Бурлов Сергей : другие произведения.

Cоловки-2000

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  

Записки из соловецкой ссылки

  

Как меня занесло на Соловки

   Порой случайный ветер оказывается вдруг попутным Север я всегда недолюбливал, более всего опасаясь холода и комаров. Близость к Полярному кругу, от которого до Соловков - чуть более сотни верст, не вызывала особых восторгов, заставляя вспоминать печальные истории из жизни полярников, вроде эпопеи лейтенанта Скотта. Но перспектива испытать на себе в редуцированном виде прелести соловецкой ссылки была заманчива.
   И потом, ведь я ехал туда не просто так! В марте к нам в институт явился человек из Соловецкого музея-заповедника, ангажируя балбесов-искусствоведов на работу в музее в качестве сезонных экскурсоводов. Официально это оформлялось как летняя практика, впрочем, совершенно необязательная. Я сразу вспомнил Заповедник Довлатова и решил ехать - хотя всегда питал нормальную человеческую неприязнь к экскурсиям вообще и к экскурсоводам в частности. В середине июня, кое-как разделавшись с сессией, мы загрузились в мурманский поезд и поехали на север.

Кто-кто в теремочке живет?

  
   У Соловецких островов есть несколько героев. Конечно, главный из них - Соловецкий Спасо-Преображенский Ставропигииальный мужской монастырь, который основался на Соловках в середине XV столетия, в XVI - ХVII столетиях был крупнейшим хозяйственником и собственником земли во всем Беломорье, да и потом не бедствовал, всегда оставаясь одной из самых знаменитых и почитаемых в России обителей вплоть до 1920 года, когда с приходом на острова Советской власти прекратил свое существование. Монастырь возродился в 1990 году, и, хотя сейчас очень далек от своего прежнего процветания, пытается организовывать соловецкую жизнь по старинным монастырским уставам.
   Другой герой - тюрьма. Тюрьма существовала на Соловках издревле, и, начиная с XVI столетия, туда ссылаются опасные государственные преступники. Власть быстро оценила все преимущества Соловков - и отдаленность, и суровые климатические условия, и, конечно, островное их положение, сводившее вероятность побега практически к нулю. Здесь томились Сильвестр, Авраамий Палицын, Арсений Грек, граф Петр Андреевич Толстой, всемогущий победитель Меньшикова Василий Лукич Долгорукий, последний атаман разогнанной Екатериной Запорожской Сечи Петр Кальнишевский, а также декабристы, раскольники, масоны, народовольцы. В 1903 году тюрьма на Соловках упраздняется, но, как оказалось, лишь для того, чтобы в 1923 возродиться в виде СЛОНа - Соловецких лагерей особого назначения.
   Соловки становятся первым крупным островом Архипелага Гулага. Вся их территория превращается в огромный лагерь, где заключенным являются все, вплоть до начальства, состоявшего из опальных чекистов. Через СЛОН прошли сотни тысяч человек, и многие из них так никогда и не вернулись на материк. Лагерь вывели с Соловков в 1939 году, но следы его видны повсюду: вдоль лесных дорог в изобилии встречаются братские могилы зэков; прекрасно сохранились несколько тюремных корпусов; находясь, например, в Спасо-Преображенском соборе монастыря, в котором в годы СЛОНа размещалась карантинная рота, с легкостью представляешь себе не только роскошный пятиярусный иконостас, который украшал собор до революции, но и лагерный интерьер собора: стоящие в четыре яруса нары, нужник в жертвеннике и многое, многое другое. Таинственным образом монастырь и тюрьма соединяются в одном из поклонных крестов на острове Анзер, на котором четко читается дата установки -- 25 октября 1917...
   Следующая константа Соловецких островов - природа. Красота Соловков холодна, в ней чувствуется отстраненность от человека, она подчиняет себе архитектурные формы монастырских ансамблей, задает ритм жизни обитателей архипелага, и, вообще, воспринимается не как фон, а скорее как целокупный живой организм, существующий не только в собственно природных формах, но и в творениях человеческих рук, и в самих людях. Соловецкий скульптор, мастер по дереву Михаил Галинский назвал эту соразмерность человека, природы и вещей каноном, и все, что существует на Соловках, вписано в этот канон, начиная с древних кованых петель на воротах монастыря и заканчивая повадками чаек, кружащимися над прибрежными водами в поисках рыбы.
   Еще один герой жизни соловецкой - музей, фактически единоличный хозяин архипелага с 1974 г. и вплоть до прихода монастыря, занимающийся охраной и реставрацией памятников Соловков, организующий потоки туристов. Музей состоит из десятка постоянно живущих на Соловках ученых - искусствоведов, археологов, историков, и из несчетного числа положенных всякому казенному заведению штатных теток - бухгалтеров, заведующих таинственными ОХО и АХЧ (как выяснилось уже перед самым моим отъездом, расшифровывается это как Отдел Хозяйственного Обеспечения и Административно-Хозяйственная Часть), водителей, лесников и так далее. Ученые по большей части родом из Питера или Москвы, реже - из Архангельска, ОХО и АХЧ происходит из местного населения, которое тоже - герой, заслуживающий отдельного разговора.

