Бурых Александр Михайлович : другие произведения.

Третий берег часть 3

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   Александр Бурых
   Третий берег
   часть 3
   ----------------------------
  
   Трагедия в кибо
  
  Ночь в кибо - пора абсолютно пустых улочек и площадей. Даже собак запирают в закрытых дворах, не говоря о прочей домашней живности. Все-таки горы - край суровый, и лучше крепких стен из валунов ничто не защищает живущих здесь. А темное время - раздолье и для волков, и для пятнистых диких кошек, и для всякой горной нечисти, такой, как духи холодных стремнин, подло убитых врагов и ужасного цветка неживлянки, а также тонкокостных существ Гзор и Бхэж, что монотонно стучат в запертые двери, тонко и жалобно подвывая при этом, и поражают безумием тех, кто решится впустить их.
  Голод крутил внутренности сукокрыса, залегшего у первого дома кибо, но поживиться было нечем. Где-то за окраиной, он чувствовал, бродила волчица, тоже голодная, однако не решалась приблизиться к человеческому жилью. Возможно, из-за него. Саму белую собаку, дремлющую в ожидании рассвета, не волновали ни опасные животные, ни духи, ни прочие нечистые создания. Как не беспокоили они и разосланных в искривленные коридоры улочек разведчиков. Семеро ловких фуражиров - серых крыс - тщательно исследовали ближние дома на предмет незаметного для хозяев проникновения. Все двери были заперты, и даже маленькие окошки-бойницы были тщательно заделаны, ведь нечисть хитра и ей достаточно бывает порой самой незаметной лазейки для своих пакостей. Неизвестно, повезло ли в эту ночь зловредным духам, но одной из серых тварей удалось найти щель. Она тут же просигналила остальным тонким прерывистым писком. И она же попала в беду. Сгубили воровку аппетитные запахи: и сухим зерном, и сыром, и провяленным мясом, и ароматом объедков от вчерашнего ужина тянуло из небольшого отверстия в стене. Но не просты оказались обитатели дома. Над лазом висели сильные амулеты, предупреждающие потусторонние вторжения, а перед ним - настроенный капкан - для тех, кого духовная оборона оставит равнодушным. В него и попала разведчица. Остальные грызуны, остановленные пронзительным визгом, отпрянули назад. Сукокрыс тут же почувствовал боль в месте, где брюшина была прогрызена во время Грольтова ритуала. К этому добавилось раздражение, вызванное голодом. Ну а разгоревшийся пожаром гнев Эльмеды превратил недовольство в бешенство.
  Монстр издал низкий рык и устремился к негостеприимному жилью. Он понеся прямиком на дверь. Сучья морда расквасилась бы в кровавый блин, но нематериальный посланец Грольта - Оал - успевший вернуться в строй, выплюнул в последнюю секунду заклятие, сбивающее любые запоры, и тяжелая дверь с грохотом влетела внутрь.
  На звук выскочил престарелый хозяин дома, первый жрец кибо Больгхо, и узрел потрясающую воображение картину. В круге света от факела, что держала его дрожащая рука, возникла огромная белая собака с темными пятнами над глазами, а рядом грузный лысый мужчина в темно-красном шитом золотом балахоне. Оба существа были полупрозрачны. Получалось так потому, что материальной оболочки, отчего-то усевшей в пути, не хватало теперь на два крупных туловища.
  Лысый, усевшись на корточки, с кряхтением вынимал из капкана блеклую тень крысы, а пес, увидев человека, заклокотал горлом и прыгнул ему на грудь. Ни ворожба, давно заученная и привычно слетавшая с побелевших губ старика, ни ореолы цветастых искорок вокруг головы и кистей рук, что неизменно внушали глубочайшее почтение соплеменникам, нисколько не поколебали злобной решимости твари.
  Поначалу у суки получалось не очень. Хотя и вонзались в тело клыки, и верещала жертва, и выделялась кровь, пачкая одежду, но настоящих глубоких ран нанести не удавалось: не хватало зубам основательности. И лишь когда Илюм вместе с освобожденным грызуном втянулись в общее тело, кровь хлынула фонтаном, голова жреца покатилась прочь и распахнулась от мощного удара клыков грудная клетка. Затем страшилище, сверкнув красными глазами, приняло плечом удар топора, что занес над ним сын жреца, и подмяло молодого человека. В борьбе они шарахнулись о стену, и на холку сукокрыса пролилось горящее масло из ночного светильника. Почувствовав спиной жар, сука не остановилась, но разъярилась до последней крайности и прокатилась по жилищу пылающим комом ярости, уничтожая домочадцев.
  Из большой семьи лишь двоим удалось спастись: они успели протиснуться в узкое окошко. А палимый огнем зверь, наконец, обратил внимание на себя: завертелся на полу, воя от боли и пытаясь сбить огонь. И если бы не Оал, вызвавший ливень с потолка и выдувший шквал ветра из какого-то угла, неизвестно, что бы вышло. А так даже пожара настоящего не случилось.
  Полуодетая молодая женщина, невестка растерзанного жреца, прижав к груди малолетнего сына, с воплями помчалась по улице. Никто не спешил отворить перед молодой матерью наглухо запечатанные двери, полагая, что нарушителями порядка являются коварные разносчики безумия - тонкокостные Гзор и Бхэж. И только убеленный сединами отец беглянки признал в истошных воплях за окном хорошо знакомую дочкину истерику. Он и поднял соседей.
  В доме у каждого горца хранится арсенал, и вскоре небольшой отряд подступил к обиталищу главного жреца. Вместе - не страшно. А все же шли сторожко - крались, а не шагали, не кашляли и не переговаривались.
  Проем выбитой двери зиял негостеприимной темнотой, пахло оттуда гарью и бедой, и первыми полетели в него камни и стрелы. Подождали - ничего. Вот факел прочертил яркий след в рассветной серой мари - и опять никто не заорал, не задергался, а только послышалось шипение гаснущего в луже огня. Тут подоспели младшие жрецы, уже успевшие хлебнуть отвара желтого лишайника, и принялись отплясывать ритуальный танец: его замысловатые коленца начисто лишали демонические создания уверенности в себе, способности к ориентации и даже к прямолинейному движению.
  Тем не менее, ответа вновь не последовало, и жрецы предложили воинам проникнуть внутрь, поскольку если там кто и остался, то обороняться толком уже не сможет. Однако горцы, скорее озадаченные, чем обрадованные полным отсутствием реакции со стороны врага, торопиться не стали: они заняли оборону и решили дожидаться полного рассвета.
  
   Замок Ольс
  
  Сердце огромной страны и величайшее архитектурное чудо, именуемое замком Ольс, являло бесконечное чередование королевских резиденций различных эпох, слитых в единый ансамбль. Веками замок расстраивался, достраивался и пристраивался. И сейчас возводились новые палаты, залы, покои с альковами и прочие необходимые для осуществления тяжких властных трудов помещения. Управляли строительством придворные зодчие, но общий контроль ложился на плечи Эльмеды, поскольку она создавала обиталище для будущего короля - своего сына.
  Незыблемое правило государства Ольс гласит: смерть короля означает закладку первого камня в здание нового дворца. Дворца для нового владыки. И в этом заключен большой смысл. Пока крепостная стена, отделяющая чертоги почившего монарха от современных строений, не стала глухой, пока не забиты все ворота в ней, не завалены лазы, не зачеканены щели, дух прежнего властителя будет бродить среди живых, будоража и пугая их. И не будет у нового правления лада, все старания, все наилучшие, наимудрейшие задумки, решения и деяния его будут обречены на провал. А если и появятся успехи, если сложится впечатление, что и так можно владычествовать, не размежевавшись с прошлым, то такую самонадеянность непременно настигнет расплата. Это хорошо известно, поскольку уже бывало.
  Чтящая историю Эльмеда знала об этом, и одним из первых повелений ее самостоятельного правления был указ о расчистке земли под новый дворец.
  Сметались дома, сараи, конюшни, склады и иные постройки, прилегающие к той стене, что разделяла два несовместимых между собой мира - высший, осененный светом богоданной власти, и заурядный, людской, с его мелкими страстишками и делишками. А с противоположной стороны города тоже осваивался участок - надо же было куда-то отселять стронутых с мест людей. Жители не сопротивлялось, у них и мысли такой не могло возникнуть: за века к подобным переменам все притерпелись, как привыкают к отливам и приливам жители приморья.
  Ольс был редкостным поселением - от обычных городов он отличался ползучестью. Если бы нашелся сторонний наблюдатель, для которого век равен дню, его глазам город представился бы неким зверем, вроде слизня: Ольс неуклонно двигался в сторону крутого берега реки Гингл.
  В жреческих кругах ходило тайное мнение: в тот час, когда улицы подойдут вплотную к реке, государство перестанет существовать, оно рухнет, и толпы варваров из неведомых мест захватят его. А чтобы этого не случилось, огромный слизень должен остановиться, развернуться и двинуться вспять. Как это могло бы произойти, никто не представлял. Людей становилось больше, а в стороны расширяться нельзя из-за близости болот. Но и назад, к замку, не повернуть: разрушение древних стен выпустит на волю королей-призраков, заключенных там. И тогда уж точно Ольс исчезнет с поверхности земли - ни один город, да что там - целый мир не выдержит такого количества проклятых духов, явившихся одновременно.
  И вот до реки осталось совсем немного: скоро стены крайних домов наползут на берег. Сведущие не сомневались - конец Ольса близился!
  
   Утро в Кибо
  
  Утро собрало у места трагедии все способное носить оружие население Больхго. Прохладный ветерок сплетал негромкие слова в тревожную мелодию с изобилием гортанных звуков, отчего создавалось впечатление перевеса в оркестре ударных инструментов. Более заметно этот крен проявлялся, когда раздавались особенно характерные слова: "брехруй", "горохорбх" и "урхреборебх". В переводе со здешнего языка это означало: первое - "человек, родившийся от собаки", второе - "нагадить дьяволу под нос", и третье - "наесться до отвала его же (дьявола) дерьмом". Изящной эту музыку не назовешь, а вот с маршем, настраивающим на борьбу и преодоление, сравнить было можно.
  Хорошо известно, что талантливый марш, а также дневной свет и численный перевес создают наилучшие условия для геройства. Благодаря этим составляющим рубеж дверного проема был преодолен. Но не донеслось оттуда ни шума, ни крика, никто не выскочил и не побежал. Воины как зашли, так и вышли в полной тишине. Враг удрал, по всей видимости, еще ночью.
  Люди по очереди заглядывали внутрь и отходили. Зрелище было не для слабаков. В залитых кровью помещениях вперемежку валялись головы, руки и ноги. В разлитой на полу большой луже громоздилась обгорелая и переломанная мебель, различная утварь и предметы культа. Увиденное надолго врезалось в память. Одно лишь осталось незамеченным - пропажа нескольких тушек вяленых сурков. Да и какое это могло иметь значение?
  Лица выходящих из оскверненного дома мужчин были окаменевшими, на скулах вздувались и опадали желваки. Расходиться не спешили. Неутолимая жажда мести все теснее сплачивала собравшимися у жилища старого жреца.
  
   Горцы. Возрождение надежды
  
  Уржак из Эрена и его уцелевшие товарищи, совершенно опустошенные последним приключением, добрели до первого кибо нагорной страны к полудню. Сбившись в понурую кучку, они медленно шли по улочкам, опустив глаза долу, и походили не на воинов, а на погорельцев или жертв иного бедствия. Жестокое разочарование "сватов" нетрудно было понять - в самом конце пути они потеряли все: и невесту, и оружие, и лошадей. Мужчина, не получивший в бою ни царапины но лишившийся меча и коня - трус. И смыть это клеймо могли только геройская гибель или топор палача. На поясе Уржака болтались два тяжелых мешочка с монетами, усугубляя жгучее ощущение срама, с которым предстояло жить до Эрена, где их ждет приговор. Еще бы! Он потерял честь, а деньги сохранил! Для таких достойной смерти нет.
  Но, несмотря на черные мысли, путники то и дело ловили на себе настороженные взгляды полностью вооруженных мужчин Больгхо. Женщин же и детей не попадалось вообще. Здесь тоже что-то произошло?!
  Приюта попросили они у старого друга Уржака, с которым тот виделся последний раз больше десятка лет назад, но известно, что горская дружба, как хороший булат, не ржавеет со временем, а крепчает. В беседе, последовавшей за угощением, кое-что разъяснилось.
  Оказалось, за душой главного жреца с вершины, недоступной взору смертного, спустился Ледяной Уэх и попутно прихватил часть домочадцев (при упоминании грозного владыки гор Уржак поежился). Так звучала первая, родившаяся впопыхах, версия случившегося, своей нелепостью подчеркивающая смятение в умах. Ее единственным основанием служила большая лужа, оставленная - подтаявшим при исполнении наказания?! - Уэхом! Но от гнева Ледяного смогли улизнуть двое, разве это возможно? И потом, он настолько велик, что раздавил бы половину кибо! К тому же спасшаяся невестка жреца (немного, правда, повредившаяся головой) утверждала, что по дому носилось четырехлапое чудище, украшенное гребнем из чистого огня, и с огромной клыкастой пастью, тоже огнедышащей! На Уэха, имевшего вид высокого белого столба, это с детства все знают, описанная тварь никак не походила. И погибшие были разорваны зубами! Зачем это Ледяному? Второе предположение было основано на рассказе женщины и винило в трагедии одну из хранительниц подземного огня - криунауру, вырвавшуюся каким-то образом из-под горы. Возможно, старый жрец сам вызвал ее, ведь известно - кому суждено увидеть огненного зверя и остаться в живых, тот навсегда остается счастливым. Призвать-то он ее призвал, но не смог совладать с глубинной тварью - и такое могло случиться. Хотя, тогда, конечно, поделом ему.
  И выходило, что если это Уэх, то опасаться больше нечего, он свое дело сделал и задерживаться не станет. А если это вырвавшаяся на поверхность криунаура, подручная Вэлэха - пожирателя душ грешников? Уж она-то своего не упустит, уж она накуролесит! А, может, еще какая гадость появилась, кто знает?
  - Вот потому все мужчины при оружии, а остальные по домам заперлись, - закончил повествование хозяин, вздохнул и заметил:
  - А у тебя, брат мой, тоже вид не радостный.
  - Не с чего веселиться, брат, - вздохнул в ответ Уржак. - С нами тоже беда приключилась.
  - Разбойники?
  - Если бы! Нет, намного хуже.
  - Хуже?!
  - Да! Куда хуже... что нам могли сделать разбойники? Лишить нас жизней? И все... А у нас отняли честь! Понимаешь?!
  - Честь?! Кто смог забрать честь у Уржака?!
  - Эх!.. Стыдно об этом говорить... собака...
  - Что?!
  - Да, собака... белая собака, огромная белая собака напала на нас, я таких раньше не видел, и мои земляки тоже.
  - Никогда... нет... никогда, клянусь Уэхом... - как один откликнулись грустные спутники Уржака.
  - Как же она напала? Расскажи...
  - Эх! Да что рассказывать? Кто поверит?
  - Я поверю, расскажи!
  - Эх, позор на наши головы! Позор! Ехали мы... ехали, совсем немного оставалось до приюта, и тут... Значит, впереди был Бэргалл, вот... она и бросилась на него, сбила с коня и задушила. Мы поспешили на помощь, но, ты не поверишь, брат, вокруг собаки поднялся вот такой столб... - рассказчик широко развел руки, - ветра, не ветра, непонятно чего... столб... будто из воздуха. Реех добежал первым, ударил мечом, но его за клинок, понимаешь: за клинок! подняло вверх, выше деревьев, закрутило, как пушинку, он сорвался оттуда и разбился. Насмерть. Перед каждым из нас тоже встали такие столбы... а там, внутри, какие-то зверьки маленькие, они кричали, пищали, и мы... мы не выдержали... ужас победил нас! А пока мы... отступали... бегом, не разбирая дороги, эх! пропала наша повозка, и еще один наш товарищ, больной, тоже исчез. Вот так. А мы остались живы и теперь навсегда опозорены. Вот идем к себе, в Эрен, на суд... ты знаешь, как поступают с теми, кто лишился чести... Так что мы с тобой сидим здесь в последний раз...
  И Уржак снова глубоко и горестно вздохнул.
  - Я никогда не поверю, что Уржак мог струсить, - убежденно возразил хозяин, - слишком давно я тебя знаю. Там, где ты отступил, брат, отступил бы любой. А кто был в той повозке?
  - А! - махнул рукой расстроенный воспоминаниями "сват", - теперь это уже не важно.
  - Кто знает, что важно, а что не важно? Или это такая большая тайна?
  - Нет, почему? Не тайна никакая... нет. Особенно теперь...
  - Тогда скажи.
  - Эх! Там, в той повозке, была наша добыча, заказ, понимаешь. Сам эренский князь, понимаешь, заказал привести невесту для сына! Вот так! Там были две женщины... одна молодая, другая - старуха.
  - Две женщины... молодая и старуха, говоришь. А к тележке привязан слепец? Ну, конь со слепцом в седле?
  - Что?! Тебе что-то известно про них?
  - Я не успел сказать тебе: наши всадники вчера привели двуколку, трех лошадей, двух женщин и двух мужчин, один из которых ничего не видит. Это они?
  - Да! Да, но мужчина был один.
  - Нет, их два.
  - Неважно! Они живы?
  - Живы, да. Что с ними могло случиться? Конечно, все они живы.
  - Слушай, дорогой брат, ты возвращаешь нам надежду! Ты спасаешь наши жизни! Где они?
  -Жизни ваши спас не я, другие люди.
  - Нет, нет, ты сообщил нам... такая новость! Она жизни стоит!
  - Погоди. Ты ведь знаешь, по закону теперь это трофеи, они найдены в поле и... в общем, если вы...
  - Ясно! Ну, какие разговоры? Сразу скажу: согласен я на любые условия! Согласен! С нашей стороны никаких разговоров!
  Воспрявшие духом земляки поддержали слова Уржака одобрительным гулом.
  - Сведи меня с хозяином, брат! Я заплачу... - умоляюще продолжил тот.
  - Это не так просто.
  - Почему, а? Я могу заплатить хорошие деньги! Я потерял все, кроме них! Я отдам их все!
  - Не в том дело. Траур у них, понимаешь. Этих всадников возглавлял старший сын погибшего. Ну, сын нашего первого жреца. Это его отряд, понимаешь. Вот так.
  - Ясно. Тогда мы подождем. Сколько надо подождем.
  
   Монстр
  
  Наспех слепленные части поначалу не желали совмещаться: тяжело признать себя частью, когда привык быть целым. Однако прогулка от резиденции королей Ольса до нагорной страны примирила слитые в одно существо столь разные создания. Если поначалу всякая самость, а даже крысы различались характерами, стремилась отделиться, выдрать принадлежащий ей кусок плоти и жить дальше по-своему, как привыкла, то в течение погони Оал, гнетущей тяжестью лежащий на объединенном сознании, все теснее связывал вынужденных союзников. Волей неволей они притирались, обвыкались в едином мирке и, по крайней мере, двигаться и нападать друг другу теперь не мешали. А элементарные желания даже сплачивали. Например, такие несложные и универсальные, как поесть и поспать.
  Вот и сейчас зверь, утомленный беспрерывной погоней и, наконец, удовлетворивший голод, спал. Разорив первое попавшееся жилье, он залег неподалеку от кибо в небольшой лощине. Еще там, в доме жреца, сукокрыс ощутивший готовность Илюма к рвотным позывам, грозившим общественному желудку, отказался закусить человечиной и слопал немного вяленого мяса. Затем кастрат собрал оставшуюся еду в мешок, и сука прихватила его с собой. Она была наиболее приемлемой формой для передвижения и борьбы, и остальные обретали возможность самостоятельно потоптать землю лишь в отдельных редких случаях. Тем более что телесная оболочка с течением времени почему-то усаживалась, ее стало хватать только на один полноценный корпус, зато это туловище становилось все мощнее.
  Скопец от жадности набил мешок под завязку, и охромевшей собаке непросто было тащить его, пара кусков выпала по пути. Но зря мясо не пропало: не менее сукокрыса оголодавшая волчица не преминула воспользоваться подарком.
  Никогда не дремлющий Оал благодаря усилиям Грольта восстановил свою сущность в этой действительности и снова обрел боеготовность. Глубокий сон, в который он погрузил монстра, был сейчас как никогда важен. Слишком дорого им обошелся штурм: плечо собаки рассекала глубокая рана от топора, шерсть на спине была сожжена, кожа поднялась лопающимися волдырями, а между ними виднелись почерневшие мышцы и кости. Обычному животному такие травмы грозили бы непременной гибелью, но сукокрыс, подчиняясь колдовскими чарами своего создателя, быстро восстанавливался. И главным для него сейчас был сон.
  
   Эльмеда
  
  Вот странность. Когда был жив Саннелор, частые расставания с ним не томили тело, она могла спокойно ждать месяцы, насыщаться недолгими днями единения, и снова подолгу дожидаться, не испытывая тягот. Теперь же организм молодой женщины жаждал физической близости чуть ли не каждую ночь. И какие-то романтические чувства здесь были ни при чем, они вообще пропали после заключения договора с Грольтом. Их заменили позывы дикой кошки: томление внизу живота, ломота в бедрах, а иногда она ловила себя на том, что готова испустить страстный вопль, иначе говоря, полностью уподобиться дикой твари. Это пугало. Поначалу телесные желания будоражили организм лишь по ночам, а теперь нередко являлись и в дневное время. И хуже всего, когда во время официальных церемоний ее разум погружался в мечтательную вакханалию страсти, вожделение охватывало тело, заставляя позабыть обо всем. И приходилось усилием воли возвращать внимание к обсуждаемым проблемам.
  Безумие низменных устремлений медленно, но неуклонно нарастало. Неужели ей вскоре придется обзавестись еще несколькими мужчинами и совсем пасть в собственных глазах? Почему так? Возможно, эти перемены в организме возникли из-за большого нервного напряжения? Или таков удел всех правящих женщин? А, может, следствие сговора с колдуном? Она лишилась способности переживать обычные человеческие горести и радости и получила замену в виде животных позывов? Эльмеда не знала, а спросить было не у кого. Даже с Наперсницей у нее не было столь тесного душевного сродства, чтобы делиться подобным, да и не знала та ничего, а, значит, помочь не могла - это было ясно. Единственным, кто, возможно, мог бы разобраться в этом, был мудрый Хранитель. Но он, как с некоторым опозданием узнала Эльмеда, умер в ту же ужасную ночь, когда лишился жизни Саннелор. Очевидно связь их, освященная богиней смерти, оказалась неразрывной.
  Лишним свидетельством тесных отношений короля и жреца Оис оказался найденный у последнего болгм, символ могущества и власти. Он передавался особо доверенным людям для выполнения исключительно важных заданий. Интересно, зачем Хранителю был нужен болгм? Кто ж теперь скажет? Разве что Илюм мог бы. Но он вернется не скоро, да и вернется ли? Вот тоже вопрос: зачем скопцу понадобилось объединяться с низшими существами в одно целое? Неужели его привязанность к Саннелору была столь всепоглощающа? Даже она на это бы не пошла. Или уже пошла?! Ведь в сукокрысе содержится и часть ее. А он - он мог дать ей что-то взамен? Основа этого монстра - сука. Так вот откуда в ней животное начало!
  
  И эту ночь Эльмеда проводила в объятиях Ринто, своего избранника. Все было прекрасно, как всегда - искусные ласки и поцелуи доводили тело до изнеможения, до дрожи, а когда желание начинало перехлестывать через край, они взлетали все выше и выше по сладострастной лестнице к жаркому солнцу восторга...
  Но вдруг королева взвыла куда громче обычного, и не от экстаза, а от захлестнувшей боли: спину будто кипятком ожгли! Она оттолкнула кавалера так, что тот отлетел к краю огромного ложа, запутавшись в пологе балдахина. На крики сбежались прислужницы, зажгли лампы, осмотрели со всех сторон, но кожа на спине оставалась чистой и гладкой - ни малейших изменений.
  - А что с плечом, посмотрите, что с плечом? - зло взвизгнула Эльмеда - показалось, что туда всадили стилет.
  Но и там ничего особенного не обнаружилось, плечо как плечо. И тут до нее дошло, в чем дело, и королева, как была, нагишом, с развевающейся гривой волос, выбежала из спальных покоев и бросилась по коридорам ночного дворца выяснять отношения с Грольтом. Пустившиеся было за ней слуги, фрейлины и пажи отстали, уткнувшись в глухую стену, когда она пересекла невидимую линию, отделяющую обжитые коридоры дворца от той части, что некогда служила колыбелью будущему воителю.
  Но на сей раз свита почему-то не заметила исчезновения Эльмеды, мало того, они тут же забыли, куда и зачем направлялись, да и отчего вообще приключился весь этот переполох? Люди остановились, удивленно глядя друг на друга, немного подождали, не понимая, что их сюда привело, и медленно вернулись обратно.
  
   Шуш
  
  После ночного сражения и пешего перехода не было места, которое бы не болело. Еще бы, тело пораженное молнией, едва не развалилось на хорошо прожаренные части, и только колоссальная воля Собирателя заставила его встать и начать движение. Теперь единственным желанием было отоспаться.
  Тишина в каменном мешке с набросанной на пол соломой эту жажду не просто удовлетворяла, а, можно сказать, потворствовала ей. И все-таки что-то разбудило, что-то заставило вернуться к действительности в самый глухой час.
  Рядом тихонько сопел Акжи, тоже измотанный бешеной скачкой. И звенела в густом, как черное земляное масло, воздухе тревога. Вдруг - резкое дуновение в лицо, словно взмах крыла птахи, отдернутая в сторону голова - успел, и, царапнув щеку, в пол глухо врезался булыжник!
  Да, сильно устал, раз таким неотчетливым стало чувство опасности. Отпихнул нападавшего, откатился в сторону и вскочил на ноги. Раздался негромкий шорох - тот тоже поднялся, и в темноте повисли две точки, две слабо светящиеся перламутровые пуговки с черными дырочками зрачков в центре.
  - О, ты прозрел, поздравляю! - громко прошептал Шуш.
  Он ушел от замаха, выбил камень, ткнул кулаком в печень, а когда пуговки осели вниз, обрушил обе руки на загривок. Припечатав обмякшее тело Акжи к полу, Шуш всмотрелся в горящий ненавистью перламутр и произнес:
  - Ты не отступишься, Грольт, я знаю. Что ж, желаю тебе успеха.
  Глаза под ним мигнули и погасли. Поначалу он хотел свернуть Акжи шею, но передумал и, отыскав несколько особых мест на шее и груди горца, поочередно сильно нажал на них, что-то неотчетливо пришептывая, и лег досыпать.
  После ночной схватки исковерканные молнией члены заломило с новой силой. Шуш подполз к холодной стене и плотно притиснулся к ней, словно намереваясь поделиться с камнем пронизывающей его болью.
  
   Бельцекон
  
  Грольт не спал, да и спит ли он вообще? Маг висел над полом в том же углу, только теперь в дополнение к голове у него были обе руки и торс, одетый в тонкую, покрытую грязными пятнами рубашку, а все, что ниже, представляло собой небольшой комок смятого, давно не стираного белья. Это тряпье, помимо прочего, являлось источником слабого зеленоватого свечения. Дверь за Эльмедой громко хлопнула, босые ноги с разгона по щиколотку погрузились в холодную воду, стало зябко, и окутавшая ее прохлада сразу погасила жжение в спине, боль в плече ослабла, и гневный порыв неожиданно почти угас.
  - Что, тоже обожглась, девочка? - с непривычной фамильярностью поинтересовался Грольт.
  - Не то слово! Это опять твоя сука, нафаршированная крысами? - попыталась раздуть пепел недавнего раздражения королева.
  - Она, да, она. Ну и я тоже получил по шее. В очередной раз. Кроме того, выяснилось: наш недруг ведает, кто я. Даже не знаю, как к этому отнестись, - грустно признался маг и, скривившись, почесал загривок. Вид у него был растерянный, колдун чем-то напоминал побитую дворнягу.
  - Видишь, пообносился весь, даже исподнее некому постирать, - меняя тему, пожаловался он.
  - Ты?! Ты что это задумал? Отступиться хочешь? - осенило Эльмеду.
  - Не, Грольт не сдается, - он несколько глумливо постучал себя в грудь, но продолжил твердо и серьезно. - Ни-ко-гда! Запомни это.
  - Ты? А вторжение степняков, ты же тогда покинул поле боя!
  - Вспомнила! Да, покинул. Отступил, они оказались сильнее, но я не сдался!
  - Это Саннелор не сдался!
  - Да, он еще более не сдался. Но тогда у меня не было выбора. Может быть, ты когда-нибудь поймешь о чем я. Но давай лучше о тебе. Ты - настоящая красавица, - оценивающее протянул он. - Могу засвидетельствовать, как настоящий мужчина.
  - Маг ты, а не мужчина!
  - Маги - лучшие мужчины, запомни! Самые искусные. Ты еще узнаешь! И если я говорю - красавица, это чистая правда. Ты - прелестна! Настолько прелестна, что я начинаю ревновать тебя к этому... твоему Ринто.
  - Перестань!
  - Нет, ты - само искушение! Учти, я не льщу!
  - Жизни только никакой, - неожиданно для себя перешла на пониженный тон королева, опустила глаза вниз, осмотрела налитые груди с коричневыми возвышениями сосков, подтянутый живот, курчавый треугольник лобка, плавные линии бедер и вздохнула. Стыда перед магом она почему-то не испытывала.
  -Не грусти. На-ка вот, хлебни, Всемилостивейшая. Успокаивает.
  Он извлек из недр своего одеяния и протянул королеве небольшую плоскую бутыль синего стекла. Жидкости в ней было едва на треть.
  - Что это?
  - Не бойся, девочка, не отрава. Хотя, это, конечно, как посмотреть. Обычного человека прожигает насквозь. Никогда не видела?
  - Чего?
  - Чтоб насквозь прожигало.
  - Нет...
  - О, увидеть будет интересно. Попробуешь на ком-нибудь. Представь, он пьет, и вкусно ему, а между ног все выливается тут же на пол. И не потому, что работает орган выделения, нет, это холодный огонь прожигает в нем через все тело отверстие. Труба внутри образуется.
  - Ну и что?
  - И все. Допивает, падает и больше не встает.
  - А я?
  - А тебе ничего не будет. Вернее, будет, но не то. Ты ведь же уже не совсем человек.
  - Я?! А кто я?
  - Узнаешь. Пей...
  - Не буду!
  - Будешь, будешь, - улыбнулся Грольт.
  Его невеселое до этого лицо преобразилось: умильно сморщилось, щечки зарозовели, в глазах заполоскалась такая знакомая теплая доброта, даже запахло детством. "Дедушка!" - едва не вырвалось у Эльмеды, именно таким она запомнила деда. Тот приветливо кивнул, и королева приняла из рук старика плоскую бутылку и отхлебнула.
  Жидкость была, в самом деле, вкусная, слегка холодила рот и несла в себе аромат каких-то неизвестных и очень приятных ягод. На втором глотке она, наконец, испугалась и глянула себе под ноги. Нет, ничего не проливалось через нее, поверхность воды между ступнями оставалась незыблемой.
  - Ну? - поинтересовался Грольт.
  - Хорошо... вроде...
  - Ну вот. Бояться таких вещей не надо. Это всего-навсего бельцекон.
  - Как?! Ты что!!! Бельцекон?! Настоящий бельцекон?! - разразилась восклицаниями Эльмеда, роняя бутылку.
  - Настоящий... хм, настоящее не бывает.
  - И как же я теперь... что со мной...
  - Ничего.
  - Умру ведь...
  Королева почувствовала слабость, покачнулась, но не упала, рука в поисках равновесия взмахнула и наткнулась на зависший в воздухе флакон с ядом.
  - А, брось! Не переживай, - утешил Грольт. - Наслушалась разных баек. Я же тебе все объяснил. А остальное... сама когда-нибудь поймешь.
  - Да? - засомневалась королева.
  - Иди теперь, иди, отдохни. Бельцекон возьми с собой. Он теперь твой. Это возмещение за все муки. И впредь заболит что - хлебни. А меня больше по пустякам не трогай, - перешел на ворчливый тон маг.
  
   А серый ушел
  
  Совет, начатый горцами у дверей разгромленного дома, а затем перекочевавший на главную площадь кибо, не привел к единому мнению. Ни жрецы, ни горячая молодежь, ни суровые мужи, ни мудрые старцы не могли предложить ничего путного. И план борьбы никак не вырисовывался. Между тем, время перевалило далеко за полдень, не так много оставалось до новых сумерек, а что готовила грядущая ночь - никому не было ведомо.
  Потому галдеж на площади не прекращался, а любимые народом словечки: "брехруй", "горохорбх" и "урхреборебх" (благо детей и женщин, способных широко разнести эти выражения, вблизи не было) слышались почти непрерывно. Их дополнял еще более непристойный оборот: "хтребхохрбхреробрх", что означало одновременное соитие с копытами, носом и ушами князя тьмы.
  Словно круги от водоворотов на глади озера, то тут, то там вспыхивали острые споры. В противовес голосам, призывающим не спешить, предлагалось всем миром проклясть всемогущего Уэха или отыскать гору, из-под которой выбралась огненная криунаура, засыпать выход, а ее подстеречь и забросать корзинами со снегом, что сохранялся еще на склонах выше кибо. Наиболее отчаянно звучали голоса близких родственников погибших, но избранию правильного решения не способствовали и они.
  В самый разгар пререканий послышался цокот копыт, и на площадь въехали четверо всадников в темных плащах. При виде таких одеяний у самого благонадежного и невинного жителя гор ёкало сердце и закрадывалась мысль, что пришла пора оправдываться в том, чего не совершал. Это были следопыты Джунка. Как они узнавали о неприятностях, оставалось загадкой. Но эта способность поддерживала авторитет клана, славящегося неотвратимостью наказания за несоблюдение горских законов. Следопыты не стали встревать в разговоры. Они молча слушали и ничего не предлагали сами.
  В конце концов, старший сын растерзанного жреца собрал своих людей, прихватил дюжину псов и отправился к отцовскому дому.
  
  Как ни удивительно, след был взят сразу, а сколько ведь народу тут натоптало! Собаки дружно направились к окраине и припустили по едва заметной тропинке вниз, к лощине, на дне которой струился пересыхающий летом ручеек. По мере приближения к низовью изложины запал четвероногих уменьшался, и наступил момент, когда свора, поскуливая, затопталась на месте и неожиданно свернула на боковую, едва заметную тропку, ведущую на соседний гребень. Но вскоре лай окреп, движение ускорилось, и передовые всадники заметили улепетывающего во все лопатки волка. Горцы понимали, что едва ли серый мог быть виновником ночного происшествия, однако впереди несся извечный враг, на котором можно было сорвать накопившуюся злость. Это настроение передалось собакам. Свора, растянувшись по склону и свирепо лая, стала уходить вперед. Люди пришпорили коней. Зверь мелькнул на возвышенности и исчез за ней. Когда преследователи достигли следующего гребня, выяснилось, что хищник, заложив длинную петлю вверх по склону, резко изменил курс и направился, вопреки ожиданиям, в сторону кибо. Эх, кабы раньше знать. Но там его никто не ждал.
  Все кибо одинаковы - это длинные ярусы тесно примыкающих друг к другу каменных строений на склоне горы. Крыши нижних домов нередко служат улицами тем, кто живет выше. Чем руководствовался зверь, влетевший в средоточие человеческого жилья, было неясно, очевидно, его гнало отчаяние, но - вольно или по глупости - волк выбрал единственный правильный путь. Он заметался по пустым улицам, не зная, куда приткнуться и где скрыться. Собаки выпустили его из поля зрения и пошли по нюху. На природе это не имело бы значения, а в населенном месте с кривыми дорожками и обилием посторонних запахов стая начала отставать. Конные, рассыпавшись по разным улицам, тоже вносили сумятицу, даже стоптали парочку псов. Но где бы ни пробегал волк, повсюду его встречали закрытые наглухо двери и окна, а уже мелькала впереди окраина, и силы таяли. Лай, топот и крики преследователей опять начали приближаться: его выжимали из кибо. Первоначальное преимущество оборачивалось поражением, ведь там, на открытом склоне, рано или поздно ждет конец: их много, а он - один. И тут хищник увидел темный провал в сплошной каменной стене. Оттуда сильно несло гарью, но выбирать не приходилось.
  Распаленные погоней собаки, а за ними и люди проскочили мимо и понеслись прочь: им казалось, что еще немного и добыча попадется в их зубы и руки. Но зверь пропал, словно превратился в куст, дерево, или камень.
  
