Буров Владимир Борисович. Пугачев и Екатерина

Авантюрно-приключенческий роман - Пугачёв и Екатерина, 15 авторских листов.

Первая Часть - Мир, Вторая Часть - Остров Каперов, стр. 172, Третья Часть - Война, стр. 320, - междустрочный интервал 1,15, размер шрифта: Calibri 16. Всего - 459 стр.

Пугачев и Екатерина

Часть Первая

Мир
--> [Author:п"]

Глава Первая

- Вот мчится тройка удалая вдоль по дороге столбовой. Ямщик, уныло напевая, качает буйной головой.

- Прекрати тоску навевать, больван! - крикнула дама из кареты.
- А так и так ничего хорошего не будет, мэм.

- Рипит ит, прииз, почему это? - спросила дама, опять высунув голову из кареты. И не дожидаясь ответа, добавила: - Я вас наняла за большие деньги не для того, чтобы ты кнутом хлопал.

- А что я должен делать, по-вашему, сейчас?
- Ну, как что? Проверь пистолеты, осмотри саблю. Проверь, готов ли ты к бою.
- Да уж проверял.
- Проверь еще раз.
- Зачем? Кто из нас киллер, я или вы? - И возница опять хлопнул кнутом по лошадям.
- Одно слово: Хлопуша, - сказала дама, и спросила, обратившись к своей подруге: - Неправда ли?
- Н-да, - ответила Даша. А первую звали София. - Надо было брать побольше охраны.
- Так ить подозрительно было бы, - ответила София. Она вынула из шкатулки фляжку с французским коньяком, подарком Вольтера, сделала пару глотков и протянула Даше. Она тоже выпила.
- У нас закуски нет?
- Так есть, сушеная оленина и трюфеля.
- Трюфеля грибы?
- Та не, конфеты.
- Тогда давай конфету.
Они выпили еще по паре глотков. Потом еще по одному. И запели.
- Ну, чё?
- Чё?
- Эй, ямщик?!
- Да, мэм, я вас слушаю, - ответил возница.
- Эй, ямщик! Гони-ка к Яру! - крикнула первая.
- Да поспевай, брат поскорей! - Вторая.
- Да тащи сюда гитару!
- Чтобы было веселей.
- И все вместе! - махнула София ямщику:
- Эй. Ямщик, гони-ка к яру, да поспевай, брат, по скорей, не забудь с собой гитару, чтобы было веселей. Эх, не забудь с собой гитару, чтобы было веселей.
- Эй, ты, Хлопуша, давай-ка, исполни нам соло! - крикнула одна из дам. Она так далеко высунулась из кареты, что дверь отрылась. Девушка почти уже упала на землю, но успела зацепиться за ручку.
- Держите ее за ногу! - крикнул парень второй даме. - А то упадет.
- Я уже держу! Но, боюсь, не удержу. Меня тоже тащит в эту бездну. Я сейчас ее отпущу, иначе мы погибнем вместе.
- Не отпускай меня, Софи, - взмолились Даша, - я разобьюсь.
- Я не могу удержать тебя. - И добавила: - Где этот Хлопуша? - Она хотела сказать, чтобы возница остановил лошадей. Но тут он сам сказал, что остановить коренного не может.
- Как? Когда я тебе давала аванс в пятьсот золотых, ты сказал, что можешь все.
- Да, сейчас, что-нибудь придумаю.
- Ты не успеешь, я не могу удержать ее.
- Сейчас, сейчас.
- Впереди нет поворота?
- Нет, только обрыв, но до него еще сто метров. Я думаю успеть.
Тройка летела по дороге, над которой нависали ветви больших деревьев. Солнце едва пробивалось сквозь листву.
Возница перелез на лошадь, чтобы заставить ее остановиться, можно сказать, своими руками. Но бесполезно, Рыжий Помидор, как звали коренного, шел, не снижая темпа.
- Думаю, бесполезно! - крикнул он. - Парень не слушается.
- Почему, больван?
- Мне кажется, он почувствовал какую-то опасность. А значит, нам нельзя останавливаться.
- Хорошо, парень, - сказала София, - я согласна, давай разобьемся.
- Зачем разбиваться всем? Бросьте ее. Кто она такая, чтобы держать ее в такой критический момент?
- Даша...
- Да таких Даш видал я во Франции.
- Вы были во Франции?
- Да уж наверно был.
- Чё-то я такую курносую морду во Франции не встречала, - с трудом выдавила из себя Даша, уже почти касаясь плечом земли. Дидро - да, Вольтера - да, Руссо попадался, но тебя там не было.
- Вы в такой момент болтаете о совершенно второстепенных вещах, - сказал София, - а я уже больше не могу держать. - Она действительно отчаянно упиралась ногой в противоположную сторону кареты, которая была обита красным бархатом, а на крючке, пытаясь сорваться, болтался инкрустированный пистолет. На другой стороне тоже был пистолет, но в случае смертельной опасности она не смогла бы до него теперь дотянуться.

Даша хотела последний раз попытаться подтянуться, и зацепиться второй рукой за подножку кареты, но побоялась вместо этого просто вытащить Софию из кареты. Она только сказала:
- Вам бы Француз, - она имела в виду возницу, - надо было сразу помочь мне, а не лезть на лошадь. - И не давая ему ответить, добавила: - Впрочем, я не удивлюсь, если вы сделали это нарочно. Не понимаю только, какой вам прок от моей гибели.
- У меня не будет свидетелей, - ответил возница.
- А я ничего такого не видела.
- У меня не будет свидетелей, не видевших меня во Франции.
- Простите, может быть, я ошиблась, - жалобно сказала Даша, - мэй би, вы там и были, а это я обозналась, и вас не заметила.
Парень нагнулся с козел, и протянул даме руку.
- Спускайтесь ниже, - прошептала она, - я вам не смогу помочь.
- Не могу.
- Не тянитесь к моей руке. Просто возьмите за платье.
Парень взял девушку за платье, и в этом время карету так сильно тряхнуло, что платье порвалось. Материя была крепкой, но три пуговицы на самом животе не выдержали высокого напряжения, и отлетели, как шрапнель. Он, может быть, и удержал бы ее, но две их трех золотых на голубом фоне пуговиц попали ему в лицо. Одна из них - в глаз.
Он даже не отпускал ее. Пальцы автоматически вырвались на свободу, и бросились в кулак, как в спасительную, пусть и темную комнату. Он облегченно разогнулся, а обе дамы покатились вниз, в овраг, цепляясь за деревья платьями. Софье, конечно, надо было отпустить руку Даши, но она не смогла. Руки были, как привязаны друг к другу. Так бывает. Люди часто забывают, кто за кого держится. Так было и в этот раз. Со не смогла отделаться от сомнительной мысли, что это Да ее держит - так сокращенно они иногда называли друг друга - и не отпустила подругу, когда та полетела в пропасть.

2

Парень уже заметил погоню, поэтому не стал погонять лошадей со своего обычного места, а сразу залез в карету. С собой у него было только четыре пистолета за поясом и сзади за спиной. В карете было много оружия. Он не стал снимать все еще болтающиеся на стенах шикарные пистолеты, а вынул из-под дивана ящик, где было уложено не меньше дюжины пистолетов и большая коробка уже готовых патронов с порохом, чтобы можно было быстро заряжать пистолеты. Жаль только, что заряжать их было некому. Ведь даже для этого дела все равно надо было два человека. Один стреляет, другой заряжает. Но в этой карете был еще и ящик бомб. Так что, расстреляв все пистолеты, кроме тех, которые висели на стенах кареты, и своих личных, парень начал бросать бомбы.
Тем не менее, всадников не убавлялось. Наоборот, их стало даже больше. Здесь вместо оврага по бокам, сама дорога уже шла в овраге. Этот Хлопуша-Француз смог сделать крутой поворот перед обрывом, и теперь лошади скакали в низине.
Разбойники, вероятно, предполагали, что карета может уйти от них до обрыва, поэтому здесь тоже были засады. Большей частью это были пешие люди. Они бросались вниз на карету, но все промахивались. Лошади скакали слишком быстро, и они не могли рассчитать упреждения. Видимо, спьяну. Хотя тут и трезвому трудно угадать.
Но были и конные. Они восполнили потерю тех, кто погиб или упал с лошади, сбитый выстрелами и бомбами Хлопуши. Теперь он мог надеяться только на свои четыре пистолета, да на два все еще болтавшихся на бронзовых под золото крючках кареты.
Наконец, тройка встала. Карета подпрыгнула на толстом корне, проехала метров десять на двух боковых колесах, и зацепилась. Лошади, как ни бились, не смогли двинуться дальше. Рыжий Помидор даже попытался укусить себя, поняв, что больше ничего экстраординарного он сделать не может. Но и это уже неплохо. Думает ли так лошадь? Люди думают, что думает. Ибо почему они винят во всем ее? Лошадь, собака, кошка виноваты во всех бедах. Как будто это специально посланный нам с неба отряд телохранителей. А со своими прямыми обязанностями:
- Охранять нас, - не справляется. И хорошо, если он просто прозевал беду. Плохо, когда сам испугался и разбежался в разные стороны.
- Приходится взять на себя обязанности защищать себя из последних сил, - сказал Француз. - Тем более, я киллер, или кто? - Он расстрелял в набегавших разбойников свои четыре пистолета. Они остановились, залегли или спрятались за деревьями.

3

- Я не хочу, чтобы мои люди гибли и дальше, - сказал Атаман из-за дерева. Выходи.
- Зачем? - спросил Хлопуша.
- Выходи. Тем более у тебя осталось мало патронов. А одними пулями стрелять не получится. Если только кидаться.
- Я умею кидать пули, - сказал Хлопуша из кареты.
Действительно, такими пулями убивать легко. Диаметр почти полдюйма. В том смысле, что еще больше. Где-то полтора сантиметра. И умирать, может быть, даже приятно. Ибо:
- Человек умирает почти безболезненно, ибо сразу, не мучается.
- Мои люди не чувствуют боли, - сказал Атаман. - Долго ты не продержишься. Минуту, не больше. Ну, че, выходишь? Один на один. Победишь - свободен. - Атаман произнес эту речь, и первый вышел из укрытия.
Хлопуша выглянул из окна, и улыбнулся. Атаман был с коротенькой бородкой, длинными, как у девушки, светлыми волосами, и симпатичн-ный! Роста небольшого, убить легко, решил Хлопуша, и крикнул:
- Жди, щас выду,
- Нет, а че будет, если я тебя убью? - спросил Хлопуша, покрутив в ладони саблю с красной кисточкой, спустившись с лестницы. - Мне нужна гарантия личной безопасности.
- Вот, Варвара, моя жена и мой заместитель, - сказал Атаман. Вышла красивая, здоровая девка, с длинной косой, и сказала:
- В случае чего, я тебя освобожу. - И добавила: - Клянусь.
- Че-то я не очень ей верю, - сказал Хлопуша. - Такая легко и убить может.

- Тогда давай так, - сказал Атаман, - бьемся на кулаках. И, в случае чего, я сам тебя отпущу.
- Да, нет, я согласен, конечно. И знаете почему?
- Почему?
- Такого-то... не знаю, как тебя звать-величать, я возьму, не смотря на ваше численное преимущество, ибо у меня имеется качественное, - и Француз три раза ударил себя в грудь рукой, сжимающей саблю.
- Осторожнее, - сказала Варвара, - не отрежь себе ухо. А то крови много будет.
- Да, можа, просто сварить его в кипятке! - раздались голоса. Бандиты уже вышли из-за деревьев, и бряцая оружием нагло ухмылялись.
- Нет, нет, друзья, - сказал Атаман, - раз я обещал, то уж теперь мы этого делать не будем. И добавил:
- Шпрэшэн зи дойч?
- Нет.
- Ду ю спик инглиш?
- Есс. Вы языки знаете?! - удивился Хлопуша.
- Та не, она знает, - Атаман кивнул на Варвару.
- Я была переводчицей у англичан.
- Так. можа, мы тогда договоримся, как люди? - спросил Хлопуша.
- Та не, мы в лесу, - сказал Атаман, - нас не поймут эти, как вы их только что назвали:
- Нэ луди.
- Более того, - добавила Варвара, - вы убили слишком много народу. Так не делается.
- Как так? - не понял Хлопуша.
- Ну, вы нам все, а мы вам за это ничего.
- Поэтому, - сказал Атаман, - нам ничего не остается, как только разойтись по-честному.
- Ну, хорошо, - сказал Француз-Хлопуша, и вложил саблю в ножны.
- Та не, убери ее в свою карету, - сказал Атаман. - А хочешь, так отдай Варваре. Небось, она не зажилит.
- Лучше уберу в карету.
Они сошлись. Один из приближенных Атамана по кличке Андрюха Лапотник взялся быть судьей. Точнее, его назначила Варвара. Звали его Лапотник, а все почти здесь были в сафьяновых сапожках, аки при дворе какого императора. Да и сам он, судья, тоже. Дело в том, что Лапотник это было почетное прозвище. Как бы:
- Человек был бедный, а стал богатым. - И не только душой, но и телом. Раньше парень был пастухом и ходил босой, потом вырос, и стал высок и в плечах широк. Люди удивились, и стали звать парня Лапотником. Мол:
- Ну, хорош.
Сейчас Андрюха дал отмашку и бой начался. Не ожидал Хлопуша, думал походить немного сначала, как принято, и получил хук справа.
- Правый боковой называется, - сказал Атаман. И тут же провел джеб в нос. У Хлопуши пошла кровь. Он потряс головой и спросил:
- По-английски деретесь?
- Давно так делаем, - сказал Атаман, - теперь уж и не поймешь точно, кто у кого научился. - И провел, кстати, апперкот. - Удар в подбородок снизу называется, - пояснил он, и поманил Хлопушу, согнув несколько раз ладонь. - Поднимайся, поднимайся.
Кроме интуитивных приемов, Хлопуша знал только два, которым научился во Франции у одного японца. Он работал у этого японца поваром, когда закончились деньги.
Первый прием заключался в подсечке, производимой в падении после ухода от удара в голову.
- Противник абсолютно не ожидает такого удара, - говорил ему владелец японской забегаловки Накамото. - Для противника это удар как будто из-под земли. И называется соответственно:
- Удар из Подземелья.
- Я запомню его, - сказал Хлопуша, - как извержение вулкана.
- Да ерунда, какое еще извержение вулкана? Придумай что-нибудь другое. Впрочем, ничего придумывать нельзя.
- Почему?
- Удар не получится.
- Тогда... Удар Ада! Хорошо?
- Хороший перевод, - сказал Накамото.
И второй удар - это удар ребром ладони по шее.
- Нужно будет только долго тренироваться, - сказал японец, - и быстро постучал ребрами ладоней по кухонному столу. - Стучи больше.
- А работать когда?
- Вместо перекура. - И добавил: - Значит, договорились - Дэм. Этот коварный удар будем называть: - Дэм.
- Какой?
- Первый, подсечку под пятки.
- А второй?
- Кобра.
- Хорошее название. Кобра, - повторил повар. Японец звал его Француз. Так он представился. В ответ на вопрос:
- Кто ты, японец? - парень ответил:
- Нет, француз.
Так они познакомились.
Сейчас Француз поднялся, сплюнул кровь, посмотрел, как Атаман подпрыгивает, все время перемещаясь, то вправо, то влево, и покачал указательным пальцем. Что это должно было означать? Предупреждение? Думаю, Хлопуша, хотел сказать:
- Ты не все время, парень, летаешь над землей, а это уже представляет для тебя опасность. - Хотя было видно, что Атаман регулярно тренируется. Прыжки его были легкими, воздушными. Как будто он не поднимался в воздух, а спускался, чтобы передохнуть. Как кит или бобер.
Тем не менее, надо было торопиться. Атаки противника были опасны, так можно потерять сознание. Вообще, по правилам, раунд продолжался до тех пор, пока противник не падал, и не вставал больше десяти секунд. Следовательно, если кто-то из бойцов получал нокаут, - объявлялся перерыв на одну, максимум на две минуты. Если никто не падал, раунд мог продолжаться долго, до пятнадцати минут. Может быть, больше. А если падал часто, то и перерывы были частыми. Некоторые пользовались этим правилом, чтобы перевести дух, побольше отдохнуть.
Хлопуша опять пропустил правый боковой.
- Защищайся, ты че, ублюдок, - сказала Варвара. Слово:
- Ублюдок, - употреблялось здесь большей частью, как уменьшительно-ласкательное. Вроде бы, человек, желающий без стеснения по лапать какую-нибудь девушку.
Этим возгласом девушка слегка отвлекла внимание Атамана, и Франуцуз-Хлопуша провел Дэмет - удар сзади по пяткам. И удачно. Противник рухнул, как заснувшее дерево. Атаман только сказал:
- Однако.
- Что, любимый?
- Голова кружится, не могу подняться.

- Объявим двухминутный перерыв?
- Лучше признать поражение.
- А его? Сварить в кипятке?
- Мы обещались его отпустить. Пусть валит отсюда.
- Я не помню, чтобы мы обещались, как ты говоришь, отпускать его. Убивать не будем - согласна. - И она махнула двум сатрапам, Левше и Оглобле, чтобы посадили Хлопушу в клетку.
- Пусть дерется с медведями на праздник, - обрадовались ребята.
- Да можно просто и распять его, - сказала Варвара.
- А сначала вы показались мне доброй девушкой, - сказал Хлопуша. И добавил: - Впрочем, думаю, ты притворяешься. Хочешь узнать, чему еще я научился во Франции. - Но добавил про себя.

4

- Неужели так можно делать? - спросил Атаман только через два часа.
- Разрешения нет, - ответила Варвара. И добавила: - Но нет и запрета. Кстати, груз нашли.
- Где они?
- Везут.
- Все в порядке? Они никого не убили?
- Та не, только великана Гордона, который их первым обнаружил, успели привязать к верхушкам двух дерев.
- Разорвали надвое?
- Та не, дерева не толстые.

- Почему?
- Сил не хватило согнуть по толще. Хотя, как стало уже ясно, чтобы согнуть одно дерево, они залазили на него вдвоем.
- Да?
- Да. Но они же ж легкие.
- Нет, одна из них в потенциале баба здоровенная, - сказал, лежа на походной кровати Атаман, - я помню еще ее кондиции.
- Ну, мэй би, но другая малютка. Вместе у них все равно очень маленький средний вес. У меня ты смотри какой!
- Какой? - не понял парень.
- Ну, ты посмотри, какая я Баба Здоровенная!
- Да, что есть, то есть. Отличная телка. Наверное, тебя в детстве захватили в плен в Турецком Набеге.
- Ты что, смеешься? Это мою бабушку захватили в Азовском походе. А я уж родилась здесь. Разве ты не знаешь?
- Откуда? Я не пятьдесят и не сто лет назад родился. А только двадцать.
- Это хорошо, что мы родились позже, а не раньше.
- Да, раньше перед походом всех детей и женщин убивали. Чтобы не мучились. Думали, что без мужиков они не выживут. Потом один раз проверили, и оказалось, что мужики, можно сказать, и вообще не нужны. Мы сами с усами.
- Разумеется, - ответила Варвара, - наверно, оттуда и пошла эта поговорка. - И погладила свои приличные усики.

5

София и Даша очухались в овраге, и хотели сначала бежать наверх, туда, где осталась их карета с оружием. Ведь они ехали сюда, чтобы отомстить.
Полгода назад их захватили в плен и предложили на выбор два варианта свободной - как у всех - жизни:
- Публичный Дом, или Бойцовский Клуб.
- Почему именно Публичный Дом? - сказала Даша. - Мэй би, мы будем просто работать официантками.
- Половицами, то есть? - спросил местный Голиаф, по конкретному имени Гордон. И добавил: - Так это одно и тоже.
- Нет, - пояснила София, - мы ни с кем трахаться не хотим, просто будем носить блюда и английское пиво гостям. Так можно?
- Можно-то можно, - сказал Гордон, - да только нельзя.

- Почему? - спросила Даша.
- По двум причинам. Во-первых, английское пиво у нас бывает редко.
- А какое же?
- Только немецкое!
- Мы любим немецкое, - наперебой закричали девушки.
- Во-вторых, - сказал великан, - работая половицами, вы не сможете заработать на выкуп.

- А сколько с нас?
- Двести пятьдесят золотом.
- С обеих?
- С каждой!
- Это много. И да, а нельзя серебром? - добавила Даша.
- Можно. Но только в виде исключения.
- Я согласна на исключение. А ты, Со?
Некоторые засмеялись.
- Нет, я не понял, - спросил Голиаф Гордон, - Со? или Со-Со?
Народ собравшийся у кабака рассмеялся.
- А вторую как звать? Да? Или тоже:
- Да-Да! - и он загоготал еще громче.
- Нет, отличные имена, - сказала, подходя Варвара, - Сосо и Дада. Так и будем их звать.
- Слишком много трахаться я не хочу, - сказала София. - Давай лучше перейдем в Бойцовский Клуб.
- Ты умеешь драться? - спросила Даша.
- А с детства участвовала в кулачных боях. Можно сказать, что я была организатором кулачных боев в своей стране.
- Надо было там и оставаться! - услышала она чей-то голос из толпы. Это услышал ее разговор сам Атаман. Он пробирался сквозь толпу к только недавно выстроенному, еще пахнущему свежим деревом Заведению. Так это и место и назвали. Ибо был спор:
- Опять отдыхать в хибарах, или завести что-нибудь новенькое. Такое более приятное для проведения досуга заведение. И решено было:
- Завести. - Поэтому новое двухэтажное здание и назвали:
- Заведение. - Новое.
- Хорошо, - сказал он, - пусть отрабатывают долг в кулачных боях.
- Мы вообще-то никому ничего не должны, - сказала Даша.

- Теперь должны. И да, вымоешь ноги, и придешь сегодня ко мне сразу после захода солнца. Окей?
- Не-ет! С какой стати? Я же сказала, что записываюсь в Бойцовский Клуб.
- Ах, да! Тогда приходи по любви.
Даша осмотрела Атамана с головы до ног, и обратно: с ног до головы.
- Не знаю, что и сказать, но думаю, больше нет, чем да.
- Я за нее схожу, - выдвинулась вперед София.
Атаман осмотрел ее, как статую Рамсеса Второго, неожиданно встретив ее в пустыне недалеко от Луксора.
- Очень неплохо, - сказал он. И добавил: - Приходите.
Что это означало, было непонятно. То ли приходи, ладно, то ли, хорошо, приходите вместе. Размышления тех, кто так думал, были прерваны возгласом Варвары:
- Только через мой... э-э... бой. Ты обещал, - обратилась она к Атаману, что все, кто хочет до тебя добраться, должны сначала биться со мной.
- Ну, окей, окей, - ответил парень, - пусть приходит после боя.
- Она Баба Здоровенная, - слегка улыбаясь, говорила Варвара, щупая подбородок и руки Софии.
- Мы должны отдохнуть, - сказала Даша.
- Хорошо, - сказал Атаман, - бой начнем после захода солнца при свете костров.
- И да, - сказала Варвара, - обязательно помойтесь. Я не люблю, когда женщины пахнут потом до боя.
А мылись здесь за Заведением, у небольшой речки, поросшей высокими кустами. Однако были здесь, прямо позади Заведения две большие бочки, обтянутые металлическими обручами. Дамы решили помыться в этих бочках. В одной вполне могли уместиться двое, даже трое, но девушки решили мыться отдельно.

6

И одну из них, а именно маленькую, черненькую, черноволосенькую Дада, утащил Голиаф. Так здесь не делается, но парень не мог преодолеть потока своего еще необузданного сознания. Девушка виделась гиганту таким розовым Амурчиком, с соблазнительно вьющимися белокурыми волосами. Он даже на бегу к реке, к зарослям причмокивал:
- Ах, ты мой розовый поросеночек. - Хотя дама больше походила на черную американскую свинью. Хотя и домашнюю. Тоже красивую, но далеко не розовую. Более того, сделав всё то, что только мог представить его необузданный разум, Голиаф не соизволил не только извиниться, но даже не отнес даму на прежнее место. А именно:
- В бочку для продолжения купания. - Может быть, он подумал, что незачем. Помыться можно и в реке. Даша не стала его спрашивать, а только три раза ударила в солнечное сплетение это огромное, неподвижное, храпящее тело. И ничего, Голиаф не задохнулся. Только все три раза недовольно хрюкнул.
- Тварь! - сказала она, и сама стала подниматься в гору.
София даже не заметила ее отсутствия. Она уже пятый раз мылила голову сосновым мылом, которое всегда возила с собой в кожаном мешочке. А мешочек крепила на поясе. Другие возили чай, кофе, а она мыло с тонким ароматом русского леса.
Они думали, что драться ночью при свете костров придется полуобнаженными. Оказалось, еще более того:
- Обнаженными полностью до пояса.
- Ничего особливого, - сказал Атаман, - просто это больше нравится публике. Традиция.
- Они же ж делают все ставки, - поддержала мужа Варвара. И потрясла грудями. Каждой можно было отправить человека в нокдаун. Тем более, если он не очень твердо стоял на ногах, или зазевался, пытаясь разглядеть их более внимательно.
- Ну, окей, окей, - сказала София, - и тоже разделась.
Раздался вздох облегчения. Народ ведь пришел получать удовольствие, а если бы груди оказались маленькими, было бы намного менее интересно. А так они были не меньше, чем у Варвары. А многие посчитали, что и:
- Даже больше.
- Две такие толстые колбасы по столичному, - резюмировал Оглобля, телохранитель Атамана. Левша не считался телохранителем, так только - оруженосцем. Но и он высказался:
- Наверное, с вкусным таким мягким шпиком. - И добавил: - Их либе дих. - Раздался дружный смех.
София подошла к Левше вплотную. Зрачки его глаз сошлись у переносицы
- Насмотрелся?
- Да. То есть, нет!
- Поздно, второй ответ не засчитывается, - сказала Со, и тыльной стороной ладони нанесла Левше удар слева в подбородок.

Глава Вторая

1

Начался бой с Варварой. Почти все поставили на Варвару. Думали, что это шутки, дамочки не смогут драться по местным правилам. А оказалось, правила везде почти одинаковые. Как будто открытие, сделанное в одном месте, разносится по Земле эфирным ветром, и становится известным всем. Хоть в Англии, хоть в Германии. Наверное, и в Америке даже. Вот насчет Японии есть сомнения. Там другие хуки яки. Этим ребятам надо было обязательно устроить Перл Харбор, чтобы перейти к всеобщей обязательной модернизации.
София ударила в живот. И удачно: Варвара согнулась. Но оказалось, что притворилась. И когда София уже хотела провести хук левой, ударила ее головой в подбородок.
Изумленная Со, попыталась выговорить, точнее спросить:
- Разве так можно?! - но не смогла. Ноги заскользили вперед, и Со упала спину. Волосы ее чуть не загорелись от выпавшей из костра головешки.
- Разрешено всё, что не запрещено, - услышала она.
- Значит, будут рвать волосы, и царапать лицо, - поняла она. - Вот если бы на руки можно было надеть перчатки или варежки. Было бы безопасно. Надо над этим подумать.
Тут Варвара взяла ее на плечи. Народ начал скандировать:
- В костер, в костер, в костер! В костер ее! - Варвара бы бросила. А почему нет, если это разрешено. Сгореть не получится, но обжечь волосы, руки, даже лицо вполне возможно.
- Что вы за луди такие! - риторически закричала София. - Надо драться по-честному. - И, видя, что своим обращением вызвала только еще больший смех, извернулась, как змея, и укусила Варвару за ухо.

Оказавшись на земле, София нанесла Варваре, все еще визжащей и держащейся за ухо, резкий удар пяткой в колено. И жена Атамана упала в огонь. Правда, ее сразу вытащили три девушки. Они были ее друзьями. Если бы не эта крайняя опасность, чужие не узнали бы, что эти трое охраняют Варвару. Такова была здешняя тактика:
- Не только чужие - свои не должны знать всех телохранителей Атамана. Или его жены. И знаете почему? Свои представляют опасность не меньшую, чем чужие. Даже большую.
Хотели уже выплачивать ставки за победу Со, но Варвара закричала, что бой будет продолжен.
- Ту минитс, - сказала она, и показала два пальца. - И я разорву тебя пополам.
Объявили перерыв. Атаман в принципе был рад. Он ставил на Сосо.
Бой должен был быть продолжен. И некоторые уже думали, что правильно сделали, что поставили на Со. Но тут произошло невероятное. Прибежал Голиаф, и начал кричать, что эти девки - он указал на София и Дашу - его изнасиловали. Кто-то ему нашептал то ли во сне, то ли просто на ухо, что его могут обвинить в применении насилия к невинной девушке. Атаман этого не любил. Надо было или купить, или выиграть девушку. Нет, иди в бордель, плати деньги и трахай кого хочешь и сколько хочешь. Хоть девять дней и девять ночей подряд. Можно и больше. Были бы деньги. Ну, если силы есть. Вот так хватать, трахать, и как ни в чем не бывало ложиться спать было нельзя. Тем более, раньше самого Атамана или Варвары.
Голиаф решил обезопаситься и первым сообщить о нарушении правил. Мол, обрадовались, что мужик здоровый и набросились на него, пока спал. А он только и понял, что происходит, когда через два часа все закончилось.
- Ну, бред же, чистый наговор! - закричала Даша, когда услышала рассказ Голиафа в исполнении местного дурака-глашатая Яшки-музыканта. Самого-то Голиафа никто бы не услышал, особенно у дальних костров. Для этого и нужен был Яшка-музыкант. Он или так, или под мандолину орал очень громко. Как будто голос внутри него усиливался недавно открытым электрическим магнетизмом. Атаман даже как-то открыл ему пасть, и долго с интересом смотрел внутрь, пытаясь понять, как это делается. Ибо такой голос и ему был нужен до зарезу. А пока что приходилось таскать с собой Яшку.

2

В качестве наказания на одной из дам решено было проверить изобретение Сикорского. Бык.
Девушки провели беспокойную ночь в сарае на сеновале. Сейчас при восходящих лучах солнца они наблюдали через щели между свежими, еще не проконопаченными бревнами, как напротив на площади возводят чудовищное сооружение похожее на эшафот и виселицу одновременно.

Скорее всего, предполагается колесование, - сказала Даша.
- Хорошо бы, - пошутила София.
- Хочешь, я за тебя пойду?
- Так еще точно неизвестно, кого они решили выбрать: тебя или меня?
- Думаю, тебя. И знаешь почему?
- Нихт.
- Меня не будет видно из дальних рядов.
- А-а. Возможно. Не надо.
- Почему?
- Ты сама говоришь, что они не согласятся.
Дамы решили, что приспособление придуманное гениальным Сикорским под названием Бык - это просто плагиат с древнегреческого или древнеримского.
- Мэна просто помещают в этого медного Быка, и начинают потихоньку жарить.
- И зачем? - спросила Со.
- Видимо, Сикор посчитал, что мэн, помещенный в Быка будет издавать звуки.
- Какие? Петь?
- Ноу, это очень сомнительно даже теоретически. Думаю, другие, - сказала Да.
- А именно? - попросила уточнить Со.
- Как-то: выть.
- Выть, - констатировала Со. - А зачем? Кому приятно это слушать?
- Видимо, уже тогда были сделаны теоретические разработки о лечении сердечных ран звуками.
- Каким оружием наносили эти раны?
- Предательством, ревностью, оскорблением, неразделенной любовью. Видимо, древние правители и правительницы были до такой степени ранимы, что тогдашние теоретики поняли:
- Надо их как-то лечить.
- И придумали Быка.
- Да. Он воет, и раны, нанесенные этим Быком, начинают заживать.
- Ужас. Неужели это правда?
- Что? Что так бывает, или что раны действительно заживают?
- Второе.
- Теоретически вполне возможно. Единственное, что меня смущает, это глубина ран. Неужели могут быть такие глубокие болезненные раны, что захочется слушать этот вой, чтобы такая рана зарубцевалась? Неужели они - сейчас я имею в виду уже этих Варвар... этих варваров - так обижаются, если не услышат ответ на пароль:
- Только с моего разрешения.
- Скорее всего, наоборот, - ответила София. - Именно для того, чтобы приучить их к культуре, чтобы люди понимали важность этого Пароля:
- Только с моего разрешения.
- Почему же тогда они так делают?
- Забывают.
- Что?
- Забывают спросить Пароль.
- А когда вспоминают - всё уже кончено. И чтобы напомнить - пусть и с опозданием - ученые придумали этого Быка, - констатировала Даша.
- Думаю, не для этого, - возразила София. - Бык сделан для того, чтобы сделать саму рану. Ведь им же ж всё по барабану, как говорят некоторые подполковники, муштруя солдат. А надо, чтобы люди поняли:
- У вас рана. - Только вы ее просто не замечаете.
- Бык воет и униженный и оскорбленный начинает понимать, что был, действительно, ранен, а теперь излечился.
- Умный народ.
- Не такой умный, как кажется. Ведь это складывалось веками. А потом родится какой-нибудь Ньютон, обожрется яблок, и чтобы как-то оправдаться, захватывает себе все сделанные до него наработки. Так что Бык - это общечеловеческое достижение. Как и Законы Ньютона.
- И мы должны его испытать, - резюмировала Даша. - Мне кажется, я бы лучше полетела на парусной птице с утеса над морем.
- Я бы даже над пропастью, - сказала Со. И добавила: - не могу поверить, что они так бесчеловечески относятся к людям.
И действительно, все оказалось значительно проще, чем они думали. С одной стороны проще, а так-то конструкция была довольно сложной.
Софию уложили на помост, задрали платье, а сверху по конструкции на нее забрался большой черный бык. Так-то, без конструкции, его тяжести никто бы не мог вынести.
Вот это произошло в их первую поездку. А теперь они ехали отомстить за все нанесенные им здесь оскорбления.
А чтобы никто не знал, решили нанять киллера. Одного, но способного справиться, если не со всем поселением, то хотя бы перебить часть. И обязательно:
- Атамана, Варвару, Сикорского и Голиафа.

3

Никто не нашел Дашу и Софию, а Голиаф нашел. Он сел под деревом и запел своим пискливым голосом песню про двух девушек, которых он очень любит, но не знает, где их найти. Но однажды ему очен-но повезло. Он сидел под высоким деревом и мечтал. И мечты сказали ему:
- Далекое бывает очень близко. - Так близко, что не всякий может его увидеть.
Срублю-ка я это большое дерево, и посмотрю, кто там живет. Что за диковинные птицы.
И он начал методично рубить дерево саблей.
В конце концов, девушки не выдержали, и закричали из-за ветвей:
- Окей, окей, мы спускаемся!
- Кажется, птицы разговаривают, - сказал Голиаф и осмотрелся по сторонам.
- Он притворяется, или не понимает, что мы здесь? - спросила Даша.
- Скорее всего, он заметил нас, а сейчас, скорее всего, пугает, - ответила София.
- Значит, он не срубит дерево до конца, и мы не упадем?
- Скорее всего.
- Мы высоко сидим, мне страшно.
- Мне тоже. - И они закричали:
- Хватит, хватит, - мы сдаемся.
Но Голиаф как будто не слышал, и продолжал рубить.
- Ты, глухой циклоп, прекрати рубить, сломаешь саблю.
Бесполезно.
Он прорубил дерево уже на одну треть. Скоро оно должно было повалиться. Голиаф перестал только после слов Софии:
- Закончи стучать по дереву, больван!
- Смотри, подействовало, - сказала Даша.
Они начали спускаться, а Со приговаривала:
- Молодес, молодес, больван.
Едва они ступили на землю, Голиаф нанес Даше сильный удар в лоб.
- За что ты так сильно ее ударил? - спросил София.
- Так не надо было стучать на меня.
- Она не стучала.
- Но хотела.
- И не хотела. По крайней мере, это никому неизвестно.
- Тогда за то, что заставила меня так подумать. Зачем мне волноваться из-за какой-то Матрешки.
- Могу я высказать тебе свое мнение? - спросила Со.
- Да, пожалуйста. Все равно тебе это не поможет. Я сдам вас Варваре. В Бойцовский Клуб. Будете гладиаторами. Для таких баб, как вы, здесь только два пути:
- Или биться, или трахаться.
- Можно я выберу первое?
- Да, можно хоть первое, второе, третье!
- А что третье?
- Третье... - Голи не успел договорить, а может даже, вспомнить свою третью мысль, так как она просто на просто не умещалась на глиняной дощечке его памяти, - Со провела ему правый боковой. Гигант потряс головой, но очухаться вот так сразу все-таки не смог, и упал на колено.
София хотела продолжить, но Даша попросила одолжить ей:
- Этого Коротышку. - Голиаф стоял на коленях, и был с ней почти одного роста: метр пятьдесят. Может чуть больше. Но метр шестьдесят точно не было. Метр пятьдесят пять, может быть.
- Окей. Бей, пока у него голова еще кружится, - сказала Со. Она думала, Даша обеспечит встречу картофельного лица Голиафа со своей коленкой. Но легкая Да прыгнула с разбегу, и опустила две свои подошвы на морковный нос Голиафа.
Потом они потащили его, опутав себя веревками, как волокушу, и положили между двух берез средней величины. Измерили шагами расстояние до каждой, и немного сдвинули Голиафа, чтобы расстояние было одинаковым.
- Как думаешь, разорвет?
- Не уверена. Но толстые мы не сможем согнуть.
- Хорошо, давай привяжем к этим.
Побеседовав между собой, девушки согнули сначала одну березу, привязали к ней одну ногу противника, потом согнули другую березу, и привязали к ней вторую ногу. Они решили, что нагибать сразу две березы не получится.
- В одиночку можно не удержать согнутую березу, - сказала Даша.
- А так?
А так Да сначала залезла на одну березу, кинула веревку Со, и, таким образом, вместе - одна снизу, другая сверху - они смогли согнуть довольно толстое дерево. Ногу Голиафа привязали к вершине. Даша полезла на второе дерево, а София удерживала тело на земле.
- Давай быстрее! - крикнула она Даше.
- А че? Какие-нибудь проблемы?
- Та вырывается!
- Очухался?
- Не, но ему помогает гравитация.
- Кто помогает? - не поняла Даша.
- Да этот Ньютон, открывший Закон Притяжения.
- Притяжения? Тогда это должно не мешать, а наоборот, помогать! - крикнула Да, уже почти поднявшись на самый верх березы.
- Так я и говорю, что несмотря на то, что Ньютон открыл Притяжение, он все равно старается подняться вверх раньше времени.
- Ты права, открыл-то, открыл, но, видимо, открыл мало. Сядь на него всем телом, дорогая, - посоветовала Да. Она спустись вниз, сидя, как маленький медвежонок на верхушке, и они стали привязывать вторую ногу. Но их веса все-таки не хватило. Голиаф начал подниматься раньше времени.
- Вяжи быстрей! - закричала София.
- Сейчас, сейчас. - Но сила берез была все-таки намного больше силы английского математика. Плотно привязать вторую ногу не удалось. Голи начал подниматься, как на воздушном шаре вверх, и наконец, повис между двух берез. Одна его нога была плотно привязана к дереву, а другая болталась на двухметровой веревке.
- Поэтому его и не разорвало, - сказала Даша. И добавила: - Наука.
- Да-а, - добавила подруга, - не так силен этот Ньютон, как его малюют. - Или наоборот?
- Кажется, наоборот, - сказала Даша. - Так-то бы он улетел на Луну.
- Теперь скажут, что мы были втроем.
- А кто третий?
- Ньютон.
- А! Да. Один на один вообще трудно остаться.
Мы живем в развитом обществе.

4

Девушки сели под одним из деревьев, на которых висел Голиаф, выпили вина, положили перед собой запеченную рыбу. С собой у них, естественно, ничего не было. Кроме небольших флаконов с духами. Они висели на золотых цепях, на шее, вместо бриллиантовых, изумрудных или рубиновых ожерелий.
- Кстати, я люблю рубиновые ожерелья, - сказала Даша, и помазала себя из фужерчика духами со вкусом ландыша. У Софии форма была другая. Это был шарик на палочке. И духи имели тяжелый сладковатый запах.
- Тебе не нравится? - спросила София.
- Это вкус колдовства, - сказала Даша.
- Тогда я помажу только голову рыбы.
- Хорошо, я тогда своими помажу хвост.

Дело в том, что рыба Голиафа пахла рыбой, а им это не нравилось. Дамы любили рыбу с травами. С розмарином, орегано, базиликом, тимьяном, лимоном. А так как с собой у них специй не было, решили использовать каждая свои любимые духи. Вообще, конечно, для этого надо иметь привычку. Например, если бы Голиаф сорвался с деревьев, он бы не стал есть эту духовую рыбу. Он даже сейчас, сверху, закричал:
- Уйдите отсюда! Я не могу вынести этой пытки.
Они подумали, что ему больно. Голиаф с трудом держал ногами угол в сто двадцать градусов. А березы тянули его все дальше и дальше.
- А чем дальше, тем трудней сопротивляться этим березам, - сказала София.
- Они как пружины, - сказала Даша. - Но думаю, сейчас он высказался по поводу запаха духов.
- Не любит?
- Нет.
- Тварь.
- Тварь безмозглая. - И они с удовольствием продолжали есть рыбу, политую духами, и пить вино из фляжки Голиафа.
- Его надо добить, - сказала Даша. - Зачем мучиться.
- У него, вероятно, были лук и стрелы, - сказала Со.
- Скорее всего, это уже высокоразвитое общество, - сказала Да. - Они стреляют из ружей и пистолетов. Ты видишь, он висит, и ему все по барабану.
- Лентяй?
- Конечно. Ему бы только трахаться. Разве он будет стрелять из лука. Ты только представь себе, надо успеть выстрелить, когда лошадь подняла от земли все четыре копыта! Это трудно.
- Тогда надо поискать пистолеты. Скорее всего, они у него были.
- Надо шарить по траве, а мне что-то не хочется, - сказала Даша.
- Мне тоже.
- Я хочу спать.
- Я... - Они заснули.
Дело в том, что хитрый Голиаф возил с собой фляжку с усыпляющим порошком, который был растворен в вине.

5

Они проснулись в сарае ранним утром, протерли глаза, и опять увидели, как на площади шло сооружение какого-то сооружения.
- Неужели опять делают Быка? - удивились София.
- А чему тут удивляться? - сказала Даша. - Фантазии-то никакой. - И добавила: - Крепким было вино, я опять хочу спать.
Даша опять заснула, а София не могла сомкнуть глаз, так ей было интересно, что все-таки это будет на площади. И оказалось, это крест для распятия.
- Значит, они верят в Бога, - решила София. И добавила: - А кто в Него не верит? Все верят, но только в разных богов. В Кого, или в кого? верят они.
Скоро кого-то вывели на площадь, и глашатай, Яшка Музыкант проорал:
- Кто хочет спасти этого человека - пусть выходит на бой. - А пока он будет висеть на кресте. И знаете почему?
- Только так у него есть шанс спастись, - воскликнула одна из девушек Варвары. Лариса, так ее звали.
София с ужасом узнала своего киллера, который должен был убить Голиафа, Атамана, Варвару, и еще кого только сможет.
- Неужели они взяли его без боя?! - И она вспомнила, как познакомилась с ним в одном из кабаков.
Они вошли вместе с Дашей. За столами курили и пили, ели Цыплят Табака. Особо упившиеся заказывали Гоголь Моголь.
- Как в песне поется, - сказала София, не поворачиваясь к Даше: - И любил он Гоголь Моголь и Цыплята Табака.
- Между прочим, кабак так и называется.
- Как?
- Гоголь, Моголь и Цыплята Табака.
- Хорошо.
- Только запятую зря поставили.
- Тебе бы руководить Академией Наук.
- Зачем?
- Надо зачеркнуть лишние знаки препинания.
Подошел половой и попросил дам пройти в кабинеты.
- Торопиться не надо, - сказала Даша.
- Да, голубчик, проводи нас к угловому столу, - сказала София.
- Он заказан. Сядьте к другому.
- Как ты с нами разговариваешь, дубина? - спросила Даша.
- Как? - Ладно, на вот те полтину на водку, и веди себя прилично, - сказала София.

- Прилично, - повторил матрос, и согласился. - Извольте, но, учтите, меня из-за вас изобьют.
Здесь все официанты, то бишь, половые были в тельняшках, видневшихся треугольником у горла.
Они заказали вина и два ЦП, как было написано в Меню, с пояснением:
- Чтобы не повторять одно и то же по нескольку раз.
И действительно, не было смысла писать, что здесь Цыплята Табака с розмарином, с корицей, с чесноком, с маринованным луком, уксусом, горчицей, черным и красным перцем, базиликом, даже с табаком. И правильно, ибо, что толку объяснять каждому десятому, что цыплят с табаком у них не нет. Никто не верил. Многие настаивали, что не нет, а:
- У вас нет! - А надо, чтобы было.
- Ну, вот, пожалте, есть.
Управляющий даже советовал владельцу ресторана добавить несколько пунктов. А именно:
- Цыплята с табаком американским. С табаком французским, английским. - Но благоразумно решили пока ограничиться русским самосадом. Тем не менее, люди все равно заказывали.
- Будь они не ладны, - как сказал Управляющий Платон. И знаете почему? Боялся, что его позовут в зал, и кинут это блюдо в рожу. Как несъедобное. Ведь с них взятки гладки. Скажут:
- Думали это вкусно. - Ан, нет. И:
- На те в рожу, на те в рожу! - И ногой, ногой! А потом, пропитанной табачным соусом грудкой. А уж вдогонку крыльями будут кидаться. Пока что бог миловал. Но Управляющий продолжал ждать. И дождался.
Сначала его позвали, чтобы Платоша объяснил:
- Почему занят мой стол?
- Они дали мне рубль серебром.
- Только за то, чтобы ты отдал им мой личный стол?
- Та не, стол пришлось отдать, потому что они дамы. А рубль - это так, только чтобы я передал его вам. В качестве компенсации.
- Ладно, давай его сюда пока что, - сказал парень.
- Так...
- Давай, давай, не буди во мне зверя. - Пришлось отдать. - И да, цыпленка табака и две кружки немецкого пива.
- Вы обычно берете три.
- Меня не интересует, что ты тут делаешь обычно, - сказал угрюмо парень. - Одну английского темного, хочу попробовать.
- Портер?
- Портер так Портер.
- А цыпленка, как обычно?
- Меня... впрочем, а как ты хотел, чтобы было обычно? С чесноком, тимьяном и в конце полить коньяком и поджечь? Тогда пусть так и будет.

Когда этому парню понесли пиво, София щелкнула пальцами и показала половому, что берет это пиво.
- Так заказано, мэм, - испугался официант. Ему показалось, что уговорить эту леди не удастся. Будет драка. - Я сейчас вам принесу, - добавил он.
Она показала полтину серебром. Половой почесал бороду, потом за ухом, и не смотря на то, что тот мужик, которому предназначалось это пиво, ударил кулаком в ладонь левой руки, отдал пиво Софии. И было видно, что лицо у него злое, злое. Как у пуделя, когда он... впрочем, пудель всегда злится.
- Эй! - крикнула Даша. - Кам хире! Плииз.
- Я не понимаю по-немецки, - ответил парень.
- Иди сюда, научим.
- Тем более, это английский.
Парень взял с собой обе кружки, и небрежно проследовал к своему бывшему столу, где сидели эти крали.
- Ты бы мог убить человека? - сразу спросила София.
- Точнее, нескольких? - спросила Даша, даже не дав ему ответить.
- Нет, а что вы удивляетесь? - спросила София. - На вашем лице написано, что вы киллер.
- Это правда? Мы не ошиблись, что наняли вас? - быстро проговорила Даша.
- Думаю, да. Но прежде чем дать окончательный ответ, я должен съесть цыпленка табака.
- Хорошо, - ответила София, - поговорим после.
Они съели уже почти по пол цыпленка, когда в зал вошли трое. Они не проходили в зал, а стояли и внимательно его осматривали.
- Кого-то ищут, - сказала Даша.
- Так меня, - ответил парень. - Кстати, - добавил он, - мы так и не познакомились.
- Даша.
- София. Кстати:
- А вас?
- Я разве не сказал? Так, Граф.
- Граф?
- Просто Граф, что ли? - Дамы засмеялись. А Со добавила: - И если вы им не были, то будете.
- Нет, честно, - добавила Даша. - Если вы для нас сделаете то, что мы хотим, то и мы для вас ничего не пожалеем.
- Я не буду драться с этими орлами здесь.
- Почему?
- Так потом платить придется слишком много за поломку столов, стульев, бой посуды. Да и посторонние люди обязательно попадутся под руку. А денег сейчас, сами знаете, у меня мало. Можно сказать, что очень мало.
- Более того, - добавила за парня София, - совсем нет. - Он бы обиделся за такое предсказание, но не успел. Дама добавила еще раз: - Иначе вы бы не согласились заступиться за нас, рискуя жизнью.
- Да, конечно, - ответил парень, запутавшись в хитросплетениях женской логики. Точнее, он просто не смог проследить ее до конца. Почему?
- Ай!
- Ай-ай! - закричали дамы, ибо на стол упала огромная телячья нога.
- Скоты! - воскликнул Браун, как он представился. - Не могут без бардака. - И отослал ногу назад.
- Удачно! - воскликнула София, и захлопала в ладоши. Ибо нога попала точно в лоб одному из орлов. Во второго он кинул стул, но не попал. Послышался звон битых бутылок и стаканов в буфете-баре.
- Ну, началось, - сказал половой, который их обслуживал. И добавил: - Не могли бы расплатиться сейчас.
- За что? - спросила его Даша. - За то, что нам перебили все блюда? Где мой цыпленок с чесночным соусом и белыми грибами?
- Я не знаю, - ответил половой.
Драка продолжилась на улице.
- Этот мистер Браун нам подойдет, - сказала София. - Смотри, как бросил этого петуха. - А именно так Браун называл поверженных противников: - Петухи.
С каким смыслом, было не очень ясно. Одного он сейчас обхватил широким ремнем за шею и перебросил через себя.
- Как думаешь, он сломал ему шею? - спросила Даша.
- Так нет, видишь, пополз к забору за оглоблей. - И действительно, один петух двинулся на карачках к забору. И ясно, что бежать он не собирался.
Парень отдышался, вырвал из забора кол потолще, и двинулся на Брауна, который успел пригнуться, и дерево просвистев немного по воздуху, смело на своем пути двух других петухов.
- Смори, он знает бросок через бедро с захватом, - сказала София, и толкнула локтем Дашу.
- Ты чё?
- Та ни чё. Смотри внимательней.
- Окей.
Браун упал на поверженного броском петуха, и стал душить.
- Задушит? - спросил половой.
- Та не, отпустит, - сказал Управляющий Платоша. Почти весь ресторан стоял на крыльце и рядом, наблюдали бесплатный спектакль.

Глава Третья

1

- Двести пятьдесят сейчас, остальные потом, - сказала София.
- Остальные это сколько?
- И тебе не стыдно? - Это спросила Даша, поправляя волосы. - Мог бы перечислить эти деньги на мой счет.
- Прости, конечно, я не думал, что тебе надо. Я думал, ты не нуждаешься. А так, конечно, ты этого, - Браун посмотрел на Дашу, - того стоила.
- Чего этого?
- Я хотел сказать: и того и этого.
- Да, ладно, ты, не парься. Отдашься, когда будут.
- Думаю, у меня никогда не будет денег, - ответил парень.
- Почему? - спросила София. - Первую проверку ты прошел. Так что у тебя все впереди.
- Только первую? - спросил парень.
- Что?
- Я говорю, какая была первой, а какая второй?
- Ты прав, конечно, не парься, как сказала тебе Даша, ты прошел, естественно, две проверки.
- Как говорится:
- И драться, и трахаться ты можешь.
- Хотя есть проблемы со временем. Но, думаю, ты потренируешься, и все у тебя получится.
- Вы имеете в виду, в отношении первого или второго? - спросил парень, и потрепал Софию за подбородок. Он только что пробыл полтора часа с Дашей на втором этаже, и теперь чувствовал себя полновластным хозяином жизни. Хотя понял, что Даша работает на Софию. Для нее старалась вытянуть из него все соки, чтобы измерить, сколько же их все-таки у него осталось после драки. И оказывается, силы еще были. - Значит, вы здесь главная?
- Где здесь? - спросила София.
- Среди нас троих, я имею в виду, - ответил парень, и обнял обеих дам.
- Да, ну что вы! Мы, люди, все равны.
- Ну, это-то понятно. Но платите вы?
- Та не, она, - София показала на Дашу.
- Не слушай ее парень, - сказала Даша. И добавила, обратившись к Софии: - Чё ты ломаешься?
- А чё?
- Та ни чё, так всю жизнь в девках просидишь. Ты не думайте, - теперь она опять повернулась к Брауну, - она не совсем не того, а просто все еще иногда стесняется.
- До сих пор стесняется думать про ЭТО?

- Не только.
- Да? А про что еще?
- Про ТО тоже.
- Вы имеете в виду, амазонскую любовь? - решил выяснить как можно больше Браун, но София остановила его попытки сразу найти объяснение всех причин сотворения мира.
- Ты сначала выполни, что обещал, а уж потом можешь протягивать свои лапы до любой точки моего тела.
- Как же так? - удивилась Даша, - ты говорила, что не веришь ни одному человеку, которого не трахнула.
- Нет, нет, - замахала руками София.
- Что нет?
- Наоборот.
- Наоборот? Ну, хорошо. - И Даша, повернувшись к Брауну, спросила:
- Ты готов, Граф? Впрочем, что я спрашиваю, ты к ночи будешь готов, или рано?
- Та не, я уже готов. Прошу прощенья за уточнение, так-то нет, конечно, но с такой леди, как София, могу не выходить из спальни девять дней и девять ночей.
- Серьезно? - серьезно спросила София.
- Я никогда не вру.
- Ладно. Не будем играть в кошки и мышки. Пойдем, поднимемся наверх. Проверим.
- Идите, я посижу здесь, в баре.

2

Долго ли, коротко ли ждала Даша, но в конце концов они поехали.
И вот приехали. Браун теперь висел на кресте.
Когда народ собрался на площади, их вывели. София думала, что им предложат коллективный бой. Они вдвоем с Дашей, а Варвара со своей Лариской. Или, может быть, их будет больше, четверо или пятеро.
Нет, командовала Варвара, и она сказала, что драться будут без перчаток:
- Как обычно. И эта... ты и ты, - она указала на Софию и Дашу.
- Между собой?
- Именно так, между вами.
- Мы не будем, - сказала Даша, разминая затекшие руки. С Софии еще снимали веревки.
- Почему?
- У нее, - Даша кивнула на Софию, - не та весовая категория.

- Прошу прощенья, - ответила Варвара, - но у нас здесь весов нет. И знаете почему?
- Почему?
- Мы никого не вешаем. Только распинаем. - И она показала на распятого, хотя и без гвоздей, Брауна.
Раздался разноголосый смех.
- Нет, а серьезно?
- Она спрашивает, как бывает у нас серьезно, - воскликнула Варвара, указывая на Софию, как несмышленого ребенка. - И добавила: - Я скажу тебе как. Мы просто не следим за диетой! - Ха-ха-ха!
Многие смеялись и похлопывали себя по животам.
- У вас все здоровы, как коровы, - констатировала София, - поэтому вы никого не взвешиваете.
- Именно так, никого просто так не подвешиваем.
- Да бесполезно им объяснять, - сказала Даша, - у них нет весовых категорий.
- Наоборот есть, - сказала Варвара. - У нас все першей катехгории. - Она подняла вверх большой загнутый палец и плюнула на него.
В общем, так, проигравшую мы пускаем в расход, а победительница получает его, - она приложила ладонь одной руки ко лбу, заслоняясь от лучей солнца, а другой указала на висящего на кресте мужика.
Начался бой, как обычно, голыми руками.
- Не царапаться, - сказала София.
- И не рвать волосы, - сказала Даша. - У меня шикарные черные волосы.
- У меня еще более шикарные русые волосы. Я русская, - сказала София.
- Это я русская, а ты больше похожа на Барбароссу. Можно, я после этого боя буду звать тебя Барбаросса?
- Ну, окей. А я тебя тогда Чин-Чин.
- Что такое Чин-Чин? - спросила Даша, обходя София по солнцу. София посмотрела на ее ноги, и погрозила пальцем.
- Мол, смотри, не запутайся в своем длинном платье.
- Это значит, татарчонок.
- Я татарчонок?! - воскликнула Даша, и сделав два шага вперед, провела хук слева. Не ожидавшая этого нападения София вдобавок пропустила и последовавший за хуком джеб, коварный удар в нос.
- Что ты делаешь, сука?! - воскликнула София. - Ты знаешь, что у меня слабый нос, чуть что, сразу идет кровь, и пользуешься этим. Более того, теперь у меня нос неделю будет таким, как у этой вешалки. - И она указала на Варвару, которая выполняла роль судьи.
- Что ты сказала? - удивилась Варвара, и провела Софии еще один хук, на этот раз правый. Потом добавила: - За неуважение к судье.
- Я это запомню, - сказала София. - И когда-нибудь отвечу.
- Зачем перегружать память, - ответила Варвара. - Делай сейчас.

- Сейчас?
- Да без базара, - ответила Варвара, уверенная, что София не будет отвлекаться от боя. Но София применила против Варвары удар, которому научил ее Француз. Японский удар сзади по пяткам. Хуки яки.
Варвара упала, и так сильно ударилась головой, что даже забыла, что она была здесь судьей. Просто выползла из круга, и убежала куда-то, не дожидаясь своих Ларисок.
Оказывается, всех троих ее телохранительниц звали Ларисками, и они были сестрами-близнецами. Можно было считать их:
- Лариска Один, Лариска Два, и так далее. Но какой смысл? Если они одинаковые. Только если их убивать, и считать, сколько еще осталось.
- Лучше сдавайся, - сказала София.
- Я не хочу умирать, - ответила Даша.
- Ну, хорошо, ты не хочешь умирать по-хорошему, тогда я убью тебя, как Спартак убил своего поэта. Ты поэт?
- Нет. Если только поэтесса. Но и то, вряд ли. И знаешь почему?
- Почему? А впрочем, можешь не отвечать. Я знаю, ты любишь науку.
- Которой здесь нет, - сказала Даша, и попыталась провести Софии заднюю подножку, чтобы потом перейти на удушение. Но Софии удалось вывернуться и оттолкнуть свои противницу. И тут же провести прямой правой в голову. У Даши тоже пошла носом кровь.
- Послушай, подруга, - сказала София. - Если ты проиграешь, тебе будет лучше, чем мне. И знаешь почему? Меня отдадут...
Даша не дослушала подругу, и опять провела двойку.
- Что ты делаешь? Они нарочно хотят, чтобы мы бились и веселили толпу. Нет? Тогда получай удар Спартака! - И отбив хук, ударила Даше в солнечное сплетение с близкого расстояния. Как будто пронзила ее коротким мечом римского легионера.
Даша повисла на руках Софии.
- Я умираю, - простонала она. - Зачем ты вынула из меня все кишки, дорогая?
- Так, милая, ты долго не хотела умирать добровольно.

3

Парня сняли с креста, и отдали Софии.
- Нам куда теперь? - спросила она у Варвары. Но та только мотала головой и твердила:
- Ай доунт ноу.
- Ай доунт андэстэнд ю.
- Англичанка траханная, - сказала София, и задумалась. Но Лариски вывели из этого напряженного состояния.
- Идите с баню, - сказала одна из них.
- Это опять туда, в домик, за которым стоят две большие бочки, а внизу течет река?
- Да, река, есс. Река, там рыба.
- Вы тоже англичанки? - удивилась София.
- Да. То есть, нет, мы только учимся.
София уже повела своего Брауна в номера, если так можно сказать, но тут вспомнила про Дашу:

- А ей с нами нельзя?
- Так нет, конечно.
- Почему?
- Так по кочану, - культурно ответила вторая Лариска. - Ее уж увели в другие номера.
- Уж пустили в расход?
- Нет, только собираются, - сказала Лариска Три. И добавила: - Видите, какая очередь стоит?

- Куда? Хотят посмотреть на казнь?
- Кому казнь, а кому и мать родная.
- Ах, вон оно что! Это у вас называется: пустить в расход. Слишком много желающих. Знаете, что? Не могли бы вы мне помочь?
- Не-е!
- Мы по этому делу не специализируемся.
- Нам запрещено, - добавила третья Лариска.
- Кем?
- Так Варварой!
- Кем же еще?!
- Мы не можем.
Когда все трое высказались окончательно, София предложила:

- Я вам заплачу. Более того, ваша Варвара в отключке. После моего секретного приема у нее балда выдает только два ответа:
- Есс и Ноу.
- Вот видите!
- Мы можем нарваться на ее несогласие.
- Вето, так сказать.
- Только если... - Третья Лариса помолчала. Но все-таки решилась и добавила: - Если заплатите, кончено.
- Хорошо, обещаю каждой по полтине.
- Мы уже наслышаны о ваших полтинах.
- Чуть что, у вас на все одна и та же полтина.
- Та не, вы не поняли: каждому.
- Все равно мало.
- Сколько надо?
- По рублю.
- Окей. Договорились, будете ее подменять время от времени.
- Так не пойдет-т!
- Ну, что вам еще?
- Деньги вперед.
- У меня нет с собой. Сами понимаете.
- Ну, на нет, и секса не будет.
- То есть, будет, но только без нас.
- Где я вам деньги возьму сейчас?
- У вас есть.
- Если найдете - берите.
- Мы бы взяли, но не знаем где.
- Прошлый раз мы за вами следили, и видели, как вы несли серебро, и даже, кажется, золото, чтобы их закопать.
- Вместе?
- Может вместе, может отдельно. Мы ни Ку-Ку.
- Что это значит?
- Мы за вами следили в прошлый раз, но, к сожалению, не до конца.
- Варвара нас позвали, и мы так и не поняли, куда вы закопали все ценности.
- Искали потом, искали - а все бес толку. Не нашли.
- Хорошо, пойдемте вместе поищем. И да: помогите мне дотащить этого бугая до вашего сарая.
- Это не сарай, - сказала Первая Лариса.
- Отель настоящий, - сказала Вторая Лариса.
- Здесь все были счастливы, - добавила Третья.
Пришли на место. София попросила девушек:
- Вы пока идите на речку, искупайтесь, а я поищу для вас деньги. По рублю будет достаточно?
- Ладно, хватит.
- Хотя бы по рублю.
- Если не жалко.
София бросила своего киллера в бочку, привязав предварительно под мышками, чтобы не утонул.
- Где бы это могло быть? Ничего не помню! Но деньги у меня, наверное, с собой были. Тут вспоминать бесполезно, - добавила она, - надо просто искать и все. Как будто я не тот, кто их потерял, а та, кто их ищет.
Перекопанной земли нигде не было. Значит, они под бочками. Ну, а где еще? Дама выкинула из бочки Брауна, спустила воду, но перевернуть бочки не хватило сил. Позвать Ларисок? Какой смысл? Они увидят деньги, и всем разболтают. По крайней мере, потребуют заплатить еще за молчание. А если золота много, то попросят намного больше, чем надеялись получить. Как говорится:
- Энд уот эбаут ю?
Помощь пришла оттуда, откуда ее не приходилось ожидать. От Брауна. Он очнулся от солнечного удара, выпил литра три воды, в которой уже помылся, можно сказать, и уперся в бочку вместе с Софией.
- Ю окей? - спросила она.
- Энд уот эбаут ю? - в свою очередь спросил парень.
- Найду деньги - буду чувствовать себя хорошо, - ответила София, и добавила: - Говорите чаше по-русски, вы в России.
- И что?
- Привыкайте понимать с полуслова.
- Ладно. - И парень, как собака, сделал подкоп под бочкой. И они ее перевернули. Он снизу, она сверху.
- Ничего.
- Давайте копать вод вторую.

Но и под второй не было ничего.
- Самое печальное во всем этом то, что теперь придется ведрами таскать воду из реки, - сказала София. - Вы мне поможете?
- Думаю, это не в человеческих силах, - ответил парень.
- Ну, тогда ты ничего не получишь.
- Как это? Ты мой подарок. А не я твой.
- Разве? Я думала, наоборот.
- Нет, мне сказали, что я получу тебя.
- Послушай, какой смысл нам спорить.
- Да, - согласился парень. - Мы же ж любим друг друга. Как говорится:
- Утро вечера мудреней.
- В каком смысле?

- В том смысле, что давай сначала искупаемся в одной бочке, а потом опять подумаем, где взять деньги.

Они вроде уже согласились, уже полезли в бочку, но в ней не было воды. Они все вылили, когда перевернули обе бочки.

- Я вспомнил, - сказал парень, - эти бочки наполняются посредством шланга.
И действительно, только теперь София заметила, что на крыше дома стояли две большие квадратные емкости. Снизу был кран, на который был надет шланг, сложенный кругами на крыше.
- В каждую такую емкость входит не меньше пятнадцати бань, - сказала София. - Так она назвала бочку, у которой один раз уже мылась. И под которыми они искали уже сокровища.
- Двадцать, - сказал парень.
- Откуда ты знаешь?
- Так видно.
- Ну, хорошо, сбрасывай сюда шланг, а я буду наливать воду. Наверно, теплая, уже нагрелась.

- Так надо думать.
- Я и думаю.
Они наполнили обе бани, и парень полез опять на крышу закрывать краны.
- Посмотри кстати, сколько там осталось! - крикнула София. Она не стала раздеваться, и залезла в бочку-баню. Почему? Так она уж давно разделась. Тут никакой одежды не напасешься возиться с этими огромными бочками.
А парень поднялся по лесенке на вторую уже емкость на крыше. В первой воды уже было мало. Ибо ее сюда никто не таскал. Емкости наполнял дождь. А его давно уже не было. Во второй было больше половины.
- Есть! - закричал Браун сверху.
- Ну, окей, окей, спускайся сюда.

- Я говорю, что вижу деньги на дне!
- Да?! Не понимаю, как я могла додуматься до такого способа. Честно, всё забыла. Хотя сейчас, кажется, вспомнила. И да: достань их, пожалуйста.
- Все?
- Так нет, три рубля. Я обещала всем по рублю серебром.
- Так, а мне-то?
- Тебе?! За что?
- Так, а не за что, что ли?

- Честно, говоря, я думала, это ты мне должен.
- Да вы что, неужели вы ничего не помните?
- Что я должна помнить?
- Вы обещали мне пятьсот рублей золотом.
- Да?
- Да.
- Теперь вспомнила. Только не пятьсот, а двести пятьдесят. Половину-то ты уже получил!
- Ладно, хотя бы двести пятьдесят. Я возьму сразу?
- Ты залез в мой бак, в банк, я имею в виду, и я вынуждена согласиться. Бери, конечно.
Они занялись таким сексом, что три Лариски боялись подняться от реки за своими деньгами.
И действительно, как сказала сама София:
- Мы половину воды в нашей бане расплескали.
А парень добавил:

- А вторую половину выпили.
- Так жарко конечно, - ответила она. И добавила: - А то знаешь, я уже начала сомневаться, что это ты. Ну, пока ты про деньги-то, про оставшиеся двести пятьдесят не вспомнил, уже начала думать:
- Ай! Не он!

- Что заставило тебя усомниться во мне? Что нанялся к тебе киллером, а сам оказался в плену, как телок?
- И это тоже. Но главное, у тебя рост не тот.
- Уверена?
- Не уверена, но, кажется, ты был под два метра.
- А сейчас?
- Нет, теперь-то кажется, так и есть: два метра не меньше. И все же, давай я тебя еще раз померяю?
- Как?
- Так локтем. Тогда в тебе было пять моих локтей.
- Хорошо.
- Вылазь из бочки и ложись на траве.
София три раза, ползая на коленях, измерила Брауна. И резюмировала:
- Ты не Браун.
- Нет, ну точно, у тебя совсем другой размер. Если бы здесь была Даша, она бы подтвердила. Научно. Хотя с другой стороны, я не понимаю, как это может быть. Ты не знаешь?
- Точно, меньше? На сколько?

- Так почти на целый локоть!
- Мэй би, ты не правильно запомнила количество локтей. Ты запомнила пять, а их было четыре. Ты записала где-нибудь его данные?
- Чьи?

- Так мои, естественно!
- Нет, так понадеялась на свою отличную память. И, как оказалось, зря. Надо всегда носить с собой бумагу и чернила, как Гомер. Пришло вдохновение - записала.
- Это надо иметь специального писаря.
- Я и имею в виду писаря.
- Ты точно сомневаешься, что это я?
- Не знаю, что и думать.

4

Подошли девушки, три Ларисы. София выдала им по рублю, пообещав еще:
- Получите по полтине, после выполнения поручения.

- Они куда? - спросил парень.
- Надо помочь Даше.
- А что с ней?
- Так пустили в расход.
- Да-а, - только и констатировал Браун. И добавил: - Знаешь, называй меня...
- Как?
- Так, Маркиз, лучше.
- К-как? Ну, мой друг, - опомнилась София, - хотя бы Граф, и то это заслужить надо.
- Понимаете, дорогая, я хочу счастья.
- И ты понял, что счастье это быть Маркизом.
- Я это чувствую.
- Хорошо, я буду называть тебя Маркизом. Но, - добавила она, - обычно к этому слову берут какую-то конкретизацию. Как-то: название земли, доставшейся маркизу по наследству.
- Отличное предложение. А буду Маркиз де Пруаем.
- Де Пруаяр? Нет, нет, прошу прощенья, поняла. Маркиз де Пру ай ем. По-английски это означает...
- Мне везет, - опередил Софию парень
- В том смысле, что прёт, что ли? Мне прёт, - повторила София. - Не по-немецки, не по-английски, и не по-русски даже. Давай будем считать, что это переводится на русский, как:
- Счастливая Земля.
- Ну-у, в некоторых торжественных случаях ты можешь так меня называть. Особенно, когда будешь обращаться от моего имени к кому-то другому, или говорить обо мне какой-нибудь даме. Но так, в дружеской беседе называй меня просто:
- Счастливчик Ем.
- Без Ай?
- Ай означает - есть. Верно? В русском языке не принято говорить:
- Я есть Счастливчик.
- Наоборот, друг мой! Как говорится: ты спутал дядя. Ай - это и есть Я. А есть - Ем.
- Ничего я не напутал, - обиделся парень. - Я не хочу говорить про себя:
- Я. - Просто без я. Есть - и будет означать, что Я - Есть.
- Ну, окей, окей! Чем зашифрованней, тем даже лучше. Счастливчик Эм.
- Лучше Ем.
- Окей. Но теперь уж я точно знаю, что ты не он. Ай! Не он! - и Со притворно упала на траву у бочки. - Маркиз начал одевать ее.
- Ты зачем меня одевать? - очнулась дама от изумления.
- Не беспокойся, я проведу тебя в номера. Вечер, холодает уже.
Через полтора часа, проведенные в счастливой беготне по этажам и комнатам, в ловле и трахании везде, где только можно, и даже нельзя, как-то:
- В лифте и под кроватью, - они успокоились и стали пить зеленый чай с колотым сахаром. Диабета-то ни у кого не было, к счастию. Вы спросите, почему в лифте возникли сложности? Дак, надо было еще тянуть за веревку, чтобы он поднимался. И хоть не высоко, с первого на второй этаж, а одновременно-то задохнуться можно. Через два отверстия дышать еще никто не научился. Впрочем, йоги могут. Но, как говорится:

- Мы-то здеся не японцы. - Хотя, конечно, некоторые хуки яки знаем.
- Почему ты считаешь, - наконец, решил до конца выяснить отношения Маркиз де Пруайем. Или как он сам считал лучше:
- Маркиз де Пруем. - Здесь не было ученой Даши, она бы перевела точнее.
- Он называл себя Брауном. Хотел подсветлить впечатление от своего имени.
- А как, ты говоришь, его звали?
- Я не сказала?
- Нет.

- Так Тёмный.
- Просто Темный?
- Да, такая темная личность. Я предложила ему называться:
- Граф Потемкин.
- Наверное, остался доволен?

- Очень. Но вот, как ты от бабла не отказался. Так же, как и ты говорил, что я должна ему еще двести пятьдесят золотых. Поэтому я и подумала, что ты это он. Но теперь я понимаю:
- Вы его убили.
- И значит, ты это и есть Атаман этого войска.
- Если бы я не услышал это от вас, ни за что бы не подумал, что вы способны так глубока мыслить и страдать. И кстати:
- Он еще жив. Хотя я бы на его месте жить с таким имечком не стал. Что это такое? По-тем-кин! Очень подозрительное имя для графа. Сейчас его пытают, чтобы признался, что он нашел в этом страшном имени.
- Пошлите, пожалуйста, кого-нибудь, пусть прекратят. Это я придумала для него достойное имя. Так-то его фамилия была народная, даже простонародная:
- Темнота.
- Киллер Темнота, - резюмировал Де Пруайем.
- Но вы пошли, пожалуйста, кого-нибудь, - опять не совсем по-русски повторяла Со.
- Так некого. Да ты не беспокойся, дорогая жена, там у них сейчас перерыв. И он, следовательно, тоже отдыхает.

Глава Четвертая

1

- Жена?! Прости, но я замужем.
- Так я и есть твой муж!
- Не-е! На этот раз ты меня не обманешь. Хотя рост у вас одинаковый, маленький, но он был некрасив и вздорен, а ты великолепен. Более того:
- Ты живой. Очень живой, а он уже некоторое время очень мертвый.
- Та не! У тебя несвежие сведения, дорогая. Я бы вообще еще раз обвенчался с тобой, но это, говорят, не рекомендуется. Боюсь, как бы ты мне, действительно, не неповерила, а эта Темная Личность питала бы надежды на твою законную любовь.
- Так значит, ты Петр Третий?! - Ахнула Со, и упала без чувств, успев, правда, крикнуть на прощанье:
- Ай! Не он, не он!

Лариски пытались уговорить народ:
- Прекратить это безобразие.
- Прошу всех разойтись, - добавила Лар Два.
- Да пошла ты, коза! - послышалось из задних рядов. Из очереди имеется в виду.
- У нас поручение от Царицы, - подняла руку вверх, ладонью к очереди Лар Три. Сразу послышалось:
- Твоя царица в кустах!
- Что это значит?! Вы и ее, что ли, пустили в расход?!
- Та не, шутка, - ответил парень по кличке, а скорей всего, даже по фамилии Творог. - Она в больничке.
- В какой еще больничке? Что ты несешь, Сметана?
- Я не Сметана, ты спутала, Крошка.
- Действительно, он больше похож на Творога, - сказала Лариска Два.
- Короче, слушай сюда, твоя Варвара в лесу, в шалаше у старухи колдуньи Изергиль. Или вы не слышали еще, что она никак не придет в себя после боя с той залетной Куклой Сосо?
- Им бесполезно объяснять, что теперь у нас две царицы, - сказала Лариска Один.
- Как я уже сказала, или пыталась сказать, - сказала Лариска Три, - мы хотим не совсем запретить это... этот концерт, а готовы найти некий компромисс.
- Лучше говорите на русском, леди, - крикнул Творог, - здесь нет умников.
- Мы сами готовы принять в этом участие, - сказала Первая.
- По полчаса с каждой, - подтвердила вторая.
- Хуже не будет, - добавила Третья.
Многие были не против. Как сказал Творог:
- Мы не против. - Но те, кто раньше с нею был, наговорили такого, что те, кто уже стоял в сенях, близко к цели, зароптали.
- Ладно, - сказали Лариски, - те, кто уже в сенях, пусть пройдут по старой колее, а остальные пусть тоже не расстраиваются:
- Очередь пойдет в три раза быстрее.
Наконец Дашу отпустили.
- Беги скорей в Подвал, и скажи, чтобы прекратили пытать киллера, которого они поймали.
- Пусть его не трогают до специального указа Атамана.
Даша быстро пошла в указанном направлении. Это должен был быть большой подвал под землей. Примета места:

- Дерево с кукушкой.
- Дойдешь до дерева, и пять шагов вперед, - сказала Лар Три на прощанье.
Поляны все не было. Даша хотела бежать, но не могла. Наконец, она увидела дерево.
- Пять шагов куда? - Даша поворачивалась в разные стороны, стараясь угадать, где вход. - Не спросила, - сказала она. И добавила: - Да разве в такой ситуации учтешь все детали? Нет, конечно. - Она сделала пять больших шагов за спину кукушки, и повернулась кругом. Кукушка начала опускаться вниз.
Даша спустилась по лестнице. Почти все обернулись в ее сторону. Только палач по имени Толстый Фред продолжал невозмутимо смотреть на клещи, как будто мог своим взглядом помочь им быстрее раскалиться до бела.
- Начинается предпоследний акт трагедии, - сказал Толстый Фред, не оборачиваясь назад.
- А нельзя узнать, какой будет последний? - спросил киллер Потемкин, который был привязан к столбу с поднятыми вверх руками.
- Последний это неизвестность, - сказал Оглобля.
- Я бы обязательно, что-нибудь добавил, - сказал сидящий с ним за одним столом Левша, - но не могу. Нечего просто. Ибо это отлично сказано:
- Впереди только неизвестность.
Ребятам как раз только что поджарили на этом же огне куропатку и большого тетерева. Куропатка считалась:
- Заместо мяса. - А тетерев, как:
- Хлеб.
Молодая Агафья поставила на стол бочонок холодного английского пива и четверть французского:
- Боржоми, - сказала Агафья.
- Так не Боржоми, - в десятый раз поправил Агафью Левша, - Бордо.
- Стихи не запомнила, что ли, которые я тебе дал, - сказал Оглобля.
- Так помню.
- Ну, прочти.
- Забыла.
- Так прочти по бумажке.
- Я ее потеряла.
- Ты у меня получишь по рогам, коза!
- Не ругай ее, - сказал Левша. - Дай я объясню.
- Объясняй.
- Записала бы на бересте. Небось не потеряла бы, пока не выучила.
- Так я сама уж догадалась. И записала их на бересте.
- Что значит, Их? Говори просто:
- Стихи.

- Ой, не люблю я это слово, милый мой, - ответила Агафья.
- Почему? - не понял Левша.
БолИ Оглобля тоже удивился:
- В чем дело?
- Там про любовь. Если не буду читать с листа, с бересты, я имею в виду, могут подумать, что это я сама влюбилась, - ответила девушка.
- Ну, и что?
- Так, а какая страсть-то в этом? - не понял и Оглобля.
- Ну, как вы не понимаете? Чай стыдно.
- Я не понимаю, чего тут стыдного? - сказал Левша. А Оглобля добавил:
- Действительно, я тоже не андестенд.
- Ну, как вы не понимаете? Будут думать, что это я лично, а не поэт или поэтесса, сзывает всех на свою вечеринку.
- Ну и что?
- Я бы так и не против был, если бы ко мне все пришли, - сказал Левша.
- Вы, может быть, и не против, а я не хочу, чтобы меня все трахали.
- Так никто так и не подумает, - сказал Левша.
- Ну, как же не подумают, если я не с бересты читаю, а ору от души во все горло? - вопросом ответила Агафья. - А хочу! Я лав ю! Что это, если не прямой призыв:
- Приходите все сегодня ко мне ночью?
- Ладно, - махнул рукой Оглобля, - читай с листа.
- Мне Боржоми надоел, полюбила я Бордо превосходнейший французский, - сказала без запинки Агафья, глядя в бересту.
Левша взял у нее бересту.
- Ну, что ты врешь, - сказал он, - здесь ничего не написано!
- Так олух ты царя небесного, - ответила Агафья. И добавила: - Не всяко слово в строку пишется, но в голову нашу переносится. Для мыслей-то береста не нужна. Не понятно?
- Мне нет, - сказал Оглобля.
- А я все понял, - сказал Левша. - Лицемерка.
- Не лицемерка, а артистка, - сказала Агафья.
- А есть разница? - спросил Оглобля.
- Ладно, - резюмировал Левша: - Наливай, коли так. Только повтори для мозгу-то, чтобы был готов, своё признание в любви к Бордо.
- Я лав ю, Бордо, мой милый, превосходнейший.
- Сказала бы лучше по-французски.
- Еще не выучила французский. Я вам не полиглот какой-нибудь. Сказала же:
- Люблю одного.
- Кого?
- Так вот его. - И Агафья указала на прикрепленного к столбу богатыря.
- Брось, брось, твоя любовь ему не поможет, - сказал, все еще стоя спиной Толстый Фред.
- А моя? - спросила Даша, присутствие которой никто так и не замечал. Здесь было темно. Не очень, но полумрак был настоящий.
Все замерли.
- Ну, че застыли, как статуи? - сказала Даша. - Испугались, что застала вас врасплох? А знаете, почему так получилось? Не надо тут бесплатные спектакли разыгрывать, да пиво с Божоле глушить бочками. Более того, вы должны были охранять подозреваемого, а не пытать. Ду ю андестенд ми?
- Мих либе дих, - выдал первую попавшуюся фразу Оглобля.
- Тогда отпустите его сейчас же. Отвяжите, отвяжите его, - Даша кивнула на Потемкина.
- Я против, - сказал Толстый Фред. - И знаете почему? У меня приказ Варвары, пытать его как можно дольше, чтобы сказал все. И даже более того.
- Так я и пришла, чтобы отменить его.

