Слово свое чиновник сдержал. Крытый экипаж подъехал быстро. Кроме "везунчика", в нем разместилось еще пятеро мужиков. Все здоровые, потные, в расшитых металлическими пластинами нагрудниках из толстой кожи и вооруженные длинными кинжалами. Явно не мирной профессии люди.
Отъехали совсем недалеко, когда старший из попутчиков - вместо левого уха у него выступал небольшой волосатый пенек - спросил молодого человека, чем тот намерен расплачиваться.
- Есть у меня монеты, есть. Все кибо собирало, кто сколько может. Приедем в Надикс, расплачусь. А как же? Обманывать ведь нельзя, - ответил тот.
- Обманывать, ты прав, нельзя, - вздохнул корноухий, - а вот проверять можно. Как ты сам-то считаешь?
- Как я считаю? Нечего проверять, вот как считаю! Мои деньги за пазухой, здесь, - похлопал себя по груди пассажир.
- Ладно, хватит болтать! Если хочешь в город, давай-ка сейчас выйдем, покажешь, что у тебя есть - и мы успокоимся. А то вас, умных, столько развелось: привезем на место, а ты улизнешь, знаем мы таких.
- Улизну? Так это же не здесь, а в Надиксе! А туда ехать-то еще далеко-далеко, - возразил горец.
- Далеко, не далеко, а ты выходи, не в тесноте же твои деньги считать. Давай, давай, шевелись...
Покинули экипаж все пятеро и плотно обступили полезшего за тряпичной сумкой парня. Но дожидаться, пока он предъявит капиталы, никто и не думал. Стоящий прямо за спиной недотепы вытащил нож и всадил тому в поясницу. Все было проделано ловко - не впервой, но оказалось - рукоять торчит из живота выпучившего глаза безухого. Второй выпад, нацеленный под лопатку горца, поразил еще одного "курьера" в горло. Очередной отработанный удар... и клинок прошел между пластин на груди третьего здоровяка. И тут же горе-убийца, нанесший смертельную рану своему товарищу, почувствовал страшную боль в боку.
Как ни странно, но спустя минуту все злоумышленники корчились в пыли, а эренец с кошельком в руках стоял между ними и не без удивления разглядывал поразивших друг друга мужчин. К красивому кинжалу, что висел у пояса, он даже не притронулся. Возница, наблюдавший это действо с открытым ртом, как сидел на облучке, так и застыл, забыв обо всем. Даром, что наземь не грянулся.
- Эй, слушай, что с ними? Чего это они? - спросил горец.
- Не... ик... не... ик... не знаю я... ик...
- Да? И я не знаю... Что ж мы будем делать?
- Не... не... не знаю я... ик... - только и сумел повторить кучер.
- Да... - задумчиво почесал затылок эренец. - А чего тут знать? Мы куда ехали?
- С-сюда... вот сюда... это... он... это они... ик... я не хотел... поверь... я клянусь...
- Ты ошибаешься, не сюда.
- Не губи меня, ик! Прошу!
- Ты не прав, не сюда мы ехали - в Надикс! В Надикс мы ехали, вспомнил?
- Ну, да... вообще... ик... Но я не хотел... это не я...
- Вот и отлично.
- А ты меня тоже... теперь... это... ик... зарежешь?
- Где находится Надикс?
- Это... вот там он ...
- Прекрасно. Теперь ты знаешь куда путь держать.
Следы прошедших битв...
Оказалось, что озеро не беспредельно. Оно кончилось, но не суша сменила воду. Далеко внизу медленно проплывало нечто похожее на дым или коричневато-серый туман, и слышался неразборчивый гул. Эльмеда снизилась и обнаружила, что под ней вовсе не туман, а огромное скопище народа. Это были воины. Умершие воины. На их телах зияли раны, шлемы и доспехи были разрублены, у некоторых не было рук, ног или голов, потерянные части тел валялись тут же. Но и погибнув, солдаты продолжали выполнять свою работу - они бились. Раз за разом поражали врага в одно и то же место, получали раны сами, но оставались в строю и длили и длили застрявшее на одном месте бессмысленное побоище. Легкую пехоту выкашивали лучники, а подкравшиеся к ним сзади мечники рубили в капусту не ожидавших нападения врагов, летящую на полном скаку конницу сметали залпы арбалетчиков, сошедшиеся лоб в лоб тяжелые пехотинцы сокрушали друг друга тяжелыми ударами копий, топоров и мечей. Повсюду на огромном пространстве происходило одно и то же.
-Го-ох! Го-ох! Го-ох! - звучал победный боевой клич воинов Ольса, но еще громче были стоны и вопли продолжавших ежесекундно умирать ратников. Это была коллективная мука, застывшая и застрявшая во времени.
Королева узнавала баталии, принесшие воинскую славу ее мужу, сделавшие его Великим. Это его первая в жизни схватка - бой против степняков Ниризина, а тут - поражение Хилиаза, вот знаменитая Рамарская битва, здесь - дело при Чере, там - окружение винтоссов, штурм города Нерзла, еще баталии и баталии, а это последний бой Саннелора, который происходил на окраине дикой степи, та самая ужасная сеча, что завершилась тяжелым ранением.
