Фейерверк причин ожидал в ответ, почему дочери нельзя в цирк: издевательство над животными, аллергия на шерсть и вообще!
Мне нравилось всегда это железобетонное:" вообще!"
Однако Лена, моя бывшая, откинула обесцвеченные пряди с глаз привычным, знакомым движением руки, близоруко сощурилась и прямо взглянула в глаза.
- Я в цирке сто лет не была. Возьмете с собой? - сказала и улыбнулась.
" Медведь сдох! Наверное, цирковой!- подумал я. А вслух пожал плечами. У нас не было диких сцен ревности, битья посуды, раздела имущества. Просто не сложилось. Так бывает. В пасьянсе, например.
В метро на лотке купил три билета. Странный лоток, специализированный что ли. Только билеты в цирк продавали с него. Продавца нарядили в костюм рыжего клоуна, на нос нацепили красный шарик а ля алкаш, намалеванная губной помадой улыбка растянулась с запада на восток.
Я протянул Рыжему деньги, он ловко повертел руками и вытащил из моего кармана за уши дрожащего кролика. Я пожалел, что рядом не было Катюшки. Клоун произвёл над кроликом пассы, зверек исчез в недрах его разукрашенного балахона. Деньги исчезли тоже. Я вопрошающе посмотрел на Рыжего. Он успокоил жестом, рука его опять нагло нырнула мне в карман, и из широких штанин клоун выудил три билета.
- Два взрослых, один детский!
Я еще как-то вскользь подумал, откуда ему известно, подозрительно даже, не бой-френд ли он бывшей моей супруги, но все ж-таки сообразил, что денег было дадено ровно на два и один, и что Рыжий мог сосчитать.
-Папа! Папа!- дочь повисла у меня на шее. Она пахла чупа-чупсом. Незабываемый запах долгожданной встречи. Навернулась подлая мужская слеза. Я незаметно утер её, поднял девочку над головой. Белые банты взметнулись в небо.
- Ух, ты, Катюха! Как выросла! - чмокнул я её в щёку и поставил на место.
- Привет! - теребя ручку сумочки, сказала бывшая. Непокорная прядь норовила в глаза, Лена отдувала её с завидным терпением.
- Ты хорошо выглядишь! - я не соврал.
Мы взялись за руки, я и дочь, дочь и мама, образовав непрочную цепь, и пошли по ступенькам к большому зданию цирка с нахлобученным, как колпак на самый лоб, куполом.
- Папа! Я шагаю через две лесенки! - кричала Катя, зависая над ступеньками на наших надежных руках.
Я открыл массивную дверь, толстая тетка в темном платье преградила путь. Нависла над Катюшкой, как фру Бреккенбокк. Я почувствовал, как ко мне передался испуг дочери.
- Вы куда, молодые люди?
- У нас билеты! - протянул я ей синие листочки. - Два взрослых, один детский. Толстая тетка внимательно разглядывала билеты, рассматривала на свет, будто фальшивые деньги, хмурилась в сомненьях. Она даже сверила дату, проштампованную на билетах, с датой на наручных часах.
- Странно! - хмыкнула она.
- Что - странно? - спросил я. Моя бывшая безмятежно улыбалась. Катюшка смотрела на тётку исподлобья.
- Цирк уехал!
- Как уехал? - удивился я. - Вот билеты на сегодняшнее представление. Их нам рыжий клоун продал.
- Странно! - повторила тётка, но надорвала корешки билетов. - Вам, наверное, туда! - она махнула рукой вглубь вестибюля. - Прямо, потом направо, увидите дверь.
Недоуменно переглянувшись с бывшей, но все же довольные, что пропустили, мы зашагали в указанном направлении.
- Папа, хочу попкорн. - Сказала Катя.
В фойе вообще было пусто, ни посетителей, кроме нас, ни продавцов мороженного, навесных носов и попкорна. Сувенирные киоски, буфет и игровые автоматы не работали. Только разносились по залу наши шаги.
Я вытащил из кармана семечки, протянул горсть дочери:
- На, погрызи!
- Может, мы ошиблись? - спросила Лена.
- Но билеты на сегодняшнее число, - резонно возразил я - да и вахтерша пропустила.
- Просто представление уже началось! - объяснила Катя. - Все, и зрители, и продавцы, смотрят цирк!
Мы завернули направо и наткнулись на дверь с табличкой: посторонним вход запрещен.
- Сюда нельзя! - сказала бывшая.
- Я боюсь! - Катя сжала мою руку ладошками.
- Чего ты! - удивился я. - Мы с билетами. - И отворил дверь.
Запахло скотным двором, чем-то еще, теплым и кислым. Глаза не сразу различили огромный ангар с рядами клеток, с кучками соломы и навоза возле них.