   Напиток любви
  
  Эльмеда затворила за собой дверь и пошла обратно. То ли беседа с Грольтом так подействовала, то ли питье повлияло. Но на душу ее мягким шелковым покровом легло умиротворение, все там пришло в равновесие и впервые, наверное, в жизни ей абсолютно ничего не хотелось.
  До самой невидимой линии, что остановила слуг, за ней тянулись влажные отпечатки стоп, а потом ноги стали сухими, словно и не попадали в воду.
  Она отправила шумную придворную компанию, вновь потерявшую свою повелительницу, но на сей раз позабывшую - где, прочь, приказав до утра не беспокоить, а дождавшемуся милому другу протянула синюю бутылочку.
  - Попробуй, ненаглядный мой Ринто, напиток истинной любви.
  - Откуда он? - с легким недоумением спросил тот, - и почему "истинной"? Что значит "истинной"?
  - Ну, ты ведь любишь меня?
  - Я тебя обожаю, бутон души моей, голубка счастья моего! Да ты и так знаешь!
  Королева сделала глоток и протянула напиток мужчине.
  - Только отведав этого, человек начинает сознавать, что такое настоящая любовь.
  - Да? Это что, возбудитель жгучей страсти? Знай, мое влечение к тебе горячее огня, и нет во всем свете жара сильнее! Доказать?
  - Позже, милый, - выскользнула Эльмеда из объятий. - Это не только, как ты сказал, возбудитель...
  - Не только? Тогда умножитель любовных сил? Но мои силы и так велики!
  - Знаю, но есть еще одно свойство.
  - Какое же? Ты сегодня говоришь загадками, прелесть моя.
  - А ты их блестяще разгадываешь, Ринто!
  - Ну, может, это вино доводит любовь до небесных размеров? Любовь мужчины и женщины становится огромной, как весь мир?
  - Именно так.
  - Я понял. Это не умножитель любовных сил, а умножитель самой любви!
  - Да, верно. Исключительной силы, при том! - подтвердила Эльмеда и вложила сосуд в раскрытую ладонь. - Пей, сердце мое. Пей до дна.
  Ринто поднес бельцекон к губам, запрокинул голову, кадык его заходил. Королева спросила:
  - Вкусно?
  - У-у, - довольно ответил мужчина, большими глотками поглощая жидкость.
  Она посмотрела вниз и увидела, что из него выливается струйка сине-зеленой жидкости, достигает ковра, но не смачивает ворс.
  "Наверное, испаряется, - подумала Эльмеда, - но почему?"
  И тут что-то заставило ее перевести взор на стену. Там, выделяясь на плоскости барельефом, висело изображение сокола с раскинутыми крыльями. Клюв его был приоткрыт, а живые ярко-желтые глаза внимательно глядели на королеву. Эльмеда мигнула, и образ птицы пропал. Показалось?!
  
   Духовный патруль
  
  Погоня закончилась ничем, волк будто растворился. Был - и пропал. Двое из преследователей видели, как серый покидал пределы поселения, но сразу за последними домами собаки потеряли след. И как ни пытались снова обнаружить запах зверя, как ни метались из стороны в сторону, ни закладывали петель, ни тянули шумно носами воздух и у самой земли, и поверху, сделать этого не удалось. Как обычное животное смогло вот так сгинуть? Оно что, в невидимую расщелину провалилось, или его птица унесла?
  Тут же вспомнили, что давно уже не выли вблизи кибо волки, почитай, не меньше полугода, а прошлой ночью вой слышали многие. Кто-то подсказал, что сейчас как раз полнолуние. А еще вспомнили древнее предание старики - раньше в округе оборотней было больше, чем сейчас сурков. Это было давно, очевидцев не осталось, но молва-то не врет. Так вот оно что! Оборотень завелся! - озарило наиболее светлые головы. Не Ледяной Уэх это и не криунаура! А от оборотня наилучшее оружие - поклониться жрецам. Только они способны совладать с нечистью. Было решено организовать в кибо духовный патруль, лишь он мог обеспечить ночной покой.
  
  Стен вокруг горных поселений никогда не возводили. Здесь каждый дом был маленькой крепостью, а настоящими фортификационными сооружениями являлись башни в центре. В них, потеснившись, могло ненадолго спрятаться все население. Там хранился недельный запас провизии и воды. В горах лучшего укрытия не существовало, поскольку штурмовать эти толстостенные сооружения было бессмысленно. По совместительству эти маленькие крепости являлись святилищами Уэха. А с Ледяным не очень-то повоюешь!
  В мирный период в башнях несли караул ополченцы, они же охраняли сидящих там пленников, если таковые имелись. Захваченные накануне на плато Акжи и Шуш обретались в одном из таких сооружений.
  Жрецы кибо весь день исправно наливались отваром желтого лишайника, открывающим способность общаться с таинственным. Порции удваивались и утраивались - человек всегда стремится к совершенству. Восприятие окружающей действительности от этого ослабевало - как известно, за все приходится платить. Перепившие отвара жрецы ходили, не чуя под ногами земли, и то и дело зависали в воздухе, а препятствия на пути не замечались ими вовсе.
  Волхвам придали храбрецов, призванных следить за равновесием духовного сословия. Они хранили подопечных от столкновений со стенами, помогали споткнувшимся встать, а то замерзнут - ночи-то холодные. Одного жреца кибо уже лишилось, негоже было терять остальных. С вечера до утра люди, разделившись на две части, должны были обходить улицы.
  
   Бесплодный труд
  
  К вечеру сукокрыс отдохнул отменно. Он был сыт, холка и плечо, стараниями Оала, зарубцевались и лишь слабо ныли. Чудище тянуло к активным действиям.
  Ночь, опустившаяся на окрестности кибо, была светлой и по-весеннему прохладной. Лепешка полной луны освещала тропу. Молодая, чуть влажная трава приятно щекотала подушечки лап. Легкий ветерок, поднявшийся вечером, стих, и ничто, включая легкие шаги зверя, не нарушало установившейся тишины. Застывшие силуэты кустов и деревьев отбрасывали неотчетливые призрачные тени. Такой же лунной тенью, эфемерным текучим пятном пробиралась между домами сука. Ее ничуть не смущали раздающиеся то тут, то там слабые постукивания растворенных в сумраке тонкокостных существ Гзор и Бхэж в ставни и двери, напоминающие легкие пробежки ветра по связкам сушащегося перца. Она не знала точно, где укрылся враг, но направление улавливала правильно. А оно вело в центр кибо, к башням. Монстр понимал: главное сейчас - осторожность, не надо шума, это задержки, это ранения, ожоги и прочие неприятности. Потому зверь приник к стене дома, когда мимо прошла небольшая группа людей, часть из них заметно пошатывалась, а другая шагала твердо, была вооружена и настроение имела возбужденное.
  
  Вот незадача, каменные стены не прогрызешь зубами, не подмоешь дождем, не сметешь ураганом, да и молния не поможет. А враг слаб, это чувствовалось даже через каменную твердыню, его так легко взять, клыком порвать артерию, а потом накрыть выходящую из тела эманацию. Да с ослабленным, как сейчас, духом убийцы Оал, пожалуй, справился бы без труда. Той ошибки, когда он, незащищенный, подставился врагу, больше не повторится.
  Сукокрыс в третий раз обходил башню по кругу - и не мог понять, как эти олухи попадают внутрь. Где тут вход?! Негодование его росло, гнев Эльмеды принимался клокотать в груди, ноздри раздувались и нервно изгибающиеся губы то и дело обнажали острые кромки зубов. Но опыт есть опыт, чудовище не поддалось разрушительному слепому порыву, оно заставило себя остановиться, и вскоре шершавые камни ощупывала пухлая человеческая рука.
  Илюм легко нашел вход, заваливаемый обыкновенно изнутри грубо обтёсанным куском скалы, и постучал по висящему на бечевке медному диску привязанной тут же колотушкой. Языка местного он не знал, но вполне логично рассчитывал на то, что человеческая речь в любом случае окажет иное воздействие, нежели звериный рык.
  Вверху открылась узкая бойница - головы не просунуть - и гортанный низкий голос что-то произнес.
  - Путник я, - представился кастрат, - пустите. Заблудился, есть хочу и пить, - сообщил он.
  Наверху почему-то засмеялись, возможно, говор показался нелепым, а, скорее всего, сыронизировали насчет добровольного пожелания незнакомца отправиться в застенок. Надо заметить, что все без исключения население восточной части нагорной страны прекрасно знало ольский язык, но одно дело бойко торговаться на рынке Ушпета и совсем другое - разговаривать с иноземцами у себя.
  - Пустите, холодно мне, погреться бы, - смиренно протянул Илюм, подражая, как ему казалось, интонациям нищих.
  Из башни снова что-то ответили, но запорную булыгу никто не поторопился отодвигать. Замков здесь не имелось, и анти запорные заклинания Оала никакой роли сыграть не могли, оставалось ждать. И ожидание принесло плоды в виде приближающегося патруля.
  В свете факелов на Илюма уставилось более дюжины мужчин. Часть из них была облачена в длинные хламиды, другая носила обычные горские платья: куртки из плохо выделанной овчины, отчего они распространяли легко узнаваемый запах, штаны из грубого холста и валяную обувь на мягкой кожаной подошве. В руках блестели мечи, а двое держали наготове луки. Вопросительная фраза, полная гортанных звуков, произнесенная одним из обладателей хламид, поставила Илюма в тупик. Он немного подумал, а потом медленно и разборчиво произнес:
  - Не по-ни-маю...
  - Скажи, кто ты? - перевели ему вопрос.
  - Я-то кто? Путник. Ищу друга. - И зачем-то повторил последнюю жалобу. - Замерз сильно... холодно тут у вас.
  Человек в хламиде громко икнул и продолжил допрос уже на ольском языке:
  - Как ты сюда пришел? Почему никто не видел?
  - Как пришел?! - удивился кастрат. - Ну, шел, шел, и вот я здесь...
  - Но никто не видел и не слышал, никто не почувствовал! - продолжал настаивать жрец.
  - Я не знаю. Ночь сейчас. Почему меня не видели, я не знаю, - помотал для убедительности головой из стороны в сторону Илюм и, по-прежнему, медленно и разборчиво добавил, тыча вверх пальцем. - Друг у меня здесь, в этом доме. Вы его заперли, а я хочу видеть. Пропустите меня туда. Я заплачу. Ты меня понимаешь?
  - Я не понимаю, кто ты. Ты - волк?
  Что-то они знают, насторожился заключенный в скопце маг. У этих, в балахонах, имелись слабенькие щупальца, способные прощупывать пространство на небольшом расстоянии и совсем неглубоко, это он почуял, когда пробирался через кибо. Отразить их квелые поползновения не стоило никаких усилий. А вот что дальше? Валун-то так не отодвинешь.
  - Какой такой волк? - деланно удивился Оал, решивший взять бразды правления в свои нематериальные руки.
  Тратить время впустую, болтая с этими недоумками, в его намерения не входило. И он решил проблему просто: сросся со щупальцами служителей культа и отправил по ним повеление немедленно отодвинуть камень, закрывающий вход. А для воодушевления послал каждому по образу легкодоступной юной девы, жаждущей объятий.
  И, к изумлению мирской части конвоя, жрецы, все как один, не говоря ни слова, направились к башне, уперлись в скальный обломок и, сопя от натуги, принялись тереться об него. При этом лица служителей культа выражали такое блаженство, будто на них снизошла истинная благодать. Остальные члены отряда тупо и заворожено уставились на своих пастырей, не понимая, то ли следует присоединиться, то ли надо оттащить их прочь.
  Даже малый ребенок в кибо знает, что обломок скалы, перекрывающий вход, затолкать внутрь нельзя - в этом главный секрет неприступности горских убежищ. Ведь нижний конец погружается в специально выкопанную яму, и вдобавок изнутри его подпирают бревнами. Когда надо попасть в башню, камень поднимают, снизу подставляют бревна, а углубление у входа накрывается досками.
  Оал с подобной конструкцией знаком не был, потому жрецы из второй, только что подошедшей, половины стражи радостно присоединились к коллегам. Охранная часть патруля отвара желтеца не потребляла, щупальца у них отсутствовали, ощущать они могли только простую реальность, и, не получая никаких указаний или хотя бы объяснений от своей духовной половины, горцы окончательно растерялись. Они негромко переговаривались, по-видимому, решая, что предпринять. Оалу все это не нравилось. Он понимал, что в чем-то ошибся. Но в чем? Мало толкачей? Камень слишком тяжел? Да где же взять еще? Те, что стояли с мечами, пялились на происходящее и бурчали что-то непонятное, легко не подчинятся. На них придется тратить силы, а хватит ли потом на врага? И все же другого выхода не было, да и гнев Эльмеды уже привычно сводил внутренности в комок, стискивал зубы и, вообще, готовил сукокрыса к очередному буйству. Оалу и так приходилось напрягаться, сдерживая и женские эмоции, и намерение монстра утратить ограничивающий его человеческий облик.
  Вскоре все имеющиеся в наличии горцы молча и сосредоточенно пытались совершить невозможное - втолкнуть в башню запорный камень. Их мечи и луки в беспорядке валялись вокруг, тут же стоял Илюм, критически поглядывающий на кучку одержимых людей, тративших свои усилия, как он все более убеждался, впустую. Надо заметить, что внутренняя охрана, также попавшая под влияние Оала, толкала камень в противоположном направлении с аналогичной исступленностью и похожим результатом.
  Ночь была прохладной, но тихой, а к рассвету поднялся ветерок. Он легко касался потных лбов, пошевеливал растрепавшиеся чубы и, наконец, подсказал окончательно зашедшему в тупик Оалу, как быть дальше. Тот ослабил напряжение, сконцентрированное у входа в башню, и утомленные люди повалились на землю, как отработанный материал. Сам Оал, сохранявший на протяжении всего этого тихого штурма человеческий облик, тоже почувствовал себя немного не в форме. Потому, нисколько не заботясь о возможных свидетелях, грузный мужчина в красной мантии устало опустился на четвереньки, по-собачьи встряхнулся, одежда на нем посветлела, и... большая белая сука устало затрусила по улице.
  
   Эльмеда
  
  Конечно, всевозможные интриги и интрижки - непременное приложение к жизни любого двора, и Ольское королевство в этом смысле исключением не было. В стенах замка беспрестанно вспыхивала и гасла очередная страсть, пары менялись, преобразовываясь в треугольники, квадраты и иные сложные фигуры. Случались и курьезные, и по настоящему драматические истории, иной раз с печальным исходом: кого-то находили с перерезанным горлом или с пробитой головой. Всякое бывало.
  Но с подобной ситуацией Наперсница еще не встречалась. Она понимала, что гибель Саннелора нанесла Эльмеде удар почти смертельный, она видела отчаяние младшей подруги и высоко оценила неожиданную способность королевы собраться и выйти из состояния беспросветного горя, взять в руки управление сложнейшим механизмом целой империи, мало того - блестяще справляться с обязанностями. Действительно, немногие преуспели бы в этом так, как удалось молодой королеве. Это было почти чудом, это было победой характера над жестокими обстоятельствами, это было проявлением высокого духа, свойственного только прирожденным властителям. Большинство дам на ее месте просто утратили бы почву под ногами и поспешили навсегда укрыться в скорлупе своего горя. И империей правил бы сейчас кто-нибудь из ближних соратников Саннелора, а другие ему смертельно завидовали и строили козни, и страну раздирали бы усобицы, ведущие к распаду. А ведь поначалу желающих помочь слабой женщине находилось немало, в очередь выстраивались, пока Эльмеда не поставила на место всех. Но чем, какой страшной монетой было заплачено за подобный перелом? За столь резкий переход от неизмеримого отчаяния к полной погруженности в новые заботы? При муже Эльмеда никогда не претендовала на управление даже самой захудалой провинцией. Не нужно ей было это!
  Да, цена, уплаченная королевой, как представлялось Наперснице, была слишком высокой. Она воспринимала теперь бывшую подругу (а какая подруга может быть у правительницы?) человеком с выжженной душой. Чтобы так перемениться, надо сжать чувства в комок и спрятать этот ком в самые дальние загашники своего внутреннего мира, такие далекие, куда и заглядывает человек, может быть, один-два раза за всю жизнь. С позиций такого своего понимания, кузина Саннелора готова была оправдать любой поступок Эльмеды.
  И, наверное, полагала она, жажда мужской ласки у королевы обусловлена произошедшим изломом. Любовник нужен ей как отвлечение, как раздражитель не порождающий, а, напротив, убивающий эмоции, как крепостной вал - защита от воспоминаний. И всякие речи о неверности кощунственны, разве можно быть верным тому, кто никогда не вернется? Наперсница и в мыслях не держала осуждать Эльмеду, да на фоне дворцовых нравов она и по сей день выглядела почти святой. Но вот сам выбор королевы глубоко травмировал преданную Наперсницу. Такого фрукта, как избранник Эльмеды - Ринто, еще было поискать. В битвах он являл чудеса храбрости и воинского таланта. Иначе за что бы его столь высоко ценил Саннелор? Но в мирное время!
  Тщеславный пустозвон, хвастливый болтун, неблагодарный содержанец - это были самые беззлобные и безобидные выражения для характеристики этого себялюбца. Известный покоритель женских сердец, он вечно расписывал свои похождения всем кому ни попадя, и бахвалился подробностями. И вот, добравшись до самого верха, покорив красивейшую и достойнейшую женщину королевства, он ничуть не изменился. Теперь только глухой не знал и не обсуждал, какой формы грудь у Эльмеды, какие ласки она предпочитает и прочее, и прочее. Кроме того, став избранником, он запросто требовал у казначейства средств на ублажение собственных потребностей, на беспрестанные пиры и празднества, на устройство дел своих дружков и подружек, на покупку угодий и замков. Нет, так не должно продолжаться, и Наперсница, набравшись храбрости, решила открыть королеве глаза.
  Выслушав недавнюю наставницу, Эльмеда ничуть не возмутилась. Она сдержано кивнула и ответила:
  - Да, ты права, спасибо. И не беспокойся, он уже никому не причинит неприятностей.
  Затем повернулась к ней - и взгляды женщин встретились. Наперсницу будто громом поразило: такого потрясения переживать ей еще не приходилось! Эти глаза! Казалось, да что там казалось - так и было - они смотрели на нее из другой вселенной, пронзали насквозь. Да, это были совсем не милые кукольные очи любопытной девчонки, как при первом знакомстве, и не две прекрасные и зрелые вишенки, что влюбленно и доверчиво смотрели на белый свет все последние годы. Нет, это были сухие и неизмеримо далекие от всех страстей мира вежды мудрой старухи, познавшей все, что только может познать смертный - и даже больше, и давно отринувшей от себя любые желания и чаяния.
  Наперсница неуклюже присела перед властительницей и, не умея справиться с пробившей ее дрожью, бормоча никому не нужные слова извинений, покинула тронный зал.
  
   Беда в Больгхо
  
  По Больхго расползалась тихая паника. На следующее утро после неудачной охоты за волком-оборотнем родственникам растерзанного жреца зачем-то понадобилось посетить его жилище. И у входа они натолкнулись на спокойно дрыхнущего серого зверя! Чуть не наступили на хвост! Волк раскидал людей, кому-то прокусил руку и удрал. И это было только началом! Караулы, составленные из жрецов и наиболее сильных мужчин, всю ночь вталкивали внутрь одной из башен камень, что запирает вход! Они побросали на землю оружие, а сами упали от потери сил и крепко уснули, и разбудить защитников удалось лишь к полудню! Кому может прийти в голову толкать запорный камень? Да такое представить невозможно!
  Все помнили одно: около башни повстречался толстый мужчина с пронзительным голосом. Руки у него были пухлыми, как у ребенка, а череп лысым. На нем было длинное темное дорогое одеяние. На всем протяжении бессмысленной работы, во время которой никто не смел и рта раскрыть - и жрецы, и бойцы находились во власти любовной лихорадки - этот человек стоял рядом, как изваяние. Конечно, когда тебе отдается красивая женщина и нежно зажимает рот, уверяя, что сейчас за стеной проснется муж, помолчит любой. Трудящиеся полагали, что этот толстый - и есть строгий муж, спящий почему-то стоя и вовсе не за стеной, а за спиной, но никого это не удивляло.
  А вот куда он потом делся, никто не помнил. И только одна бессонная старуха видела неестественно большую собаку белого цвета с черными пятнами над глазами и такими же кончиками лап. Она медленно брела по улицам кибо на самом рассвете.
  Никто ничего не понимал. Включая и двух следопытов Джунка, несших наряду со всеми бремя ночной вахты. И они вместе с другими надрывались, плывя по волнам любовного бреда, а потом не могли проснуться из-за усталости. Были вопросы, но не было ответов. Имелась ли связь между волком, незнакомцем в дорогой одежде и собакой, ведь появились все трое в одно время? И есть ли общее между ними и тем, кто убил первого жреца кибо? Кто они и откуда взялись? Какие у них цели? Чего еще от них ждать? И есть ли способы обороны от напасти?
  Отсутствие хотя бы самой маломальской ясности было пугающим. Единственное - все понимали - в Больхго пришла настоящая беда! И еще было совершенно ясно, что свалившееся испытание было сильнее воинственных мужчин, сильнее жрецов, сильнее мечей, заклинаний и отвара желтого лишайника! Это не менее ужасно, чем проклятие ледяного Уэха! А, возможно, он их и проклял? Но за что? За что же?!
  
   Собиратель
  
  Человек, известный как Шуш, спал почти сутки. Проснувшись, он обнаружил под дверью две нетронутые миски с жидкой кашей из толченых молодых желудей и товарища по несчастью, раскинувшегося в дальнем углу. Выражение лица у Акжи было грустным.
  - Ну что, орел, крылья сложил? - поинтересовался Шуш, - ты вот лучше скажи, когда бежать надумал? А, не знаешь? Тогда у Грольта спросил бы.
  Ответа не последовало. Нисколько не смутившись этим обстоятельством, Шуш, морщась, поднялся, дошел до двери и, не долго думая, умял обе порции невкусной холодной жижи, затем сгреб рассыпанную по полу солому и вновь прилег. На сей раз погружение в дремоту оказалось кратким.
  В стене совершенно бесшумно образовался пролом, но в него не проник дневной свет, не потянуло и свежим ветром, кладка разошлась частично, обнажив лишь свои внутренние пласты.
  Имей Шуш склонность к философским умозаключениям, он мог бы предположить, что вот здесь, между слоями оболочки, и скрывается, возможно, истинная суть вещи, прячется та тайна, что не поддается разгадке ни при изучении внешности, ни при исследовании внутренности, а все потому, что истина всегда где-то посередине, если она вообще есть. Но он лишь приподнялся на локте и прислушался. Мягкий голос из глубины стены спросил:
  - Ну, и как тебе сукокрыс?
  - Пока никак. Мы с ним не встречались, Сестра, - ответил мужчина, присаживаясь.
  - Знать, время не подошло, Собиратель. Еще успеется, - прозвучало почти как утешение.
  - Куда деваться, - согласился он.
  - Я хочу поговорить о скором будущем.
  - Да, Сестра.
  - Твое следующее дело здесь, в горах. Клан Джунк. Это в Эрене, по пути. Там тяжелее, чем в Ольсе придется. На рынке против них не вооружишься. Я дам тебе фигурку из лавы, это очень старая вещица. Забавная. Сама по себе она ничего не представляет, обыкновенная безделушка, потому на нее внимания не обратят. Но, обработанная магией звуков, она превращает обычные полевые цветы в скорпионов. И не простых, а летающих.
  - Никогда не встречал.
  - Увидишь. Тебя они не тронут, ну а окружающим... Ты помнишь уроки древних волхований? Цветов, самородных камней и звуков?
  - Да.
  - Молодец. Когда тебя этому учили, ты был совсем еще малышом...
  - Когда я был маленьким ребенком, меня никто ничему такому не учил.
  - Ну, значит, когда ты стал побольше... вернее, не стал. Ладно, не будем отвлекаться. Вспомни свои уроки, расскажи о первородных звуках.
  - Сейчас... Из всех звуков первыми были простые: шум, свист, грохот, скрип и другие. А если взять издаваемые существами, осененными божественной искрой, то это плач, вой, скуление, крик, то есть присущие новорожденным. Иначе говоря, первичные или чистые звуки. Из них складываются особые сочетания. Умелое и направленное произношение таких сочетаний дает возможность влиять на некие объекты, предуготованные к этому. И тогда не названные здесь предметы обретают новые свойства, ранее им не свойственные или преобразуются...
  - Хорошо, хорошо, не продолжай. Вижу, помнишь. На, возьми.
  Из разлома вытянулась тонкая рука в темном рукаве, преодолела по воздуху полкомнаты и передала небольшую черную статуэтку.
  Безделушка изображала существо с длинным телом и человеческим лицом. У него отсутствовали глаза, но были две пары рук, сложенных на груди и на животе, и четыре ноги, верхние согнутые и перекрещенные, а те, что ниже - оставались выпрямленными. Длинные усы, окаймляющие большой рот, имели раздвоенные концы и напоминали клешни, а к спине прилегал хвост, заканчивающийся у затылка кривым шипом. От лопаток опускались две складки, напоминающие перепончатые крылья.
  - Да уж! Такую затейливую штучку точно рассматривать не станут...
  - Нет. Потому что увидят другое.
  Поверхность фигурки поблекла, форма расплылась, и глазам предстал плохо вырезанный тучный божок, подвешенный через уши на веревочку. Таких толстячков в изобилии продают легковерным на каждом базаре, как амулет, приносящий достаток.
  - Суть его - для тебя, а внешнее - для всех остальных. Это очень древнее изделие. Оно появилось, еще когда прислужницы Вэлэха, огненные криунауры, населяли видимый мир, и связано с их племенем. Первая питомица Вэлэха носила на шее такое украшение, как символ единства трех царств - воздушного, земного и подземного. Имей в виду, пока оно сохраняет целостность, тебе ничего не способно повредить здесь, в горах.
  - Понятно. Спасибо тебе, Сестра.
  - Ты не хуже меня знаешь, что остались всего два наконечника. Один в Эрене, второй - в Тинетоне. Как только ты принесешь последний, мы расстанемся. Сложности с кланом Джунк таковы. Жрецы у горских племен слабые. Без отвара желтого лишайника они и вовсе обычные люди, которые ничего не могут. Но гора, где расположена обитель клана, место особенное. На нее устремлено внимание Уэха. Именно здесь, в лежащем рядом ущелье, когда-то вышел из под земли Вэлэх и надолго потеснил Ледяного. И там же Уэх хитростью отправил соперника обратно в подземное царство. С тех пор он настороже, ведь Вэлэх вновь может оказаться на поверхности, и если это где-то приключится, то только у горы Джунк. Когда к главе клана прибывают гости, жрецы устраивают вокруг башни магический пляс. Защитный хоровод - это самое сильное, на что способны служители культа нагорной страны. Они верят, что его чувствует сам Уэх и поддерживает силы жрецов. Справиться с этим предохранением непросто. Но древние волхования с легкостью разрушают такие чары. Однако их обязательно почувствует Уэх, очень уж глубока эта магия, да к тому же враждебна ему. А уж он способен навредить тебе, он вполне может разрушить артефакт, который я вручила тебе. И тогда ты обречен.
  - Как же избежать гнева Ледяного?
  - Избежать нельзя. Спасение в танце... если б ты обрел умение танцевать...
  - Но я не умею...
  - Тогда - никак.
  - Что же делать?
  - Борись. Приложи все усилия, Собиратель. И запомни - без танца ты пропадешь! Это единственная возможность устоять против Уэха. И пойми, что если твоя неудача оставит хоть один из наконечников здесь, в этом мире, со временем он погибнет. А это все-таки твой мир.
  - Я помню, ты говорила.
  - Ты должен преодолеть силу Уэха!
  - Да... другого выхода у меня все равно нет. Значит, в Эрен мне дорога, говоришь? А у меня сосед - парень из Эрена, вон, отдыхает, - показал Шуш. - Через него до меня пытался добраться наш знакомец Грольт. Пришлось лишить его зрения. Хотя и это не очень помогло.
  - Что ж, неплохо. Тебе пора бы изменить внешность, да и восприятие твоей сущности заодно. Это и Грольта повеселит.
  - Хорошая мысль. И здесь, и в Тинетоне новое обличье поможет, все же с гор спустился горец, а не кто-нибудь. Тогда за дело, Сестра?
  - Пожалуй. Но нам нужно его искреннее желание, ты же знаешь, иначе выйдет не совсем то...
  - Его-то? Да, согласится он, согласится, это мы устроим. Сам попросит. Сейчас.
  Шуш приподнял за плечи Акжи и перетащил его к пролому. Парень так и не очнулся, тогда Собиратель перевернул сокамерника, несколько раз шлепнул его между лопатками и снова уложил на спину. Тот глубоко вздохнул, присел и бессмысленно поводил в стороны незрячими глазами, затем неловко попытался встать, но Шуш удержал юношу.
  - Что, друг, хотелось бы тебе увидеть снова горы, небо, ну, и этот вот каменный мешок, где мы пылимся?
  - Кто ты?
  - Я-то? Большой целитель я. Немощных врачую. И тебе могу помочь.
  - Как?
  - Ты все еще хочешь прозреть?
  - Да! - воскликнул горец, в его голосе послышалась надежда. - Очень, хочу! Очень!
  - А дорого бы ты за это дал?
  - Отдам все. Все, что имею.
  - Вот это правильно, - одобрил Шуш. - Ты, может, не понимаешь, что происходит, но в тебя последние дни частенько вселяется чуждый дух.
  - Что-то я тоже чувствую... но как-то... да: не понимаю, что со мной происходит...
  - Могу и в этом оказать помощь, но для этого ты должен согласиться на перемену лица.
  - Как это?
  - Ну, внутри ты останешься собой, а снаружи будешь выглядеть по-другому.
  - И что?
  - Мы обманем духа. А ты опять будешь видеть, и никто в тебя больше не полезет. Выбирай, только быстро.
  - А если откажусь? - насторожился Акжи, - говорят, кто сделки такие заключает, того бесы забирают и ездят потом на нем, как на лошади, куда хотят, и сеном одним кормят, а у него воли своей нет...
  - Экий ты упертый! Хорошо, пусть останется все как есть. Неба не увидишь, гор тоже, родителей, скажем, будешь встречать только на ощупь, девушек чувствовать тоже так, если дадут, сам понимаешь, потрогать. Ну и будет чуждый дух использовать твое тело, когда захочет, а как - ты даже не узнаешь... Вот только насчет сена точно не скажу, может, и овсом иной раз побалуют. Так что сделку с тобой уже без спроса заключили, и у воли твоей никто не спрашивал.
  - За что мне все это? - всхлипнул Акжи. - За что меня Уэх проклял?
  - Вот тут ты не прав, Уэха в это дело не впутывай, и без него мороки хватает. Ну, каково твое последнее слово?
  - А что мне остается делать?
  - Тебе виднее.
  - Виднее! А вот и нет, не виднее - слепой я!
  - Ну и...
  - Эх, согласен! На все согласен. Видеть хочу!
  
  Новое тело было недурственным. Молодым и сильным. За долгие годы Собиратель научился ценить оболочки, которые периодически менялись.
  - Сколько новых ощущений ты даришь мне каждый раз, Сестра! - воскликнул он, ощупывая крепкие мышцы Акжи. - Этот парень будет не хуже рыжего!
  - Главное, чтобы тебе было удобно.
  - Не на что жаловаться... непросто будет Уэху...
  - Погоди... - остановила восторги Сестра.
  - Что-то не так?
  - Сила тех, кто числит тебя среди врагов, растет не по дням, а по часам.
  - Ты о чем? - не понял Собиратель.
  - За нами смотрят.
  - Кто? Откуда?
  - Без танца тебе не понять. За нами наблюдает ищущая разгадку королева Ольса, Эльмеда.
  - Из сукокрыса?!
  - Нет. Там лишь ее чувства. Она смотрит из будущего. Как быстро растут ее силы! Еще один противник созревает. Мститель.
  - Мститель?
  - Да... если только она во всем сама не разберется, не поймет, кто ее враг...
  - Ей не дают прозреть истину?
  - Да, путают, но она, возможно, справится. Ее судьба... а, ладно, не наше это дело. Завесимся от любопытных глаз...
  
