Бурых Александр Михайлович : другие произведения.

Третий берег часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Александр Бурых
   Третий берег
   часть 2
   -----------------
   Ранение
  
  
  Уже когда затухли последние очаги сражения, когда сопротивляться стало некому, когда дружинники предали своего князя и волокли его, связанного по рукам и ногам, на суд победителя, когда обесславленные кочевники, гонимые ознобом страха, уносились в степь, бросая обозы с семьями, иначе говоря, когда все кончилось и затихло...
  ...откуда-то вылетела стрела с наконечником, напоминающим пикирующую хищную птицу...
  ...выпущенная из дальнобойного лука, она, описав высокую дугу, застыла в апогее и ринулась вниз. На своем пути стрела пронизала жаркое пламя костра, в сердце которого корчился тот самый дерзкий колдун, что возжелал напугать короля Ольса летающими рыбами, и древко ее слегка обуглилось, а потом...
  Саннелор не впервые лично участвовал в бою, он великолепно владел оружием и, кроме того, был уверен, что не может погибнуть на ратном поле: такова его судьба. Самое худшее, что может с ним произойти - это ранение. Не смертельное ранение. Но он, как и любой человек, пусть даже близкий богам, не знал, да и не мог знать, насколько прихотливы пути Оис и насколько непостижим промысел богини смерти.
  ...наконечник с крыльями, загнутыми внутрь как крючья, и тяжелой сердцевиной пробил нагрудную пластину панциря и поверг короля наземь.
  
  Неприятный человек Илюм шептался с Наперсницей не зря. Оказалось, что Саннелор тяжело ранен в последнем сражении. Это известие первый советник короля, чтобы не слышать ахов и не видеть слез, передал через посредницу.
  Новость потрясла Эльмеду, молодая королева впервые в жизни по-настоящему осознала, что и она, и ее любимый смертны, что Саннелор может покинуть ее не в далеком-предалеком будущем, а прямо сейчас. В глазах все закрутилось, острый приступ отчаяния столбняком сковал тело. "Вот что означало то темное пятно на витраже! - застучало в висках. - А, может, я сама виновата? Не я ли прогневала богов своим неуемным любопытством и легкомыслием? Не зря ведь испугался хранитель, когда я подшутила над всесильной Оис?" Но, несмотря на рвущие душу мысли, она сумела собраться, не разрыдалась и не потеряла голову, а принялась четко и грамотно распоряжаться, приняв все хлопоты на себя.
  Скоро в замке был организован настоящий лазарет, при котором состояли все три доверенных лекаря, хватало обслуги, всевозможных снадобий и проглаженного раскаленными утюгами белья.
  И все же, когда привезли раненого, Эльмеда с трудом удержалась от крика.
  Король безвольно лежал на походных носилках, бескровное лицо его оттеняла синева, выделявшая растрескавшиеся губы и ввалившиеся глазницы. И только раздувающее щеки хриплое клокочущее дыхание выдавало непрекращающуюся борьбу за жизнь. Боги ниспослали Саннелору глубокое забытье, боль не искажала его чела, не вызывала мышечных спазмов и не нарушала ритма шумных вдохов, так что силы тратились исключительно на удержание в теле мятущегося духа. Это было единственное из всех обстоятельств, которое лекари сочли благоприятным для пациента и едва ли не в большей степени для самих себя. Они готовили примочки, растирали ступками травы и особые минералы и чутко следили за варившимися снадобьями. Угрюмый и несколько отрешенный вид их при том, что трудились все не покладая рук, выдавал истовое желание продлить жизнь повелителя, поскольку ольскими законами им предписывалось всюду следовать за владыкой; убытие на тот свет исключением не являлась.
  Стрела, засевшая в правой (слава Энгу) части груди, причинила массу сложностей врачевателям. Извлечь ее удалось с трудом, вконец измучив пациента. А потом Саннелор впал в горячку. Жизнь его висела на тонком волоске, и был момент, когда Эльмеда, не покидавшая покоев раненого, чуть было не воззвала к Великому магу Грольту. И опять вмешалась Наперсница, упросив подождать до самых крайних минут.
  - Это тебе не прежние ваши ссоры. Если Саннелор очнется, а Грольт будет здесь, он проклянет тебя или казнит сожжением! Ты же знаешь - колдуны изгнаны из королевства, а Грольт первый из них!
  - А если...
  - Нет, Саннелор сильный, он сам.
  Дни и ночи пролетали в мольбах к Энгу, Зурру, Оис и другим божествам, Эльмеда неотлучно дежурила у ложа скорби. Она простила ему все! Вот теперь именно: ВСЕ! В конце концов, и у великих могут быть слабости. Подумаешь - какие-то ничтожные измены! Какая разница, что он там делает в походах, главное, любит-то он ее одну! А суеверия? Ничтожнейшая мелочь! Да пусть хоть каждый день кричит на нее! Пусть делает все, что хочет, лишь бы жил! Все силы души она вложила в одну фразу:
  -О, Боги, всесильные Боги, даруйте ему выздоровление!
  Она повторяла ее бессчетное количество раз, сидя рядом то с мечущимся, то страшно застывающим на ложе мужем. Она отирала ему пот, помогала менять пропитанные кровью повязки, целовала его руки, на которых то надувались, то спадали жилы. Молодая королева теряла силы, но ей казалось, что у больного от этого чуть-чуть прибавляется здоровья, она питала его некими невидимыми и неощутимыми флюидами, без которых существование любого человека немыслимо. Эльмеда, чей разум временами мутился, представляла себя в такие минуты сосудом, полным живительной влаги, которой она щедро делится с умирающим. И королева готова была всю себя без остатка влить в недужное тело любимого.
  На третий день болезни Саннелор чуть слышно произнес слова, похожие на нечто разумное, ими были:
  - Мо... те...ое и ласвое...
  Эльмеда не разобрала смысла высказывания, но приободрилась.
  - О, Боги, всесильные Боги! Даруйте ему выздоровление! - шептали ее губы.
  
   Горцы. Стычка
  
  Конечно, всего, что может случиться, предусмотреть нельзя. Не обращая внимания на темноту, изредка нарушаемую сполохами зарниц на горизонте, горцы продолжали движение. Теперь удача находилась на концах лошадиных копыт. На рассвете они достигнут места, где ждет смена, потом полдня пути и можно передохнуть, а затем, когда вслед ринется погоня, надо будет уйти на обходные тропы, знакомые немногим. Уржак сознавал - увести дочь главного казначея - не на свадьбе сплясать. Многоопытный вор долго готовился к делу, и выбрал самое удачное время - день возвращения победоносной армии.
  Саннелор, подозревающий в заговоре против себя весь Ольс чохом, полагался не только на одни приметы, но и на королевскую стражу. И, надо отдать должное, стража неусыпно доглядывала за всякими злоумышлениями, раскрывала оные и пресекала. Трудилась денно и нощно. Встретить ночной разъезд, особенно вблизи столицы - случай более чем вероятный. Целый отряд горцев, да на ночной дороге - повод для разбирательства, а дознаются, кто в тележке - верный конец.
  В стражники, или как их еще называют - латники, всегда берут ветеранов: они короля любят без меры, с оружием на "ты" и дисциплине подвластны. И единственный день, когда вышколенность латников дает трещину, - день возвращения победоносного войска. Не отметить - дурной тон. И если даже послали сегодня разъезд, то уж давно он осел в уютном заведении, коих здесь немало. Потому ехать большой дорогой сейчас можно без риска, а это - существенный выигрыш, по тропам-то особо не разгонишься. Тревогу в усадьбе забьют, когда наступит похмелье от желтого лишайника, не раньше. Выходит, все хорошо?
  Однако что-то не давало покоя Уржаку, все казалось - впереди поджидают неприятности. Почему? Откуда? Разумного ответа не было. Что - стареть стал? Ведь раньше такие мыслишки не донимали.
  Предводитель трижды прочел, едва шевеля губами, заклинание, отгоняющее несчастье. Но мрачные думы не отстали, напротив, разрослись. Вот настигнут и отобьют девчонку - что тогда? Вернуться с пустыми руками - позор. А если невесту прикончат в стычке ненароком? Тогда в Эрен не показывайся вовсе - головы точно не сносить. Как не крои - а все одно - худо! Эх, напрасно с эренским князем связался!
  "Что же это такое!? - возмутился он собственным измышлениям, - связался - не связался, худо - не худо, напрасно - не напрасно! Что за стенания? Откуда мерзость в голову лезет?" Уржак выругался про себя и с досады плюнул на дорогу.
  
  Да, всего не предусмотришь. Кто же знал, что, одолеваемый зудом военных приключений король Саннелор ринется в гущу вражьей конницы, что эта атака переломит ход сражения, и что сразу после схватки неприятельская стрела найдет грудь храброго воителя?
  По этой несчастливой причине армия была оставлена под присмотром заместителей. И, пользуясь моментом, главный воинский казначей перепоручил составление трофейных списков счетоводам помельче, а сам поспешил домой. Эскорт прибыл в усадьбу по первым сумеркам и застал разгул "веселья". Что случилось с людьми, по какой причине они столь дружно буйствуют, никто понять не мог, да так и не разобрались - обнаружилась пропажа цветка жизни хозяина - любимой дочери! А чуть позже неподалеку нашли свежайшие следы, оставленные небольшим отрядом, - навоз еще не успел остыть!
  Яростные звуки атаки послышались сзади и справа, когда ночь вступила в самую непроглядную пору. Вот уж сюрприз для "сватов"! Но и небольшого времени, пока сквозь мрак наплывала неровная барабанная дробь копыт, хватило горцам, чтобы приготовиться. Преследователи смяли задние ряды похитителей, но непривычные условия боя свели на нет преимущество внезапности. Шайка Уржака встретила нападающих ожесточенным сопротивлением. Сыграло роль то, что кони у преследователей были почти загнаны, и то, что сами они устали, и то, что здоровяка Акжи слегка оцарапали при первом столкновении, после чего он буквально озверел, и то, что горцам привычнее были ночные схватки. Акжи метался среди людей казначея, дико визжа, рубил, уклонялся, отбивал удары и снова наотмашь рубил. Воодушевленные его примером, воры набросились на противника, словно стая загнанных на край пропасти волков. Не остался в стороне и обуреваемый дурными предчувствиями Уржак, решивший, что лучше погибнуть в бою, чем опозориться или быть казненным. Сражение было недолгим, но кровопролитным, и закончилось ранением главного заинтересованного лица - казначея. После этого преследователи отхлынули, а горцы поспешили унести ноги.
  Во тьме, да с недругом на хвосте, перекличек не устраивают, главное - двуколку с невестой сохранили. Так что, если кто отстал - отстал навсегда. Ночные тати не стали ждать раненых и выбитых из седел, а подхлестнули запряженных в телегу коней и всей ватагой помчались дальше.
  Было неясно: кто и как узнал? Что за погоня свалилась среди ночи? А дальше количество вопросов только возрастало...
  Вскоре показались огни небольшого поселения, где вполне мог обосноваться разгулявшийся отряд стражи, пришлось обходить его. Кровь в висках у горцев стучала, они понимали, что вляпались по самые уши, что задержки на обходы каждого жилья в дальнейшем неизбежны, и что любые отклонения от прямого пути весьма на руку преследователям.
  И только атаман вздохнул облегченно: беспокойство оказалось не напрасным - значит, старость подождет. Он подкрутил начинающие седеть усы, и его всегдашняя уверенность в себе вернулась.
  
   Саннелор Планы
  
  Кризис миновал. Мощный организм короля проявил себя с лучшей стороны. Насколько тяжело перенес Саннелор последствия ранения, настолько же быстро он теперь поправлялся. Прежде всего физически. Но чувство безысходности, ощущение камня за грудиной, проникшее в него, очевидно, вместе со стрелой, не проходило. Не радовали ни жена, ни сын, ни ровная и теплая погода, ни поздравления подданных. Гримасы улыбок давались с трудом, окружающие относили заметную неискренность любимого монарха на счет неутихающих пока болей.
  Тем не менее, через две недели полководец уже совершил круг верхом во дворе замка. Его взгляд был обращен к тем воротам, откуда начиналась дорога, ведущая в Тинетон, к Неточному морю, а лоб морщила глубокая дума. Обычно король был скор на решения, но сейчас не мог определиться. Ему всегда хотелось омыть ноги в собственном море. В завоеванном море. Эта некогда далекая мечта все более захватывала существо Саннелора. Не раз снилось, как направляет коня в пенистые волны, как зачерпывает ладонью соленую воду и умывает лицо. И вот - путь в Тинетон открыт. За спиной лучшая в мире армия, не пройдет и трех месяцев, как мечта детства сбудется!
  Да, если бы не Шрен! Война с сильным княжеством отдалит поход еще месяца на три. Минимум на три. То ли ранение и последующая болезнь так повлияли на сознание, но ему, взрослому человеку, имеющему четкое представление о времени, эти месяцы вдруг стали казаться едва ли не вечностью. Словно нетерпеливый юнец, король возжаждал почувствовать на собственной коже соленые брызги, наяву ощутить вкус моря. И сам себе подивился: на фоне гнетущего бремени, лежащего на душе, вопреки всеподавляющей тоске к нему вернулось вдруг отчетливое и сильное желание.
  - Море теплое и ласковое, - едва слышно прошептали губы и изогнулись в горькой, но настоящей улыбке.
  Оставлять за спиной Щрен опасно, - предупреждал короля здравый смысл. А если договориться с Кренпом и хотя бы на время отложить войну, - ответил мальчишка, сидящий в Саннелоре, - ведь щренский князь только об этом и думает. Но здравый смысл тут же напомнил, что мысли Кренпа неведомы никому, что он, прежде всего, коварный и злобный враг. Однако малец и не думал сдаваться. Ему, ребенку, живущему в сознании взрослого человека, хотелось новых ощущений, и казалось, что то опьянение счастьем, в котором он всегда жил и которое где-то потерялось сейчас, вернется именно там, у прибойной линии Неточного моря. А еще король чувствовал, что к двум знамениям, открытым ему богиней смерти Оис, на побережье добавится третье, и исчезнет тогда проклятие, нависающее над родом Сияющих.
  
   Темный охотник
  
  С юга и востока Ольс открыт, обширные плодородные равнины переходят его границы и далеко растекаются по пространствам восточных королевств и Конфедерации княжеств. На эти доступные стороны света всегда распространялись захватнические претензии Ольса. С северо-запада королевство окаймляют Велмская гряда и Бернойские горы, на чьих склонах ютятся многочисленные государства-карлики, не представляющие для завоевателя интереса из-за трудной доступности и царящей там суровой бедности. Хотя, преодолев горные кряжи и перевалы, можно сразу оказаться в Тинетоне, но это, конечно, путь не для большого войска. На севере Бернойские горы переходят в ущелья Атрана - необитаемое и глухое место. Там не растут деревья, и нет зверья. Где-то в глубине ущелий, в непроходимых отрогах, находится жуткое и таинственное место - пещера Ниберлах. Она служит местом заточения непокорных мистиков, камни ее стен, а по другой легенде - вода из озера, медленно, но верно отнимают у заключенных память, лишая их жизни смысла. Наиболее же злостные и неисправимые чародеи подвергаются Ниберлахскому суду, который всегда признает их виновными и обрекает на сожжение.
  А огромный лесной массив, что тянется вдоль всего северного окоема Ольского королевства, оканчиваясь далеко на востоке мрачным Бледным заболотьем, с незапамятных времен именуется Темным лесом из-за своей непостижимости. В нем нет дорог, а только тропы, сплетающиеся в запутанный клубок. В нем не живут женщины, а только мужчины, по крайней мере, никто из приграничных жителей никогда не видел выходящей из чащи особи женского пола. В то же время темные охотники, так называют обитателей леса, нередкие гости в северных поселениях. Они торгуют шкурами, копченым мясом, костью, лесом, плетеной из гибкой лозы мебелью, ягодами, лечебными травами и целительными выделениями диких животных. Заработанное либо прогуливают, либо тратят на металлические изделия, либо покупают юных рабынь, которых навсегда уводят в свои дебри. Ходят упорные, хотя и неподтвержденные слухи, что несчастные молодки служат деликатесной пищей для жутких бородачей. Спрашивать об этом и многом другом у них самих - себе дороже - нравом этот народ угрюм и злобен. И ни один темный охотник даже в крайнем подпитии никогда не расскажет о своем племени; вот хоть режь его на части - а ничего не добьешься! Потому сложилось твердое мнение, что на уста у них наложена печать. На вопрос, как же они плодятся, молва отвечает, что уже взрослые бородатые мужики выходят два раза в год - весной и осенью в полнолуние - из-под корней огромных дубов, что скрыты в самых глубинах лесов. И этому вполне можно верить, поскольку детишек темных тоже никто не встречал.
  Были, конечно, и ученые люди, и просто любознательные, и властители даже, желающие разобраться в этих загадках. Но уходившие в одиночку исследовать вотчину охотников ни разу не вернулись, несколько отрядов тоже исчезли без следа. Последний, а может, единственный (если раньше и были, то никто не помнит) большой поход случился несколько поколений назад. Целая рать двинулась вглубь Темного леса, оставляя после себя широкие просеки, по которым нетрудно было отыскать дорогу назад. Но вырубленные в чащобе дороги через несколько лет заросли, так никому и не понадобившись. С тех пор желающих искушать судьбу не находилось. К тому же соседи, прознав об ослаблении Ольса, отхватили тогда, почитай, полстраны. Вот такой конфуз вышел - тут уж не до вылазок и не до любопытства стало.
  Единственными существами, для которых Темный лес никакой препоной не являлся, были таинственные озибилиты. Охваченные всеразрушающей яростью, эти гиганты не однажды выходили оттуда, чтобы вволю поизмываться над северной окраиной королевства. Против них собиралось ополчение, в состав которого добровольно вливались отряды охотников, что свидетельствовало о непричастности этого племени к появлению чудовищ, несущих по обе стороны лесной границы разруху. Правда, свидетельств о победах людей в таких сражениях не сохранилось ни одного.
  
  И вот один из представителей этого самобытного народца, раскинув в стороны мускулистые конечности и задрав вверх рыжий лохматый подбородок, вытянулся на полу в невысокой пещере. Тело его было голым и бездыханным. У изголовья охотника расположилась в отполированном временем деревянном кресле фигура, закутанная в темную хламиду. Она монотонно что-то приговаривала, и голос напоминал шелест причесываемой ветром листвы. Но вот на мгновение затихла, дунула в лицо мужчины и раскинула над ним неожиданно длинные руки - кисти, очертив в воздухе полукружия, соединились далеко за стопами лежащего! А роста темный охотник был немалого. Словно подстегнутый этим пассом, рыжебородый вздрогнул, широко раскрыл рот, вздохнул и сел. Некоторое время он рассматривал себя, потом обернулся к пробудившей его женщине и хрипловатым, будто после долгого сна голосом, сказал, слегка запинаясь:
  - Неплохо... мне нравится... Сестра...
  - Я старалась, - прошелестела та, - ты, видно, голоден?
  - Сейчас начну жевать песок и камень.
  - А может, прежде станцуешь?
  Лицо рыжебородого напряглось, он весь подобрался, словно пытаясь преодолеть что-то внутри себя, затем плечи его опустились, и мужчина ответил:
  - Нет... настроения что-то нет...
  - У тебя не так много попыток осталось, а ты все не научишься.
  - Но эта не последняя?
  - Нет еще. Вот. - Она поставила перед собой котомку, накрытую тряпицей. - Поешь.
  Словно малолетний сын, и не предполагающий, что можно стесняться собственной матери, мужчина пересел лицом к закутанной в балахон фигуре, устроил котомку между широко расставленными ногами и жадно набросился на еду. По мере насыщения его лицо расслаблялось, глаза слегка затуманивались и, почувствовав, что тело набрало достаточно сил, он позволил себе ненадолго покинуть его, воспарить и оглянуться.
  Сверху, из-под свода пещеры, ставшего тут же почти прозрачным, то, что называлось темным охотником, выглядело как сгусток скрученных между собой жил, погруженных в желеобразную субстанцию; от поступающей внутрь пищи по организму расходились медленные и слабые возмущения. За пределами убежища, оказавшегося вовсе не пещерой, а полостью в огромном древесном стволе, со всех сторон виднелись деревья, утратившие плотность, как и стены гигантского дупла. Взор проникал далеко, перед ним мелькали разнокалиберные лесные жители, кое-где попадались люди, тоже полупрозрачные и имеющие разные оттенки, в зависимости от переживаемого настроения, все они напоминали устройством рыжебородого охотника. Вот вдалеке промелькнуло темное вытянутое над землей пятно с внутренностями, похожими на клубок червей - это был лесной демон. Застывшая же в кресле фигура ничуть не изменилась. И складки ее одежды остались непроницаемы, и безмятежное лицо не отразило никакого внутреннего состояния, и слабая улыбка не утратила выражения мудрой умиротворенности. Сколько он помнил себя, почти столько же помнил и эту женщину. Раньше он, обращаясь к ней, называл ее "Мать", теперь, и уже давно: "Сестра", но кто и что она такое, понять не мог.
  - Ты уже насытился? - тихо поинтересовалась она.
  Мужчина, сидящий на полу с остановившемся взором, уронил очередной кусок, поперхнулся, зашелся в приступе удушающего кашля и опрокинулся на спину. Это заставило его немедленно вернуться в тело и помочь тому справиться с неприятностью.
  - Давно ты не преподавала мне уроков, - криво усмехнувшись, заметил темный охотник, когда кашель удалось угомонить.
  - В том не было надобности. Не спеши, в свое время постижение будет дано тебе, ты же знаешь.
  - Прости, я больше не буду, Сестра, - склонил он голову, как маленький мальчик.
  - Вот и хорошо. Тебе не следует отделяться без самой крайней необходимости, запомни это... в этом нет спасения... думай о танце. Все время держи его в голове. А теперь послушай меня, Собиратель.
  
   Хранитель
  
  Наконец-то здоровье возлюбленного перестало внушать опасения. Воздав хвалу богам, Эльмеда позволила себе выспаться, и, как только почувствовала, что в состоянии двигаться, отправилась прямиком в библиотеку. Чем-то притягивало ее это место, и она вместо того, чтобы вызывать хранителя к себе, всегда приходила к нему. Поводом для данного посещения служил наконечник стрелы, извлеченной из тела короля, вернее, странный знак на нем, в виде черты и трех точек.
  - Скорее всего, это личный знак кузнеца, - предположил хранитель, - но твое беспокойство понятно, я тоже ощущаю в этом что-то... - он скорчил гримасу, выражающую одновременно отвращение и испуг.
  - Так спроси у Оис!
  - У Закатной?!
  - Какой, какой?
  - Одно из имен богини смерти - Закатная. Люди рисуют ее с когтями и зубами от страха перед ней. А на самом деле она похожа на ослепительно красивый закат. Слово "ослепительно" я использую в прямом смысле.
  - Кто увидит ее, теряет зрение?
  - Да. Умирая, все теряют зрение, не так ли? И еще, в очень древнем источнике, наверное, он древнее, чем наше королевство, я встретил такое описание Оис: "Тень женщины в багровом одеянье, на запад уносящая мечты". Красиво, правда?
  - Пожалуй... но ты можешь спросить ее?
  - Ну что ты? Что ты?! Такие мелочи богов не занимают, Всемилостивейшая. Мы лучше поинтересуемся у старейшины кузнечного цеха, так вот. Он о многом наслышан...
  - Хорошо. Теперь, когда король вне опасности, можно спросить и старейшину.
  - Король? Он не был в опасности. Саннелор не мог умереть от этой раны, хотя он и смертен, как все мы, - неожиданно заявил библиотекарь.
  - С чего ты взял?
  - Я знаю.
  - Знаешь?! И раньше знал?!
  - Ну да, знал. А что?
  - Вот как! И где ж ты раньше был, всезнающий? - возмутилась Эльмеда. - А я так переживала! Самой было впору... ах, ладно!
  - Меня никто не спрашивал, Всемилостивейшая, - ответил старик и попытался сменить тему.
  - Нет, погоди! Ты мне сейчас все выложишь, Хранитель! За язык я тебя не тянула, сам начал, так что давай начистоту!
  Немного помолчав, тот проскрипел:
  - Ну что ж, ты - королева. Хорошо, слушай.
  И старик поведал о том, что Саннелор в самом начале царствования, сразу после первого покушения, вызвал его к себе и обратился с просьбой, как к главному жрецу богини Оис. Король знал, что приказывать жрецам Оис бесполезно, можно только спрашивать. Неделю Хранитель молитвенно общался с богиней, а потом дал знак королю, что пожелание его будет удовлетворено. Тогда они облачились в простые холщовые рубахи и вступили в старые покои замка, на территорию, принадлежащую богине.
  - Как, и вы не обратились в прах?! - вырвалось у Эльмеды.
  - Мы вступили с ее согласия! Не перебивай! - зашипел жрец. - Я проводил Саннелора до определенного покоя, определенного, как ты понимаешь, не мной, дальше он отправился один, и что там с ним происходило, мне до конца не известно. Хотя кое-что он рассказал на обратном пути. Ты, кстати, у него ничего не выведывай. О таком общении никогда не говорят, разве что соизволение получат.
  - А ты?
  - Я-то? Значит, получил. Так вот. Саму богиню он не видел, но слышал голос, исходящий одновременно из стен, потолков и полов - отовсюду. Оис прорекла, что над его родом висит древнее проклятие. Все мужчины, становящиеся монархами, погибают в расцвете сил. До этого у них рождается наследник. Так проклятие становится нескончаемым, оно сохраняет силу, пока длится династия.
  - Вот оно что! Так, значит, тень на облике Саннелора и есть клеймо проклятия?
  - Тень? Впервые слышу о какой-то тени, ты о чем?
  - Ты не видишь ее?!
  - Даже не понимаю, о чем ты...
  - А на нашем сыне тени нет... о чем это может говорить?
  - Да, Всемилостивейшая, похоже тебе дано много больше, чем прочим смертным...
  - Возможно, но продолжай...
  - Хорошо. Итак, от проклятия можно избавиться двумя способами. Первый - ясно какой - уничтожить всех мужчин, иначе - отказаться от продолжения рода или добровольно отречься от короны и стереть таким образом людскую память о Сияющих. Впрочем, это было известно и раньше. Но богиня открыла, что есть и второй путь: проклятие могут смыть три соленые жидкости, смешанные вместе, если они будут пролиты на наследный трон между полуночью и первым лучом светила. От этого трон немедленно вспыхнет и сгорит дотла. А пепел надлежит собрать, набить им отверстую грудь живого сокола (ты ведь знаешь, сокол - основа герба Сияющих) и подбросить птицу верх. Со?кол устремится ввысь, и ни?кто его боль?ше не уви?дит. И еще надо будет постичь династическую ошибку и исправить ее. После этого проклятие потеряет силу.
  - Что за ошибка?
  - Богиня не открыла ему, он должен постичь сам. Теперь ты спросишь - что это за жидкости. Так вот. Точного ответа Саннелор не получил. Но потом во снах кое-что прояснилось. Такие же сны видел и я одновременно с ним, что лишний раз свидетельствует об их божественности. Хотя, тут и свидетельствовать нечего. Так вот, первый сон был такой. Король ехал по широкому полю. И с неба упала невиданной красоты птица. Саннелор остановился, и хотел подобрать чудо природы. Но как только коснулся великолепного искрящегося на солнце оперения, бросился на него с вышины сокол и больно ударил по руке, словно ожег. Из глубокой раны фонтаном брызнула кровь. Она вытекала с такой скоростью, что Саннелор вскоре почувствовал сильную слабость. Вялые пальцы упустили повод, за который пытались удержаться, голова закружилась и он упал на траву, а конь в испуге ускакал. Сокол все это время вился над раненым, и когда тот решил, что пришла смерть, птица легла грудью на рану, и тут же кровь остановилась. После этого сокол взлетел высоко в облака и пропал там, а Саннелор среди ночи вызвал меня. К чему, как ты понимаешь, я был готов. Представ перед его величеством, я поведал только что пережитый им сон. Вот так. И что ты думаешь по этому поводу, Всемилостивейшая?
  - Что я думаю? Я думаю, почему это Оис приближает меня?
  - Приближает?
  - Да. Ты сам говоришь, что необходимо ее соизволение на то, чтобы услышать такие откровения.
  - Что ж... ты права. Значит, на то есть причины. И ты о них узнаешь в свое время. А каково твое мнение об этом сне, Всемилостивейшая?
  - Первая жидкость - кровь самого Саннелора... или любого из Сияющих.
  - Мы тоже так решили.
  - А прекрасная птица - это она - смерть... Почему же Оис не назвала все три жидкости сразу? Какой резон играть в загадки?
  - Это не загадки. Королю дается возможность решать самому, искать самому. Дается время подумать, хочет ли он бороться с проклятием?
  - А как же иначе? Это же ясно!
  - Не скажи. Все мы разные, у нас есть свобода воли, пусть небольшая, но есть. Да и бороться можно по-разному. Ты знаешь притчу о Гелегуне?
  - Да. Он был сыном древнего властителя, и его отец, богатства которого были несметны, а колдовской дар всесилен, без промедления выполнял все самые малые желания Гелегуна. Тому даже думать не приходилось. В конце концов, юноше так надоело полное отсутствие трудностей, что он задумался, как бы ему избавиться от опеки отца. А поскольку думать он давно разучился, то от мыслительной натуги немедленно умер.
  - Так вот. Поэтому человек до всего должен доходить сам. Даже если он король. Нельзя все получить сразу и полностью. К тому же это проклятие защищает Саннелора от любой другой смерти, и в бою тоже. Ведь он погибнет в мирное время и только от руки наемного убийцы. Так что король может сражаться, сколько хочет, наибольшее, что ему грозит - это ранение.
  - Понятно. Вот значит как. Скоро каждый шаг придется обсуждать с тобой, а вдруг я опять чего-нибудь не знаю? Ну, и... недостающие два сна вам уже приснились?
  - Недостающие? Хорошо сказано. Ты считаешь, снов кому-то может недоставать? Это не сны - это знамения. Да, второе знамение было примерно через два года после первого. Короля мучила жажда. Он пил из разных колодцев, источников, рек и ручьев, даже из луж, даже из отпечатков, оставленных в грязи копытами животных, а напиться не мог. Он скитался по многим землям, везде просил воды, и ему подавали, но жажда все росла. Ему казалось, что он высох изнутри и скоро потеряет рассудок. А однажды брел он в полной тьме, и вдруг твердь под ним вздрогнула и подвинулась. Наступил рассвет, и Саннелор обнаружил себя посредине бескрайней пустыни. Водной пустыни. Он стоял на маленьком островке, со всех сторон омываемом волнами. Остров был плоским, только в центре высилась белая каменная стела, со всех четырех сторон украшенная орнаментом из силуэтов пикирующих соколов. Эти птицы не были похожи на гербовые изображения Сияющих, но в том, что это соколы, король не сомневался. Воду нельзя было пить - она горчила и была соленой. Но он смотрел и смотрел на воды, украшенные белыми маленькими барашками, гладкая синева под ранними утренними лучами переливалась, волны уходили вдаль, а на их месте рождались новые. И в душе был покой. Такой покой, какого король никогда не испытывал. От воды веяло теплом и лаской, словно от близкого существа. И не было жажды. Вот так.
  - Похоже на морскую воду... как ее описывают в книгах...
  - А на что еще?
  - Ну, не знаю...
  - Мы тоже подумали так. Первая часть состава - королевская кровь, вторая - морская вода.
  - В сухопутном Ольсе? Здесь и рек-то больших раз-два и обчелся. Откуда же взяться морской воде?
  - Саннелор уверен, что это воды Неточного моря.
  - Об этом он тоже узнал из сна?
  - Нет, решил сам.
  - Но это может быть ошибкой...
  - Неточное море ближе всего к Ольсу. Туда несут свои воды наши реки, разрезая горы. Есть еще море на юге, но путь туда в сто раз длиннее и ведет через пустыню, в которой днем песок от жара сплавляется в камни, а ночью камни от холода вновь рассыпаются в песок. О других морях мы знаем только из сказаний и легенд, никто их не видел. Как, например, пересечь Темный лес? И были ли люди, посетившие земли за Бледным заболотьем? А ведь и там, и там вроде есть моря.
  - Вроде есть... интересно, откуда эти байки?
  - Никто не знает.
  - Вот именно... ладно, пусть будет вода из Неточного моря. А что же третий... сон?
  - А третьего знамения еще не было, Всемилостивейшая.
  - У меня еще вопрос, - помолчав, сказала Эльмеда.
  - Да, - откликнулся Хранитель.
  - Насколько я знаю, в детстве Саннелора опекал Великий маг Грольт. Но, став королем, Саннелор изгнал его и вообще запретил магию в Ольсе. Почему?
  - Ответ прост. Грольт не помог королю в его первой войне, когда Хелиаз, Хозяин степей, вторгся в Ольс, и предал в самый ответственный момент. Саннелор тогда одержал победу без колдовской помощи. Кроме того, маги были и раньше, у всех королей имелись придворные волшебники, но проклятие всегда оказывалось сильней защиты, которую они могли предоставить.
  - Кто-то от всей души постарался, однако...
  - Да. Вот король и подумал: а вдруг их магические способности питают силу проклятия? Может, даже против воли самих магов. Вот так. Да и первое покушение на него без магии не обошлось, ты ведь знаешь эту историю? Про морок в виде озибилита.
  - Слышала. Но как же ему удалось справиться с Грольтом и другими?
  - А никакой борьбы не было, Всемилостивейшая. Он ведь король, а все монархи богоизбранники. Кто ж с ними, с богами-то, поспорит? Ну, и потом у него уже тогда был жезл.
  - Жезл?
  - Да. До поры он хранился в тайниках замка. Тогда была тяжелая пора, как я уже упомянул - вторжение Хелиаза. Надо было напрячь все силы, все, до последней, враг был очень силен. И я послал Саннелору жезл. Это очень древняя вещь. Он разрушает замыслы самых сильных магов, и лишает их сил. Жезл теперь принадлежит королю.
  - Хорошо, что он владеет таким оружием. Но вот ты сказал, что монархи богами избраны. А как же тогда проклятие? Оно, выходит, направлено против божественной воли?
  - Оно тоже промысел божий. А ты как думала?
  - Интересно, кому же из всевышних столь ненавистен род Сияющих?
  - Вот это вопрос, Всемилостивейшая! Поостерегись! Не нам, презренным смертным, вмешиваться в высочайшие замыслы!
  - Ох! Я опять неправа!
  - У тебя слишком пытливый ум...
  - Хорошо, давай обойдемся без обсуждения моих качеств... а - вот взять магов, кто они?
  - Маги? А зачем тебе, Всемилостивейшая?
  - Любопытно...
  - Маги... маги... Кто они по природе своей? Хорошо известны обладатели магических артефактов - камней, жидкостей, всевозможных изделий и прочего. Это обычные люди, как правило, их надо учить правильному обращению с источниками чудодейственной силы. Таковы, положим, жрецы горских племен, они используют добываемый в высокогорных пещерах желтый лишайник. Отвар желтеца наделяет адептов колдовскими способностями. Есть также смертные с отклонениями в естестве: одни видят сквозь стены, другие быстро складывают большие числа, третьи легко определяют, что было у соседа вчера на завтрак, иные могут наложить на того же соседа порчу и так далее. Выявляют способности некие обстоятельства. Это случается после тяжелой болезни или в определенном возрасте, или вслед за сильным испугом, да мало ли что может послужить толчком? Истинные же или Великие маги наиболее загадочны. О них мы наверняка знаем только то, что это не люди - они гости здесь. Все прочие сведения о них - догадки. Есть предположение, что Великие маги - отражения чуждых богов в нашем мире. Ведь ты знаешь, у Энга множество потомков, и некоторые из них управляют отдаленными мирами. А поскольку божественная сущность неделима, всепроникающа и вневременна, отголоски сути, хорошо выраженной там, доходят до нас в такой форме. Возможно, они, маги, всего лишь прослойка между богами и людьми, зачем-то созданная Энгом. Не исключено, конечно, что они происходят из смертных. Это наиболее интересная точка зрения, она допускает, что и среди нас есть непроявленные Великие маги. Но подтверждения, как и другие мнения, не имеет...
  - А кого судит Ниберлахский суд? Всех, тобой перечисленных?
  - Нет, лишь тех, кто подсуден ему. Ох, ну и вопросы у тебя!
  - Сложные?
  - Все, кого интересует Ниберлах, рискуют оказаться там.
  - Ты шутишь?
  - Это тема, требующая специальных знаний. Возможно, мы когда-нибудь вернемся к ней, Всемилостивейшая, не обессудь...
  - Понятно... а скажи, откуда взялась странная вера Саннелора в приметы?
  - Король лишь слабый человек, как и мы все. Любой, над кем висит неотвратимая угроза, может повести себя странно. Вот король и убедил себя, что соблюдение каких-то правил помогает ему. Имеет он право на заблуждение?
  - Да, конечно... однако я вижу, тебя утомил разговор, - заметила Эльмеда, - да и мне пора...
  - Но ты хочешь еще что-то узнать, Всемилостивейшая? - улыбнулся Хранитель.
  - У тебя такие тесные отношения с королем, даже какая-то внутренняя связь. Почему же он не помог тебе с библиотекой?
  - Он никогда не был здесь. Ему это неинтересно. Он и знает меня, как жреца, а то, что я еще и библиотекарь... какая ему разница. А жрец Оис никогда не опустится до просьбы. Даже перед королем, потому что это может косвенно унизить богиню, которой он поклоняется. Так вот. Все идет своим чередом. Вот видишь, ты пришла и помогла нам.
  