- Окей, я согласен. Но тогда у вас должна быть, подписанная Варварой охранная береста.
- Нет.

- Нет? Тогда скажите просто пароль. Это одно и то же, - сказал Фред.

- Послушайте, как вас там?..
- Фред, просто Фред.

- Так вот Толстый Фред, - сказала Даша, - я не знаю никакого пароля.
- Я сказал, зовите меня просто Фред, а вы нарочно назвали меня Толстым. Зачем? Это первое. И второе:

- Если у вас нет пароля, то отвечать на первый вопрос не обязательно. Вы просто займете место у того же самого столба, только с другой стороны. Последний раз спрашиваю:
- Пароль?
Все затихло, было слышно только, как трещит огонь, облизывая уже белый металл.
- Брось ты, Фреди, - сказал Левша, - давай сядем, как люди, обсудим. Ведь хорошая дама, ученая на вид. Авось, все выяснится к лучшему.

- Авось, это, конечно, выход, но не для меня, - сказал Фред. - Я не буду ломать голову над проблемами, которые еще, тем более, никто не поставил. Какие проблемы? Мне очевидно, что это шпионка. Может быть, даже диверсантка. Вы не смотрите, что она невысокого роста. Многие японцы выполняют свои хуки не ростом, а весом своего маленького, но если измерить, то довольно тяжелого веса. Вот представь себе, Оглобля, или хоть ты, Левша, что будет, если вас шлепнуть трехпудовым молотком?
- А в ней три пуда будет? - спросила Агафья.
- Ты-то помолчи, Агафья, - сказал Фред.
- А то что?
- Ни хера, да луку мешок, - огрызнулся Фред.
- Вот и видно, мил человек, что сам ты не разбираешься в приказах, - тут же вставила Даша.
- А я говорю, говори Пароль, или я сделаю из вас с ним, - он кивнул на Потемкина с кляпом во рту, - Двуликого Януса.
- Подожди, Фред, - опять заговорил Левша, - давай... - Но палач прервал его:
- Да слышал уже:

- Давай, сядем, как люди, поедим, закусим...
- Та не, - перебил в свою очередь Левша, - не поедим, закусим, а:
- Выпьем, закусим.
- Тебе бы все пожрать, Фреди, - негромко сказала Агафья. Но Толстый Фред на этот раз проигнорировал ее замечание.

2

- А не хотите ли, разыграть пари? - спросила Даша после трех больших рюмок Бордо. Кстати, прежде чем выпить она спросила:
- Это Божоле? Нет. А то от Божоле меня мутит. Бордо? Выпью. Вместе с Пушкиным.
- Что за пари? - спросил Толстый Фред, закусывая очередной перепелкой, которых он сам опаливал над клещами, приготовленными для Темного Брауна. А потом жарил с чесноком и розмарином, поливая коньяком. Он хотел попросить жарить Агафью, но эта девица замаха руками.
- Ты грубиян, я ничего делать не буду, - сказала она.
- Отвяжите его, - сказала Даша, и показала большим пальцем назад, через плечо.
- Пароль.
- Отвяжи, я сказала!
- Пароль?
- Да отвяжи ты, - наконец не выдержал Оглобля. - Отметелим их, успокоятся, опять привяжешь.
- Правильно, - поддержал напарника Левша.
- Теперь уже не могу.

- Почему?
- Она первая просила, - Фред указал на Агафью, - а я отказал. Теперь обидится, если соглашусь по вашей просьбе.
Но драка все-таки началась. По просьбе Фреда Даша передала ему горсть тетерева. Вместо хлеба. Но не просто передала, а можно сказать бросила в лицо. Даже не бросила, а заткнула ему рот рукой с мясом тетерева. И сделала это со словами:
- Жри, скотина. - Так это ласково, без принуждения. Но Фред почему-то цапнул ее за руку.

- Ну, а зачем ты шлепнула его лапой, когда он открыл рот для принятия пищи? - спросил Оглобля.
- Хотела пропихнуть подальше, - хихикнул Левша.
- Она хотела, чтобы он поцеловал ей ручку, а Фрю стал кусаться, - сказала Агафья.
За работу у горна Фреда иногда называли:

- Горняк. - Так вот Горняк взял за ногу большую куропатку, которая стояла на середине стола, и с размаху ударил этой куропаткой Дашу. Да, так прямо по лицу и хрястнул.
Девушку как будто вынесло со скамьи, на которой она сидела рядом с Фредом, ураганом.
Все молчали. После такого страшного удара никто минут мять не мог проронить ни слова. Язык как будто прирос.
- Что с ней?

- Наверное, умерла.
- После такого удара не выживают
- Я смотрела, она жива, - сказала Агафья. - Даже глаз один был открыт.

- И что в нем?
- А что в нем может быть?
- Не знаю, что ты увидела.
- Так месть, естественно, - констатировала Агафья.
Фрю только тяжело вздохнул. Как будто хотел сказать:
- Не выдумывайте. - С ней все кончено. Но тут Оглобля, который сидел лицом к месту казни, точнее, пытки, поднял голову и присмотрелся к происходящему.
- Что она делает? - спросил он, прищуриваясь против света.
Левша прикрыл глаза ладонью.

- Не вижу. Нет, подожди, вижу.
- Что?
- И знаете, что? Она отвязывает его.
- Кто отвязывает? - спросил Фред. - Кого отвязывает? - И, не оборачиваясь, спокойно продолжал пить вино, и есть перепелку и куропатку. Иногда брал немного тетерева вместо хлеба. Сам хлеб он в последнее время старался не есть, чтобы не жиреть больше нормы. А норма у него была восемь пудов.
- Она уже отвязала ему все! - ахнула Агафья. - Одна нога только еще привязана. Кажется, узел запутался.
- А глаза? - спросил Фреди.
- Что глаза?
- Глаза, она ему развязала?

- Нет, и кляп даже не вынула изо рта.
- Успею, - сказал палач, выпил еще вина, встал, захватил горсть тетерева, и перешагнув лавку, двинулся к столбу, у которого суетилась Даша. Иногда она хваталась за бок, который ушибла при падении. Но было видно, что ничего страшного. Или в горячке она пока не чувствует сильной боли.
Фреди подошел к Потемкину, но не смог даже дотянуться до кляпа. Фреди хотел спросить:
- Какие вопросы? - Он тут же получил подсечку слева, закачался, попытался вырвать ногу из зацепа, запрыгал на одной ноге, но тут Даша его толкнула, и Фрю грохнулся с помоста на пол.
Оглобя и Левша тут же встали и тоже побежали к столбу. Они все-таки здесь не прохлаждались, а были охранниками.
Даша, придерживая одной рукой бок, другую подняла ладонью вперед, как бы предлагая сначала поговорить, а уж потом, если ничего не выйдет, приступить к боевым действиям. Ребята решили больше не церемониться, и Даша поняла это. Ей удалось нанести удар первой. Даже два. И оба одному Левше. Тот не упал, но отошел назад в легкой задумчивости.
Даша спряталась от Оглобли за столб. Охранник забыл, что у Потемкина привязанной осталась только одна нога, и полез за Дашей прямо мимо столба. Но киллер ударил его по ушам обеими руками, а потом, когда Оглобля сделал два шага назад - прямой ногой в пах. Оглобля сбил приближающегося Левшу. Но уже поднялся Фред.
- Развяжи меня быстрее! - крикнул гигант Даше.
- Я не могу развязать узел!
- Возьми кинжал, и обрежь веревку.
- Где?
- Я бы тебе сказал где, если бы свободен. Кстати, сегодня вечером, ты что делаешь?
- Буду просто гулять. Надо отдохнуть.
- Могу я тебя пригласить?
- Вместе с Со?
- Нет.
- И правильно. С ней сейчас лучше не связываться. Я согласна, но только без секса.
- Почему?

- И знаешь почему? Во! - Даша провела рукой по горлу. - Нет, я в принципе-то не против. Но, извини, сегодня, вряд ли. Тем более, нам еще уйти отсюда надо. Ты не бойся, бей их. Тебя на самом деле освободили, сняли все подозрения.

Они нарушают закон.
- Кто меня освободил?
- Сам Атаман, этот, как его?... Забыла. Ну, не важно, тебя освободили. А эти олухи требуют подписи, или пароль от самой Варвары.
Даша не успела перерезать веревку. Фред отшвырнул ее, и поймал ладонью кулак Потемкина.

3

Даша перерезала веревку, развязала глаза Потемкину, и вынула кляп изо рта. Они бежали в лес.
- Лучше бежим, - сказала она, - здесь бесполезно искать справедливости.
- Ну, мы им здорово дали, - сказал радостно Браун. И добавил: - Надеюсь, мне заплатят все сполна.
- Разумеется.
Когда Браун ударил еще раз рассвирепевшего Фрю, тот отлетел прямо к огню. И даже чуть не свалился в самое пламя. Он сильно обжог себе руку, а также жопу. Сначала Фреди залез в большую бочку с водой. Потом, как ни в чем не бывало, как будто никого, кроме него и Агафьи здесь не было, лег на широкую лавку, на которой он не только здесь завтракал, обедал, полдничал и ужинал, а также пил чай на ночь, но и пытал присылаемый сюда лудей. Некоторых бил, некоторых трахал. Предварительно Фрю разделся до гола, и попросил Агафью, помазать его мазью с медом.
Левша убежал в Поселок звать на помощь, а Оглобля сидел в углу недалеко от помоста, и раскачивался из стороны в сторону, держась за голову.
Он подошел к Брауну, когда тот был еще привязан к столбу за одну ногу, и сказал:
- Разреши, я сниму повязку с твоего лица. И знаешь зачем? Чтобы ты запомнил мое, и рассказал потом на Том Свете, чтобы они меня как можно дольше не ждали? - И добавил: - Юберзезецен зицен зах?
- Это, что, по-татарски? - спросил Браун. Но про себя, разумеется, так как кляп все еще был на месте, у него во рту.
А вот теперь Оглобля снял с киллера платок, закрывавший глаза, и вынул кляп. Правда, с трудом. Фрю очень глубоко зашпаклевал его в пасть Потемкина.
- Каковы будут ваши первые слова после долгой разлуки с родной речью? - обнажив белые крепкие зубы, спросил Огл.
- Посмотрел?
- Да, - еще больше растянул губы в улыбке Огл. И хотел уже двинуть кулаком в глаз киллеру, но Браун успел первым. Он ударил лбом.
Оглобля закрылся руками и отступил. Подошла Даша, повернула Оглоблю, и провела бросок через себя, встав на колени, когда мужичина уже был натянут на ее спину, как шкура убитого врага. Это была сцена почти из жизни индейцев Майя.
- Ну, а иначе эту Оглоблю не согнешь, - сказала она. Парень улетел с помоста, ударился спиной, а потом и головой прямо в угол.
На ночь они устроились в шалаше, который построил из ветвей деревьев Браун.
- Проходи.
- Куда?
- Туда.
- Там не мало места?
- Тебе хватит.
- А ты?
- Я с тобой. Если ты, конечно, не против.
- Ты так говоришь, как будто я без сомнения должна быть за.
- Так естественно, я тебя спас, и теперь надеюсь расплатиться.
- Ты слишком меркантилен. Все деньги, да деньги. Более того, я согласна, но только без денег. Это раз. И во-вторых, ты должен понять, что это я тебя спасла, а не ты меня. Понял?
- Не могу.
- Почему?
- Дело в том, что я уже приготовил костер, и хотел прыгать через него, а с твоей вводной не могу. И знаешь почему? У меня нет никакой заинтересованности быть счастливым.
- Чего же ты хочешь?
- Скажи, что это я тебя спас.
- Ну, окей, окей! Ты меня спас. Но...
- Вот?
- Что, вот? Ах, вот! Что, что. Понятно. Если я тебя спасла, Сосо даст мне премию.
- А если я тебя?
- Тоже даст, но меньше. Поэтому при встрече с этой Софией, скажешь, что это я тебя спасла.
- А я останусь без премии, - констатировал парень.
- Нет, почему же. Мы поделим мою.

- Как?
- Тебе четверть, а мне остаток.
- Не-е! Только пополам. А то я буду чувствовать себя униженным и оскорбленным.
- Как хочешь. Но половину я тебе отдать не могу.
- Почему?
- Это много.
- И никак нельзя поделить?

- Так можно. Но не знаю, согласишься ли ты.
- Соглашусь, лишь бы это была половина.
- Ты очень добр. Не хочу тебя как-то ограничивать. Хочешь, потянем жребий?
- Хочу.
- Твоя длинная - моя короткая. - Она спрятала две травинки за спину. - Ну?

- В правой, - сказал герой.
- В правой от меня, или в левой от тебя?
- Ну, начинается! Впрочем, это одно и то же. Давай мою длинную.
- Хорошо, бери.

Он взял длинную травинку, рассмотрел на свет полной луны, и проговорил:

- Что она означает?
- А что бы ты хотел? Золото?
- Я бы хотел быть Графом.
- Граф Браун?
- Графом Потемкиным.
- Ну, окей, именно это ты и выиграл.
- А что было во второй руке?
- Тебе интересно?
- Да.
- Так ничего особливого.
- А все-таки?
- Не скажу.
- Скажи.

- После.
- Скажи, а то не буду прыгать через костер.
- Хорошо. Только на ухо.
- Ты считаешь, что разделила приз пополам?
- А ты?

- Я... я согласен.
- Сексом будем заниматься?

- Я вроде уже и так доволен.
- Я тоже.
- Давай прыгать через костер?
- Ты прыгай, а я посмотрю.
- Ты обиделась? Ну, хорошо, где ты хочешь? У дерева?

- Ну, давай сначала у дерева. В качестве прелюдии.
Парень вздохнул.
- Че ты вздыхаешь?
- Тебе показалось.
- Ты устал, что ли?
- Так нет, я ждал тебя, и рад, что вижу.
- Ну, смотри. И запомни, ты всегда должен оставлять немного сил для меня.

- Немного, это сколько?
- Вот сейчас мы займемся сексом у дерева, потом в шалаше, а под утро ты будешь прыгать через костер. Сил хватит?
Парень молчал.

- Что ты там считаешь?
- Так придется все делать по науке, а то до костра я не дотяну.

А с восходом солнца Граф Потемкин разбудил Дашу.
- Ты, что, в конце концов, очумел? Я в такую рань никогда не встаю. - Она поднялась на локте. - А кто там ржет?

- Так лошади. После того, как я попрыгал через костер, а ты, наконец, заснула, я сбегал в Поселение, и украл свою тройку. Так что, прошу Графиня, карета-то подана.
- Я должна одеться. Ой! вспомнила, у меня ведь ничего нет. Ты разорвал все мои одежды.
- Я куплю тебе новые.

- А сейчас мне так, что ли, идти?
- Так я не против, иди, конечно. До кареты недалеко.
- А там?

- А там видно будет.

Глава Пятая

Они подъехали к гостевом домику, когда солнце уже взошло, но все равно было еще слишком рано. Рано для чего? Рано еще было петь такую песню, с которой они подкатили к этому двухэтажному зданию. А именно:
- Не для меня весна придет!
Не для меня Дон разольется!
Ой, сердце жалобно забьется!
Не для меня, не для меня!

- Уот? Что случилось? - спросила, высунувшись в окно, и протирая глаза, София. А ее парень в одних шортах выбежал на крыльцо с двумя пистолетами в руках, и двумя за поясом. Это были новые, не кремневые, а капсульные, надежные пистолеты.
- А самое главное, - сказал Атаман, - выстрел происходит без задержки. Так что сдавайтесь, ибо времени передумать у меня уже не будет.
- Ты что? Это же мы! - выкрикнула из окна кареты Даша.
- Кто мы? Более того, если мы знакомы, ты должна знать, как меня зовут.
- Так естественно, - ответила дама, и вылезла из кареты. В чем была, в том, как говорится, и вылезла, а именно: безо всего, голая.
- Вот это рыба! - восхищенно воскликнул Атаман.
- Не понимаю, что здесь удивительного, - ответила Даша, - неужели ты меня еще не видел? Я думала, ты, как все.
- Нет, - ответил парень. - Я, как обычно - последний.
София выбросила из окна бархатное платье.
- Наконец, я тебя узнала, - сказала она, - а то могла бы и выстрелить. - В руке у нее был пистолет. - Возьми платье, оденься, а то с утра комары здесь кусаются.
В карете София пила кофейную пенку из фляжки и молчала.
- О чем ты думаешь? - спросила ее Даша.
- Не могу вспомнить, зачем мы сюда приезжали. Честно.
- Так потрахаться. Зачем еще?
- Ты тоже не помнишь?
- Думаешь, было еще что-то?
- Кажется, было.
- Что бы это могло быть?
- Не знаю.
- Я тоже ума не приложу. Более того, я не понимаю, зачем мы уезжаем? Мне здесь понравилось.
- Я даже не сплавала на ту сторону.
- Я тоже.
- А ты вообще, где была?
- Так...
- Забыла? Вот и я тоже:
- Все помню, а зачем приезжали - забыла.
- Да забудь.
- О! кажется, вспомнила. Мы хотели отомстить.
- Кому?
- Так вот ему, - София показала большим пальцем через плечо, - сидит на козлах вместе с долбанным киллером.
- Почему долбанным?
- Потому что долбил, долбил, что всех здесь грохнет, а толку?
- Никакого?
- Никакого абсолютно. Даже не трахнул ни разу. Где был? Неизвестно.
- Н-да.
- Что?

- Я говорю:
- А платить все равно придется.

- Понятно. Вот, если он тебя все это время трахал, то ты и плати.
- Может быть, ты не в курсе, но он уложил троих.
- Палача Фрю, Оглоблю и Левшу.
- А Варвару?
- О! эта осталась почти в коме. Перестала узнавать даже знакомых.
- Жаль, что я не успела попросить ее спеть по-немецки, - сказала София.
- По-немецки? Это как?
- А ты не знаешь?
- Нет, еще не пела.
- Для этого надо лечь на спину, поднять ноги под прямым углом, и петь.
- Как Мар Ди?

- Ты слышала?
- Слышала, но никогда еще не видела.
- Увидишь. Я ее пригласила на праздничный концерт.
- Всё?
- Да. Разве это не интересно?

- Интересно. Надо где-то записать, чтобы в следующий раз не забыть, чтобы она нам так и спела. У тебя есть блокнот?
- У меня? Это у тебя блокнот, а у меня... что у меня?
- Вероятно... нет, я пока тоже не знаю. Кстати, ты зачем его взяла с собой? - добавила Даша. - Она тоже большим пальцем показала назад, туда, где сидел рядом с Потемкиным Атаман. - Можно, я шепну тебе на ухо? - София кивнула. - Хочешь казнить его на дому? Заманила, а там... хлоп! И без рук, без ног, а еще живой.
- Не понимаю, зачем?

- Ты передумала?
- А я так думала? Нет, - добавила София, - я обещала ему звание Маркиза.

- И он его получит?
- Почему бы нет? Конечно, получит.

- За что?
- Он заслужил.
- Тогда и второму что-то надо дать. Я обещала, что ты обещала ему Графа.
- Не много?
- Так нет, конечно.
- Ну, окей, окей. Только не понимаю, как он мог это заслужить без меня.
- Ну, еще насладишься, насладишься.
- Обещаешь?
- Обещаюсь, конечно. На все сто пятьдесят.
- А больше?
- А может, и больше.
- Насколько?
- Что?

- На сколько больше?
- Ой, да на много.
И вот так скакали они, граф да графиня, маркиз да герцогиня. Точнее, принцесса, и даже более того.

2

- Что-то случилось, - сказала Даша, когда они уже почти подъехали к Летнему Дворцу.
- Что бы это могло быть? - задумчиво спросила Со.
- А ты не знаешь?
- Нет вроде.
Граф Панин на полусогнутых подбежал к карете.
- Что случилось, Панюша? - сказала Со. И добавила: - Я не могу отлучиться на неделю, а здесь, что, уже началось восстание?
- Прости, я не могу говорить, - сказал Граф, покачиваясь на кривых ногах у окна кареты. - Вот он пусть расскажет.
- Беда, мать моя! - выдохнул подошедший Разумовский.

- Не спеши, говори по слогам Кирюша, - улыбнулась Со.
- Спасибо, дорогая, спасибо, что не назвали Кирюхой.
- Ну, гут, гут, конечно, ты Кирил. Прости, забыла за время отдыха:
- С одной или с двумя лэ тебя величать?
- Да не надо с двумя, сама ведь потом запутаешься. Зови, как Троекурова:
- Просто Кирила.
- Без второго лэ, но зато с лишней а, - высунулась в это же окно Да. На самом деле Да, Даш, и даже Даша, была ее фамилия. Но так как многие путали еще имена и фамилии, то здесь ее обычно звали:
- Романовна. - Или еще проще:
- Ром.
- Вот действительно, - говорили многие, - мы путаем имена и фамилии, а они ввели еще и отчества. Звали бы купцов по отчеству-то. Их Петр наградил этим отчеством, вот пусть бы и мучились:
- Запоминали.
- Ты помолчи пока, Ромка, - строго сказала Граф Панин, - ты, как говорится, еще не член.
- Что? Что?! Что ты сказал, Пантюха? - Даша вылезла из кареты через другую дверь, и попросила Графа повторить свои подлые слова.
- Нет, - Панин встал в стойку, - ты хочешь драться? Давай.
- Я буду секундантом, - сказала София, и тоже вышла из кареты. Разик подал ей ручку.
- Спасибо, Разумовский, я думала, никто уже не предложит мне руку.
- Все заняты только своими амбициями, - Гетман кивнул на Панина и на Романовну. На Дашу, имеется в виду. Хотя бы разобрались сначала, в чем дело, а уж потом бы вызывали друг друга на бойцовскую дуэль.
Почему бойцовскую? Еще действовал, был в силе Указ Петра Первого за запрете пистолетных и шпажных дуэлей, и о поощрении кулачных.
Как сказал Петр Первый:

- Мы не должны в общем отставать от Европы. Поэтому, поощряю некоторые вещи. В частности, некоторые английские достижения. Как-то:

- Бой на кулаках. - И более того, предложил тут же начать записывать в Бойцовские Клубы. Но пока люди раскачивались, думали, нужна им цивилизация, или пока что нет, Петр умер. Тем не менее, идея его жила. Жила, жила, и через тридцать-сорок лет прилично выросла. То есть, как раз к этому времени. Теперь не надо было ни на кого обижаться, спорить, рвать голос, портить нервы, сразу в стойку и погнали:
- Хук справа, джеб в нос, апперкот в подбородок, удар в солнечное сплетение. - Были разрешены по договоренности даже некоторые японские приемы. Как их здесь называли:
- Хуки яки. - И, как говорится, русские женщины никогда не отставали от мужчин. Более того, часто шли впереди. Так и Да считалась здесь одной из первых боксерш.
- Ну, чё, Пантюха, начнем? - спросила она, и ладонью шаркнула Графа по щеке.
- Подожди, Да, - сказала София, - надо сначала разобраться, почему он обиделся.
- Ну, как же мне не обижаться, любимая, - обратился Граф Панин к Софии, - она ведет, - теперь он провел ладонью по щеке Да, - себя на равных со мной. Пусть она тоже Графиня, но ведь не имеет же никакого поста официального. А без поста человек, что собака без собачьей будки. Правильно я говорю? - и Панин опять прикоснулся к щеке своего противника. На этот раз Даша поймала его руку, и, поднявшись ногами вверх, провела болевой из стойки.
Панин понял только, что Земля и Небо завертелись перед ним, как в Калейдоскопе. Такую игру здесь недавно продавали. Потом он почувствовал в руке сильную боль.
- Как будто Вурдалак, впился мне в плоть длинными, острыми зубами, - уже расслабленно проговорил он, и закрыл глаза, постепенно теряя сознание.
- Хватит, хватит, Даша, мы теряем его, - сказала София. И добавила: - Разумовский, дайте ему несколько пощечин.
- Мне кажется, он уже умер, - сказал Гетман.
- Та не, притворяется, - сказала Со. - Дай ему несколько раз ладонью по щекам.
- Да, конечно, должен очнуться, - сказала Даша, отряхивая подаренное Софией зеленое бархатное платье.
Наконец, Граф Панин поднялся, и объяснил, что обиделся на неравноправное к себе отношение.
- Она же ж никто, - опять начал Панин, но тут даже Разумовский на него рассердился.
- Граф, я, - Разумовский указал на Софию и на Дашу, - люблю их обеих очень, поэтому получите без предупреждения:
- Снизу в челюсть!
- Вроде рановато, - хотела сказал Со, но поздно - удар уже состоялся. Панин опять упал. Упал, и пока больше не вставал.
- Поднимите его, - сказала София, - я должна ему все объяснить.
- Да пусть лежит пока, - сказал Разумовский. - Я лучше сам вам пока объясню, что здесь случилось
- Ну, говори, что тут могло такого случиться удивительного? - сказала София, и попросила Дашу достать из кареты фляжку с кофе.

3

- Так все вышло, как ты хотела, дорогая, - начал Разумовский. - Я отпечатал в типографию твою натуру, что мол, этого Петрушку вон, а ты теперь Пират Рицца.
- Как, прости? - не поняла Со. - Пират Рицца?
- Ну, да. Пират Рицца. Я не вижу ничего такого, чтобы теперь мешало тебе принять этот титул, - сказал Гетман, но теперь немного по тише.
- Так звали, кажется, какого-то древнего Викинга, - сказала Да, услышав имя:

- Пират Рицца.
- Я вижу, вы смеетесь, - сказал Разумовский. - Только не понимаю:
- Над чем?
- Да, нет, нет, я сама этого хотела, ты прав. Конечно, - сказала Со. И добавила: - Так, а в чем дело? Не вышло, что ли?
- Так нет, все вышло, - сказал, еще лежа на земле Граф Панин, - но он пропал.
- Кто? Петрушка? - Даша даже схватилась руками за щеки. - Ну, теперь будут дела!
Наконец, ребята смогли объяснить, что Петра Третьего, в простом графского-баронском обиходе Петрушку, как и было запланировано, грохнули братья Орлы. Грохнули, можно сказать, в честном боксерском поединке. Пятеро Орлов против троих. Как-то:
- Сам Петр Третий, его незаконная еще жена Лиза Ворон, и смотрящий, имеется в виду смотрящий за Петрушкой, сам еще малолетка, придворный поэт Державин. Петр его гнал, мол:
- А что ты можешь? - И действительно, парень никаких хуки яки не знал.

- Видимо, его взяли по ошибке, - констатировала Лизка.
- Как это? - не понял Петр.
- Так приняли ямбы и хореи, которые он заявил, как свои верительные грамоты, за японские приемы бойбы и бокса. Но, - добавила она, - я хочу, чтобы он остался. И вообще, Елизаветинский Дворец - это мой дом.
- Это он тебе наплел? - спросил Петр, указывая на безалаберного, но вдумчивого поэта.
- Ну, а что тут нелогичного? И процитировала:
- Лиза, Лиза, Лизавета - сей Дворец твоя примета!
- Тебе нравится?
- Очень.

- Ладно, пусть остается.
Ну, вот, когда Орловы напали ночью, Петя был один-одинешенек.
- Ну, ты спал, и я пошла с ним поговорить, - указала умная дама на бессловесного поэта.
- Стихи послушать?
- Да. Хочешь, я и тебе расскажу? - И уже начала: - Лиза, Лиза... - Но Алехан ее прервал, сбив с ног первым же, но тяжелым ударом в подбородок. Другой брат, Григорий, обхватил сзади Державина, а малютка Федя ударил его головой в живот.
- Мал, да удар! - сказал старший брат, Ваня, хотя Федя был только на два сантиметра пониже его. Сам Ваня никак не мог справиться с Лизаветой, которая с достоинством выдержала удар Алехана, и по ошибке набросилась не на него опять же, а на старшенького Ваньку, который хотя и имел руки огромные, но никак не мог обхватить ими шейку незаконной жены Петрушки. - Слишком велика.
Тогда они вдвоем взяли ее под белы рученьки, и... хрясть о стену головой.

- Кажется, готова, - сказал Григорий.
А про Петрушу-то и забыли в горячке боя. А он был уже у дверей. Тогда Гришка взял с постамента фигуру греческого бога Аполлона, и его послал догнать убегавшего Пиратора. Аполлон, как говорится, бросился под ноги. Правда, сзади. Пиратор шлепнулся, а Иван сказал:
- Иди, Федор, добей его.
- Иду, - ответил Федор, слабея в ногах. Не любил он добивать лежачих.
- Ну, че? - спросил Алехан, когда Федя вернулся. Иван в это время допрашивал поэта.
- Так, Владимир, добил его, - ответил Федя.
- Младшинький? Молодец.
Державина решили не убивать, а просто подарить Со на именины.
- Он стихов много выучил, - сказал Иван наставительно. И добавил: - И вы учите, может, кому прочтете ночью-то. Как грится:
- Из-за леса, из гор показал мужик топор.
- И не просто показал, его к члену привязал, - остроумно добавил Григорий.
- Да ты точно поэт, Гриша, первым пойдешь докладывать Пират Рицце, - констатировал Иван.
- О чем докладывать? - спросил несмышленый еще Володя.
- Так, о победе.
- О какой победе? - не понял Вовочка.
- О нашей, разумеется.
Вовочка тут чуть не заплакал. Почему?
- Сбежал, подлец Петрушка, я побоялся его прикончить, - сквозь слезы рассказал всю правду Володя.
В общем, выгнал его Иван с глаз долой. Его и Федьку-неудачника.
- Сам хотел уйти в монастырь Иван-то, сильно убивался, что провалил все дело, - закончил повествование о трагическом происшествии Граф Панин. Закончил уже стоя. Стоя рядом и с вроде бы уже Пират Риццей, но пока что не совсем законной. Даже поспешил быстрее допить кофе, предложенное дамами. Боялся, теперь, после таких безрадостных известий, не дадут и допить, отнимут.
- Да-а! - только и протянула Даша. - А мы, можно сказать, отдались полностью. Сколько народу-то нас перетрахало! И все, можно сказать, бес толку.

- Ну, почему же, - вздохнула Со, - удовольствие есть. - И добавила: - Правда, только личное.

4

София с печальным видом сообщила Разумовскому и Панину, что:
- Больше не надо ссориться.
- Почему? - тут же спросил дотошный Панин.
- Несмотря на неудавшиеся похороны, я уже решила, тем более, я это уже давно ей обещала, назначить Графиню Дашкову Презитент... Президентшей... Нет, все-таки лучше:
- Президентом Академии Наук.
- Ну, почему?! - изумились оба сановника.
- Она больше вас знает.
- Не только знает, но и умеет, нам это известно, - хотел опять поспорить Панин. Но только махнул рукой, и резюмировал: - Теперь-то уж, конечно, она всегда будет права. Как же:
- Наука!
- Страсти нежной, - вздохнул и Разумовский. И непонятно было: то ли с осуждением, то ли с завистью. А может даже с удовольствием. Да скорее всего, даже с радостью.
- Наука страсти нежной, которую воспел Назон, за что напрасно кончил он... - Впрочем, это было уже после.

- Ну, и где он? - спросила Со.
- Кто?
- Петрушка?
- Та не, поэт, я имею в виду, которого мне обещались подарить.
- Так вон, стоит у ворот.
- Стоит и не падает, - добавил Гетман.
- Почему?
- Что почему? Так держат его эти братья разбойники, Гришка да Алехан.

- Пусть падет в ноги, - сказала Со.
- Зачем?
- Можа, я его помилую.
- Так напрасно, Со, - сказал Панин, - он же ж был в руках у Лизки.
- А после нее ничему хорошему уже не научишься, - добавил Разумовский. - Скотина, чистая свинья ведь.
- Ладно, ладно, пусть подведут, - сказала Со, и попросила Да налить ей кофе.
- Больше нет, - ответила наперсница.
- Пусть заварят.
- Где?
- У тебя на бороде.
- Хорошо, сейчас разведут костер. - И Даша обратилась к кучеру и его гостю Атаману, чтобы слезли, наконец, с лошадей и занялись делом. И видя, что ребята поправляют ремни, уточнила: - Только не здесь. И не сейчас. Пока разведите костер и сварите кофей.
Со смешками ребята слезли с козел на другую сторону кареты.

Подвели поэта. Он упал на колени. А скорее всего, его уложили в грязь лицом братишки Орлы.

- Ну, говори, что ты землю клюешь, - сказала Со, - может помилую.

- Так сейчас все скажу, - Державин поправил волосы:
- Дар напрасный, дар случайный
Жизнь! Зачем ты мне дана?
И зачем судьбой тайной,
Ты на казнь осуждена?

- Что?
- Каково?
- Добить его? - спросил Григорий.
- Та не, хорошо, - ответила Со, - пусть живет. Более того, вымыть ноги и ко мне в опочивальню.
- Это за что, же? - удивился Алехан.
- За стихи, естественно.
- Хорошие стихи?
- Так, божественные!
- И да, - добавила София, - сегодня вечером все встречаемся в большой зале Нового Екатерининского Дворца. Будьте при параде. И еще, - обратилась она к Разумовскому и Панину, - новые залы со столами на четыре и шесть персон готовы?
- Есс! - вскинул руку к голове Панин. И Разумовский тоже.
- Сколько залов со столами для кушаний?
- Так три, кажется, - сказал Панин. - Золотой, Изумрудный, да Бриллиантовый.
- Есть еще и четвертый, небольшой зальчик, - сказал Разумовский.

- Банкетка называется, - сказал Панин.
- Чтобы можно было отметить что-то с друзьями, - сказал Разумовский.
- С небольшим количеством друзьец, - сказал Панин.

- Мы боимся только, что эта новая, аглицкая манера приема некоторых шокирует.
- Даже многих.
- Ничего, пусть привыкают жрать... я сказала:
- Жрать?
- Нет, конечно, я имею в виду:
- Жить по-человечески.
- Действительно, а то рассядутся, как скоты в один длинный ряд, а потом не поймешь, кто там лазит под столами, и лапает за коленки, - резюмировала Даша, подавая Софии кофей.
- А нам? - хором рявкнули Панин, Разумовский и братья Григорий и Алехан Орловы.
- Да ... вам, расходитесь по домам, - улыбнулась Президент Академии Наук.
- Не обижайтесь, ребята, - успокоительно подняла руку Со, - приглашаю всех вечером в Бриллиантовый Зал. Кстати, пригласительные-то готовы? Кирила Разумовский, ты их отпечатал?
- Разумеется, и на прекрасной бумаге, с вашими цветными картинками.
- В короне?
- Обязательно!
- Корону надо убрать. Пока что.
- Но как?! Перепечатывать все, что ли?
- Так перепечатай. До вечера успеешь.
- А эти?
- А эти, оставь для официальной презентации.
- Ну, окей. Я успею. Но раздавать пригласительные тогда придется на входе.
- А в чем проблема?
- Как бы не запутаться.
- Справимся, - заверил Панин.
- Ну, если ты поможешь, то конечно, справимся, - сказал Разумовский. И добавил, обратившись к Григорию и Алехану: - И если ребята проконтролируют вход, чтобы нас не оскорбляли за задержку.
- Окей, папан, - сказал Григорий, - все будет уделано.
Алехан тоже показал кулак величиной с голову молодого теленка.
Далее, Со предлагает всем явиться в масках. Когда Маркиз на банкете снимает маску все в ужасе бегут из зала. Они узнали в нем Петра Третьего.

5

Вместе с Софией и Дашей за столом сидели Маркиз Эм Великолепный, Граф Потемкин, Графиня Брюс, и все еще храбрящаяся Графиня Шаргородская. Так-то она не была потомственной Графиней, но выпросила у Со это звание в надежде, что когда-нибудь оно будет официальным. Даже место себе выбрала далеко от Москвы, в Пущино. Точнее, само Пущино и выбрала.
- Что там хорошего? - спросила Со. - Лес, да поле.
- Так река там, рыба. Да и долго не найдут в случае чего.
- Будем там наукой заниматься, - сказала Дашкова, присутствующая при разговоре.
- Да что в ней хорошего в твоей науке, - махнула рукой Шарик.
- А ты попробуй, увидишь, почти, как секс. Или вы думаете, зря Вольтер и Дидро этим занимаются?
- Чем? Дидром?
- Вольтерьянством.
Орловы сидели за соседним столом в углу сзади. Так было расписано. Чтобы легче было защищать стол Принцессы от пьяных доброжелателей, а также от возможных врагов.
- Мы будем рядом, но как бы в стороне, - сказал Григорий Орлов.
- Да, дорогие мои, тем более, самые большие столы на шесть персон.
- Ну, это-то не проблема, мы могли бы подсесть с краю, - сказал Григорий.
- Более того, мы бы сели и внизу, - добавил Алехан.
- А уместились бы там? - Графиня Шаргородская подняла скатерть и деловито заглянула под стол.
- Во Франции столы бывают даже на восемь персон, - сказала Графиня Брюс. - Кстати, - добавила она, - Княгиню Лену Куракину надо было посадить рядом с Графом Шуваловым, а то она сидит за четырех местным столом одна одинешенька.
- Пожалуй, я пересяду к ней, - сказал Григорий. Точнее, хотел сказать, но не мог пока. Он был еще только адъютантом Графа Шувалова, официального любовника Елены Куракиной. Но ананас, который был не на каждом столе, пока резать не стал. Авось пригодится и сегодня.
После рыбных блюд: осетрины и семги, начались танцы. Ребята могли приглашать девушек от других столов, и даже, наоборот:
- Дамы кавалеров. - Хотя многим это было непонятно, драка возникла только один раз. Граф Румянцев подошел пригласить Софию на танго. Это был новый танец. Он был известен уже несколько месяцев. Но исполнение его в общественных местах пока запрещалось. Сегодня он был разрешен. Более того, никто не мог отказаться от приглашения.
Граф Румянцев подошел, и протянул руку Софии. Это был ритуал. Он означал просто, что танцы начались. Но Эм Великолепный этого не знал. Он отвел руку Графа, и сказал:
- Я первый.
- Он занимал? - спросил Румянцев.

- Не успел еще, но... - хотела что-то добавить София, но не успела: Румянцев закрыл ей рот рукой.
- Не надо ничего говорить, - сказал он. И добавил: - Я разберусь сам. - И Румянцев поднял руку, чтобы ударить, а скорее всего, просто, чтобы отстранить Эма Счастливого, - как он сам себя теперь называл. Это Со придумала называть его Эм Великолепный. Тут Эм поднырнул под руку Графа, поднял на плечи, и бросил в сторону, а вышло на стол Орловых. Эти ребята, чтобы их опять не обвинили, как зачинщиков драки, сразу убежали, и сели за стол Княгини Куракиной, где она скучала в одиночестве.
Румянцев встал, отбросил в сторону шпагу, закатал рукава, и предложил Великолепному:
- Иди сюда-а! - И добавил, обращаясь к Со: - Я сверну ему шею.
- Может не надо, - сказала Да. Остальные дамы, а именно Шаргородская и Брюс одновременно предложили руки Графу Румянцеву. В том смысле, что вышли в проход, и поманили за собой, согнутыми в знак согласил указательными пальцами.
- С такими, - выругался Граф, - не танцую.
Тогда дамы, мило улыбаясь, и тоже закатав рукава, подошли к Румянцеву и избили его. Одна сначала ударила коленкой в пах, другая тоже коленом в нагнувшееся поближе к полу лицо. Потом девушки обняли друг друга, как лучше подруги, приподнялись, и одновременно распрямили одна левую, а другая правую ногу. Как ядра из мортиры, каблуки со звоном ударили в бронированную грудь Графа.
- Он пришел в кольчуге, - сказала Даша. - Думаю, заранее готовил эту подлянку.
- Сегодня праздник, - сказала Со, - не делайте ему больше ничего плохого. Просто пусть встанет в общую очередь. А уж там, что достанется - то достанется.

Глава Шестая

1

И вот тут оказалось, что билеты были розданы только на места за столами, на остальные аттракционы Разумовский не успел отпечатать пригласительные. Точнее, он их заказал, и Перфильев даже унес заказ в подпольную типографию, но печатник не приложил к этому делу ни ума, ни фантазии. Как было написано, так все и отпечатал. А именно:
- Без номеров, и без указания номера. - Какого номера? Ну, просто очереди были по номерам. Единственно, что успели всех предупредить, что перед входом в номер необходимо будет переодеться в другую одежду.
Дамы в коротких, выше колен юбках, а мужчины, без сапог, только в лакированных бальных туфлях, брюках не до колен, а до самого пола, в цветных рубашках, распахнутых на груди, без орденов, галстуков и других знаков отличия. Это во все очереди, кроме первой. В первую только по специальным пригласительным, где было написано, что только в бриллиантовых халатах. Гришка, когда получил такой пригласительный билет, спросил своего брата:
- Бриллиантовый - это какой?
- Весь в бриллиантах, - ответил Алехан.
- Не может быть. Столько бриллиантов ни у кого нет.
- Значит... - Алексей задумался, - надо надеть серебристые халаты, украшенные бриллиантами. Немного, немного, штук шесть хватит. Мэй би, даже пять. - И добавил: - Тебе никто ничего не говорил?
- Нет.
- Тебе надо было спросить у Куракиной, она все знает.
- Да?
- Да, Сосо во всем советуется с Графом Шуваловым.
- Та не! Вряд ли. Хотя он до сих пор генерал-фельдцейхмейстер. Забрал себе всю рыбу.
- И сигары.
- Даже соль.
- Вот посмотрим, точно тебе говорю, обед будет не до соленый. А почему?
- Почему? Думаешь, за соль платить уже нечем?
- Та не, скорее всего, ради диеты.
- Думаю, все-таки, он думает, за соль ему не доплатили. Надо посоветовать Сосо, чтобы увеличить взнос за патент на соль. Только как?
- Надо проверить новенького, этого Эма Великолепного. Пусть наедет на Шувалова.
- Я подумаю, как это лучше ему предложить.
- А че думать? Надо разозлить Шувалова, пусть вызовет на бой Эма.
- А мы подстроим, чтобы Эм Счастливый выиграл. Ведь он называет себя именно Счастливым.
- Думаешь, правда, счастливый?
- Проверим.

Далее, продолжение банкета.

2

- Я здесь стоял, - сказал Граф Шувалов.
- Ты спутал, батя, - ответил Эм. - Здесь вся очередь расписана.
- В пригласительных. У тя, есть пригласительный-то?
- Так есть, конечно, - ответил немного заволновавшись Граф. Он понял, что забыл пригласительный в камзоле, который снял, чтобы надеть серебристый халат.
Видя, что Граф растерянно хлопает себя по карманам, Эм спросил:
- Может, вам не сюда?
И добавил:
- Есть еще две официальные очереди.
- К кому и кому?
- Одна к Шаргородской, другая к Куракиной.
- Да вы, мил человек, меня с кем-то спутали, - почти радостно воскликнул Шувалов. - Я не мог получить пригласительный билет ни к этой старой вешалке Шаргородской, ни к благородной Елене Куракиной.

- Почему?
- И знаете почему? Они обе уже надоели...
- Хуже соли и табака! - высказал предположение Эм.
- Так вы знаете, кто я?
- Возможно.
- Тогда уступите мне ваш пригласительный. Кажется, я забыл свой в бальном камзоле. У вас какой номер?
- Семнадцатый.
- Семнадцатый, - констатировал Граф. И добавил: - Далеко. Впрочем, номер, действительно, счастливый. По блату дали?
- Нет, по-честному.
- Это как?
- Просто вытянул по жребию.
- Из чьи рук тянул?
- Просто из общего барабана.
- Как все, значит. Это барабанная политика мне не очень нравится. Впрочем, я вам не верю. Итак, можете ли вы отдать мне ваш билет?

- Это не простой вопрос, - ответил Эм Счастливый.
- Я не понимаю, что в нем сложного? Вы мне пригласительный, а я...
- А вы мне?
- У вас какой номер?
- Я уже говорил вам, это очень счастливый номер...
- Да я помню, помню, семнадцатый. Просто я хочу подчеркнуть:
- У вас семнадцатый, а я поставлю вас по блату первым. Просто у другую очередь.
- Не получится.
- Почему?

- Очередь уже давно идет. И если вы меня и поставите, то далеко не первым.
- Ну, не первым, - Граф повернулся, и пальцем посчитал оставшихся в очереди у противоположной высокой голубой двери. - Седьмым, - добавил он. - Вы спросите, как я вычислил номер, который должен войти следующим в эту голубую дверь? Не отвечайте. Просто. Я заранее посчитал, сколько всего народу заняло места к этой голубой двери. Вы спросите, зачем? Отвечу:
- Это практически очередь в мою Приемную. Нет, нет, не подумайте ничего такого. Они все хотят получить права на мелкооптовую продажу соли, табака или рыбы. Рыбу любите?
- Осетрину люблю.
- Первой свежести?
- Конечно. Более того, я вообще считаю, что никакой другой свежести не бывает.
- И вы правы, молодой человек. Ее не просто не бывает, ее в принципе не существует.
- Если так, - остроумно подумал Эм, - почему вы сами не хотите ее сегодня попробовать?
- Так это... - растерялся Граф. Но тут же хлопнул себя по лбу: - Пробовал уж, - улыбнулся Шувалов.
- То есть, как?! - почти ужаснулся Эм. - Как успел?
- Да вот так вот, - отвечает, - улетел.
- Ничего не понял, - ответил Великолепный.
- Не обращайте внимания, я это сказал просто так, для рифмы. Знаете, что такое рифма?
- Знаю.

- Что?
- То, что бессмыслицу превращает в не только в умное высказывание, но и оправдывает говорящего.
- Ну, что ж, не думаю, что вы не правы. И так:

- Согласны?
- Хорошо, - наконец выдохнул Эм.
- Отлично! - воскликнул генерал-фельдцейхмейстер.
Но Эм тут же добавил:

- А мне, что за это будет?

- То есть, как? Мы ведь только что договорились. Я тебе семь туда, - генерал, не глядя кивнул на высокую голубую дверь, - вы мне только семнадцать, но в эту бриллиантовую дверь.

- Я уже сказал:
- Да, я согласен. Но, - Эм поднял указательный палец: - С доплатой.
- Хорошо, - вздохнул Граф. - Сколько?
- Так много не надо.

- Хорошее начало. А дальше? Штуку? Серебром? Золотом?!
- Хочу патент на соль, - сказал Эм Великолепный.
- Ты вообще соображаешь, что говоришь? - Граф Шувалов даже преобразился. Только что волосы не встали дыбом. И нагло добавил: - Она же ж еще не Эта...
- Ах, вон оно что! Значит, ты не по любви, а так чисто в придворных интересах хочешь пролезть вне очереди. Прости, но в таком случае я отказываюсь от своих прежних слов, и говорю новые:
- Любовь не променяю даже на соль.
- Хорошо, - приосанился Шувалов. - Я тебя возьму в долю на табак. Хочешь? Будешь ежемесячно получать коробку самых дорогих, кубинских. У них, знаешь, какая цена?
- Какая?

- Как на пряности из Индии.
- Я не знаю, что такое пряности.

- Перец. Знаешь?
- Ну, перец знаю, конечно.

- Гвоздика, корица.
- Еще.
- Ну, и так далее, и тому подобное. Я и сам точно не помню, что там еще бывает. Но сам же знаешь:
- Вкусно!
- Очень. Согласен. А то мясо, как протухнет, не знаешь, что с ним и делать. Не будешь ведь есть испорченное. Не медведь, чай.
- Конечно! - обрадовался Граф. - Ты умный человек, Эм. Можно даже сказать:
- Эм Счастливый.
- Так...

- Нет, я знал, знал, конечно, что тебя так зовут, но теперь убедился окончательно:
- Ты - гений.
- Ты прав. Но так как гений и злодейство, - считают западные Мольеры и Шекспиры, - две вещи несовместные, скажу еще пару слов на прощанье. Ты не обидишься. Я же гений, а не злодей.
- Так говори, конечно. Говори, что хочешь, дорогой.
- Скажу.
- Говори, я слушаю.
- Люблю эту... как его?
- Его? Кого его? - не понял Граф.
- Так вот этого большого. Мы недавно о нем много говорили.

- О ком, о нем, я не помню. О Гришке, что ли?
- Та не-е!
- О Петрушке? Так его вроде грохнули. Только вот труп кто-то украл.
- Наверное, будут делать чучело.
- Хорошо бы.
- А что может быть хуже?
- Как бы не оживили, - задумчиво произнес Шувалов. - Вы, наверное, по наивности не слышали о чудесах, которые здесь происходят.
- А именно?
- Вот вы думаете, что эти очереди стоят на личный прием к статс... скажу проще:
- К высокопоставленным дамам?
- А на самом деле?

- Если вы не в курсе, то лучше даже не говорить. Нет, честно, сами увидите.
- Э-э! - Эм погрозил пальцем Графу, - вижу, боитесь ошибиться. А вдруг и правда примут. Так это чинно, благородно, по-старому.
- Вы думаете, была бы очередь? - Граф махнул рукой. - Никто бы не пришел даже. Ведь люди очень не любят стоять в очередях. Только за шубой или потрахаться.
- По... как вы сказали?

- Я сказал:

- Только в экстраординарных случаях. И да, вернемся к нашим э-э, осетрам. - Граф поперхнулся. - Я хотел сказать...

- Нет, вы сказали как раз то, что нужно. Я бы сам также сказал, если бы вы уже это не сделали.
- Вы хотите... вы хотите долю от рыбы? - даже как-то уныло сказал Граф. - Это ужасно. Вы ненасытный человек. Что ж, - вздохнул Шувалов, - будем считать, что она того стоит, как говорят. Не поверите, но ведь я же ж никогда не пробовал. А вы, - Граф Шувалов предупредил очередной вопрос Эма Великолепного, - будете получать, как и прежде, большого осетра каждый месяц.
- Ну, во-первых, каждый месяц - это мало, - ответил Эм. - А вторых, я еще и не получал никогда. Так только если, брал сам.
- Хорошо, пусть будет без:

- Как и прежде. Сам не знаю, зачем я это сказал. Ну, и во-первых, пусть это будет большой осетр.
- Такой большой, чтобы хвост свисал с телеги.
- Окей.
- Окей, - улыбнулся Эм, и уже хотел в знак утверждения договора пожать руку Графу, но на полпути остановился, вспомнив:
- А про соль мы договорились?
- Хорошо. Пуд соли в неделю. Съешь?
- Если любишь, так и больше съешь, - обрадовался Эм. И добавил: - На бумаге подписывать будем?
- Зачем бумага, если у тебя есть мое слово. Слово Графа Петра Шувалова. Генерала-фельдцейхмейстера.
- Нет, вы не подумайте, я вам верю, само собой, но просто, чтобы не забыть мне самому, что у меня есть такие привилегии, давай обменяемся чем-нибудь.
- Чем, например?
- А что у вас есть замечательного?
- Рубль серебряный есть.

- Нет, это мало.
- Два?
- Та не, не в деньгах память.
- А что, в больших деньгах? Дать вам мешок золота еще?
- Дайте мне ваш костюм.
- А вы мне ваш серебряный халат.

- Верно! Без него вы не сможете даже попасть в эти ждущие объятий апартаменты.

3

Эм в костюме Графа Шувалова подошел к высокой бирюзовой двери.
- А издалека кажется голубой, - удивился он, и хлопнул по плечу очередного претендента. Это был, как ни странно Гришка Орлов.
- Ты что здесь делаешь? - удивился Эм. Он-то по простоте душевной думал, что такие люди, как Орловы трахают только Со. Не вместе впятером, по очереди. И, можно сказать, больше никого к ней не пускают. Он сам-то сколько за нее бился. - Обиделись, что ли, на Брауна? Что он был первым?
- Та не, - махнул рукой Гришка, - я здесь случайно. Это во-первых. А во вторых, Потемкин-Браун идет как раз последним сегодня.

Почему? На загладку, что ли? - удивился Граф Петр Шувалов. В роли которого был Эм Великолепный. Ведь встречают всегда по наряду. И знаете почему?
- Понятно, конечно, все же ж в масках. Как говорится:
- До поры до времени.
- Совершенно верно. А когда пошла уже настоящая пьянка, проверяют уже по этому... как его?

- По уму?

- Естественно!
И Эм проследовал в апартаменты Княгини Куракиной. Но не успел Эм закрыть за собой дверь, как вспомнил, что не спросил Григория Орлова, как зовут леди. Так-то вроде будет не удобно:
- Здравствуйте, Княгиня, а я, как видите, пришел.
А у двери уже начался шум, что зря пропустили Шувалова без очереди.
- Ты спросил у него пригласительный билет? - спросил Барон Врангель. Один из уцелевших после Полтавской Битвы.
- Я и так вижу, - ответил Орлов.
- Зря пропустил. Теперь я пойду следующим.
- А вот с этим справишься? - спросил Григорий, приподняв над головой кулак такой же величины, как его голова с волосами вместе взятая.
Врангель уже начал приподнимать свой кулак, когда дверь опять открылась, и появился Эм.

- Че я хотел спросить?
- Да, спрашивайте, пожалуйста, - Гришка встал по стойке смирно. Ведь Ленка Куракина была официальной любовницей Шувалова, и он боялся, что Граф рассердится, увидев здесь своего адъютанта.

- Уот из ё нэйм? - как говорят богатые англичане. Или Чарльз Диккенс.
- Елена Прекрасная.
- Елена Прекрасная? - слегка усомнился Великолепный.
- Практически.
- Сам увидишь, - брякнул Врангель.
- Окей, - как говорят у нас в Поселении. - Я имею в виду приезжие гости.
- Так вы из Америки, что ли? Шериф? - опять влез Врангель. - Ковбой? - На этот раз Григорий его ударил без предупреждения
- Не буду вам мешать, друзья, - сказал Эм Великолепный, - и опять скрылся в щели бирюзовых дверей.

4

Киллер Потемкин попал к Шаргородской. Сначала он даже не понял, что это не Со. И очень обиделся, когда после полуторачасового сеанса Шарик сказала в ответ на его возглас восхищения:
- Ай, не она!
- Рипит ит, плииз, - опешил Граф. Уже Граф.
- Не обижайся. Просто, если ты парень хороший, то должен выдержать еще полтора часа. Иди в соседний балдахин.

Здесь надо заметить, что это были не три шатра. Красный, желтый и зеленый. А наоборот, сплошной серебристый занавес, украшенный бриллиантами. И только если человеку показать место, он мог найти одну из трех, имеющихся здесь в наличии щелей.
Если Шарик ждала его с уже поднятыми буквой Г ногами, то здесь дама лежала на спине. Прошу прощенья, не на спине, а как раз наоборот:

- Спиной, имеется в виду, вверх.

Да и в первом случае, если взять всё тело в целом, это будет не Г, а английская З. Даже Ц. В общем, зигзаг наслаждения.
Но и это было не все. Оказалось, что это не София, а, как она сказала:
- Просто Парашка. - Парашка Брюс.
Киллер подумал, что и в третьем случае будет обман. Думал, нарвется на Академика, как он мысленно уже называл Дашу. Даже боялся, что во время внеземной экскурсии, обещанной, впрочем, всеми этими, графинями, у него упадет Азе - как он называл жизненную силу - если спросит, например:
- В какой фазе сейчас находится Вселенная, в полу периоде энтальпии, или все же еще в полу периоде энтропии?
К счастью, это была уже сама Пират Рицца. Это было настолько вкусно, что Потемкин почувствовал себя вороной с большим куском Дор Блю на высокой березе, и оглядывающейся по сторонам и вниз, не бежит ли там какая-нибудь лиса, чтобы помешать его наслаждению.
- Ну, что? Каково? - просто спросила София, после трехчасового похода по тоннелям разных времен и народов.
- Настоящий Пармезан, - тоже просто ответил парень, - итал... прошу прощенья, Цербстский.
- Нет, отчего же. Я согласна поехать в Италию. Отвези меня в Венецию. Хочу покататься на лодке.
- Ты пробовала в лодке?
- Нет.
- А я пробовал.
- Давно?
- Шучу. Я тоже не пробовал. Но, думаю, тебе понравится. И знаешь почему?
- Она качается?
- Есс!

В апартаменты ворвался без пригласительного билета Бестужев.
- Он вообще без приглашения, - крикнул ему в спину Вяземский, приоткрыв дверь.
- В чем дело, Канцлер? - строго спросила Пират Рицца, выйдя ему навстречу совершенно голая.
- Простите, что слишком быстро вошел, что вы не успели даже одеться, - сказал Бестужев.
- За это не надо извиняться, - сказала Со. - Потому что здесь извиняются как раз за обратное.
- За то, что входят одетыми?
- Вот именно.
- Хорошо, я разденусь. - Князь разделся. И тут же услышал из-за шторы голос Шарика:
- После аудиенции зайдешь ко мне, Бестик.
- Только через мой труп, - узнали все голос Брюс.
- Хорошо, я вызываю тебя на бой.
- За этого козла? Думаю, не стоит.
- Хорошо, займемся им вместе.
- Хи-хи, - сказал Канцлер, и сам не понял, как только его губы, его горло могли воспроизвести это хихиканье.
В ответ тоже захихикали.
- Дурной пример заразителен, - счел нужным добавить Князь, прежде чем доложить Со о случившемся.
Оказалось, что он даже под маской узнал Лизку Воронцову, любимую женщину убиенного Петра Третьего.
- За каким столом она сидела? - спросила Со.
- Так в том-то и дело, - хлопнул ладонью по коленке Бестужев, - что не за столом она сидела, а...
- Что, А? Договаривай.
- Так под столами лазила, и делала миньет всем, кто попросит.
- Скотина, она и есть свинья, - резюмировала Со. - Другого я от нее и не ожидала.
- Да, по-человечески, ей неинтересно, - согласился Князь. И добавил: - Че делать-то будем? А ты хотела сделать из нее фаворитку. Вот тебе и фаворитка!
- Возьми ее пока себе, Князь, - сказала Со.
- Мне неудобно.
- Почему?
- А вдруг Петрушка вернется? Ведь никто же не нашел его тело. А если и не вернется, меня будут звать Петрушкой.

- А тебе стыдно быть Петрушкой, Петром Третьим, моим мужем?

- Так нет, конечно.
- Хочешь трахнуть меня сейчас?
- Так я бы не против, конечно. Только, боюсь, другие будут против.
- А кто там следующий?
- Так Вяземский рвется. Честно, как с цепи сорвался. Не хотел меня пускать.
Между тем за дверями послышал изрядный шум. Какой-то верзила раскидал всю очередь и прорвался без билета к Княгине Дашкой, только что назначенной Президентом Академии Наук. Уже в апартаментах этот верзила столкнулся с другим верзилой. Началась драка. Бой, так сказать, не за жизнь, а за тело Президента Академии Наук.
- Вы бы лучше стихами посоревновались, - сказала им Да, выходя голая из-за занавеса, и закуривая. По совету Со, они решили перейти на легкие дамские сигары.
Это были Ломоносов и Державин.

- А я вот тебя энтропией! - кричал Ломонофоффе, проводя правый боковой.
- На вот те, энтальпией! - рявкал Державин, проводя апперкот, и добавлял: - Ни за что не уступлю тебе мою красотуленьку Книгинюшку Дашеньку.
А за слегка приоткрытой дверью прыгал и рвал на себе волосы Граф Панин, и орал, что ребята трахают вдвоем:
- Практически цель всей жизни Екатерину Романовну Дашкову.
Между прочим, еще перед началом праздника Со объявила:
- Хочу быть Пират Риццей для всех, а не только для избранных Князей, Графов и прочих Баронов. Поэтому. - Она встала на стол:
- Зовите меня отныне, если что:
- Екатериной! - Виват.

- Виват Екатерина! И так далее. А именно:
- Екатерина! Как все.
Но Дашка, видимо, чтобы привлечь к себе побольше внимания, даже написала на двери - правда, с обратной стороны:

- КАТЕ. - И многие ошибались. Скорее всего, и поэт Державин с ученым поэтом Ломонофоффе подрались из-за Со. Думали она:
- Кате.
Потемкин, правда, называл ее:
- Като. - Ну, каждый хочет присвоить себе Пират Риццу-то.
Ребята продолжали драться.
- Вот те преродактилем! - и Держ нанес Лому прямой в пах. Ну, по яйцам, в общем. И это было не запрещено.
Ломик походил немного согнувшись в три погибели. Потом попросил Держи Морду, как он сказал, остановиться, и сделал ямб и хорей вместе взятые. А именно:
- Хук слева, и тут же хук справа.
Державин хотел ответить по-гречески, с разворотом. Но тут вбежал Панин и остановился, как вкопанный. Он-то думал, что слышит за дверью сексуальную оргию втроем.
- И так только не стыдно, - Князь схватился за голову. - Девушка стоит, нервно курит сигару, а они - посмотрите на них - дерутся. Олухи.
Ребята устыдились, и хотели уже перейти к боевым действиям, но Ломоносов, вдруг опять проявил свой сибирский характер:
- И все-таки я сначала отвечу тебе по латыни! - И локтем с разворота пронзил просто поэта почти насквозь. Как римский легионер Архимеда. Или как Цицерон самого себя.
Державин рухнул к ногам нового Президента Академии наук. Успел, правда, сказать, чем потерять сознание на добрых полчаса:

Не зрим ли каждый день гробов?
Седин дряхлеющей вселенной.

И ответ Ломонофоффе:

- Одна с Нарциссом мне судьбина.

5

Все было хорошо. Как на всех праздниках:
- С небольшими ньюансами. Как сказала Графиня Лиза Воронцова:
- Че вы ко мне пристали со своими нравоучениями? Все хорошо. Никого же не убили и не зарезали.
Всё началось после того, как Эм Счастливый снял маску на утреннем, если так можно сказать, ужине. Ну, дело было утром, в пять, а последний обед банкета принято называть ужином. Многие уже смыли грим. И это само по себе было нехорошо, потому что придавало людям, недавно веселящимся, вид равнодушный, обычный. Как будто они были не Князьями и Графами, а серыми конторскими служащими.
- Крысиное сборище, - сказал Потемкин.
- Что ты сказал, любимый? - спросила Со, по сегодняшнему всенародному прозвищу:
- Екатерина.
Но ответить Потемкин не успел - Лизка Воронцова узнала своего любимого Петрушку.
- Ай! - рявкнула она. - Это не он! - И тут же добавила:
- Хиз май мэн.
- Она заговорила на немецком, - сказал Бестужев.
- Здесь все языки называют немецким, - шепнула Даша своему соседу за столом.
- Как и всех иностранцев - немцами, - ответил также шепотом сосед.
И вдруг этот сосед понял, что обращаются именно к нему.

Глава Седьмая

1

- Ты кто? - спросила Даша, поняв, что Лиза указывает именно на него. Эти дамы, Графиня Лиза Воронцова и Княгиня Дашкова обычно даже не раскланивались друг с другом, так как принадлежали к противоположным группировкам. Даша была подругой Пират Риццы, а Лиза - наоборот, была другом Пиратора, Петра Третьего. И когда одну из них спрашивали:

- Почему? - Обе отвечали одинаково:

- Не обращайте внимания. Шиз май систэ. - Они были родными сестрами.
- Так, вы не узнаете меня? - спросил парень. - Я так долго не был с вами вместе?
Наконец под стол упала сама Со.
- Жив, Курилка! - Графиня Лиза бросилась ему на шею. На ней повисла Баронесса Карр, которой Петрушка много наобещался, да она думала, что все уж пропало, как он умер.
Эм Великолепный, как две капли воды был похож на пропавшего Петра Третьего.
- Как брат-близнец, - высказала версию Шаргородская.
- Так думаешь это кто? - спросила София.
- Это? - переспросила Шарик, рассматривая, как на парне повисли сразу и Пигмалион, и Галатея. Пигмалион - в том смысле, что ассоциировался со словом маленький. А Галатея с четырехметровой статуей, которую он создал. Богатырем, как известно, была Лизка Воронцова, а пигалицей фрейлина Карр.
Эм Великолепный упал и сломал стол.
- Так это и есть твой... - начала Брюс. А Шарик добавила:
- Один из них это точно.
- Это Эм Великолепный, - сама решила София.
- А почему не Петр Третий? - спросила Брюс.
- Потому что Петр Третий и есть Эм Великолепный, - констатировала Шар.
- Отлично. Надо срочно жениться. - Нет последнюю фразу она только хотела сказать, но прежде решили уточнить: - Мы женаты?
- Естественно, - ответила Брюс.
- Почему?
- У вас дети, - напомнила Шарик.
- Точно! Павел.
- Разумеется, - сказала Брюс.
- Что? - не поняла Со.
- Если есть Петр - должен быть и Павел.
- Это ве-е-е-р-но, - задумчиво пропела Великая Княгиня. - Теперь уже не Пират Рицца.
- Надо с ним сразу договорится, - сказала Брюс, - чтобы было двое Пираторов.

- Точнее, Пират Рицца и просто Пиратор, - добавила Шаргородская.
- Мы сейчас проверим, кто это, - сказала Со.
- Если Петрушка, то он, конечно, откажется, - сказала Графиня Брюс.
- Если согласится - значит Эм Великолепный.
- Кам хирэ! - крикнула Со через стол.
- Иду! - ответил Эм.
- Так иди! Чего ты там валяешься под столом?
- Пигмалион и Галатея его не пускают, - сказала Брюс.
- Теперь они в него вцепятся, - сказала Шаргородская. - И добавила: - Надо их вызвать на поединок.
- Кому достанется эта громадная Галатея-Воронцова? - спросила Брюс.
- Я возьму ее на себя, - сказала София.
- Зря.

- Она тебя убьет.

- Я не собираюсь с ней драться. Пусть липнут к Эму Великолепному для прикрытия.
- Высосут ведь пиявки полностью, кровиночки не останется, - жалостливо сказала Шаргородская.

- Вы правы, - резюмировала мудрая София. - Нужно кого-то им подставить, чтобы ходили рядом, и в случае беспрерывного секса, подменяли Великолепного.
- Кого?
- Кого бы вы предложили?
- Мэй би, Шувалова с Разумовским?
- Лучше Державина с Ломоносовым.
- Чем лучше?
- Тем и лучше, что наука и искусство тоже должны быть представлены в высшем обществе.
- Я бы предложила младших Орловых, Владимира и Федю, - сказала Шаргородская, а то ведь пристают:
- Допусти, да допусти нас на экзамен. - Говорю:
- Не пройдете ведь, окаянные!
Нет, просятся.

- До меня? - уточнила Со.
- Естественно.
- Нет, нет, всегда говори:
- Не сдали.
- Я им так всегда и говорю:
- Опять не сдали, сукины дети.
- А на самом деле? - решила уточнить Брюс.
- И на самом деле, больше четырех часов никогда продержаться не могут.
- Выдыхаются?

- Естественно.
- Я не понимаю, как ты сразу не узнала в Эме Счастливом своего бывшего мужа, Петра Третьего? - спросила Брюс.
- Наверное, потому, что он был в маске, - сказала Шарик.
- Так нет, они же ж виделись до этого. Правильно? - спросила Брюс.

- Так виделись. Но скажу честно, я была занята другим, и особенно его не рассматривала. Более того, как недавно доказал Ломонофоффе, была между нами преграда. Называется:
- Предубеждение.
- Как?
- Так. Думаешь, что человек умер, а следовательно, быть рядом не может.
- Правильно, откуда ему взяться, - сказала Брюс.
- В случае чего можно просто сказать себе:
- Ай, не он!
- Вообще, удивительно, конечно, - сказала София, - это как будто другой человек.
- Так, может, это и был другой человек?
- Нет, я теперь отлично помню, что это был именно он, - сказала Со.
- Для полной уверенности надо что-то сделать, - сказала Шарик.

- Что? - спросила Брюс.
- Надо спровоцировать поединок, - сказала Со.
- Точно, ведь Петрушка драться не умел.
- Вы плохо его знаете.
- Джиу джитсу знал?
- Нет, джиу джитсу не знал, но боксом занимался регулярно.
- Тебя бил?
- Вот тварь!
- Только сначала. Потом я стала давать ему сдачи, а в итоге он уже всегда проигрывал. А так-то сначала вообще чуть что - хватал шпагу и ну колотить. Но однажды я сама взяла эспантон и едва не проколола его насквозь. С тех пор только бокс. Лучше разбить ему нос или бровь, чем он меня проткнет насквозь или застрелит из пистолета.
Далее, проверка Эма. И они едут все в Поселение.

2

- Пусть, эта!.. - крикнула Брюс. Но не успела закончить свою мысль - Лизавета Воронцова прервала ее:
- Ну, чё надо-то, а?
- Не видите, мы заняты, - добавила Баронесса фон Карр. И нарвалась на логичный вопрос Пират Риццы:
- Чем?
- Так, очевидно, что целуемся, - ответила фон Карр. - Неужели плохо видно? - И добавила: - Пиратор, встань, плииз хирэ.
- Зачем?
- Так твоей тете плохо видно, чем мы занимаемся.
- Шиз май вайф, - ответил преданный Эм.
- А какая разница? - спросила Лиза Ворон. - Она же ж все равно очень старая. - И добавила на ухо герою: - Как ведьма.
- Несмотря на праздничную ночь она выглядит превосходно, - ответил справедливый Эм. - Я бы сказал на пятнадцать лет, не больше. Прямо вырядилась, как к венцу. Я бы на ней женился.
- Брось, брось глупить, Эми самый лучшенький, - прожурчала почти на ухо Счастливому фон Карр. - Я же тебе сказала:
- Она обладает магическими способностями.
- Как ведьма, - добавила Лиза. - Я бы за такую замуж не вышла.
- Почему?
- Страшно.
- Но я должен. Она ведь Герцогиня, а я кто?
- Можешь не сомневаться, милый друг, таких Принцесс до Луны не переставишь. - И добавила: - Даже буквой Г.
- Из этого разговора я понял, что уже женат на этой благородной леди.
- Я бы так сказала, - сказала фон Карр: - Не надо приписывать себе того, что, мэй би, и было, но, в чем ты недостаточно уверен.

Эм Великолепный все-таки вышел на поединок. И именно с Софией. Она сама хотела удостовериться:
- Кто это? - Петрушка или Эм Счастливый.
И сначала Эм увлекся.
- Просто бой меня захватывает, - сказал он Софии. - Я как бы... Впрочем, прости, - добавил он, подавая руку валяющейся под столами Софии. - Я должен был знать, что ты слабее меня. - Но руки их, как руки на фреске Микеланджело в Сикстинской Капелле - не встретились. Увы, но она ударила его пяткой в коленку. Эм отступил, и начал хромать.
- Послушай, знаешь, что? - сказала фон Карр Лизавете.,
- Что именно? - спросила Лиза Воронцова, и подавая Катеньке полумесяц ананаса, который только что отрезала длинным острым ножом, который и облизнула вдоль всего лезвия.
- У нее любовники или с подбитым глазом, или хромые.
- Точно. Если не считать поэтов и ученых, - добавила Лиза.
- Дидра и Вольтерьянца.
- Да тут и наших еще целая очередь. Державин вон так и трется возле нее. Непонятно, когда свои оды сочиняет.
- И Ломоносов. Ну, хорош. Ему поручили Университет организовывать, а он тут.
- Решил здесь набрать студенток! - И обе, не сдержавшись, шумно рассмеялись.
- Впрочем, не знаю, как Державин, а Ломик хорош, - сказала фон Карр. - Как-то - вчера или позавчера - забрался с мою комнату.
- Ночью?!
- Так нет. Скорее всего, днем еще. И ждал за шторами до ночи. Вытерпел, не вышел даже, когда я раздевалась. И набросился только, когда я уже погасила свечу. Страшно. Думала, Минотавр. Нет, оказался этот ученый.
- Ну, и как?
- В принципе нормально. Более того, хорошо. Я бы даже сказала очень хорошо. Я ему так и сказала на прощанье утром:
- Пять с плюсом.
- Плюс не считается, - ответил он.
- Прощу прощенья, любимый, - говорю я ему, - но здесь я профессор, и, значит, я решаю, что считается.
- А он?
- Так замолчал сразу.
- Значит, согласился. Но ведь этакий верзила! А ты-то маленькая. Как он только тебя не разорвал на части. И да:
- В следующий раз присылай его ко мне.
Ну, если тебе страшно будет.
- Та не, теперь я уже привыкла.
Некоторые так и переговаривались за столами, другие внимательно наблюдали за поединком. Эм то увлекался, и бил своего противника прямо в лоб, то вспоминал, как им вместе было хорошо в гостинице у реки, там в Поселении. Воспоминания эти появлялись вместе с болью в пальцах. После удара в лоб они даже вылетали из суставов. А Со ему каждый раз говорила:
- Лоб - самая твердая часть тела.
Я это поняла еще в уличных боях в Хермании.
- В царстве Цербста?
- Да, где-то там, я уж и не помню. Мне так кажется, что я здесь среди интеллектуалов всю жизнь и жила.
- Я думал, наоборот, там, в Хермании, больше грамотных.
- Нет! Что ты. Там мало любви. Больше просто тупой секс. А здесь прежде чем трахнутся хотят поговорить о возможностях астролябии. В том, смысле, что можно, мол, трахаться, не глядя на часы. По углу подъема звезды над горизонтом можно его определить. Один час равен пятнадцати градусам.
- А там по часам?
- Большей частью. Только если какой-нибудь Галилей, Коперник, Кеплер или Ньютон могут додуматься определять продолжительность и качество секса по звездам.
- У нас здесь есть люди, которые определяют время начала секса по появлению некоторых овощей.
- Например?
- Например, когда появляются первые маленькие огурчики, такие пушистые и колюченькие, муж говорит жене:
- Мне некогда. - И идет на грядку.
- Зачем?
- Выпить, закусить. Закусить вот этим первым огурчиком.
- И только потом секс?
- Не-ет! Он только дойдет до ступенек дома, как непреодолимое желание опять тянет его на грядку с огурцами.
- Опять пить?
- Естественно.
- А где он берет рюмку?
- Так четверть там же, среди огуречных листьев и спрятана.
- Мэй би, запретить сажать огурцы.
- Чтобы больше трахались и меньше пили? Вряд ли. Ведь там есть еще помидоры.
- Ими тоже можно закусывать?
- Естественно.
- Надо запретить и помидоры.
- Будут говорить, что идут собирать смородину.
- Под ней тоже можно спрятать четверть?
- Так естественно.
- Думаю, можно прекратить этот бой, - сказала София. - Я поняла, что ты именно Эм Великолепный.
- А этого?
- Петрушку? А этого Петрушку вон.
- Совершенно ясно, что он не разбирается ни в свежих огурцах с пупырышками, ни в помидорах, да и в смородине ни бельмеса ни гугу. Тем более, ни за что не выпьет четверть виски. Более того, без соды.

3

Все собрались ехать в Поселение. Некоторые сначала были против, и уговаривали Эма:
- Ехать домой, в Питербурх.
Катинька фон Карр так и сказала:
- Москва деревянная деревня, сгорит когда-нибудь, поедем в Питербург.
Даша обозвала ее кривогоной, и попросила кстати заткнуться.
- Я кривоногая?! - изумилась Катинька. - Так это только так кажется. У меня просто на ногах жира мало. Зато нет целлюлита, как у тебя. Тем более, небольшая кривизна всем нравится. Кто бы ни видел мои ноги, всегда говорит:
- Прелестно. - Да, именно так, потому что я хоть и похожа на куклу, но на живую. А ты просто Черный Квадрат.
- Я Черный Квадрат?! - изумилась в свою очередь Президент Академии Наук. И вдруг к удивлению всех добавила: - Гут, пусть так и будет. И кто не увидит во мне за этим Черным Квадратом далеких звезд, Звезд Счастья - тому я больше не дам.
А как известно, человек, с которым вы уже не имеете физических отношений - больше не заслуживает доверия. Это - как развод по-русски. Значит, просто:
- Больше не давать. - По-итальянски хуже. Там убивают. И знаете почему? Потому что вроде бы зарекаются больше с этим типом не трахаться, но при сложившейся удачно обстановке удержаться не могут, опять лезут, или сами поддаются на его уговоры. Поэтому лучше грохнуть сразу, чтобы потом не было никаких соблазнов.
Тут произошла небольшая утечка не той информации. Надо было написать не:
- Больше не давать. А:
- Больше ничего не давать.
Имеется в виду, не принимать на работу. Не давать никаких поручений. Потому что этот человек уже не является проверенным человеком, и не заслуживает доверия. Это уже человек без вашего штампа в паспорте. Ведь проверенный человек - это человек, который проверяется регулярно. Мэны меняются. И проверенный раз не значит, естественно, что он проверен навсегда. Так просто не бывает. Регулярно. И не раз в месяц, и тем более раз в три месяца, или полгода. По крайней мере, раз в три дня. В критической ситуации, на войне там, или если он моряк дальнего плаванья, полярник, - раз в неделю. Но и наоборот:
- Норма - три раза в неделю. - Как необходимая зарядка аккумулятора. Ведь человек - это тот же гальванический элемент. Только больше соображает. В отличие от лягушки, над которой проводят опыты разные Ломонофоффе.
- Ты запомнил?
- Что? Что Человек Соображающий нуждается в сексе так же, как простая лягушка? Естественно!
- А иначе мы будем применять к нему Гальванический Элемент. Пока опять не зарядится.
Всё понятно? Нет? Так это еще не конец.

Когда все собрались, София велела пересчитать лошадей.
- Зачем?! - не понял Потемкин. Но вынужден был ответить, что экспедиция растянется на пятнадцать километров. Представляете?
- Полетим на дилижансе Ломонофоффе.
- Дирижабле, - поправил находящийся тут же ученый, не давая никому усомниться в неправильном произношении Пират Риццы. Он был счастлив, так как спал эту ночь один на один с Дашей. Державин остался за дверью. Его не пустили даже на порог. Теперь он понял, что может, наконец, добраться до самой Со.
Вчера вечером архиепископ Амвросий тайно обвенчал Эма Великолепного и Софию, по всенародному прозвищу:
- Екатерина. - Тайно, в том смысле, что Амвросий наотрез отказался это сделать.
- Меня, - говорит, - грохнут, конечно, все равно рано или поздно, но два раза делать одно и тоже мне не хочется. Более того, если это один и тот же человек - зачем его еще раз венчать?
- Ну, я не уверена, что это тот же, - сказала Со, поправляя корону.
- А он?
- Он? Он уверен. Да, милый?
- В чем да, и в чем нет? - спросил Эм.
- Он уверен.
- Да, это очевидно. Тогда считайте, что это он. Не будете же вы жить с ними обоими одновременно? - сказал Амвросий.
- Он уверен, и народ должен быть уверен, - сказала София. - Выйдите, пожалуйста, и скажите народу:
- Дело сделано.
- А там нет никого, - сказал Амвросий. - Только Князья, Графы, Бароны, да Баронессы, Графини и Княгини.
- А это и есть мой народ, - сказал Эм Великолепный.
- Милый, а как же те, в Поселении? - спросила Со.
- Так их еще надо завоевать, - сказал Эм.
- И объявите им наше новое имя, - сказала мудрая София.
- Давайте я запишу, чтобы не забыть, - сказал Амвросий. И записал:
- Понтий Пилат.
Пилат от слова Пират Рицца. А Понтий от слова Понт. Пугач. Главное ведь не захватить корабль там, или власть, к примеру, а взять ее:
- На Понт! - радостно гаркнул понятливый народ.
- Как вы сказали? - прошепелявил какой-то старичишка неизвестно, как сюда затесавшийся, - Ферапонт? - И уже хотел записать это слово и пустить в Прессу. Но Ломонофоффе и Державин взяли его под руки и вытолкали вон за дверь. Не за дверь, так как на улице дверей не было, а просто за пределы досягаемости звука.
- Не обращайте внимания, друзья, - сказал Академик уже со вчерашнего дня Ломонофоффе.
- Кто это был? - спросила, тем не менее, фон Карр. Вот ведь, чуть почувствовала себя оппозиционной фигурой и уже лезет, куда никто ее не просит.
- Так никто, - ответил поэт Державин. И добавил: - Сумароков какой-то. Тоже считает, что он поэт. Ха-ха!
Но фон Карр и Лизка не сдавались. Записали имя Сумарокова, и Лизка Воронцова крикнула в знак логического продолжения своей мысли:
- Мы все выясним! Мы узнает таки всю правду!
- Не обращайте внимания, друзья, - сказала вышедшая на паперть София. - Этим дамам просто скушно без своего Петрушки. Вон и они ерзают.
Народ не безмолвствовал. Он покатился со смеху.