Кемьперпункт

   Кемьперпункт - Кемская пересылка, прибрежный поселок на материке, где содержались в лагерные времена зэки перед отправкой на Соловки. В Кемьперпункте для них начинался лагерь.
   Мы, выгрузившись из поезда и доехав до доков в Рабочеостровске, где нас должен был поджидать музейный катер, встретили вторую часть нашей экскурсоводческой команды - пятерку питерцев с философского факультета СПГУ. С опаской бродили мы по прогнившим доскам причала, изобилующим зияющими прорехами - ха, с какой же легкостью мы несколько недель спустя, когда у нас совсем закончатся деньги, и мы подрядимся на денек на ломовые работы, будем прыгать по тому же причалу, сгружая с грузовика в катер бочки с маслом, по 200 кило каждая! Но это потом, а сейчас мы стараемся не угодить ногой в очередную дыру, а кто-то из барышень даже пытается отыскать здесь туалет.
   Наконец, мы находим наш катер, осторожненько сползаем на палубу и отплываем на Соловки. Тут-то и начинается смычка, закрепление неразрывного союза между Москвой и Питером - питерцы извлекают из своих баулов спирт, разводят его водичкой, и мы с надлежащей торжественностью отмечаем наше знакомство. Маленький катер нещадно качает, волна добирается и до палубы, и некоторые из нас, увы, возвращают природе то, что у нее взяли ранее. Вновь вспоминаю Довлатова: Меня зовут Аврора! - А я танкер Дербент.
   Три часа плавания - и мы у цели.
   Монастырь виден издалека, собственно говоря, весь ансамбль строился с учетом того, как он будет постепенно представать перед паломниками. Умно! Даже нас, людей по большей части светских, поразила разворачивающаяся перед нами картина. У меня было ощущение, словно я попал в сказку. На стенах Кремля - оранжевый, ярко-оранжевый мох! Стены крепости сложены из огромных валунов, башни имеют коническое деревянное покрытие, нет вовсе ощущения суровости, которое естественным образом присуще средневековым крепостям, наоборот, все яркое, светящееся, красивое - но это не матрешка, не лубок, от этого надежно укрывает канон, здесь, как ни странно, очень много Гауди, безупречное чувство декоративности, четкая логика праздника.
  