   Темный охотник
  
  Низкая дверь распахнулась, впуская редкого гостя. Он был одет в куртку из оленьей кожи, выкрашенную древесной краской в грязно-зеленый цвет с желтыми и коричневыми разводами, штаны из крепкой простой ткани, отороченные мехом короткие сапоги и тонкую поношенную шапку из какого-то рыжего короткошерстного зверя. По одному только отвратительному цвету куртки можно было безошибочно заключить, что перед вами охотник из Темного леса. Увидев посетителя, трактирщик не удержался и, отвернувшись, сплюнул за стойку. Темные охотники захаживали так далеко на юг нечасто, обычно предпочитали спускать добытое где-нибудь поближе, в поселениях у кромки Варагьей пустоши.
  Между тем, охотник прошел к свободному столу, а таких было большинство, скинул заплечный мешок, повесил на спинку стула колчан и прислонил к стене посох. Никто в зале внимания на него не обратил. Он тоже, не осматриваясь, словно был здесь завсегдатаем, открыл мешок, достал изрядный кус копченого мяса, положил на стол шкурой вниз и принялся нарезать ломти тонким острым ножом. "Вот дикари вонючие, да простит меня Энг, - подумал трактирщик, - всегда так - являются со своей жратвой. И не объяснишь ведь ничего, жмотам грязным!"
  На самом деле охотники, выбравшись в цивилизованные места, жадностью не страдали, а напротив, тратились на выпивку, женщин и бани не считаясь, пока не кончались монеты. Как правило, их хватало на две - три недели. А то, что дикарь, не задумываясь ни о приличиях, ни о прибылях заведения, ел принесенное с собой мясо, было обычным для этого племени. И раздражение почтенного содержателя питейного заведения объяснялось вовсе не незнанием этой особенности, а необходимостью лично обслуживать несимпатичного пришельца. Слуг он в будни не занимал - нечего лишнее на оглоедов тратить. Вот по выходным и праздникам в зале крутилось порой и до четырех помощников.
  - Ну, что тебе? - нелюбезно осведомился он у рыжебородого, механически вытирая фартуком жирное пятно на краю стола и невольно втягивая носом воздух. От посетителя, как и следовало ожидать, несло смесью запахов прогорклого жира и хвои. Нелепей и противней сочетания не придумаешь, все они, лесные, так воняют. Однако от гримасы хозяин воздержался - известен вздорный нрав этих отшельников.
  - Лепешку и полжбана светлого эля, - не поднимая глаз, буркнул охотник.
  "Голь перекатная, заказывает самую дешевку, а потом разохотится, будет брагу сивушную клянчить. Какого грема в приличное заведение, пропившись, соваться? Мясом, что ли, брать? Да осталось ли оно?" Сумка, валяющаяся на полу, вроде была не пустая.
  - Чем платишь?
  И вот тут трактирщик враз сменил брезгливое раздражение на чувство пусть не глубокого преклонения, но очень напоминающее его, а, пожалуй, и чем-то превосходящее: перед ним раскрылся замызганный кожаный мешочек, наполненный - наполненный! излучающими заманчивый блеск золотыми донами. Одна из монет, слабо звякнув, легла на то место, которое только что было протерто фартуком. Хозяин сглотнул густой ком и, подавив позыв на протяжный свист, залепетал:
  - Ага, понятно, понятно. Ну, коли так... сдачи я соберу, ага, сейчас, ага... а... а вот, не желает ли господин чистую койку... о, простите, комнату?
  - Желаю.
  - А вина? Есть очень хорошее винтосское, да и рамарское красное не уступает, очень к мясу-то неплохо, к копчененькому, а?
  - Не желаю.
  - Ага, понятно, ага. Тогда браги? У меня лучшая в...
  - Не надо.
  - Так, так. Попозже, значит...
  - Не надо попозже.
  - Так, хорошо, хорошо. А комнату когда посмотреть изволите?
  - Как поем.
  - Так, хорошо, хорошо... постельку вам погреть-то, небось, а? - умильно заблестев глазками, продолжил допрос трактирщик.
  - Как? - впервые поднял глаза на собеседника темный охотник. Взгляд был тяжелым.
  - Ну, это, девочек-милашечек прислать? - еще больше засуетился хозяин трактира.
  - Трех и помоложе.
  - Прям сразу тре-ех?!
  - Я выберу.
  - Светленьких, темненьких?
  - Неважно.
  - Ага, ага, сейчас пошлю за ними. Вы пока закусывайте, закусывайте. Я на кухню сбегаю, присмотрю это, там, за поварами.
  Перед тем, как отойти от столика владелец заведения снова сглотнул и, не удержался от глубокого вдоха, заполнившего легкие духом старого испорченного сала и еловых ветвей. Однако не закашлялся, а напротив, затаил дыхание и поспешил во внутренние помещения. Уединившись в своем закутке, трактирщик наконец выдохнул и что есть силы укусил дону.
  - Золотая! - восхитился он, - золотая, ух!
  Черские доны, наряду с ольскими седами были самыми надежными деньгами. Во всем мире самыми надежными. Начиная с Ушпетского рынка и кончая всеми четырьмя краями света! "Надо все же к золотых дел мастеру сбегать, убедиться", - решил он. Потом позвал мальчишку-полового и отправил в дом госпожи Иги за лучшими девками. Выглянул в зал и вновь вернулся в закуток. Ему необходимо было побыть наедине с собой и с доной. "Невероятно! Чтобы у какого-то бродяги да столько денег! Убил кого-то, ограбил! Это кого же ограбить-то надо? Не у каждого князя, особенно нагорного, поди, столько наберешь! Нет, тут что-то не то. Да на эти монеты все кабаки города скупить можно! Бродяга-то, небось, и цены им не знает. Иначе спрятал бы, зарыл куда-нибудь, или охраны нанял целый строй. Это дело так оставлять нельзя! Но темного охотника, слопай грем его душу, так просто не взять. Придется делиться, эх, придется - старый трактирщик даже зубами заскрипел от этой мысли - надо Сверла привлечь. С этим - половина на половину, иначе не согласится, сквалыга. А что, и половины таких деньжищ хватит. И с ней еще справиться попробуй. От таких вот охотничков остеречься. Ох, да не удрал ли он уже с моими донами?". Трубно высморкавшись от подступившего волнения, трактирщик засеменил в зал. Охотник сидел на прежнем месте, жевал толстые ломти мяса, положенные на куски лепешки, которую он делил руками, и прихлебывал через широкое горлышко горячительное.
  Из трех приведенных девок удивительный гость выбрал двух и тут же закрылся с ними в комнате. Трактирщик послал мальчишку за одним из слуг, и только тот явился, ничего не объясняя, ушел.
  
  Вскоре он стоял перед крепкой дубовой дверью ингоссерии городского строя и втолковывал двум обленившимся стражникам:
  - Передайте ингоссу Сверлу мое почтение. Скажите, трактирщик Лореб Кавап с Мешочной улицы его спрашивает по срочному делу. По срочному!
  - Что, брага поспела? - ухмыльнулся солдат.
  - Я же тебе сказал: по срочному! - налился кровью трактирщик.
  - Ладно, ладно, не серчай. Но ты в следующий раз хоть баклажку принеси, а то назад отправлю.
  Ингосс Сверл, грузный, с гладко выбритым черепом и короткой нечесаной бородой, тупо посмотрел на монету, взял толстыми пальцами, перевернул ее и только потом удивился:
  - Где взял?!
  Условие о дележе половину на половину он принял после некоторого размышления, заключившегося в хождении из угла в угол, глубокого ковыряния в носу и тщательного выскребывания подмышек. Эти движения символизировали жестокую борьбу алчности и законопослушания, что велась в мыслительных глубинах, а конкретно, в самом главном скопище моральных устоев командира городской стражи - мозжечке. Трактирщик, хорошо изучивший особенности ингосса, с которым давным-давно приятельствовал, еще в молодости слышал, что часть людей раздумывает мозгом, а у другой части этим делом занимается небольшой затылочный придаток - мозжечок. То есть, ум у них - задний, и таких торопить нельзя. Потому ждал. И дождался, наконец, правильного вопроса:
  - Кхгм, того-этого, кто еще видел доны?
  - Только я.
  - Кхгм, так, а как он, того, этот дикарь, на твой глаз?
  - Что, на мой глаз?
  - Ну, какой вид имеет?
  - Борода, это, рыжая у него...
  - Тьфу! Все они, того-этого, бородатые, у одной половины борода - рыжая, у другой - каштановая. Говорят, это в зависимости, когда произошел, осенью или весной. Твой, получается, осенний навроде. Ты мне особенности вида его доложи.
  Кавап, как мог, описал внешность гостя, упомянув и о специфическом запахе, почему-то переставшем вызывать у него неприязнь.
  - Нет, такого, кажись, не встречал, - почесал Сверл затылок. - Чем вооружен?
  - Стрелы у него, нож, палка.
  - У палки-то середина, того-этого, костяная?
  - Да, вроде. А по краям шерсть.
  - Так, это лук. Хорошие у них луки, никто такие не делает. А пояс на нем широкий и неровный такой?
  - Пояс широкий...
  - Значит, метательные ножи. Ну и еще чего-нибудь в загашнике, того-этого, держит. В полном, значит, он вооружении.
  - Ну и что? У тебя целый строй!
  - Кхгм, при чем здесь строй, причем строй? Нам шум поднимать нельзя, того-этого. А вдруг у него тайная охрана какая?
  - Не было с ним никого.
  - Я и говорю - тайная. С этими охотниками из Темного леса только свяжись... Последить за ним надо.
  - Да чего следить? Чего следить-то? А доны наши уйдут! Ведь такой случай единый раз в жизни выпадает! Доны-то уйдут...
  - Куда, дурак, грем тебя утащи? Я же говорю - глаз с него не спущу, того-этого. Он что сейчас делает? Нажрался, поди, и дрыхнет или баню захотел?
  - С бабами пребывает, с двумя сразу.
  - С двумя? Одновременно?! Кхгм, молодец, того-этого. Тем более, проследить надо. А ты чего-нибудь с собой принес?
  - Чего?
  - Чего, чего...
  - А! Браги нет.
  - Ничего, солдатика пошлем. Без этого сейчас нельзя, того-этого. И пожрать пусть захватит. На, пиши, - протянул Сверл трактирщику восковую табличку.
  Выпроводив женщин, остаток дня и ночь Темный охотник провел, не покидая комнаты. Трактирщик Лореб, переобувшись в толстые носки, долженствующие сделать его шаг беззвучным, охранял покой дорогого постояльца, мечтал, томился и пытался подслушивать, но никаких подозрительных шумов из-за двери не доносилось. Да и что там могло происходить? Спал человек.
  
  На следующее утро бродяга, наскоро позавтракав, отправился в город. Одет он был в точности как вчера, и толстый мешочек виднелся из-под расстегнутой куртки. Слежку за собой охотник почувствовал сразу, для этого ему не надо было оглядываться, петлять или прибегать к иным хитростям. Однако виду не подал, и направился прямиком на городской рынок. Рынок в Ушпете знатный: шумный, многолюдный, огромный, купить здесь можно все! Благодаря отсутствию многих торговых ограничений он куда больше столичного. Через город идет тракт, пронизывающий все восточные королевства. Начинается он в далекой Триединой Империи, тянется через весь Ольс, пересекает Конфедерацию княжеств, и уходит в необозримые просторы степи, а ответвление от него достигает Неточного моря. Местами прямой как стрела, а местами извилистый, будто оброненная плеть, тракт пересекает почти все обжитые земли, объединяет более шестидесяти крупных городов и покрывает прочными мостами семь больших рек, не говоря о множестве речушек и ручьев. Ушпет стоит на одном из наиболее оживленных отрезков тракта, и во многом обязан ему своим процветанием. Именно благодаря торговцам, стекающимся сюда со всего мира, город и называется стоязыким.
  Темный скользил в толпе сноровистее ласки, и трем сменяющим друг друга соглядатаям приходилось туго. Охотник остановился лишь дважды. Сначала недолго постоял у рядов с лекарственными снадобьями, а позже задержался перед россыпями украшений, собранных здесь со всех известных земель. Тут и произошел первый неприятный, хотя и почти не замеченный окружающими эпизод. Толстая, похожая на кухарку из богатого дома женщина притиснулась к нему сзади, заставив на себя оглянуться, а в это время гибкая, словно уж, рука ее напарника скользнула под оленью куртку. Не моргнув глазом, рыжебородый совершил несколько легких движений. В результате воришка остался с тремя переломанными пальцами и сильно поврежденным горлом, из-за чего он не взвыл, а зашелся в приступе удушающего кашля, кухарка же, не издав ни звука, резко побледнела и, пошатываясь, неуверенно шагнула в сторону, повисая на первом попавшемся человеке. Когда расступились и уложили внезапно занемогшую матрону на землю, подсунув под голову какой-то тюк, Темный успел отдалиться на изрядное расстояние. Не задерживаясь более нигде, он достиг края рынка, отданного на откуп работорговцам. И там медленно и внимательно осмотрел ряды с живым товаром. Бродяга, впрочем, приценяться ни к кому не стал. Он пересек невольничий базар и вышел через охраняемые двумя усиленными нарядами стражи Тощие ворота. "Не знает он город, грем его загрызи, сам в ловушку лезет", - обрадовался топтун, который сейчас вел наблюдение.
  Охотник углубился в район кривых улочек, уставленных грязными неказистыми домишками, где ютились самые что ни на есть отбросы общества со всего королевства. Здесь было царство вертепов и притонов, здесь коротали дни преступники всех мастей, обретались совсем уж падшие женщины, прятали свои зловонные язвы нищие калеки; выжить в этом районе честному прохожему было так же невозможно, как несведущему человеку пересечь без проводника Бледное заболотье. Провожатый остановился, дальше ему хода не было - ищите дураков, вынул из-за пазухи маленькую яркую птичку и высоко подкинул ее. Птаха поднялась вертикально и зависла на одном месте, ориентируясь. Для того, кто смотрел, видно ее было издалека.
  Вслед за Темным в Тощие кварталы вступили два отряда. Один состоял из разношерстых личностей, неотличимых внешне от аборигенов района, другой насчитывал шеренги полторы стражников при алебардах и мечах. Судя по целеустремленному виду последних, на сегодня намечалось небольшое веселье в виде облавы. Весть об этом прокатилась далеко вперед и, наверное, поэтому никто не преградил путь глупому одинокому охотнику и не оторвал его незадачливую голову еще в предместьях преступной слободы. Так или иначе, он безнаказанным вышел к берегу несущей городские отходы речки Веселинки, что протекала в гуще Тощих кварталов.
  Но не может же все время так везти человеку, пусть он и полный олух? Нет, конечно, не может. И это неопровержимо доказала ватага мрачных личностей, вывернувшая ему навстречу из ближайшей подворотни. А позади словно с неба свалилась вторая, не менее живописная. Положение намечалось безвыходное - спереди и сзади неумолимо приближались грабители и убийцы, справа возвышалась глухая глинобитная стена высотой в два с лишним человечьих роста, а слева несла свои пестрые вонючие струи безмятежная Веселинка. Бородач кинул быстрый оценивающий взгляд на стену, будто собирался взобраться туда, а потом сместился к поросшему грязной сухой травой обрывистому берегу реки. Уж не задумал ли он искупаться? Грабители и убийцы не стали ждать окончательного решения своей жертвы и сомкнули вокруг нее тесные ряды. Видимо, невысказанное желание охотника не оставило их равнодушными, потому что один за другим бравые разбойники, демонстрируя разнообразные стили прыжков, посыпались в воду. При этом они еще и заразительно вскрикивали. Чем-то картина напоминала массовое развлечение удальцов - зимнее купание в проруби. Жаль только, время для процедуры было упущено - поздновато для настоящего закаливания - лед сошел, и солнце успело немного прогреть густые от нечистот воды Веселинки. Купающихся становилось все больше, возможно, подобное весеннее омовение было традиционным для здешнего своеобычного народа?
  Шум привлек шастающих неподалеку стражников, и они, молодецки гикая, с двух сторон вклинились в толпу. Направо и налево посыпались тычки, затрещины, удары ножнами и древками алебард. Не успевшие еще окунуться разбойники отвечали отмашками и в основном пытались увернуться, не пуская в ход дубинки, кастеты и блестевшие в руках у некоторых длинные ножи. Под натиском военных они дрогнули и разбежались, оставив служивых лицом к лицу с зачинщиком беспорядков - встрепанным Темным охотником. Тот, отразив посохом удар алебарды слева и приняв справа меч рукавом куртки, отчего металл звякнул о металл, свалился на землю. Нет, скорее прыгнул в ноги нападающим. Ближайшие солдаты попадали. Над ним образовалась куча-мала, крики изменили тональность, в них послышались ярость и боль. Охотник выкатился из-под груды тел с другой стороны, вскочил на ноги, метнул палку высоко вверх и стремительным рывком достиг стены.
  Ох, и чего только не делает страх: одним махом Темный оседлал высоченную - в два с половиной своих роста стену, поймал посох и исчез. Стражники смешались с грабителями и начали забираться друг другу на плечи, выстраивая живые пирамиды - по ним лезли на стену.
  Ушлый местный народец разобрался, что вооруженная власть озабочена не им, и определился в симпатиях незамедлительно. Стоило арьергарду вклиниться в узкую расселину между хибарами, где только что мелькнули пятки беглеца, как на головы хлынул поток вязкой жидкости: опрокинулась бочка птичьего клея. Солдаты птахами не были, но удовольствия липкий душ никому не доставил. Передние стали отплевываться, отираться и отряхиваться, а напирающие сзади ворвались в домик и выместили злость на нескольких оборванцах; один солдат при исполнении долга сломал ногу, провалившись в подпол, другой поскользнулся в куче дерьма и оживил краски пола юшкой из расквашенного носа.
  Неприятный эпизод позволил темному оторваться значительно. Сложно, да почти невозможно найти одиночку в хитросплетениях Тощего города. Сколько разного народу исчезло здесь, словно в воду кануло: кто-то по доброй воле нырял в этот мир крысиных нор и кротовьих ходов и отсиживался годами, другие находили здесь немедленный конец, долго числясь пропавшими. Однако сейчас было иначе: три оперенные красным и зеленым птички зависли в небе, очерчивая треугольник, в котором находился искомый обладатель золотых дон.
  Бегущий легким шагом лесного жителя Темный охотник внезапно припал к земле, и два арбалетных болта вонзились в древесный ствол там, где только что должна была мелькнуть его голова. Вслед за ними еще одна короткая стрела взвихрила пыль под животом успевшего откатиться человека. Охотник поднялся на ноги и, петляя на бегу, рванул к ближайшей дощатой загородке. Перескакивать ее не стал, но, заметив пару подгнивших досок, врезался в них всей массой.
  Избегая открытых мест, Темный двинул к старой каменной башне, той, из которой был обстрелян. Это замшелое сооружение - остаток бывших укреплений - господствовало над местностью, и в том, что рано или поздно стрела, пущенная отсюда, найдет цель, не было сомнений.
  Наконец он прижался к шершавому известняку. Замер, прислушиваясь. Те, которым не было нужды прятаться, настигали. Беглец подкрался к входу и бросил в него колчан, а потом - куртку. Три стрелы пронзили ее еще в воздухе. И сразу вслед за вещами Темный, кувыркаясь, влетел внутрь. Бликами из крутящейся в воздухе массы - не поймешь где голова, где ноги - вылетели метательные ножи, и три тела ухнули на каменный пол. Осматривать поверженных бородач не стал, схватил колчан, накинул куртку и с ловкостью обезьяны вскарабкался на самый верх.
  Воины ингосса Сверла собрались взять башню сходу. На лицах выступил румянец охотничьего азарта и засветились злобные усмешки - дичь загнана, осталось добить. Все помнили приказ - не щадить.
  Темный выдернул из пояса тонкий шнурок, не без усилия согнул посох - и в руках появился лук. Дальше его десница заработала как хорошо отлаженный механизм: вынимала из колчана стрелу, подносила к тетиве, и конец оперения уже торчал из груди или плеча нападавшего. Пятеро пали жертвами лучника, пока оставшиеся не сообразили - правильней будет отойти.
  - Окружить башню! - завопил энтоц Несст, командир отряда, посланного добыть темного охотника; сам он благоразумно держался в задних рядах.
  Отступающие рассыпались веером, обкладывая пристанище грозного врага. Попрятались за домишками, сараями, складками местности так, что каждая группа видела две соседние - сказывалась выучка.
  Тянулось время, с башни не стреляли. Солнце перевалило зенит и покатилось к западу. Гнев в твердых сердцах слабел, пустел и перетекал в желудки: в казармах давно закончился обед. Знаками по цепочке передали приказ осторожного Несста: одновременно с шести сторон по два воина что есть сил бегут к занятому неприятелем укрытию. Так и сделали, прикрывшись кто чем мог из подручного материала: тазами и корытами, вывороченными из стен и полов досками и даже корзинами с чьим-то шмотьем. К великой радости - никто не пострадал.
  "На штурм, на штурм!", - жестами показал Несст.
  Ближайшие к входу стражники потянули жребий и обреченно попрыгали внутрь. И вновь ничего не случилось: башня оказалась необитаемой. Трое убитых арбалетчиков так и лежали, а помимо них никого не было: ни живых, ни мертвых.
  
   Тайна наконечников
  
  Старейшине кузнечного цеха пришлось организовать целую экспедицию для выяснения, откуда взялась стрела, поразившая короля, а вернее - ее наконечник. И как только он вернулся и запросил аудиенции, его сразу доставили в замок: таково было распоряжение королевы.
  Оказалось, что разобраться с этим не просто. Старейшина советовался со многими собратьями по цеху и все согласились, что изготовлен наконечник мастером. Вроде, немудреное изделие, а мало кто на такую работу способен. Более того, выяснилось, что повторить его практически нельзя - копировали один в один - на вид не подкопаешься, но сразу становилось ясно, где подлинник, а где копия. В подтверждение своих слов кузнец, крякнув, сунул руку в карман и высыпал на поднос три неотличимых друг от друга наконечника. Секунду подумав, Эльмеда выбрала крайний справа.
  - Вот так оно получается, - вздохнул старейшина, - все выбирают этот, а почему - объяснить не могут! С другой стороны посмотреть - работа хорошая, но мелкие огрехи есть, будто способный, но не очень обученный человек изготавливал: странно это. Да и вид, стиль неясный. Нигде такие не делали. В каждом краю ведь ковка особенности имеет, посмотришь на нож, например, и скажешь, откуда он. Я вот со многими поговорил...
  -Ты узнал, откуда он?
  - В одном давно забытом уже княжестве мастерили, не такие, но похожие. А в других местах ничего и близкого не ладили. То княжество маленькое было, их всех подчистую вырезали более сотни лет назад, война была.
  - Ты побывал там?
  - Я туда съездил, нашел места, где примерно оно располагалось. Там сейчас другие люди живут. Ваши подданные, Всемилостивейшая. И очень они Вами довольны, низко кланяются и...
  - Не отвлекайся!
  - Так вот, как я сказал им, что с Вашим поручением, все мне помогать кинулись. Да только никто ничего толком не знает. И всей помощи от них - байки мне порассказали, а больше ничего.
  - О чем?
  - Вроде, откопали там как-то разрушенную и сгоревшую деревенскую кузню, а в ней старое, поржавелое уже оружие было. Давно откопали, много лет тому. Расхитители захоронений, бродяги постарались. А в ту пору обычные люди в те места не совались, война еще на памяти была, да и мало там людишек-то после нее оставалось. Мечи, кинжалы и наконечники нашли там эти побродяжники. Наконечники хуже всего сделаны были, ученики, должно, их работали, но попадались среди плохих и правильные, на них черта и три точки обозначены были. Этот, наш, видно, оттуда. В той кузне некогда старый кузнец работал, хороший мастер, у него знак был - маленький отпечаток листа папоротника, а не линия и точки эти. Так что наконечник не им сделан. Оружие-то найденное тогда по базарам разошлось, и след его простыл. А вот насчет наконечников меченых, как вот этот, сказали, что их некий увечный себе забрал, да враки, поди, это. Кто ж убогому за просто так отдаст?
  - Не тебе судить. Все, что слышал, говори.
  - Без глаз он, вроде, был, худой и видом страшный. Но железо сквозь землю будто чуял. Где ж это видано, чтобы под землей учуять? Я вот всю жизнь, почитай, с железом, а не слыхивал, что есть такие. И никто из кузнецов не слышал, хотя общаемся мы и с огневцами, и с холодицами, и с ящерками синими, что сами возгораются. Куда нам в нашем ремесле без нечисти? Ой! Что это я! - воскликнул старейшина, закрыв ладонью рот.
  - Есть нечисть мелкая, а есть покрупнее. Продолжай без страха, ни одно твое слово отсюда не вылетит. Продолжай...
  - Ну так, а как же? Ведаемся с ней, да... а о таком не слыхивали.
  - Имя ты разузнал?
  - Имя-то и вовсе странное, нечеловеческое. Кто говорит - Баран, а кто - Бык. А ослеп он, вроде, от ненависти. Так все вокруг себя ненавидел, что смотреть сил не было. Вот он и взмолился, чтобы свет вокруг него померк, чтобы сгинуло все. И боги ему помогли - отняли глаза. Ну, куда такое годится? Кто добровольно глаз-то лишится? Нет, неправда одна...
  - Ты, любезный, говори все, что разузнал, а судить о том, где ложь, а где правда, предоставь мне. Так куда этот Бык или Баран наконечники девал?
  - Поселился он там, в тех местах, и за услуги разные наконечники раздавать начал. За большие услуги. Тем и знаменит стал. Поэтому его, якобы, и помнят. А за наконечниками потом слава установилась - если зверя таким ранят, хоть даже поцарапают, то зверь сам к охотнику придет и падет от первого же удара. Добычливые, значит, они. Но постепенно поистратились, так что ни одного не осталось. А пока были, задорого продавались. Целое состояние за один такой отдавали, ведь для меткого стрелка это, почитай, клад. Да уж давненько нет их, не попадаются. Хотя вот еще неправда - говорят, что не теряются они совсем, но куда-то же подевались? Тамошние богатые люди большие деньги за такой наконечник сулят, но никто не несет.
  - А Баран этот? С ним что стало?
  - Разное болтают. Кто говорит, ушел он, как наконечники кончились. Другие - мол, погубили его. Колдун, дескать, в тех местах сильный объявился, захотел все к рукам прибрать, ну и покончил с Бычком. Имя колдуна того никто не ведает...
  - Что ж! Я полагала, что непростая это железка. Что-то за этим кроется. Ну, а человек, которого случалось такой стрелой ранить, с ним что бывало? - спросила королева.
  -Я этого специально добивался, да не знает никто. Отвечают: не было таких наблюдений. Мож и стреляли кого, да не помнят. Как, мол, говорят, за врагом раненым доглядеть можно? А внутренних усобиц там давно не бывало, благодаря Вашим милостям. Да и человек ведь не зверь лесной, ему разум не зря дан, не пойдет к врагу сам, чтобы его добили.
  - Сам-то не пойдет, верно... а к нему не придут ли?
  - И это спрашивал, да не получил ответа.
  - Спрашивал, вот как! Значит, понимаешь много...
  - Виноват, Всемилостивейшая... я ведь как на духу перед Вашим Величеством.
  В покое повисла тишина, старейшина, оставаясь на одном колене, опустил взгляд к полу и, кажется, не дышал.
  - Больше тебе нечего добавить? - заключила королева.
  - Нет. Я все сказал, Всемилостивейшая.
  - Мы здесь были одни, и никто не слышал нас. Но, выйдя отсюда, ты можешь проговориться...
  - Я понимаю, Всемилостивейшая. Я готов...
  - К смерти?
  - Да...
  - Тебя не за что казнить. Но в арестантской башне пожить придется. Содержание будет достаточным и семья с голоду не помрет.
  - Да продлит Энг дни Всемилостивейшей королевы нашей до бесконечности, - залопотал кузнец, упершись лбом в ковер, - да...
  -Иди, - перебила его Эльмеда, - тебя уже ждут...
  
   Горцы. Бегство
  
  Пятнадцатые сутки Уржак вел свою шайку окольными путями: лесными тропами и дальними межами в направлении торгового города Ушпета, туда, где никто их не должен ждать. Но все говорило об обратном, и опытный главарь кожей чувствовал, как сжимается вокруг смертельное кольцо.
  Утро было по-весеннему прохладным, хрустальный воздух гулко разносил звуки. Уржак позаботился о том, чтобы продвижение стало бесшумным, а следы неясными: велел обвязать копыта лошадей толстой материей в несколько слоев, а колеса тележки - шкурами. Горцы покинули наезженную дорогу и шли извилистыми тропами между холмов, по перелескам вдоль полей и речек или по окраинам болот. Скорости это не добавляло, однако сбивало с толку преследователей. И все-таки те нашли похитителей казначеева чада раньше, чем надеялся главарь шайки.
  Сначала охотники обнаружили двуколку. Пустую, вокруг никого. На земле отчетливых следов нет. Захватив вещественное доказательство, стражники пустились дальше. И поплатились за неумение разгадывать уловки: стрелы били с короткого расстояния, два залпа и атака с тыла, короткая стычка, и разозленные латники погнали горцев. Победа?! Не тут-то было: на спины служивых обрушилась засада - вторая, большая часть шайки.
   Уржак провел маленькое сражение с блеском, присущим маститым военачальникам. Из его людей ранения получили четверо, один был убит, противная же сторона лишилась почти всех бойцов. Но в целом, если так пойдет дальше, потери угрожали стать катастрофическими. Предыдущий бой отнял шестерых, а раненых всего было двенадцать из девятнадцати.
  
  Воровская жизнь к неге не располагает. В час, когда свет едва отличим от тени, ночные звуки приглушаются и почти стихают, а дневные еще не набрали напора и свободы, Уржак послал осмотреться вокруг трех наиболее здоровых. Измотанные горцы косили на вожака красными глазами озлобленных побоями собак, но не пререкались, понимали - надо.
  Ничего утешительного: на дорогах необычное для столь раннего времени оживление, а что будет днем? Нет, так не уйти. Значит - конец?
  Идти дальше отряд не способен, понял он, всмотревшись в посеревшие лица товарищей. Тоска и отчаяние загнанных зверей - вот что отражалось на них. Даже трехжильный Акжи осунулся и потерял беззаботную улыбку. А женщины насмотрелись кровавых сцен и не ожидали ничего, кроме еще больших несчастий. От бурных истерик их удерживал лишь страх: это было заметно по потемневшим сухим глазам. Обе понимали, что при первых воплях горцы не замедлят пустить в ход кинжалы. "Если заорут, придется резать, - хладнокровно рассуждал атаман. - А ведь можем не успеть. Впрочем, если заорут, а рядом случится разъезд, разницы не будет - успеем или нет". Не хотелось ему терять добычу, ох как не хотелось, ведь это означало поражение, а он не привык сдаваться.
  - Стало быть, настала пора сменить тактику. - Задумчиво прошептал Уржак, пошевелил усами и утвердительно кивнул своим мыслям.
  Вместо того чтобы продолжать метаться, подобно зайцам, закладывая петли и выискивая забытые тропы, он решил остаться на месте - передохнуть. Благо, оставался запас магического отвара желтого лишайника. И жрец, предусмотрительно захваченный из самого Эрена, не был ранен. Правда, он всю дорогу стращал карой Уэха за то, что в усадьбе желтец использовали неправедно, а себе предвещал вечные муки - то есть пребывал в унынии. Для отбития памяти лишайник ведь не используют, это Уржаку такая светлая мысль за гранью кощунства пришла. Его назначение - исполнение ритуала: примет жрец толику священной жидкости и воспарит ввысь, к самому Уэху, и получит от него силу, и выполнит свое предназначение.
  Вот и настал момент это предназначение в ход пустить. Как скоро заметят власти Ольса следы запретной магии, уже не имело значения. В любом случае - это отсрочка, а возможно, и путь к спасению. Вот только жрец пути не видел, набычился, не соглашался уступить, ссылаясь на проклятие, что падет на неверные головы.
  - Негоже отвар на неправедные цели тратить! - упирался жрец. - Однажды я святотатство допустил, боле не буду! Желтец на благие цели дан! А целям не благим споспешествовать не стану!
  - Да что ты заладил - цели да цели! Для чего я тебя с собой взял? - возмутился главарь. - Завтра перебьют нас, если ты не поможешь!
  - А так проклянут! Что лучше?!
  Проклятие ожидалось от всех духов скопом, а от Уэха в особенности. Пришлось потерявшему терпение Уржаку взять на себя ответственность перед высшими силами и публично призвать на свою голову грядущее наказание, освободив от него упрямца, а когда и это не помогло - отсечь строптивому служителю культа палец на левой руке. Боль, злобный вид Уржака да железные тиски Акжи, подставившего под нож правую кисть несчастного, вынудили-таки жреца приступить к обязанностям.
  - Все мы прокляты! Все мы прокляты будем! Кара ждет нас! Кара Уэха! А меня первым убьют! - плача предрек он, медленно глотая колдовской отвар.
  - Пей, пей, образина! Башку отрежу! - пригрозил атаман.
  - А хочешь, я ее руками оторву? А? Давай оторву! - предложил Акжи.
  - Погоди! Не видишь, он исправляется? - урезонил молодого Уржак.
  Из малозаметной ложбины, затерявшейся на равнинах Ольского королевства, в сторону гор потянулась тонкая струйка, не имеющая ни вида, ни запаха, ни даже сущности. Она устремилась к слившимся с небом непорочно белым вершинам, и нашла там огромную, застывшую столбом глыбу вечного льда, именуемую Уэхом. Следующий глоток желтеца заставил жреца икнуть, он покачнулся, и не поддержи его крепкие руки, упал бы. А так медленно сел на землю и во все стороны стало распространяться прохладное марево. Оно напоминало беловатый дым от костра, если огонь засыпают сырой листвой. Вскоре весь овражек доверху наполнился молочной мутью, и проезжающие мимо отряды королевской стражи даже короткого взгляда не бросали на воровское убежище.
  