4

Дирижабль забит до отказа. Правда, не одними людьми. Многие, отказались лететь.
- Не потому что против летания вообще, - как сказал Амвросий, - а из-за принципа.
- А именно? - спросила... Кстати:
- Кто спросила?
- И да:
- Как вас теперь называть? - спросил почти обиженно Григорий Орлов, - если вы находитесь одна, а не со своим Понтом?
- А разве вам не объявили? Впрочем, не важно. Кто забыл, как меня зовут, вспоминайте по системе:
- От противного.
- Если он Понтий, то вы, следовательно, Пилат, - сказал на всякий случай на Вы Григорий Орлов.
- Вот видите, как просто! - воскликнула Пилат. И, хлопнув фаворита по плечу, добавила: - Даже Гришка мой бывший, в некотором смысле любовник, сложил эту алгебру с геометрией, эти дважды два четыре, как свои пять пальцев.
Барахла, подарков жителям Поселения набрали:
- Полдирижабля, - как сказал Сумароков. Он все-таки пробрался на корабль. Фон Карр и Елизавета Воронцова сказали Софии, что:
- Никуда не поедут без гения русской поэзии и драматургии. - Пришлось взять, несмотря на возражения Ломонофоффе и Державина. Ведь без оппозиции может появиться другая оппозиция. Намного хуже первой. Почему? Потому что она будет:
- Неизвестной.
Более того, Сумароков представил на усмотрение общества трагедию в трех действиях под историческим названием:
- Без вины виноватые.
- Придется смотреть! - схватились за головы настоящие поэты и ученые Ломоносов и Державин. Правда, Ломоносов не любил, когда его называли просто по-русски, именно:
- Ломоносов. - Со так и сказала ему:
- Выбирай, или Ломик или Носик? Это по-русски. Хочешь, цивилизованно по-немецки Ломонофоффе.
И парень, решив прославиться, выбрал цивилизацию. Хотя и с отражением в имени русских исконных корней. А именно:
- Любовь к боям с правилами и без. - В том смысле, что боями без правил сначала называли бои с оружием. Не с эспантонами, имеется в виду, или пистолетами, а с колами, выломленными из посада. Ломами.
Пилат бросила на середину свое старое красное с белым подбоем платье с рубинами. Пять секунд не больше все изучали платье жадными взглядами. И уже готовы были разорвать его на части, когда Пилат сказала:
- Только победителю.
Приближалась ночь. Но с одной стороны еще светило теплое солнце, а с другой хотя еще не были слышны грома раскаты, но иногда сквозь темную синеву туч показывались красные пятна.
- Нам надо идти на грозу, - сказал, подходя, Ломоносов.
- Грозу надо обойти, - сказала Пилат.
- Мы заблудимся.
- Прошу вас, шляйтесь галсами.
Академик почесал буйную голову.
- Прежде чем заблудиться, прежде чем отправиться в неизвестную даль, разреши-те, дорогая, прочитать пару стихов, пришедших мне на ум при виде тебя?
- После.
- После боя? Я хочу сейчас.
- Изволь. Два, не больше.
- Шли годы, бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты.
- Хорошо. Поцелуй меня, в щечку.
- Хочу больше. Хочу в губы.
- В какие?
- Он показал глазами вниз.
- Хорошо, прочти еще два.
- В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои.
София начала приподнимать платье, но тут появился подозрительный Державин.

- Я сочинил стихи, - сказал он мрачно.
- После, - сказала Пилат.
- Не могу больше ждать.
- Хорошо, изволь и ты.
И Державин начал:
- В томленьях грусти безнадежной.
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты. - Твои.
- Довольно, - сказала Пилат, - это слишком хорошо, чтобы есть весь этот ананасовый торт сразу. Позже продолжишь.
- А я?

- Вместе.
- Мы вынуждены согласиться, - сказали ребята хором и вышли.
Они начали выяснять друг с другом отношения. Кто у кого сделал Плагиат.

- Ты у меня.
- Нет, ты у меня.
- Я тебе прочитал третью строфу, а ты вставил вперед нее вторую. Сочинить ее уже не составляло труда, когда известны все контрапункты и пункты.
- Нет, у меня было свое вдохновенье. Я не подглядывал в твои бумаги. Я смотрел...
- На Луну?
- Нет, в будущее.
Тем не менее, вышло так, что в платье вцепились Катя фон Карр и Графиня Шаргородская.
- Вот ты мне и попалась! - выдохнули одновременно обе.
И Карр выиграла. Правда, не сразу, как ожидалось всеми. Но к ужасу всех, после третьего прямого в голову, и следующего прямой ногой в живот Шарик вылетела с дирижабля. Как кукла кувыркнулась через борт, и скрылась из вида.
Лиза Воронцова подошла к Ломоносову, сказала что-то, чего он не расслышал, и кулаком с пудовую гирю отправила в ту же дыру.
Многие ахнули еще раз.
- Он сказал, что это специально сделанная в сетке дыра доя выбрасывания не понравившихся личностей, - сказала могучая Лиза.
- Дура! - рявкнула Пилат. - Это отверстие для мусора.
- Я не дура. Это и был мусор.
- А ты все-таки дура, - продолжала настаивать Пилат.
- Почему?
- Потому что выкинули Шаргородскую! - радостно воскликнул Потемкин. Хотя он и сам не знал, чему радуется. Он не верил, до сих пор не верил, что Пират Рицца стала Пилатом, в том смысле, что стала теперь только частью себя, и вторая ее половина принадлежит теперь Понту. Тем не менее, по каждому поводу нервно смеялся. Но Лиза Воронцова не смеялась, она расплакалась. Расплакалась от счастья, что ее Катинька фон Карр жива, и находится здесь, на дирижабле под названием, естественно:

- Понтий Пилат.
Держ посмотрел вниз через подзорную трубу, и радостно провозгласил:
- Они живы! Просто висят на деревьях.
Григорий Орлов сказал, что раньше сам любил Шаргородскую, и готов слазить за ней вниз по веревочной лестнице.
- А кто полезет за ученым поэтом? - спросила София.
- Никто, - гордо ответил Григорий Орлов.

- Ты его так ненавидишь?
- Не то, чтобы ненавижу, - ответил гвардеец, но, с другой стороны, просто не в силах это сделать. Тяжел. В нем одного росту метра два слишком.
- Надо спуститься пониже, - сказала Со.
- А он нам нужен? - спросил Понтий.
- Так... - София замялась, что называется. - Он только и умеет управлять этим чудовищем под названием Понтий Пилат. - Она постучала по обшивке, повторяющей в этом месте полотна Леонардо да Винчи и Рафаэля. Копии. Куплены, правда, по цене подлинников. Обычная цена: на картину укладывались золотые в столбики по восемь штук. И покрывали, таким образом, всю картину. Считалось, что восемь - это завершенное число. Хотя никто не мог толком ответить, что оно завершает.
Далее, Лома оставляют одного в тайге. Началась гроза, и достать его с елки не оказалось уже никакой возможности.

Глава Восьмая

1

Спасти Шаргородскую не удалось. Ветер сорвал дирижабль, пришвартованный к высокому дубу. Алехан и Григорий попытались управлять дирижаблем без Ломонофоффе, но это плохо им удавалось. Вызвался помочь Потемкин, но братья, обиженные приближением Потемкнна и Эма Великолепного к Пират Рицце, как они продолжали ее называть, сказали мягко:
- Встаньте в свою очередь, пли-из! - И разумеется, опечалили киллера. И он встал с левой стороны от первой леди. Он так и оставался ее первым телохранителем. И Эма волновало:
- Насколько близко этот Потемкин будет находиться к спальне Пилата. Они попали в сильный ураган. Орловы догадались перевести дирижабль выше облаков.
- Мы - боги! - воскликнула София. И тут же почувствовала, что стало трудно дышать.
- Я хочу выйти на облако, - сказала Брюс.
- Давай.
- Я немножко боюсь.
- Пойдем вместе, - неожиданно сказал Алехан.
- Ты тяжелый. Облако может не выдержать двоих.
- Если не трахаться, а тихонько ползать, может и выдержит, - сказала Пилат.
Алехан сказал, что попробует первым выйти на облако. Державин хотел его удержать:
- Не думаю, что это удачный эксперимент, - сказал он.

- Я не могу жить без Пират Риццы, - сказал Алехан. - И ради нее я выйду на облако.
- Напрасно, вы дали ему обещание, - с укором сказал Державин.
- Пока что я ничего ему не обещала. Но если выйдет, то пусть.
- Пусть? Пусть да, или пусть нет?
- Пусть нет, если это вы имеете в виду, что пусть один там остается? Нет, я к нему выйду.
- Зря вы это сказали, - сказал Державин. - Сейчас все будут бросаться вниз.
- Пока что не вижу желающих. - И добавила: - Вы как, Амвросий? Не верите?
- Знаю, что у вас все получится, - ответил архиепископ. - Но не буду вас искушать своим подвигом.
- Так вы советуете мне выйти на облако? Или, наоборот, советуете, не выходить?
- Как бы вам сказать по точнее? - ответил Амвросий.

- Понятно, я должна сама принять решение.
- Прими. Если можешь. - София перешагнула через борт. У Разумовского упало сердце. Он бросился ее удерживать. Но не смог. Пилат улетела вниз. Его самого едва смог удержать Григорий Орлов и Державин.

Тут закричал Понтий:
- Держите меня! - Но его не поняли. Не поняли, что он заранее привязал себя к своему Пилату. Теперь все ждали:
- Так ли тяжело тело Пират Риццы будет на облаке, как кажется вблизи.
- Что ты чувствуешь? - Поинтересовался Разумовский у Эма. - Тяжело?
- Очень.
Со вытащили, но с большим трудом. Десять человек тянули за канат. Оказалось, что София не прыгала за борт.
- Я только хотела посмотреть, - сказала она. - Меня толкнули. - Но было непонятно, кто мог это сделать.
- Хотели выбросить Державина.
- Это он, - сказал кто-то.
- Почему вы так думаете? - спросил Понтий. И добавил: - Кто это сказал? - Но человек затерялся в толпе.
- Поищите Алехана и Брюс, - сказала София, - может быть, они и вовсе не прыгали на облака.
- Мы уже лишились четырех человек, - сказал Потемкин.

- Если ли смысл дальше продолжать путешествие?
- Наверное, они на облаке, - сказала Пилат. - Утром мы их увидим, сбросим лестницу и заберем.
- Мы не сможем удержаться на этом месте, - сказал Григорий Орлов. - Гроза. Нас унесет ураган. - Потемкин все-таки пошел ему помогать.
Эм Великолепный спросил, когда они, наконец, остались одни:
- Ты пробовала стоять на облаке?
- Мне кажется, я смогла бы. Если бы ты немного подождал, я бы устояла.

- Думаю, у нас еще будет случай это проверить, - хотел сказать Понт. Но ветер дернул дирижабль и понес его в сторону моря.
Потемкин и Григорий Орлов пытались заставить дирижабль:
- Шляться галсами, - как сказала София, - но не смогли. Ветер гнал и гнал их в сторону бури:
- Отсюда великолепный вид, - сказал приблизившись к Софии Державин. - Смотри, с одной стороны солнце, а с другой чернота и сверкают молнии.
- Я не понимаю, - сказала Пират Рицца - все продолжали называть ее по-разному, - почему ветер дует туда, а не сюда, - она показала на солнце.
- Не надо показывать пальцем, - сказал Державин.
- Пошему?
- Да потому что просто: их либе дих, - сбился с рифмы поэт, и поцеловав Пилата тихонько сначала, постепенно перешел в продолжительный засос. А когда закончил, думал, она скажет:
- Не надо было при всех. - Нет, Со только и выдохнула:
- Больванчик. - Это было, если не объяснением в любви, то выражением радости.
- Еще раз? - спросил поэт. - Или ты боишься, что на нас смотрит Понтий?
- Та не, он не видит. Буря застила ему очи. Он с кораблем не может справиться никак.
- Так я тогда еще раз, - сказал Державин, и уже потащил Пират Риццу на себя, но она отстранилась.
- Чего? - безрадостно спросил он.
- Сначала стихи. Ты обещал.
- А! Окей:
- Я помню чудное мгновенье - здесь я пропускаю, что сие произошло между двумя вспышками молний.
Передо мной явилась ты.
Как мимолетное виденье.
Как гений. Чистой красоты.

- Можно?
- Теперь? Конечно. Я даже считать не буду, сколько продлится этот засос.

2

Утром, а точнее, это был уже день, они не увидели туч даже на горизонте.
- Только солнце! - радостно воскликнула Со.
- Действительно, - сказал Державин, просыпаясь у ее ног, - утро вечера мудреней.
- Ты что здесь делаешь, больванчик? - ахнула Пилат, и поцеловала своего мужа. - Ай! - почти тут же воскликнула она, и добавила: - Не он. - Это был Потемкин. - Ты как здесь оказался.
- Ты сама сказала, чтобы я ложился.
- Так потом. Не сейчас же. Как ты не понимаешь?
- Так понял, понял. - И киллер на коленках пополз к борту дирижабля.
- Где Эм? - рявкнула Со. - Где, я спрашиваю, мой Эми? Понтий Великолепный, ты где?
- Так здесь где-то он, - сказал Державин, еще не удалившийся.
- Ага, вот ты где! - И София приподняла покрывало. Там была Лиза Воронцова. - А! А! А! - закричала Со, как будто увидела змею. Ну, не змею, может быть, а скорпиона - это точно. Хотя нет, скорее, это была кислая капуста. А вы знаете, что кислую капусту древние греки применяли при осаде Трои? Да, как военное оружие. Это была первая в мире, известная историкам газовая атака. - Ты что здесь делаешь?! - наконец, вымолвила Пилат. - Ты вообще, кто?
- Я твой любимый сон, - мягко сказала Лиза, и, показав Державину язык, убежала, стараясь пониже натянуть короткое платье.
- Ты с ней был? - спросил Со Державина.
- Нет. Не может быть.

- Почему? Петрушка считал ее сексуальной.
- Что в ней сексуального?
- Ну-у, трахаешь, как будто слона. Забыла, кто сказал. Некоторых это восхищает.
- Сам себя тоже слоном чувствуешь, что ли? - спросил Держ.
- Ты давай не прикидывайся, что ничего не помнишь. Ей здесь больше не с кем было быть. От-веча-ть!
- Я скажу, если только ты мне пообещаешь, что не обидишься. - Говори.

- Я хочу заранее получить подтверждение лояльности, - сказал Державин.

- Ну, и чего ты хочешь? Перстень?
- Табакерку усыпанную рубинами и изумрудами.
- Ладно, но сначала прочти мне что-нибудь новенькое, успокаивающее.
- Хорошо, я подарю тебе цветок. Ночью пришли мне две-три мысли.

Цветок

Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я;
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:

Где цвел? когда? какой весною?
И долго ль цвел? И сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?

На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?

И жив ли тот, и та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?

- Спасибо, сэр.
- Прости, что перебиваю, Со, но у нас нет сэров, - просто ответил поэт.
- Тогда пэр.
- Так тоже вроде нет.
- Ну, а кем ты хочешь быть?
- Как все.
- Как все, Графом? Окей. Я подыщу тебе какое-нибудь Пущино.
- Так вы уже отдали его.
- Кому?
- Шаргородской, кажется.
- Ну, она пропала. И возможно навсегда.
- Мэй би, Протвино?
- Граф Протвинский?
- Не нравится?
- Все равно, что Ботвиньский. Что-нибудь другое есть?
- Есть.
- Где?
- В Сибири.
- Граф Новосибирский, - произнес Державин. - Нет, оставьте это Ломонофоффе. Хотя он тоже пропал в неизвестно направлении. Странно как-то получается, вам не кажется? Вроде мы в воздухе, а люди пропадают, как будто мы едем с базара на телеге. Все так и ломится, так и ломится через край, свисает, как спелый виноград, и падает по дороге.
- Хорошо, я подумаю, где тебе будет лучше, - сказала Со, и добавила: - Табакерку-то пока возьмешь, что ли?
- Да возьму. - Поэт взял драгоценную табакерку и уже пошел к двери, когда Пират Рицца спросила прямо ему в спину:
- Так, с кем была Лизка Ворон?
- И тобой и была под утро-то, - ответил он.
- Врешь?! И да: вернись и отдай табакерку. Отдай, я тебе сказала! Этого не может быть, потому что не может быть никогда. - Но парень уже выскользнул из палатки. Палату-то в дирижабле где разместить? Не уместится. Но и в палатку народу набилось, как мы видим немало. - Ты у меня будешь Князем Болотным, лжец! - сказала Со, надеясь не без основания, что ее слышат.

3

Все ужаснулись, когда увидели, что внизу ничего нет. Дирижабль даже накренился, когда люди полезли на деревянные решетки, чтобы по лучше рассмотреть широко раскинувшееся внизу море.
- Смотрите! - крикнула Пилат. - Я вижу корабль!
- Где? - спросил Понтий.
- На тридцать градусов левее солнца, как говорил бедный Ломик, пока не вылетел со своего же дирижабля.
- Не вижу. Тебе просто кажется, - сказал Понтий.
- Неужели не видишь?
- Нет.
- Кстати, ты где был?
- А ты меня не видела?
- Нет.
- Мы спали голова к голове.
- Валетом, что ли?
- Валетом это, когда ноги к ногам. И люди при таком расположении постоянно видят друг друга. Можно надоесть друг другу раньше времени.
- Это ты сам придумал такую позу?
- В общем, да.
Они начали спускаться. Трехмачтовый корабль был пуст.
- Я никуда не пойду, - сказала Со. - И знаете почему? Я боюсь. Это Корабль Призрак. Все, кто здесь был когда-то, бросились в волны, только бы не слышать воя Сирен.
- Нет, думаю, дело проще, хотя тоже страшно, - сказал Потемкин. - Видите на носу желтые шаровары?
- Я вижу, - сказал Разумовский. - А на корме красную жилетку.
- Турки! - в ужасе сказал Сумароков. И добавил: - Теперь у меня есть тема для стихотворения.
- Осталось только узнать, кто был на корабле. Тут два варианта. С одной стороны могли перебить турок, а могли и турки перебить кого-то.

- Может быть, англичан?
- Мне кажется, это пиратский корабль, - сказала Со. - Они перебили турок, а потом сами бросились в волны, услышав страшный вой Сирен.
Они спустились на корабль. Предварительно Со спросила:
- Они не могут спрятаться в трюмы, чтобы заманить нас?
- Нет, - ответил Григорий Орлов. - Я в кораблях специалист.
- И что же?
- Так не делается.
- Точно?

- Конечно.
- Разреши тебя на минуточку? - спросила Со. И двинулась в сторону своей палатки.
Григорий оглянулся на Потемкина. Гвардеец вроде бы сделал шаг вперед, но тут же отступил назад И Эм Счастливый тоже не решился воспрепятствовать этой аудиенции. Ну как? Только что стал мужем, и сразу лезть в дела государственные? В принципе можно. Он уже мысленно сказал себе, что сейчас подойдет, и скажет, что сам поговорит со своим Пилатом. Ибо... Но к этому времени ребята уже скрылись в проеме палатки.
- Вы что-то хотели сказать, я вижу? - спросила Графиня Воронцова.
- Не приставай к нему, - сказала Катя фон Карр. - Я сама тебе скажу. - Он, - фон Карр потянула Эма за рукав на себя, - хотел сказать, что, как муж, может сам провести любую проверку. Окэй? - И она заглянула в голубые глаза Эма своими синими глазами.
Из трюма выглянул Сумароков, и сказал негромко:
- Кто хочет шампанского или рома, прошу пройти... - И добавил: - Спускайтесь вниз, если хотите вина и женщин.
- Что он сказал, я не поняла? - спросила Лиза.
- Приглашает на ужин с... Я думаю, со своими стихами, - ответила Кэт. - Пойдем?
Эм сначала упирался, но его чуть не столкнули вниз, и он поспешил все сделать сам. Стол здесь стоял не у стены, а почти посередине каюты. Сумароков предложил всем сесть с одной стороны, а сам встал с другой, и тут же наполнил стаканы ромом.
- Не бойтесь, - сказал он, видя, что Лиза Воронцова подозрительно смотрит на болтающуюся на дне стакана желтую жидкость, - здесь всего по двадцать пять грамм. Одна морская порция.
- Ах, вон оно что! А то я никак не могла понять, почему так мало, - серьезно сказала Лиза. И добавила, садясь на стул прямо у разделочного стола: - Что на закуску?
- Сушеная треска, - сказала, тоже садясь Кэт.
- Что еще тут может быть, - приобщился к разговору Эм.
- Вы не можете себе даже представить, - сказал поэт, - но это цыплята. Кто-то, знаете ли, оставил нам только что выпотрошенных цыплят.
- Мне кажется, они были заморожены, - сказал Эми.
- Вы так считаете? - спросил Суми. - И знаете что, если вы так думаете, то вы абсолютно правы. Здесь есть погреб, где лед имеет более высокую температуру замерзания, и поэтому долго сохраняет цыплят без медвежьего привкуса гниения. Простите, прошу всех вычеркнуть последнее слово из словарного запаса на сегодняшний день. Окэй?
- Так кроме цыплят больше ничего? - уныло спросила Лиза.
- Их можно сделать с чесноком, - почти обиженно сказал Суми.
- С чесноком? - сделала гримасу печали Лиза. И добавила: - Мы вампиры, нам нельзя чеснок.
- Ты не знал, Суми? - тоже печально спросила Кэт.
- Хорошо, тогда я сделаю вам специально, с имбирем.
- С имбирем, наверное, пойдет, - сказала Лиза. И добавила: - Как ты думаешь, Кэт?
- А после него пить кровь-то можно? - захотел тоже приобщиться к разговору Эми. На него посмотрели очень внимательно.
- Что вы смотрите на меня, как на шпиона? - спросил он. - Я просто хотел пошутить.
- Мы не шутим, - сказала Лиза. И Кэт ее поддержала:
- Если мы кем-то занимаемся, то всерьез.
Все заметили, что у Суми начали дрожать руки.
- Он испугался, - сказала мощная Лиза.
- Н-да, у него дрожат руки, - поддержала подругу фон Карр.
- И знаешь почему?

- Почему?
- Он просто украл этих кур.
- Чтобы скрыть возрастающую между нами угрозу, - сказал поэт, - прошу выслушать мои стихи.
- Только после цыплят! - воскликнула Лиза.
- С чесноком, - добавила Катя.
- А...
- Б, - ответила фон Карр на не заданный вопрос профессора. - Если все будут цыплят с чесноком, то ничего не будет заметно.
Даже Эми, уже почти поверивший, что эти дамы вампиры, улыбнулся. Нет, конечно.
- Но из вас мы кровь высосем, - сказала Лиза. - Хотя и другим способом.
- Окей? - Катя посмотрела сначала на сидящего рядом Эма Великолепного, потом на притихшего Сумарокова.
- Нет, я не против, - сказал поэт, и поставил цыплят в духовку. - Немного дойдут, - добавил он. - С краю будут по суше, а в середине по жирнее.
- Мне по сочнее, - сказала Лиза.
- А мне по поджаристей, - сказала Катя.
- А мне... - начал Эм, но дамы перебили его:
- А тебе, что останется.
- Шутка, - сказала фон Карр, - ты будешь первый выбирать, Эми. - И да, - обратилась она к Сумарокову, который уже готовился снять фартук: - Каждому по целому?

- Разумеется, - ответил поэт, и опять попытался сказать что-нибудь путное. На этот раз в предвкушении еды, ему разрешили это сделать:

Так и мне узнать случилось,
Что за птица Купидон;
Сердце страстное пленилось;
Признаюсь - и я влюблен!
Пролетело счастья время,
Как, любви не зная бремя,
Я живал да попевал,
Как в театре и на балах,
На гуляньях иль в воксалах
Легким зефиром летал;
Как, смеясь во зло Амуру,
Я писал карикатуру
На любезный женский пол;
Но напрасно я смеялся,
Наконец и сам попался,
Сам, увы! с ума сошел.

- Спасибо, - сказала Лиза, а фон Карр поинтересовалась:
- Сколько времени еще осталось до полной готовности?
- Минут десять, не больше.
- Я прошу показать мне ваш замечательный холодильник, - сказала она. И добавила, уже утаскивая за собой поэта: - Мы успеем.
- Мы тоже, - вздохнула Лиза, и выбила стул из-под зада Эма.
- Вы что? - удивился Великолепный.
- А что? - возразила Лиза. - Не будем же мы так просто сидеть, и ждать, когда они вернутся.
- Разумеется, - вынужден был ответить Атаман, понимая, что такую Графиню ему не поднять, чтобы выбросить за борт.
Они вернулись вовремя, счастливые и раскрасневшиеся.
- Мы успели! - радостно воскликнул Сумароков, взглянув на песочные часы у плиты. Он открыл духовку и вынул готовых цыплят. Аромат чеснока наполнил благоуханьем камбуз.
- Вы где? - спросила фон Карр. Она встала у стола со стороны повара, и не видела ребят, находящихся в лежачем положении с другой стороны. Потом догадалась, и добавила: - Вставайте, вставайте! Обе-е-д-д!
- Ром или шампанское? - спросил Сумароков.
- Только шампанское! - крикнул, не удержавшись, с другой стороны невидимый Эм. И добавил: - Мне полусладкое.
- Я тоже хочу полусладкое, - пропищала Лиза, но, боюсь мне нельзя. Я и так слишком толстая.
- Брют? - решила уточнить Катя.
- Брют, - ответила Лиза. - Надеюсь, поэт догадался поставить шампанское в морозильник? Я теплое не буду. И вообще попрошу обернуть мой бокал полотенцем. Я буду пить медленно, и не хочу, чтобы рука нагрела вино. И так жара! Уф-ф! - Лиза звучно, как... ну, ничего страшного, пусть будет:
- Как лошадь, - профырчала. Затем что-то шмякнуло, плюхнулось, как будто в широкий таз бросили, уставшего от перевозки из дальних стран осетра.
Графиня фон Карр хотя и испугалась, но все равно вытянула голову, чтобы посмотреть, что же такое это было. Большое.
- Не насмотрелась? - спросила Графиня Воронцова, показывая свою роскошную голову над столом.

4

Наверху послышались шум, беготня, раздался даже отчетливый крик:
- Подайте мне подзорную трубу! - И:
- Это пираты!
- Кажется, на нас кто-то напал, - сказал поэт Сумароков.
- Не может быть, - сказала Лиза Воронцова.
- И знаете почему, - Катинька вон Карр толкнула локтем Эма Великолепного.
- Пока нет, - тяжело вздохнул тот. Тяжело, потому что понял, что кажется, он что-то забыл, так как сам-то он думал, что у него более-менее запанибратские отношения уже сложились с Лизой. Оказывается, с Катинькой.
- На нас могли напасть здесь только или англичане, или французы. И знаете почему? - спросила в свою очередь Лиза.
- Скорее нет, чем, - уклончиво ответил Эм, ища глаза воду для рук.
- Послушайте, Сумароков, - обратилась Лиза к поэту, и тот, не дав ей договорить, быстро, как английский парень по фамилии Копьетрясов, ответил:
- Сейчас, сейчас, дорогая. - У Лизы даже маленькие, как у мыши глазки вылезли из орбит. Она тоже, как и Эм, подумала, что более-менее близкие отношения у нее завязались с Эмом Великолепным, а тут, кажется, этот старичишка предъявляет на нее верительные грамоты. И вообще, она хотела попросить его подать на стол воду с лимоном для мытья рук, покрытых маслом, чесноком и перцем, которыми был покрыт отлично прожаренный местами хрустящий даже цыпленок Табака. Не забыть бы еще про Гоголь Моголь.
И не успела она сказать:

- Ну, извольте, а поэт уже вдохнул, и тут же выдохнул:

Вы съединить могли с холодностью сердечной
Чудесный жар пленительных очей.
Кто любит вас, тот очень глуп, конечно;
Но кто не любит вас, тот во сто раз глупей.

Леди на время забыла даже, что, собственно, хотела сказать. Руки пришлось по Петровской привычке вытирать о штаны. Ибо скатертей здесь не было.
Но они все-таки выяснили, что у России нет других врагов, кроме англичан, французов и турок, если не считать поляков и литовцев. Ну, и татар само собой.
- Последних мы не берем в расчет, так как всегда готовы их трахнуть туда, куда они только попросят. Турки разбиты, вы сами видели на корме и на носу желтые шаровары и красную жилетку, из которых их вытряхнули наши предшественники. Англичане и французы нам не соперники, потому что друзья. И возникает логичный вопрос:
- Тогда кто? - Все это сказал Эм Великолепный. А на верху уже раздался треск упавшей бизань-мачты. А также взволнованные крики:
- Два румба по правому борту.
Бьют склянки.
- Лот.
- Ракушки и песок.
- Подъем! Свистать всех наверх.
- Бить сбор. Марсовые на реи. Спустить шлюпки на воду.
- Лечь. Всем лечь.
- Восемнадцати фунтовые. - Имелось в виду, что по их кораблю бьют восемнадцати фунтовыми снарядами.
- Приготовить батарею по правому борту.
- Подойти на пистолетный выстрел.
- Поднять флаг.
- Отнеси серебро в трюм.
- Сыпь песок на пол.
- Леера на корму.
- Идем в туман.
- Обшивку пробило.
- Тишина на палубе.
- Молчать!
- Воды в трюмах два фута шесть дюймов.

Они решили, что остались одни на корабле.
- Мы тонем, - сказала фон Карр. - Они сели в шлюпки и отчалили, даже не попытавшись найти нас.
- Скорее всего, они решили, что нас выбросило за борт взрывной волной, - сказал Эм.
- Разрешите к случаю? - спросил поэт. И тут же прочитал:

Мне бой знаком - люблю я звук мечей;
От первых лет поклонник бранной славы,
Люблю войны кровавые забавы,
И смерти мысль мила душе моей.
Во цвете лет свободы верный воин,
Перед собой кто смерти не видал,
Тот полного веселья не вкушал
И милых жен лобзаний не достоин.

- Значит, так, - сказал Эм Великолепный, беря ситуэйшен в свои руки, - сейчас доедим спокойно, вымоем руки водой с лимоном, и секс. И только потом поднимемся на палубу и посмотрим, что там происходит.
- И правильно, - сказала фон Карр, - че мы будем дергаться по каждому поводу.
- Действительно, вода-то пока под ногами не хлюпает.
- Я согласен, - ответил Сумароков, так как только его голос еще не прозвучал в защиту правопорядка.
- Он согласен, - кинула на Сумарокова Лиза. - Да после таких стихов, ты достоин гораздо большего.
- А чего большего-то? - спросил поэт, глупо улыбнувшись. - Трахать, что ли, будете до потери пульса?
- Разумеется.
- Вот пока корабль не пойдет ко дну, будем здесь трахаться, - радостно воскликнула Катинька фон Карр.
- Чистый Баден, - сказал Эм.
- Даже более того, - сказал Сумароков.
- Что же больше-то?
- Так Баден-Баден, разумеется.
И точно: ребята договорились, и попали на необитаемый остров.

Глава Девятая

1

На корабль действительно напали пираты. Но так их могли назвать только государственные пираты, которые грабили корабли государств, не находящихся в союзе с их государством. А если никто из враждебных российскому государству кораблей не попадался - нападали на своих. Жить как-то надо. Моряки этих полу пиратских кораблей получали зарплату только в виде доли от добычи. А что делать, если пару лет приходилось плавать и плавать, и только плавать, грабить было некого, никто из враждебных кораблей просто не попадался. Но все-таки это была более сложная история. Сначала русские напали на турок. Хотя вроде уже не воевали с ними пока. Но в том-то и дело, что пока.
- Тут все равно не поймешь точно, когда надо начинать, а когда кончать, - сказал капитан Клокачев, недавно разжалованный в солдаты, за то, что потерял строй во время атаки на турецкую эскадру. К тому же не в солдаты, а пока что еще:
- В матросы. - Но, что самое главное, так и остался Клокачев командовать своей Европой после боя с турками. Так, да только не совсем. А именно:
- Без зарплаты. - И пошли они солнцем палимы. Но тоже не совсем. Потому что были матросами. Поэтому:
- Поплыли. - И более того:
- Надпись на борте стерлась во время того боя с турецким флагманом под названием Мустафа Реальный, и было видно только:
- Опа-Опа. - Вместо Европа.
И нашел Клокачев на принудительно вольных хлебах ушедшего из той атаки Бегемота Турции под командованием Гасан-бея. И разбил его. Гасан, правда, ушел, успел выпрыгнуть за борт, оставив награбленное с русских кораблей серебро, золото и драгоценные камни. А также и свою одежду:
- Желтые шаровары и красную безрукавку.
И вот заметил Клокачев в свою хорошую подзорную трубу корабль, и приказал своим помощникам лейтенанту Федору Ушакову и плотнику Прошке Курносову приготовиться к бою. И начать его. Именно взрывы ядер с корабля Клокачева слышала гулявшие в камбузе Лиза, Катя фон Карр, Эм и Сумароков.
Все дело было в том, что турки покинули свой корабль без единого выстрела. На шлюпках. Но от страха даже не все шлюпки были использованы. Многие, как и сам командир Бегемота Турции Гасан прыгнули в воду сразу, как только в темной синеве смотрящий на носу увидел красные пятна. О корабле Клокачева ходила легенда, как о Летучем Голландце. Что будто бы он не брал с кораблей даже серебро и золото, а только матросов, которых продавал на Дон, казакам. И считалось истинной правдой, что не для работы, а для еды. Мол, казаки так разозлились на турков, что перестали присылать им персиянок для публичного дома, и отбили два последних нападения казаков под предводительством Емельяна Пугачева, что объявили награду за каждого турка, добытого для мясного холодильника, находившего в лесу, недалеко от Поселения. Не правда, конечно, более того, чушь несусветная. И даже не потому, что казак не мог бы съесть турка, а сама цена за одну тушку была невероятно высокой - червонец. В том, что безголовых турок называли тушками, не было ничего удивительного. Ведь турки сами знали только один способ убийства:
- Отсечение головы. - По этой примете их даже находили казачьи отряды. - По отрубленным головам своих товарищей.
Поэтому легко было поверить, что ответ на сладострастную привычку турок отсекать казакам головы, казаки стали приучать себя обходиться без крупного рогатого скота. Турки вроде хотели договориться не отрубать больше головы казакам, только бы они не ели пленных. Но пока что договориться не получалось. Потому что многие знатные турки возражали:
- А по кой они вообще приплывают к нам в Турцию?
- У них своих телок полно.
- Че им тут делать? - И так далее, и тому подобное.
У Гасана был русский шпион, который сообщал ему координаты не только богатых купеческих кораблей, но и место, где может действовать тот или иной русский военный корабль. Даже координаты русских пиратских кораблей были ему известны. И никто не думал, кто бы такой это мог быть. Ибо никто и не знал, что существует такой шпион. Но бывший капитан первого ранга Клокачев догадывался. Точнее, для него это было просто очевидно. Очевидно, не потому, что знал кого-то, кто знал что-то об информаторе Гасан-бея, а просто по невероятной точности, с какой турок находил самые богатые русские корабли.
И вот, когда Гасан бежал с Бегемота Турции, опасаясь быть поданный на Дону к праздничному обеду, море покрылось туманом, и Клокачев решил подождать, пока туман рассеется. И дождался. Дождался не только того, что туман пропал, но корабль Гасана Бегемот тоже испарился.
- Шторма ночью не было? - спросил он у лейтенанта Ушакова.

- Так а вы-то где были? - удивился Ушаков. - Спал, что ли? Да и правильно. После боя хорошо поспать. - Ушакова иногда закидывало. Он думал, что он лейтенант старше по званию разжалованного полковника. В принципе так оно и есть. Ибо полковник, капитан первого ранга, выше лейтенанта. Но разжалованный ниже. Вот и получается:
- То выше, то ниже. - Сейчас был ниже. Ну, вот так чувствовал Ушаков. А плотник Прошка Курносов ему в этом льстил. Лейтенант обещал назначить его своим помощником, если Клокачев сойдет где-нибудь на берег. И в доказательство уже сейчас Прошка считался не просто корабельным ремонтником, а главным инженером Опы, отвечающим за исправное действие всех парусов и механизмов.
И вот они нашли свой чуть не потерявшийся клад. Клад виде пропавшего из-за тумана, и еще не понятно из-за чего Бегемота Турции.

2

Ушаков не верил, что у Клокачева есть лицензия капера, поэтому со спокойной совестью посадил его в КПЗ - 1. Это КПЗ - камера предварительного заключения находилась на корме, прямо на палубе. КПЗ - 2 была внизу.
- Почему ты не отравил меня вниз? - спросил Клокачев Ушакова.
- Будешь у меня на виду, - ответил лейтенант. - Подскажешь, если чё.
Сначала Бегемот Турции начал уходить.
- Мы не можем к нему приблизиться! - крикнул Прошка с грот-мачты.
- Хватит идти на восток, - заорал Клокачев. - Зюйд-зюйд вест.
- Есть, сэр. - Они старались выдать себя за англичан, чтобы дезинформировать противника. Бывали случаи, когда после взятия корабля на абордаж, оставались живые. Они просто успевали прыгнуть за борт, и уплыть. Казалось бы:
- Куда? - В открытое море? Но это случалось, какой-то баркас успевал подобрать этих прыгунов раньше, чем они уходили на корм рыбам.
- Парус.
- Два румба по правому борту.
- Трижды ура Федору Ушакову. - Клокачев это услышал, и вынул шпагу.
- Заприте его в каюте, - сказал Ушаков. - Мы уже почти богаты, и этот матрос нам больше не нужен.
- Я... - начал Клокачев.
- Та не, - махнул рукой Прошка Курносов, - держать паруса мы будем сами.
- Я... - опять запел бывший капитан. Прошке даже стало жалко его.
- Можа его юнгой оставить? - спросил он Ушакова.
- Если будет клянчить, или стараться разжалобить команду, отправить его не в каюту со всем возможными удобствами, а в трюм к крысам, - ответил Федор Ушаков. И добавил: - Трижды ура Федору Ушакову.
- Ему от нас не уйти, - сказал Прошка. - Крепить бром-брамсель и грот.
- Поднять не несущих вахту.
- Поднять марсели по правому борту.
- Шевелись. Так мы его упустим, - крикнул Ушаков.
- Хватай.

- 12 узлов.
- Это хорошо.
- Мне нужно еще. Все, кто свободен, пусть нажмут на наветренный борт.
- Всем к правому борту, - крикнул Прошка.
- Поднять марсели по левому борту.
- Паруса трещат. Они разойдутся, если мы так и будем идти.
- Капитан знает свой корабль, - сказал юнга. - Он знает все его возможности.
Раздались голоса:
- Откуда взялся шторм?!
- Мистер Ушаков, леера от носа до кормы.
- Нечего валяться.
- Леера во всю длину. Двойным полуштыком этот баркас.
- Вижу материк! - сказал юнга. Ушаков раздвинул подзорную трубу. - Али остров, - добавил парень.
- Думаешь, капитан будет продолжать преследование? - спросил один матрос другого.
- Говорю тебе: это дьявольский корабль. Он загонит нас в бездну, - ответил второй.
- Он прячется за мысом.
- Не ручаюсь за мачту, если мы будем кружить у мыса.
- Ваши комментарии будут занесены в судовой журнал.
Слышались голоса, но непонятно было, кто именно, что говорит.
- Парусные укладчики по постам! Снимите паруса, слишком давят.
Ветер гудел между мачтами.
- Мы приближаемся к нему, - сказал Курносов.
- Теперь я не отступлю, - сказал Ушаков. - Выходим на ветер. Юго-юго-запад.
- Плотники наверх, - скомандовал Прошка.
- Направляемся к земле.
- Взять рифы у марселей! - крикнул Федор, и показал направление пальцем.
Вода перекатывалась через палубу. Люди цеплялись за канаты, чтобы не вылететь за борт. Некоторые уже спустились вниз, и там блевали морской водой, которой уже успели вдоволь наглотаться. А корабль с драгоценным грузом был еще вне досягаемости. Если бы они знали, что им никто не управлял! Конечно, они бы прекратили преследование. А так они только кричали, что этим кораблем управляет сам черт, но на самом деле не верили. Думали, что это все-таки люди, хотя и похожие на чертей. Но против них сражаться надо. Они же каперы. Бабло рубят только с чистой выручки.
- Шкипер, на бизань-мачту! - крикнул лейтенант.
- Так я разве шкипер? - спросил Прошка.
- Давай, давай, парень, потом разберемся, кто здесь главный. А пока командовать буду я.
Курносов поднялся.
- Все надежно, - крикнул он сверху.
- Спускайтесь. Помогите юнге справиться с бизань бром-стеньгой.
- Мне нужны еще люди.
- Да. Идите.
- Мистер Ушаков, помогите мне! - кричал, стараясь перекричать бурю юнга.
- На мачты! Крюйс-брам.
- Помогите, - закричал юнга. - Помогите мне. - Он едва удерживался на мачте. Но вот мачта обломилась, и парень вместе с ней упал в море.
- Мама!
- Человек за бортом!
- Бизань-мачта упала. К гекаборту! - крикнул Ушаков.
- Он вон там, сэр, - крикнул кто-то, указывая пальцем на Бегемота.
- Плыви. Плыви к обломкам! - кричал капитан, который пока что был лейтенантом, юнге. - Сюда.
- За борт люки и бочки, все, что не тонет, - сказал плотник Прошка Курносов.
- Выходит из ветра. Мы ее теряем.
- Сэр, обломки тянут судно вниз.
- Надо обрубить. Она нас утопит.
- Он спасется.
- Давай, Ваня!
- Плыви.
- Ради бога, Ваня, плыви! Доплыви до обломков.
- У тебя получится. Давай же, плыви.
Но Ваня не доплыл. Веревки, связывающие судно с огромной мачтой, обрубили, и парень постепенно затерялся в высоких бурлящих волнах.
- Снова его происки, - сказал Прошка Курносов.
- Чьи? - спросил Ушаков.
- Клокачева.
- О чем это ты?
- Этот юноша погиб по его вине.
- Ты уверен?
- Ты видел глаза этого капитана, когда его повели в трюм? Нет? А я видел.
- Что ты видел?
- Он нас проклинал. Ты помнишь, кто его снял с капитанов-то?
- Адмирал Спиридонов, - ответил Ушаков.
- Точно.

- Помер, что ли?
- Утонул. Упал за борт и утонул. А Клокачеву от этого не легче. Никто ведь не знает, за что его Спиридонов снял. Так и оставили в матросах, но капера дали.
- Да нет, - ты не в курсе, - ответил Ушаков. Снять не успели. Приказ так и не подписан. Но и устного указания адмирала никто не отменял. Да и не может теперь - сгинул. Значит, ты прав: у него дурной глаз.
- Так может его выпустить?
- Поздно. Пусть сидит.
- Так...
- А я сказал: будет сидеть!

3

Юнга увидел берег и поплыл туда. Берег приближался. А корабль? Что с ним юнга не знал, так как больше не оглядывался.
- Нет, он на самом деле приближается, - радостно воскликнул про себя юнга.
Он доплыл до берега вместе с прибрежными медузами и морскими ежами. И сразу заснул. Скорее всего, от страха. Как ребенок. Ведь ему было всего пятнадцать лет. Да и то один год он себе прибавил. В принципе это много. Дети плавали на кораблях с семи лет. Некоторые даже с пяти. Как, впрочем, и на шахтах. Есть нечего, работать надо. Более того, дети не только плавали на кораблях, но и воевали на них с семи лет. Таскали порох из пороховниц для пушек. Отсюда стал популярен вопрос:
- Есть ли еще порох в пороховницах? А, малыш? - И бывало, малыш отвечал:
- Иди, да посмотри, сам.
- А ты?

- Дак я пока постреляю по обнаглевшим морякам императора Наполеона.
Когда юнга проснулся, то не обнаружил ничего хорошего. Во-первых, вода прибывала, и уже почти накрыла его с головой. Во-вторых, когда он осмотрелся, то понял:

- Есть здесь нечего. Только морские ежи. Но сырые они не вкусные. А медуз вообще есть невозможно, одна вода. - И в третьих, он поднялся на вершину, и понял, что он не один. У берега с подветренной стороны покачивался трехмачтовый кораблик. Отсюда он казался маленьким. Но парень его узнал. Это был именно тот Ахерон, а точнее:
- Бегемот Турции, который их чуть не утопил, уходя от погони в шторм.
- Скорее всего, там есть живые, - печально подумал парень. - Но спуститься вниз все равно придется. Есть очень хочется.

На корабле все спали.

Парень хотя и очень хотел есть, не стал собирать разбросанные по углам остатки цыплят. Он взял нового, уже замаринованного, начал не спеша жарить. Ибо знал, что недожаренных цыплят есть нельзя, вредно. Но не смотря на большое желание представить себя человеком сытым, и никуда не торопящимся, не смог вынести искушения, и подобрал сначала в одном углу ножку, а в другом крылышко. Потом собрал и остальное.
- Нет, а действительно вкусно, - сказал он себе в оправдание. И скорее всего, справедливо говорят: - Остатки - сладки. Да нет, вкусно, вкусно. Кто только из них готовил.
Потом он с не меньшим аппетитом, хотя и с расстановкой съел и своего очень вкусного цыпленка. И сказал:
- Того, кто все это мариновал назначу коком, как проснутся. - Но не успел. Ребята, как только проснулись, начали бить юнгу.
- За что? - наконец смог вымолвить он.
- За все хорошее! - ответила Катинька фон Карр.
- Ты съел все наши запасы цыплят! - воскликнула Лиза Воронцова. А Эм:
- Ты вор, дядюшка.
Сумароков тоже высказался. В том смысле, что столько жрать просто не по-человечески.
В конце концов, закончилось тем, что Лиза Воронцова сделала предложение Катиньке фон Карр:
- Разыграем его в честном бою.
- Я с тобой драться не буду.
- Окей. Тогда я возьму его так.
- А чем он тебе понравился?
- Вы хотите меня съесть, благородные дамы? - вмешался в разговор юнга.
- Подожди.
- Посиди там.
Сказали дамы и продолжили торг. Впрочем, Лиза уже сказала:
- Торг здесь не уместен.
- Но у нас разная весовая категория, - сказала фон Карр. - Ты обрекаешь меня на проигрыш.
- Хорошо, я буду драться с...
- Со связанными руками? - радостно перебила ее фон Карр.
- Как я буду биться со связанными руками, не понимаю, - пожала плечами Лиза.
- А! Значит, ногами?
- Тоже нет. Может, вообще ты хочешь меня лежа трахнуть? - спросила Лиза, и добавила: - С завязанными глазами. Не беспокойся, я подглядывать не буду.

Они встали на столе, и приготовились. Юнга стоял внизу, разинув рот.
- Так нельзя, - наконец повернулся у него во рту язык.
- Почему? - спросила Лиза.
- Кто-нибудь упадет со стола и разобьется.
- Что ты предлагаешь? - спросила фон Карр.
- Две вещи, - сказал парень.
Далее, они бьются на палубе, руками обмотанными чулками.
Юнга с помощью Сумарокова и Эма великолепного объяснил дамам, что не опытен с сердечных делах, и поэтому не стоит того, чтобы за него бились на столе.
- Со стола можно упасть, и разбиться насмерть, - пояснил дамам поэт Сумароков.
Да и Эм Великолепный подтвердил, что никогда не слышал о подобной жестокости.
- Как-то была у меня персиянка, так и то я не стал из-за нее драться на бизань-мачте.
- Ну, и чем это кончилось? - спросила Лиза, и тут же попросила Сумарокова обмотать ей руки чулками. - Это такая теперь будет новая аристократическая мода - драться в чулках. - И заметьте не на ногах, а на руках.
- Вот смеяться будут, - констатировал Ваня Зуб. - Так, наверное, еще никто никогда не делал. - Тут вроде бы начался спор, кто первый это придумал, но Эм Великолепный волевым решением прекратил этот балаган. Он сказал:
- Или вы будете драться на палубе, или не будете вообще. - Сказать, что он вообще против драки благородных дам между собой, он не мог. Как ему объяснили еще на последнем дворцовом балу:
- В России, хотя люди и не все свободны, но свободные есть. И это мы.
Следовательно, свободного человека нельзя просто так заставить слезть со стола.
Лиза сразу провела Кате неожиданный удар снизу в челюсть. Хотя по мнению многих это-то как раз было рановато. Катя только подошла проверить, хорошо затянута повязка, сделанная, как и перчатки на руках, из французского шелкового чулка, как Лиза провела апперкот снизу. Катя упала на давно не мытые ручным способом - только так, само море ее омывало - доски палубы, и хотела возразить, что так не делается. Но не могла.
- Она хочет сказать, - перевел Эм специально для гостя Ивана Зуба, - что нельзя начинать бить без команды:
- Бокс.
- А не может, - понял юнга. - Ибо удар-то уже сделан. Наверно, больно.
- Конечно. Зуба три точно вылетело, - сказал Эм, и добавил: - Ты случайно не стоматолог, с такой-то фамилией, Зуб?
- Нет, но дядя был стоматологом.
- Наверное, ты кой чему смог у него все-таки научиться?
- Нет, не успел. Нет, так кое-чему научился, конечно, но не особенно.
- А что так, лень было?
- Та не. Просто меня украли мамелюки еще в шесть лет, и с тех пор я только и делаю, что плаваю на кораблях. А кака на кораблях стоматология, вы сами знаете. Так, дал в зубы - и вся стоматология. И то такое лечение применятся только в том случае, если цинга уже не постаралась избавить вас полностью от заботы о зубах.
- Тем не менее, парень, я могу порекомендовать тебя для работы во дворце, - сказал солидно Эм. - У меня есть связи.
- Кем? Истопником? - махнул рукой Зуб.
- Та не, именно стоматологом. Или ты не веришь, что я знаком лично с Пират Риццей? Если не веришь, то можешь готовиться: следующий бой наш с тобой.
- Да нет, я верю, верю. Более того, я согласен. Все, что могу - сделаю. Мне самому уже надоело плавать. К тому же:
- Если бы только плавать. Тонуть часто приходится. Вот в этот раз сам не знаю, как только спасся.
- Думал, что утонешь?
- Да! То есть, нет, я был где-то уверен, что меня спасут.
- Как? Ты сам говорил, что твои друзья на корабле обрубили все веревки.
- Я не их имею в виду, - махнул рукой юнга.
- А кого?
Парень кивнул вверх.
- Что, на самом деле было такое реальное чувство, что Оттуда, - Эм тоже кивнул вверх, - тебе помогут?
Зуб как бы украдкой - непонятно только от кого - показал большой палец.
Между тем, Катя уже поднялась, и прикинувшись больной, подпустила Лизу поближе, и провела ей хороший удар в солнечное сплетение. В солнечное сплетение с быстрым последующим хуком в правую, наиболее мощную, челюсть Лизы.
- Щас, смотри, обидится, - сказал Эм.
- Кто? Катя или Лиза? - не понял Зуб.
- Лиза, конечно.
- Почему?
- Фон Карр ударила левой так сильно, как будто она левша. А я, например, первый раз об это слышу. Лиза сейчас тоже скажет, что так нельзя делать.
- А что, сначала надо обязательно предупредить с какой руки будет производиться удар?
- Нет, не обязательно говорить, что вот сейчас я уложу тебя с левой. Но противник все-таки должен быть в курсе вашего полного владения левой. Попросту говоря, что вы:
- Левша.
- Хотя с другой стороны, вряд ли Лиза что-то скажет. Она сама использовала момент, и без предупреждения уложила Карр почти в нокаут в самом начале поединка.
- Ты мне зуб выбила, - сказала Лиза. Она открыла рот, и свободными от намотанного на руку чулка пальцами, пошевелила покачивающийся зуб. Убью, модистку! - заорала Лиза, и пошла на фон Карр с опущенными руками. Мол, бей, не бей - завалю.
Катя хотела сказать, что Лиза сама выбила у нее зуб. Даже больше, три зуба. Но замешкалась.
- Забыла, что и сказать хотела.
- Сейчас побежит, - сказал Зуб.
- Согласен, - сказал Эм Великолепный.
- Я могу сделать ставку один к пяти, что Катя фон Карр ответит.
- Это кто сказал?
- Так я, естественно.
- Кто ты?
- Поэт Сумарков.
- А! Начал играть на тотализаторе. Ладно, давай забьем.
- По сколько вы хотите? Я тоже, может быть, поучаствую, - сказал Ваня Зуб.
- У тебя есть деньги? - удивился Эм, - откуда?
- У меня всегда с собой.
- Что? - не понял даже поэт.
- Всё, - ответил Ваня, - все, что нажито непосильным трудом за последние восемь-девять лет жизни.
- Покажи.
- Зачем? Потом покажу.
- Так оно у тебя где? - не понял Эм. - В жопе, что ли?
- Стесняюсь ответить, но да, именно так. Как вы догадались?
- Ты представляешь, - Эм толкнул локтем Сумарокова, - спрашивает, откуда мы знаем. Ха-ха, - он улыбнулся. Так, мил, человек, все так делают. Единственно, что хочу уточнить:
- Надеюсь, там у тебя не серебро?
- Да? Я не знал, что серебро уже не котируется.
- Да нет, с тех пор, как ты вышел в море восемь-девять лет назад, ничего почти не изменилось, если не считать, что мы придумали окромя серебра да золота еще эти... Как их, - Эм опять толкнул локтем поэта.
- Асса, асса, - начал Сумароков, но так и не родил слово, которое у него так и вертелось, так и жарилось на языке.
- Я понял, - сказал парень, - вы имеете в виду ассигнации. Мой запас именно в них. И знаете почему? Я человек прогресса. И не только.
Эм махнул рукой.
- Что?
- Мы тебя в этот тотализатор взять не можем, - сказал Сума. - Твои ассигнации переварились. Кстати, у тебя, какая кислотность?
- Никогда не мерил.
- Изжога бывает?
- Только после праздника.
- Праздники насколько часто бывают?
- Да откуда. Для моряка праздник - это берега, как ни странно.
- В таком случае, твои ассигнации могли и не перевариться. Сколько у тебя там? - Эм бесцеремонно похлопал юнгу по животу.
- Я не могу этого сказать.
- Почему?
- Вы можете меня ограбить.
- Так много? Ладно, мы ставим по сотке. Есть у тебя сотка-то?
- Так есть, конечно. Впрочем, подождите, я сейчас посчитаю. - И Зуб быстро перебрал пальцами живот.
- Что?
- Немного меньше.
- Хватит прикидываться, - сказал Эм, - говори, сколько у тебя там?
- Девяносто восемь рублей. В сумме семнадцать.
- Это важно, - сказал Эм, - семнадцать хорошее число. Я его тоже люблю. Засчитаем твои девяносто восемь рублей за сто. Ты согласен Сума?
- Да у меня у самого только девяносто четыре рубля, - сказал поэт.
- В сумме тринадцать, - сказал юнга, - это плохо. Вы проиграете.
- Смотри, он делает против тебя психическую атаку, - сказал Эм. - А...
- А я попросил бы не говорить обо мне в третьем лице. По крайней мере, в моем присутствии, - сказал Зуб. - И знаете почему? - И не дожидаясь ответа, добавил: - Так не делается.

Глава Десятая

1

- Куда мы попали! - хлопнул себя по лбу Эм. - Прощу прощенья, это не Академия наук?
Сумароков улыбнулся. Он, вероятно вспомнил, как его туда не приняли. Да с другой стороны, пошли они на ... . Немцы ушастые. Хоть бы одного русского взяли, сволочи! Ломоноса вон взяли. Дак, так-то и я могу. - Впрочем, именно этого Сумароков и добивался: попасть в Академию, посредством какой-нибудь б... Впрочем, имеется в виду очень хорошая девушка. Но кто это будет, Лиза или фон Карр, поэт пока еще не решил. Точнее, на этот раз решил:
- Вот на кого поставлю - той и займусь вплотную. - Хотя его больше тянуло... Да, не мог этого решить. Как говорится:
- Обе хороши.
Наконец, они договорились поставить по девяносто одному рублю.
- Потому что в сумме это дает десять, что очень похоже на сто, - сказал Ваня Зуб.
Когда они это решили, одну из девушек уже выбросили за борт. Она доплыла до берега, и побежала в глубь территории. Все думали, что это фон Карр, но это была Лиза.
- Наверное, крыша поехала, - резюмировал Суми.
- Придется нам тоже высаживаться на берег, - сказал Ваня.
- Почему?
- Мы всегда так делаем. Если кто-то сбегает на берег, мы причаливаем, чтобы досмотреть, как все будет. Однажды сбежал юнга. Он вызвал на бой боцмана, пару раз они ударили друг друга, и парень, перепрыгнув через борт, поплыл к берегу. Ну, мы причалили, решили:
- Интересно же, чем все кончится. - А он бежать. Боцман вроде погнался, но, естественно, на старости лет он не мог бегать так быстро, как двенадцатилетний юнга.
- Зачем тогда он вызывал на бой боцмана? - не понял поэт, и вынул из-за уха гусиное перо, чтобы записать этот эпизод, как случай из личной жизни.
- То есть, как зачем? - понял Ваня. - Разве я не сказал?
- Нет, - сказал Эм, - я подтверждаю слова поэта: ты ничего не говорил.
- Не надо, я понял, - сказал поэт, - боцман хотел его изнасиловать.
- Нет, как раз нет! - возразил Ваня, - наоборот, он хотел, чтобы все было по взаимному согласию. Насиловать ни за что не хотел.
- По сути дела, это одно и то же, - сказал Сум. - Такое же насилие, только еще хуже.
- Почему? - не понял Ваня. - Впрочем, дело не в этом.
- А в чем?
- Я думаю, она убежала совсем.
- Но почему?!
- Я тоже не понял. - удивились Эм и Сум.
- Дума... - начал Зуб, - и продолжил: - Думаю, что я то не знаю.
- Почему тогда?... - хотел спросить Эм, но Зуб перебил его:
- Так видно было, как она бежала, - сказал Ваня. - Как будто увидела что-то необычное.
- Что она могла увидеть, если мы этого не видим? - спросил поэт. - Я, конечно, слышал, что так бывает, но не здесь же.
- А вы думаете, я знаю?
- Зачем тогда говорить такие вещи, а сам ни бельмеса, ни бум-бум? - сказал Эм, - спросил: - Ну, чё, будем ее преследовать?
- Почему преследовать? - сказал Суми, - будем просто искать. И знаете почему? Я ее люблю.
- А вот это не хочешь? - спросил Эм, - и показал поэту кулак. Тот даже его понюхал. - Чем пахнет?
Поэт молчал.
- Не знаешь, так я тебе скажу: смертью пахнет. Не очень вкусно? Ладно, не обижайся, но пойми и меня, пойми правильно:
- Их либе дих. Ты понял?
- Нет.
- Я ее люблю.
- Ты?! Да ты, что, рехнулся?! Как можно любить такую драчунью, и тем более, такую бабу здоровенную?
- Очень просто.
- Как?
- Как ты. Или ты не знаешь, на кого я похож? Точнее, наоборот, это он на меня похож.
- Нет, я догадывался, но боялся вам сказать, - сказал Сумароков.
- На кого он похож? - спросил Зуб. - Я не вижу никакого сходства со знаменитостями. Впрочем, - добавил он, - что-то такое есть. Не пойму только с кем.
- А с кем ты подумал? - спросил Эм.
- Не могу сказать.
- Че ты нас-то стесняешься? - спросил Сумароков, и даже ударил юнгу в плечо кулаком. Удивительно? Нет, он так делал часто, особенно в последнее время. Ему снилось, что он входит в здание Академии Наук, и лупит засевших там немцев. И не просто, а:
- Матом. - И даже:
- Через бедро с захватом.
- Хорошо, я скажу, - ответил Зуб. Ты этот, как его, ну...
- Что?
- Кто?
- Да, нет, я ошибаюсь.
- Говори, чё ты нас злишь? - рявкнул Эм.
- Сказать?
- Да говори уже.
- Не могу.
- Почему?
- Потому что это неправда.
- Если это неправда, зачем ты вообще начинал этот разговор?
- Просто так хотел поделиться своими мыслями, но теперь понял, что это было большое заблуждение. А впрочем, извольте, если вы настаиваете, даже, можно сказать, угрожаете мне, я отвечу на все ваши вопросы.
Далее, Зуб говорит, что Эм похож на портрет на ассигнациях, которые находятся у него в животе. Его начинают кормить до тех пор, пока Зуб не бежит в туалет.

2

- Ты похож на Фику, - сказал, - Зуб.
- Что? Я похож на фиг? - Эм закатал рукав. - Ты уверен, парень, что можешь это повторить?
Зуб поднял руку и сделал шаг назад.
- Слишком много вопросов сразу, друг, - сказал он. - Ну, может, я забыл, точно твое имя изображенное на портрете, может быть, там было написано более полнометражно:
- Фикус.
- Фикус? - повторил Эм, и в виде вопроса толкнул локтем Суми: - Он надо мной смеется?
- Нет.
- Я что он делает?
- Издевается.

- Я не пойму, парень, у тебя челюсть лишняя?
- Я не сказал, что ты Фикус, и даже не сказал, что ты похож на Фикус.
- Что же ты сказал?
- Я сказал, что он, - Зуб похлопал себя по животу, - похож на Фикус.
- Зубы заговаривает, - сказал Сум. И добавил: - Точно стоматолог.
- Хорошо, - сказал Эм, - какие ваши доказательства?
- Доказательства будут, когда я схожу в туалет, и покажу вам асса... асса... ассагнации.
- Отличная идея, между прочим, - Суми, - давайте поедим, а потом и зачитаем ему права.
Они уже пошли в камбуз, когда вспомнили о Баронессе фон Карр. Вспомнили просто случайно. Зуб назвал ее Баронессой, а Эм усомнился:
- Я думал, она Графиня.
- Я бывал в странах, где Фонами называли Баронесс.
Ну, и тут они вспомнили, что фон Карр не убежала, а значит, должна быть где-то здесь.
Дама валялась за канатами, и была без сознания.
- Ихх либе дихх, - сказал Су с придыханием, Он опустился на колени перед телом, и приложил ухо к груди Баронессы.
- Смотри, что делает, - теперь Зуб толкнул локтем Эма.
- Да-а, а ведь только что говорил, что очень любит Лизу, Графиню Воронцову. Но оно и понятно.
- Почему? Очень хочет попасть в академики? Говорят, у Лизы сестра Академик.

Так естественно.
- А чем это хорошо?
- Очен-но хорошо. Вот, что ни напишешь - за все будут платить деньги. Хорошо?
- Отлично. А бы тоже не против. Хочу стать или Графом или Академиком.
- Ну, Графом понятно, можно ничего не делать, только трахать Пират Риццу да бить татар с турками, - сказал Эм, - а если Академик, что будешь делать?
- Так есть мысли-то, - серьезно сказал Зуб.
- А именно?
- Магией буду заниматься. Честно, у меня есть способности.
- А еще более конкретно, какое направление магии тебе больше нравится? - спросил Эм. - Ты, наверное, в курсе, что некоторые направления здесь запрещены. Как-то:
- Полеты во сне и наяву.
- Та не! Хотя это и интересовало меня раньше, в молодости. Бывало, сцепимся с турками или с каким-нибудь английским охотником за головами, капером, разобьем их, или наоборот, скроемся от них в тумане, а я залезу после боя на грот-мачту, привяжу себя покрепче, и думаю. Так вот думаю, думаю, как бы это все интересно могло быть, а в конце обычно все равно начинаю летать. Как будто меня привязали к этому, как его, Дирижаблю, и я натурально пролетаю поля и леса, смотрю вниз, и понимаю, что мне хорошо.
- И?
- Что и? Ах, И? Хочу заняться продолжением жизни. Чтобы... - Но Эм нагнулся и хлопнул себя по коленям. - Что? - не понял Зуб. - За это расстреливают?
- Скоро будут, - ответил Эм, - пока, что бьют морду и вызывают на дуэль.
- Почему? Слишком много желающих продлить себе жизнь?
- Если бы себе - это еще ничего. Хотят всем!
- А это почему плохо? - не понял Зуб.
- Потому что хотят всем, а получается пока что только своим родственникам.
- Это уже хорошо! - воскликнул Зуб. - С кого-то начинать надо.
- Вы меня не поняли, мил человек, - сказал Эм. - Дело в том, что родственники Академиков часто бьют баклуши, в том смысле, что торгуют барахлом на рынках, и бывает им не хватает денег на сносную жизнь. А это в свою очередь ведет к повышению давления, сахарному диабету, и прочим медицинским расходам. Из-за чего они умирают рано.
- А после того, как Академик устраивает их в Академию, их там, прямо на месте вылечивают, - сделал логичное предположение Ваня Зуб.
- Да, - просто ответил Эм Великолепный.
- И уже известен рецепт этого счастья?
- Да. В основных чертах все ясно.
- А именно? Или это большой секрет?
- Да, секрет. Но тебе скажу.
- И?....
- После ужина.
- Да вы что! Я умру от любопытства.
- Хорошо. У тебя сколько, ты говорил, там? - Эм кивнул на живот Зуба. - Девяносто с чем-то? Мы не успели сделать ставки на Лизу и Катю, давай забьем на твой вопрос.
- Кто будет судьей? - спросил Зуб. Он вздохнул, потому что Суми продолжал лежать на фон Карр, и слушать, как стучит ее сердце. - Этот парень не будет, он очень занят, - юнга кивнул на поэта.
- Ты сам и будешь судить себя.
- Сам? А разве это возможно?
- А ты разве никогда не слышал мантру:
- Ты - сам свой высший суд.
- А! Ну, окей, я согласен. Я буду к себе очень строг.
- Давай.
- Давай.
- Своя лаборатория в тридцать лет- раз. Хорошая зарплата - два. Телка из отряда генеральских. Такая белокурая бестия. Наряды, секс и твои достижения в области международного продления жизни - ее кумир. С другими мужиками - не часто. А то ведь обычно у нас как?
- Как?
- Обычно она говорит:
- Если что - ты меня никуда не пускай.
- Ладно, - говорит он. А когда до дела доходит, и он говорит ей:
- Ты куда? Не ходи. - Она, не подумавши, отвечает:
- Пошел ты на хер! - Так не делается.
- Да, - задумчиво сказал Зуб, - разница действительно есть.
- Я вижу, ты честный парень, - сказал Эм, - понимаешь, где правда, а где нет. И тебя, следовательно... Мы на сколько спорили?
- Мы не оговаривали сумму.
- Ну, значит, на все. С тебя девяносто - я округляю в твою пользу - ассигнаций. - Он опять кивнул на живот парня.
- Нет, нет, нет! - запричитал Ваня. - Открытие, несомненно великолепное, и более того, верю, будет жить долго, но это последние мои деньги. Тридцать рублей предлагаю. Золотом.
- Золотом? У тебя там золото?
- Да, там написано, что это чистое золото. Где там? Так на ассигнациях.

3

Они сошли на берег.
- Что будем жарить? - просил Зуб.
- Он спрашивает? - сказал мрачно Сум, недовольный тем, что фон Карр очнулась на Зуба. Эм-то ничего, просто сказал, что дама бросается на Зуба потому, что он новенький. Но Сум позавидовал этому геронтологу, и натурально пообещался ославить его в стихах. Так и сказал:
- Обещаюсь, мол, что ты никогда не доберешься до самой Пират Риццы.
- Как ты сможешь это сделать? - спросил для поддержания разговора Эм. Он пытался развести костер и сухих веток, которые нашел на берегу. Маринованные цыплята в большой кастрюле стояли в тени камня.
- Напишу стихи, позорящие его, как бабника.
- Как бабника? - машинально спросил Эм, отмахиваясь от дыма, который неожиданно подул в его сторону.
- Это будет неправда. А неправда быстро раскрывается.
- Вот в этом я сомневаюсь. И знаешь почему? Раскрывается только небольшая неправда. А если наврать так, что сказать не только что неточно, а сказать, так сказать:
- Всё наоборот, - поверят многие. Потому что не поверят, что так нагло можно врать. Мол:
- Не мог же он так нагло врать. - Без знака вопроса. И действительно никто так сильно и не врет. Никто, кроме Бенкен... Бенкен...
- Не получается? - резюмировал Эм.
- Бенкен... - опять начал поэт, но так и не смог выговорить имя этого гонителя поэтов.
- Да брось ты мучиться, - сказал Эм, отойдя подальше от костра, чтобы не чихать от дыма. - Что тебе мешает говорить просто, без выкрутасов, по-человечески:
- Бенкен. - И да, - добавил Эм: - Никто кроме Бенкена и поэтов.
- Не-е, наоборот, - даже застонал Сум, - только поэты и говорят правду. Иначе за что их все любят?
- Поэтов? - ужаснулся Эм, - в первый раз слышу.
- Ну, не ври, не ври. А этот Держиморда, как его? Ну, в общем, второй за Ломонофоффе Академик.
- Ты считаешь, что он говорит правду?
- Приходится признать:
- Не зрим ли каждый день гробов - седин дряхлеющей Вселенной. - А то я иногда думал, какая у нас Вселенная:
- Новая или Старая?
- Теперь понял?
- Да, Старуха. Впрочем, ты не подумай, что я имею в виду Пират Риццу.
Пока этот Зуб собирал дрова для костра, Сумароков прочитал Эму Великолепному стихи про него:
- Потент - он думает, Патент уж получил на Пират Риццу.
Да позабыл приставку Им - от слова:

- Невозможный!
- Кстати, может, будем звать его Импос? От английского слова:

- Импосебл - Невозможный. А?
- Нет.

- Почему?
- Может возникнуть путаница. Более того, путаница двух родов. Нас могут принимать друг за друга. Его - за меня, Эма Великолепного. А меня, наоборот, за него. Понимаешь? Меня самого Пират Рицца может начать считать абсолютно:
- Невозможным.
- Это невозможно, - возразил поэт.
- Сама Жизнь диктует нам ходы невозможные. Кстати, где он?
- Ушел за хворостом.
- Че-то его не видно.
- Дак ясно: его утащила Баронесса. А ведь я ее так люблю.
- Не надо ничего выдумывать, - сказал Эм. И добавил: - Особенно, если это неправда. Вон она моется на берегу. Как будто воды сроду не видала.
- У тебя подзорная труба с собой?
- Ноу, забыл на корабле.
- А что, так плохо видно?
- Нет, нормально, но я люблю смотреть на ее маленькую родинку на бедре.
- Значит, ты ее видел раньше?

- Нет. Я просто много думал об этом.
- Как это?
- Ну как? Вот, например, будем считать, что ты прочитал Слово о Полку Игореве. Что ты будешь делать между чтениями? Ты, естественно, будешь выходить гулять с собакой и кошкой, и думать не о том, как там оно было, а о том, как это будет происходить с твоим участием. Вроде бы:

- А при чем тут ты? - Но, извини, без меня вообще ничего не получится. Вообще, тогда не понятно, зачем написан этот любовный боевик. Если нет меня, то нет и этой прекрасной истории. И из этого следует, что я могу рассматривать ее прекрасную родинку:
- Невооруженным взглядом.
- А хотелось бы посмотреть и глазом, - понял Эм. - Сравнить, так сказать, данное от века с современностью.
- Да. Может, ты сходишь за трубой?
- Иди сам. Я жарю.

4

Сум взошел на корабль и стал искать кабину капитана, как он сказал, спутав ее, со словом каюта. Он думал найти подзорную трубу именно там. И нашел. Потом вышел на свежий воздух, и для проверки трубы разложил ее. И вдруг увидел то, что собственно и хотел увидеть:
- Секс во всех положениях между фон Карр и Зубом.
Хотя как это произошло так быстро - он не мог понять. А дело в том, что Зуб принес дрова для жарки мяса, и сказал:
- Хочу сходить за деньгами.
- Куда, в банк? - усмехнулся Эм. И добавил: - Здесь банков нет. - Зуб похлопал себя по животу.
- Ах это! - обрадовался Эм, что скоро получит свой выигрыш за победу в споре:
- Могут ли Академики продлять человеческую жизнь?
- Давай, давай, иди. Как раз вернешься, все будет уже готово, - и начал интенсивно махать носовым платком достаточной величины, чтобы на нем уместились не только инициалы Пират Риццы, но и ее полное от рождения имя. Как-то:
- София, - это имя. Августа, - это отчество, и Фредерика - май фэмиле. То есть фамилия. Не зря некоторые говорили:
- Фиговна. - А точнее:
- Фигова. - Что значит:
- Простая. - А Простой, или Простая - по-русски означает:
- Прикрытая только Фиговый Листом. Чтобы было чинно, благородно, по-старому, а не как сначала было на фресках Микеланджело в Сикстинской Капелле.

И вот видит Сумароков секс на опушке леса и не верит своим глазам.
- Откуда здесь Леший и Русалка? - не понял он логично. И соответственно врожденному инстинкту, начал пробираться к лесу. Ведь, как сказал поэт:

Театр уж полон; ложи блещут;

Партер и кресла, всё кипит;

В райке нетерпеливо плещут,

И, взвившись, занавес шумит.

Все хотят посмотреть что-нибудь со стороны. Подглядеть за не своей жизнью. Вроде бы:
- Какой смысл? - А смысл есть:
- Чужое достается и другим людям.
Он залег метрах в двадцати пяти за бугорком между елками.
- Елки-палки - лес не очень густой, - сказал поэт, - да это же они! - Но сказал, правда, тихо, без восклицательного знака.
Суми лежал на спине, не смотрел, а только думал. О чем? Он и сам не знал, о чем. Но опять повернулся в сторону сцены, когда услышал:
- Только не дрягай ногами. - Со вздохом он решил посмотреть еще.
- Он заставил ее не расслабиться, а наоборот, сковать свое тело. Ноги не обвисают, как яблоневые ветки под тяжестью наливных яблочек, и не смотрят в небо, как стрелы лучников при расстреле Ксексом остатка войска трехсот спартанцев. Они строго подчиняются закону прямых углов Пифагора. Как только мог этот Зуб додуматься до такой простой, но в тоже время статично активной позы? Непонятно. Вот что значит плавать по всем морям с детства. Чему-нибудь да научишься.
- Она лежала, как царица Савская, мертва. Как камень!
А он лизал ее со всех сторон, юнец. Как пламень!
Наконец, Сум первый понял, что дело сделано, - по крайней мере им, - отряхнулся и отполз. Он пришел к костру, и, как ни в чем не бывало сказал умиротворенно:
- Никого не было?
- А тебе, что, меня мало? - спросил Эм щурясь от дыма.
- А че ты такой?
- Какой?
- Какой-то хмурый и не разговорчивый.
- Так я тебя обманул: у меня тоже подзорная труба есть.
- И что это значит? А! понял, понял, понял, - затараторил Сум, - ты за мной подглядывал.

- Да, - просто ответил Эм. - Их мне было не видно, пришлось судить о происходящем по тебе.
- Он наблюдал театр в театре, - сказал поэт, - и добавил: - Но не ощутил издалека всего его амбре.
- Скоро готово, - прореагировал Эм Великолепный.
- Я пока ничего не хочу, - сказал Сум.
- А че так? А! понял. Хочешь идти искать Лизавету.
- Дак...
- Не надо песен. Я первый это задумал.
- Ты?!
- А что, я не человек, по-твоему?
- Та не, в том то и дело что человек, и более того, человек обыкновенный, а следовательно, хоть ты и разумен, но первое, что тебе приходит в голову это:
- Заняться плагиатом.
- Ты считаешь, значит, что я не хотел никуда идти, а люблю только жарить цыплят?
- Да.
- А как только ты пришел, я решил перехватить у тебя Лизу? Нет, я об этом думал гораздо раньше тебя. - И добавил: - Хочешь поспорить?
- У тебя деньги-то хоть есть?
- Есть, конечно. Но по любому мне должен Зуб. Он пошел в банк, но по пути завернул на сексодром.
- Я понимаю, - сказал Суми, - есть вещи, от которых нельзя отказаться, но пока что спорить не буду.
- Хорошо, тогда ты дожаривай здесь цыплят, а я пойду искать Лизавету.
- Нет, давай поедим сначала.
- Ты не хотел.
- Я вспомнил способ, как быстро добиться повышения аппетита.
- Как? Скажи, я заплачу. А то с угара часто не хочется есть, и приходится опять начинать на голодный желудок.
- Сколько ты мне заплатишь за эту секретную информацию?
- Я тебя понял, друг. Ты хочешь продать мне этот секрет за право, так сказать, первой ночи. Я угадал? - Сум утвердительно кивнул головой.
- Мне надо подумать. Впрочем, хорошо, я согласен.
- Тогда слушай внимательно, - сказал Сум, - и продолжил: - Когда ты собираешься в кабак, ты кого представляешь? Естественно, любовницу, - он сам же и ответил на свой вопрос. - Впрочем, это совсем не обязательно. Можно и с женой, если она согласна заняться с тобой сексом не в общем, а в частности. Конкретно:
- Не только в кровати дома, но и в туалете кабака.

Можно бы и в ванной, но ни ванн, ни больших бочек, как у вас в Поселении в кабаках пока что нет.
- Короче, Сумароковский. - Нет, честно, а то я скоро запутаюсь в хитросплетениях твоих мыслей.
- Теперь я тебя подготовил, и ты с успехом поймешь, что чем меньше - тем лучше.
- Лучше меньше - да лучше? - попробовал уточнить Эм.
- Нет, нет, нет. А именно так, как я сказал. Чтобы ты наконец понял, скажу прямо:
- Маленькая порция сильно возбуждает аппетит.
- Сомневаюсь.
- Ты бывал когда-нибудь в шикарных, культурных кабаках? Ты знаешь, сколько там порция? - И не дожидаясь вопроса Эма об уточнении, резюмировал:
- Восемьдесят грамм.
- Серьезно? Почему так мало?
- Потому что богатые всегда ходят уже обожравшись. Им ничего не надо. А тем не менее, бабло с них рубить как-то надо. Вот им и предлагают сходить в кабачок. А они обычно:
- Не, я ничего не хочу.
- Там порции маленькие, - говорит жена или любовница. Если судачки а натюрель, то совсем маленькие, молоденькие, молоденькие такие, практически, как эти... как их?
- Как?
- Нимфетки.
- Нимфетки? - переспрашивает муж. И говорит: - Тогда пойдем.
- Все, - сказал Сум, - ты проиграл спор. Лиза моя.
Эм глубоко задумался.
- Че? Неужели не признаешь свое поражение?
- Нет, вынужден признать твою правоту, - сказал Эм Великолепный. - Я вот сейчас подумал, что мне достанется всего одно крылышко от тех двух цыплят, что я себе запланировал, то сразу захотел иметь не два, а уже четыре упитанных, как индейка цыпленка. Действительно, это очень хорошее средство для кардинального повышения аппетита. Я проиграл. Единственно, что утешает, так это то, что заодно я почувствовал себя богатым.
Только вот не пойму:

- Откуда взяться богатству?

---------------------

Пугачев и Екатерина

Часть Вторая

Остров Каперов

Глава Одиннадцатая

1

- Я сегодня не буду выступать.
- Почему?
- Потому.
- Скажи конкретно, я не знаю, почему, потому. Мужчину, что ли, хочешь? Хочешь, за победу в сегодняшнем бою ты получишь награду в виду хорошего пленного турка? Ну, соглашайся.
- Мне эти турки в публичном доме надоели, - сказала Фике.
- Кстати, хочешь опять туда?
- Нет, хватит, я сама хочу решать, с кем мне трахаться.
- Для этого существует только одна возможность.
- Какая?
- Стать мной. Впрочем, не обязательно. Так может поступать любой свободный человек. Ты хочешь быть свободной?
- Что я буду делать? Опять голодать?
- Свободные люди сами ищут себе работу. Я могу отпустить тебя на волю. Не за бесплатно, конечно. Ты мне много крови попортила. Мы тут поймали одного Циклопа. Если победишь его в... в пятидесяти раундах голыми руками - отпущу.
- Попробовать можно. Сколько он весит?
- Тебе у унциях назвать его вес, или в баранах? - спросила Варвара.
- Назовите, пожалуйста в баранах. Я уже забыла, что такое унции. И знаете почему? Мне давно никто не дарил драгоценностей из чистого золота. Идет одна сплошная турецкая подделка.
- Да, хотя и в плену у нас, а все равно хотят обмануть кого-нибудь на каждом шагу.
- Гастарбайтеры. - Но, думаю, я правильно сделала, что послушала тебя, и дала им свободу. Представляешь, никто не хочет бежать. Все хотят жить здесь!
- А что они делают? - спросила Фике, - золото ищут?
- Да, како здесь золото! Но ищут, конечно. Более того, иногда даже находят! Но не наше это золото - чувствую:

- Идет контрабанда.
- Так сколько он весит? - опять спросила Фике.

- Шесть баранов.

- Так много.

- Ты тоже не худая.

- Но не шесть баранов. Даже не пять. Нет, нет, нет, и даже не четыре. Три, да, согласна. И то маленьких. По крайней мере, не очень больших.

- Ты согласна? - спросила Варвара, и встала.

- Зайди, пожалуйста, через семь-восемь минут. Я скажу свое решение.

- Придет мой сатрап, - сказала Варвара, и хлопнула дверью.

И он пришел.
- Мы не знакомы? - спросила она.
- Та не, кажется. Откуда? - ответил парень.
- Я тоже тебя не помню, естественно.

- Что естественно, то не позорно, - сказал вошедший.
- Тебе знакомо это выражение?
- Если я сказал - значит знакомо. - Не дави логикой, башмачник. Кстати, откуда у тебя такие хорошие башмаки? Английские?

- Так нет, польские.
- А те где?

- Пани, видимо, не совсем понимает, о чем спрашиваете, - не совсем правильно произнес парень.

Фике встала, еще раз осмотрела башмаки пришельца, и спросила:
- А те, которые я тебе подарила, английские, сняли с тебя, что ли здесь?
- Так...

- Ты думал, я тебя не узнаю?
- Как вы меня можете узнать, если я вас почти не помню?

