Аннотация: Это частичный ответ на вопрос: почему ПРОРОКА Пушкина легко скопировать, а ПОДСОЛНУХИ Ван Гога невозможно? Из чего на самом деле состоит ПОДЛИННИК. Видим ли мы вообще ПОДЛИННИКИ?
Подлинник
П р е д и с л о в и е Это ЭССЕ о разнице между копией и подлинником, Написано в виде письма. В письме содержится просьба попробовать применить теорему Ферма к проблеме ПОДЛИННИКА. Приводятся два примера. Первый это вопрос, почему живописный, музыкальный и текстовой подлинники ценятся по-разному. За ПОДСОЛНУХИ Ван Гога дают миллионы долларов, а за ПРОРОКА Пушкина столько не дадут. Подлинник Подсолнухов один, а Пророков много. Столько, сколько раз это стихотворение издано. Ведь изданное стихотворение ничем не отличается от рукописного Пушкинского варианта. Даже если автограф будет прилично стоить, он будет стоить не по художественным причинам. Так просто будет иметь ценность для коллекционера, историка. Но по расположению текста отличий между автографом и тиражированным текстом не будет. А Подсолнухи Ваг Гога предполагается, что будут иметь художественные отличия от копии. Краски в момент вдохновения легли не повторяемым образом. У Пушкина слова тоже легли не повторяемым образом, но почему-то их легко переписать, а Ван Гога не получится. И второй пример, это рассказ о машине времени, которая доставила подлинник из прошлого. На этом подлиннике еще не просохли чернила. В настоящем этот подлинник с еще непросохшими чернилами и непожелтевшей бумагой, за подлинник не признается. Вопрос: - Почему?
Здравствуйте, Сергей. Спасибо, за замечания. Вмешиваться в переписку можно, ибо это опубликованная переписка. Это все равно, что рассказ. Или форма романа. Роман в письмах. Если он опубликован, то для всех. Вы задали очень хороший вопрос о подлиннике. Ответ на него решает все. Кажется, есть разница между литературой, музыкой и живописью. В том смысле, что книгу можно тиражировать, а картины нельзя. Пока я не смог уловить ту плоскость, тот срез, по которому и музыка, и литература, и живопись будут одинаково не тиражируемы. Пока что я покажу, что литература тоже не тиражируема. И заодно будут видны два основных принципа подлинника, а также, почему подлинник может быть тиражирован. Эссе Герой Романа, именно об этом. О том, что, как ошибочно правится подлинник. Как ошибочно убирается одна частица "не", и ошибочно добавляется другая частица "не". Здесь он правится просто буквально. Текст Пушкина "Когда бы я был царь" с 1948 года публикуется в исправленной, отличной от подлинника редакции. И сделано это не просто так, что мол, один человек думает так-то, а другой иначе, и позиция одного была признана правильной, а другого нет. Подлинник правится по посылке: ПОДЛИННИКА НЕ СУЩЕСТВУЕТ! А если подлинника не существует, то и ошибся Пушкин, то ошибся Ферма, то и не знает жизни Хочкок. Ибо отличие подлинника от копии только в том, что в подлиннике есть бог, а в копии его нет. Разговоры о том, что живопись, полотна живописи нельзя тиражировать, это только разговоры. Люди практически не видят подлинников. Если куда-то привезут Мону Лизу, то посетители того места увидят этот подлинник мельком. Если сходить раз в месяц в музей и посмотреть картину Ван Гога, то это тоже очень мало. Можно только удивляться тому, что люди ценят и берегут подлинники. Которых, может оказаться, и не существует. Первый принцип подлинника, не самый страшный, вы упоминаете сами, Сергей. Кто-то входит и говорит, что шедевр это фальшивка. Ведь вроде бы ничего не меняется. Текст тот же. Картина та же. Почему она перестает восхищать, а точнее, не восхищать, конечно, а почему она теряет ценность? Дело в том, что ВСЁ МЕНЯЕТСЯ! Поэтому первый принцип подлинника это: КТО сказал. Кто написал