   Ингосс Сверл
  
  Ингосс Сверл лишь тяжело засопел, услышав о неудаче с Темным охотником. Он знал, что стоящий сейчас перед ним с видом побитой собаки Несст - воин опытный, да и солдаты новичками не были. Отхлебнув изрядно из фляги, висевшей на поясе - Лореб с утра позаботился - ингосс протянул ее подчиненному.
  - Кхгм, семьям погибших по десять лейнов, того-этого, дашь. Себе возьми три. Раненым - по два. Всем другим - один на двоих. Смотри, чтобы не напивались там сильно. Вы мне завтра все понадобитесь. Иди, - скрипуче проговорил он, принимая от энтоца наполовину опорожненную флягу.
  Крепкая брага, через равные промежутки времени орошавшая натруженную глотку Сверла, совсем не мешала движению мыслей. А направлялись они отнюдь не в сторону благоухающих орнантских садов, нет, можно было уверенно сказать, что думы ингосса бродят где-нибудь в мрачных ущельях Атрана или тщатся проникнуть в самое сердце Бледного заболотья. Его грубое лицо все больше становилось похожим на каменную маску. Без сомнения, охотники из Темного леса, эти загадочные дикари, умеют постоять за себя. Они прекрасно владеют луком и метательными ножами, но устоять в одиночку против отряда мечников и алебардистов? Против отряда опытных воинов, ветеранов? Ни один из арбалетных болтов не принес ему вреда! А ведь эти стрелки с трех десятков шагов снимают с головы яйцо. Он что, в плащ неуязвимости одет?
  Охотники неплохо подкрадываются и хорошо маскируются в любых условиях, но исчезнуть посреди Тощих кварталов, находясь в окружении? Он что, отвел солдатам глаза? Откуда, в конце концов, у какого-то паршивого лесного жителя кошель, полный золотых дон? Это ведь целое состояние! Что он мог продать за такие деньги? Или это тоже наваждение? Выходит, опять какая-то бродячая дрянь завелась в Ушпете? К чему бы? Разве отгадаешь, да и не его это дело. Единственное, что хорошо - наверняка больше эта тварь здесь не объявится. Да, скорее всего, так и есть, слишком уж наследила, а они этого не любят. Определение "они" Сверл не стал конкретизировать даже для себя, только поморщился.
  Опустевшая фляжка негромко шлепнулась на отполированные доски пола. Он даже не заметил, как иссякли последние капли браги. Всегда ее не хватает! А, и к лучшему, пожалуй.
  -Грем их сожри, эти доны! - проворчал он, отгоняя раздумья о темном.
  Есть дела поважнее. Банда горцев, похитившая дочь главного военного казначея, еще не изловлена. Пусть и не его это дело, в Ушпет-то они не сунутся! Но, по слухам, бродят где-то в окрестностях. Так что ухо надо держать востро.
  Но самое важное, можно сказать, главнейшая задача - проинструктировать этноцов шеренг на завтра. Ингоссу, как раз перед возвращением Несста, из столицы доставили восковую дощечку с оповещением, что завтра после полудня в Ушпет прибудет посол из Щрена. Король встретится с ним в первой половине ночи на Торновом пустыре в походном шатре.
  Вот оно как - договариваются! Ингосс понимал - посол из Щрена - это не просто так, какой-нибудь визит вежливости. Щрен всегда напоминал не слишком умелого канатоходца: он сваливался то в одну, то в другую сторону с туго натянутой струны над пропастью истории. Усиливалась Конфедерация княжеств, и Щрен обосновывался в ее составе. Но стоило дать слабину - и неспокойное княжество тут же отпадало, да еще норовило отхватить кусок пожирнее. Главная беда Щрена заключалась в его насквозь мятежной сущности. И внутри он постоянно бурлил, как молодое вино в бочке. Все семь крупных городов княжества считали себя столицами, каждый стремился главенствовать. Это было связано с пороками престолонаследия: везде сидели потомки Ресеннов, люто ненавидящие друг друга. Но наступило время, когда канатоходец обрел уверенность: недюжинный полководец и интриган Кренп ХI Ресенн сумел мечом, кинжалом и ядом, в основном последними средствами, изрядно проредить родственничков.
  Ольское королевство и Щрен давно присматривались друг к другу, словно два мощных хищника, обреченных сосуществовать на одном маленьком островке. Они долго не могли решить, что лучше - сцепиться в смертельной схватке, или сначала пожрать окружающую дичь, а потом разобраться между собой. Завтрашнее явление посольства однозначно свидетельствовало о выборе в пользу союза. Опытный Сверл одобрил здравое предпочтение Саннелора. Всегда лучше стричь тучных овец, чем биться с кровожадными волками.
  - Кхгм! Грем их сожри, эти доны, - автоматически повторил он, пытаясь окончательно отбросить мысли о странном Темном охотнике.
  "Хотя... а так ли уж случайно его появление именно в канун переговоров, а?! - неожиданно стукнуло в голову. - Тогда операцию, проведенную моими людьми, в результате которой нечисть сгинула, можно считать большой удачей, не так ли?"
  Последняя мысль настроила Сверла на благодушный лад.
  Снизу послышался шум. Низко рокотал бас стражника Дрода, а в ответ ему заливался пронзительный, словно скрип тележного колеса, голос трактирщика Лореба. Сверл после получения таблички о переговорах приказал никого к себе не пускать, потому и не шевельнулся, услышав словесную перепалку. Но тут некстати вспомнилось, что именно у Лареба лучшая в городе брага. Ингосс с недовольством посмотрел на пустую фляжку, прикрыл веки, оценивая свое внутреннее состояние, и понял, что необходима, по самой меньшей мере, еще половина такой дозы.
  - Почтенный Сверл! - завизжал с порога Лореб.
  - Кхгм, брагу принес? - оборвал его ингосс.
  - Он вернулся! - громко воскликнул трактирщик, очевидно, его еще не покинуло возбуждение после стычки с Дродом.
  - Я спрашиваю: ты брагу при...
  - Нет! Он...
  - Цыц! Тогда какого грема приперся, того-этого? Пиши табличку, немедленно!
  - ОН у меня!!!
  - И что?! Без браги я с тобой говорить не намерен!
  - Какая такая брага? Темный охотник в трактире, - каким-то особенным тихим и хриплым голосом, будто чудом сорвавшийся наземь висельник, произнес трактирщик.
  - Ка-ак? - невольно сымитировав тон собеседника, привстал со стула Сверл.
  Каменная маска на его лице дала трещины и превратилась в дурацкую гримасу. Ингосс всегда принимал глупый вид, когда удивлялся.
  - Да вот так!
  - У тебя? - переспросил командир стражи, проведя ладонью по взмокшей лысине, и добавил, - кхгм, а что... что он там, того-этого, делает?
  - А что ему, по-твоему, того-этого, делать?! В точности, как вчера. Пьет светлый эль с лепешкой, трескает свое мясо, у него полная сумка копченого, и... и послал за девками...
  - Он пять человек моих положил! И еще скольких покалечил! - взревел ингосс.
  - Кошель все еще у него...- встрял Лореб.
  - ...а потом пропал, словно его и не было, того-этого! Среди дня, из окружения! - не изменяя тона, громогласно продолжил Сверл. - Из окружения удрал, того-этого! Можешь представить? Да я его в лапшу искрошу!!!
  - А твои солдаты не сопрут доны?
  - Что? А? Нет!!!
  Внезапно он заткнулся, и стало слышно, как мимо здания, словно передразнивая вопли Лореба Кавапа, визжа плохо смазанной осью, проезжает телега, как возница ругает почем зря свою клячу, а, может быть, нерадивую жену...
  - Нет! - прервал молчание ингосс. - Не-ет... Нет, кхгм, сегодня мы его брать не будем, того-этого, - и прошипел, кашлянув, - в горле у меня окончательно пересохло, того-этого, ты понимаешь, грем тебя сожри? Две фляжки, слышишь?!
  
   Саннелор
  
  Усилием воли преодолев охватившее его безразличие, Саннелор, наконец, определился. Да, ему важнее Неточное море. Щрен подождет, а возможно, и добровольно вольется в империю. Недаром договариваться сам Кренп прибудет. Ведь понимает - вместо обещанных переговоров вполне могут устроить западню. Но - выказывает доверие. Почему? Выхода другого нет. Либо соглашение - либо война. Так Саннелор решил - и так будет. А Кренп перебрал возможности и понял, как поступит король Ольса - тоже ведь стратег неплохой. И мир он соблюдать будет, пока Саннелор с Тинетоном сражается. Вот если ольское воинство побито будет, тогда Кренп с превеликим удовольствием оттяпает себе от пирога кусок пожирней. Так что переговоры обещали быть несложными, а потом ничего связывать не будет, короткие сборы - и в поход!
  Король поднялся с ложа и, выходя из спальной части походного шатра, намеренно споткнулся. Постельничий, ожидавший этого, подхватил монарха под локоть и крикнул:
  - Воды Сияющему потомку Зурра!
  Саннелор зачерпнул из плошки ледяную горсть и пролил на макушку.
  - Ах, приятно! - буркнул он.
  "Да, да! Бодрит! - уверил король себя, - не зря свидетельствуют, что такое омовение предотвращает несчастья и болезни". Он машинально посмотрел на запястье - браслет был на месте.
  Как же тяжко! Даже приметы, одно из сильнейших увлечений, не интересовали сейчас Саннелора, он буквально заставлял себя соблюдать ритуалы. Так же, как принуждал есть и говорить. Да о чем говорить, когда жить не хочется? В последние дни короля не покидало видение, чаще во сне, но иной раз и наяву: узкая полоска стали проникает в то место, где отчетливо чувствуются толчки под ребрами. И направляют эту полоску его собственные руки.
  Он пощупал рубаху на груди. Там, среди других амулетов, с недавних пор висел наконечник злополучной стрелы, что ранила его в последнем бою. Недавно приснился кошмар, в котором стрела колола и колола его, лишая покоя. И лишь когда Саннелор, вытащив из очередной раны, переломил ее и прижал к груди, все кончилось. Наконечник прилип к коже и не хотел отпадать. Он послал справиться у жреца Оис: не посещал ли того подобный сон, и выяснилось, что нет. О чем это могло говорить? Да ни о чем! Видение посетило не зря, в этом сомнений не было. Король велел отыскать уязвивший его кусок металла, и оказалось, что тот у Эльмеды. Королева, по непонятным причинам, не захотела сразу отдавать наконечник, они даже повздорили.
  Королева... Вот еще одна причина тяжести на душе... Ну да ладно, об этом потом. А сейчас дела, несмотря ни на что - дела.
  
  Даже вдали от Ольса Саннелор всегда держался в курсе внутренних событий, а находясь дома, влезал во все мелочи. Не отступил от обыкновения и сейчас, когда страна интересовала его примерно как суета членистоногих в проснувшемся с началом весны муравейнике.
  Обмахнув пучком трав походный трон, король сел и заставил себя внимательно выслушать доклады членов Державного совета. Бунт в отдаленной провинции, почти на границе с пустыней подавлен, в чем сомнений не было. А вот похищенная казначейская дочь еще не найдена. Мало того, с ее пропажей, возможно, связано применение магии. Подобные факты раньше всегда раздражали и даже бесили Саннелора. Если бы не вражеская стрела, он давно почуял бы, откуда взялось это колдовство, и сумел пресечь его проявления в корне. Уже пепел всех этих волшебничков давно бы остыл. Но ранение отняло столько сил, что и до сих пор король не мог четко определить ни вида магического действия, ни места, он ощущал лишь что-то смутное, будто зуд какой-то неясный. К тому же, в Ушпете, где подготавливалась встреча с Кренпом, тоже что-то шевелилось, кто-то и там пробовал себя в ворожбе. Однако и здесь говорить о характере нарушения "Указа о колдовстве" не приходилось. Вот же мерзкие создания, стоило на время потерять чутье - завозились, зазмеились, будто черви в падали. Впрочем, ничего чрезвычайного в этом не было. Ежегодно в Ольсе вылавливалось до полутора десятка персон, обладающих магическими способностями, а иногда и более. Чаще это были обыкновенные подданные, у которых, им на горе, просыпался какой-нибудь дар, иногда кто-то находил старый артефакт и, сам того не желая, активировал его. Еще реже в королевство забредали неосторожные колдуны из сопредельных государств. Конец всегда был один: туда, где они обретались, отправлялся особый отряд гвардии, снабженный подлинником королевского "Указа". Он назывался "Слуги Свитка" и был тайным орудием Саннелора в борьбе с нечистью. Обычно чародея хватали и сжигали на месте. И только сильных магов задерживали. Их пеленали сетями из коры дерева жоелел и доставляли в ущелья Атрана, где те подвергались заточению либо представали перед Ниберлахским судом. Оправдаться в суде никто пока не сумел: всех ждал костер.
  Королевский "Указ о колдовстве" заключался в туго скрученном и покрытом замысловатыми узорами свитке из тонкой кожи. Когда до него доходили слабейшие флюиды совершаемого где-то магического действа, он начинал тихо потрескивать, а узоры на поверхности искрились. Так в отсутствие Саннелора документ предупреждал о чародейственных поползновениях. Оказавшись в непосредственной близи от Свитка, любой волшебник лишался силы, и делать с ним можно было все, что заблагорассудится. И надо же случиться таким совпадениям! Саннелор получил в грудь железный наконечник. Металл, оказавшийся в теле, всегда лишал его способности чуять сверхъестественное: даже после укола обычной иголкой восприимчивость не сразу возвращалась, а тут! Свиток же в связи с разразившейся во дворце паникой (все решили, что король умрет) остался без надзора. Вот нечисть и воспользовалась. Но это упущения невеликие. Дочь к отцу вернется, заверил король казначея, а всяких ведунов-колдунов уже ждут положенные им костры. И приказал отправить в Ушпет Слуг Свитка.
  
   Темный охотник
  
  Назавтра утром Темный охотник, как ни в чем ни бывало, вышел из дверей трактира и направился в центральную часть города. Чем ближе он подходил к главной улице, тем больше стражников, стоящих небольшими кучками то там, то здесь привлекали его внимание. Они же на появление Темного никак не реагировали, словно в упор не видели.
  Дома вдоль мощеных улиц стояли массивные, каменные, причудливой архитектуры, в два, три и четыре этажа, между ними тянулись высокие глухие заборы с коваными воротами под арками и разнообразной формы калитками. Фасады наиболее богатых строений были отделаны разноцветной плиткой, другие хранили природный темно-серый цвет. Горожан встречалось мало, в основном это были слуги, бегущие с разнообразными поручениями, и другой мелкий люд, неустанной своей суетой понуждающий вертеться маховик огромного города. Изредка катили мимо запряженные цугом экипажи, скрывающие за плотными занавесями лица важных персон, и несколько раз мелькнули паланкины, наливающие тяжестью руки выносливых рабов.
  Охотник со скучающим видом миновал длинный, увенчанный шпилем дом городского головы, прошел мимо ансамбля гостиного двора, обошел хранилище городской казны, отличающееся длинным рядом узких, словно пробитых тараном, окон, и свернул в проулок. Дальше продемонстрировал неплохое знание Ушпета, поскольку юркнул в проходные дворы, кратчайшим путем выводящие в ремесленные кварталы. Скорость его продвижения возросла, во всяком случае, вдали от любопытствующих целеустремленность рыжебородого стала явной. Однако настороженность и готовность охотника к неприятностям не уменьшились, что и показали два подряд неудачных посягательства на его жизнь.
  Сначала над вовремя наклоненной головой Темного просвистел арбалетный болт: становиться мишенью для арбалетчиков делалось для него уже неприятной традицией, но охотник не попытался выяснить, откуда исходила смертельная опасность, а двинулся дальше. Но не прошел и пары переулков, как на плечи упала сеть. Она вылетела из окна на втором этаже, когда лесной гость оказался в тесной расщелине между зданиями - двоим не разминуться. Рыжий словно ждал этого: в руках блеснули два лезвия, моментально разрезавшие веревки. И эти же короткие клинки устремились по воздуху навстречу заполонившим проход людям. Еще два метательных ножа отправились вслед за первыми. Троим все же удалось подобраться близко. Темный поднырнул под занесенный меч ближнего, перехватил руку, поразил открытую грудь лезвием, выскочившим из рукава, и пронзил отобранным оружием следующего. Третий при виде столь быстрой расправы над товарищами замешкался. Он не мог решить, что делать: сбежать или кинуться в схватку. Первому препятствовал данный ему приказ, а на второе не хватало решимости. Не двигаясь, человек стоял на пути охотника, перегораживая узкий проход, а сзади к жертве приближались еще несколько убийц. Оценив ситуацию, рыжебородый что-то хрипло выкрикнул на непонятном языке и подпрыгнул вверх. На лету оттолкнулся от уступа в стене и оказался на высоком подоконнике противоположного здания, находящемся почти на высоте роста. Но и там не задержался, а бросился сверху на застывшего в растерянности бойца. Тот воздел над головой меч, рассчитывая насадить на него противника, но промахнулся, голова его от сильного удара ногой дернулась назад, увлекая за собой тело, а ловко приземлившийся Темный оборотился к оставшимся противникам. Мужчины остановились и начали опасливо отступать. Достигнув свободного пространства, они развернулись и с чрезвычайной прытью бросились врассыпную.
  Подкинув с земли носком сапога оброненный в сутолоке посох, охотник, не оглядываясь, пустился дальше. Теперь он по-настоящему ускорил шаги, очевидно, надо было поторапливаться. Вскоре почти бежал, по-прежнему предпочитая извивы проходных дворов.
  Дворы пребывали в тихой дреме: порывистый ветерок полоскал развешанные штаны, рубахи и нижние юбки, негромко шумел зеленеющими ветвями деревьев и кустарников, да еще из конюшен доносились редкие протяжные вздохи обитателей. Одинаково нечасто попадались на глаза вылезшие погреться на весеннем солнце кошки и пожилые горожане, и лишь задорные детские крики, раздающиеся то там, то здесь, вносили некоторое оживление.
  После очередного поворота охотник огляделся и нырнул под скрытую тенью арку. Судя по хламу, разбросанному по земле, этот уголок не считался приличным местом, а был мусорным тупиком. Ждать пришлось недолго: невысокий худощавый человек выскочил из-за угла и замер, будто принюхиваясь. Мгновение спустя он уже беззвучно дергался в тесных объятиях напавшего сзади рыжебородого.
  
   Костер для Эльмеды?
  
  До отбытия в Ушпет оставалось время, и Саннелор собрался отправиться на верховую прогулку. Он несколько раз взмахнул правой рукой, скривился и решил не усугублять болей, которые не проходили. Негоже выглядеть нездоровым на переговорах. И так наружность не очень. Да и отчего цвести, когда тяжкий обруч тоски жмет грудь, угрожая раздавить ребра? Уныние рождало думы черные и вязкие. Король нередко ловил себя на том, что видел свое тело со стороны на смертном одре и слышал шепот, зовущий в лучшие миры. И, в самом деле, что еще надо от жизни? Он добился всего - побед, славы, покорил почти все народы, он - владыка владык. Завоюет он землей больше или меньше, конец один - смерть. И стоит ли отдалять ее, не пойти ли навстречу Оис? Были минуты, когда Саннелор вытаскивал из ножен кинжал... и понимал, что произойти это может прямо сейчас! Жалости к себе не было: пальцы, сжимающие рукоять, белели, отражая внутреннюю борьбу, и лишь чувство долга заставляло отвести клинок: он был не вправе! Пока. Проклятие рода Сияющих - вот главное. Познать третье знамение, исполнить ритуал, и тогда - свободен. Тяжко оставаться на земле человеку, одна нога которого уже стоит в могиле. Король жил этим чувством, и противостоял ему, как мог. Загружал себя заботами, не имеющими никакой важности, тянул время. И сейчас решил уединиться, чтобы еще раз обдумать разговор с Кренпом.
  Но мысли потекли в другом направлении. Конечно, решение верное - Тинетон надо покорить - это дорога к морю, а там будет открыто третье знамение. Он покончит с проклятием - и выполнит долг.
  Пальцы нащупали на груди наконечник и мысли изменили направление, даже шевельнулось что-то в усохшей душе. Вспомнилась беседа с супругой, когда они заспорили - как отнестись к сну короля, заставившему его забрать злосчастный наконечник.
  До чего же хороша и умна королева! Сквозь серую пустоту, заполнившую внутренний мир, Саннелор как-то особенно ясно видел возлюбленную и перемены, происходящие с ней.
  Юная, невинная, наивная дева потрясающей красоты с огромными детскими глазами - такой запомнилась будущая жена при первой встрече. Как она сначала робела перед ним, как потом полюбила! Теперь Эльмеда стала иной. Зрелой, сильной, уверенной в себе. Королевой. Если прежде дела страны проходили мимо ее интересов, то в последнее время она стала вникать в управление. Даже с неприятным ей Илюмом общается, иной раз и советы дает. Как ни странно, очень разумные. Она и дальше пошла. Добралась до главного жреца Оис. В область личных интересов Саннелора проникла, куда никто не допускается. Об этом они тоже говорили. И опять она права: если жрец ей столько тайн доверил, то не без благоволения самой богини. Почему-то Оис дала соизволение. Но - почему? У богини отчета не спросишь. Как бы для Эльмеды это плохо не кончилось, вот что. Очевидно, в самой королеве есть что-то не от мира сего, и это "что-то" развивается. И что делать, если в ней колдовской дар проснется? Во что его милая жена превратится, скажем, через год? Уж слишком безошибочно королева продвигается по этому скользкому пути, и слишком быстро. А магия в Ольсе строго-настрого запрещена. Как быть тогда с "Указом о колдовстве"? Его не отменишь. С другой стороны, с такой дорожки человека не своротить. Нет таких сил - Саннелор знал наверняка. Так что останется делать? Готовить костер для любимой? Для красавицы Эльмеды? Для матери его сына и наследника? Как решить ЭТУ проблему? А есть ли у него выбор?!
  И - главное - что для нее самой будет лучше? Может быть, действительно - костер?
  
   Темный охотник
  
  За предметом вожделений трактирщика Лореба и ингосса Сверла в блужданиях по городу следовало трое сменяющих друг друга соглядатаев. Но вскоре они образовали небольшую кучку под сенью мусорной арки, в том углу, куда солнце никогда не проникало. Перед окончательным расставанием со своим негласным эскортом охотник вытащил у каждого из-за пазухи бережно хранимых там крошечных ярких птах и спрятал у себя.
  Приметив вблизи отличающуюся густотой кроны раскидистую намоорскую сосну, Темный, с присущей своему племени ловкостью, подпрыгнул, уцепился за нижний сук и исчез в ветвях.
  Соскочил на усыпанную игольником землю другой человек. У него не было ни объемного заплечного мешка, ни колчана со стрелами, ни перехваченного посередине костяной перемычкой посоха. Вместо заметной куртки из оленьей кожи человек был одет в просторную домотканую рубаху навыпуск, залатанную на животе и перепоясанную веревкой, шапку сменил обруч плохой кожи, сапоги - подвязанные к икрам бесформенные плетеные сандалии. Глубокие морщины на лбу и щеках, а также редкие, будто выщипанные усы и клок жидкой бороденки, свисающей под нижней губой, делали лицо намного старше. Так выглядят престарелые городские бедняки без определенных занятий. Освободившись от нежелательных спутников и хорошо знакомого кое-кому облика, охотник не снизил темпа движения. Уподобляться праздным бездельникам и шагать чинно его вынуждали только пространства улиц, пересекающие выбранный маршрут. Уже вблизи рынка Темный подозвал мальчишку-оборвыша и передал пару сигнальных птиц вместе с небольшой кучкой мелочи. Получив задание, малец опрометью бросился прочь.
  - Э-ой! - окликнул бредущего мимо бедняка немолодой купец: судя по корявому акценту, он был откуда-то из южных земель, возможно, даже пустынником. - Робьет хойшь?
  - Да, - коротко ответил тот.
  - Тьюк лавк Меред. Эт покьаз, - кивнул он на одного из своих помощников, поигрывающего длинной плетью с раздвоенным концом.
  У разгружающегося каравана собралось уже более дюжины таких же готовых на любую работу неудачников.
  - Бьерьи! - воскликнул обладатель плети.
  Наполовину скрытые объемными тюками, грузчики гуськом потрусили через главные ворота базара. Возглавлял процессию Эт, замыкал ее мало отличимый от него человек с такой же плетью. Стражники у ворот были заняты совсем не разглядыванием навьюченных людишек, они считали количество пересекающего границу рынка товара.
  После первого рейда число носильщиков уменьшилось на одного. И в дальнейшем продвижении по торговым рядам жидкобородый бедняк не принял ни одного выгодного предложения по подсобной деятельности, а повел себя как состоятельный гражданин. Видно, исполнял поручения какого-нибудь богатея, желавшего сохранить инкогнито. Сначала заглянул в оружейные ряды и вышел оттуда с большим свертком из мешковины. Затем обзавелся вместительной сумкой, носимой через плечо, кою быстро наполнил одному ему известными травами и снадобьями в лекарском ряду, после чего посетил затейные лавки, где продавали разные фейерверки и прочие огненные забавы, еще купил длинный клетчатый шарф, нужный разве что лишь горским почтарям, и вот добрался до самого конца рынка.
  Там на крытых грубой просмоленной тканью дощатых настилах большими и малыми кучками стояли или сидели представители рода человеческого с разных концов света. Их лодыжки соединяли цепи. Покупателей было на удивление мало: возможно уже разбрелся по Ушпету слух о скором союзе Саннелора и щренского властителя, о приближающейся войне, и, следовательно, о притоке свежих невольников, что непременно скажется на ценах. Немного покупателей, но и это не покупатель, - так рассуждали торговцы, не реагируя на пристрастное внимание сомнительного типа к выставке живого товара.
  - Эй, приятель, тут заработка тебе нет, а воровать нечего. Или родню ищешь? - снизошел до разговора скучающий продавец.
  Темный во второй раз подошел к его настилу, замыкая круг своих поисков.
  - Вон того покажи, - потребовал он, указав на крепкого молодого мужчину, сидящего на корточках и сумрачно уставившегося куда-то вдаль.
  - Хе-хе, шутник нашелся, - отреагировал купец и разозлился. - Вам, гнидоносам, слова доброго не скажи. Пошел вон!
  - Я покупаю, - не обидевшись, сказал оборванец.
  - Иди, иди. Он подороже тебя будет.
  Жидкобородый сунул руку в карман штанов, порылся там и показал на ладони горсть монет. Там было с десяток лейнов.
  - Мало, - несколько заинтересовавшись, протянул хозяин, - он на все сорок потянет.
  - Покажи, - повторил неожиданный покупатель.
  - Ну, подойди, - разрешил торговец и прикрикнул на раба. - А ты - поднимись! Видишь, по-нашему понимает. За это пятерка сверху.
  Человек в залатанной рубахе не стал, как принято, ощупывать мышцы или ковыряться во рту, он взял раба снизу за подбородок и повернул к себе. Тот попытался вырваться, но не вышло - только болезненная гримаса пробежала по лицу.
  - Двадцать пять лейнов, - не оборачиваясь, предложил оборванец.
  - Вот так! Больше у тебя, видать, нет?
  - Есть или нет, какая разница? Двадцать пять даю.
  - А больше нет, да? Ну и топай отсюда.
  - Но не сорок же? - спросил подошедший вплотную к торговцу покупатель, и добавил. - Цены сегодняшние я знаю.
  - Ишь ты, знаток! - проворчал продавец, но отдал, в конце концов, за тридцать два.
  Раб, которого приобрел темный охотник, комплекцией и наружностью весьма походил на своего покупателя. Не на морщинистую, жидкобородую и усатую физиономию, а на то лицо, что при первой встрече увидел трактирщик Лореб Кавап. Только рыжая борода у раба отсутствовала, но это поправимо, как и чуть более смуглый цвет кожи.
  И еще одну способную навести на размышления покупку совершил пожилой бедняк - статный каурый аргамак следовал за новым хозяином на крепком сыромятном поводе, когда тот выходил из ворот.
  Покидая базар, Темный подозвал двух сорванцов, одному, после короткого разъяснения, вручил коня, а второму передал оставшихся у него сигнальных птичек.
  
   Король и хранитель
  
  Вопрос, вставший перед королем, важностью превосходил большинство прочих дел. Главный жрец Оис, связанный с Саннелором духовными узами, был доставлен в походный шатер. Лично отодвинув сплошной строй охраны на расстояние, недоступное самому изощренному слуху, Саннелор удалил также советников, вельмож и слуг. Усевшись в небольшое резное кресло, заменяющее трон, он долго смотрел на старика, прежде чем заговорить. Где-то над головами жужжала муха, судя по звуку, крупная. Но вот она замолкла, очевидно, утомилась.
  - Я хочу посоветоваться с тобой, мой друг. Речь пойдет о королеве, - наконец произнес король.
  - Слушаю тебя, мой повелитель, - склонил голову жрец.
  - Сдается, Эльмеда встала на неверный путь.
  - Ты имеешь в виду интерес к потустороннему?
  - Да. Она говорила с тобой, я знаю.
  - Мы с ней беседовали, и не раз, повелитель, - подтвердил тот.
  - Как далеко зашла она в своих... поисках?
  - Далеко. Она легко постигает то, что скрыто от обычных смертных.
  - Внутренние способности?
  - Думаю, да. И они только начинают раскрываться.
  - Как же я не разглядел их сразу, в самом начале?
  Жрец только пожал плечами.
  - И Свиток при ней не подавал никаких признаков...
  - "Указ о колдовстве" не сильнее тебя, ведь ты сам его составлял.
  - Да кто же она?! - громче, чем того требовала обстановка, воскликнул Саннелор.
  - У меня нет ответа.
  - Она утверждает, что Оис соизволяет ей заглядывать так далеко.
  - Пути богини неисповедимы.
  - Возможно ли для нее возвращение в круг обыкновенных людей?
  - Нет.
  Где-то под куполом шатра муха вновь завела свою монотонную песню. Король опять помолчал, словно дожидаясь, когда насекомое успокоится, а потом согласился:
  - Я тоже так думаю. - И спросил, - у тебя есть предложения?
  - Одно. И ты прекрасно знаешь его.
  - А очистительные пытки огнем и водой и последующее заточение в пещере Ниберлах? Не вернут ли они ее?
  - Ты хочешь, чтобы она, напившись из Ниберлахского озера, потеряла память? А нужна ли тебе женщина без памяти? У тебя мало рабынь? И потом, ты же знаешь - не нам решать - отправлять ли доставленного в Атран колдуна на костер или поселять у озера. Недоучек и самозванцев сжигаешь ты сам, прочих отправляешь в Атран. Бестолково бродить вдоль берегов озера - удел всякой мелочи. А твою жену ни к первым, ни ко вторым не отнесешь.
  - Значит, костер, - твердо проговорил Саннелор.
  - С нашей точки зрения - да.
  - Что означают твои слова?
  - Помни об Оис, мой повелитель.
  - Ты хочешь сказать, выбор останется за богиней?
  - Именно. И никто не ведает, каков он будет. Ты ведь знаешь, что Ниберлах судит только того, кто подсуден ему. А она?
  - Ого! Вот какого ты мнения об Эльмеде!
  - Да. И учти - если мы приготовим костер избраннице Закатной, что она предначертает нам? Ты не знаешь всех секретов культа, но я приоткрою завесу. Ниберлахский суд и костер - для колдунов. Но есть те, которых богиня превозносит и возвеличивает до себя. Избранники. Это и честь, и счастье, и огромная ноша, но каждый жрец мечтает о подобной участи. Они вечно пребывают рядом с Оис, выполняя ее поручения. Она забирает их сама, и жестоко наказывает тех, кто мешает в этом.
  - Но как нам узнать?
  - Это невозможно, - категорично ответил главный жрец.
  - Значит, если моя жена избрана Оис, богиней смерти... если избрана... - Повторил король в глубокой задумчивости. - Чего хочет Оис, нам не постичь... но, с другой стороны, если она колдунья... что более вероятно...
  - Да, это более вероятно.
  - Что ж, мы сами загнали себя в ловушку. Ловушку нашего долга, тебе не кажется?
  - Так и есть, - проскрипел жрец.
  - А имеем ли мы выбор? И какой? Сделать вид, что ничего не происходит? И что тогда? - задался вопросом монарх. Потом решительно тряхнул головой. - Нет, мы поступим как должно. Готовь приказ Слугам Свитка. Скоро их будет ждать поход в Атран, на церемонию ритуального сожжения. Тянуть бессмысленно - ты убедил меня. Вернусь с переговоров, и немедленно состоится Ниберлахский суд над ней... над колдуньей... над Эльмедой.
  Последние слова дались королю с трудом. Достойная опытного судьи отстраненность, тщательно сохраняемая Саннелором на протяжении разговора, сменилось глубокой раздирающей болью. Показалось, что его разделили надвое. Первая часть оставалась в глубоком унынии, а другая, ожившая, необыкновенно остро прочувствовала ужас ситуации, и у этой второй ипостаси рана, нанесенная стрелой, открылась вновь. Он откинулся на спинку кресла, глубоко вздохнул и смежил веки.
  