- Хороший вопрос. Таким же хорошим будет и ответ. - И она провела парню боковую подсечку в падении. Окей. Он вроде тут же набросился на нее, но был отстранен.

- Почему?

- Только после победы.

- Это невозможно. И знаешь почему? Я не могу тебе проиграть.

- Это очень трогательно. У тебя очень трогательное отношение к творчеству, - сказала Фике. И добавила: - Особенно к чужому.

- Я не совсем понимаю, что вы сейчас имеете в виду.

- Да нет, если ты не понял, то и не надо. Я сказала это просто так, к слову.

- Нет, вот теперь я тебя точно узнал, - сказал киллер. - Когда ты говоришь, я ничего не понимаю. Ты эта, как ее? Даша. Президент Академии Наук. - Они разговаривали лежа, но теперь дама встала, и промолвила с презрением:

- Одно слово:

- Хлопуша.

- Можешь обзываться, как хочешь, но я тоже не хочу в случае поражения ехать туда...
- Туда, куда Макар не может телят гонять. И знаешь почему? Там море. Если я проиграю, меня отправят матросом на корабль, чтобы ловить в море...

- Форель?

- Нет.

- Семгу?

- Нет.

- Может быть, хотя бы треску?

- Да нет же! Ловить надо турок. А они знаешь, какие злые! Сами кого хочешь закуют в рабство. Дело доходит до того, что я даже понять не могу, почему все ищут себе рабов. Вот давай, чего хочешь делать вместе. Но! Я буду главный. Так и ты. Сказала бы наоборот:

- Бей меня сколько хочешь и выигрывай.

По крайней мере, можно было бы обсудить совместный побег.

- Я хочу, чтобы ты мне проиграл, а потом - когда я стану свободной - я тебя спасу.
- Извините, но я вам не верю. И знаете почему? Вы меняете любовников, как перчатки, даже чаше. Я бы сказал...

- Оставь при себе свои присказки и поговорки. Мы будем драться по-настоящему.

- Это моя мечта с детства - биться по-честному.

- По-честному? Я не понимаю, что здесь честного? У тебя шесть баранов, а у меня только три. Это по-твоему честно?

- Прошу прощенья, но так жизнь устроена. Не я вас нанимал киллером, а вы меня.

- Знаешь, что, Потемкин, оставайся здесь на всю оставшуюся жизнь рабом Варвары и других ее прихвостней.

Вали отсюда, и готовься умереть.

- Так я, это, пришел за вашим решением.

- Каким решением? Ах, за решением! Я уж и забыла, что вы именно тот сатрап, который должен прийти за решением.

Варвара вышла на крыльцо.

- Друзья! Други мои верные, - произнесла она хриплым голосом. - Это подлая сучка, проститутка Фике отказалась биться за свое честное имя. Поэтому. Поэтому мы забудем ее, как кошмарный сон. - Раздался гул неодобрения. - Особых разочарований не будет. И знаете почему? Приехал наш дражайший супруг, наш мастер единоборств, чемпион этого леса, и его окрестностей, гроза турецкий беев, и так далее, и тому подобное. А именно:
- Эм Великолепный!
Итак:
- Эм Великолепный и Циклоп Потемкин, встречайте! - Раздались бурные аплодисменты.

- Кстати, - добавила Варвара, - сегодня Эм Великолепный выступает под новым, приобретенным в дальних странах псевдонимом:
- Емельян Пугачев. - Как говорится:
- Молоти, Емеля, твоя же неделя. - Грянули дружные и продолжительные аплодисменты.

Сначала Потемкин ничего не понял. Варвара его не предупредила, что будет новый претендент на звание чемпиона этого древнего мира. Он, конечно, не испугался. Парень был невысокого роста. Правда симпатичный. Он так и сказал ему:
- Так это, тебя бить или трахать? - Потемкин был уверен, что изобьет этого кента до потери пульса. Особенно он был зол на самого себя, что отказался от предложение Фике, бывшей Пират Риццы, как-то вместе обтяпать это дело.

Варвара подошла к Графу Румянцеву, которого они взяли в плен несколько недель тому назад, и для солидности не стали его использовать на тяжелых работах, а так, решили:
- Пусть принимает ставки на тотализаторе. - Действительно, здесь очень важно доверие клиентуры. Был один букмекер по этому делу, тоже солидный, но сбежал с первой же приличной выручкой, ставками, имеется в виду. Пятьсот рублей ему хватило, чтобы соблазниться. Но поймали. Поймали и отдали парочке берез на растерзание. Ну, вы уже знаете, как это делается. Все очень просто. Одна нога привязывается к одной березе, другая, соответственно, к другой, потом всех отпускают. Правда, не на все четыре стороны, а так, в одной плоскости. Но все равно получается хорошо, работает безотказно.

Румянцев пока не собирался бежать. Куда? Ему донесли, что даже сама Пират Рицца пропала, и не просто пропала, а пропала пока что без следа.

Потемкин решил сбить противника одним мощным, неожиданным ударом. Ногой. С недавних пор это не запрещалось. Драться стали не по-честному: одними руками, а и ногами теперь. Но все зависело от договоренности между менеджерами. Просто бокс, бой по-честному, назывался поединком:

- По-английски. - А противоположный, как пока что считалось, бой на смерь, бой не очень-то честный, назывался:
- Японский. - Так обычно и договаривались:
- Какой вариант дуэли предпочитаете:

- Английский или Японский. - Некоторые почему-то немного видоизменяли эту версию. И говорили:
- Английский или Китайский. - Собственно разница не большая, если не считать небольших разногласий между самими японцами и китайцами, которые никак не могут поделить корону первенства в изобретении боев не только руками, но и ногами также.

Они неторопливо пошли по кругу, следя за каждым движением противника. Эм Великолепный, по кличке Емеля Пугач, выглядел спокойно. Потемкин вроде бы тоже. Но это только снаружи. Он был спокоен, но после того, как заглянул в голубые с сексуально-стальным оттенком глаза противника, немного ужаснулся. Почему? Ему показалось, что он их где-то видел. Вроде бы:
- Ну и что? - Мало ли, кого я еще не видел? Много. Но самое главное, много и тех, кого видел. Другое дело, ему показалось, что он видел эти глаза напротив совсем недавно. А кого он видел недавно. Да, никого. Вроде бы. И вот это:

- Вроде бы - его тревожило.

- Может быть начнете? - спросил кто-то. Другие начали свистеть. Эм не выдержал, и решил нанести удар почти из балетной позиции. Так как киллер Потемкин был выше его на голову, практически, то ногу поднимать надо было не под углом девяносто градусов, любимым углом Пифагора, а под углом гораздо большим. Большим примерно на двадцать пять - тридцать градусов. Высоко. Ну, а иначе удар по корпусу не произведет должного эффекта. Потемкин весит больше шести баранов. Поэтому. Поэтому для него такой удар - это мертвому припарка. Надо бить только в голову.

Но этот парень махнул ногой раньше. И, как многие поняли, раньше времени. Потому что малыш Эм пригнулся, и пока нога почти со свистом пули двигалась над ним, произвел несколько

ударов снизу. Но это только показалось, не ожидавшим ничего подобного зрителям. Не ожидавшим, что удар может быть только один. Один, но смертельный. В том смысле, что в этот день партнер Эма уже никого не сможет трахнуть. Не сможет при всем своем большом желании. Так, к сожалению, устроена жизнь, так устроен, к сожалению, Хомо. Даже без Сапиенса он не способен к вдохновению, если получает апперкот между ног. Да. Да, Потемкин даже пожалел в этот момент, что яички у не на голове.

- Было бы лучше, если бы уши были там, внизу, а яички на месте ушей. - Действительно, тогда бы боец просто оглох, а так, кажется, это был конец. Никто даже не захлопал. Люди сопереживали Потемкину. Сопереживали настолько сильно, что им тоже было немножко больно. Не зря же люди смотрят бокс? Именно для того и смотрят, чтобы почувствовать то же, что бойцы. Пусть и в немного уменьшенном виде. Хотя многие зависит от величины ставки. Варваре было очень больно, так как ставила она именно на киллера Потемкина. А он теперь не устоял даже на ногах, а медленно свалился на утрамбованную траву.

- Одно утешенье, ничего не надо платить победителю. Он дрался просто за свободу. Ибо... Ибо это был не Емеля, и даже не Эм Великолепный, который пропал, и пока что никто не знал куда, а Пират Рицца, Фике. Она договорилась в Варварой, что будет выступать в этом поединке не как баба, а как мужик. В результате все поставят на возвратившегося из ниоткуда, как Одиссей, Эма, а выиграет, естественно Потемкин. Как? Да просто весом задавит.

- Но тогда Варвара бы проиграла свою большую ставку. Это было двести рублей ассигнациями. Для организатора боя это был бы двойной удар: две приличные сотни плюс большой моральный ущерб.

А она выиграла. Как? Очень просто. Варвара обдернулась. Она сделала ставку на Эма Велкколепного. Вот так просто. Подалась обаянию его имени. Врала, врала всем, что он вернулся, и когда отдавала деньги Графу Румянцеву, распорядителю боями, сказала просто, как само собой разумеющееся:

- Так на моего Эма, конечно. - Вот так, везет же людям. Но повезло и Фике. Иначе неизвестно, согласилась бы Варвара освободить ее от обязанности боями отрабатывать долги. Каждый раб стоил от пяти до десяти рублей. Как корова или бык. А Фике была оценена в сотню. В Публичном Доме столько никогда не заработаешь. Нет, так-то можно заработать и больше, но здесь многие шли по льготе. Фике только качала головой и поражалась:.

- Почти никто не платит наличкой. Одни льготники. Кто только придумал такой бардак. - В кулачных боях платили больше, чем там, в Публичном Доме. Но деньги на руки не выдавали. Так только Варвара иногда говорила:

- Молодец, сегодня я списала с тебя пять рублей. - Зато в других случаях ничего не платила. Отвечала:

- Кажется, сегодня ты ничего не заработала. Все ставили на тебя. - И обвиняла Фике в том, что она отказывается проигрывать по заказу.

- Ты вообще в курсе, кто я? - бывало спрашивала она. И, зная, что ничего хорошего не услышит, сама же и отвечала:

- Так познакомься:

- Я - Пират Рицца.

Варвара иногда не спорила, а только чесала себя за правое ухо, и отвечала:

- Ты?! Полная ... !

- Что?

- Не буду пока что ругаться матом.

3

Эм боялся, что Лиза, увидев его, бросится в волны. Какой-то сдвиг по фазе у нее точно произошел. Просто так она бы не уклонилась от боя с фрейлиной Рират Риццы Катинькой фон Карр. Нет, ничего такого не случилось. Просто, увидев спускающегося с горы Эма, она бросилась к его ногам со словами:

- Ты, только ты, мой любимый император.

Так бывает? Может быть, и бывает. Вопрос только в том:

- С какой стати?

- Гут, зер гут, - ласково сказал Эм. Он обнял почти рыдающую от счастья эту Бабу Здоровенную, и согласился быть ее Пиратором.

- Скорее всего, - подумал Эм, - эта приличная девушка приняла меня за Петра. Петров, конечно, было много, но в данном случае имеется в виду Петр Три, бывший муж Софии и Фике, Пират Риццы. - Значит, его не убили, - решил Эм. - Ничего страшного, так бывает. Не сплошь и рядом, не часто, но... Видимо, случается и такое.

Они вместе пришли к тому месту, где Сумароков уже ласкал за большим камней Катю фон Карр. Он принял ее просьбу о немедленном сексе с уважением, так как сам уже забыл, кого любит:

- Фон Карр, или Графиню Лизу Воронцову, бывшую премьер леди Петра Третьего. Они принимали перед ним поочередно образы одна другой. Если это была Лиза, то можно было думать, что это фрейлина фон Карр, и соответственно наоборот. Ну, если так происходит - какой смысл отрицать очевидное? Чтобы сломить не ненастойчивое сопротивление достаточно было прочитать ей что-нибудь новенькое. Как-то:

Пред богинею колена

Робко юноша склонил.

И богиням льстит измена:

Прозерпине смертный мил.

Но дело оказалось сложней, чем думал Эм Великолепный. Пока он убирал цыплят с огня, и раскладывал их на импровизированном столе, изготовленном Сумом из обломков мачты и обрывка паруса, Лиза сказала, что Эм должен стать Пират Риццей.

- Точнее, - поправилась она, - не никем не должен становится - ты и есть она.

- Кто? - не поняла фон Карр, появляясь вместе с поэтом Сумароковым из-за камня.

- Августа, - сказала Лиза и не стесняясь, представила Эма, как?.. Ну, вы поняли:

- Не как Петра, а как Августа Второго. - Почему второго? Потому что однозначно, Первый уже где-то был и до нас.

- Я бы попросил уточнить для не совсем посвященных, - сказал Сумароков, отламывая у курицы огромную лапу. Нет, точно можно было подумать, что это не натуральный цыпленок, а этот, как его? Древний Ящур. Он голодный поэт, как циклоп, отломил ему зажаренную лапу вплоть до самой лопатки. Это почему-то взбесило его любовницу фон Карр, а также и бывшую любовницу Лизу Воронцову. Впрочем, как уже известно:

- Смотря с какого края считать, кто первый, а кто, соответственно, второй.

Фон Карр, которая только что была с Суми за камнем, сказала:

- Дорогой, ты бы не вел себя, как скотобаза. А?

- А что я такого сделал? - спросил Суми. - Слишком много отломил? Дак я же не все сразу буду засовывать... засовывать, - повторил он, - себе в рот. Постепенно.

- Не об тот речь, - нахмурилась Лиза.

- А в чем?

- Дак, руки-то мыть надо перед едой, герой!

- Я, извините за выражение, не стихи писал, чтобы тут же бросаться мыть руки, а сексом занимался. Тогда, может быть, еще и зубы почистить?

Лиза изумилась его логике, и быстро замолчала. Быстро, в том смысле, что не стала больше ничего говорить. И так было совершенно ясно:

- Этот Суми безвозвратно влюблен. И в кого? Ладно бы в меня, - подумала Лиза. Но тут же решила не расстраиваться. Ведь она была любовницей, более того, почти женой Августа Второго.

Но тут все решили, что Эм должен быть пропавшей без вести, как говорят люди, Пират Риццей.

- А именно, - провозгласил Сум, - не Августом, а Августой.

- Тем более, это будет законно, - сказала фон Карр. И добавила: - Я за.

- Я тоже.

- Единогласно, - сказал Эм, теперь уже Августа Вторая, а в простонародии - имеется в вижу среди Графов и Княгинь:

- Пират Рицца. - А уж если совсем для всех, имеется в виду, кроме разве что турок да татар с французами и англичанами:

- Екатерина Вторая.

- Пусть будет, - сказала фон Карр, - народ любит это имя. Думает, что это скотница с соседнего конезавода.

- Тогда как она прилетела практически с другой планеты. Сармат, это где?

- Где-то рядом с Белой Медведицей. - Так говорили люди.

Иногда правда поправляли:

- Не Сармат, а Цербат. - И получали логичный ответ:

- А какая разница?

Действительно, была бы русская, этого достаточно. Русские ведь тоже не всегда здесь были. Тоже наверняка откуда-то прилетели.

- Летят... - хотел тут же спеть Эм, но его остановила Лиза.

- Не надо песен, дорогой. И знаешь почему? Для таких песен не пришло еще время.

- Вы хотя бы на людях привыкали называть друг друга правильно, - сказал Сумароков.

- Точно, - сказала Графиня Воронцова, - ты же ж Августа, Пират Рицца, а я твоя первая, и она же последняя, фрейлина. Прости, это шутка, пусть будут, конечно, и другие. А то мне и самой будет скучновато.

Пока они беседовали к берегу пристал корабль. Клокачев, Прошка Курносов и еще несколько матросов вытащили большой кованый и черненый сундук, и понесли его в глубь острова. Федор Ушаков остался на корабле. И тут же выставил охрану по всему периметру корабля. Хотя многие не поняли:

- Зачем? - Зачем с моря ставить охрану. От кого охранять? От русалок, что ли? Али еще от кого? И все, кто был рядом, засмеялись. Федор тоже. Но тут же предупредил:

- Полная тишина!

Первый заметил идущих по холму людей с сундуком Сумароков.

- Смотрите, - ахнул он, и показал рукой: - Там люди.

Все повернули головы. Но на холме уже никого не было.

- Честно, там были...

- Кто? - засмеялась фон Карр.

- Черта увидел, - сказала Лиза. А Эм, Август Второй, он же будущая Пират Рицца Августа, добавил:

- Как черт Луну тащил, чтобы совершить солнечное затмение.

Но Суми очень разволновался, и настойчиво требовал начать тайное преследование. У него был такой взволнованный вид, что Эм сказал:

- Надо проверить. - А дамы были против. Они сказали, что устали лазить по горам.

- То моря, то горы, я устала, - сказала фон Карр. И Лиза Воронцова ее поддержала:

- Так естественно, тут устанешь. - Тем не менее, Эм сказал, что не будет их больше уговаривать, а просто приказывает им Пиратор Август Второй, иди и проверить, кто там скрылся за холмом. И добавил: - Вместе со мной, разумеется.

- Иди, пожалуйста, без нас, - опять захныкала фон Карр, а Лиза опять ее поддержала.

- Как ты не понимаешь, Август, мы очень устали. Так много всего случилось за это время.

- В конце концов, пошли Эм и Суми. И то последний вернулся, не пройдя и пятидесяти метров. Он тоже устал, и тем более, девушки сказали, что совсем одни бояться оставаться.

- Кого тут бояться? - спросил Эм.

- Так естественно, милый друг, мы боится-то больше всего друг друга.

Эм махнул рукой.

- Прощайте амиго и амигас, - сказал он.

Эм осмотрел местность с вершины холма. Никого. Да и кто rтут может быть? Но он почему-то верил Сумарокову. Он решил пройти на второй холм, чтобы можно было увидеть наветренную сторону острова. И увидел. Увидел там корабль.

Глава Двенадцатая

Куда пропал Зубов? Оказывается, он попросил Катю фон Карр в одиночку добраться до костра, где жарились цыплята. А сам? А он пошел искать клад. Сам он был в пиратской пещере только один раз. Сам Клокачев взял его с собой, хотя приближенные капитана были недовольны, что тайна клада раскрывается четырнадцатилетнему парню.

- Он может прожить долго, - сказал Федор Ушаков.
- Более того, он может пережить нас, - сказал Прошка Курносов.

- И что тогда? - спросил Клокачев.

- Так ясно что, - ответил Ушаков. - возьмет все себе.

- Тогда уж нам будет все равно.

- Так-то оно так, - сказал Ушаков.

- Но все равно жалко, - сказал Курносов.

Раньше об этом кладе знал только один Клокачев. Матросы доносили драгоценности и золото до определенного места, а он дальше уже один спускался вниз по веревке в пещеру. В эту пещеру был и еще один вход. Этот вход был виден только с моря. Да и то только на закате, когда солнце садилось низки-низко, и на несколько минут освещало эту дыру, которая в другое время казалась просто темным камнем, каких в отвесной стене было несколько.

Зубов и не думал, что клад находится именно на этом острове. Просто поднявшись со своей дамой на холм, он заметил вдалеке корабль. Заметил и решил, что это Опа, которую успели отремонтировать после урагана. И тут же решил, что они направляются сюда. Зачем? А затем, что именно здесь и находится касса Капера Клокачева. Не зря выходит здесь терся и Бегемот Турции. Вполне возможно, что турки хотели выследить Опу, корабль Клокачева, и узнать, где он зарывает деньги.

Действительно, возить все время деньги с собой было бы очень опасно. Кругом было полно других каперов, и военных кораблей Англии. Даже Франции. И турки. Они старались в море уже встретить корабли казаков, идущих в набег за персиянками. И кое-кто из них занимался выслеживанием кораблей каперов.

Зубов залег недалеко от дыры, в которую спустились матросы. Он долго ждал, но никто из них так и не вернулся назад. Почему? Ему казалось, что они возвращались назад через то же отверстие в скале. И на этот раз не было Клокачева, и никто не остался наверху. Все спустились вниз.

Иван Зубов поднялся, и пошел к дыре. Он встал на колени и заглянул вниз. Толстая веревка болталась далеко внизу.

- Не меньше десяти метров, - сказал он. - Однако. - Он почему-то подумал, что тогда, когда он был здесь, расстояние было меньше. - Однозначно, - сказал он.

Зубов хотел встать, осмотреться, и спуститься вниз, но вдруг услышал сзади знакомый голос:

- Торопиться не надо. - Сзади стоял Клокачев.

- Вот он наш утопленник, - почему-то обрадовался Прошка Курносов. И добавил:

- Хотел нас ограбить?

Зубов неожиданно ударил Прошку в челюсть.

- Ты что?! - ахнул Клокачев. - Это же мой босс.

- Я так и понял, капитан, - ответил, Иван. И тут же провел Прошке джеб, увидев, что этот паразит пытается вытащить саблю.

Четверо матросов вытащила ножи. Лейтенант Федор Ушаков, который стал капитаном вместо Клокачева, пообещал им тройной куш. Уж отдаст - не отдаст, неизвестно, но матросы надеялись взять свое. А нет, так вообще поднять пиратский флаг, ликвидировав всех капитанов, самозваных и полу назначенных каким считался Клокачев.

- Предлагаю вам сдаться, - сказал Зубов, и неожиданно для самого себя добавил: - И эта... вступить в гвардию Пират Риццы Августы.

Матросы, уже готовые напасть, замешкались.

- Сто рублей в год, не считая обмундирования.

- Так сто-то рублей нам вроде мало, - сказал один из матросов. Его звали Лоцман. Грамотный парень. Можно сказать, ученый. Иногда его так и звали:

- Ученый Лоцман. - Никто не знал, что он учился в самом Московском университете вместе с Ломоноффофе, которого тогда еще звали просто по-простому:

- Михаил Ломоносов.

- Спасибо, что освободил меня, юнга, - сказал Клокачев. - Я бы... - он не успел договорить, что тоже бы никогда не бросил Зубова, но тут их окружили. Никто не мог понять, что это за люди. Они все были в масках.

- Турки, - высказал предположение Клокачев. - Гасан-бей, ты выследил меня? Как теперь называется твой корабль? Крокодил Турции? Или?..

- Да все так же, - сказала одна маска: - Европа. - Это были моряки с Европы во глава с лейтенантом Федором Ушаковым. Он поднялся на холм, и через подзорную трубу увидел, как Зубов следит за моряками с сундуком драгоценностей, золота и даже ассигнаций. Не все в них еще верили, но все равно считали, что лучше взять ассигнации, чем их выбросить.

Ребят повели на корабль. Хотя Прошка Курносов предлагал лишних:

- Похоронить здеся.

- Где, здеся? - не понял Федор Ушаков.

- Дак, как обычно, - ответил Прошка, - вместе с золотом и драгоценностями.

- Зачем?

- Чтобы ясно было: их охраняют мертвецы.

- В следующий раз так и сделаем, - ответил лейтенант Ушаков.

- А пока?

- Пока оставим их в заложниках.

- Кому они нужны, - вяло махнул рукой Прошка. - Но ты капитан, тебе видней. Хотя теперь столько народу знает об этом кладе, что непонятно, зачем его и прятать внизу, в пещере. Давайте положим золото прямо здесь. А?

- Может достать его, действительно? - спросил Лоцман. - Да прямо сейчас унесем все на корабль.

- Не унесем, - сказал Клокачев, там слишком много.

- Настолько много, что и корабль может затонуть от такой тяжести? - спросил Зубов. Он так и не сходил в банк за деньгами, поэтому держался за живот. Многие использовали этот же банк, поэтому сразу догадались в чем дело.

- Ладно, Зуб, догонишь, - сказал Федор Ушаков. И добавил: - Лоцман и Прохор вы подождете его.

- Я отойду за кусты, - сказал Зубов, когда все, кроме Лоцмана и Прошки ушли.

- Лучше не надо, - сказал Прошка.

- Да пусть идет, - махнул рукой Лоцман. - Он не убежит.

- Почему?

- Куда здесь бежать.

- Так с бриллиантами и золотом, куда хочешь можно бежать. Я бы дак укатил Питербурх. Али в Москау, там тоже говорят хорошо. Кабаки, телки профессиональные.

- Что бы ты там делал?

- Занялся бы боксом. Чисто по-английски, без ног.

- А здесь тебе негде заниматься боксом?

- С кем? С тобой, что ли?

- Да вот хоть с ним.

- С Зубом? Эй, Зубов, хочешь поставить свою жизнь на кон? Че ты там молчишь? Ты в банке? Что-то молчит. Он сбежал. Честно тебе говорю. Зря мы его одного отпустили. - Прошка уже хотел подойти поближе к кустам, но тут они услышали голос Ивана:

- В банк сходить не дадут, как следует.

- Там.

- Стоит в очереди еще.

- Скорее сидит. - Резюмировали ребята. Но и Иван не успокоился. Он предложил прямо сейчас сразиться с Прошкой.

- А что ты можешь поставить? - спросил Курносов. - Денег у тебя нет.

- А куда они делись?

- Так ты не слышал, что мы тебя ждем только потому, что должны реквизировать этот капитал? - спросил Прошка.

- Это ты сам придумал? - послышался голос.

- Не сам, это был приказ капитана Ушакова.

- Че-то я не слышал такого приказа.

- Я, между прочим, тоже, - сказал Лоцман.

- Да я не против, если вы так считаете, - даже образовался Прошка. - Я готов биться с тобой за твой банк. Сколько у тебя там?

- Дак, считай сто рублей.

- Отлично! Выходи мы их сейчас разыграем.

Зубов вышел из-за куста.

- Ну!

- Что?

- Где деньги?

- Да здесь еще пока, - ответил юнга. - Он погладил живот, и в доказательство своей правоты пукнул.

- Сейчас я проведу тебе апперкот, - сказал Прошка, - и деньги сами покинут твой сейф.

- Апперкот - это в голову, - сказал Лоцман.

- Знаю, - махнул рукой Прошка, - это в конце апперкот, а в начале-то, естественно, в солнечное сплетение. Не надо, Лоцман, учить ученого.

Иван встал в позицию.

- Без перчаток? - спросил он.

- Да каки тут перчатки! Поехали, - сказал Прошка, и тут же без разминки нанес Ивану удар в солнечное сплетение. Тот опять пукнул.

- Ничего страшного, - прокомментировал Лоцман, - значит не стоим на месте, очередь к кассе движется. Кстати, - добавил он, - я сколько получу?

- Из чего? - не понял Прошка.

- Из всего, - ответил Лоцман.

- Вас не понял, - сказал Прошка. - Прошу повторить.

- Так, а че тут повторять, - ответил Лоцман. - Я хочу в Питербурх.

- Так нельзя, - сказал Прошка, - нас грохнут. - Он получил правый хук, и слегка задумался.

- Че ты замолчал? - спросил Лоцман. - Ты сейчас на какие деньги бьешься?

- А у него нет, что ли? - спросил Зуб. - За такие вещи, знаешь, что бывает?

- Да, есть, есть у меня, - проговорил Прошка, - я слажу в кладовую. Она рядом, а там, естественно, есть и моя доля.

- Ну вот, я и говорю, что давай возьмем по тыще рублей, - сказал Лоцман, - и в...

- Питербурх, - выдохнул Зубов, и провел двойку: хук и джеб в нос.

- Ты попал в мое больное место, - сказал Прошка. - У меня теперь пойдет кровь ручьем. - Тут Зубов ударил справа, и почти тут же слева. Последний удар был очень сильным. Прошка закачался, хотел поднять руки и сдаться, но не смог. Прямой в подбородок уложил его на землю.

Решили:

- Взять по тысяче рублей.

- Каждому? - усомнился Прошка. И добавил: - Нас грохнут.

- Тебя первого.

- Почему?

- Потому что ты это придумал.

- Я?

- Я бы сам до такого не додумался, - поддержал Зуба Лоцман.

- Мне кажется, это я бы без тебя не додумался взять каждому по тысяче, - сказал Курносов. - Я хотел...

- Перестань, перестань блеять, как коза, - сказал Зубов. - Решили, значит, решили.

Они спустились и пошли по тропе между больших камней.

- Где клад? - наконец спросил Зубов. - А то идем, идем, а ничего похожего на золото даже не предвидится. Он хотел добавить, что точно он ходил прятать клад не в эту, значит, пещеру, но вовремя решил помолчать. А то ведь могут и начать пытать, где это было. А он помнит? Ночь, луна, море. Вот и все, что он помнит. Да и было это почти год назад. А это давно, он тогда еще был маленький.

- Что стоишь? - спросил Прохор.

- А что надо делать?

- Лезь, - сказал Лоцман.

- Куда? - не понял Зуб, и осмотрелся.

Ребята хотели засмеяться, но не стали. Не время, да и не место здесь для смеха.

- Вверх, - сказал Прошка Курносов. Иван поднял голову. Там, в казалось бы, сплошном каменном потолке была дыра. Но даже, когда ему сказали, что она там есть, но не сразу ее увидел.

- На чем лезть? - не понял Иван.

На этот раз и Лоцман, и Прошка не выдержали и расхохотались. Оказалось, что лестница прямо перед ним. Он же думал, что это только неровности стены, которая было метрах двадцати.

- Оптический обман, - сказал Лоцман. - Иди.

Иван вытянул вперед руку, и нащупал черную ступеньку. Он все еще не очень верил в реальность этой воздушной лестницы. - Да здесь золота и драгоценностей на пол корабля, - воскликнул Зубов.

- Да, очень много подтвердил Лоцман.

- Забрать бы все! - сказал Прохор Курносов.

- И чего дальше? - спросил Лоцман. - Такие деньги не пропьешь. А без достижения результата - нет чувства удовлетворенности.

- Я бы и не стал их тратить. Купил бы себе...

- Что?

- Шато где-нибудь Германии.

- Почему в Германии? - спросил Зубов. - Лучше уж во Франции, или в Испании. Может быть, даже в Швеции.

- Я уже привык к ним, - сказал Прошка. - Чувствую себя за ними, как за каменной стеной.

- Да за кем, я никак не пойму? - спросил Лоцман.

- За немцами. Вот все равно, что живешь в своей отдельной собственной квартире. Знаешь: никто не скажет плохого слова. Ибо, какой толк говорить, если я все равно их не понимаю. Логично. Вот и там бы я был один, но на людях.

- А я бы построил что-нибудь этакое летающее. Мечтал когда-то о дирижабле вместе с Ломом. Где-то он теперь сейчас? Без меня-то, наверное, у него ничего не вышло.

- За что тебя выгнали? - спросил Зубов.

- Ни за что.

- Все ни за что. А все-таки?

- Попросили меня нарисовать стенгазету.

- Все?

- Не все. Вы в магии хоть что-нибудь понимаете?

- Я понимаю, - сказал Зубов.

- Ты? Что ты понимаешь?

- Могу поверить, если ты скажешь правду.

- Да, похоже, действительно, что-то в тебе есть. Хорошо, тогда скажу. Меня попросили рассказать в стенгазете о своих мечтах. Ну, в том смысле, чтобы студентам давали побольше стипендию, чтобы профессора говорили не только по-немецки, но и иногда по-русски. Что, если профессор дерется, то и его можно бить, как сидорову козу. Ну, вот так все примерно.

- И так можно было писать? - удивился даже Прошка Курносов.

- Так естественно, но только для смеху. А я решил написать правду.

- Что ты написал? - спросил Зубов, отставив сумку, набитую ассигнациями в сторону.

- Подожди, Зубов, это ты кому набил сумку ассаграциями? Мне? Нет, я ассагнации не возьму. Доверяю, но не возьму, если есть возможность взять чистым золотом.

- Ты с этим золотом запалишься, - сказал Зубов.

- Да? Нет. Все равно я хочу золота. По крайне мере, драгоценностей. Ты мне тысячу положил? И да: ты по госцене считал драгоценности? Учти, камни почти ничего не стоят. Это не бриллианты. Так только рубины, да изумруды.

- Рубины и изумруды тоже дорогие, - сказал Лоцман.

- Это если большие. А тут, я смотрю, не очень.

- Дак, что ты написал? - обратился Зубов к Лоцману.

- Ну, написал сатиру на Фике, что, мол, она хочет стать Пират Риццей заместо Петра-то Третьего.

- И все?

- Да. Почти. Только внизу, в виде сноски добавил мелким шрифтом, что...

- Будет!

- Зачем так шутить? - спросил Прошка. - Глупо. Я бы и сам за такие слова сослал тебя на галеры. Если бы я, разумеется, был Петей Драй.

- Я верю, - сказал Зубов.

- Потому что ты маг? - спросил Прошка.

- Да. К тому же говорят, что это уже правда. Честно, я тут... - Зубов хотел рассказать, что познакомился здесь, на острове, в людьми, которые знают Пират Риццу лично. Некоторые из них даже спали с ней. Но не стал. Не потому, что засмеют, не поверят, а подумал, что этот запасной ход еще может ему пригодится. Тем более, он ведь так и остался там должен. Где-то рублей шестьдесят. Да, именно шестьдесят. Больше он не собирался отдавать этому Эму. Хотя, если бы они встретились сейчас отдал и все сто. - И да, - добавил он, - положи мне на сто рублей больше, - обратился он к Лоцману, который теперь занимался упаковкой денег.

- Почему это? - не понял Прошка.

- У меня долг сто рублей. Не хотелось бы сразу распечатывать тысячу.

- Да? У меня тоже, кажется, есть долг. Щас подумаю, скажу сколько.

- Давай не будем думать, - решительно сказал Лоцман. - Просто добавим каждому по сто рублей и все.

- Тогда уж по двести, - сказал Зубов.

- Почему по двести? - спросил Лоцман.

- А че непонятного? - удивился Прошка. - Вдруг еще какой долг вспомнится, а нас уже здесь не будет.

- К тому же, - сказал Зубов, - тысяча двести хорошее магическое число.

- А тыщу сто? - решил уточнить Прошка.

- Тоже магическое, но с отрицательным смыслом, - сказал Зубов. А Лоцман подтвердил, что Зубов действительно разбирается в бытовой магии. Иван хотел узнать, что Лоцман подразумевает под Небытовой магией, но вдруг они услышали шорох среди камней. Среди драгоценных камней, имеется в виду.

Глава Тринадцатая

Это не были вернувшиеся, чтобы их поймать моряки во главе с Федором Ушаковым. Это не была большая змея, которая могла бы в принципе жить здесь, и иногда кусать, и съедать незваных гостей.

Это были совсем другие люди. А именно: Графиня Брюс с Алеханом Орловым и Ломоносов с Шаргородской. Они сами так решили. В том смысле, что держаться именно такого порядка вещей. И чтобы не запутаться Шаргородская пообещала Ломоносову сделать его Академиком. А когда узнала, что он и так уже Академик - Президентом Академии Наук. А когда узнала, а точнее вспомнила, что Президент-то пока Даша, в том смысле, что Дашкова, сказала самонадеянно:

- Найдем ей другую должность. - Эта связь была надежной. А то Шаргородская могла перепутать его, Ломика с таким же здоровяком Алеханом. Ведь тому она тоже раньше обещала. И обещала немало: саму Пират Риццу. Но это было уже в прошлом, все думали, что Фике пропала без вести. А следовательно, найти практически нельзя.

Брюс пообещала Орлову сделать его адмиралом флота. Хотя и добавила:

- Но лучше просто генералом.

- Чем лучше-то? - спросил Алехан.

- Так если тебя убьют, ты умрешь у меня на руках, как герой.

- А если я буду моряком?

- Дальнего плаванья?

- Разумеется.

- Тогда я тебя никогда не увижу.

- Почему?

- Тебя, как Одиссея съедят Сирены. Они любят таких мужиков.

- Каких таких?

- Капитанов дальнего плаванья.

- Одиссей остался жив, - сказал Алехан.

- Тем не менее все остальные погибли, - парировала Брюс.

Услыхав шум они спрятались в куче драгоценностей.

- Никакого покоя нет, - сказал Ломонофоффе, - только что были.

- И опять лезут, - добавил Орлов. - Может, эта...

- Что? - не поняла Брюс.

- Приступить к ликвидации?

- Та не, - возразила Шаргородская, - скорей всего их много. Лучше спрячемся среди золота и драгоценностей.

- А получится? - спросил Ломонофоффе.

- А че же не получится? Я, мил человек, с детства привыкла жить в царских палатах.

- Опять ты хвалишься? Я буду вынужден напомнить тебе, что занималась только тем, что мыла спину Пират Рицце, да подбирала для нее орлов. Я в переносном смысле, - добавил Академик, видя, что Алехан Орлов замотал башкой, как необъезженная лошадь, А может быть, и конь. В нашем случает нет никакой разницы. Ибо, кто здесь главный - не разберешься. То ли мужчины, а то ли женщины.

- Друзья мои, - сказала Брюс, - они уже близко, поднимаются по лестнице, прячемся.

Первый не выдержал Академик. В сапог ему попал то ли изумруд, то ли рубин. Они начали гадать с Шариком, что это, и наконец, Ломонофоффе не выдержал и полез в сапог, чтобы точно прояснить: рубин али все-таки изумруд.

Ну, Прошка, Лоцман и Зубов сразу залегли.

- Предлагаю вернуться, - прошептал Прошка. - Че-то у меня душа в пятки ушла. Думаю, это змей толщиной с бочку сороковую.

- Сорокалитровую, ты имеешь в виду? - спросил Лоцман, тоже чувствуя неожиданную усталость.

- Не-е, сорокаведерную.

- Тогда лучше уходить.

- Почему у вас нет пистолетов? - спросил Зубов.

- Да каки тут пистолеты, - как будто махнул рукой Курносов. - Сожрет вместе и пистолетами. И зачем вы только это придумали, - добавил инженер-плотник.

- Мне кажется, ты сам первый это и придумал, - сказал Лоцман.

- Я?! Не-ет, это ты заладил, хочу, да хочу в Питербурх. Вот тебе и Питербурх. Скоро будем париться в животе у удава.

Далее, о чем говорят другие четверо.

И те, и эти испугались. Наконец, Орлов предложит принять бой.

- Дак их много, чай, - сказал Ломоносов.

- Ну, и что? - спросил Орлов. И добавил: - Тогда просто умрем с честью. А то ведь найдут в куче золота еще хуже будет.

- Вот так всегда, - сказала Шаргородская, - чуть деньги появились, и уже, на тебе: умирать приспичило. Давай, вы с Брюс сдадитесь, и скажете, что здесь больше никого нет.

- Действительно, - добавил Ломоносов, - а мы потом вас помянем добрым словом. Более того, вашу долю - ну, из того, что сможем унести, - отдадим потом вашим детям.

- Хватит врать! - рявкнула Брюс, - у нас нет еще детей.

- Тогда, Алехан, сделай ей ребенка впрок, и уходи один. Мы тебя вспомним, - сказал Лом.

- У тебя, Лом, логика, как у ученого, а мне просто так, без чувств умирать не хочется. Хотелось бы, знаешь, еще хоть раз трахнуть Пират Риццу.

- Я вот только хотела спросить, чего бы ты хотел на прощанье, а не стала, так и думала, что ты не про меня вспомнишь, а Пират Риццу, - сказала Брюс. И добавила: - А того не знаешь, что много, даже очень много раз, когда ты приползал к нашему порогу в кобылу пьяный, не Пират Рицца тебя обслуживала, а я.

- Да? - не поверил Орлов. - Это было много раз, или много, много раз?

- Много, много.

- Нас скоро засолят в бочке заместо телятины, а вы рассуждаете о сексе, как о последнем в жизни удовольствии, - сказал Лом. Не в том смысле Лом, что прямой и глупый, а просто сокращенно Лом, от имени человека, знающего ответы на все вопросы.

- Да ты сам-то че ко мне жмешься? - спросила громким шепотом Шарик.

- Так я и говорю, лучше трахнуться еще по паре раз, чем болтать о смерти без умолку.

Первый решил нарушить нейтралитет основанный на страхе Зубов. Он встал в полный рост, и сказал:

- Выходи. - Выходи, кто бы ты ни был, мы с тобой сразимся.

Хоть ты зверь, хошь человек. - Ему послышался вопрос:

- Как?

- Что? Ах, как? Один на один.

- По-английски или по-японски? - опять Зубову показалось, что его спросили.

- Япона мать знаю, другую япона хуже знаю, - ответил юнга. - Давай, как обычно, чисто по-английски.

- Настаивай на своем, - прошептал Прошка Курносов.

- Сами все дадут, - поддакнул Лоцман.

Однако там тоже пошептались, и ответили, что хотят исключительно по-японски.

- Завалить хотят, теперь это ясно, - сказал Лоцман. И добавил: - Соглашайся.

- Ладно, - сказал Зубов вылазьте, - я готов завалить всех, но только по очереди.

Они выползли и предложили мировую. Предложила Графиня Брюс. Ей показалось, что Зубов хороший товар.

- Ты че? - спросил ее Алехан Орлов.

- Его можно в случае чего продать Пират Рицце.

- Конкурент? Нет! Лучше я его грохну.

- Зря, - вмешалась Графиня Шаргородская. - Я тоже вижу:

- Ну хорош! Как шоколадка.

- Он белый.

- Как белая, белая шоколадка. Очень полезная и очень вкусная.

- Нет, точно, они профи, - сказал Ломонофоффе, - этот парень далеко пойдет, если ты его сейчас на остановишь. Так что: решай:

- Быть или не быть.

- В каком смысле?

- Если потом ему повезет, он может запомнить тебя сейчас и отомстить капитально.

- А че он мне может сделать? - Алехан почесал подбородок.

- Так пошлет бить восставших казаков, - ответил Ломоносов.

- Че-то я в первый раз слышу о восставших казаках, - сказал задумчиво Алехан.

- А Степан Разин? - удивилась Шаргородская. - Или ты и об этом ничего не знаешь?

- Да знает он, знает, - ответила за друга Брюс, - я ему рассказывала.

- Дак это когда было-то! - воскликнул Орлов, - почитай сто лет назад, али даже больше.

- Говорят, кто-то опять пошел войной на Питербурх. Или на Москву? - обратилась Брюс к Шаргородской.

- Скорее на Москву, - ответила та. - Москва-то всегда крайняя.

Другая группа выразила недовольство долгим раздумием, как их назвали:

- Скрывавшихся в золоте.

Вместо Алехана первым вышел Лом. Он тоже тренировался. Даже просил Президента Дашкову выдать ему помещение под спортзал.

- Так ладно, - ответила та, - разгребите снег на крыше, посадите там Зимний Сад с персиками, и тренируйтесь хоть под кустами.

- Это долго.

- Ну, а что ты мне предлагаешь?

- Хочу иметь комнату под занятия боком.

- Ты стал дворянином? Хочешь научиться защищаться по-честному? Это правильно. Кстати, запри пока дверь.

- Зачем?

- Обсудим твои дворянские возможности.

- Мне кажется секс и бокс - две вещи не совместные.

- Ошибаешься. Более того, чтобы выработать в себе способность к битве, когда кажется, что биться сил уже больше нет, надо регулярно заниматься сексом после бокса.

- А наоборот, что ли, нельзя? - спросил поэт и ученый в одном лице.

- Сексом после бокса?

- Да нет, вы это уже говорили.

- Ах, боксом после секса! Это неплохая идея. Сегодня мы ее проверим.

- Я так и не понял точно: сначала будем драться, а потом...

- Наоборот, ну ты че, не можешь запомнить таких элементарных вещей? Раздевай...

- Что? Раздеваться?

- Раздевай меня. - Ломонофоффе тряхнул головой, чтобы отодвинуть в сторону - разумеется не навсегда - воспоминания. И вовремя, ибо Зубов как раз попытался провести ему прямой в голову, но промазал из-за того, что Академик как раз в это время потряс головой.

Зубов, поняв, что противник не так прост, как кажется с первого взгляда, решил провести ему бросок:

- Через бедро с захватом. - Когда-то этому приему его научил Клокачев. Это был совсем не тот прием, который уже знали некоторые. Боец не просто подворачивался под противника и бросал через бедро, захватив его одежду на спине, а подхватывал ногой его, и потом запускал на орбиту. Как будто это был его напарник - гимнаст. Только в отличие от гимнаста, или циркача не ловил напарника, а наоборот, позволял ему приземлиться, как это называлось:

- В пустыне Сахара.

И провел. Хотя это было непросто. Лом здоровый бугай. Но и Зубов был не меньше, несмотря на свои пятнадцать лет.

- Но дело не в этом, - хотел сказать Ломик, не поняв даже, почему он вдруг начал подниматься вверх, а потом со все увеличивающейся скоростью, как попытавшаяся взлететь, но неудачно, ракета, начал по дуге описывать траекторию падения обратно туда же откуда взлетел. Нет, не совсем туда же, а дальше, дальше за спину - если считать из начальной стойки - Зуба. Практически к ногам его секундантов Лоцмана и Прошки Курносова.

- Вы что-то имели сказать? - вежливо спросил Зубов у трясшего головой, но еще живого Академика.

- Забыл.

- Дайте ему вспомнить! - закричала Шаргородская, и хотела даже броситься к любимому существу, но Лоцман и Прошка закричали, что во время боя нельзя близко подходить к бойцу.

- Даже если он будущий Академик, - сказал Лоцман, и тут узнал своего друга юности.

- Дак не будущий, - сказал поднимаясь Ломоносов, - а настоящий.

- Теперь вижу, - сказал Лоцман, и хотел обнять своего друга. Но многие были против.

- Надо продолжать бой, - сказала Брюс строго. Ибо кто-то должен уйти.

- Да, да, - мы считаем, что бой может быть продолжен. Ты согласен Ломик.

- Дак само собой. И да, я вспомнил, что хотел сообщить. А именно: мы разве договаривались биться по японе матери?

- Так нет, чисто по-английски, - сказал, наконец, свое слово Алехан. - Я врать не буду.

А Прошка выступил с обратной версией.

- У меня голова еще работает, - сказал он, - это был японский вариант битвы.

- Ладно, - ответил Орлов, - тогда мы с тобой следующие. Думай пока, по какой системе тебе удобней умирать. Я на все согласен. Но только не говори мне, что по-английски, а потом будешь применять яконские хуки яки. Я те точно говорю:

- В случае чего, заставлю сделать харакири. - И Алехан со зверским лицом показал, как Прошка будет вскрывать себе живот. Как консервную банку питатским кинжалом.

Все задумались. Но Ломонофоффе пошел в атаку. Он помнил только один прием, из показанных ему когда-то Пират Риццей. А именно:

- Дэмет. - Неожиданный удар ногой по пяткам противника. Удар, как будто ниоткуда, а значит из-под земли. Второй он тоже помнил, но только по названию.

- И все потому, - помянул Ломик добрым словом Пират Риццу, - что она его не показала на деле, а только сказала. Первый же прием, Дэмет, на несколько дней уложил его в кровать Пират Риццы.

Сейчас Лом решил уложить в кровать, а может, и в могилу юнгу Зубова. Пятнадцать лет, а такой бугаёметр. И когда смог уклониться от двух джебов этого бугаёметра, неожиданно сам упал на персидский ковер, который в числе других старинных ковров был здесь, и не был еще изъеден молью, и резко подбил ногой пятки противника. Зубов почувствовал, как в детстве, когда наехал на телеге на столб соседа специально зарытый на этом повороте у своего дома этим соседом:

- Телега начала подниматься вверх, а волосы Зуба тоже. От ужаса. Рядом никого, а телега поднимается, как будто из-под земли ее толкают черти. Дэметы. То же, но только тогда это было медленно, а сейчас очень быстро. Такая же примерно разница, как это показано в Коде Войнича, когда фотография сравнивается с кино. Время тоже, а фотографий - или рисунков - удается просмотреть в пятнадцать раз больше. И тогда происходит чудо. А именно, количество переходит в качество:

- Рисунок оживает! - Вот то же самое увидел и Зубов, неведомая сила из-под земли схватила его за ноги, и, как куклу ударила несколько раз об пыльный ковер. Удар был всего один, но юнга мог бы поспорить, что намного больше. Кто-то принял его за сам ковер, и начал выбивать из него пыль.

- Готов, - резюмировала Брюс, приоткрывая глаза Зубова. - А жаль, - добавила она, - хороший был экземпляр. Почти коллекционный.

- Думаю, без почти, - сказала Шаргородская. А именно:

- Коллекционный Экземпляр!

- Ты должна болеть за своего Академика, - попыталась отстранить ее от тела Брюс.

- Не нужно драться за мертвое тело, - сказал Прошка со слезами на глазах, склоняясь на телом друга. - Хотя какой он мне был друг? Так, знакомец. Но все равно жаль.

- Очень жаль, - пристроился тут же Лоцман. Они надеялись, что из-за гибели Зуба их не отпустят с пустыми руками. Дадут хотя бы немного золота на упокой души юнги.

- Я не хотел его убивать, - констатировал Ломоносов. - Просто...

- Просто кто-то должен иногда побеждать, - закончила за него Шарик.

- Да, спасибо.

- За что?

- За то, что меня хоть кто-то понимает. А то ведь, хотя вы, может быть, об этом не знаете, большинство друг друга не понимает абсолютно.

- А как так? - не поняла Брюс, - вы уважаете друг друга? За что? Ну, если никто никого не понимает.

- Так вот и уважаем ради уважения.

- Да и правильно, - поддержал друга Алехан Орлов. - По-другому было бы еще хуже. А так никогда нет реальной, содержательной почвы для ссоры. И да:

- Я предлагаю отстегнуть этим ребятам денег.

- На похороны? - спросила Шаргородская.

- Не только, - вмешалась Брюс, - Надо дать им немного денег на дорогу. Да, да, друзья мои, не смотря на проигрыш, они это заслужили.

- Я думаю, надо дать больше, чем мы думаем, - добродушно сказал победитель, Лом.

- Думаю, по двести рублей им хватит, - сказал Алехан.

- Тысячу двести, - веско сказал, вытирая слезы Прошка.

- Разумеется, каждому, - добавил Лоцман.

- Хорошо, - неожиданно согласился Ломоносов, и добавил: - Более того, возьмите и за него еще тысячу двести.

- Спасибо.

- Берите.

- Мы уже взяли.

- Я так и думал, - ответил проницательный Академик.

- Как вы узнали? - спросила Шаргородская, обнимая Ломоносова.

- Я увидел их набитые деньгами сумки.

- Какой ты добрый!

- Да, - вмешалась Брюс, - они бы нам, мэй би, ничего не дали, если бы проиграли.

- Шутить изволите, мадам, - обиженно произнес Прошка, - дали бы. И не меньше, чем вы нам. А именно, столько, сколько бы вы захотели.

- Хорошо, берите и вы сколько хотите, - сказал Алехан.

- А они именно столько и взяли, - сказал Ломоносов. - Очень умные ребята. А бы таких взял к себе в студенты.

- Для студентов мы уже стары.

- Тогда в помощники.

- Мы согласны, - сказал Лоцман. И добавил: - Я ведь все равно хотел к тебе ехать в Питербурх. Уж больно хочется наукой заниматься.

- А именно? - спросил Ломоносов. - Я помню, ты любил предсказывать.

- Да, предсказывать, но не только.

- Что еще?

- Строить дирижабли! И летать. Очень хочется летать!

- Вот мы уже полетали, - ответила Шаргородская, и хлопнула по плечу Ломоносова.

- Да, из-за его недоработок мы упали сюда, - сказала Брюс.

- Да это и к лучшему, - сказал Орлов.

- Значит, это правда, - сказал Лоцман, - ты построил дирижабль.

- Да.

- Без меня.

- Да.

Лоцман расчувствовался и заплакал.

- Не плачь, я возьму тебя в помощники.

- Возьмешь, или берешь?

- Беру.

- Что делать, сэр, только скажи, я на все теперь готов ради науки.

- Пока что надо будет таскать деньги, - сказал Академик. - Ведь, чем больше мы возьмем с собой, тем будет больше вероятность, что мы опять поднимаемся в воздух. Боюсь после этой катастрофы с дирижаблем никто больше не даст нам денег на это развлечение. Тем более, сама Пират Рицца, кажется, пропала без вести. Скорей всего, даже умерла. Но ничего страшного, - добавил он, - будем обращаться к Петру Третьему.

Многие даже ахнули после этих слов. Но не все по одному и тому же поводу.

- Как ты можешь такое говорить! - рявкнула Графиня Брюс. - Какой еще Петр Третий?! Он умер давно.

А Шаргородская сказала, что напрасно Академик так быстро расстался с мечтами о всеми любимой Пират Рицце.

- Она может тебе этого не простить.

- А как она узнает? - простодушно спросил Лом.

- Так мы-то не сможем молчать, как ты этого понять не можешь?! - даже возмутилась Брюс.

- Почему? - не понял даже Алехан.

- Потому что с детства так приучены. Мы уже машины. Ты видел когда-нибудь колесо у кареты?

- Видел, конечно. И что?

- Колесо не может обмануть карету, что не умеет крутиться, - объяснила другу Шар. - Так мы не можем ничего скрыть от Пират Риццы.

- Понял? - на этот раз спросила Брюс.

- Да, - вдохновенно ответил Ломонофоффе. - Надо это на чем-то записать. А то я могу забыть эту важную мысль.

- Какую, прости мысль? - спросил Лоцман. - Что человек - это та же машина?

- Да.

- Я тебе напомню.

- Все запомнишь?

- Что, будет много информации?

- Без сомнения. Очень много.

- У меня есть помощник, вот, Прошка. Часть информации буду передавать ему.

- Хорошо, я так и буду вас называть:

- Носители информации. Номер Одни и номер Два. Рублей по сто в год положу вам.

- Мало, - сказал Прошка. - Я столько-то мог бы и пиратом на корабле зарабатывать.

- Нет, вы его послушайте, он мог бы пиратом зарабатывать не меньше. А если убьют? Ведь многих пиратов ловят и вешают прямо на мачтах, - сказал Академик.

- Так это понятно, но и здесь, профессор, тоже есть опасность.

- Какая?

- Так чокнуться можно раньше времени от большого количества недостоверной информации.

И Лоцман поддержал Прошку:

- А от достоверной тем более.

- Ладно, по триста в год.

- Ладно.

- Договорились.

Пока что ребят безо всякой дополнительной информации так нагрузили деньгами и драгоценностями, что они пожалели, что оставили Зуба тлеть в них. А куда его? Как сказал Орлов:

- Пусть мертвец охраняет это золото для живых. - И не уточнил, для кого именно.

Глава Четырнадцатая

Зубов проснулся, когда было уже темно. Отраженный от стен пещеры лунный свет уже не достигал хранилища каперов.

- Бросили, - сказал он громко, - решили, что я умер. Ни на кого нельзя положиться.

Он вспомнил о цыплятах, как ел их когда-то вместе с Эмом Великолепным, и опять заснул. Предварительно он ощупал все тело, нет ли сильных повреждений, все ли двигается. Ему приснилась Катинька фор Карр. А потом... а потом и Лиза Воронцова. Вошла так это в одних чулках под утро, и говорит:

- Любишь шоколадку-то на загладку? - Тут кто хошь не откажется. Да ведь и на самом деле:

- Вкусно же ж. - Так было вкусно, что парень проснулся раньше времени, а именно было еще очень темно. Темно, и опять...

- Тихо, тихо, - сказал сам себе про себя Зубов. - Опять шорох! Ужас! Кругом золото, а по золоту так это легонько, легонько, и слегка позванивает. Кто?! Никого не может быть, только черти. Как говорится:

- Вот и свиделись! - А в золоте черти точно живут, это многим известно. А вот, что с ними делать Иван не мог припомнить. Кажется, никто и не рассказывал никогда. Если только Гомер, который сравнил себя с Одиссеем, и понял, что надо заткнуть уши ватой.

Некоторые могут подумать, что так не бывает:

- Все лезут в эту оффшорную зону, как будто там медом намазано. Намазано-то, намазано, но откуда это всем известно? Да. Конечно. Не понятно. Так не бывает. Но можно предположить, что иногда, редко, но все-таки случиться такое может. Как и сказано где-то:

- Место встречи изменить нельзя. - Просто здесь была энергетическая яма. Все скатывалось в нее, как с лыжники с горы. Им просто некуда деваться. Только вниз. Хотя с первого взгляда и кажется, что надо лезть на гору. Говорят:

- Умный в гору не пойдет.

- А кто его будет спрашивать? - В том смысле, что сердцу не прикажешь. Тем более, интуиции. Человек бывает покупает какую-то херню. Спрашивается:

- Зачем? - Он и сам себя потом спрашивает:

- Зачем? - И отвечает:

- Просто очень хочется. - А на самом деле, он или она просто скатываются с горы. Как говорится:

- Куда?

- Как куда? Вниз. Ведь больше-то некуда.

И вот некоторые покатились. В данном случае это была она. Повезло? Может быть. Скорее всего. Хотя некоторым повезло пойти вместе с Ахиллесом на Трою, и они уже никогда не вернулись назад. В том числе и он сам.

Наконец, только под утро, когда первые лучи солнца начали красить отраженным светом стены древнего мира, Зубов спросил:

- Ты кто? - Он не очень-то надеялся получить ответы на все свои вопросы. Считал, что Там - никого нет.

- А ты? - услышал он неожиданный ответ.

- Я? Я матрос. Можно сказать, сражаюсь за корону российской империи. Но за наличку. Можно сказать, что деньги у меня есть. Если что могу выкупить сам себя из плена.

- Капер, что ли?

- Да, неизвестный друг

- А че ты сразу в друзья набивается? Более того, если я правильно понял, деньги предлагаешь.

- Ты прав, приложили меня сильно. Теперь боюсь, в случае чего, отстаивать свое достоинство в боксерском поединке. Тем более, по японе матере. Более того, доваривались вроде бы по-английски, а приложили, кажется, по-японски.

- Ты вот говорил про достоинство.

- Да.

- Оно у тебя большое?

- А ты женщина или мужчина?

- Есть разница?

- Просто я хочу знать, про какое достоинство ты спрашиваешь.

- Значит, они у тебя разной величины?

- Да, нет, думаю, одинаковые.

- Можно посмотреть?

- Не думаю, что в этом есть смысл.

- Почему?

- Я не могу сейчас драться.

- А...

- А это, скорее всего, тоже. Как вы не понимаете, что у меня большая душевная травма? Меня бросили друзья. Я больше не хочу никого видеть.

- Хочешь быть моим адъютантом?

- За сколько?

- Прилично. Более того, я сделаю тебя Графом.

- Это возможно?

- Да.

- Откуда земель набраться на всех Графов?

- Завоюем.

- Значит, мы пойдем на войну?

- Без сомнения.

- А куда? На Турцию?

- Нет.

- На татар?

- Тоже нет.

- А! понял, понял, на Питербурх.

- Да ну его. Больно далеко чапать.

- А куда же?

- А сам не можешь догадаться?

- Неужели на сам Оренбург?

- Нет. Че-то ты больно тупой, парень.

- На Москву! - ахнул парень. И добавил: - Я узнал тебя, друг. Ты - Эм Великолепный.

- Да. - Впрочем, это секретное имя, его не надо рассказывать каждому встречному-поперечному. Зови меня просто по-простому:

- Емеля Пугач.

- Это твое имя? Али только так, псевдоним? - спросил Зубов.

- Псевдоним. А имя... Тебе скажу.

- Оно сверхсекретное? Может не надо?

- А что? Боишься?

- Да. Че-то меня дрожь вдруг пробрала по всему телу.

- Ладно, тогда не буду говорить.

- Теперь лучше сказать. Я не засну, буду думать, кто бы это мог быть.

- Спать уже поздно, парень. Утро.

- Все равно скажи.

- Ладно. Только ты пока особо не распространяйся. Зови пока просто:

- Его Превосходительство.

- Отлично. Это мне понятно.

- Откуда?

- Слышал песню. Его Превосходительство любил домашних птиц, и брал за одно место прелестнейших девиц. Я так понимаю, что это только для прикрытия поется.

- Что же, по-твоему, было на самом деле?

- А на самом деле, этот парень, как и все, любил Гоголь Моголь и Цыплята Табака.

- Пожалуй.

Наконец, солнце поднялось достаточно для того, чтобы проникнуть в пещеру, и по тайных ходам пробрать к хранилищу каперов.

Новый знакомый показался. Он был похож на Эма Великолепного, которого надеялся увидеть Иван, но не совсем. Лицо еще туда-сюда, с натяжкой можно было принять за лицо Эма. Ведь без бороды он его не видел. Пусть небольшой, но все равно. Но главное рост.

- Неужели он был такой большой? - подумал Зуб. Хотя и не мог провести точного сравнения. Сам он был намного выше. Считал себя почти Гулливером, поэтому понимал, что при взгляде сверху мог легко ошибиться. Тем более, после только что перенесенного Дэмета, удара из-под земли.

- С чего начнем? - спросил вдохновенно Зубов.

- С золотого запасу. Сам понимаешь, без денег долго не повоюешь.

- Так, а куда мы можем спрятать такую прорву валюты? - Он посмотрел на Его Превосходительство, и добавил: - Я так понимаю, вы хотите реквизировать это все.

- Не совсем так, - сказал парень. - Просто это и так всё моё.

- В каком смысле?

- Моё и всё, чё тут непонятного?

- Я думал, что бы часть, значительная часть этих изумрудов с рубинами, должна быть передана Пират Рицце.

- Ну всё, ты договорился! - сказал парень. - Теперь я вынужден сообщить своё настоящее имя. А то ты так и будешь нервировать меня своими необоснованными подозрениями.

- И это? - почти улыбнулся Зубов.

- Петр Третий. - Юнга даже уронил мешок с рубинами, который они тащили к выходу, и даже не смог повторить это страшное имя:

- Петр Третий. - Почему? Покойники - они же ж всегда страшные.

Далее, она рассказывает Ивану, что она ушедшая в побег из Поселения Пират Рицца, или нет пока? Куда они прячут золото, и в чем они его таскают.

- Мы одни не справимся, - сказал наконец Зубов. Он притащил мешок изумрудов в черной дыре, и сел отдышаться. - Более того, - добавил он, - как ты, Пиратор, думаешь забирать отсюда это золото и драгоценности?

- Так, я думал, это, кинуть веревку сверху, и таскать мешки-то поочередно.

- А потом?

- Потом? Что значит: потом?

- Ты не русский, что ли?

- Конечно, нет. Где ты видел русских царей?

- Так ты царь?

- А ты не знал, как будто?

- Я думал, ты просто Пиратор.

- Это одно и то же.

- Правда?

Во время перекура новый знакомый рассказал Ивану, что знал одного изобретателя, который делал дирижабли.

- Его звали Ломонофоффе. Если бы мы смогли его найти, и сделать новый, или найти и отремонтировать, старый, то легко бы загрузили эти драгоценности прямо отсюда. А так, действительно, нам одним не справиться.

- Как ты его назвал, Петр Третий, этого Ло?

- Ло? - повторил Петр Третий, - хорошее имя, короткое. Пожалуй, на время моего похода нах Москау я буду всех так звать.

- Это правильно, - поддержал Пиратора Зубов. - Иначе всех не упомнишь. Людей-то ведь, наверное, много будет, чай?

- Так естественно.

- Не знаю только получится ли у тебя чего-нибудь.

- Ты сомневаешься?

- Не то, чтобы да, но ведь эту Пират Риццу, как я сам слышал любят много мужиков. И даже баб.

- Ты их сам видел?

- Дак, видел, конечно. Некоторых помню даже по имени.

- А именно?

- Графиня Парашка Брюс, Графиня эта, как ее?

- Как?

- Шас вспомню. Ну, эта... - Иван изобразил дырку между большим и указательным пальцем.

- Шаргородская?!

- Точно!

- Вы ее знаете?

- Дак, естественно.

- Еще, кто там был? - спросил Петр Третий.

- Еще был Орлов Алехан. Да еще, какой-то... Академик.

- А...

- Что?

- Ло там не было?

- Дак, был, естественно. Не хотел об этом говорить, но скажу:

- Это он и уложил меня каким-то новым японским приемом Дэмет.

- Что ж ты до сих пор молчал?

- Неохота мне его вспоминать.

- Спасибо, что все-таки вспомнил. Где нам теперь их искать?

- Уму непостижимо, - ответил Зубов. - Мне они не сказали. А сам я не помню.

За драгоценностями вернулся Федор Ушаков. Точнее, не за, а против. Четверо матросов вместе с ним принесли два мешка черных бриллиантов.

Они напали на турецкий корабль, который приплыл в этот район в поисках Бегемота Турции. Его привел Гасан Бей, занявший у Визиря денег для того, чтобы выручить свой груз. Точнее, два груза. Казаки грабили его корабль уже не один, а два раза.

- Можно ли считать их русскими? - спросил сам себя Гасан. Пока он размышлял об этой дилемме, на него опять напали.

- У нас с русскими мир! - закричал Гасан Бей еще перед началом атаки:

- На абордаж!

- Я не могу оказывать сопротивление русским. Если вы русские. А вы - русские?

- Нэт! - ответил Федор Ушаков. И добавил: - Мы каперы.

- Так это одно и тоже. Вы ведь не настоящие пираты?

- Настоящие, - ответили ему. Гасан растерялся, и не подумавши, приказал оказать сопротивление.

- Будет, как прошлый раз, - рявкнул Клокачев. Он командовал атакой на турок, хотя и был в цепях. Впрочем, как и весь русский народ, хотя постоянно духарится, что когда-нибудь завоюет свободу.

- Ладно, ладно, я передумал. - Хотел сказать Гасан Бей. Хотел, но не сказал. Язык не повернулся. Ибо:

- А сколько можно повторять одно и то же.

Почти никого не убили, все сдались сами. Персиянок было мало. Практически всего одна. Гасан Бей и ее не хотел отдавать. Сказал:

- Это моя будущая жена. - Никто, разумеется, не обратил внимания на это мимоходом брошенное замечание. Жена, сколько можно иметь жен-то? Совесть надо иметь. И захватчики отдали ее Федору. Сначала, разумеется, проверили, все ли у нее в порядке.

- Бери, Федор, окейна! - крикнул боцман. А боцманом был на Опе в это уже время Григорий Орлов. Он бежал из Поселения, от Варвары и ее Ларисок. И бежал не один, а вместе с Пират Риццей. Ей тоже в последнее время жилось не сладко. Сначала ее за полное неподчинение главе этой лавочки Варваре, отдали на неделю слугам, а именно Левше, Оглобле и Толстому Фреду. Потом она работала поочередно: то в Публичном Доме, то в Бойцовском Клубе.

- Для меня это уже становится мучительным, - пожаловалась она Григорию Орлову. - Готовь побег. - И Григорий был рад этому поручению. Ибо в последнее время он был оттеснен от тела Пират Риццы. Только если за деньги в Публичном Доме, или на бойцовском Пятачке. Там тоже за деньги. Проиграл - выиграл - не важно. Варвара придумала:

- За бой с Эмом все должны делать предварительный взнос. - Вы слышали? Точнее, вы это уже прочитали? Да, Пират Рицца долго выступавшая здесь под именем Эма Великолепного была разоблачена. И довольно просто. Варвара, разумеется, долго пользовалась ее сексуальными услугами. Пользовалась, но как мужчина. В том смысле, что Пират Рицца была в роли мужчины, естественно. В этом не было ничего не только что ли особенного, но считалось, что это возможно, так бывает. Как бывает русская мать и япона мать. Как сказал Оглобля:

- Если есть японские приемы, такие, как Кобра и Дэмет, то почему бы не быть - правда в другой области - и приему:

- Баттерфляйз.

- Логично, - ответила одна из Ларисок, а Варвара ее поддержала.

- Я сама уже об этом думала, - сказала она. И решила подсмотреть за Эмом на речке. И скоро стало ясно:

- Это она. - Несмотря на то, что Варвара застала этого Эма во время купания вместе с двумя Ларисками. Те ведь тоже могли ничего не знать.

Однако оказалось, что они все знают. И более того, без всякого смеха, на полном серьезе сами привязывали этой... этому Эму огромные початки из куку, точнее, даже не из куку, а натуральные початки кукурузы, как бы заместо полового органа. Кстати, тоже: без как бы. Какое тут как бы, если все было очень натурально. А ведь Варвара русским языком предупредила:

- Никаких искусственных заменителей! - А ведь дело доходило до того, что многие, да, именно уже многие, носили при себе целый набор мужских половых членов. Оно вроде бы и естественно: мужики всегда на войне. Более того, на войне с турками. А с турками, мать их, воюют в основном для того, чтобы ловить там персиянок. Ну, а потом до русских очередь просто не доходит. Не зря раньше, уходя в поход на Персию, казаки убивали своих прошлых жен. Чтобы, как говорится, не надеялись больше, и не нервировали пустыми надеждами.

- Тем не менее, - констатировала Варвара, - по крайней мере на государственной, то бишь на моей службе, чтобы не было ничего искусственного. А членов тем более. - Там прямо всем и объявила. А тут на тебе! Безо всякого стеснения, безо всякого уважение к ее указам и диктатурам трахаются при помощи кукурузы.

- За, как я теперь понимаю, систематическое неподчинение моим указам и диктатурам, обе пошли с глаз моих долой.

- Так, а че нам теперь делать? - спросили Лариски.

- Будете помогать Толстому Фреду клеймить мужиков.

- Это че, теперь такая новая мода будет? - спросила одна Лариска.

- Не твое дело.

- Где мы будем мужиков брать? - тем не менее спросила вторая Лариска.

- Не твое дело, - опять был грозный ответ.

Дамы ушли, а на Эма Варвара долго смотрела, в задумчивости сидя на берегу.

- О чем ты думаешь? - спросила... точнее, пока еще:

- Спросил. - Спросил Эм, все еще стоя по пояс в воде.

- Не твое дело, - был логичный ответ. На самом же деле Варвара пробовала мечтать, что это не Фике, а настоящий Эм Великолепный. Настоящий, но просто случайно заблудившийся.

- Кам хирэ, плииз, - наконец сказала она приветливо, и помахала рукой Эму.

Фике медлила.

- Я долго буду ждать? - спросила Варвара, и вынула толстую сигару. Захватили у турок. А те, соответственно, у англичан, которые получали такие сигары от американцев, а уж те брали их на Кубе.

- Не пойду.

- Почему?

- Я тебя боюсь.

- Че-то до сих пор я не замечала, что бы ты меня боялась.

- Боюсь.

- Не бойся, насчет секса я тебя заставлять не буду.

- А че тогда? Я ничего другого не умею.

- Ну ты не ври, не ври. Драться ты умеешь. Еще как. Некоторые даже скончались уже от твоих Кобр и Дэметов.

- Я не хочу больше драться. Боюсь мне грудь оторвут. В последнее время у меня груди стали сильно расти.

- Да, это правда. Спереди они у тебя такие же большие стали, как жопа сзади, - почти улыбнулась Варвара. - Как ты с ними воевать будешь?

- Ты хочешь пригласить меня на войну в качестве Эма Великолепного?

- Да.

- Пойдем на Питербурх?

- Дранк нах Остен!

- На Москву, значит, - резюмировала Фике. Теперь уже почти официальный Эм Великолепный.

Напрасно думать, что все так и закончилось между ними:

- Чинно и благородно. - Они, конечно, занялись сексом. Предварительно, Варвара спросила со смехом:

- Как вас теперь называть?

Ну, а дальше хуже. Ночью ее похитил Григорий Орлов. Похитил в том смысле, что она кажется уже передумала бежать, но ему ничего не успела сказать. Он же был рад любой ценой вытащить даму своего сердца из цепких лап, нет, не Варвары, а Потемкина. Это вечный его конкурент выследил Орлова, и чуть не испортил ему всю обедню.

- То трахаться, то драться, - а тут еще Варвара узнала ее тайну, что она и есть Эм Великолепный. Так-то она думала, что Фике работает в Публичном Доме заместителем Мамочки, которой была Даша. А получалось, что и трахалась, и дралась одна и та же одиозная личность:

Фике решила бежать из Поселения, куда она попала после аварии Дирижабля. И так-то было нелегко, все время надо было работать:

- Сама Фике.

Удивительно! Честное слово:

- Удивительно. - Как вот так можно скрывать истину от людей? Между тем это происходит сплошь и рядом. Мы ничего не знаем друг о друге. А уж тем более, о тех, кто живет за Кремлевскими стенами, или где-нибудь под Оренбургом. Че там происходит, никому вообще не известно. Точнее, это с одной стороны, а другой, кто-то что-то знает. Но каждый знает только какую-то часть, и каждый свою. В результате происходит вот то, что мы и видим происходит. А именно:

- Абсолютная нелогичность некоторых событий.

Но это только так кажется. На самом деле все объяснимо. Вопрос только в том:

- Когда это будет объяснено? - В том смысле, что:

- До Конца Света? - Или:

- После.

Григорий Орлов работал в Поселении помощником палача Толстого Фреда. Втихаря от которого часто трахался с его любовницей, а по совместительству поваром, Агафьей. Она, Агафья и сообщила Орлову, что Рират Риццу Фике хотят убить. И Агафья рассказала своему тайному любовнику Григорию Орлову, что Эм Великолепный - это и есть Пират Рицца Фике. Орлов вышел на воздух, покурил и решил, что, скорее всего, это правда, так как многое объясняет. Теперь то, что казалось ему странным, - в частности знакомые глаза Эма Великолепного, когда он с ним дрался, - объяснялось просто. Никто ведь не мог предположить, что Фике помогали маскироваться две Лариски, личные телохранительницы Варвары. Но, теперь все поняли, что:

- Любовь выше преданности.

- Так вот, - сказала Агафья, - Варвара сама решила стать Эмом Великолепным и сама идти нах Москау.

- Как? - спросил Григорий.

- Под именем Петра Третьего.

Парень почесал затылок, который неожиданно заломило, но это было еще не все. Далее он услышал:

- А потом, смотря по обстоятельствам отрыться, как Пират Рицца.

- Невероятно, - наконец резюмировал ситуацию Григорий Орлов. - Пойдет как Эм, а в случае чего все будут думать, что это вернувшаяся с Того Света Фике. Хотя. Хотя, на Том Свете на самом деле Петр Третий.

- Да нет, он тоже здесь, - проговорилась Агафья.

- Этого не может быть, - возразил Григорий, - я сам его кончал.

Кстати Петр Третий действительно здесь жил. Не совсем здесь, в Поселении, а в нескольким километрах от него, на хуторе под одиозным названием:

- Хальт! - Сразу ясно:

- Немцы.

Жил он здесь, как считалось, со своей женой и дочерью Машей. А также имел в своем распоряжении отряд инвалидов. Многие, правда, не верили этой сказке.

- Ясно, что трахает обеих. - Не то, чтобы это было запрещено, но он сам, Петр Трений считал, что лучше пусть будет запрещено. Почему его считали Петром Третьим? По двум причинам.

Во-первых, он ходил в немецком платье и белокуром кудрявом парике. Во-вторых, он называл обеих дам не иначе, ка:

- Графиня Лиза Воронцова. - И:

- Баронесса Катинька фон Карр.

Более того, считалось, что инвалиды - это только так, чтобы не платить налогов Варваре, а на самом деле это отряд отборных телохранителей, посланный сюда тайно для моральной поддержки Петра Третьего Гетманом Разумовский, боявшимся, что его когда-нибудь обвинят в предательстве Пират Риццы. То есть, в данном случае, как раз наоборот, в том смысле, что предал-то он как раз настоящего Пиратора, Петра Третьего. Впрочем, Гетман и сам иногда путался, кого он предал, а кого еще нет. Примерно так же, кто-то бывает любовником Фике, а потом перестает им быть, а когда она становится Пират Риццей, вроде бы опять вспоминает, что хотел бы быть ее любовником, а тут же вспоминает, что:

- Уже был. - А повтор по-французски, как известно, называется:

- Держи вора! - Ну, потому что в первый-то раз его не поймали, так хоть во второй надо сделать де жа вю.

И, следовательно, думали, что Гетман Разумовский сделал тете ручкой, то бишь исполнил это самое де жа вю, и послал для охраны Петра Третьего натуральный спецназ из своих архаровцев.

- Если бы он был простым олухом царя небесного, то не называл бы этих телок, как настоящих реальных Графинь. - Это сказала про него Агафья, повар из палаты пыток Толстого Фреда. Именно Толстый Фред настаивал на своем личном и единственном авторстве изобретения Быка. А когда ему возражали, что он выпытал эту тайну у пленного грека, которого нарочно выдал за турка, чтобы можно было пытать:

- Пока не скажет правду.

- Так это совсем другой был Бык! - со смехом отвечал Фред. - Тот был Бык для мучений, а я изобрел Быка для мучительных наслаждений.

И вот Федор Ушаков принес в свою камеру хранения, в свою тайную пещеру два мешка черных бриллиантов, добытых опять у Гасан Бея.

Глава Пятнадцатая

Оказывается, не один Федор Ушаков думал, что один знает об этой пещере с сокровищами. Многие так думали. Следовательно, многие о ней знали, но все они думали, что только они о ней и знают. Но были и такие, кто о ней не знал. Не знал, но слышал о ее существовании. И это были сами турки, у которых в основном и награбили эти драгоценности.

И. И Гасан Бей предложил своему султану пойти на подставу, отдать два мешка очень дорогих черных бриллиантов, чтобы выследить, где находится эта пещера с остальными украденными драгоценностями.

- Зачем отдавать последние черные бриллианты? - не понял султан. - Уйдут ведь, потом концов не найдешь.

- Так найду, - ответил Гасан.

- Точно?

- Без сомнения. Они же ж увели у меня уже три корабля, битком набитых золотыми монетами, изумрудами и огромными рубинами. Я в долгах, как ты, дорогой, в шелках. Кстати, это ничего, что я тебя назвал на ты?

- Да, пожалуйста, все равно я называю тебя на:

- Мы.

- Меня? - прости, я кажется, ничего не понял.

- Тебя - меня не понимает?

- Есс.

- Мы на какой перешли? На турецкий?

- Ладно, - сказал наконец Гасан, - я понял, что вы даете мне эти два мешка черных, а я должен вам отдать четыре.

- Почти правда, честно, - ответил султан. - Только, где ты возьмешь четыре мешка черных?

- А что вы тогда предлагаете?

- Так просто. Отдашь половину всего, чтобы не путаться в расчетах.

Гасан прикинул и ответил, что тогда у него ничего не останется.

- Долги, то, да сё, а мне чего?

- Так тебе-то наоборот достанется все, - сказал султан. - Вся прибыль твоя, мил человек.

- Ну, что ж, - ответил Гасан, - спасибо и на этом. Тогда мне ничего другого не остается, как идти на Москву.

- Один пойдешь, я ведь тебя поддержать не могу, - сказал султан. - У меня с ними мир.

- Зачем один, - ответил Гасан, - со всеми и пойду.

И получается, что Гасан к этому времени уже знал, что готовится поход нах Москау. Русские еще ничего толком не знали, а он уже знал. Удивительно, честное слово. Хотя известно, что одна и та же великая идея возникает сразу в нескольких местах. Как будто существует кто-то Сам Третей, который распространяет нужную ему информацию по всему миру.

И вот, когда Фике, под именем Эма Великолепного, и Зубов не знали, куда деваться, прижатые группой Федора Ушакова к большой дыре в скале, куда эти ребята успели натаскать довольно много драгоценностей, несколько турецких кораблей высадили на остров десант, и пошли по следам нового капитана Опы Федора Ушакова.

- Так это, - удивился Федор Ушаков, - это ты, Зубов, что ли?

- Естественно.

- То есть как, естественно? - не понял Федор. - Ты же умер, говорят.

- Кто говорит? - удивился Зубов. Ведь никого из группировки Федора не было во время драки Зубова с Ломоноффофе.

- Так земля сама слухом полнится, - ответил Ушаков. И добавил: - Значит, ты жив, и воруешь мои драгоценности.

- Ты знаешь, кто это? - Зубов кивнул на Фике, которая стояла на уступе скалы, как будто готовясь прыгнуть вниз в случае чего.

- Может прыгнуть? - поинтересовался Ушаков.

- Да, - ответила сама за себя Фике.

- Разобьешься.

- Там море.

- Эй, милай, пока до него долетишь-то! - И добавил: - Так кто это?

- Емельян Пугачев, - ответил Зубов.

- Ну-ка, ну-ка, - удивился Федор. - дай-ка поближе взгляну. - И он продвинулся к краю, чтобы разглядеть лицо почти легендарного пирата, грозу персов и радость персиянок, которых он никогда не убивал, а только распределял на две категории. Как-то:

- Временных жен и дворников. - Временные жены - это те же проститутки только более постоянные, эскортные. Пока то да се, они жены, а надоели, должны искать себе другого эскорта. Если не хотят, разумеется, закончить свои дни в волнах. Иногда, даже часто некоторые персиянки не верили, что их разлюбили. Тогда их однозначно бросали за борт. Даже если и волн-то не было на реке или на море. Просто:

- Надо - значит, надо.

- Надо же! - воскликнул Федор Ушаков, - а ведь похож. Я думал, врут.

- Ты знал, что я здесь? - удивилась Фике.

- Нет, на этот раз точно не знал, что предполагал. Нет, то что ты на острове - знал.

- Откуда?! - удивилась Пират Рицца.