   Горцы. Обретение Акжи
  
  Уржак из Эрена наконец-то добился встречи с человеком, в чью собственность перешли найденные у дороги женщины, лошади, коляска и ослепший Акжи. Они сидели в доме у старшего сына погибшего жреца, медленно цедили теплое молоко с тертым орехом - напиток согласия, и пытались договориться. Хозяин выслушивал предложения гостя вяло, думая о чем-то другом.
  - Не могу я сейчас ничего сказать, подождать надо, - уклончиво ответил он.
  - Зачем ждать? - не понял Уржак. - Я что, мало предлагаю? Ну, хорошо, какие твои условия, скажи!
  - Нет у меня никаких условий. У нас что делается, слышал?
  - Одно другого не касается, это разные вещи, разве не так?
  - Никто уже ничего не понимает, что так, а что не так, что касается, а что не касается... Вот - ты. Откуда ты знаешь, что это разные вещи?
  Уржак замялся, не найдя аргументов. Ему становилось ясно - так столковаться не удастся. И как дальше быть? Сколько еще ждать?
  - Он встречался с большой белой собакой, примерно такой, как по кибо ходила, - вставил слово друг, устроивший переговоры.
  - Кто? Ты?! - впервые за весь разговор оживился хозяин.
  - Да, - вынужден был согласиться Акжи, укоризненно посмотрев на приятеля.
  - Как? Расскажи!
  Повторение воспоминаний о позоре приятным не назовешь, но Уржак был вынужден в мельчайших подробностях изложить всю жуткую историю три раза подряд. Сначала в доме, куда он пришел для переговоров, затем на общем сходе кибо, и, наконец, еще раз для тех, кто плохо расслышал. Бодрости перепуганным жителям рассказ Уржака не прибавил, но послужил успешному завершению его посольства.
  - Забирай все свое без всякого выкупа, - заявил сын растерзанного жреца.
  А на возражения ответил так:
  - У нас большое горе, сам видишь. Ты пострадал от того же, что и мы. Как я могу что-то с тебя взять, сам посуди.
  Женщины, с которыми, надо заметить, обращались весьма достойно, молча вышли на улицу, и тут всех удивила будущая невеста. Она мелодично запела и, пританцовывая, направилась к Уржаку, а подойдя, нежно прильнула к его груди и капризно спросила:
  - Где ты так долго был, папочка? Твоя маленькая рыбка без тебя соскучилась! Уж теперь ты не бросишь меня?
  - Что ты? Что ты, милая? Ты перепутала, перепутала все! Осмотрись! Твой отец далеко, но скоро ты увидишь своего жениха!
  - Папа! Папочка! Не бросай меня больше! - взмолилась несчастная, окончательно смутив седоусого мошенника.
  - Папа? Какой папа? Не папа я! Не папа! А ты... ты скоро свидишься с женихом! Да, со своим красавчиком! - отталкивая потерявшую разум девицу, принялся растерянно отговариваться похититель.
  Подбежавшая кормилица попыталась оттащить подопечную, но та, хныкая, как ребенок, не желала отлипнуть от вконец оторопевшего "папочки". Пришлось увести ее насильно, всю в слезах, обратно в дом. А Уржак, огрызаясь на колкости сотоварищей, долго отряхивался, словно очищаясь от грязи, и не мог избавиться от неприятного чувства зараженности чужим безумием.
  Теперь на него свалилась еще одна головная боль: как объяснить заказчику болезнь невесты его сына? Как оправдаться? Ведь она была совершенно нормальная, это все знают. Да, за такую испорченную девушку спасибо не скажут, и уж, во всяком случае, вознаграждения ожидать бессмысленно. Если вообще эренский князь за эдакий подарочек головы не оторвет, сочтя его оскорблением. Выходит, все было напрасно? Все усилия? Риск, страх, тяготы и лишения, гибель товарищей - зря!
  Никогда еще судьба не насмехалась столь злорадно, столь ухищренно и подло! Вспомнился жрец с отрубленным пальцем и тонкой алой струей, бьющей из культи; как истово он сулил ватаге кару Уэха!
  - А меня первым убьют! - кричал он.
  Сбылись его слова: убили ведь, вскорости и убили! Так и стоит перед глазами картина: древко стрелы, торчащее из глазницы и высыхающая дорожка крови на щеке...
  Кровь, кровь, кровь... а чем, как не кровью, скрепляются клятвы и утверждаются проклятия? Что же их ждет?! Что ждет теперь его, Уржака, прежде всегда такого удачливого?
  
  Лошади, равнодушные к людским горестям, покорно впряглись в кибитку. Осталось забрать несчастного Акжи. Все направились в сторону башни, где держали мужчин, и тут вышла заминка. Оказалось, что Уржаку нужен только один из пленников.
  - Так второй не ваш? А кто он? - последовал вопрос.
  - Мы его не знаем и забирать не будем, - отрезал расстроенный вор.
  Собиратель, сменивший плоть, а с ней и имя, связал руки и ноги своему прошлому бренному обиталищу и заткнул обрывком тряпки рот. Оказавшийся в непривычных условиях Акжи не сопротивлялся. Он был растерян настолько, что совсем ничего не понимал. На палец, который показывало ему недавно еще его собственное тело, смотрел с тупым удивлением и часто моргал. А на вопрос, отчетливо ли он видит сей предмет, медленно кивнул головой. После чего был отодвинут в угол и забыт.
  А Собиратель уселся на охапку сухой травы и задумался. Смена внешности это, конечно, неплохо. Пожалуй, и борьбу с сукокрысом может упростить, даже непременно упростит. И тогда останутся два последних наконечника. Он их добудет, а потом? Потом, как обещано, его отпустят. Но грядущая воля больше страшила, чем радовала. Уж очень он привык следовать указаниям "Сестры". Сколько лет она его опекала! Сначала учила всяким непонятным умениям, а потом он добывал для нее наконечники. Те самые наконечники для стрел, что выковал очень давно мальчик, юный подмастерье кузнеца. Сестра называет его, сегодняшнего, - "Собиратель". Почему - понятно, он собирает наконечники - это его стезя. А тот кузнечонок? Имеют ли они какое-то отношение друг к другу?
  Откуда это нет-нет да всплывающее воспоминание: поздний вечер, мальчишка закончил свою работу и идет домой. Нечто темное наскакивает на него, что-то ослепительно сверкает над головой... и он умирает... а потом - оживает?! Так кто тогда умер, и кто потом - воскрес? Он, теперешний, был тем самым маленьким кузнецом? Или вместо того мальчишки кто-то другой, то есть, опять же - он? И какое его обличье истинное? Какое тело из всех перебывавших за долгие годы собирания наконечников - настоящее? Эти вопросы мучили всегда и оставались безответными. Отчего-то он никак не мог задать их Сестре, хотя не раз намеревался. Почему - непонятно.
  "Учись танцу, учись танцу!" - твердит она. Но - как? Как освоить то, что никак не можешь постичь, как научиться, если ничего не получается?!
  "Танец - это закон нашего мира, - наставляет Сестра, - бесчисленные частицы мироздания существуют в непрерывном взаимодействии: одни изменчивы, вторые незыблемы, иные стремятся ввысь, другие падают, есть короткоживущие, есть вечные - но общая гармония не нарушается никогда. Вот эта гармония - и есть танец! Он уже живет в тебе, и должен прорасти из тебя, будто семя из земли, пробиться, словно родник сквозь камень, и тогда ты станешь им, а он станет тобой. И ты сделаешься подобным реке, чье течение всесильно! Если на пути реки встает преграда, вода сносит ее или перехлестывает. И даже когда на русло обрушивается гора, река лишь на время становится озером, а потом поднимается выше, перетекает препятствие и стремится дальше. Река никогда не кончается, за ее движением можно наблюдать века и века, а она течет и течет мимо. Изменяются берега - раздаются или сходятся; леса, что стоят у кромки волн, стареют и рушатся, вода уносит древесные стволы, на их месте вырастают новые, и так повторяется великое множество раз. Восходя утром, Зурр глядится в реку и восхищается собой, а ночью Урзз серебрит зеркальные воды. Нет врагов у реки - никто не справится с ней!"
  Так говорит Сестра. Но он, Собиратель, и сейчас чрезвычайно силен - ни могущественные люди, ни маги не способны совладать с ним - он идет к цели, несмотря ни на что. Да, с помощью Сестры. А когда останется один?
  Преодоление, размышление и безмятежность - вот три ключа к овладению танцем. Но как возможно совместить эти понятия? Преодоление - это борьба, разве она сочетается с безмятежностью? Ведь полная безмятежность - это такое спокойствие, когда ты сливаешься воедино с воздухом, с невесомым ветром, с песней жаворонка в вышине, с волной, бьющейся о берег, с лесом, питающимся землей, это когда тебя отдельного - нет. Как думать, находясь в такой безмятежности, когда не размышляют неразделимые с тобой - ветер, песня, вода или корни дерева? Ему не раз приходилось защищаться и нападать самому, и если копью, летящему в грудь, осталось пролететь всего две ладони, раздумывать некогда - иначе конец! Как же объединить все три ключа, если и любые два из них противоречат друг другу?!
  Собиратель, ставший теперь горцем, перенес охапку травы, служащую ему сидением, к стене, облокотился об нее спиной и попробовал слиться с окружающим, не теряя при этом своих мыслей.
  Холод, идущий от камня, первым начал заползать в него, шорох мыши в углу и тихое дыхание обретшего зрение юноши сплелись с тишиной и с сознанием, твердость и мощь валунов, из которых состояла башня, сделалась понятной, и даже мрачный дух этого древнего сооружения проник в него, а он сам стал тяжелым и высоким, словно бастион. И непрерывающаяся мысль обволакивала и чужое дыхание, и биение жалкого мышиного сердца, и вековечную стылость камней, и высь снеговых пиков, и недра окружающих гор, она скользила между ними подобно влаге, омывающей и скрепляющей несовместимое...
  Дальнейшее продвижение по трудному пути постижения прервал скрип засова. На мгновение он впитал и его, ощутив себя частью раздражающего слух звука, пористостью старого отполированного многими ладонями дерева, чешуйкой ржавчины на грубых петлях, наполнился запахами давно умершей древесины и никогда не ощущавшего себя живым металла... Но гулкие людские голоса, шарканье, суета... нет, с безмятежностью они не соединимы...
  Как только открылась дверь в комнатку, напоминающую тюремную камеру (да, к мужчинам было куда меньше уважения, чем к прекрасному полу), к Уржаку и компании вышел Акжи и бросился обниматься.
  - Ого, да ты что? Видишь уже? Неужели, прозрел?!
  - Да! Да! Зрение вернулось ко мне!
  - Ух ты! Вот это да!
  - Здорово! Мы так рады за тебя!
  - Очень рады! Ты молодец! - обступили его земляки, дружески похлопывая по плечам.
  - Как это произошло? Как вернулось к тебе зрение?
  - Да как-то само собой, понемногу, - смутился Акжи, - здесь полумрак, сначала я стал видеть какие-то тени, потом щели между камнями, а дальше все лучше и лучше. Пойдемте скорее на улицу, ох и надоело мне здесь!
  В углу зашевелился второй постоялец. Он выгибал тело дугой и что-то мычал.
  - Кто это там? И что с ним? - заинтересовался Уржак.
  - Это я его связал и рот заткнул, а то орет целыми днями и пытается драться. Это тот самый почтарь, что нам помог, там, на дороге, а потом меня... ну, вы помните...
  - Почтарь? Как он здесь оказался?
  - Он не сказал.
  - И ты с ним справился? С почтарем! В одиночку?! Как это тебе удалось?- удивленно затараторили "сваты".
  - А что? Тут - это не там. Здесь мы по-простому, без мечей. Он мне в ухо, а я ему в нос...
  - А потом?
  - А потом я ему в ухо, а он тоже... хотел, видать, мне в нос, да не вышло - свалился вот тут, прямо где стоял.
  - Ну, ты молодец! Силен! Наш Акжи крепче всех! Настоящий мужчина!
  - А что? Тут мы по-простому, без мечей...
  - Однако у него перед нами должок! Он нас оскорбил и тебя, мы думали, навек покалечил! Ну-ка, дай пройти.
  В полутьме мелькнули ножи. Связанный задергался сильнее. Но, как ни странно, Акжи вступился за своего недавнего обидчика:
  - Эй, эй, постойте! Вы что? Не будете же вы резать безоружного? Вы что, в самом деле?! Он к тому же не в себе, умом, видать, повредился. Называет себя моим именем, а своего не помнит, во как! Оставьте его, пусть живет, блаженный.
  - Еще один тронулся, что ли? - воскликнул кто-то в толпе.
  - А что, не он первый? - спросил Акжи.
  - Да! Это... дочь ольского казначея свихнулась, вроде, тоже. От пережитого, ну, ты понимаешь, не выдержала, - досадливо цыкнув, объяснили ему.
  - Вот как! И что теперь?
  - Да кто ж его знает - что? Куда ее девать? Повезем такую, какая есть. Только ничего за нее не получим... по шее хорошо бы не надавали...
  - Это почему же? Это за что нам по шее?!
  - Да за дуру эту...
  - Погодите! Князь нам что заказывал?
  - Как - что? Невесту для сына.
  - Вот! Просто невесту для сына, а не умную невесту, так? Был разговор о ее уме или нет?
  - Ну... нет... да и какой мог быть разговор...
  - Вот! Насчет головы ее разговора не было! Так? Привезли девушку не испорченную! Так? Так! Хотя могли бы и испортить! Руки-ноги на месте? Так? Голова есть? Так? Так! Видит, слышит, говорит? Так почему же не заплатить? Что, зря мучились? В Ольс сходить - это не в соседский сад за яблоками слазить, верно я говорю?
  - А ведь ты прав! - поразился Уржак, и на душе у него полегчало. - Главное - привезли! Надо же - никто не додумался, а ты сообразил! Здешняя сырость пошла тебе на пользу!
  Кто-то вытащил изо рта беснующегося кусок грязной ткани.
  - Друзья, не верьте ему! Не верьте! Он переселился в меня! Теперь я - настоящий Акжи, а не он! Он - и есть почтарь, гад, урод! Хотите, я все про себя расскажу, чего он не знает! Уржак, Уржак, выслушай меня, прошу!- затараторил тот.
  - Вот так целыми днями - орет и орет - ты не я, я не ты, - пожаловался Акжи, возвращая кляп на место. - И вдобавок, он пожирал всю кашу, когда я еще плохо видел, мне тут вообще ничего не доставалось. Пойдемте отсюда, есть хочу.
  
   Оборона башни
  
  В этих места редко заходят крупные хищники. К тому же, прошлый год был необычайно урожайным, сурков народилось много, и все выжили, ну разве за исключением тех, что пошли на прокорм орлам и горцам. И нынешней весне радовалось небывалое количество грызунов. Вернее, не слишком-то они пока веселились: жирок за зиму спал, кладовые в норах исчерпались, а травка пробивалась пока чахлая. В поисках пропитания им приходилось отдаляться от нор. Этим не преминули воспользоваться и собакоподобное творение Грольта, и волчица. Они охотились с разных сторон Больхго и не мешали друг другу.
  Потратив на отдых после ночных трудов почти весь день, Оал позволил зверино-человеческому содружеству по имени сукокрыс утолить голод, намереваясь утром отправиться в людское поселение, проникнуть в башню и расправиться с врагом.
  По кибо и в обычное время разгуливает не много народу, люди здесь занятые, а в эти заполненные ужасом дни улицы выглядели вымершими напрочь. Илюм шел к башне и прислушивался, но ни единого звука не доносилось из домов. Поселение казалось брошенным. Между тем, весть о продвижении ночного гостя, заставившего весь дозор упражняться в невозможном и тяжко оскорбившего жрецов нечестивыми мечтаниями, уже была передана в совет обороны селения.
  
  Сходка, на которой присутствовал и Уржак с товарищами (их попросили задержаться в Больхго), поначалу напоминала ручей, что течет себе и течет без смысла и цели. Никто не имел представления о свалившейся на кибо напасти и ничего разумного предложить не мог. Седые головы старейшин лишь растерянно кивали друг на друга, в надежде, что у соседа родится хоть какая-то идея. Единственное, что отчетливо сквозило в голосах и объединяло всех, было нескрываемое чувство страха.
  Топтание на месте продолжалось до тех пор, пока молодой Акжи вдруг не встрял в разговор старцев. Кстати, именно он отговорил вчера Уржака от немедленного отъезда, поддержав просьбу жителей.
  - Нам не ведома природа того, кто напал на вас и нас тоже, - громко сказал Акжи, - но давайте вместе подумаем, что ему здесь надо?
  - Может, тебе лучше спросить у него самого? - саркастически поинтересовался Уржак, сглаживая проявленную неучтивость и желая показать хозяевам, что невоспитанность этого рьяного юноши никем не приветствуется.
  - А я и так знаю! - не смутился тот.
  - Ты?!
  - Да! Той ночью он хотел попасть в башню и...
  - Ну и что?
  - Погоди, Уржак, - вмешался один из старейшин, - похоже, этому молодому что-то известно, ведь тогда он был внутри, а все происходило снаружи. У него может быть свой взгляд.
  -Верно! У меня есть свой взгляд. И мне известно многое! - согласился Акжи. - Я же с почтарем в башне сидел!
  - Это не секрет, но какое... - опять перебил его атаман.
  - Дай мне договорить! - возмутился Акжи.
  - Да, пусть говорит! - вмешался один из следопытов Джунка.
  - Давай, говори, говори... - поддержали остальные.
  - Слушайте все! Он пришел за этим самым человеком, ну, за почтарем. Прошлой ночью, когда зрение понемногу начало возвращаться, я заметил, как волновался мой сокамерник. Он тоже не так прост: через стены почувствовал, что за ним пришли, вот как! Ведь внутри ни звука не было, и видеть через стены он не мог!
  - А с чего ты взял, что он там что-то почувствовал?
  - Так он сам и сказал. Да, сам! Испугался сильно или вид такой сделал. И просил меня помочь, если до него доберутся.
  - А кто? Кто доберется-то? - насторожился следопыт. - Как он назвал этого...
  - Да он сам по-настоящему сам не знает, кто это. Но он рассказал мне, что его уже давно преследует толстяк, одетый в красные одежды до пола, который, если захочет, может превращаться в большую белую собаку, вот так вот!
  - А ты не врешь? - дрогнувшим голосом уточнил Уржак. - Откуда знаешь про белую собаку?
  - Зачем мне врать? А про собаку почтарь рассказал. Он сказал, что отец этого толстяка был главным советником короля, а мать его... мать...
  - Ну, что замолчал? Не тяни!
  - Мать его - выговорить не могу...
  - Начал, так заканчивай! Говори быстрей! Чего время тянешь? - посыпались недовольные высказывания.
  - Она была обыкновенной собакой - сукой из охотничьей своры! Вот, что я узнал.
  Собрание встретило известие вздохами и ахами. В горах издавна бытовало поверье, что существуют плоды кровосмешения человека и собаки. Назывались они брехруями. Брехруи рождались в результате наложения дьявольских злых чар и отличались самыми гнусными чертами характера, к тому же все они были оборотнями.
  - Горохорбх! Какой урхреборебх! Горе нам, беда какая свалилась! Настоящий собачий сын - брехруй! О, брехруй - это ужасно! Хтребхохрбхреробрх! Кто наслал на нас такое? За какие прегрешения? - прокатились по рядам старейшин возмущенно-испуганные возгласы, усиленные самыми изысканными выражениями.
  - Это ему наказание такое за какие-то старые грехи, - выждав, пока не уляжется волнение, продолжил Акжи.
  - Кому - ему?
  - Ну, этому, почтарю, конечно. Толстяк до него пока не добрался, но разума почтарь в ту ночь лишился окончательно, то ли со страха, то ли от вредоносного колдовства этого, ну того, что в мантии, не знаю. Он почему-то стал считать себя мной а меня - собой, перепутал все. Наверное, сначала ему казалось, что так его не узнают, и кара пройдет мимо. Ну, а потом совсем уже свихнулся и стал драться.
  - Нас он тоже заколдовал! - тяжело вздохнул кто-то из жрецов. - Тоже разума лишил, но на время, Уэх, слава ему, вернул нас в свой светлый мир.
  - Сложные дела любят короткие пути! - воскликнул один из старейшин. - Давайте отдадим этого человека, этого безумца брехрую, и все кончится!
  - Что кончится? - спросил Акжи.
  - Ну, все... он уйдет... а что?
  - Откуда ты знаешь, что уйдет?
  - Да! Откуда ты знаешь? - поддержали молодого человека, чья непочтительность уже никого не волновала - ему внимали, открыв рты.
  - Ну, я не знаю... не знаю я... а что же тогда делать с этим урхреборебхом? - смешался седобородый.
  - Надо подстеречь его у башни, и там убить, вот что! - убежденно ответил юноша. - Или вы уже не хотите отомстить за своего первого жреца?
  - Отомстить... - неуверенно повторил самый седоголовый старейшина. - Думаешь, можно отомстить?
  - А что? В этом есть смысл. Считаю, нам надо выслушать его не перебивая, а потом обсудим, - высказался следопыт.
  - Что ты задумал? Скажи нам! Скажи! - наперебой заговорили собравшиеся.
  Так Акжи, словно по мановению волшебной палочки, стал самым важным человеком в кибо. Он посвящал горцев в свой замысел, и лица слушателей светлели. Все понимали, что ужас ужасом, мистика мистикой, а бороться все же надо. Хотя бы с тем, что окажется по силам. Людьми они были злопамятными, убийство жреца всколыхнуло желание отплатить, но никто не знал - как. Да и ночной поступок толстяка в красном балахоне был ни чем иным, как издевательством, жестокой насмешкой над жрецами и воинами. Кто способен вытерпеть глумление над собой? Уж, во всяком случае, не воины и не жрецы! Последние, кстати, воздержались сегодня от потребления отвара желтеца. В этом тоже была заслуга Акжи. Он сумел убедить их, что, возможно, именно действие отвара помогло вражине вклиниться в сознание жрецов. Платой за отказ от пития отвара было смурное настроение всего духовного сословия, оно сидело злое и растерянное и косилось на слишком умного выскочку, зато ратники были наготове и внимали юному гостю со вниманием.
  На сходе было решено не выдавать сидящего в башне человека. Ведь именно этого добивался наглый незнакомец, заявляя, что хочет увидеть друга. Один, мягко говоря, странный, да второй - безумный, а что будет, если дать им соединиться? То-то! Выдача почтаря, уверял Акжи, не означала восстановления покоя в кибо. А вдруг, легко получив желаемое, оборотень потребует еще чего-нибудь, и еще, а потом его аппетиты только разгорятся? Кроме того, испуг почтаря, как и сумасшествие, могли быть искусно разыгранными в расчете на то, что его выпустят из надежных каменных стен. И тогда он соединится с сукиным сыном для полного изничтожения поселения.
  - Кто-нибудь может поручиться, что этого не произойдет? - спросил молодой горец. Ответа не последовало.
  Если все воспринимали речи юноши как откровение, то одного человека они удивляли с каждой минутой все больше. Уржак не первый год знал своего молодого соратника. Но чтобы тот хоть раз произнес больше десятка взаимосвязанных между собой и пронизанных единой мыслью слов, такого еще не случалось. Слушая гладкие речи Акжи, он только качал головой и теребил седой ус.
  Однако план встречен был с энтузиазмом и жители Больхго решили немедля приступить к его исполнению.
  
  И вот пришла будоражащая весть о том, что в кибо вступил грузный незнакомец в красной мантии. Лица ополченцев вытянулись в едином переживании и, не сговариваясь, все оборотились к Акжи.
  - Уэх с нами! Мы победим! Да здравствует Уэх!- истово воскликнул молодой человек, услышав известие.
  - Уэх с нами! Да здравствует Уэх! - в разнобой откликнулись старейшины и жрецы.
  - Мы победим! Слава Уэху!- воодушевились воины.
  Ничего не скажешь, вовремя Акжи отговорил служителей культа от употребления отвара. Давешних щупалец, позволявших легко манипулировать их обладателями, не чувствовалось, и это раздражало Оала. Илюм, шумно дыша, брел по улочкам, дорога шла в горку, он потел и досадовал на то, что вынужден передвигаться самостоятельно. Мелкие камушки под ногами, неприятные для его избалованного дворцовыми благовониями носа запахи, убогий вид однообразных хибар, да и возросший собственный вес - как-никак в нем сидела куча зверья, маг и эмоции королевы - все это страшно раздражало. Неожиданно кастрат подумал: как же здорово, когда тебя несут четыре крепкие лапы! - и остановился, как вкопанный, поразившись собственным мыслям. Это ведь предательство самого себя! Что может быть хуже?! Это святотатство - отвергать форму, данную тебе богами! Выходит, он настолько свыкся с крысами и сукой, этими гнусными вонючими и грязными тварями, что стоит обрести самостоятельность, и он уже жалеет о той общей внутренности, о каземате, в котором пребывает с ними! Этак пройдет еще немного времени, и он сам превратится в нечистое животное! Станет настоящим смердящим трупоедом! О великий Энг, как же низко пал воспитатель короля! Уловив обидные мысли кастрата, внутри возмутились лохматые члены общежития, отозвавшись резкой болью в сердце и спазмом в кишках. Илюм тяжело вздохнул, скривив лицо. А разбуженный нарождающейся распрей гнев Эльмеды, слепой и неистовый, так саданул в затылок, что глаза едва не вывалились. И вслед за тем гримаса еще более жуткая исказила черты Илюма - это Оал поспешил жестко навести порядок в расстраивающихся рядах. Последнему и так было не сладко: не ощущалось в пространстве вчерашних щупалец, и вообще ничего ободряющего пока не висело в застывшем, словно перед бурей, воздухе. Конечно, видимая опустошенность кибо не могла сбить его с толку. Люди сидели в домах и дрожали, он чувствовал волны страха, что окутывали жилища, и мог бы использовать ужас, охвативший население. Только с какой пользой? Грольт и его проекция в пространстве и времени, Оал, не собирались опускаться до изучения обычаев и особенностей быта жителей гор - местных людишек в расчет не брали. Но пробраться в башню было необходимо во что бы то ни стало. А она уже виднелась впереди, отчетливая, как воздетый перст на фоне недалеких вершин, и длинная тень ее ложилась к ногам скопца.
  Когда Илюм постучал колотушкой по медному диску у входа, ему никто не ответил. Он подождал, но на сей раз никаких людей перед ним не возникло. И дальнейшие попытки достучаться результатов не дали. Надо было что-то придумывать. Возможно, самым правильным решением было бы временно отступить. Но Оал, подстегиваемый неугасимой разрушительной энергией Эльмеды, принявшей форму непробиваемого упрямства, и не подумал брать паузу. Он напрягся и мысленно проник внутрь бастиона. Там было много народа, все насупленные, отчаянные и напуганные, а его враг лежал на полу в каземате. Он был связан! Он стал еще слабее, настолько обессилел, что можно было бы убить его обычной палкой! Но протащить через узкую бойницу огромную тушу кастрата или всю суку целиком не мог даже он. Однако есть же крысы! Вот - выход. Настал их час. Маленькие грызуны просочатся почти везде. Им легко помочь. Перегрызть артерию на шее у связанного даже для одной крысы задание нетрудное! А уж семерым и вовсе - тьфу!
  Оал не стал заниматься дальнейшей разведкой, все и так стало ясно. Зачем бы ему, например, заглядывать на крышу, что он там забыл? И даже густой дым, вьющийся над верхушкой башни, не озадачил его. Маг вернулся в тело и выпустил на волю весь серый отряд. Те, кто наблюдал за действиями противника, были неприятно озадачены, когда увидели, как хвостатые диверсанты появились из-под полы шикарной мантии толстяка, направились к башне и, цепляясь за неровности стены, целеустремленно полезли вверх, к окнам-бойницам. Но и столь неожиданное начало атаки не выбило защитников из колеи: у них был план.
  Переживающие похмелье жрецы, неся перед собой амулеты, но не забывая и обычные дубины, направились к окошкам, а бойцы потянулись на крышу. Конечно, страх перед супостатом демонического характера напрягал поджилки, сушил рты и смущал умы, но пример молодого воина помогал удерживать эмоции в колее. Акжи распоряжался обороной, словно избранный старейшинами вождь, хладнокровно и без суеты.
  Увлеченный своим замыслом Оал забеспокоился, когда уже было поздно. Слишком он был уверен в своей неуязвимости, не допускал, что со стороны людишек его может поджидать неприятность. Он только собрался окутать затворившихся в башне покрывалом жути, дабы породить в душах панику и помочь крысам, но не успел.
  Сверху раздался неистовый звенящий клич:
  - Слава Уэху-у-у!!!
  И, опережая действия мага, что-то темное мелькнуло вверху, словно с неба вдруг обрушилась небольшая черная тучка. Попытка отскочить от стены удалась лишь отчасти - кастрат не отличался собачьей прытью, и поток расплавленной смолы окатил щеку и плечо, попал на грудь, на живот и обварил левую ногу. Илюм подскочил, споткнулся, неуклюже упал и завертелся на месте, вереща от боли. Его контуры расплылись, человеческий истошный крик сменился диким животным воем, и в клубах пара проглянули сквозь мантию очертания большой собаки.
  Припавшие к бойницам и наблюдавшие сверху люди ахнули и отшатнулись при виде перемены. Мистический ужас обуял горцев, они повалились на колени, вознося страстные мольбы своему ледяному божеству. Им показалось, что башня зашаталась и вот-вот рухнет, что наступают самые последние мгновения бытия - это подействовало наброшенное все-таки Оалом покрывало жути.
  И просветленные жрецы, и мудрые старейшины, и храбрые воины потеряли всякую способность соображать и сопротивляться, часть людей замерла на каменных полах, не дыша и лишившись сил, другие лихорадочно пытались забиться в какой-нибудь укромный уголок. Горцы отпихивали друг друга, жалко ругались тонкими голосами и подвывали не хуже пораженного огненным расплавом чудища. И следопыты Джунка, не способные устоять перед общей паникой, ничем не отличались в эти минуты от жителей Больхго.
  А белая зверюга уже полностью сформировалась и пыталась встать на дрожащие лапы, от толстяка же осталась лишь слабая тень на земле.
  Единственным из защитников башни, кому удалось сохранить самообладание, оказался Акжи. Он бросился ко второй бочке и изо всех сил налег на нее. Но тяжеленная емкость и не думала поддаваться. Суке удалось сделать пару неверных шагов прочь от негостеприимных стен, после чего она вновь упала. Видя, что враг способен уйти, молодой человек отступил назад, разогнался и впечатал плечо в овальный деревянный бок. Бочка наклонилась, замерла на краю башни, балансируя, и, заскрипев, опрокинулась.
  - Да здравствует Уэх-эx-эx!!! - во все горло завопил Акжи, пробуждая в горцах остатки мужества.
  Кипящая смола накрыла заднюю часть ужасного монстра, содержимое огромной бочки полностью скрыло круп и задние лапы чудища. От истошного вопля содрогнулось все кибо, большинство женщин лишилось сознания, а оставшиеся в домах мужчины распростерлись ниц, отдавая себя во власть неизбежного.
  Чрево бьющейся в бурлящей темной луже суки разверзлось, туда устремились было соскочившие со стены крысы, но отпрянули от жара и с писком прыснули в разные стороны. Оал, освобожденный от потерпевшей сокрушительное поражение телесной оболочки, в гневе обрушил на кибо ливень, но без подготовки получился так себе дождик. Он призвал ураган, но сильных воздушных потоков поблизости не оказалось, и ветер, разорвав дымное покрывало над башней, быстро сник. На большее сил у него не осталось, и даже покрывало жути не удержалось: расползлось на клочки и растаяло в дымном смоляном воздухе. А третья, последняя, бочка темного варева, которую Акжи помогли опрокинуть двое героев, успевших прийти в себя, довершила начатое, окончательно перемешав запахи горячего дегтя, жженой шерсти и паленого мяса.
  
   Эльмеда
  
  Эхо сражения в далеком горном кибо мигом донеслось до столицы Ольского королевства. Уровень мутной воды на полу детских покоев Саннелора стремительно повысился, и маленький нечистый ручеек показался из-под двери. Замысловатые письмена, долго висевшие под сводами комнаты, исчезли - им не на чем стало держаться. А маг Грольт, потрясенный страшным и неожиданным ударом, перешел в состояние ветхой грязной тряпки, зависшей у самого потолка занятого им помещения.
  Когда на Илюма обрушилась смола из первой бочки, левую половину тела королевы Эльмеды, погруженной в решение судеб двух отдаленных провинций, ожгло и свело так, что она громко вскрикнула и провалилась в глубокий обморок.
  Всполошившиеся придворные успели вылить на повелительницу два тазика ароматной воды, прежде чем явились лекари. Главный дворцовый целитель взялся за королевское запястье и нашел его слишком легким, словно держал не руку живого человека, а пустой рукав. Да и лицо королевы не просто побледнело, оно потеряло четкость, стало смазанным, будто проглядывало сквозь запотевшее стекло.
  - Горе нам! Всемилостивейшую околдовали! Горе нам! - воскликнул врачеватель.
  Почувствовав нависшую над ними угрозу смерти, его коллеги разразились не менее пронзительными криками, настраивая окружающих на скорый переход к траурному настрою. Перепуганные придворные издали многоголосый вопль, взорвавший атмосферу в зале и пробивший барьер отчуждения, за который удалялась Эльмеда.
  Королева неуверенно села, заставив всех охнуть и отшатнуться.
  И было от чего. Высокая, покрытая серебряной инкрустацией спинка дивана проглядывала сквозь матовый лоб Эльмеды, а нижняя половина лица приобрела зеленоватый оттенок, пронизанный золотистым шитьем, поскольку восприняла цвет бархатной обивки. Еще страшней становилось от того, что утончившиеся донельзя кожа и мышцы потеряли способность укрывать собой кости, и части скелета начали расплывчато проявляться в не прикрытых одеждой местах. Лишь сохранившие в полной мере свой карий цвет глаза существовали отдельно, они выделялись двумя сферами, висящими в мутном овале лица, состоящем из зыбкого дыма. И казалось, что этот дым, ограниченный внешней почти незаметной пленкой, вот-вот развеется и на диване останется сидеть лишь пустое траурное королевское платье с зависшими над ним живыми шариками глаз.
  Несколько дам безмолвно рухнули, дробно застучали в наступившей тишине по узорчатому паркету драгоценные камешки из чьего-то рассыпавшегося колье. Мужчины, включая лекарей, медленно попятились назад. Лица всех находящихся в малом тронном зале утратили живые краски. Никто не был способен произнести ни слова. Хотя даже из элементарного сострадания, не говоря уж о правилах этикета, следовало бы поинтересоваться состоянием здоровья царственной особы.
  Яркие глаза Эльмеды скользнули по немой сцене, ее полупрозрачная рука покопалась в складках мокрого от ароматной воды платья и извлекла плоскую бутыль синего стекла. На первые глотки нельзя было смотреть без дрожи - весь механизм глотания представал как на ладони. Под взглядами невольных свидетелей голубоватая жидкость, омывая белые зубы, наполняла рот, а затем, подгоняемая языком, проливалась через стеклянную трубку горла за ажурный воротник. Но по мере опорожнения сосуда к королеве на глазах изумленного общества возвращалась телесность. Допив бельцекон, она, не обращая ни на кого внимания, поднялась и направилась к выходу. На слабые попытки последовать за ней Эльмеда махнула рукой, и никто не посмел ослушаться.
  