   Муки Сверла
  
  У ингосса Сверла забот хватало. По основным улицам города был выставлен усиленный караул. Надо было объезжать расставленные повсюду шеренги и теребить энтоцев, чтоб не спали, не теряли бдительности, а еще через посыльных контролировать движение отправленных за стены разъездов. И постоянно думать, что может предпринять враг.
  Суету порождал ожидаемый поздним вечером посол Щрена. И еще вечная подозрительность короля Саннелора. Даже по собственной вотчине он предпочитал как можно меньше передвигаться, отсиживался главным образом в укрепленных лагерях или в одном из неприступных замков. А когда все-таки приходилось ездить, короля сопровождало целое войско, которому предпосылались разведывательные отряды. Складывалось впечатление, будто Сияющий совершает вылазку в только что захваченную страну с населением, знаменитым своей кровожадностью.
  У Саннелора не было определенного места для встреч с инородными посланцами. И это тоже имело объяснение: его отец, король Инор, был сражен вероломным кинжалом как раз во время переговоров, которые всегда проводил в одном и том же зале. После этого даже замок Ольс перестал внушать молодому правителю доверие. И сама столица, куда беспрепятственный въезд был разрешен ограниченному кругу лиц, а жителям для того, чтобы покинуть город или вернуться назад, приходилось подвергаться настоящему дознанию, не казалась ему надежной. Хорошо известно - предательство настигает именно там, где ты наиболее уверен в своей безопасности. Саннелор как мог избегал переговоров и вообще заранее оговоренных встреч. Он действовал через приближенных, и даже их отчеты порой принимал в самых неожиданных местах.
  Но сегодняшняя ситуация диктовала иные правила, поскольку послом Кренпа был вовсе не кузен правителя Шрена, как следовало из грамоты... а сам Кренп. Об этом знали лишь два человека в королевстве: Саннелор и кастрат Илюм, воспитатель и главный советник короля. Сверл, разумеется, не ведал о столь глубокой тайне. Но и будь посвящен, нервничал бы он не меньше - король был скор на расправу.
  Глава городской стражи ни разу не прикоснулся к висящей у пояса фляге, принесенной поутру заботливым Лоребом Кавапом. Подношение было совершено трактирщиком не без умысла - напомнить ингоссу о главной задаче. А еще, конечно, было интересно: отчего в городе так оживились служивые? Не охотника же ловить такой толпой, в самом деле? Это что ж: со всеми делиться?!
  Однако Сверл, вместо благодарности за брагу, рыкнул что-то насчет крайней занятости, о Темном же слушать не захотел, чем весьма огорчил Кавапа.
  Хотя, на самом деле, мысли об этой занозе жгли сознание начальника стражников раскаленным углем, и предчувствия мучили тяжкие. Долг службы обязывал: о появлении в городе малейшей нечисти докладывать безотлагательно! Но доны золотые разум помутили, а время ушло. Если это сделать теперь, с опозданием - головы не сносить, не просто казнят - а замучают! И никакие оправдания не помогут. А какие могут быть оправдания? Не разобрался, мол, сразу? Глупостью прикрыться? Так глупость никого не спасла. Слыхал он, что есть у короля особые люди: они эту мерзость чуют, находят, ловят и жгут. Сослаться, что и эти, дескать, обмишурились? Ну а коли таких нет вовсе, а все россказни одни? Да и кто слушать станет? Запытают! А от пытаемого не объяснений и оправданий ждут, а добиваются признания! И всегда успешно! Уж что-что, а это Сверл знал. Что же остается делать?
  Поперечные складки предвестниками неминуемой беды бугрились на лбу, лезли вверх - на голый череп аж до самой макушки, а в нечесаной бороде враз седели целые клоки от каждой страшной думы, от всякого проклятого вопроса. Теперь - молчать до последнего, хоть это и означает превращение в тайного врага государя. Да, вот так рождаются предатели - доходило до ингосса. Перед ним два пути - уничтожить эту мерзость или... Или - выждать! Подождать, когда она выполнит свое предназначение. В природе этого предназначения Сверл уже не сомневался, хотя даже в мыслях боялся назвать это своим именем. И в первом и во втором случае была очень слабая надежда выжить...
  Чтобы меньше отвлекаться на черные думы, он приказал разозленному энтоцу Нессту заняться темным охотником и непременно истребить его... пусть надежда поживет подольше...
  
   Король и хранитель
  
  Жрец подождал немного, и, видя, что Саннелор ушел в себя, привстал.
  - Я понял тебя, Сияющий, - склонился он.
  - Постой...
  - Да, повелитель...
  - Вот что. Не надо нам забывать о Закатной. Пусть она направит. Помолись ей вот о чем: если королева, моя жена, больше не сделает ни одного шага в сторону... в эту скользкую сторону, мы отменим решение и предоставим ее судьбу богине смерти. А если совершит, тогда... вот тогда можно считать, что Оис не избрала ее. И... состоится суд... Ниберлахский суд. Надо дать возможность...
  Где-то в темной вышине над ними снова проснулась муха. Она жужжала то громче, то тише, и Хранитель, по примеру короля взявший паузу, подумал: "А ведь мухи считаются подручными богини смерти, они подчищают самые незаметные и последние следы распада - стирают память о них. Не слушает ли нас сейчас сама Оис?"
  - Ты, как всегда, принимаешь самое мудрое из возможных решений, мой повелитель, - согласился он, когда жужжание вновь прекратилось.
  - Так и порешим, - подытожил король и спросил. - А что, по-твоему, она может предпринять?
  - Эльмеда? Она не делится со мной планами. Но, думаю, у нее есть желание познакомиться с настоящим магом. К Грольту обращаться не отважится - это будет слишком. А вот навестить родителей, почему бы и нет? Всемилостивейшая давно не была в отчине...
  - Ну и что?
  - У Инервессов есть придворный маг. Возможно, он древнее Грольта и сильнее его - никто толком не знает. Он редко вмешивается в дела людские, в основном спит где-то в дворцовых кладовых, потому, очевидно, и зовется Сновидцем.
  - Сновидец? А я никогда не чувствовал ничего в том направлении.
  - У всего есть пределы.
  - И когда был там, в Инервессе, не почувствовал мага у себя под боком?!
  - Но ведь так и было, мой повелитель!
  - Да, сегодняшний разговор поубавит во мне гордыни. Я оказался не способен распознать собственную жену, а теперь, выясняется, еще и инервесского мага!
  Жрец лишь кивнул головой, и это не показалось неучтивостью, настолько глубока была внутренняя связь этих людей.
  - Оба они из одного места. Тебя это не наводит на размышления? - продолжил король.
  - Наверняка ничего утверждать нельзя, мы не можем знать, есть ли между ними общность.
  - Но подозревать - можем,- промолвил Саннелор. - Значит, очень сильный? Настоящий Великий маг? Не сегодняшние недоделки?
  - Те, что творят в небе рыб из облаков? Нет, у него настоящая колдовская мощь. С ним, я думаю, лучше не связываться. Даже тебе.
  - Вот как?
  - Да. Исход борьбы непредсказуем, мой повелитель.
  - В устах жреца Оис это звучит веско. Если я правильно понял, исход ты уже предсказал, верно?
  - Можно выразить эту мысль и подобным образом, мой повелитель.
  - Так, так! Сильнее Грольта! И звать его - Сновидец?
  - Треджи, или Сновидец. Хотя с Грольтом сравнивать нельзя. Дело в том, что Грольт был твоим придворным магом и не мог не подчиниться королю Ольса...
  - Погоди! Инервесс - единственная земля, не завоеванная мной, а вошедшая в империю полюбовно! И на почетных условиях! Нельзя ли усмотреть в этом руку вышеназванного Треджи? Не предложил ли он мне таким образом почетную ничью, которую я принял с простодушием агнца?
  - Такие мысли не приходили мне в голову...
  - Шествуя дальше по пути наших рассуждений, впору задаться вопросом: а не может ли моя женитьба и все остальное, вся наша последующая жизнь... идти в согласии с происками этого Сновидца? Не ему ли я обязан моим счастьем с Эльмедой?
  - Прости, но у тебя, похоже, разыгралась фантазия, мой повелитель...
  - Это всего лишь твое мнение!
  - Конечно, мое. Конечно! Не буду спорить. Что-что, а в проницательности тебе отказать нельзя, ты всегда видел дальше других. Да, ничего мы не можем отрицать...
  - Вот ты сказал: возможно, королева пожелает познакомиться с магом. А ты уверен, что она не знает этого Треджи?!
  - Она задавала мне вопросы о природе магов, из чего я заключил, что Всемилостивейшая...
  - ... незнакома ни с кем из них?
  - Да.
  - Ошибочный вывод, друг мой.
  - Возможно...
  - Вот видишь? С этим тоже придется разбираться... и разобраться надо до похода на Тинетон.
  - Мы, жрецы Оис Закатной, приложим все усилия.
  - Да уж, приложите. Нельзя допустить, чтобы королева связалась с этим Сновидцем. Пусть за ней приглядят.
  - Хорошо, мы сделаем это. Каждое ее желание будет известно мне и, разумеется, тебе, мой повелитель.
  - Вот, возьми, - король достал из складок одежды черный кожаный кубик, украшенный по граням тиснеными витиеватыми письменами. - Если понадобится, предъявишь Илюму, он во всем тебе поможет.
  Этот своеобразный документ, существующий в единственном экземпляре и называемый "болгм", выдавался в исключительных случаях и на ограниченное время. Его обладатель получал в свое распоряжение часть монаршей власти, он мог беспрепятственно черпать из государственной казны и приказывать любому высокому чину в империи. Передав болгм, Саннелор опять прикрыл глаза и погрузился в раздумья. В шатре не слышалось ни звука. Жрец не уходил. Король вышел из задумчивости и промолвил:
  - Ты свободен. Или еще что-то хочешь сказать?
  - Да. Ты сильно изменился, мой повелитель.
  - И - что?
  - Тебя покинуло счастье. Это видно по глазам, да и просто я чувствую. Ты жаждешь смерти.
  - И - что?
  - Помни - Оис не приветствует тех, кто самовольно решил завершить свой земной путь.
  - Хм, а ты знаешь, как вернуть это счастье, как снова захотеть жить?
  - Нет. Но хочу предупредить тебя: в таком состоянии легко совершить ошибку. Будь осторожен, напряги всю свою волю. И помни, у тебя есть великая цель - преодолеть проклятие рода Сияющих.
  - Это меня и держит.
  - И только?
  - Да.
  - Тогда желаю тебе, повелитель, да и себе тоже, как можно позже обрести третье знамение.
  - Это зависит не от нас. Иди.
  Огромная жирная зеленая муха вылетела из шатра вслед за Хранителем. Была ли она посланницей богини или обычным никчемным насекомым?
  
   Слуги Свитка
  
  Хоть и пребывал Сверл ингоссом второго по значимости города королевства, но в тайну Слуг Свитка посвящен не был. Да и зачем лишнее знать? Дай-то Энг со своими прямыми обязанностями сладить. Эх, что-что, а божественная помощь ему сейчас лишней не была бы!
  Но никто о нем не пекся, а меньше всего думал о несчастном ингоссе командир прибывшего в Ушпет отряда Слуг Свитка. Его люди, дабы не привлекать лишнего внимания, на вояк ничуть не походили. Ехали на трех телегах, и внешностью были - купцы купцами, да несколько прислужников с ними. Небольшой табунец ладных глянцевитых лошадок, что гнали за телегами два пастуха, городская стража попыталась поворотить назад. Нечего, мол, город скотиной обременять, пусть вон в полях пасутся, а на продажу малыми сцепками водить будете, по два-три коня. Купцы заспорили: знали, видать, что вороватые людишки ночами вокруг стен обретаются. Выручил торгашей знатный человек - сам главный писарь города, взявший стадо под покровительство. Стражникам жаль было терять калым, но перечить не стали - зубом жернова не перекусить.
  На рынок купцы, однако, спешить не стали и у писаря не задержались, а оседлали своих скакунов и тем же днем поехали осмотреться. Двигавшийся первым держал на луке седла небольшой резной ларец, крышку которого время от времени приоткрывал и что-то там, внутри, разглядывал. Свиток тихо потрескивал и слабо мерцал. И то и другое постепенно усиливалось, подтверждая, что отряд находится на правильном пути.
  К большому удивлению Слуг, на Мешочной улице, куда привел их Свиток, наблюдалось многолюдье. И заключалось оно в изрядном скоплении городской стражи. Да не простой, а сплошь в тяжелых боевых латах. Некоторые держали в руках какие-то несуразные копья. Покопавшись в памяти, командир Слуг определил, что это секрекоры - прикрепленные к древкам парные загнутые и зазубренные ножи, снабженные сильными пружинами. Секрекоры применялись в основном как ловчее орудие, по сути это были метательные капканы, используемые для охоты на особо крупного зверя. Кривые ножи при соприкосновении с целью захлопывались наподобие челюстей и прочно удерживались в теле добычи. Если копье с зазубренным наконечником еще можно было выдрать, то секрекор отделялся от плоти только с таким изрядным ее куском, что жертве, получившей в бок пяток капканов, помышлять о дальнейшем бегстве или нападении было невозможно. Эти орудия давно уже не применялись, поскольку такая дичь, как мохнатый носорог или клыкастый мемнонт сохранялись главным образом в народных сказаниях. Бытовала молва, что даже ужасного озибилита можно остановить секрекорами. Но это, конечно, было преувеличением, точнее - брехней. Хорошо известно - озибилит легко расправляется с армиями, ему капканы - что собаке блоха. Но надо же! Где они секрекоры-то откопали? И кого ловить собрались с таким снаряжением? Что за зверь такой на Мешочную пожаловал?
  А Свиток мерцал и потрескивал все сильнее! Нехорошо, ох, нехорошо! Что же здесь творится за безобразие? Где это видано - с охотничьим оружием на нечисть идти? И почему это тупые городские стражники, не доложившись, позволяют себе выполнять функции Слуг Свитка? Да как они смеют?!
  
   Сны Эльмеды
  
  Перемены в характере возлюбленного лишили Эльмеду покоя: он разучился улыбаться, замкнулся, а, главное - поток веселой созидательной энергии, центром которого всегда был Саннелор, иссяк. Раньше королева безошибочно узнавала о приближении любимого по упругому задорному валу, издали захватывающему ее существо: видеть Саннелора ей было не обязательно. Даже стены не мешали этому ощущению! Теперь же - король подходил, а ничего не откликалось - словно чужой шествовал мимо. Она перестала чувствовать его! Взамен явилась тревога: все казалось, что он словно не поднимался с недужного ложа, а до сей поры стоял между жизнью и небытием.
  Причина удручающих перемен, как ни думала, как ни билась королева над этим бессонными ночами, оставалась неясной. Сведения о наконечнике стрелы, принесенные старейшиной кузнецов, наводили на размышления, но ответа не давали. Чтобы разобраться в этом - недостаточно человеческих сил - понимала она. Хотя порой ей казалось, что разгадка близка, что вуаль, скрывающая тайну, вот-вот приподнимется. Трижды на самой границе бодрствования и сна посещали ее удивительные состояния, когда действительность куда-то уплывала и замещалась неясными видениями. Королеве мерещилось, будто она слышит тонко звенящий голосок: "...и она отнимет у него удачу - первая точка! И она отнимет у него счастье - вторая точка! И будет это на века - третья точка!.."
  Все три раза Эльмеда немедленно просыпалась, потрясенная услышанным, ее била дрожь, стучало сердце, она до слез жалела, что не удалось узнать следующие за этими слова. Не в них ли скрыт ключ к разгадке? Она пыталась погрузиться в полудрему снова, но - не получалось. Чей же это голос? Какое отношение имеет он к Саннелору? И не плод ли это воспаленного воображения?
  В такие минуты на ум приходил Треджи, наследный маг Инервессов. Вот уж кто должен бы разбираться в предсонных состояниях и голосах из ниоткуда, не зря зовется Сновидцем! Но вспоминались преисполненные страданием глаза короля во время последнего разговора. Он буквально заклинал ее оставить интерес ко всякой мистике, сойти с этого "скользкого пути".
  Каким же упорным может быть Саннелор в заблуждениях! Изгнал всех магов, и колдовство терпеть в королевстве не намерен! А глупым суевериям, видите ли, охотно верит! И что с ним поделать? Как разрушить стену? Неужели совсем невозможно? Да, конечно, он мужчина с очень сильной волей! Его никому не убедить. Но женская хитрость всегда била мужское упрямство. И с наконечником, и с точками, кем-то нанесенными на металл, и со звонким голоском все равно разбираться придется. Вот уйдет король в очередной поход, она отправится навестить родителей и повидает Сновидца. Да, Треджи и никто иной подскажет ей ответ.
  А, может быть, не откладывать? Вдруг беда уже у двери? Действительно, а если времени совсем ни капельки не осталось? Нет, нет - надо действовать!
  
   Конец нечисти
  
  Энтоц Несст подготовился тщательнейшим образом. Он отдавал себе отчет, что противник не из рядовых, что, скорее всего, он посильнее всей его команды будет. А в каком случае одиночка может оказаться сильнее шеренги воинов? А? Неожиданно для себя энтоц пожалел, что король изгнал всех магов и колдунов. Как не хватало сейчас какого-нибудь завалящего всевидящего, хоть объяснил бы, с чем Несст дело имеет. Может, не в засаде сидеть, а пятки намыливать пора?
  Ну да ладно, чего мечтать-то? Его дело - исполнять. И исходить из того, что есть. Энтоц не удивился, узнав, как легко Темный охотник избежал двух засад и избавился от слежки. И когда в разных концах города были замечены сигнальные птицы, даже реагировать не стал. Сверл приказал ему широким кольцом окружить постоялый двор Лореба так, чтобы и мышь не проскочила. Несст же сконцентрировал силы в одном месте, а по Мешочной улице расставил несколько солдат для видимости - вернее для предупреждения - мол, не суйся!
  Вообще, угрюмо подумывал Несст - не стоило им с самого начала трогать Темного, не надо было. И лучше всего, разумеется, чтобы он здесь сегодня не появился - энтоц весьма на это рассчитывал. И принял дополнительные меры: дорогу перегородил телегами в двух местах, объявив такой шаг велением ингосса, а для свободного прохода оставил только узкий переулок справа от трактира - вдруг Темный подхода не найдет?
  Все же людей нарядил в тяжелые боевые латы и помимо обычного вооружения городской стражи выдал каждому третьему секрекоры. Несст отыскал секрекоры в подвалах городского управления среди прочей отживающей свое рухляди. Как ни странно, метательные капканы оказались в прекрасном состоянии, словно ждали своего часа.
  Когда энтоцу доложили о приближении Темного, он неожиданно вспотел и трижды помянул Энга, С′риж, и Иеолра с Оис, хотя в богобоязненности Несста никто не мог бы упрекнуть.
  
  Потолкавшись немного у телег, на которые сплошной стеной опирались огромные щиты тяжелой пехоты, Темный направился в обход - переулком.
  Узкий, как ущелье, проход между домами был пуст. Вытоптанную посередине тропу обрамляли заросли бурьяна, оставшиеся с прошлого года. При подготовке энтоц лично вырвал несколько охапок сорняка, разбросал их на пути, впечатал в землю след офицерского сапога и уронил железную перчатку, "забыв" поднять. Подчиненные "не заметили" этого красноречивого предупреждения. Беги, спасайся! - вопияло оно и жалко добавляло - а нас, нас - оставь в покое! Но охотник, как ни в чем не бывало, перешагнул рукавицу и безмятежно двинулся дальше. Ну разве может так обмануться тварь, чувствующая полет стрелы?
  У Несста, засевшего под крышей самого высокого дома и наблюдавшего в оконную щель как шествует по тропе Темный, свело желудок в предчувствии очередного сокрушительного поражения. И тут кто-то бесцеремонно врезал ему пониже поясницы.
  - Ой! - не удержался от восклицания энтоц и обмер: он понял - тварь обвела его вокруг пальца - раздвоилась, явилась сюда, и вот - жизнь кончена.
  Но второй пинок заставил обернуться и Несст споткнулся взглядом об усатое лицо, ничуть не похожее на охотника. Серые глаза метали молнии, а искривленные губы плевались бранью:
  - Что же вы, скоты премерзкие, жабы безмозглые, себе позволяете? Почему не доложили? - негодовал сероглазый.
  - Да я... да мы, - смешался Несст, он как-то сразу смекнул, что у злой усатой физиономии есть на подобное отношение полное военное право, что перед ним начальник почище Сверла, - да я это... я по приказу... это... вот... ингосса нашего... да...
  - Ингоссу твоему я лично уши отсеку, а тебе кишки вытяну и на уд твой вонючий намотаю! Что ты затеял? Кого ловишь?
  - Так вот... засада у нас. Тварь поганую ловим, как приказано...
  - Что за тварь? Откуда?
  - Да, так... пришлая... да вон она, вон ...
  - Ну-ка, подвинься...
  И они вдвоем продолжили наблюдать, как продвигается в тесном проходе рыжебородый. Идет без страха и колебаний. Когда приблизился к условному камню, заранее намеченному на середине тропы, отовсюду на него обрушились секрекоры, обычные дротики и стрелы, и одновременно с ними полетела утяжеленная грузилами сеть из металлической плетенки. При первых завихрениях воздуха, предшествующих летящему оружию, дикарь бросился вперед и вправо, и дебютный залп просвистел мимо. Не весь - одна неточно пущенная стрела пробила полу куртки - возможно, и зацепила его. Темный ударился о стену, отпрянул в другую сторону, и... вокруг него обвилась вторая сеть. Тогда он прыгнул назад, колоссальным усилием надорвал ячеи посередине, но этой задержки хватило, чтобы следующая смертоносная порция метательных орудий настигла его. А потом еще одна.
  Когда солдаты окружили упавшего, откуда-то - верно, сидела у него за пазухой? вылезла ящерка, длинномордая и украшенная ярко-синим гребнем от носа до хвоста. Один из воинов поразил ее в спину дротиком. Ящерица, шипя, изогнулась, вцепилась в орудие убийства, а затем вспыхнула. Яркое пламя метнулось по древку вверх к руке солдата. В искрящемся огне он и сгорел. Быстро и дотла.
  Не доверяя неподвижности распластанной на земле фигуры, укутанной коконом металлических сетей и утыканной частоколом древков, Несст приказал длинными копьями несколько раз пронзить тело. Никто из солдат не хотел этого делать, пришлось заставлять под страхом неминуемой смерти. И ничего: труп не дернулся, не загорелся, не истаял, а остался недвижим. Подошедшие Слуги Свитка побрызгали на останки какой-то неприятно пахнущей жидкостью и подожгли. Жар немедленно вспыхнувшего огня был так силен, что стражники отскочили на несколько шагов. Хотя, возможно, прыть объяснялась обычным страхом - лучше держаться от нечисти подальше, пусть и мертвой.
  На месте останков мерзости чернела горстка золы. Несст, все еще не веря себе, шаркнул по ней сапогом. Ветерок подхватил и развеял остатки пепла. И только тогда энтоц послал весть ингоссу Сверлу.
  А Свиток, содержащий королевский указ, превратился в обычный, ничем не примечательный кусок кожи. Ни потрескивания, ни мерцания не было.
  "Может, не стоит осуждать стражников? - подумал командир Слуг Свитка, - как бы то ни было, они справились. Опять же, нашу работу сделали".
  
   Горцы. В западне
  
  Эх, промашка вышла с отваром. А с другой стороны - бочками его, что ли возить? Сколько ушло в усадьбе казначея! Да и жрец немало вылакал. А попробуй, добудь его! За желтым лишайником высоко в горы забираться надо, произрастает он на стенах пещер, что спрятаны в снеговых ущельях у самого подножья Уэха, там, где больше ничего не плодится, а только орлы изредка залетают - непонятно зачем. Но ничего не поделать - без желтеца нельзя.
  И Уржак голыми пальцами - намотанные на них полоски ткани давно потерялись - скреб ледяной камень, отрывая пучки тонких желтоватых нитей. Но корзина, висевшая на боку, никак не наполнялась: желтец словно пропадал куда-то. Сколько он находится в пещере? И не вспомнить уже. Полстены ободрал, а корзина как была пустой, так пустой и остается. Тело закоченело, пальцы утратили способность чувствовать, почернели, перестали гнуться и выглядели как крючки, которыми женщины выкапывают съедобные коренья. Он потянулся за очередной порцией лишайника, нога скользнула по заиндевевшему камню, Уржак больно врезался во что-то плечом и застонал от усталости и злости.
  - Да вставай же, вставай! - тряс его Акжи. - Ты что, помираешь, старик?
  Уржак моментально обиделся: никто не смел обзывать его стариком! Он прохрипел гортанное ругательство, дернул руку к поясу за кинжалом - и окончательно проснулся. И вспомнил: у него осталось всего семь раненых воинов! Правда, женщин они не потеряли, но все идет к тому. Отвар лишайника закончился. Желтец подарил им несколько дней, а теперь наступает последняя ночь. Стража обложила шайку со всех сторон. Они забились в дом на окраине Ушпета, уйти отсюда никому не суждено. Так что последние часы он проведет вдали от родного очага. Уржак поглядел на маленькую расщелину, оставшуюся в забаррикадированном окне. Там виднелся клочок вечернего неба.
  -Ты просил разбудить перед ночью, - не обращая внимания на ругань, сказал Акжи.
  - Да. Я не хочу умереть во сне, - ответил вожак.
  - Вот теперь я тебя узнаю, - ощерился его молодой соратник. Этот сухой оскал ничуть не напоминал прежнюю беззаботную улыбку, что всегда отличала Акжи.
  Уржак вздохнул и отвернулся.
  - Еще раз назовешь стариком, до ночи не дотянешь, - угрюмо пригрозил он в пустоту.
  - Какая мне разница, если и так до утра никто не доживет? - равнодушно ответил прежде никогда не унывающий юнец.
  Крыть было нечем.
  
  Снаружи долго не доносилось шума и не мелькал свет, поэтому, когда тараны вышибли из окон поломанную мебель и скарб, горцы, хотя и ожидавшие каждую минуту штурма, растерялись. Если бы стражники попрыгали в проломы сразу, бой мог закончиться тотчас. Многодневная усталость не позволила бы "сватам" моментально включиться в борьбу. Но шеренгой командовал многоопытный энтоц, не желавший зря терять людей. Он был местный и знал план каждого дома в округе. В этом был крепкий подвал, куда, наверняка, спустили женщин. Значит, можно не лезть на рожон, а прибегнуть к осаде - сначала воспользоваться луками, потом потребовать сдаться, а в случае отказа - забросать воров миазматическими факелами.
  В разбитые окна полетели стрелы. Они направлялись под разными углами, с расчетом охватить как можно больше пространства.
  Первым умер жрец - тонкое древко торчало прямо из глазницы - так сбылось его предсказание. Уржак сидел почти вплотную к нему и не шевелился - почему-то все еще хотелось жить. Он косился на убитого и видел, как медленно застывал потек крови на щеке.
  После жреца долго никто не погибал: сказывалось умение занимать правильную позицию. К тому же в ответ не стреляли - нечем, и, значит, не высовывались.
  А потом где-то в стороне гигантским цветком распустилось зарево. В доме от него стало светло, почти как днем. Горцы решили, что противник применил какой-то сверхсильный огонь, способный выявить всех затаившихся, и приготовились немедленно умереть. Но, вопреки ожиданиям, обстрел стих, и вскоре, если судить по удаляющемуся топоту, стражников куда-то унесло.
  
   Торновый пустырь
  
   Торновый пустырь - безлесное пространство к северу от Ушпета. В длину пустырь тянется на четверть дневного пешего перехода и на три полета стрелы вширь. Его поверхность изобилует невысокими холмиками, словно какие-то гигантские кроты их нарыли, и крайне бедна растительностью. Воздух над этим клочком никчемной земли никогда не застаивается, но беспрестанно несется куда-нибудь, чаще на юг или юго-восток.
  Эта ночь выдалась безлунной, но весьма оживленной. С противоположных сторон к центру пустыря сходились два широких полукольца людей, освещающих путь факелами. В мятущемся от ветра свете блестели начищенным металлом латы и шлемы. Складывалось впечатление, что сходятся две рати, что взвоют сейчас боевые рога, взметнутся стяги, злыми осами запоют тетивы и прянет в воздух жадная до крови сталь...
  Но нет, воины сближались молча, никто не переходил на бег, и не раздавалось оружейного бряцания. Крайние в обеих шеренгах напряженно всматривались вперед, силясь различить во тьме какое-либо подозрительное шевеление. И вот наблюдателю, идущему с запада, показалось, что впереди, где свет сближающихся факелов вот-вот сольется, там, в пока еще слабо освещенном коридоре, как будто что-то прокатилось над землей. Словно сжатый в круглый ком колючий куст протащил ветер внутрь замыкаемого людьми круга. Таких перекатных растений немало носилось по пустырю, да вроде бы слишком медленно для куста... но, может, и не было ничего? Он бросил взгляд на идущего навстречу щренского воина, однако тот двигался спокойно, а ведь и он должен был что-то заметить. Что ж, значит, на самом деле показалось. И точно такое же заключение сделал замыкающий крыло встречного полуовала щренец. И то: весь день конные разъезды, наступая друг другу на пятки, гарцевали по границам пустыря, и каждую пядь обшарили егеря со славящимися нюхом дрокскими собаками. И сейчас вокруг пустыря, невидимые во тьме, стояли кольца оцепления, ну кому тут живому пробраться - разве мыши?
  А куст внутрь замыкаемого круга действительно занесло, в этом скоро убедились молодые дружинники, расчищающие место под шатер, да не один, а целых три, ну и что? Рядом с найденными кустами виден был лаз в старую волчью нору, но быть в ней никого не могло - днем высыпали туда горящие головни от целого костра.
  
  Поскольку оба участника мирной встречи были монаршей крови, правилами этикета предписывалось считать хозяином места встречи сторону гостевую, прибывшую на чужую землю. Этот обычай уравнивал положение. Так что шатер ставили щренцы, а подданные Саннелора Сияющего лишь наблюдали за приготовлениями.
  Торновый пустырь имел один недостаток - кочковатая поверхность не соответствовала высочайшему сану подошв славных правителей, чьи ноги способны были ступать только по ровному и, желательно, мягкому. Потому на вкопанные в землю сваи набили лаги, уложили доски и застелили пол шкурами и коврами. Пространство внутри шатра поделили на главный зал и другие помещения пологами из плотных тканей.
  Первой, согласно щренским канонам, обставили комнату для молений: расположили по углам похожие на плотно набитые мешки расшитые пуфы, повесили магические серпы и трезубцы, укрепили на стенах восемь факелов и внесли святыни в украшенном резьбой и инкрустациями ларце, поставив его на треногу в центре. Теперь никто, кроме верховного жреца и правителя, появляться в комнате, ставшей храмом, не имел права. И только легкое потрескивание факелов да слабый искрящийся ореол, поднявшийся над причудливыми узорами священного ларца, наполняли помещение.
  Но пока давно шагнувший в глубокую старость верховный жрец неспешно обходил угловые столбы шатра, сообщая им уникальные защитные свойства, в молельной комнате случились перемены. Сначала к треску горящего в факелах просмоленного мха добавилось почти бесшумное шевеление пола, затем шкуру рассек кончик лезвия, и наконец, вынырнув из длинного разреза, за один из пуфов скользнула одетая в темный обтягивающий костюм фигура. Ждать пришлось недолго - полог распахнули всегда трепещущие пальцы послушников, и согбенный жрец вступил в молельню, чтобы испросить у богов удачи и благоденствия повелителю Кренпу ХI, а с ним и всему Щрену. И когда истекло время молитвы, он произнес условную фразу на древнем языке.
  Правитель был облачен в конический наряд Нооксте - древнее одеяние властителей, повторяющее формой круглую пирамиду с одноименным названием. Плотный и жесткий наряд позволял облаченному лишь стоять, ходить и вести разговор, обо всех остальных возможностях тела, как например, использование рук, приседания или наклоны, на время можно было забыть. Быстро кивнув в обе стороны, Кренп шагнул внутрь молельни. Оттуда донесся короткий шум и тут же стих. Насторожившиеся, было, послушники быстро успокоились: правитель не стал мешкать, он вышел, увенчанный торжественным синим колпаком, продолжающимся в маску, скрывающую лицо, которое несло отпечаток благословения.
  В зал, украшенный настолько, насколько это возможно за короткое время, Кренп и Саннелор вступили одновременно. Вернее сказать, вплыли на плечах придворных.
  Сияющий располагался на троне, высокая спинка которого поднималась выше головы сидящего и нависала над ней подобно многоцветному зонту, имеющему спереди длинную бахрому из золотистых нитей. Кренп стоял на платформе, поскольку в наряде Нооксете сидеть невозможно - войлочный конус позволял лишь вертикальное положение.
  Опущенные напротив друг друга монархи безмолвно выждали, пока члены свит не займут положенные этикетом места, и приступили к церемонии приветствия.
  Саннелор, отодвинув золотистый дождь бахромы, подался вперед и явил своему высочайшему визави похудевший за последнее время лик с резкими складками у рта, украшенный вымученной улыбкой. Уста приоткрылись для произнесения витиеватого "слова".
  И тут правитель Щрена, нарушая традиции, неожиданно выпростал из цельнокроеного Нооксте руки, вскинул вверх, осыпал окружающих снопами трескучих искр и вспыхнул белым пламенем сам. Так ярко, будто решил стать главным факелом в торжественном зале. Огонь охватил стены, и густо задымил выложенный коврами пол. Присутствующие после кратковременного столбняка ринулись к воспламенившемуся щренскому правителю, а затем отпрянули от пышущего неимоверным жаром Кренпа и устремились в стороны, ища спасения от стихии. А Нооксте опрокинулся, отчего запылал еще сильнее.
  В те мгновения в зале не нашлось ни одного хладнокровного и к тому еще остроглазого, поэтому темный силуэт, промелькнувший между упавшим священным нарядом и троном Ольского короля, остался незамеченным. Среди всеобщей паники только верные до последнего вздоха гвардейцы Саннелора не растерялись. Точнее, в первые секунды они тоже утратили выдержку, но и сразу вернули ее. Телохранители подхватили обмякшего почему-то повелителя и, стаптывая всех на пути и разбрасывая горящий материал стен, выволокли короля под ночное холодное небо.
  Огромный шатер выл и полыхал в центре Торнового пустыря, своим жаром все дальше разводя отборных воинов двух государств. Сначала из гигантского костра выбегали отдельные фигурки в яркой огневой одежде, падали и принимались кататься по земле. Многие пытались броситься на помощь, но жар гнал спасателей прочь, и люди, побившись, затихали. Потом сооружение покачнулось, заскрежетало пронзительно, рати, смешавшиеся в толпы, кинулись врассыпную, а шатер, завалившись на бок, распался на множество отдельных очагов.
  По прошествии первых самых ужасных мгновений дворцового целителя допустили к угоревшему в чаду Саннелору. И к воплю лекаря присоединились горестные стенания приближенных короля, запертых плотным каре стражи в тесном пространстве вокруг ослабевшего воителя. Выяснилось страшное - еще там, в пылающем шатре, или когда выносили?! - в левый глаз Сияющему кто-то вонзил длинный шип ядовитого кустарника иоретты. Таким шипом не только человека, но и страшного зверя мемнонта, превышающего ростом дом бедняка, можно прикончить, особенно если в глаз! Ядовитое оружие подготовили загодя - внутрь был вставлен железный стержень, чтобы метать было сподручней. Так вот какие переговоры устроили подлые щренцы!
  И еще одна незначительная перемена случилась с Саннелором - с груди исчез наконечник стрелы, не так давно поразившей его. Но эту мелочь на фоне разыгравшейся трагедии никто не заметил.
  