- Дак, когда делать нечего, люди чем занимаются? Чем? - сам же спросил себя Ушаков. - А болтают без умолку. Вот ля-ля-ля, да ля-ля-ля. И иногда смотришь, слушаешь, если точнее:

- А ведь правду говорят, так оно и было.

- Да, - подтвердила Фике, - не зря историков называют пророками, предсказывающими назад.

- Я думаю, - вставил свое слово Зубов, - они просто...

- Зубов - ты юнга, хоть и бывший, - прервал парня Ушаков, - ни ... еще ничего не знаешь, так что ответишь, когда я тебя спрошу. Понял?

- Так это, - Фике придержала движением руки возможно дерзкий ответ Зубова. - он теперь служит мне.

- Это мой бывший юнга.

- Вот именно, что бывший, - сказала Фике. - Он умер, и теперь перешел в другое царство.

- В какое?

- В мое.

- Так-то оно так, но сейчас ты один, Емеля, не забывай об этом. Я могу...

Зубов без дальнейших разговоров предложил Ушакову поединок. Но капитан Опы неожиданно, без предупреждения так сильно толкнул его, что юнга полетел в море.

- Ой, простите, - обратился он к Фике, - я чуть-чуть его не утопил. - И он сделал движение, как будто хотел заглянуть вниз, туда, куда упал Зубов.

- Думаю, он там, - сказала Фике.

- Да? - удивился Федор. И добавил: - И что это значит?

- Протяните ему руку.

- У меня не такие длинные руки, чтобы их всем протягивать. Тем более, тем, кто меня предал.

- Он вас предал?

- Вы это сами сказали, Емеля.

- Да, действительно, я приня... л его на службу. Но принял тогда, когда в ваших списках он уже не значился. Более того, я предлагаю и вам то же самое.

- А именно?

- Будьте адмиралом моего флота.

- Вы не поверите, но вот честно, именно такой сон мне снился на днях.

- Какой? Кто-то предлагал вам стать адмиралом флота?

- Так естественно. Но, мне кажется, это был кто-то другой. Не вы.

- Но вы не видели точно, кто это был?

- Нет.

- Тогда почему бы тебе, Федор, не понять, что это была я.

- Простите:

- Была?

- Это оговорка. Был, конечно, это намного естественней.

Ушаков подозрительно посмотрел на Пират Риццу. И промолвил:

- Я так и думал.

- Что?

- Что ты Фике, сбежавшая из Поселения от Варвары. Прости, она обещала мне большие преференции.

- А именно?

- Она создаст пансионат с девочками специально для моих моряков.

- Курорт.

- В лесу.

- Да.

- Она никогда не предложит тебе адмирала флота.

- Почему?

- У нее нет настоящих кораблей, так баркасы какие-то.

- Я бы и сам построил флот, - сказал Ушаков. - Жаль пропал мой главный плотник Прошка Курносов.

Федор тихонько встал на колени, и заглянул вниз.

- Нет никого, - сказал он.

- Должен быть, - настаивала на своем Фике.

- Не понимаю, откуда такая уверенность?

- Этот парень мне понравился.

- И, следовательно, он не должен так рано умереть? - Ушаков посмотрел назад. Четверо его матросов смотрел на Фике, и ожидали развязки. Федор попросил двоих подержать его за ноги. - Одного мало, - добавил он, - так как силы тяжести здесь может быть слишком много.

- Тогда лучше пусть держат тебя все четверо.

- Кто-то должен смотреть за тобой.

- Тогда трое.

И один на всякий случал обнял Пират Риццу Фике.

- Правильно, - сказал Ушаков, - держи ее в напряжении. А то говорят, она может превратиться даже в птицу. - Он посмотрел в небо. Ему показалось, что где-то далеко луч солнца отразился от большой птицы.

Никогда не видел, - сказал он, - птиц на этой высоте.

Ушаков нагнулся, и увидел то, что хотел. Зубов действительно стоял на небольшом уступе скалы, рука держала маленькую веточку, выступающую из нее. Веточка была у него над головой. Вроде бы можно было опустить одну руку, чтобы меньше мучиться, но Иван боялся потерять равновесие. Он даже не смотрел вниз.

- Давай руку, - сказал Ушаков. - Давай, юнга. Вижу ты удачливый парень. Я спасу тебя.

- Ты не сможешь вытянуть меня, - сказал Иван. - Я тяжелый.

- Подставляй руки, я сказал, я надену на них веревку.

- Ты сделал петли?

- Так естественно.

- Все равно я боюсь.

- Меня попросила это сделать твоя любовница.

- Какая из них? - спросил Зубов. Он имел в виду Лизу Воронцову и Баронессу фон Карр. Они всегда представлялись ему вместе, и парень плохо различал - имеется в виду в воспоминаниях, - кто из них кто. Так они, конечно, совершенно разные. Но, когда дело уже сделано, приходится сначала думать, чем дать положительный ответ в отношении одной из них. А так-то неизвестно:

- Мэй би это Лиза. - Но не исключено, что и Катинька фон Карр.

- Что ты там плетешь, парень со страху? Какие еще Графини? Здесь только одна Фике.

- Я не знаю никакой Фике.

- Я имею в виду Емельяна Пугачева.

- Прости, но я ничего не понял. Если ты также ведешь переговоры с турками, то я не удивлюсь, что они когда-нибудь возьмут тебя в плен.

- Почему?

- Ты не соображаешь, что говоришь.

Пока они так договаривались об условиях сдачи в плен Фике и Зубова, турки с трех кораблей уже врассыпную поднимались по двум холмам острова Туманов, как они его называли. Остров был опасен тем, что часто был в тумане, и только ненормальный мог додуматься прятать на нем клад. Ясно, что можно двадцать раз разбиться, прежде чем удастся высадится на нем. Но бывают странные, необычные времена. Когда буйный кажется тихим. Например, таким Колумбу показался Тихий Океан. Хотя на самом деле в этом Океане не было ничего хорошего. Он забрал у людей множество жизней. Огромное количество кораблей лежат на его дне.

Турки не знали, где находится пещера. Но ориентировочно Гасан успел увидеть, куда пошла группа Федора Ушакова. Они пошли в этом направлении, но не обнаружили ничего. Никто не знал, что спуск в пещеру вертикальный. Все представляли себе дом в скале. Это так и было, но только со стороны моря. Откуда, как считалось есть возможность войти, но надо было точно знать, что со стороны моря существует вход. И выход.

Наконец, к Гасану привели Прошку Курносова.

- Ай, Курносов, - сказал Гасан, - ты мне попался. Говори, хороший человек, куда ушел Клокачев?

- Так Клокачев в темнице, - ответил Прошка. - Он да-а-авно! уже не капитан Европы.

- Хорошо, говори, как найти Ушакова?

- Не могу.

- Почему?

- Мы с Лоцманом сбежали от него.

Гасан Бей шлепнул себя по желтым шароварам.

- Ай, почему все разбежались?! У вас денег полно, а вы разбегаетесь. Говори, что ты делал на горе.

- Нас взяли в рабы... честно говоря, я и сам не знаю, что это за люди. Лоцман остался, а я и от них сбежал. Хотел...

- Ай, говори, что хотел ограбить мою пещеру.

- Нет.

- Ребята, - обратился Гасан к своим нукерам, - заройте его по шею в землю. Пусть думает, и вспоминает, что он делал на горе.

Начали копать яму.

- Грунт твердый, Гасан, - сказал один турок.

- Хорошо, отведите его к морю, и посадите в воду.

- Просто в воду, или под воду?

- Так под, естественно,

- Надолго?

- Пусть сидит, пока не скажет, где пещера с моими драгоценностями. Тем более, там еще два мешка черн...ых. Ай, не найдем! - Госан печально покачал головой.

- Нет, почему сразу в воду? - сказал Прошка, - я покажу, где могла бы быть пещера, но пообещайте, что...

- Да не убьем, зачем ты мне нужен.

- Спасибо, хорошо, но мне этого мало, - ответил Прошка. - Хочу еще немного драгоценностей.

- Ладно, - ответил за Гасана его помощник Абдула.

- Никаких драгоценностей, - возразил Гасан. - Зачем зря обещаешь.

- Так я хотел его обмануть просто.

- Не надо, зачем. Дам тебе, честно говорю, одни большой изумруд и один же большой рубин. Хватит?

- Так естественно, - вздохнул Прошка. - Как говорится, и на том спасибо.

- Тогда веди, друг. - И Прошка показал туркам, где спуск в пещеру. Однако каната для спуска вниз не было.

- Где канат? - спросил Гасан. - Видно, что он был здесь.

- Я не брал.

- Сейчас будем пытать, если, окажется, что брал, вычту один изумруд из твоей доли.

- За что?

- Ни за что. Просто штраф за вранье.

Пока Прошка искал канат, который сам забыл, где точно спрятал, они чуть не опоздали. Зубова, в конце концов вытащили из пропасти, но неожиданно для всех началась драка. Федор непочтительно отозвался о Фике, как валютной проститутке. Она хотела выяснить просто для интереса:

- Когда-й-то я брала валюту? И в каких долларах?

Зубов снимал с рук веревки и сначала не мог понять, о чем, вообще, идет речь. А когда понял, провел Ушакову левый боковой. От такого хука лейтенант-капитан Опы не упал, но встал на одно колено. Просто такой был специальный удар. Как в бильярде, когда биток не идет вслед за забитым шаром, а остается на месте, как вкопанный. Бывает даже, идет назад на игрока. Ну, если это надо. В данном случае, Зубов просто остановил Федора на месте.

Далее, появляются турки с Прошкой Курносовым.

Федор тоже кое-что знал. Он бросил Ивана через себя из положения лежа с упором стопы в живот. Хороший прием, жаль, что он редко получается. Зубов едва не свалился опять в пропасть. Фике помогла ему подняться, сама тут же получила. Федор сверху попал ей прямо в щеку. Зубов лежа схватил Ушакова на ногу. Пока лейтенант-капитан Опы барахтался, Фике успела подняться. Она предложила Ушакову:

- Давай я сама сделаю из тебя Федю-Дурачка. Будешь ходить по Москау с клюшкой.

- Хорошо, - Федор вытянул ладонь по направлению к Ивану, - а ты, Зубов не суйся. Я потом с тобой разберусь. Имейте совесть, ребята, встаньте, как все в очередь.

Фике поднырнула под первый же замах Ушакова, и влепила ему по печени. Удар был такой точный, натренированный, что Федор упал на колени, и со стоном пополз сам не зная куда. А именно прямо в пропасть. Фике только расслышала:

- Куда бьешь, ... ! У меня же ж печень болит со вчерашнего.

- Так действительно, - сказал один из матросов, - он обожрался мяса, замаринованного в уксусе. Шашлык называется.

- Я ел шашлык, - сказал Зубов, - нормальный.

- Так он не знал, что его еще жарить надо.

- Думал хватит маринования с уксусом и луком? Перец добавляли?

- Так был и перец. Даже соль.

- Поэтому и не сдох, - резюмировал Зубов. И добавил: - Надо его добить. - Он сказал это и увидел, что Ушаков уже наполовину сполз в пропасть. Едва вытащили назад.

Матросы не знали, что делать. Некоторые из них почти тут же влюбились в Пират Риццу. Да так сильно, что один из них - имеется в виду от имени всех - предложил:

- Берите, что хотите и уходите.

- Но с условием, - добавил второй. Матросов было пятеро или даже шестеро.

- Каким еще условием? - возмутился Зубов. - Я сам сейчас поставлю вам условие.

Все его знали, и уважали, как юнгу. Поэтому в данный момент ему предложили вообще не смотреть. Фике поняла, в чем дело и решительно начала раздеваться. Тут Зубов заметил в глубине пещеры движение. Он сначала подумал, что это тоже матросы Ушакова. Но это были уже турки. Он это понял и два раза выстрелил из двух пистолетов, которые у него были. Нашел здесь же в драгоценностях. Он взял их из-за дорогих украшений, и даже не очень верил, что пистолеты выстрелят. Однако сейчас даже забыл об этом, о том, что пистолеты неизвестно сколько времени пролежали здесь в пещере. Он откусил патрон, и забил пыж в один пистолет. Во второй не успел. Не успел даже выстрелить еще раз. Ему ударили в лоб прикладом ружья. А ружья были величиной и весом с небольшую пушку. Так что Зубов просто исчез. Фике надеялась, что не навсегда.

- Думаю, он опять зацепился за что-нибудь, - сказала она, но никто даже не понял, о чем она хотела им поведать.

Турки начали осматривать драгоценности, и схватились за головы.

- Очень, очень много, - сказал Гасан. - Думаю, они грабили не только меня. - Он стоял и ждал, когда ему перевяжут руку. Удивительно, но пули Зубова попали именно в Гасана и Прошку. И обоим в руку. Только одному в правую, а другому в левую.

Корабль, Опа, был обнаружен турками. Его увидел Абдула с вершины холма. Он сказал:

- Опа!

- Америка - Европа, - в рифму ответил Гасан. Но тут Абдула взял его за уши - осторожно, имеется в виду - и повернул в сторону Лукоморья.

- Видите?

- Что? Точнее, кого?

- Ни что, и никого.

- Да? Как тогда мне спросить? Просто так я ничего не вижу.

- Слепой, что ли? - хотел сказать Абдула, но побоялся. - Корабль, естественно. - И только после этого очень знакомого Гасану слова, он увидел своего любимого Бегемота.

- Хорошо устроились, - сказал турок. - В тени дуба-то, а?

Они вели за собой связанных одной веревкой пленников. Это были матросы с Опы, Фике, Прошка Курносов, Ушаков. Зубова не было. В последнюю минуту он опять спрыгнул в пропасть. Точнее, лучше сказать, что его просто выбросили туда. Но то, что он опять зацепился за выступ скалы, было заслугой его ожившего сознания.

Гасан настолько был удивлен появлением Бегемота, что подумал:

- Это переехала сюда Опа. - Но если это Опа, что стоит тогда на якоре с другой стороны острова? В конце концов разобрались.

Некоторая путаница с названиями кораблей связана с тем, что сам Абдула сначала смотрел на Опу, стоящую на якоре недалеко от берега, и именно туда он сначала повернул лицо своего господина Гасана. Где стоит Опа они, естественно, уже знали, так как они и следили именно за ней. А вот Бегемота заметить было трудно. Ибо он был в Лукоморье.

- Думаю, надо брать их с моря, - опять высказался Абдула.

- Думаю... - начал Гасан Бей, и внимательно посмотрел на Абдулу.

- Не утруждайтесь, сейчас я скажу, о чем именно вы подумали.

- Уверен?

- Да.

- А если нет?

- Ну, если нет... Да нет, я уверен, что не ошибусь.

- Хорошо, говори.

- Ты находишься перед тяжелым выбором.

- А именно?

- Ты думаешь, что лучше: поступить, как я говорю, или сделать наоборот, поступить по-своему. Понимаешь, ты не можешь решить, какая версия правильная.

- Нет, нет, нет! У меня была другая дилемма.

- А именно?

- А именно, сбросить тебя с этого холма сейчас, или потом упустить на якоре под воду. Окей?

- Это вранье. Ты мыслил более глубоко.

- Да? Ну, хорошо, будем брать их с двух сторон, с моря, и отсюда, с холма. Ты останешься здесь, а я атакую Бегемота на двух своих кораблях плюс Опа, которую мы сейчас с помощью Федьки Ушака реквизируем.

- Один я здесь не останусь.

- Не один, естественно, с отрядом.

- Все равно нет. И знаете почему? Я боюсь, вы больше никогда сюда не вернетесь.

- Да ты че, с этого... с кипариса рухнул? Здесь остались в неприкосновенности почти все драгоценности. Я их брошу? Ты считаешь, что я их навсегда оставлю здесь?

- Нет, конечно. Но вы можете вернуться слишком поздно. Здесь уже не будет жизни.

- Ну, вот видишь, а ты говорил, что я выберу один из двух вариантов, твой или мой. Нет, я выбираю, только атаку с моря. Ты понял? Я не отталкиваюсь ни от твоего плана, и не пользуюсь своим.

- А что тогда вы делаете, босс?

- Импровизация. Вот я решил так и все.

- Я бы даже сказал:

- Это не импровизация, а просто поступок, - сказал Абдула. - И знаешь почему? Наша жизнь уже запланирована, без нас.

- Тебя звать случайно не Абу Али ибн Сина? Нет?

- Почему нет? Да.

- Не может быть. Он жил намного раньше.

- Так он один, по-твоему, что ли, имел такое имя?

- Я думал, именно так, один.

- Не-ет!

Закончив дискуссию они спустились с горы к своему кораблю.

Заметили ли их с Бегемота Турции? Сейчас узнаем.

Глава Шестнадцатая

- Я видел турок, - сказала Катя фон Карр.

- Я тоже, - сказал поэт и прижал девушку к себе, бесцеремонно обняв за талию.

- Ты, что, Сумароков, ополоумел? - спросила Катя, пытаясь оторвать руку от своей тончайшей талии.

- А что я такого сделал?

- А ты сам не понимаешь?

- Нет.

- Честно?

- Абсолютно.

- Я влюблена в Эма.

- Этого не может быть. Во-первых, вы была влюблена в Зубова. А во-вторых, Эм, как мы все договорились, уже вошел в свою реинкарнацию. А именно, он уже Пират Рицца Августа.

- Для меня это не имеет значения.

- Это понятно, но там на первом месте Лиза Ворон.

- Так я ее прикончу. Разве я тебе не говорила? И да: мэй би, ты отпустишь руку? - Но парень только еще крепче обнял девушку. - Послушай, как тебя там, я уже забыла, я ухожу в оппозицию, поэтому не смогу помочь тебе стать академиком. Или ты хочешь быть со мной вопреки здравому смыслу?

- Так нет, конечно. Со смыслом.

- Ну, хорошо, несмотря на твое заинтересованное ко мне отношение, я тебя возьму. Но ты за это потом поддержишь меня в моем видении турок.

- Да, конечно. Только я не понял, почему ты говоришь, что возьмешь меня? Это я возьму тебя.

- Нет, нет, если Эма - это уже она, Пират Рицца Августа, то я это он.

- У тебя нет мужского имени.

- Ты поэт, придумай мне новое имя.

- Гут. Полковник Карр.

- Фон Карр.

- Да, тем более, советую подписываться:

- Фонкарр.

- Фонкарр, - повторила девушка. - Мне это нравится. Как вы думаете, меня будут бояться солдаты, когда мы пойдем на Москву?

- Думаю, мы туда не пойдем, - ответил поэт. - И знаете почему? - И не успела Фонкарр придумать, что ответить, как поэт добавил: - Мы будем ее защищать.

- Верно! - радостно ответила Фонкарр. - Ты такой умный. Прочти мне свои новые стихи, и пойдем за Бегемота Турции.

Всё пленяет нас в Эсфири:

Упоительная речь,

Поступь важная в порфире,

Кудри черные до плеч,

Голос нежный, взор любови,

Набеленная рука,

Размалеванные брови

И огромная нога!

- Это ты сочинил для Лизы Воронцовой, а читаешь мне, - сказала обиженно Катя.

- Почему?

- Это у нее нога огромная, а у меня, посмотри, маленькая. Ты что, не мог это запомнить с прошлого раза?

- Прости, я сочиню тебе другое.

- Когда?

- Потом.

- Нет. Я хочу - сейчас!

- Изволь, раскури мне пока трубку.

- Ты разве не знаешь, что я больше не курю, а только нюхаю табак?

- Так не знал, конечно.

- Ты просто забыл. Я ведь тебе уже говорила:

- Я - бросила курить.

- Я не понимаю, почему?

- Ну, как почему? Так делают все.

- Кто именно?

- Так эта Августа. Сказала, что теперь, как все порядочные люди будет только нюхать табак.

- Клянусь, это великолепно.

- Она говорит, чтобы в ее присутствии больше не курили не только трубку, но и местный национальный табак - махру. Более того, даже в соседней комнате. И знаешь почему?

- Почему?

- Она грит, что учится видеть через стену, и уже, практически, у нее это получается. Как ты думаешь, это правда?

- Дак, нет, думаю. Просто входит в образ по системе... У нас какая система сейчас в театре?

- Я не снимаю там девочек, мне это неизвестно, - обиделась Фонкарр. - А впрочем, изволь, кто-то мне это говорил, сейчас вспомню. А-а! Так это Ломонофоффе.

- Так-то не помню, но значит была, если помню его теорию.

- Ну?

- Щас. Система называется: Новая Элоиза, Ж-Ж. Руссо. Слыхал про такого француза?

- В общем, да. Но какая же у него театральная теория?

- Теория эта гласит, что не надо вообще входить в образ.

- Почему?

- Дак потому, что иначе попадешь в Белый Дом к этому, как его?

- А я знаю? Я ни в Белом, ни в Желтом доме не был. Более того:

- И не собираюсь.

- Ну ты говори, говори, да не заговаривайся. Скажу - не только пойдешь, побежишь. Казака на коне обгонишь.

Ладно сама скажу:

- К Маркизу Де. - Знаешь такого?

- Маркиза де Сада? Так, естественно.

- Откуда?

- Я бы сказал нет, но ты обидишься. Поэтому и сказал, что знаю.

- Но ты в курсе, что никто не хочет попадать к нему в дом?

- Естественно.

- Вот. Система Руссо в том и заключается, что вообще не надо никуда ходить, чтобы не попасть в лапы де Саду.

- Вообще никуда?

- Да, ни в какой Образ входить не надо.

- А как тогда быть другим человеком, как играть на сцене, а тем более в жизни? Я че-то не совсем догоняю.

- Так в том-то и дело, что не надо играть. Просто:

- Будь сама собой. Ну, или как ты:

- Сам собой.

- Спасибо.

- Что, спасибо?

- Скажи мне теперь спасибо, что я тебе подарил новые стихи за это элегантное разъяснение Системы Руссо-Макиавелли.

- Пожалуйста, не зли меня. Рипит ит плииз. И пожалуйста, не будь двоечником.

- Система игры на театре называется, - начал Сумароков, и продолжил:

- Система Руссо - Де Сада.

- Я тебя обожаю. Теперь стихи, за которые я тебя должна благодарить, - сказала Катинька фон Карр, и оглянулась на Лукоморье. Бегемот Турции был на месте. Если пройти дальше, то за излучиной их не будет видно.

- Изволь:

- Добрый путь! Прости любовь!

За богинею слепою,

Не за Хлоей, полечу,

Счастье, счастье ухвачу! -

Мнил я в гордости безумной.

Вдруг услышал хохот шумный,

Оглянулся... и Эрот

Постучался у ворот.

- Спасибо. И идем за Бегемота, пока я всё не забыла.

Лиза Воронцов в это время тоже проводила допрос. Кого? Не сразу сообразишь. Но в принципе постепенно выяснить можно.

- Ты меня любишь?

- Так наверно люблю.

- Мне надо точно знать.

- Зачем?

- Так понятно, зачем.

- Нет, я не понимаю.

- А чего здесь непонятного? Секс без любви невозможен.

- Ты в этом уверен - а?

- Да.

- А я нет. И знаешь почему? Вот сейчас я не чувствую к тебе любви, но не смогу отказаться, если ты мне предложишь его немедленно.

- Кого его? Извини, я не успел проследить твою мысль до конца.

- Я предлагаю пройти за Бегемота Турции, - сказал Эм. И добавил: - Если ты не спрашиваешь:

- Зачем? - я сам тебе объясню.

- Хорошо, объясняй.

- На месте.

- Ах, на месте! Я согласна.

- Ты куда?

- Щас, только чулки надену.

Таким образом все находились за Бегемотом, когда подошли три турецких корабля и русская Опа, захваченная Гасан Беем.

- Кто первый начал? - спросил Эм Великолепный.

- Я, - созналась Катя фон Карр.

- Тем не менее, - сказал Емельян Пугач, - я готов оказать сопротивление. - И добавил: - Как Пират Рицца! Если вы не против, конечно.

- Да конечно, нет, - хором ответила армия, состоящая из двух придворных леди и одного еще не совсем придворного поэта.

- Итак, друзья мои, - сказал Эм, и присел на корточки. - смотрите внимательно, и запоминайте. - На прибрежном песке он нарисовал план предстоящего сражения.

Во-первых, - Емеля повернулся и внимательно посмотрел назад, потом по сторонам, - во-первых, мы возьмем противника в клещи.

- А потом? - спросил Сумароков, чтобы не казаться в этом штабе посторонним человеком.

- Потом, - Эм обвел свою армию рукой по полукругу, - вы все будете подносить мне порох.

- А ты?

- Я буду стрелять, естественно.

- Из пушек?

- Естественно.

- Хорошая идея, - сказала Лиза, - но, тебя могут убить.

- И что?

- Ну, как же, это плохо, - высказался поэт. - Без вас, - он хотел сказать Сэр, но подумал, что это может показаться неуместным в создавшейся ситуации, - мы не справимся.

- Ничего страшного, - сказала Катя, - пороховой погреб взорвется раньше, чем мы успеем понять, что все кончено.

- Не надо сразу хвататься за голову, - сказал Эм.

- Я тоже так думаю, - сказала Катя.

- Хорошо, если ты думаешь, то, я думаю, уместно будет спросить тебя:

- Какие твои планы? - спросил Эм.

- Ты считаешь, что я не ясно выразилась? Ну, извольте, я вообще не понимаю, как мы попадем на корабль? Они нас пристрелят, пока мы доберемся до Бегемота. - Пойдем ночью, - сказала фон Карр.

- Это великолепно, честное слово, - сказал Сумароков.

- Я не понимаю, чем ты недоволен?

- А если...

- Думаю, они не решатся сходу атаковать Бегемота, - сказала фон Карр.

- Она права, - ответил Эм, - будем ждать ночи.

- Зря, - сказала Лиза. - И да, - добавила она, - мэй би, эту леди назначить хотя бы начальником штаба?

Эм на мгновенья задумался, и сказал, что да, но только на общественных началах.

- Что это значит? - спросила фон Карр, которая уже успела настроиться на некоторое руководство этой экспедицией.

- Все могут подавать мне свои прошения, а также предложения об изменениях в ходе битвы с турками.

Сумароков потряс головой, как собака, не желающая понимать охотника, предлагающего ей лезть в воду за уткой, которой там не было. Не могла же она сказать:

- Так ты, мил человек, не попал в нее. - Не то, что это вообще невозможно, но точно, что парень обидится на такое замечание. Он - и не попал! Так не бывает.

Было уже поздно, и турки решили перенести штурм Бегемота на раннее утро следующего дня.

- Зря, - сказал Клокачев, которого освободили именно с обязательством вернуть Турции ее Бегемота. А Ушакова и Прошку Курносова, не то что посадили под замок, а опустили. Опустили в трюм, чтобы во время боя носили порох для пушек. Предполагалось, что:

- Те, кто там, просто так не сдадутся, - сказал Гасан. - Никто не знал, кто захватил Бегемота Турции, кроме Зубова, а он в это время один-одинешенек висел над пропастью. Зубов привязал себя веткой, растущего из скалы дерева, за шею, и периодически дергался, потому что засыпал, и ветка, как петля, начинала душить его.

К утру Эм Великолепный и три его сатрапа - фон Карр, правда, в роли начальника штаба - пробрались на своего, как они уже считали Бегемота, и первым делом начали жарить цыплят. Ветре дул со стороны Бегемота. Турки не поверили своим ушам. А им казалось, что они даже слышат, как цыплята шкворчат в масле прижатые тяжелыми крышками, не дающими им всплыть на поверхность. Между прочим, Прошке, как прирожденному конструктору пришла мысль, которую он даже записал, вытащив из-за уха карандаш, а из бокового кармана куртки бумагу. Они сидели в трюме и курили. Хотя Абдула предупредил:

- Нэ курыть, где полно пороху. - Да только разве курильщик услышат эти слова. Как говорится, когда я курю:

- Я не только глух, но и нем, - а следовательно, Абдула не мог понять, услышали его или нет, так как никаких звуков ни Прошка, ни Федор не произвели. Как будто он был не командир на Опе, а так, очередной просильщик в конторе по найму на работу.

И вот Прошка Курносов записал, что можно так прижать корабль ко дну моря, что он там, под водой и будет плавать. Практически изобрел подводную лодку. И только потому, что голод позволил увидеть, как жарятся цыплята на Бегемоте Турции. А именно, балласт не позволял их подняться, и остаться без поджаристой корочки.

- Мэй би, кому-то из нас потихоньку сплавать на Бегемота, и попросить немного цыплят для себя? - спросил Прошка.

- Так плыви, - огрызнулся Федор, - я тебе, что, начальник?

- Я в том смысле, что, ты-то будешь?

- Я? Так естественно. Или ты хочешь выбрать, кого-то из нас, кто поплывет?

- Так естественно.

- Ладно, давай потянем?

- Нет, давай сыграем в камень, ножницы, бумагу.

Федор засунул палец в ухо и почесал внутри. Как бы хотел прочистить свой ум и разум одновременно.

- Нет, - сказал он, - я сам поплыву.

- У тебя болит печень.

- Да-а, - протянул лейтенант. И добавил: - Заодно схожу в туалет.

- Где?

- В воде.

- А морен не боишься? Они говно любят. Приплывут и цапнут тебя за член-то. А он тебе еще нужен.

- Зачем?

- Ты обещал трахнуть Фике при первой возможности. Или ты и собираешься на Бегемота, чтобы найти ее и трахнуть?

- С какой стати? Откуда она там?

- А где, ты думаешь, она?

- А ты не понял?

- Нет.

- Ее привязали к носу корабля в виде Сирены.

- Думаешь, те, кто на Бегемоте не будут в нее стрелять?

- Думаю у Гасана есть основания так думать.

- Н-да. Одно слово:

- Турки.

Но и сами турки не спали, Многие из них хотели трахнуть Фике на бушприте. Они так говорили:

- Шашлык Лунный. - Хочу.

Хочу-то, хочу, но Гасан, уходя спать приказал часовому никого не пускать к бушприту.

- Так разве я их удержу, - отвечал часовой.

- Если что, стреляй, я проснусь и выйду на палубу, чтобы предотвратить преждевременный пир. Запомни:

- Она достанется нам, если мы победим Бегемота.

- Я буду первым в очереди? - спросил часовой.

- Нулевым.

- Зачем обижаешь начальника? Сторожить не буду.

- Дубина ты стоеросовая, - сказал Гасан, - ты пойдешь вне очереди.

- Тогда ладно. Никому не спущу.

- Смотри не спи, народ у нас горячий, могут связать, и тогда...

- Что?

- Тогда, эх, самого я тебя прикажу привязать к этому бушприту. Выдержись всю команду-то?

- Дак, нет, конечно. Лучше я сегодня вообще спать не буду.

- Я бы на твоем месте вообще никогда не спал, - сказал Гасан, и сам ушел спать, оставив молодого турка в недоумении. Ибо не спать вообще, что бы это значило?

- Наверное просто форма устрашения, - решил Керим. Так его звали.

И вот не спал Керим, и увидел, что плывет мимо человек. При Луне не понятно:

- Турок или русский? - подумал Керим.

- Дак, турок, конечно, - решил он. - Наверное, Гасан задумал какую-то хитрость, и послал пловца к Бегемоту Турции. - И не стал поднимать тревогу. А это был Федор Ушаков. Нет бы спасти Пират Риццу, а он поплыл к Бегемогу за цыплятами. Фантастика! Как человек любит поесть. Особенно если есть очен-но хочется. И действительно, Федор Ушаков плыл и думал, точнее, повторял только одну и ту же фразу:

- И любил он Гоголь Моголь и Цыплята Табака. - Между прочим, - добавлял он, - в Гоголь Моголь надо обязательно добавлять лимонный сок. Джейс Кук и богатый ботаник, который заплатил десять тысяч фунтов - в два с половиной раза больше, чем Английское правительство - за участие в этой экспедиции в Австралию, которая еще не была открыта, открыли, что лимонный сок плюс квашеная капуста лечат цингу.

Хотя, с другой стороны, - думал Федор Ушаков, - квашеная капуста - мертвому припарка, но они тогда этого еще не знали.

И вот обернулся Федор, и увидел великолепное видение в Лунном свете. Голую, как Афродита, богиню на бушприте турецкого корабля. Он протер глаза обеими руками, и чуть не пошел ко дну. А когда вынырнул, видение не исчезло.

- Такую прекрасную голову, развевающиеся на легком ветру волосы, зад, который лучше бы не нарисовал даже Рубенс, даже если и могут присниться, но, извините, редко. Более того:

- Очень редко.

- Вернуться? Плохая примета.

На приметы, конечно, можно не всегда обращать внимание, но на еду нельзя. Ибо она сама не дает это сделать, постоянно напоминает о себе. И парень поплыл дальше. Но тут он услышал крик:

- Кам хирэ, плииз! - Мол, греби сюда! Здесь лучше. Ну, как обычно и делают Сирены.

- Я принесу тебе Цыпленка Табака! - хотел сначала крикнуть Федор, но вода попала ему в рот, и он только помахал Фике рукой. Мол:

- Я вернусь.

Однако Фике опять закричала, что не хочет здесь оставаться одна.

Ушаков подумал, что дама ошиблась, приняла его за другого. Он ведь в последний раз, кажется, с ней разругался. Да, нет, точно, разругался. Более того, чуть не убил ее. Или она его?

- Скорее всего, надо с ней помириться, - решил парень, - и повернул назад. Часовой его не заметил. Керим думал, что пловец уже далеко, может быть, даже причаливает уже к Бегемоту.

Парень уже почти взобрался по бушприту, но часовой, наконец, заметил его. Да и как не заметить? Чуть не полпалубы турок не спали, стояли и смотрели на привязанную на носу корабля Фике, как неандертальцы на появившуюся из пены морской Афродиту.

- Ты че, Керим, делаешь? - спросил один из них.

- А че?

- Нас не пускаешь на бушприт, а кто-то уже лезет по нему. Отвечай, кого пустил по блату?

- Никого не пускал. И более того, это, наверное, обезьяна просто балуется. - А все знали, что на судне есть человекообразная обезьяна. Ему так и сказали:

- Обезьяна человекообразная, поэтому тоже должна встать в очередь.

- У кого-нибудь есть химический карандаш, чтобы ей записать номер на ладони?

- А так не запомнит? - пошутил кто-то.

- Так нет, конечно.

- Почему?

- Волнение, знаете ли, оно и у человекообразных обезьян волнение.

Далее, Ушаков трахает Фике, и обещает вернуться.

- Развяжи меня, - выдохнула Фике. А Федор ответил, когда подполз поближе:

- На их месте я бы обязательно завязал тебе и рот. И да: раздевайся.

- Так уж раздета, куда дальше-то?

- Отлично.

- Ну чего ты там? Шевелись!

- Я не могу на людях.

- Подумаешь один турок смотрит.

- Не один, их набралась целая палуба.

Фике хотела повернуть голову, но это было затруднительно. И все же краем глаза она увидела, что на них смотрят турки. Примерно полпалубы.

- Необходимо сделать дымовую завесу, - сказал Федор Ушаков.

- Так сделай, че попусту болтать.

- Я не знаю, как.

- А че, думать у тебя нечем?

- Так есть голова-то, конечно. Мы будем петь, - сказал Федор, - это их отвлечет, как дымовая завеса.

- Я согласна. Скажи только слова.

- Я спою один раз, а ты потом будешь сама уже повторять этот куплет, как мантру. Знаешь, что такое мантра?

- Так слышала естественно. Точно похоже на дымовую завесу.

И турок эта песня действительно заворожила, как мантра. И более того, они не только слушали ее с открытыми ртами полтора часа, пока Фике вертелась на бушприте, как Русалка между ветвей, но и сами пели. А именно:

Эй, живо, живо

Даешь и пару пива

И парочку девчат,

Чтобы было с кем начать.

Эй, живо, живо

Даешь и пару пива

И парочку девчат,

Чтобы было с кем начать

Для зачатья казачат.

И вот так, все одно и тоже, полтора часа. Поневоле подумаешь, что это была, как минимум оратория.

- Теперь возьми меня... - сказала Фике.

- Что?! - даже немного испугался матрос.

- Чего ты испугался?

- Я не думал, что это была только Прелюдия.

- Так естественно нет. Я сказала:

- Возьми меня с собой.

- Сейчас не могу. Я заплыву за тобой позже.

- Так не делается. Я сейчас вызову тебя на бой, и ты опять улетишь у меня в пропасть.

- Как Зубов, - сказал печально Ушаков. Воспоминание о юнге, упавшем в пропасть опечалило Фике, она немного поплакала, и сказала, что будет ждать его возвращения. Кого? Так хоть кого-нибудь. В таких ситуациях не выбирают.

- Сколько можно издеваться над людьми? Сколько можно петь эту песню? - спросил Керим, когда Ушаков слез с мачты, точнее с бушприта.

- Так можете пока не петь.

- Мы можем построиться в живую очередь?

- Почему в живую? Вы разве не записывались?

- Так записывались, естественно. Но темно, жулить будут.

- Турки не могут из жульничества? - спросил Федор.

- Иногда могут, но не сейчас. Уз оцен-но хоцетца.

- При такой луне разберутся. Номера чай химическим карандашом писали. Впрочем, что я говорю. До меня терпите.

- Почему?

- И знаешь почему? Гасан вам не дал разрешения.

- Да при чем здесь Гасан? Мы уже готовы перейти на сторону этой Фике.

- Чтобы трахать ее каждый день всех командой?

- Так не обязательно. Хотя бы по понедельникам.

- Почему по понедельникам? - не понял Федор.

- Другие дни, чай, заняты уже, - невозмутимо ответил Керим.

- Так естественно, - автоматически ответил Ушаков. Он тихо спустился опять в воду, и на этот раз без задержек поплыл к Бегемоту. Про себя он не спеша напевал:

Эй, живо, живо

Даешь и пару пива

И парочку девчат,

Чтобы было с кем начать

Для зачатья акулят!

Видимо, парень боялся акул, и старался их порадовать песней, чтобы не кусались. А может, он себя считал уже акулой. Акулой большого секса имеется в виду.

Глава Семнадцатая

- Ты кто? - спросила Лиза, которая как раз вышла на палубу покурить. Точнее, не покурить, а понюхать табаку.

Ушаков, уже тяжело барахтая в воде лапами, как он назвал свои руки для придания им больше плавучести, растерялся.

- Ты че, оглох, что ли? - спросила Лиза.

- Дак нет, конечно, просто не знаю, что ответить. Растерялся.

- А че так? Че растерялся-то?

- Так эта...

- Какое еще эта?

- Влюбился в тебя, видимо,

- Ты?

- А тут еще кто-нибудь есть?

- Нет.

- Значит в тебя. В вас точнее.

- Ты кого имеешь в виду, фон Карр?

- А кто тут еще есть на Бегемоте?

- Интересный вопрос. Ты не шпион, случайно?

- Больше никем я не могу быть по-вашему?

- Так можешь. Но кем, например? - Дама свесилась с борта, чтобы получше рассмотреть лицо пловца. - А ты не капер?

- Капер? Кто такой капер? - ответил Федор. - Не знаю.

- Ты ври да не завирайся. Ты капер Клокачев. Тебя же сняли с капитанов-то, а ты бежал, что ли?

- Откуда все знаешь? - спросил Федор. И добавил: - Да - это я. - Зачем, спрашивается соврал. Но так было принято в каперском деле:

- Наврать всегда лучше, чем сказать правду. - Почему? Потому возникают два варианта отступления. Один, как За. А другой, как - Против. И получается, как говорится:

- Всё в наших руках.

- У тебя говорят денег много?

- Откуда?

- Так награбил естественно.

- Врут больше. Я думаю, - добавил он на всякий случай, чтобы не казаться Графине Воронцовой бедным человеком. - И да:

- Мэй би, ты поможешь мне вылезти? И знаешь почему? Мне кажется, я начинаю тонуть. Нет, честно, хотя и моряк, но и у меня сил не бесконечное количество.

- Я бы рада, но не могу, - ответила Лиза Воронцова.

- Почему?

- Ты не Клокачев. И знаешь почему?

- Догадываюсь. Ты его знала?

- Дак естественно.

- Люди меняются.

- Не до такой степени.

- Хорошо. Принеси мне хотя бы поесть. Я постараюсь продержаться еще несколько минут.

- Перед смертью нет смысла набивать брюхо Цыплятами Табака.

- А у вас сейчас есть именно это блюдо? - Федор даже удивился, хотя плыл сюда именно за Цыплятами Табака.

- Говори, кто ты, подлец! - рявкнула Лиза. - А то позову сейчас Пират Риццу, она тебя живо вздернет на рее.

- Так она здесь уже, что ли? - не понял Ушаков. - Зови тогда, конечно. Она, знаешь ли, обещала сделать меня адмиралом флота. Думаю, еще не позабыла. Нет, честно, иногда везет и мне. И даже попытался закричать из последних сил:

- Эми! Кам хирэ, плииз!

- Так ты знаешь ее настоящее имя?! - удивилась Лиза. А Ушаков еще в пещере действительно понял, что Пират Рицца играет роль Эми, Эма Великолепного, имеется в виду. Не смог сообразить только из-за сильного утомления, что здесь не Фике в роли Емели, а Емеля в роли Фике, а точнее в роли Императрицы Августы. Что в общем не меняло бы дела, если бы здесь была она. Но она, естественно, была еще до сих пор привязана к бушприту турецкого корабля.

Тем, не менее, как знакомого Пират Риццы, Лиза Воронцова вытащила из воды лейтенанта флота. Сам он уже не мог подниматься на борт Бегемота по веревке, поэтому Лиза применила лебедку, а под мышки утопающему уже Ушакову подвела петлю.

- Спасибо, леди, - ответил Федор, еще ползая по палубе, и не в состоянии подняться на лапы. Ну, как он сам еще продолжал думать.

- Ничего страшного.

- Главное, что вовремя успели. Но простите, должен признаться, я не смогу подняться на ноги до тех пор, пока...

- Ну, договаривай, чего пока? Сексу хочешь, али цыпленка? Да с вином Бордо!

- Думаю, что все-таки сначала сексу.

- Уверен?

- Так естественно.

- Нет, ты смотри, а то я принесу сначала Цыпленка Табака с кувшином еще не надоевшего нам Бордо. Спаржу будешь?

- Так естественно.

- Ты че, других слов не знаешь?

- Знаю, но пока позабыл. И да: когда подадут секс-то?

- Ладно, сейчас, сейчас, как говорит Шекспир перед тем, как начать шуметь, точнее, потрясать в самом сладком в мире ритме. - И еще, если вы еще в состоянии слушать меня. - В ритме вальса, пожалуйста. - А Лиза Воронцова уже подняла платье и сидела на герое верхом, как казак на коне, подаренном ему, едва только он успел родиться.

- Поздно заказал, матрос, я уже настроилась на полковую дробь.

Им чуть не помешали. Фон Карр вернулась в каюту, и не нашла там Лизы. Спали в одной каюте, так как:

- Так как, - сказала Катя, - в отрытом море оставаться одной в каюте не безопасно.

Она нашли поэта, и они двинулись по палубе. Эму решили дать отоспаться перед решающим сражением. В лунном еще свете увидели они морское чудовище.

- Кошмар, - сказал Сумароков, - это Змей Горыныч.

- Скажи еще:

- Соловей Разбойник. Нет, тебе говорю. Это Лиза кого-то уже успела поймать в море-океане, а теперь трахает.

- Не может быть!

- Точно тебе говорю.

- Даже страшно подумать. Сколько же ей надо?

- Так много, и думаю, это вполне естественно. У нее нога-то видел какая большая?

- Где я мог это видеть? - спросонья не понял поэт.

- Так в стихах, естественно. Ведь стихи - это же ж предвидение. Ты сам говорил.

- Более того, Видение. Чудное видение. Я помню... - хотел он начать тут же сочинять новое произведение, но фон Карр заткнула ему рот.

- Не будем им мешать, - сказала она.

- Пойдем спать? - спросил поэт.

- Я те дам. Спать! Спать, конечно. Но сначала снимем копию.

- С чего?

- Дак с натуры.

И вернулся Федор только под утро. Практически не спавши. И что самое ужасное, он проплыл на обратном пути мимо турецкого флагмана, называвшегося почему-то:

- Константин.

И следовательно, забыл освободить Фике, по крайней мере, сообщить ей о новом плане Б.

- Ну! Привез? - сразу спросил Прошка.

- Цыплят-т, - сказал, даже заикнувшись Прошка. - Неужели забыл? Чего же ты там делал?

- Много не при... принес, но один остался.

Прошка взял Цыпленка Табака, понюхал его, сказал:

- Да, с чесночком! - и тут же съел его не оставив костей.

Федор удивленно посмотрел в пакет.

- Вкусно было? - спросил он.

- Но мало, - ответил Прошка.

Лейтенант-капитан хотел опять прыгнуть в воду, и плыть, плыть и плыть.

- Куда? - спросил его Прошка, но не услышал ответа. Федор Ушаков уже храпел.

- Сердце барахлит, - констатировал Прошка. - Наверно влюбился в кого-то. Непонятно только, когда успел? Да вот так вот, отвечает: на бушприте поседел.

А уже через два часа корабли турков, под командованием флагмана Константин с Пират Риццей на бушприте пошли на штурм Бегемота Турции, где проснулся только один Эм. Он не могу понять, почему остальных невозможно добудиться.

Далее, сражение.

- У них какая-то богиня на бушприте, - сказал Эм, и опустив подзорную трубу, протер глаз, которым смотрел.

- Может быть, у тебя недостаточно бинокуляркое зрение? - спросила Лиза. Она, как и Катя, была в длинном желто-зелено-красном платье и с волосами просто развевающимися на легком ветру. Платья девушки нашли в большом сундуке в капитанской каюте. Найдя эти платья дамы сделали логичный вывод, что Гасан Бей плавал на Бегемоте Турции не без общества дам. - - Видимо, в Турции это не запрещается во флоте, - заметила фон Карр.

- Как и у нас, - добавил подошедший поэт Сумароков.

Дамы окружили поэта и сказали, что будут держать его:

- В середине.

- Почему? - спросил Суми.

- Чтобы было кому после боя сочинить про нас похоронную, - сказал Эми, не отрываясь от подзорной трубы.

- Я не хочу оставаться один на этом корабле после боя, - сказал Сумароков.

- Так сбросишь наши мертвые тела в море, и сдашься.

- Скажешь, что передумал быть за русских-то.

- Зачем вы обижаете ни в чем не повинного поэта, - сказал Эм Великолепный.

- Он не хочет сочинять победную элегию, - сказала Лиза.

- Ломается, как... я не знаю кто, - сказала Катя.

- Почему, Суми, ты не хочешь сочинить победную элегию, чтобы преподнести ее нам после боя? - спросил Эм.

- Я не в силах изобразить невозможное, - ответил поэт. И пояснил, что празднуют под Оду, а сокрушаются под элегию.

- А вот здесь ты не прав, - сказал Эм, - вспоминать победу хорошо именно под элегию. И знаешь почему? После по паре Цыплят Табака на каждого и большого бочонка старого Бордо, никто не захочет маршировать. Поэтому я присоединяюсь к дамам:

- Плииз, сочини, пожалуйста именно элегию на нашу победу.

- Вы повторяете мне одно и то же два раза. Более того, в одном предложении у вас два пожалуйста.

- Они на разных языках, - заступалась за командующего их флотом фон Карр. Да так горячо заступилась, что поэт засомневался, с кем он был прошлой ночью. Но разобраться в сложившейся ситуации не успел. Командующий сказал, чтобы поэт шел в пороховой погреб.

- Зачем? - почему-то не понял поэт.

- А что, в пороховой погреб ходят только трахаться? - вопросом ответил Эм. Он хотел уже сказать, чтобы во время сражения его звали, как положено по договоренному - уставу:

- Пират Рицца Августа, - но тут только понял, что Сирена на бушприте турецкого флагмана это и есть сама Пират Рицца. А именно:

- Фике. - И более того, она напомнила Эму еще более ранний образ. Образ его возлюбленной в Поселении по имени:

- София.

- Какой прекрасной ты была тогда - такой и осталась, - сказал он вслух.

- Спасибо, - сказала фон Карр. А Лиза ответила:

- Не надо комплиментов в такой ответственный момент.

Эму было уже некогда объяснять дамам, что они приняли это восхищение на свой счет. В том смысле, что не правильно его поняли. Ибо он думал не о них, а о прекрасной, как богиня Пират Рицце Софии. Может быть, даже отчасти Фике. Но третье магическое имя было его собственностью. Он сказал:

- Зовите меня во время боя просто:

- Пират Рицца Августа. Ну, как мы договаривались.

- Зачем нам договариваться? - спросила Лиза.

- Мы думали, что ты на самом деле. Фике.

Эм махнул рукой. Он не стал перед самым уже началом боя распространяться о разнице между Августой и Фике, а тем более о Софии, которую увидел на носу турецкого флагмана.

- Когда мы покинем Лукоморье? - спросила фон Карр.

- Вы умеете управлять парусами? - спросил Эм.

- Дак, уж как-нибудь справимся, - ответила Лиза. И добавила, что при первом же удобном случае перейдет на сторону Петра Третьего.

- Ты тоже? - спросил командующий у фон Карр.

- Дак нет. Я останусь с тобой, Пират Рицца.

- Почему?

- Дак Лизка дура, не понимает, что настоящая... настоящий Петр Третий это ты и есть.

Лиза обиделась и ударила Катю по лицу. И не просто ударила, а нокаутировала. Удар был нанесен в подбородок снизу. Эм хотел приказать Суму арестовать предательницу Лизу, но тот уже спустился в пороховой погреб. Он сам подошел к Лизе, но тоже чуть не получил по рогам. Хорошо, что успел пригнуться. Кулак величиной с пудовое ядро просвистел над его головой. Он же сначала нанес отрывистый удар в живот, а потом провел отличный хук слева. Лиза тоже растянулась на палубе. Но почти тут же поползла к борту. Видимо, потеряла ориентировку, решил Эм. И чтобы Лиза не свалилась в воду подтащил ее к мачте, и привязал. Привязал стоя. Чтобы в случае чего видеть, как Лиза начнет принимать какие-то контрмеры.

Сначала он решил вообще не принимать попыток выйти из Лукоморья. Биться прямо здесь, практически на берегу. Но передумал. После залпа из всех пушек левого борта, Гасан начал разворачивать Константина другим бортом к берегу. И все ядра первого залпа взорвались на суще. Хорошая пристрелка.

- Теперь он разобьет меня в щепки, - понял Эм. Он приказал выходить из бухты. Кому? Себе и Суму, который только что появился с ведром пороха из трюма.

- Куда заряжать? - спросил поэт.

- Некому заряжать. - сказал Эм. Сум увидел неподвижных, как мумии девушек, и хотел им помочь, но Эм сказал, что: - Твоя помощь для них запоздала, как мертвому припарки.

- Зачем ты их убил Пират Рицца? - спросил он Эма.

- Надоели хуже горькой редьки, - просто ответил командующий.

- В таком случае, я тоже не буду ничего делать, - сказал поэт, - мне без них жить не интересно. - К счастью, фон Карр в этот момент застонала, и тут же попросила поэта добить Лизу, так как она никогда больше не хочет ее видеть. А Лиза в свою очередь сказала, что никогда больше не даст Сумарокову, если он захочет изменить своей фон Карр.

- В том смысле, - добавила она, - если ты захочешь помочь ей, а не мне.

- Хорошо, - ответил поэт, - я не буду усугублять нашу семейную ситуэйшен, а лучше помогу Эму, разворачивать паруса.

И Бегемон Турции успел первым сделать залп из своего левого борта, чем турецкий Константин из своего уже правого. И удачно. Турецкий флагман начал тонуть. Обе дамы, Лиза и Катя начали подбадривать Константина, чтобы быстрее тонул. Вроде бы только что были против, а теперь за.

- Так естественно, пусть лучше утонет он, чем мы, - просто аргументировала Лиза.

- Действительно, - добавила Катя, которая уже не лежала, а сидела на палубе.

Гасан решил умереть, но не сдаваться. Тем более, у него было еще два корабля плюс захваченная у русских Опа.

Далее, Константин дает залп правым бортом.

Константин наконец сделал залп из пушек правого борта. Но Гасан проспал ситуацию. Воспользовавшись тем, что все смотрят, куда попали первые ядра, направленные по Бегемту, один турок залез на бушприт. Гасан начал его сгонять, объяснил, наконец, что надо вести бой, а:

- Девочки потом.

Турок слез и сказал:

- Извини, Гасан, я думал, она не девочка.

- А кто, по-твоему, мужик, что ли?

И когда Бея спросили:

- Что делать дальше? - Он скомандовал:

- Огонь по каперам! - А не посмотрел, что Бегемот уже снялся с якоря, и почти вышел из зоны обстрела. Но некоторые ядра все-таки попали на палубу.

- У нас сбило Грот-мачту, под которой я стою, - сказала Лиза. - Развяжите меня, - добавила она.

- Если будешь блеять, - ответила Катя, - вообще спустим в воду на якоре. Как Человека-Амфибию.

- Я согласна носить порох из погреба, - опять начала плакаться Лиза.

- Нам это уже не нужно, - сказал Эм Великолепный.

- Почему?

- Все просто, - пояснила Катя. - Мы сделаем по ним еще залп из всех пушек правого борта, а потом нас потопят. Правильно?

- Дак правильно, конечно.

На Константине турки полностью отвлеклись от Фике, потому что Гасан приказал всем таскать порох, и перезаряжать пушки.

Один из двух сопровождавших Константина турецких кораблей вышел на линию огня Бегемота, чтобы загородить собой тонущего Константина. И получил этот залп правого борта. Точнее, пол залпа. Потому что и второй трехмачтовик, сопровождающий флагманского Константина вышел, чтобы попытаться спасти от полного разгрома корабль Гасана. У него ядром снесло Фок-мачту. У вышедшего первым на перехват ядер турецкого корабля снесло Грот-мачту.

- У всех сбито по одной мачте! - радостно запрыгала фон Карр. И добавила: - Ты умеешь наводить пушки Пират Рицца Вторая.

- Почему Вторая? - не поняла Лиза. Она отвязалась от мачты, и теперь рассматривала, не обожжены ли руки. Дело в том, что одна пушка правого борта, хотя и выстрелила, но и сама также разорвалась. Из-за чего искры, огромные красные искры металла попали под Грот-мачту, где стояла Лиза и пережгли веревки на ее ногах. Она перетерпела жар ног, или, может быть, точнее:

- Жар у ног, - и, когда они освободились, подтянула их к голове. Эм не мог поверить своим глазам:

- Лиза пальцами ног развязала веревки на руках! - Он даже пожалел, что связал ее. Таких рукодельниц, точнее, ногодельниц надо просто на просто беречь, как можно больше.

- Зачем? - услышал он вопрос. Скорее всего, это была Катя фон Карр, но не снаружи, а спросила изнутри него. И он ответил, так же, без артикуляции: - Уверен мне такие люди пригодятся, когда будем оборонять Москву от нападок Петрушки Сри.

Фактически только Опа теперь могла потопить Бегемота Турции. И командир ее, Абдула, повел корабль прямо на Бегемота. Морякам он приказал:

- Готовиться взять Бегемота на абордаж.

Клокачева, находящегося на Константине, терзали сомнения. Его оставили без присмотра, и даже Гасан забыл зачем взял Клокачева в плен. А взял он его с тайной мыслью, что в случае какой-то непредвиденной неудачи, Клокачев поможет ему выиграть неравный бой у Бегемота Турции. Бывшему капитану Европы был жаль Фике, болтающуюся на бушприте, а в то же время ему очень хотелось прыгнуть в воду, и доплыть до остатка от Европы, а именно до Опы, в которую превратился его корабль. Естественно, потому, что на корабле не было его командира. Клокачева. Полковник и сам так думал. Тем не менее, он подошел к борту, встал для прыжка в воду, но почему-то, как жена одного парня, оглянулся. И дело в не в том, что это была Пират Рицца на бушприте, он даже не знал об этом. Просто тело ее в лучах восходящего солнца было столь прекрасным, столь возбуждающим тайные желания и надежды, что капитан Европы передумал начинать с этого начала. Он решил бежать из турецкого рабства вместе с этой столь притягательной, можно даже сказать, похожей на Цыпленка Табака в период длительного вынужденного голодания, фроляйн.

Пока все подводили намазанный говном - заместо клея - парус под наиболее крупную пробоину ниже ватерлинии Константина, счастливый своей способностью пожертвовать ради прекрасной девушки своей свободой, а может быть, даже жизнью, моряк залез на бушприт, и прыгнул в воду вместе с тяжелой ношей. Тяжелой в том смысле, что Пират Рицца практически уже ничего не соображала от усталости. А может быть, и от запекания на уже пришедшем в себя после хорошего ночного сна, солнце.

Гасан глянул не на бушприт, а на воду. Ясно было, что что-то упало. Но он подумал, что это не тело, свалившейся Фике, а ядро. Одно из запасных ядер уже давно каталось по палубе, и вот упало, наконец в воду. Но нет, Гасан обернулся, и увидел это ядро под Грот-мачтой. И только тогда он поднял тяжелый взгляд на нос корабля, туда, за Фок-мачту. И... и облегченно вздохнул:

- Человек был на месте. - Пропажу Фике Гасан Бей не простил бы даже самому себе. А Керима так прямо в этот же момент приказал, ну, не то что просто так утопить, а заткнуть его бессмысленным телом еще одну дыру ниже ватерлинии, это точно.

А Керим ничего такого не делал. В том смысле, что не считал чаек в небе, пока Клокачев лез по бушприту к телу. Он так и думал, что парень хочет в суматохе трахнуть даму без очереди, как Гасан обещался ему, Кериму, после победы теперь уже. И даже когда ребята вместе упали в воду, не мог понять, что произошло. Он глянул за борт - никого. Опять посмотрел на бушприт - и там никого. Не пытаясь больше прокрутить колесо логики в голове, он сам полез на бушприт, предварительно раздевшись до гола. И добился того, чего хотел:

- Успокоил Гасана.

- На месте, - счастливо вздохнул Гасан. - Хоть что-то да на месте.

Керим не увидел в воде сладкую парочку, так как в воде Фике выскользнула из его рук - Клокачева, естественно, а не Керима, - и так это медленно, не спеша, направилась до дну. Как дохлая рыба. Капитан Клокачев задрал зад, оттолкнулся ногами от воды, как профессиональный пловец, от поворотной доски, и пошел вниз. Сердце его билось учащенного. Он испугался, что не догонит это налитое тело до тех пор, пока оно не коснется дна. А где оно дно-то? Здесь может быть и яма.

Однако всплеск воды, произведенный ногами Клокачева при толчке, привлек внимание Гасана. Турок подошел к борту, и долго смотрел в воду. Потом бросил взгляд на бушприт, и вернулся к руководству спасением Константина.

Клокачев поднял со дна, уже разлегшуюся здесь Пират Риццу.

- Хватит спать милая, - сказал он, - на том свете отоспимся. - Сказал про себя, разумеется. И повел девушку по солнечной дороге наверх, к счастью.

Абдула на Опе сразу понял, что это:

- Побег. - Логика простая:

- Они не турки. - Это было видно. А не турки не могут вот так преспокойненько плавать в море. Следовательно:

- Побег.

Сначала Абдула приказал дать залп из пяти ружей. Но потом передумал.

- Брать живыми! - крикнул он, и ударил по стволу одного турка, который не хотел выполнять его приказ.

- Я, - говорит, - только хорошо прицелился, а ты, Абдула, решил испортить мне весь кайф. Я уже не могу никого не убить. Ты сам завел этот механизм. - И стрелок навел огромное ружье, похожее на маленькую пушку на самого Абдулу. - Тогда я убью тебя, - добавил он.

Почти все забыли про выбивавшегося из сил Клокачева, и все еще не пришедшую в отличное сознание Фике. Борьба между Абдулой и Стрелком, непременно желавшим кого-нибудь шлепнуть, отвлекла внимание всей команды. Но их заметил Федор. Он вышел на палубу покурить. В пороховом погребе Абудула им курить запретил.

Ушаков увидел в воде Клокачева, и хотел тут же позвать кого-нибудь на помощь, чтобы не пускать этого бывшего капитана на его же корабль. Но тут из воды мелькнуло соблазнительное личико Фике. Федор понял, что не в силах отказаться от хотя бы еще одного раза побыть с этой дамой наедине. А Клокачев пусть заместо него трахает порох.

И он помог им подняться на борт. Сначала Клокачев привязал Фике, и Ушаков ее поднял. У него опять возник соблазн оставить Клокачева на произвол судьбы. Более того, хотелось даже ударить его веслом по голове. И он решил не откладывать дело до следующего раза.

Федор поднял весло над головой Клокачева, но капитан Европы успел уйти под воду. Более того, он успел схватить весло, и утащил за собой Ушакова, который никак не мог вспомнить, какую надо нажать кнопку в голове, чтобы отменить ранее введенное решение. В это время Опе с Константина был подан сигнал:

- В бой, - и корабль тронулся. Федор остался позади, и напрасно махал, и шлепал руками по воде, даже кричал, что, мол:

- Я - за бортом! - Опа ушла.

Глава Восемнадцатая

Клокачев как только спустился в пороховой погреб сказал Прошке Курносову:

- Прощу все, если поможешь мне одержать победу в этом сражении.

- Хорошо, - ответил Прошка. - Только скажи мне, мил человек, кто ты?

- Ты не узнал меня, предатель?

- Так естественно. Я не против тебе помочь, если ты напомнишь, кто ты. Если ты Клокачев, обещаешь ли наградить меня после победы?

- Так естественно. Думаю, ты хочешь остаться в живых и продолжать плавать на корабле в качестве плотника. Нет?

- В принципе да. Но мне надо иметь где-то свое сердце в виде двух больших изумрудов, двух больших рубинов, и двух черных бриллиантов.

- Где я тебе возьму черные брилики? - спросил Клокачев.

- Так я тебе покажу где? Они опять у Гасана. Ведь он, паскуда, специально их привез сюда из Турции, чтобы заманить нас в ловушку. В том смысле, чтобы узнать про клад капера Клокачева. Кстати, твой однофамилец. Ты ведь тоже Клокачев?

- Нет, ты серьезно не узнаешь меня?

- Не только тебя, никого не узнаю. Ведь я, не поверишь, уже имел и большой рубин и большой изумруд. И все потерял. От этого у кого-угодно память даст крен зюйд-зюйд-вест. Практически на сто восемьдесят градусов.

- Если черные действительно у Гасана, ты... ты получишь два больших зеленых и одни большой красный.

- А черный?

- Нельзя. Ты же инженер, а не Князь.

- Не Князь.

- И не Граф.

- Не Граф.

- Черные запрещено иметь черным.

- Так я... - хотел продолжить дискуссию Прошка, но Клокачев сказал, что:

- Или да, или, как Ушакова выброшу за борт.

- Так я согласен, - изменил направление своей мысли Курносов. - Что я должен делать?

- Что ты должен делать? - повторил полковник Клокачев. - Я скажу тебе, не беспокойся.

- Отличая мысль! Говори!

- Сейчас еще немного подумаю, с чего начать и скажу.

- Я пойду пока покурю на палубе.

- Подожди, - сказал ему в спину Клокачев, - заодно убьешь там Абдулу.

- Он нам больше не нужен? - решил уточнить Прошка.

- А зачем?

- Нет, ну, не нужен, так не нужен. Я его сейчас грохну.

Прошка поискал глазами что-нибудь острое.

- Ты чего?

- Я его зарэжу. Как поросенка.

- Турки не едят поросят.

- Тем более.

- Забыл сказать тебе, - Клокачев сел на пенек и поставил перед собой длинное ведро с порохом, - ты должен вызвать Абдулу на поединок и убить его как бы нечаянно.

- Зачем?! - ужаснулся Прошка.

- Надо потянуть время, чтобы события успели вступить в решающую фазу.

- Извини, капитан-полковник, я бы не купил такое счастие и за дополнительный рубин.

- Это не сделка.

- А что?

- Приказ.

- Приказ, - повторил Прошка. - Для этого ты, Клокачев, еще не окончательно скинул Ушакова в поста капитана Опы.

- Я его утопил.

- Это еще ничего не значит.

- Почему?

- Он непотопляемый.

- Ладно, тогда выполни мой приказ в счет будущего

- В долг? Так я не даю в долг-то.

- В этот раз придется дать.

- Ладно, если ты настаиваешь. Но такое счастье будет стоить очень дорого. Ты как, согласен?

- Сколько?

- Дак сам знаешь. Зажал рубин-то второй. Дак теперь и прибавь его просто к тем двум изикам, и одному рубику, чтобы красных было столько же, сколько зеленых. И запомни, Клокачев, чтобы опять стать капитаном Опы, ты должен пересмотреть свои взгляды на жизнь. Более того, вообще на всю окружающую тебя действительность.

- Что именно я должен сделать?

- Так платить надо по-человечески. Это раз. А во-вторых, не надо давать людям невыполнимых заданий.

- Ладно. Иди, я верю, что ты можешь победить Абдулу.

- Победить Абдулу нельзя, - категорически заявил Прошка. - Я просто согласился умереть богатым человеком.

- Может повезет? - спросил Клокачев.

- Как? Абдулу убьет бешеным ядром, залетевшим к нам случайно с Бегемота Турции? - И добавил: - Так не бывает.

Тем не менее, парень после тяжелого вздоха стал подниматься на палубу.

Он вышел на палубу - палубы нет. В глазах у него помутилось, увидел... Действительно, это был ослепительный свет, но это был не собственный свет сознания, переутомленного мечтами о больших рубинах и изумрудах, а взрыв какого-то нового ядра. Прошка никогда не видел таких ярких вспышек. Он упал, но просто так, на всякий случай.

Скоро все нормализовалось, Опа на всех парусах шла на помощь трем турецким кораблям. Константин к счастью Гасана не затонул, сел на мель. Правда, воды на нем было уже под завязку. А именно:

- По колено.

Два другие корабля из-за поврежденных мачт вертелись на месте и не могли вести прицельный огонь по Бегемоту. Ядра рвались то справа, то слева от Бегемота.

Клокачев не знал против кого ведет огонь турецкая эскадра, и был задумчив. Но очнувшаяся от летаргического сна Пират Рицца его просветила:

- Это мой корабль.

- Вы уверены?

- Так естественно.

- Почему?

- Я знаю, что турки потихоньку воюют против меня. Они захватили мой каперский корабль под названием Европа.

- Это и есть Европа, - сказал Клокачев.

- Эта, - Фике даже хлопнула по полу порохового погреба. И добавила: - У нас есть деньги?

- Да, - ответил Клокачев, - но теперь я не знаю уже, где они.

- Почему?

- Слишком много людей узнало об этом моем кладе.

- Тебе придется его найти. И знаешь почему?

- Почему?

- Дак, я иду на Москву. Мне нужны деньги, чтобы покупать оружие у турок.

- У турок?

- У турок, у немцев, у англичан. Так ты со мной, полковник Клокачев?

- Полковник? - переспросил моряк. - Вы меня восстанавливаете в моем природном звании?

- Так нет, конечно. Если хочешь, можешь меня извинить. Ты - генерал.

- Генерал? Или адмирал?

- И то, и другое. И знаешь почему? По морю мы до Москау не доплывем.

- Почему?

- Есть причины. Как-то:

- Там нет моря

- Отлично. И адмирал, и генерал. Мне это очень нравится. Уже сейчас я могу написать на одном рукаве адмирал, а на другом генерал?

- Как ты это сделаешь?

- Сделаю две повязки, напишу на них эти заветные слова, и надену на руки. Одну на правую, другую на левую руку.

- В Москве получишь официальное подтверждение своих почти неограниченных полномочий.

- Но сейчас я могу надевать повязки на руки?

- Какие повязки?

- Дак со словами адмирал и генерал соответственно.

- Хорошо. Но принесешь мне их сначала.

- Зачем?

- На подпись.

- А нельзя сейчас это сделать? Я быстро изготовлю повязки из парусины, а вы подпишитесь. А то, я думаю, бой будет очень тяжелый. Вплоть до того, что я могу умереть. Хотелось бы к тому времени уже быть генералом. И адмиралом, естественно.

- Давай. Только, чем здесь писать?

- Я выложу на повязки порох по форме букв, потом подожгу его. В результате получится надпись.

- Ладно, только бы не прожгло насквозь.

- Пороху будет немного.

- Давай.

Клокачев сделал повязки, насыпал на них порох по форме букв, поджег. Потом сказал:

- Забыл насыпать пороху для вашей подписи, мисс.

- Насыпь. - Клокачев изобразить подпись Пират Риццы. Она посмотрела и сказала:

- Ты за кого меня принимаешь, бедный рыцарь?

- Да? То есть:

- Нет?

- Конечно, нет. А ты как думал?

- Дак, теперь уж не знаю, что и думать.

- Может быть, ты думаешь, что я Емеля Пугач?

- Скорее всего, нет. Думаю, это невозможно.

- Ты имеешь в виду, по первичным, или по вторичным половым признакам?

- Скорее всего...

- Да ты не стесняйся, говори, сегодня я добрый, казнить не буду, а тебя тем более, могу только помиловать.

- Хочу признаться тебе чистосердечно, государь Петр Третий, но дело не в том, что я не могу тебе присягнуть.

- А в чем?

- Дак, душа моя раздваивается. Вроде днем я готов быть с тобой, а вот ночью мне почему-то хочется быть с Пират Риццей. Честно говоря, я наделся, что ты это она.

Фике решила переменить тему. Она сказала:

- Посмотри, ты положил много пороху. В повязках образовались дырки.

- Только местами. - Клокачев посмотрел на свет, которого здесь и так было немного. - От этого я буду только меньше потеть. И да, - добавил он, - я иду наверх, и хочу получить от вас э-э... ну, не то, что приказ, но хоть какие-то инструкции.

- Ты хочешь, чтобы я уточнила, кого именно мы должны атаковать?

- Да.

- Поступай по логике. Если здесь турки, и там тоже Бегемот Турции, то...

- То?..

- Не понял?

- Дак, понял, конечно. Но боязно, как-то без приказа. Отвык, извините.

- Ты бы, наоборот, должен отвыкнуть от приказов. Как бы ты поступил, если бы меня здесь не было. Представь, что ты меня не спас.

- Я бы двинул Европу на Бегемота.

- Почему?! - даже испугалась Фике.

- Интуиция.

- А логика?

- Могу дать и логику. Если этот Бегемот сопротивляется трем турецким кораблям, то с нами он даже разговаривать не будет. Зачем мы ему нужны?

- А он нам?

- Думаю... более того, считаю, что эти люди знают, где наше... точнее, может быть, ваше золото. Иначе турки не стали бы его атаковать. Скорее всего, они успели грабануть мою пещеру. Более того, думаю, что было уже два ограбления. И все из-за этого перевертыша Федора Ушакова, которого я утопил. Надеюсь.

Наконец, капитан вышел на палубу. Прошка лежал у ног Абдулы. Прошка, вызвал, как договаривались турецкого силача Абдулу, и долго бил. Так можно сказать. Можно, но только до того, как Абдула сказал:

- Сенкью, сенкью вэри матч. Ты сделал мне хороший бесплатный массаж. И тут же провел Прошке два хука. Не давая ему упасть он хорошо проверил печень, и закончил апперкотом. После такой серии не оживают.

Абдула сказал:

- Ты следующий.

- Ну, давай, хотя я, между прочим, давно не обедал.

- Тебе же лучше, - сказал Абдула, - а то вон смотри блюет рыбными костями.

- Хорошо, если так, - ответил Клокачев, - я думал, что это его кости.

- Почему?

- Моряки не едят рыб вместе с костями.

- Да? Не знал. Но я и не моряк, в общем-то.

- А кто ты?

- Работал в Риме.

- В Риме? Кем?

- Гладиатором.

- Брат! - воскликнул Клокачев и со слезами на глазах двинулся к Абдуле. Турок растерялся и тут же получил Дэмет. Удар по пяткам из-под земли. Обычно его применяют в движении, когда противник не ожидает этого страшного удара. Но Абдула и не ожидал. Он упал на спину. Но не в том месте, где стоял, а метрах в пяти, почти у дыры, ведущей в трюм. Чуть не упал. Абдула сказал после небольшого размышления:

- Однако, - и посмотрел в дыру.

- Ты не знал, что я тоже был гладиатором в Риме?

- Серьезно? - Абдула поднялся. - Брат, - с тем же словом и протянутой для пожатия рукой он, прихрамывая, двинулся к Клокачеву.

- Не подходи, добью, - сказал Клокачев, отступая.

- Небось, небось, - пробормотал Абдула. - Нет, честно, что ты от меня убегаешь? Гладиаторы никогда не убегают друг от друга. И да:

- Если ты правда был гладиатором в Риме, ты дрался там с негром с трезубцев и сетью?

- Так, естественно.

- Как его звали?

- Так звали как-то.

- Не знаешь. Значит, врешь. Скажи имя, и я отпущу тебя живым. Просто прыгнешь в воду, и плыви, куда хочешь. - Клокачев обернулся. Берега не было видно. Он был где-то там, где гремели еще изредка пушки. Пушки то ли Бегемота, то ли по Бегемоту.

- Нет, я лучше верну этот мой корабль себе обратно. И поплыву на нем за сокровищами-то.

- Как хочешь. Я тебе предложил, ты отказался. Теперь держи! - И Абдула с разбегу подпрыгнул. Его вытянутая вперед нога должна была выбросить Клокачева в море. Это как минимум. А возможно, и с проломленной грудью. Так должно было произойти, но не произошло. Дело в том, что Абдула думал, что притворяется, когда с трудом поднялся после Дэмета Клокачева, а оказалось, что у него переломана нога. Поэтому Абдула смог только взлететь вверх, и тут же шмякнулся прямо вертикально головой о палубу.

- Блин, - констатировал Клокачев, и тут же предложил туркам сдаться, а своим матросам, которые были в цепях, арестовать их. Точнее, просто поменяться местами. Те были в цепях, а эти нет. Теперь сделали наоборот. Турки, увидев Абдулу с переломанной ногой, неохотно, но все-таки сдались и позволили заковать себя в цепи. А так-то их оставили на палубе выполнять команды по управлению парусами.

Клокачев направил корабль между двумя турецкими кораблями, чтобы пройти к Бегемоту кратчайшим путем. Он принял решение, что это все-таки свои. Он так сообщил Пират Рицце.

- Только бы опять не ошибиться, - ответила Фике, уже чувствовавшая себя более менее нормально. - И как напророчила. Клокачев так и сказал, когда Европа тоже села на мель:

- Зря вы, дорогая, занимаетесь пророчествами.

- Почему? - еще не поняла Пират Рицца.

- Так сели на мель, как вы и предсказывали.

Турки на шлюпках облепили Европу, и опять захватили ее. Пришлось снова расковывать турецких моряков, и заковывать русских.

- Сильно не заковывайте, - пошутил обрадованный таким поворотом дела Абдула, когда его на носился принесли на капитанский мостик. Сам Гасан принес ему в награду за силу и храбрость большой рубин.

- Награждаю тебя этим рубином, - сказал он. И опять забрал этот так приглянувшийся Абдуле камень.

- Зачем вы его забрали? - не понял Абдула.

- Это символическое награждение, - ответил Гасан. - Натурой получишь, когда возьмем весь клад.

- Зачем тогда вы принесли его?

- Чтобы ты видел, чем мы тебя наградили. Так сказать, своими глазами. Натуральный природный изумруд.

- Рубин ты хотел сказать, Гасан?

- Так естественно. Это рубин. Если в следующий раз вступишь в неравный бой, получишь изумруд. Но только после победы. Сейчас веди Опу на Бегемота.

- Как?

- На абордаж.

- Но мы на мели. Не в том смысле, я хотел сказать, что как были без рубина, так и остались, а натурально на мели.

- Уже снимают, не беспокойся, - ответил Гасан Бей. - Мы протянули два троса с одного корабля до другого. Одни тянул в одну сторону, другие в другую. Скоро Европа развернется к югу задом, а туда, - он махнул рукой в сторону Бегемота, - бушпритом. Кстати, ты нигде не встречал Сирену, которая висела у меня на бушприте?

Абдула уже знал, что Пират Рицца находится в пороховом погребе, но промолчал. Ведь заберет себе этот Гасан. Потом всю жизнь придется каяться:

- Была в руках такая Сирена, почти Наяда, а не сумел воспользоваться.

Он даже сейчас нетерпеливо шевелил пальцами ног, точнее ноги, которая была у него не сломана. Уж очень хотелось, чтобы Гасан быстрее ушел, и можно было окунуться головой в пороховой погреб, где она сидели под присмотром двух турок. Нога сломана - ничего. Спустят, чай, на веревках. Было бы, так сказать, куда... точнее, к кому спускаться. А так хоть... - Он не стал даже про себя произносить слово Ад. Боялся напророчить. И как только Гасан отчалил на шлюпке к своему, стоящему по колено в воде Константину, попросил приближенных как можно быстрее опустить его в пороховой погреб. А корабль уже шел на таран Бегемота.

Эм Великолепный попросил девушек установить паруса так, чтобы можно было по его команде быстро отойти от берега в сторону.

- Не пойдут же они к самому берегу на самом деле, - сказал Сум.

- Будем надеяться, что подойдут, - возразила Катя фор Карр. А Лиза Воронцова добавила:

- С дуру могут и подойти.

- Какие ваши доказательства? - спросил поэт, привязывая веревку, удерживающую парус зюйд-зюйд-вест.

- Они идут в психическую! - разом воскликнули обе дамы. - Или ты не видишь?!

- Дак, вижу, естественно. Но как бы не передумали.

- В таких случай уже не думают, - сказал Эм. И добавил: - Эта... вы сколько пушек зарядили.

- Ни одной, - пошутила Лиза.

- Одну зарядили только, - ответил Сумароков.

- Почему так мало?

- Дак, они то и дело балуются. Обсыпали меня порохом и хотели поджечь. Какая уж тут зарядка пушек. Пришлось играть с ними в прятки.

- Сначала в прятки, - сказала Катя.

- Потом в догонялки, - сказала Лиза.

- Когда будем защищать Москву, вы у меня будете в обозе, - сказал Эм Великолепный.

- Только вместе с тобой если, - сказала одна. А другая добавила:

- По жребию.

- А Сумароков? - спросил Эм.

- Сумароков? - спросил Катя. - Сумароков пусть будет один у костра.

- Цыплят пусть жарит, - сказала Лиза, - это у него лучше всего получается.

- В чем дело, поэт? - спросил командующий.

- Ни в чем.

Далее, что случилось, что дамы обиделись на Сума?

- Он отказался - быть мальчиком, которого должна съесть Баба Яга, - неохотно ответила Катя.

- Почему?

- Думает, что мы на самом деле его съедим.

- У вас задумано две Бабы Яги? - удивился Эм.

- Нет, только Лиза.

- А ты?

- Я? Я, оказывается, рожей не вышла на Бабу Ягу-то. Буду печкой после победы. Он у нас не отвертится! - Катя фон Карр погрозила смущенному своим отказом быть съеденным одной дамой и зажаренным другой, поэту. Теперь, кажется, он сожалел, что не согласился.

Между тем Опа шла без единого выстрела. Дело в том, что Абдула никак не мог уговорить Фике отдаться ему без злоупотребления, как он сказал. Абдула даже вспотел. Если бы было можно, он, кажется, плюнул бы и ушел. Но кроме Фике и его в погребе больше никого не было. Те два турка, которые спускали Абдулу сюда, уже поднялись на палубу. Все должны были принять участие в штурме Бегемота. Всем было обещано по среднему изумруду, а в случае серьезного ранения, еще по среднему рубину. Разумеется, если эти драгоценные камни будут найдены на Опе. И это правильно. Да, правильно, и более того, понятно, что люди за процент от выручки бьются гораздо лучше. Можно даже сказать, что количество переходит при такой постановке вопроса в качество. Это и подтверждается после боя рубинами и изумрудами. Дак, действительно, хорошо. Человек не раб, чай, чтобы бесплатно лезть на озверевшего от безысходности врага. Никому, конечно, не могло прийти в голову, что они тут то в прятки играют, то в Бабу Ягу.

Абдуле все чесалось, узнать, зарядили его турки пушки? Более того:

- Все ли пушки готовы к бою? - Но присутствие Пират Риццы и зажатая между двух досок нога мешали ему исполнить это заветное желание. Вот и сейчас эта дама даже сбила его с мысли:

- Вот из ё нейм?

- Что? - не понял Абдула.

- Простите, я, кажется, не то сказала. А именно:

- Что вы сказали?

Абдула не успел ответить. Он слетел с маленького стульчика, на котором размещался, вытянув вперед раненую ногу. Пират Рицца упала на него, как тяжелый дубовый шкаф с бельем на всю большую семью. Матросы, которые не были цепями прикованы к своим парусам и другим поручням, тоже упали. Более того, просто на просто вылетели на берег, как ядра из пушек.

Дело в том, что Бегемот все-таки успел отойти от берега. Задержка из-за Сумарокова, который никак не мог выстрелить из пушки, даже помогла. Так-то турки на Опе могли с испугу затормозить, и уйти от столкновения с вооруженным до зубов, как они бы подумали, Бегемотом.

Даже Лиза похвалила поэта за то, что он:

- За всю свою бессознательную жизнь так и не научился как следует стрелять.