Эльмеда кружила над полями сражений и узнавала среди воинов, механически повторяющих выпады и получающих ответные удары, не вернувшихся из очередного похода сподвижников мужа. Жестокое празднество бесконечной и бессмысленной агонии разворачивалось перед ней. Зрелище было ужасным.
Слезы жгли душу королевы Ольса, слезы выпаренные жаром Ниберлахского огня, слезы, которых не было и не могло быть, и, тем не менее, они вздувались в окружающем пространстве тяжелыми тучами, наливались черным и красным - яркими цветами горя и непереносимой боли. Промелькнула даже патетическая мысль: "Сожженная скорбит по убиенным". Ей казалось, что все, кто есть внизу, все обреченные на нескончаемые мучения, тянутся к ней, моля об освобождении.
А тучи, окружившие ее густыми клубами, все набухали и набухали и уже звенели от накопившихся разрядов энергии, рвущих изнутри плотное и тяжелое вещество отчаяния. Королеве почудилось, что ее саму сейчас разнесет на части.
Напряжение стало беспредельным.
И тут Эльмеда поняла - она СМОЖЕТ!!!
Собравшиеся на небосводе неестественных оттенков облака стали распадаться. Медленно кружась, посыпались вниз крупные черные и красные цветы. Они заполняли собой все пространство между небом и полями сражений. Розы. Это были прекрасные свежие благоухающие розы.
Цветы, плавно кружась, ложились на занятых ратным трудом воинов, их невесомые лепестки касались утомленных бойцов и те, теряя оружие, падали на напитанную кровью землю и успокаивались. Успокаивались навеки...
Да, она платила по счетам. Чьим? И по своим, в том числе. Воины - жертвы грандиозных битв выступали не под ее руководством, но под знаменами ее мужа, а, значит, и она была к ним причастна. Это были жители ее страны - Ольса, пусть противились им чужеземцы, но в тесных объятиях боя разве можно различить своих и чужих?
А что там такое? Что дальше? Кто этот страшный зверь внизу? Это обгорелое жалкое воющее чудище? Как и королева, побывавшее в огне, испытавшее на себе его силу, но не сдюжившее потоков раскаленной смолы. Да, это же некогда лучшая сука Саннелора, а та плотная тень рядом с ней? Это Илюм! Посмертно освобожденный от сопричастности к монстру, но не избавленный от страданий. Ведь это вместе с ними, заключенная в одну сущность, она так настойчиво, так яростно преследовала убийцу!
- Илюм!
- Да, это я. Ох, и ты тоже, Всемилостивейшая?
- Что тоже? - уточнила Эльмеда, опускаясь рядом.
- Что я спрашиваю! Ты здесь, значит, ты тоже умерла. И наследник остался один... там. Ох, и тяжело ему придется...
- Я умерла? Мне так не кажется... Думаю, это преждевременное заключение. Хотя я и прошла через Ниберлахский костер, но я не умерла!
- Но живым сюда дороги нет!
- А мне есть!
- Так кто же ты?
- Я та, что освободит тебя. И ее тоже...
Эльмеда протянула руку и огромная белая собака подползла к королеве.
- Я помню тебя снаружи и изнутри, я помню как ты бросилась на оленя, защищая меня, я помню твою ярость, переплетенную в тугой комок с моей в ужасном создании Грольта. Успокойся.
Сука лизнула протянутую ей руку, вздрогнула и обрела свой прежний окрас - белый с черными отметинами.
- И ты не мучайся больше, верный Илюм. Я дарую тебе покой... Прощай...- произнесла Эльмеда, устремляясь дальше.
Нежданное счастье возницы
Огромный приморский город поражал воображение. Это была поэма в камне, на камне же стоящая. Крепчайшая подошва для строений - скала - шестью террасами опускалась к линии прибоя и позволяла беспредельной архитектурной фантазии рождать гигантов. Купола наиболее высоких зданий виднелись задолго до подъезда к городу.
Медовый закатный свет стекал с неба на выпуклые стены домов, сложенных из желтого и серого камня, скатывался по ним и собирался у цоколей в лужи повседневности. По ним фланировали озабоченные и не очень горожане, шел на ночевку мелкий, а следом крупный рогатый скот; разгоняя домашнюю птицу, промчался кортеж запыленных всадников, сопровождавших легкую двухместную карету, а за ним в Надикс въехал тряский шарабан курьерской службы.
Здания-куполы круглой или овальной формы располагались хаотично, что, безусловно, наделяло город особой прелестью. Улиц не было, только извивистые проходы и проезды, и новичку разыскать какой-либо адрес было невозможно. Аборигены же разбирались в хитросплетениях Надикса легко. Обыкновенно, посещая малознакомый район, они нанимали проводника, коих несложно было найти у любой крупной развилки.