   Дзерден
  
  Члены отряда Уржака в одночасье сделались самыми знаменитыми людьми в кибо - на них легла тень великого спасителя Акжи. А последний стал почитаем настолько, что, пожелай он титула вождя или даже места погибшего главы жреческого сословия, довольно было бы одного его слова. Однако молодой человек проявил достойную уважения скромность, отказавшись и от предложения обзавестись собственным домом, и от увесистого мешочка денег, собранных с мира по монетке. Принял он только символ великого почета - старинный кинжал-дзерд, и уверения в вечной преданности - дары, которые отвергать нельзя. Увидев в руках Акжи дзерд, Уржак едва не лопнул от острого приступа сожаления, перевернувшего в груди сердце и колко ударившего в затылок, и поперхнулся воздухом. Немного придя в себя, возопил:
  - Эй! Вы что? Что вы делаете?! Он ведь даже не поймет, что получил! Такие кинжалы вручают великим героям! Многие храбрецы, дожив до седин, даже в мечтах не обладали таким сокровищем! - вольно или невольно намекнул на себя старый вор.
  Ценность старинного дзерда не поддавалась измерению. Человек с таким кинжалом на поясе был желанным гостем в любом доме, он повсюду мог рассчитывать на уважение и почет, а мнение его выслушивалось первым, ибо только за выдающиеся заслуги вручалась эта награда. А еще это был сильный амулет, дающий власть над многим. Так, например, имея дзерд, невозможно было заблудиться, охота всегда становилась успешной, а хищники не рисковали тревожить владетеля священного оружия, даже если он спал в лесу один.
  - Таково решение схода. Дзерд никогда не попадает к недостойному, уважаемый Уржак, ты должен это знать, - поспешили успокоить его. - А возраст, что - возраст? Для настоящего героя это не имеет значения.
  Известно - дзерд сам выбирает человека. Издревле в горах существовал обычай приносить жертвы духам ущелий и вершин во главе с всемогущим Уэхом. Для этого каждой весной устраивались облавы на диких козлов, перекочевывающих из низин в высокогорные луга. Самым крепким из пойманных животных на шеи повязывались кинжалы, и они отпускались. Так жертвенные клинки попадали к горным духам. Попользовавшись подношением людей, благодарные обитатели эфира возвращали часть ножей, сообщив им волшебные свойства. Чем старше оказывался найденный в горах кинжал, тем сильнее он был. Незадолго до обрушившихся на кибо несчастий пастухи принесли очень древний дзерд, настолько старый, что никто не мог разобраться, когда он был изготовлен. После того, как нож отмыли и вычистили, знаки у основания лезвия не смог понять ни один из стариков, и это означало, что ему никак не менее трех сотен лет. Таких старинных кинжалов в кибо еще не находили. Выбрали самые красивые и самые старые ножны, и все равно они годились клинку в далекие потомки.
  И еще известно - вскоре после обретения дзерда появляется и его хозяин - человек, который совершает грандиозный подвиг, и кинжал вручается по общему согласию всех жителей. Так и получилось.
  - Слава Уэху! - трижды прокричали старейшины, и дзерд обрел законного владельца.
  Стало ясно, что теперь о скором отъезде и говорить нечего. В честь освобождения от оборотня и, разумеется, во имя избавителя затеялся веселый праздник. Только следопыты Джунка покинули селение, поскольку задерживать их постеснялись. Но на смену им, весьма кстати, подошел отряд из соседнего кибо, откликнувшийся на дымовой тревожный сигнал - гостям в Больхго всегда были рады.
  Праздник вышел на славу: с плясками до упаду и песнями до хрипоты, с состязаниями в борьбе на мокрой глине и бое на палках стенка на стенку, с синяками в пол-лица, со ссадинами и с ушибами всех частей тела. Башня, где недавно одолели жуткого врага, ходила ходуном, и ни одна женщина не смела показаться в ее окрестностях, если только не несла курящийся аппетитным паром чан с закуской или баклагу с хмельным напитком. И длился праздник неделю, пока не истощились запасы прошлогоднего, позапрошлогоднего и вообще любого вина. Что и вынудило гостеприимных горцев совершить покушение на запасы отвара желтого лишайника. Жрецы, хоть и сочувствовали народной жажде, встретили, тем не менее, просителей не очень любезно и отстояли священную жидкость. На этом праздник в кибо Больхго завершился.
  Все дни торжеств сохранявший относительную трезвость Уржак присматривался к своему молодому товарищу, теперь дзердэну - так почтительно именуют владельца обретенного жертвенного клинка, и обнаруживал в нем все новые черты. Известное дело - Акжи всегда лихо рубился на мечах, мог и с двумя потягаться, но то, что он продемонстрировал в шутовском поединке на палках, когда в одиночку разбросал почти всех молодых воинов кибо, а сам не получил и удара, никак в его образ не вписывалось. Уржак прекрасно оценивал возможности каждого своего человека, не раз отрабатывал с ними фехтовальные приемы и знал, что не силой, но хитростью и ловкостью одолеть Акжи можно. Но не этого, сегодняшнего, а того, с которым он выкрал невесту для сына эренского князя. Прежний Акжи был легкомыслен и простодушен, да чего таить - глуповат, а в глазах этого человека сквозил ум. Никогда Акжи не сумел бы разработать столь удачного плана обороны, а главное, убедить в своей правоте старейшин и повести мужчин кибо за собой, ведь раньше ни красноречие, ни целеустремленность не входили в число его достоинств. Наверное, с возрастом можно поумнеть, но не так же резко? Или сказались испытания последнего похода? Или, может быть, временная слепота пробудила умственные способности? Да, несчастья и беды закаляют, но никто не слышал, чтобы от них в дураке проснулся разум. Возможны ли вообще такие перемены в человеке? Кто знает? Вот сам он, например, за последние дни здорово постарел... голова совсем поседела и усы. Да и остальные лучше не стали... кроме одного Акжи. Нельзя, конечно, исключить, что причина таких мыслей о юноше - дзерд, точнее завить по поводу получения такой награды - самокритично подумал Уржак. И ответил себе: нет, нет и нет! Что-то во всем этом было по-настоящему неладно.
  
   Кто же наша королева?
  
  Управление государством все легче давалось Эльмеде. Редкий мужчина на ее месте смог бы так быстро войти в круг властных обязанностей. Империя не развалилась после гибели своего создателя, чего следовало ожидать в первую очередь и что предрекали многие. Напротив, она укрепилась за счет налаживания торговых связей и справедливой в отношении всех провинций политики. Проявляющие лояльность поощрялись разумными свободами и снижением дани, а задумавшие бунтовать получали жестокие уроки. После разгрома Щрена соперников у Ольса не осталось, огромная армия оказалась не у дел, но королева не спешила распускать ее, хотя и уменьшила. Отдельные части были разосланы в ближние и дальние уголки страны для несения гарнизонной службы, а главные силы, разбитые на три армии, перемещались из города в город, оставаясь в каждом на несколько месяцев. Область, где квартировали войска, на весь период их пребывания освобождалась от оброка.
  Менялось и отношение подданных к личности королевы. Сначала, после гибели Саннелора Сияющего, она вызывала сочувствие, затем стала поражать воображение успехами на управленческой ниве, а в конечном итоге ее персона стала внушать людям мистический ужас. Ее деяния и случившиеся с ней происшествия, и без того удивительные, благодаря многочисленным слухам разрастались до размеров, ужасающих умы.
  Так, согласно молве, Эльмеда легко проходила сквозь стены, запросто прожигала неугодных огнем своих глаз, могла становиться невидимкой и переноситься в любой конец страны для тайного надзора за исполнением своих повелений. Она без труда читала чужие мысли и могла карать кого угодно, невзирая на расстояния, не за совершенные уже преступления, а только за намерение их содеять. Она не вкушала человеческой пищи, а поддерживала силы, питаясь ядовитыми цветами, доставляемыми ей с изнанки мира какими-то немыслимыми колдунами. И, конечно, не спала, а отправлялась по ночам в Атран держать совет с привидениями сожженных колдунов и набираться у них опыта.
  Исчезновение Илюма также приписывали ей. Наиболее распространенная версия утверждала, что разгневанная королева испарила кастрата одним лишь звуком своего голоса. Точно так же, как выкипает вода, пролитая на горячую сковороду, выкипел и наказанный за попустительство убийце Саннелора Илюм.
  Но и гибель короля стали связывать с именем Эльмеды! Ведь Саннелор всегда боролся с магами, он изгонял их из своих земель, отправлял в Ниберлахскую пещеру, где те теряли память, и сжигал на кострах. И тогда, объединившись, нечистые силы решили обмануть короля. Они подсунули ему под видом инервесской принцессы страшную колдунью, вызванную из давно забытого мира, где та находилась в заточении за неисчислимые преступления. И сила ее обмана была такова, что Саннелор не смог распознать ведьминой сути!
  Все совпадало: припоминали первую встречу короля с будущей женой, когда он встал перед ней на колено, прижавшись щекой к ее руке, будто признавая превосходство. А разве до этого гордый сын Сияющих преклонял колени перед женщиной? Нет и нет! Иногда король брал их силой, а чаще они сами падали перед ним и униженно отдавались, и готовы были лобызать следы ног его.
  - Теперь тебе все ясно? - спрашивал просветитель соседа, после того, как сбиваясь и обмирая от жути, заканчивал сплетню.
  Тот потрясенно кивал головой, не в силах вымолвить ни слова; от размеров тайны и страха глаза крамольников округлялись до размеров золотой доны.
  Так, передавая друг другу эти наветы тихим шепотом в глухих местах с бьющимися сердцами, непрестанно оглядываясь да моля всех богов о спасении, люди укрепляли в себе страх перед королевой и покорность ей.
  
   Горцы. Конец пути
  
  И воздух в Эрене другой, и горы красивее, и люди роднее и доброжелательнее. Да кто бы спорил? Не прошло и двух недель, как маленький отряд достиг желанной цели. Старшему сыну эренского князя доставили возлюбленную, выкраденную из поместья богатого землевладельца с ее добровольного согласия, но вопреки воле родителей. "Украденная невеста - залог семейного счастья", - эту испытанную временем истину никто в горах сомнению не подвергал.
  Предприятие, не раз находившееся на грани провала и стоившее многих жертв, завершилось успешно. Сначала группе "сватов" пришлось скрываться от разгневанного отца и многочисленных стражников Ольса, петляя по королевству и отбиваясь от превосходящих сил. Затем была Гистиева дорога, встреча с бандитами и нападение ужасной собаки, после которого надежд на успешное завершение дела не осталось. Однако, несмотря ни на что, даже на святотатственное использование отвара желтого лишайника, Ледяной Уэх не оставил своих детей, и вот Уржак с горсткой, в которую превратился его отряд, предстал перед заказчиком.
  Князь радушно принял отправленных к главному королевскому казначею "сватов", внимательно и благосклонно выслушал описание мытарств, пережитых на чужбине, и выразил одобрение. И даже тот факт, что будущая сноха доставила в Эрен в сохранности лишь тело, но не разум, ничуть не смутил его. Возможно, потому, что девица, впервые увидев князя, безошибочно выбрала его из толпы встречающих, подбежала, обняла без пяти минут свекра, назвала "папочкой" и призналась, что очень по нему соскучилась.
  - Из твоего рассказа можно сделать песню. Нет, нужно сделать песню! Это будет песня о героях, о горстке настоящих мужчин, победивших стражу всего ольского королевства! - тепло улыбнулся Эренский князь.
  И старцы, разделившие с ним удовольствие от повествования, богатого прихотливым сплетением уместных слов, на что Уржак всегда был мастаком, согласились с князем. Они степенно кивали, и кинжалы в ножнах одновременно звякали, что являлось наивысшей оценкой для рассказчика.
  - Когда мудрая седина успокоит порывы твоего храброго сердца, и ты захочешь отдохнуть от многотрудной жизни, твое место будет здесь, среди старейшин, - сказал ему князь.
  - Мое сердце и вся моя жизнь в твоих руках о, великий! - ответил, как было положено Уржак.
  А сам подумал: мудрая седина уже пришла. Вот навещу Бадаба - и отправлюсь на покой. Средств у меня теперь с лихвой хватит на три длинные старости.
  Князь и другие присутствующие давно заметили кинжал, украшавший пояс молодого горца. Да и мало кто мог остаться равнодушным к дзерду, почетному оружию, вручаемому за очень большие заслуги. И рукоять, и ножны были особенно ценными - очень старинной работы. Получить подобный знак отличия в столь юном возрасте было почти невозможно.
  Еще по дороге в Эрен Уржак попытался отговорить Акжи от публичной демонстрации награды, приведя массу доводов. Им руководила не зависть - угнетало неясное предчувствие какой-то беды, как было после похищения невесты. Но успеха он не добился. Напротив, лишь создал в отряде напряжение, поскольку соратники оценили его мотивы однозначно.
  Теперь, после того, как высказался вожак, этикет позволил общаться с подчиненными. Посыпались вопросы, адресованные исключительно Акжи, и за рассказом Уржака, осветившим битву с монстром несколько поверхностно, естественным образом последовало повествование молодого воина.
  Начал он со встречи с почтарем, затем признался, что был ослеплен по собственной вине, заключавшейся в гордыне, и испытал из-за этого жестокие муки одиночества, находясь при том в окружении лучших друзей. Трагедия, постигающая незрячих, была осознана им в полной мере, она потрясла все существо, и горькие слезы, и то страшное уныние, что толкает человека на укрепленный в расщелине скалы клинок, навсегда останутся в его душе. Но, к счастью, он прозрел пока находился в полутемной камере вместе со своим обидчиком - почтарем. Там между ними случилась драка и силами, данными самим Уэхом, Акжи одолел противника. А тот лишился ума. Потом он живописал свой разговор со старейшинами кибо, подготовку к сражению с чудовищем и победу над ним.
  - Вот за это я и получил дзерд, - скромно закончил он.
  Все признали, что награда была заслуженной. И только Уржака вновь неприятно поразила гладкость, с которой Акжи изложил свою историю.
  - Мы, следуя за плавным течением твоей речи, уважаемый дзердэн, увидели все, что выпало на твою долю своими глазами, - подвел итог князь. - Вы все герои, но ты - герой среди героев! А сейчас я приглашаю всех разделить радость по поводу ваших успехов за моим скромным столом.
  Отец невесты, главный воинский казначей ольской армии, характеризуя горских князьков как сплошную нищету и голь, был прав лишь отчасти. Да, большинство княжеств, расположившихся в сени Бернойских гор, если и могли чем похвалиться, то, в основном, завидной стойкостью в извечной борьбе с бедностью. Но из этого правила имелись исключения, а Эрен был самым ярким из них. Через его перевалы шли тропы в богатый Тинетон, местами труднопроходимые, но иных путей, так коротко связывающих горы с этим государством, не существовало. Отсюда же легко можно было спуститься в Ольс - так что это был весьма оживленный путь. А где есть важные дороги, там процветает торговля. Потому эренский рынок превосходил по изобилию и разнообразию товара любой другой в нагорной стране. Славились и здешние ювелиры, обрабатывающие серебро, добытое в местных рудниках. Неплохую репутацию имели оружейники, особенно ценились кинжалы с красивыми ножнами и рукоятями, украшенные серебром и каменьями.
  Но главным источником процветания, несомненно, был клан Джунк. Люди этого сообщества никогда не претендовали на владение или управление какой-либо территорией. Однако вся нагорная страна беспрекословно подчинялась им. Именно Джунку были обязаны горцы редкостью преступлений в своей среде. Ибо он единственный владел монопольным правом на совершение неблаговидных деяний во всех бернойских княжествах. Джунк устанавливал законы и ревностно следил за их выполнением. В случаях нешуточных споров просители прибывали в Эрен - представить свои аргументы на суд вождя клана. Признанных виновными нередко казнили прямо здесь, на месте. А если кто, обуреваемый злобной отвагой, решался самостоятельно навести справедливость, то следопыты из Джунка находили такого человека, где бы он ни прятался, и вскрывали ему грудь особым ударом, которому надо было специально учиться. Так что по виду раны всегда можно было определить длинную руку клана. Причем лишали жизни несчастного не за совершенный проступок, а только за проявленную инициативу - за намерение провести самосуд, невзирая на его результаты. Также поступали с ворами, мошенниками и прочими негодяями, если те не признавали главенства клана и действовали на свой страх и риск. За решение споров и прочие услуги, список коих был велик, бралась плата, и немаленькая. А за очень большие деньги в ряде случаев можно было выкупить и жизнь. Так что Джунк не бедствовал.
  Уржак, ведущий далеко не праведный образ жизни, имел, разумеется, на свой промысел разрешение от клана. В противном случае, он бы и одного вечера не протянул. После получения от князя платы его обязанностью было явиться к Бадабу, вождю клана, отчитаться и поделиться. В дорогу он собирался взять двух подручных, отправляться в Джунк без сопровождения было несолидно. Акжи, вызывающего у него все больше подозрений, Уржак решил оставить у князя. Но вышло не так, как он задумал. От Бадаба явился посыльный с наказом обязательно привести новоявленного обладателя дзерда.
  
  То ли постель была непривычно удобной, то ли не хотели отпускать треволнения минувших дней, но спалось Уржаку беспокойно. Снился жрец с торчащей из глазницы стрелой. "Не пощадит нас Уэх, не пощадит!", - косноязычно вещал мертвец, пуская красную слюну, дико вращал оставшимся глазом и силился продолжить, но вместо слов у него изо рта вываливался отрезанный мизинец. Жрец запихивал палец в рот, сообщал, что Уэх никого не пощадит и снова терял окровавленный перст, очевидно, заменявший погибшему язык. Так до самого утра слюнявый покойник донимал Уржака. Издевался он или пытался предупредить о чем-то, осталось неясным, поскольку при первом проблеске зари Уржак бежал от кошмара. Он оделся, плеснул на лицо холодной воды и вышел на улицу.
  Солнце еще не встало, из-за гор лился первый нежный розоватый свет, окружающие кибо скалы отбрасывали мягкие расплывчатые тени. Холод пощипывал мокрые лоб и щеки и прогонял скопившуюся в темени гулкую ломоту.
  Уржак покинул границы селения, бесцельно побрел по узкой тропинке, заметил немного в стороне огромный валун и забрался на него. Осмотрев окружающую панораму, затянутую легкой дымкой, он в который уже раз поразился красоте и величию родных гор. "Да, настоящий человек может жить только здесь, среди этих снежных пиков, скалистых граней и изломов, каменных осыпей, темных ложбин, прозрачных речек, дышать только этим кристальным воздухом, а утром ходить по намокшей от росы траве. Что эти унылые равнины, где взгляду не на чем остановиться, где все однообразно и приплюснуто? Кого они способны породить?" - думалось ему.
  Он повернулся в сторону и краем глаза уловил движение. Кто-то был в соседней лощине. Кто там прячется в такую рань? Зверь? Возможно, дикий баран? Уржак коснулся рукояти кинжала, затем достал из-за голенища метательный нож и неслышно двинулся вперед, подобрался к краю впадины и осторожно, сквозь ветви, глянул вниз. Нет, не животное - там человек ползал по земле на четвереньках и что-то собирал. А когда повернулся боком, Уржак узнал славного обладателя дзерда - Акжи! Первым острым и внезапным желанием, посетившим вожака, было метнуть нож в опасного перерожденца. В том, что Акжи изменился под воздействием наведенных на него чар, Уржак не сомневался. Он чувствовал исходящую от своего младшего компаньона испорченность. А как же? Наивная искренность сменилась расчетом, глуповатость превратилась в смекалку, а силы, и без того немалые, удесятерились! Неспроста все это, нет, неспроста, больших бед следует ждать от новоиспеченного дзердэна!
  - Хтребхохрбхреробрх! Конец тебе пришел, брехруй! - едва слышно процедили губы.
  Лезвие ножа удобно легло в ладонь, плечо напряглось в замахе...
  Но что это? В руке юноша держал пучок мелких бледно-желтых цветочков. Ну и ну! Акжи понюхал букетик, улыбнулся и, что-то напевая себе под нос, потянулся за следующим растеньицем.
  Ах вот какой оборот принимают события! Почтарь, взявшийся помогать им, потерял разум - раз, в Эрен доставили сбрендившую невесту - два, а теперь - этот?! Три сумасшествия подряд - не случайность! Неужели это проклятие Уэха, как предсказывал жрец? Так вот что! Всплеск необычного ума в этой голове предшествовал наступлению безумия!
  Их всех покарают умопомешательством! Конечно - оно хуже смерти! Не зря мертвяк снился и гнусавил: "Не пощадит нас Уэх, не пощадит!" А он не понял сразу! Что еще могло означать слово, не произнесенное сонным видением? Какой в нем намек? Очень простой! Когда уста хотят сказать, да не знают - как! Когда глаза видят, но не понимают - что! Да, без сомнения, он предрекал им всем смущение ума! Только для человека с совсем уж слабым рассудком это могло представлять загадку! И ведь не впервой такие мысли посещают его! Еще на Гистиевой дороге, вспомнил он, однажды показалось, что Акжи спятил. Да, верно, проскользнула такая догадка, когда юноша без всякой причины задрался вдруг с почтарем. И о проклятии Уэха тогда подумалось! Значит, это правда! Нутро Уржака похолодело, нож выскользнул из ослабевшей руки.
  Тем временем Акжи уселся на кочку и принялся сплетать между собой тонкие стебли. Когда получился венок, молодой человек надел его на голову и несколько раз взмахнул руками, будто собирался взлететь. Однако не вышло, он остался на земле, вытащил из-за пазухи небольшую точеную фигурку угольного цвета, поставил ее себе на макушку, снова замахал руками, и откуда-то полились звуки, совершенно неожиданные в этом диком месте, - словно младенец гулил рядом!
  Уржак огляделся, но, разумеется, никакого намека на присутствие ребенка среди травы, кустов и камней не было. Он сильно затряс головой, так, что в ушах загудело, однако эта мера ничего не изменила.
  Цветы, украсившие голову Акжи, вдруг забегали странным хороводом и стали превращаться в жуков! Да и не жуки это были, а самые настоящие скорпионы! Они слились со стоящей в центре статуэткой и превратились в одного большого и к тому же лохматого черной щетиной скорпиона, который поднялся в воздух, совершил круг над головой юноши и вновь распался на множество насекомых.
  Уржак вновь потряс головой, но видение не рассеялось, твари так и вились над парнем. Он зажмурился, а когда открыл глаза, Акжи сидел в прежней позе, никакой крылатой гадости вокруг него не было, а звуки прекратились. Вторая попытка с зажмуриванием ничего не изменила.
  И тут горло Уржака сжалось в тонкую трубку, плечи вздрогнули, он отвернулся, отполз назад и впервые за множество лет заплакал.
  - Нет на свете летучих скорпионов! - тихо хныкал он. - Не-е-ет. Не бывает! Не бывает! Не быва-а-е-е-е-т!
  Его руки хватали и мяли нежную весеннюю траву, а плечи продолжали вздрагивать. Он понимал, что сейчас находится на самом пределе, балансирует на тонкой ниточке-паутинке, когда действительность уже искажается противоестественными грезами, но слабеющий ум еще способен отличить мнимое от настоящего. Сколько же ему осталось?!
  
   Грольт
  
  Сократившаяся в размере раз в пять нечистая тряпка еле заметно трепетала под самым потолком. Никаких облаков в комнате не висело, а пол был сух, и вообще ничего не напоминало о поселившемся здесь маге. Эльмеда пододвинула стол, забралась на него и, ухватившись за край ветоши, притянула ее к себе. Энергично встряхнула и громко позвала:
  - Эй, Грольт, отзовись!
  На сей раз показался только один глаз, его словно нарисовали на холстине, чуть кривовато, но похоже.
  - Погоди, я собираю силы, - прогудела ей в ответ стена слева.
  - А мне что делать? Ждать, когда я тоже пропаду из-за твоих осечек? Ты знаешь, что со мной случилось? Сначала мне показалось, что я сгорю, а потом я чуть не исчезла! Чуть совсем не исчезла! Что ты еще натворил?
  Одинокий глаз надолго зажмурился.
  - Ну! Я теряю терпение! - воскликнула королева.
  - Сукокрыса сожгли, - жалобно ответил ей утробный бас.
  - Как?!
  - Облили кипящей смолой... три бочки извели...
  - Три бочки?
  - Да...
  - И что? Он, что, погиб, исчез?
  - А ты как думаешь? Против трех бочек кипящей смолы никто не устоит...
  - Да что мне думать?! Эта тварь опять во что-то вляпалась, а мне - думать?! Там же часть меня в ней! Или ты забыл? Мне же больно!
  - А ты помнишь наш уговор?
  - Ну...
  - Ты согласилась пожертвовать чем угодно, разве не так?
  Стена пошла трещиной и оттуда выступил Грольт. Оказавшись перед Эльмедой, он забрал у нее тряпку, сковырнул глаз и перенес на лицо.
  - Ладно, не горюй. Да, сукокрыса жаль... но погибло только материальное. Остальное не очень пострадало. Вот, послушай...
  И он рассказал королеве о попытках сукокрыса проникнуть в башню и о том, чем все закончилось.
  - Так что остались лишь твои чувства, Оал и я, а если учесть, что мы с Оалом одно лицо, то только мы с тобой, - подытожил маг.
  - Илюма жалко...
  - Ты ж его не жаловала...
  - Какая разница? Так страшно умереть... да и погиб на посту. Он всегда верно служил Саннелору. До самой последней минуты... такую преданность нельзя не уважать...
  - Расплачься еще...
  - Нечем мне плакать, будто не знаешь. Ладно, будем надеяться, Оис соединит их в своем царстве. А ты, что ты собираешься делать дальше?
  - Вот, хочу посоветоваться с тобой.
  - Что, меня повысили?
  - Ты с каждым днем становишься сильней, ты преображаешься. Что, сама не чувствуешь?
  - Нет. Забот, наверное, много.
  - Заботы ни при чем. Это только всякая шваль замечает в себе перемены и еще кичится ими, а великие меняются исподволь. В них копится, копится, а потом как обвал.
  - Что как обвал?
  - Новое качество.
  - Да о чем ты?
  - Я-то? А ты хоть понимаешь, кем стала?
  - Кем была, тем и осталась...
  - Не тем... нет, совсем не тем. Да, я, похоже, ошибся, заключив с тобой союз. И, возможно, буду наказан. А, может быть, вознагражден, кто знает? Маги редко прозревают свое будущее. Но все равно, свернуть уже не могу... ибо - жребий брошен.
  - Что? Что ты говоришь? Какой жребий? Объясни!
  - Потом как-нибудь...
  - Когда - потом?
  - Потом, когда время придет. Хм. Я сейчас слаб и на многое не способен, будь добра, отправься туда и осмотрись.
  - Куда - туда?
  - В горы эти, туда, где пребывает наш враг! В Эрен. Найди его и понаблюдай. Нам нужен новый план.
  - Ты смеешься? Мне что, снаряжать поход в этот твой Эрен? Карабкаться по скалам? Самой?!
  - А ты заметила, что в нашем общении исчезли титулы? Никаких "Всемилостивейших" и "Премудрых".
  - И что?
  - Титулы в отношениях друг с другом перестают использовать равные во всем.
  - Послушай, Грольт, я пришла сюда не играть в слова...
  - ... а заниматься делом, так?
  - Так!
  - Вот и займись. Для начала я тебе немного помогу. Вот, надень это.
  Маг покопался за пазухой и протянул Эльмеде потертую веревочку с нанизанными на нее редкими бусинами разных форм и размеров. Цвета камешков - малиновые, грязно-белые с вкраплениями, черные и желтые являли собой редкостную дисгармонию.
  - Это что такое за... мусор?
  - Ожерелье.
  - Вот это - ожерелье, по-твоему? - удивилась королева.
  - Надевай.
  - Да за кого ты меня принимаешь? Эту... этого... судомойка носить не будет!
  - Но ты же не она? Пойми, для дела нужно. Для дела. Это - магический талисман. Дай-ка я помогу, наклонись.
  Королева скосила глаза на ворот, но непотребных бус не увидела - слишком короток был шнурок.
  - Что за загадки такие? Да ты не издеваешься ли? - недовольно спросила она.
  - Сядь в это кресло, расслабься.
  - Зачем?!
  - Узнаешь. Не прекословь. Это входит в наш договор, ясно? Мы ведь заключили союз. Расслабься.
  - Сейчас.
  - Расслабилась?
  - Ну, стараюсь...
  - А теперь закрой глаза, покинь эту комнату и отправься на поиск своих утраченных чувств. Найди их! Воссоединись с ними!
  И Эльмеда вдруг поняла, что сумеет вновь обрести свои эмоции. Она нырнула в темноту, как в тот день, когда родился сукокрыс, и ее понесло в неизвестность.
  
   Сомнения старого вора
  
  Уржак был печален и тих. Происходило это не оттого, что плохо спалось, и не оттого, что встал ни свет ни заря, а потому, что заглянул в будущее. Вернувшись с прогулки, зашел на кухню - после встряски в лощине одолела острая потребность в общении - хотелось проверить себя. Горел огонь в большой печи, и ранние пташки - женщины суетились вокруг, приготавливая еду. Гость проголодался - подумали они и показали на баранью ножку, запекающуюся на углях. Но Уржак отказался. Он устроился на лавке, сидел, впитывал тепло близкого огня и прислушивался к словам, которыми перебрасывались стряпухи. Все, что они говорили, было легко и правильно понимаемо им, и это внушало надежды. На стенах и полках висели сковороды, стояли котлы и жаровни, Уржак дважды пересчитал их и сообщил о результатах своих исчислений женщинам. Но те лишь улыбнулись и пожали плечами.
  - А мы и не знали! - откликнулась самая бойкая. - Нам в голову никогда не приходило считать посуду!
   "Им, нормальным, в голову не приходило, а мне пришло, вот как", - насторожился Уржак, осмотрелся, ища тему для нового разговора, и заметил мышку. Серую, с глазенками-бусинками и тонкими растопыренными усиками. Ощутив на себе чужой взгляд, зверушка шмыгнула в угол, где, видно, находилась норка.
  - Мышь! - крикнул он.
  - Ой! Где? Где?! Где! - всполошились поварихи.
  - Да вон, побежала!
  - Где же?! Где? Нет там никого!
  - Вон она, вон там!
  - Да нет там никакой мыши! - строго посмотрела на немолодого и не сказать чтобы веселого на вид мужчину одна из работниц.
  - Только сейчас была!
  - Откуда? Какие здесь могут быть мыши? - накинулась на него старуха, заправлявшая всей готовкой. - Нету здесь мышей! Сам главный жрец заклятие наложил от всяких воришек, с тех пор даже кошки и мальчишки не заглядывают. Не может здесь никого быть!
  - Но я видел! - упорствовал Уржак.
  - Седой человек, а все шутки шутит, - проворчала бабка, - шел бы спать, дорогой гость, а то с недосыпу и не то покажется!
  Выйдя из кухни, Уржак задержался на секунду за дверью и услышал слова, которых ждал и боялся:
  - Слоняются тут всякие ненормальные, нет чтобы дрыхнуть, шастают, посуду чужую считают. Сторожем, что ли, к нам наняться собрался? Мышей видит, которых нет. Проспался бы, глядь и мозги чище станут!
  - Верно. Невесту дуру дурой привезли, и сами не лучше, - поддакнули ей.
  - А что вы хотели? В низинах кто живет? Одни дурни! Побудешь среди них - сам ненормальным станешь, не только мыши, а и что похлеще начнет казаться! Мой вот тоже в Ушпет на базар собрался. Теперь не пущу! - высказалась третья.
  "Вот так - ненормальный! А ведь бабы, они нутром чуют, особенно старые", - подумал Уржак и тяжело засомневался: а была ли, на самом деле, мышка?! Была ли там, урхреборебх, мышь?!
  Спать он так и не лег, а дождавшись рассвета, пошел будить членов похода в Джунк. К немалому удивлению, Акжи безмятежно храпел на своей лежанке, а его аккуратно сложенная одежда лежала рядом. Растолкав обоих, главарь как бы между прочим, поинтересовался, давно ли они спят. В ответ последовало недоуменное переглядывание.
  - Как с вечера легли, так и спим, - был ответ.
  - Ну, - зевая, подтвердил Акжи, - а что, случилось что-то?
  - Я тебя сегодня видел, - твердо заявил Уржак.
  - Снюсь я тебе? С чего бы это? - не понял молодой горец.
  - Не во сне. В горах. Там, повыше кибо...
  - Выше кибо?! О чем ты?
  - Ты цветы собирал...
  - Я-то? Цветы?! Какие цветы? Кому? Невесте, что мы сюда привезли? Так у нее жених есть, - засмеялся Акжи.
  - Да храпел он! Я чуть свет вставал по нужде, тут он был, - успокоил предводителя член шайки, что оставался здесь.
  Уржак смешался и вышел из комнаты. Этот случай еще больше поколебал веру старого вора в себя. Кого тогда он видел на заре в горах? Да и видел ли?! А ведь чуть нож не метнул! Или это то же самое что с мышью - ни одна женщина не заметила зверька, только он?
  Сначала Уржак хотел вовсе отказаться от поездки, сославшись на нездоровье, но потом пришла в голову мысль, что дальше будет все хуже и хуже, и вскоре долг перед Джунком выполнять станет некому. А оставлять недоделанное он был не приучен.
  Позавтракав, соратники отправились в путь и по дороге почти не разговаривали. Уржак пытался следить за партнерами, особенно за Акжи, но никаких признаков безумия заметить не удалось.
  "Да что я, в самом деле! Разве может умалишенный понять, нормальны другие или нет?" - самокритично урезонил он себя.
  
   Уэх и Вэлэх
  
  В незапамятные времена Уэх имел брата, и звали его Вэлэх. Когда Вэлэх шел по земле, та дрожала, солнце застилось спиной великана, а орлы падали, сталкиваясь с ним, поскольку сил на то, чтобы перелететь громадину, у птиц не было. Братьями они были названными, поскольку Уэх происходил от снежных вершин, а Вэлэха породила трещина, образовавшаяся после ужасного землетрясения, от которого разрушился прежний мир. Уэх был старше, но Вэлэх больше. После землетрясения они долго боролись, но никто не мог победить, тогда гиганты заключили мир и назвались братьями. Долго жили они в тиши и покое, один среди Ледяных вершин, второй у подошвы гор, и люди равно почитали обоих.
  Так продолжалось до тех пор, пока на свет не народилась Ильчинка, красивейшая девушка всех времен. Вот она вступила в возраст когда ее неземная красота засияла с необычайной силой, и два молодых человека, лучшие в своих племенах, заспорили, чьей она будет. Бились и боролись они долго - от одной полной луны до другой. Однако ни один из юношей так и не смог победить, и тогда они обратились к Уэху и Вэлэху, попросив быть судьями в споре.
  Оба молодых героя были в равной степени наделены умом, доблестью и разными умениями, и чаши весов, на которых взвешивались достоинства, даже не колебались. Состязание зашло в тупик.
  Тогда было решено положиться на случай и привлечь на помощь глупого сурка. Его вызвали из норки, толстого и сонного, посадили между юношами, договорившись, что верх одержит тот, в чью сторону побредет животное. Но сурок никак не мог проснуться, а все дремал и дремал, не сходя с места. Наконец и соперники, и судьи потеряли всякое терпение. Вэлэх громогласно крикнул, желая разбудить зверька. От испуга сурок умер, свалившись в одну сторону. Но была ли это победа? Заспорили уже Уэх с Вэлэхом. А кто мог рассудить их?! Оставалась только Ильчинка! И она сказала, что отдаст предпочтение тому, кто сумеет больше удивить ее.
  Размахнулся тогда Вэлэх и снес своей огромной дубиной вершину горы, это было невиданно и удивительно. Чем мог ответить Уэх? Он обрушил вниз огромную ледяную шапку с самой высокой вершины. Та с грохотом ударилась о землю, пробила ее, и тяжелый Вэлэх рухнул в образовавшуюся прореху, увлекая за собой одного из героев. А победитель, имя его было Джунк, поселился с Ильчинкой на плато, что образовалось на месте срубленной вершины, и Уэх наделил его правом судить людей.
  