Они приказали туркам удержавшимся на палубе расковать - уже второй раз - русских матросов, и, наоборот, заковать в цепи всех турок. Более того, с сегодняшнего дня считать этих турок своими подчиненными матросами.

- Зачем это надо? - спросил не успевавший сам командовать Эм.

- А что ты предлагаешь, Пират Рицца? - спросила Графиня Лиза Воронцова. - Утопить их сразу? Так нельзя. У нас мало людей.

Начали искать Клокачева, но даже дама, которую нашли в трюме, и которая представилась, как:

- Эм Великолепный, - не могла понять, куда он делся. Наконец сам очухавшийся Абдула сообщил за право быть вылеченным русскими:

- Графинями, - как он сказал, сообщил, что Клокачев, испугавшись перспективы быть повторно закованным в цепи, бросился в море, и:

- Сгинул.

- Нет, точно, - добавил он, - мы его не били, не топили, и тем более, не вешали.

Далее, встреча Эма Великолепного и Пират Риццы. Встреча и расставание.

- Дан приказ тебе на Север, а мне в другую сторону, - сказала Фике.

Глава Девятнадцатая

Были приглашены несколько турок для жарки цыплят. Зачем?

Катя фон Карр сказала:

- Надо посмотреть, что знают про цыплят турки, прежде чем их расстрелять.

- Кого? - переспросил Сумароков, и добавил: - Турок? Я их есть не буду.

- Нет, вы посмотрите на него! - воскликнула Лиза, он абсолютно не понимает, что происходит.

- Так-то оно так, - ответила Катя, - но я бы хотела, очень хотела, чтобы ты не говорила о моем, мэй би, будущем бароне в неприличном лице. Как-то в третьем, четвертом и так далее.

- Это он тебя научил? - сказала Лиза.

- Все, ты договорилась, после обеда я вызываю тебя на бой.

- Ты?

- Я.

- Нет, не надо, - вмешался Сумароков, - я сам постою за свое первое и второе лицо. - А ты, Катя, вспомни, как она избила тебя последний раз?

- Меня? Она?! - Катя сделала ужасное лицо и даже хлопнула себя руками по коленкам, предварительно немного присев. - Ты вообще, не всегда, что ли, думаешь, когда хочешь добиться желаемого результата? - Она дала Сумарокову пощечину, повернулась, чтобы дать и Лизе, но уже готовая ко всем неожиданностям Лиза, успела пригнуться, и сама ударила Катю кулаком в живот. Если бы не вмешались турки, стоящие наготове в белых халатах, в которых они обычно готовят цыплят, дамы опять бы поссорились.

- Мы пришли сюда учиться цыплят жарить, или изучать ваши хуки-яки? - спросил один из них.

- Так жарить, - ответила, успокоившись Катя. И добавила: - Но прежде, чем продолжить этот мастер-класс, я должна - удовлетворить хотя бы одно свое любимое желание. Как-то:

- Ответить на удар Лизы.

- Хорошо, пусть она встанет, как тебе надо, ты ее ударишь, и мы продолжим.

- Я согласна.

- Я тоже, - удивительно спокойно ответила Лиза. - И добавила: - Но в следующий раз и я попрошу немедленного удовлетворения моих желаний. Бей Кэт.

И Катя ударила. Так это попрыгала немного перед величаво стоящей Графиней Воронцовой, и пригнувшись, как будто уходит от прямого в голову, проверила Лизу на крепость солнечного сплетения. Лиза ахнула и согнулась пополам.

- По тебе плачет камера пыток Толстого Фреда, - наконец, вымолвила она, заменив таким образом мат на шах в виде развернутого предложения. Но на этом и закончила.

Начали жарить цыплят сразу на всех. Запах!... Запах стоял турецкий.

- Что-то похожее на индийский ладан, - сказал Сумароков. - Я бы такую птицу есть не стал. - И добавил: - Грузия вкуснее.

- Да, я поддерживаю тебя, - сказала Катя.

- Они обсыпают цыплят такими сильными специями, как будто собираются есть говно, - согласилась Лиза.

Эма не было. Он спустился в пороховой погреб Европы, чтобы посмотреть на своего однофамильца.

- Ты?

- Ты?! - между прочим я так и думала. И да:

- Ты хочешь поднять меня на палубу?

- Чтобы поговорить там, на свежем, так сказать, воздухе. Нет. И знаешь почему? Я не хочу, чтобы нас видели вместе.

- Но все равно многие будут знать, что ты спускался ко мне в это Подземелье.

- Для знаний требуются размышления, а это не то же, что видеть кого-то вместе со всеми. Итак, ты согласна?

- Я всегда согласна.

- Но у нас мало времени.

- Сколько?

- У меня есть сведения, что сюда идут еще три корабля. Но это не турки, а французы, немцы и англичане. Через два часа они будут здесь. И неизвестно, кого они предпочтут отпустить, а кого взять в плен.

- Два часа? - переспросила Фике. И добавила: - Ты мне свиданку, что ли, назначаешь? Не знаю, меня мама может не отпустить. Впрочем, изволь, но не два, а три часа.

- Нас захватят в плен.

- Выбирай сам, чего ты больше хочешь:

- Избежать плена, или избежать вечной славы.

- Но вы достаточно хорошо себя чувствуете? - спросил Эм Великолепный.

- Нет.

- Как тогда мы будем заниматься сексом, я не понимаю?

- А мы будем заниматься сексом? - невинно спросила Рират Рицца.

- Простите, но я понял вас именно так. - Эм Великолепный по прозвищу Емеля Пугач, даже попытался улыбнуться в полумраке порохового погреба.

- Я пошутила, - сказала Фике, - именно, именно, мой друг мы будем заниматься сексом. Ибо, как сказал один парень еще в древние века, Бокаччо по имени:

- А чем еще? - Не в крокет же нам здесь играть. Впрочем, если ты хочешь, то можем и в крокет сыграть. Но после. Как говорится:

- Делу время - потехе час.

- Секс, по-вашему, это дело?

- Да. Или ты не понял, что за эти три часа ты меня должен вылечить от болезни человека, побывавшего в плену.

- Есть такая болезнь? Как она называется?

- Тебе это еще неизвестно? Человек, как сказал Вольтер, повторив слова Аристотеля, в плену:

- Лишается половины своих человеческих качеств. В частности, у меня пропало желание попросить тебя выстроить на палубе очередь на мой прием. Но, думаю, за три часа ты сможешь излечить меня от этой хандры.

- Как я это пойму? - спросил удивленный даже много повидавший Эм.

- Дак, просто. Если я не попрошу тебя взять меня с собой - значит твоя миссия оказалась выполнима.

- Я уйду один, а к тебе построю очередь? - правильно я тебя понял?

- Дак, естественно.

- Думаю...

- Да ты сразу не разочаровывайся в себе заранее-то! Давай, начнем, а то время... Время лечит, - добавила она.

- Я уже ничего не помню из того, чему вы учили меня, когда приезжали в Поселение, - испугался Эм.

- Надо было записать.

- Так надо было.

- У меня идея, - сказала Фике, - когда работа по восстановлению нервной системы уже началась, - надо найти поэта, который записал бы все методы восстановления жизнеспособности в Новый Русский Декамерон.

- Это не просто, - ответил уже учащенно дыша, Эм Великолепный. - Ибо... ибо, он сам должен пройти спецкурс у вас лично.

- Ну, не обязательно у меня лично, - сказала Фике, и добавила: - На все сто процентов. Процентов тридцать я думаю помогут освоить Парашка Брюс, Шаргородская и Президент Академии Наук, Даша. Где-то они сейчас мои любимые подруги?

- Ты плачешь?

- Да.

- Почему? Думаешь, они погибли уже?

- Скорее всего, где-нибудь в рабстве.

- Вы имеете в виду, где-то в Публичном Доме работают?

- Дак, естественно.

- Почему естественно? Работа не пыльная, денежная? Или потому, что ничего другого они не умеют делать?

- Сами хотят.

- Им бы самим и написать эту Книгу Счастья.

- Нет, тут нужен поэт, Ломонофоффе или Державин.

- Может быть Сумароков подойдет? У меня есть информация, что он где-то здесь недалеко.

- На Острове Каперов?

- Вы тоже слышали?

- Дак, естественно. Но может врут?

- Почему?

- Говорят, он обслуживает сразу и Катиньку фон Карр и Лизу Воронцову.

- Врут, - сказал Эм, и чуть не проговорился, что врут, потому что он сам участвовал в этом соревновании. Более того, только тут вспомнил, что они и находятся на Острове Каперов. Точнее, рядом с ним.

Пират Рицца под именем Эм Великолепный, на Европе поехала в сторону Поселения. С собой она взяла Клокачева, Федора Ушакова и Прошку Курносова. Да, несмотря на сложившиеся между Клокачевым и Ушаковым сложные отношения. Но, как она сказала:

- На то я и Пират Рицца, прошу прощенья, на то я и Эм Великолепный по псевдониму Емеля Пугач, что как Пиратор Петр Третий могу что-то сделать лично от себя.

- Действительно, - сказал Прошка, - иначе какой смысл в Пират Рицце-то?

На что она ответила:

- За панибратское обращение:

- Пират Рицца, - вы приговариваетесь, а-а к... А за разъяснение моего первого Указа к...

Такое не совсем, казалось бы, конкретное изъявление своей воли объясняется просто. Она предварительно встретилась с Ушаковым и Клокачевым. Обоих, кстати, даже не пришлось долго искать в море и вылавливать. Сами на последнем дыхании приползли по отмели к берегу. Как говорится:

- Зачем искать человека в открытом море? - Разведите костер на суше, замаринуйте пару-тройку цыплят, и едва вы начнете их жарить, да нет, даже, еще не начав этого прекрасного священнодействия, вы увидите многих, кто до этого был в море. Был там, а уже приполз сюда. Хотя цыплята еще только начали жариться, и даже, если их только что хорошенько помыли, слегка отбили, посыпали чесноком, красным - а можно только черным - перцем, солью - солью обязательно, не смотря на противодействие некоторых переученных врачей.

Фике назначила Клокачева и Ушакова своими:

- Первыми Атаманами.

А когда ее спросили:

- Каковы будут наши права и обязанности? - ответила, что она сама не будет назначать никаких наказаний или поощрений в своей армии, а только будет говорить, что приговаривается к...

- А дальше? - спросил Ушаков.

- А дальше вы сами решаете, что кому дать.

- Так дать, или взять? - спросил Клокачев.

- Ты будешь давать, а он, - Фике кивнула на Федора, - брать.

- Я, вообще-то не хотел бы быть палачом, - сказал Федор Ушаков.

- Вот теперь дай ему, что он заслужил, - сказала Фике, обращаясь к Клокачеву. - Он дал. Дал, можно сказать, не вставая со своего места. Ушаков сломал новые перила у только что отремонтированной Европы, и упал в море.

- Ты меня не правильно понял, - сказала Фике Клокачеву. И добавила: - И знаешь почему? - Клокачев хотел ответить, но Фике перебила его и сказала:

- Не надо песен, все равно не догадаешься.

И знаешь почему? - опять спросила она. И сама же ответила: - Ты не являешься моим доверенным лицом. Нет, я не совсем уверена, мэй би, ты и был со мной когда-то. Но скорее всего ты просто спал и я тебя не запомнила.

- Так я не понял, вы, что, хотите поставить мне на лоб печать?

- Можешь считать и так. Сейчас.

- Значит, это не так?

- Разумеется. Ибо я ставлю печать не на лоб, а на...

- Дай, я угадаю, - сказал Клокачев, и добавил: - На голову.

- Нихт, на сердце.

- А этот, который упал за борт... - начал Клокачев, но Фике его перебила:

- Сам поймешь после сеанса посвящения.

И они трахались... нет, не долго, часа полтора всего. Она сказала:

- Не спеши. - А он ответил:

- Еще рано?

- Просто я хочу проверить научился ли ты за эти полтора часа понимать меня без слов. Ну, хотя бы немного.

- Вы хотите, чтобы я спас этого гуся Ушакова? Он меня предал, поэтому пусть лучше сюда никогда не возвращается.

- Хорошо, продолжим, - сказала она.

- Окэй.

Прошел еще час.

- Ты понял? - спросила она опять.

- Что?

- Значит, не понял. Продолжим.

- Продолжим, - ответил полковник. - Мне, между прочим, очень понравилось.

- А мне-то как понравилось, - ответила Фике, поворачиваясь, как Цапленок Табака, которого надо периодически переворачивать. Хотя бы один раз. Точнее, лучше всего переворачивать только один раз. В однообразии есть своя сила. Можно сказать:

- Свое разнообразие.

Наконец Клокачев сказал, что ему уже хочется вернуть Ушакова. Он понял, что она этого хочет, хочет, чтобы он понял, почувствовал это ее желание без слов.

- Ну, что ж, теперь я тебе доверяю, - сказала Фике, и легла. Легла, потому что к этому времени она уже стояла.

Ушакова хотели вытащить, но его нигде не было видно.

- Обиделся, - сказала Фике.

- Я тоже так думаю, - сказал полковник Клокачев. - Да найдется, - добавил он.

Ночью действительно Ушаков появился на корабле. И сразу направился в каюту Пират Риццы.

- Ты чего? - не поняла она спросонья.

- Так пришел сказать, что вернулся.

- Полежи пока на полу, я еще посплю часа два. - И добавила: - А чтобы не убежал, я привяжу тебя к ножке кровати. - И она это сделала, и опять заснула.

Под утро к ней опять пришел Клокачев, а провинившийся Федор должен был наблюдать, как они применяли последовательно все приемы Декамерона и Камасутры.

- Хорошо, что я не поэт, - подумал лейтенант, - а то бы еще заставили все записывать.

Фике в течение этого сеанса вспоминала Мариинский Дворец, шестой этаж, белый зал. Она даже вспомнила, как будто увидела, прочитав в книге, как к ее фрейлине, своей тете Александрине, пришел парень по имени Лев Толстой, предложивший после первого же ночного приема жениться на ней. И даже услышала:

- Когда это произойдет дайте мне знать, - сказала Александрина по поводу своего замужества. На Толстом.

Она танцевала то с Ушаковым, то с Клокачевым, то с Толстым.

В Армию Фике вступила и группировка Ломоносова. Они-то думали, что это Армия Софии, которая собирается воевать с самозванцем Петром Третьим. А оказалось, что это и есть сам Петр Третий. Правда его роль играла она, Пират Рицца, но об этом мог догадаться только тот, кто имел уже ее печать на своем сердце.

Отремонтированный Дирижабль Ломоноффофе пролетел над морем, когда берег, где стоял Бегемот, и где недалеко от берега барахтался Константин Гасана и еще два его корабля, атаковала турецкая эскадра.

Что удивительно, не все испугались Дирижабля в небе. Подумали, как высказался Гасан:

- Летучий Голландец, и больше ничего.

Но когда Ломоносов сказал Алехану Орлову, что:

- Можно начинать бомбить три турецких корабля, наиболее приблизившихся к берегу, - даже Гасан испугался, и вплавь направился к берегу, где и сдался Лизе Воронцовой, которая в раздумье сказала:

- Только турка мне не хватало. - А Катинька фон Карр тут же предложила:

- Ладно, не мучайся, оставь его мне.

- Нет, - последовал естественный ответ. - Впрочем, далее последовала поправка: - Хорошо, изволь, но с отдачей.

- Дак, отдам, куда он денется.

- Не его.

- А кого?

- Начинается война, трофеев будет много. Я выберу.

- Как хочешь. За тобой всегда остается твой выстрел, как в старину говорили дуэлянты. А на современном языке:

- Удар.

Далее, где Абдула?

Гасан был приглашен к Кате только на одну ночь, точнее только под утро. А пока ждал своей очереди, как он думал, а на самом деле Катя просто спала, придумал продать ей вместо себя Хромого Абдулу. И аргументировать это тем, что именно, что у Абдулы сломан нога, и он долго никуда не убежит.

- Все остальные достоинства у него не хуже, а даже лучше, чем у меня, - сказал он, когда Катя, наконец, проснулась и приняла его. Катя подумала и согласилась отпустить Гасана в обмен на Абдулу.

- Тока эта... - сказала она, - ты сослужи, братец, мне сначала последнюю службу. - Гасан, естественно, согласился. Как говорится:

- А почему бы нет? - И она предложила побыть ему всего два часа грушей.

- Вы меня будете есть? - спросил владелец турецких кораблей, приплывших сюда за своим, награбленным капером Клокачевым, золотом.

- Естественно, нет.

- Бить? - догадался парень.

- Дак...

- Можете не продолжать, - сказал Гасан, и добавил: - Связанного?

- Нет. Я люблю живьем.

Гасан удивился, что ему было разрешено даже оказывать сопротивление. Дама обмотала ему руки шарфами, как и себе. Но турок не долго радовался. Можно сказать, почти не радовался, так как попасть по этой:

- Леди, - как он ее называл, не мог ни разу.

- Давай, давай, шевели булками, мужичок, а то оставлю на второй срок. - Тут Гасан испугался, и начал махать руками. А она уходила то в право, то в лево, то подныривала под руку. И точно била в солнечное сплетение. Гасан старался побыстрее разогнуться, потому что Катя ругалась сильнее, чем била.

- Ну, че, зайдешь еще ко мне в плен-то как-нибудь? - спросила она на прощанье.

- Дак, естественно, - ответил вконец уморенный турок, и схватился за голову, когда она предложила ему:

- Остаться еще на полчасика.

- Рад бы, - попытался сыграть в дипломатию Гасан, - да Абдула заждался.

И действительно, Абдула сидел недалеко на траве с весьма печальным видом. Он горько сожалел, что ему не повезло побыть наедине с Пират Риццей еще раз. Катя была для него слишком:

- Тоща, - как с большим сожалением подумал он.

- Что ты сказал? - спросила Катя, взглянув на Абдулу.

- Дак, вроде я ничего такого не говорил, - испугался Абдула. И оглянулся на всякий случай вокруг. Может она и не его спрашивает.

В это время как раз пролетел Дирижабль. Он по ошибке сбросил несколько бомб на берег, где как раз сидел Абдула.

Катя как раз подумала, когда начали недалеко падать бомбы, что это будет хорошая проверка для Абдулы:

- Не притворяется ли? - Не шпион ли, засланный к ней в постель. Но Абдула быстро подполз к Леди, и закрыл своим телом. Попросту говоря:

- Лег на нее.

Ломоносов даже удивился:

- Не боится турок-то! - сказал он.

- Надо усилить заряд, - сказал Лоцман, - только так разбегаться будут в разные стороны.

- Опасно, свои могут пострадать, - ответил Ломоносов.

- Можно замедлить ход? - спросил один парень. - Я спущусь по лестнице вниз.

- Зачем?

- Надо грохнуть этого турка.

- Влюбился прямо сверху, что ли, в Катиньку фор Карр? - спросил Алехан Орлов.

- Нет, но раньше любил. Надо отплатить добром за добро. А так-то я уже люблю другую.

- Кого? - спросил Шаргородская. Она и Брюс никуда не делись, а были здесь вместе с Ломоноффофе и Алеханом Орловым. А также здесь был и Лоцман, но он думал только о науке, и пока не претендовал ни на одну леди. Да и вообще ни на одну бабу.

Еще один парень был на Дирижабле. Это Зубов. Он не разобрался и вступил в армию Эма Великолепного. Его записала сама Лиза Воронцова, когда увидела.

- Ах, это ты! - сказала она. - А мы думали, ты пропал без вести. Хоть бы оставил записку, куда бежишь. Или мы так тебе надоели, что ты решил стать Инкогнито?

А ночью на прогулке у моря он встретил Пират Риццу. Прошел мимо, подумал:

- Не она. - Прошел еще раз. - Она.

Она разделась, и прежде чем войти в воду, подошла к Зубову, который уже разлегся под кустом, как будто хотел позагорать перед тем, как лезть в воду.

- Загораем при Луне? - спросила она. И добавила: - Разрешите прикурить?

- Значит, я не обознался, - сказал Иван, поднося спичку. - Да?

- В чем да, и в чем нет? - спросила Фике, с слегка согнула одну ногу.

- Это не вы.

- Почему?

- Потому что.

- А все-таки?

- Она не курила.

- Почему?

- Бросила.

- Да?

- Да, она нюхала табак.

- Я это сделала специально для тебя.

- Что? Закурила?

- Ну, не наоборот же.

Потом они пошли вместе купаться, а ее подруга подошла к самой кромке воды, и старалась понять, трахаются или нет. Фике начала тонуть, но и Иван понял:

- Дна нет! - Он уперся ей в живот руками, и так нес до самой вершины. Под водой имеется в виду.

Ну, а потом был легкий секс часика на полтора, и он был завербован. Напрасно Иван отказывался. Он все пытался сказать:

- Дак, я бы лучше перешел на вашу сторона.

- Ноу. И знаешь почему? Ты сам только что ответил, за кого ты.

- Нет, нет, я ошибся. Чисто случайно, - попытался Иван опять перейти на сторону Фике. Не отстал даже, когда она сказала, что он и есть:

- Петр Третий.

- Я?! - удивился Иван. А она внимательно на него посмотрела, и подумала, что в принципе этого Зубова можно было бы использовать в некоторых переговорах, как Петра Третьего.

- В принципе это возможно. Ты мог бы быть моих заместителем. Более того, ты им и будешь.

- Когда?

- Прямо сейчас. И вот тебе первое задание, ты должен работать под прикрытием.

- Я не смогу войти в доверие к врагу. А они мне враги, враги, враги.

- Торопиться не надо. Я, конечно, точно не знаю, но уверена, что ни Лиза Ворон, ни Катя Фон тебя мимо себя не пропустили.

- Я...

- Только мне врать не надо. И знаешь почему?

- Почему?

- Ты это я.

- Вот я такой Заместитель, что:

- Ты - это Я?

- И поэтому при всем желании нам очень трудно соврать друг другу.

- Тогда, мэй би, нам лучше сразу обвенчаться?

- Ты че, Зубов? У меня же мужик есть.

- Кто?!

- Дак, мой Двойник, естественно.

- Я что ли?

- Ну, если ты не против.

- Хорошо. Ну, тогда я пойду?

- Если тебе это еще не ясно, я отвечу:

- Да.

- Ты считаешь, нам совсем не надо разговаривать?

- Нет, можно, если больше нечем заняться.

- Вы имеете в виду насчет работы?

- Смотря что называть работой.

- Тогда я может пойду?

- Иди.

- Иди ко мне, вы думаете?

- А ты что чувствуешь?

- Я думаю, чувства не могут передать всю гамму моих чувств к тебе.

- Давай тогда что-нибудь одно, или гамму, или чувства.

- Согласен.

Они опять легли под тем же кустом, под которым не очень давно встретились.

Далее, кто был подругой Фике?

Глава Двадцатая

Эта дама прибыла только утром. Нельзя сказать, что это была ее давняя любовница. Хотя в некотором смысле можно. Это была Варвара. И она прибыла не одна, а в сопровождении Потемкина и Григория Орлова.

- Их нельзя было оставить в Поселении, - сказала она Фике. - Ребята жили на разных сторонах городка, но все равно находили возможность сходиться, и обязательно дрались на деньги. В казалось бы захолустном углу Поселения был построен новый Четырехэтажный ресторан с баром полностью в турецком стиле. Почему в турецком? Не было других красивых, цветных тканей, кроме турецких. Ведь казаки не знали другого способа поставки товаров в Поселение, кроме набегов, наездов и наплывов на Персию и на Турцию. Это был их фирменный магазин, их дорогая:

- Заграница.

- Этот новый кабак назвали в твою честь, - сказала Варвара. - Хотя, не скрою, лично я была против.

- Как? - спросила Фике. - Пират Рицца?

- Нет, так и назвали.

- Как?

- Фигушка.

- Фигушка, - повторила Фике, и добавила: - Ударение на каком слоге? На первом или втором?

- Я так и думала, что ты не догадаешься, - засмеялась Варвара. - На третьем!

- Фигушка?! Наверное, чтобы звучало по-иностранному, - сказала Фике. - Как Амбассадор. Но спасибо и на этом. - Она хотела добавить, что сейчас один из людей с ее печатью на сердце загружает Дирижабль драгоценностями из Пещеры Каперов, но передумала. Никто не должен знать, что сокровища, добытые не только с турецких, но и с французских и английских кораблей, меняют место своих залежей. Еще неизвестно точно, зачем прибыла на Остров Сокровищ эта наглая Варвара.

- Ведь дело может обернуться так, что Варвара объявит Фике своей беглой рабыней. Да точно она бы так сделала, если бы было, кому об этом заявить. - Подумала Фике. - Она надеялась встретить здесь Эма Великолепного, и заключить с ним вечный мир в виде замужества. А когда увидела меня на его месте, решила, что я ее переиграла. Но, думает, что временно. Придется принять ее предложение, ибо:

- Ничего вечного и не бывает.

Перед Зубовым стояла, по его мнению, сложная задача. Варвара только что видела его в воде. Как он учил плавать Фике. А теперь он должен был бежать к Эму Великолепному, по псевдониму:

- Емеля Пугач, - и прикинуться его другом.

Как?! Ведь эта Варвара является свидетелем его заплыва с Фике над головой, и всем последующим его превращением из дельфина... нет не в русалку, конечно, но в акулу - это точно. Варвара хотя и притворялась на берегу, что не смотрит на них, но ясно, что видела:

- Фике ставит свою печать ему на сердце.

Теперь, когда он будет работать под прикрытием в лагере Эма, Варвара может его разоблачить, как шпиона Фике, если ей это понадобится.

- Думаю, ее надо утопить, - сказал он Фике, когда в следующий раз они вместе пошли в воду. - Она меня выдаст. Когда я буду работать:

- Под прикрытием.

- Как ты ее утопишь, если она не хочет купаться? - спросила Фике.

- Я могу ее пригласить.

- Не поможет.

- Почему?

- Я уверена, что Варвара не одна. Кто-то и сейчас следит за нами.

- Вы имеете в виду, что и во время секса?! - чуть не ужаснулся Иван. Но услышав:

- Дак, естественно, - успокоился. Действительно:

- Мне-то что?

Я думал, вы стесняетесь.

- Стесняюсь, конечно. Но это и хорошо, - ответила Фике.

Наблюдатели были, но найти их так просто не удалось бы. Их не было ни за прибрежными валунами, ни за далекими кустами. Оба Григория, и Потемкин, и Орлов были на турецком Константине, который все еще стоял на мели по колено в воде. Турок на нем давно не было, но ребята, обладая не только тактическим, но и стратегическим умом, выбрали именно его, как точку наблюдения за переговорами Варвары и:

- Емельяна Пугачева, - как она им сказала перед расставанием.

В подзорную трубу они увидели и Зубова.

- А это что еще за гусь? - спросил Потемкин.

- Он слишком молод, чтобы не победить.

- Ты не оговорился?

- И да: ты его запомнил?

- Нет, а ты?

- Нет, он как будто нарочно отворачивается от объектива подзорной трубы.

- Ты думаешь, он заметил, что мы именно отсюда за ними наблюдаем?

- Уверен.

- Почему?

- Скорее всего, он моряк с какого-нибудь здешнего корабля.

- Это имеет значение?

- Естественно. Моряк только корабли принимает за реальные объекты, только на них смотрит, как на враждебные точки, откуда ведется наблюдение, чтобы атаковать его корабль. Скорее всего, это кто-то с Опы. Надо узнать.

- Надо узнать. И да:

- Давай кинем жребий, кто из нас женится на Пират Рицце? - спросил Григорий Орлов.

- Давай. Но женюсь я.

Жребий кинули, но обоим выпала Решка.

- Значит, мы оба остаемся в этой Армии Пугачева, и пойдем на Москву, - сказал во вздохом Потемкин.

- Лучше вместе, чем никогда, - подтвердил Орлов и тоже вздохнул.

А на берегу уже сидели только две дамы. Зубова нигде не было видно.

- Ну вот, пожалуйста, - сказал один Григорий, - он уже скрылся.

- С одного и того же Острова не убежишь.

- Он может уйти в другую армию.

- От Пират Риццы не уходят.

- А, ты ее имеешь в виду. Да, она Остров, мимо которого никто не проплывет, как мимо этого Острова Каперов.

Им очень хотелось присоединиться к дамам на берегу, но ребята уже считали себя на войне. Хотя и не понимали еще точно, в каком Преображенском Полку будут биться. В Московском или в Пугачевском.

Клиентура Петра Третьего встретила Зубова немым молчанием. А именно:

- Все не только замолчали, но замолчали до такой степени, что открыли рты, в которых отлично была видна еда, которую они не успели проглотить. У Катиньки фон Карр так даже выкатилась изо рта черная маслина. Девушка поймала ее в руку, и бросила через стол в Зубова. Вероятно, это означало:

- Ты кто? Привидение?

- Не стреляйте дуплетом, леди, - ответил парень, и отодвинув ногой упавшую с недолетом маслину, упал на одно колено.

- Мы бы в него влюбились, - тут же сказала Лиза Воронцова, проглотив ножку Цыпленка Табака вместе в костью. Впрочем, она часто так делала. - Но не можем.

- Почему? - тут же спросил со своего места, с торца стола, где обычно сидят цари, прокуроры, и председатели, Петр Третий.

- По трем причинам. Первая:

- Это не Зубов, а лишь его Привидение. - Второе:

- Я выхожу замуж. - За тебя, между прочим.

- Я в курсе.

- Я в курсе, что ты в курсе, но другие могут не знать, - Лиза подмигнула Зубову левым глазом.

- Все?

- Все.

- А нас предупредила, что у тебя три причины ненавидеть это Привидение. А назвала только две, - сказал Петр Третий.

- Дак, третья причина - это Катинька фон Карр. У нее тоже есть к нему претензии.

- Пусть говорит, - сказал Петр, и кивнул, сидящему по правую руку Канцлеру Бестужеву:

- Можно?

- Само собой, - ответил Бестужев, боясь вмешиваться в дела, в которых ничего не понимает. А прокурор Вяземский, находившийся в это время слева, - хотя предлагал этому Бестужеву поединок за это священное право правой руки, но тот согласился провести его только на следующий день, и сегодня сидел справа от Пиратора по праву - сказал:

- Пусть объяснится, кто он такой.

- В каком смысле? - спросил Петр Третий. - Вы думаете, он шпион?

- Ты кто, мил человек, шпион или привидение? - спросил Бестужев.

- Отвечай, Зубов, мы же тебя любим, - сказала Катинька фон Карр, и толкнула локтем в бок Сумарокова, который пытался потихоньку гладить ей коленку. - Впрочем, если тебе не терпится, полезай под стол, и не мешай мне разговаривать.

- Я? - не понял Зубов, что слова Катиньки фон Карр были обращены к поэту Сумарокову.

- Ты тоже, - сказала Лиза, и посмотрела на Петра Третьего, который уже который день не приставал к ней предложениями:

- Наконец пожениться. - И вообще, можно сказать, почти не трахал.

- К тебе? - спросил Зубов, и посмотрел на Петра Третьего.

- Ладно, пусть сядет, - сказал Петр.

- Где?

- Где, где, на бороде, - невозмутимо ответил Петр, - и махнул рукой в сторону... в сторону, именно в сторону, но повернувшись в это время боком. И получилось, что он махнул туда, куда...

- Куда?! - ахнула Лиза.

- Куда? - ахнул Катя.

- Куда? - ахнули все. - А придворный камергер уже тащил стул-кресло к торцу стола. К противоположному, имеется в виду, концу от Петра.

Лиза встала, как только Зубов сел, и уже хотел предложить всем налить за его возвращение, как он выразился:

- Блудного сына! - Мама! - крикнул кто-то, а именно Канцлер Бестужев, который почти тут же пояснил:

- Он хочет больше, чем кажется.

Итак, Лиза встала, и, наконец, сказала:

- Или ты, юнец, ползешь сейчас же ко мне под столом, или я вызываю тебя на бой прямо сейчас и прямо здесь.

- Не знаю, что мне с тобой делать, - ответил Зубов, - драться или трахаться.

- Ай, не он! - закричала Лиза и так тяжело села, что сразу-то и подняться не смогла.

- Почему? - спросил Петр.

- Он так меня любил! - заплакала Лиза, и добавила: - Как собака.

- А меня, как кошка, - вставила Катя. - Это точно не он, а злое Привидение. Зубов погиб в бою за сокровища Царя Соломона. Ведь, насколько я помню, он жил-то в Турции.

- А турки украли у христиан Константина, - сказала Лиза. И добавила: - Воры, воры, воры. Ты вор, батенька, - обратилась она к Зубову.

- Господа! Дамы! точнее, - сказал прокурор Вяземский и встал. - Да! Лучше вызовите его на бой, чем обвинять его без доказательств. - И сел.

- Сначала выпьем за предложение юнги, - сказал Петр.

- Что такого он мог предложить интересного? - спросила немного очухавшаяся Лиза, - я не помню.

- Память потеряла от любви ко мне, - сказал Зубов.

- Я слышала, конечно, что ты долго стоял по-над пропастью, но не думала, что до такой степени долго, что сам превратился в настоящую проститутку, более того, вообще в турецкую гетеру.

- Между прочим, я с ней согласна, - сказала Катя.

Лиза так широко всплеснула руками, что пролила большой бокал темно-красного Бордо на соседа.

- Ты опять назвала меня в Третьем лице? Или меня здесь не было, когда ты сочиняла про меня эти сплетни.

- Да, - ответила Катя, - я звала тебя и рада наконец увидеть.

После этих обвинений никто уже не хотел рассматривать суть содержания конкретных обвинений, выдвинутых сторонами друг против друга. Дамы одновременно вступили на тропу войны. Коей. Коей была белоснежная с розовыми цветами скатерть длинного стола, за которым все и сидели.

- Ну, а не бегать же нам каждый раз по гаревой дорожке? - вопросом ответил Петр, когда Канцлер Бестужев и Прокурор Вяземский удивленно на него взглянули. Мол:

- Перебьют же ж всю драгоценную посуду. - Это Бестужев. А Вяземский добавил: - Надо тогда перевести всю кухню Зимнего, да и Летнего, кстати, Дворца на металл.

- А Петергоф?

- Разумеется. Уж больно беспрецедентно буйны ваши леди.

- Подтверждаю. Как чистые англичанки.

Лиза встала в красный угол рядом с Петром, который должен, как она сказала:

- Естественно стать ее секундантом. - И он стал. А Катя в синем углу, и ее секундантом, как она сказала:

- Вынужден стать Зубов.

Соответственно были придуманы им и имена:

- Красная Лиса и Синяя Медведица.

- Следи за ногами, - сказал Петр Лизе, Красной Лисе.

- Ты это мне советуешь, как будущей Пират Рицце?

- Никого, кроме тебя я больше не люблю.

- Точно?

- Дак, естественно.

- Но раньше любил?

- Не помню уже.

- Ты только что проболтался, что у тебя были другие.

- Не могу сказать:

- Да, - но и:

- Нет тоже.

Разве только Катиньку фон Карр.

- Ну, это уже меня не интересует. Почему? Потому что сейчас я ее грохну.

- Давай.

- Тебе ее не жаль?

- Зачем мне лишний свидетель.

- Незачем, конечно.

Но и Катя получила инструкции. Сначала от Зубова, а потом и от Сумарокова, т.к. Лиза подала протест против Зубова, как лица заинтересованного в исходе поединка.

- А в чем ваши да, и ваши нет? - спросил прокурор Вяземский, назначенный судьей этого поединка.

- А в том, что Катинька в случае ее победы, простит Зубова, чтобы иметь возможность лишний раз с ним потрахаться, а я нет. Почему? Потому что у меня муж, - Лиза посмотрела на Петра Третьего. - По крайней мере, жених. - Она без стеснения при всех попросила Петра помассировать ей спину перед началом боя.

- У нее тоже есть Сумароков, - встрял в разговор канцлер Бестужев.

- Что вы ровняете не понятно:

- Что не понятно с чем, - логично высказалась Лиза.

На что Сумароков высказался примерно следующим образом:

- Дак я стихи умею сочинять.

- Я тоже, - хотел сказать Петр, но решил пока воздержаться. За него ответила Лиза:

- Он тоже кое-что может, - и глубокомысленно показала Сумарокову согнутую в локте свою большую лапу. Поэт счел этот жест разглашением конфиденциальной информации, и отвернувшись к столу, взял с него грушу, откусил и положил на место. Затем неожиданно поднял за хвост большой, неразрезанный ананас, сначала подкинул его на руке, проверяя, достаточно ли он весит, чтобы не уцелеть встретившись с головой Лизы, а потом и бросил его. Да так метко, как будто был не поэтом, а самим Одиссем на Олимпийских играх. И более того, не просто Одиссем заблудившимся в морях и океанах по пути домой, и даже не Одиссем в гостях у нимфы Калипсо, а Одиссем, прорвавшимся через оцепление женихов к своей долгожданной жене Пенелопе. От восторга в груди рука его, следовательно, дрогнула, и он попал. Да, попал, но не в ту голову. А прямо в Пиратора Петра.

Но ничего страшного не произошло. Пиратор так и сказал:

- Ничего страшного, я потерплю. - Он имел в виду до окончания этого боя. А пока хотел подумать, что сделать с Сумароковым, чтобы его не считали очень уж злым, но Сумароков потерял бы после Этого хотя бы какую-то часть своих членов. И уж, по крайней мере, свое великолепное поэтическое дарование. Ибо зачем инвалиду поэтическое дарование? Все равно ему уже больше никто не даст. И не просто не даст, а вообще ничего не даст!

Но все-таки Петру Третьему удалось унял свою ярость, и бой, наконец, начался. И начался для красных неплохо. Лиза почти сразу, с разбегу провела тройку:

- Слева по печени, этой же рукой хук в челюсть, и джеб правой. - Катя как прошлогодняя матрешка качнулась сначала в одну сторону, потом в другую, и отлетела к канатам. Если бы они здесь были. А так просто стукнулась головой о скамейку, которую почему-то не убрали. Дело в том, что сначала к столам приставили простые скамейки, как это часто делалось в Поселении, когда много народу одновременно праздновали победу прямо на улице.

- Кто это придумал? - грозно спросила Катя. Но так и не выяснила. Просто приказала поставить для всех гостей мягкие английские кресла.

- Зачем это? - спросила входя Лиза.

- Пусть будет, как в лучших домах Филадельфии. - Если бы Катя сказала:

- Как в лучших домах Ландона, - Лиза нашла бы что возразить, но слово:

- Филадельфия, - произвело на нее неизгладимое впечатление. Как большой кусок мяса с сахарной костью на собаку, приучаемую к сухому, искусственному корму.

И вот теперь оказалось, что Катя была права, что захотела убрать деревянные скамейки. Но не до конца. Не до конца, потому что не совсем убрала их из зала, а оставила, как места для отдыха танцующим. И на одной из них расположились гости для просмотра этого поединка. Но не все, естественно. Часть из них так остались сидеть на своих местах в креслах. Поэтому. Поэтому, в частности часть скамейки была свободной. И вот об эту-то свободную от людских мягких тел часть и ударилась головой Фон Карр.

- Мне очень жаль, Суми, что твоя гнедая, а точнее, рыжая тварь сломана ногу. И знаешь почему? Мой Эми не выдержит двоих, - она крепко в засос поцеловала Петра Третьего.

- Вы имеете в виду, что моя Кэт стала бы приставать к Пиратору? - спросил Сумароков.

- Угу, - промычала Лиза, не отрываясь от Петра, и держа его мощной правой, и одновременно показываю фигу, вывернутой назад левой рукой. Картина, достойная большого, даже выдающегося художника:

- Целующаяся с Фигой, и Окровавленная у Скамьи.

Все думали, что бой окончен, но прокурор Вяземский решил спросить об этом у потерпевший Кати:

- Вы как, больше не будете отстаивать свой Титул?

- Дак, буду, естественно ответила девушка, и послала поэта в холодильник за льдом.

- Щас, - сказала она, - продолжим, только немного оттаю.

- Отличное решение, - восхитился ее храбростью прокурор, и попросил противоположную сторону подождать:

- Пару минут.

А пока, - добавил он, - пусть пленные турчанки, присланные нам в качестве подарка из Поселения, спляшут нам танец живота. - Он улыбнулся, сел за стол и чего-то там тяпнул.

- Развлекатель позолоченной толпы, - мягко сказал его соперник канцлер Бестужев.

Далее, продолжение боя.

После того, как принесли лед, стало ясно, что у Кати сломан нос.

- Мы вынуждены отказаться от продолжения боя, - обратился Сум к Вяземскому.

- Без проблем.

- Я против.

- Ты не можешь быть против! - воскликнул Сумароков. - И знаешь почему? После первого же удара ты потеряешь сознание. Тебе сейчас больно?

- Есс! Более того, мне кажется, я уже теряю сознание. Прошу тебя, Суми, любимый, вправь мне нос. Я не хочу сдаваться. По крайней мере, после первых же трех ударов.

- Ты уверена?

- Да. Я уверена, что добью эту... этого нехорошего человека, которого ждет камера пыток Толстого Фреда. Не знаю, чего уже еще и добавить. Думаю, сказано всё. А тем не менее, можно было заменить одним всем понятным словом. Скорее бы Петр Третий снял этот запрет на мат.

- Пока ты не попала в нее ни разу.

- Что вы решили? - спросил Вяземский, согнувшись над раненой Катей, как будто смотрел через канаты, или, как будто был на приеме у Пиратора. Т.е. :

- В три погибели.

- Я...

- Она будет драться, - сказал Сум, и когда Вяземский отошел дал Кате в зубы полотенце.

- Оно испачкано вином.

- Все равно у тебя идет кровь. Так что это теперь не имеет такого большого значения, как если бы у тебя была сломана только челюсть.

- Если бы у меня был закрытый перелом?

- Не разговаривай, я вправляю тебе нос.

- Ай! Ая-яй! Ая-яй!

- Все, все, но у тебя будет только двадцать пять секунд, чтобы добить ее.

- Почему так мало?

- Иначе ты зальешь кровью не только эту половину стола, но следующую.

- Окэй, я успею.

Лиза подбежала и сразу ударила. Это был мощный прямой правой, джеб. Но Катя поставила обе перчатки, и змея, стучавшаяся со всей силой в домик, не добралась до личика Катиньки фон Карр. Лиза опять пошла вперед, но Катя раньше успела провести хук слева. Дальше должен был последовать удар по почке, или прямой в голову. Дамы тренировались вместе, поэтому естественно применяли одни и те же приемы.

Катя и хотела провести джеб правой, но ей показалось, что кровь уже пошла у нее из носа, и она приложила к нему правую перчатку, чтобы проверить. Но левая автоматически пошла вперед, как будто ей был отдан приказ:

- Если правая не сможет - бей ты. - И она ударила. Точно в подбородок. Некоторые могут подумать:

- Жаль, что не в нос. - Надо было, мол, и Лизе сломать нос в отместку за то, что она сломала нос Кате. Нет, в подбородок лучше. Потому что в этом случае ломанется что-то в башке. А это намного хуже, чем сломанный нос, который, как говорится:

- До свадьбы заживет. - Переклиненная башка - это уже надолго, если не навсегда. Правда Лизе это не грозило. Ибо нокауты хотя и вредят мозгу, но не всякому. Например, тому, кто и так с приветом, это по барабану, он, как был дураком, так им и дальше остается. А также нокаут не вредит, если так можно сказать, грубому мозгу. Как это понимать? Ну, вот есть, бывают такие лошадиные мозги, просто так с ними ничего не сделаешь. Обычно про таких дам говорят:

- Ничего не скажешь - порода. - Или просто:

- Породистая лошадь. - Вот такая была и Лиза. Поэтому ее просто оттащили к столу, и посадили в кресло, а через полчаса она очнулась как ни в чем не бывало. Только спросила ни к селу, ни к городу:

- Всем уже налили? - Но это с ней бывало и раньше. Можно даже сказать без преувеличения:

- Она всегда такой была. - Не зря Катя называла ее, правда, со зла:

- Баба Здоровенная.

Бои на этом хотели закончить, но публика, т.е. большинство закричали, что хотят продолжения соревнований. Тогда были составлены еще две пары. И это:

- Петр Третий и поэт Сумароков, а также Князья:

- Бестужев и Вяземский.

Судьей Зубов.

Далее, Зубов выторговывает у Князей приставку Фон. И становится:

- Фон Зубовым, не понимая, что для этого надо быть бароном.

Здесь надо сообщить - а лучше бы сделать это еще раньше - что дамы называли джебом удар не только левой, но сильный, часто решающий исход поединка, удар правым кулаком. Более того:

- Именно удар сильной рукой они и называли:

- Джебом. - Вероятно, они неправильно поняли какого-то английского боксера, или неправильно прочитали об этом. А скорее всего, кто-то так же, как и они думал:

- Джеб - это удар сильной рукой.

Хотя многие до сих пор считают, что джеб - это только так, чтобы позлить противника. Щелкнуть его по носу.

Но у вас будет своей счет на этот счет. Впрочем, пусть иногда будет, как у всех:

- Джеб - это неожиданный удар левой.

Но и:

- Джеб - это ожидаемая, но не могущая быть предотвращенной смертельная атака сильнейшей правой.

Или левой. Если у вас есть сильнейшая левая. Это бывает, но, как правило, в виде исключения. Как и половая ориентация. Один и тот же процент попадания на сто особей мужского или женского пола.

В бою между Сашей Вяземским и Лешей Бестужевым первый сломал руку, а второй челюсть. И все это было результатом одного удара. За что в будущем Петр Третий обещал их наградить.

- Что-нибудь еще хорошего сделаете, это вам присовокупится.

Так-то вроде и награждать не за что, кроме тайной взаимной нелюбви.

Далее, Часть Третья, название:

- Война.

23.06.13

Пугачев и Екатерина

Часть Третья

Война

или

Москва - Питербурх

Глава Двадцать Вторая

- Пошли.

- Куда?

- Туда.

- Куда туда?

- Тебе не сказали?

- Кто мне должен был сказать?

- Ну, нет - так нет. Я сам тебе скажу. Я иду с тобой на расстрел.

- У меня нет ружья. Более того, нет даже лука и стрел, как у татар и башкир.

- Тебе это иметь не обязательно.

- Почему?

- А зачем тебе лук и стрелы?

- Так, чем я буду расстреливать, не понимаю? Раздеться до гола, что ли? Может кто ослепнет. Но, думаю, для расстрела этого мало.

- Тебе хватит.

- Правда раздеться?

- По крайней мере, я не буду против.

Она разделась на опушке леса.

- Повесьте, пожалуйста, одежу, а то испачкается.

- Не получится.

- Почему?

- Я должен тебя расстрелять.

- Серьезно?

- А ты как думаешь?

- Мне поздно думать.

- А ты все-таки подумай.

- Не буду.

- Почему?

- Нет смысла. Впрочем, я согласна, если ты тоже разденешься.

- Мне нельзя.

- Почему?

- Боюсь соблазниться.

- Да ладно, я тебя не съем.

Парень приставил ружье к дереву, и начал раздеваться.

- Кусаются.

- Комары?

- Надеюсь, ты не кусаешься.

- Я?

- Здесь кто-нибудь еще есть?

- А ты не видишь?

Парень осмотрелся.

- Никого.

- Подойди ко мне поближе.

Парень оглянулся. Он был послан один. Но, чем черт не шутит, вдруг Варвара послала за ним контрразведку?

Другой бы ни за что не стал так рисковать. Но девушка была не только красива, но и очень соблазнительна. Как груша, попа у нее была в два раза шире, чем плечи. Попросту говоря:

- Это была Даша, Президент Академии Наук.

Она работала Мамочкой в Публичном Доме, но провинилась тем, что слишком обрадовалась объявлению о походе на Москву. И самое главное, обратилась с этой радостью прямо к Петру Третьему:

- Возьмите меня с собой, - сказала она с улыбкой.

Варвара обиделась, но не стала открыто препятствовать четырех часовому сексу Петра Третьего и Мамочки Публичного Дома. Но когда все заснули, а именно в пять утра, приказала Толстому Фреду арестовать и без суда и следствия - расстрелять в ближайшем лесу.

Но Фред соблазнился не только телом, которое увидел воочию, а тем, что увидел прямо перед собой, как в Райском Саду, воплощение своей мечты. Он слышал, что Мамочка Публичного Дома, Даша, тоже дает. Но берет в три-пять раз больше, чем другие леди, а принципе за что?

- Ведь за то же ж самое, - думал Фред. Хотя в тайне даже от самого себя считал, что:

- Берет не зря. - Однако пересилить себя и заплатить три, как минимум цены за секс не мог. Говорил:

- Я на столько не отработаю. - Бывает так, человека спрашивают:

- Будешь? - А он:

- Я не умею. - И в общем-то не врет, а просто действительно:

- Стесняется. - Опыта-то никакого. Это тебе не наказание исполнять. Тут ведь и удовольствие получать надо. А не обучены. Он так и сказал Даше, требовавшей продолжения банкета:

- Дак, я не обучен растягивать это удовольствие.

- Значит, ты еще не начинал жить, - сказала девушка. И добавила: - Ты должен пересилить себя.

- Мне бы кого-нибудь избить в перерыве, я бы точно очухался. Я так я сейчас очень хочу, но кажется не могу.

- Тебе надо было раньше прийти ко мне в Публичный Дом, я бы тебя успела научить всему к сегодняшнему дню.

- Как я мог?

- А ты, что, стеснялся? - улыбнулась девушка.

- Скорее боялся.

- Я такая страшная?

- Нет, но, наоборот, очень уж дорогая.

- Ты жалел на меня денег? - не поверила Даша, так как думала, что к ней не попадали только те, кто очень не любил стоять в очередях.

- Тебя это удивляет?

- Дак, конечно, более того, вообще не верю.

Она смогла заставить Фреда трахаться до обеда. Точнее, до первого обеда, как здесь говорили, по аналогии с судом Линча:

- До Линча. - Все думали, что в Америке Линч появился из-за того, что многие не могли терпеть до обеда, и непременного хотели казнить какого-нибудь негра или колдунью еще до полудня. И за это, собственно, получали еще один:

- Ранний обед. - По другой версии, ранний обед получали те, кто просился провести Суд Линча до обеда, и должен был для этого дела, соответственно, подкрепиться.

А после Линча Фред так устал, как боров, только обслуживший целое стадо. И Даша спокойно привязала его к дереву. Потом взяли ружье, и сказала:

- Дак, теперь начнем расстрел. - Но Фред не реагировал. Пришлось просто взять его длинный кнут, и четыре раза хлестнуть его по спине. А для этого пришлось опять отвязывать этого борова, так как он стоял не спиной к свету, а животом. После этого она совсем отвязала его от дерева. Не в том смысле, что совсем, а частично. Отвязала непосредственно от дерева, но привязала, как козла, чтобы мог ходить вокруг дерева, как кот ученый. Ей очень хотелось применить это слово:

- Ученый, - она так давно не была дома. Там, где живут почти сплошь одни ученые. Она уже отошла довольно далеко от дерева, около которого, как пьяный бродил получивший наслаждения во всех видах Толстый Фред, когда к слову:

- Ученый, - подошло слово:

- Кот. - И она вернулась. Кота ей было жаль. Очень жаль.

Они добрались до Москвы на попутных подводах, когда уже здесь произошли значительные события. Как-то:

- Многие одиозные личности уже бежали в Питербург, выйдя за Кремлевскую Стену через подкоп.

Здесь их уже никто не остановил. Все плясали от радости, пели, читали стихи. Здесь был и Сумароков. Он потерял свою группировку. Ведь многие, как будто попали на другую планету. А именно:

- Попадали не в то содержание. - В частности его любимые Лиза и Катя в решающий момент штурма Спасской башни Кремля ушли от Петра Третьего. И обе поразили поэта одной и той же причиной своего ухода в оппозицию:

- Ай! не он.

Сумароков пытался расспросить дам, что значит:

- Не он? - Как говорится:

- А кто тогда?

- Чем он вас не устроил, дорогие леди? - спросил поэт. - Мало заплатил? Не взял замуж?

- В жены, - поправила поэта Лиза. Хотя сама всегда говорила, что намерена на нем:

- Жениться.

И плела какую-то чушь, об искусственном члене у этого:

- Инопланетного Пришельца. - Хотя все знали, что применение вставок, наставок, и тем более настоящих искусственных органов для знати:

- Князей и Графов, - было запрещено официально.

Дамы в последний раз пообедали с Сумароковым, поплакали на прощанье, а Катя даже дала ему немного, не смотря на зарок обеих дам:

- Не связываться больше ни с кем из знакомых. - Будь то мужик или дама. Он же в благодарность за доставленное ему удовольствие, хотя, может быть, и последнее прочел им свое новое стихотворение:

Морфей, до утра дай отраду

Моей мучительной любви.

Приди, задуй мою лампаду,

Мои мечты благослови!

Сокрой от памяти унылой

Разлуки страшный приговор!

Пускай увижу милый взор,

Пускай услышу голос милый.

Когда ж умчится ночи мгла

И ты мои покинешь очи.

Лиза даже расплакалась и тоже хотела ему дать, Но поэт, к сожалению, уже не мог. Катя взяла у него все, что можно было взять. После этого Лиза даже засомневалась в разумности запрета для высшего класса дополнительных средств и орудий сексуального труда, а разрешение только первородных. Она даже высказала предположение:

- Оттого и грех Это, что мы не идем дальше, за новыми талантами, не изобретаем в этом деле ничего нового, кроме того, что и так известно. - И даже высказала предположение:

- А не вернуться ли нам опять в Кремль? - На что Катя фон Карр ответила:

- Я не пойду.

И знаешь почему? Я его уже боюсь.

- Уходим, уходим, - сказала Лиза, увидев приближающегося гармониста с песней:

Я когдай-то была молодая

И в окно мне светила Луна-а!

Появилася прядка седая,

И Луна мне теперь не нужна-а!

- Суми, ты завернул мне на дорогу Цыпленка Табака? - спросила Лиза.

- Естественно!

- А мне? - спросила его любимая Катя.

- Дак, конечно!

- Спасибо.

- Спасибо и вам. - Он не договорил, так как гармонист приблизился, и дамы убежали, услыхав его повтор:

Появилася прядка седая,

И Луна мне теперь не нужна.

- Налей и мне, - сказал гармонист, приблизившись к поэту. Он поставил Тульскую гармонь на буковый стол - эти столы Суми достал по блату в Кремле - а сам сел на лавку без спинки.

- Че ж спинки не сделал, купец? - спросил он Сумарокова и подмигнул.

- Дак...

- Ладно, Цыплята Табака есть, надеюсь? - спросил гармонист. И добавил: - А то ведь я другого есть ничего не буду.

- Вы здесь, под навесом, будете кушать? - спросил поэт. - Или войдете в хоромы?

- Могу и в хоромы войти, - ответил гость, - если построишь мне там избушку изо льда. Жара ведь невыносимая, как ты считаешь?

- Я? Дак...

- Я останусь здесь. Только пришли мне, пожалуйста, кого-нибудь с опахалом.

- Девушку? Мэй би, негритянку?

- Если есть.

- Дак, естественно, мы их ловим прямо здесь недалеко, в баклуше.

- Я просил не Русалку, извините, а эту... как ее? С опахалом, забыл, как называется.

- Дак, можно даже и эту с опахалом. В крайнем случае я сам могу.

- Дак, я ведь потом трахать ее буду. Ты согласен на это?

- Согласен ли я, - повторил Сум. - А вы думаете, это входит в его обязанности?

- Не знаю. Я имел в виду, за отдельную плату.

- Отличная идея! - воскликнул Суми. - Я как хозяин этого Вертепа хотел удостовериться, если она у вас эта плата.

- Что значит, Если?

- Вы просто не поняли. Я сказал, не Если, а:

- Есть ли!

- Хорошо, не будем лишний раз заниматься юриспруденцией.

- Так что?

- Что? Тащите всё!

- И опахала?

- Естественно.

Сум уже побежал к дверям своего Заведения, когда вспомнил, что ничего не выяснил у гостя насчет его платежеспособности. Он вернулся.

- Плохая примета, - кивнул не глядя гармонист. А Суми растерялся, не знал, что лучше сказать:

- Да? - Или, наоборот:

- Нет! - Поэтому он просто взял себя в руки и опять направил свои стопы к двери в холл.

Сотрудники, между прочим, у него были. Два парня и одна девушка. Именно она стояла за стойкой бара, а ребята занимались всем остальным. Как-то:

- Охраняли дверь, разгружали товар, вышибали пьяных, чтобы не мешали остальным отдыхать спокойно, на холодке.

Это в том смысле, что сейчас было очень жарко.

Далее, это были Оглобля, Левша и Агафья. Они побоялись идти на штурм Спасской Башни вместе с основным штурмовым отрядом. Тем более, что опоздали. А какой смысл идти в хвосте штурмовой колонны? Наград же ж уже не будет никаких.

- Кто пойдет? - спросила Агафья. И добавила: - Я не пойду.

- Почему? - спросил владелец Заведения.

- Не хочу, чтобы потом на меня валили все елки-палки.

- Я тоже не пойду, - сказал Левша.

- А ты почему? Не хочешь, чтобы на тебя валили:

- Все шишки?

- Дак, естественно, - вступил в разговор Оглобля, который сидел в проходе на кухню и курил. - Работаем без официальной лицензии, - добавил он, - вдруг это проверяющий?

- Действительно, прикинулся гармонистом, а на самом деле хочет срубить с нас бабки, - сказала Агафья. - У меня-то все равно денег нет, как, между прочим, у Левши и Оглобли. Вы будете платить, если что выйдет не так, а нас замучаете упреками.

- Честно, - сказал Сумароков, - слова никому не скажу, но к Гармонисту надо выйти. И обязательно с опахалом.

- А не понимаю, зачем? - спросил Оглобля.

- Он заплатит.

- А если нет? Скажете, что я виноват?

- Не скажу.

- Ладно, я пойду, - сказал Оглобля.

- А жарить цыплят, кто будет? - всплеснула руками Агафья. Видимо, она что-то хотела от него поиметь в ближайшее время.

- Ладно, я пойду, - сказал Левша, - я подделывал лицензию, я и отвечу.

- Ты говорил, что она лучше настоящей, - сказал Сумароков. И не дожидаясь ответа попросил Агафья выжать ему натурального морковного сока.

- Я выжму, - сказал Оглобля на кухне.

- Нет, я хочу, чтобы это сделала Агафья у меня на глазах. - И добавил, показав Оглобле указательный палец: - Ты разбавляешь.

- Дак, не водой же, - ответил Оглобля. - Коньячком французским.

- Где взял?

- Достал.

- Все равно не надо. Ты меня спаиваешь, а потом я привыкну, а коньяк может кончиться.

- У меня не кончится.

- Все равно не надо. Я и так уже не все понимаю.

- Да я сделаю, мне не трудно, - сказала Агафья, - хотя руки у меня дрожат, когда вы смотрите, как я работаю.

- Почему?

- Разбавлять привыкла, а когда вы смотрите, не знает, что и делать, - сказал Левша.

- Может, ты сам встанешь за стойку, сукин сын!

- Это вопрос? Я согласен.

- Это ответ. Бери опахало и иди на улицу.

- Действительно, Огл, иди, пожалуйста, клиент, наверно, заждался.

- Захвати сразу Цыпленка, пиво, что еще он заказал?

- Подадим ему еще коньяку, - сказал Сум. И добавил: - От заведения.

- Рюмку? - спросила Агафья.

- Маленький графинчик.

- Не дай боже у него нег денег, - сказал Оглобля. И добавил: - Может, все-таки лучше мне пойти. Если что я сразу набью ему морду.

- Да, сиди ты! - прошипела Агафья. Она явно, чего-то от него хотела.

Едва Левша вышел, как на улице началась драка.

Далее, кто это был?

- Коньяк не разбавлен? - спросил гармонист.

- Дак, нет, наверно, - ответил Левша, одетый в желто-зеленые трусы, ожерелье из красных и зеленых камней, и лавровый венок на палке. Лицо его было покрыто красно-коричнево-черным тональным кремом.

- Надо было проследить, как его наливали, - сказал гость.

- Я могу заменить.

- Ноу. Я сейчас проверю, что это.

- Как? Будете смотреть через магический кристалл?

- Есс! - и гармонист взял свой магический кристалл.

- Это разбавленный коньяк.

- Почему?

- А вы не слышали, как звучит гармонь.

- Как?

- Плачет.

- Я ничего не слышал. Рипит ит, плииз!

- Вы шамкаете по-американски?

- Дак, естественно.

- Почему?

- Это тайна. Май диэ, диэ чайльд. Моя, хотя и маленькая тайна, это если слушать на рашен.

- Ладно, ладно, не надо давить интеллектом, - сказал гармонист, - вижу, вижу не зря вы не торгуете мясом на Мясоедовской, а служите в звездочном кабаке. Вас, наверно, выгнали курса с третьего-четверного какого-нибудь Московского Университета.

- В вашем пресс-релизе очень много логических ошибок, - сказал Левша, - сейчас я не буду уточнять все. Скажу только, что мы сейчас и находимся на Мясоедовской. А мясом, между прочим, торгуют совсем в другом месте. Но вы обещали повторить песню, прошу вас, пожалуйста.

Итак:

Миленький ты мой

Возьми меня с собой!

Там, в Краю далеком

Буду тебе женой-й!

- Что?

- Как? Я между прочим, ничего не понял. Повторите, пожалуйста.

- А почему вы не сказали это по-английски?

- Вы имеете в виду, по-американски?

- А какая разница?

- Разница есть.

- Какая?

- Естественная.

- Ну, хорошо, я и сама не поняла, что прозвучало. Не смогла определить крепость этого коньяка на слух.

Итак:

Я Пиратора хочу

Злющего-презлющего!

Чтоб добрался он во мне

До самого сущего-о!

- Еще, пожалуйста.

- Итак:

Я бывала всем давала,

Чтобы был авторитет-т!

А теперь моя давала

Получила факультет-т!

- Что?

- Коньяк разбавлен.

- На сколько?

- Процентов на двадцать пять.

Левша помахал опахалом. Сделал несколько прыжков. Потом прыжков с разворотом. И только после этого, немного запыхавшись сказал:

- А я вас узнал. - Он улыбнулся.

- В том смысле, что я женщина?

- Нет.

- Девушка?

- Тоже нет.

- Тогда?..

- Не хочу быть голословным. Поэтому предлагаю вам пройти еще одну проверку на Детекторе Правды.

- Я говорю, Да. Но я могу есть Цыпленка Табака во время этой дискуссии?

- Я думал, вы его уже съели.

- Нет, я отвлеклась.

- Итак, спрошу вас прямо:

- Этот Цыпленок Табака имеет, по-вашему, что-то общее с Теориями Аристотеля, Платона, с Картинами Рафаэля, Леонардо Дв Винчи, с философскими экскурсами Вольтера - если вам это ближе - Маркиза Де Сада, и его антипода Ж. Ж. Руссо. С Дидро, наконец? Или вы думаете, что Цыплята Табака - это не Культура? Более того, ответьте просто:

- Цыплята Табака За, или Контр Культура?

- Думаю... Щас прожую немного, чтобы совсем не подавиться, и отвечу. Отвечу так:

- Мы же ж не знаем толком, что такое Теория Аристотеля, Маркиза Де Сада, или Вольтера-Руссо.

- Вы хотите сказать, что мы не знает, что такое Культура?

- Да, очень верно подмечено. Поэтому. Поэтому Цыпленок Табака, как Предмет, Сочинение, которое мы может оценить в первоисточнике, дает нам возможность понять, что же ж такое был Аристотель, Платон, Микеланджело и другие официальные лица.

- Если я вам правильно понял, Цыпленок Табака - это:

- Авангард.

- Да. Это Картина:

- О Картине.

- Можно ли сказать, что Цыпленок Табака - это Культура, все-таки?

- Более того:

- Только это и есть Культура. Именно потому, что это Первоисточник. Все остальное - это:

- Уже:

- Потухший Костер.

- Последнее уточнение. Это и есть тот Магический Кристалл, который многие, да можно сказать, что все, так долго искали?

- Без сомнения. Но не надо рассказывать об этом буквально всем. Почему? Будут поднимать Цыпленка и смотреть через него на Солнце или на Луну. Многие могут не понять, я хочу сказать, что смотреть надо, да, но:

- Духовным зрением, - разумеется.

- Значит, эпиграф к последней Теории Ломонофоффе-Державина:

- И сквозь Магический Кристалл, я даль Свободы различал, - это не способ узнать будущее, глядя через поднятого надо головой жареного Цыпленка Табака, а просто:

- Я за обедом узнаю, что будет на моем веку?

- Дак, конечно! - Головой-то надо хотя бы иногда думать, прежде чем садиться за стол.

- Можно этот ваш лозунг написать?

- Естественно.

- И повесить, я имел в виду, на стене нашего дорогого кабака? Ну, хотя бы здесь на улице?

Гармонист осмотрел улицу, солнце, которое уже начало заходить за Спасскую Башню Кремля, и попросил:

- Пиво... есть?

- Только лимонад.

- Теплый?

- Холодный, холодный!

- Слава богу. Тогда так и напишите:

- С пустой головой - за стол не садись.

Глава Двадцать Третья.

- У вас здесь...

- Что, простите? Вы хотели спросить, если у нас здесь номера? Я бы охотно...

- Ну, чего, договаривайте. Трахнул бы меня порядочное количество раз?

- Дак, я и сам подумал, что вы будете не против.

- Я пока не знаю. Более того:

- Вы уверены, что я женщина?

- Но, кажется, вы сами сказали, что... По крайней мере, достаточно прозрачно об этом намекнули. Я вам поверил.

- Я даю только тем, кого люблю.

- Ай лав...

- Не торопитесь произносить это заклинание. Вы уверены для этого, что я не мужчина, а женщина?

Левша замялся.

- Спойте мне еще одну песню, и я уж тогда решу точно.

Гармонист уже взял в руки гармонь, когда Левша спросил:

- Что вы хотели спросить тогда, если не думали даже назначить мне место встречи?

- Я хотела спросить, точнее, попросить, чтобы мне подали воду с лимоном.

- Для рук?

- Для рук, разумеется.

- Почему не попросили?

- Я думала, это делается:

- По умолчанию.

- Так-то так, но, я думаю, язык бы у вас не отвалился.

- Вы правы. Получите сверх положенных пяти процентов еще пять.

- Спасибо. Я пойду, схожу за водой с лимоном.

- Сначала, я спою.

- Вы залапаете гармонь цыплячьими руками.

- Уже.

- Может быть, хотите прополоскать чем-нибудь рот?

- Я люблю послевкусие.

- Это входит в расчет?

- Только по обоюдному согласию. Но обычно никто не отказывается.

Не для меня весна придет,

Не для меня Дон разольётся.

О, сердце жалобно забьется

С восторгом чувств не для меня.

Не для меня Луна взойдет,

В лесу тропинки освещая,

А соловей весну, встречая,

Он будет петь не для меня.

Далее, появляется в небе шар, точнее дирижабль. Он спускается низко, низко. Почти садится на крышу:

- Сарая, - как выразился один из его пассажиров. А именно, Ломоносов. Сопровождающие его лица - это:

- Шаргородская, Парашка Брюс, Алехан Орлов.

Ребята спустились на крышу, потом Алекан Орлов крикнул, не оборачиваясь в сторону зависшего над кабаком Дирижабля:

- Мне нужна лестница, чтобы спуститься на землю.

- А так спрыгнуть нельзя? - спросила, высунувшись из приоткрытой двери женщина Ломонофоффе.

- Как так? Я не кенгуру.

- Я думала, ты все можешь. - И Алехан, не выдержав этого аргумента, прыгнул. Напрасно его женщина, а именно Графиня Брюс, кричала:

- Не надо, я подам тебе раздвижную лестницу, - он ничего не мог уже поделать, ибо находился в безвозвратном полете.

- Ай, с...! - воскликнул Орлов, имея в виду ту, которая его на это спровоцировала. Он попытался подняться, но одна нога не пошла вслед за мощным телом. Она волочилась, как приставучая змея. Мол:

- Не бойся лыцарь, я своя. - Акцент есть, но не полный, так как и нога была ранена только на половину.

- Нет! - орал Орлов, - или иди, как положено, или отрублю ко всем чертям. - И вынул шпагу. Нога, как будто испугалась, и уже не ползла, а как будто подпрыгивала, оправдываясь, что не успевает за своим:

- Лыцарем. - Че ты к ней бежишь? Еще наплачешься!

Но Орлов уже не мог остановится. И не потому, что понял:

- Это кабак, и здесь можно заказать Цыплят Табака, и наесться, наконец, до обжорства, а увидел перед собой практически Царевну Лебедь.

- Я лав... - пытался он произнести уже на ходу. - И Левша понял его намерения.

- Ладно, не даст потрахаться, но ведь и чаевых можно лишиться. - Действительно, Алехан был не тем человеком, который дает на чай.

И он зацепил уже почти добравшегося до гармониста Орлова. Можно только удивляться, что в гармонисте он смог рассмотреть прекрасную Царевну Лебедь. Как?

На такие вопросы Алехан, как, впрочем, и его брат, Григорий Орлов, всегда отвечал:

- Красоту надо чувствовать. - И добавлял: - Даже если у Графини мужеподобное лицо, а на голове зеленая шляпа.

- Отвали, баланда, - сказал разгоряченный чувствами к гармонисту Алехан, и толкнул Левшу в сторону. Парень перевернул лавку, на которой сидела Царевна Лебедь. И... И она тоже упала, но так как была в штанах, то ничего особенно привлекательного никто не увидел. Даже с зависшего над кабаком Дирижабля.

- Мне кажется, я уже где-то недавно видела это падение, - сказала Брюс. И от удивления едва не выпала из Дирижабля в приоткрытую дверцу. - Да нет, не может быть. Послушайте, эй вы там, это же... - К ней подошла Шаргородская.

- Кто? - спросила она. Парашка Брюс хотела сказать, что это Пират Рицца, но не решилась. Засмеют. Ибо. Ибо Пират Рицца погибла то ли в Поселении от непосильной работы, то утонула в море, пытаясь реквизировать, награбленные каперами Клокачевым и Ушаковым турецкие драгоценности. То ли, вообще, сами турки продали ее в гарем Мохаммеду Третьему. И уже затрахали ее до смерти.

- Кажется, я обозналась, - ответила Шарик, - но все равно эта девушка знатного рода.

- Девушка? - удивилась Брюс.

- А что, мальчик?

- Нет, я сама сначала думала, что это девочка. Теперь сомневаюсь. Очень сильно сомневаюсь. Но, ты права, эта тварь знатного рода, ибо где она еще могла так научиться падать, если не при Императорском Дворе Софии.

Про себя они решили, что это:

- Президентша Дашка.

- Академик, - хотела сказать Брюс. Нет, так и хотела сказать без всяких приставок и званий. Ибо. Ибо кроме как:

- Недоделанный, недоученный, переученный, - все равно бы у нее не повернулся язык сказать.

Шаргородская ничем особенным не отличалась от Брюс. Может быть, только ноги были по тоньше, шея по длиньше, хотя зады у обеих дам были на удивление одинаковыми. И вообще, из всех соперничающих между собой на этом фронте фигур только попа Баронессы Катиньки фон Карр не имела ярко выраженного зигзага в области талии. Некоторые злые языки, такие, как Шаргородская и Брюс говорили про нее:

- Что голова - что жопа. - Но многим это нравилось. И вряд ли по контрасту с другими личностями. Более того, сама Катинька фон Карр не стеснялась своих отсутствующих пропорций, а стеснялась, вы не поверите, своих длинных грудей. Некоторые говорили, что они достигают в вытянутом состоянии длины пятьдесят сантиметров. Больше даже, чем Египетский Локоть, которым измеряли Ноев Ковчег, прежде чем запустить его в плаванье в другие миры. Думаю, действительно, это преувеличение, но тридцать сантиметров было. Конечно, нельзя думать, что они всегда стояли перед ней, как фонари перед Славянским Базаром. И без лифчика, естественно висели, как две головы Медузы Горгоны. Говорят, она дралась на балу в резиденции английского посланника. А дамы, как известно, в кулачных боях выступают всегда голыми до пояса. Ну, чтобы публика проявляла к ним интерес. Так она сначала стеснялась, что груди болтаются, как вторые руки, а потом и сама додумалась воспользоваться ими, как руками. Одну даму не просто избила грудями, а буквально отправила в нокаут. Скорее всего не только за выдающийся интеллект, но и за эти длинные груди Петр Третий, не смотря на все мольбы Лизы Воронцовой, не мог не любить и одновременно с большелапой Лизой, и длинногрудую Катиньку фон Карр. И бывало он так волновался перед ней, что не мог произнести ничего, кроме:

- Их либе дих. - А она:

- Ай эм, ай эм.

- Их либе дих и ай эм, - это все, на что они были способны говорить во время секса. Даже если он длился несколько часов.

Вот так, никаких разговоров о Дидро, Вольтере, Руссо, даже Маркизе Де Саде - всё было и так ясно. Правда, иногда Петр просил ее, а так же и Лизу:

- Поработать по книге. - Но это имелась в виду япона мать. Камасутра. И Катя, как и Лиза научилась трахаться не из ума, как все, а по книге, ничего от себя не добавляя. Приходилось слегка приподниматься иногда, чтобы перевернуть страницу. Не додумались еще тогда, как на фортепьянах иметь специального человека для переворачивания страниц. Но не это ведь главное. Важно, что поняли:

- Работать с листа - это ново, хорошо, и разрабатывает новые представления о жизни.

Далее, драка между Алеханом Орловым и Левшой, а потом и всеми остальными. Кто гармонист?

Левша попросил Царевну Лебедь пересесть за другой стол.

- Так как я сейчас применю эту лавку в качестве орудия убийства. Это моя палица, - добавил он.

- Где я сяду? - спросил Гармонист. - Здесь же ж больше нет столов. Только одни этот длинный. Это, что, пивная? Рекомендую, поставить больше четырехместных столов. Это будет разумно. И знаете почему? Долго ломать все-то придется.

- Хорошо, - ответил Левша, - я скоро принесу вам персональный маленький столик и отличное мягкое кресло. А пока что прошу вас присесть.

- Насколько низко?

- Как можно ниже. - И он так раскрутил шестиметровую лавку над головой, что сверху, с Дирижабля подумали:

- Может взлететь.

- Дак, и не удивительно.

- Он очень сильный, - подтвердила Брюс, присаживаясь, как на концерте:

- По удобней, - правда прямо на полу Дирижабля. И свесила ножки вниз.

- Если бы это было в воде, - сказала Шарик, видя, что Ломик подложил под попу Графине Брюс мягкий пушистый коврик, - вам бы могли откусить ноги.

- Кто?

- Дак, акулы, естественно.

- Не расстраивайся дорогая, - сказал Академик, я и тебе сейчас постелю. Наслаждайтесь зрелищем.

- Во-первых, сначала надо было предложить мне, - сказала Графиня Шаргородская. - Во-вторых, там больше нет места. Мне, мэй би, сесть ей на голову? Ты мне это предлагаешь?

Тут они увидели, что Левша промахнулся по Орлову, и сбил сразу несколько стоек, поддерживающих легкую крышу, защищающую гостей кабака от излишних ласк солнца.

- Ну вот, - сказала Шарик, - теперь я уже ничего не увижу. Все погребены под обломками этого летнего парусника.

- Я Академик, мне приходится всегда думать, - сказал Ломонофоффе, - прежде чем приступать к реализации своего проекта.

- Мы их будем спасать? - спросила Графиня Брюс. И добавила: - Кажется, я потеряла своего Орлова. Может разыграем этого?

-- Какого? - удивилась Шарик. - Академика? Ни за что! Итс май мэн. Впрочем, изволь, но только по курсу один к двенадцати.

- Ты что ставишь? Рубин? Я изумруд.

- Большой?

- Во! - И Брюс показала знак Окей, кольцо, образованное соединением большого и указательного пальцев.

- У меня такой же. Я согласна, - сказала Шаргородская. - Но ты должна поставить двенадцать таких бриллиантов.

- Рубинов?

- Почему рубинов? У меня изумруды. Мы с тобой договорились, что у меня будут изумруды, а у тебя рубины. Или ты собирала и мои изумруды?

- Дак, нет, конечно. Наверное, я просто запуталась. Точнее, ты, скорее всего запуталась. Ты вообще, как их различаешь? По размеру или по цвету.

- По цвету, естественно.

- Как ты можешь различать их по цвету, если ты дальтоничка? Скажи Ломик, у нее ведь есть дальтонизм?

Академик почесал лоб и сказал, что лучше:

- Я прочту вам свое новое стихотворение о примирении между двумя частями одного целого.

- Ну, посмотрим.

- Послушаем.

И дамы развернулись в обратном направлении. Так, что с земли, где произошли громадные разрушения, теперь можно было увидеть только их спины.

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва,

Как вся Российская Пустыня

И как алтарь без божества.

Дамы захлопали.

- А теперь, пожалуйста, разоблачение, - сказала Брюс.

Ломонофоффе начал раздеваться.

- Ты зачем пишешь свои творческие проекты? - спросила Шаргородская. - Чтобы побыстрее раздеться? Чтобы был повод потрахаться?

- Дак, а зачем еще? - не понял ученый поэт. - Хотя бы это, если ничего подарить не можете. Шкатулку там с рубинами да изумрудами, и так далее.

- Так выходит, мил человек, что деньги для тебя дороже нас, - недоуменно спросила и Брюс. Мы думали, что наоборот.

- Дак, я вроде и не говорил, что я думаю наоборот, чем наоборот.

- Ну, Академик, выкрутился, - радостно воскликнула Шарик. Они кинула поэту свой рубин, и тут же начала раздеваться.

- При всех? - удивился Ломоносов.

- Дак, она все равно не отстанет. Ее-то Алехан, скорее всего, погиб на земле.

- Дак, может не погиб еще окончательно, - сделал попытку спасти авторитет товарища Ломоносов.

- Ты предлагаешь прямо сейчас его спасать?

- Потом может быть поздно.

- Ничего не скажешь специалист, - сказала Брюс, - специалист по облому наслаждений. Лучше бы я съела мороженое с шоколадом и розой. Думаю, в этом кабаке его делают.

Тем не менее они начали по очереди спускаться по лестнице на крышу ресторана. Даже не тем не менее, а скорее именно поэтому.

И вот эту драку увидели из окна.

Сумароков, Оглобля и Агафья с трудом выбрались из-под завала, устроенного Левшой. Удивительно, но в этом кабаке не было заднего хода. И знаете почему? Не поверите! Было запрещено. Проверок не было, но предполагалось, что будут. И вот, чтобы стражники не бегали туда-сюда, за выбегающими то спереди, то сзади - задние входы и выходы отменили. Лучше:

- Запретили. - Вроде бы ничего страшного, но заносить продукты через перед-то неудобно. В зале гости, а тут корзины начинают таскать с рыбой, вином, да еще с чем-нибудь. Но Суми был задумчивым поэтом, и придумал заносить товар через крышу. И вот через этот люк прошли в ресторан Ломонофоффе, Шаргородская и Брюс. Алехан-то, как вы помните, был похоронен под обвалившейся крышей летнего кафе.

- Никого, - сказала Брюс. - Спускайтесь.

- Цыплята-табака есть? - спросила Шар. - Ты меня слышишь, Брю?

- Ты хоть бы спустилась сначала, прежде чем болтать. - А спускались они, как на корабле по веревочной лестнице.

- Хочу знать сейчас.

- Есть, проверила уже.

- Много?

- Четверо не съедим.

- Ты думаешь, Орлов еще выползет?

- Он и не из таких укрытий выползал.

- Не думаю.

- Хочешь забить?

- Та не. Если только попозже.

- Дорогие мои, - уже кричал сверху Лом, - освободите проход.

Ну, начали они, как обычно жарить Цыплят Табака. Но есть не успели начать. В окне началась драка. С одной стороны стояла Агафья с колом, который она выбрала из-под обломков летнего кафе, и с ней два мэна, Оглобля и Сумароков.

На другой стороне:

- Орлов, Гармонист и... и Левша. - Со стороны можно было подумать, что ребята просто разделились трое на трое, как для игры в футбол на маленькой поляне. Нет, оказывается, Левша просто забыл за кого он должен выступать. Это Гармонист увидел, что после удара бревном, отвалившимся от поддерживаемой им крыши, Левша ничего не помнит. На всякий случай даже спросил его:

- Ты как?

И он ответил:

- Нормально, - хотя по щеке от виска у него тек ручеек крови. Ну, и ясно стало: обезумел. А такого человека, называемого в народе:

- Беркерсиером, - лучше иметь в своих рядах, чем в чужих.

Он-то сам не хотел драться, но понял:

- Не избежать. - Так лучше, как следует подготовиться, чем объяснять:

- Кого бить собираетесь, дураки?!

Своих же кровных практически братьев и сестер.

Кому объяснять, если все уже озверели? Некому.

- Вы посмотрите, что он делает! - воскликнула Брюс, и вскочила, как прыгун в высоту со своего места. Куда? На стул.

Все обернулись:

- Агафья и Оглобля уложили вдвоем Орлова и Левшу. Сумароков только оттаскивал угробленных в сторону. Гармонисту они предложили сдаться.