Загадочные соловчане

   Нас селят в барак, построенный узниками СЛОНа в тридцатые годы, в котором в те времена находилась женская тюрьма. К моему удивлению, места много - одиннадцать человек размещаются в шести комнатах. Однако у нас нет ни кастрюль, ни ведер, у многих нет и тарелок с чашками. Прибыли мы в пятницу вечером, и только в понедельник ОХО и АХЧ сможет нам выдать что-то из своих неведомых фондов.
   Поэтому приходится обращаться к местному населению. Близится вечер, и население за двадцать-тридцать рублей готово на все - мы получаем необходимую утварь и даже сверх того. С аборигенами общается питерский человека Коля - огромный, розовощекий, добродушный, умеющий находить общий язык с любым существом человеческой породы. Вскоре мы сделаем его отцом-настоятелем нашей коммуны. Я стану келарем, то есть завхозом, и буду распоряжаться казенными деньгами.
   Первый наш знакомец - Толян, мужик неопределенного возраста, судя по всему - потомственный алкоголик. Как, впрочем, большинство соловчан. Местные жалуются на отсутствие денег, которых, как ни странно, с избытком хватает на водку, а она здесь не такая уж и дешевая. В ходу два тоста - первый за Соловки, второй за людей Соловков, наливают исключительно в граненые стаканы. Вообще народ на острове обитает странный. У них как-то иначе работает голова, и иногда складывается впечатление, что мы с ними разговариваем на разных языках. Постоянное желание похмелиться делает из них энергичных и настойчивых дистрибьюторов. Излюбленные товары - картошка и морские прогулки, людей несведущих могут надуть очень даже порядочно. Предлагаются и услуги. Когда у нас была сломана дверь, к нам как-то раз зашел мужичок и предложил ее починить. На наш вопрос, кто он, собственно говоря, такой, он ответил: А я просто прохожий человек. Таких прохожих человеков - масса. Порой от них устаешь.
   Как-то заходит похмельного вида дама, вопрошая, не нужна ли нам зелень? Зелень нужна, да вот, говорю, денег мы вам много не дадим. Но у меня такая внучка! Такая красавица! Вот увидите мою внучку, тогда и поговорим, - дама скрывается, и через пару минут возвращается, неся в левой своей руке пучок зелени, а в правой - действительно внучку! Дитяти года полтора, а выражение ее лица похоже на мимику марктвеновского осла, который дни напролет стоял у входа цирк и смиренно терпел бесчисленные поглаживания и почесывания публики. Взор девочки жесткий и равнодушный, исполненный бесконечный флегмы, глазки подернуты паволокой - но красивая, действительно, прямо куколка. Дав полюбоваться на внучку, бабуля обращает мое внимание на предмет купли-продажи - немаленький пакет с зеленью, однако, приглядевшись внимательно, среди укропа-петрушки я различаю незнакомые мне травы, судя по всему, подложенные для создания объема чертополохи и сорняки. Двадцать рублей! - заявляет мне мадам. Я предлагаю пять. Она сбавляет до тринадцати, я говорю, что тринадцать - несчастливое число, в итоге сговариваемся на десятке. Сделка состоялась - дама уходит, внучка сдается в запасник, и через полчаса наша знакомая выходит из магазина уже пьяненькая. И это с десяти рублей-то!
   Смех смехом, да вот только за несколько дней до того хоронили тоже двухлетнюю где-то девочку. Молодые родители ушли плясать на дискотеку, оставив работать обогреватель. В результате случился пожар, и девочка сгорела. Причина всему - пьянство. Как нам говорили, за прошедшие с конца зимы несколько месяцев девять человек погибли в Соловках от несчастных случаев. На тысячу двести населения это невероятно много. Опять же при нас в Святом озере, самом тихом и спокойном здешнем водоеме, умудрился утонуть двадцатилетний юноша. Разумеется, по пьяни. То есть пьянство составляет основное содержание жизни большинства соловчан, оно здесь радикальное, бессмысленное и беспощадное.
  