Небо впереди сливалось с морем. Но вот более синяя полоса воды скрылась за строениями - они въехали в город. Крытый парусиной экипаж, не пропуская ни одной колдобины, петлял между домами, стремясь достигнуть порта. Дорога к бухте была единственной не требующей провожатых. Сначала следовало держать курс на три массивных высоких купола, парящих над прочей застройкой. Два из них венчали дворец Его Благолепия Езепа III, а третий, в стороне и немного пониже ростом, принадлежал Обители Добра и Мира и служил резиденцией начальствующего над всеми вооруженными силами государства Тинетон барона Задрага Уренлога. Миновав столь приметные ориентиры, необходимо было двигаться, имея позади два купола слева, а справа - один. Но вскоре необходимость в том, чтобы регулярно оглядываться, пропадала: дальнейший путь указывали усиливающиеся благоухания свежей и не совсем рыбы и характерный запах водорослей. Еще - неуклонно уменьшалась пышность зеленых насаждений. Если при въезде в город плодовые сады редкостью не были, то ближе к линии прибоя тень крылась только за домами или под навесами, поскольку на щелястом камне способны были произрастать лишь выцветшая до бурого цвета трава да фиолетовая колючка. Третьим признаком был нарастающая громкость воплей бродячих торговцев, кишащих и на приморских бульварах, и в гавани и предлагавших решительно все: от мрачных секретов древних заговоров и чудодейственных эликсиров для резкого повышения общей волосатости до любой самой экзотической снеди и всевозможного живого товара, как разумного, так и не одаренного искрой сознания, не говоря уже о разных вещах и вещичках.
Легкие перистые облака изящными мазками расчерчивали бездонную небесную синь. За лесом разнокалиберных мачт лежала обширная бухта, простирающаяся до подковообразного окоема из пятнадцати островов - границы между Надикским заливом и необъятными просторами Неточного моря. Три более крупных клочка суши с берега виднелись отчетливо, остальные лишь угадывались по висящей над ними легкой дымке. До самого горизонта расстилались безмятежные лазоревые воды, оживляемые редкими белыми запятыми барашков. Они словно приглашали в приятное путешествие или на рыбалку. Чем и пользовались многочисленные суденышки и лодки, доставляющие людей и товары на острова и обратно, а также добывающие из глубин хлеб насущный в виде всевозможных членистоногих, мягкотелых и чешуйчатых.
Возница за весь путь не предпринял ни одной попытки смыться. После не поддающейся никакому объяснению гибели пятерых здоровяков он так пал духом, что покорно ждал от пассажира наказания в виде удара тем самым старинным кинжалом. Он знал, что этот удар будет нанесен точно под левую лопатку, и в месте неминуемой смертельной раны всю дорогу свербело с нарастающей силой, и левая рука немела в предвкушении кончины.
Когда лошади остановились у одного из молов, а эренец спрыгнул на землю и глубоко втянул расширившимися ноздрями морской воздух, кучер сидел на облучке, скривившись на один бок, и на лице его застыла маска страдания.
- Как здорово! Как свежо пахнет! - воскликнул горец, и сочувственно поинтересовался. - Эй! А что это с тобой?
- Нет, ничего, ничего со мной, это... это так... бывает...
- Здесь мы расстаемся, спасибо тебе.
- Нет, нет, это тебе спасибо, тебе! - в голосе возницы промелькнула надежда.
- Мне надо рассчитаться с тобой ...
- О, нет! - замахал действующей правой рукой несчастный, и даже онемевшая левая судорожно помогала ей. - Нет, не надо! Не надо! Умоляю!
- Как - не надо? Любое дело требует расплаты. Обязательно надо!
- Умоляю тебя, пощади! Не надо! У меня дети... и... и... ик... жена есть! Да, жена у меня! Умоляю! Возьми телегу, возьми лошадей, все возьми! Я не хотел, меня заставили, это они, ну, те... это он... ик... он хотел твой кинжал... пощади...
- Никогда не надо отказываться от честно заработанного, - улыбнулся носитель красивого кинжала и бросил вознице ту самую холщовую сумочку, что демонстрировал корноухому и его громилам.
Кучер попытался уклониться от неожиданного дара, потерял равновесие и низвергся на каменистую почву, крепко стукнувшись головой. А когда пришел в себя, страшного пассажира и в помине не было. Море, оправдывая свой переменчивый нрав, выло в наступивших сумерках штормом, отдельные злые капли долетали даже до набережной и попадали на лицо работника курьерской службы. Лошади нервно грызли удила и переступали, позвякивая подковами, и только вожжи, намотанные на руку, удерживали экипаж. Извозчик лежал навзничь, и что-то мучительно давило под левую лопатку - в то самое место, которое его болезненная фантазия назначила местом проникновения гибельной стали. Он не убит, только ранен? Неужели, он умирает?! Прошло несколько минут, но смерть не торопилась. А недвижно лежать надоело. Тогда кучер поднялся и нащупал причину неприятного ощущения - это был тряпичный кошель, подаренный горцем.
Забравшись в свою крытую парусиной телегу, он в свете масляной лампы ознакомился с размерами гонорара. К удивлению, плата оказалась неожиданно щедрой, настолько щедрой, что бедолага решил немедленно заглянуть в ближайшую таверну. По пути он, совершенно обалдевший от событий последних дней, прикупил у особенно настойчивого продавца флакон эликсира для повышения общей волосатости и в свете молнии, блеснувшей над морем, одним махом опорожнил его. Не исключено, что этот момент и стал поворотным в судьбе: возница с головой окунулся в многодневный запойный кутеж. Денег из холстинной сумочки хватило ему недели на две сплошного счастья, а потом были пропиты и лошади, и сбруя, и телега.