- Так нет, чтобы да, - ответил Гармонист.

- Что это означает? - спросила Агафья у Суми, - так да, или:

- Нет?

- Надо подумать.

- Ну, думай, а я уж, помолясь, пойду в атаку.

- Агафья, откуда у тебя такая агрессия? - спросил поэт.

- Засиделась в девках, - сказал, не подумавши Оглобля. За что тут же поплатился. Ничего особливого, но обычный в таких случаясь удар:

- По яйцам, - он получил. И в дополнение приказ Агафьи:

- Давай в атаку, мил человек.

- Ты мне не начальник, - последовал ответ. И довесок: - Твой-то ухажер сбежал. Во как. Ото всех сбежал. Думал, ему все можно. Нет! Ничего нельзя. - Разговор шел о Толстом Фреде. Ходили слухи, что однажды в лесу он поймал саму Варвару, ну, и естественно, трахнул. А что еще в лесу делать? Грибы да ягоды собирать? Дак, надоело, чай. И пришлось ему бежать вместе с Президентшей Дашкой. Говорили даже, что она Академик. Дак, естественно, Академик, если все ее считали Президентом Академии Наук. Чай Президент Академии выше Академика. Дак, естественно. Но, к сожалению, не всем понятно.

В конце концов они втроем, Агафья, Суми и Оглобля окружили беззащитного Гармониста. Ну, в том смысле, что кола, али меча со шпагой в руках у него не было. Да и зачем, если В Законе были только Кулачные Бои. Она уложила в первую очередь Сумарокова.

- Зачем ты поэта-то убила? - всплеснула руками Агафья.

- Он мозг вашей организации, - ответил Гармонист. - Таких уничтожают первыми.

Агафья размахнулась и провела удар, который в боксе применяют не часто, вопреки распространенному мнению, что дело обстоит наоборот. Это был удар сбоку в прыжке. Кросс. Простой удар прямой здесь называли Джебом, а такой крест на крест, в полете:

- Кросс. - Даже боксер с небольшим весом может таким ударом надолго выключить тяжеловеса. Ибо бьет всем своим телом. То же самое происходит и при ударах по системе:

- Япона мать, - легкие бойцы часто убивают вооруженных до зубов правофланговых одним ударом в полете. Тем же Кроссом. Но чаще всего они бьют в сердце. Этот удар был произведен в голову, в челюсть.

Гармонист упал, но, к удивлению всех, поднялся.

- Сильный мужик, - сказала Шаргородская за окном, где они сидели втроем за столом. Еще Ломоносов и Брюс, как вы помните.

- Такие удары я видел только у одного человека, - сказал Ломоносов.

- У кого? - спросила Брюс. - У Пират Риццы?

- Да.

- А я видела у совсем другого человека, - сказала Шаргородская, рассматривая хорошо прожаренное крыло цыпленка на свет, ища возможные волосы. - Нет, резюмировала она.

- Что нет, забыла? - спросила Брюс.

- Нет, помню. Но не скажу, не думаю просто, что это он.

Далее, кто все-таки это:

- Даша, София, или Эм?

Алехан Орлов пошевелил пальцем. Агафья это заметила и хотела наступить ногой ему на горло. Но Оглобля опустился на корточки, и перевел ногу Агафьи на шевелящую пальцам руку.

- Огли, - сказала Агафья, - он бы тебя не пощадил.

- Пусть умрет сам, - ответил поэт. - Не надо специально его добивать.

- Ладно. Но смотри, как бы он потом тебя не грохнул. Или ты еще не знаешь, что эти Орловы на все готовы, лишь спать вместе с Пират Риццей?

- Я не Пират Рицца, со мной он спать, я думаю, не захочет. Да тем более, он скоро умрет. И еще: я сама могу, кого хочешь трахнуть.

- Да?

- Ладно. Я это не забуду. После боя зайдешь ко мне в бар.

- Ты забываешь, что я твой начальник, а не ты мой.

- Дак, это я специально, разыгрываю перед тобой насильницу над мужчинами. Это так иногда любил мой Толстый Фред. Да и какой ты мне начальник. Просто повар.

- Шеф-повар.

- Да ведь нет никакой разницы. Ибо кроме тебя других поваров у нас нет.

- Где он теперь никто не знает, - вздохнул Огл, не желая разговаривать на больную для него тему, об отсутствии у него подчиненных. - Наверно, волки съели.

- Я еще надеюсь, что он жив. Эй, если бы он был жив! - вздохнула Агафья.

- И что бы тогда было?

- Дак, вместе, чай, тогда пошли бы на Питер.

- Предполагается такой поход? - удивился Оглобля.

- Думаю, у нас нет другого выбора. Не одни же мы пойдем. Вместе с Великой Армией Петра Третьего.

- Я узнала этого Гармониста, - сказала Графиня Брюс. - Теперь я точно поняла, кто это. Это...

- Кто? - спросил Ломоносов. - Потому что, если это все-таки Пират Рицца, я сейчас сочиню ей новое стихотворение.

- Сочинил бы лучше для меня, - сказала Шаргородская.

- Не ссорьтесь, - сказала Брюс, - это Графиня, точнее, даже Княгиня Дашкова.

- Честно? Это Дашка-мамочка публичного дома в Поселении? Ну, я имею в виду, рабыня Варвары? Ты ее имеешь в виду? - сказала Шаргородская.

- Точно.

- Где тогда ее внебрачный муж? - спросил Ломонофоффе. - Я знаю, что она бежала из Поселения с ихним палачом Толстым Фредом.

- Откуда ты можешь это знать? - спросила Шар. - Бывал в ее Доме-то? И как тебе не стыдно? Если меня тебе мало, так я нашла бы себе помощницу.

- Кого?

- Да вот хотя бы Графиню, - и она бесцеремонно потрясла Графиню Брюс за шею.

- Совсем обнаглели, - только и смогла сказать Брюс, не найдя в себе сил решительно отказаться от предложенного предложения. Ну, она так поняла, видимо. А куда деваться? Пока то да се, а Орлов-то Алехан, похоже, действительно накрылся. Тут можно задуматься, кто на самом деле пытал противников Варвары в Поселении. Может Толстый Фред, а возможно и его стряпуха, вот эта Агафья пристрастилась. Да еще как пристрастилась! Выполняет такие удары, что ясно:

- Тренировалась долго.

Между тем, Ломоносов показал пальцем в окно:

- Она провела Дэмет Оглобле. - Парень ударил, но Гармонист пригнулся и тут же провел Дэмет - удар в падении сзади по пяткам. И как будто черт вылез из-под земли и утащил Оглоблю. Парень рухнул, и не смог произнести даже обычное в таких случаях:

- Однако.

Гармонист сбросил капюшон, снял еще что-то, и теперь все зрители - Ломоносов, Брюс и Шар - ясно поняли:

- Это Даша. - Большинство даже облегченно вздохнуло. Увидеть здесь и сейчас Пират Риццу никому не хотелось. Вдруг после смерти она сильно изменилась, и не узнает их.

- А не узнав, - как предположила Шаргородская, - прикажет, хорошенько не подумав, привязать к Царь Пушке и выстрелить.

- Хотя мы и сами не знаем толком, - сказала Брюс, - за кого мы. За Эма Великолепного или за нее, за Фике нашу любимую.

- С таким именем она нас точно не узнает, - сказал Ломонофоффе. - Августа. Вы слышали когда-нибудь такие имена у женщин? Я - нет.

- Действительно, - поддержала любовника Шарик, - еще неизвестно, какого оно рода. Тем более, я имею в виду, - оглянулась на Брюс.

Агафья провела Гармонисту удар по печени, и тут же левый Хук в челюсть. В ответ получила Джеб и Апперкот с солнечное сплетение. Дамы упали в разные стороны. Да, именно дамы, ибо они уже сорвали с себя одежду. Имеется в виду, ту, что была выше пояса, и всем стало отчетливо видно, груди обеих почти как у Катиньки фон Карр. Но только не такие длинные колбаски, а настоящие коровьи окорока. По два пуда каждая. Практически стало очевидно, что бойцы дерутся в четыре руки. Каждая. Да какие руки! Как сказала Графиня Брюс:

- Тут впору не на гармони играть, а быков бить на бойне.

- Али боксом профессионально заниматься, - сказала Шар.

- Дак, они и есть профессионалки, это ясно, - сказала Брюс. И добавила: - Меня только удивляет, что эта Груша, Президентша успевает ворочать свой жопой.

- А меня удивляет, - сказал Ломоносов, - как ей удается наносить такие сильные удары с такими узкими плечами.

Дамы встали и продолжили избивать друг друга. Наконец, Даша упала, и больше не вставала.

- Конец спектакля, - сказал Ломоносов, - сейчас она ее добьет.

- Кто кого?

- А там есть еще кто-то?

- Есть! Смотри! Орлов поднялся.

Алехан, шатаясь подошел к Агафье, и тронул ее за плечо. Дама обернулась, ахнула, но тут же провела левый боковой. Провела в том смысле, что это она думала, что уже провела, но Орлов уклонился, как будто только и ждал именно этого удара. И, прежде чем опять упасть, успел провести не один, два удара. После его двойки, закончившейся апперкотом в челюсть, Агафья поднялась в воздух, и, долетев до своей противницы, упала на нее крест на крест.

- Красиво, - сказал Ломоносов. - Я имею в виду, красиво лежат.

Все обратили внимание, что Алехан Орлов смог сделать пять шагов, прежде чем упасть.

- Ясно, что он хочет упасть на них, - сказала Шаргородская.

- Дак, естественно, - согласилась Брюс.

И он упал на них.

- Думаю, им тяжело дышать, - сказала Шар.

- Поможем, что ли? - спросила Брю.

- Давай.

- Я тоже с вами пойду, - сказал Ломонофоффе.

Глава Двадцать Четвертая

Через три дня все пошли на штурм Спасской Башни Кремля.

- Зачем, я не понимаю? - сказал Ломоносов.

- Надо выбить их, - сказала Даша.

Все более-менее очухались. Только Алехан Орлов оказался действительно потерпевшим. Агафья сломала ему что-то внутри.

- Мы не можем оставлять за собой не зачищенные тылы, - сказала Агафья. - Их надо выбить.

- Так кого? я не понял, - спросил Ломоносов. - Петра? Али Пират Риццу Августу все-таки.

- Я думаю, мы воюем в армии Петра Третьего, - сказала Агафья.

- Дак, естественно, - сказал Оглобля. Но Сумароков сказал, что он:

- В общем-то любит Софию.

- Послушай, начальник, - сказала Агафья, - не люблю, а:

- Любил!

- А она разве умерла? - спросил Сумароков.

- А ты не знал?

- Знал, но теперь уже как Сократ сомневаюсь, что я что-то знал.

Из Спасской Башни Кремля вышла колонна бойцов и выстроилась в виде Кремлевской Стены. Почему? Ну, некоторым так показалось. Видимо, из-за треугольных шапок воинов. Все были без оружия.

- Видимо, кто-то с кем-то уже успел договориться, - сказал Ломонофоффе.

- Я не понимаю, почему мы не участвуем в переговорах, - сказал Гармонист, оказавшийся, как уже было сказано Дашей, бывшей партнершей Пират Риццы Софии по любовным приключениями. Да и дракам тоже.

- Это вы у кого спрашиваете? - спросил Сумароков. И добавил: - Это мы у вас должны спросить.

- Кстати, - сказал Ломоносов, - кто у нас главный?

- В нашей группе вы имеете в виду? - спросила Даша. - Я. - И добавила: - Я не навязываюсь, но думаю, никто не будет против этого предложения. Но в принципе, у нас, как в Академии:

- Демократия.

- Это как? - спросила Шаргородская.

- Кто хочет дает, а кто хочет берет, - ответила за Дашу Графиня Брюс.

- Я... - простонал Алехан Орлов с носилок.

- Что, любимый? - кинулась к нему Графиня Брюс.

- Что он говорит? - спросила Агафья. Она, как человек, сильный в рукопашном бою, тоже в общем-то претендовала на лидерство в этой атаке. Ибо. Ибо, кто такой начальник, который не только командует, но и ведет за собой в бой. Свою группировку, имеется в виду. Он буквально выполняет ту же роль, что и главные герои греческих отрядов при штурме Трои. А именно:

- Рубит направо и налево, не обращая внимания на тылы. Которые и прикрывают члены его бригады.

Начали спорить. Ломонофоффе долго слушал, наконец поднял руку:

- Прошу слова, - сказал он, когда Шаргородская спросила, чего он хочет.

- Дак, я буду главным, - сказал ученый поэт.

Народ безмолвствовал.

- Это все, что ты хотел сказать? - нерешительно решила уточнить Шар.

- Дак, естественно.

- Я не против, - сказала Агафья. - Вот и Алехан перед смертью просил за него, - кухарка пыточной камеры кивнула на Ломоносова.

- Итак, - подытожил поэт, - я прочту войскам ободряющее напутствие. - Написал - не поверите - только что. К случаю.

Все вроде уже успокоились, согласились на командование Ломоносова, когда вдруг услышали неожиданный голос:

- Так бы и я мог!

- В каком смысле? - одернула его Брюс.

- Я тоже сочинил поэму на начало сражения с засевшим в Кремле противником.

- И?

- Предлагаю соревнование. Каждый прочтет по коротенькому отрывку - минут на сорок - и тогда мы решим, кто прав.

- Но, Суми, - пыталась урезонить поэта Агафья, - ты же слабо дерешься. А главный - это ведь наша торпеда, запущенная в ворота Кремля. Ты должен будешь сам всех перебить, мы будем только твоими охранниками.

- Я готов.

- У него культ личности, - сказал Ломоносов. И добавил, видя, что народ безмолвствует: - Впрочем, как хотите:

- Я готов. - И он прочитал:

Пред испанкой благородной

Двое рыцарей стоят,

Оба смело и свободно

В очи прямо ей глядят.

Блещут оба красотою,

Оба сердцем горячи,

Оба мощною рукою

Оперлися на мечи.

Жизни им она дороже

И, как слава, им мила;

Но один ей мил - кого же

Дева сердцем избрала?

- Кто, реши, любим тобою? -

Оба деве говорят

И с надеждой молодою

В очи прямо ей глядят.

Сумароков смиренно встал перед народом:

Несчастия, страстей и немощей сыны,

Мы все на страшный гроб родясь осуждены.

Всечасно бренных уж готово разрушенье;

Наш век - неверный день, всечасное волненье.

Когда, холодной тьмой объемля грозно нас,

Завесу вечности колеблет смертный час,

Ужасно чувствовать слезы последней муку -

И с миром начинать безвестную разлуку!

Тогда, беседуя с отвязанной душой,

О, вера, ты стоишь у двери гробовой,

Ты ночь могильную ей тихо освещаешь,

И ободренную с надеждой отпускаешь...

Но, други! Пережить ужаснее друзей!

Лишь вера в тишине отрадою своей

Живит унывший дух и сердца ожиданье.

- Настанет! - говорит, - назначено свиданье!

Начались споры, кто придумал лучший отрывок к наступленью. Некоторые были за Сумарокова, другие против.

Алехан, например, со своего одра простонал:

- Это не ода:

- К наступлению, - а какой-то посмертный марш.

- Зато он готовит нас к неизбежному, - ответил Левша. И его поддержал Оглобля. Да и Агафья, можно сказать, обрадовалась, что не она одна думает о смерти.

- Мы не на бальные танцы собрались, - сказала она, очевидно, имея в виду, рассказ Ломонофоффе о двух счастливых избранниках.

- Вы не поняли, - обратился к ней опять Алехан Орлов со своего одра: - Академик Ломонофоффе имел в виду, что Пират Рицца никого не обидит. Не будет выбирать.

- А как же тогда? - не поняли даже Шаргородская и Брюс. - Вместе, что ли, пойдут?

- Дак, естественно, - устало простонал раненый Алехан.

- В принципе, я бы тоже так сделала, - сказала Агафья. - Ради победы можно наградить и двоих.

Кто-то пытался ей объяснить, что не в простой награде дело, что придется обязательно и сексом с обоими заниматься. Но Агафья отмахнулась. Что она имела в виду - непонятно:

- То ли, да, согласна и на это ради победы, то ли, наоборот:

- Не может быть!

Решить, кто написал лучше не могли. Некоторые были за великолепное изображение испанской инфанты, другие за лукавых рыцарей, ну, а третьи за хорошую смерть. Вероятно, имелась в виду смерть в этом уже бою у Кремлевской Башни. Хотели даже дать Сумарокову командование отдельной бригадой смертников, чтобы сразу же первыми они врубились в ряды защитников Спасской Башни, ну, и естественно, погибли там, как герои. Зато другие, возможно, в результате этой дерзкой операции, прорвались бы наверх.

Где Толстый Фред?

Неожиданно на площадь выехали три богатыря. Никто даже не мог предположить, кто бы это мог быть. Средний был в черном плаще, правый в красном, а левый в золотом.

- Илья Муромец! - ахнул Левша. А Оглобля его поддержал:

- Однозначно!

- Больше некому, - поддержала друзей Агафья. Но более прогрессивно настроенный Ломонофоффе, высказал предположение, что это немцы.

- Почему?! - одновременно спросили его обе дамы, Шаргородская и Брюс.

Ломоносова поддержала Даша:

- У них плащи - если вместе их соединить - это цвета немецкого флага. - Тут это очевидное сходство увидели и все остальные. Только Алехан со своего одра простонал:

- Не может быть.

Ибо:

- На нас обычно нападают поляки.

- Да, действительно, -- сказал Сумароков, - зачем немцам поддерживать Петра Третьего в его, может быть, и благородных намерениях?

- Так он немец! - сказал Левша. А Оглобля добавил:

- Чего здесь непонятного?

- Здесь все немцы, - может быть даже безрадостно резюмировала Даша.

Однако, когда рыцари подъехали, и один из них - средний, в черном плаще - еще не слезая с коня, крикнул:

- Цыплята Табака есть?! - И не дожидаясь ответа, добавил:

- Цыплят, значится, а потом в атаку, - стало ясно:

- Это сама Августа. - Немецкая Принцесса. - Ибо такого приятного русскому уху и слуху акцента не было больше ни у кого.

Все всё поняли, окромя Алехана, который прохрипел со своего обычного места:

- Дак, я думал мы идем против Пират Риццы, с Петром Третьем нашим воинственным.

- Не обращайте внимания, дорогая, - сказала Даша, придерживая Черного Всадника, и помогая ему не упасть с коня во время посадки. Почему посадки? А так оно и вышло, ибо Черный Всадник - можно сказать - перебрался прямо с корабля прямо на бал. А именно:

- С шеи своего коня на шею Президенту Академии Наук Княгине Даше. - Но она хотя и ошалела немного, но без криков негодования, а наоборот, с приличествующим случаю уважением отнесла свою бывшую подругу - она уже была уверена в этом - прямо в обеденный зал, который, впрочем, был здесь совмещен с баром. Пронесла, не обращая внимания на валявшиеся тут и там обломки летнего кафе.

Черный Рыцарь только спросил:

- Дак, у вас здесь, что ли, татарское нашествие было?

- Да.

- Где они теперь?

- Дак, мы и есть татары.

- Да? Ну ничего страшного. Русские это и есть, собственно, татары. - И добавила: - Хотя и претендуют быть турками.

- Кем? - переспросила Даша уже в зале за столом. Все привалили сюда же. Агафья сразу встала за стойку, а Оглобля включил плиты на кухне. В том смысле, что разжег, конечно, затопил. Но ведь не обязательно пояснять все буквально. Например, люди часто говорят:

- Ну, я пошел, - а на самом деле поехал. И наоборот, говорит:

- Поехали, - а это означает начало ограбления. Или еще что-нибудь почище, может человек просто во сне на Марс отправляется.

Сообщение Пират Риццы о татарах и турках почему-то встревожило Дашу. Она извинилась перед все еще находящимся в шлеме Черным Рыцарем, и попросила разрешения отойти:

- На минутку. - И да:

- Вам с чем цыплят? С розмарином и чесноком, или по-грузински, с аджикой?

- Дак, по-восточному, с куркумой, кориандром и перцем Чили.

Даша почесала голову средним пальцем левой руки. Ибо. Ибо по этому заказу не смогла сразу определить принадлежность хозяйки этого заказа к какой-то подходящей национальности. Именно поэтому она, собственно, и решила отойти посоветоваться с Ломонофоффе.

- Окей. А нам пока со льдом что-нибудь сказал Черный Рыцарь.

Ломоносов предложил Даше предложить гостям размять кости после долгой дороги.

- Зачем?

- Так мы поймем, кто они. И вообще, я думаю...

- Кто? - спросила Даша.

- Пока не скажу.

- Хватит прибедняться, Академик, - напомнила Даша Ломонофоффе об их профессиональных взаимоотношениях, - говори.

- Окей. Думаю, это татары. Подожди, подожди, - заторопился Лом, видя, что Президентша намерена возразить, - али даже:

- Турки.

- Тихо, тихо, - Даша прижала палец к губам. Его, разумеется.

Тем не менее, не смотря, то есть на эту фамильярность, Ломонофоффе возмутился, и сказал, что Даша опять хочет присвоить себе открытие сделанное им, а не ей собственноручно.

- Знаешь, что, Академик, ладно, ты уверен в свой ошибочной, может быть, точке зрения?

- Уверен.

- Забьем?

- Давай.

- По сколько?

- По пятьдесят

- Да ты что, Ломик, со мной по полсотни?

- А по сколько же?

- По тысяче.

- По куску? Идет!

- Ты сначала покажи, есть она у тебя, эта тысяча. А то, может, ты со мной просто так собираешься катать?

- Нет, если вы так со мной, так недоверчиво разговариваете, то я предлагаю решить наш спор полюбовно.

- А именно? Я имею в виду, сколько раундов?

- Дак, до полной победы, естественно.

- До нокаута.

- Дак...

- Давай.

- Что?

- Давай, давай, раздевайся!

- До гола!

- Не совсем. До пояса.

Они вышли из ресторана, и разделись, если так можно сказать, на заднем дворе.

- Ты деньги приготовила? - спросил Лом, прежде чем начать.

- Зачем?

- На таблетки.

- А ты?

- Мне не надо, я выиграю.

- Может быть. Но только в качестве инвалида. Кстати, я не спросила:

- Тебе чего сломать? Ногу, руку или нос? Чем ты обычно не думаешь? Я ведь не собираюсь лишать тебя звания Академика.

- Обычно? - переспросил Академик и задумался. Может быть, в первый раз за последние две недели.

- Это был отвлекающий маневр, - сказала Даша и провела Джеб, чтобы заставить Ломонофоффе потерять контроль над собой.

- Теперь моя очередь, - сказал Академик, и несколько раз рассек руками воздух, как будто был сам Япона Мать.

- Ты не попал, - сказала Даша

- Мне это и не нужно было. Это были разминочно-запугивающие удары. Так моложено в Японе Матери.

- Не обманывай себя, Миша. Ты просто растерялся после моего Джеба, и теперь пытаешься успокоиться. Не получится.

- Почему?

- Потому, - сказала Президент Академии Наук, и нанесла Лому еще один Джеб.

- Я все равно не буду начинать тебя бить, пока не успокоюсь. И знаешь почему? Я хочу, чтобы тебе было очень больно.

- А так?

- А так может быть не очень.

- Не выйдет. И знаешь почему? Ты растерялся не от моего Джеба, а потому что увидел меня голой. И, - слушай дальше, - моя красота тебя поразила в самое сердце. Я бы даже вышла за тебя замуж, если бы ты меня попросил об этом.

- Я попрошу.

- Нет.

- Почему?

- Я Княгиня, а ты нет. А тем, кто нет, запрещено просить выйти замуж, а в данном случае, жениться на Княгине.

- Мы сбежим.

- Куда?

- В Боливию.

- В Боливии хорошо, там в каждом доме лежат на продолговатой тарелке листья коки.

- Зачем? нюхать?

- Нюхать противно, лучше жевать.

- Бежим?

- Куда?

- Туда.

- Уточни, пожалуйста, а то я так и не понял точно.

- Точно? Ну, на те точно! - и она уклонившись от Кросса парня, упала на пол. Только на долю секунды он успел подумать, что дама специально легла под него. Только на долю секунды, потому что в следующие полсекунды ему понадобились для другого дела:

- Для осознания того, как это могло случиться, что он пропустил под свои пятки Черта. Да, это был именно он:

- Дэмет.

Затылок Академика отключил свет. Ненадолго. Но этого времени даме хватило, чтобы одеться, войти, даже не умывшись, в обеденный зал, который, как уже говорилось, был здесь совмещен с баром - да в принципе сейчас везде так, даже в Астории - и сказать иностранцам, чтобы они сняли маски.

- Хотя бы за столом, я думаю, это должно быть сделано. - Более того, она успела, сказать:

- Вы турки, я это сразу поняла, - и тем самым уже успела присвоить себе только что сделанное Ломонофоффе открытие, что прибывшие это не немцы, а как минимум татары, а скорее всего:

- Турки.

И ее удивило даже не то, что речь ее была сделана наполовину впустую, так как иностранцы уже сняли свои шлемы, и радостно хрюкали над цыплятами, а...

- Это кто? - спросила Даша, показывая на гостей сразу тремя пальцами, по-английски. Это лучше, т.к. в случае чего всегда есть возможность убрать нижний, не имеющий имени, а следовательно и права здесь находиться, палец, указательный вытянуть вперед, лучше даже вообще приставить его к носу или к виску обвиняемого. Большой медленно оттянуть до упора. И сказать:

- Бах! - Можно не сомневаться, что клиент готов. - Если не упал уже замертво, то по крайней мере, заплатит столько, сколько ему будет сказано.

По-английски, можно и изменить своим правилам. Изменить, практически ничего не меняя. Опять же убрать безымянный палец, а указательный и большой не оттягивать, как можно дальше, как это делается при выстреле, а наоборот:

- Соединить их вместе, в колечко. - Мол, окей, окей, я вижу ваш, направленный мне прямо в сердце большой пистолет. Я понимаю, что он заряжен, поэтому... Поэтому сегодня вы можете не платить вообще. Даже за битую посуду.

И, разумеется, третий вариант:

- Это шпион, он просит сразу не отрубать ему голову.

- Мол, это случайность, я тоже русский. - И вы тогда используете все три пальца. Это именно тот случай, когда нужны все три богатыря. Тем более, что их-то было трое.

Указательный и безымянный раздвигаются, как можно дальше. Примерно, как глаз Спящей Красавицы, и следующий затем крик:

- Ай! Не он! - И затем полное резюме:

- Пошель на фиг не видаль? - И пушка выдвигается вперед.

Пальцы мадам остались в задумчивой нерешительными. Плагиат ее подвел. Это были русские.

Ребята более-менее наелись и теперь сказали беззаботно:

- Мы просто так не сдадимся.

- Почему? - спросил Оглобля из окна кухни. - Я поджарю вас не больно.

- Это воры, - сказал, входя, пошатываясь в зал Ломонофоффе, - Я немного ошибся. Но...

- Никаких но, - ответила Даша, - вымойте ему ноги и отведите в опочивальню.

- В вашу? - спросила Агафья за стойки.

- Та не, в свою.

Левша и Оглобля нервно потянулись. Даже Сумароков сделал недовольный вид. Но Даша всех заверила, что:

- И вам скучно не будет.

- А что нам делать? - спросил Левша.

- Они не знают, что им делать! - послышался голос. Это был. Это был, как ни странно Алехан Орлов. Он на карачках подполз к одному из чужестранцев, и вцепился в его сапог, как огромный мастиф. Зубами, естественно.

И да:

- Здесь почему-то написано про средний палец, как про безымянный. Думаю, автор, сначала смотрел на свои три пальца в немецкой конфигурации:

- Указательный, средний, безымянный, - а потом записал по-английски, забыв, что надо было сделать сдвиг на одну единицу, как это обычно и делается согласно Шифру Цезаря. Страшного ничего не, но дешифровальщик долго будет мучиться, пытаясь слелать:

- Фиг, - из немецкой тройки.

Разве только предположить, что дешифровальщики имели большую ловкость рук. Как циркачи. Тогда действительно, все правильно написано. Ибо это есть просто:

- Ловкость рук - и никакого мошенства.

Как ни странно, ребята испугались, озверевшего Алехана Орлова, и сказали, что во всем признаются без дальнейших пыток.

- Пытки проводятся не для признаний, - сказала Агафья из-за стойки.

- А зачем? - спросил один из троих.

- Для подтверждения правдивости признания. Сыворотка Лжи - называется.

- Почему лжи, а не, наоборот?

- Вы имеете в виду, Правды? Просто я отрыла новую реакцию, - сказала Даша. - Препарат впитывает в себя всю ложь, а правда всплывает наружу.

- Отличная идея, как только вы до этого додумались, - высказался один из троих, как уже стало ясно, разбойников. И добавил, сделав предварительно отрыжку животом:

- Тогда мы ничего не будем говорить.

- Действительно, нет никакого смысла, - добавил второй.

- Я присоединяюсь к своим товарищам, - сказал третий. Он был в желтом плаще.

- Хорошо, говорите, - сказала Даша.

- Вы, кажется, нас не поняли, - сказал Черный Плащ, - мы ничего говорить не будем, пока вы не сделаете нам достойного предложения.

- Давайте я их поджарю, - сказал Оглобля.

- Зачем? - не понял кто-то.

- Думаю, они передумают, пока доходят до готовности.

- Хорошо, ребята, - сказала Даша, обращаясь к пленным, - я дам вам шанс.

- Пусть запомнят, - сказала Шаргородская, что шанс этот будет один.

- И никаких сносок, - добавила Брюс.

- Что? - переспросил красный плащ, - какая еще сноска? - И хлопнул себя кулаком по лбу: - Ах, сноска! Нам очень часто бывает нужна сноска. Думаю, пусть она останется.

- Я согласна, - сказала Даша. - Как Президент, я думаю, что имею на это право.

- Естественно, - сказал Алехан, и с трудом поднявшись с пола, и плюхаясь в кресло между красным и желтым плащом, добавил: - Пока нет Пират Риццы, али Петрушки, вы наша королева.

Брюс, Шаргородская и еще некоторые хотели внести свои сноски в это допущение, но побоялись сами запутаться в своих же конструктивных предложениях.

- Теперь рассказывайте, - сказал Левша. Почему Левша? Он за все время разговора молчал, то, похоже, только он еще помнил, как его продолжить. Даже сами Черный, Красный и Желтый Плащи спросили:

- Что, простите?

- Дак, естественно, говорите теперь, - продолжил он допрос, - откуда у вас эти плащи цветов немецкого флага?

- Ах это, - почти засмеялся Черный плащ. - Без проблем, сейчас все скажем. - И добавил, обратившись к Красному плащу: - Давай ты, Адмирал флота Ушаков, начни.

- Мы взяли в плен в морском сражении турка Гасана, его помощника Хромого Абдулу, да еще какого-то молодчика, имеющего себя Графом.

- Они нам рассказали, - продолжил второй, Желтый плащ, по имени Прошка Курносов, что взяли в плен троих немцев, которые умоляли не топить и не убивать их, так они, де мол, чистокровные русские Князья.

- А сразу было видно, - теперь уже заговорил третий, Черный плащ, - морды чисто немецкие, бюргера натуральные. - Его звали, естественно:

- Полковник Клокачев, капитан Пираторского Флота, а конкретно Европы, давно уже в виду отсутствия капитального ремонта, переименованной в Опу.

- Наверное, Канцлер Бестужев, Генеральный прокурор Вяземский, да Гетман Разумовский, - сказала Графиня Брюс, а Княгиня Шаргородская ее на этот раз поддержала.

- Где они? - выдохнула Даша.

- Дак, в лесу, - сказал Черный плащ, капитан Опы Клокачев.

- Посадили в яму, да прикрыли ветками, - сказал Федор Ушаков.

- Будем думать, что их еще не нашли дикие звери, - резюмировал корабельный инженер Прошка Курносов.

Глава Двадцать Пятая

- Будем голосовать, или поддадимся вашему решению? - спросил Сумароков Дашу.

- Давайте лучше проголосуем, - ответила Даша.

Дело в том, что теперь решался вопрос:

- Или идти завтра же на штурм Спасской Башни, и прилегающего к ней самого Кремля, или, как сказала Агафья:

- Отобрать у диких зверей Князюшек-то, да самим и пытать их по-человечески. А уж потом пойдем на штурм-то.

- Что делать с народом, жаждущим разрушений? - поддержал Агафью Оглобля, - дак, пусть пока пьют, да гуляют у стен Кремля-то!

- Когда еще придется! - согласился Левша.

- Думаю, лучше сразу, завтрева идти на штурм, - сказал Желтый Прошка.

- Почему? - не поняла Даша.

- Дак, уж пять ден прошло, как мы их закопали, - ответил Ушаков, - померли уже, наверное.

- Зачем вы их закопали-то, изверги? - ужаснулась Шаргородская.

- Простите, мэм, он просто оговорился, - ответил капитан Опы, Клокачев. - Это Гасана с Абдулой мы хотели закопать, но и то не стали, просто привязали на берегу к камням.

- До прилива им ничего не будем, - сказал Ушаков.

- А этих просто бросили в яму, - махнул рукой капитан. - Пока друг друга не съедят жить будут.

- Все по-человечески сделано, - резюмировал Прошка. - Не боитесь.

Ломоносов, который вернулся из спальни, так как не мог никак заснуть:

- Мутило, - сказал, что:

- Вы хоть иногда соображайте, что делаете!

Далее, это Августа, Потемкин и Григорий Орлов.

Решено было отложить штурм на один день, а пока съездить за ребятами в лес.

Когда открыли тяжелые ветки, которыми была завалена яма, то поняли, что, кажется, все живы. Посредине этой пещеры лежал обглоданный до костей, когда-то живой, потом жареный на открытом огне кабан. Но люди не отдыхали, не играли в кости, или в карты. Они тянули жребий, кто с кем будет... нет, не трахаться, важней в этой ситуации им показалось:

- Устроить кулачные бои. - Причина оказалась банальной: кабан был съеден уже давно, и ребята решили разыграть, кто будет:

- Следующим кабаном.

- Кабанчиком, - как сказала Августа. И правильно, ибо надо называть вещи своими именами. - Так как все отощали, и о сексе больше почти не думали. Более того, эти дети подземелья были настроены не совсем адекватно. Так один из них крикнул наверх:

- Обождите. Мы скоро. - Другой:

- Если за мясом, то, пожалуйста, в очередь. - Ну, а третий оказался, как сначала показалось, более в своем уме:

- Дак, вы, наверное, Цыплят Табака принесли?

- Да, - обрадовалась Даша просветлению человеческого разума. Но тут же получила добавку на подносе. Можно даже сказать:

- Просто под нос. - А именно:

- Дак, спускайте их сюда. Ибо... Ибо... забыла, что хотела сказать. Ах, да! Сегодня мы никуда не пойдем. Останемся дома. Не забудьте спустить нам бутылочки три-четыре вина.

- Ты что, ... контуженая себе позволяешь?! - не сдержалась Даша. - Мы из-за вас, проституток, отложили наступление на целый день, а вы еще хотите остаться здесь на неделю. Хорошо, пусть так и будет. Ребята! - крикнула Президент Оглобле и Левше, так как более привычный к ее поручениям Ломонофоффе попросил один день за свой счет. В том смысле, что когда он сказал:

- Я болен, никуда не пойду, тем более в лес за покойниками, - Даша сказала:

- Ты за это ответишь, когда тебе станет лучше.

- Лучше не надо. Я поболею за свой счет. - Поставленная в тупик этим ответом дама удалилась из спальни Академика.

И ребята начали заваливать берлогу тяжелыми ветками, почти бревнами.

- Ладно, ладно, мы пошутили, - сказал один мэн.

- Ну, слава богу, - выдохнула Даша, - что вы еще способны на театр своих действий.

Но потом оказалось, что да, но не совсем. А именно:

- Когда их повезли в телеге, один из них, который представился, как Августа, сказал, что ему непонятно, почему их везут на телеге, как пьяных мужиков, а не прислали... Аэроплан!

Всем было известно, что раньше Со допускала к себе Ломонофоффе, но не до такой же степени, что от счастья он смог придумать еще что-то, кроме Дирижабля.

И эта самая Августа начала не только рассказывать, что такое Аэроплан, но и показывать его применение на деле. Она встала на телеге, и попланировав немного на месте, улетела через ограждения телеги в придорожные кусты. За ней полчаса гонялись, пока поймали.

Даша уж подумала, что разум навсегда покинул Фике, пока та не прошептала ей на ухо:

- Это придумал не сам Ломонофоффе, а срисовал у Лео.

- У Лео? У Леонардо да Винчи?

- Дак, естественно.

- Я почему-то никогда не видела у Ломонофоффе, а тем более у Лео, таких рисунков с аэропланами, - сказала Даша.

- Дак, само собой, я сама их увидела впервые, когда была в плену у турок. Один Абдула хотел меня уговорить на двенадцатичасовой секс за то, что покажет, никому почти неизвестные, как говорил Аристотель - правда по-другому поводу- рисунки Леонардо да Винчи.

- Правда, я украл их у своего бывшего босса Гасана, - сказал Абдула. И добавил: - Правда, если это и относится к делу, то не сейчас.

- Тем не менее, я думаю, - сказала Даша, присаживаясь на телеге рядом с Августой, - ты завтра не сможешь командовать наступлением. Я поведу полки.

- Ты?!

- А кто?

- Дак, вот у меня есть Графы.

- Князья, ты хотела сказать? Они грязные, как Нильские крокодилы, и я не могу узнать, кто это. Румянцев? Нет, нет. Это Бестужев и Вяземский. Может быть, Разумовский? Больше некому.

- Это Потемкин и Григорий Орлов.

- Как я сразу не догадалась. Они ведь так похожи.

- На кого?

- На самих себя. Гришатки.

- Они не любят, когда их так называют.

- Ладно, я согласна.

- На тебя это не похоже. Ты всегда хотела быть первой.

- Я согласна повести их за собой.

- А я?

- Ты полежишь два-три дня с Ломонофоффе, пока мы возьмем Спасскую Башню.

Григорий Орлов считал себя продолжателем слова и дела, что в общем может означать:

- Духа, - Александра Меньшикова. Он поспорил с Григорием Потемкиным на право первой ночи с Августой.

- В каком смысле? - не понял полковник Потемкин. Между прочим, им обоим было обещано звание Генерала за победу над Петрушкой.

Присутствующий при этом Федор Ушаков решил пошутить:

- Дак, одного на двоих, что ли?

- Она надеется, что одного из вас убьют, - сказал Ломоносов. И добавил: - Если не при штурме Кремля, то когда пойдете на приступ Зимнего Дворца в Питербурге.

- Так, Слово в Третьем лице! - воскликнул Григорий Орлов.

- Мало того, Слово сказано не просто в присутствии простого лица, - добавил Григорий Потемкин, - а нашей будущей Августы, новой Пират Риццы, Новой России.

- Оставьте его, - сказала Фике-Августа, - он сам изобрел это - -Третье Лицо, в присутствии которого нельзя ничего говорить о нем.

- Тем более, - возмутился еще больше Орлов. - Сам сочиняет, а не исполняет ни черта.

- Я настаиваю на личном поединке с этим гигантом русского речевого этикета, - сказал Потемкин.

- Он еще болен, - ответила Августа.

- Чем он болен? Необузданностью своих претензий?

- Он контужен. - И не давая ребятам возразить, Августа добавила: - Как и вы, между прочим.

- Мы всегда такие, - пробубнил Потемкин.

- Тем не менее, на время штурма я запрещаю все бои. Даша! Возьми господ Енералов на себя, в конце концов.

- Она не хочет с нами трахаться, мы не будем ей подчиняться, - возразил Орлов.

- Действительно, - поддержал соперника Потемкин, - у нас так не принято.

- Она считает себя намного умнее нас, - сказал Орлов.

- А ведь росту, практически, не имеет никакого, - сказал Потемкин.

- Ломоносов, - крикнула Августа, видя, что парень хочет опять что-то сказать, - ты на шесть часов осужден стоять от меня на три шага.

- Это за то, что назвал вас Третьим Лицом? А хотите я вам придумаю теорию, что Третье Лицо больше Второго, а уж тем более Первого?

Не давая Академику развить его блестящую и глубокую мысль Августа развила ее сама:

- Не так важно, кто выше, главное, кто сверху.

- Теперь понял, - сказал Ломонофоффе, и отошел даже дальше, чем ему предлагалось.

Орлов и Потемкин прошли к Спасской Башне. Прошли, можно сказать, по головам защитников. Никто из них не ожидал такой наглости, и их не успевали колоть копьями. А вдогонку бросать нельзя:

- Вдруг копье попадет в своего? - Так, действительно, ему некуда больше падать:

- Кругом своим. - Кроме, естественно, напирающих спереди Дашковцев.

Да, именно так:

- Дашковцев. - И напрасно Даша пыталась образумить своих сторонников:

- Алехана Орлова, брата его Григория Орлова, который лез по канату на Спасскую Башню, Сумарокова, Левшу, Оглоблю, Агафью, Шаргородскую, Брюс, и многих, многих других.

Что, собственно, там делал Алехан? Он вместе Шаргородской и Брюс заряжал пистолеты. Алехан взял этих дам в помощники после долгих пререканий, только когда они привели ему решающий аргумент:

- У нас тигровые зубы.

- Мы сможем откусывать сразу по три патрона.

- Хорошо, только... - Алехан хотел спросить, можно сказать, самого себя:

- Сможет ли он сам держать и заряжать сразу при пистолета? - Но решил, что в данной - имеется в виду присутствие на совете благородных дам - ситуации этот вопрос неуместен.

Он лежал на телеге, устланной коврами Фике, как упрямо Алехан продолжал называть Августу. Как-то, еще на даче в Питергофе, он залез к ней в окно, и на вопрос Пират Риццы:

- Ты кто? - получил пощечину. В том смысле, что сначала он сказал:

- А какая разница, - а потом ее получил.

- Та не, бойся, я Орлов.

- Нет! - рявкнула Фике, - я Орлова знаю.

- Я его брат, Алехан. Тебе-то, какая разница? Обещаюсь:

- Хуже не будет. Даже лучше.

- Чем лучше?

- Дак, больше в два раза. Вчерась он, а надысь я.

- Хорошо, я согласна, но дай, я тебя нарисую, как говорил Леонардо да Винчи, али из глины слеплю.

- Вы имеете в виду, что опять меня бить будете? - догадался Алехан. За что?

- За то, что перепутал Нынче да Надысь. - Ну, вот в память об этом воспоминании, Фике прислала ему этот турецкий ковер одиннадцатого века. Откуда у нее уже успел взяться такой коллекционный ковер? Дак, Клокачев подарил. Многие тогда спорили за право первой ночи с вернувшейся Пират Риццей, а выиграл Клокачев. Правда, ему пришлось кое-что пообещать Федору Ушакову и Прошке Курносову, как соучастникам клада.

- Что? - в один голос воскликнули ребята.

- Я никому не скажу, что вы хотели продать меня туркам.

Народ безмолвно разочаровался.

- А что, собственно, вы хотели?

- Дак... - начал Ушаков. Он хотел сказать, что уж пробовал когда-то. Но ведь никто же ж не поверит.

- Вы хотели бы тоже, да? Этого не будет никогда! - А Федор опять хотел сказать, что он в курсе. Более того, что Пират Рицца его любит.

- Да, любит.

- Что ты сказал? - переспросил Клокачев. И добавил: - Чтобы я этого больше не слышал.

- Да она мне адмирала обещала! - воскликнул Ушаков. - Да, обещала. - И ребята уже хотели начать драку.

- И это в первый день возвращения Пират Риццы в мир! - попеняла им Даша, которая застукала их за этим неуместным спором. - Только, только из подземной ямы, еще практически ничего не соображает, как будто только что родилась на свет, а вы уже готовы устраивать из-за нее бои без правил. Мало того, я думаю, вы готовы покойника трахнуть, лишь бы он был Пират Риццей. А что, других-то, живых людей, что ли, нет?

На этом инцидент был закончен. Полки пошли в атаку на Кремль.

Ребята лезли быстро, так что, когда из заметили было поздно:

- Никто не мог попасть ни из лука, ни из пистолета. Даже из мушкета. Пули разбивали кирпичи, а не головы. Да, кирпичи разбивались. Если бы такая пуля попала кому-нибудь в голову - считай головы бы уже не было.

Григорий Орлов первым залез в окно на самом верху Спасской Башни. Только оно одно и было открыто.

- Как будто специально ждали, - улыбнулся Григорий, и не успев вынуть сигару для перекура, получил левый боковой, Хук. От неожиданности он упал и чуть не съел сигару. Это уже от страха. Ибо абсолютно не понял, и до сих пор не понимал, откуда был нанесен удар. Он уже грешным делом подумал, что это Потемкин успел залезть на Башню раньше него, дождался здесь, и выключил из-за угла. Но в том-то и дело, что углов здесь не было. Чистая пустота. Рыцарь по инерции начал медленно поднимать голову вверх. Как будто чувствовал, что там спряталась Летучая Мышь. И точно! Он даже вскрикнул от ужаса. Что-то крылатое отделилось от потолка, и - что самое главное - начало медленно, именно:

- Медленно, - падать вниз.

Григорий закричал. Но оказалось, что это... это...

Это была Варвара в костюме Летучей Мыши.

- Так ты воюешь простив Эма Великолепного, Петра Третьего? - удивился Григорий после того, как насладился радостью встречи с Атаманшей Поселения.

- Какого Эма Великолепного? - в свою очередь удивилась Варвара. - Наоборот! Это же Москва, если я не ошибаюсь? Нет?

- Нет.

- Тогда мы воюем против Фике. Чтобы она не ожила и опять не стала Пират Риццей. Теперь уже Августой. Мы хотим, чтоб этого третьего явления сей девицы народу, не состоялось.

У нее уже было две жизни - хватит. Хватит людям Софии и Фике. На бывать Августе - это написано на нашем черном с золотом знамени.

- Так я не понял, - спросил Орлов, прикуривая окурок сигары, который он нашел на полу. Сигара для штурма Спасской Башни была у него всего одна, и он специально поискал на полу свою упавшую сигару, чтобы ее докурить, - ты здесь защитник Крепости, или десантник?

- Дак, десантник, естественно,

- И ты пошла на штурм Кремля с Петром Третьим? - удивился Григорий.

- Он сам попросил меня.

- Странно.

- Почему? Мы бьемся за свободу...

- Народа?

- Нет, женщин от мужчин. Так почему тебе показалось странным наше наступление?

- Потому что мы тоже наступаем. Но только не вместе с Петром Третьим, а против него.

Не успели они прояснить ситуацию, как в окно залез, наконец, и Потемкин. Он прыгнул на середину комнаты, и направил два пистолета на лежащих на ковре ребят.

- Мне придется застрелить тебя, Орлов, - сказал Потемкин. - Я не хочу, чтобы говорили, что ты опередил меня. Кстати, - добавил он, - я прощу тебя, если ты отдашь мне трофей. Это кто? Знакомое лицо, но пока не могу вспомнить, кто именно попался в твои когти. Что это за птица?

- Да, Мышь. Летучая Мышь.

- Сколько ты за нее хочешь?

- Ты знаешь мои условия.

- Бои запрещены на время штурма.

- Я разрешаю, - смогла, наконец, вставить слово Варвара.

- А-а! Понял, понял, - усмехнулся Потемкин, - конкурирующая организация.

- Ты смеешься поротой задницей, - хмуро ответила Варвара.

Потемкин смутился. Он помнил еще, что в начале их заточения в Поселении, Варвара била их розгами каждую пятницу, как маленьких мальчиков.

Ребята начали думать одинаково, в унисон. Варвара догадалась, они хотят с ней расплатиться прямо сейчас. И встала, готовая принять бой. Но они ее повалили, задрали, а точнее, сняли, то, что было на ней надето ниже пояса, и избили ремнями. Но не очень сильно. Они помнили, что она им делала только по четыре удара каждую пятницу. Как молодым негритянкам на плантациях Американского Юга. Они отдали по два двойных.

Варвара осталась одна плакать горькими слезами поражения, а они нашли люк, и по винтовой лестнице начали спускаться вниз.

Только через этаж они встретили сопротивление. Но быстро перестреляли пятерых защитников этого этажа.

У каждого было по шесть пистолетов. Уже не кремневых, а с капсюлями. При хорошем умении кусать патроны - а если точнее: просто при алмазных зубах - можно было стрелять почти без остановки. Они перестреляли всех на следующем пролете. И так дошли до низа и ударили в тыл армии Петра Третьего. Но даже Потемкин не понимал, как это возможно.

- Нет, так-то я вроде в курсе, что они решили поменяться местами. Ибо:

- Какая разница, где вы находитесь, в Крепости, или среди атакующих эту Крепость - важно просто победить. Тогда обе Крепости все равно будут в ваших руках.

- Но все-таки меня иногда берет оторопь, - добавил Григорий Орлов:

- Мы - и штурмуем Кремль.

- Да, так и хочется защищать его, - сказал Григорий Потемкин. - Я едва сдерживаюсь, чтобы не повернуть оружие против нападающих. Если бы сам не видел Августы на той стороне, - он махнул в сторону кабака у Кузнецкого Моста, где предположительно находилась она, и вела план генерального сражения за Москву.

У ребят уже закончились патроны, когда они встретили неожиданно упорное сопротивление у нижней двери. Их как будто ждали. Их встретили трое, одетые французскими мушкетерами.

- А! - рявкнул один из них, - слуги Кардинала. - И все трое вынули шпаги. Пистолеты у них тоже были. - Попались!

Двое приставили острия длинных шпаг к горлу каждого, как они сказали:

- Повстанца.

- Дак, что это у нас здесь за птицы? - спросил один мушкетер, медленно расхаживая перед строем из двух Гераклов.

- Мы не сдаемся, - сказал Потемкин.

- Хорошо, - сказал мушкетер, - давайте обсудим условия вашей сдачи.

- Ну, во-первых, - сказал Григорий Орлов, - если мы и сдадимся в конце концов, то не навсегда - это точно.

- Абсолютно, - согласился Григорий Потемкин. - Только до Питера.

- Ну, окей, - хором ответили два другие мушкетера. И добавили: - Мы бьемся первыми.

Первый мушкетер поднял валявшееся недалеко красное с золотом кресло, и сел на него, вынул золотой брегет - чей-то подарок, он уже и забыл чей - и сказал:

- Один раунд.

- Всего один? Сколько?

- Десять.

- Десять, чего, минут?

- Ну, дак, естественно, не часов же.

Ребята немного поспорили, кто будет первым, и вышел Потемкин. Он не понял, кто перед ним, и думал, что уложит противника за одну минуту. Но сам тут же получил два Хука. Потом Потемкин никак не мог сосредоточиться: противник постоянно беспокоил его ударами левой в нос, Джебами. Как будто знал, что он именно этот удар больше всего не любит.

- Ты кто? - спросил великан. - Я тебя знаю? Сними маску.

В ответ он получил нокаут. Джеб в нос, правой по печени, правый Хук, левый Хук, и, наконец, Апперкот.

- После таких серий не просто не встают, - сказал первый мушкетер, а наоборот:

- Очень долго не встают. - Можно не связывать, а прямо положите его в обоз.

- А потом куда? - спросил мушкетер, который еще не дрался.

- Дак, прямо транзитом до Петербурга.

- А там? Утопим в фонтанах Петергофа?

- Скорее всего, будут пленные и с нашей стороны. Обменяем его на роту гренадеров.

- Да? Я думала, мы перебьем их всех, - сказал мушкетер, который еще не дрался. И Григорий Орлов, который еще тоже не дрался, понял, что ему досталась девица.

- Разумеется всех, - ответил первый мушкетер, но может случиться, что кого-то захватят в плен. И вдруг это будет сам Петр.

Григорий Орлов облегченно вздохнул: теперь ясно, что эти мушкетеры дерутся за Е. Пугачева. И значит, у него есть шанс убить прямо сейчас одного, а точнее, одну из его клевреток. А то уж он боялся, что Потемкин успел подраться - хотя и кончил нокаутом - а ему выпала роль мириться. Нет! Получите!

И он действительно попал. Мушкетер что-то замешкался, видимо, о чем-то задумался. И это в начале боя! О чем можно думать в начале боя? Это была Катинька фон Карр. В этом решающий миг она думала об Эме Великолепном. Не вовремя. Теперь она думала:

- А что, если не удастся встать? - Позор. Многие после такого постыдного поражения могут не лечь с ней даже в постель. А уж о сексе в коридорах Зимнего Дворца и думать больше не приходится. На корабле, скорей всего, тоже. Да и в лифте без сомнения никто не захочет иметь со мной дела. На берегу? Нет. Точно, нет.

Она заплакала слезами горькой обиды, и приподнялась на локте.

- Сколько можно ждать? - нетерпеливо спросил Григорий. - Засчитывайте нокаут. Да мы пойдем.

- Куда? - не понял Зубов. Это был, личный адъютант Августы, как она его назначила. Правда, не сразу, а только после третьей ночи. И первый адъютант Петра Третьего, Эма Великолепного, с которым он вместе развлекался на Бегемоте, когда они делили то Лизу, то Катиньку фон Карр. Сейчас Эм Великолепный готовил Зимний Дворец в Петербурге к штурму. Ибо не верил, что удастся удержать Москву. Если один из них узнает, что он служил, а тем более, служит другому, пожизненно заключат в Петропавловскую Крепость. Если вообще не отдадут в какой-нибудь Амстердамский Публичный Дом. А жаль. Не хотелось, - подумал герой, - бы. - Да, Пират Рицца не поняла бы Зубова, если бы он связался с Катинькой фон Карр и Лизой Воронцовой, а следовательно и с Петром Третьим, которого безвозвратно любили эти Баронесса и Графиня. И что самое удивительное, они уже давно не могли отличить его от того Петра Третьего с которым кувыркались давно, раньше во Дворцах Питера. Когда Питер был еще живым Пиратором, и его не прикончили.

Точнее, как вы уже знаете, его не убили, потому что подполковник Орлов, который должен был его задушить во время переворота, был беден. И он отдал Петра Третьего представителям Варвары, а именно Толстому Фреду, Оглобле, Левше и Агафье, которые специально за ним приехали в город.

Продал за простую телегу, запряженную одной всего лошадью. Но нагруженную с горкой рубинами и изумрудами. Был даже один мешок из-под картошки, битком набитый бриллиантами величиной с ноготь большого пальца правой руки Григория Орлова. Почему правой? Именно правой. Потому что Григорий взял на пробу из мешка пару бриллиантов именно левой рукой:

- Потому что левая берущая, - сказал он. - И примерил к кулаку правой руки. Бриллианты, к его сожалению, оказались меньше кулака, но все равно большие, с ноготь.

Вот так можно только удивляться, что человек, хоть и только подполковник, но подполковник, лично любимый Пират Риццей Софией, не только никогда не видел бриллиантов, но даже по слухам не знал, какой они бывают величины. Так может быть? Нет, я думаю, он мог знать, но мог просто забыть об этом незначительном факте в момент получения выкупа. Вот так точно бывает. А то некоторые думают, что он да Гетман Разумовский дарили любимым девушкам только ананасы. Если не считать случая, когда Разумовский, чтобы добиться любви Со, подарил ананас с замурованным внутри него бриллиантом почти такой же величины, как сам ананас. Этот бриллиант, величиной, конечно, не с гусиное яйцо, а с куриное, Гетман Разумовский получил в качестве взятки от турецкого Гасана за права грабить в русских водах французские и английские корабли. Грабить наравне с капером Клокачевым. Об этой сделке мало кто знал. Если бы убили Разумовского вообще никто не смог бы подтвердить, что такая сделка была заключена. И Гасан при всех его арестах русскими, и в частности, самим Клокачевым, никогда не обмолвился и словом не только о своем праве грабить корабли в русских морях, но и о самом Разумовском подавно.

Глава Двадцать Шестая

Баронесса встала на колени, подняла одну ногу, а потом и вторую.

- Она так медленно это делает, - сказал Орлов, - что мне ясно: она долго не продержится. Могу даже поспорить с кем угодно из вас, что она ляжет, и теперь уже навсегда, через минуту, максимум через две.

- А можно я заменю ее? - спросил один из гренадеров, которых уже полным полно набилось в комнату, не смотря на предупреждение Зубова, что надо продолжать сопротивление:

- На улице.

- Дак, там и так полно народу, - ответил ему именно этот боец.

Далее, это Августа.

- В принципе нет, - сказал Григорий Орлов.

- А в частности?

- В частности, - переспросил герой. И добавил: - Если вы имеете в виду дополнительное вознаграждение, то да. Но и то:

- Смотря что вы собрались мне предложить.

- Вам что обещали в случае победы? - спросил гренадер.

- Обещали довезти до Петербурга, да там уж утопить в Петергофе.

- В случае вашей победы, я обещаю вам больше:

- Будете сражаться на нашей стороне.

- Ни за что!

- Почему? У вас врожденное чувство верности?

- Главное не в этом. Просто я люблю Пират Риццу. Поэтому драться на стороне Петра Третьего не буду.

- Секс с этой бабой для тебя дороже жизни? - спросил гренадер.

- Она баба? - спросил Орлов, и добавил: - Я не знал.

- Да что ты с ним разговариваешь, - сказал Зубов со своего красного с золотыми разводами стула, - убей его и дело с концом.

- Вы к кому обращаетесь? - спросил Григорий Орлов. - Ко мне? Так спасибо за напутствие! Я его сейчас грохну. - И приготовился. И... и тут же получил удар в под дых. Был проведен молниеносный Апперкот. Да, Апперкот, но чуть ниже, так как парень был уж очень высок ростом.

- Предупреждать надо, - только и мог выговорить Григорий, и упал сначала на колени, а потом и на бок свалился.

- Обоих в обоз?

- Тащите.

- Он что-то хочет сказать, - Катинька фон Карр показала пальцем на открывающего, как рыба об лед, рот Орлова.

- Та не, - сказала ее подруга, - он просто не может отдышаться от коварного удара гренадера. Да и в любом случае ждать придется долго, пока он придет в себя. Более того, это противный Гришка Орлов, поэтому все равно пусть помучается, - высказалась Лиза Воронцова. И добавила: - А мы должны драться дальше.

- Я согласна, - сказала Катинька фон Карр, - но позвольте мне отдышаться здесь. Я имею в виду, что я буду ждать здесь следующих посланцев с неба.

- Ты плохо себя чувствуешь, - сказал третий мушкетер со своего кресла. И добавил: - Одной тебе будет трудно, я тебе помогу.

- А про меня ты не забыл? - спросила Лиза. И добавила: - Я понимаю, кто-то должен вести бой на улице, но это буду не я. Ибо если остаемся, то все вместе.

И ребята, три мушкетера, Зубов, фон Карр и Лиза Воронцова, выпроводили всех из помещения, а сами остались защищать Спасскую Башню, как они сказали:

- С той стороны, - и показали, естественно, на верх.

Они думали, что уж никто больше к ним не спустится. Не могли поверить, что там, наверху, плачет горькими слезами избитая Варвара. Кто может ее спасти? После избиения ремнями, казалось бы, верными ей сатрапами, Варвара перестала верить в свои умственные способности. А без умственных физических способностей практически тоже не бывает.

Однако помощь пришла с неожиданной стороны. В Башню вошли двое. Хорошо, что не трое, а то читатель мог бы запутаться в этих тройках. То мушкетеров, то еще неизвестно кого. Всего их было пятеро, когда они подошли к:

- Воротам древнего замка, - как сказал один из них. Трое возглавили дрогнувший было полк, штурмовавший Кремль, а двое тем временем спокойно пробрались к самой Спасской Башне. Из разговоров в толпе они узнали, что Варвара должна была смутить войско, защищавшее Кремль, своим появлением из Башни. Показать, будто все окружены, и должны сдаться.

- Но, - сказал один мэн - это был Сумароков - кажется ее убили. Или взяли в плен, - добавил он. Сумароков не узнал Державина даже после его слов:

- Не зрим ли каждый день гробов - седин дряхлеющей вселенной? - И ушел в сражающуюся толпу. Их пропустили без боя, так как никто не знал в лицо своих противников. Да это и не мудрено, если даже Ломонофоффе со своими Шаргородской и Брюс, и даже раненый Алехан Орлов воевали вместе с Варварой, но против разных врагов. Она против Августы, за Петра Третьего, а на самом деле против него, а группировка Ломонофоффе хотя и была настроена правильно, против Петра Третьего, как и хотела, но:

- Заодно с теми, кто шел с ними бок о бок против Пират Риццы Августы. А именно:

- Вместе с Оглоблей, Левшой, Агафьей и Сумароковым, который тоже, естественно, был за Августу. Почему? Ведь она же была когда-то Софией, которую поэт любил без памяти. Как говорится:

С позволения сказать,

Я сердит на вас ужасно,

Нет! - вы просите напрасно;

Не хочу пера марать;

Можно ль честному поэту

Ставить к каждому куплету:

- С позволения сказать:

- Я люблю вас, как карету,

Где вы ехали вчерась.

И Державин ответил ему, как пароль:

Пьяной горечью Фалерна

Чашу мне наполни, мальчик:

Так Постумия велела,

Председательница оргий.

Вы же, воды, прочь теките

И струей, вину враждебной,

Строгих постников поите:

Чистый нам любезен Бахус.

Державин вместе с Толстым Фредом, с которым они встретились неизвестно где, в какой-то пивной под Москвой, - вошел в Спасскую Башню и брякнул с порога:

- Кажется, нас здесь не ждали. - И действительно, Лиза и Зубов трахались, а Катинька фон Карр, отвернувшись плакала от обиды, что ей сказали:

- Отдохни пока после нокаута.

Зубов рванулся к оружию, но споткнулся о свою же сложенную аккуратно одежду.

- Дак, еще успеешь одеться, - сказал Толстый Фред, и коротким ударом с правой уложил мушкетера. Хотя голый мужик, даже атлетически сложенный, какой же это мушкетер? Так, просто любовник. И добавил: - Че у тя телка плачет? Мотри, не обижай ее больше. И благодарная за защиту Катя слегка улыбнулась в удаляющуюся спину Толстого Фреда.

- Кажется, дело сделано, - сказал Державин. Он уже поставил ногу на первую ступеньку железной лестницы, когда Лиза Воронцова, даже не прикрывшись хоть чуть-чуть для приличия, догнала его и повалила на пол. Толстый Фред, шедший впереди, обернулся и получил левый Кросс. Лиза его сделала в таком отчаянном прыжке, что упала на рухнувшего Фреда, который в последний миг успел пожалеть, что теряет сознание в удачно сложившейся для него ситуации.

Державин посчитал, что сейчас нельзя ввязываться в бой.

- Главное спасти Варвару, - сказал он и, поднырнув под руку Лизы, которая хотела и его уложить одним Кроссом, побежал по лестнице, которая начала звенеть, как живая.

- Стой! Догоню! - заорала Лиза, видимо, надеясь, что парень остановится, когда хорошенько рассмотрит ее голую. Но он молча продолжал бежать все выше и выше. - Скажи хоть, как тебя зовут? Посмотри на меня, - Лиза пригнулась, стараясь рассмотреть, где он уже бежит, и повторила: - Посмотри на меня.

- Да хватит, насмотрелся уже! - услышала она наконец. Но это был не Державин, а очнувшийся уже Фред. - Честно, не могу оторваться, - добавил он, и провел даме короткий, но жесткий Джеб. Лиза завалилась.

Толстый Фред начал было быстро раздеваться, и успел даже упасть на бездыханную Лизу, но на этом все и закончилось, так как Зубов и Катя фон Карр схватили его сзади за руки и изо всех сил стали тащить назад. Фред сказал:

- Зачем вы мне мешаете? - И получил ответ:

- Ты не представился.

- А врагам мы ничего не даем.

Фред не сопротивлялся, он смотрел на распростертую для его объятий Лизу Воронцову, и только мяукал:

- Ай лав ю, ай лав ю, ай лав ю.

- Ты, что, никогда раньше меня не видел? - спросила Лиза.

- Нет, конечно, я бы запомнил, - сказал бывший палач Поселения.

- Хочешь быть моим тело...

- Держателем? - спросил Толстый Фред.

- Телохранителем, - ответила за Лизу фон Карр. - Ты что никогда не слышал о существовании телохранителей?

- Дак, слышал, конечно, но только как о покойниках.

Фред немного поломался, но в конце концов согласился. Когда Зубов ему сказал, что:

- Иначе мы тебя сбросим вниз с башни. - Почему, собственно, Толстый Фред так сопротивлялся, не хотел быть телохранителем Графини? Оказалось:

- Я сам всю жизнь мечтал стать Графом. - И ему казалось, что из охранников он уже никогда не сможет стать ее мужем.

- Ты хоть соображаешь, что ты говоришь? - спросила его Катя. - Это Лиза Воронцова. А кто такая Лиза Воронцова? Ты не знаешь?

- Моя... - начал опять свою песню Фред.

- Думаю, он неисправим, - сказал Зубов, - надо...

- Ты меня бросил, - высказала Катя Зубову, - поэтому лучше помолчи со своими нравоучениями. Я сама все скажу. - И пояснила Толстому Фреду, что Лиза будущая жена Пиратора Петра Три, можно сказать, что тоже уже:

- Пират Рицца. - Фред не испугался этих слов. Испугался Зубов. Испугался, потому что, хотя никто об этом не знал, кроме него, был Первым теперь любовником всех трех дам:

- Софии, Фике, Августы, - а следовательно, и самой настоящей Пират Риццы европейского, даже мирового уровня.

Почему и Софии? Потому что Фике-Августа - в переходное время - говорила ему:

- Мне приснился Рыцарь с голубыми глазами и светлыми кудрями. Теперь я поняла, что это был ты. - И она обнимала черную, лысую голову юнги с Европы.

- Более того, - добавила она, - теперь я поняла, что и раньше, во Дворце, и Поселении со мной был ты. Ты купался со мной в одной бочке?

- Да, - ответил юный Зубов. Хотя это был, конечно, или Потемкин или Орлов. Или... Или, конечно:

- Эм Великолепный, Емеля Пугач.

- Теперь, кажется, и я вспомнил, как все было, - ответил Зубов.

И что самое интересное:

- Почти не врал. - Ибо вспомнил, практически, всё.

- Что?

- Не могу только вспомнить сегодняшнего вечера.

- Это не страшно.

- Почему?

- Потому что это еще впереди.

- Зубов, ты чего? - толкнула его с одной стороны Лиза, с другой Катя. - Че-то страшное приснилось, что ли?

- Дак нет, наоборот, практически, очень приятное. Но опасное, - добавил он.

- Вспомнил, как почти в отрытом море трахал меня вместе с Эмом Великолепным? - спросила Катя фон Карр. - Не беспокойся, - обратилась она к встрепенувшейся Лизе, - это когда ты убежала в лес.

- Друзья мои, господа, - сказал Фред, - прошу и меня включить в ваши воспоминания.

На лестнице появился Державин с уже переставшей плакать Варварой, но еще со следами слез на щеках.

- Умыться здесь негде? - спросил поэт.

- Стучаться надо, - автоматически сказал Толстый Фред.

Все замерли. Потом Лиза облегченно вздохнула. Она увидела Державина. Но не Варвару, которая оставалась еще за винтом винтовой лестницы.

- Ах, это ты, - облегченно вздохнула Лиза.

- Не нашел свою принцессу древнего мира? - спросила Катя фон Карр.

И тут Варвара появилась. Толстый Фред схватился за сердце.

- Ма-ма, - только и мог вымолвить он. Но, как заметил Зубов, руку Лизы Воронцовой Фред так и не отпустил.

- Могут быть проблемы, - подумал он. - Но скорее всего, не сейчас а в будущем. - Зубов помахал рукой Державину и Варваре. - Тащите сюда свои задницы, ребята.

Они уже сели в кружок, и разложили посередине холодных Цыплят Табака, мягкий хлеб, огурцы и помидоры, две фляжки вина, недавно привезенного из Парижу, когда в Спасскую Башню опять ввалился гренадер, который уложил Григория Орлова одним ударом.

- Присаживайся, офицер, - сказал Зубов.

- Присаживайся, друг, - сказал Державин. И добавил: - В честь твоего подвига можно сложить вирши.

- Мы будем здесь складывать вирши, а другие будут сражаться на улице? - возразила Катя.

- Ты что, не узнала? Это гренадер, который уложил Гришку с одного удара, - сказала Лиза, и помахала рукой Августе. Они не знали, что это она, Пират Рицца, но вы уже знаете, вы это сообщение получили.

- Присаживайтесь, присаживайтесь, офицер! - крикнул Державин. -Или вы боитесь...

- Я нет, - сказал вошедший, и присел между Лизой Воронцовой и Катей фон Карр, попросив при этом пересесть Толстого Фреда, который тут же вспомнил свою палату пыток, куда бы он охотно пригласил этого гренадера.

Уже съев пол цыпленка Августа сказала:

- Хочет ли кто-нибудь, чтобы она прямо сейчас возглавила удар с тыла по защитникам Крепости? - И подайте мне, пожалуйста, вина, - добавила она, и сбросила с себя шлем.

Лиза и Катя в ужасе встали со своих мест, и отошли к стене. Они знали, что в Кремле войска Петра Третьего, знал и Зубов, но как шпион, пожалуй, даже разведчик, вынужден был быть на обеих сторонах. Фике это поняла, и не стала разоблачать, как своего любовника и агента, когда он отошел к стене, к Лизе и Кате фон Карр. Туда же отошел и Толстый Фред. Варвара только тут узнала его. Она уж подумала, что это провокация.

- Хотят перебить нас прямо здесь, в Башне, - успела даже подумать она. Но тут оказалось, что рядом с Фике встал только Державин.

- Вас пятеро - нас трое, - сказал он. - Прошу хотя бы одного перейти на нашу сторону. А то будет не честно. Давай ты, Фред, иди сюда.

- Не могу, поэт. У меня есть свой полководец.

- Кто это?

- Петр Третий, - ответил Толстый Фред, и положил руку на бедро Варваре.

- Ты обознался, - сказал Державин, - это Варвара, предводительница варваров.

- Она всегда замещает Е. Пугача в его отсутствие.

Кровавая бойня вот-вот должна была начаться, но два обстоятельства остановили ее. Первое:

- Зубов перешел на сторону Фике-Августы.

Лиза и Катя даже ахнули:

- Как ты мог нас предать в такой решающий момент, Зубов?!

Он только промолчал, и встал рядом с ней. Их было четверо против троих. Но они не решились напасть. Помогло второе обстоятельство. А именно:

- Они не знали точно, чьи же войска защищают Кремль? Армия Пират Риццы, или Е. Пугача, Петра Третьего? Можно бы определить по Князьям, которые возглавляли большие отряды. Но и они разделились. В атаке на Кремль были Прокурор Вяземский, Канцлер Бестужев, Гетман Разумовский. Но и среди защитников был Князь. И это был Румянцев. Именно это сообщение смутило Варвару. Ведь Румянцев работал у нее букмекером. Практически то же самое, что министр финансов в правительстве европейских государств.

- Чьи это войска защищают Кремль? - задала вопрос Варвара, но никто не смог дать убедительный ответ.

Враги уже приготовились расходиться, когда в дверь вошли турки с Гасаном во главе, и предложили:

- Помочь.

- В трудной ситуации, - добавил Гасан.

Увидев турок Варвара разозлилась, и сказала, что перебьет сейчас всех.

- Не смотря на численное преимущество, - добавила она.

Но тут появились еще трое. Это были:

- Клокачев, Федор Ушаков и Прошка Курносов.

Тут уж Пират Рицца приказала:

- Арестовать бунтовщиков.

Да, нет, они уже на самом деле мне надоели.

Но и на этом дело не кончилось. Неожиданно из Башни, как из трубы выбежали люди. Это был второй - за Варварой - штурм Спасской Башни сверху. И это были Левша, Оглобля и Агафья. Сумароков остался в своем кабаке. Мало того, те трое, которые были вместе с Державиным и Толстым Фредом, это были Три Лариски, телохранительницы Варвары, и которые, как говорилось возглавили атаку на Кремль от ворот. Они перебили много народу, и наконец добрались до самой Спасской Башни. Их сомнения насчет того:

- Того ли они штурмуют, - были рассеяны богатыми одеждами защитников Кремля.

- Вы видели, как они одеты? - сказала Лариска Три. И добавила: - Очень богато.

- Если бы ко мне в Публичный Дом пришел такой гость, я бы приняла его за Графа.

- Им могли выдать обмундирование, нашим Поселенцам, чтобы ввести кого-то в заблуждение, - сказала Лариска Два.

- Не думаю, - сказала Лариска Три. - И знаете почему?

- Пожалели бы?

- Точно.

И они продолжили уничтожать своих же, пока не добрались до Башни, где собралась почти вся элита противоборствующих сторон.

Они и начали драку в Спасской Башне. Едва открыв дверь, они без разговоров набросились на турок и бригаду Клокачева, которые стояли тут же у дверей.

- Наших бьют! - закричал Зубов, и опять перебежал на сторону Поселенцев. Ну, чтобы в случае чего выручить Пират Риццу, если они проиграют этот почти равный бой. Но ведь всякое бывает. А поэтому на чужой сторона всегда должен быть свой человек. Пират Рицца только погрозила ему кулаком. Все же на другой стороне были почти все профессиональные бойцы. Левша, Оглобля, Толстый Фред, сама Варвара, Три Лариски, которые, собственно, только тем и занимались, что кого-то били, но, правда, в остальное время они трахались, Лиза, Катя.

А с ней только она сама... да можно сказать, что больше никого и не было. Как она сама решила. Ибо Державин, Клокачев, Ушаков, Прошка Курносов, хотя и были драчунами, но в боксерских поединках не участвовали, или участвовали редко. Турки? Да, турки они и в Африке турки. Правда, дрались отчаянно, когда видели, что Фике смотрит именно на них.

Хорошо, что Ломонофоффе додумался тоже пойти на штурм Спасской Башни сверху. И высадил с Дирижабля своих Шаргородскую и Брюс. Сумароков так и не полетел.

- Я останусь ждать вас здесь, - был его логичный ответ.

Тем не менее, именно эта троица, спустившись в решающий момент на поле боя, привела в замешательство даже Варвару. Ломонофоффе оттеснил от Фике, окруживших ее Оглоблю и Левшу, а Шаргородская и Брюс Лизу Воронцову и Катю фон Карр. Фике, оставшись с Варварой один на один сразу уклонилась от двух Хуков и Джеба, и провела свой Дэмет. Варвара растянулась на полу без чувств. Ее едва не затоптали. Хорошо, что сам Зубов успел оттащить ее за ноги поближе к стене. И опять Пират Рицца погрозила ему кулаком. Почему? Да потому, что действия разведчика всегда можно охарактеризовать с двух сторон:

- Может помог, а может и нет, наоборот, предал. - Поэтому Фике и напоминала Зубову:

- Мотри, парень, с огнем играешь. Не знаю даже сможешь ли ты со много расплатиться-то.

Она оглянулась:

- Лиза и Катя лежали на полу. Напротив них тоже уже не двигались Шаргородская и Брюс. - Фике подумала, что ее верные в любви соратницы полегли здесь смертью храбрых. Но пощупав в них пульс поняла:

- Просто сильно избиты, и вдобавок потеряли все силы в бою с этими дамами. Буйной Лизой Воронцовой и суперсексуальной, длинногрудой Катинькой фон Карр. Можно сказать, что дрались двое против троих. Как уже всем известно:

- У Катиньки фон Карр груди были почти такой же длины, как руки. - Они била руками, а добивала грудями. Или наоборот, била грудями, а уж только потом добивала кулаками.

Да и Лизу с ее пудовыми кулаками можно было считать за двоих. Таким образом ее подруги, работавшие во время сексуальных оргий на подмене, бились даже не с тремя, а с четырьмя ударными бойцами. Впрочем, они и в сексе заменяли четверых. Как минимум. Она незаметно кивнула Зубову, чтобы оттащил и Брюс с Шаргородской к стене. Ведь задавят. И он - как бы расчищая дорогу своей армии, отнес их к стене.

Ломонофоффе сцепился с Толстым Фредом. Они никак не могли одолеть друг друга. Наконец Ломоносов, провел Толстому Фреду мощный Апперкот, а потом, валящую даже быка, Кобру - удар по шее согнувшего в три погибели человека. Но и Ломоносова бросил через голову, прогнувшись назад Оглобля. Предварительно Левша отвлек его серией из двух Хуков, двух Джебов и Апперкота. Агафья схватилась с Прошкой Курносовым, уговаривая его сдаться.

- Я тебя кормила и поила, сволочь, а ты против меня дерешься? - рявкнула она ему в лицо. На что Прошка ответил:

- Когда?

Не помню.

- А ты утром в кабаке у Суми не был разве?

- Дак не был, конечно.

Далее, продолжение драки.

Клокачев и Ушаков остались против Оглобли и Левши, а Фике против Агафьи, которая заговорила Прошку, и уложила, в конце концов двумя Хуками.

- Ну чё? - спросила она

- Чё? - ответила Фике.

- Силы-то еще есть?

- Дак, есть, конечно.

- Сколько?

- Два.

- Три. У меня больше. Сдавайся.

В это время Клокачев упал на колено после удара Левши.

- Чё? - тоже спросил Левша.

- В печень попал, - прокашлялся Клокачев, с трудом поднимаясь. А лучше бы уж лежал. Почему? Потому что Оглобля добавил ему с другой стороны хлестким Джебом, и он лег, и больше не хотел шевелиться.

Федора Ушакова спросили:

- Ты сдаваться намерен, или так и будешь стоять?

- Я защищаюсь, - ответил Адмирал. Будущий.

- Осталось всего двое, - сказала Агафья. - Сдаваться не хотят.

- Так может и не надо, - ответил Оглобля. - Съедим их так.

- Как? - спросил непонятливый Левша.

- Дак, живьем, естественно, - ответила Агафья.

Тут Зубов, который притворялся тяжело раненым, пошевелился и встал на колени.

- Давайте лучше подпишем перечень контрибуций, - сказал он. И был выслушан всеми очень охотно. Почему? Потому. Потому что хотя некоторые из них и храбрились, такие, как Агафья, но сил-то уже и у нее не было, чтобы продолжать эту битву.

- Значится так, - сказала Агафья, - забирайте свое барахло, - она обвела широкой рукой Ломносова, Державина, Клокачева, Прошку Курносова, Федора Ушакова, турок вместе с Гасаном взятых, Княгиню Шаргородскую, Графиню Брюс, и других полуофициальных лиц русско-турецко-немецко-англоязычной политики. Остановила взгляд на прелестном юношеском лице Зубова, и махнула рукой:

- Пусть останется при мне. - Хотя и относилась к нему вполне неоднозначно. А с другой стороны:

- Кто здесь не шпион? - Не все, конечно, но многие - однозначно.

- Я согласна, - промолвила несчастная Фике. - Только есть одно но, как говорят турки. У нас некому грузить тела на Дирижабль, - и посмотрела на ступеньки Спасской Башни, ведущие к небу. К сожалению, только, не к небу Победы. В данном случае.

Агафья приказала привести пленных. А именно Потемкина и Орлова.

- Вот ваши сатрапы. Пусть они таскают своих мертвецов. И да, - добавила она:

- И на все про всё полчаса.

- Успеем, - сказал обрадованно Григорий Орлов.

- И действительно, - сказал Григорий Потемкин, - на свободе хорошо и покойников таскать.

Ребята в последние время сидели в обезьяннике. Вместе с обезьянами, имеется в виду. Приходилось вести борьбу за существование. Не вообще, разумеется, но в сексуальном смысле - однозначно. Так-то отдавали свои бананы им не только проходившие реабилитацию недалеко от обезьянника бойцы, раненые при защите Кремля, но и даже сами самцы-обезьяны.

Глава Двадцать Седьмая

- Дак, поставьте, конечно.

- А на балконе?

- С балкона я буду говорить.

- Да? Чего говорить-то?

- Дак, придумаю чего-нибудь уж как-нибудь.

- Говорить уже поздно. Будем драться. Более того:

- Драться не на Жизнь, а на Смерть. Может, я зря вообще сюда пришла?

- Не думаю.

- Я узнаю расположение твоих стрелковых рот, расстановку орудий.

- Так поставил бы каждый. Как говорится:

- Я звал тебя, и рад, что вижу.

- Это кто сказал, Вольтер?

- Маркиз де Сад.

- Ты предлагаешь закончить разговоры, и заняться делом?

- Дак, естественно.

- Скоро утро.

- Еще не скоро.

Они прошли в парчовые палаты, и легли на кровать, потом свалились на пол.

- Кинем жребий.

- На что, кто сверху?

- Нет.

- На что, я не понял?

- На то, кто будет в Кремле.

- В Кремле уже ты.

- Я оговорилась. Я имела в виду, кто здесь завтра будет.

- Где здесь?

- В Зимнем Дворце.

- Завтра и кинем, - ответил Емельян Пугачев, - на этой площади, - он кивнул на балкон.

- Ты на балконе хочешь?

- А ты?

- Дак, хотелось бы попробовать.