  В ту ночь над пустырем не взвыли боевые рога и не взметнулись стяги - в воинственных ритуалах не было нужды. Обойдя появившееся на месте торжественного шатра обширное кострище, которое с этого момента стало утрачивать значение единственного сегодняшнего кошмара, ольские воины с нечеловеческой яростью обрушились на предателей из Щрена. Без всяких понуканий злые рои стрел взмыли вверх, разорвали дымный воздух и нашли плоть врага, и жадные до крови мечи и топоры огласили бесплодную землю неистовым своим бряцанием. А загремевшие в ответ щиты, подъятые для отражения смертной опасности и полные горького недоумения крики гибнущих никого не могли остановить. И зря воины Щрена тщились погасить великую силу гнева ольцев. До самого дна искупили они не свою вину.
  И проклят стал людьми с тех пор Торновый пустырь...
  
   Горцы. Неожиданное избавление
  
  Зарево постепенно уменьшалось, а стражники не возвращались. Горцы, так и не дождавшись неотвратимого конца лихих жизней, выползли наружу и обнаружили себя на окраине города в полном одиночестве. Ничего не понимая, они вызволили из подвала спутниц и двинулись прочь.
  В городе что-то происходило, там метались толпы людей, но покидавшую Ушпет горстку пеших замызганных личностей, следующих за двуколкой, никто не остановил. Коней добыли в первой же деревушке и, не веря удаче, направились в сторону Гистиевой дороги. Отсюда в горы можно было добраться только по ней.
  Радость внезапного избавления, согревавшая на равнине, убывала по мере приближения к предгорьям. И надвигающиеся в синей дымке громады, заполняющие горизонт, и знакомый ветер, несущий пряные запахи трав, внушали "сватам" беспокойство. С одной стороны, там, в горных высях, дом - княжество Эрен, а с другой - до него еще надо добраться. Уржака и компанию в этом краю горной страны мало кто знал, а Гистиева дорога славилась богатыми разбойными традициями. Будь шайка в полном составе, при силах, местные лихоимцы еще трижды подумали бы: стоит ли таких орлов обижать, а теперь...
  Принимая решение идти через окрестности Ушпета, атаман рассчитывал вступить на малоизвестную дорогу в полном составе. Кто ж предполагал, что останется с ним жалкая кучка. Деньги на случай откупа были. Но в дополнение к монетам надо иметь грозный вид, чтобы с тобой хотя бы поговорили. А так молча все заберут, да еще головы бедовые отрежут.
  А уж их-то переколют непременно - из-за одной только близости к Джунку. В понимании любого горца Эрен и клан Джунк - одно и то же. Этот опасный клан занимал малую часть Эренской территории, но имел огромное влияние: он контролировал все беззакония в нагорной стране. Если жителя другого княжества можно просто ограбить, то эренца при этом непременно нужно убить, а останки надежно скрыть. В противном случае явятся следопыты Джунка, найдут злоумышленников - на это они мастера - и виновным несдобровать.
  Но в сложившейся ситуации защиты испрашивать не у кого, а о возвращении на привычные тропы через центр Ольса и речи не могло быть. Короче говоря, Уржаку со товарищи оставалось уповать лишь на остатки фарта и благоволение Уэха. В последнем он сильно сомневался, памятуя, что согласился разделить с погибшим жрецом ответственность за святотатственное использование отвара желтеца.
  - Да ладно, как-нибудь дойдем. Чего переживать-то? - попытался утешить командира не способный надолго впадать в уныние Акжи.
  - Тебе - нечего, - согласился Уржак.
  - А тебе?
  - Отстань.
  Шестеро мужчин медленно продвигались в сторону предгорий.
  После гибели жреца в окруженном доме они потеряли еще одного бойца. Уже когда горцы прикупили лошадей и верхами шли к вздымающимся впереди вершинам, он просто выпал из седла. Видно, раны и физическое истощение доконали человека. Акжи отнес труп на обочину, где его забросали камнями и, не задерживаясь, поехали дальше.
  
   Ушпет
  
  Траур обрушился на город как чума. Уже пятые сутки Ушпет жил в состоянии воплощенного кошмара. Он был захвачен сразу шестью строями королевской стражи. Понимая, что судьба самой охраны, не сумевшей уберечь главное достояние королевства, висит на волоске, прибывшие ингоссы и энтоцы в буквальном смысле рвали и метали.
  Все входы и выходы наглухо перекрыли и просеивали город через сито повальных обысков. Спешно организованные в любых мало-мало подходящих уголках пыточные застенки не пустовали ни минуты. Если обычно каморы для допросов устраивали в местах укромных, где-нибудь в подвалах или в пригороде, то теперь вопли мучимых неслись из разбитых прямо на главных улицах воинских палаток. И даже из окон домов раздавались несмолкаемые крики: на палачей свалилось так много работы, что не хватало ни времени, ни места. Редкий прохожий успевал без вреда для себя миновать квартал. Родные стены не помогали, если не были стенами подвала с хорошо замаскированным входом. Жилища бедняков и богатеев подвергались вторжениям в равной степени: упорная стража не щадила никого.
  Особенно досталось рынку, теперь закрытому и превращенному в руины из разбитых лавок, разбросанного товара, трупов животных и людей. Но еще больший урон понесли Тощие кварталы. Сотни лет зрел этот нарыв, переваривая и копя в себе мерзость всех мастей, набухая и опадая, изрыгая гнойную отрыжку зла и поглощая самые непотребные человеческие отходы. Отсюда начинались стежки-дорожки, несущие вовне лихо, а обратно по ним текли деньги и золото - то, чего всегда почему-то недоставало сумрачным обитателям дна. Проходили эпохи, сменяли друг друга царствования, а зловещий городок пребывал незыблемым и казался вечным.
  И вот ранним утром три строя вступили с разных сторон в Тощие кварталы. В задачу не входили поиски какого-то определенного злоумышленника, цель была - преступника уничтожить. Одного-единственного - убийцу короля. А сколько погибнет еще - не важно. Солдатские порядки не были сетью, в которой ячея позволяет выскользнуть мелочи, а, значит, выжить хоть кому-то, нет, они были одновременно и наковальней и бьющим по ней вслепую молотом. Потому все это отребье, держащее в страхе город, да что там - полстраны, все презирающие человечьи законы лорды грубой силы, все рисковые поклонники удачи, все члены гильдии подлости и мерзости в панике заметались по кривым переулкам, понеслись вдоль пестрых берегов Веселинки, но ничто не могло уже спасти их. И тогда разбойные кривозубые рты, может быть впервые со времен забытого детства, перестали изрыгать устрашающие крики, грязную брань и циничную похвальбу, а взмолись о пощаде жалкими человеческими голосами. Вопли эти рвались из-под занесенных над немытыми шеями клинков, неслись из горящих хибар, звучали из пестрых вод Веселинки, но были одинаково безуспешны.
  Ингосса Сверла разжаловали в первый же день и отправили в подвалы ингоссерии. Его пытали больше суток, и все это время он не умолкал. Подобная участь не миновала и жадного Лореба Кавапа, и исполнительного Несста и всех, кто хотя бы слышал о темном охотнике, да и многих других, кто вообще ничего не знал.
  Шесть строев королевской стражи поработали в городе на славу. Только осталось неясным: пал ли от их старательных рук истинный убийца Саннелора Сияющего? Во всяком случае, на седьмой день постановили считать задачу выполненной, и пять из шести строев покинули Ушпет.
  Части грозной королевской стражи выехали из главного торгового города Ольса вполне удовлетворенными. Рыжих и бородатых в нем осталось. Кроме того, каждый четвертый житель был казнен, половина из оставшихся изувечена, остальные получили разного рода крупные и мелкие повреждения. Вот ужо будут знать, как убийцам потакать - поостерегутся впредь, ежели ума хватит! Покойный Саннелор, который никогда не доверял согражданам, мало того, подозревал всех чохом в зломыслии, мог бы быть доволен.
  И Илюм, что заправлял империей в эти трудные времена, тоже поводов для разочарования иметь не должен. Город вычищен от скверны досконально, и если убийца не понес заслуженного наказания, его либо вообще не было, или он удрал тотчас после покушения, в чем исполнители приказа не повинны.
  С таким легким настроем, с чувством выполненного долга возвращались посланцы Илюма в столицу. У каждого в поводу шла вторая, а то и третья, лошадь, позаимствованная у негодяев - не бросать же осиротевшую скотинку? Полные седельные сумки отягощали бока новоприобретенной живности, по рукам гуляли фляги и бутыли с брагой, звучал бодрый, веселый говор, вот только песнопений не раздавалось: строевых песен латники не имели.
  Шестой строй, что остался досматривать за проштрафившимся городом, тоже мог расслабиться. В Ушпете браги оставалось много, она быстро кончилась только в трактире на Мешочной: уж слишком хороша была! Да, собственно, отчего бы и не отдохнуть? За кем здесь осталось доглядывать? Где они, враги-то? В кострах догорают вместе с ненужным своим тряпьем?
  А вот откуда взялся одинокий всадник, выскользнувший из распахнутых городских ворот на ранней утренней заре, никто не знал. Что за тать такой рыжебородый удрал на шестой день расследования из-под носа у лучшей на свете стражи? И где он все эти дни отсиживался? Почему миновал руки палачей? Но, с другой стороны, - задаваться такими вопросами, по большому счету, было некому. Видел его кто? Нет, не видел! Так что существовал ли всадник в пестром почтарском шарфе на самом деле или был плодом воображения малолетнего шалопая - неясно. Показалось, опять же, болтавшемуся там мальчишке или нет, доподлинно не известно. Уж больно шустрый на вид пацан.
  На всякий случай ингосс, сменивший почтенного Сверла, тем же утром послал в указанном направлении два десятка срочно опохмеленных стражников. Больше, конечно, для порядка. А немного поразмыслив, велел отвезти неудобного свидетеля в опустевшие Тощие кварталы, свернуть ему там втихую шею и бросить в Веселинку, дабы впредь у городских ворот не баловал.
  
   Эльмеда и Илюм
  
  Большой пожар редко остается без последствий - огонь над Торновым пустырем не замедлил отозваться новым пожарищем - запылал приграничный город Мехрон. Его неожиданно окружили враги, и не готовые к осаде жители сдались на милость неприятеля. А что делать? Щренцы получили обещание, что жизни их будут сохранены. Но, вопреки заверениям, победители никого не пощадили - горожане не просто погибали, но умирали в мучениях. Спаслось лишь несколько чудом уцелевших мехронцев - беженцы растеклись по стране, неся ужасную весть. По пятам несчастных, оставляя позади трупы и пожарища, шла горящая жаждой мести западная армия ольского королевства.
  А навстречу ей собиралась рать Щрена, воодушевленная не менее агрессора идеей отплатить по счетам. Как же иначе? Кренпа заманили в ловушку и убили подлым образом, вместе с ним погиб верховный жрец, сгинули святыни и ни один из сопровождающих не вернулся домой. Мало того - изверги вероломно вторглись на территорию княжества, по пути разрушая все, что только можно.
  Военачальники планировали дать сражение в узкой горловине долины Ауреп, куда распаленное легкими победами ольское воинство заманить было несложно и где даже слабый легко одолеет сильного. Обо всем этом сообщалось в посланиях, доставляемых тайной летучей почтой из глубин Щрена.
  Кастрат Илюм, луноликий человек с пронзительным и злым взглядом, воспитатель и первый советник безвременно ушедшего короля, волею судьбы оказался в это суровое время носителем тяжкого бремени абсолютной власти. Он всегда с первыми лучами солнца получал по пять-шесть донесений летучей почты, и с каждым следующим за вторжением днем мрачнел все больше, а Эльмеда не принимала его.
  С юной королевой у Илюма отношения не сложились сразу, как только она поселилась в замке. И что ждало в новых условиях скопца, было неизвестно. Оставит ли его Эльмеда при себе или, чего доброго, лишит светлой головушки? А что? Внешне королева добрая да милая, а в глубине такой пласт проглядывает - оторопь берет; уж кого-кого, а людей Илюм насквозь видел. Да, все могло случиться. Но собственная судьба не сильно заботила сейчас первого советника.
  Вот что было главным - армия, сгоряча вторгшаяся в пределы Щрена, на пороге разгрома, а супруга почившего Саннелора, мать юного наследника и теперь единоличная правительница, не нашла ничего лучшего, чем погрязнуть в пучине отчаяния. Она заперлась на своей половине, никого не принимала, и, по сведениям, доставляемым Илюму, рыдала без перерыва на сон и питание. Даже верную наперсницу гнала.
  "Да грем бы с ней, - раздражался кастрат, - но ведь пропадет, пропадет королевство!" Как будто ему погибший не был дорог! Да Илюм, если на то пошло, заменил мальчишке отца, а отчасти и мать. От вытирания соплей и перевязывания царапин до обучения этикету и посвящения в тайны наук, от задушевных бесед обо всем на свете до отбора дворцовых красавиц, призванных развить у юноши способности к продолжению рода, от вытачивания деревянных ножичков до изучения законов стратегии - всем этим и еще многим другим некогда озабочивался Илюм.
  Власть Саннелорова воспитателя в пределах столицы была поистине безгранична и не уступала воле короля, но ближе к окраинам - испарялась. Удивительного в том не было. Кастрат заменял Саннелора в периоды его отсутствия и передавал распоряжения через трех членов Державного Совета; низшие звенья власти знали только этих вельмож. А теперь, к несчастью, все члены Света превратились в золу на Торновом пустыре. И получалось так, что Илюм не мог приказать движущейся к верной гибели армии остановиться. Однако сумел прорваться к безутешной вдове, пусть визит и стоил жизни трем лучшим телохранителям королевы.
  -Что сделано? - неожиданно рассудительным вопросом встретила скопца закутанная кое-как в красное траурное одеяние Эльмеда. Откинув в сторону правую ногу и обняв согнутую в колене левую, она сидела на полу возле покрытой балдахином широчайшей кровати и казалась естественным продолжением вопиющего беспорядка, царящего в спальне. Правую грудь женщины едва прикрывала прядь иссиня-черных волос, а задравшаяся снизу и отлетевшая в сторону пола накидки демонстрировала то, что никто вообще не должен был видеть. Илюма вся эта картина оставила холодным, но в его голове пролетела скоротечная мысль: а как настоящие, не покалеченные мужчины, отнеслись бы к подобному зрелищу, где бы у них и как засвербело?
  - Я спросила! - категорическим тоном напомнила Эльмеда.
  - Э-э-э, проведено доскональное расследование, Всемилостивейшая. Установлено проникновение в Ушпет подозрительного существа, скрывающегося под личиной охотника из Темного леса. Он и явился, судя по всему, главным виновником... ммм... гибели нашего великого государя, - здесь высокий голос дрогнул, но Илюм собрался и продолжил. - Коварные и вредоносные злоумышленники, думающие только о личной выгоде, в ущерб венценосному повелителю своему: ингосс города Ушпет Сверл, энтоц Несст, а также трактирщик Кавап после дачи исчерпывающих показаний были преданы медленному вытягиванию жил. Оно продолжалось трое суток (на самом деле и дня никто не выдержал, но сатрапу такое короткое время показалось уж очень несолидным), больше никто не вынес. Воины упомянутого Несста, долженствующие задержать и уничтожить проникшего в Ушпет преступного гада, но не выполнившие долг, все обезглавлены, как и многие другие внушающие подозрение жители города, а...
  - Где он? - прервала обстоятельного кастрата королева.
  - Кто? - не сообразил враз вспотевший первый советник.
  - Да убийца же!!!
  - А-а... расследование... оно еще не закончено... я сам его веду...
  - Ты?!
  - Да, Всемилостивейшая.
  -А почему когда ЭТО произошло, ты не был ТАМ? И почему ты сейчас ЗДЕСЬ? - не сумев выдержать тона, сорвалась на визгливый крик вскочившая на ноги правительница. - Кто еще, кроме Саннелора и тебя, знал всю правду о переговорах? А не ты ли ПРЕДАЛ?!
  - Я?! Нет, Всемилостивейшая, нет, клянусь душами предков до десятого колена! А знали об этом еще подлые шренцы и... и... и... Да и зачем мне!? Подумай сама! Саннелор вырос на моих руках! - взвизгнул в ответ Илюм, у которого первоначальная растерянность быстро сменялась ответным гневом.
  - А кому это надо было и зачем?!
  - Недоброжелателям, врагам, кому еще? Ты сама-то как думаешь? Все это не просто так, в этом, если хочешь знать, особый смысл заключен...
  -Во всем есть смысл, - прозвучал спокойный, вернее даже сказать равнодушный голос из-за спины Илюма.
  Он обернулся и увидел начальника дворцовой охраны Астеза и сразу же каким-то непонятным образом догадался - это не Астез. Липкий пот, до этого равномерными маленькими порциями выделяющийся из всех пор, ручьями побежал по спине, крупно выступил на лбу и щеках. Словно желая скорее подтвердить догадку кастрата, начальник охраны сбросил на пол широкий красный плащ, и лицо его тут же изменилось: обросло сивой бородой, покрылось глубокими, как трещины, морщинами, а под поседевшими бровями мутными стеклышками блеснули неестественного перламутрового цвета глаза.
  - Ах...- задохнулся окончательно растерявшийся Илюм и всплеснул руками, - ты, Грольт?!
  - Это я его позвала, - уже без тени истерики в голосе сказала Эльмеда.
  - Зачем, Всемилостивейшая?! Саннелор еще на заре своего великого правления изгнал всех...
  - Да, изгнал! И ты его в этом поддержал, я знаю. А теперь Саннелора нет, - отрезала женщина. - И вот, он прибыл тебе в помощь. Ты же ведешь расследование? Вот и поможете друг другу...
  - С ним, с ним... нет... - подавился смешанным со страхом возмущением Илюм, вытирая широким рукавом мантии взмокшее лицо, - с кем хочешь, но...
  - Премудрый зла не помнит. Правда Грольт? - спросила Эльмеда.
  - Нет ни зла, ни добра, - ответил маг.
  - Вот видишь, - резюмировала королева. - Как вы его найдете - неважно, но мне нужен убийца! Ясно?
  Она уже стояла между ними, гордо подняв подбородок, полы траурной накидки ниспадали на ковер, темно-коричневый острый конус правого соска еще виднелся сквозь прядь волос, но даже самый похотливый козел, заглянув в наполненные гневом и болью глаза женщины, едва ли ощутил бы придуманное Илюмом свербящее чувство.
  
   Горцы. Гистиева дорога
  
  Путь в западные княжества, расположенные в нагорной местности, вьется идущей вверх конной тропой. Внизу, начинаясь у западных ворот Ушпета, а затем продолжаясь в лесистых предгорьях, она напоминает настоящую дорогу, но выше превращается в несколько хорошо наезженных и твердых даже в дождь троп. Однако до самого своего окончания на Восточном плато продолжает именоваться Гистиевой дорогой. Отрезки от приюта до приюта, составляющие день неспешного конного путешествия, являются здесь мерой расстояний.
  Горцам, укравшим дочь королевского казначея, повезло. Они безо всяких приключений миновали первый приют, а во втором даже позволили себе задержаться на несколько суток, чтобы восстановить силы. Настроение подопечных Уржака заметно улучшилось: зародилась вера в благополучное завершение похода, а ведь еще пару дней назад никто и мелкой монетки не поставил бы за успех затеянного предприятия. Раны у выживших были легкие, и быстро затягивались под действием мазей, что остались в наследство от жреца.
  Если сначала люди просто отсыпались, не заботясь даже о безопасности, то, отдохнув, молодежь потянулась во двор. И не просто, а с мечами в крепчающих десницах. То и дело раздавался звон металла о металл - это бойцы восстанавливали силы. Акжи, на чье лицо все чаще наползала прежняя широкая и бессмысленная улыбка, успешно отбивался то от двух, а то и от трех товарищей, громко при этом балагурил и как-то, увлекшись игрой, запустил в них лежащей на траве дубовой колодой. "Противники" сумели отскочить, но бревно так врезалось в угол гостиницы, что сотрясло все здание. Благо ничего не повредилось и Уржаку удалось быстро замять неприятный случай.
  Сам предводитель команды "сватов" тоже в значительной степени оправился от пережитого, хотя прежний молодцеватый вид к нему так и не вернулся. Периодически он украдкой гляделся в зеркало и находил немало подтверждений обидным словам простодушного Акжи, обозвавшего его стариком.
  Ободрились и подопечные дамы. И дочь казначея, и верная нянька утратили бледность лиц, возвратили румянец щек и блеск очей. Влюбленная девица перестала рыдать, сожалея об опрометчивом решении. Возродившаяся надежда упасть в объятия избранника вернула легкость нрава и способность понимать пусть не вполне галантные, но безобидные шутки молодых горцев.
  До первого кибо - так называются прилепившиеся к скалам нагорные села, оставалось немного, а там обитал старый друг Уржака, способный не только приютить странников, но и вступиться за них. И в сердце старого вора затеплилась надежда на благополучный исход.
  Конечно, местные разбойники никуда не исчезли, мало того, вероятность встречи с ними возрастала. Внизу, поблизости от Ушпета, эта публика действовала с оглядкой, опасаясь королевской стражи, в самой же нагорной стране нападение на жителей каралось законом. Всемогущий клан Джунк, неусыпно следящий за всеми преступными безобразиями, всячески помогал травить разбойные ватаги, нарушившие этот закон. А вот нейтральная зона, каковой была Гистиева дорога на всем протяжении, исконно отдавалась на откуп всевозможным стервецам, поскольку выловить их на поросших лесами безлюдных склонах было практически невозможно.
  Но не только разбойники беспокоили Уржака, грызло сожаление о собственной неосмотрительности. Кто его дернул разделить со жрецом ответственность перед Уэхом за неподобающее использование желтеца? Не иначе - бес какой-то! "Эх, эх, эх, лучше бы я ему все пальцы отрубил и уши отрезал, и нос, и все остальное, что легко отделяется, но таких слов не говорил бы!" - сокрушался он, опасаясь, что мстительные духи не простят. Ведь если они объединят усилия с придорожными бандюгами - удача окончательно отвернется от отряда. А что, кроме удачи, пока что вело их?
  
   Гостинщик
  
  В нагорной стране, где в изобилии лишь скалы, быстрые ручьи и россыпи каменьев под ногами, стране нищей, жестокой и нелюбезной к человеку все чрезмерно гордое: и люди, и парящие в облаках орлы, и даже сурки. Из-за распирающей их глупой гордости и непрерывного самолюбования эти толстощекие глупые зверюшки не успевают удрать ни от людей, ни от орлов, именно поэтому и те, и другие еще живы. А лучше бы они все передохли, а вместе с ними и солдаты короля! Примерно таков был ход мыслей хозяина маленькой придорожной гостиницы, сидящего на куче бревен на заднем дворе и поочередно прижимающего запотевший кувшин к горящим от затрещин щекам.
  Да, несколько дней назад он видел большое зарево далеко внизу, но откуда ж ему было знать, что там спекся сам великий король Саннелор Сияющий? Что он таки досиялся? Да, было дело, у него в конюшне поменял стройного каурого аргамака на неказистого горного конька спешащий в свои края почтарь. У него тут все коней меняют: попробуй, полазь по горам на равнинном длинноногом красавце! Да, почтарь был рыжебородым, заявился уже ночью, а задержался ненадолго. Будто подгоняемый отправился он в путь, невзирая на темень. И ночь-то малозвездная была. "Что-то срочное везет, коли не боится по такому мраку", - определил тогда содержатель приюта. Но почтари - стать особая, надо спешно - так и без сна поедет, известное дело. Так за что же бить? Бить и допытываться, как тот выглядел - какие у него особые приметы? Кто ж не знает, как выглядят почтари? Главное отличие - длинный клетчатый шарф, свисающий концами спереди и сзади, именно по нему посланник всегда узнаваем. В остальном почтари такие же люди, как все. Да, да, да, у этого борода рыжая и сам рыжий - все! Так за что же бить? За что по щекам, по носу, по спине? А упавшего - ногами вообще куда попало? Почтаря он не задержал! Где же это видано, чтобы гостинщики людей хватали? А допреж этого тут прошло сборище личностей почище, настоящих головорезов, все побитые, немытые, да двух подруг с собой тащили, старую и молодую, обе явно краденые. И за этих он отвечает? И их хватать да вязать, да в подвал сажать? Может, ему вообще постоялый двор в каталажку переделать? А самому в тюремщики податься?
  Жгучая слеза скатилась прямо в кувшин, хозяин тяжело, со стоном, вздохнул, нежно погладил ушибленный бок и отпил пахучего фруктового вина собственного производства.
  А солдаты, избившие его, выжрали вдобавок половину винных запасов и все высматривали, где что плохо лежит насчет пожрать, а потом отправились дальше, вверх, за почтарем. Конечно, гнев их, замешанный на страхе, понятен: всего двумя десятками они поперлись в горы. Как горцы любят вояк - известно, до следующей гостиницы они еще, может быть, и доберутся, а дальше... дальше не сносить им голов. А вот сейчас он разбойникам и поможет, погубит солдатиков наверняка, чтобы и руки, и ноги, сволочи, впредь не распускали и вина чужого не лакали! Чтоб оно им поперек горла встало! Чтобы кровью из отверстых жил повытекало! Гостинщик допил остатки спиртного, отшвырнул горшок и позвал старшего сына.
  
   За наследника!
  
  Хотя Илюма и сбили с толку нападки Эльмеды и, особенно, появление отвратительного Грольта, он решил не отступать и поставил королеву в известность о войске, неосмотрительно углубившемся в земли злокозненного Щрена. И о том, что в скором будущем ожидает дерзких в долине Ауреп.
  - На жгучих крыльях мести несутся они навстречу своей погибели! - напыщенно закончил первый советник доклад, не переставая промокать потемневшими от пота рукавами распарившееся лицо.
  Правительница рассуждала недолго.
  - Немедленно отправь почту с моей печатью. Прикажи восточной армии не спешить... пусть они захватят... что там по пути? Например, Ренсен. Это крепость, она хорошо укреплена. Осада задержит мстителей, ведь с ними нет стенобитных орудий. А на помощь немедленно отправь и южное войско, и восточное в полном составе! Напутствуй именем наследника, так и напиши в приказах, я заверю. В этом случае к долине Ауреп все три армии прибудут одновременно! А на границах оставь лишь небольшие отряды.
  - Но тогда мы будем беззащитны перед иными вторжениями...
  - Тогда Щрен будет разбит наголову, а остальные подождут! Иди! Я буду держать совет с Грольтом.
  Отправившись выполнять волю Эльмеды, раздосадованный поначалу Илюм, остывая от треволнений и высыхая телесно, все более проникался искренним уважением к правительнице. То, что показалось ему нелепицей, пожалуй, и есть путь к спасению, причем в данной ситуации - единственный. Действительно, осада Ренсена задержит безрассудно стремящееся в ловушку западное войско, а за это время северная и восточная армии успеют объединиться с ним, и камня на камне не оставят тогда от Щрена. Главное, сделать это быстро, а "крылья мести" в этом как раз лучшее подспорье. Другие возможные враги и повернуться не успеют, как объединенное войско возвратится с победой. И кто тогда поднимет хвост, кто рискнет напасть? Определенно, в Эльмеде пропадал стратегический талант! И как она ловко придумала: "именем наследника". За наследника армия сейчас кому хочешь глотку порвет! Да, имя наследника это вам не табличка от королевского кастрата, - со злым сарказмом, уничижающим собственную персону, подытожил Илюм.
  
   Защита почтаря
  
  Маленький обоз, состоящий из шести верховых, двуколки, крытой пропитанным древесной смолой холстом, и четырех вьючных лошадей почтарь нагнал около третьего, если считать от города, постоялого двора. Они одновременно оказались у крепких дощатых ворот. И вечеряли в одном зале, и завтракали, а потом немолодой плотный горец, степенно шевеля седыми усами, предложил ему плату за сопровождение. Это было обычным делом - брать в охрану почтаря. Доставка писем и небольших посылок с равнины в горы и обратно всегда была занятием небезопасным. Гордые, но нищие жители нагорных княжеств никогда не брезговали разбоем, а отчасти им и жили; ночами они нередко орудовали даже в предместьях Ушпета. Что тогда говорить о Гистиевой дороге, особенно выше третьего приюта? Потому в почтари шли люди отчаянные, умеющие в случае чего и языком поработать, и мечом поиграть. Конечно, был еще горный кодекс, по которому нападение на вестника считалось делом низким и наказывалось смертью. Хотя сейчас на всякие старые правила внимания не очень обращали, но все же. А главным оружием почтарей были личные знакомства: нередко они сами происходили из тех же придорожных разбойных людишек. Поэтому, если почтарь брался за охрану, положившиеся на него гораздо чаще добирались до места живыми и невредимыми.
  Этот взялся. Уже ближе к вечеру выяснилось, что доверились ему путешественники совсем не зря. Отряд миновал участок дороги, где она изгибается подобно змеиному языку между шумным ручьем и почти отвесным срезом скалы, и вступил под сень нависающих древесных крон.
  Здесь навстречу вышли из-за стены бурелома дюжины две вооруженных личностей. Часть из них была в свежей, с иголочки, экипировке стражников ольского королевства, другие отличались пестрым разнообразием одеяний. Надо заметить, почтарь предупредил своих спутников о неминуемой встрече еще на подходе к упомянутому "змеиному языку", словно почуял, и мужчины по его совету рассредоточились так, чтобы четверо охраняли тыл, а сам почтарь с двумя горцами выдвинулся вперед.
  - Ты, молодой-красивый, иди своей дорогой, мы закон уважаем - посланцев не трогаем, а этих оставь нам, - предложил один из разбойников, очевидно, главный.
  - У меня с ними договор, - возразил почтарь.
  - Ну так расторгни. Лучшего момента, чем сейчас, у тебя не будет, поверь моему большому опыту.
  - Я могу предложить тебе откупные.
  - Как ты думаешь, что лучше - немного откусить от груши или съесть ее целиком, а?
  - Я думаю, твои люди не готовы отправиться в гости к Оис уже сегодня.
  - Вот тут ты прав. Туда никто не спешит.
  - Ну вот, видишь. Пропусти нас, и с ними ничего не случится.
  - Ха, видел я наглецов, да-а... Однако, хватит болтать! Или вы бросаете оружие, или...
  - Погоди. Вас в три раза больше, но зачем устраивать большую резню? Предлагаю поединок - один против трех. Выиграют твои - забираешь все, нет - мы уходим. Как тебе условия?
  - Погоди! Ты что себе позволяешь? - схватил почтаря за плечо Уржак. - Мы на такое не согласны! Как это они могут забирать все, если тебя убьют?
  - Но ты же останешься, когда меня прикончат, или нет?
  - Да... вообще-то...
  - Вот тогда и решишь, что тебе делать, - тихо ответил почтарь.
  В ответ Уржак лишь кивнул головой и отошел. "Нет, определенно, это старость подходит", - сокрушенно подумал он.
  - Ты все еще хочешь сразиться с тремя сразу, или уже понял, что погорячился? - с усмешкой уточнил главарь.
  - Ну да, хочу. А что?
  - Мои псы тебя порвут.
  - Ну... я немного умею обращаться с животными.
  - Вот как? Ты повторишь свои слова перед их симпатичными мордашками?
  - Ты сам зовешь их собаками.
  - Псами! А это другое дело. Ладно, твои условия мне нравятся. Ха, они очень справедливые. Ты что-то там говорил, насчет прогулки к Оис? У тебя появилась неплохая возможность пройтись. Ну, кто хочет первым отведать крови?
  Выступили трое как один горбоносых и усатых парней. Статных и плечистых. Личики у всех были тертые - в меру помятые, украшенные шрамами и угрюмыми колючими глазами, выдававшими людей, не привыкших перед кем-либо пасовать. Блеснули в косых лучах закатного солнца выхваченные из ножен мечи и кинжалы. Почтарь спешился, забросил назад конец пестрого шарфа и извлек из-за спины два узких длинных клинка. Разбойники хорошо знали, как вести себя с жертвой, находящейся в меньшинстве: они окружили ее, ожидая, что та предпримет. И дождались.
  Почтарь сместился вправо, сделал ложный замах сверху, другим мечом подбил оружие горца, с неимоверной быстротой чиркнул лезвием по кисти соперника, рубанул по выставленному вперед бедру и повернулся навстречу его товарищам. Те напали одновременно. Почтарь увернулся, проскользнув между атакующими - только сталь о сталь звякнула - и его меч глубоко рассек плечо ближнего. Рука и бок последнего бойца окровавились мгновением позже, оружие упало на землю, а сам он прижался к ближайшему стволу, зажимая раны и ошалело глядя на победителя.
  Неразборчивый гул голосов прокатился с обеих сторон: никто не ожидал, что так быстро все свершится; если бы кто-то сильный бросил вверх камень, то летел бы тот дольше, чем длился поединок.
  - Они остались живы, - заметил почтарь, и один из его мечей сверкнул в воздухе, отбивая летящий в грудь топорик.
  - Я сказал: они живы, - повторил он тем же ровным, спокойным тоном и добавил. - Пока.
  - Такого я еще не видел, - округлил глаза разбойничий атаман, жестом останавливая сотоварищей. - Ты - настоящий мастер. Но я не знаю тебя, хотя в этих местах каждый сурок мне приятель.
  - Я не из ваших, - ответил почтарь.
  - Сам вижу. Поди, откуда-нибудь из Ухентота, красавец?
  - Можно сказать, оттуда.
  - А по-нашему очень чисто говоришь. Чище не бывает. Я имею в виду вот это.
  Он показал на мечи, все еще зажатые в руках почтаря.
  - Ну, я ведь предупреждал.
  - Да, я слышал. Ладно, теперь будем знакомы, - закончил разговор бандит, и, чуть помолчав, добавил. - Не скрою, ты удивил меня. Чтобы тебя убить, мне придется положить, считай, половину своих людей, а то и всех. Да и то я... я не уверен...
  - Мы заключили соглашение, и я выполнил условия, - напомнил ему почтарь.
  - Поэтому я тебя пропускаю. И этих. Идите.
  