- Папа, пустые клетки! - обиженно сказала Катя. - Где же зверюшки?
На самом деле, казалось, животных спешно эвакуировали из ангара. В некоторых клетках даже забыли выключить освещение.
- Наверное, на гастролях. Ты слышала, что сказала тётя: цирк уехал!
-Я хочу львов! - затопала Катя.- Хочу львов! Хочу! У нас билеты!
Я чувствовал себя виноватым. Надо же, так расстроить ребенка. Сводил, урод, девочку в цирк.
Мы прошли, оглядываясь по сторонам, вдоль клеток вглубь ангара. Конечно, надо было бы вернуться, цирк уехал, но что-то тянуло вперед, может быть то, что за билеты было уплачено. Ветер скрипел распахнутыми дверцами. Никого. Только чирикали под крышей ангара воробьи, да под ногами клевала зерно глупая птица голубь. Я обернулся. Двери, в которую мы вошли, видно не было. Клетки, клетки, клетки вокруг. Казалось, мы сами попали в большую клетку из клеток.
Я хотел ответить что-нибудь в оправдание, но не успел: откуда-то сбоку, из-за пространства между клеток кто-то угрожающе зарычал. В темноте вспыхнули глаза.
- Мама! - вскрикнула Катя, но сжала мою руку. Из темноты обозначилась большая гривастая морда. Лев! Бесшумно ступая и хищно оскаливаясь, с грациозностью большой кошки, он приближался к нам.
- Мамочка! - Катя завопила. Я подхватил дочь на руки.
- Бежим!
Лев, обнюхивая следы, медленно, можно сказать, с ленцой, двигался за нами. Мы бежали, но расстояние в несколько львиных прыжков сохранялось. Лев рычал, тряс гривой и облизывался. Может быть, он возомнил себя на охоте в саванне. Он взял след, и теперь добыча от него не уйдет. Добыча это мы, было обидно. Добыча - это моя дочурка Катя, напуганная до такой степени, что даже банты обречённо поникли. От этой мысли я освирепел и бросил в хищника повернувшийся под руку стул. Зверь понюхал его и переступил.
- Держи! - Я передал Катю матери. Дочь была бледна, губы ее тряслись, слезы капали, как из крана вода. Этого я льву простить не мог - Береги ее!
- Ты куда? - спросила Лена.
- Бегите, я задержу.
- Он разорвет тебя.
Бывшая приподнялась на носочки, и я почувствовал прикосновение ее теплых и нежных губ.
Рычанием обдало, как ошпарило. Я подождал, пока девчонки скроются за углом клетки. Теперь мы были друг против друга. Я и зверь. Я мог уже разглядеть клыки, усы и желтые большие глаза. Пустой взгляд убийцы.
- Ну, иди ко мне! Киса! - заорал я, нашаривая рукой рядом что- нибудь тяжелое. Нащупав палку, я прыгнул навстречу, ощущая безрассудство первобытного охотника. Лев вдруг вильнул хвостом, припал на передние лапы, и, ластясь, пополз ко мне. Я взмахнул палкой, готовясь к удару, но лев, приняв движение руки за команду, сел на задние лапы и широко распахнул пасть.
- Папа! Папа! Ты должен сунуть голову в пасть! Это цирковой номер!
Я обернулся. Бывшая жена и дочь спрятались за ближайшую клетку.
" Умная девочка! - Подумал я. - Добрая! Вся в мать". Но отступать было нельзя, струшу - потеряю уважение дочери. Я отбросил палку, схватил льва за челюсти, разжал их поудобнее и впихнул голову в горячую и склизкую пасть зверя. Его нездоровое дыхание обожгло. Я чуть не задохнулся. Зверь замер. Я тоже. Только чувствовал, как его шершавый язык дрожал на моей щеке.
Я осторожно достал голову из пасти, его язык потянулся за моей щекой и со звуком, похожим на чавканье, отлепился от неё. Первое, что я увидел после мрака пасти - восхищенные глаза дочери. Бывшая бросилась мне на шею. Лев трофейной шкурой выстлался в ногах. Вдарила барабанная дробь. Загремел оркестр. Прожектора высветили нас снопами яркого света. Зрители неистовствали, свистели, хлопали. Они кричали браво и бис, но повторить я не решился. Как заправские артисты, мы откланялись на все четыре стороны, я потрепал льва по загривку, и мы побежали за кулисы.
Мимо нас на велосипеде с гнутыми ободами, выкатился на арену рыжий клоун с красным шариком на носу. Дочь захохотала, хохот превратился в истерику. Она погрозила Рыжему пальцем.
- Ну и цирк! - крикнула, сквозь хохот. Из-за аплодисментов я не расслышал, но понял её по губам.