- Так уже нет места, так как.

- Что так как?

- Там пулеметатель.

- Пулестрелятель, говори лучше.

Как называть это сооружение из множества мушкетов решить, конечно, было затруднительно.

- Я никак не могу понять, - сказала Августа, - а это была она, - как эти ружья будут заряжать. А?

- А вот это секрет.

- Ты мне не скажешь?

- Нет, - ответил Эм Великолепный.

- Почему?

- Вдруг я завтра проиграю?

- Тем более.

- Не-ет! Тем менее. И знаешь почему?

- Ты думаешь, я прикажу расстреливать из этого сооружения, из этого, как ты вроде говорил, пулемета, пленных? Я имею в виду твоих пленных придворных?

- Дак, естественно.

Она специально приехала к нему в Санкт-Петербург пораньше, чтобы договориться о добровольной сдаче города. Более того:

- Зимнего Дворца.

Мол, многие не поймут, что ты здесь, а я на площади.

- Не думаю, что здесь кому-то надо понимание, - ответил Эм. - Нужно главное.

- А что главное?

- Главное? Победить.

- Ну, окей, окей, давай еще два раза, да я пойду, пожалуй. Надеюсь, ты ничего искусственного не применяешь в отношениях со мной? Я - ты знаешь - люблю, чтобы было по русско-японски:

- Натурально.

- Нет, конечно. Если что и делаем, то исключительно натуральное.

- Только из дуба?

- Дак, естественно.

- Он очень жесткий.

- Дак, обрабатываем.

- Чем? Натуральными размягчителями?

- У нас нет другого выбора

- Гут.

Она уже приняла позу Лотоса для очередного сеанса, но Великолепный попросил Кобру.

- Ты думаешь?

- Конечно, Кобра лучше.

- Чем?

- Более безопасно. Да и напряжения больше.

- Ты думаешь?

- Я сам пробовал.

- Хорошо, я сейчас перестроюсь.

Эм прикурил дорогую сигару, налил холодного виски, разбавил еще более холодной содой, и подошел к окну. Не успел он сделать даже три затяжки, как небо полыхнуло. Потом еще раз и еще раз. Три выстрела. Это что-то должно значить, подумал он.

- Я сейчас приду, - сказал, не оглянувшись на свое супружеское ложе. А это было и не обязательно:

- Там и так уже никого не было. - Фике еще при первом зареве, исчезла, как приятный сон, т.е. очень быстро. Ведь все знают, что во сне редко удается кого-то трахнуть. Так только начать можно, но кончить проблематично. Только если не было начала. Почему-то всегда выбирается только что-то одно:

- То конец - то начало.

Эм никого не нашел, опять вошел в кабинет, где он привык трахать, приходящую в гости, кинул взгляд на ковер одиннадцатого века, где должна была лежать Фике, его София, и не придал значения тому что свято место пусто. Вообще, ему говорили, что трахаться на коврах одиннадцатого века, не принято.

- Почему?

- Нет, не в том дело, что жалко, а в таких коврах обычно живут клопы, да блохи. Могут прямо из одиннадцатого века переехать в вам в осьмнадцатый. А какие у них были тогда внутренние данные никому неизвестно. Скорее всего, такие, что современный нам Ломоноффофе со своей Княгиней Дашковой и не справятся с ними. Примерно, как с Вольтером, Дидро и Руссо справиться еще можно, а Маркизом де Садом - не всегда.

Вошел Алехан Орлов, и сказал, что:

- Началось.

- Что началось? - не понял Эм Великолепный, Е. Пугачев.

- Дак, на штурм сейчас пойдут.

- На штурм чего?

- Дак, Зимнего, естественно.

- С какой стати? Время-то, - он поднял легкие домашние штаны, и попытался заглянуть на часы. Кто-то с дуру посоветовал ему носить часы на ноге.

Он тоже, между прочим, спросил:

- С какой стати?

- Ну, не на руке же, - был естественный ответ. Часы прислали из Швейцарии, а в инструкции написали:

- Носить на себе постоянно. - Ну и решили:

- На шее нельзя - ничего не видно, если только в зеркало.

- А в зеркало, - сказал хромой Алехан Орлов - он по неумолимой просьбе Агафьи перешел на сторону Эма Великолепного - часы показывают время наоборот.

- Что значит, наоборот?

- Ну, не в сторону правления Петра Третьего, а наоборот, в сторону Софии.

Решено было носить часы на ноге, так как не на руке же, где они даже не умещались.

- Да, время, - Алехан посчитал стрелки, - еще не пришло, а они тем не менее уже начали.

- Сколько там? - спросил Е. Пугачев.

- Да, где-то три-четыре часа.

- Действительно рано. - И тут в подтверждение его слов грянул третий выстрел и ядро попало в стену Зимнего Дворца, ограждающую его от Невы.

- Клокачев, - сказала входя Варвара, а за ней Агафья, Граф Румянцев и Никита Панин. А... а за ним и сам Петр Третий со своими Лизой Воронцовой и Катинькой фон Карр. Петр, как считалось был настоящий, а его леди были просто простыми Поселенками. Настоящие их имена, к сожалению, не сохранились в исторических документах. Только сказано, что были на диво белокуры, да кудрявы. Как, впрочем, и сам Петр.

- Я, - говорит, - буду выступать только в третьем отделении.

- Кто это? - по запарке не понял Емельян Пугачев.

- Дак, тоже Петр, - сказала Варвара. - Наш, местный. Ну, в том смысле, что...

- А... - Эм потер себе лоб, чтобы в решающий момент не запутаться во всех хитросплетения исторического момента. - Он...

- Я буду выступать только в третьем отделении, - сказал Петр Трений, похлопав своих кудрявый девиц по шеям.

- Вот из ит? Я ничего не понимаю! - рявкнул Эм Великолепный. Почему начали штурм без меня, почему... в том смысле, что будет делать Петр? И какое, наконец, будет Третье отделение?

- Начальник контрразведки говорит, что ничего нельзя говорить, - сказала Варвара, и кивнула в сторону. А в стороне стояла Агафья. Оказывается, теперь она была начальником контрразведки.

- Не зря, говорят, написано в древних рукописях Герберта Аврилакского, что Россией когда-нибудь будет править кухарка. - Он думал, что начальник контрразведки у него Алехан Орлов. С одной стороны, конечно, у него брат трахает Пират Риццу, но это еще не значит, что Алехан не может быть в курсе тамошних дел. Наоборот, начальник контрразведки и должен быть из:

- Бывших.

- Свои, проверенные люди, вернее, - ответила на не заданный вопрос Эма Варвара, и, показав большим пальцем назад, добавила:

- Она справится.

- Дак, естественно, - ответила Агафья вместо:

- Служу Эму Великолепному, - в простонародии:

- Емельяну Пугачеву!

- Нет, я понял, что говорить ничего нельзя, потому что кругом шпионы, и они могут передать наши секретные планы Софии-Фике-Августе, но:

- Мы должны принять решение.

- Какое? - спросила Варвара. И добавила: - Ты давно ее видел?

- Так видел когда-то.

- Это секретный ответ? - спросила Агафья. - Нет, я просто хочу знать только одно:

- Ты рассказал ей хотя бы намеками, что у нас тоже есть своя Опа?

- Ты с ума сошла, нет конечно, - Эм опять прикурил от головешки из очага свою длинную и толстую сигару.

- Надо поставить пулеметчиков на балкон и на крышу Зимнего, - сказал Граф Румянцев, и слегка улыбнулся, показывая этим Варваре, что для других любезностей сейчас не время и не место.

- Они поймут, что мы собираемся защищать Дворцовую Площадь имени Софии и Эма Великолепных. - Так действительно иногда называли эту площадь перед Зимним Дворцом, чтобы показать:

- Как хорошо мы жили раньше, когда Со и Эми любили друг друга и часто трахались, и более того:

- Поощряли весь народ к этому же.

- Машина уже заведена, - сказал Румянцев, - и остановить ее не представляется возможным.

- Мы готовы, - сказал со своего дивана Петр Третий, обнимая обеими руками обеих кудряшек.

Дело в том, что именно Петр Третий под именем сына итальянского архитектора Растрелли, сотворившего Зимний Дворец, обучился химии, и теперь, как говорится, подложил кое-что своей бывшей женушке Со.

- Дело в том, что мы должны пройти на балкон, - сказал Петр - Петрушка только в простонародии - там находится труба, по которой будет произведено решающее действие.

- И оттуда же включатся все фонтаны, которые будут бить по Площади. - Эти дамы даже не хотели упоминать имени Пират Риццы, чье имя входило в состав названия Площади.

- Фонтаны уже надо включать? - спросил Граф Панин, который из-за постоянного недоверия Фике, вынужден был присоединиться к букмекеру Варвары Графу Румянцеву, которому из-за долгой службы Варваре в Поселении, было отказано в реабилитации.

- Дак, естественно, - сказала Агафья. - Война-то, извините, уже началась. - И добавила: - А ведь как я просила Федю-то Ушака не стрелять прямо по стенам Дворца. Выстрелил, гад.

- Так, чай, не он стрелял, а сам Клокачев со своей Опы.

- Нет, - ответила, как все знающий контрразведчик Агафья, - это стрелял Федор Ушаков, - с Бегемота Турции.

- Только турок нам здесь не хватало, - всплеснул руками Панин.

- Она на все пойдет, чтобы нас победить, - сказала Варвара, и предложила Алехану Орлову непосредственно передавать команды Эма участвующим в защите Зимнего Дворца подразделениям.

Далее, кто командует артиллерией?

Артиллерией командовал э-э... нет, серьезно, артиллерией командовал Сумароков. Когда он тоже, как некоторые близкие Фике люди, полез на Дирижабль Ломонофоффе, его чуть не скинули прямо с лестницы.

- Ты, - говорят, - батенька вор.

- А что я украл? - спросил поэт.

- Дак! - рявкнули ему почти в лицо Княгиня Шаргородская и Графиня Брюс, - ты чей-то кабак-то себе присвоил?

- А еще поэт! - добавил Державин, придерживая за новые платья дам, как пока что еще считалось, Ломонофоффе. Сам-то он неизвестно, где был все время. И теперь должен был каждую минуту искать способы реабилитации. И не только перед Шаргордской и Брюс, но и перед самой Пират Риццей. Он, конечно, понимал, что ему придется перетрахать всех - и не один раз - пока его окончательно простят за, как было доведено до его сведения:

- Пристрастие к Эму Великолепному, Е. Пугачеву. - Он вспоминал, вспоминал, но так и не мог толком понять, где он проявил свое более восхищенное отношение к Пугачеву, чем к Со.

- Я не понимаю, - говорил он, правда оглянувшись, что рядом никого нет, кроме Брюс, - почему я должен одного из них выделять больше, чем другого.

- Действительно, если они трахаются вместе.

- Дак, естественно.

- Просто не надо было об этом писать.

- Да. Говорить можно, а писать нет.

- Почему?

- Потому что.

- Что написано пером - не вырубишь топором.

- А теперь война. Все твои записи будут считаться шифрограммами, предназначенными:

- Противоположная сторона.

- Жаль, что я не подумал об этом раньше, - сказал поэт.

Но теперь он держал за платья Шаргородскую и Брюс, чтобы они не выпали из Дирижабля, пока обзывали висящего на лестнице Сумарокова, всеми последними словами. Имеется в виду, последними, которые они услышали в последнее время, как слова, с которыми надо обращаться к врагу. Как-то:

- Свинья, не знающая своей кормушки. - Или, опять же свинья, но уже:

- Свинья, трахающаяся под Нашим обеденным столом. - Или, опять же свинья, но теперь:

- Какающая там, где кушает.

После таких слов, Сумароков, естественно, полез назад, к земле, как возможно, хотел сделать и Адам, узнав, что на Земле он будет не один, а вместе в Евой. Естественно, Адам-то хотел опять залезть на Небо. Но кто ж ему даст?! Иди сюда, милок. Как говорится, мы связаны с тобой:

- На всю оставшуюся жизнь.

Сумарокова, наоборот, хорошо, что вообще не сбросили с лестницы.

Но здесь его ждали. Поэт не был чужим человеком ни для Лизы Воронцовой, ни для Катиньки фон Карр. Как говорится:

- Мы с вами где-то встречались. - И они обратились в Эму Великолепному с прошением, подкрепленным их рекомендациями, чтобы Суми назначили:

- Командиром Артиллерии.

- Он хоть стрелять-то из пушек умеет? - спросил Эм.

- Дак, естественно, - сказала Лиза.

Катя фон Карр тоже за него поручилась. Она добавила:

- Тем более, мы будем рядом.

- Хотите на передовую?

- Разумеется, мы не будем отсиживаться в этой Крепости, - они обвели скучающими глазами потолки и стены Зимнего Дворца.

- Там вас могут убить, - сказал Эм.

- Дак, мы ко всему готовы.

- Я думал, что сейчас мы все должны быть готовы только к одному, - сказал Эм. И добавил, взглянув на памятник Петру Первому, стоящий на площадке между первым и вторым этажами. Где же помещался и третий пулемет, сделанный из ста пятидесяти мушкетов. Первым был на балконе, где расположилась бригада Петра Третьего, работающего сегодня под псевдонимом:

- Растрелли, - изобретателя секретного оружия. Да, именно так это можно назвать.

К тому же их надо как-то различать: Петра Третьего, имеется в виду Емелю Пугача, мужа Фике, и Петра Третьего, тоже мужа Фике, но уже считавшего умершим, в результате Дворцового Переворота, устроенного Григорием Орловым, его братом Алеханом Орловым, поддержанным остальными тремя братьями Орловыми, а также Президентом Академии Наук Е. Дашковой, по псевдониму, принятому ей для работы в нерабочей обстановке:

- Даша.

А также Гетманом Разумовским и Никитой Паниным, который сейчас тоже был здесь, во Дворце, но никто, между прочим, не мог поручиться за его стопроцентную преданность Эму Великолепному. Разумовский находился на Дирижабле вместе с Фике-Августой. Название Дирижабля, имеется в виду его новое название было заклеено бумагой. Как сказал Ломонофоффе:

- До победы.

- Ну, все-таки, - приставала к нему Пират Рицца:

- Как меня будут называть?

- Не скажу.

- Почему?

- Сюрприз.

- Ну, ладно. Я подожду. Надеюсь, ты меня не разочаруешь, поэт.

- Я ученый.

- И поэт, без сомнения, - добавила она.

Между прочим, усиленно распространялась информация, что Фике находится не на Дирижабле, на котором опасно, так как его можно подстрелить из артиллерии, и даже не на Европе Клокачева, а на Бегемоте Турции Гасана. Ему вернули этот корабль, за заслуги Турции перед Россией в деле мира, но которым, тем не менее, пока, на время революции, командовал один из избранных Фике - Федор Ушаков.

Ломоносов убедил Пират Риццу, что его Дирижабль:

- Это самое безопасное место.

- И знаете почему?

- Потому что спускает не сразу, а постепенно, - ответила Августа, которая давно это знала.

Чтобы не создалось впечатления некоторой несогласованности мыслей, я еще раз напомню, что Пират Рицца имела три имени:

- София, - далее годы правления,- Фике, - годы правления, - и Августа, - это уже в самое последнее время.

Ни Разумовский, ни Вяземский, ни Бестужев не умели командовать войсками по-человечески. Поэтому с центра повела полки в атаку сама Пират Рицца. С правого фланга, от Невы на штурм Зимнего пошли матросы Клокачева с Опы и с других кораблей. Слева, от Мойки шли матросы Ушакова.

Не было приказов стрелять из пушек с кораблей. Только обозначить начало штурма. Что и сделал Клокачев с Опы. Он дал четыре выстрела, но только третий был прицельным, и отколол целый угол от произведения искусства итальянца Растрелли. По другим источникам это был третий выстрел. А по совсем другим, вообще стрелял не Клокачев с Опы, а Ушаков с Бегемота Турции, и не с Невы, а с реки Мойки.

Было еще темно когда отряд под предводительством Августы вступил на Дворцовую Площадь. Они дошли до половины, когда в них с двух сторон ударили фонтаны.

Многие начали чертыхаться. Августа сначала засмеялась, потом остановилась. Она поняла, что это какая-то подстава. Дело в то, что:

- Вы не поверите, - но многие, почти все, по крайней мере, большинство, несли на шеях... э-э... коньки! Да, друзья мои, разведка, а точнее:

- Контрразведка доложила точно, что какой-то доморощенный Растрелли, называющий себя сыном итальянско-верноподданного с немецким уклоном, изобрел способ замораживания воды не только днем, но и ночью, и более того:

- Летом.

- А самое главное, - доложил контрразведчик Григорию Орлову, - очень быстро.

- Откуда эти сведения? - спросил Григорий.

- Перебежчик.

- Кто?

- Зубов.

- Я так и знал, что будет метаться туда-сюда. Хамелеон настоящий.

- Нет, он не остался здесь, а ушел опять.

- Куда?

- Не знаю. Я вообще не понимаю, чем он вообще занимается, - сказал контрразведчик. А это был... кто же это был? А вот:

- Младший брат Григория Орлова - Владимир Орлов. - Как же он не узнал его, не понятно? Впрочем, может и узнал, но не подал виду. Время, действительно очень напряженное.

Григорий успел предупредить Пират Риццу, всем были выданы коньки. Штурм на коньках - исторический факт. В том смысле, что не состоялся. И хорошо, что Зубов успел предупредить даму своего сердца, Августу. Но только ее лично. Почему? Когда он сказал ей, стоящей среди шквала фонтанных брызг, как будто вода из Невы опять затопила город, как во времена Петра Первого, проклинающей ясновидение Григория Орлова так подставившего ее, она не поверила и Зубову.

- Я выйду отсюда только ради тебя, любимый, - сказала Августа. И добавила решительно: - Но только вместе со всеми.

- Ты не сможешь отдавать приказы в этом водяном раю. То есть аду, скорее всего.

- И не буду. Я одна сама никуда не пойду.

- Они включат замерзание воды, и ты превратишься в лед, в Снежную Королеву.

- Какие все-таки скоты, - сказал она. И добавила: - Я не верю.

- Проверим, - ответил Зубов, и подхватив Пират Риццу на плечи, понес ее к краю поля, куда не доставала вода.

Естественно, она брыкалась, думала даже кусаться, но решила подождать хотя бы полчаса.

Потемкин был впереди штурмующей колонны. Фике его не видела, но он первым остановился, прошел несколько шагов, как робот, и замер. Потом начали застывать и все остальные. Вода была вышел колен, местами до пояса. Но даже те, кто замерз по щиколотку, уже не могли двигаться дальше.

Растрелли-Петрушка и его сатрапы в виде белокурых, кудрявых Лизы Воронцовой и Кати фон Карр радовались на балконе, и предлагали всем выпить шампанского.

Эм Великолепный взял свой бокал и пошутил:

- Надеюсь, оно не замерзнет внутри меня? - И получив утвердительный ответ - выпил.

Ему показалось, что он действительно начинает замерзать. Великолепный вытаращил глаза, и не мог произнести ни слова.

- Просто внушение, - ответил Растрелли, на вопрос Варвары, когда она вошла в палаты с дымящимися пистолетами.

- Да не бойтесь вы, - сказала Лиза.

- Он отойдет с первыми лучами солнца, - сказала Катя.

- Так нельзя шутить, - сказала Варвара. - По крайней мере, во время боя.

Честно говоря, и сам Петрушка не понимал, что происходит. Зато знали его дамы. Они провели эксперимент, добавив в бутылку из-под французского шампанского спирта и замерзайки, как они называли воду, с растворенными в ней солями, способствующими замерзанию воды при плюсовой температуре.

Далее, расстрел застрявших на Чудном Озере людей. Первая атака захлебывается. Что придумала Пират Рицца для победы?

Августа хотела вырваться из объятий Зубова, но тут по рядам бойцов, как бы застывших в ожидании команды:

- На штурм Зимнего! - прошла первая пулеметная очередь. Ее дали помощницы Петра Третьего, имеется в виду, Растрелли. Сам Петр, курил кубинские сигары Эма Великолепного и пил настоящее французское Шампанское Дон Периньен, само собой без Замерзайки внутри, как подали эти его Лиза и Катя Эму Великолепному, Емельяну Пугачеву. Во многих местах лед сразу окрасился в красный цвет. Хотя солнце еще не взошло, и это было не очень заметно. Румянцев и Панин первыми догадались поздравить Растрелли с успехом его изобретения. Алехан Орлов, который только что вошел с дымящимися пистолетами в руках, даже, как показалось некоторым, пошутил:

- Вы не зря носите свой Псевдоним.

- Вы имеете в виду Растрелли? - спросил Петр. И подумав пару секунд, добавил: - Просто совпадение. Ибо Растрелли - итало-русская фамилия.

- Я как раз это и имел в виду, - ответил Алехан.

- Че-то я смутно улавливаю вашу логику, - засмеялся Петр.

- Ничего страшно, вы - не он, - Орлов указал на стоящего у стены, как истукан замерзшего Эма Великолепного.

- Если бы я был он, - Растрелли-Петр показал на Петра Третьего, Емельяна Пугачева, - думаю я бы расстрелял вас за дерзость. По крайне мере вызвал бы на бой без правил из ста раундов.

Варвара хотела сказать, что этого Растрелли за произведенную им диверсию самого надо сбросить в Неву, или даже в Мойку, но вспомнила, что в часы тягостных раздумий о жизни сама пользовалась его услугами. Его и его сатрапш. Более того, была очень довольна. Да и вообще он же был человек:

- Которого она спасла, - от киллеров Пират Риццы Софии. А, как говорится, да и считается тоже:

- Те, кого мы спасли - это почти что те же самые, которых мы приручили. - А, следовательно, это любимые наши животные.

Поэтому она сказала только:

- Никого расстреливать из своих не надо.

- Действительно, потом разберется Контора, - сказал Алехан. И добавил: - Думаю, меня назначат начальником контрразведки. После Победы.

- Еще победить надо, - сказала Варвара, и дала команду стрелять по застывшим во льдах штурмовикам. - Пока не взошло солнце, и не вернуло их к жизни.

- Огонь, - сказал Растрелли. И девушки перебили почти всех на площади. Правда, не одни, с крыши тоже слышались то длинные, то короткие очереди. Мушкеты дымились, Петр Третий пытался их перезаряжать, не выпуская бокала Дона Периньена из рук. Имеется в виду, из какой-то одной руки. Потом, когда девушки освободились, они перезарядили весь пулемет вместе.

Только один пулемет пока молчал. Это был пулемет на площадке между первым и вторым этажами. Его держала в руках, с том смысле, что обслуживали Левша, Оглобля и Толстый Фред. Сама Агафья ушла на поле боя в поисках Августы.

- Лучше ее грохнуть, пока не поздно, - сказала она перед уходом надевая коньки. И Августа с края поля первая заметила ее.

- Это их контрразведка, - сказала она Зубову.

- Я ее сниму, дай мне мушкет с двадцати двух миллиметровой пулей.

- Такая пуля весит 55 г, она уже не выживет.

- А надо, чтобы выжила?

- Она все знает, ее надо допросить. У нас сохранилась сыворотка Лжи?

- Не знаю, я об этом не думал.

- Хорошо, подождем, пока она подъедет поближе. Кстати, она хорошо катается на коньках.

- В Поселении есть каток.

- А коньки откуда?

- Дак, у турок завоевали. - В Турции есть лед?

- Дак, есть, конечно.

- Откуда?

- Делают.

- Эти турки, что ни спросишь - все делают. Кстати, - добавила Августа, - кто сделал так, что вы взяли с собой коньки вместо водолазных костюмов?

- Не, наоборот.

- Атака, что ли, началась раньше времени?

- Дак, естественно. Надо было подождать, пока лед замерзнет.

- Кто дал команду к штурму раньше времени? - спросила Августа.

- Дак, Потемкин дал, он у нас полководец.

Пират Рицца уже хотела сказать, что авантюриста надо немедленно расстрелять, но только не Потемкина.

- Дело в том, что кто-то перевел часы на полтора часа вперед.

- Надо обязательно найти шпиона, и... нет, расстреливать пока не надо, мы его поджарим после Победы.

- Дак не у нас часы-то перевели! - почти радостно воскликнул Зубов.

- У них?!

- Дак, естественно.

- Зачем?

- Вот именно для того, чтобы мы шли по морю, аки по льду. Точнее, не шли, а стояли, как вкопанные.

- Это не ты сделал? Только скажи, я все равно тебя прощу.

- Нет, к сожалению, не я. Почему к сожалению? Тогда бы я знал, кто шпион. А теперь только теряюсь в догадках. Хотя предположения есть.

- Кто? Кто этот предатель?

- Нет, я точно не знаю, но один из двух. Или Потемкин, либо Орлов.

- Почему?

- Если бы указание шло от кого-то другого, эти ребята стали бы проверять, и спросили бы в первую очередь тебя:

- Надо ли действительно менять время наступления.

- Да, - ответила Августа. - обычно так не делается, никто не меняет планы наступления перед самым наступлением. Впрочем, время-то меняли не мы, а они, как ты сам только что сказал.

- Да, похоже я и сам запутался, - улыбнулся Зубов.

- Неужели, Зубов, это все-таки сделал ты?

- Да нет же, я сказал! Это сделал, кто-то очень влюбленный в Эма Великолепного, сделал то, чего нельзя было отменить, перевел часы. Да баба какая-то. Думаю, это сделала Варвара. Сделала, несмотря, на все измены ей Эма Великолепного.

- Ты сказал ключевое слово, май либе дих:

- Измена! - Но только не у нас, а у них. Кто-то хочет победы Емельяна Пугачева больше, чем он сам. Я бы не удивилась, что его уже вывели из строя.

Глава Двадцать Восьмая

Они увидели, что кто-то катит по льду на коньках.

- Кажется, кто-то сумел выбраться из этой паутины льда, - сказала Пират Рицца.

- Это не наши.

- Да? Почему ты так думаешь?

- Очевидно, этот человек знает расписание стрельбы пулеметов.

- Да, ты прав, иначе бы он не осмелился так безрассудно раскатываться по этому Ледовому Побоищу.

Агафья начала вырубать из льда человека. Сначала одного, потом второго.

- Дай, мне мушкет, я ее сниму.

- Мы договорились взять ее в плен.

- Хорошо, я пойду с тобой.

- Ты еще слаба.

- А что такого я сделала?

- Я тебя вынес с поля боя - значит, ты была ранена. Пусть душевно, но это даже хуже.

- В том смысле, что лучше? Ведь лучше - это больше?

- Без сомнения.

Однако вся троица удалилась к воротам Зимнего дворца. Агафья на коньках, а двое других волоком по льду. Это были Графиня Лиза Воронцова и ее бессменная подруга Баронесса Катинька фон Карр.

- Тяжелые, - сказала Агафья, - а катятся легко. - И добавила: - Особенно Лиза Воронцова. Неужели на льду, чем тяжелее, тем лучше? - И опять добавила: - Так сразу трудно догадаться.

- Она вернется, - сказал Зубов.

- Почему ты так думаешь?

- Очевидно, что она ехала сюда не за ними. Просто случайно встретила. Я вообще не понимаю, что они здесь делали.

- Кто?

- А ты не заметила?

- Что это были Лиза Воронцова и фон Карр? Да я их за километр увижу. Значит, они искали меня. Так хотят меня грохнуть, что не побоялись попасть под свой же пулеметный огонь.

- Скорее всего, они знали расписание.

- Дак, естественно. Хотя с другой стороны, какое на войне расписание? Так только, одни слова. Они хотели найти меня, не смотря на возможность самим попасть под пулеметный огонь. Более того, я даже уверена, что они не стали бы меня убивать сразу, а потащили с собой в качестве заложницы.

Таким образом, Августа путем логических умозаключений позаимствованных ей из общения с Вольтером, Дидро, Руссо и Маркизом де Садом, дошла по понимания истины:

- Лиза и Катя искали ее, чтобы взять в заложницы. - Искали без чьего либо приказа. Ведь они считали себя свободными Рейнджерами. Словосочетание, образованное из двух американских слов:

- Рейн и Джер. - Такие люди ни у кого не спрашивают разрешения даже на убийство. Не как Агент 007, которых тогда еще, возможно, не было, а как:

- Робин и Гуд, - вместе взятые.

Однажды - дело было в Поселении - они захватили Пират Риццу врасплох, и уже потащили в кусты для окончательной идентификации, когда появился Эм Великолепный вместе с поэтом Сумароковым и сказал, чтобы они затопили баню.

- Как обычно? - спросила Лиза.

- Дак, естественно, - ответила за нее Катя. - И им пришлось оставить Софию в прибрежных кустах, где она и очухалась, и убежала к Варваре. Даже не стала рассказывать Варваре, о случившемся инциденте. Почему? Она очень испугалась. К тому же Варвара никогда не распространяла свою власть на прибрежную территорию. Для нее это была Запретная Зона Свободы. Да, вот только так могла существовать Свобода:

- Вместе с Противоречием.

Агафья действительно появилась опять. И буквально за несколько минут до начала пулеметного огня.

Как и предсказал Зубов:

- Будет только еще один пулеметный шквал до рассвета.

- А после? - спросила Августа.

- Что после?

- После рассвета они уже не будут по нам стрелять?

- Дак, пойдут в психическую, я думаю.

- А пулеметы?

- Пулеметы они не успеют уже перезарядить.

- Думаю, у них есть еще один пулемет.

- Где?

- Пока не знаю. Ты бы сам узнал, а, Зубов.

- Дак, естественно, я попробую. Только...

- Только, как бы они меня не заподозрили в окончательном переходе на:

- Другую Сторона, - и не шлепнули в каком-нибудь каземате Дворца.

Далее, драка между Агафьей и Августой на Набережной Мойки.

Едва Солнце решило принять участие в этом грандиозном Штурме Зимнего Дворца, как Агафья, каким-то образом уже оказалась позади влюбленной парочки, Августы и Зубова, и ударила одного из них по плечу. Но не просто, а в прыжке, и локтем в ямочку между затылком и шеей. Можно сказать, даже, что это уже и не плечо. По крайней мере, на похлопывание по плечу это было не похоже, если только не иметь в виду похлопывание по плечу Одиссея Циклопом, после чего он - Одиссей, естественно, а не Циклоп - все-таки очухался, и наконец понял, что просто так, без вымысла, ему это вещественное доказательство существования бога не одолеть.

Случайно, или нет, но нокаутирована была Августа. Хотя по логике, убит этим мечом древних японцев должен был быть именно Зубов. А Пират Риццу надо было задушить, так сказать, своими собственными руками. Но вышло наоборот, и я думаю, не случайно, так как Агафья почти сразу, можно сказать, еще над находящейся между жизнью и смертью Софией-Фике-Августой, попросила Зубова раздеться для секса. И между прочим, в приказной форме:

- Только быстро.

- Да? А куда мы торопимся? - был еще в состоянии спросить Зубов, хотя и оглянулся при этом на распростертое тело Августы.

- Скоро начнется бой.

- Дак, мы успеем. Чай первый раз можно и не долго.

- Это у вас, здесь, На Болоте, мэй би, и пьют чай, но мы любим только кофе.

- Растворимый?

- Что, простите? И, как говорится, будь по-вашему:

- Утащим ее сначала на берег Мойки.

- Долго тащить придется, - сказал Зубов, - она тяжелая. Ведь вы даже не знаете, что спать с ней, а тем более заниматься сексом, это все равно, что пропустить полк.

- Пропустить куда?

- Я имею в виду, просто так, в образном смысле.

- Тем не менее, у меня есть приспособление для переноса особо нагруженных разными обстоятельствами объектов. - И Агафья подложила под спину Августы толстую пластину льда. Зубов думал, что все равно это не поможет, так как по земле тащить все равно будет тяжело. Но все пошло, как по маслу.

Оказалось, что и трава замерзла, так как была в росе.

Зубов уже приступил к своему делу под:

- Грохот канонады, - как Августа застонала.

- Не обращай внимания, - сказала Агафья и больно ущипнула юнгу, застонав намного громче Пират Риццы.

- А че ты так торопишься? Куда спешишь, убивать, или быть убитой в этом Штурме Зимнего?

- Ай... Хорошо, я скажу по-русски, хочу иметь твоего ребенка. И знаешь зачем? Если ты станешь Пиратором, то у меня в Поселении тоже будет свой маленький Пиратор.

- Врял ли, - сказал юнга, продолжая свое дело, - мне далеко до Эма Великолепного.

- Ты моложе, он умрет раньше.

- Ты хочешь сказать, что он все это время будет трахать Пират Риццу, а я, как запасной, как второй, буду ждать своей очереди, привязанный у ножки кровати?

- Думаю, Вторые займут место Первых, как написано в древних Манускриптах Герберта Аврилакского.

- Хорошо бы, - сказал Зубов, и добавил: - Только она, - парень кивнул головой назад, где лежала Пират Рицца, не согласится быть Второй. Тем более, если она еще жива.

- Я сказала, как написано...

- Можешь не повторять: у Герберта Аврилакского. Удивляюсь только, когда ты успела читать эти Рукописи, работая на палача Толстого Фреда?

- Дак, мы же не часто всех пытали, а наоборот, редко. Поэтому время-то и было.

Когда процесс зачатья, наконец, закончился, Августа очнулась и сразу спросила:

- Мы уже победили?

- Дак, нет еще, - ответил Зубов.

Она прислушалась:

- Или у меня в ушах звенит, или это на Болотной Площади еще воют? - И дело в данном случае было не в том, что город все еще стоял на болоте, а на Дворцовой Площади образовалось болото из-за тающего в лучах восходящего солнца льда. И бой, хотя и продолжался, но атакующие с флангов отряды капитана Опы Клокачева и Федора Ушакова тесни защитников все ближе и ближе к палатам Зимнего Дворца.

Лиза Воронцова и Катя фон Карр опять вышли из Дворца, и поймали на поле боя Потемкина. Сначала Геракл Потемкин кидал этих дам прямо в толпы контратакующих сторонников Петра Третьего, потом был избит и с большим трудом бежал. И все потому, что попал под прицел Варвары.

- Предатель, - сказала она, - посмотрев в подзорную трубу, - а ведь как клялся, как божился.

- Кто? - спросил оттаявший при первых лучах солнца Эм.

- Дак, этот коварный и влюбчивый Потемкин.

- Надо было его пометить, чтобы не предал и не сбежал.

- Как? Я не знаю.

- Выбей ему глаз, - сказал для смеху Е. Пугачев.

Варвара выбрала мушкет, и прицелилась.

- Во-первых, так не попадешь - далеко, - сказал Эм.

- А как же?

- Надо стрелять с подзорной трубой.

- Да? Хорошо.

- Это еще не все.

- А еще что?

- Этот мушкет у тебя какого калибра?

- Дак, двадцать второго, естественно. Двадцать два мм в диаметре, вес пули 55 г.

- Это крупнокалиберная, для войны в рядах Александра Македонского в Индии, против слонов.

- Мы планируем наступление на Индию? - удивилась Варвара. И добавила: - Это интересно. А то все долбим и долбим одних турков.

- Да мне самому эти Персияне вот уже где, - Эм чиркнул себя ладонью по горлу.

- Да, - поддержала его Варвара, - ударить, бы как наш дед, али прадед по шведам.

- Зачем?

- Говорят, они культурные.

- Да, князья любят на них жениться. Один Вяземский чего стоит.

- Еще я слышала, что у них есть обычай приглашать друзей на чашку кофе, предупреждая об этом за две недели.

- Думаю, это логично.

- Я тоже так думаю, - сказала Варвара, - а то ведь так и прут, так и прут в любое время дня и ночи. А у меня, что, притон? Нет, это культурная организация. После войны буду принимать всех только по записи.

- Это где, у себя там, в Публичном Доме?

- Дак, естественно, здесь я не останусь.

- Почему?

- Ну, ты же не женишься на мне.

- Почему?

- Ты всегда будешь вспоминать, как я насиловала тебя в Поселении, и заставляла биться за деньги.

- Меня?! Ты меня с кем-то спутала. С этим, - он кивнул на окно, - Киллером Потемкиным, али с Григорием Орловым.

- Не думаю. Ты ведь дрался с многими, и со мной, в том числе, под видом этой Софии. Да? - И не дожидаясь ответа, сказала:

- Где, милый, твой мушкет с подзорной трубой двенадцатого, а не пушечного, двадцать второго калибра?

Эм Великолепный протянул ей свой личный снайперский мушкет.

- Бери! - Она вышла на балкон. Кстати Петрушку с его Кудряшками арестовали и заперли в подвал. Как сказал Алехан Орлов:

- Пусть посидят в жопе до победы. - Нет, а то ведь доигрались до последней степени терпимости. Решили заморозить самого Пиратора. И добавил:

- Он ведь немец. - А немцам только дай дорваться до науки, они обязательно захотят полететь на Луну. Пусть и на американские деньги. Так будем же, друзья мои, называть камеру в подвале, специально подобранную под Сладкую Тройку:

- Петр Третий, Лиза Воронцова и Катинька фон Карр, - Луна!

И не думайте, когда на вопрос:

- Где он? Или:

- Где она? - вам будут отвечать:

- На Луне, - это не значит, что этим парнем, или этой девушкой выстрелили из пушки по системе Барона Мюнхгаузена.

Нет, он просто играет в Девятку со своими близкими телками. Но в подвале Зимнего Дворца. Ведь Луна - она и в Африке:

- Луна, - как сказал один немец, отбивая контракт на полет туда у морского министерства, которое смогло оторваться от Земли только на один метр. Не больше.

Варвара прицелилась и выстрелила. Потемкин подумал - подсознательно - что уже умер. Однако друзья вынесли его с поля боя. И стал не хуже, чем был - только без глаза, а в черной, желтой или оранжевой повязке. В зависимости от настроения своей любимой на всю оставшуюся жизнь девушке. Между прочим, это цвета Луны, которую так любят немцы. Сзади, в невидимой своей части, она черная, а спереди - белая. А иногда она оранжевая. Не думаю, что это месячные. Скорее, наоборот.

Как видно из этих записей Потемкин так и не стал единственным возлюбленным Варвары - иногда, даже часто, он все-таки продолжал обожать свою единственную:

- Пират Риццу.

Григорий Орлов первым ворвался в фойе Зимнего Дворца.

- Он похож на Александра Меньшикова, - сказала Варвара, - не убивайте его, если что, сразу.

То же самое сказала и Августа:

- Он погибнет под очередями последнего пулемета. - Как сказал ей Зубов, разузнавший, в конце концов, правду:

- Пулемет установлен на лестничной площадке между первым и вторым этажом.

И его взяли в плен. Пулеметная бригада этого пулемета состояла из Оглобли, Левши и Сумарокова. Последний был командиром. Он сменил на этом посту ушедшую в разведку боем Агафью.

Левша обхватил этого Геракла - такого же двухметрового слишком, как Потемкин, сзади, а Оглобля бил в живот. Это сейчас в живот, а до этого больше бил в голову. Но дело дошло до того, что Григорий все-таки смог скинуть с себя это иго, и бросился... Нет, не на Оглоблю. И не на Левшку, которые его били. Он пошел, как... да, собственно, он и был первый, кто грудью пошел на пулемет. Правда, еще не стрелявший.

Григорий начал вытаскивать мушкеты из укреплений, представляющих собой единую сеть, обеспечивающую стрельбу мушкетов один за другим с интервалом четыре выстрела в секунду. В минуту, следовательно, двести сорок. А в час еще больше. А именно:

- 14400. - За час, практически можно выиграть сражение. Даже за полчаса, если пулемет установить правильно, так, как здесь. Люди вроде уже почуявшие Победу, по крайней мере, ее близость вдруг получают такой рой мух, какого не видел и Египетский Император, Фараон, имеется в виду, когда не послушался Моисея, и решил настоять на своем неверном решении:

- Не отпускать евреев топиться в Красном Море. - Ибо зачем? Пусть работают на благо залежей бриллиантов, которые когда-нибудь здесь откроют. Или хотя бы для того, чтобы поддержать курортный имидж этого первобытного места. Ведь многие считают, что именно сюда первый раз прилетали инопланетяне, именно с них египтяне взяли причуду, носить головные уборы в виде головы разъяренной кобры. Поэтому. Поэтому, если вы приедете сюда на курорт, не убоявшись лихости местных наездников верблюдов и других современных транспортных средств, можете попасть под второй их прилет. И чем, как говорится, бог не шутит:

- Авось и улетите вместе с ними отсюда к едрене фене. - В том смысле, что куда-нибудь на Сириус, али на Альфу, нашу любимую, Центавра.

Однако именно Сумароков прекратил этот беспредел. Он нажал на курок первого Мушкета, и грянула такая очередь, что полегли бы все, кто первым ворвался в первый этаж Зимнего Дворца.

К счастью, никого не задело. Пули, как специально, прошли под мышками Левши и Оглобли. А Орлов интуитивно пригнулся. Можно даже сказать, лег на ступени под пулеметом.

Все побледнели, а Григорий обогнул это дымящееся сооружение, похожее, как говорят, на летающую машину инопланетян, и побежал наверх, где его и встретила Варвара, с Эмом Великолепным в обнимку.

- Вот видишь, - сказал Эм, - а ты боялась. Сам пришел.

Но Григорий неожиданно бросился им в ноги, и не успели удивленные Эм и Варвара понять, чего он хочет, Григорий, как Уж, пролез между ними, а дальше его не смогли перехватить. Почему?

Толстый Фред, охранявший этот Штаб Зимнего Дворца, расставил руки, чтобы поймать его, а не поймал, так как Григорий побежал туда, куда никто не ожидал. Хотя не понятно почему. Григорий побежал к балкону. Зачем?! Прыгать оттуда не реально - высоко, семнадцать метров. Это все равно, что попасть к пульту управления Ноевым Ковчегом, находящимся в самом центре этого диковинного сооружения.

Орлов и не знал, что здесь так высоко. Как будто и не был здесь никогда. Для проверки он выбросил двоих побежавших на него бойцов Эма, через себя. Одного броском через спину, другому провел переднюю подсечку в падении. Если первый, кувыркнувшись, сразу пошел вниз, как топор, никогда даже не слышавший о правилах полетов, второй, как прыгун в длину: сначала пошел вверх, и даже чуть не задел художественно оформленное в стиле Барокко ограждение балкона. Потом, правда, и до него дошло, что:

- Пора падать!

Умерли, и только один подергался несколько секунд, другой - сразу. Дак, естественно, камни - это не песок на приморском пляже.

- Если подойдете, я выброшусь с пятого этажа! - крикнул Григорий приближающей Варваре. Она остановилась, и сказала:

- Фред запри балкон.

- С той стороны?

- Лучше с этой, ибо я больше боюсь, что этот Гришка опять начнет мне хамить. Свободу почуяли? Рано радуетесь, - и она так стукнула по решетке, отделявшей балкон от обитой в цвета радуги большой комнаты, что Гришка отшатнулся, и чуть не упал с балкона. Он даже перевалился через ограждение, и повис, как попугай на ветке, головой вниз.

Однако, набрался сил, и одними ногами смог подтянуться назад. Пока он висел на одних ногах Толстый Фред предложил Варваре и Эму открыть балкон и сбросить этого:

- Волокиту вниз.

- Это рискованно, - сказала Варвара.

- Более того, - сказал Эм Великолепный, - так мы хотя бы знаем, где он находится.

- Я понял, - сказал Толстый Фред, - это ваш бывший друг.

- Да ты что! Нет, конечно. И никогда не был. Так просто, постоянный конкурент на рынке любви.

Отряды Клокачева и Ушакова приблизились с флангов, и скоро заняли весь центр, все Болото, в которое была превращена Площадь экспериментами Нового Архимеда, запертого теперь в подвале со своими постоянными спутницами.

Августа передала приказ:

- Ударному полку сосредоточиться в районе Колонны Александра Македонского.

- Такой колонны пока еще нет, любимая, - смущенно заметил Зубов, думая, что Пират Рицца не совсем соображает, что говорит.

- Будет. В центре площади пусть обязательно будет Александровская Колонна.

- Не надо.

- Почему?

- Так обычно говорят, когда собираются погибнуть.

- Думаю, так и будет. Мы все здесь умрем. Если уж Гришку Орлова убили, нас тоже обязательно убьют.

- Дак он живой, - сказал Зубов.

- Не верю.

- Прошу вас взять подзорную трубу и проверить. Он сидит запертым на балконе.

- Серьезно? - Она взяла подзорную трубу и долго не могла навести прицел.

- Что вы делаете, дорогая из самых дорогих? - Дело в том что подзорная труба была не одна, а служила оптическим прицелом двенадцати миллиметрового мушкета. - Неужели хотите его убить.

- Дак, лучше убить, чем оставить на растерзание врагам.

- Ты ходатайствуешь за конкурента?

- Дак, естественно.

- Почему?

- Чтобы ты иногда его вспоминала.

- Я и так буду его вспоминать. Вместе с тобой.

- Вот этого мне и не хочется. Секс втроем, мне кажется, я никогда не полюблю. Ведь телом ты будешь со мной, а душой, воспоминанием - с ним. По мне, так лучше иногда езди к нему в гости.

- Может, он к нам? - спросила Августа.

- Если только по записи. За полтора года вперед.

- По-шведски?

- Да.

- Я раньше думала, по-шведски - это когда:

- Влюбленные всегда вместе. Даже если их больше, чем два.

- Мне кажется, часто это делать нельзя, - сказал Зубов.

- Ты хочешь ограничить широту моей любви к людям?

- Нет.

- Ну, на нет, как говорится, и суда нет. И да, я его разглядела, - и добавила, что пора освободить его, Григория Орлова. Она выстрелила в дверь балкона, и попала в Толстого Фреда, не способного отойти от балконной решетки.

- Вот, - Варвара подхватила падающего Фреда, и пообещала даже выполнить давнюю его мечту, если он не умрет.

- Что за мечта? - спросил Эм, который понял, что этот выстрел снайпера, является сигналом к решающему штурму.

- Так за чем же дело стало, - брякнул Эм.

- Он умер, - сказала Варвара. Со слезами на глазах придерживая голову Толстого Фреда в железной касте, правда с полями.

- Надо выпустить Петрушку, пусть его заморозит, чтобы мы могли похоронить его после Победы по-человечески, - сказал Эм Великолепный. У нас не бывает так:

- Умер Фред - ну и хрен ему вслед.

- Кто умер? - вдруг тихо спросил Фред и открыл глаза. Тяжелая пуля только ударила его бронированную каску по касательной, и только помутила его сознание на время.

- Ты слышал, что я говорила? - спросила Варвара.

- Не слышал. Но я и так знаю, что это было.

- Что?

- Ты жалела, что никогда так и не удосужилась заняться со мной сексом. Я не буду ждать второй пули, и не буду отказывать тебе прямо сейчас.

- Хорошо, - сказал Эм, - выпустите Петра с его Кудряшками, а в освободившейся камере есть хороший кожаный диван. Там и сделайте то, что можно скоро уже не успеть сделать.

Атака началась. Над головой Августы висел Ломонофоффе на своем Дирижабле. Он один остался управлять своим огромным сооружением, а Державин с Шаргородской и Брюс начали спускаться прямо в тыл защитникам Зимнего. Прямо в огражденный витым черно-оранжевым, с стиле Барокко, забором сад Дворца.

- Они сошли с ума, - сказала Августа. - Кто еще там?

- А, это? Это Княгиня Дашкова, - ответил Зубов.

- После этого штурма мы останемся без ученых, - сказала Пират Рицца. - Надо было их удержать.

- Да разве их удержишь, - ответил парень. - Я объявил:

- Кто первый ворвется в Зимний Дворец, будет первым и на очереди в вашу опочивальню.

- Зачем? Я же тебе обещала.

- С меня хватит и ночи. Им я объявил право только на послеобеденный отдых.

- Смотри, Зубов, если я устану, сам будешь отдуваться.

- Нет, в дальнейшем мы ослабим эту древнюю практику. Я постараюсь придумать побольше орденов и почетных медалей, чтобы люди были довольны и так, заместо секса с тобой.

- Это правильно, но особенно не раздаривайся медалями-то.

- А орденами?

- Тем более.

Фреда не было, но Три Лариски у входа стояли насмерть, и никто не мог прорваться внутрь Дворца. Державина ранили, и захватили, в плен. Его утащили во Дворец, не смотря на то, что его сатрапшы, Шаргородская и Брюс изо всех сил пытались отбить его у захватившей поэта толпы. Их самих тоже арестовали в этом саду, в этом закутке, как сказала Княгиня Дашкова, которая только одна и продолжала биться здесь. Ей удалось прорваться через трех Ларисок к пулемету, но Сумароков на этот раз не дрогнул, и не отдал сумасшедшим голосом команды:

- Огонь по врагам Революции! - Из всех стволов.

Даша сцепилась с Левшой, и даже смогла вывернуть ему руку и забежать за спину, откуда так сильно ударила ногой в жопу, что Левша полетел к пулемету и головой выбил несколько мушкетов из их стройной конструкции. Сумароков начал ругаться на Оглоблю, что так нельзя делать, он не успеет, может быть, уже теперь собрать пулемет.

- Почему? - наивно спросил Оглобля.

- А если сейчас ворвется целая орава, ты их удержишь?

- Дак, естественно, - ответил Оглобля, глядя, как Левша пытается настроить свою голову на обычный лад, вертя и ударяя по ней костяшками пальцев.

И он распахнул свой бронежилет:

- Вся грудь его была увешана пушечными ядрами, соединенными в единую систему, придуманную для него Петрушкой-Растрелли.

- Я их взорву у двери! - рявкнул Оглобля.

- А если обвалится потолок? - спросила Даша, и ощупала бомбы на груди Оглобли. Потом ударила между ног, и провела бросок через спину, предварительно оглушив Оглоблю, двумя Хуками.

В полете Оглобля столкнулся с Левшой, уже приведшим в порядок свою голову, и оба опять разрушили часть пулемета.

- Ну, че, поэт, - сказала Даша, пощелкав зубами, как волк, точнее, наверное, волчица или лисица, если сравнивать с настоящими лесными братьями нашими меньшими. - Сейчас я приму у тебя экзамены на Академика.

Но тут она увидела на лестнице самого Эма Великолепного.

- Хау ду ю ду, сэр, - сказала леди.

- Вот мы и встретились, - сказал Эм, как будто помнил последнюю их встречу в Публичном Доме в Поселении. Тогда он был в роли Пират Риццы, и Даша, как Мамочка этого всем угодного Дома, скоро смогла понять это. Но никому ничего не сказала. - Сдавайся, май диэ чайльд.

- Ошибаешься, Эми, это ты мой:

- Дорогой мальчик.

- Спасибо и на этом, но я не позволю тебе разрушить пулемет.

- Ладно, я согласна, выходи. - Великолепный спустился по лестнице, кивнул Сумарокову:

- Собирайте, пожалуйста, пулемет, - и сбросил одежду прямо на последнем лестничном марше.

- Мне тоже раздеться? - спросила Даша. И не дожидаясь ответа, разделась, как и Эм:

- До пояса. - Как это и положено в настоящем английском бойцовском клубе.

- Правильно, - сказал Эм, - раздеваться совсем до гола не будем. - Или сдавайся.

- Зачем задаром пропадать? - спросила Даша, и первая ударила Эма между ног. Он успел сдвинуть ноги.

- Мне ваши приемы, дамочка, известны. Но это не по-боксерски. - И тут же Джебом левой разбил ей нос.

- Послушайте, Эми, - сказала Даша, размазывая кровь по лицу, - у вас член все такой же толщины, как и раньше, с донышко пивной бутылки? Че-то мне тогда показалось, что это было преувеличено народным мнением. - И тут же ушла от прямого в голову. Это мог бы быть нокаут. По крайней мере нокдаун, но она ответила слева по печени - или что у них есть еще там? - и сразу левым Хуком в висок. Эм не успел закрыться. А может и не хотел. Он отступил на несколько шагов, и чуть опять не сломал пулемет. Суми даже всплеснул руками.

- На, на! - восклицала Даша, проводя еще серию, пока Эм Великолепный не пришел в себя окончательно. У нее прошел хороший Кросс справа, удар в солнечное сплетение, и Апперкот.

Эм упал на красный паркет, поднял голову, и опять уронил ее.

- Неужели он проиграл ей нарочно?! - с ужасом подумал Сумароков.

В это время Три Лариски не выдержали натиска штурмовиков, и отшатнулись назад, в зал, где стоял между лестницами пулемет. Толпа их смяла, и рванулась на лестницу.

Суми включил пулемет. Перезарядить его, конечно, не было возможности, но люди в ужасе двинулись назад. Началась давка, как будто, наконец-то, подошел Ноев Ковчег, и было предложено занимать места, согласно еще не проданным билетам. Штурмующие били самих же себя. Били до тех пор, пока весь зал и двери в него не оказались завалены мертвыми телами.

Варвара прервала сеанс психотерапии, проводимый для нее контуженым Фредом, спустилась вниз и перезарядила пулемет. Никто ей не мешал. Суми, после брошенного в него копья, лежал пришпиленным к стене. Варвара его заметила, но боялась трогать, так как кровь могла хлынуть из поэта рекой, если его вынуть из копья. Да, именно так он просил сделать Варвару:

- Дорогая леди, выньте меня, пожалуйста, из этого копья. - И не удивительно, ибо копье было толстое, почти с человеческую руку, и бросил его Орлов. Но не Григорий, который бился, как натуральный сибирской соболь на закрытом балконе, не имея возможности принять участие в бойне. Это Владимир Орлов, его младший брат, начальник артиллерии Августы, бросил копье в пулеметчика Сумарокова.

Григория Орлова, сам не понимает, что делает выпустил Растрелли Петрушка, которого выпустили из тюрьмы, а заместо посадили Державина и его Шаргородскую и Брюс.

Даша откатилась к стене, и лежала там, устрашенная происходившей на ее глазах бойней, а также оглушенная стрельбой пулемета.

На корабле, которым командовал Федор Ушаков началось восстание. Начальника-то не было, ушел на штурм Зимнего. А среди матросов каким-то образом оказался Хромой Абдула. Он и смутил матросов поднять над кораблем Веселого Роджера, совершенно не соображая, что ему вряд ли удастся выйти на этом Бегемоте Турции к свободным морям и океанам.

На другом корабле, на Европе Клокачева тоже были турки, Гасан, но он не решился на такие вольности, как недобитый Хромой Абдула. Более того, как сказал Гасан:

- Я не за тем сюда прибыл, чтобы опять бежать назад. - Довольно логично. - И даже наоборот, ждал и ждал только, чтобы дать залп Победы по Зимнему. Хотя и не мог понять:

- Зачем стрелять по Зимнему Дворцу, если он уже захвачен нами? - Но так сказал ему, уходя на штурм, Клокачев, уже, говорят, назначенный Пират Риццей генералом. А Ушаков, соответственно:

- Адмиралом. - Почему так? Сам Федор Ушаков так объяснил Прошке Курносову, который даже хотел бежать от него после этих слов в Поселение:

- Так Генерал - это здесь.

А мы, так сказать в Аду, так как плаваем на кораблях, которые тонут, как дырявые корыта, если удается вступить в бой с каким-нибудь английским, французским или турецким судном.

- Значит, Ад - это от слова Адмирал? - удивился Прошка. Но Ушаков ответил:

- Дак, естественно.

Григорий Орлов задумался, но не мог понять:

- За кого здесь сражается Петрушка Растрелли со своими Кудряшками. - Поэтому он оставил его просто без движения, но убивать не стал, когда Петр Третий открыл ему ворота на свободу.

Он прошел дальше, но у пулемета наткнулся на Эма, и вступил с ним в бой. Он думал, что у него преимущество, так как он находится наверху, а Пугачев стоит несколькими ступеньками ниже. Более того, не стал терять, как он думал, это преимущество, даже тогда, когда Эм упал. Он не сошел к нему на площадку, где стоял пулемет, а поманил Эма согнутой ладонью.

- Давай, давай, амиго, поднимайся, здесь тебе не госпиталь для душевнобольных.

- Почему для душевнобольных? - только и спросил Эм, когда поднялся. Он позволил Григорию достать его еще два раза. Потом быстро ушел влево и провел Орлову Дэмет - неожиданный удар по пяткам. Любимец Пират Риццы упал на мраморные ступени Дворца, но не потерял сознание, сумел подняться. Правда, ноги сами понесли его в обратную сторону:

- На балкон. - На балкон, где его уже ждали. Петр Третий, Лиза Воронцова и Катинька фон Карр. Разумеется, поддельные блондинки-красавицы с Поселения.

Тем не менее, они сбросили плохо уже соображавшего гиганта вниз. Как сказала Лиза, а Катя ее поддержала:

- Не наверх же его бросать.

Пират Рицца, когда узнала долго плакала, но Зубов ее утешил:

- Есть его брат, красавец хоть куда, он его заменит. Если хочешь можно даже дать ему новое имя в честь геройски погибшего Григория Орлова.

- Дак, это Алехан, что ли? - спросила Августа. - Он мне и в Москве надоел хуже горькой редьки.

- Владимир, их самый младший брат. - На том и порешили.

Казалось, сражение уже выиграно. Князья Вяземский, Бестужев, Гетман Разумовский уже поехали со своими опричниками по Санкт-Петербургу, разглагольствуя о дарованной им свыше победе. Что, мол:

- Генерал Румянцев, Никита Панин, и другие перешли на:

- Нашу Сторона. - Хотя и не исключено, что будут казнены, или, по крайней мере, подвергнуты обструкции. А это значит, примут участие в Празднике Победы, в качестве начинки одного из Быков. По жребию.

На самом деле долго никто не знал, где находятся настоящие подруги Эма, настоящего Петра Третьего, Графиня Лиза Воронцова и Баронесса Катинька фон Карр. Пошел даже слух, что им удалось уйти от погони, и они уже пьют Можжавеловку в Поселении вместе с другими уцелевшими участниками Восстания на Дворцовой Площади. Другие говорили, что видели, как Лиза Воронцова и Катя фон Карр дрались в арьергарде наступающего на Зимний Дворец войска. Естественно, против этого войска, выводя из строя штурмовиков, но только не спереди, а сзади.

- Говорят, - говорили, - что Державин спустил Августу и Зубова через печную трубу.

- Это во Дворец, вы имеете в виду?

- Дак, а куда еще, естественно. Центральный вход настолько сильно был завален трупами, что разобрать в ближайшее время не представлялось возможным.

В частности, сообщалось, что Варвара погибла, попав под свою же последнюю пулеметную очередь. Кто стрелял - неизвестно. Не мог же это сделать Сумароков, которого она спасла от неминуемой большой потери крови, вытащив вместе с Петрушкой Растрелли и его двумя Кудряшками огромное копье из его левого плеча. Так что теперь писать стихи он не сможет, только так, по-современному диктовать секретарше, А ее надо еще где-то взять. Говорят, обещали дать. Только непонятно:

- Кто? - ну, если он воевал-то против Августы. Это надо же додуматься. Одно слово:

- Левша.

- Вообще, говорят, за Эма-то Великолепного одни почти Левши дрались.

- Упаси и сохрани.

- Да, ведь они же все сбежавшие из Ада.

Зубов руководит очередью к Рират Рицце Августе. Орлов и Потемкин шепчутся, что парень обнаглел. Приходит инвалид с палкой, отделанной золотом и слоновой костью. Кто это? А это Алехан Орлов. Он спрашивает:

- Инвалидам, надеюсь, как и положено, вне очереди. Но его не поддержал даже его брат Григорий Орлов. Читай в скобках:

- Владимир.

- Всех сказано принимать по очереди, - сказал он.

- Да я раньше записался, - сказал Алехан, и попытался пройти вперед. Но его не пустили. Увидев Зубова, он взмолился:

- Зубов, ты же знаешь, я был ранен при штурме Кремля, пусти инвалида вперед этих бар.

- Видишь ли, - сказал Зубов, - тогда и Ломонофоффе с Державиным и Сумароковым мне придется пропустить.

- А их нельзя, что ли?

- Дак, сказали вперед нельзя.

- Почему?

- Сказали:

- Ослов и ученых в середину.

- А инвалидов?

- Про инвалидов я не говорил? - спросил Зубов. - Дак, и инвалидов тоже, естественно.

- Я не понимаю, почему инвалидов ставят в одну очередь вместе с учеными, поэтами и ослами. - И наконец втиснулся между Сумароковым и Ломонофоффе. Державин смирно стоял сзади них. Он знал, что табакерку, усыпанную изумрудами и рубинами все равно получит. Почему?

Дак есть еще порох-то в пороховницах.

Было объявлено:

- Всех, кто не будет стоять в очереди - арестуют.

Поэтому аристократы стояли в очереди к Августе, а простые смертные к Трем Быкам. Хотя и Августа была не одна. В ее персональной Грановитой Палате работали вместе с ней Княгиня Шаргородская и Графиня Брюс, а также и Княгиня-Президент Академии Наук Даша.

Быки тоже были не простые, а разные, трех видов. А именно:

- Быки, которых жарили для народа с вином и фруктами.

Быки, в которых жарили проигравших, - и:

- Быки, в которых трахали всех желающих.

В первом случае быки были настоящие, но уже мертвые. Во втором - медные. В третьем настоящие живые, рогатые. Традиция, завезенной в город Санкт-Петербург из Поселения. Говорят, таких Трех Быков не предоставлялось веселящемуся народу даже при Александре Великом. Вообще, говоря, одного из этих Трех Быков завезли сюда турки. Между прочим, Гасан и сам чуть не попал под колесо истории, но, слава богу, деньги в Изумрудах да Рубинах у него были. Откупился сам, и даже спас своего Хромого Абдулу. Зачем? Дак, свой турок в России всегда пригодится. Тем более, если спасти его от Быка, в котором жарят, как при одном из Неронов в Древнем Риме. Да, в Третьем, где Бык, даже не Бык, а Бычище, трахает всех желающих, а так же и тех, кто не по своей, а по государевой воле, попал в эту очередь, может оказаться не подарком ко Дню Победы, а скорее, наказанием.

Петруша Растрелли со своими Кудряшками давал разъяснения по всем 3-м быкам, и даже запахам, разгоняемым ветерком по площади, которую так и называли потом долго:

- Площадь Трех Быков.

- Этих надо было есть, - говорил Петр Третий у жарящихся на больших вертелах, огромных быков.

- Не обязательно давать быку прожариться полностью. Срезайте с него мясо постепенно, поливайте вином и раскладывайте по серебру.

У второго быка он говорил:

- Здесь не обязательно вставать раком - залезай, ложись и всё, можно жариться.

Рядом с третьим пояснял, и ему здесь наиболее активно помогали его кудрявые белокурые бестии (леди, имеется в виду):

- Раком тоже не надо, просто ложись, ноги в руки, и поднимай, как можно выше. Дальше он сам всё сделает.

В самый разгар Праздника София-Фике-Августа тоже захотела пройтись по достопримечательностям Площади.

168- К какому Быку изволите? - спросила ее Княгиня Куракина, которую после революции назначили профессиональной дурой вместе с Левушкой Нарышкиным, который раньше всегда бывал любовником Со. Всегда, то есть когда рядом никого не было. А кто-то ведь всегда нужен. И Левушка был тут как тут, царапал дверь и мяукал:

- Мрр... мррр.

- Мрра... мррра, - мурлыкала София.

- Ко второму, наверное?

- Пошла вон, проститутка ананасная, пока саму не заставила пойти ко второму-то. А я, знаете ли, четные числа не люблю. Где мой Пифагор?

Позвали Ломонофоффе.

- Куда мне лучше идти-то, Мих? - спросила она Президента Академии Наук, которым она назначила его за победу заместо Даши, которая стала просто на просто:

- Продюсером этого Заведения. - Что такое Продюсер? То же самое, что и Президент Академии, только Княжеского Рода. Переводится с ихнего, с немецкого, просто, как у индейцев Майя:

- Находящийся Сверху. - Имеется в виду во всех делах, а не только в художественно-научных целях. В общем:

- Человек Рабочий. - В дальнейшем еще проще:

- Пролетариат. - А уж совсем дальше, еще проще:

- Это Хомо, которому надоело работать, и он всегда имеет в виду какого-нибудь режиссера, который будет за него пахать. Как говорится:

- Пусть волки в лесу работают. - Волчары.

Но это позже. Тогда и Продюсеру надо было ох как пахать. В одних только палатах Пират Риццы так напашешься, что косить Адмиралтейский Луг покажется отдыхом в Петров День, Праздником.

- К первому не ходи, Матушка...

- Что ты сказал? - прервала его Августа.

- Дак говорю, что ты уже здесь за столом обожралась, девушка, поэтому к Первому Быку и не ходи. Про второго уже было сказано, что тоже абсолютно нечего делать. Следовательно...

- Идти прямо сразу к Третьему! Я так и думала. Но все равно спасибо за подсказку. - Она звучно поцеловала Ломонофоффе в щеки в губы. В губы взасос. И... и пошла к Третьему Быку. Быку, где очередь, немного по возмущавшись, пропустила ее, как:

- Именинницу.

p.s. - Как вы понимаете, конечно, Первый Бык был не один, несколько, много. Народ ел до отвала три дня и три ночи. Зато потом и какал, и если прямо здесь же, целую неделю. Так что еле удалось переименовать эту площадь в Площадь Трех Быков, т.к. уж очень пристало к ней народное:

- Каканая, - победившим народом.

Хотя другие предлагали не худшие названия:

- Площадь жареного мяса.

И действительно, жареным мясом здесь пахло больше недели.

А жареным человеческим мясом больше месяца.

Агафья стояла первая перед Быком, и Фике ее узнала и, прежде чем зайти на помост Быка, приказала:

- Отправьте ее к Быку номер Два.

Мушкетеры уже потащили Агафью к Быку, где людей жарили, но Августа опять высунулась из своего Быка, и гаркнула:

- Впрочем, пусть стоит здесь, пусть будет за мной.

Августа говорит, увидев на Дирижабле, наконец-то открытое Ломонофоффе своё новое имя Екатерина:

- Теперь уже нельзя будет вот просто так, выйти на Адмиралтейский Луг голой.

И еще:

- Между прочим, в ночь третьего дня Адмиралтейский Луг, где три дня работали для народа Три Быка, был залит водой и заморожен. Коньки выдавали напрокат всем, бесплатно. Народ до утра под прожекторами, освещавшими Адмиралтейский Луг и сам Зимний Дворец, катался так, что затем только и мечтал повторить это катание, но не раньше, чем через год. Да, так болели ноги с непривычки.

p.s. - Кстати, развлечение было не только на Дворцовой Площади, на Адмиралтейском Лулу, но и на Сенатской. Люди даже бегали с одной площади на другую, стараясь занять сразу две очереди. Куда быстрей дойдет. Хотя когда на Сенатской поставили Медного Быка, народ сначала подумал, что ему больше ничего не дадут - только этого Медного. В том смысле, что будут только жарить и больше никаких ни гу-гу. Хотя некоторый народ сначала даже облегченно вздохнул. Почему? Кончились его тяжкие раздумья. Теперь было ясно:

- Тех, кто на Сенатской трахать не будут, а только жарить, а тех, кто на Болотной - в том смысле, что Адмиралтейский Луг некоторое время при Штурме Зимнего было настоящим болотом, когда растаял лед, изобретенный даже для летнего времени учеником архитектора Растрелли - Петрушкой, бывшим, но так и не убиенным, а выкупленным в Поселение настоящим Пиратом Петром Третьим, выступающим при Штурме Зимнего, в роли ученика Растрелли, но не по строительству, а наоборот, по химии, то есть полному замерзанию в летнее время - и жарить, и трахать. Хотя можно и нажраться до отвала, естественно.

- Чего лучше, интересно? - спросил один инвалид.

- А займи сразу две очереди, - ответил ему контуженный Толстый Фред - тогда ситуация более-менее прояснится.

Архиепископ Амвросий то проповедовал мир на одной стороне, то воевал на другой. А на Площади Трех Быков проповедовал прекратить это дело:

- Так можно заразиться чумой, - объяснял Амвросий. - Ибо слишком много однообразных контактов людей с людьми и не только. А и с Быками также.

За что был пропущен через всех Трех Быков. Народ ему не поверил. Да ведь СЭС никто же ж не любит.

И самое главное:

Эм Великолепный, Е. Пугачев он же, вез в Поселение тяжело раненую Варвару. Она иногда стонала и, когда приходила в себя, всё вот-вот обещалась умереть.

- Похорони меня на берегу Моря, Эми, - сказала она с трудом ворочая языком.

- Дак, естественно, - автоматически ответил Е. Пугачев. И тут же спохватился: - Нет, конечно, ты будешь жить долго.

- Мэй би, - ответила Варвара, - но, к сожалению, несчастливо. И знаешь почему? Думаю, что мы проиграли. Нет, нет, я умру, конечно.

- Дымком потянула, - сказала сопровождавшая их Лариска. Одна из трех, оставшаяся в живых.

Действительно, где-то в утреннем дыму, тумане, имеется в виду, маячили три фигуры в привычных соболиных шубах. Хотя, каки тут шубы, скоро солнце взойдет и опять будет тепло. Да им, видно, было все равно, боялись, что иначе их могут не узнать, и пристрелить по ошибке. Ох, сколько народу-то полегло по ошибке!

- Как они будут вместе править, уму не постижимо, - говорит один.

- Дак, естественно, - отвечает второй.

- По очереди, - поясняет третий.

Дело в том, что после Праздника было признано, что:

- Произошла Ничья! Победила Августа, но что-то произошло, и они согласились на ничью.

Возникла проблема:

- Кто должен начать править первым? - А решили править по году. Поэтому поводу был проведен бой в Бриллиантовом Зале Зимнего Дворца между уже Екатериной и Эмом Великолепным. Он пока что отказался называть себя по-новому:

- Емельян Пугачев, - хотя и не чурался этого имени.

Они долго бились. Было даже предложено местным дурачком, правда, Левушкой Нарышкиным, что надо биться по системе английских бойцовских клубов, а именно:

- Без перчаток - раз, сто раундов - два, и голыми - это три.

Это было совершенно не уместным, и бились без времени, а просто до трех нокаутов. Кто первый упадет три раза, и не сможет подняться даже через минуту - тот и проиграл. Вместо перчаток киски рук - до пальцев - были обмотаны по традиции женскими шелковыми чулками французского производства. До гола пришлось раздеться:

- Традиция, - но только до пояса, естественно.

Эм провел Августе-Екатерине множество Хуков, а она провела ему много Джебов, и немало Кроссов. Апперкотов больше сделал Эм, а ударов в солнечное сплетение, она. Более того, Екатерина вообще хотела откусить Пугачеву ухо, но это действие было категорически остановлено судьей, которым был... кто бы вы думали? Сумароков, так как именно его признало большинство Хамелеоном номер один. То клялся Пират Рицце в любви, невзирая на жанры, хоть в стихах, хоть просто так, но разумеется не в прозе, как некоторые, ибо таких любовных признаний она бы не приняла естественно. То считал своим личным другом Эма Великолепного, с которым они вместе плавали на Бегемоте Турции, и не с одним им, а и с пресловутыми:

- Лизой Воронцовой и Катинькой фон Карр. - Теперь эти дамы, оставшись в живых обещались содрать с Суми кожу, причем живьем.

- Как это было сделано Аполлоном в отношении сатира Марсия, за недостаточно Аполлонизированное исполнение музыки. - Это Лиза.

- Более того, - добавила Катя, - я теперь буду звать тебя Козлом. И не дай тебе боже подсуживать этой Фике.

- Дуры, - решился просто ответить поэт. - Я где был, по-вашему, при Штурме Зимнего?

- Можешь не оправдываться, свою Аполлонизацию ты все равно получишь, - сказала Лиза.

- Ну скажи, где ты был? - решила все-таки поинтересоваться Катя.

- Я командовал центральным пулеметом, - ответил поэт. - Столько убитых на первой лестнице Зимнего Дворца вы не видели никогда. Вы вообще в курсе, что Августе пришлось войти во Дворец через трубу?

- Напишешь всё в письменном виде, - сказала Графиня Лиза Воронцова, - мы проверить факты. - А Баронесса фон Карр добавила:

- В стихотворной форме с любовными отступлениями.

- И не дай тебе боже... - опять начала Лиза, но поэт только махнул рукой, и отошел к судейском столику.

Через три часа боя - с небольшими перерывами, разумеется, после каждого раунда, а то бы было просто неинтересно наблюдать, как Екатерина и Эм молотят руками воздух. Людям нужны попадания. - Они оба упали без чувств, причем по одну сторону ринга. Пугачев провел удар Кобра - по шее. Да так, что многим показалось:

- Голова Пират Риццы отделилась от тела.

Она получила этот страшный удар уже после того, как начала проводить свой коронный Дэмет - сзади по пяткам. Это так будет понятно, если рассматривать этот удар при замедленном исполнении. Противник, который получал этот прием, думал совсем по-другому:

- Казалось, сам дьявол бросает его за пределы ринга, об стену, или просто о канаты. - Но самое главное, ему казалось, что удар наносится:

- Снизу!

Поэтому Пугачев и упал на Екатерину крест на крест, что отлетел от натянутых канатов.

Решили объявить Победителем того, кто раньше придет в себя, причем с конкретным критерием:

- Скажет первое разумное слово.

Первым пришел в себя Емеля, он сказал:

- Их либэ дих.

Начали спорить.

- Во-первых, - сказал Гетман Разумовский, - сказано было тихо.

- Во-вторых, непонятно к кому обращено, - поддержал Князь Бестужев.

И прокурор Вяземский:

- Я бы не рекомендовал считать этот возглас за Слово Разумное. Это можно принять просто за Поток Сознания, - добавил он.

Как говорится:

- Пока что мнения разошлись, так как большинство считало, что:

- Слово сказано. - Более того, именно те слова, которые все давно ждали: - Слова о любви.

Стали ждать, чего скажет Августа, хотя некоторые уже считали, что Пират Рицца умерла. Нет, в конце концов она молвила чистым русским языком:

- Их либэ дих.

- Что, что она сказала?! - стали восклицать не только все судьи, но и другие придворные набившиеся в этот огромный зрительный зал.

И после не очень долгих разбирательств было признано:

- Почти то же самое.

Хотя Никита Панин и Граф Румянцев выразили неоднозначное, но все-таки несогласие. А именно:

- Мысль русская, но в немецком переводе, - это Граф Панин. А Генерал Румянцев:

- Она повторила слова Эма, как эхо, совершенно не соображая, что говорит, и тем более, не понимая, что эти слова означают в действительности.

Тем не менее, была признана ничья. Вроде бы почему, если Пугачев пришел в сознание первым, хотя и с тем же успехом?

Дело в том, что перед тем, как Екатерина произнесла своё любовное признание, Пугачев опять впал в Кому. И было даже неизвестно:

- Очнется ли он опять вообще. - А ждать повторного результата было некогда.

- Дымком потянуло, - опять произнесла Лариска.

- Согласен, - сказал Пугачев.

- А я, к сожалению, ничего не чувствую, - простонала Варвара. Она получила удар кинжалом уже на втором марше лестницы при штурме Зимнего. Причем сзади. Кто мог ее ударить? Вроде бы сзади были только Петрушка Растрелли и его Кудряшки. Она, которая предоставила бывшему Петру Третьему великолепные отдельные апартаменты в Поселении, более того:

- Дом был с садом и огородом, - не могла и подумать, что от Петра можно ждать предательства.

А это был Гасан. Он незаметно покинул корабль, и упросил одного из помощников Ломонофоффе, а именно известного ему Лоцмана, взять его на борт Дирижабля. Если бы Варвара знала, что это Гасан, она бы прикончила его давным-давно, но все думала, что этот турок будет полезен ей в мирное время, поставляя товары для Поселения контрабандой, без налогов для Зимнего Дворца.

- Дымком потянуло, - опять сказал уже сам Емельян. - И да, он нагнулся к Варваре: - Ты английский-то помнишь, не забыла?

- Нет, кажется.

- Скажи что-нибудь.

- Не знаю, что и сказать.

- А-а! Значит, забыла. Жаль. Забыла всё.

- Нет помню.

- А если помнишь - так говори. Или тяжело? Не можешь ничего сказать?

- Дак, могу, естественно. - И она вымолвила:

- Их либэ дих.

- Это не английский.

- У нас так говорят в Поселении, когда имеют в виду, что, мол, остаемся вместе:

- На всю оставшуюся жизнь. - Она помолчала, и добавила: - И да, дымком потянуло.

И тут прямо на дорогу перед первой лошадью вышли сразу три человека. Некоторые очень испугались, думали Соловьи Разбойники.

- Да, каки Соловьи Разбойники?! - попытался рассмеяться кучер, у которого один глаз был завязан черной бархатной лентой, - чай, не разбойники ходят по трое-то, на наоборот:

- Илья Муромец, Добрыня Никитич, да Олёша Попович, - но так и не захохотал.

А это были:

- Прокурор Князь Вяземский, Канцлер Князь Бестужев, Гетман Разумовский.

- Кого же мы везем в Поселение-то?! - наконец ужаснулся одноглазый кучер - вы поняли, кто это был - неужели Екатерину.

- Но по году же только. - Как договаривались.

- Да и там, в Зимнем, остался не Петр Третий, а целых два.

- Во, как бывает. И бывший муж ея, как Софии, и нынешний Емельян Пугачев, как муж толи Софии, толи Фике, толи Августы - оба остались заместо одной Екатерины.

Считалось, что Эм Великолепный, получивший после победы, точнее, участия в последнем боксерском поединке с Екатериной Второй, долгожданное, очень любимое им международное звание:

- Маркиз, - выше, чем ея бывший муж - просто на просто Голштинский Принц. Почему? Потому что, что это за Принц такой маленький? Так, Граф - не больше. А Граф меньше Маркиза.

- На много?

- Дак, больше, и этого достаточно.

- По количеству, остававшихся за нее по году править официальных мужей, ее и назвали:

- Екатерина Вторая.

Хотя есть более поздние мнения, что она назвалась Второй, потому, что и была Второй. Имеется в виду, что начало Периодических Правлений, как этот период именуется историками, начался с нее только во вторую очередь.

И да, кто не понял, как звали возницу, скажу:

- Хлопуша. - Он же: Потемкин.

Так-то. Выходит, не зря, не случайно Григорий-то здесь одноглазый оказался. Как, видимо, и в начале, когда София прозвала его Хлопушей, за то, что не отвечает сразу на ее вопросы, а занят больше не ей, а лошадьми. Удивительно, но и лошадь была все та же, на которой они кажется сто лет назад скакали в это Поселение с Княгиней Дашковой, коренной Рыжий Помидор.

p.s. - Одноглазого Григория Потемкина, как тоже мужа считать не стали. Ибо он и так остался с ней:

- На всю оставшуюся жизнь.

А так же надо отметить, что возвращавшихся в Поселение бойцов встречали:

- Яшка-музыкант, Андрюха Лапотник, Творог, Голиаф, который оставался здесь, в Поселении, чтобы охранять его от набегов персиян, и других диких группировок, обитавших в соседних лесах. А также недалеко стоял Сикорский, который остался здесь по причине нежелания видеть цивилизацию в ее, - как он сказал:

- Другом развитии.

Но они стояли дальше, в, дымке, вместе с небольшими - там и там - группами безмолвствующего, но в общем-то так еще и не запуганного, народа.

По примеру некоторых я приведу поэмы, которые, тем не менее, читали в честь восшествия на престол именно Августы, ставшей Екатериной, пока что без слова Второй, а не Емельяна Пугачева. Разумеется, не полностью, а только небольшие фрагменты, ибо в реальном времени чтение продолжалось не только все три дня Праздника Трех Быков, но и ночью при Луне на катке. Люди катались на коньках и одновременно наслаждались благозвучными стихами Ломонофоффе, Державина, Сумарокова. Этого Сумарокова вообще не хотели пускать на Площадь Трех Быков, как основного пулеметчика при защите Зимнего Дворца, но Ломонофоффе, как только что назначенный вместо Даши, Новый Президент Академии Наук подал на него очень хорошую характеристику, что, мол, тем не менее, достоин. И, значится, с него и начнем. И знаете почему? В концертах счет в лучшую, более великую сторону идет с обратной стороны. И бывало из-за этого дело доходило не только до поножовщины и мушкетной стрельбы, но и боев, продолжавшихся иногда целые сутки. Однако к делу:

- Сумароков:

Напрасно воспевать мне ваши именины

При всем усердии послушности моей;

Вы не милее в день святой Екатерины

Затем, что никогда нельзя быть вас милей.

- Державин:

Едва уста красноречивы

Тебя коснулися, и вмиг

Его ума огонь игривый

В тебя таинственно проник.

- Ломонофоффе:

Зачем я ею очарован?

Зачем расстаться должен с ней?

Когда б я не был избалован

Цыганской жизнию моей.

---------------------------

07.08.2013

457

Оставить комментарий © Copyright Буров Владимир Борисович (kovrov17@yandex.ru) Размещен: 02/11/2013, изменен: 02/11/2013. 689k. Статистика. Роман: Приключения		Ваша оценка:
Аннотация: Роман про необычные приключения Пугачева и Екатерины. А также их друзей. И не только. Хочу подчеркнуть слово: - Необычные.

Буров Владимир Борисович : другие произведения.

Пугачев и Екатерина