эту картину. Ведь орудие, которое до этого стреляло на запад, теперь будет стрелять на восток. Оно то же самое, но стреляет-то теперь в другую сторону. Просто до возгласа: - Фальшивка! - картиной мы называли само орудие, его структуру, а не КТО его делал. Зато после понимания, что картина структуры зависит от производителя, мы увидим, что отличие подлинника и копии не только в том, что они стреляют в разные стороны, но и что подлинник стреляет совсем другими патронами. Сначала-то мы их не различали, но подлинник это сам по себе телескоп, и теперь ясно, что на ядре из подлинной пушки действительно можно улететь на Луну. Как Барон Мюнхгаузен. После того, как мы узнали, что для подлинника важно Кто сказал, кто написал, мы видим отличие в структуре. То мы думали, что все люди рождаются от союза папы с мамой, когда они находятся вместе, а теперь, наконец, поняли, что существует невинное зачатие. Что в подлиннике люди-то совсем другие, они двойные. Копия "Воображаемого разговора с Александром 1" это фраза Царя, сказанная Пушкину: - Ты меня не уважаешь! А подлинник это целый разговор. Это и ответ Пушкина Царю: - Ты меня не уважаешь! - Он говорит Царю то же самое, что Царь ему. Но главное не в этих оскорбительных подозрениях в очернении и неуважении, а в том, что из этого взаимообидного тупика существует выход. Возможно примирение. Важность этого примирения в том, что это не только примирение Поэта с Царем, но и Человека с Богом. Копия так же отличается от подлинника, как Золотой Телец от Бога. Недаром первосвященники так упорно допытывались у Иисуса, от чьего имени он оживляет людей. Факт-то один и тот же вроде. Но КТО ЭТО ДЕЛАЕТ? Вот в чем вопрос. Потому что важен ответ: - Для чего это делается? Ради Жизни, или ради Смерти?
Второй принцип Вы тоже называете, Сергей. Он виден еще меньше, чем "кто сказал". Он спрятан всегда одинаково: очевидностью. Как ТЕКСТ, о котором Вы говорите, что это самое большое исключение. Да, это самое большое невидимое. Находится прямо перед нами, но считается так, чем-то временным, какими-то подсобными лесами. К содержанию, к факту, отношения не имеет. Но сейчас я рассмотрю это второе невидимое подлинника, не как текст, а КАК ЧАСТЬ ТЕКСТА. Вот Вы говорите, что мысль сначала созревает в голове, а потом только изливается на бумагу. То есть, мысль высказанная есть ложь. Это та же проблема, что и проблема перевода. А проблема перевода это проблема подлинника. То есть, можно ли сделать точный перевод. Или, что, то же самое, подлинно ли Евангелие? Возможен ли точный перевод? Это значит, как может существовать подлинник, если его сто раз правили? Ведь в одну воду нельзя войти дважды. Значит, вообще нельзя точно не только перевести текст, но и даже переписать его точно нельзя! Как может быть сохранен текст Библии, если там встречаются, например, такие точности: женщины обнимают ноги Иисуса и кланяются ему. Куда уж ниже кланяться, если они держатся за ноги. Или: им, женщинам, было сказано, что Его здесь нет, после того, как НАКЛОНИЛИ лица свои к земле. Это примерно то же самое, как сделать в красной строке не пять, как обычно, а шесть интервалов. Переписчик просто автоматически, не задумываясь, исправит эту "описку". Так же и литературовед убирает частицу "не" у Пушкина. Правда не автоматически, он для этих двух частиц, одной убранной, а другой добавленной, пишет статью в десять страниц. Но не все противоречия подлинника убираются с такими подробными оговорками. Некоторые тонкости могут быть просто не замечены. Как же тогда подлинник остается подлинником в течении веков? А Вы говорите, что литературу можно тиражировать в отличие от живописи. Нельзя, оказывается. И даже на этом тиражировании основано утверждение о