Я понимаю современный российский монархизм как ни к чему не
обязывающую эффектную позу. На таком же уровне здравости можно
выступать за передачу власти гуманным инопланетянам или Великим
Посвящённым. Как женщины красятся, чтобы быть "интереснее", так
мужчины, чтобы быть "интереснее", выставляют себя, монархистами,
анархистами, фашистами, экологистами, антиглобалистами и пр. и
далее занимаются ни к чему не обязующей болтовнёй, свидетельст-
вующей об их смелости, оригинальности, эрудированности и глубине.
Если обрушить "Народную монархию" на неподготовленный, но
алчущий познания ум, эффект будет ошеломляющий. Важнейшая
особенность "Народной монархии" -- то, что эта книга искренняя.
Её вполне можно назвать русским "Майн кампфом". Нет, она даже
мощнее "Майн кампфа" и качественнее в литературном отношении.
Только лень, косность, анархизм и безбожие русского народа
помешали реализации этого гигантского проекта.
Солоневич правильно утверждает, что навязываемая народу соци-
альная конструкция должна соответствовать национальным особеннос-
тям "человеческого материала", иначе она развалится, но он не
учитывает того, что сам "человеческий материал" вполне подвержен
изменениям в довольно больших пределах, причём на некоторые
изменения большинство людей идут очень охотно (а именно на то,
что связано с вредными удовольствиями).
Иван Солоневич -- жертва насильственной русификации белорусов:
своей истинной Родины (Литвы) он не видит в упор; для него это
только западные русские земли, временно оказавшиеся под властью
отвратительных поляков. Вот его трактовка белорусскости: "Край -
сравнительно недавно присоединенный к Империи и населенный
русским мужиком. Кроме мужика русского там не было почти ничего.
Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих
отцов, и язык своего народа, и интересы России. Тышкевичи,
Мицкевичи и Сенкевичи - они все примерно такие белорусы, как и я.
Но они продались."
* * *
Сегодня Иван Солоневич -- один из виднейших идеологов русского
империализма и один из главных культиваторов мифа об удивительных
качествах русского человека. Он настолько русский патриот, что
дальше уже некуда. Я не удивлюсь, если однажды выяснится, что
Солоневич сам делал себе квас и дома пользовался лаптями вместо
тапочек. Против империализма у меня принципиальных возражений
нет, но есть возражения против выстраивания империалистической
идеологии на мифе об удивительных качествах имперского народа:
чрезмерно высокое самомнение имперцев имеет своей обратной
стороной их чрезмерное пренебрежение к интересам и национальным
особенностям включённых в империю народов и в конечном счёте
ведёт к их стремлению выйти из империии во что бы то ни стало.
* * *
О биографии идеолога русского империализма с человеческим
лицом. При первом ознакомлении она впечатляет своей героичностью,
при пятом начинаешь обращать внимание на мелкие неудобные детали.
Несмотря на то, что родился Иван Солоневич в 1891 году и был
выдающимся спортсменом, ему как-то не довелось напрямую повоевать
ни за царя-батюшку, ни против Советов. В одной его биографии об
этом сказано так:
"Солоневич был призван в Лейб-гвардии Кексгольмский полк, но на
фронт его не послали, ибо был близорук и носил очки. В школу
прапорщиков не пустили, потому как 'был слишком косноязычен', по
его собственным словам."
"С приходом большевиков к власти, с началом гражданской войны
братья Иван и Борис Солоневичи ушли из красного Петрограда на
белый юг, в Киев. Они работали на белых, добывали секретную
информацию, ежедневно рискуя жизнью. (Как узнал позже Иван
Солоневич, эту информацию в белых штабах никто не читал.)"
Короче, всю Гражданскую войну человек провалял дурака в Киеве,
выдавая себя за разведчика.
Правда, из-под пера другого биографа читаем уже следующее:
"В 1920 году в одесской ЧК он получил от советской власти
первый смертный приговор (всего их было три). Друзья сумели
выкрасть уличающие документы, и Солоневича освободили." Но если
верить либеральным историкам революции, в 1920 г. чекистов
вряд ли остановила бы такая мелочь, как вдруг исчезнувшие
документы, которые они до этого видели собственными глазами, по
поводу чего могли дать честное партийное слово. Далее, если
приговор вынесен, то пропажа улик уже не имеет значения.
В 1933 г., не выдержав перебоев в снабжении селёдкой и пр.,
сотрясавших молодую Советскую Республику (см. книгу "Диктатура
импотентов"), Солоневич принял решение бежать за границу. Оказав-
шись за попытку побега в тюремном лагере, он пошёл на открытое
сотрудничество с администрацией, так что его вскоре перевели
на... спортивную работу: "Он предложил руководству организовать
всесоюзную олимпиаду с привлечением западных журналистов для
показа всему миру успехов лагерной педагогики." В 1934 г. он
бежал из лагеря... всей семьёй.
Сначала он перебрался в Финляндию. "Солоневич рвался в бой с
коммунистами, хотел издавать газету. Но в Финляндии это было не-
возможно -- экономически (лесной экспорт) и территориально она
была связана с СССР. Финские власти не разрешили издание." (Может
быть, это говорит об их порядочности.) Обратим здесь внимание на
то, что боевой порыв у семипудового богатыря Солоневича обычно
сводился к писанине в глубоких белогвардейских тылах, хотя при
его сложении можно было душить большевиков голыми руками, пусть и
в очках или наощупь.
Вторую Мировую войну Солоневич пересидел не где-нибудь, а в
нацистской Германии. В глухой провинции, где наверняка даже не
бомбили. Правда, он якобы бурчал там, что не следовало нападать
на русских.
Об истоках публицистической силы Ивана Солоневича. Большую
часть жизни Иван Солоневич зарабатывал на пропитание в таких
производственных и способствующих развитию здравомыслия и
способности убеждать профессиях, как спортсмен, профсоюзный
чиновник и журналист: "В 1923 году он служил спортивным инструк-
тором в Одесском продовольственном губернском комитете. В 1926
году, переехав в Москву, И. Л. Солоневич снова в профсоюзах."
И т. д.
* * *
Такое поразительное непопадание Солоневича на фронт в эпоху,
почти сплошь заполненную боевыми действиями за Россию и против
большевиков, можно объяснить только фантастическим невезением,
либо нежеланием воевать (которое, возможно, происходило не из
отвращения к портянкам, строевой подготовке, пришиванию
подворотничков и пр., а из сознания собственной великой миссии
теоретика народного монархизма), либо тем, что человека не просто
так выпустили из ЧК.
Можно сравнить Солоневича с другим патриотом, очкариком и
антикоммунистом -- Генрихом Гиммлером. Гиммлер на 9 лет моложе
Солоневича, но РВАЛСЯ на фронт и если не успел попасть на войну,
то хотя бы активно поучаствовал в "пивном путче", причём даже
нёс знамя.
Близорукость -- не оправдание закоса от военной службы, потому
что в воюющей армии хватает работы, для которой острота зрения не
нужна, а возможность получить свою пулю в голову всё равно есть,
хоть и маленькая: санитар, повар, штабной писарь и пр.
Кстати, Фридрих Ницше -- тоже близорукий -- таки поучаствовал
добровольцем в Франко-Прусской войне 1870-1871 г. в качестве
санитара.