Соловецкая любовь

   Как вскоре выяснилось, барак наш расположен на здешнем Бродвее - между кабаком и ночным магазином. В кабаке по выходным устраивается дискотека, местная молодежь отрывается, как умеет. В первую же дискотеку, часа в четыре утра, когда все мы уже спали, три лучших представителя благородного юношества, сломав входную дверь, вломились в барак - знакомиться с девчонками, типа. Кое-как их удалось выпроводить, и на следующий день они явились уже вполне цивилизованно, в приличное время и в трезвом виде, с пивом. В гости пришли.
   Еще та троица! Все - недавние выпускники, семнадцать-восемнадцать лет, все собираются в июле ехать поступать в Архангельск, в Поморский Университет. Первый, Саша - на учителя ОБЖ, физкультуры и биологии, един, так сказать, в трех лицах; Саша - младший из трех братьев Оборенковых, могущественного клана, которого побаивается вся соловецкая гопота. Борис Николаевич, или Тюлень - со старческим испитым лицом, отличник, между прочим, и намерен учиться - на кого бы вы думали - на адвоката! Граждане, не угодите под суд в Архангельской губернии! Если таковы адвокаты, всегда почитавшиеся судейской интеллигенцией, могу себе представить, каковы судьи и прокуроры. ( Но более всего я удивился, несколько позже узнав, что еще один парнишка, по прозвищу Суслик, намеревается поступать в МАРХи! И имеет хороший блат, следовательно - поступит!).
   Третий юноша, герой нашего романа - Виталик. Красавец с томными глазами, ди-джей, заправила дискотеки в соловецком ДК, словом, первый парень на деревне. Тоже метит в юриспруденцию. Виталик пленился одной из питерских наших барышень - Светой Бабенко, знойной женщиной с комплекцией мадам Грицацуевой и ликом командирши разбойников из Бременских музыкантов. Светик - чудо, родом она из Сибири, ростом с метр восемьдесят пять, а Виталик, как, впрочем, и большинство поморов - маленький и щупленький, Светика ниже как минимум на голову, если не больше. В общем, по габаритам Виталик относится к Свете, как младенец к Мадонне. Глядя на Свету, он краснеет и бледнеет, но неизменно молчит. В течение последующих двух недель он будет приходить к нам каждый вечер, иногда трезвый, иногда - не очень, и все так же молча созерцать предмет своей страсти. Забыты соловецкие девчонки, столичная штучка Бабенко лишила первого хлопца на деревне сна и покоя.
   Нам Виталик в общем нравится, на его примере изучаем мы местные нравы, да вот только часто он приводит к нам до полутора десятков местных хлопцев. Скромные и тихие в трезвом виде, наклюкавшись, они совершенно теряют над собой контроль, они выбивают нам стекло и еще пару раз выламывают дверь - в конце концов мы вообще перестаем ее закрывать, чтобы не ломали. Хлопцы берут гитару и поют песни - особенно пленила нас песня Королева Снежная. Я запомнил почти половину:

Ты была королевой,

Ты слыла недотрогой.

Помнишь годы школьные?!

Мы дрались за тебя!

А теперь другая ты,

По рукам кочуешь ты,

Не могу поверить я,

Что любил тебя!

Припев: А теперь ты нежная,

Королева снежная,

Распустила волосы

По белым плечам!

Распустила волосы,

И не слышно голоса,

Потому что заняты

Губы у тебя!