не подлинности Евангелия. Было доказано и показано, что в Евангелиях много вставок третьего века. И других времен. Собственно можно поставить вопрос о подлинности самого человека. Разве это подлинник? Сколько раз уже переписали Адама? Самой большой тираж. Да и сам Адам, говорят, был не подлинником, а подобием, то есть, очевидно, что копией. И в этом выводе уже почти виден правильный ответ. Остается только добавить открытие Экклезиаста, что все это уже было, было. То есть, у нас тут вообще нет подлинников. Сама Жизнь это не Реальность, а только РАССКАЗ о ней! О том, что было, было. И нет ничего нового. А это решает все проблемы. То есть ПОДЛИННИК ЭТО КОПИЯ! Этот прекрасный вывод не просто увидеть. Хотя он очевиден. Вот как рассказывает об этом Пушкин. Два примера. Первый это мой любимый Макферсон. Кто прав, Джонсон упрекающий Макферсона за подделку стихотворений Оссиана или Макферсон, написавший прекрасные стихи? Вроде бы, ну и что, что подделка, мало ли что копия, но ведь хорошая. Ведь подлинника-то все равно нет. И не просто нет. Его не существует! В этом все дело. Ибо правота Макферсона не в прекрасных стихах, а в том, что и настоящие стихотворения Оссиана БЫЛИ ПОДДЕЛКОЙ! Не только сейчас, но и тогда это был неточный, пиратский перевод. И то есть Макферсон перевел Оссиана правильно, точно. Как точно перевел пиратский переводчик американский боевик. И более того, боевики-то полюбили за точные, божественные пиратские переводы. Очереди стояли ко всем пунктам проката. Второй пример. Д`Аламбер сказал однажды Лагарпу: не выхваляйте мне Бюфона, этот человек пишет: "Благороднейшее изо всех приобретений человека было сие животное гордое, пылкое" и проч. Зачем просто не сказать - лошадь? Это было начало статьи А.С. Пушкина о прозе. Исходя из прочитанного, можно подумать, что сам Пушкин всегда так и писал: - Лошадь. - Что это и есть подлинник. Нет! Дальше в этой же статье читаем: Должно бы сказать: рано поутру, - а они пишут: "Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба" ... Далее: Читаю отчет какого-нибудь любителя театра: "сия юная питомица Талии и Мельпомены, щедро одаренная Аполлоном..." Еще: "Презренный зоил, коего неусыпная зависть, изливает усыпительный свой яд на лавры руского Парнаса, коего утомительная тупость может только сравниться с неутомимой злостию"... А в конце: Точность и краткость - вот первые достоинства прозы.
Все замечают только правило: точность и краткость - вот первые достоинства прозы. А остальное, кто написал? Иванов, Петров и Сидоров? Я ведь даже не все примеры Пушкина привел. Примеры того, как не надо писать НАПИСАНЫ ПУШКИНЫМ! Кто не верит, пусть прочитает на обложке. Там ясно написано: А.С. Пушкин. Получается, что подлинник Пушкина процентов на восемьдесят состоит из копии. Пусть на половину. Правило наполовину состоит из исключения. Поэтому когда говорят, что Евангелие за столько веков никак не может быть лошадью, говорят правильно. Только когда так говорят, думают, лошадь это и есть подлинник. Как мы только что видели - нет! Структура подлинника совсем другая. Пушкин уже 1822 году указал в этой своей статье "О прозе", как сделано Евангелие. Существование лошади предполагает существование описания, то есть, что это пылкое животное, утро предполагает лазурное небо. Не может ни пылкое и гордое животное изменить структуру лошади, как лазурное небо не может помешать быть и быть утру. Правка всего будет вылетать на поля, ибо она делается в другое время. Она всегда будет исключением. Правило останется неизменным. Исключение будет только подтверждать его. Бог запатентовал правило, то есть лошадь, утро. Никакими изменениями человеку этого не изменить. Рукописи не только не горят, они не изменяются.
