владений и сколотить собственную дружину. Почти сразу отложились Хродгер и Гундовальд, появились новые вожди Теодемир и Эборих, о которых при прежнем короле никто не слышал. Теперь эти оравы оголтелых воителей, не имея достатка от походов, занялись разбоем и поборами с мирного населения. Происходили братоубийственные стычки, а некоторые готы и вовсе подались на службу к новому успешному вождю союза племен Фелимеру, объединившему роды эрулов, алан, вендов и меренс. Такой же выбор сделали старейшины ругов - племени, долгое время нерушимо хранившего преданность дому Амалов.
Вилигунд устал от беспорядка и раздоров. Он больше не хотел воевать и не видел в этом смысла, хотя новые конунги, объявившие себя королями, делали попытки заполучить его в свои отряды. Смерть Эорманрика перевернула весь привычный мир гиганта, она разрушила самую его основу. Былые ценности и идеалы сразу потеряли свое значение. Вилигунд хотел просто спокойно дожить свою жизнь вдали от этого объятого пламенем и содрогающегося в последней агонии края, который когда-то казался самым счастливым и благодатным местом Мидгарда.
Первоначально Вилигунд собирался отправиться на самый север, в Скандзу, однако потом изменил свое намерение, решив двигаться на запад. Где-то там, в королевстве Балтов, обретался его сводный брат, с которым гигант не виделся уже более десятка лет. Вилигунд искренне надеялся, что война и раздоры не доберутся до благополучной земли Атанарика, сына Аориха.
Над всадником очень низко пролетел стриж, едва не задев волосы крылом, заставив придержать коня. Показалось, что с равнины, укрытой от взгляда небольшим еловым перелеском, доносится сильный шум и крики. Вилигунд пустил жеребца рысью и вскоре выехал из-за деревьев. Он тут же увидел двух густобородых людей в меховых куртках, опоясанных стегаными поясами, которые верхами преследовали взъерошенного мальчугана. Подросток лет двенадцати убегал от них, отчаянно зажимая что-то двумя руками.
- Стой, звереныш! - кричали ему вдогонку. - Забьем до смерти!
Вилигунд наконец рассмотрел, что мальчуган в дырявой рогоже уносит цыпленка. Его отделяло от преследователей не больше пятнадцати шагов и расстояние это все сокращалось. В руках всадников захлопали плети, перешибая верхушки клевера и резеды. Гигант направил жеребца им навстречу. Завидев его, беглец бросился к нему с последней отчаянной надеждой.
По яростным лицам людей он понял, что подростку грозит нешуточная расправа.
- Не мешай! - выкрикнул ему черноволосый коренастый гот с широкими ноздрями. - Этот маленький шакал украл цыпленка со двора нашего хозяина и заслужил наказание. Будь я проклят, если оставлю на его спине хоть клок нетронутой кожи.
- Оставь парня в покое, - Вилигунд примирительно поднял ладонь.
Однако черноволосый, поравнявшись с гигантом, загородившим собой и своим конем беглеца, изо всех сил стеганул его плетью. Вилигунд перехватил ее конец своей крепкой ладонью, не обращая внимания на режущую боль, и потянул на себя. Всадник повалился на траву вместе со своим скакуном. Второй, в долю мгновения оценив могучий торс незнакомца, его сильные руки и тяжелый меч на поясе, предпочел повернуть коня.
- Запомни! - крикнул он, удаляясь. - Ты нанес оскорбление слугам благородного Рехиллы и помешал проведению его справедливого суда над вором. Можешь попрощаться со своей головой.
Подросток между тем, все еще не веря в свое спасение, прильнул к колену гиганта и обнял его с благодарностью.
- Пусть светлый Вотан и добрая Фрейя пошлют тебе радость, - пролепетал он тихо.
Но Вилигунд посмотрел на него строго.
- Зачем крадешь чужое?
- Нам нечего есть, - оправдывался подросток. - Мать хворает, корова околела. А у Рехиллы двор забит отарами овец и баранов. Кур четыре десятка. Куда ему столько? От одного цыпленка не обеднеет.
- Куда же смотрит твой отец?
- Отца уже пять лет нет с нами. Как ушел с королем на римлян, так и не вернулся назад.
Вилигунд смягчился. Он проводил взглядом черноволосого гота, который с трудом поднялся на ноги и бросился догонять ускакавшего коня, рассыпая вокруг себя ругательства.
- Тебе надо уходить из наших краев, - вдруг сказал мальчик гиганту. - Рехилла очень могущественный человек. Ему сразу три селения принадлежат. А еще у него много слуг и полсотни воинов. Он отомстит тебе. Поезжай дальше.
- Я не привык сворачивать с дороги. Кто конунг вашего племени?
- Над нашими землями хозяин один - Фритигерн. Если Рехилла ему на тебя пожалуется - тебе несдобровать. Фритигерн сам любит разбирать тяжбы и преступления, чтобы прилюдно карать тех, кто нарушает законы. Вот только когда его люди на днях забрали пять лошадей у старого Алдигера - никто и слова не сказал. Разве же это справедливо?
- Мал ты еще, чтобы о справедливости судить, - усмехнулся Вилигунд. - И заниматься твоим воспитанием некому. Как твое имя?
- Оларик, - ответил мальчик.
- Ну, Оларик, ступай со мной. Покажешь селение, в котором живешь, а я погляжу, что у вас там за порядки.