   У ребятишек вдохновенные и мрачные лица, когда они это поют - видать, для многих песня актуальна. Нас же удивил в ней необычный ход - образ Снежной королевы, который, казалось бы, обычно связывается с неприступностью и холодностью, здесь, напротив, представлен как апофеоз распущенности, даже, проще говоря, откровенного б....ства. Лучше даже и не думать о том, чем заняты губы... Но! Светик для Виталика - идеал, недосягаемая высота, и в прямом, и в переносном смысле. Пару раз я был свидетелем того, как он рыдал у нее на плече, а она с материнской нежностью гладила его по жиденьким волосенкам. Да, любовь соловецкая жестока!
   Однако мы воспользовались ситуацией для того, чтобы нести просвещенье в массы. Света заставляет Виталика прочесть несколько страниц из Хайдеггера, Коля по секрету нашептывает юноше, что Светик обожает, когда ей читают стихи, более того, мы даже насовсем дарим ему кассету Б.Г. - пусть, дескать, гоняет на дискотеках. Но земцев из нас не вышло - Хайдеггер точно не пошел впрок, стихи Виталик не выучил, а в обмен на Б.Г. принес нам Детцл. Мои грезы - тихий рояль. М-да..
   .Бедный Виталик! Его кумиру сильно досталось во время самой разухабистой из наших пьянок, когда во время плясок Коля, отец-настоятель, случайно задел Свету своей лапой, да так, что она вмазалась моськой в стену. Отчего следующие несколько дней левая половина Светиного лица распухла и имела откровенно фиолетовый цвет. Бедная Света ходила в очках и грустила. Ну чем не Офелия! Виталик тоже грустил. Не грустили хлопцы, которые вваливались к нам во все большем количестве и все чаще.
   Нас это стало доставать, особенно барышень. В довершенье всех Светиных бед у нее пропали кеды - после очередного посещения наших молодых друзей. Света и вообще все наши барышни в один голос обвинили в похищении некоего Вована, самого, кстати говоря, рассудительного из всех. Волван носил светин тридцать девятый размер, и на нем на следующий после пропажи день заметили такие же кеды.
   Вован ли это был? Трудно сказать - тридцать девятый размер среди местной молодежи не редкость, да и кеды такие, в общем, встречаются чуть ли не у каждого третьего. Но данное происшествие послужило достаточным поводом, для чтобы прекратить визиты соловецкой гопоты в целом, и бедного Виталика в частности. Ему в довольно грубой форме отказали от дома. И он ушел, все так же бледнея и краснея, чтобы никогда уже не вернуться.
   Через несколько дней Света уехала в Питер. А мы с Колей очень жалели Виталика - а вдруг он не вынесет разлуки? Захочет даже повеситься? Фигушки! Уже через несколько дней бодрый и цветущий Виталик был замечен идущим под ручку с местной соловецкой дивчиной, а потом - и еще с одной. И еще! Все-таки первый парень на деревне, надо же ему было поддерживать свое реноме. Но каков был роман! Какие страсти бушевали...
  
  

Другие берега

   То, что большинство из проживающих на Соловках семисот жителей - алкоголики, неудивительно. Удивительно, что есть здесь, как оказалось, и совсем другие люди. Мы вышли на них не сразу, они не очень-то заметны для стороннего наблюдателя, но все-таки мы их нашли. Например, Михаил Галинский. Блестящий, великолепный мастер по дереву, вряд ли во всей стране найдется десяток человек, чувствующий материал так, как чувствует его он. Родом из Архангельска, на Соловках живет уже почти двадцать лет. Вряд ли здесь имеет смысл говорить о его творчестве, это тема отдельного разговора. Но интересен тип характера, образчиком коего является Галинский. Он - отшельник. То есть человек, который настолько любит людей, что они ему уже не нужны. Делает вещи, которые могли бы расходиться за очень хорошие деньги - и живет в крохотной каморке, зарабатывает на жизнь, сторожа Ботанический сад. Любопытный осколок вымирающего племени дворников и сторожей. Таких людей на Соловках несколько, и каждый из них стоит всех местных алкашей, вместе взятых.
   А еще мы подружились с мальчиком Темой, он тоже архангелогородец, в Соловки приезжает на лето, а после окончания института собирается остаться тут насовсем, если, конечно, будет работа. Тема - российский образчик каллогагатии, человек, равно прекрасный душой и телом, золотые руки, чистая душа. Не правда ли, всякий настоящий помор должен быть мореходом - и Тема обожает море, умеет управляться с парусом; он несколько раз катал нас на швертботе - я просто визжал от восторга. Он поет песни на слова еще одного местного самородка - поэтессы Матуниной, покончившей самоубийством в лермонтовском возрасте. Матунину называли лучшим поэтом русского Севера, а послушав ее стихи в темином исполнении, я, наконец, начал понимать Башлачева.
   Летом же на Соловках много приезжих - это место экстерриториальное, где можно встретить и многих московских знакомых, и просто хороших людей. Все москали безошибочно выявляются по говору, а также по одежке - мало кто берет с собой пуховики, шапки, и прочие теплые вещи, совершенно необходимое в холодные соловецкие ночи. На крохотном клочке земли собираются историки, биологи, психологи, художники, и прочая публика, охочая до острых ощущений. Думаю, средний IQ соловецкого населения в летние месяцы на порядок выше столичного.
   Но острее всего эту экстерриториальность я почувствовал, уже уезжая из Соловков. Вечером мы приехали в Кемь и сидели на маленьком кемьском вокзале, ожидая ночного поезда на Москву. А еще этого же поезда ждали около сотни человек - несколько групп, собравшихся домой из разных уголков Карелии - байдарочники в спецовках, школьники, встретились нам и некоторые наши экскурсанты, которых мы пару дней назад водили по соловецкому кремлю. Как будто автобус, вроде битловского автобуса из Маджикал Мистери Тур, привез их всех на край земли, к северному полюсу - и теперь они захватили кемский вокзал, быстренько обжили его - и как-то стало в этом казенном помещении по-домашнему уютно и спокойно. Поезд уходил в три ночи, народ потихонечку дремал, в разных концах зала ожидания бренчали гитары.
   Кто кивер чистил, весь избитый... Вокзал походил на аквариум, мы подходили к стеклянным стенам и смотрели, как там, снаружи, проходит совсем другая жизнь российской провинции, карельского городка Кеми, бесконечно уставшего от комаров, пьянства и туристов...
  