К месту возведения моста, он так не вернулся, опасаясь гнева начальника королевской курьерской службы. Когда же не на что стало пьянствовать, кучер невольно протрезвел и нанялся матросом на рыболовецкую шхуну. И правильно, ждать его на самом деле было некому - родители давно померли, а детей и жены, чьими именами он прикрылся в минуту слабости, и в помине не бывало. Что же касается общей волосатости, то, возможно, бывший работник курьерской службы, а теперь матрос, и обрел ее.
Тайны замка Ольс
"Бывшая я королева или еще действующая?" - задалась вопросом Эльмеда. Неизвестно, сколько она находилась в Ниберлахской пещере, вмещающей, по видимости, все мироздание, и ничто не намекало на возвращение в Ольс. Да и не хотелось. Дела государства, недавно поглощавшие все внимание, померкли в памяти. Королева не думала о покинутом престоле. Она двигалась вперед, не ведая, что ее ожидает.
Высокие стены окружали ее. Безыскусный барельеф изображал битву людей с животными, напоминающими львов, и был единственным украшением зала, вырубленного в цельной скале. Она вернулась в пещеру?
На полу, покрытом толстым слоем пыли, стоял древний трон. Каменный. Сначала Эльмеде показалось, что трон пуст, но, приглядевшись, она заметила согбенную тень. Полупрозрачное подобие человеческой фигуры выпрямилось, и королева увидела, что правая половина груди имела более темный цвет, а из левого глаза торчало что-то похожее на длинный шип. Перед ней, вне всякого сомнения, был призрак.
- Ах! - в сомнении воскликнула она. - Неужели это ты, Саннелор?
И услышала в ответ шепот, слабый, как скрип песчинок в песочных часах.
- Я - Инсу, король Ольса...
- Вот как! Так ты - первый король из династии Сияющих?
- Да. Я - первый из проклятых королей.
- Что случилось с тобой?
- Я был убит. Поражен стрелой в глаз, а потом меня ударили отравленным кинжалом в грудь.
- И теперь ты призрак?
- Я - узник тронного зала.
- Узник? Почему?
- Я не могу покинуть этот зал, только эти стены помнят меня. И больше - никто и ничто.
- Но из зала есть выход, там коридор, ведущий в другие покои.
- Нет. Мне не пройти. Там нет памяти обо мне, а значит, там я не существую.
- А если они разрушатся, эти стены?
- С ними исчезну и я, но этого не может быть.
- Почему?
- Это было бы избавлением. Но мы прокляты. Проклятие никогда не даст нам покоя. Все мы, я и мои потомки, обречены на вечное беспокойство.
- Погибшие воины, вечно убивающие других, и погибающие на поле боя тоже лишены покоя. Но им можно помочь.
- А нам нельзя.
- Скажи, почему вы прокляты?
- Ты не знаешь?
- Нет.
- Ты не Закатная...
- Нет, я не Оис.
- Спроси у нее.
- А ты не скажешь?
- Я здесь так давно, что веду беседы только с богами. А тебя я не знаю.
- Я - Эльмеда, вдова Саннелора, последнего короля из династии Сияющих. Его тоже убили.
- И династия прервалась...
- Нет, сын Саннелора и наследник престола жив, но еще мал.
- Это не имеет никакого значения. Иди своей дорогой. У каждого свой путь.
По закону Ольса, - вспомнила она, - живым сюда, в старые чертоги, пути нет. Вот почему в Ольсе так быстро забывают умерших королей, - поняла Эльмеда. Вот в чем разгадка и тайны замка, и смысла закона! Забвение - непреодолимая преграда для призраков, иначе спасу от них не было бы. Да, легко представить, как жилось бы в замке, если бы все убиенные монархи разгуливали среди живых. Это Оис заботится о нас - спасибо ей. Вот почему люди все реже говорят о Саннелоре, все реже поминают его. Значит, его призраку скоро будет закрыта дорога в жилые части дворца. И он тоже будет обречен на вечное одиночество!
Выходит - что? Что я в Ольсе! - поняла королева. - В самой древней его части. Получается, что и фамильный замок Сияющих, самое необычное сооружение на земле, тоже часть Ниберлахской пещеры?! И стоило так долго трястись в скрипучей телеге, добираясь в Атран, когда можно было миновать несколько забытых коридоров?!
Но ведь Хранитель говорил, будто именно здесь, в древней части замка, обитает богиня смерти Оис! Что, она тоже где-то рядом?!!!
А Доренлона не обманешь!
Прибывший вечером в Надикс горец, перехватил в порту жареных морских гребешков и направился к ближайшему молу. Обретшему танец уже не требовались указания Сестры - он знал, где цель. Собиратель ясно видел стройную женщину с красивым и надменным лицом, высокими дугами бровей и большими серо-зелеными глазами. Именно у нее последний наконечник. И взять его будет нетрудно.
Первый из встреченных шкиперов согласился доставить его на остров Южного замка. Предвещающий легкую прогулку штиль и немалое вознаграждение весьма поспособствовали тому, что морской волк счел уходящий день исключительно удачным. И - жестоко ошибся.