   В логове Джунка
  
  Небольшое кибо, в котором обретался глава клана Джунк, располагалось на плоском скальном островке. Тем, кто издали смотрел на это место, могло показаться, что некий невообразимый великан срубил гигантским мечом верхушку горы, чтобы основать там селение. Но не все знали, что так и произошло на самом деле.
  В логово клана вела единственная узкая дорожка, тянущаяся по ребру скального гребня, окаймленного с обеих сторон зияющими пропастями. Этот каменный мост, похожий на щупальце неведомого чудовища, тянулся от соседней горы.
  Перед центральной башней кибо днем и ночью стоял вооруженный до зубов караул. Внутри тоже располагалось достаточно охраны. Но Бадап принимал посетителей не в башне, а в небольшой пещере, что располагалась под ней. Восемь лучших воинов-телохранителей следили там за гостями. Четверо из них сидели перед вождем, располагаясь чуть ниже его, задачей этих людей было вовремя поднять щиты и заслонить предмет своих забот от метательных орудий. Вторая четверка располагалась на возвышениях по бокам, и не выпускала из рук арбалеты, заряженные стрелами с отравленными наконечниками.
  Приходящие сюда тщательно обыскивались, у них отбирали оружие, а также все, что могло послужить колдовским проискам. В пещеру допускались не более двух человек одновременно. Мало того, каждого предупреждали о недопустимости резких телодвижений - любой энергичный жест неизбежно провоцировал арбалетчиков на выстрел - так они были натасканы. Выйти было возможно, только подав снизу условный сигнал - вход в пещеру запирался снаружи. И последнее - все время, пока велась беседа, жрецы, принявшие отвар желтеца особой заварки, исполняли ритуальный танец. Они водили хоровод вокруг башни, крепко сцепив руки и обратившись лицами один внутрь круга, а следующий - наружу, три шага вправо и шесть притопов левыми ногами, затем то же самое в обратном направлении. Эта монотонная пляска лишала силы любое волшебство в пределах вершины горы, снесенной Вэлэхом. Указанные меры обеспечивали невозможность покушения на главу клана.
  Конечно, предосторожности были излишни, люди и так входили в цитадель Джунка с трепетом. Едва ли можно было отыскать безумца, способного даже помыслить об осквернении этого места, ведь башня была одновременно главным святилищем Уэха. Сам Ледяной присутствовал тут в виде заиндевевшей полосы над входом, которая не таяла в самую знойную погоду.
  Уржака и Акжи провели тропой, на которой едва могли разминуться два пешехода, затем они прошли между аккуратными домами, стоящими в сени огромных - редко такие встретишь в горах - деревьев, и оказались вблизи башни. Там отстегнули мечи, отдали ножи и позволили ощупать свои одежды. Пучок завядших цветов, найденный у младшего из приглашенных, вызвал немой вопрос.
  -Да это я вчера вечером собрал для девушки,- улыбнулся парень.
  -Нет у него никакой девушки, - возразил старший, подозрительно косясь на цветы. - Он мне сам утром говорил, что девушки у него нету.
  -Так я тебе все расскажу, жди. Обманул я тебя. Девушка есть, почему бы ей не быть? Но кто - не скажу. Ты ж не отец мне? - нашелся Акжи.
  Небольшой, выточенный из камня, божок, что висел у него на шее, тоже подозрений не вызвал. Дешевая побрякушка, внизу, в Ольсе, такие носят почти все бедняки. Магической силы вещица не имела - уверенно определил главный жрец кибо.
  -Эх, и чего только нынешняя молодежь на себе не таскает, и чего только девицам не дарит, - проворчал он, но не стал придираться к владельцу дзерда.
  Хорошо знакомое чувство тревоги кольнуло Уржака в сердце, всколыхнув беспросветную тоску, не отпускающую с самого утра. Он уже видел сегодня и эти цветы, и статуэтку. Правда, та фигурка, вроде, выглядела не так безобидно. Она блестела под ранними солнечными лучами и казалась такой... зловещей... Да видел ли? Мышь он тоже наблюдал, как живую, и глазки-бусинки, и усики были при ней... растопыренные... а вот женщины... Сомнения одолели похитителя невест, что раньше было ему не свойственно. Уржак переступил с ноги на ногу, нервно облизнулся, откашлялся и все-таки решил вмешаться.
  - Постойте! Это все надо забрать у него! - возбужденно воскликнул он.
  - Зачем? - спросили его.
  - От этого... от этого получаются скорпионы.
  - Какие еще скорпионы?
  - Летающие!
  - Какие, какие?!
  - Летающие, с крыльями! Машут крыльями и летят... как мухи...
  - Как мухи? Но таких скорпионов не бывает! Что же это за скорпионы, если на мух похожи? Ты хоть понимаешь, что говоришь?
  - Я сам видел!
  - Где?
  - Сегодня. В горах. Рано-рано, на заре, еще до восхода. Вот над ним вились! Кружились, кружились, а потом пропали...
  - Куда пропали?
  - У него спросите. Я глаза закрыл, потом открыл - а их нет, этих скорпионов. А до этого летали... а потом пропали... но летали же... - перешел он почему-то на шепот, - как мухи...
  Акжи только плечами пожал недоуменно.
  - Вообще-то спал я в это время, а не скорпионов каких-то кружил, - сказал он. - Поспать люблю. Он тоже спал. Может, ему приснилось?
  Охранники переглянулись, не зная, что предпринять. Уржак понял, что наговорил глупостей, что такому никто не поверит, и совсем сник.
  "Все-таки болезнь моя усиливается", - с горечью заключил он.
  - Так ты это видел? Или тебе показалось? Или приснилось?- жестко уточнил главный жрец.
  - А, может, показалось... спал я плохо... все мертвецы какие-то грозились... сегодня вот мышь на кухне показалась... я видел, а женщины нет... А про девушку он врет... врет, никакой девушки у него нет... я знаю...
  - Во как! Уже и девушки у меня быть не может! Я что, урод?- обиделся Акжи.
  - Да, старики пошли не лучше молодежи,- проворчал жрец. - Вы что вчера пили?
  - Ничего не пили. У него настроение плохое последнее время, заговаривается даже. Это оттого что много дней не высыпался. Поход у нас был тяжелый, побили многих наших, а ему жалко всех, даже плакал по ним, - вступился за главаря молодой товарищ, - а вообще он в порядке. Так мы пройдем, или назад собираться?
  При слове "плакал" Уржак затравленно посмотрел на соратника, громко сглотнул, но промолчал.
  - Вас уже давно ждут, идите, - позволили им, и незаметным жестом предупредили внутренних телохранителей, чтобы со старшим держали ухо востро.
  Младший же, слава которого докатилась до Джунка раньше его самого, благодаря следопытам, участникам событий в Больхго, напротив, не вызывал никаких подозрений. Еще бы - дзердэн!
  Вошедших усадили на низкий настил посредине пещеры, где они были видны со всех сторон. Вождь клана Бадаб, темнолицый и заросший бородой до глаз, в свете факелов, расположенных по отношению к нему так, чтобы больше скрыть, чем высветить, казался человеком без возраста. Он кивнул головой Уржаку, поощряя того начать повествование.
  Как только они вошли, Акжи сразу обратил внимание на щитоносца, сидящего ближе всех к вождю. Левая рука его была перевязана ниже локтя. Именно туда неделю назад попала шальная стрела на охоте. Все ограничилось царапиной, а повязка объяснялась не тяжестью повреждения, а преувеличенным вниманием жрецов, выполнявших лекарские обязанности. Этот молодой человек был сыном Бадапа и готовился сменить его.
  Того, кто позволил себе выпустить стрелу, установить по горячим следам не удалось, что донельзя разгневало Бадапа. Всех участников охоты заперли в арестантской башне под строгой охраной, но ни дознание, ни тщательное прочесывание округи до сих пор плодов не принесло. Для такой организации, как Джунк, знающей все про всех и умеющей отыскать нужную песчинку на дне горного потока, это было даже не позором, а - крахом.
  Бадап время от времени доставал из мешочка, висящего на шее сына, наконечник и с большой долей удивления рассматривал, не веря, что такая безделушка может поставить в тупик лучших ищеек Джунка. Железяка была очень старой, но отполированной до блеска; отличалась изяществом, свойственным работам знатных мастеров, и напоминала хищную птицу. Была еще одна странность - сын не желал надолго расставаться с повредившей его руку вещью, старался быстрей вернуть наконечник на место - в кожаный мешочек на груди. Почему, интересно? Что особенного заключалось в этом кусочке металла? Но еще хуже было то, изменился характер наследника - безразличие и угрюмость, никогда ему не свойственные, стали главными чертами юноши.
  Сам глава клана хворал уже несколько месяцев. В его груди то и дело ворочался поселившийся там демон, он всаживал когти в ствол жизни и отщипывал кусочки от центрального стержня. Тогда Бадап заходился в кашле и слабел от непереносимой боли, а после приступа на губах выступала кровь. Ноги его все больше принимали вид полных водой бурдюков. Жрецы боролись с демоном, но тот пил заговоренные отвары и настои не менее охотно чем телесные соки и лишь крепчал. Спал вождь Джунка совсем плохо - только сидя мог ненадолго задремать. И оттого по утрам появлялось у него желание вонзить клинок в засевшего под горлом врага. Он-то - ладно! Но сын - молодой и здоровый, а вчера чудом успели выхватить из его рук кинжал, нацеленный в грудь - прямо в ствол жизни! Почему такое происходит? Отчего?
  Очевидно, из-за недуга и свалившихся забот Бадап слушал лишенную обычного блеска речь Уржака вполуха, но когда тот закончил, поблагодарил атамана "сватов" и прежде, чем предоставить слово его спутнику, попросил передать для осмотра дзерд. Почетный кинжал, представляющий собой в большей степени знак отличия, чем оружие, при входе не отобрали, на такие предметы общие правила не распространялись.
  Акжи отстегнул кинжал и отдал его Уржаку, как старшему. Тот принял наградное оружие и начал медленно и торжественно вставать. А когда туловище его почти распрямилось, молодой горец резким щелчком разогнул указательный палец правой руки, оттуда вылетел невеликий предмет, размером с ноготь, и воткнулся патрону пониже спины. Боль была столь неожиданной и сильной, что Уржак подпрыгнул на месте, воздев дзерд над головой, словно замахивался. Он еще не успел приземлиться, как грудь поразили четыре короткие стрелы.
  Последние мгновения жизни старого вора оказались очень насыщенными. Инстинктивно обернувшись в сторону первоначальной боли, он увидел, как на макушке ненавистного перерожденца возникает венок из полевых цветов. И одновременно услышал горький младенческий плач. И тут Уржака озарило, что никакого сумасшествия ни у Акжи, ни у него не было. Это действие зловредных чар, источаемых "героем". Стало ясно, что Акжи здесь не случайно - он пришел убить самого Бадапа! И Акжи - вовсе не Акжи! Это - вселившийся в человека злой дух в чистом виде! Он - истинный брехруй! Последней его мыслью было: "Никогда нельзя терять веру в себя, никогда!"
  Уржак хотел опустить дзерд на шею молодого соплеменника, но кинжал, увлекаемый собственной непомерной тяжестью, обрушился вниз, а вслед за ним лицо врезалось в доски настила, молнией вспыхнуло режущее взгляд радужное сияние, и он застыл в нелепой позе, которую придал телу яд, заключенный в наконечниках стрел.
  
   Эльмеда
  
  Эльмеду недолго окружала тьма. Вскоре она обнаружила под собой движущуюся, будто скользящую дорогу, а потом догадалась, что это она летит вперед, а не утоптанное и укатанное полотно уходит назад. И везде на проносящемся внизу пути королева замечала сопровождающее ее белое пятно. Собственно, даже не пятно, поскольку оно было бесконечно растянуто, но при том состояло из выползающих друг из друга отдельных дергающихся на ходу тел. Эльмеда никак не могла взять в толк, что же это такое, пока не добралась до первого приюта в предгорьях. Знакомая красная мантия пульсировала у дверей гостиницы, затем тень Илюма - да, без сомнения, это был он - заседала за столом, впихивая в себя безмерное количество пищи - он поглощал ее, не соблюдая никаких приличий, заглатывал, как грязный бездомный пес! Противно! Вот объевшийся кастрат громко и сыто рыгнул, рухнул со скамьи вниз и застыл на досках пола.
  На самом деле разрыва между Илюмами не было, и тот, что колотил в дверь, и тот, который самым непотребным образом утолял голод и жажду, и валяющийся под столом существовали в видении королевы одновременно, последовательность событий она выстраивала, исходя из логических рассуждений. Ее взгляд оторвался от запятнанной жиром красной мантии и проследовал дальше. А там, выше по тропе, опять обозначилось белое и лохматое. Сукокрыс поначалу вяло, а потом все активней шел по следу. Внимание Эльмеды сосредоточилось, проникло глубже, и под тенью, оставленной Грольтовым монстром, она увидела менее четкую полосу, принадлежащую человеку, одетому во что-то пестрое.
  "Убийца! Ах, убийца! Вот он какой!" - отметила она.
  После того как королева сумела выделить второй след, дорога внизу запестрела множеством сплетенных между собой линий, оставленных разными существами. Память о себе оставили и люди, и лошади, и собаки, и сурки, и волки и прочие обретающиеся вокруг дороги зверушки и пташки. Их было столько, что королева зависла на месте, точно уперлась в невидимый барьер, ее закачало вправо - влево, вверх - вниз с нарастающей скоростью, дорога размазалась, превратившись в серую кашу.
  - Быстро выдели след сукокрыса и ухватись за него! Быстро, не то канешь в хаос! И сильно потяни шнурок на шее! Дерни за шнурок! - донесся откуда-то напряженный, если не сказать испуганный, голос Грольта.
   Чужой страх подействовал на Эльмеду заразительно, она рванула нить с нелепыми камешками, вспомнила чавкающего Илюма, жирными пальцами запихивающего в необъятную пасть неаппетитные куски, и ее отбросило назад, к столу, где евнух упражнялся в чревоугодии.
  - Вот так, ухватись за след! Вот так! А теперь возвращайся! Держись за бусы. Возвращайся, девочка. На первый раз хватит!
  Мутное облако вокруг ...она задыхается, бремя непроглядной тьмы давит на плечи, тянет вниз... нет, не выбраться, не выплыть...
  ...Эльмеда обнаружила себя в кресле. Огромная тяжесть заполняла набухшее тело, будто его накачали водой. Веки с трудом приоткрылись, и перед глазами предстал нечеткий образ Грольта.
  - Я поняла, почему ты превращаешься в тряпку... я сейчас... хуже мокрой тряпки... меня надо выжать, - еле слышно промолвили губы королевы, пальцы расслабились и соскользнули с веревочки на шее. И она вновь утонула во тьме.
  
   Крах клана Джунк
  
  Противоестественный в устах крупного мужчины плач ребенка-сосунка внушал ужас. Сначала раздавалось негромкое хныканье, оно становилось все сильней и сильней и, достигнув вершины, застыло на визжащей капризной ноте. Звук заполнил все помещение, он метался между стен, отражаясь от них и усиливаясь, и рождал в сознании чувства горькой вины, глухого сострадания и безотчетного страха, мешающие воинам взять себя в руки. Пока телохранители второпях перезаряжали арбалеты, цветочный венок на голове Акжи закончил быстрое вращение и превратился в сонм летучих скорпионов. Ядовитые твари заклубились под сводами пещеры. И началась паника.
  Как бы ни был человек вышколен многодневными изнурительными тренировками, нервы любого, самого мужественного бойца дрогнут перед неслыханной и невиданной опасностью, способ борьбы с которой ему неизвестен. И охранники Бадапа, и сам он подхватились с мест и принялись остервенело отмахиваться от жалящих насекомых. Ни щиты, ни мечи, ни доведенное до автоматизма искусство фехтования, ни громкие вопли не могли выручить их. Бойцы какое-то время скакали по пещере в попытках защититься, даже перерубили на лету несколько скорпионов, а потом начали валиться один за другим. И только сыну вождя Акжи не позволил упасть, пока лезвие дзерда не вспороло артерию на шее. Затем он наклонился и сорвал с его шеи маленький кожаный мешочек.
  Не все полевые цветочки на голове молодого горца стали насекомыми. Часть из них под воздействием младенческих воплей распрямила стебли и налилась яркой желтизной. Густой сладковатый аромат поплыл во все стороны.
   Жреческий хоровод дрогнул и закачался, как только запах просочился наверх. Живое кольцо, защищающее башню, распалось на короткие цепочки, а потом на отдельных людей. Они корчились и стонали, зрение изменяло им, жрецы сталкивались и роняли друг друга, упрямо поднимались, но снова падали, их выворачивало наизнанку, а из пор выступал розоватый пот.
  Первый жрец клана Джунк, не способный держаться на ногах от скручивающих кишки болей, ползал внутри башни на коленях, хватал за ноги растерявшихся бойцов (как ни странно, тошнотворный запах на них никак не действовал) и хрипел косным языком:
  - ...не открывать... запечатать... не открывать... запечатать... не открывать...
  Никто не мог понять, чего он хочет. Поведение жрецов и отчетливый шум, доносящийся снизу, смущали и будоражили стражу.
  - Бадап! Бадап в опасности! - догадавшись о причине непонятных звуков из пещеры, заорал кто-то.
  И, нарушая традицию, не дождавшись условного знака изнутри, охранники откинули запоры, и тут же были атакованы роем невиданных жалящих насмерть существ.
  Так были разрушены и магическая, и человеческая защиты клана Джунк, казавшиеся до того непревзойденными.
  Обломок скалы, прикрывающий вход в башню, скрипя, поднялся. Оттуда вывалился главный жрец. Мучимый жестокими корчами, он встал на ноги и дотянулся до заиндевевшей полосы над входом, которая не таяла в самую жаркую погоду, а потом истошно завизжал от нестерпимой боли и упал, уставившись выпученными глазами в небо. Крик этот подхватил восходящий поток воздуха, оторвал от затихшего навсегда человека и понес все выше и выше, к незыблемым в своей ледяной отстраненности вершинам, к белому, как снег, Уэху.
  
   Эльмеда и Треджи
  
  Так уж сложилось, что с тех пор, как Эльмеда покинула родовое гнездо, она всего три раза побывала в своем наследном княжестве, и то в самом начале замужней жизни. Родители, в свою очередь, тоже не баловали дочь частыми визитами: за прошедшие годы отец дважды гостил в Ольсе, а мать приезжала только раз - когда родился внук. По большей части общались эпистолами, доставляемыми нарочными.
  И вот теперь, после многих лет, королева смотрела на дворец, и он казался таким маленьким, таким жалким. И стало понятно презрительное равнодушие, проявленное Саннелором к ее наследному достоянию. Мало того, сейчас она готова была вполне разделить это чувство. Хотя и повеяло на краткий миг от этих обветшалых стен чем-то томительным, наивным и теплым, но это были лишь отголоски впечатлений далекого-предалекого детства. Эльмеда подумала: будь все чувства при ней, она, наверное, растрогалась бы, уронила слезу и пожелала увидеть родителей, а возможно, еще кого-нибудь из домочадцев...
  Стояла ночь. Ветер гнал рваные облака, луна то пропадала, то вновь являла восковой лик, неровно и тускло освещая дворец, парк, прилегающие к нему городские кварталы и силуэты далеких гор.
  Королеву никто не встречал, да она и не нуждалась во внимании. Никакие запоры не могли сдержать ее, освещения не требовалось, она была бесшумна, потому никто и не всполошился, когда Эльмеда прошествовала темными, завешенными густой паутиной теней коридорами. Память безошибочно привела к стене, за которой находился огромный старый сундук. Раньше здесь была дверь, но это тоже не имело никакого значения.
  Крышка сундука, тихонько заскрипев, приоткрылась без всяких заклинаний и внешних усилий. И снова никаких слов королева произносить не стала, а легко воспарила и юркнула в непроглядное дымящееся пылью чрево, только моль беспокойно заметалась во мраке.
  - А, ты пришла, девочка, - ничуть не удивился придворный боевой маг Инервессов, - вот ты и пришла, значит.
  - Да, Треджи, - в тон ему ответила Эльмеда.
  - И хочешь от меня что-то узнать? Узнать хочешь, да?
  Он, маленький и розовощекий, с ногами восседал на здоровенном пне, выкорчеванном или даже вырванном одним махом из земли, опираясь спиной на большой камень, почти скалу, покрытую сероватым мхом. Мелкими точками кружила над ним неразлучная моль. Фоном для этой картины служило близкое мутно-сиреневое небо. Солнца видно не было, но судя по всему, стоял полдень. Однако гостью ничуть не волновали особенности пейзажа, обнаружившегося на дне сундука.
  - Да, - подтвердила королева.
  - А, все-все узнать хочешь, так ли, нет ли?
  - Да.
  - Значит, все? Все, все, все?
  - Да, Треджи!
  - Все от меня чего-то хотят, все чего-то хотят! - вдруг перешел на старческий капризный тон маг. - Выспаться некогда! Некогда совсем, совсем некогда.
  - Я слушаю, Треджи!
  - Угу, угу. Ну, раз пришла, так слушай. Послушай, значит, что скажу тебе. Вот, послушай.
  - Ну...
  - И ты тоже торописся, как отец твой, все торописся и торописся. А куда? Куда тебе-то? А, ладно... - маг сделал небольшую паузу в своем лопотании, подтянул левую ногу, устроил подбородок на колене, лицо его посерьезнело, но продолжил он, вопреки ожиданиям, в том же духе, - ну, и что мне с тобой делать? Что делать-то? Значит, хочешь знать, все, как оно было? Ну, так изволь. Изволь, поведаю я тебе. Ты только не перебивай. Не перебивай меня, значит, как твой отец. Слышишь? Не перебивай.
  - Хорошо.
  - Ну, слушай. Слушай... а надо это тебе? Тебе это надо? Спокой потерять хочешь, да? Лишиться спокоя своего, значит, захотела?
  - Да.
  - Знать, случилось что у тебя? Случилось что, так?
  - Случилось.
  - Молчи, молчи! Знаю я все, сам все знаю. Помолчи маленько. Да, знаю я, не надо мне сказки твои рассказывать. Сам я все знаю, как у тебя было, значит, как судьба твоя повертывается, да, да. Знаю я...
  - Ну...
  - Ладно, слушай. Послушай вот про себя. Все про тебя скажу сейчас, послушай. Вот как оно было-то. Ты ко мне, значит, стала приходить, когда была совсем еще масенькая, совсем-совсем масенькая была, еще ножками своими топать не умела, да.
  - Это ты уже говорил. Давно, правда...
  - А ты не перебивай, не перебивай меня, слышь?
  - Да...
  - Вот. Не перебивай, не надо. Не умела ножками-то тогда, а уже приходила, вот как! Да ты не помнишь по-настоящему, так, мстится что-то, а не помнишь. О таком никто не помнит. Никто и никогда. А то бы лишилась ума, все-таки человеком тогда еще была, масеньким, но почти что человеком. А людям такую память иметь нельзя, да, нельзя... отравит она им жизнь, ох, отравит, да что там, со свету вовсе сживет...
  - Как приходила, помню, - все-таки перебила его Эльмеда, - а вот что делала у тебя - нет.
  - Ну, и я о том же, о том же, да, о том же...
   Долго глаголил Треджи, многократно повторяясь, сбиваясь и отвлекаясь, перескакивая через события и возвращаясь назад, а в конце уже гладко и четко; Эльмеда слушала терпеливо. А вернувшись в Ольс, затворилась в покоях, строго-настрого приказав не беспокоить ее, и провела в одиночестве весь день.
  
   Гнев Уэха
  
  Трудно представить, что осквернение святилища Уэха может пройти без последствий. И они не заставили себя ждать. Без всяких предвестников гору с плоской, как стол, вершиной сковал ледяной панцирь, взявшийся невесть откуда. Восстановилась некогда утраченная форма горы - она вновь стала конической. Только еще выше, чем была когда-то. На месте покрытого травами и деревьями и обжитого многими поколениями людей плато с домами и башнями появилась сосулька. Она была огромной и стояла вверх ногами - широким основанием вниз, а острый конец пронизывал облака.
  Жуткий холод, сковавший окрестности, остановил шествие весны, повернул ее вспять и отбросил природу назад, в зиму. Зелень на соседних склонах пожухла и покрылась изморозью, начался листопад. Тучи налились свинцом, крупными хлопьями повалил снег. Прилетевший со стороны Атрана порывистый ветер закрутил его, и метель равномерно выбелила земли в окрестностях. В считанные часы ландшафт стал неузнаваем. Тропы и дороги замело, сообщение между селениями сделалось невозможным. По вечерам из ущелий взялся подниматься вой, напоминающий чьи-то горестные вздохи - это тосковали духи холодных стремнин и подло убитых врагов. А ночами мелко дрожали запертые двери и ставни, и дребезжание это сопровождалось легкими похожими на свист стонами. "Мерзкое колотье происходит от мороза вкупе с крепчающим в темноте ветром", - утешали себя жители, но в глубине души сознавали, что это тонкокостные существа Гзор и Бхэж тревожат их, желая поразить безумием.
  Живущие вокруг горы Джунк люди уже почти истощили зимние запасы, и теперь надежды на летнее пополнение закромов таяли быстрее, чем нарастал снежный покров. Призрак голода повис над нагорной страной, особенно над центральной и самой богатой ее частью - Эреном, ибо замерзли посевы, орехи и дикие фрукты осыпались, а стада горных козлов повернули вниз, на равнину, спасаясь от бескормицы.
  Таковы были результаты гнева ледяного Уэха. И мольбы всех без исключения жрецов из близлежащих и отдаленных кибо, без меры расходующих отвар желтеца, не могли возыметь никакого воздействия.
  
   Волчица
  
  Молодая волчица несколько дней провела в окрестностях Больхго. Наверное, отдыхала. Она не лезла на глаза горцам, а те, после победы над брехруем, не мучились страхами и прекратили поиски врагов. И даже заметив серого хищника, никто из жителей не стал бы впадать в панику, рассудив, что видит то, что видит, - обыкновенного волка.
  Но теперь волчица все дальше уходила от кибо и все глубже проникала в нагорную страну. Шла зверюга уверенно, словно по заранее выбранному маршруту, не задумываясь на очередной развилке над выбором пути. Не раз ее ноздри щекотали запахи недавно прошедших здесь соплеменников, но она лишь провожала взглядом пахучий шлейф, а потом отворачивалась и двигалась дальше. Даже охотилась она все реже, будто неуклонно приближающаяся цель слала навстречу ей достаточную полноту сытости, дающую телу зверя необходимую энергию. И все же она встретила еще одного четвероногого - молодого одинокого волка. Он тоже шел от Больхго, где на него устроили упорную, но безрезультатную охоту, чрезвычайно повысившую самооценку зеленого самца.
  Волк немедленно бросился ухаживать за незнакомкой. Его длинная серая морда не переставала улыбаться, а серьезность намерений подчеркивали теплые еще тельца жирных сурков, кроликов и мышей, которыми он устилал тропы перед избранницей. Но ничто не способно было зажечь сердце лохматой прелестницы, никакие ухищрения не помогали. В полном фиаско сватовства волчец убедился после того, как притащил даме целиком горного козла, справедливо полагая, что мелкая добыча не слишком убедительно оттеняет его добродетели. Но и туша круторогого хозяина пенных каньонов и скалистых яров была отвергнута с высокомерным равнодушием, постигшим все предыдущие дары. После столь вызывающего проявления наглости ухажер обалдел настолько, что вцепился в козлиное брюхо и стал единолично пожирать свою жертву, давясь от тоски и исступления костями и не обращая больше внимания на удалявшуюся серую вертихвостку.
  Трудно сказать, отдавала ли волчица себе отчет в отношении выбора направления или продвигалась наобум, но к Эрену она подошла вскоре после обрушившихся на княжество катаклизмов. На последнем отрезке пути серая не только не ела, но и не спала - шла днями и ночами. Становилось холодней, но ее, голодную и бессонную, не останавливали лужи, покрытые хрусткой корочкой, пляшущие в лунном свете снежинки, не пугал стылый воздух, все крепче примораживающий влажный нос. Напротив, складывалось впечатление, что признаки несвоевременно наступившей зимы придавали дополнительный импульс этому безостановочному движению.
  
   Откровения Треджи
  
  Горе всецело поглотило молодую королеву. Она вновь с прежней остротой оплакивала потерю возлюбленного. Да, словно не было дней самостоятельного правления, когда она хладнокровно отдавала распоряжения, принимала донесения из отдаленных провинций, выслушивала правителей ближних областей и решала судьбы людей. И дни общения с магом Грольтом, взявшимся отыскать и покарать убийцу Саннелора, забылись. Все отлетело, ушло вдаль, и Эльмеда превратилась в безутешную вдову, только что узнавшую о гибели возлюбленного. Рыдания душили ее, не желая прекращаться.
  Это происходило оттого, что сукокрыса не стало и отданные монстру эмоции - сильные, тонкие и горячие - вернулись. Полдня она пробыла слабой женщиной, не способной защитить ни себя, ни близких. Женщиной, потерявшей смысл существования и растворившейся в беспредельной скорби. Да, целые полдня королева Ольса ощущала себя в полной мере человеком, жила, дышала, думала и горевала как человек. И такое было с ней последний раз.
  Затем вспомнила о Сновидце, и слезы начали высыхать. То, что она открыла для себя, не укладывалось в голове. Эти измышления, а как назвать иначе? надо было отринуть, опровергнуть... или свыкнуться, срастись с ними, усвоить?! И что-то подсказывало, что новые представления о жизни, или как теперь должно зваться ее бытие - возможно, и не жизнь вовсе? - придется принять.
  - Ты не родилась, а снизошла на землю или, если хочешь, воплотилась, - четко и ясно заявил Треджи после свойственного ему сумбурного и малоосмысленного вступления.
  - Как так? Я же была ребенком! А все дети рождаются!- возразила королева. - У меня есть отец и мать!
  И тогда Сновидец огорошил ее новостью, что у нее нет родителей среди людей. И князь инервесский, и его супруга не передавали Эльмеде свою кровь! И не могли бы сделать этого ни при каких условиях, поскольку оба были бесплодны изначально! Так совпадает крайне редко, чтобы супруги, ни тот, ни другой, не имели способности к зачатию, а между тем совершенно искренне верили, что у них будет дите, и очень желали. И вот у них появляется ребенок. Не у всех, не всегда, но иной раз появляется. Он рождается непременно во тьме, заключенной среди света, иначе говоря, в момент затмения. Эльмеда всегда гадала, что же означает такое совпадение - явиться на свет во время затмения, и теперь выяснилось, что это лишь условие, не имеющее особого смысла.
  - Ты противоречишь себе, - заметила Эльмеда, - то говоришь - "не родилась", а то - "рождается", где правда?
  - Правда? Сейчас для тебя правда - это я. Так что слушай.
  И он продолжил повествование, удивляя королеву все больше. Да, именно рождается - настаивал Треджи - поскольку и мать, и окружающие уверены, что случились роды, а раньше им казалось, будто протекала самая обыкновенная беременность.
  Но как раз во время родов случилась оказия - с княгини слетело наваждение, и она увидела себя спокойно возлежащей на ложе. Ноги у нее были не широко расставлены, согнуты и обнажены, а вытянуты и даже скрещены между собой так, что вышитый носок одного сапожка возвышался над другим. К тому же, длинное платье покрывало нижнюю половину ее фигуры до самых щиколоток. А повитухи и прислужницы сидели на лавке, тянущейся вдоль стены, обменивались сплетнями, лузгали семечки и обмахивались веерами, поскольку в спальне было жарко. Наваждение не замедлило вернуться, но в княгининой памяти засел этот момент истины в виде вышитого сапожного носка и просыпавшейся на пол шелухи, и отравил всю ее последующую жизнь.
  Из дотоле цветущей жизнерадостной женщины она превратилась в нелюдимую, сухую и чопорную даму, коротающую дни свои в зашторенной комнате при негаснущих никогда свечах. Она никак не могла решить, где правда - в испытанных ею родовых муках или же в отчетливо виденном тогда кончике сапога и слое шелухи на полу, и всегда сдержанно и даже холодно относилась к дочери, поскольку не знала наверное: кем ей приходится на самом деле этот ребенок. Откуда он? Ее ли? Сомнения матери не меркли с годами, а усиливались, и чем старше становилась Эльмеда, тем больше княгиня склонялась к мысли, что родов не было!
  - Вот так. Немудрено понять, почему она относилась к тебе все холодней, - подвел итог Сновидец.
  - Да, я это замечала, - согласилась королева.
  - Но твой отец не разделял эти сомнения. Он всегда был слишком жизнерадостным.
  - Постой, постой, а мои руки, ноги, лицо? Они ведь человеческие! Смотри - вот кожа, а под ней жилы и кости! И они откуда-то появились? Кто-то их родил, а?!
  Треджи протянул ей свои небольшие мягкие, испещренные резкими линиями (как у деда!) ладони и спросил, считает ли Эльмеда и его человеком. На что королева вынуждена была дать отрицательный ответ. Телесность, объяснил ей Сновидец, не является отличительным признаком: любой средней силы маг способен менять внешний облик. Тело нетрудно забрать у любого и вселиться в него, а проще создать новое, так что не все ходящие на двух ногах - люди. И еще он добавил, что Эльмеда скоро научится отличать, кто человек, а кто - нет. Тогда она спросила, почему же ей не было дано это изначально, и когда, наконец, волшебные свойства проявятся, когда это "скоро" наступит.
  - Ох, непростой это вопрос, ох, непростой, - закудахтал маг в своей обычной манере, и пустился в долгие объяснения, все больше отклоняясь от темы. Из них королева уяснила только то, что умение внутренне разделяться - это черта, ни в коем случае не присущая человеку. А она передала, смогла отдать свои эмоции сукокрысу, сама же продолжала жить, как ни в чем ни бывало.
  - Теперь тебе ясно? - довольно осведомился маг.
  - Что ясно? Это Грольт, он все за меня сделал! - возразила Эльмеда.
  Грольт тут ни при чем, отмахнулся Треджи, повторив, что человека на душевные составляющие разъять нельзя - он сразу гибнет или теряет разум. Только маг способен на дробление, и Грольт прекрасно знал, с кем имеет дело. А растолковывать ничего не стал по простой причине - из-за спешки, да и толку от объяснений было бы мало, поскольку она была не готова. Да и не в том состоянии находилась, чтобы во что-то вникать.
  - На этом, кстати, Грольт и попался, так-то вот. Да, тут хитрец и попался, - закончил очередную длинную тираду маг.
  - Как попался? Куда попался?
  - О нем после, не спеши, успеется еще, потом, потом. Давай, значит, с тобой сначала разберемся...
  - Ну... а зачем он договор со мной какой-то заключал... когда я три раза ему "да" сказала?
  - И я об том же! "Союз" он тебе сказал, а не договор, да, "союз" - вот что ты услышала, - поправил ее Сновидец.
  - Какая разница?
  Треджи ответил, что разница есть. "Союз" - слово магическое, оно состоит из двух частей: "со" - это все порознь, по отдельности, а "юз" - означает "мы", то есть - вместе. Союз - это когда дотоле разделенное сливается воедино, формула такая. Но ему, Грольту, не это важно было, он, оказывается, с Эльмеды скорлупу снимал человеческую, и при каждой следующей встрече все меньше в ней оставалось присущего людям.
  - А без него я что, человеком бы осталась?
  - Да не была ты им никогда! - скривился чародей. - Ни-ко-гда! Да! Не была и быть не могла, вот как!
  И объяснил, что все способности имелись у нее с самого воплощения (и до него, конечно, были), но она об этом не знала. Вот - понадобилось разделиться, и она разделилась. Все изначально было заложено, но кто чего не знает - тот того и не умеет. Если она когда-то что-либо творила, то неосознанно. А впервые свои чародейские способности проявила в детстве, когда повисла на ветке над бурной рекой. И подъехал тогда сын воеводы, и камень удачно бросил - по ее же воле. И недаром увидела она на дне свой будущий лик - это был знак. Даже влюбился в нее юноша оттого, что уж очень сильно Эльмеда его позвала, переборщила немного.
  - Да?! Выходит, все, кто в меня влюблялся... они... из-за колдовства моего, что ли?
  - Э-эх, - длинно вздохнул Сновидец. - Ты - красавица, сама по себе красавица, да! Мало таких на земле красавиц. Влюбляются в тебя из-за красоты, из-за ума твоего, вот что я скажу, да - и ум, и красота у тебя есть, вот так. Редкое сочетание. Но тогда ты сильно его позвала, очень сильно, вот. И тебя можно понять, да, легко понять, очень легко. Может быть, я сам тоже бы так позвал, будь на твоем месте. Да, позвал бы, да, непременно бы позвал, а что делать? Что делать-то? Не загибаться же в ранней юности? Да, и я позвал бы. Послушай, послушай-ка, а что, если бы этот, ухажер твой, в меня влюбился, а? Если бы это я позвал! Как ты думаешь, а, коли он влюбился бы в меня, а? - захихикал Треджи. - Чай, его отец свататься бы не пошел, или нет, все равно приперся бы, как ты думаешь? Хи-хи-хи-хи-хи! Ну, приперся бы, а?
  - Погоди-ка, погоди... выходит, смута в княжестве вышла по моей воле?! - изумленно предположила королева.
  На что Треджи, все еще мелко трясясь от смеха, закивал головой, объяснив, что исключительно по ее желанию. И лишь потому, что она не хотела выходить замуж за отпрысков окрестных суверенов. И Великий Саннелор тоже неспроста отправил в Инервесское княжество посольство, распугавшее бунтовщиков, а потом прибыл и полюбил ее.
  - Но полюбил он тебя без всяких чар, можешь не сомневаться! - уверил Эльмеду маг и добавил. - Слишком ты гордая чтобы пользоваться ворожбой в сердечных делах, даже неосознанно!
  