Ведь как Фома проверяет подлинность Иисуса. В чем заключается точный перевод, то есть переход из могилы в жизнь? А точно ли такой ты как был? Нет, не так. Так проверяют диктант в школе. Так проверяют учебное пособие, но не подлинник, не работу. Ведь неоднократно и не случайно написано, что ученики не узнают Иисуса после воскресения. Так же профессор иностранного языка должен бы знать, что настоящий, а не учебный перевод не будет похож на первоисточник. Это будет именно пересказ. Именно потому, что и первоисточник был пересказом. Что же проверяет Фома? Как он убеждается, что это тот же Иисус, с которым они были в Галилее, на Тайное Вечере, которого распяли, и он через три дня воскрес? Как Фома может сравнить Иисуса, который был до распятия, с Иисусом, который воскрес? Ведь он даже не узнает Его? Дело не в том, как делается перевод, правильно или неправильно, а в том, ЧТО переводится. Фома проверяет не похожесть одного Иисуса на другого, а он проверяет существование связи между Отцом и Сыном. Если эта связь есть, если она возникла, значит, воскресение было. Ведь воскресение это и есть доказательство существования Отца. Что Иисус не один. ИХ ДВОЕ. Пробитое Тело это Тело, состоящее из двух. Или: это Тело, соединяющее Два мира. Проверив дыры, Фома сходил НА ТУ сторону. Фома первый доказал Великую теорему Ферма. Он смог лично перейти из текста Диофанта в текст Ферма на полях. И зафиксировал: - Да, дыры есть, я проверил их на себе. - Да, у Книги Жизни есть Поля. По сути дела, воскресение это и есть доказательство, что у текста есть поля. А подлинник состоит из двух частей, разделенных текстом. Поэтому подлинник, чтобы остаться неизменным должен быть изменен. Но изменения эти никогда не коснуться текста Диофанта. А что тут можно изменить? Написано: - Разделить квадрат на два квадрата. Как только вы попытаетесь внести изменения, написать, например, что вот больше ничего не разделится, то оно не разделится только потому, что квадрат делится. Он делится раньше. Хоть все переделите - бесполезно, в первоначальное утверждение не удастся внести никаких изменений. Все они будут на полях, то есть так как. Так как делится квадрат.
Следовательно, точный перевод это не один текст, а ДВА. И английский, и русский. Это может иметь вид и одного языка, но этот один язык должен создавать только ПОЛОВИНУ образа, то есть, попросту говоря, перевод должен быть неточным. Переводчик это только пианист. А кино оно на экране.
Вы приводите очень хороший пример о подлиннике, на котором еще не просохли чернила. Вот как раз в этом рассказе хорошо будет видна теорема Ферма. Как раз здесь ее можно применить. Представим себе на месте Фомы Клавдию Семеновну. Она только что прочитала текст Вовочке. Он записал с ее слов этот диктант и подает свой непросохший еще подлинник учительнице. Если она на месте Апостола Фомы, то глаза у учительницы полезут на лоб, как только она прочитает текст Вовочки. То есть, как только она взглянет на воскресшего Иисуса. Почему? Потому что Клавдия Семеновна ничего не сможет прочитать. Она молвила, так сказать, русским языком, а на Вовочкином листе она обнаружила клинопись 2000-летней давности. Как она может проверить запятые в незнакомом ей языке, где тут "а", а где "е"? Она даже не может сказать, тот ли перед ней текст. Ведь у нее нет розетского камня, где бы слово "мама" была написано на русском, клинописном и еще каком-нибудь знаком ей языке. Если бы был, то свое предложение: - Мама мыла раму, - Клавдия Семеновна смогла бы в принципе когда-нибудь прочесть на Вовочкином листе. Но она ставит ему двойку. Она считает, что Вовочка допустил ошибку. Точно такую же ошибку допустили создатели машины времени из фантастического рассказа, который Вы приводите. Точнее, считается, что допустили. Они представили подлинник из прошлого с еще непросохшими чернилами, Этот подлинник, сегодня же доставленный из прошлого, отличается от подлинника, пролежавшего 200 или 2000 лет где-то в земле или другом каком-то хранилище не только ведь внешними признаками. В одном случае пергамент с непросохшими чернилами, а в другом это пожелтевшая бумага и другие признаки старения. Имеется в виду, что по внешним признакам сделано верное утверждение: эти предметы РАЗНЫЕ. Считается, что эксперты верно определили, что русский язык Клавдии Семеновны и клинопись Вовочки это не одно и то же. Но ведь и Фома считал, что Тело воскресшего Иисуса и Иисус, например, в Галилее это тоже не одно и то же. Ведь Фома и другие ученики даже не узнают его. Как эксперты не узнают представленный им авторами машины времени настоящий подлинник. Почему так происходит? Почему