Малое суденышко, несшее на борту команду из шести гребцов, рулевого и собственно капитана, обремененное лишь одним пассажиром, ходко заскользило по акватории. Некоторое время оно соревновалось в скорости с подобной себе посудиной и в итоге вырвалось вперед, что добавило настроения экипажу. Затем они разминулись с боевой галерой, патрулирующей воды бухты, обогнули огромный катамаран, с палубы которого доносились развеселые песнопения нетрезвой публики, и обогнали трудягу-баржу, что везла на острова толстенные стволы намоорской сосны, лучшего строительного дерева по обе стороны Бернойских гор.
И тут Доренлон почувствовал, что его пытаются обдурить. Мало показалось того шторма наглецу, без спроса внедрившему ледяные струи в теплые и ласковые воды и легкомысленно отмахнувшемуся от справедливых упреков, вместо того, чтобы, простершись ниц, вымаливать дозволение соединить свою влагу с его, Доренлоновым, морем! И вот теперь этот негодяй проникает еще дальше! Может, он сам хочет стать морским богом?! Желает повелевать свободолюбивыми волнами и несметными богатствами под ними? Командовать неистовыми бурями и шелковыми бризами? Да не бывать такому!
От испуга небо на секунду сделалось зеленым и сразу потемнело, перья облаков смешались и обратились в сивые тучи. Ревущий вал коричневой воды с грязно-серой пенистой шапкой на верхушке завис над утлым суденышком. На лица шкипера, матросов и рулевого густой тенью упала смертная истома. Никто не успел произнести ни слова из прощальной молитвы, как гигантский молот Доренлонова гнева обрушился на посудину, сокрушая и унося ее в жуть темных глубин.
Взбесившаяся вода разломила пополам длинное тело галеры, катамаран встал на дыбы, стряхивая с себя горох людишек, опрокинулся и подобно невесомой щепке запрыгал по сморщенному штормом морю, а потерявшая ценный груз баржа камнем пошла на дно...
Послание Езепа
Его Благолепие Езеп III, привыкший во всем и всегда потакать себе и не знающий отказа, хандрил. Жестоко хандрил. Настолько глубока была его тоска, до такой степени остра и неизбывна, что...
- ... отрубили уже шесть голов молодых пажей, - тоскливо диктовал он. - Стой, не так! Погоди, что-то не то... - кашлянув, засомневался Езеп.
Он полулежал, утопая в пышных подушках и перинах, на широкой, как корма торгового барка, кровати и составлял очередное послание ненаглядной Низии, добровольно затворившейся в замке Южного острова. Король желал сделать эпистолу предельно душещипательной.
- ... шесть голов молодых пажей... как-то это не так звучит, да? - продолжил он. - А как, по-твоему, будет правильно?
- Что? - дрожащим голосом переспросил писец.
- Ты не понял Нашего вопроса?! Ну, тогда пиши: шесть голов молодых пажей и одна голова писца? Так лучше?
- Нет, я все понял, Ваше Благолепие!
- Ну!
- Отрублены головы у шестерых молодых пажей... уже.
- Нет - пока!!! Пока только у шести. И писарь ждет своей очереди. Да, так и запиши!
- За-записал...
- Как ты думаешь, тебя ей будет жаль?
- Н-нет, не жаль, определенно не жалко, не любит она меня!
- Вот и скверно! Хотя, погоди... Не любит, говоришь? Значит, ей приятно будет узнать, что ты разделился на части? На четыре, скажем, части, а?
- О, нет! Она останется равнодушна! Я ей безразличен!
- Да? Да! Вот в чем и дело! Все ей безразличны... Наше Благолепие, ты, Наши юные пажи... королевство... Ладно, что-то ты разговорился... хватит болтать. Так. Скрипи дальше: палач переведен на круглосуточное дежурство. Он и оба его помощника пребывают в надвратной башне. Они тоскуют по тебе, цвет Нашей жизни, и ждут Наших приказов... Нет! Постой! Что это Мы? Зарапортовались! Ты уже записал?
- Да...
- Спешишь! А куда спешишь?
- Никуда, Ваше Благолепие!
- Врешь! "Тоскуют по тебе" зачеркни, она может не так понять. Видишь, насколько Мы не в себе? Теперь всем ясно, как Мы подавлены? Зачеркнул? Давай дальше. Так, с новой строки. Готов? Пиши. До чего же ты Нас доводишь, о свет Нашей души, о луна Наших слез, о серна Нашей печали! Или ты хочешь, чтобы сердце Наше по каплям истаяло от одиночества, или же ты желаешь искоренения всего Нашего двора на плахе? О жестокосердная! Знай, не доставляет Нам радости проливаемая кровь, но как Мы еще можем доказать тебе безмерную любовь Свою? Как Мы можем убедить тебя предстать пред Нашими черными от горя и отчаяния очами? Если головы пажей не склонят тебя к возвращению, не поколеблют бастионы твоего затворничества, не растопят лед твоего равнодушия, Мы... Мы вынуждены будем перейти к другим... резонам...
Езеп уронил голову на грудь и надолго замолчал в задумчивости. Потом встрепенулся, горько всхлипнул и сказал, глотая слезы:
- Прервемся. Пусть Нам принесут вина.