- Нельзя нам теперь туда! - умоляюще заглянул в глаза гиганта подросток.
- Не бойся, - заверил Вилигунд. - Как-нибудь разберемся.
Поселение Эберхильд включало без малого четыре десятка домов, большинство из которых представляли собой прутяные хижины с кровлями, покрытыми соломой и землянки с надстройками из балок, подвязанных наклонно к коньковым брусьям. Однако в его южной части, за большим колодцем стояли терпы - насыпные холмы, на которых высились более громоздкие и основательные постройки. За палисадом угадывались бревенчатые дома на сваях, амбар, коровник и лошадиный загон. За терпами - сенные луга и выпасы.
Вилигунд, ведущий коня в поводу, и Оларик, боязливо осматривающийся по сторонам, миновали цепочку родовых курганов и приблизились к окраине поселка. Вала здесь не было, первые домишки, вставшие на пути, оказались кожевенной мастерской и кузней, до самых балок крыш выложенные торфом. Залаяли собаки.
- Говорю тебе, - мальчик отчаянно потянул гиганта за рукав, - не надо туда идти!
Но Вилигунд был непреклонен. Вскоре он увидел жителей - мужчин и женщин в льняных рубахах и блузах с оторочкой из овчины, полотняных штанах, подвязанных ремешками и кожаных башмаках. При виде внушительной фигуры воина из края Амалов, от которой так и веяло силой и уверенностью, они замирали, не сводя с нее взгляда. Похоже, таких исполинов встречали здесь не часто.
- Кто старейшина в селе? - спросил у подростка Вилигунд.
- Дед Дагамунд, - ответил тот. - Но он ничего здесь не решает. Все селение - во владении Рехиллы, оно получено им за службу у Фритигерна. Он здесь полный господин.
За ямами-хранилищами, обложенными плетнем показалось местное святилище: вырубленное из камня изображение Донара, окруженное цепью валунов и прямоугольной плетневой оградой.
- Подержи коня, - сказал гигант подростку, и бросил на него недовольный взгляд - мальчик продолжал удерживать цыпленка, который пытался высвободиться из его рук. - Да отпусти ты его! Мы найдем, чем прокормиться.
Вилигунд отдал поводья Оларику и приблизился к ограде святилища. Поприветствовав поклоном массивное изваяние Громового Воителя, он встретился с ним глазами. Брови Донара были длинными и широкими, клинья бороды закрывали большую часть лица.
- Это он, - неожиданно прозвучал за спиной гиганта хриплый голос. - Тот разбойник, что напал на нас с Гульфом.
Вилигунд обернулся. Оттеснив народ, к нему приближался целый десяток людей военного вида с секирами и копьями. Во главе их шел человек в буром плаще с треугольной застежкой и с желтоватыми волосами, собранными в узел на виске. У него единственного висел на поясе скрамасакс. Все смотрели на гиганта хмуро и враждебно.
- Клянусь тебе, Бировист, - гот, которого Вилигунд свалил на землю в поле, обращался к воину в плаще. - Он не только защитил вора, но напал на нас и пытался зарубить мечом. Негодяю повезло, что мы оказались безоружными и нам пришлось отступить.
Оларик открыл было рот, чтобы возразить, однако его сгребла рука одного из слуг Рехиллы.
- Трусливое отродье! - Вилигунд бросил на говорившего гневный взгляд. - Такие, как ты, не могут называться мужчинами. Лучше нацепи юбку и сиди дома, не показывая носа. Полевые суслики и зайцы и то смелее тебя. Если бы мой меч покинул ножны - твою дряную голову давно бы клевали вороны.
- Вы слышали? - второй из слуг Рехиллы, сбежавший от Вилигунда, воззвал к своим товарищам. - Этот проходимец бросает вызов не только нам, но и чести нашего благородного господина.
- Этот парень действительно опасен, - признал человек, которого звали Бировистом, вглядываясь в лицо гиганта. - Нужно немедленно надеть на него цепи. Рехилла сам выберет для него наказание. И не забудьте прихватить маленького паршивца.
Выполняя приказ, трое воинов направили копья на Вилигунда, намереваясь приставить их к его груди, но тот одним движением перерубил их своим тяжелым мечом, выхваченным из ножен. Вслед за тем мощными шлепками плашмя по плечам и животу нападавших он опрокинул всех троих на землю, не желая однако пускать им кровь. Остальные невольно попятились.
- Что встали?! - огрызнулся на них Бировист. - Если не можете пленить, то забейте его, как дикую собаку.
Слуги Рехиллы образовали кольцо вокруг гиганта и начали осторожно кружить, примериваясь, как лучше достать его топорами, не попав под удар меча. Вилигунд лишь усмехнулся. Эти противники не слишком его беспокоили. Он лишь взял длинную рукоять меча двумя руками и расправил плечи, готовясь к схватке.
- Остановитесь! - властный голос неожиданно заставил всех опустить оружие. - Как посмели вы осквернить распрей святилище всеславного Донара?
Вилигунд увидел жреца в плаще из воловьей шкуры.
- Прости нас, - с некоторой опаской обратился к нему Бировист. - Но этот человек -преступник и смутьян, восставший против законной власти. Мы обязаны его покарать.
- Позволь мне решить его судьбу, - спокойным, однако не терпящим возражений голосом произнес жрец.