* * *
Народно-монархической идиллии, какую рисует Иван Солоневич, в
Московии на самом деле никогда не было. Если Солоневич в своих
умопостроениях опирается на авторитетного историка Ключевского,
то я обопрусь на не менее авторитетного историка С. Соловьёва,
("История России с древнейших времён" / "Россия перед эпохою
преобразования"). Соловьёв цитирует серба Юрия Крижанича, в XVII
веке обитавшего в Московии и написавшего книгу "Политические
думы". У Крижанича:
"Русский человек сам ничего не выдумает, если ему не укажут;
книг у него никаких нет ни о земледелии, ни о других промыслах;
он ленив, не промышлен, сам себе не хочет добра сделать, если
силою не будет принужден; язык его беден, беднее всех главных
европейских языков, потому неудивительно, что и разумы наши тупы
и коосны; чего не можем словом сказать, того не можем и думою
замыслить; истории русский человек не знает, никаких политических
разговоров вести не может и потому иностранцы его презирают. В
покрое платья высказывается разум народа: русское платье
некрасиво и неудобно, за него иностранцы зовут нас варварами,
особенно нерасчесанные волосы и борода, остриженная голова делают
нас мерзкими, смешными, какими-то лесовиками. Едим мы нечисто,
деньги прячем в рот; мужик держит полную братину и пальцы в ней
окунуты, так и гостю подает; квас продается погано, посуда не
моется. Датский король сказал о наших послах: 'Если эти люди еще
ко мне придут, то должен буду построить им свиной хлев: потому
что, где они постоят, там полгода никто не может жить от
смрада'. Неуменье изъясняться, лень, пьянство и расточительность
-- главные наши природные свойства; от расточительности
происходит жестокость относительно подчиненных. У нас нет
пририродной бодрости, благородной гордости, одушевления, не умеем
держать себя с достоинством. Турки и татары, хотя и побегут, не
дадут себя даром убить, но обороняются до последнего издыхания. А
наши ратные люди когда побегут, то уже не оборотятся, но дают
себя сечь, как мертвые. Великое наше народное несчастие -- эта
неумеренность во власти: не умеют наши люди ни в чем меры
держать, не могут средним путем ходить, но все по окраинам и
пропастям блуждают. То то у нас правительство вконец распущено,
господствует своеволие, безнарядье, то уже чересчур твердо,
строго и свирепо. Во всем свете нет такого безнарядного и
распутного государства, как Польское, и нет такого крутого
правительства, как в России, Расплодились в русском народе
премерзкие нравы, так что пред другими народами русские являются
обманчивыми, неверными, склонными к воровству, убийству,
неучтивыми в беседе, нечистоплотными. А отчего все это
происходит? Оттого, что всякое место наполнено кабаками,
заставами, откупщиками, целовальниками, выемщиками, тайными
доносчиками: люди отовсюду и везде связаны, ничего не могут
свободно делать, трудом рук своих не могут свободно пользоваться.
Все должны делать и торговать тайком, в молчанку, со страхом и
трепетом, укрываться от такой огромной толпы правителей или
палачей. А сами эти целовальники и притеснители народа, не
получая достаточного жалованья, не могут как должно исполнять
своих обязанностей, нужда заставляет их искать корысти и брать
подарки от воров. Таким образом, люди, привыкши все делать
тайком, как воры, со страхом, с обманом забывают всякую честь,
становятся трусливы на войне, делаются склонны ко всякой
нелюдскости, нескромности и нечистоте; не умеют они ценить чести,
не умеют делать различия между людьми. Первый вопрос, с которым
обращаются к незнакомом человеку: 'Есть ли у тебя жена?' Второй:
'Сколько поучаешь царского жалованья? Сколько у тебя имения?' Не
стыдятся купаться перед всем народом. Если они в ком-нибудь
нуждаются, то не знают меры унижению. Итальянцы, испанцы, турки
бережливы и трезвы; немцы бережливы, но большие пьяницы; все
славяне расточительны и любят попировать; однако ни у немцев, ни
у остальных славян, нигде на свете, кроме одной русской державы,
не видно такого гнусного пьянства: по улицам в грязи валяются
мужчины и женщины, миряне и духовные, и многие от пьянства
умирают, У турок нам должно учиться трезвости, стыдливости и
правосудию. Эти неверные не менее нас грешат противуестественным
грехом, но они соблюдают стыдливость: никто у них не промолвится
об этом грехе, не станет им хвастаться, ни упрекать другого. Если
кто проговорится, то не останется без наказания, а у западных
народов сожигают таких преступников. В России же этот гнусный
грех считают шуткою. Публично, в шутливых разговорах, один
хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к
греху, недостает только, чтоб при всем народе совершали
преступление. Необходимо в этом государстве употребить
какие-нибудь средства, чтоб поднять стыдливость против содомии,
общественную трезвость против гнусного пьянства, правосудие
против чиновников, о которых говорит Исайя: 'Начальники твои --
сообщники воров'."
Комментарий Соловьёва:
"Такую-то печальную картину народного банкротства в экономи-
ческом и нравственном отношении начертывает нам славянский
патриот, которого нельзя заподозрить в равнодушии или злорадстве
относительно язв Древней России..."
Самое печальное в этой картине то, что с XVII века она в
некоторых своих частях не сильно изменилась...
Впрочем, Солоневича не устраивает и Ключевский -- за то, что
пишет:
"Царская власть была властью с неопределенным, то есть,
неограниченным пространством действия и с нерешенным вопросом об
отношении к собственным органам".
"Собор не был постоянным учреждением, не имел для власти ни
обязательного авторитета, ни определенной законом компетенции
и поэтому не обеспечивал ни прав, ни интересов ни всего народа,
ни отдельных его классов".
Солоневич жалуется:
"Старой Москве Ключевский больше двойки поставить не хочет.
Милюков не даёт даже и двойки. Пушкин -- из других, чисто
сословных, соображений -- ставит старой Москве просто кол:
Москва привела Россию к БЕЗДНЕ..."
"Интересы 'всего народа' были в Москве обеспечены так, как
после Москвы не были обеспечены никогда, и как во время Москвы
не были обеспечены нигде."
"А ключевские не могут признать, что жизнь, органическая,
неписаная московская конституция была безмерно выше десятков и
сотен философских, схоластических, юридически сформулированных --
но мертвых конституций..." (ч. 4, гл. "Государственный строй")
Короче, все -- заблуждающиеся говнюки, особенно Пушкин, один
лишь Солоневич зрячий. Мне это сильно напоминает собственное
бодание по поводу вредности автомобилей и пр., но я ведь далеко
не одинок и я опираюсь на факты везде, где только можно их найти.
Ключевский, будучи историком, основывается на документах, а
Солоневич, будучи идеологом, видит российской истории только то,
что настроен видеть, даже если на самом деле там ничего нет.
У С. Соловьева про московскую "демократию" читаем следующее:
"Все эти выборы, на которые у нас теперь готовы смотреть как
на признак крепости общественного союза, как на признак сильного
развития общественной деятельности, общественного духа, как на
важные права, на деле не давали крестьянам возможности усилить
свои промыслы, увеличить результаты своего труда и чрез то без
тягости удовлетворять требованиям казны; права эти не спасали
крестьянина от воеводы, подьячего, от посадских людей и своего
брата крестьянина, пропившегося и занявшегося легким промыслом
разбойника. Тяжкая подать, воевода, подьячий, земский староста,
разбойник выживали крестьянина, заставляли его уходить дальше за
Камень, в Сибирь, В Москву пришла весть, что Устюжский уезд
пустеет, и, когда приехали оттуда мирские челобитчики, их стали
расспрашивать, отчего у них крестьяне бегут? 'Крестьяне бегут, --
был ответ, -- от больших податей, от воеводских налогов и посулов
х от солдатских выборов (наборов), потому что сверх всяких
податей воеводы князь Гаврила Мышецкий и Яков Змеев брали с нас
с 240 сошек деньгами на год с лишком по 2 рубли, да хлеба по
осьмине ржи, да по осьмине овса и т. д."