В покое для просителей, угрюмо косясь друг на друга, сидели двое: Его Священство Верховный жрец объединенного культа Стреона и Доренлона и, напротив священнослужителя, первая статс-дама двора. Перед королем стоял нелегкий выбор: чьи казни в большей степени способны разжалобить упрямую Низию, монахов или фрейлин королевы? Какой из аргументов окажется весомее? Да, по-настоящему трудное предстояло решение. И ожидающие призваны были облегчить его.
Уже первейшие царедворцы королевства нанесли безрезультатные визиты на Южный остров, они передавали упрямице послания короля, лично молили фаворитку вернуться на материк, но та оставалась непреклонна в своем странном отшельничестве. Участившиеся в последние дни страшные штормы, случавшиеся чуть ли не ежедневно, делали эти путешествия крайне опасными. Неуступчивость Низии уже унесла на дно морское корабль со старейшими герцогами на борту. Именно после потерь столь знатных вельмож Езепу пришла в голову мысль прибегнуть к убийствам придворных как к крайнему средству выражения отчаяния. А что еще оставалось делать? Ну, что? Что???
Богиня смерти
Оис, действительно, была здесь, и Эльмеда почувствовала присутствие богини каким-то непонятным ей самой образом. Будто внутри распустился цветок, будто в чреве зародилось что-то. Нет, не новая жизнь, а новое понимание внешнего и внутреннего мира, составляющих единство, и ей показалось, что она еще немного продвинулась в познании своей непостижимой сущности.
- Мне открылось второе знамение, - сказала Эльмеда, если такое общение, происходящее за границами мышления, можно назвать речью.
- Это известно, - отозвалась богиня.
Колеблющееся сияние заполнило воздух вокруг, это был цвет, вмещающий в себя все - всю палитру оттенков, чувств и событий. И в то же время это был закат, величественный и прекрасный, такой прекрасный, что глаза отказывались воспринимать увиденное.
И Эльмеда поняла, что ей оказана великая честь - лицезреть истинный облик богини смерти. Ни страшной пасти, ни когтистых лап, приписываемых ей богословами, у Оис не было.
- Но третье... открой мне третье знамение - взмолилась Эльмеда.
- Стремись, и воздастся тебе, - был ответ.
- Ищущие да обрящут?
- Да.
- Ты не лишаешь меня надежды.
- Она всегда с тобой.
- Я могу еще спросить тебя, о, бессмертная?
- Спрашивай.
- Почему династия Сияющих проклята? И кем?
- Ответ заключен в титуле.
- И... каков он?
- Со временем - да что нам жалкое время? - мы сольемся, станем одним. И ты будешь знать все!
- Когда? - спросила Эльмеда, трепеща
- В свой черед. Ты ведь знаешь, наши пути неисповедимы....
Проблемы с Доренлоном
Преодоление, размышление и безмятежность - вот три ключа к овладению Танцем. После многих лет стараний, в момент, когда все висело на волоске, когда холод, посланный самим Уэхом, сковал и тело, и разум, ему открылись, наконец, все три ипостаси. Он проник в смысл Танца и обрел постижение в самом высшем смысле этого слова. Благодаря пришедшему к нему умению по-настоящему понимать и принимать окружающее, он стал могучим, как бурная река! Он одолел скалы изо льда, одним движением развалил камни башни Джунк и разметал огромную снеговую шапку, увенчавшую логово Бадапа. Он совершил подвиг, о котором мало кто способен даже помечтать: породил свободную воду. Он создал родник, напитавший горное озеро, и стремительная река низринулась из него вниз. И теперь ему подвластно почти все.
Но вот пересечь малую часть моря - какой-то залив - не в состоянии. Непреодолимым препятствием для него, неразрывно связанного с водой, стала водная же стихия. Своенравный владыка Доренлон невзлюбил его, и каждый раз вышвыривает на берег, словно малого котенка.
Пять раз Собиратель нанимал перевозчиков, каждый раз удваивая плату. Последний шкипер, услыхав размер суммы, готов был уподобиться дельфину и доставить заказчика на Южный остров на собственной спине. Но, как и все предшественники, капитан вместе с экипажем стал жертвой неожиданного шквала и отправился на дно.
Ни юркие рыбацкие баркасы, ни быстрые галеры, ни устойчивые катамараны не доплывали до цели, если на борту оказывался он, Собиратель, победитель чудовищ, дзерден и дух реки. Вздорный морской бог не желал вступать в переговоры, отвечая бешеным рыком, воем и бурлением пены на все попытки навести мосты.
Тогда он решил вернуться к реке и впасть в море с ней. Ведь Доренлон, несмотря на все взрывы негодования, так и не поворотил холодные горные струи вспять - он принял их.
Неуступчивый горец
Возвращение молодого эренца в поселок строителей не осталось незамеченным. Мимо внимания начальника отделения королевской курьерской службы здесь вообще мало что проходило. А тут такой отъявленный негодяй объявился! Вот уж действительно везунчик! Как он смог вырваться из цепких лап его помощников? Как сумел погубить их, лучших из лучших! Самых примерных нарочных всего северного Тинетона, беззаветно преданных делу доставки свежих новостей и высоких распоряжений, безупречных тружеников знойных дней и черных ночей, как сказал на короткой церемонии прощания руководитель сих добродетельных работников. Это была невосполнимая потеря для курьерской службы, особенно если учесть еще и пропажу экипажа вместе с возницей.