Кижи соловецкие

   Фауна соловецкая немногочисленна. Зверей, скажем, насчитывается всего девять видов, из них три - мыши. Включая летучую. Из хищников - одни лисы. Были и волки, но их, по легендам, один из основателей монастыря отправил на льдинах вон с острова, чтобы не оскверняли пролитием крови святую землю.
   Соловецкую живность размерами крупнее комара мы называли кижами. Чья-то бабушка, как кто-то рассказал, считала, что кижи - это маленькие пушистые зверьки, которые обитают в тундре. Что ж, соловецкие божьи твари вполне под это определение подходили. Как и соловчане человеческой породы, кижи любили ходить к нам в гости. Я не удивлялся, если в трапезную забредала коза. Собаки вообще же были у нас постоянными гостями. Собаки соловецкие очень красивые и неглупые, по большей части северные лайки, или помеси. Да вот только очень уж тощие - хозяева их не кормят принципиально, полагая, что плох тот пес, который сам не добудет себе пропитания. Какая либо агрессивность собачьей разновидности кижей была абсолютно чужда, собаки хотели лишь одного - чего-нибудь поесть, и, как любой ищущий, не разбрасывались на мелочи и не особо глядели по сторонам в процессе достижения цели.
   Полная противоположность - коты. Вот это кижи так кижи! Жирность их не поддается описанию, ни разу на материке я не встречал котов, которые могли бы сравниться с соловецкими по обжорству. Причина в рационе: звери в чудовищных количествах поглощают селедку, ту самую селедку, которую когда-то обозами доставляли к царскому столу.
   Особенно поразил меня кот с Тамаринского причала. Там вечерами собираются несколько десятков рыбаков - это самое выгодное место для лова. Распальцованный кот держит причал под собой, прочих котов к нему не подпускает, и от каждого рыбака получает процент - рыбку. Его брюхо волочится по земле, щеки раздуты, как два воздушных шара, коротки ножки-тумбы с трудом сдерживают всю это массу жира, и кот шатается, падает с ног от обжорства, но все равно - жрет.
   А настоящие Кижи нам не понравились. Мы туда заглянули на обратной дороге из Соловков, и по сравнению с соловецкой дикостью хорошо поставленный (еще с интуристовских времен) туристический сервис Кижей нас очень раздражал. Чего стоит хотя бы пономарь на колокольне, начинающий звонить не к трапезе, не к службе, а тогда, когда у колокольни появится очередная группа туристов! И внизу лежит открытый футляр от скрипки - как в подземном переходе! Экое свинство!
  