"Архивы наполнены делами о беглых крестьянах, в Уложении целая
глава из 34 статей посвящена этому предмету."
Крестьянство -- а это более 90% населения -- НИКОГДА не было
представлено на созывавшихся царями Соборах. Соловьёв рассказы-
вает об этом так:
"Из крестьян выборных не было; иногда не вызывались и горожане
из областей, призывались только московские гости из гостинной и
суконой сотни старосты, из черных сотен сотские."
(Ну, это ещё не ТЕ черные сотни..)
Русская традиция самозабвенно врать про Россию с праведной
верой в собственную ахинею -- одна из самых вредных мерзостей
на русских просторах, оборачивающаяся в конечном счёте большой
кровью, но обычно не кровью врунов, потому что те отсиживаются
в тылах: берегут себя для Родины -- как Солоневич. Надо бы всю
московскую (и минскую) имперскую сволоту погнать хоть разок в
атаку -- где-нибудь в Чечне, к примеру. А сзади -- заградительный
отряд с пулемётами.
* * *
На самом же деле закрепощение основной массы народа зашло в
XVII веке довольно далеко ещё до петровских реформ.
* * *
О менее значительных ошибках Солоневича. К примеру, он пишет
в своём обычном экстремистском стиле:
"Из почтенного племени грамматиков, риторов и словесников
русская поэзия не получила ни одного поэта и русская литература
ни одного писателя." (ч. 4, гл. "Государственный строй")
На самом деле считается, что поэзия -- часть литературы, а в
литературе что не поэзия, то проза, и было бы лучше сказать, что
русская литература не получила ни поэта, ни писателя из этих
самых, но прирождённый литератор и историк Солоневич такой
мелочью головы себе не забивает. Далее, русская поэзия таки
заимела по крайней мере одного поэта из ущербного племени
грамматиков, риторов и словесников. Контрастную солоневичскую
картину испортил не кто иной, как Александр Блок: "...осенью
1901 года, он совершит окончательный выбор и перейдёт на
славяно-русское отделение филологического факультета." (из книги
А. Туркова "Александр Блок") Кстати, Блок ещё и отличную прозу
писал. Правда, работал он не ритором, а литератором.
Если бы Солоневич сказал "русская поэзия не получила, НАВЕРНОЕ,
ни одного ЗНАЧИТЕЛЬНОГО поэта и т. д.", можно было бы даже про-
стить ему неаккуратность в соотношении части и целого (поэзии и
литературы). Но он категоричен, потому что всякие "наверное"
снижают накал текста, мешают впечатлять. "Наверное" говорят
исследователи, а агитаторы должны говорить только да-да и нет-нет
(ибо прочее -- от Лукавого!). Печальное здесь в том, что человек,
настроенный мыслить и выражаться в ТАКОМ ключе, может рожать
великие идеи только случайно.
Когда такие вещи происходят изредка, можно считать их неизбеж-
ными мелкими неточностями, но когда на них выстраивается чуть ли
не вся авторская позиция надо выносить заключение, что имеешь
дело со звонарём (свистуном, идеологом, агитатором и пр.), но
никак не с исследователем и не с мыслителем. Солоневич -- не
великий (бело)русский мыслитель, а великий (бело)русский
мифотворец (или, грубо говоря, свистун).
* * *
Сергей Соловьёв о лучших в мире солдатах, строителях величайшей
в мире империи:
"Хорошо, если кто от природы храбр, любит подраться; но с
течением времени служилое сословие превратилось в касту; сыновья
служилого человека, храбры они или нет, чтоб не потерять своего
значения и средств пропитания, получивши поместья, должны являться
по первому призыву на службу. Таким образом, испомещение служилых
людей уничтожило характер древней дружины: вместо постоянного
войска, каким была дружина, с военным духом, с сознанием военных
обязанностей, с побуждениями воинской чести оно создало класс
мирных граждан, хозяев, которые только случайно на время воины
несли уже тяжкую для них службу."
"Вспомним о совершенной неприготовленности русского служилого
человека к ратному делу, о неуменье владеть оружием, которое к
тому же было очень плохо, -- и не удивимся свидетельству совре-
менника, русского же человека, который сравнивает полк служилых
людей с стадом: 'У пехоты ружье было плохо и владеть им не
умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то
тупыми, и на боях меняли своих голов по три. по четыре и больше
на одну неприятельскую голову. На конницу смотреть стыдно: лошади
негодные, сабли тупые, сами скудны, безодежны, ружьем владеть не
умеют; иной дворянин и зарядить пищали не умеет, не только что
выстрелить в цель; убьют двоих или троих татар и дивятся, ставят
большим успехом, а своих хотя сотню положили -- ничего! Нет
попечения о том, чтоб неприятеля убить, одна забота -- как бы
домой поскорей. Молятся; дай, боже, рану нажить легкую, чтоб
немного от нее поболеть и от великого государя получить за нее
пожалование. Во время бою того и смотрят, где бы за кустом
спрятаться; иные целыми ротами прячутся в лесу или в долине,
выжидают, как пойдут ратные люди с бою, и они с ними, будто
также с бою едут в стан. Многие говорили: дай. бог, великому
государю служить, а саблю из ножен не вынимать!' Отсюда понятно,
почему мы видим в служилых русских людях XVII века стремление
отбывать от Службы, отговариваться от выступления в поход
болезнию, приписываться как-нибудь к гражданским делам,
задаривать воевод и сыщиков, чтоб только оставили в покое,
прятаться от них; во время службы опять задаривать воевод и
сотенных голов, чтоб отпустили домой, наконец, побег из полков."
("История России с древнейших времён" / "Россия перед эпохою
преобразования")
* * *
Я думаю, что одна из причин огромности Российской империи
состоит в следующем: в "старых" её областях социальные условия
были настолько неблагоприятны, что люди разбегались во все
стороны, на окраины, организовывали там вооружённые сообщества
и теснили местное население. Но потом царская власть добиралась
и до них, и приходилось двигаться ещё дальше. Государство росло
не благодаря своим достоинствам, а благодаря своим порокам.
Наверное, эта мысль посещала и С. Соловьёва, потому что он пишет:
"Гоньба за человеком, за рабочею, промышленною силою в обшир-
ном, но бедном и пустынном государстве делается существенным
занятием правительства; ушел -- поймать его и прикрепить к месту,
чтоб работал, промышлял и платил. Легко понять, какие долженство-
вали быть следствия. Если правительство гонялось за человеком и
старалось прикрепить его к одному месту, чтоб заставить платить
подати и служить безвозмездные службы, но сопряженные с тяжелою
ответственностью, то у человека, разоряемого податями и службами,
господствующим желанием было отбыть во что бы то ни стало от
податей и служб. Первым средством был уход, укрывательство; уйти
было легко, всюду простор, и без того малонаселенная страна
постоянно истощалась от этого ухода; народонаселение все более и
более расплывалось по северо-восточной Европе и потом по северной
Азии." ("История России с древнейших времён" / "Россия перед
эпохою преобразования")
* * *
Показательно, как в "Диктатуре импотентов" Солоневич из своих
сложностей с приобретением селёдки делает вывод об экономической
несостоятельности социализма.
"Гражданин Яковлев справлялся со своим вполне удовлетворительно.
Но если бы мы все обнаружили, что гражданин Яковлев является
вредителем, саботажником, лодырем, растратчиком, головотяпом и
т.п., то ни я, ни сапожник, ни врач никаких общих собраний
устраивать не стали бы, никуда с доносами не побежали бы и никому
не предложили бы посадить гражданина Яковлева в тюрьму или в
концентрационный лагерь. Наш вердикт был бы молчалив, индивидуа-
лен и безапелляционен: мы бы пошли покупать селедку к гражданину
Сидорову. Только и всего. И этого немого приговора было бы
достаточно, чтобы гражданин Яковлев без всякого бюрократизма и
показательных процессов так же тихо и мирно вылетел в трубу.