   Эльмеда и Грольт
  
  - Ты ведь знаешь убийцу, Премудрый Грольт, - без обиняков заявила Эльмеда, когда они остались наедине.
  - Возможно...
  - Как, ты не уверен?
  - Я знаю, где он сейчас, знаю, как его найти, но имя его мне неведомо, Всемилостивейшая.
  - Так настигни и покарай его, Премудрый... заодно и познакомишься!
  - С этого лучше было бы начать... куда лучше...
  - Ты... боишься?!
  - Не горячись, королева. Сначала мне кое-что понадобится.
  - Ты же знаешь, весь замок и город, да все мои земли в твоем распоряжении, Премудрый.
  - Земли не надо, а нужны мне зоркий глаз и острый нюх, пронырливость и выносливость, крепкий зуб и острый ум, да мало ли чего еще...
  - Так возьми. Все, что увидишь, возьми.
  - Пока я вижу только тебя... что ты на это скажешь?
  - Если поможет, и меня возьми!
  - Ты знаешь, какова участь смертной, связавшей себя узами с силами, которые существуют вне твоего мира?
  - Мне все равно!
  - Нет, это не может быть тебе безразлично. Ты должна выбрать: да или нет.
  - Да!
  - Ты не колеблешься. Такова сила твоей ненависти?
  - Да!
  - И ты согласишься на любые условия, даже не спрашивая, что тебе предлагают, лишь бы найти и покарать убийцу?
  - Да!
  - Ты три раза ответила: "да". Это значит, мы заключили союз.
  - Лишь бы делу помогло.
  - Надеюсь, поможет. Союз - это очень серьезный и ответственный шаг. Я, знаешь ли, не сомневался в том, что мы его заключим. Хорошо это или плохо, станет ясно позже, ты сама ответишь себе на этот вопрос. А пока мне понадобится кое-что.
  - Что же?
  - Пусть сюда явится писец, все сказанное мной должно быть исполнено в точности.
  Когда писец ушел, в покои вызвали Илюма и начальника дворцовой охраны Астеза.
  - Кроме вас в замке никто не знает, кто я такой, но и вы должны забыть это, - сказал Грольт.
  Он мелко покивал склоненной головой, будто соглашаясь с какими-то своими мыслями, потом окинул всех блестящими перламутром глазами и громко заключил:
  - Забудьте мое старое имя, теперь я - Оал!
  
  И взяли, как он повелел, семь кувшинов с узким горлом, и бросили в каждый горсть отборного зерна, смоченного разбавленным сладким красным вином, и оставили на ночь в подземелье дворца. Всех же котов, любителей провести во тьме и прохладе ночку, а заодно поохотиться, предварительно выманили оттуда свежей рыбой.
  Стоило только востоку побледнеть и прорезаться на холмистом горизонте узкой розовой полосе - предвестнице ясной погоды, в покои Эльмеды привели лучшую суку из своры короля, его любимицу. Она была огромная и белая, только над глазами темнели два пятна и кончики трех лап - передних и левой задней были черными.
  Собака с первой минуты почувствовала смерть своего повелителя, и почти не замолкая выла и выла в псарне, выводя из себя не только псарей, но и придворных, за что ее даже собирались прибить, вот только никто не решался исполнить замысел. Нашли одного забулдыгу, но когда тот с вилами наперевес подходил к надежно привязанной цепями собаке, на черенок орудия убийства опустился сокол. Птица забила крыльями и заклекотала прямо в небритое лицо пьянчуги, отчего тот бросил все и позорно бежал, отказавшись от предложенных ему двух бочонков горячительного. Насчет вмешательства пернатого заступника оборванцу не особо поверили, свидетелей-то не было, тем не менее, желающих повторить подвиг не нашлось. Как ни крути, а сокол - гербовая птица Сияющих.
  И, надо же: в псарне собака бесчинствовала, а сюда, в палаты королевы, шла молча и, как показалось сопровождавшему слуге, даже с явной охотой.
  Внесли престол почившего Саннелора Сияющего из тронного зала и поставили у закатной стены. Его заняла королева.
  Вслед за работниками, доставившими кувшины, в зал проник изнемогающий от любопытства Илюм и скользнул в нишу, расположенную за тяжелой драпировкой вблизи от входа.
  Оал, разбив один за другим кувшины, выпустил на ковер семь больших крыс.
  И бросилась на них сука и убила всех, окропив затейливые узоры старинного ковра свежей кровью. Тогда маг обмотал сыромятным ремнем морду собаки, также он стянул ей лапы. По мановению руки крысы ожили и в ярости набросились на ослабленную суку, и так велико было их неистовство, что прогрызли они собаку насквозь. Снова взмахнул рукавом Оал, и сбросила с себя путы мертвая сука, и встала, незрячие глаза ее были подернуты красной мутью, а внутренности, выпавшие из семи отверстий, тянулись по длинному ворсу, оставляя черные полосы. Крысы припали к выпущенным кишкам и взобрались по ним внутрь чрева суки, после этого глаза собаки заблестели и стали осмысленными, а внутренности втянулись, и даже рубцов не осталось на месте страшных ран.
  Колдун встал напротив животного, и оно, будто впервые увидев его, пришло в неистовство, прыгнуло на грудь, свалило мага и впилось в горло. Человек и собака покатились по ковру в жестокой схватке, тела изогнулись в жестоких корчах, воздух наполнился хрипами.
  С пола поднялся один Оал - ни суки, ни крыс нигде не было. Он широко развел руки, будто собрался обнять весь мир, и шагнул к сидящей на троне Эльмеде.
  В этот момент первый солнечный луч проник в зал, скользнул мимо фигуры мага и ярко высветил облаченную в красное траурное платье правительницу, задержавшись на прекрасном лице женщины. Смесь восторга и смертного ужаса застыла на нем, и особенно выделились глаза, огромные и бездонные, горящие огнем безумия. Ладони волшебника, описав широкий круг, воспарили над головой, королева вскрикнула, и алого оттенка воздушный ком, слепленный из мириад мельчайших искр, как сильный выдох, вырвался из ее уст, и был поглощен Оалом. Правительница качнулась и обмякла на сидении, лишившись сознания, а, возможно, и жизни.
  Скрывающая незадачливого Илюма драпировка пошла волнами. Из-за нее выбрался сотрясаемый крупной дрожью бледный кастрат и, не помышляя о какой-либо помощи своей повелительнице, заскользил толстым задом по стене к выходу.
  - Любезный Илюм, - плетью стегнул его голос Оала. - Остановись! Мы берем тебя с собой. Ты же стремишься помочь Всемилостивейшей?
  В помертвевших от ужаса глазах скопца отразились сплетенные в причудливый ком тела человека и животных, мелькнул перекошенный оскал колдуна, зрачки его расслабились и поплыли вверх...
  И погрузился мир вокруг Илюма во мрак.
  Свет вступающего в свои права дня застал в женских покоях замка недвижно распростершуюся у подножья трона Эльмеду. А в центре помещения нервно озиралась и к чему-то принюхивалась огромная белая охотничья сука, любимица покойного короля Саннелора. Возможно, ее раздражал витающий в помещении запах, тот самый, что обыкновенно разливается в природе после сильной грозы?
  Больше там никого не было.
  
   Монстр
  
  Рассвет, занимающийся над грядой близлежащих холмов, столь однозначно намекал на безоблачное развитие дальнейших событий, что резкое изменение погоды можно было объяснить лишь каким-то нелепым чудом. Казалось, облако упало с неба на город и расплескалось, растеклось по всем закоулкам, настолько густ был утренний туман, неожиданно затопивший столицу Ольского королевства.
  Такого даже старожилы припомнить не могли, чтобы в шаге ни зги не было видно. Туман запутал всех, кто уже успел проснуться. Стражники на башнях с трудом различали кончики собственных носов, и им оставалось лишь напряженно вслушиваться: крадется ли где враг, не упустивший возможности воспользоваться собственной невидимостью. Хотя и недругу, будь он на пути к замку, ничего не оставалось бы делать как, потеряв цель, блуждать вокруг. Спешащий работный люд жался к стенам, двигаясь на ощупь, но скоро убеждался в ненадежности такого способа и растерянно замирал на границах кварталов, а самые отчаянные уходили все дальше и дальше от мест службы. Застигнутые на улицах ночные гуляки помирали от похмельной жажды - натолкнуться на заведение с горячительными было выше их сил, даже нюх не выручал. Допущенные на рынок торговцы сцепились повозками и учинили затор на главной улице, теперь оттуда доносились нарастающие раскаты брани, кои даже плотная ватная масса не могла поглотить полностью. Два трубочиста сверзились с крыш и лежали теперь на мостовых без помощи. Шайка воров потеряла награбленное, а сыщики, идущие за татями по пятам, прокрались мимо и теперь упорно двигались в сторону далекой окраины.
  И только одно существо чувствовало себя как рыба в воде - крупная белая собака вышла из ворот замка и, безошибочно выбрав направление, затрусила по улице, ведущей к Предгорным воротам. Ей, конечно, требовалось укрытие пока она пересекала город, иначе немало прохожих могло бы впасть в мистический ужас или, чего доброго, вообще свихнуться. Причем, неважно, кем могли быть эти встречные: храбрыми ли стражниками, терпеливым рабочим людом, лихими преступниками или достойными отцами города. Повезти могло только слепоглухонемым: им единственным психическая травма не грозила. Ибо холка собаки время от времени вздыбливалась, и из загривка прорастала ощеренная крыса, а когда грызуну оставалось выпростать из свалявшейся шерсти лишь задние конечности и хвост, он с хлюпаньем исчезал, но тут же с требовательным визгом возникал где-нибудь на боковине крупа. Или же сука начинала мотать головой, ее морда уплощалась, превращаясь в круглое с залысинами лицо кастрата. Илюм вскрикивал, пытаясь пробиться дальше, но и его втягивала внутрь неведомая сила. То и дело животное заходилось крупной дрожью, переходящей в конвульсии, оно валилось на бок, истекало пенистой слюной и исторгало грязную брань, перемешанную с рыком и визгом. Потом вставало, проглатывало вылезшие из пасти длинные гладкие хвосты, зачесывало задней лапой вылезшее у лопатки человеческое ухо, вновь ориентировалось и трогалось дальше. Пару раз оно останавливалось и принималось громко и бессмысленно хохотать, но вскоре одумывалось.
  Так, с трудом преодолевая жестокую борьбу своих составных частей, жуткое чудище приблизилось к внешним воротам и вышло за пределы города. По мере удаления собаки от защитных стен, компоненты, слитые в ней воедино, очевидно, притирались друг к другу, поскольку все меньше было попыток отдельных существ покинуть общий теперь для них корабль. И зверюга, взявшая, похоже, верховой след, двигалась все более ровно и слаженно, скорость ее аллюра нарастала.
  А густой туман над городом стал рассеиваться и вскоре остался лишь в цепкой народной памяти.
  
   Переворот в Ольсе?
  
  Это туманное утро едва не стало началом краха империи Ольс. Королеву нашли в ее собственных покоях бездыханной. Все усилия лекарей возвратить жизнь в начинающее коченеть тело оказались тщетны.
  Что здесь произошло ночью, никто объяснить не мог. Ни Астез, ни личные телохранители Эльмеды, ни служанки ничего не знали, ибо были удалены собственным повелением правительницы. Известно было лишь то, что с ней оставались первый советник короля Илюм и откуда-то взявшийся во дворце, словно с неба упавший, никому неведомый маг Оал. Да, с последним было нечисто: никто из охранников не впускал и не выпускал этого Оала, никто из придворных не видел его, и только Илюм и Астез удостоились знакомства с таинственной персоной.
  Скорое, но дотошное расследование выяснило: накануне в покои королевы была приведена охотничья сука из королевской своры и принесены крысы в семи глиняных кувшинах. Тщательные поиски, проведенные во всем замке и в прилегающей части города, не обнаружили ни Илюма с магом, ни животных. Ладно бы крысы, но где любимица Саннелора?! А что уж говорить об Илюме! Все исчезли, словно никогда и не существовали!
  Также установили, что в рассветное время из покоев доносились звуки, более всего походящие на шум борьбы, а поутру в них пахло так, как обычно бывает во время грозы, хотя какие могут быть в помещении громы и молнии? На что это похоже? Все указывало на проведенный здесь ночью колдовской обряд. Это подтверждалось и отсутствием на теле королевы следов повреждений.
  Кто мог содеять такое? У кого достало бы сил? И тут Наперсница вспомнила, что королева не раз в последнее время упоминала мага Грольта. Сомнения отпали: только у того, кто был сильнейшим магом в Ольсе хватило бы могущества! Так вот какова оказалась месть изгнанного мага - поняли следователи! Сначала он уничтожил Саннелора, а теперь с помощью своего посланца Оала извел его супругу, а заодно королевского советника и воспитателя - Илюма! Все помнили роль кастрата в выдворении колдунов из страны. Стало совершенно очевидно, что очередь теперь за наследником.
  Ведомые дурным предчувствием, сторонники династии бросились в детские покои и успели вовремя.
  Разбитая мебель была разбросана перед опочивальней принца. У входа в лужах крови лежали телохранители и няньки. А к юному наследнику подступали двое придворных с кинжалами. Однако мальчика спасли не подоспевшие доброжелатели, а чудо.
  На глазах вбежавших в детскую очевидцев головы убийц были проломлены сорвавшимся со стены и пролетевшим по косой половину комнаты тяжелым канделябром. Подсвечником никто не бросался, в чем все свидетели могли поклясться, он действовал как будто бы осмысленно и по своей воле: сам отделился от стены и без участия каких-либо внешних сил направился точно в головы негодяям. И пробил им макушки! Мало того, злоумышленники попадали по обе стороны от ложа ребенка, а канделябр скатился на пол, и ни первые, ни второй не задели при этом мальчика. Он мирно спал и даже не проснулся, просто задышал поначалу глубоко и быстро, а потом успокоился. Выходило, что какая-то иная сила противодействовала черным замыслам Грольта, и от этого становилось еще страшней, хотя и подавало надежду на благоприятный конец ужасной истории. Если о таковом вообще можно было говорить в сложившихся обстоятельствах.
  Все люди, вовлеченные в трагедию, происходящую во дворце, ощутили себя пешками в битве сверхъестественных сил. Слухи о гибели королевы и почему-то об убийстве наследника быстро покинули пределы замковых стен и растеклись по городу. Для пресечения вредных сведений повсюду разослали глашатаев, опровергающих факт смерти наследника и убеждавших народ, что королева всего лишь больна. Теперь два мероприятия выдвинулись на ведущие места: подготовка новых похорон и розыск Грольта, а также его пособников, оставшихся в замке.
  Конечно, главного виновника - самого Грольта никто не горел желанием отыскать, а вот сообщников, вернее лиц, назначенных на эту незавидную роль бурной фантазией отдельных вельмож, ничего хорошего не ждало. Как и положено, избиение началось с телохранителей королевы. А кто всегда первые предатели?! Кого сумели поймать, забили первыми, за ними последовали лекари, не сумевшие оживить подопечную, потом попытались расправиться с Астезом. Но он предвидел развитие событий и с небольшим числом сторонников забаррикадировался в своем кабинете, достать его не получилось. Вот тогда террор и растекся по замку, направляясь на всех неугодных и подозрительных под благовидным, вернее, благородным девизом - смерть грольтовым прихвостням, убийцам королевы, покусителям на королевича и иже с ними! Повсюду звенело оружие, эхом разносились стоны и хрипы, и шумно носились по внутренним дворам, залам и коридорам озверевшие царедворцы во главе толп, составленных из вооруженной челяди.
  Эпизод с канделябром укрепил дух партии, выступавшей на стороне правящего дома. Она и сначала смуты была в большинстве, а после спасения принца к ней торопились примкнуть все. Тех же, кто не успел ни примазаться, ни сбежать, верные престолу Сияющих спешили казнить без разбирательств, по большей части прикрывая личные мотивы государственным долгом.
  
   Горцы. Дуэль
  
  До границы нагорной страны осталось преодолеть два перехода, а там уже разбойники не страшны. Маленькие государства избегали ссор друг с другом, опасаясь разжечь испепеляющий огонь кровной мести, да и Джунк был начеку. Потому преступления здесь были редки. Но и два перехода - это два дня, полных опасности, сколько еще банд можно встретить на пути?
  Однако, получив подкрепление в лице почтаря, Уржак чувствовал себя уверенней. На нового попутчика никак не могло распространяться недовольство горных духов - мешать ему они не будут. Ко всему прочему, тот оказался редким бойцом. Это признавали все, и в обращении к нему мужчин чувствовалось уважение. Обе дамы поглядывали на него с благодарной надеждой, раньше такие взгляды доставались лишь Акжи. Ужинать почтаря пригласили к общему столу, что у горцев служило знаком признания: с нанятыми за плату обычно трапезу не делят, а только с равными и заслуживающими полного доверия.
  Начинать разговоры, как гласило еще одно горское правило, можно только покончив с едой. Право приступить к беседе предоставлялось старшему. А Уржак молчал. Его угнетали мысли о надвигающейся старости. Произнесенное под Ушпетом обидное слово "старик" с пугающей неотвратимостью становилось реальностью. До этого Уржак относил себя к молодым - не было в нем признаков износа! А теперь? На прошлой стоянке он нет-нет, да ловил свое отражение, проходя мимо единственного зеркала в коридоре гостиницы, а здесь ему, как почетному гостю, досталась комната с трюмо. И сегодня атаман полностью уверился в справедливости замечания молодого товарища. Да, измотал его последний поход. Волосы и усы окончательно поседели, вокруг глаз, будто тонкий лед после удара - растрескались морщины, нос и тот покрылся синеватыми прожилками - словно под кожей мелкие черви поселились, и точат, точат там ходы! А, главное, не было внутреннего ощущения легкости и непобедимости, что всегда его отличало. На место этих праздничных чувств пришли унылые ощущения - непреходящая усталость и чувство собственной никчемности. Да, загрустишь тут. Уржак тряхнул головой, отгоняя неприятные думы, осмотрелся и только тут заметил повисшую над столом неловкую тишину.
  - Гхм, получить такого союзника, как ты - большая удача, - спохватился он, обратившись к почтарю, - видно, за плечами у тебя немало сражений?
  - Нет, в битвах я не участвовал, так, небольшие стычки, - ответил новообретенный попутчик.
  - Значит, у тебя были славные учителя, - сделал вывод Уржак.
  - Не жалуюсь.
  - Эй, ты! Как ты смел поставить на карту наши жизни? - неожиданно вмешался в разговор Акжи, до того угрюмо разглядывающий свою опустевшую тарелку.
  - Ваши жизни? - удивился почтарь.
  - Да! Если бы ты проиграл, мы все могли оказаться у них в плену!
  - Какой смысл об этом говорить теперь?
  - А когда?
  - Никогда, я думаю. И потом - у вас тоже были мечи!
  - Ах, мечи, да?
  - Ну...
  - Из твоих слов выходит, что мы побоялись вытащить свои мечи? Струсили, да?
  - Я не говорил и не думал так.
  - Зато я так думаю! А ты до сих пор не счел нужным назваться! У тебя что, имени нет? Даже собак как-то зовут! Или презираешь нас? - с резкой интонацией в голосе продолжал нападать молодой горец.
  Товарищи Акжи впервые за все время, что знали этого веселого здоровяка, смотрели на него с недоумением.
  - Воспитанный человек сначала должен представиться сам, - поправил его седоусый Уржак. - И вообще, что с тобой? Ты ведешь себя неучтиво.
  - С этим? - скривился молодой компаньон. - А за что я должен его уважать? Что он умеет махать мечом? Я машу не хуже. Да с этими подонками любой бы справился!
  - Замолчи, Акжи! А ты прости его, почтарь, у нас за плечами тяжелый путь, вот он и сказывается. Я - Уржак из Эрена, а ты, если не хочешь называть свое имя, имеешь на это полное право.
  - Меня зовут Шуш, - отозвался почтарь.
  - Ну что ж, Шуш, день выдался трудным, я думаю, нам всем следует отдохнуть. Мы отправляемся к себе.
  - Эй, ты, Шуш, - вклинился в разговор неугомонный Акжи, спать ему явно не хотелось, - а удержишь ли ты меч против настоящего мужчины? Пошли во двор!
  - Я приказываю тебе замолчать! - взревел Уржак, ухватив молодого товарища под локоть.
  - Не вмешивайся! - огрызнулся Акжи.
  Такой злобы в его голосе не слышалось даже во время схваток с королевскими стражниками.
  "Вот оно, проклятие Уэха, - подумал Уржак, - от него не уйдешь! Нас всех скоро поразит безумие, и кто погибнет от оружия, кто просто бросится со скалы, а я умру от преждевременной старческой немощи".
  Словно подтверждая догадку своего предводителя, Акжи так отпихнул его, что тот упал бы, не подхвати его сосед по столу.
  - Теперь их не остановишь, - заметил он, обнимая рассерженного вожака.
  Почтарь внимательно взглянул на возмутителя спокойствия, словно пытаясь разобраться, что кроется за неожиданным вызовом, и, похоже, сделал какой-то вывод. Он встал и направился к двери.
  - Один меч против одного меча, - предложил условия Акжи, левое плечо, задетое в первом же бою, у него все еще ныло.
  В ответ Шуш лишь пожал плечами.
  Юный горец был шире в плечах и почти на полголовы выше, но ему не хватало кошачьей грации оппонента. Первая бешеная атака Акжи не произвела никакого впечатления на почтаря. Он с заметной ленцой, но точно и своевременно отражал удары молодого забияки, рассыпая в наступающей тьме маленькие пучки искр, или просто увертывался. Противник же расходился все больше, он отчаянно бросался вперед, словно видел перед собой смертельного врага, и дышал уже шумно и быстро, в то время как с лица Шуша не сошло еще сытое разморенное выражение, сопутствующее хорошему ужину. На протяжении всей недолгой схватки он ловил взгляд горца, как будто продолжая что-то искать в нем. Сложно сказать, удалось ли ему обнаружить какой-либо ответ в глазах соперника или просто надоело упражняться, но, уклонившись от выпада вконец рассерчавшего юноши, почтарь оказался у него за спиной и сильно ударил по затылку повернутым плашмя мечом. Акжи упал, пропахав землю носом, и замер.
   Одержав легкую победу, почтарь окинул взглядом товарищей проигравшего. По их рядам прошло легкое волнение, быстро, однако стихшее. Убедившись, что больше никто не собирается бросить ему вызов, он вернул оружие за спину и направился в сторону подсобных помещений.
  - Ты уезжаешь? - догнал его вопрос Уржака.
  - Нет. Я не нарушаю договоров, - ответил Шуш. - На рассвете отправимся вместе, если твои друзья не передумают.
  
   Сестра и Собиратель
  
  Дверь конюшни ведет в конюшню, к лошадям, дремлющим в стойлах, к запахам сена, навоза и трудового пота четвероногих работяг. Кто бы сомневался?
  Почтарь скрипнул слегка перекошенной дверью, но в лицо ему не ударила привычная теплая волна конского духа, не донеслось мягкого и приветливого губного шлепанья; в помещении, где он оказался, ничем не пахло, и было тихо. Более всего оно напоминало плохо обжитую пещеру с серыми каменными стенами, песчаным полом и уходящим в темноту дальним концом. Единственный предмет мебели - деревянное кресло посередине занимала женщина неопределенного возраста, закутанная в темную, скрывающую фигуру, одежду.
  - Ты почуял слежку? - усмехнулась она.
  - Кто-то смотрел на меня глазами одного юнца, слушал его ушами и даже попытался причинить через него вред.
  - Это был Грольт.
  - Грольт? А кто это?
  - Придворный маг Ольского престола. Он сильный колдун.
  - У!- лаконично ответил почтарь.
  - Он послал за тобой сборного зверя - сукокрыса, вложив в него часть себя. Эту часть зовут Оал. В сукокрысе заключены также королевский кастрат Илюм, советник Саннелора, и ярость вдовы, королевы Эльмеды.
  - Вот как. Сильная тварь, должно быть, - констатировал мужчина.
  - У нее сил куда больше, чем у десятка несчастных юношей. Тебе нелегко придется.
  - Да, Сестра.
  - Возможно, как никогда трудно, учти это, Собиратель.
  - Будем бороться.
  - Иного выхода у тебя нет. А ты все никак не освоишь танец. Сколько уже лет пытаешься научиться?
  - Скоро будет, наверное, сто...
  - Учти, когда я тебя отпущу, без танца ты пропадешь.
  - Ты уже говорила это. Но я не понимаю, как...
  - Три правила... помнишь?
  - Еще бы - преодоление, размышление и безмятежность.
  - Верно, преодоление - это борьба, размышление - удел мудрых, а безмятежность - умение слиться с окружающим. Вот и старайся, ты ведь уже многое постиг.
  - Стараюсь...
  - Что это у тебя?
  - Вот, еще два, - раскрыл ладонь Шуш.
  Длинная рука забрала с нее наконечники от стрел.
  - Да, это воитель Саннелор. В жизни он рассчитывал на большее... А это - Кренп. Тоже многого желал... Кто-то задумал большие перемены в мире... но это не наше дело... Ожидали ли они, что все закончится так?
  - Никто не может противиться судьбе.
  - Но если бы ты не успел, завершение земной судьбы этих венценосцев оказалось бы куда более тяжким. Да, намного...
  - Это все благодаря тебе...
  - Отчасти и мне. Итак, осталось всего два заговоренных наконечника. Добыть их, похоже, будет всего трудней. Дорога твоя лежит теперь в горы. А если успешно закончишь дела в нагорной стране, отправишься в Тинетон, там находится последний из наконечников. И потом - все, я отпущу тебя!
  - Я выполню.
  - Придется, Собиратель. Таково твое бремя. А вот это тебе. Надеюсь, поможет.
  Из складок одежды выскользнул приземистый пушистый зверек и подбежал к почтарю.
  - Ух, ты! Зверь наказующий! - не удержался тот от восклицания, беря подарок в руки.
  - Его зовут Стеанверн.
  - Неплохое имя. Созвучное моему.
  - Это совпадение.
  - Эх, и жалко же будет с ним расставаться.
  - Нет. Когда придет его час, жалко не будет.
  - Ты всегда обо мне заботишься, Сестра, - заметил мужчина.
  - На этом все, иди.
  Не только почтарь, но и лошади проявили способность чуять неладное. Они били копытами, нервно ржали и даже пытались расшатать коновязь, встревожив, в свою очередь, хозяина гостиницы. Он спустился вниз и у входа в конюшню столкнулся с одним из постояльцев.
  - Все в порядке, - успокоил его тот, и показал торчащую из-за пазухи мордашку, - лошади сейчас угомонятся, я поймал нарушителя.
  
   Эльмеда
  
  Ее душа витала сначала в пустоте, где не было никакого движения, отсутствовали даже свет и мрак. Это напоминало состояние мира до появления братьев-основоположников Зурра и Уррза. Затем вокруг замелькали пятна - темные и светлые. Бесформенные сгустки двух главных цветов струились вокруг в головокружительном хороводе, как будто пытались что-то сказать Эльмеде, но та неспособна была понять древнего языка. И вот начали возникать линии, поначалу не обозначающие ничего. Но в одном месте бессистемные штрихи слепились, собрались в клубок, напоминающий лицо, и королева вдруг вспомнила видение, что посетило ее в детстве, когда она едва не свалилась в бурные воды горной речки. Тот лик, что смотрел на бесшабашную девочку из бушующей воды много лет назад, вновь предстал ее взору, отчетливый и ясный. Это была седовласая женщина, в ее глазах угадывался тысячелетний опыт, и в то же время она не походила на старуху, нет, скорее ее можно было назвать... молодой и прекрасной.
  Эльмеда еще пристальней всмотрелась в кажущийся почему-то очень знакомым облик и с содроганием узнала в нем себя! Да! Неужели, она станет такой?! Что же с ней должно произойти?!
  Нет, это ненужная греза - отмахнулась от тени, что прорисовалась на полотне хаоса, королева. Это суета. Она не станет такой. Нет, нет, ей предстоит другой путь. Она постигла свою стезю, она поняла, куда стремится и кого желает встретить. Ее звал сквозь толщи бессмысленной и бесконечной пятнистой путаницы ее возлюбленный - Саннелор! Все остальное - ничто! С ним, со своим избранником предстояло ей соединиться!
  И тут в ее полет, в ее движение к возлюбленному вплелись туманные очертания комнаты. Спальни. На широкой кровати почивал мальчик, а над ним склонились две фигуры. Два излучающих злые флюиды силуэта. Они хотят отобрать жизнь у ребенка - поняла она. У мальчика. У сына! У моего маленького сынишки!!!
  Бесплотной рукой Эльмеда махнула на них, какой-то нечеткий предмет, повинуясь ее власти, опустился на головы злоумышленников, и несостоявшиеся убийцы полегли на пол. Именно эта случайность отвлекла ее и заставила свернуть с лучезарного пути, по которому она двигалась к Саннелору.
  Коридоры замка медленно возвращались в сознание. Контуры стен становились все более отчетливыми, королева могла уже различать силуэты людей, проявились и налились приземленной силой цвета. И, наконец, перед ее взором во всей угнетающей красе предстал кровавый беспорядок, порожденный смутой.
  Нет, замок не отпускал ее. Без ее руки, жесткой и справедливой, обходиться пока не научились. Значит, рано к Саннелору, кто-то должен быть здесь. Хотя бы до того момента, когда достигнет совершеннолетия, когда наберется сил их сын - Алиор.
  
   Царь песков
  
  Эпохальные события, а гибель короля Ольса к таковым безо всякого сомнения относилась, сопровождаются далеким эхом. И отголоски такого эха вполне способны согнуть историю в какой-то новый рог, как правило кривой, или, что вернее, закрутить в новом витке. Конечно, все зависит от того, где и на какую почву упадет это известие.
  Каким образом такое знание могло докатиться почти до края земли, до самых южных пустынь? Кто донес его? И, тем не менее, вскоре после удачного покушения на Саннелора аудиенции у Царя песков попросил его лучший, самый мудрый, колдун. Этот короткий разговор с глазу на глаз погрузил властелина пустынных народов в долгие раздумья. Да, он многого достиг за годы своего правления: никогда еще разрозненные дотоле племена не сплачивались воедино, никогда пустынники не одолевали степняков, а при нем одержаны целых три победы. Благодаря ему люди барханов смогли выйти за границы, отведенные им строгими богами, и начать торговлю с различными отдаленными землями. Уже больше десяти лет прошло, как первый караван вернулся из далекого Ольса, страны невиданного богатства, как уверяли купцы, выполняющие одновременно роль внимательных соглядатаев. С тех пор каждый год царь песков дважды отправлял торговых посланцев в далекую страну. И теперь в очередной раз снаряжался такой поход. А тут как раз такая новость. Что это - совпадение? А может быть - злокозненное искушение? Или же божий перст указывает путь своему избранному народу?
  Да, благодаря его завоеваниям и организованным им торговым вояжам в кибитках простонародья стал появляться достаток, а в головы предводителей важнейших кланов все чаще проникали недоступные ранее мысли. Чуткий разум Царя песков улавливал незримые флюиды невысказанных чаяний, коими грезили его ближние соратники, и многое успешно воплощал в жизнь. Но на смену прошлым мечтам, уже ставшими явью, приходили новые. Да, пока только мечты. Он хорошо понимал, что предел есть всему, но еще лучше усвоил владыка, основываясь на личном жизненном опыте, что совершить что-то стоящее получается лишь у того, кто готов поставить на кон все, что у него есть, у того, кто готов рискнуть по-крупному. Чем он рискнет на этот раз: собой, своими богами, своим народом? И что получит взамен?
  
   Королевская сука
  
  Крупная белая собака, бегущая размеренным аллюром, свойственным хорошим гончим, обошла многолюдный Ушпет стороной, вышла на Гистиеву дорогу и двинула к Бернойским горам. Заметив одинокое благородное животное, крестьяне и путники не раз окликали его, но псина не реагировала на призывы. Складывалось впечатление, что она преследует совершенно определенную цель.
  - Ишь, ты, потерялась, бедолага. Хозяина, знать, ищет, - сочувствовали одни.
  - Неча за нее переживать. Вишь, как ровно стелет? Такие и в чужой земле кого хошь найдут! - утешали их оптимистически настроенные товарищи.
  А еще говорили:
  - Гля, из вельможной какой, небось, псарни. Пришибить бы ее, курву!
  - Пришиби, пришиби, - соглашались с решительными недругами высшей знати, - а потом тебя на корм таким зубатым зверюшкам пустят, да и с семейством. Вот уж вельможа-то сбережется, цельный день на псов тратиться не будет!
  - Ишь ты, на корм! А потому извести их надо, чтоб никого не жрали!
  - Да что ты к животине привязался? - негодовал какой-нибудь сельский мудрец, возмущенный жестокостью намерений. - Такой пес уж куда поумнее тебя будет. Ты вот не знаешь, чем завтра маяться будешь, а он свою жизнь наперед видит. Смотри, как идет! Ить знает, куда ему!
  И был недалек от истины. Дух Оала словно магнитом тянуло вверх, в горы, а месть Эльмеды гнала вперед лучше любой плети, так что хваленый собачий нюх пока не играл никакой роли в достижении общего успеха.
  Второй закат своего пути сука встретила в виду самого нижнего приюта. От длительного непрерывного бега мышцы сводило судорогой и даже в глазах все плыло. Последние метры пологого подъема она даже не трусила, а плелась, и к воротам подошла в полной тьме. Ни о какой охоте в таком состоянии и речи быть не могло, а, между тем, требовалось срочно восстановить иссякающие силы.
  