  

Заповедник

  
   Но не развлекаться же мы приехали на Соловки! О нет, мы приехали трудиться, трудиться в поте лица на поприще экскурсоведения. Или экскурсоводения Слово - язык сломаешь. И занятие под стать слову.
   Я всегда ненавидел экскурсоводов. Бойся, смертный, встретить на своем пути дантиста, контролера и экскурсовода, ибо все они, руководствуясь благими намерения, творят зло! Дантист - физическое, контролер -- материальное, а экскурсовод - духовное. Но экскурсовод опаснее дантиста и контролера, ибо если те умерщвляют тело твое и кошелек, то экскурсовод стремится погубить твою бессмертную душу.
   Но что делать! И вот я вывожу на старт свою первую группу. Не растеряй, пастырь, агнцев своих! На первой экскурсии я выкладываюсь полностью. Итог - восторженные охи и ахи паломниц, а также влюбленная в меня экскурсантка -аспирантка с филфака МГУ. Аспирантка была богобоязненна, а потому не очень мне интересна, зато она нас регулярно подкармливала шоколадками, соками и иными деликатесами, кои и поедались всей братией за милую душу.
   К десятой экскурсии текст, уже заученный наизусть, начинает нести меня сам - и я благополучно обхожу рифы внимания, любопытства, восхищения, ужаса, словом, всех тех чувств, которые испытывают люди, попавшие на Соловки. Иногда мне кажется, что я предаю столь полюбившееся мне место, сдавая его напрокат чужеземцам. Но мне все равно. Я честно отрабатываю свой хлеб - 70 рублей, которые платят мне за экскурсию.
   Страшнее всего встречать своих экскурсантов позже, в неформальной, так сказать, обстановке. Я пытаюсь перейти с ними на нормальный человеческий язык, ведь теперь я уже для них не экскурсовод а экс-кукловод, но они все так же смотрят мне в рот, жаждя знания, которого мне не дано. Я чувствую себя наемником на отдыхе, пытающимся доказать, что ничего лично не имеет против человеков, в которых он в рабочие часы выпустил обойму-другую...
   Разве что мой тезка Довлатов выручает. Хотите виды - ну так вот вам виды! Хотите Ганнибала - получите Ганнибала! Хотите чудес соловецких - вот вам, например, такое чудо. Стоял в прошлом веке в соборе деревянный крест. Помогал от зубной боли. Помогал по принципу симпатической магии - чтобы излечиться, надобно было крест погрызть. Зубками. Особо хозяйственные отгрызали кусочки и привозили домой, где от них исцелялись родственники и знакомые. И помогало!
   Впрочем, со всеми суевериями быстро разделалась революция и СЛОН, по сравнению с которым все подвиги и чудеса соловецких подвижников казались детскими шутками. Ну не чудо ли, если человек, проработав полгода в трицатиградусный мороз на лесоповале, останется жив? Чудо. Однако люди умудрялись выживать.
   Этот недобрый пассаж - слабые отголоски раздражения, которое вызывало у меня праздное туристское хочу все знать! по отношению к страшному и загадочному Соловецкому острову. Несправедливое раздражение, еще одна профессиональная болезнь не слишком этичной работы экскурсовода.

Соловецкий музей

  
   Ну что музей? В музеях сейчас работают сплошь благородные, бескорыстные люди. Говорить о Соловецком музее-заповеднике много не хочется, хотя музейщики искренне считают, что острова принадлежат им. Это во многом действительно так.
   ... Однажды, в вечерние часы забравшись на монастырскую колокольню, мы застали там троих мужиков лет пятидесяти. Они пили портвейн, сидя на лесах, полупрогнивших лесах пятилетней давности - реставрация колокольни временно приостановлена. Один из мужиков долго разглагольствовал о культуре. О России. Все говорил: Отсюда начнется возрождение России! Потом нам сказали, что это был Востряков, бывший директор музея. Он был директором дольше всех, десять лет. С восьмидесятого по девяностый.
   Вот такая вот картинка: человек, который десять лет был фактически начальником на Соловках, сидит не полусгнивших лесах, пьет портвейн и рассуждает о возрождении. Словом, как у Мамонова: Жаль что мне не разрешают поселиться жить в музей... Там бы на досуге танцевал я буги! На своем досуге плясал с чучелами буги, танец буги...
  