Причем ни я, ни сапожник, ни врач даже и спрашивать не стали бы:
почему у гражданина Яковлева на десяток яиц оказалось одно
гнилое.
"Еще так недавно Яковлев встречал меня радостно словами: 'Вот
только что получил беломорские селедки -- первый сорт!' Теперь
его оптимизм как-то стал выдыхаться: "Вот опять нету селедок, уж
Бог его знает, что оно творится". Я понимал: если уж у Яковлева
селедок нет, то, значит, с селедками что-то действительно тво-
рится. Но, как это ни страшно, самая простая мысль о том, что
где-то стали социализировать и селедки, мне в голову не приходи-
ла. Это человека легко социализировать -- ему деваться некуда.
Рыбам морским и птицам небесным на социализацию, конечно,
наплевать: они все живут без паспортов и границ, без плана и даже
без науки. Но все-таки постепенно стали исчезать томаты и селед-
ки, сосиски и прочее. И потом сразу, неожиданно, скоропостижно
исчез и сам Яковлев."
Для патологических антисоветчиков, добывающих пропитание у жены
в холодильнике, это звучит, наверное, убедительно, но даже
небольшой опыт общения с частными торговцами позволяет выстроить
несколько иную картину. А именно следующую:
1. Даже если селёдка не первый сорт, Яковлев будет уверять
покупателей, что она как раз первый, только особенный или с
какой-то необычной приправой, к которой надо привыкнуть.
2. Для того, чтобы селёдка выглядела как первый сорт, а то и
высший, Яковлев пропитает её ароматизаторами и красителями
сомнительной полезности для здоровья.
3. Чтобы селёдка подольше сохраняла первый сорт или похожий
на первый, Яковлев насуёт туда вдобавок консервантов -- не
менее "полезных" для здоровья, чем ароматизаторы и красители.
4. Если появится генетически модифицированная селёдка, Яковлев
непременно пустит её в продажу (причём как натуральную),
потому что у неё более товарный вид и запах.
5. Если в государственный магазин всё-таки завезут приличную
и вдобавок дешёвую селёдку, Яковлев вступит в преступный
сговор с его заведующим, и селёдка перекочует в лавочку
Яковлева и будет продаваться там уже не по государственной
цене.
6. Яковлев развернёт назойливую рекламу своей селёдки: испачкает
несколько фасадов, насуёт всем листовок в почтовые ящики, а
то ещё добьётся, чтобы в автобусах по динамику талдычило всю
дорогу о прелестях селёдки. В результате одни обожрутся
селёдкой сверх меры, другие возненавидят капитализм.
7. Если покупатели, тем не менее, начнут уходить к Сидорову,
Яковлев ночью подожжёт лавочку Сидорова или хотя бы напишет
на Сидорова донос в налоговую инспекцию, санитарную инспекцию,
пожарную инспекцию, отдел по борьбе с экономическими
преступлениями и т. п.
8. Яковлев постарается выстроить свою "торговую империю": при-
брать к рукам все лавочки в округе, чтобы люди были вынуждены
покупать такую селёдку, какую он предложит, и за такую цену,
какую он назовёт.
Короче, у каждой экономической системы свои сложности, свои
недостатки, и надо подправлять её, а не ломать.
Кстати, Солоневич по сути противоречит сам себе, потому что в
"Народной монархии" он утверждает, что государственная экономи-
ческая деятельность вполне может быть эффективнее частной (он
даже цифру называет: в три раза):
"Был казенный Тульский оружейный завод, который работал в нес-
колько раз лучше современных ему частных иностранных заводов.
Были такие явления, так сказать, административно-хозяйственного
порядка, как интендантство, которое в Русско-Японскую войну было
по существу преступным сообществом воров и грабителей, а к 1914
году было поставлено на исключительную высоту: в 1912 году был
проект передачи интендантству снабжения хлебом и мясом городского
населения таких гарнизонных городов, как Ковель, Гродно, Сувалки
и другие, -- интендантские цены были в три раза ниже частных."
"Если бы наша политическая экономия занималась нашей действи-
тельностью, а не чужими цитатами, то она обнаружила бы тот факт
-- сейчас кое-как подтверждаемый и нашей левой прессой, -- что
Царская Россия была... самым социалистическим государством мира."
("Народная монархия", ч. 1, гл. "Гарантии свободы")
* * *
Солоневич пишет: "Факт чрезвычайной экономической отсталости
России по сравнению остальным культурным миром не подлежит ника-
кому сомнению." И далее он приводит страшные цифры сравнения
объёмов производства на душу населения в России, США, Германии
и т. д.
Так вот, сомнение как раз есть, и Солоневич снова садится в
лужу со своей категоричностью, хотя и почётно: в редком для него
приступе самокритики. Меньший объём производства на душу населе-
ния сам по себе не есть признак экономической отсталости: люди
живут не для того, чтобы производить, и если их экономика даёт
им столько, сколько им объективно нужно, то наращивать её просто
незачем. Изобилие ведёт к комфорту, а комфорт снижает способность
к выживанию. К тому же бурное производство зачастую плохо сказы-
вается на состоянии окружающей среды. Что же касается повышения
производительности труда с целью получать те же проблемы с мень-
шими усилиями, то зачастую это повышение является абсурдным: к
примеру, человек заменяет себя в работе машинами, потом начинает
страдать от недостатка мускульной нагрузки и оказывается вынужден
производить с помощью этих машин лекарства от своих новых болез-
ней, спортивные принадлежности, чтобы нагружать мускулы, и
автомобили, чтобы выезжать а природу, которая раньше (до прихода
машин) окружала его со всех сторон. В результате он, производя
больше, имеет столько же первичных благ, сколько и раньше, а то и
меньше.
Применять без предварительного анализа указанных обстоятельств
слово "отсталость" как характеристику российской экономики зна-
чит расписываться в своём поверхностном цивилизационизме. Россия
если в чём-то и отставала наверняка, то лишь в движении к "закату
Европы" и к глобальной катастрофе природопользования. Для автора
середины XX века пренебрегать этим нюансом уже не очень-то и
простительно.
* * *
Итак, для Солоневича одной из причин "отсталости" страны явля-
ется "географическая обездоленность России". (ч. 1, гл. "Обездо-
ленность") Именно ОБЕЗДОЛЕННОСТЬ: не отдельные неблагоприятные
обстоятельства, а полный, понимаешь, географический бздепец!
Бедствия русских людей в родной стране колоссальны: земля не
родит, границы открыты, руда и уголь чёрт знает где, а главное
-- три-шесть месяцев в году корабли не плывут, телеги не едут,
мужики мёрзнут. Короче, предки нас крупно подставили. Хуже
некуда.
О географических страданиях русского народа Солоневич сообщает
следующее:
"Территория САСШ охраняется от всякого нашествия двумя океана-
ми. Она представляет собою опрокинутый треугольник Миссисипи-
Миссури со всеми его притоками. (...) Россия ни от каких нашест-
вий не охранена ничем. Её реки упираются или в Ледовитый океан,
или в Каспийский тупик, или в днепровские пороги. Россия не
имеет, собственно ни одной незамерзающей гавани -- единственное
государство мира, отрезанное от морей не только географией и
историей, но и климатом."
"Золото, нефть, уголь и руда разбросаны по окраинам страны. В
её центре нет, собственно, НИЧЕГО. В Германии, Англии и САСШ всё
это расположено и в центрах, и рядом."
"Чернозём страдает от засухи, достаточное количество влаги
получает только северный суглинок."