   Царь песков. Решение
  
  Глубоко погрузилась королева Ольса в личные дела. Может быть, даже чересчур глубоко. А по-другому не могла, да и кто бы на ее месте смог? Но если бы она отвлеклась немного, сумела подняться в те сферы, где чьи-то прихоти и желания превращаются из смутных намерений в планы, а те, в свою очередь, обретают вещественное воплощение, может быть, она и увидела бы? Кто знает?
   Царь песков, живущий на краю земли, как раз принял решение, возможно, самое важное в жизни. И не только для него, а для целых народов, для обитателей сурового края - огромной пустыни, где основное время жизни люди тратили на борьбу с жаждой, с жарой, с пыльными бурями, с хищными зверями, с ядовитыми паразитами и змеями, иными словами тяжко выживали в условиях мало пригодных для человека. Разве не заслуживали они лучшей доли? Разве не хотелось и им омываться в чистых реках, гулять под кущами лесов и наслаждаться вечерней прохладой в собственных дворах, вдыхая ароматы божественных цветов, не знающих жажды?
  Он первым среди пустынников объединил дотоле разрозненные кланы, собрал их в единый кулак, и он наверняка знал, что напору сплоченных теперь племен сопротивляться невозможно - слишком много поколений алчущих лучшей доли стояло за ними! А если к силе пустынников присоединить воинство союзников - степных кочевников, то совсем не будет препятствий для такой рати. Тем не менее, он целых три недели совещался с главами родов и мудрыми колдунами, молился богам и вопрошал их, а потом принял решение: да, пора! Пришло время готовиться к дальнему походу! Все силы собрать воедино - и вперед - на богатый и жирный Ольс! На завоевание тенистых кущ и полноводных рек!
  
   Ледяной плен
  
  В маленькой пещере висела тишина. Единственный живой человек под ее каменными сводами, молодой горец Акжи, сидел на гостевом помосте, съежившись от холода.
  После того, как все, находящиеся в этом своеобразном зале для аудиенций, погибли, а скорпионы вылетели в открывшийся лаз, он выждал немного времени, подобрал на всякий случай два меча и поднялся в башню. Охрана из лучших следопытов клана валялась на полу в разных позах и не подавала признаков жизни.
  "Они не сумели защитить ни своего вождя, ни себя, - подумал Собиратель. - Тем лучше, меньше хлопот, проще будет уйти". И еще мысль пришла в голову: "нет никакой защиты от силы, превышающей твою. Любой - король или землепашец - благоденствует до поры, пока более сильному не понадобится его место. Любопытно, а найдется ли желающий занять мое?". Он даже приостановился, удивившись глупостям, что лезут в голову. Надо было действовать, а не предаваться раздумьям.
  Выход из башни был открыт, снаружи не доносилось ни звука. Оставшиеся без дела скорпионы неторопливо ползали по стенам и полу, не зная, чем себя занять. Прежде чем уйти, следовало позаботиться о них. Псевдо-Акжи поправил венок и принялся выводить тихую мелодию, напоминающую колыбельную. Жизнь насекомых тут же наполнилась смыслом, они зашевелились, задрожали крыльями, поднялись в воздух и устремились к голове юноши. Каждый уселся на выпрямившийся навстречу ему стебелек, сжался в комок и вскоре лишь простой венок из вялых полевых цветов оставался на макушке молодого человека.
  Кто знает, послужило ли промедление спасению или, напротив, сыграло роковую роль? Стоило Собирателю закончить пение, как башня задрожала, каждый камень застонал собственным голосом, показалось, что сверху обрушилась неимоверная тяжесть и своды древнего сооружения не выдержат, вот-вот рухнут. Однако строение выстояло, но внутри резко похолодало. Выдыхаемый воздух стал густым и заметным, а стены покрылись испариной, на глазах превращавшейся в ледяную корку.
  Изменения происходили стремительно. Выход закупорила сначала полупрозрачная стена, она становилась все толще и темнее, и вскоре помещение заполнил густой мрак. Собиратель нащупал факел, зажег и укрепил на ближней колонне, поддерживающей балки верхнего этажа, а второй воткнул в щель на полу. Он разбежался и в колеблющемся свете просмоленной пеньки с разбега ткнулся плечом в образовавшуюся на глазах преграду. Ощущение было такое же, как если бы врезался в скалу. Тогда молодой человек позаимствовал у одного из погибших охранников боевой топор и принялся кромсать лед. Пока горец в бешеном темпе трудился, удавалось врубиться в стену и даже углубиться, но стоило взять передышку, как дышащая морозом толща немедленно восстанавливала отвоеванное. Стихии была нипочем возня маленького человечка.
  Совершив несколько безрезультатных наскоков, Собиратель окончательно утомился. Он в последний раз вонзил свое орудие в твердую как камень массу и уронил руки, с бессильной ненавистью наблюдая за наступлением ледяного панциря. С заметной на глаз скоростью стена вползала внутрь башни, и лезвие топора втягивалось в нее. Вот уже нога ближнего к выходу воина клана Джунк вмерзла в искрящийся в неровном свете монолит. Освещение стало слабее. Собиратель обернулся и увидел, что и ожидал - вокруг сжималось ледяное кольцо - стены сходились, а от первого факела осталась лишь макушка, испускающая последний дымок. Еще немного - и вся внутренность заполнится не оставляющей никакой надежды замерзшей водой.
  Вечный Ледяной плен - вот что ждет его! Ярость сменилась испугом, остановившим на полпути очередной вдох. Вот какова она, кара Уэха! Приступ тошнотворного ужаса парализовал Собирателя. Никогда еще не было так страшно. Ни в момент смерти Церна, прочно засевший в памяти, ни потом, когда не раз бывал на волоске от гибели. Стены, настолько же прочные, насколько и холодные, неумолимо надвигались. Он непроизвольно сжал руку на груди и нащупал фигурку, переданную Сестрой. И вспомнились ее слова - пока амулет цел, его обладателю ничто не угрожает.
  Собиратель сбросил оцепенение и осмотрелся. Да, ничего не оставалось, как использовать последнюю возможность - отступить. Он скользнул вниз, в пещеру для аудиенций вождя клана Джунк, плотно закрыл за собой лаз. И оказался в западне.
  
   Волчица.
  
  В сплошном белом покрывале, распластавшемся на склонах гор, не осталось прогалин. Ветви на деревьях покрылись инеем и казались стеклянными. Вьюжило сутки напролет, а кое-где излишки снега превращались в лавины, шумно сходящие со склонов. Не оставляли людей своим отвратительным присутствием ни ужасные духи стремнин и подло убитых врагов, что выли и тяжко вздыхали в ущельях, ни несущие безумие тонкокостные существа Гзор и Бхэж. Если в первые дни после обрушившегося несчастья жители ближних кибо еще выходили из домов, то с усилением холодов все окончательно затворились в жилищах, моля Уэха и прочих горных духов если не о спасении, то хотя бы о послаблении, о смягчении последствий бедствия. Все живое в страхе разбежалось: ни зверя, ни птицы нельзя было встретить на застывших просторах Эрена.
  И только волчица упорно шла вперед, невзирая на непогоду и на разгул нечисти. Она достигла Эрена и направилась прямиком к горе Джунк. Чем больше снега окружало ее, чем сильней жег бока студеный ветер, тем разительнее менялась серая. Уже при приближении к Эрену шерсть на загривке поднялась дыбом, да так и не опустилась. Сначала в темноте, а потом и на свету стали заметны над гребнем, протянувшемся от затылка к хвосту, красноватые и зеленые мерцания. Если раньше на запорошенных тропах оставались обычные волчьи следы, быстро заносимые метелью, то теперь на месте отпечатков лап образовывались лужицы, замерзающие все более неохотно, несмотря на усиливающийся мороз. Вообще, чем холодней становилось, тем больше сопротивлялся зверь окружающей стихии, но и желание разбушевавшейся природы усмирить непокорного путешественника росло.
  Перед волчицей вырастали крепости сугробов, но она рассекала белые стены, будто не замечая, разъяренный ветер бросал в оскаленную морду плотно сбитые ледяные комки, но те разбивались в пыль. Над хищницей поднимался пар, он вздымался все выше, и вот уже высокий столб теплоты пронизывал мятущийся от ветра воздух, густо заполненный снежинками, и поднимался вверх, к затянутым маревом вершинам, туда, где находилось обиталище Уэха, бросая вызов всемогущему повелителю утесов и скал.
  Наконец, перед ней возникла гора Джунк. Серая встрепенулась и вдвое увеличила темп своего, и без того не медленного, аллюра. Теперь уже не осталось никаких сомнений, что цель настойчивого стремления зверя близка.
  
   Амулет
  
  Холод все глубже проникал в тело Акжи. Ворох одежды, холмиком возвышающийся над лежащим на спине юношей, совсем не грел. Он то совершал энергичные движения, то усаживался, то снова ложился, напяливая на себя все, что возможно, однако, несмотря на все усилия, мерз все больше. Три масляные лампы, чадящие по углам, нисколько не грели. Единственной надеждой оставалась маленькая фигурка, что висела на груди. Она имела восемь конечностей, крылья и длинный хвост с шипом на конце. Пока она сохранна, есть надежда - так говорила Сестра. Но как же холодно! Мучительно холодно! Сводчатый потолок давно уже покрылся толстым слоем инея и стал белее мела. Стены и пол тоже выбелились - гора промерзала насквозь.
  Собиратель закрыл глаза и натянул на голову козью шкуру, перекрывая остаткам тепла пути выхода из организма. Мороз пронизывал члены, наваливающееся безразличие вытесняло страх, хотелось спать. Желание смежить веки и забыться становилось непреоборимым...
  ...Когда я пробиваю черточку, то говорю: вот это - стрела, она попадет во врага! И она отнимет у него удачу - первая точка! И она отнимет у него счастье - вторая точка! И будет это на века - третья точка! - откуда-то издалека доносился полузабытый голос...
  Сон, всепоглощающий сон, которому невозможно противиться, да и зачем? наплывал, сковывал тело и уносил на дорогу, укутанную слоем мягкой пыли; она вела в маленькую деревушку с хижинами, крытыми соломой, а потом еще дальше... дальше...
  Но что-то мешало ему идти по дороге, что-то жгло прямо в середине груди, словно капля расплавленного металла попала. Ну, конечно, это раскаленный осколок! Он же кузнец! Наконечники для стрел - вот его работа... их надо выковать как можно больше, князь готовится к отчаянной битве... лязгает железо, шипит вода, дрожит воздух, полный запахов окалины, подгорелого масла и угольного дыма, веки распухли, их режет от чада... и жгучая искра в груди не дает покоя, не позволяет сосредоточиться... с ней невозможно работать... и нельзя погрузиться еще глубже в пучины спасительного сна...
  Пальцы нащупали статуэтку, напоминающую смесь человека и скорпиона. Вещица утратила свою идеальную гладкость, покрылась трещинами, и те все больше расползались. И она действительно была горячей! Сон будто сдуло. Но сил не прибавилось. Пальцы оставались ватными, а руки, казалось, скрипели во всех суставах.
  "Вот и конец, амулет скоро распадется, Сестра была права", - вяло подумалось ему. Мерзлые стены пещеры подползли почти вплотную, а до белого, сверкающего мелкими кристаллами низкого потолка легко можно было дотянуться.
  Преодоление - это борьба, размышление - удел мудрых, а безмятежность - полное спокойствие, настолько глубокое, что ты сливаешься с окружающим. Ты становишься им, а оно - тобой...
  Холод так глубоко проник в тело человека, что они стали неразделимы. По жилам текла не красная горячая кровь, а загустевшая вода, несущая крошево толченых стекляшек, кости обрели хрустальную прозрачность и хрупкость, внутренности же вырабатывали не энергию питания, а скользкий морозный дух. Мысли текли медленно и спокойно, и он постиг бренность всего сущего и понял, что как бы он себя ни повел здесь и сейчас или в другое время и в другом месте, ничто в мире не изменится: все усилия его и других будут тщетны. Великие боги равнодушны к судьбе ползающих внизу козявок. А посему выбор - действовать или оставаться в покое - остается за ними, букашками. И если прожигающий грудь раскаленный камень не дает покоя - стоит ли его искать?!
  
   Сновидец
  
  Возможность того, что король Ольса не по собственной воле взял ее в жены, потрясла Эльмеду до самых основ. Как же так он не определил, что его околдовали? А Свиток? Да Саннелор и сам, без Свитка даже, успешно боролся со всяческими чародеями, а тут, получается, не распознал? Мало ли что говорит Треджи, не утешает ли? Но Сновидец развеял сомнения, заявив, что дело в другом. Конечно, всяких мелких волшебничков, коих множество, Саннелор успешно одолевал, но настоящим магам он противостоять не мог, вот и все. А как же Грольт, - спросила она, уже зная ответ, и Сновидец только кивнул, подтверждая осведомленность королевы - наследные маги - отдельная тема, они всецело зависят от короны.
  Она вспомнила свою жизнь в бытность инервесской принцессой, свои чаяния, ожидание счастья и уверенность в его непременном и скором осуществлении, и спросила: неужели надеяться на что-то и колдовать - это одно и то же? Да, ответил ей маг, для тебя - да. Вот ты сейчас хочешь, чтобы в твоей стране все шло хорошо, подданные жили мирно, довольно и сытно, верно? Так и происходит. Твоя сила, твое желание влияют на жизнь подвластных тебе людей куда больше, чем все козни и интриги знатных фамилий, Державного совета, происки бунтовщиков и прочих вредителей.
  - Вот как!
  - Да, ты хорошая правительница... народы довольны...
  - Погоди, давай вернемся назад. Саннелор, значит, неспроста приехал тогда в Инервесс! Погоди, погоди... а к гибели его... - и голос Эльмеды дрогнул, - неужели опять я причастна?
  Сновидец пожевал губами и заметил, что много еще человеческого в ней, но скоро это сползет, как кожа со змеи. У магов не бывает сомнений и сожалений - пояснил он.
  - Может быть, это не очень хорошо, - проворчал чародей. - Но мы не способны обманываться, как люди. Достаточно заглянуть в себя, и станет понятно - причастна ты или же нет.
  - Когда?
  - В свое время...
  Более определенного ответа королева не добилась. Треджи предвосхитил очередной ее вопрос: а не могла ли она воспрепятствовать? Нет, увы, нет. Очень сильным был Саннелор, и понадобилось стечение обстоятельств, чтобы произошло такое. Над родом Сияющих висит древнее проклятие, о котором ей известно. И, кстати, приметы, которым так верил погибший, играли, как ни странно, определенную роль в его неуязвимости. Но до поры. Пока не попала стрела - это было моментом, сыгравшим решающую роль в том, что впоследствии случилось.
  "... и она отнимет у него удачу - первая точка! И она отнимет у него счастье - вторая точка! И будет это на века - третья точка!.. " - отчетливо прозвучали в голове Эльмеды услышанные в полусне слова чужого заклинания, и она попросила Треджи помочь ей с наконечником, и с поиском убийцы Саннелора. На что получила обескураживающий ответ. Сновидец наотрез отказался вмешиваться, заявив, что это дело только ее и больше ничье.
  - Ты еще не знаешь, что между магами не может быть союза, - пояснил он. - На это способны только люди, с ними можно объединяться. Вот Грольт сотрудничал с тобой, как с человеком. Но ничего хорошего из этого не вышло, он сильно рисковал, полагая, будто в тебе больше человеческого, и, мне кажется, доигрался. А все потому, что союз мага с магом означает наступающее рано или поздно полное слияние - навсегда. И неизвестно, что выйдет в результате, а, главное - неинтересно. Никто не хочет терять себя, это противоречит самой природе волшебства, ведь то, что дано и присуще каждому из нас - неповторимо.
  - И что же теперь с нами будет?
  - С тобой и с Грольтом? Что ждет вас? Я не знаю. Мы, маги, в высшей степени индивидуальны! - патетически воскликнул он. - А Грольт слишком хотел помочь тебе или, скорее, себе... да, себе, конечно, и рисковал... и, возможно, переступил барьер. - Сновидец задумался и твердо сказал. - Переступил, наверное, переступил! Да! Теперь вас ждут перемены, не исключено, что и роковые!
  - Рисковал? Чем рисковал?
  - Не чем, а кем - кем-то из вас. Он полагал, что рискует только тобой, но я чаю, что и собой не меньше.
  - Ты о чем?
  - О том, что вас ждет борьба. Борьба между вами.
  - Вот как?! И что же делать?
  - Ничего, - последовал ответ. - Все решится само собой. Во время вашей последней встречи.
  - Ты говоришь загадками!
  - Последняя встреча будет сильно отличаться от всех предыдущих.
  - В каком смысле?
  - В плохом, разумеется.
  - А теперь ты пугаешь меня.
  - И не думаю. Это всего лишь предупреждение.
  - Будет нечто вроде... скандала?
  - Нет, хуже. Вот, например, ожерелье, которое он надел на тебя, станет помогать ему.
  - Так я сниму и выброшу его...
  - Не выйдет, ты не сможешь от него избавиться.
  - Что же делать?
  - Одно могу сказать: не пей больше бельцекон. А с ожерельем... до конца неизвестно. Возможно, оно даже в чем-то поспособствует тебе. Грольт сейчас не в лучшей форме, его ослабила борьба с убийцей твоего мужа.
  - Так что у меня есть надежда?
  - Да. Но тебе понадобятся все силы. Ну... и помощь провидения. Никто не знает, на чью сторону склонятся весы.
  И тут Эльмеда, наконец, заметила, что речь Сновидца утратила присущие ей оговорки, повторения и всякие паразитные словечки, а бровастый старичок, сидящий на корявом пеньке у огромного замшелого валуна, преобразился кардинальным образом. Вернее, исчез. На месте, где были Треджи, пенек и камень, колебался среди пустоты сгусток прозрачного холодного огня. Или это было облако, состоящее из мельчайших водяных капелек, и пронизанное невесть откуда взявшимися звездными лучами? Или же бесформенная мешанина из мечущихся светящихся искорок? И голос, оставаясь прежним - немолодым и растресканным - приобрел некое эхо, придающее ему глубокомысленную значимость.
  - Запомни, девочка: маги не могут ни объединяться, ни бороться между собой. В такой битве нет победивших - оба растворяются в первородном хаосе, теряя себя. Это если они равны, конечно. А перед тобой, - резко сменил тему Сновидец, - теперь один путь - в Атран.
  - Куда, куда?! - поразилась Эльмеда, почувствовав, как в груди что-то сильно забилось - возможно, все еще человеческое сердце?
  - Да, да, в ущелья Атрана! Туда! Ты должна подвергнуться Ниберлахскому суду и пройти через Ниберлахский костер. Такова участь всех магов этого мира, и ты ее не минуешь.
  - Но там же огонь! Он - горячий, он - сжигает!
  - Не сжигает, а отбирает. Достойных.
  - Ну, а я?
  - Достойна или нет? Это ты поймешь сама.
  - А если не пойму?
  - Да кто ж наперед знает?
  - Ты, например...
  - Маги не ведают будущего. Наверняка не ведают. Знай: в будущее не заглянешь, это тебе не соседский забор. Вот ты можешь предчувствовать?
  - Иногда, кажется, могу...
  - Мы все иногда способны на что-то необычное, а бывает, и на многое...
  - Мне страшно!
  - Правильно...
  - Я не хочу!
  - Не хоти.
  - И что тогда?
  - А зачем спрашиваешь?
  - Ну...
  - Вот тебе и "ну"! Это "ну" будет сидеть в тебе, пока ты... сама понимаешь. Видишь ли, потребность попасть туда... она в определенный период непреоборима в каждом из нас, и она сильнее любых страхов и желаний. Ты поймешь это...
  - А ты сам... был там?
  - Да, очень давно, уж и не припомню когда это было. Как видишь, ничего, вот с тобой беседую.
  - Значит, Ниберлах...
  - Да. Только после очищения ты обретешь себя. И у тебя останется куда меньше вопросов.
  - Но у меня они еще не кончились! И я хочу получить ответы сейчас!
  - О женское начало! Тебе что, все еще мало?
  - Да!
  - Нет, нет, хватит. Да и устал я уже ...
  - Устал?! Спать хочешь?
  - Да...
  Низкое небо мира, заключенного в сундуке, уже давно стало вечерним, и на его темно-фиолетовом фоне проступили похожие на кляксы звезды. Между ними зигзагами металась моль, очевидно, заменяющая здесь летучих мышей, а, может быть, и вообще весь животный мир.
  - Соня-засоня! - поддразнила мага Эльмеда. - А у тебя здесь иногда солнце проглядывает? Для разнообразия хотя бы?
  - Солнце мне в сундуке без надобности, не люблю жару, - ответил Треджи. - Все, все, разговор закончен! А-а-у-х-х...
  - Ах, вот что! Хочешь сказать, забыл, кто ты есть?
  - Я? И кто же?!
  - Ты - придворный маг Инервессов!
  - О как!
  - А я все же наследница этой маленькой короны. Имей в виду - ты достанешься мне рано или поздно в наследство! Не забывай об этом!
  - Уф! Вспомнила. Ну, хорошо, я слушаю.
  
   Криунаура
  
  Гора Джунк всегда радовала взгляды эренцев. И верно - красота неописуемая! На фоне окружающих хребтов стоит она, как божественный перст, поражая абсолютной правильностью формы. Недоступные отвесные склоны в полуденных лучах играют резкими гранями теней и поблескивают включениями кварца и слюды. А тропа, соединяющая кибо с прочим миром, висит в утреннем туманном воздухе, словно драгоценное ожерелье, которым любуется прелестница перед тем как примерить его. Плоская, будто срубленная одним махом вершина украшена густой зеленой шапкой, в чьей сени рассыпаны немногочисленные домики и прячется главная башня клана. Ну а созерцание самой башни, понятное дело, непременно согреет сердце каждому.
  Поселиться вблизи горы Джунк - большая удача, а если есть возможность ежедневно и ежечасно видеть ее - это, несомненно - предел мечтаний! Обитать в этих краях всегда было своего рода привилегией. Всемогущий клан бдительно следил за соблюдением житейских правил во всей нагорной стране, но особенно заботился о ближних селениях. Здесь поддерживался исключительный порядок. Допустим, некто рассыпал бы деньги в пыли у чужого дома. Независимо от размеров суммы, он мог вернуться за ними хоть через месяц, хоть через год, и нашел бы все до последней монетки - вот до чего доходила честность здешнего народа. Замок, повешенный на дверь, способен был вызвать только одно чувство - удивление. Люди не знали косых взглядов, не слышали упреков или брани. А теперь жители близлежащих кибо, словно в отместку за прежнее благоденствие, страдали от похолодания в первую очередь: они погибали.
  И очень немногие видели тем мрачным утром, отмеченным особенно злой метелью, как озарилась яркими сполохами тропа, связывающая гнездо клана с нагорной страной. Словно новый, небывалый и невиданный доселе камень вставили в ожерелье. Это был самоцвет, преломляющий не заимствованный внешний свет, а излучающий свой, бьющий из сердцевины огонь. Хребет, по которому продвигалось непостижимое явление, в одночасье сбросил снежный покров и потемнел, над ним поднялись тучи пара, а на склонах возникли потеки! Истошно завыл ветер и, вторя ему, тонким фальцетом откликнулись из ущелий духи стремнин и подло убитых врагов, огромный ком снега обрушился на незваного гостя, но тут же легким облаком поднялся вверх.
  Волчица утратила серый цвет, бегающие дотоле вдоль хребта алые и зеленые зарницы охватили ее всю, превратив хищницу в огненного зверя.
  - Криунаура! Криунаура! Смотрите, там криунаура! - взволновано позвал домочадцев житель одной из хибар с видом на гору Джунк.
  - Настоящая криунаура?! А разве они бывают? - спросил кто-то из детей и закашлялся. Из-под толстого слоя тряпок виднелись только лихорадочные глаза и бледно-синюшный нос.
  - Э-эх, теперь все бывает! - обреченно ответил ему отец, до последнего скрывающий от юного поколения бесспорный факт наступления конца света в масштабах одного отдельно взятого селения.
  Всего три семьи наблюдали пришествие посланницы Вэлэха. Остальным было не до того - они лежали, пытаясь сохранить в телах остатки тепла, и не интересовались пургой, куролесящей за стенами домов. А тех, кому повезло - немногих очевидцев явления чудесного зверя - тепло воспоминаний о посланнице недр грело до самых последних отпущенных им минут.
  Между тем, мифическое существо добралось до остроконечной шапки, что увенчивала гору. Не задерживаясь ни секунды, оно нырнуло в лед, словно там имелся заранее подготовленный лаз, и оглушительное шипение перекрыло на миг завывание ветра. Конус, созданный стараниями разгневанного Уэха, задрожал, громыхание раскатилось над нагорной страной. Длинные трещины изрезали вершину, поделили ее на огромные пласты, и глыбы льда с грохотом заскользили по крутым откосам.
  
   И все-таки в Ниберлах?
  
  Да, только первую половину дня королева Ольса ощущала себя в полной мере человеком, жила, дышала, думала и горевала, как человек. И это было с ней в последний раз. Затем Эльмеда скрупулезно и хладнокровно, словно перечитывая не касающийся ее документ, восстановила в памяти разговор с Треджи. После чего образ Сновидца отдалился, подернулся рябью, а горло сдавил спазм.
  "Это что - воспоминание о сукокрысе?" - подумала она, потрогала шею и нащупала врезавшийся шнурок от подаренных Грольтом некрасивых бус. Эльмеда попробовала снять их, но на веревочке ни узлов, ни застежек не было - та оказалась цельной. Сорвать силой тоже не удалось - ожерелье словно приросло. Однако после нескольких неудачных попыток освободиться беспокоящее ощущение спазма прошло. Королева обернула шею платком и на секунду задержалась перед своим отражением в зеркале.
  Слез в ее глазах уже не было, вместо них образовалась бездонная пустота. Эльмеда вгляделась в себя долгим и пронзительным взглядом, которым раньше не обладала. И сумела постичь, что этот бесконечный первородный мир, лежащий в ее зрачках, затягивающий и отталкивающий одновременно, мир, от которого она стремилась бежать, этот первозданный хаос, ничего внутри себя не содержащий, и одновременно заключающий в своих недрах весь порядок мирового здания, и является единственно важным из всего сущего. И что сама она, Эльмеда - не больше и не меньше, чем эта внутренняя вселенная, способная все охватить, все вместить в себя, распространиться на весь свет и обнять его.
  "Ну, вот и все, - подумала она, - я перестаю понимать не только окружающее, но и себя. Надо же, чего только в голову не лезет! Вселенная внутри завелась! Да уж, мне, действительно, пора на костер".
  Но жизненная рутина не собиралась отпускать ее. Прежде всего, следовало написать завещание, обеспечить сына хорошими наставниками и избрать временного правителя. А это не просто, ведь регент не должен уронить достоинства Ольса - с одной стороны, с другой же - безропотно уступить место подросшему государю, когда придет время. И сделать это надо было сию минуту, без опоры на советников, в одиночку, поскольку Эльмеда не желала до поры открывать содержание документа, который намеревалась составить. Да и вообще необходимо было сделать массу распоряжений.
  Она не стала никого вызывать, а присела за столик и принялась писать. Сосредоточиться было трудно. Каково узнать, что ты совсем не то, чем мнила себя? Как смириться с тем, что твое восприятие действительности в одночасье стало с ног на голову? В чем теперь обрести новую опору? Как понять себя? И что, в конце концов, делать?!
  - О, ненасытный Ниберлах! - прошептали губы королевы Ольса, - скоро, да, уже совсем скоро ты получишь меня... или это я тебя... обрету...
  
   Слабоумный Шуш
  
  Рыжеволосый и рыжебородый потомок неведомого народа, сумасшедший, и вдобавок ко всему - виновник трагических событий - кому он нужен? Посовещавшись, старейшины решили зарезать почтаря как барана, но спохватились: сам Акжи, победитель страшного монстра - удостоившийся дзерда! - пощадил слабоумного. Кто знает - почему? Не удосужились спросить, а зря. Вдруг в этом заложен глубокий смысл? Может, его и вовсе убивать нельзя? Но и оставлять такого ни к чему, даже в качестве раба. А если за ним явится чудище, похлеще разодетого сукиного сына?
  Пленника вывели далеко за окраину, дали котомку со снедью и подтолкнули к тропе, топай, мол, куда вздумается, но не возвращайся! Так ему знаками и объяснили.
  - Я же свой, я - горец! Поймите же, я из Эрена! Клянусь вам! Жизнью клянусь! Я вас прекрасно понимаю, и вы меня понимаете! - воскликнул рыжий на вполне понятном всем языке.
  Но сопровождающие показали сначала на его лицо, а потом на небольшое озерцо, образованное замешкавшимся по пути хрустальным ручьем: полюбуйся, дескать, собой - увидишь, какой ты горец.
  - Почему вы не говорите со мной? Выслушайте меня! Прошу вас! Поверьте! Я - настоящий Акжи, клянусь! Прошу вас! Прошу! - взмолился мужчина.
  Человек без имени (нельзя же, в самом деле, называть его - Акжи, как тот настаивал?) увязался было за мужчинами, продолжая ныть и канючить. Пришлось отогнать упрямца камнями, как приблудного пса. А потом один из больхговцев обернулся и прокричал вслед понуро плетущемуся изгою:
  - Эй! Слышишь меня?
  - Да!
  - Ты меня хорошо понимаешь?
  - Да, да, понимаю! Видишь, понимаю я!
  - Вон отсюда! И чтобы носа здесь не показывал! Уходи! Придешь обратно - голову отрежем! - он демонстративно схватился за рукоять кинжала, вытащил наполовину лезвие и задвинул обратно, добавив:
  - В этом я тебе тоже клянусь!
  Отверженный направился не вниз по Гистиевой дороге, как следовало ожидать от потомка равнин, но, обойдя Больхго, пустился вглубь нагорной страны. Чем лишний раз подчеркнул свою ненормальность.
  И в следующих на пути кибо его ждал холодный прием. Молва о подвигах Акжи уже разнеслась далеко. Люди либо видели героя, либо заочно почитали носителя дзерда, а этот житель далекой страны, утверждавший, что он и есть настоящий Акжи, в лучшем случае вызывал сочувствующие улыбки. И если бы только улыбки - ведь нет и не может быть хуже и низменнее существа в горах, чем мужчина без имени. Даже женщина не способна пасть ниже этого предела! Лишь после того как рыжебородый перенес жестокие побои и два дня провалялся в глухом овраге, утоляя смешанную с жаждой тоску водой из ручья, до него дошло: надо что-то менять.
  Раздумья, одолевшие несчастного, завершились задолго до исчезновения синяков, и самое главное - плодотворно. Он стал Шушем, справедливо предположив, что имеет право обменяться именами со своим злым гением. Это мерзко звучащее слово, предназначенное для камня или трухлявого пня, но не для человека, приравнивало его к низшим существам, например, к овцам или суркам и усугубляло отчаяние. Зато он сразу ощутил благотворные перемены в судьбе. Сделавшись Шушем и прекратив приставать к людям с нелепой брехней о переселении своей личности в чужую плоть, рыжий забыл о голоде. В очередном кибо его уже не отталкивали с презрением, а относились почти сочувственно. Как к обычному бродяге. Выносили не объедки, а вполне сносную еду, иной раз давали подработать, и тогда кормили знатно, а однажды за работу он получил лук со стрелами и нож, что позволило заняться охотой.
  Изможденное тело наливалось крепостью, оно оказалось ловким и сильным, и молодой человек вскоре понял, что новые его члены действуют не хуже прежних. Горные козлы во множестве спускались вниз, добывать их было легко.
  Необычное в это время года направление движения животных внушало Шушу некие смутные сомнения в правильности мирового порядка, но случившиеся с ним самим невероятные перемены затмевали все и отодвигали внешние события на второй план. Он никак не мог смириться с потерей лица, произошедшей в буквальном смысле, и ни о чем другом по-настоящему думать не мог. Иной раз казалось, что лучше было бы остаться навсегда слепым, чем выносить теперь эти муки отчуждения.
  - Проклятый, брехруй! Я убью тебя, брехруй! Я задушу тебя вот этими гадкими руками! - бессильно грозился он пустоте ущелий и парящим под облаками орлам.
  Но просыпаясь на следующее утро и жадно вглядываясь в мир, Шуш соглашался, что возможность зреть, пожалуй, стоит многих страданий. Однако того, кто присвоил его имя и вместе с ним жизнь это ничуть не оправдывало.
  Эрен приближался, и становилось холодней, будто он забирался все выше и выше в горы. В очередном селении Шуш нанялся ремонтировать крышу и заработал одеяло и накидку из выделанных шкур, благодаря которым смог продвигаться дальше. И все же, когда холод стал невыносим, он прервал свой путь, остановившись на самой границе Эрена. Его приютила немолодая семья с условием, что гость будет обеспечивать хозяев хворостом, потребность в котором все росла.
  