ни эксперты, ни Клавдия Семеновна не узнают подлинник? Потому что они делают кажущуюся очевидной посылку: - В одну реку нельзя войти дважды. Эксперты не признают подлинник за подлинник, потому что считают, что подлинник существовать не может. Им нужна копия. Подлинник это свежая вода. А они думают, что за двести лет она не могла не испортиться. Очевидное не признается из-за посылки. Эта посылка, что в одну воду нельзя войти дважды, кажется аксиомой. Но это такая же аксиома, как: - Из мертвых не воскресают. Вот Великая теорема Ферма и доказывает, что аксиома о невозможности войти в одну и ту же реку дважды, ошибочна. И ошибочна она не просто так, а именно ошибочна на основе этого утверждения, что в одну реку нельзя войти дважды. То есть если нельзя, значит можно. Как в Евангелии: если к гробу бежал Петр, значит, бежал и Иоанн. А сначала кажется, что это противоречие. Решение производится именно так, как это сделал Иисус: СМЕРТИЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ А не так, что смерть это ошибка, а жизнь это подлинник. То есть подлинник это не одна из надписей на розетском камне, а сам розетский камень. Именно так Фома и определяет подлинность Иисуса Христа. Он не пытается разобрать, как Клавдия Семеновна клинопись Вовочки, он проверяет связь. Ибо он знает, что подлинник должен состоять после воскресения из ДВУХ текстов. Для того чтобы Клавдии Семеновне проверить диктант, надо было по связи перейти в клинопись и оттуда она бы, как Фома увидела: - Мама мыла раму, - то есть свой родной текст, то есть саму себя. Как и Фома, проверяя дыры на Теле Иисуса, как бы, а точнее, без как бы, а именно одевает Иисуса на себя. Смотрит на себя в Его роли. И видит себя. То есть он понимает, что существует теперь, после воскресения не один, а два Фомы. Один так, а другой в Иисусе Христе. Один это текст Диофанта, а другой текст Ферма на полях. Теперь ясно, что подлинник с непросохшими чернилами, это текст Ферма. А эксперты хотели видеть текст Диофанта. Его бы они признали за подлинник. И до сих пор "непросохшие чернила" Ферма не признаются за подлинник, то есть не понимаются многими, как существующее уже почти 400 лет доказательство. Потому что не знают состава воды, структуры подлинника. Не знаю, как там точно было в фантастическом рассказе, который Вы читали, Сергей. Может быть, там нарочно два текста, желтый и с непросохшими чернилами были разведены, как не совпавшие, а может, автор тоже ошибся. Подлинник, который должна была доставить машина времени, должен был только наполовину состоять из непросохших чернил, а наполовину он уже тогда, 200 лет назад, должен был быть желтым. Потому что как мы видели на примерах из Пушкина, подлинник это наполовину фальсификация, то есть копия. Такова его природная, а точнее, божественная структура. Наполовину это: - Зачем просто не сказать: лошадь. - А наполовину: - Это пылкое и благородное животное. Если бы эксперты это знали, они бы поняли, что подлинник в их руках. Они бы увидели желтизну в страницах со свежими чернилами. Точно так же эксперты должны видеть свежие чернила на древних, пожелтевших рукописях. Ведь любая история начинается с того места, с того времени, когда эксперт прикоснулся в листу своим исследовательским пером. А иначе он не заметит частицу "не" в подлиннике. Он прочтет: - Чернила свежие. - А ведь перед ним черным по белому было написано: - Чернила НЕ свежие. - Только сам исследователь эту частицу "не" посчитал за описку Пушкина. Почему? Ну, просто потому, что этого не может быть, чтобы подлинник был, как живой. Подлинник состоит из свежей и из желтой части. Но одна из них может быть не видна прямо, Тогда значит, эта желтая часть находится в посылке. Как сказал Пушкин: - Не всяко слово в строку пишется. Посылкой для свежих чернил была машина времени. Подлинник со свежими чернилами доказывает ее существование. Эта машина после воскресения Иисуса Христа не может сломаться, ибо это новая структура мира. Одна часть его находится в прошлом, другая в будущем. Мир сам по себе это машина времени. Существует не одно утверждение, что в одну и ту же воду нельзя войти дважды, а это и еще одно: - Мир состоит из двух вод: из той же и другой. Следовательно, входя в одну, входишь и в другую. Бежал Петр, бежал и другой ученик. Видели Иисуса, значит, видели и Отца. Или: - Если делится квадрат, то никакая другая степень не разделится. О конкретности показателей ничего не говорится. Но это не значит, что их нет. Ваш интересный рассказ о машине времени и непросохших еще на подлиннике 200-летныей давности чернилах поддался решению с помощью теоремы Ферма.