"В России и небо, и земля, и климат, и география, и история, и
политика как будто сговорились, чтобы поставить народ в казалось
бы совершенно безвыходное положение: а ну-ка, попробуй!" И т. д.
(ч. 1, гл. "Два полюса")
А удивительный народ русские в этих адских условиях вместо
того, чтобы развиться в законченных скупердяев, готовых удавить
из-за кривого гвоздя или ржаного сухарика, выработал необыкновен-
ную широту души, так что если транжирит ресурсы, то уж держись!
"Географическая обездоленность России" является вторым -- после
имманентного русского монархизма -- великим открытием Солоневича.
На мой взгляд, говорить о "географической обездоленности
России" значит пытаться купить читателей на дешёвый парадокс. То
есть, это очень похоже не на отчаянную попытку прорыва к истине,
а на обыкновенный публицистический трюк. На самом деле русские не
хуже, а много лучше большинства других народов обеспечены
природными богатствами, но -- по-своему. В отношении природных
ресурсов Россия полностью самодостаточна (правда были одно время
проблемы с натуральным каучуком).
Солоневич замечает, что, в отличие от США, Россия не защищена
от нашествий океанами, но ведь как раз половина русской границы
защищена океаном, причем океаном со льдом. А где нет океана, там
горы, пустыни, болота и пр. Кошмарные русские зимы и расстояния
защищали в некоторой степени не только от вражеских нашествий,
но также от эпидемий чумы, холеры и пр.
Если имеются трудности с транспортировкой грузов зимой, надо
попросту транспортировать их летом (или наоборот) и создавать
запасы. Или устраивать жизнь так, чтобы было меньше потребности в
транспортировке.
Значительные издержки на отопление -- это в основном следствие
нерационального строительства, отчасти из дурного подражания
Западу: если европейские и американские принципы градо- и домо-
строения переносить на русскую почву, как это делается сплошь и
рядом, действительно получаются большие затраты на отопление. Ну
так вы не переносите!
Если бы наших предков не устраивали географические условия
России, они бы завоевали какую-то другую территорию. А если не
завоевали, значит, либо условия устраивали, либо кишка оказалась
тонка, либо не хватило ума оценить ситуацию. На мой взгляд,
первое объяснение достаточно.
По Солоневичу, "географическая обездоленность России" и тле-
творное влияние Запада объясняют все или почти все ужасы русской
жизни, а собственная народная глупость ни при чём. Вместо "работы
над ошибками" русские должны петь "Боже, царя храни!", бодаться с
Западом и оправдываться тяжкой "географической долей".
Кстати, миф о "географической обездоленности России" подхвачен
Андреем Паршевым в книге "Почему Россия не Америка": там дополни-
тельными затратами на отопление оправдывается неконкурентоспособ-
ность российской экономики. Товарищи, за 1000 лет пора бы уже
привыкнуть к холоду и научиться от него защищаться дешёвыми
способами. Правда, для этого должна быть поведенческая установка
на обучение, а с этим проблема. Я пишу, что нужны:
1) деавтомобилизация,
2) компактный город,
3) минимальное жилище,
а на меня смотрят, как на интеллектуального урода, не способного
понять простых очевидных вещей: "географической обездоленности"
и пр.
На самом деле "географически обездолены" разве что голландцы,
евреи, палестинцы и чукчи. А по большому счёту "географическая
обездоленость" -- это чушь: народ приспосабливается к условиям,
в которых существует, и они перестают быть для него тяжелыми.
Надо всего лишь выбирать такой образ жизни и такие формы хозяй-
ствования, которые наиболее соответствуют особенностям занимаемой
территории, а не бездумно копировать чужие. "Географически
обездоленные" арабы и монголы создали великие континентальные
империи (арабы -- даже собственную цивилизацию), голландцы --
колониальную империю, а евреи и вовсе "захватили" полмира,
включая Россию, Голландию и США.
Почти у всякого блага есть оборотная сторона. Если территория
особо благоприятна для жизни, то находится много желающих её
завоевать. Если дожди обильно орошают почву, то они же являются
причиной наводнений. Если океаны защищают от нашествий, то они
в такой же степени препятствуют внешней торговле. И. т. д.
* * *
Иногда Солоневич ошибается совсем уж по-крупному. Фундаменталь-
но, можно сказать, ошибается. Пётр I, которого он выставляет ос-
новным виновником двухсотлетних (а для нас -- уже почти трёхсот-
летних) бедствий России и обличение разрушительной деятельности
которого есть важная часть народно-монархического учения, пришёл
к власти как раз в силу так старательно реабилитируемого Солоне-
вичем принципа наследования.
Был ли Пётр I гением? Да, был, хотя Солоневич уверяет всех в
обратном. Только гений мог в силу своей припыленности и огромной
энергии наворочать столько чудовищной чепухи. Но даже если согла-
ситься с Солоневичем в том, что Пётр I не был гением, всё равно
останется факт, что Пётр I получил власть по наследству и в силу
того общественного порядка, какой существовал в идеализированной
Солоневичем в Московской Руси.
Вот в каких выражениях Солоневич уговаривает нас согласиться
с наследованием власти:
"Я исхожу из той аксиомы, что гений в политике это хуже чумы.
Ибо гений это тот человек, который выдумывает нечто принципиально
новое. Выдумав нечто принципиально новое, он вторгается в органи-
ческую жизнь страны и калечит ее, как искалечили ее Наполеон и
Сталин, и Гитлер, нельзя же все-таки отрицать черты гениальности
-- в разной степени -- у всех трех. Шансов на появление 'гения'
на престоле нет почти никаких: простая статистика. Один 'гений'
приходится на десять или двадцать миллионов рождений. Нет
никаких шансов, чтобы один гениальный 'избранник' -- из десяти
или двенадцати миллионов -- оказался бы и 'избранником судьбы на
престоле."
"Власть царя есть власть среднего, среднеразумного человека над
двумястами миллионами средних и среднеразумных людей. Это не
власть истерика, каким был Гитлер, полупомешанного, каким был
Робеспьер, изувера, каким был Ленин, честолюбца, каким был
Наполеон, или модернизированного Чингиз-хана, каким являлся
Сталин."
"Да избавит нас Господь Бог от глада, мора, труса и гения у
власти. Ибо, вместе с гением к власти обязательно придут и глад,
и мор, и трус, и война." (ч. 1, гл. "Идея монархии")
Пусть Пётр I, не гений, а просто выродок, но восшествие чело-
века такого склада на престол не является чрезвычайно маловеро-
ятным событием, как уверяет Солоневич. Наоборот, такое событие
очень даже вероятное, потому что августейшие семьи -- это семьи
в значительной степени вырожденческие.
* * *
А вот что пишет этот недобитый монархист по поводу выдающейся
образованности Николая II Романова:
"Человеческий индивидуум, случайно родившийся наследником
престола, ставится в такие условия, которые обеспечивают ему
наилучшую профессиональную подготовку, какая только возможна
технически. Государь Император Николай Александрович был, веро-
ятно, одним из самых образованных людей своего времени. Лучшие
профессора России преподавали ему и право, и стратегию, и
историю, и литературу. Он совершенно свободно говорил на трех
иностранных языках. Его знания не были односторонними, как зна-
ния любого эрудита, и Его знания были, если так можно выразить-
ся, ЖИВЫМИ ЗНАНИЯМИ. И т. д."