   Голод
  
  В ворота горного приюта постучал грузный человек. Одутловатой бледностью круглое лицо напоминало ночное светило, а ввалившиеся глаза явно были заимствованы у завзятой кокетки, настолько глубокие тени окружали их. А одежда... Хозяин, отворивший лично, отпрянул назад, словно ужаленный, и запричитал:
  - Я не знаю, где они! Не знаю, где солдаты! Ушли они от меня! Клянусь Энгом, не знаю! Не надо меня, не надо... - искренние слезы побежали по его битой отечной физиономии.
  - У тебя еда какая-нибудь есть? - прервал возбужденную тираду Илюм.
  - Не надо, умоляю великого господина! Помилуйте, не казните, не знаю я ничего!
  - Есть подай, скотина!
  - Что? Ах, поесть, да? То есть, это, простите великодушно, еды вам надо, да?
  - Да, дурья твоя башка! Ужин какой-никакой у тебя есть?
  - А как же? Есть! Есть у меня ужин!
  - Веди!
  Поздний визитер вызвал недоверие не только у содержателя гостиницы, но и у четвероногих сторожей. Еще загодя собаки устроили состязание в силе голосовых связок, а стоило толстяку войти на территорию, они разразились каким-то совершенно остервенелым хрипящим лаем, не поддающимся никаким окрикам. Лай стих лишь когда странный посетитель уселся за стол и перед ним задымился горшочек с жарким. За первым горшочком последовали второй, третий и четвертый, но, как вскоре выяснилось, это было только началом. В продолжение были уплетены: два каравая, большой окорок из подвала, три сушеных рыбины, баклага сметаны, при этом выпиты: последний жбан домашнего фруктового вина, кринка молока и бутыль браги, емкостью в четверть ведра. Под прицелом все еще голодного взгляда загадочного гостя была извлечена с полки над печью головка старого высохшего сыра, твердого, как камень, и годящегося разве только для крысоловок, а потом снята со своего места, справа от входной двери, ссохшаяся прошлогодняя тыква. И теперь, глядя, как толстый незнакомец поглощает третью миску каши, предназначавшуюся сторожевым псам, хозяин приюта все больше недоумевал.
  Такого аппетита он не встречал никогда, уже не говоря о всеядности. Оставалось только сходить на конюшню и принести меру овса. Но главный вопрос заключался в другом: кто же это такой перед ним? Сначала, увидев незнакомца, гостинщик решил, что пришли по его душу требовать ответа за сгинувших в горах солдат. Видать, прознали о его роли в происшествии. Уж слишком серьезно выглядел постучавшийся в ворота: бордовая мантия, наподобие судейской, только богаче, вышитая золотом и с серебристым меховым воротником - такую не стыдно и королю одеть, из-под нее выглядывали сапожки тисненой кожи с каменьями по бокам, сразу видно - цены непомерной. Прямо начальник дворцовой охраны. А свиты рядом никакой и оружия не видно! И уж такие сытыми приходят, а если и требуют чем накормить, то только звонкой монетой. Именно о монетах кручинился теперь хозяин. Он ерзал на лавке напротив обжоры, подсчитывал и расстраивался. Сколько ведь добра уже перевел, а станет ли платить? Давешние солдаты тоже пожрали и вина попили, а заплатили тумаками. Так и по миру недолго пойти. Но самому заикнуться о деньгах решимости не доставало: слишком чудной посетитель. Мечет все, что хоть чуть съедобно и молчит, только буркает: "еще, еще". Не к добру это, ох, не к добру.
  Ох! Ох! Ох! А не палачам ли такие одежки выдают? Сейчас поест и... и что? жить осталось, выходит, до конца ужина? А долго он ест в издевку? Такой вид пытки? Ну нет, не убивают вот так, сразу - отогнал страшную мысль гостинщик, погладив захолодевший затылок, - приговор еще надо зачесть, да и другие какие-то мелочи, ну там бумаги на конфискацию...
  А может, это какой беглый преступник, вон как жрет-то, словно неделю скитался! И тут его словно громом поразило! Дурак, как же можно было не понять! ОН это!!!
  
   Эльмеда ожила
  
  Если утром дворец был парализован известием о смерти Эльмеды, то вечером новость еще более сногсшибательная переполошила Ольс: королева ожила! Слух облетел дворец с неожиданной скоростью, все враждующие партии узнали о возвращении носительницы законной власти одновременно. Резня, весь день не затихающая в коридорах замка, прекратилась, и верноподданные потянулись в покои правительницы засвидетельствовать восхищение этим событием.
  И действительно, королева восседала на троне. Впервые после гибели Саннелора предстала она перед светом. Она была бледна, словно после долгой болезни, и бескровная белизна ее лица резко контрастировала с красным траурным платьем. Но все же Всемилостивейшая безусловно была вполне живой. Придворные подходили к ней, опускались на колено, касаясь пальцами ковра, говорили проникновенные слова, и для каждого у Эльмеды находился ответ.
  В храмах начались благодарственные службы, возносилась хвала богам, не оставляющим на произвол судьбы королевство. Все были уверены, что сила, спасшая наследника, помогла и королеве вернуться из небытия. Чудо воскрешения, случившееся вскоре после не менее чудесного спасения принца, внушило людям благоговение и трепет. Вокруг личности Эльмеды возник мистический ореол, сделавшийся отныне ее непременным атрибутом. Теперь правительницу не только любили и почитали, но начали побаиваться. А со временем именно страх станет основным чувством, испытываемым к королеве и знатью, и плебсом.
  Первым делом ожившая навестила сына и убедилась, что ребенок здоров и не помнит бесчинств, недавно творимых в его спальне. Затем приказала отступиться от Астеза, поскольку вины за ним не было. Она не могла восстановить точную картину приключившегося в ее покоях, но на основании отрывочных воспоминаний кошмарного содержания Эльмеда сделала вывод, что маг Грольт также не заслуживает обвинений, и немедленно объявила об этом.
  По поводу беспорядков во дворце, которые унесли не одну жизнь, королева выразила сожаление. Она не пришла в ужас и не испытала негодования, вопреки ожиданиям придворных и своему тоже. Это нетрудно было объяснить: слишком многое пережила молодая женщина за последнее время, слишком тяжкий груз лег на ее плечи. Но провести расследование многочисленных убийств, найти и наказать виновных она распорядилась.
  
   Горцы. Слепец
  
  Незадачливый Акжи пришел в себя к середине ночи и переполошил своих товарищей: он требовал света. Две масляные лампы, поставленные на тумбу у кровати, не могли устроить его. Акжи так размахивал руками, что уронил одну и едва не устроил пожар, а сам продолжал ругаться и умолял посветить. Лишь когда пламя свечи, зажженной в дополнение к лампам, отразилось в его агатовых глазах и опалило растрепанный чуб, горцы сообразили, что молодой человек ровнехонько ничего не видит. Почтарь ослепил его! За что столь страшное наказание? За что, спрашивается? Чем уж так его оскорбили? Нет, вынести такое нельзя! Волны горячей крови застучали в висках, порождая злые мстительные ритмы. Никакая барабанная дробь не звучит громче этой, и ничто в мире не подвигает мужчин на скорые и необдуманные поступки верней жажды мести.
  Только Уржак еще не потерял здравомыслия, и возник яростный спор.
  - Вы что, хотите навсегда остаться здесь? - воскликнул предводитель. - Прежде чем нападать на опытного воина надо иметь в голове хоть какой-нибудь план. Он у вас есть?
  - Пока нет. Но мы...
  - Вы! Он переколет вас как куропаток!
  - Все равно, мы...
  - А кто доставит женщин? Я один? Вы хотите опозорить наш клан?
  - Нет! Мы хотим смыть позор, и прямо сейчас!
  - А подождать вашему позору нельзя? Подумайте, слух о его победе уже разнесся. А вы знаете, какие здесь места. Один его вид уже отгонит многих, и нам будет легче довести дело до конца. А когда окажемся в горах, кто же вам помешает? У него там родни нет. Да и потом, Акжи сам напросился, не забывайте это, - добавил он в заключение.
  Несмотря на то, что Уржак был старше и авторитетней всех других, разгоряченная кровь не желала мириться с его доводами. Там, на равнине, единоначалие было непременным условием выживания, но ближе к дому жесткие рамки стали тесны, а возможно, люди просто устали от опеки, им захотелось проявить себя.
  - Да, Акжи затеял ссору, но это право каждого мужчины - первым лезть в драку, а не ждать оскорблений! - подбоченился один из спорщиков.
  - Ты что? Каких еще оскорблений? - удивился Уржак.
  - Да мало ли каких? Вот, почтарь сказал: "у вас, мол, тоже есть мечи". Сказал или нет?
  - Ну... сказал.
  - А что он имел в виду? Что у нас были мечи, но мы их не вытащили - вот что! Испугались, значит? Струсили, да? Он за нас вступился, будто мы боязливые женщины, так? И это не оскорбление? Да что может быть оскорбительнее для горца, чем обвинение в трусости, а? Что?!
  - Древний закон гласит: слово за слово, зуб за зуб, а глаз за глаз! - вмешался второй мститель.
  - И откладывать месть тоже нельзя, тогда это уже будет не месть, а хладнокровное убийство. Но мы ведь не убийцы! Он ослепил нашего Акжи, и останется безнаказанным? Нет, отплатить ему надо сейчас! - поддержал третий, лязгнув для убедительности кинжалом о ножны.
  - А что до внешности, которая, как ты говоришь, отпугнет бандитов, с этим еще проще, - заметил четвертый, - его одежду можно натянуть на другого человека, на любого из нас, ведь так?
  Столпившись в небольшой комнате вокруг топчана с ослепленным, они еще погалдели и направились к отдельной каморке под лестницей, где ночевал почтарь. Аргументы у Уржака исчерпались, он не мог понять, что случилось с его всегда послушной командой. С упорством достойным лучшего применения все как один настаивали на немедленной расправе с обидчиком Акжи: складывалось впечатление, что их одурманили. "Очевидно, грехи наши переполнили терпение Уэха, и он насылает безумие, - в очередной раз подумал вожак. - Эх, зря мы неправедно желтец использовали!"
  План горцев был прост и начал воплощаться без промедлений. Трое схватили тяжелую скамью и протаранили дверь комнатки. Разгон был настолько мощным, что скамья выбила не только дверь, но и окно, расположенное напротив, а потом вылетела во двор вместе с одним из силачей. Почтарь неожиданной атаки не вынес, и, проявив завидную способность к верным решениям, последовал за самым ретивым. Мечи пронзили лишь его постель. Когда мстители высыпали под светлеющее небо, они обнаружили только своего лежащего на боку ушибленного соратника. Лихорадочные и шумные поиски ни к чему не привели, а когда порывы предрассветного ветерка взялись причесывать растрепанные за ночь кроны деревьев, до их слуха донесся удаляющийся конский топот. Но погоня не состоялась. Каким-то образом конюшня оказалась запертой изнутри, лезть в нее пришлось через крышу, и преследование утратило всякий смысл.
  - Он что, колдун что ли! - сокрушались горцы. - Никто не видел, как он коня вывел. Да и конюшню кто-то запер...
  - Устроили здесь погром! - разорался разбуженный ни свет, ни заря хозяин приюта, - попереломали все, а кто платить будет? Я тебя спрашиваю, Уржак из Эрена!
  - Я рассчитаюсь, - успокоил его раздосадованный Уржак и горестно вздохнул,- пойдем со мной, все сполна получишь.
  - Ну, то-то. А колдовства тут никакого нет, - смягчил тон хозяин, - из конюшни есть выход на задний двор, а там калитка. Глаза у вас смотрят, да не видят.
  Слабым утешением явилось лишь то, что храброго почтаря здорово напугали. Он даже коня перепутал, оставил почти всю одежду и, самое главное, длинный пестрый шарф - опознавательный знак профессии. Потерять шарф для почтаря позор, никто его больше для передачи посланий не наймет, если узнают! А в том, что узнают об этом, можно было не сомневаться. Это, конечно, не зуб за зуб, но все же какое никакое возмездие.
  
   Гостинщик и монстр
  
  И тут его словно гром поразил! Дурак, как можно было не понять! Это же ОН! - хозяин постоялого двора едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Да, это ТОТ, кого искали несчастные солдаты, кто поджег Торновый пустырь, кто вызвал эту войну со Щреном! Убийца Саннелора Сияющего - вот КТО к нему заявился! Все сходится: и - одежда дорогущая, и - один пришел, и - голод волчий. Отсиживался, знать, в каких-нибудь прошлогодних скирдах, пока стражники вокруг шныряли, да хороших людей избивали, а теперь... вот собаки сразу разгадали. А он тут сидит, гадает и дрожит.
  И такая злость накатила на гостинщика, что он едва не совершил ошибки - не схватил со стола большой нож и не бросился на толстого. Но порыв мгновенно иссяк, сменившись новым приступом страха. Ведь и дураку понятно: убийце могущественного короля ничего не стоит прикончить какого-то жалкого человечка. "Не надо мне никаких денег, ничего не надо, пусть только исчезнет с глаз моих, забери его грем!" - взмолился хозяин постоялого двора. Толстяк, между тем, закончил обихаживать последнюю миску. Он провел носом над опустевшим сосудом, словно не мог до конца довериться зрению, а потом из его рта высунулся розовый язык, длинный, широкий и плоский, как у зверя, и тщательно вылизал дно.
  Вид этого нечеловеческого языка окончательно поразил расстроенные нервы гостинщика. Он даже подняться не смог, а медленно заскользил в конец лавки и, согнувшись в три погибели, поспешил прочь.
  - Забери его грем, забери его грем, забери... - выстукивали зубы и не могли остановиться.
  Насытившийся Илюм хотел встать, но его шатнуло, так, что стол, за который он ухватился, едва не перевернулся. Кастрат протяжно рыгнул и повалился на пол.
  Утром владелец приюта в надежде, что мольба его сбылась, осторожно заглянул в обеденный зал. Да, все в порядке, давешнего толстяка нигде не было.
  - Уф! - вздохнул он, - хвала тебе, Энг! Услышал просьбу недостойного!
  И принялся собирать со стола тарелки и миски.
  - Вот гадина, - ворчал он, - сколько всего перевел, да посуды гору перепачкал, даже собачьей жратвой не побрезговал, тьфу!
  И тут до его слуха донеслось:
  - Эй, воды мне. Воды принеси!
  Гостинщик замер. Оглядел зал. Уж не кажется ли?
  - Пить хочу! Пить...
  Кто-то тронул за ногу. Он наклонился. Под столом лежала огромная белая собака и смотрела на хозяина приюта наглыми глазами вчерашнего обжористого гостя! Глазами убийцы короля! Собака!!!
  - А-а-а-а! - заорал содержатель постоялого двора, - а-а-а-а! у-у-у-у! a-a-a!- уронил на пол стопу посуды и куда быстрее, чем вчера вечером, вылетел наружу.
  
   Исчезновение королевы
  
  После того, как сукокрыс покинул замок, и произошло ее чудное воскресение, душевный настрой Эльмеды заметно изменился. Можно даже сказать - разительно - она оставила уединение, покинула свои покои и активно включилась в круговерть повседневности. В анфиладах вновь замельтешили пестрые наряды придворных, и если из окон не раздавались, как прежде, частые взрывы хохота, то и заплаканных физиономий никому не попадалось. Траур по Саннелору Сияющему продолжался, но сам Великий правитель и воин уже удалялся в историю, оставляя после себя красивые легенды, ничуть, увы, не улучшающие моральный облик граждан Ольса. Конная статуя заняла подобающее место в центре площади, сменив изваяние предшественника - короля Инора, армии вернулись из разгромленного Щрена хотя и победоносными, но изрядно потрепанными, и еще не покоренные соседи обрели надежду на мир в ближайшие годы.
  Внутреннее равновесие, вернувшееся к Эльмеде, было настолько прочным, что удивляло, прежде всего, ее саму. Она руководила страной, многое меняя в устройстве, и замечала теперь порядочное число прорех, оставленных ей почившим супругом и невесть куда исчезнувшим Илюмом, и порой даже негодовала на них. Королева распорядилась учинить розыск кастрата, явно решившего уклониться от своих обязанностей. Главное же заключалось в том, что воспоминания о Саннелоре как-то быстро утратили краски острой, разрывающей душу нестерпимой боли, и подернулись паутиной легкой грусти, налет которой делался все тоньше. И даже желая иногда уединиться, дать волю слезам, она не могла их вызвать: мысли все время сбивались на текущие дела, на нерешенные еще многочисленные проблемы и заглушали горе. Эльмеда, вспоминая свое состояние сразу после гибели возлюбленного, сравнивала с сегодняшним и стыдилась, и корила себя. Как можно быть такой бездушной, как можно поглядывать на других мужчин (а голос плоти все громче звучал в ней), почему, наконец, память ее сердца оказалась столь короткой? Она ведь по-настоящему любила супруга, и еще несколько дней назад не мыслила для себя дальнейшей жизни в постигшем ее зияющем одиночестве, и единственным желанием было скорее соединиться с ним там, за гранью. А сейчас казалось, что Саннелор погиб много лет назад, и она помнит этого человека - (этого человека!) скорее как заслуживающего уважение дальнего родственника! Что же с ней происходит? Откуда такая черствость? Неужели любовь, да просто привязанность для нее пустой звук? А сын? Любит ли она сына - сомневалась королева. Или это тоже только кажется? А случись что с ним, с маленьким Алиором, не допусти Энг, конечно, и она также спокойно будет вспоминать об этом? Даже суке жаль своих щенков. А ей? Может, это душевная болезнь, развившаяся после гибели любимого? Да, да, недуг - иначе откуда, например, ложное воспоминание, что она отвратила опасность от сына? Очевидцы утверждают, что канделябр упал сам - ее там никто не видел!
  Погруженная в подобные самокопания, она забрела однажды в дальние коридоры дворца и там внезапно пропала.
  
  Сопровождающая Всемилостивейшую свита была потрясена. Вот только королева шествовала впереди, погруженная в думы, вестибюль сворачивал, но она, очевидно, не заметила этого и шагнула прямо в стену. Следующий за ней паж ринулся на помощь, стремясь уберечь. Но... лишь ушибся, врезавшись лицом в камень ...
  А королева исчезла. Ошеломленные придворные несколько минут не могли вымолвить ни слова, а только озирались и все ощупывали и ощупывали стену! Даже попытались таранить ее ударами собственных тел. Но не преуспели...
  И тогда заговорили все разом, не слушая и перебивая ближнего, правильнее сказать: загалдели или застрекотали, будто стая сорок. Еще бы! Никогда не случалось, чтобы царственные особы растворялись на глазах, словно дымок от погасшей свечи, не оставляя ровным счетом никакого следа! Она что, воскресла для того, чтобы вот так кануть в холодную стену? Как быть? Что теперь делать? Что, вообще, произошло? Где королева? Кто ее забрал? Кем ее отныне считать? Пропавшей, погибшей или...
  - Я сам видел, что Всемилостивейшая была мертвой, и лекари тогда подтвердили, - перекрыл все звуки громогласным уличным голосом главный стременной, - а потом - воскресла. Выходит, вернулась к нам на время? Ее просто отпустили?
  Но вместо ответов, в пространство посыпались новые вопросы. Кто будет править? Наследник мал! Какие времена наступят? Что будет с Ольсом, с империей, построенной Великим Саннелором? Что будет с ними, свидетелями? Что делать со знанием о пропаже Эльмеды? Как преподать остальным? Как отмести подозрения? Как остаться в живых? Как превратить свою, пусть куцую, осведомленность в силу?
  Эти и другие неожиданно всплывшие проблемы настолько закружили вельможные головы, что они топтались у стены, говорили, перебивая друг друга, и никак не могли разойтись...
  
   Психология монстра
  
  Дорога вела вверх, местами довольно круто, и раздувшейся после вчерашней невоздержанности кастрата суке было тяжко шагать. Так тяжело, что промелькнул отголосок далекого воспоминания о том, как была она на сносях, ходила вперевалку и мучила ее хриплая одышка, а дни стояли на редкость жаркие, даже в тени не было покоя. И мухи, постоянно мухи вились, жужжа у морды, и все дурно и липко пахло - этими большими розовыми цветами, и лишь когда подходил к ней потрепать по загривку любимый хозяин...
  На этом сукины грезы оборвались, в них вклинился Илюм... Десятилетний Саннелор тогда разбил любимую покойной королевой иргевскую вазу и гнев матери, которой тут же побежали докладывать, был неминуем, а он, Илюм, придумал...
  Вступившие единым фронтом крысы заполонили память затхлым и пыльным запахом королевских подвалов, иргевская ваза просыпалась отборным зерном, откуда-то донеслась мягкая поступь коварного полосатого стража...
  Нет, нет, кот не шевелился, разомлевший от сытости, он никак не хотел покидать чрева суки, а та недоуменно изучала усатую серую морду, медленно прорезающуюся между ее ляжек, и тужилась...
  Вот как оно, быть женщиной - противно это, понял Илюм, которому всегда хотелось ощутить себя как раз мужчиной, а крысы...
  Обведя дорогу мутными глазами, собака подошла к ближайшему дереву и упала у подножья.
  От сотрясения тела мысли Илюма потекли в ином русле, он вспомнил, как поддерживал Саннелора в решении изгнать Грольта и запретить в Ольсе магию. Ясно, это месть колдуна - заключить его в звере, да еще вместе с крысами. Брр, ужасней для человека участи не придумаешь. Суке тоже претило общество мелких грызунов, а тем оставалось только ответно злиться: как будто по своей воле оказались они под одной шкурой!
  На корабле зрел бунт. Общая сытость, порождающая расслабленную ленность, пока сдерживала его, но все шло к выяснению отношений. Непонятно, как бы оно протекало, но не устоявшейся еще коллективной психике склока, по всей вероятности, грозила бы полным развалом...
  Если бы не вмешательство Оала, из-под сосны встала бы абсолютно невменяемая тварь, потерявшая жизненную цель, всякую управляемость и начисто лишенная разума, и тогда часы ее наверняка были бы сочтены. Но тяжесть колдовской силы в очередной раз сплющила индивидуальности, перемешала и соединила в один слиток. А проснувшийся гнев Эльмеды острой болью утраты встряхнул животное до самого хвоста; оно поднялось, вышло на дорогу, потянулось всем телом, валко тронулось с места и стало понемногу набирать темп...
  Илюм оказался неплохим фуражиром, запасов хватило надолго, да еще суке удалось по дороге придушить жирного сурка. На второй день ее вел уже отчетливый свежий след добычи. Оал мог больше не беспокоиться.
  
   Эльмеда вспоминает
  
  Толкнув невидимую другим дверь, королева прошла немного вперед и оказалась в давным-давно опустевших детских покоях; некогда здесь воспитывался будущий король Саннелор. Погруженной в свои мысли, ей, в сущности, было не важно куда идти. И поначалу она не обратила внимания на полутьму, заполнившую пространство, на равномерный слой пыли, что лежал повсюду и свидетельствовал о запустении. Да и воздух стал другим: исчезли привычные запахи благовоний, вокруг установился спертый дух не проветриваемых помещений. А живые звуки дворца сменила тишина. Она была столь давящей, что королева очнулась. Посмотрела вокруг и не узнала места. Главное, позади - никого - вот как! Интересно, где же свита? Как они посмели отстать и оставить ее одну в незнакомых коридорах? И куда она забрела - в подвал что ли?
  Эльмеда негромко крикнула - никто не отозвался. Впору было испугаться. Но вместо того, чтобы запаниковать и бросится на поиски выхода, она двинулась вперед. "Мне не страшно!" - сказала она себе. Вот еще дверь. На ручке толстый слой пыли. Открывается со скрипом. Встречное движение воздушной струи было легким, но все же заставило королеву вздрогнуть.
  - Ой, - всплеснула она руками, совсем не ожидая кого-либо здесь увидеть.
  - Ты удивлена Всемилостивейшая? - встретил ее знакомый, чуть скрипучий голос.
  - Оал?! Но ты ведь...
  - Да какой я тебе Оал? Не Оал я, а - Грольт или ты забыла?
  - Странно, - Эльмеда провела ладонью по лицу, - странно, я действительно забыла твое имя... однако что ты здесь делаешь, Премудрый?
  - Вместо того чтобы гоняться за убийцей твоего мужа?
  - ... да.
  - Его преследует сукокрыс, которого также можно называть Оалом, поскольку часть меня в виде нематериальной сущности сопутствует зверю. Эта часть, или иначе - мой фантом и есть Оал.
  - Как ты сказал? Кто преследует?
  - Ты же помнишь лучшую собаку Саннелора?
  - Да... однажды она спасла меня на охоте... но причем...
  - А что с ней сделалось на рассвете в твоих покоях?
  - С собакой? В моих покоях?!
  - Да.
  - Откуда собаке там взяться? И что с ней могло случиться... на рассвете?
  - Напряги память: крысы, огромная белая сука, бледный свет раннего утра, кровь на ковре...
  - Ой! - схватилась за сердце королева, она покачнулась и упала бы, не поддержи ее длинные руки колдуна.
  - Вижу, что-то помнишь, а остального знать тебе пока не надо. Уже лучше? - спросил он, усаживая женщину на край обширной лежанки, покрытой дорогим, но обветшалым гобеленом.
  - Лучше... да...
  - Это хорошо. А я здесь, в уединении, пытаюсь постичь тайну имени твоего врага.
  - Вот как?
  Под сводами бывшей детской, прямо над головами, висело множество небольших сероватых облачков, отчего комната походила на вырванный откуда-то кусок осеннего пейзажа. Две или три тучки сочились легким дождиком, оставляя на полу лужицы. Все воздушные образования были покрыты непонятными символами, напоминающими буквы. Знаки собирались в строки, уплотнялись абзацами, налезали на соседние, перечеркивали друг друга. Беспорядок в писанине напоминал листы из тетради нерадивого школяра.
  - Тайна в этих... этом вот тумане? - растерялась Эльмеда.
  - Возможно, но ее еще предстоит отгадать.
  - Это трудно?
  - Ты даже представить себе не можешь, насколько. Одному молодому человеку он назвался "Шуш". Такого имени нет у известных народов, можешь поверить, я знаю что говорю. Это слово, "шуш", на малораспространенном диалекте лезор означает "никто". Неплохое имя для убийцы, не находишь? - ухмыльнулся Грольт.
  Правительница лишь пожала плечами.
  - И давно ты здесь? - спросила она после небольшой паузы.
  - С тех пор, как ты встретила меня в замке.
  - Вот как...
  - Но ты ищешь ответа на другой вопрос, Всемилостивейшая?
  - Как всегда, ты прав. Знаешь, Премудрый, меня сюда привело, наверное, предчувствие.
  - Да? И какое, Всемилостивейшая?
  - То, что именно здесь я найду ответ, как ни странно.
  - Ну-ну, ничего странного в этом нет. Это, конечно, про боль...
  - Да... я почему-то все меньше думаю о нем... и если вспоминаю, то как-то не так... будто не муж мой погиб, а так... хороший знакомый. Выходит, я уродина... неполноценная какая-то, - поделилась сокровенным королева.
  - Понятно, понятно. Жалко стало сердечной боли, хочется, чтобы душу рвало на части, чтобы зрение расплывалось от рыданий, а руки не могли удержать ложки, чтобы не елось и не пилось и так далее. Я понял. Да, да, ничего удивительного - типичная женская натура - ослабли чувства и уже уродина, так?
  - Наверное...
  - Чепуха, в человеке самое главное - разум, а не чувства.
  - Почему?
  - На соплях городов не построишь.
  - Ты циник, Премудрый.
  - Не буду спорить. А ты, верно, забыла, как мы провожали сукокрыса?
  - Этого... из собаки и крыс который?
  - Да, лучшую королевскую суку, объединенную посредством чар в одно существо с Оалом, крысами, Илюмом и сдобренную твоими лучшими чувствами.
  - Илюмом?! Ах, вот куда он делся! А я розыск объявила, думала - сбежал.
  - Нет, он на посту.
  - Что ты еще сказал? Чем еще... чем? Моими... чувствами?..
  - Мы же заключили союз. Решили бороться вместе. Каждый обязался отдать, что мог. Вот ты и расщедрилась...
  - Ах, вот что! Вот оно что... потому я и не...
  - Да, поэтому. Так ты не помнишь, как мы провожали нашего сукокрыса?
  - Я его не провожала...
  - Да, ты ведь почти умерла тогда. Хотя и не способна на это. Конечно, не помнишь. А между тем, сукокрыс забрал с собой твою ярость, твое желание отомстить, в общем, всю твою боль. Иными словами, все полезное, чем ты могла с нами поделиться. От каждого было взято по способностям. Вот такая у нас вышла с тобой договоренность.
  - Ах, да, вспомнила... - обхватила голову руками Эльмеда, - теперь вспомнила. Да, да, да....
  - Вот так. Так что горе твое никуда не делось. Оно живет нынче в Оале или сукокрысе, как хочешь, оно не спокойно, но бурлит, словно масло на раскаленном камне. Оно наделяет нашего посланца злой нервической силой, той силой, которой никогда не бывает у животного, даже у самого яростного! Оно ведет сукокрыса, зверя отмщения! Пожелай ему удачи!
  
   Призрак
  
  Вдобавок к недавнему удару придворным было уготовано испытать еще две сильнейшие встряски за один вечер. Когда растерянность начала перерастать в смятение, когда глубина и безвозвратность понесенной потери стала осознаваться в полной мере, когда недобрые взгляды, исподтишка бросаемые друг на друга, начали полниться ядом недоверия и даже смертельной ненависти, когда обострившееся воображение стало намекать на скорые разбирательства, предательства и казни, и каждый взвесил свои шансы и нашел их слабыми, королева вышла из глухой стены.
  Она, в свою очередь, тоже была удивлена. Как это они не разглядели? Какая стена? Здесь же самая настоящая дверь из тяжелого мореного дуба! Она скрипит, ее давно не смазывали!
  - Не видите, и не надо! Слепцы! Я думала, кто-нибудь за масленкой догадается сбегать! - озлилась она, притопнула ногой и добавила. - Все, надоели! Пошли прочь!
  И свиту будто смыло, а Эльмеда, еще более задумчивая, отправилась к себе.
  Придворные же тесной группой, очевидно после пережитых волнений их удерживало вместе стадное чувство, миновали длинный коридор и прошествовали мимо Тронного зала.
  Но у самых крайних дверей внимание привлек необычный для этого времени звук, донесшийся из зала. В эти часы никакого приема быть не могло, уж кому-кому, а им не знать! Мало того, королева только что ушла к себе. Неужели она как-то обогнала их, быстро идущих самым коротким путем? Да и что ей делать одной в Тронном зале?
  Тем не менее, звук повторился. Звонил колокольчик, которым монарх привлекал внимание, когда дебаты грозили выйти из-под контроля.
  Кто?! Кто отважился баловаться символом власти? Что же такое творится во дворце? Доколе будет продолжаться этот бедлам? Скопившаяся напряженность переплавилась в жгучую злость, раздосадованные кавалеры, обнажив клинки, влетели в покой и приготовились наказать дерзкого шалуна. Но вместо того, чтобы схватить озорника, придворные сходу грохнулись на колени, выронив оружие на мраморный пол.
  На троне восседал недавно почивший Саннелор Сияющий! Собственной персоной! Выглядел король необычно: он был обнажен по пояс, правая половина груди имела черный цвет и несла явные признаки разложения, а из левого глаза торчал длинный шип. Звучащий самостоятельно колокольчик стоял на подлокотнике трона, никто его не тряс. Вбежавших Саннелор поначалу не заметил. Но когда кто-то слабо охнул, король медленно оборотился к ним и правый глаз его налился хорошо знакомым справедливым гневом. Он зашевелил нижней челюстью, словно разминая голосовой аппарат, перед тем, как разразиться речью. Эти движения, сопровождавшиеся негромким похрустыванием, окончательно добили зрителей.
  Кто заорал громче всех, кто вскочил на ноги первым - история не сохранила - но неслись они все по гулким коридорам замка Ольс так, как никто здесь еще не бегал. А вослед несся зловещий раскатистый хохот... или это было эхо от топота многих ног?
  
   Нападение монстра
  
  Эскорт, разделившись на две группы, сопровождал двуколку. Возглавлял караван одетый почтарем молодой горец. Пестрый шарф, завязанный на шее крупным узлом, свешивался двумя широкими концами спереди и сзади, был виден издалека и не давал усомниться в том, что вестник соблюдает договор. С амуницией пришлось немного повозиться, поскольку ровно посередине шарфа обнаружился колючий узел, который развязать не удалось - "сваты" только руки попортили, да и бросили - ну какая разница сколько узлов будет?
  Настроение у псевдопочтаря было приподнятым, и даже шерстяные ворсины, что слегка раздражали кожу, не портили расположения духа, лишь заставляли изредка вертеть головой. Его товарищи, преисполненные вполне заслуженного самодовольства, гарцевали рядом.
  Попадись сейчас на пути разбойники, они не унизили бы себя переговорами, а разметали бы и разнесли по окружающему лесу весь бандитский отряд. И вчерашний поединок проводника, когда он в одиночку схватился с тремя, вовсе не казался чем-то выдающимся: каждый готов был опрокинуть десяток врагов. Чувствуя настрой конвоя, преступники и не думали попадаться на глаза. День уже клонился к закату, и близко оставалось до постоялого двора, а там всего ничего - и родные горы примут путников в объятия.
  Нападение было неожиданным. Крупная белая собака выскочила из придорожных кустов, когда уже завиделся впереди дымок приюта. Дико заржали и встали на дыбы испуганные кони. В три прыжка тварь достигла передового всадника, одетого в платье сбежавшего почтаря, взвилась вверх, вцепилась в плечо человека, выбила из седла и покатилась с ним по дороге. Горцы спешились и все как один бросились на выручку. Белая зверюга добралась до подбородка своей жертвы, но вместо того, чтобы перекусить горло, принялась с остервенением грызть узел почтарского шарфа.
  А вокруг упавших и бьющихся на земле человека и зверя начал закручиваться воздушный столб, он изгибался и втягивал в себя остатки прошлогодней листвы, песок и мелкие камни. Весь этот мусор, колеблясь, словно в танце, медленно поднимался вверх. Первый из подбежавших занес над головой меч, держа его двумя руками, как топор, и обрушил на вздыбленный хребет. Но клинок цели не достиг - застрял в разрастающемся смерче, будто в дереве. Полоса блестящей стали потянулась косо ввысь, накручиваясь на воздушный поток, казалось, невидимый кузнец тянет металл, решив перековать оружие в безобидный обруч для бочки. Человек изо всех сил дернул рукоять на себя, но мощь стихии легко отделила его от земли и повлекла за собой. Описывая ускоряющиеся круги, горец поднялся выше древесных крон, и тут растянувшийся меч с неприятным стонущим звуком лопнул, словно был выкован не из крепкого железа, а сшит из старой гнилой кожи. Короткий вопль несчастного оборвался шлепком мягкой человеческой оболочки о древесный ствол.
  Товарищи погибшего замерли перед лицом невероятного явления, но растерянность длилась недолго, ибо перешла в страх: перед каждым возникло по отдельному вихрю. В центрах маленьких круговоротов стояли на задних лапках и скалили длинные желтые резцы крысы. Смерчи быстро росли и наступали, от них исходил пронзительный, закладывающий уши визг. А в головах людей нарастал вибрирующий ужас, захватывающий поочередно все органы, вплоть до пяток.
  И тогда гордые жители суровых кряжей и бездонных каньонов бросили оружие и с криками помчались куда глаза глядят.
  Слабые пальцы пожилой матроны не удержали натянувшиеся поводья и кони, запряженные в двуколку, понесли. Привязанная к тележке лошадь с ослепленным Акжи в седле помчалась следом.
  На дороге остались бездыханный человек с вывернутой шеей, возле него сука и несколько серых крыс. Вихри, окружавшие животных, оторвались от земли и унеслись к зениту. Крысы одна за другой исчезли.
  Лишь белая собака никак не могла успокоиться. Она металась по земле, таская за собой на яркой полосе ткани безвольное тело, билась головой о выступающие камни, рвала собственную морду когтями, рычала и выла. Ее пасть была плотно забита пестрым шарфом почтаря, от которого она не могла освободиться.
  