   Танец
  
  Если нет покоя, стоит ли его стремиться к нему? Если холод всесилен, надо ли с ним бороться? Если ни в чем нет смысла - какой резон искать его?
  Артефакт в виде скорпиона с человеческим лицом тоже перестал иметь какое-либо значение. Он вошел в грудь юноши, полностью слившись с ним, как сам Собиратель соединился перед тем в одно целое с лютым морозом.
  Его тело непомерно разрослось, оно включало теперь в себя целиком всю плоскоголовую гору и нагромождения снега и льда на ней, ветер и скалы, и чьи-то тоскливые мысли и песни, и сок растительных корней, трудно выживающих в окоченевшей почве, и трепет птичьих крыльев в мглистом небе, и напряженную сосредоточенность боевой стали, что сжимали мертвые руки воинов, лежащих вокруг, и снисходительное внимание богов ко всему творящемуся. Оно стало ощущать происходящее далеко за собственными пределами... или у него не стало границ?
  Когда волчица, перевоплотившаяся в криунауру, достигла главного кибо клана Джунк и зима дала первую трещину, он легко поднялся навстречу посланнице Вэлэха, проломив свод пещеры и надвое развалив сторожевую башню, стоящую над ней. Шлепая по лужам, размером с небольшой пруд каждая, Собиратель направился к огненному зверю.
  Вокруг творилось невероятное! И гора Джунк, и окружающие вершины стремительно освобождались от снегового покрова, повсюду звенели ручьи. Ветви деревьев избавлялись от удушающей тяжести шуб из колючего инея. Там, где совсем недавно лежал плотный белый наст - зазеленела трава! Она, как и люди, не погибла и не потеряла надежду во время напасти - она спряталась!
  Еще грозили друг другу названные братья, Уэх и Вэлэх: то и дело взвывал порывистый холодный ветер и швырялся колючей ледяной крупой, а в ответ дрожала и гудела земля, над дальними горами собирались снеговые тучи, но навстречу им поднимался пар, несущий в себе горячую негу глубинных недр и липкий привкус серы.
  И все же весна возвращалась. Впервые за последние дни проглядывало солнце! Становилось все теплее и теплее - весна спешила! Ей, во что бы это ни стало, необходимо было вернуть упущенное. В мир возвращалось равновесие. То, что нарушил ледяной дух вершин Уэх, исправил его брат Вэлэх, дух подземного царства, и новую битву они затевать, похоже, не желали.
  Обомлевшие жители соседних гор видели, как сходились на плоской, будто срубленной мечом, вершине человек и окутанный огнем зверь. В руках человека что-то блестело, а криунаура выбрасывала из себя длинные языки пламени. Оба существа долго стояли напротив друг друга и как будто разговаривали. Потом подручная Вэлэха развернулась, подошла к краю обрыва и скакнула вниз. Клубы черного дыма окутали ее, почва разверзлась и поглотила подземную тварь.
  А из того места, где издревле стояла башня клана Джунк, а теперь оттаивали ее развалины, толчком выплеснулась вода. Образовался фонтан. Высокий поначалу выброс постепенно снизился, однако напор не стал слабее, наверное, жерло расширилось. Вода растеклась по бывшему кибо клана равномерным слоем, но вскоре нашла подходящую ложбину и улеглась в нее. Родник не иссякал. Вот уже струи, несущие льдинки, обломанные сучья и прочий мусор достигли края плато и устремились вниз. Течение усиливалось. Поток делался шире. И вскоре образовался водопад, летящий с плоской вершины в ущелье и наполняющий его рокотом, далеко разносимым долгим горным эхом.
  Бежали ручьи, мутными потоками наводняя впадины между горами. Их было много - сотни и тысячи, и в Эрене стоял несмолкающий шум. Это были звуки возрождения, звуки надежды. Внизу, у подножий вековечных каменных исполинов, рождалось новое озеро. Оно безжалостно заливало звериные норы, топило островки кустарника, с высоты похожие на клубы серо-зеленого дыма, скрывало огромные валуны и заполняло пещерные ходы. Основным его притоком оставался водопад, низвергающийся с плоской вершины горы Джунк.
  На следующее утро люди соседних кибо с удивлением обнаружили объявившееся в низинах водное зеркало. Его неспокойная поверхность вилась водоворотами, плескалась, бурлила и с каждым часом пожирала основания гор. Небо сначала безучастно глядело на неспокойную гладь, затем облака приняли мутный свинцовый цвет воды и, не сумев удержаться в вышине, обрушились на свое хмурое подобие.
  Дождь, быстро осознавший собственную несвоевременность, был непродолжительным. И снова вернулась весна во всем великолепии, с солнечными бликами, играющими в струях водопада, с теплым ветерком и веселым писком вернувшихся пичуг.
  Но еще когда воздух пронизывала дождевая пелена, кто-то, плотно укутанный в нее, показался на вершине горы Джунк. Он направился к гребню, соединяющему гору с соседней вершиной, и ступил на него. Скорее всего, это был единственный оставшийся в логове клана человек, тот самый, что вел накануне беседу с криунаурой и не был испепелен ею.
  Да, любопытство отменить невозможно, и люди, только что избежавшие смерти от холода, а теперь рисковавшие быть затопленными, не спускали глаз с удивительной личности. Как всегда, в ход шли различные версии. И на самом деле - как же можно было выжить под огромной ледовой шапкой, что венчала гору Джунк, если даже в домах, только присыпанных снегом, холод стоял жуткий. И почему выжил один? Где остальные? А как он мог выстоять перед расплавившей огромные мерзлые пласты криунаурой, не сгорев при этом? Да, полно, человек ли это? Скорее бог или демон. Но уж если человек, то очень и очень непростой. Значит, это либо Бадап, вождь Джунка, и без того известный своей гневливостью, а теперь лишившийся гнезда... либо главный жрец клана, тоже далеко не агнец, либо... либо некий воплотившийся дух, способный противостоять и Уэху, и его подземному братцу - куда ни кинь - жуть! И чего от такого следует ждать? Понятно - чего! Да, лучше с ним не встречаться, лучше бы убежать, но сил у измученных людей хватало только на любопытство, а на побег не было.
  Вскоре после того, как неизвестный, чье появление в кибо ожидалось с трепетом, ступил на соседнюю гору, перешеек, бывший единственной связующей нитью между вершиной Джунк и остальным миром, обвалился. Прибывающая вода подмыла основание, и гряда ушла на дно озера.
  С той поры плоскоголовая гора стала недосягаема, ее вершина превратилась в неприступный остров со скалистыми, отвесно уходящими вверх берегами.
  Уровень нарождающегося озера наконец остановился, вода пощадила людей: не добралась до расположенных на склонах селений. Она нашла лазейку - впадину между хребтами, по которой струи устремились вниз.
  И теперь гремит водопад, наполняя озеро, а из него вытекает река, в дальнюю даль несущая кипучие воды свои - на просторную равнину, раскинувшуюся посреди страны Тинетон. Новое течение наполнило и расширило русло пересыхающей уже от старости речки, и, разрезав Тинетон надвое, направилось, как и предшественница, в Неточное море. И стало у реки два имени - старое, доставшееся от прежнего потока, и новое, правильное, известное только в верховьях, в Эрене, - Акжигез. Название это люди сложили из двух частей - имени Акжи и слова "гез", что означает - река.
  
   Последняя воля Саннелора
  
  По собственной инициативе в ущелья Атрана не являются. Об этом Эльмеда тоже узнала от Сновидца.
  - Имей в виду, - сказал ей маг, - тебя должен доставить туда конвой.
  - Что, что?!
  - У Саннелора для этого был отряд гвардии, но ты, наверное, его распустила.
  - Отряд?
  - Угу. "Слугами Свитка" называли его.
  - Да?
  - Об этом не принято было распространяться. Еще одна тайна.
  - Но ты-то! Ты-то откуда знаешь?
  - На то мы и маги. И не простые, а боевые. Силы и возможности врага надо знать!
  - А разве Саннелор был твоим врагом?!
  - Твой муж не мог быть моим врагом. Но он не всегда был твоим мужем. А вообще, король Ольса не любил колдунишек. Очень не любил. И я обязан был иметь о нем сведения. На всякий случай...
  - А если бы...
  - Война? Нет... такие, как я, не по зубам таким, как Саннелор. Меня он просто-напросто не чувствовал, потому и не пытался вступить в борьбу.
  - Ну, а если бы?
  - Драки между нами никогда не могло бы быть, потому что я не хотел. Так что это так, на всякий случай разузнавал... готовым надо быть ко всему... Но ты не принимай близко к сердцу.
  - Спасибо, не буду, но... постой! А если бы он на мне не женился?
  - Ты бы осталась девицей.
  - Нет, а если бы он не женился и пошел на наше княжество войной? Ты был бы вынужден защищать Инервесс. И кто кому пришелся бы по зубам?
  - Никто. Он же не стал воевать с нами?
  - Ты хочешь сказать, что наш брак...
  - Нет, нет и нет. Ты все выдумываешь. Слишком богатое воображение. Все произошло естественным путем. Вернее, по твоей обольстительной воле, а не по моей, стариковской. Ну скажи, какой дурак в тебя не влюбится? А Саннелора дураком назвать нельзя было.
  - И все же странное совпадение. Да, и чего только не обнаружишь в арсенале боевых магов...
  - При наличии богатой фантазии. А у красавиц все и так налицо, даже без особых полетов воображения хорошо заметно. Фигура, лицо, глаза, бархатистая кожа... что еще мужчине надо?
  - А с другой стороны, и без всякой фантазии несложно сделать вывод, о том, что хорошая свадьба лучше любой войны.
  - Неоспоримая истина. Так что в данном случае мой арсенал был ни-при-чем. Он не понадобился. Но ты не ответила, а я спросил: распущены ли Слуги Свитка?
  - Нет. Признаться, не дошли руки. Я даже о них не знала...
  - Вот и хорошо, пусть поработают.
  - Но зачем? Я сама...
  - Нет. Без Слуг ничего не получится. Это давняя и великая традиция. Ее надо уважать. Знай: колонны традиций поддерживают крышу нашего мира, иначе она давно бы рухнула. Пойдешь сама - не найдешь ни суда, ни костра, вообще ничего, вот так. Только камни, мох, птичий помет и одиночество, от которого хочется выть, обнаружишь ты там.
  - Ну и что? Меня как-то в огонь, видишь ли, и не тянет... Жариться... б-р-р... это так противно. Жир потечет...
  - Комплиментов от меня не услышишь, и имей в виду - никто тебя не неволит.
  - Но - надо?
  - Тебе? Не знаю.
  - Я сама уже чувствую - не избежать. Сама чувствую... а скажи, я выдержу?
  - В будущее не заглянешь, это не соседский забор.
  - Да, ты это уже говорил как-то. Но как мне людям объяснить? Меня под конвоем... я же... королева... ты не представляешь...
  - Все я представляю.
  - Это так кажется.
  - А что, твои подданные сплошь недоумки?
  - Нет, не все...
  - Вот именно! Не все, далеко не все, даже скажу тебе - в большинстве своем весьма неглупые люди и наблюдательные. Полагаю, они о тебе еще те слухи распускают. А ты об этих байках ничего не знаешь, да?
  - Догадываюсь, да нет... знаю, конечно, кое-что...
  - Ну, и какие трудности? Доколь они будут скрывать, что им многое о тебе известно, а ты - делать вид, что веришь в неосведомленность придворных? Вы что, в детские прятки-обманки до бесконечности играть собираетесь?
  - Пришло время расставить все камни по местам и заплатить по всем долгам?
  - Если хочешь, то да. И таким путем ты исполнишь последнюю, можно сказать, волю покойного супруга.
  - Какую еще волю?
  - Костер.
  - Костер?! Ты что говоришь? Какой костер?!
  - Тот самый. Во время последнего разговора со жрецом богини Оис Саннелор... а, чего я тебе рассказываю... вот.
  И тут Эльмеда услышала голос.
  - Я понял тебя, Сияющий, - скрипуче - ни с кем не спутать - сказал Хранитель.
  Голос раздавался из пустоты, окружающей сгусток холодного огня, что звался Сновидцем, но был так ясен и отчетлив, будто говоривший находился где-то рядом. Королева невольно огляделась вокруг и ощутила, как мурашки пробежали по спине.
  - Постой...
  - Да...
  - Вот что. Не надо нам забывать о Закатной. Пусть она направит. Помолись ей вот о чем: если королева, моя жена, больше не сделает ни одного шага в сторону... в эту скользкую сторону, мы отменим решение и предоставим ее судьбу богине смерти. А если совершит, тогда... вот тогда можно считать, что Оис не избрала ее. И... состоится суд... Ниберлахский суд. Надо дать возможность...
  - Ты, как всегда, принимаешь самое мудрое из возможных решений, мой повелитель, - ответил жрец.
  - Треджи! О, Треджи! - вырвалось у Эльмеды. - Ты ведь можешь!
  - Что?
  - Ты можешь вернуть его!
  - Нет! Это никому не под силу. Успокойся, девочка! Успокойся! То, что ты слышала, это только колебания воздуха. Ни того, ни другого здесь нет, и быть не может. Прости меня.
  - Ты - убийца надежды!
  - Ее у тебя не было.
  - Была и есть! Она всегда есть...
  
   Опасный пришелец
  
  Навстречу сошедшему с горы Джунк человеку никто не вышел. Селение встретило его глухой обороной: все было накрепко заперто и привалено изнутри тяжелым. Жилища будто кричали или, точнее, упорно твердили: никого здесь нет, нет никого, мимо иди, мимо, мимо... Очевидно, каждый рассчитывал, что непростой посетитель прежде зайдет к соседу, ну а там ситуация сама собой разъяснится.
  Ничуть не смутившись отсутствием гостеприимства, Акжи постучал в неплотно прикрытые ставни одного из домов. И решение оказалось правильным - никто другой не решился бы впустить опасного пришельца. Здесь же долго ждать не пришлось: дверь распахнулась, и на пороге показалась преклонных лет женщина. Она единственная не следила за событиями, разворачивающимися на соседней горе, и потому страха не имела. Напротив, старуха, недовольно поджав губы, придирчиво оглядела незнакомца. Грязное платье на нем было изорвано, сквозь многочисленные прорехи проглядывала нечистая кожа, давно не чесаные волосы свалялись, щеки и лоб запачканы землей, а нос был черным от сажи - перед ней стоял бродяга из бродяг. С губ уже готовы была сорваться нелицеприятные выражения, но тут она заметила на поясе кинжал в великолепных ножнах, удивленно вскинула глаза на лицо оборванца, кивнула и сделала приглашающий жест.
  - Проходи, садись, уважаемый дзердэн. Ты, наверное, голоден, - скорее утвердительно, чем вопросительно, сказала женщина. - Но у меня мало что осталось, прости. Нет ничего вкусного. Может быть, ты не знаешь, к нам недавно возвращалась зима. Я никуда не выходила, годы не те, и еды мне негде было взять.
  Перед устроившимся на подушечке у низкого стола человеком появилась чашка с водой, а рядом с ней две твердые, как дощечки, лепешки из смеси хлебной и желудевой муки, что с осени заготавливают бедняки.
  - Спасибо тебе, почтенная, - склонил голову гость, - угощение славно не вкусом, а искренностью, с которой оно преподносится.
  - Нет, это тебе спасибо за то, что понимаешь. Видно, не зря носишь дзерд. Из тех, кого я знаю, многие отнеслись бы по-другому к такой никудышней еде. Тебе не холодно?
  - Да нет, вроде.
  - А мне зябко, все никак не могу согреться. Пойду, схожу за дровами. Нет, нет, ты - сиди, - остановила она бродягу. - Я сама принесу, ты все равно не знаешь, где они лежат.
  Возле поленницы старуху уже ждала разведка, состоящая из местных смельчаков. И, вернувшись в дом, она сообщила:
  - Уважаемый гость, с тобой хотят поговорить наши старейшины.
  - Мне выйти к ним?
  - Не надо. Я приглашу их сюда, если ты не против.
  - Хорошо.
  
   Королева едет в суд
  
  Телега монотонно скрипела и подскакивала на ухабах. Видимо, этот назойливый звук - квык-квык, квык-квык - входил в перечень необходимых условий при доставке колдунов в суд. Позади остался многодневный путь. Они уже пересекли исконные земли Ольса, где королеву везли в закрытой карете, замаскированной под обычный фургон, миновали раскинувшуюся у подножья Атрана равнину, сменили карету на повозку, специально предназначенную для чудодеев - традиция - и неторопливо втягивались в ущелье. Перед ними поднимались недружелюбные отвесные скалы, взобраться на которые, казалось, было совершенно невозможно.
  Вспоминать Державный Совет Эльмеде не хотелось. Придворные многое видели и прекрасно понимали, что с королевой происходит что-то неладное, что вокруг ее персоны творятся сверхъестественные события. Казалось - они должны были быть подготовленными. Но реакция ближайшего окружения стала неприятным открытием.
  - Вы были свидетелями перемен, происходящих со мной. Эти случаи носили мистический характер, в чем у вас сомнений не было, не так ли? - спросила она сановников.
  В зале повисла тишина.
  - Не так ли? - вынуждена была повысить голос королева.
  - Да, Всемилостивейшая, это так... Мы были свидетелями... Но мы не можем судить об этом - ответили ей нетвердые голоса.
  - Обсуждать за моей спиной можете, а сказать в лицо... Боитесь? Я не собираюсь никого наказывать. Вы-то не причем. Да, со мною что-то происходит. Я сама пока до конца не знаю - что. Но хочу узнать. А вы?
   И вновь присутствующие предпочли сохранить свои мнения в тайне.
  - Всем прекрасно известно, как Саннелор относился к колдунам, - продолжила Эльмеда. - Подскажите, что он с ними делал?
  - Он не поощрял их, - дипломатично ответил главный советник.
  - Ах, вот как! А если я не поощрю ваши увертки? - вскричала она. - Если я вас...- она запнулась, пораженная реакцией на свои слова.
  В ответ на угрозу во взглядах людей полыхнул ужас. У многих по-совиному округлились глаза, у других затряслись губы.
  - Успокойтесь! - призвала Эльмеда подданных. - Я не собираюсь обращать вас в пауков или... в зеленых червячков. Скажите, что делал мой покойный муж с колдунами?
  - ...
  - Я добьюсь ответа?!
  - Ну, он задерживал их...
  - Саннелор не любил магов...
  - Наказывал...
  - А точнее?
  - Отправлял в Атран...
  - Зачем?
  - В Атран отправлял... на костер.
  - Добилась, наконец! Кто конвоировал чудодеев?
  - Слуги Свитка, - с небольшой задержкой отозвался главный советник.
  - Прекрасно! Завтра они должны быть здесь! Я отправляюсь в Атран!
  Молчание сделалось густым, как сметана, придворные сидели с отвисшими челюстями и только изредка кивали молча и подобострастно. Они не до конца понимали, что происходит, и уж никак не могли взять в толк, как следует относиться к пожеланию правительницы, какой реакции она ожидает и что их ждет в случае ошибки в поведении.
  - Эх, вы, слабые душонки! - завершила свою речь королева. - Знайте же, я собираюсь исполнить волю моего покойного мужа, Саннелора Сияющего, и отправиться в Атран, чтобы предстать перед Ниберлахским судом. Все свободны!
  Эльмеда рассталась с придворными, испытывая тягостное чувство полной потери взаимопонимания. Мало того, она прекрасно сознавала, что прежнего доверия свиты ей уже не вернуть. И где же тот высокий ум, что приписывал им Сновидец? Выходит, одно дело сплетать наветы и сочинять нелепые домыслы за спиной, а другое - смотреть правде в глаза? И даже Наперсница, верная и понимающая Наперсница, ничем не отличалась от прочих.
  - Глупый и трусливый человечий род! - в сердцах пробормотала она.
  - Вы что-то сказали? - осведомился ближайший офицер СС, так коротко именовался отряд Слуг Свитка. Его конь трусил рядом с повозкой.
  Без титула обращается - отметила про себя королева - подлый холоп, и спросила:
  - Я что, тебе уже не королева?
  - Простите Всемилостивейшая, - поклонился сопровождающий, - сейчас вы для нас подконвойная. И мы обязаны вести себя по отношению к вам строго по уставу.
  - Эх, вы! Глупцы! - повторила Эльмеда.
  - Простите... - еще раз склонил голову офицер.
  - Ладно, не слушай меня... выполняй свой устав... человечек...
  И поймала себя на том, что впервые отделила себя от людей. "Значит, я уже воспринимаю себя не как человека?!"
  Ее опутывала тугая сеть, накрепко притягивающая тело к двум столбам, установленным на телеге. Позади возницы, лицом к ней, сидел еще один служивый, держащий на коленях ларец с королевским Указом и дремал, покачивая головой в такт движению.
  Конвоиры верили, что сеть, вязанная из вымоченных ветвей дерева жоелел, а также Свиток надежно гарантируют удержание на месте любой колдовской силы. Эльмеда повела плечами и ощутила, как ячеи сети сквозь платье врезались в кожу, она скосила глаза и увидела прорезы на ткани и выступившие капельки крови. И, тем не менее, королева нисколько не сомневалась, что, пожелай она вырваться - ничто не удержит ее в этой телеге - ни острые, как бритвы, нити, ни указ покойного супруга.
  
   Акжи в Эрене
  
  Эренский князь собрал весь свой двор. Ибо случилось немыслимое. Произошли события исключительной важности, и никто не представлял, чем все закончится. Уэх разрушил свое святилище! Погиб Бадап, глава Джунка, а вместе с ним сильнейшие жрецы и лучшие люди клана. Ледяной колпак, в одночасье выросший на вершине плоской горы, погубил всех. И даже недавний возврат зимы, когда многие едва не умерли, а продлись похолодание - непременно отправились бы к праотцам, уже не казался столь ужасным. Как далее жить - без милости Уэха и без клана Джунк? Что делать - без высшей помощи и без порядка?
  И еще были вопросы. Почему одно-единственное сердце продолжало биться в этом ледяном аду? Отчего оно не остановилось вместе с другими? Кто и зачем сохранил жизнь простому парню из бедной семьи, о котором еще вчера и слушать бы не захотели? И как с ним теперь вести себя? Кем его считать и как величать? Недавно он получил почетный кинжал, и вот... не мало ли для него теперь почетного звания - дзердэн? Почему его так возносит судьба? Может быть, он уже князь князей?!
  Акжи еще только приближался к кибо Эрен, а здесь уже клубились нескончаемые разговоры, высказывались роковые предположения и строились сногсшибательные догадки. Был еще один знаковый факт - все участники похода в Ольс за невестой для княжьего сына погибли. Все, кроме Акжи! Добывать невесту отправилось двадцать пять бойцов. И вот - остался один. Сам Уржак упокоился на вершине. Но и оставшиеся в Эрене двое его людей, крепкие и жизнерадостные парни, не надолго пережили вожака. Один покрылся красными пятнами и, мучимый сильным жаром, спекся за считанные часы. А второй утром перешагнул порог, поскользнулся, упал, стукнулся головой о камень - и все. Что это? Проклятие Уэха, предсказанное жрецом? Но тогда на очереди - герой Акжи?!
  Однако на умирающего дзердэн не походил. Перед князем, окружившим себя лучшими воинами (на всякий случай) и забывшим снисходительные манеры, с которыми он недавно встречал "сватов", предстал тот же самый скромный юноша, что и несколькими днями ранее. Только одежда на нем истрепалась. И первый вопрос, невольно сорвавшийся с губ князя, как раз оказался посвященным внешнему виду молодого человека.
  - Ничего страшного! - усмехнулся носитель дзерда, - мне хотели помочь с этим там, в кибо на склоне, да подходящего размера не нашлось. Главное ведь не то, что снаружи, главное - внутри.
  - Да... - обескуражено согласился князь: ему, прежде всего, непонятно было именно нутро победителя чудища в Больхго и единственного возвратившегося с горы Джунк, - да... правильно сказано. Одежду мы тебе подберем. По размеру подберем...
  - Спасибо.
  - Не стоит, это мелочи. Ты один спасся оттуда... никто не может понять - как?
  - И я не знаю. Может быть дзерд помог. И еще у меня был амулет. От него сильное тепло исходило. Чудесная вещь. Но я тоже потерял сознание, а когда очнулся - наверху уже было это огненное существо и все таяло.
  - Криунаура? Ты с ней... общался, говорят?!
  - Я должен был вернуть ей кое-что.
  - Ты - ей?! Что же ты мог передать огненной посланнице Вэлэха?
  - Я же говорю - амулет. У меня был амулет, принадлежащий подземному царству. Тот самый, что помог не замерзнуть.
  - У тебя?! Откуда - у тебя?! Где ты его взял?
  - Получил от одной знакомой.
  - Какой знакомой?
  - Говорю же, моей. Там, на равнине. Ты ее не знаешь, и никто здесь не знает. Какой смысл ее называть?
  - Не хочешь отвечать - не отвечай. Мне донесли также, что ты разговаривал с криунаурой?
  - Нет, разговора не вышло - она слов не понимает. Но мне все же показалось, что она как будто что-то сказала мне. Молча. Так иногда бывает, тебе ничего не говорят, но ты вроде бы понимаешь, что тебе хотели сказать. Будто бы так было сказано: перед тобой широкая дорога, иди по ней и никуда не сворачивай. Или мне показалось, я не знаю...
  - Криунаура пожелала тебе удачи и успокоила насчет будущего? Как же она не сожгла тебя?
  - Сам не знаю. Там холодно было, жар не сильно чувствовался. Если бы я с ней в тепле встретился... тогда... не знаю. Да и не я, а амулет ей был нужен.
  - А какой он - тот амулет, что спас тебя?
  - Да обычная фигурка такая невзрачная, и не подумаешь.
  - Но почему именно тебе он достался?!
  - Не знаю, дали его мне, и все.
  - Не очень-то ты... искренний с нами. Все тебе почему-то достается. И дзерд, и амулет... какой-то ты особенный. О битве в Больхго ты лучше рассказывал. А как Бадап умер, ты видел?
  - Все там одинаково умерли, окоченели - мороз стоял ужасный. А мне просто повезло. Это все, что я помню. А в Больхго, я ведь в памяти был.
  - Да, не много же мы от тебя услышали. А ты знаешь - про тебя уже легенды народ сказывает.
  В ответ Акжи лишь пожал плечами - не повинен, мол.
  - Да, легенды, легенды... Вот, утверждают, что ты неуязвим, например. Все, кто с тобой ходил в Ольс, уже на том свете. А ты - здесь. И проклятие Уэха тебе нипочем? Может быть, ты избран Ледяным?
  - Чего не знаю, того не знаю...
  Душой эренского князя владело смятение: он чувствовал, что ему не договаривают, попросту - дурят, но еще хуже было ощущение нарастающего страха в груди. Даже лоб вспотел - покрылся мелкими холодными каплями. В своей жизни он боялся двух вещей: гнева Уэха и недовольства клана Джунк, причем второе представлялось более опасным, а тут вот испытывал необоримый трепет перед каким-то молодым щенком. Ну, не смешно ли, не унизительно?
  Князь недовольно цыкнул зубом, отер рукавом лоб и уронил еще один опрометчивый вопрос, разом покончивший с жестокой внутренней борьбой:
  -А если проверим?
  - Что?
  - А легенду!
  
   Атран
  
  Ущелье производило ошеломляющее впечатление. Чтобы приблизиться к месту действия, скрипучей телеге пришлось почти весь день подниматься по узкой дороге, вьющейся подобно змее по кромке обрыва. Тронулись от подошвы горы еще затемно, а прибыли к закату. Теперь повозка стояла на площадке, одна сторона которой обрывалась пропастью, вторая ограничивалась отвесной скалой, третья зияла темным и высоким входом в знаменитую пещеру, ну а четвертую, приведшую кортеж сюда, привязанная к столбам Эльмеда видеть не могла.
  Ни деревца, ни кустика вокруг, даже травы не было. Только камень - серый, черный, желтоватый и зеленовато-грязный. Огромные седые пики вокруг, ниже - скалы, валуны и булыги. И, наконец, рассыпанные повсюду дробленные более мелко, вплоть до песка, камешки. Воздух прозрачный, как слеза, тихий и студеный. А вверху, тонким росчерком в бледном небе раскинув крылья, парил орел.
  Начальник конвоя, тот самый, что в пути перекинулся несколькими словами с Эльмедой, деревянным голосом, будто перечисляя конфискуемое имущество, читал королевский указ, обосновывающий направление колдуньи в Ниберлахский суд. Самое интересное заключалось в том, что застывший в руках сопровождающего прямоугольный кусок тщательно выделанной шкуры, покрытый ровной синей вязью, сама королева и подписала. А кто еще мог дать добро на доставку в Атран столь высокой особы?
  Две застывшие тощие и высокие фигуры в рыжих балахонах до земли и надвинутых на лица капюшонах, из которых торчали кончики одинаково длинных носов, безмятежно внимали словам конвоира. Дослушав, они одновременно кивнули. Тогда солдаты отвязали Эльмеду и, держа ее под руки, подвели к входу в пещеру, миновав не сдвинувшихся с места тощих.
  Она услышала за спиной надоевшее унылое постанывание: квык-квык, квык-квык, но не обернулась, а шагнула вперед, вступив под своды Ниберлахской пещеры. Суд ждал ее.
  
   Неуязвимый
  
  Получилось плохо, как всегда бывает, если заранее не проведена надлежащая подготовка. А, может быть, и совсем не в ней было дело. Да, пожалуй, и самая лучшая подготовка не помогла бы. Стрелы по команде эренского князя полетели в цель. Но та не желала поражаться, она вертелась, изгибалась, уклонялась, практически не сходя с места, и лучники лишь утыкивали древками дорогой ковер, висящий на стене позади этой неуловимой мишени, и даже по какой-то нелепой случайности подбили троих своих.
  - Хватит! Хватит! Прекратить! - истошно завопил спрятавшийся за спиной оруженосца князь.
  Еще несколько мгновений он ожидал наступления возмездия, а потом высунулся и обнаружил Акжи сидящим на том же самом месте, невредимого и спокойного, словно плавная беседа не прерывалась.
  - Ты... ты что? Ты... цел? - глупо поинтересовался князь.
  - Да.
  - Уф-ф... не знаю как... но ты сильнее меня... сильнее всех... ты... Да кто ты есть? Ты - князь князей?
  - Нет, я - Акжи.
  - Понятно. Мы все должны пасть перед тобой ниц и поклясться в верности... Ну, приказывай нам, Акжи.
  - Ничего вы не должны. А вот раненым неплохо было бы помочь.
  - Лекарей, быстро! - воскликнул князь.
  Когда зал для приемов, на некоторое время превратившийся в поле боя, снова стал похож на пристойное помещение, хозяин Эрена вновь спросил:
  - Почему ты не мстишь мне? Ведь я чуть не убил тебя? Ты боишься?!
  - Нет, я не боюсь.
  - Ты не мстишь прямо сейчас, потому что тебе не интересно просто убить меня, ты хочешь насладиться моими страданиями и потом уже отнять жизнь? Да?
  - Нет. Зачем мне вообще трогать тебя? Ты не моя цель.
  - Вот как? Не твоя цель? Уф-ф... и то хорошо! Но позволь еще один дерзкий вопрос, о великий Акжи: человек, способный увернуться от града стрел, сам может убить любого, кого захочет?
  - Я редко убиваю.
  - Уже заметил, да... но ты мог бы убить и Бадапа?
  - Если бы захотел, то возможно...
  - Но ты не хотел... или...
  - Нет, его - нет.
  - А кого тогда?
  - Да почему я непременно должен кого-то убивать? Скажи!
  - Вообще да, ты можешь обойтись и без этого... я уже понял. Что ж, убедил. Да, мне понятно. Мы перед тобой - как мухи - можно убивать, можно не убивать, можно просто отмахнуться. И теперь ты займешь мой трон. А я и мои сыновья... какова будет наша судьба? Изгнание или смерть?
  - Зачем мне твое место? Зачем мне твои сыновья? Зачем мне ваша смерть? Я что, похож на самозванца?
  - Не знаю, на кого ты похож, я таких никогда не встречал... Ах, вот в чем дело! - князь даже хлопнул себя по лбу. - Ну, конечно! Как же поздно я догадался! Ты станешь новым вождем клана Джунк! Да, этого хочет сам Уэх! Он из всех предпочел тебя! Да! Это он убрал Бадапа и его близких! А тебя сохранил! Он смел Уржака и других, чтобы освободить тебя от ненужных свидетелей твоей молодости! Чтобы не смущать твоего будущего величия! Он дал тебе дзерд! И как я сразу не понял! Но тогда прости меня... Я... я всегда буду верен тебе... и мои дети... мы всегда...
  - Джунк мне не нужен.
  - Как?! Джунк не нужен?! Ну, знаешь ли... а может быть, прости меня, ты сам... ты и есть сам Великий Уэх. В этом простом обличье явившийся к нам, ничтожным?
  - Я - Акжи, и больше никто...
  - Акжи... Простой Акжи, да? Ха-ха-ха-ха. Ты вызываешь у меня нервный смех и дрожание в животе. Значит, ты - простой парень из презираемого людьми верхнего Эрена, из бедной семьи, из страны нищих, да?
  - Да.
  - С тобой трудно разговаривать. Да, трудно. Тебя не понять! Но тогда снизойди, о Акжи, скажи: что ты собираешься делать? Каковы твои намерения? Понимаешь ли, не хочется жить каждый день с лезвием у горла, с веревкой на шее. Я - правитель Эрена, все княжества боятся моего взгляда! Раньше я сам боялся только гнева Уэха и уважал силу Бадапа! А теперь я боюсь тебя, о Акжи! Да, я боюсь! Боюсь так, как никогда не боялся! Не томи, скажи, что ты хочешь о Акжи! Богатства? Власти? Чего тебе надо? Что ты будешь делать? Поделись с нами, Акжи!
  - Мне ничего не надо. Я собираюсь вниз.
  - Куда, куда?! Вниз... это... это... туда, за криунаурой... к Вэ- к Вэлэху?!
  - Нет. Хочу спуститься в Тинетон. Мне надо в Надикс.
  - Ах, вот как...
  - Да. Там моя цель.
  
  У Собирателя даже в мыслях не было посещать посторонних людей - членов своей семьи. Вернее, семью молодого горца, чье тело он позаимствовал. Но пришлось.
  В Эрене молодого человека ничто не задерживало, но внимание князя, устроившего вокруг славной фигуры победителя жутких чудовищ и не менее ужасных холодов настоящий хоровод встреч, празднеств и чествований, не отпускало. Сначала было назначено торжество в честь невероятного спасения Акжи изо льдов на горе Джунк. Затем последовало застолье по поводу новорожденного озера и вытекающей из него реки. Люди, не советуясь с властью, уже успели окрестить и то и другое именем дзердэна. Новые слова: Акжинегх, Акжиурхи и Акжигез, что означало озеро Акжи, водопад Акжи и река Акжи, не сходили с уст восторженных почитателей. И князю ничего не оставалось, как согласиться с мнением толпы.
  Дни летели. Дважды Собиратель пытался ночью улизнуть из гостеприимных палат, где он проживал, но за ним непременно увязывалось не менее десятка провожатых, умоляющих вернуться - иначе не сносить им голов.
  Страх князя не уменьшался, он перешел в навязчивость. Эренский правитель никак не мог понять: с чем же он столкнулся, какую угрозу несет появление этого человека, но в том, что это опасность серьезная, не сомневался. Ночами князь корил себя за то, что, поддавшись порыву, приказал обстрелять Акжи. Да, он убедился в сверхъестественной неуязвимости гостя, но заработал врага. И какого! Очень сильного, хитрого и коварного! Что кроется за его показным миролюбием? Злоба и черная месть, что же еще!
  Его люди денно и нощно не спускали глаз с юноши, а возле своей особы князь держал целый отряд до зубов вооруженных бойцов.
  Отпустить носителя дзерда тоже было нельзя - а вдруг он только того и ждет - прокрадется обратно незамеченным, и...
  - Эх, эх, эх, - беспрерывно кудахтал эренский князь, синевой впалых щек напоминая плохо ощипанную курицу.
  Стоило князю прилечь, как начинало казаться, что кровожадный Акжи где-то рядом скользит невидимой тенью, сжимая в руке дзерд. Он посылал справиться - где юноша. Выслушав успокаивающий доклад, ненадолго задремывал, но вновь подхватывался, заслышав малейший шорох.
  Несколько раз правитель надумывал отправить к Акжи убийц, но не решался. Во-первых, после всех подвигов дзердэна трудно, да, пожалуй, невозможно найти исполнителей, а во-вторых, положим, нашлись бы отчаянные, но как им справиться с задачей? Скорее всего, верх одержит Акжи, и как он в таком случае поступит? Ответ был ясен.
  Сам же носитель ненужной ему славы откладывал свое отбытие, поскольку впервые за множество лет не мог понять: что же с ним произошло? С того дня, когда его, возвращавшегося домой из кузни, разом вырвало из объятий вечерней степи (или кого - кого-то другого, вместо которого он помнит?), все, что ни происходило с ним - было понятно. Но вот что случилось на горе Джунк? Какие перемены произошли? Почему он одержал верх над губительным морозом, не уступил гневу Уэха и устоял перед криунаурой? Это было непостижимо.
  