Для сравнения. У В. П. Обнинского, не охмурявшегося монархи-
ческой идеей, есть по тому же поводу следующее:
"Все это было бы мило, если б параллельно с простотой режима
шло хорошее образование, к чему, казалось, были все средства. Но
здесь-то и поджидало Николая невежество, оставившее его навсегда
на уровне гвардейского офицера, с его замашками, неосведомлен-
ностью и наклонностью судить обо всем под углом зрения человека
в аксельбантах. Состав преподавателей был на редкость плох, а те,
что готовы были бы поразвязать свои языки на уроках, стеснялись
и своего общего руководителя Победоносцева, и присутствовавшего
всегда генерала Даниловича, тупого, мало знавшего человека, не
имевшего и отдаленного представления о важности и существе
выпавшей на его долю задачи."
"Не лучше шли и военные предметы: сколько-нибудь талантливые
люди держались военным министром Ванновским в черном, что называ-
ется, теле, а бездарности из главного штаба давали еще меньше,
нежели бездарности из университетов. Надо всем доминировали попы,
церковные церемонии и обряды, маневры, формы одежды войск и тому
подобные вещи и дела, способные только принизить интеллект буду-
щего монарха. По странной иронии судьбы, воспитание и образование
русских царей подвергалось словно преднамеренной деградации, шед-
шей в обратном направлении с ростом и усложнением государственной
жизни..."
"Итак, если от юноши скрывали даже научную правду, то что же
ожидало во дворце печальную правду самой жизни?" ("Последний
самодержец", гл. 3)
Ущербность полученного Николаем I образования -- не дело
случая, а проявление закономерности: семейства, находящиеся в
особо привилегированных условиях, настолько отрываются от реаль-
ности в своих представлениях о жизни общества, что даже когда
стремятся дать своим детям блестящее образование, оно оказывается
блестящим только в их собственных глазах и в глазах разных абсур-
дистов, в том числе ослеплённых величием народно-монархической
идеи. Привилегированное положение само по себе уродует людей в
моральном и мировоззренческом отношениях, даже если это не
монархи, а "просто" очень богатые люди или большие начальники.
Потом эти изуродованные люди, даже если стремятся делать добро,
делают в основном абсурдное и вредное. Полезное у них получается
обычно в качестве случайного попадания в цель, о расположении
которой они имеют очень приблизительное понятие. Если монархам
что-то удаётся, то в основном потому, что они перепоручают свою
власть другим, прошедшим "естественный отбор в борьбе за место у
трона": герцогам Ришелье, Бисмаркам и пр.
Если привилегированнную молодёжь изолировать от общества, она
не получает адекватного представления о нём, а если не изолиро-
вать, она попадает под дурное влияние тех, кто стремится через
неё устроить свои дела. (Кстати, то же происходит с юными заме-
ченными талантами: с ними без меры носятся, и это ведёт к уродо-
ванию мировосприятия. Таланты начинают нести вздор, заниматься
ерундою и заканчивают жизнь чем-нибудь вроде передозировки
наркотиков.)
Наследственные монархи всегда ВЫРОЖДАЮТСЯ: Меровинги, Валуа,
Рюриковичи, испанские Габсбурги, Романовы и пр. -- все они со
временем сходят на нет, несмотря на свои привилегии, а точнее,
благодаря им. Романовы закончились на Петре III: В Павле I уже
вряд ли была хоть капля романовской крови. Остался только "дом
Романовых", населённый дураками, полусумасшедшими, алкоголиками
и гомосексуалистами.
* * *
По-моему, разумному человеку, не лишённому здоровых амбиций,
претит сама мысль о том, что кто-то может быть над ним не в силу
личных достоинств, или временных обстоятельств, или исправимой
ошибки, а в силу непреложного вечного правила. Идея "народной
монархии" (пожизненных президентов и т. п.) приемлема только для
людей с рабским складом ума: для тех, кто настроен подчиняться, а
не отстаивать суверенитет своей личности. Культивировать такую
идею хотя бы в качестве принципиальной возможности -- значит
поощрять в людях рабское, примитивное, ущербное, иррациональное:
очень удобное для властей, но в конечном счёте уничтожающее
нацию.
* * *
Об оправданиях.
Если в сталинской России, в околовластных интеллигентских кру-
гах, слегка мусолили образ Ивана Грозного, чтобы косвенно оправ-
дать репрессии, то в Беларуси, в околовластных интеллигентских
кругах, слегка мусолят "Народную монархию" Ивана Солоневича,
чтобы косвенно оправдать бесконечный президентский срок.
Если великий русский путаник Владимир Соловьёв в основном
занимался "оправданием добра", то великий русский путаник Иван
Солоневич посвятил свою жизнь оправданию России. Оказывается,
прискорбное состояние России обусловлено главным образом внешними
по отношению к русскому народу факторами, а если какая-то его
собственная вина и присутствует, то сводится она в основном к
тому, что он позволил увести себя с пути "народной монархии".
"Народный монархизм" Ивана Солоневича -- это русский аналог
сионизма. У сионистов -- Израиль, у народных монархистов --
Московская Русь. И в сионизме, и в народном монархизме "свои"
народы представлены невинными страдальцами, идущими путём почти-
праведников. В отношении склада ума ближайшая к Солоневичу
фигура -- основатель и теоретик сионизма Теодор Герцль.
* * *
Что делать с эмоциональными придурками, озабоченными спасением
Родины? Хорошо, если они трусливы и только вякают из подворотни
тебе в спину или строчат черносотенные статейки в "Русский вест-
ник". Но если они торопятся проявить себя в деле, то тут уж
держись. Надеяться можно только на то, что их посадят или прибьют
немного раньше, чем они обратят на тебя своё гневное внимание.
Спасение родин в современных условиях -- дело очень тонкое,
требующее критического и изворотливого ума, расчёта, выдержки,
а также определённых познаний, почерпнутых не из проповедей бла-
гонамеренных путаников. А когда есть лишь агрессивность и
желание совершить подвиг, а здравое руководство отсутствует, то
лучше уж вообще ничего.
* * *
Прекрасное у Солоневича:
"Профессор Бердяев начал свою общественную карьеру проповедью
марксизма и революции. Потом он -- еще в 1910 году -- 'сменил
вехи' и стал чем-то вроде буржуазного либерала. Потом он сбежал
заграницу и стал там 'черной сотней'. Потом из 'черной сотни'
перешел в богоискательство. Потом из богоискательства --
перекочевал на сталинский патриотизм. Я не знаю, куда успеет он
перекочевать завтра. И об какую ступеньку он ахнется своей
убеленною хроническим катаром головой. Трагедия заключается в
том, что все эти бердяевы, многоликие и многотомные, только
повторяют свои старые, привычные пути: накидываются на любую
цитату, лишь бы она была новой, или казалась новой, глотают ее не
пережевывая и извергают непереваренной, остаются вечно голодными
и со всех ног скачут по философским пастбищам Европы, подбирая
каждый репейник и кувыркаясь через каждый ухаб."
"Совершенно ясно: бердяевы никогда и ничего не понимали, ибо
всегда их вчерашнее понимание на завтра оказывалось вздором даже
и для них самих. А завтрашнее окажется вздором послезавтра.
Совершенно ясно, что ни вчера, ни сегодня у всех них не было за
душой ни копейки своего, личного, органического, крепкого: все
это были дыры в пустоту, кое-как заткнутые пестрыми тряпками из
первой попавшейся сорной кучи. Они, правда, хитренькие: они зовут
людей возвращаться в СССР -- но сами туда не едут. И из всех
политических течений современности они избирают то, какое в
данный момент платит максимальные гонорары. Так действовала и
старая русская интеллигенция вообще: была, конечно, великомучени-
цей, но получала самые крупные гонорары во всем тогдашнем мире.
Призывала к жертвам, но отдавала в жертву молодежь, 'безусых
энтузиастов'."
"Эта интеллигенция -- книжная, философствующая и блудливая,
слава Богу, почти истреблена. Но, к сожалению, истреблена не вся.