Монастырь

  
   Соловецкий монастырь вновь открылся в 1990 году. Конечно, он уже не тот, что был до революции: когда-то бесстрашные раскольники-иноки сражались с царскими стрельцами, теперь они воюют с местными алкашами. Ловят мальчишек, малюющих на монастырских стенах голых женщин. Большим успехом было изгнать коров и свиней за пределы монастыря несколько лет назад.
   Враждебность местного населения понятна - в 1992 один неумный митрополит заявил, что всех неверующих монахи выдворят с архипелага, и он вновь станет святой землей, как когда-то. Народ в это поверил - народ у нас вообще охотно верит во все дурное. Но монастырь растет. Медленно, но верно. Игумен монастыря, отец Иосиф, человек здравомыслящий, старается со всеми ладить. Но все-таки иноки чувствуют себя осажденными. Их окружают музей, крайне неохотно расстающийся со своим имуществом, местные, считающие монастырь опасным чужаком, туристы, рассматривающие его как экзотику, пальму, с которой неплохо бы сорвать банан-другой. Монастырские стены прозрачны, по двору монастыря в любое время дня и ночи может гулять кто угодно. Число экскурсий в уикенды достигает нескольких десятков. Инокам это не нравится. Но они умеют ждать. Кто знает, быть может, когда-то ворота монастыря вновь захлопнутся, как в те далекие времена, когда на остров не допускали даже женщин, а живородящий скот держали исключительно в материковых вотчинах?
   А пока монахи пытаются наладить хозяйство. Пытаются как-то жить. Моются раз в неделю в общей бане в поселке, приходят с утра пораньше все вместе - мощные, пузатые мужики с севера, страшно похожие, с одной стороны, на ван эйковского Адама, с другой - на сумасшедшего шукшинского попа, хлеставшего водку и плясавшего, как медведь. Нынешние иноки, собственно говоря, могут не беспокоиться за свое будущее - их надежно прикрывает исчезнувшее, но не забытое величие прежнего монастыря. За таким прошлым - как за каменной стеной.
   Очень многие склонны сравнивать историю Соловков с российской историей в целом, здесь есть на чем сыграть, почва богатая, благодатная. Монастырь и вправду страшно русской, в той исконной, незатронутой ни татарщиной, ни неметчиной этнической и духовной чистоте. Наполовину купец - алчный, наглый, хозяйственный, наполовину мученик-святой. Школа и больница, стоящие на могильных плитах разрушенного в лагерные годы монастырского кладбища... Кажется, неуловимая муза истории на Соловках позволяет прикоснуться к своим одеждам, открывается для непосвященного, являя себя во всем своем ужасе и величии.
   Моего в высшей степени серьезного отношения к монастырю не смогли поколебать ни байки о прежних чудесах обители, ни наивные восторги нынешних богомольцев - словом, все то, что мы называли емким, хорошо так, по северному окающми словом боголепие. Было понятно, что современные иноки в монастыре гости не меньшие, чем туристы, или музейщики, или мы, грешные. В сущности, если попытаться определить направление, в котором движутся Соловки как культурный феномен, это будет, что угодно, но не религия и не музей (и не заповедник - упаси Господи!). Но что тогда? Может быть, память нации? Память на уровне дыхания - с медленным собиранием того, что было потеряно и судорожным, стремительным, почти радостным истечением с трудом собранного и нажитого. Соловки - это организм, органика, биомасса, она живет и дышит. Как та огромная рыба, на которой, согласно некоторым мифологиям, покоится мир - люди ходят по этой твари, не ведая того, что она живая. Если переложить на личный лад, Соловки - место, которое никогда не станет твоим, но навсегда останется с тобой.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"