Подземные черви уже, небось, дожевывали останки этих достойных людей, а убийца и вор нагло - у всех на виду - шел по поселку. Он, не очень-то и поспешая, огибал палатки, лавировал между нагруженными камнем телегами и ничего не боялся! А самый красивый кинжал так и висел у его пояса. Да и монеты, вырученные от продажи телеги и лошадей, не все, поди, еще спустил.
- Доподлинно известно, что он отцеубийца, прикончил старика-отца за деньги, - почему-то вполголоса внушал начальник курьеров командиру полусотни стражи, что охраняла надсмотрщиков от рабов, а рабов от лени. - Он же прирезал и моих ребят, тех, что мы хоронили намедни...
- Это тех-то? Всех - один? Скажешь тоже! Да у них морды, как противни были. Кто их не знал? Таких зарежешь! Сами чего меж собой не поделили... те еще стервецы были!
- Один, не один, не знаю, свидетелем не был. Он попросился в Надикс, я его с ними и отправил. Может, в поле сообщники поджидали?
- А! Так это ты его пристроил в ту компанию! Зачем, интересно? Деньжат он много у батьки надыбал, так?
Они сидели в сторожевой будке, поднятой на трех вертикально проставленных бревнах высоко над землей для лучшего обзора территории.
- Помочь ему, дурак, хотел, а он видишь что... Вон он, смотри!
- Ты - хотел помочь?! А, вот энтот, что ли?
- Да, высокий. Горец в безрукавке. Тачку обходит. Видишь? Прикажи солдатам схватить его, сейчас же прикажи! Упустим!
- А! Так вот оно что: ножичек на нем знатный! Какой ножичек-то у убивца, краба ему в глотку! Да за него целое состояние отхватить можно, коли с умом продать! Так вот почему ты решился человеку-то пособить!
- Да какая разница - почему. А кинжал я первый заметил, мой он! По закону - мой!
- Ну, законов эдаких мы не знаем. А покудова он ничей... Покудова я не прикажу...
- Чего ты хочешь? Учти: я его первый заметил!
- А я второй, ну и что? Тебе две части, а мне три... когда продадим.
- Пополам!
- Ох, ты, настырный какой!
- Мой это кинжал, я его первый увидел!
- А я второй! Тебе одна часть, а мне четыре, вот так! Солдаты-то мои!
- Грабитель!
- Да? Ну, и пусть идет себе. Мне до него дела нет! Да, очень и нужно! Мордовороты твои сами себя почикали, разругались, поди, из-за гроша ломаного, знаю я их, по три ежа им за шиворот. Свидетелей-то никаких нет, что это он. С батькой его я тоже по бабам не хаживал. И ты иди себе. Иди, сочиняй свои писульки. Побалакали, и буде.
- Согласен я, душегуб! Согласен! Бери его!
- Ты словами-то похабными не бросайся! Ишь ты, душегубца нашел, мухомор тебе в ухо! А сам-то кто?
- Хорошо, оба мы душегубы, оба душегубцы, оба!
- То-то.
- Командуй! Ну! Уйдет же!
Пока они спорили, горец миновал сторожевую будку, стоящую на меже, что отделяла рабочую часть поселка от спальной, и теперь удалялся в сторону реки.
- Бегом! - напутствовал десятника командир, - сам вор мне живым не нужон, но за ножик, что на поясе у него болтается, головой отвечаешь! Смотри, чтоб и сам клинок, и ножны принес! Вопросы есть?
Десяток легких пехотинцев, у каждого меч, маленький щит и короткое копье, припустил вслед горцу. А курьерский начальник и командир охраны сосредоточили внимание на широкой спине отцеубийцы. Удобно было сверху наблюдать - все как на ладони.
Солдаты четко усвоили распоряжение не щадить преступника, беречь рабочую силу тоже не вменялось в обязанность, потому два копья одновременно взмыли в воздух. И промазали, только рабу ногу пробили. А эренец даже не обернулся, словно не перед ним воткнулся в землю метательный снаряд. Еще пара копий облетела вора, а потом одиннадцать ратников настигли его.
Тесня друг друга, трое первых одновременно взмахнули мечами, но слишком большое рвение помешало служивым: они нелепо столкнулись и попадали в пыль. Следующие повалились на передовых. Поскольку на последних шагах все обнажили мечи, то при падении кого-то задели, тот завопил, как зарезанный, и тут же возникла свалка. Десятнику пришлось растаскивать смешавшихся в ком воинов. Ближние к месту событий рабы бросились врассыпную, боясь, что их заденут не на шутку разошедшиеся охранники. А вот надсмотрщики при виде беспорядков не растерялись: потерпеть своеволие рабочей скотинки они не могли. Длинные бичи со свистом замелькали в воздухе, но никто не подставил под них спины, кроме катающихся по земле солдат. Самого десятника переполосовали от макушки до поясницы. Он выкрикнул грязное ругательство, развернулся и ответил стремительным выпадом, направив меч в живот обидчика. Надсмотрщики дрогнули и побежали вслед за рабами. Но не всем удалось легко смыться, двоих изловили озверевшие солдаты и принялись катать по земле тяжелыми пинками. Возникла неразбериха, в которой растворилась основная, продиктованная приказом, идея.