   В огне
  
  Когда жадные языки пламени взметнулись у ног, из уст Эльмеды вырвался дикий крик ужаса, тело выгнулось дугой, руки и ноги рванулись в едином и тщетном порыве освободиться, и она поняла, что не надо было ей стремиться сюда, что следовало исправить ошибку раньше, хотя бы тогда, когда еще можно было - сбежать от Слуг Свитка. На мгновение она лишилась сознания, но вскоре пришла в себя.
   Огонь уже вовсю полыхал вокруг, лизал плечи, касался лица, а у затылка трещало так, будто на нем кололи орехи. Под ногами пылала огромная куча хвороста, горел и столб, к которому ее привязали существа в балахонах. Пятеро длинноносых стояли вокруг, равнодушно смотрели на горящую женщину, и, словно выполняя нудную обязанность, время от времени медленно наклонялись, брали небольшие поленца и подбрасывали в костер. Багровые отсветы плясали на стенах, густой черный дым поднимался вверх, втягиваясь в неровное отверстие в высоком своде.
  Она опустила глаза и увидела, что ноги до колен отгорели и теперь лопается кожа на бедрах и животе, разбрызгивая испаряющиеся с шипением жидкости и обнажая чернеющие мышцы, кости и внутренности. Треск за головой почти прекратился, очевидно, волосы, ее прекрасные волосы, превратились в пепел. Тело, красивое, чувственное и такое любимое тело разрушалось и исчезало - но жалко не было. Как ни странно, и палящего жара не было, уже не говоря о боли. Или утробный гул, похожий на вой стаи зверей, исходящий изнутри существа, и был болью, болью спрессованной и доведенной до апогея, а оттого утратившей всякую связь с чувствами? Но что-то все же ощущалось - плясало густое марево, туманящее взор, и неприятно пахло - паленым мясом. Да, запах был отчетливым.
  "Может, я потеряла сознание, и мне все кажется? - задалась вопросом Эльмеда и пожалела, - эх, руки связаны, нельзя себя ущипнуть". И тут же оценила нелепость этого желания. А потом вдруг испугалась, что ослепнет, когда огонь доберется до лица.
  Но она не ослепла и не оглохла и не потеряла других чувств, хотя воющие языки пламени полностью уничтожили тело и даже вонь от горелой плоти развеяли, оставив на каменном полу небольшую горстку золы. Только ожерелье Грольта доставило хлопоты, и немалые.
  Еще когда огонь полыхал вовсю, дожирая остатки торса, и уже занималась голова, она ощутила, как ошейник сдавливает почти несуществующее горло. Каждый камешек уродливых бус превратился в сгусток воли, жестоко внедряющейся в нее и подчиняющий себе. Эльмеде показалось сначала, что противиться этой тяжелой силе невозможно, надо покориться, и только тогда она сможет остаться собой. Но что-то внутри взбунтовалось и выплеснулось навстречу грубому вторжению.
  И тогда напротив пылающей королевы возник второй такой же факел, висящий в воздухе. Два огненных веретена словно бы играли в гляделки, ни в чем не желая уступить сопернику. И так продолжалось долго.
  И Эльмеде открылся тайный замысел Великого мага. Неспроста пришел он на помощь. Отнюдь не верность династии Сияющих руководила колдуном. Платой должна была стать не более и не менее чем сама королева Ольса - расцветающая волшебница! Грольт рассчитывал увеличить силы, присоединив к своим возможности Эльмеды. Судьба королевы, которой предстояло раствориться, развеяться, исчезнуть, его не волновала. Как не трогала Грольта и гибель Саннелора, да и преследование убийцы своего венценосного гонителя было лишь средством для заманивания будущей жертвы.
  Она поняла, что Сновидец, предостерегая ее, лукавил - маги могут объединяться, но заканчивается этот союз абсолютным поглощением одного другим. На что Грольт и уповал. Треджи ограничился прозрачными намеками, предоставив ей возможность - или невозможность? - дойти до всего самой.
  "Тебе понадобятся все силы", - предупреждал он.
  Да! Вот и понадобились. В ней столько любви и гнева, страсти и неуемной жажды вмешиваться в течение жизни! У нее столько неоконченных дел! Она так много вложила в управление империей, в погоню за убийцей Саннелора! И все для того, чтобы вот так сгинуть? Чтобы стать безвольной частицей чужой силы?
  В Эльмеде проснулась такая несусветная ярость, что она сама ужаснулась. Все чувства поднялись на дыбы и превратились в порыв неистовой злобы, дикой злобы, прошедшей через горнило нелепой и мрачной души ужасного чудовища - сукокрыса. Из привязанной к горящему столбу королевы в сторону зависшего напротив Грольта полыхнул такой ураганной мощи сноп искр, что разделил надвое, разорвал пополам кокон внешнего огня, обнажив скрытую под ним желеобразную субстанцию. Маг издал долгий хлюпающий звук, выплеснулся на пол и превратился в хорошо знакомую бесформенную груду мокрых тряпок. Но не сдался, а тут же обернулся в образ из далекого детства - в деда. С его сморщенным личиком, розовыми щечками и теплой добротой в перламутровых глазках.
  - Дедушка!!! - визг королевы разорвал костер на клочки, взметнулся к сводам и, оттолкнувшись, обрушился вниз. - Ах ты, гадский дедушка! Вот тебе! На, получи!
  И еще одна порция искр смяла напоминающее печеное яблоко лицо, перламутровые глазки расплавились и брызнули на пол. Маг шарахнулся вглубь пещеры, затем взлетел к потолку, превратившись в огромный купол, напитанный влагой и грозящий погрести под собой Эльмеду. Он принял вид зеленовато-бледной шляпки гриба, чья мякоть несет неминуемую кончину. Грольт заполнил собой всю пещеру. И потекли последние мгновения перед тем, как смрадная ядовитая плоть накроет собой и костер, и мечущуюся в нем женщину.
  А Эльмеда почувствовала - сила ее гнева после двух грандиозных выплесков исчерпалась, огонь, питающий эту злость, сник, и она отчетливо осознала, что устоять против новой атаки не сможет. Королева сделала все, что могла - но этого оказалось мало: она остывала.
  
   Дзердэн пропал
  
  Князь лично вознамерился проводить почетного гостя к родным. Как же о них не подумали? В кутерьме застолий и плясок, новых плясок и новых застолий никто не вспомнил о родителях великого человека. Ай-ай-ай, да как же можно забыть о таких людях! Им даже весточку не послали! А он, хтребхохрбхреробрх, этот... герой, этот брехруй, все копит свои обиды, все молчит, все готовится - думал князь.
  Верхний Эрен совсем не то, что нижний. Вместо земли здесь голые скалы, а вместо нормальной жизни - отчаянная бедность. Молодежь старается не задерживаться в этом краю - уходит вниз. Девушки для того, чтобы стать прислужницами или младшими женами, что, в принципе, одно и то же, а юноши - членами ватаг, промышляющих под неусыпным оком Джунка, или рабочими лошадками на серебряных рудниках, или грузчиками на рынке. В верхнем Эрене живут отчаявшиеся, худые и оборванные люди. Единственное спасение - дорога на перевал, ведущий вниз - в Тинетон. С утра до вечера дети и женщины стоят по обе стороны от вьючного пути, лица их скорбно вытянуты, а обветренные руки тянутся к проезжающим.
  Никто не навещает бедняг, родившихся в этом скудном краю, разве иногда явится кто-нибудь из старших детей, чтобы поделиться невеликими сбережениями с родителями и младшими отпрысками.
  Но в тот день целая кавалькада всадников и тележек, вопреки установленному порядку, не проследовала в тинетонские земли, а свернула с дороги. Отряд раздвинул нищих и направился в сторону небольшого кибо, прилепившегося к серой угрюмой скале. Прибывших было так много, что единственная улочка не могла вместить всех. Высыпавшие из домишек мятые бородатые старики, старухи в черных платках и подтянувшиеся от дороги женщины с детьми безмолвно глазели на невиданных гостей.
  Акжи спешился и безошибочно направился к небольшому покосившемуся строению, больше похожему на снабженную дверью нору животного средних размеров. Увидев разодетого молодца в сопровождении пышно наряженных мужчин, стоящие перед входом в нору люди прыснули в разные стороны. Остался только высокий тощий человек с клочковатой седой бородой. Он, не мигая, смотрел на приближающегося сына, и голова его мелко тряслась.
  Вскоре улочку заставили длинными столами и разноцветными навесами, разнообразные кушанья и бочонки с винами не замедлили появиться перед изумленным населением. Красивые платья, бусы и теплые шапки раздавались любому желающему, а в ту самую норку, где жили родители Акжи, занесли три тяжелых сундука, обитых - подумать только! - коваными бронзовыми полосами. Так князь заглаживал невнимательность к родственниками опасного дзэрдена.
  Веселье было в разгаре, когда виновник торжества вышел из-за стола, полез в гору и вскоре оказался на козырьке, нависающем над селением. Без сомнения, это был любимый пост здешних мальчишек.
  "Вот бы он свергся оттуда!", - с бесплодной надеждой пожелал князь. Но тот не думал падать, а смотрел вдаль так внимательно, был настолько захвачен открывшимся видом, что решись князь подослать кого-нибудь из удальцов, возможно, его желание и исполнилось бы.
  В тот час, когда праздник достиг наибольшего размаха, гости и хозяева дружно исполняли репертуар народных певцов, некоторые плясали, а наиболее предприимчивые крали со стола еду, утаскивая в норы недогрызенные окорока, лопатки и шейки, не забывая и полупустые бочонки, на пиру появился новый человек.
  Он был одет как горец, но имел рыжие спутанные волосы и рыжую же бороду, что сразу исключало его из местных жителей. Благодушно настроенные эренцы потащили пришельца к столу, небезосновательно полагая, что с аппетитом у такого субъекта должно быть в порядке. Взгромоздившись на лавку, он принял из рук ближнего доброжелателя изрядный кус мяса и замер с открытым ртом, поскольку встретился глазами с пожилой женщиной, столкнулся со знакомым с раннего детства и самым родным на свете взглядом. И она, в свою очередь, не отвернулась от чуждого бродяги, а вгляделась в него внимательно и напряженно, словно тот напомнил ей кого-то близкого и до боли знакомого.
  Рыжего поощрительно шлепнули по плечу: жри, мол, не боись - гуляем однако. А женщина медленно опустила ресницы, отвлекаясь на речь соседа: показалось, должно...
  Собиратель созерцал место, где совсем недавно могущественный Уэх едва не заморозил его. Во всей красе плоскую вершину и ее окрестности можно было обозреть только отсюда, с высоты. Там, где раньше стояло кибо Джунк, был пустынный остров, покрытый руинами, он казался маленьким по сравнению с широким синим кольцом озера, охватившим его. Окутанный туманной шубой с вершины стремился водопад, а из озера рождалась река.
  Собиратель почувствовал, как между ним и неспокойными водами протянулись невидимые нити, вернее, струи. Они были ощутимыми - теплыми и близкими - родными, они были им! Воды наполнили его внутреннюю суть, слились с ним, и незаметно для себя Собиратель перешел в жидкое текучее состояние.
  Озарение было подобно вспышке: он понял, что произошло! Танец, тот самый танец, о котором столько говорила Сестра, теперь жил в нем. Он, человек, сделался частью всего: реки, озера, дождя, а водная стихия вошла в него, очеловечившись!
  Да - он разобрался в себе - и все стало на свои места.
  Зов молодой реки усиливался, и пора было отправляться в Тинетон - там ждало последнее дело.
  "Собирание наконечников скоро закончится, - подумал он, - а потом?"
  Ничто не предвещало дождь, но он неожиданно обрушился на пирующих. Хлесткий, тяжелый, с каплями, отскакивающими от камней, словно крупные бусины, он накинул темное покрывало на горы и заставил людей укрыться под навесами.
  А когда дождь, толком так и не начавшись, вдруг прекратился, Эренский князь взглянул вверх, туда, где только что стоял ненавистный Акжи, и никого не увидел. Он разослал вокруг людей, те облазили все щели, лощины и закоулки, трое покалечились. А дзердэн пропал.
  
   Противостояние
  
  Длинноносые судьи в рыжих балахонах до земли, окружающие место аутодафе и сохраняющие дотоле беспристрастную неподвижность, зашевелились. Несколько поленьев полетело в основание костра, а затем еще и еще, огонь затрещал с новой силой.
  И Эльмеда поняла, что вот только сейчас проявляется смысл Ниберлахского суда. Что именно в этом он заключается: колдунов здесь приговаривают не к сожжению, но к испытанию и очищению. Проверяя их сущность огнем, суд решает, даровать ли притязателю на высокое звание мага бытие или небытие, суд определяет - заслуживает ли он! И еще постигла королева - эти, подброшенные в костер в самый решительный момент поленья, и являются окончательным вердиктом Ниберлахского суда: она признана правой и достойной!
  Яркий огненный язык взметнулся вверх, навстречу отвратительному бледно-зеленому куполу, тот зашипел и зашкворчал, словно грибы на сковороде, прогорел сразу в нескольких местах и распался на клочки, а потом рухнул вниз. Ожерелье на шее властительницы Ольса лопнуло, уродливые голыши, словно пущенные из пращи, ударили в разбросанные по пещере частицы мага, украшенные закатывающимися перламутровыми глазенками. Эти покалеченные огнем и камешками магические кусочки пульсировали на обожжённом полу в попытках слиться вновь, образовать фигуру, но каждый раз форма едва воссоздавшись, разваливалась и растекалась по лаковому обсидиановому основанию. Тем не менее, спустя немного времени Грольту все же удалось собрать свои остатки и ошметки, он снова встал перед Эльмедой в полный рост, но более всего напоминал теперь собственную бледную полупрозрачную тень. И поднялся маг лишь для того чтобы окончательно сникнуть, склониться перед королевой. По границам окружающего ее сияния пробежали торжествующие волны зыби, потолок лизнул высокий ослепительный всполох и Эльмеда втянула в себя Великого мага Грольта.
  
   Ниберлахское озеро
  
  Озеро, заполняющее Ниберлахскую пещеру, было огромным. Его края исчезали вдали, уходили под лес сталактитов и там терялись во мгле. По берегам бродили похожие на людей существа, их было немало, где-то они сбивались в небольшие группки, а в основном вышагивали порознь. Они не знались друг с другом, хотя большинство находилось здесь годы и годы, и каждый был безумно одинок. У них отсутствовала память, и, конечно, повода для общения быть не могло. Попав сюда, несчастные пили темно-зеленые воды озера, тем самым поддерживая в себе жизнь, но вода, даруя силы, высасывала воспоминания и превращала мелких колдунишек в пустые оболочки.
  Эльмеда подошла к самому краю, всмотрелась в зеркальную гладь. И увидела свой привычный облик. И лоб, и блестящие глаза, и волосы, с которыми она окончательно простилась, грудь, живот, руки и ноги - все было цело, даже платье выглядело новым. Она ущипнула себя за щеку и заметила, как натянулась ее бархатистая кожа и почувствовала легкую боль. Она обнюхала себя, но гарью, паленым мясом не пахло.
  Мимо проходил один из обитателей пещеры, он тоже отразился в воде. Но на его лице не различалось черт индивидуальности - приспущенные веки, бесформенный нос, ничего не выражающая безвольная линия губ, он был такой же, как и все остальные встреченные здесь существа. Вглядевшись повнимательнее, Эльмеда сумела проникнуть под зеленоватый поверхностный слой жидкости и прочесть там историю подошедшего. О, да он тоже был причастен к судьбе Саннелора! Это был тот самый маг, что пытался запугать молодого ольского короля неожиданно объявившимся в саду озибилитом. Тем самым он отвлекал внимание короля от замаскированного убийцы. Она слышала эту историю от Саннелора. Надо же, какое совпадение! Только она здесь появилась - и сразу наткнулась на человека, имевшего в прошлом общее с ней. А, возможно, это не совпадение? И не так уж виноват этот недоучка, ничего плохого ведь не случилось: появление озибилита напугало короля, но в конечном итоге - и спасло его. Эльмеда взглядом притянула к себе чужую память, похожую на полупрозрачную рыбешку, покрытую мелкой чешуей. Одним движением она очистила ее и впустила в тусклый левый глаз стоящего рядом чудотворца. Тот вздрогнул, будто получил добрую затрещину, и ошарашено воззрился на незнакомую женщину.
   - Но ты... но вы... Что ты... что вы себе позволяете? Почему... - он был до крайности возмущен, но никак не мог подобрать нужный тон.
  - Оглядись! - строго приказала Эльмеда.
  - Что?! Где я? Что это? - залопотал маг, не скрывая испуга, уж больно ландшафт вокруг был необычен.
  - Не узнаешь? А, забыл, как сюда попал?
  - Что... это... что? Не томите!
  - Перед тобой пещера Ниберлах.
  - Ах! О, горе мне! Горе мне! Смилуйся! - пал на колени мужчина, - Ах, пощади меня, богиня!
  - Уже пощадила. Вон отсюда! И никогда не колдуй больше, слышишь?
  - Не буду! Уж ты верь мне, не буду! Никогда!!!
  - Выход там, - махнула рукой Эльмеда.
  
   Доренлон
  
  Столетиями в море вливалось слабое и мелководное течение, неспособное даже в устье разбавить соленую воду. Река, орошающая рукавами каналов бескрайние поля, испаряющаяся в заводях, потребляемая рощами и дубравами, зверьем и многочисленным людским населением, с каждым годом чахла и хирела. Но вот что-то случилось: по старому руслу пронесся вал холодной ледниковой влаги, он нагло растолкал и оттеснил от берега прогретые солнцем ленивые морские воды. Все произошло столь стремительно, что больше всего напомнило вторжение. И море, обидевшись, более того, озлившись, ответило на дерзкую выходку штормом. Вихрь пронесся над его поверхностью, волны набрали опасную высоту и потемнели. Они сделались коричневыми и пенными своими вершинами нацелились на инородные струи, несшие стылость горных вершин, песчинки со склонов, смытую по пути плодородную почву, древесные стволы, обломки человеческих жилищ и останки живых существ, не успевших удрать с пути неистового потока.
  Сам морской бог Доренлон кипел гневом на изогнутых главах огромных валов, обрушивающихся одна за другой на захватчика. Он желал развернуть назад, выплеснуть вон, размазать по берегам противные и зябкие пресные массы. Но те не поддавались. Что стоит за этим вмешательством? Почему, кроме воды и разнообразного мусора, никто не сопротивлялся ему? Где он, этот дерзкий соперник? Пренебрегает?!
  И тогда Доренлон напрягся и послал вызов в виде длинной, проникающей, просачивающейся сквозь всё и вся волны. И был услышан. Тот, который явился, был молод, полон сил, но не желал сражаться. Он смеялся в ответ на яростные обвинения бога.
  - Сильней тебя здесь никого нет, - услышал Доренлон веселое журчание, - драться нам с тобой бессмысленно, ибо я - часть тебя, я несу тебе мои воды, и они становятся твоими. Что же нам делить?!
  - Ты явился без спроса, нахал! Я проучу тебя! - взревели в ответ ветер и волны.
  Шторм достиг апогея, одинаково громко рокотали воздух и море, берег гудел, будто готовился провалиться в тартарары, вода заливала землю. Бурный прибой клокотал на улицах и во дворах ближних к побережью домов. Он переворачивал огромные валуны, срывал пришвартованные корабли, уносил лодки, заборы и целые причалы. Он бушевал долго. И все же угомонился.
  А дерзкий поток как катил, так и продолжал катить свои пресные холодные воды в Неточное море.
  
   Полет над озером
  
  Королева Ольса парила над зеленоватой гладью, она хорошо различала в глубинах вяло поворачивающихся с боку на бок рыбешек, в каждой из которых заключалась чья-то память. Рыбы были разных размеров, а самые маленькие, едва заметные, служили пищей для несчастных, попадающих сюда. Они проникали в людей вместе с водой, отдавали голодным полезные вещества и забирали память. Обмен не показался Эльмеде справедливым, но она находилась здесь не для того, чтобы обсуждать принятые в Ниберлахе порядки.
  Со сталактитов капало. Иные капли падали на Эльмеду, и она каждый раз удивлялась, что сохранила способность чувствовать.
  Цель движения была неясна: она просто летела, полностью отдавшись чувству легкости. Возможно, ее ведет некая сила? "Нас всегда ведет какая-то непонятная сила", - подумала королева.
  Вода внизу менялась; на место зелени пришла синева, незыблемая поверхность подернулась волнением, сталактиты вместе с капелью пропали, а потолок пещеры ушел вверх и потерялся там, скрытый легким пухом облаков и лучами восходящего солнца. Вдали что-то забелело. Приблизившись, Эльмеда различила одинокую приземистую колонну, возвышающуюся посреди небольшого песчаного островка. Она опустилась на самый край прибоя, залюбовалась водой и ощутила импульсы тепла и обволакивающей ласки, внушающие чувство покоя. Расслабленность настолько захватила ее, что на несколько минут она забыла обо всем. От островка во все стороны, сменяя друг друга, расходились белые барашки, солнечные лучи нежно играли цветом на глянцевых поверхностях. Эльмеда присела и попробовала воду на вкус, она была горьковато-соленой и, конечно, не годилась для питья. Так вот оно что! Хранитель...
  Именно так рассказывал Хранитель: "Эти птицы не были похожи на гербовые изображения Сияющих, но в том, что это соколы, король не сомневался. Воду нельзя было пить - она горчила и была соленой. Но он смотрел и смотрел на воды, украшенные белыми маленькими барашками, гладкая синева под ранними утренними лучами переливалась, волны уходили вдаль, а на их месте рождались новые". Королеве не надо было оборачиваться, она уже знала, что за спиной находится стела, украшенная орнаментом, на котором изображались силуэты пикирующих соколов.
  Все здесь, в этой таинственной пещере, да пещере ли? напоминало о Саннелоре. Тоже неспроста? Может быть, это путь к нему? Так это или нет, спросить было не у кого. Но одно Эльмеда узнала точно: второе видение ольского короля было истолковано неправильно. То, что во сне успокоило его жажду, было водой Ниберлахского озера, а не Неточного моря.
  И еще одну важную вещь поняла королева, находясь на маленьком острове, - третье знамение откроется ей. Никаких предпосылок для такого умозаключения не было, но уверенность не всегда нуждается в явном подтверждении. И тогда проклятие, перешедшее по наследству ее сыну - падет?!
  
   Страна Тинетон
  
  Что же случилось в горах? Растаяли враз все снеговые шапки? Или какая-то божественная туша так насела на скалы, что они брызнули родниками? Иначе откуда у истощившегося потока взялись новые силы? А впрочем, какой смысл искать ответа на пустые вопросы? Надо спасать то, что еще можно, и восстанавливать то, что разрушилось.
  Да, такого в благословенном Тинетоне давно не приключалось: будто где-то в верховьях плотину прорвало, и бурный вал прокатился по давно зачахшему руслу, сметая все на пути. Мосты - снесло, луга - затопило, мельницы торчали из воды верхушками лопастей, и то кое-где. Да что там: целые деревни с домами, людьми и скотом уплыли вниз по течению. Беда! Государство оказалось разрезанным надвое от гор до моря. На месте одной страны получились две: Восточный Тинетон и Западный. И сообщение между ними возможно ныне только на нескольких утлых лодчонках, а иных плавсредств здесь не имелось никогда, потому как через прежнюю тихую речку и бродов, и мостов полно было. А вдруг западчане, пользуясь моментом, отколоться захотят?!
  Словно муравьи вокруг своего раздавленного небрежным сапогом жилища, суетились люди около неожиданно ожившей реки. Кто-то плакал и рвал на себе волосы, не умея смириться с потерями, кто-то кликушествовал, что чаша грехов переполнилась и грядет гибельный мировой потоп, недаром ведь еще и шторм невиданной силы приключился. Ну, а более приземленные натуры потирали руки, прикидывая доходы, которые принесет возобновленное судоходство, а также сооружение мостов, восстановление поселений и открывающиеся новые возможности орошения полей, это сколько же всего можно будет вырастить?
  Курьеры прибывали из Надикса и поспешали обратно. Говорили, что сам король, сам Его Благолепие Езеп III, в сопровождении всесильной фаворитки - Низии Уренлог, собирается полюбоваться на чудо природы. К их приезду начали спешно сооружать мост. Он в тридцать с лишним раз превосходил длиною прежний! Работа кипела и помогала как-то выживать потерявшим все окрестным жителям.
  В верховья же снарядили военную экспедицию, королевский указ предписывал ей не возвращаться, пока истинная причина полноводья не будет установлена. Поход возглавил барон Задраг Уренлог, Верховный главнокомандующий вооруженными силами королевства и брат Низии. Он не без некоторого сожаления покинул столицу - полный удовольствий город, рассудив, что смена обстановки полезна, а возвращаться к дворцовой роскоши будет приятно вдвойне после тягот полевой жизни.
  
   Редкий кинжал
  
  С утра до вечера к берегу тянулись подводы, наполненные булыжником и скальными обломками. Поперек реки ходили плоты и сбрасывали камни в воду. Даже при свете факелов продолжалось сооружение искусственных отмелей, закладывались основания для будущих мостовых опор. Рабы и вольнонаемные, мало чем отличавшиеся от первых, уже вошли в то состояние тупой непреходящей усталости, которое отличает рядовых участников гигантских строек. Их органы чувств реагировали только на насилие и самые простые потребности утомленных тел, ничего прочего они не замечали.
  Неудивительно, что пловец, прибывший с того берега, а откуда еще? не вызвал никакого интереса ни у толкущихся повсюду работников, ни у надсмотрщиков, стремящихся к одному - блюсти трудовой порядок. Никому не показалось странным, что он, будто спасшийся с утонувшего корабля, выплыл из реки в одежде. Таких река приносила ежедневно, и не по одному, правда обычно они были бездыханными и раздутыми, как бурдюки. Да и какая кому разница, в конце концов: дышит очередной выброшенный на берег или нет?
  Действительно, а чему удивляться? Тому, что не похож молодец на местный народ? Сколько их спускается с гор в Тинетон в надежде обрести здесь лучшую долю! Этот тоже несомненный горец, и по виду, и по одежде, добротной, но в разводах, будто в луже грязной вывалялся, и еще - судя по кинжалу в красивых ножнах, что болтается у пояса. Такие искусные ножики только в Бернойских горах изготавливают, да и то редко где. Уж больно великолепны ножны, да и рукоять не хуже. Очень ценная вещь! Старинная работа. Явно не по чину нацепил на себя оружие юнец. Хотя, возможно, сын какого-нибудь князька? В горах они зачастую богатством не блещут, мелкие-то правители. А вот клинки - единственное порой достояние - передают по наследству, как символ родовитости. Но, скорее всего, все проще. Конечно, проще, знаем мы таковских! Зарезал кого-нибудь, поди, а то и отца родного приколол, змееныш, забрал последнее, что у старика было, и удрал. Так что из реки выплыл подлый отцеубийца!
  Это предположение больше всего понравилось главному блюстителю курьерской службы, связывающей новостройку с Надиксом. Почему? Да потому, что правильным было!
  - Эй, ты! Ты сюда что, наниматься пригреб? - небрежно спросил он.
  - Наниматься?
  - Да, на работу. Ну, камни ворочать или что ты там еще умеешь. Так?
  - Так? Нет, не так.
  - А зачем?
  - Зачем? Мне в город надо, в Надикс.
  - Ах, вот оно что! Да, тебя там только не хватает! И чего вас всех тянет в столицу? У тебя там кто-то есть?
  - Кто-то есть?
  - Ну, родня, знакомые? Понимаешь меня плохо, да? - раздражаясь, поинтересовался служака. - А говоришь вон почти без акцента. Люди близкие у тебя есть там? Дяди, тети, братья-шматья?
  - Шматья?
  - Ну, это к слову. Выражение такое. Родственники, иными словами. Ты понимаешь меня?
  - Понимаю я. Нет там никого.
  - Ну и во имя какого злого духа ты туда прешься?
  - Как?
  - Зачем тебе туда?
  - Туда? А! Да это, говорят, Задраг в свою гвардию набирает...
  - Кого набирает?
  - Набирает кого? Ну, мужчин... а что? Надо ему воинов.
  Горец был высок, крепок на вид, и, похоже, не блистал умом. Курьерский начальник вынужден был признать, что барон Задраг, сам великан и рубака, именно таких парней предпочитает иметь в своей личной охране.
  - Да, таких, как ты, Задраг любит, крепышей, - согласился он и переспросил. - Значит, в Надикс податься решил?
  - Ну... решил...
  - А сам-то откуда?
  - Сам-то откуда? Да из Эрена я, вон оттуда, - вытянул палец будущий гвардеец в направлении неразличимых на восточном горизонте хребтов.
  - Ладно, считай, повезло тебе. Скоро карета с донесениями в столицу поедет. У тебя деньга-то имеется?
  - Деньга-то? Ага, имеется, - ответил простак, выуживая из-за пазухи замызганную холстяную сумочку. - Вот, все кибо собирало понемножку мне на дорогу.
  "Знаем мы, как все кибо собирает на дорогу, - подумал главный курьер, - небось, под кустами собиратели валяться остались".
  - Ладно, везунчик, - повторил он, особое ударение сделав на слове "везунчик", - место в карете как раз для одного пассажира будет. Пойду, распоряжусь, а ты жди здесь, никуда не уходи.
  И услышал за спиной:
  - Никуда не уходи... хорошо, никуда...
  Никакой кареты в Надикс не намечалось, но уж очень редкий кинжал висел на поясе лоботряса. Такое оружие дорого стоит, очень дорого, любой оружейник - да что там! - тот же барон Задраг за него отвалит... отвалит он... да, много даст, и торговаться не станет. Пристрастия братца всемогущей Низии хорошо известны.
  
   Низия
  
  Свое название Неточное море получило за непредсказуемость. Божество, что обитало в его пучинах, отличалось исключительно капризным нравом. Даже цвет воды мог измениться трижды за день: из бирюзовой она легко превращалась в темно-зеленую, будто хвойный лес в ней целиком утопили, а потом без всякой причины синела. Бывали дни, когда на берег выкатывались коричневые валы, а пенные гребешки на верхушках имели сероватый оттенок. Вот тут уж в плавание не снаряжайся, ну а ежели успел отчалить, то поспешай немедля обратно - иначе несдобровать - из ниоткуда возникнет гигантская водяная шапка, накроет корабль и разобьет его или целиком на дно утянет. Все моряки знали, что каштановый оттенок морю придавал гнев Доренлона, так именовали упомянутую выше божественную сущность.
  А хуже всего обстояло дело с течениями. Из-за них корабли далеко от земли не уходили. Глубинные струи сегодня благоприятствовали плаванию, а завтра уносили мореходов в безвозвратную даль; за один сезон течения перекладывались много раз и угадать очередной поворот никому не удавалось. Ни жертвы, ни специальные молитвы, постоянно совершенствуемые жрецами, что посвятили себя Доренлону, надежного плавания не обеспечивали. Потому-то море называлось Неточным, а его просторы покорялись лишь храбрецам. Но не зря рисковали мореманы: все опасности и лишения искупались богатствами, которыми щедро делилась прихотливая бездна... если бывала расположена.
  Залив Надикса, глубокий и просторный, окаймлялся ожерельем из трех больших и двенадцати малых островов. Большинство принадлежало лично королю. На двух высились видные с берега даже в непогоду замки, третий крупный остров был заселен животными - там располагался королевский зверинец.
  Его Благолепие Езеп III пожаловал Южный морской замок своей ненаглядной Низии еще с десяток лет назад. Но фаворитка, если и бывала там, то мимолетно, когда пересекала лагуну, влекомая очередной предприимчивой фантазией, кои у нее никогда не иссякали. Она то устраивала грандиозные праздничные манифестации с привлечением флота, то участвовала в добыче белых китов, когда те достаточно приближались к земле, то закладывала в провинции города или планировала прокладку новых дорог, а то вместе со своим братом Задрагом принимала войсковые парады. И все, что она ни делала, выходило хорошо. Даже с королевой, законной супругой Езепа, Низия пребывала в настоящей дружбе. Вес ее слова не уступал по тяжести королевским вердиктам, поскольку решения фаворитки немедленно обретали силу законов, удостоверенных печатью монарха.
  Проще говоря, вся жизнь в Надиксе, да что там, во всем Тинетоне вращалась вокруг длинных юбок этой потрясающей дамы. Лишь одна неудача, да и то относительная, постигла Низию за последние годы. Провалилась великолепно продуманная и проведенная в жизнь воинская операция по уничтожению лютого врага - короля далекой страны Ольс - Саннелора. Хотя и вожди кочевых племен, получившие доброе вознаграждение, и воины небольшого княжества, граничащего со степью, выполнили замысел Низии Уренлог безукоризненно. Ей об этом доложили наблюдатели - свидетели битвы. Но Саннелор - на самом деле оказавшийся великим воином - перечеркнул все планы. Он поломал тонкие расчеты на хитроумную ловушку и подавляющее превосходство в силах: он, можно сказать, в одиночку разметал и обратил в бегство закаленных воинов степей, обезглавил и растоптал многочисленные рати и гордо удалился в Ольс для подготовки к походу к Неточному морю. Узнав об этом, Низия впервые в жизни по-настоящему испугалась. Уж не придется ли ей униженно искать расположения этого варвара? - мелькнула предательская мысль. Получится ли стать хотя бы наложницей у этого необузданного самца? А в том, что Тинетон покорится ему, к тому времени сомнений не осталось. И никакой надежды на главнокомандующего войскам страны, собственного брата Задрага. Он, конечно, знатный рубака и далеко не трус, но против ольского короля, ясно, не устоит. А кто, скажите, устоит? Кто?!
  Но и тут удача улыбнулась и ей, и Тинетону, а судьбу государства Низия уже давно не отделяла от личной, - в каком-то страшном пожаре ужасный Саннелор сгорел! Не зря, видать, молила она богов! Не напрасно жрецы столичного и прочих городов (по ее, опять же, настоянию) слали проклятия на голову завоевателя! Услышаны они были! Свершилось чудо, и жизнь наладилась.
  Да что вспоминать! Недавно не меньшее чудо произошло - старый высыхающий ручей, текущий в двух днях пути от Надикса, будто прорвало! Сказывали очевидцы - огромная река образовалась. Низия непременно решила посмотреть, а с ней Езеп увязался. Но путешествие монаршего кортежа подготовки требует.
  Однако задержка длилась и длилась, и виной тому на сей раз была Низия. Она за чем-то решила заглянуть в Южный замок и неожиданно сделалась - кто бы мог подумать - затворницей. И день, и неделю, и вторую не покидала известная непоседа Низия остров. Гонца за гонцом отправлял к ненаглядной озадаченный, потом раздосадованный, и, наконец, не на шутку встревоженный Его Благолепие Езеп III, но результата не было.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"