Она отравляла наше сознание сто лет подряд, продолжает отравлять
и сейчас. Она ничего не понимала сто лет назад, ничего не
понимает и сейчас. Она есть исторический результат полного
разрыва между образованным слоем нации и народной массой. И
полной потери какого бы то ни было исторического чутья. Она, эта
интеллигенция, почти истреблена. Но 'дело ее еще живо', как
принято говорить в таких исторических случаях: гной ее мышления
еще будет отравлять мозги и будущих поколений. И ее конвульсивные
прыжки от Маркса к Христу и от Христа снова к Сталину -- будут
еще вызывать подражание в тех юных профессорах, которые идут на
смену повешенным и повесившимся. Сифилис заразителен. Но точно
также была заразительна пляска Св. Витта: начинает дергаться одна
истеричка и за ней дергаются тысячи. Начинает 'менять вехи' один
Бердяй Булгакович, за ним извиваются и остальные. Со всем этим мы
покончим еще очень нескоро. Ибо, если ничему не научила даже и
Чрезвычайка, то что еще может научить людей, вся духовная мощь
которых сконцентрирована в их органах усидчивости?"(ч. 2, гл.
"Без лица")
Это к вопросу о "цвете нации", якобы уничтоженном большевиками.
Правда, с той поры уже сложился (свалялся) новый интеллигентский
"цвет нации", и сегодняшние патриотические профессора Бердяи
Булгаковичи поднимают на щит уже Солоневича.
* * *
Ещё замечательное у Солоневича -- о трепетном отношении к
конституции:
"И писаные законы и конституции люди соблюдают только до тех
пор, пока у них не хватает сил, чтобы их НЕ соблюдать."
("Народная монархия" / ч. 1., гл. "Демократия и конституция")
"Конституция, как известно, может быть писаной и неписаной."
"Сталинская 'конституция' предоставляет каждому гражданину
страны свободу голосовать против Сталина -- однако никто не
голосует. По этой конституции никакой власти для Сталина не
предусмотрено. По конституции 1905 года Государь не имел права
своей властью изменять основные законы страны, -- однако Он их
изменил. В современной Англии никакой писаной конституции нет,
однако власть монарха превращена в чистую символику: монарх
превратился в заводную куклу, устами которой вчера говорила одна
партия, сегодня говорит другая, завтра будет говорить третья. А
'основных законов' нет вовсе." (там же, ч. 1., гл. "Демократия и
конституция")
Конституция "работает" только при том условии, что у всех
декларированных в ней субъектов есть достаточно силы, чтобы
добиваться реализации своих прав и добиваться от других субъектов
выполнения их обязанностей. А если конституция такова, что она не
обеспечивает указанной силы субъектам, она -- фикция (причём
фикция глупая, потому что становится фикцией вследствие непредус-
мотренности в конституции надёжного порядка защиты её самой). К
примеру, фикцией является конституция Беларуси. Конституция
соблюдается, когда её НЕ ДАЮТ нарушить: не только государственые
органы, заинтересованные в её соблюдении, но и негосударственные
субъекты. Конституция -- не фикция, если она отражает равновесный
порядок, установившийся в обществе. Если такой порядок есть, то
не нужна и конституция. Даже если этот порядок многих не
устраивает, у них не будет силы его изменить. У Беларуси есть
НЕПИСАНАЯ конституция, и она мне не нравится (как и писаная), но
я ничего не могу поделать. Превратить эту неписаную белорусскую
конституцию в писаную не торопятся, потому что нет необходимости.
Но зато понемногу укрепляют её идеологическую основу посредством
пропаганды творчества солоневичей, а вот здесь у меня открывается
возможность немного повредничать.
Вообще, законы принимаются не всегда для того, чтобы они соблю-
дались: нередко они имеют скорее пропагандистскую функцию. Или
отвлекают внимание масс от какой-нибудь гадости со стороны власть
имущих.
Чтобы некоторый закон соблюдался, в обществе должны быть люди,
заинтересованные в его соблюдении, и эти люди должны быть доста-
точно сильны, чтобы обеспечивать реализацию своего интереса.
В не очень правильном, то есть во вполне обычном государстве
органы правопорядка заинтересованы не в исполнении законов, а
только в том, чтобы законы существовали: если законов нет или они
не нарушаются, то на органы правопорядка нет спроса ; а если
законы есть, то можно безнаказанно нарушать их, если "делиться" с
органами правопорядка. Чем больше законов и их нарушений, тем
востребованнее люди с юридическим образованием.
Каждая профессиональная группа тянет на себя общественное
одеяло и стремится переделать общество "под себя". Разве что
дворники и уборщики не заинтересованы в увеличении мусора. А
может, и они туда же... (то есть заинтересованы в том, чтобы люди
побольше нуждались в таких, как они, и побольше платили, но чтобы
у них лично работы было поменьше).
Радикальная агитация "в лоб" отпугивает и вдобавок чревата
неприятностями со стороны государства. Воздействовать на
менталитет надо косвенно. Поэтому я и утверждаю, что самый нужный
писатель в сегодняшней Беларуси -- не Иван Солоневич, а Григорий
Климов. А евреи, гомосексуалисты и честные психи должны немного
его потерпеть -- ради "светлого будущего" для белорусского
народа.
* * *
О "пятой колонне" российских олигархов в Беларуси: некто
Н. Сергеев, ведущий случайно увиденной мною в воскресенье
телепередачи "Мужской характер" на Первом белорусском телеканале,
радостно пережёвывал то, как лихо "суворовские орлы" разбили наше
ополчение под Кобрином в сентябре 1795 г. Наверное, и в самом
деле было очень здорово: картечью по косинерам. Как будто мало
тем для дурацкого телевидения!
Подумалось следующее. Если придёт сюда Россия (а она таки
идёт!), то задавать всему интеллектуальный тон будут не
Достоевский с Толстым (и даже не Солоневич, который худо-бедно
человек думающий), а ретивые образованные дураки, которые
кормятся русским патриотизмом ввиду неспособности кормиться
чем-то другим.
Вряд ли патриотизм является "последним прибежищем подлецов":
у них нет проблем с прибежищами, хотя невозможно отрицать тот
факт, что в "патриотических рядах" всегда очень много мрази.
Патриотизм скорее является прибежищем дураков профессорского
типа, не способных реализовать себя ни в чём более сложном.
Дураков профессорского типа привлекают в "патриотической
работе" четыре вещи: 1) безответственность, 2) посильность (надо
всего лишь молоть языком и демонстрировать эрудицию, а этого
говна у них с избытком), 3) моральная приемлемость (заискивание
перед имеющими власть и деньги -- это у них в порядке вещей),
4) возможность хоть чем-то проявить себя (в науке, технике и пр.
не у всех получается). Поэтому, наверное, НИ ОДНА СТРАНА МИРА не
имеет приличной национальной идеологии, а только навороченную
лживую муть: всякая трезвая и честная патриотическая мысль тонет
в словесном поносе продажной профессорской своры.
Выход может состоять разве что в ликвидации профессионального
преподавания в высшей школе и профессионального занятия "общест-
венными науками": преподавание и занятие "общественными науками"
должны существовать только как приработок при условии, что
основным занятием является работа в таких областях, в которых
глупость, абсурдизм и некомпетентность более легко обнаружива-
ются.
Пока мы не найдём, что делать с "интеллектуалами", не желаю-
щими просто таскаться каждодневно на инженерную, бухгалтерскую
и т. п. работу, здорового общества не построить. Всё толковое
будет увязать в этом "социальном слое", как в грязи. Пока мы не
отодвинем их подальше со всеми их благими намерениями, эрудицией,
бородками, очками, учёными степенями и пр., никакие радикальные
изменения к лучшему не получатся.