- Отставить! Каракатицу вам в печенки, отставить! - сорванным голосом орал из будки командир. - Разойтись!
Его не слышали, накал потасовки нарастал - разъяренные воины гонялись уже за всеми, кто двигался, валили и молотили что есть сил. Тогда командир кликнул второго десятника.
- Вон того, в безрукавке, видишь? Вон, за кучей-малой, удаляется.
- Ну...
- У него мой кинжал! Только сейчас спер, гадина, три вши ему в глотку! Его в реку, а кинжал сюда, понял?
- Так точно!
- Бегом!
- Есть!
- Стой! В драку не ввязываться, понял?
- Так точно!
- Стоять! Полезешь в драку - убью, понял? Вот этой самой рукой прикончу, понял?
- Так точно!
- Вперед, комара тебе в пуп!
Второй десяток воинов нагнал горца у самого берега. И вместе с ним свалился в реку. Первая часть задания была выполнена. А со второй вышла неувязка. Солдаты долго мутили воду, тыкали в дно мечами и копьями, толкались и ругались. К ним на помощь пришли оба командира - курьерский и войсковой, но обнаружить кинжал или хотя бы какой-то намек на утопленника и им не удалось. Поиски велись до вечера, но результата не дали. Наверное, к всеобщему разочарованию, тело вместе с кинжалом унесла ненасытная река.
- Эх! Мало ей было жертв! - сокрушался курьер. - Такого парня утащила!
- Да, - согласился с ним военный, - сколопендру ей в русло. Обокрала нас, змеюка мокрая, чесотку ей в омут!
Грольт объявился
Череда тронных залов проходила перед Эльмедой. Пыльных, запущенных, забытых. Каждый следующий был лучше предыдущего, сложнее и искуснее становилась архитектура, появились росписи на стенах, престолы становились величественней, вокруг вырастали нагромождения драгоценностей. Короны, кубки, скипетры, вазы, канделябры, охотничьи рога, блюда, доспехи, оружие, целые сундуки с украшениями, каменьями и монетами и другие богатства заполняли покои.
И в каждом зале был король. Вернее, тень, запертая в пространстве тронного зала.
Древние части огромного замка Ольс были населены забытыми королями. И, словно в насмешку, каждый сохранял память о том, как он жил, как умер и как существовал потом в бесконечном однообразии времени. Такая мука способна свести с ума любого, но эти утратившие плоть тени не способны были потерять рассудок. Даже в этом им было отказано. Мечта забыться была настолько недостижима, что превратилась в химеру. Такова была сила проклятия, что спустя века и века после гибели ольские правители не могли обрести покой, доступный любому жалкому нищему. Кто и за что их так покарал?
Эльмеда пыталась задать этот вопрос нескольким предкам мужа, но ни один не превзошел в общительности Инсу.
Тем временем интерьеры становились все современнее. Вот вестибюль, ведущий в зал, что послужил склепом для ее любимого. Королева помнила, как встрепенулись чувства, когда она услышала голос Саннелора во время встречи с Треджи, как забилось сердце, как возликовала обманутая надеждой душа, но сейчас ничего утешительного Эльмеда увидеть не ожидала. Она понимала, что Треджи был прав: короля не оживить. Теперь королева знала намного больше, она знала, что, как и все Сияющие, ее супруг обречен на посмертные мучения, на иссушающую жажду воспоминаний о себе, но она должна была повидать его.
Однако тронный зал Саннелора был пуст. Значит, помнят его подданные, их мысли и слова, сказы и байки притягивают неупокоенного монарха, и бродит призрак среди живых, пугая и неся смуту в умы придворных. Да, а на разум этих господ как раз надежды мало. Вон какая смута разыгралась, стоило ей на несколько часов "умереть" после того, как сукокрыс отправился в поход! А отбытие в Атран на Ниберлахский суд? С какими лицами они выслушивали ее решение? С каким выражением в глазах провожали? А вот и знакомый коридор. Это ведь путь в детские покои Саннелора. Дверь. Слабый скрип и... и - да!
Перед ней был сам Саннелор. Но еще не переступив порога, Эльмеда ощутила, что это не совсем он. Это лишь оболочка - та, в которой он представал перед напуганными придворными. Описали призрак довольно точно: голый торс, правая половина груди темно-бардовая, покрытая разлагающимися массами, а из левой глазницы торчит длинный шип. А рядом с ним тощая тень - хранитель! И здесь они рядом! Королева замерла и встретилась взглядом с сохранным глазом погибшего супруга. И увидела там вспышку настоящего безумия. Призрак вскочил и рванулся к ней, собираясь то ли наброситься то ли обнять, но наткнулся на вытянутую руку, как на стену. Жуткая гримаса напряжения исказила его черты, а потом он попятился. Глаз его стал мутным и безразличным.
- Я не смог, - коротко сказал Саннелор.
- Что не смог? - спросила она.
- Проклятие. Оно оказалось сильнее нас. Сильнее тебя и меня.
- Ты, как и Илюм, считаешь меня мертвой? - усмехнулась Эльмеда.