В отношении Пророка Пушкина могу сказать, что там описываются реальные физиологические изменения, второе рождение. Например: - Уста, замершие мои, - это отсутствие артикуляции. Как написано в Евгении Онегине: - Глазами Байрона читал. Вряд ли растиражированный текст Пророка читается, как подлинник, как возможность реальных физиологических изменений. Предполагается, что если такие изменения и были, то только у Пушкина да у Моцарта, а про других можно только сказать:
- Ты не Пушкин, - и следовательно пророком никогда не будешь. Тогда как Пушкин, чтобы поймать истину стремился быть КАК ВСЕ. Ибо всё, что выше человека, оно что есть, что нет. Чтобы измениться, чтобы стать маленьким, как Пророк, надо сильно подрасти. Нет, пока не получается дальше. Все это лирика. Пока не могу толком понять, почему Пророка можно читать, а копию Ван Гога смотреть нельзя. Мой ответ на сегодня, что мы ни там, ни там не видим подлинника. А про реальных экспертов, можно сказать то же, что и про экспертов из фантастического рассказа. В подлинниках они разбираются не очень хорошо. Один специалист по иконам переехал из России жить на Запад и ужаснулся коллекциям дорогих подлинных икон. Почти все они были подделками. И дело не только в том, что всем выгодно продавать подделки. За оценку картины, как подлинника хорошо платят, А потом от этой оценки уже нельзя отказаться. Другой коллекционер не купит поддельную коллекцию. А кто тогда платить будет? Все равно дело сводится не к деньгам, а к тому, что мы видим не само событие, а его кодировку. То есть не подлинник, а копию. Хотя вроде подлинник и ценится за настоящую кодировку, что с помощью подлинной картины Брейгеля можно путешествовать во времени, а с помощью Евангелия можно воскреснуть. Вроде бы Брейгеля нельзя тиражировать. Но в реальности, реального Брейгеля я никогда, кажется, не видел, только копию. Вроде ОСТРОВА В ОКЕАНЕ или РАЙСКИЙ САД Хемингуэя можно тиражировать, но и их я на английском не читал. Мало того, они и изданы в сокращенном варианте. Но и это не все, есть журналисты, которые считают, что эти романы и издавать не надо было. Подлинностью художественного произведения они считают возможность сделать из него десятиминутную квинтэссенцию для радиопередачи. То есть эти произведения читаются в контексте, как будто изданные для каких-то меньшинств. Тогда как DREAM это суть фильмов Стивена Спилберга и суть реальных романов Хемингуэя. А в этот дрим очень трудно войти. Хотя Хемингуэй и пишет, что для этого надо только сесть в кафе с листом бумаги, заказать чашку кофе, увидеть девушку и... и тут же надеть рюкзак. И вы уже на охоте. На самом деле, войти в художественность так же трудно, как найти Эдем. Эдем это и есть подлинник. Но пока что его никто не видел. Всего доброго, Сергей. Вы прислали очень интересные рассказы.