* * *
Солоневич в "Народной монархии" -- НЕ АНТИСЕМИТ. Для такого
страстного патриота России это настолько необычно, что заставило
некоторых даже делать предположение о еврейских корнях великого
белоруса. В самом деле, еврейскую тему Солоневич затрагивает лишь
изредка и очень мягко.
Вот некоторые его высказывания по еврейскому вопросу:
"...в стране м-ра Эттли в августе 1947 года происходили еврей-
ские погромы, так же как в стране Николая Второго в 1907 году. В
обоих случаях подонки городов громили консервативное еврейство за
преступления еврейских подонков -- Бунда в России и Иргун Цво
Леуми в Палестине." ("Диктатура импотентов" / гл. "Волки и овцы")
"При Николае Первом еврейство было лояльным по адресу Империи,
при последних царствованиях -- оно перешло на сторону революции,
чтобы в этой революции потерять еще больше чем потеряли другие
народы России. Ибо Гитлер был тоже последствием русской
революции."
"Объективный ход хозяйственно-политического развития России
снимал с очереди и еврейский вопрос, но никакое 'развитие',
конечно, не ликвидирует и не может ликвидировать антисемитизма,
как известного общественного настроения: он был при египетских
фараонах и он есть при американских президентах. Но все это не
касается русской монархии, которая не была ни просемитской, ни
антисемитской: русская монархия рассматривала каждый национальный
вопрос в зависимости от каждого индивидуального случая."
(там же, ч. 1, гл. "национальный вопрос")
"Примерно так же проходит через нашу эпоху и нашу культуру
еврейство -- сохраняя те же навыки и ту же форму носа, которые
записаны и зарисованы в египетских иероглифах. Они не смешиваются
с народами, среди которых живут у же столетиями и тысячелетиями,
и считают себя, -- даже самые коммунистические из них, --
носителями иудейской религиозной идеи: построения окончательного
царства Божия на земле. За все столетия своего рассеяния,
несмотря на все притеснения со стороны народов-хозяев, они ни
разу не сделали даже и попытки организовать собственную
государственность. За те столетия и тысячелетия, в течение
которых сотни народов смешались с другими сотнями народов,
создали новые расы, например, русскую и англосаксонскую, евреи
остались в стороне и во внутренней изоляции. Почему?" (там же,
ч. 2 , гл. "Бытие и сознание")
"...среди нас уже веками живут две нации совершенно своеобраз-
ного склада: цыгане и евреи. Цыгане не интересуются вовсе ни
республикой, ни монархией, ни социализмом, ни капитализмом. (...)
Еврейский народ за все время своего рассеяния не сделал ни одной
попытки заселить, 'освоить', колонизовать, тогда в изобилии пус-
товавшие земли. При 'еврее королей' Ротшильде, как и при короле
евреев Соломоне, он остается все тем же: народом-посредником.
(...) Было бы откровенно глупо: убеждать цыган в преимуществах
'функциональной собственности' и евреев в желательности стройки
Еврейской Империи." ("Народная монархия", ч. 2, гл. "Схема нашей
истории").
Слабое проявление Солоневичем интереса к "еврейскому вопросу"
в рассматриваемой книге -- это, может быть, какой-то тактический
ход, поскольку в некоторых других своих текстах Лукьянович не
стесняется (хотя и не вульгарничает). К сожалению, это облегчает
использование его "Народной монархии" в качестве косвенного
средства агитации за пожизненное президентство. Эх, лучше бы он
был погромщиком!
* * *
Иван Солоневич сегодня довольно востребован, потому что его
"народная монархия" вполне устраивает власть имущих России и
Беларуси в качестве темы околополитической болтовни. Никаких
принципиальных возражений против "народной монархии" у них быть
не может, потому что она дозволяет и пожизненное президентство,
и обогащение кучки моральных уродов за счёт нации, и борьбу с
"веяниями Запада", вроде социал-демократии, коммунизма и пр.
Враг народа, великий путаник Солоневич провёл жизнь в мире
своих вздорных монархических фантазий. Он занимался по большей
части тем, что сбивал честных людей с толку. Сегодня он всё ещё
остаётся мощным средством возбуждающего и абсурдизирующего
воздействия на неопытные умы и используется для их мобилизации
(или для их нейтрализации) теми, кто вольно или невольно ведёт
Россию к катастрофе.
Чтобы защитить Россию, надо избавиться от идеологического
давления солоневичей и перейти от самолюбования на фоне всемирной
истории к трудному делу исправления своих исконных недостатков:
глупости, иррациональности, лживости, подлости и т. п.
Солоневич потому и ярок, что вся сила ушла у него на обеспечение
яркости, а не на копание вглубь. Он великолепен в частностях, но
этим не компенсируется его ущербность в главном. Он запустил в
оборот ещё один миф, но ничуть не продвинул русских людей в
осмыслении самих себя и мира: к примеру, в понимании механизма
функционирования мифов в обществе. Он идеолог, пропагандист, но
он не мыслитель. Он подкупает своим "один против всех", но гордая
поза -- ещё не гарантия правоты. Те, кто тыкает образованцев в
книги Солоневича, -- благонамеренные дураки либо политиканствую-
щие.
По белорусским масштабам Солоневич, конечно, великая личность:
не более кривая, чем большинство других великих личностей (а
идеальных людей, идеальных учений вообще не бывает). Кстати,
показательно, что И ЭТОТ СБЕЖАЛ: для людей, выламывающихся из
общего ряда, здесь стало очень неуютно уже давно.
Солоневич, конечно же, заслуживает заметного места в культуре
-- правда, не такого, на каком его сейчас держат политиканствую-
щие русские патриоты. Его книга "Народная монархия" -- это для
первого класса патриотической школы. Это вроде сказки об
Иване-царевиче и семи богатырях (русских): от детишек надо ведь
до поры скрывать, в каком сложном и грязном мире предстоит им
жить. Но уже, наверное, во втором классе надо рассказывать людям
о том, что яркие и убедительные проповедники зачастую вещают
неправду, хотя сами могут и не отдавать себе в этом отчёта, и что
замена адекватных представлений захватывающими мифами, хотя и
бывает при некоторых условиях эффективной, но при некоторых
других условиях ведёт к краху.
Ложь во спасение -- это дурная политическая привычка, чреватая
мордобоем, но обычно сходящая с рук. Люди, активничающие в
политике, настолько привыкают манипулировать, что теряют
способность к искренности. Они всегда хотя бы немного лгут
(впрочем, то же характерно для менеджеров, торговцев, юристов).
Если врёт глава государства и врёт телевидение, да ещё и реклама
(а они таки ВРУТ!), то вся моральная атмосфера в стране
пропитывается враньём. И вообще подлостью, потому что подлость --
разновидность вранья, а если подличаешь в чём-то одном, то
исчезает моральный барьер перед подличанием вообще. Мы живём в
подленьком обществе, которое не способно на что-то значительное,
требующее холодного мужества и напряжения мозгов, и которое не
гибнет под натиском извне только потому, что соседние общества --
такие же или почти такие же подленькие.
Истинная любовь -- жёсткая: без потакания слабостям, без закры-
вания глаз на недостатки и без сладкой лжи (потому что только так
можно вернее поспособствовать выживанию того, кого любишь). Вся-
кая прочая любовь -- это удушающие объятия. Надо разжать пальцы
Солоневича на горле России. Не должно быть никакой "уникальной
империи" удивительного народа, никакой "народной монархии", а
только война с собственными недостатками: глупостью, стадностью,
неряшливостью, беспечностью, нетребовательностью к себе.
Победи себя -- и ты победишь всех!