   Эльмеда
  
  Объяснения Грольта не утешили Эльмеду. Напротив, после общения с магом она окончательно утратила внутреннюю цельность. Королева по-прежнему основное внимание уделяла государственным делам. Ведать состоянием целой империи, а молодая правительница решила в память о муже сохранить завоеванные земли под единой властью, было занятием трудным. То тут, то там местные владетели пытались отделиться - устраивали бунты, плели интриги - приходилось постоянно быть начеку. Она то снаряжала воинские подразделения, то направляла в земли изощренных в кознях посланников, то принимала просителей и претендентов и решала споры.
  Но мысли об отправленной в погоню за убийцей душевной половине не оставляли ее. Без бьющих через край эмоций, без жгучих ночных слез, без надрывающей сердце тоски она ощущала себя мертвой куклой, способной только думать и решать, но лишенной аромата жизни, что дарует женщине чувственность. Даже сын не вызывал прежней радости, знала - ребенка следует приласкать, погладить по головке, посюсюкать с ним, но все чаще перекладывала эти механические функции на плечи нянек. А вот низменные - как она холодно определяла, анализируя себя - чувства, например, похоть, все больше захватывали воображение. Мужчину хотелось порой до дрожи в коленях. И понятна становилась жившая в покоях кошка, что мерзко вопила, если не допускали к ней в период охоты хвостатого кавалера. Чтобы не уподобиться четвероногой, Эльмеда как-то во время аудиенции совершенно бесстыдно пригласила к себе на вечер одного из сподвижников Саннелора - красавца Ринто - известного сердцееда.
  Ночь, проведенная в жарких объятиях любовника, пролетела скорее минуты, Эльмеда не могла насытиться, и наутро с привычным уже цинизмом признала, что ничего лучшего в ее жизни не было.
  Зато следующая ночь, проведенная в одиночестве - надо и от утех отдыхать - стала полной противоположностью. Стоило задремать, как ночной кошмар сжал горло. Причем, ее не душили, как бывает в дурных снах, а действовали изнутри. Казалось, какой-то ужасный паук забрался в глотку, закрепился там и принялся разрывать цепкими колючими лапами хрящ, стремясь наружу. Она проснулась, успокоила кашель водой из ковша, преодолевая тошноту, обследовала пальцами горло - паука не было, и снова легла. Но все повторилось уже наяву: то, что забралось внутрь, напряглось и стало расширяться: вот-вот лопнет кожа на шее, да что там - голова отвалится!
  Мелькнула страшная мысль: Саннелора убили, неужели и ей подсыпали яду? Лекари - несомненно - бессильны в таких случаях. Одна надежда - Грольт.
  
   Зверь наказующий
  
  Возмущенная явлением смерчей природа не хотела успокаиваться. Сначала ветер зашумел вершинами деревьев, затем усилился, стал резким и порывистым. Повинуясь его воле, по небу побежали испуганные белые облака, но ветер, злясь все более, разогнал их, словно хищник стадо голубей. С далекого запада наплыли темные и тяжелые, как тюки южного торговца тучи и поглотили закатное солнце, отчего потемнело раньше положенного. Воздух сгустился и налился влагой. Одиночные крупные капли ощупали земную твердь. Дождь зачастил, зашумел листвой, зашуршал подлеском. С воем пронесся сильный порыв ветра и вслед за ним обрушился ливень.
  Водяной фронт пошел вверх, покоряя все новые изгибы Гистиевой дороги, и вскоре догнал одинокого всадника, держащего путь в нагорную страну.
  В спину ему ударил жесткий ком мозглого ветра, норовя выбить из седла, и обрушились потоки воды - точно плотину прорвало. Сумерки погасли, настала тьма. В глубинах черной мглы еле слышно зарокотало, потом смолкло - и вдруг ахнуло прямо над головой верхового так мощно, будто где-то за небесами извергся вулкан. Конь рванул было вскачь, но сдержанный опытной дланью, взмыл на дыбы, а затем заметался, отчаянно вскидывая круп. В конце концов, седок спешился. Не отпуская узды, он врезал потерявшей разум скотине кулаком в нос. Это привело животное в чувство, конь присмирел и послушно двинулся за человеком, лишь волны крупной дрожи прокатывались по бокам и выдавали его состояние.
  Гром ушел вдаль, а там затих, некоторое время были слышны лишь шорох водяных струй и равномерное хлюпанье шагов. Стихия будто собиралась с силами. И собралась: грохнуло не так сильно, но кривая линия огня прорезала небо, ее конец нацелился на фигуру путника, ведущего дрожащего конька. Молния готова была испепелить человека, однако тот успел выхватить меч и парировать выпад раскаленной небесной нити. Столкнувшись с ней, клинок загорелся ярче самой молнии, вокруг мужчины вспыхнул радужный ореол, в стороны с шипением разлетелись тонкие паутинки пламени. Конь захрипел, споткнулся и завалился на бок.
  Если первая атака была неожиданной для почтаря - его спасла отменная реакция - то к следующей он подготовился: поднял вверх мечи и затянул похожий на какой-то вибрирующий вой мотив. А вверху, в ответ на теряющиеся в шуме ветра вопли, заскрежетали, принимая вызов, литавры и прогремел барабан, размер которого нельзя было представить.
  Второе попадание бело-голубого небесного копья, бросившего на окрестности бриллиантовый отсвет, было не менее точным и более сильным - защищаться пришлось обоими мечами. Столкновение полос металла с мощью огромной тучи породило вспышку, превратившую ночь в ясный день, гигантские искры рассыпались вокруг, человек упал на колени, тело выгнулось дугой. Напрягаясь из последних сил, отчего лицо растянулось в гримасе жуткого оскала, он рывком попытался встать. Это почти удалось, но задрожали, разъезжаясь на камнях, ноги, и мужчина, не сдюжив натиска, опрокинулся навзничь.
  
  Тело, облаченное в подпаленную рубаху из простой ткани, безвольно лежало на мокрой земле, разбросанные руки были пусты, а по открытым и устремленным во мрак бессмысленным глазам хлестал дождь.
  Неразличимая в потоках воды тень снизилась и зависла над поверженным. Не умея сдержать ликование, она издала сначала короткий смешок, а потом разразилась диким хохотом, и густое "хе-хе-хе-хе-хе-хе" слилось с недалеким раскатом грома.
  Слабый пульс жизни еще угадывался в этом распростершемся на камнях месиве из жил и костей, биение его угасало, но главное - разгадка имени все не давалось! Без этого знания победа не может быть полной, потому тень и трепетала над распластанной фигурой, пытаясь вчувствоваться в самую суть врага.
  Из-за ворота рубахи высунул мордочку и осмотрелся маленький пушистый зверек, покинул убежище и заструился между камнями. Тень, зависшая над человеком, потянулась вслед, силясь понять - что это?
  Оставивший тело Собиратель расположился немного выше Оала. Он прекрасно видел замершего над полумертвой человеческой оболочкой грольтова посланца и когда тот проявил любопытство, выпустил на свободу истинную суть зверя наказующего. Теперь Стеанверн никоим образом не напоминал забавную зверюшку, он вообще ничего не напоминал, поскольку был абсолютно невидим и неощутим. Однако это не сказалось на его эффективности.
  Оал, так и не постигший имени врага, мелко затрясся и потемнел настолько, что стал черным пятном в беспросветной ночи. Дождь обрушился на обретшее материальность тело, оно тонко заверещало, сплющилось и шмякнулось на землю рядом с человеком, будто использованная половая тряпка, мелко завибрировало и затихло.
  
  Последний раскат грома больше всего напоминал жалкий стон рассыпающейся под напором тарана стены. Отзвук унесся вдаль и стих, слабо блеснуло в том краю, и навалилась совсем уж непроглядная тьма.
  Заключительным аккордом стал порыв ветра, прозвучавший как вздох, полный боли и горестного разочарования. Ливень прекратился так же внезапно, как и начался, будто кому-то вверху надоело, и он перекрыл заслонку.
  Но окончательная тишина наступила не сразу. Издалека послышался нарастающий топот и, едва не переехав лежащего человека и черное пятно рядом с ним, мимо пронеслась двуколка, сопровождаемая вжавшимся в спину коня всадником.
  Вот уж когда сравнение с ветром не выглядит пустым звуком: удивительно, насколько быстрыми становятся лошади, если их до смерти напугать!
  
   Эльмеда и Грольт
  
  Неужели все-таки яд? Неужели и с ней решили покончить? Эльмеда не умирала, но мучения продолжались - горло разрывалось изнутри.
  Ноги понесли совершенно разбитую королеву к детским покоям Саннелора. В раздражении она так цыкнула на придворных, что те лишь проводили взглядами развевающиеся в дальних коридорах спальные наряды правительницы.
  Зайдя в знакомую комнату, она не сразу нашла Грольта. Первое, что привлекло внимание, были тучки, приобретшие коричневый цвет и сбившиеся комом в дальнем углу. Знаки на них тоже потемнели и почти не различались, а на полу растеклась большая грязноватая лужа. Что-то было не так.
  Стараясь не замочить ног, королева прошла вглубь комнаты и увидела мага, вернее каким-то образом поняла, что это он.
  Грольт напоминал зависший в локте над полом ворох драного тряпья. Никаких определенных форм в куче не проглядывалось. Да жив ли он? Оказалось - жив. Из середины ветоши возник сначала пустой овал лица, чуть позже на нем открылись блеклые перламутровые глаза, несколько раз моргнули, пустили две слезинки и ниже прорезались нос и рот, наклюнулась сивая бородка, а сверху заколосились седые волоски.
  Удручающий вид магического помощника, возникающего из тряпья, так поразил Эльмеду, что она забыла о своих бедах. Грольт некоторое время смотрел сквозь королеву без проблесков мысли. Затем из груды высунулась отдельная пятерня, чуть запоздало ее догнали предплечье и плечо. Пятерня поднялась к лицу и тремя пальцами крепко потерла лоб.
  - Этой суке подсунули шарф с крючками. Он застрял в глотке - сипло произнес маг.
  - Шарф? Какой шарф? - закашлялась Эльмеда.
  - Обыкновенный. Подсунули шарф, набитый рыболовными крючками... она и попалась... крючки впились, вытащить их трудно.
  - А я что, тоже сука, по-твоему?
  - Нет, ты королева.
  - Почему же болит у меня?
  - У тебя? Но крючки в горле у суки...
  - Не у суки, а у меня! Понятно? Я!!! Я чуть не задохнулась! Кха, кхе! Думала, паук попал и раздирает! А может, это не шарф, может, меня отравили? Кха, кхе, кха! - воскликнула Эльмеда, откашливаясь.
  - А! Все ясно! Это твои чувства. Да, да, да! Через них передалось. Никто тебя не травил. Сейчас Илюм вытащит...
  - Какой еще Илюм?!
  - Тот самый, наставник Саннелора.
  - А где он? - оглянулась Эльмеда.
  - Где же ему быть? В сукокрысе, конечно!
  - Ах, там... и что он вытащит?
  - Да шарф этот проклятый.
  - Значит, не отравили?
  - Нет. Цветом глаз своих клянусь!
  - Цветом? Что-то выцветает твой цвет... но хорошо... что не яд. Постой! Мне что ж, вместе с этой тварью мучиться каждый раз? Мало ли что с ней приключится!
  - Не знаю... мне вот тоже довелось... помытариться... еле спасся...
  Да, колдуну досталось не меньше, а если судить справедливо, то во много раз больше.
  После того, как Оал попался в немудреную ловушку, не разобрав, что перед ним не сам враг, а только его одежда, точнее узел шарфа, напичканный заговоренной рыболовной снастью, он оставил сукокрыса на произвол судьбы и отправился побеждать врага единолично. Вовсю используя ужасную силу стихий, а направленные умело и точно гром и молния способны уничтожить любое живое и даже не совсем живое существо, маг почти одержал победу. Он до сих пор не мог понять (что угнетало более всего), откуда свалилось наказание?
  Обездвиженное тело, лежащее на мокрой земле, вот-вот должно было выдать секрет имени своего хозяина: перед Грольтом, не покидавшем детские покои короля, замелькали расплывчатые контуры крытых соломой халупок. Такие строения обычны для равнинного деревенского жилья. Затем смутно проявились какие-то лица, запахло раскаленным металлом, донесся перезвон молотков, показалась тонкая детская рука и... тут картина, живописуемая все более обостряющимся восприятием, была стерта жгучим ощущением чужого вторжения.
  Будто направляемая им совсем недавно молния обернулась против самого мага. Кто-то безжалостный вгрызся в оболочку и принялся разрушать и распылять так старательно направляемый Грольтом фантом, ставший образом его подобия. Оал не выдержал напора и распался, ощущение беспредельной пустоты, охватившее его, мощным рикошетом захлестнуло Великого мага и полностью лишило его контактов с действительностью.
  Да, трудно сравнить с чем-то ужас и боль испытания зверем наказующим...
  
   Волки
  
  Земля была еще влажной, а камни скользкими после вчерашнего ливня. Повсюду стояли лужи. Ранее утро - лучшее время для стаи.
  Им хорошо жилось вокруг Гистиевой дороги. Неспокойная артерия, связующая горную страну с равниной, заботилась о существах, обретающихся в ее окрестностях и двуногих, и четвероногих. Очевидно, они были ее любимцами, по крайней мере, сами волки верили в это. То падшую от тягот пути лошадь, то разбросанные в борьбе съестные припасы, а то и человечьи останки подкидывала своим баловням тропа. А если конь или путешественник оказывались еще живыми, что ж, на то есть острые клыки: пир будет еще веселее. Если же дорога забывала на время о своей прямой обязанности, стая не сильно обижалась, она дожидалась одинокого путника или небольшой группы и устраивала охоту.
  Единственное, что несколько омрачало сегодня настроение серых разбойников, было смутное беспокойство. Оно возникло еще вчера, когда звери вдруг обнаружили пополнение в рядах - к ним пристала молодая волчица. Откуда она взялась? В том и дело, что ниоткуда! Просто оказалась среди них и все. Обычно так не бывает, чужаков рвут в клочья, но эта пахла их запахом и казалась странно знакомой, словно недавно отправилась на одиночную охоту, и вот - вернулась. И в то же время, все помнили - не было в стае таких, никогда не было! А еще от нее веяло какой-то угрозой, почему-то все ее остерегались и старались держаться поодаль.
  Впереди, как всегда, плечом к плечу с вожаком, бежала старая волчиха. Все знали, что власть вожака ограничивалась правом первым вцепиться в горло врага или броситься на опасную добычу. Остальными прерогативами обладала волчиха. Она была носом стаи, ее мозгом и не знающим колебаний судьей. За ними, кто гуськом, кто сбоку, следовали остальные волки. Они предвкушали легкую добычу, порукой тому были звуки ночной борьбы.
  Соперничества с другими волчьими сообществами стая не боялась, ибо давно отбила у них желание покушаться на придорожные блага. Потому суетиться не стала, а переждала ненастье, укрывшись в буреломе, даже позволила немного подсохнуть земле.
  Новенькая двигалась неподалеку от остальных и с любопытством приглядывалась к манерам собратьев, словно обучалась им.
  И в самом деле, пожива вскоре обнаружилась, только оказалась недоступной - тело человека застряло между нижними ветвями большого дерева. До свисающей ноги никто допрыгнуть не сумел. Немного разогревшись а, главное, разозлившись, стая отправилась дальше: что-то съедобное ждало впереди, чутье не обманешь.
  И - вот! За поворотом обнаружился еще один недвижимый человек, лежащий, как и полагалось, на земле. При приближении хищников распростертый двуногий шевельнулся, но неестественно, будто его специально дернули. И еще от него исходил непонятный ритмичный свистящий звук. Неужели, ловушка?
  Волчиха остановилась с тихим рычанием. Все послушно замерли. Втянув воздух, она осторожно двинулась дальше, и, по мере приближения к добыче, шерсть на ее загривке дыбилась сильнее и сильнее. В воздухе все гуще пахло псиной! Отвратительный запах заполнял легкие! Верный даме своего сердца вожак не отставал. Человеческое тело снова качнулось, и волки увидели белую собачью морду, приподнявшуюся над головой лежащего.
  Собака повела себя противоестественно: вместо того, чтобы перепугаться и рвануть со всех лопаток прочь, она медленно поднялась. Однако морда осталась опущенной вниз, а из пасти торчала пестрая полоса материи, связывающая ее с головой человека. И этот чудной громкий свистящий хрип издавало собачье горло. Вот как! Она сама попалась!
  И все же странно. Ладно бы какой-то другой сильный хищник, но чтобы одинокая собака перебегала волкам дорогу, посягая на их законную добычу, нет, такого не бывало! Еще удивительней казалось отсутствие и толики страха в глазах застигнутой при столь проигрышных обстоятельствах псины! Обычно ее соплеменники, внезапно застуканные серыми, орали и выли, валялись на спине и дергали поджатыми хвостами, глаза их закатывались, а если на дне зрачков что-то и читалось, то это был лишь холодный гибельный ужас. Изредка, правда, они пытались отбиться или сбежать, но пользы от этого было мало.
  Видя безвыходное положение, в котором оказалась глупая собачина, звери окружили ее, а потом один из молодых волчков переступил на месте для выбора лучшей позиции и прыгнул на холку суке. Но клыки его не сомкнулись на податливой шкуре, нет, собака как-то незаметно спружинила телом и агрессор, кувыркаясь, отлетел прямо к лапам главенствующей пары, больно стукнувшись о землю и неприлично взвизгнув.
  Волчиха еще больше ощетинилась и громко рыкнула, отчего готовая броситься в нападение стая замерла. Она еще немного приблизилась к собаке, втянула носом шедший от нее дух, немного подумала, повернув голову набок, и стала медленно пятиться. И остальные отступили за ней.
  Вскоре возле суки остался лишь один зверь - молодая крупная волчица, что прибилась к стае накануне. Вытянув морду, она изучала выражение испещренных расширенными сосудами собачьих глаз, будто играла с ней в гляделки, так, по крайней мере, могло представиться со стороны. Неизвестно, что она там искала, возможно, предсказание собственной судьбы и тем более неясно: нашла ли?
  
  Волки не летают, они не дождевая туча, гонимая ураганным ветром, потому до подпаленного трупа лошади стая добралась после полудня. Если и смутили волчиху некие тревожные запахи, то это были лишь отзвуки недалекого прошлого, опасности они не представляли. Изголодавшиеся звери отдались во власть сосущему внутренности голоду. Вскоре лишь кости белели на том месте, где лежал конь, доставивший сюда удравшего от горцев почтаря. Насытившись, молодежь затеяла вялую игру, но тут же бросила веселиться и, позевывая, отправилась в лес подремать. Матерые потянулись за ними.
  Молодая волчица, давно нагнавшая стаю и успевшая получить свою долю конины, потянулась было за остальными, но путь ей пересекла старая волчиха. Похоже, она решила-таки окончательно выяснить отношения с приблудой. Оба зверя напряженно присели, вытянули струнами хвосты и, тихо ворча, оскалились. Намечалась нешуточная драка. Возможно, для кого-то из них эта стычка станет последней в жизни. Стая собралась вокруг для того, чтобы по волчьим законам присоединиться к сильнейшему.
  Но переходу к активным действиям воспрепятствовал вожак: он встал рядом с волчихой, подтверждая свой давний выбор. И тогда за ним выстроились остальные.
  И молодая поняла, что проиграла еще до боя, что ее не приняли, что путь в стаю закрыт навсегда, и теперь ей предстоит искать новую жизнь. Был у нее, конечно, выбор - ввязаться в драку и перебить всю серую свору. Но это совершенно бессмысленно. Собиралась ли она задерживаться здесь, у Гистиевой дороги? Нет! Ее ждала иная участь. Да, предназначение, пока еще очень смутно осознаваемое предназначение - вот что поведет ее.
  Волчица развернулась и, не опуская гордо вытянутого знамени хвоста, двинулась вверх, в направлении нагорной страны.
  
   Шуш
  
  Человек, назвавшийся Уржаку из Эрена именем "Шуш", после того, как едва не погиб под ударами молнии и лишился коня, провалялся на холодных камнях не так долго, как можно было ожидать. Поднялся он, правда, с третьей попытки, но зато больше не падал, а упрямо шел остаток ночи. Точнее сказать - двигался вперед. Его шатало, он спотыкался и не раз присаживался отдохнуть. А что оставалось делать? Не ложиться ведь промокшему до нитки почивать в лужу? Искать в темном лесу сухое место после такого ливня тоже бесполезно. К тому же, он явно был привычен к ударам судьбы.
  Утро занималось прохладное, ветреное, что, впрочем, совсем не беспокоило путника. Наступивший рассвет нисколько ни повлиял на темп шагов, а когда светило полностью вылезло на небо, по которому бежали легкие белые облачка, стал заметен легкий пар, шедший от тонкой рубашки, что прикрывала его плечи.
  Окаймляющий дорогу лес поредел, теперь он стоял не сплошняком, а отдельными рощицами, разделенными степными участками, дорога стала пологой - начинались просторы Восточного плато, преддверия нагорной страны. Вдалеке, на том краю плоскогорья лежала граница первого западного княжества, ну а дальше горные карликовые государства тесно шли одно за другим, будто горох в мешке, и счета им никто не знал.
  Крытую пропитанным холстом двуколку Шуш заметил издалека. Она проглядывала сквозь растительность, что населяла зеленый островок, несколько отстоящий от главного направления дороги. Спины лошадей на таком расстоянии лишь угадывались в густом кустарнике, а людей не видно было вовсе. Не переставая спотыкаться, он двинулся к роще, но вскоре присел, а потом лег на землю, припал к ней ухом и прислушался.
  Твердая каменистая почва донесла отчетливый перестук копыт: с той стороны плато приближался конный отряд, состоящий не менее чем из десятка всадников.
  Экспочтарь несколько секунд пребывал в раздумье, глядя на возвышающийся впереди небольшой холмик, вполне способный послужить укрытием. Потом он подошел к этой складке местности, забрался на нее и тяжело опустился на самый гребень.
  Верховые появились из-за ближайшего леска даже быстрее, чем он ожидал. Они тоже заметили тележку и с гиканьем понеслись к ней, спеша удовлетворить любопытство.
  
   Монстр. Продолжение пути
  
  Волки не испугали суку - им она была не по силам, что прекрасно осознала мудрая волчиха. Они лишь разбудили ее, утомленную тщетной борьбой с застрявшем в горле узлом злополучного шарфа. Да, почти до утра несчастная собака таскала за собой по дороге труп в попытках освободиться. Все ее составные части страстно желали того же, слившись воедино не только физически, но и в чувствах. Их мучило горчайшее разочарование оттого, что попались на столь немудреный обман, грызла досада, направленная и на врага, и на свое бессилие, а особенно сплачивало упорное ожесточение, с которым пытались они исторгнуть из глотки зловредный шарф.
  Настало утро, но положение не изменилось, снизился лишь накал эмоций и звуки дыхания стали напоминать сопение изувеченной сапогом свирели. После того, как ушел задержавшийся зачем-то последний серый хищник, чудище, наконец, сумело взглянуть на проблему с другой точки зрения. С человеческой. В ней-то и находился, как оказалось, корень зла! Месть Эльмеды, безграничная и упорная, желающая достичь цели немедленно и любой ценой - именно она лежала в основе ночного исступления! И это жгучее чувство, добавленное в сукокрыса с явным перебором, лишило творение Грольта способности трезво оценить ситуацию, позволило животным инстинктам взять верх над разумом и всю ночь заставляло метаться, исступленно трясти головой и рычать, выть и рыгать, истекать слюной и кровью и вообще тратить столь нужные силы впустую.
  - Нет, надо было нам раньше задремать! - сипло прокомментировал ситуацию Илюм, выдрав из горла с помощью пальцев ловких человеческих рук комок шерстяной пряжи, содержащий внутри дюжину рыболовных крючков, и зашелся в приступе болезненного кашля. Он встал на ноги, пнул труп горца, невольно задержавшего их на целую ночь, снова закашлялся, длинно сплюнул кровью и двинулся вверх по горе. Но, не сделав и сотни шагов, вынужден был согласиться со своим богатым внутренним миром, в том, что гончим собакам куда сподручнее, чем толстякам, преодолевать подъемы.
  До останков убитого молнией коня сука добралась к вечеру. Волки давно покинули место трапезы, оставив как всегда трупоедам рангом пониже несколько порванных жил на костях. Брезговать она не стала, наоборот, вся крысиная семерка высыпала на помощь и вместе они быстро отполировали лошадиный скелет до состояния зеркального блеска.
  
   Добыча
  
  Любознательные наездники в считанные минуты достигли рощи и окружили двуколку. Они были жителями самого восточного кибо, так назвались людские поселения, разбросанные по Бернойским горам. Поскольку плато было преддверием нагорной страны, а не самой страной, законы, действующие в горах, на него не распространялись и оттого все бесхозное, что было добыто на равнине, становилось собственностью нашедших. Так что конные прогулки небольших отрядов осуществлялись здесь регулярно и были определенной статьей доходов местных жителей.
  Горцы спешились и принялись отлавливать все, что двигалось внутри растительного островка. Лошади, полуживые после ночной скачки, проявили покорность - им было все равно, кто впредь станет дергать поводья. Неподвижно сидящий спиной к древесному стволу крупный юноша со страдальческим выражением лица тоже не оказал сопротивления. С женщинами вышло хуже. Пожилая, откуда резвость взялась? рванула через кусты с треском, будто честь берегла, но споткнулась и упала. Растянувшись на земле, замерла - понадеялась, что не заметят. А вот та, что моложе, продралась сквозь растительность, выбежала на равнину и, сверкая красно-синими сапожками, с невозможной прытью помчалась к холмику, на вершине которого устроился какой-то голодранец. Словно надеялась получить защиту.
  За ней устремились трое, и даже половину расстояния до возвышенности она не преодолела: скакавший первым ловко подхватил беглянку за талию и затащил в седло. Остальные решили выяснить: что там за пугало огородное?
  Противиться пленению оборвыш не стал, поднялся на ноги и широко развел руки, показывая, что не намерен давать отпор, позволил ощупать себя. Приняв во внимание изможденный вид мужчины, горцы не стали его связывать, а просто подтолкнули в нужную сторону. Пленник, покачиваясь, двинулся за ними, слишком медленно - пришлось водрузить его на одну из лошадей.
  Неплохая добыча досталась маленькому отряду из кибо Больхго, выехавшему размяться на свежем воздухе. Они заполучили трех коней с хорошей двуколкой и упряжью, а также двух женщин и двух не совсем полноценных мужчин: оба были без оружия, к тому же один оказался слепцом, а второй сильно побитым бродягой.
  
   Монстр
  
  На здоровье монстра не отразились муки, пережитые его создателем - Грольтом и королевой Эльмедой. Лишь горло побаливало да першило, и надоедал сухой кашель, но какое в том горе? Перед ним была поставлена задача, и зловещее создание выполняло ее. Нюх опытной охотничьей собаки уверенно вел сукокрыса по следу. Истощенный ночной битвой, враг сейчас был как никогда слаб - об этом свидетельствовали усиливающийся запах нездорового тела и неровность шагов. Яростная радость в предвкушении скорой победы, легкой и окончательной, будоражила кровь. Еще мучил голод, и человеческая суть Илюма хоть и содрогалась, но замолкала, подавляемая остальными составляющими чудовища, когда они кровожадно предвкушали пир, что вскоре устроят у тела поверженного убийцы Саннелора Сияющего.
  Мощная размашистая рысь вынесла суку на просторы Восточного плато. След повел ее в сторону от дороги и оборвался у небольшой рощицы. Здесь он исчез! Сначала показалось, что враг отсюда, с этой недавно пробившейся травы взлетел, подобно вспугнутой неосторожным охотником птице, и растаял в облаках. Но, покружив на местности, она разобралась в произошедшем. Здесь были люди и лошади, и эти негодяи похитили ее добычу!
  Слепой гнев, порождение мести Эльмеда, подступил к больному горлу, заставив зверя утробно и с присвистом зарычать, а затем закашляться. Цель была так близка! А теперь? Нет, эти мерзкие существа заслуживают быть порванными в клочья. Они поплатятся, ох как же они поплатятся!
  Теперь излучаемые землей пахучие струи вели сукокрыса вслед за небольшим отрядом, что возвращался в горы после прибыльной вылазки. Восточное плато становилось более равнинным, островки растительности уменьшались, кустарники стали преобладать над деревьями. След был свежим, сохраняться он мог довольно долго, а голод мучил сейчас. Между тем, становилось ясно, что преследование затянется - горцы шли ходко. Подавив страсть Эльмеды объеденными усилиями всех прочих составляющих, сука отклонилась от курса и пошла змейкой, позволяющей охватывать широкий фронт запахов. Вскоре она напала на еще свежий след живого существа. Недавно здесь прошел волк, нет волчица - уточнили изощренные собачьи органы чувств. Она могла оставить после себя что-либо недоеденное, да на худой конец и сама вполне сойдет на завтрак. Пустой желудок повел сукокрыса к ближайшему зеленому островку кустарников.
  
  Изгнанная из стаи волчица двигалась через плато в горы, пути назад у нее не было. Она находилась на чужой территории и была настороже, спала вполглаза. Обостренные чувства предупредили ее о чьем-то приближении. И когда собачья морда просунулась сквозь ветви, ее встретил волчий оскал. Глаза зверей встретились. Солнечный отблеск на оскаленных клыках не смутил сукокрыса, он прыгнул вперед, волчица отскочила в сторону и, упершись в землю всеми четырьмя лапами, застыла, готовая принять бой. Некоторое время они стояли напротив друг друга, оценивая силы противника, и ожидая от него малейшего проявления слабости. Не дождались. Тогда волчица, медленно пятясь, отступила. Сука, в свою очередь, не стала преследовать ее. Настоящая драка ни той, ни другой не была нужна. Колдовское чутье Оала подсказало, что не все просто с этой серой злодейкой, что под ее шкурой таится нечто большее, чем обычный зверь, что лучше с ней не тягаться - мало не покажется. Хотя истинную природу опасности, исходящей от волчицы, Оалу установить не удалось.
  Да, что-то много вокруг тайн - поежился маг - сначала загадочная сущность убийцы короля, теперь эта попутчица. Пока ничего не свидетельствовало о том, что они могут быть заодно, но кто знает?
  До заката сукокрыс упорно и размеренно преследовал отряд конников. Раза два его путь пересекали следы волчицы, идущей впереди в том же направлении. Наконец, показался парусиновый верх кибитки, а вскоре и всадники, окружающие ее, но времени для атаки уже не оставалось: одолевала усталость, да и горцы втягивались в первый кибо самого восточного из западных княжеств.
  
   Королева
  
  День выдался нелегким, полным государственных забот и ватной тяжести в висках. Надо заметить, что поразившее Эльмеду бесчувствие весьма способствовало успешному управлению империей. Если раньше она, руководствуясь такими сомнительными помощниками, как сострадание, жалость или участие, с одной стороны, и такими, как раздражение, гнев или обида с другой, могла бы дать слабину в решении не терпящих колебаний и ошибок вопросов, то теперь вердикты ее были взвешены и математически выверены.
  Пренгоцц Точег, ветеран, начальствовавший над всей пехотой у Саннелора, самостоятельно отправиться в провинцию Эстрию, некогда бывшую отдельным королевством, прихватив с собой элитные части. Если учесть, что в Эстрии у него полно знатных родственников, разгадать затею пренгоцца было просто - ни много, ни мало, а захотелось новую династию основать. В результате тайной операции Точег был похищен, доставлен в столицу и допрошен лично Эльмедой. После признания вины и полного раскаяния, выражавшегося в целовании следов обуви повелительницы и сопровождавшегося каскадом страшных клятв, бунтовщика вывели на центральную городскую площадь и рассекли на четыре части. Наместника другой области, уличенного в казнокрадстве, подвесили за воротник на той же площади, а рядом положили вязанку тонких прутков из дерева жоелел. Ветки этого растения отличались отменной гибкостью, а листьями можно было порезаться. Как известно, людей в общей массе никогда не покидает подозрение, что их беспрестанно кто-то обманывает и обкрадывает, ну а когда вор не просто назван, но выставлен на лобном месте, мало кто откажется рассчитаться за все свои убытки и мимоходом хлестнуть прохвоста. Обычно, казнимые таким образом, живут не более трех дней. Уже в первый день в ошметки превращается одежда, затем кожа, и кровь медленно вытекает из множества мелких рассечений. А вот безумца, возводящего хулу на Энга и приговоренного жреческим судом к троекратному очищающему окунанию в чан с кипящим маслом, королева велела отпустить, заметив, что бог вполне может постоять за себя, уж чего-чего, а того же масла и холодного, и горячего в высших чертогах должно быть предостаточно. И если Энг этого не делает, значит, в том есть особый смысл. Возражений от представителей священного суда не последовало - крыть было нечем, поскольку предположение о том, что у самого Энга может чего-то не хватать, было более чем кощунственно. Также она распределила дань, поступившую с северных пределов и из захваченного Щрена, отправив большую часть ее в Ушпет. На возражения советников королева ответила, что город сильно пострадал в результате карательного похода, а оставшиеся там люди ничуть не повинны в гибели Саннелора, это она доподлинно знает. Помимо этих Эльмеде пришлось решать и массу прочих, обычных для огромной империи вопросов. Так что к вечеру казалось, будто к вискам приторочили по паре увесистых дорожных сумок.
  А тут еще прибавилась проблема, да какая! О ней королеве доложили только сегодня. В замке стал проявляться Саннелор! Он неожиданно возникал в разных местах, но, в основном, там, где чаще бывал при жизни. Согласно описанию свидетелей, испытывающих каждый раз нервное потрясение, внешность короля была ужасна. Из глаза у него торчала игла, а половина тела то ли гноилась, то ли вообще распадалась. Призрак (а иного объяснения быть не могло - не воскрес же король на самом деле) не сразу замечал людей, но когда обнаруживал, выказывал несомненные признаки гневливости и пытался что-то сказать. Что именно - оставалось неясным, поскольку ноги помимо воли уносили очевидцев прочь. Но в опочивальне королевы, где он тоже провел немало времени, Саннелор ни разу не побывал, да и самой Эльмеде не являлся.
  Что делать, как реагировать - она не знала. Поможет ли Грольт в этом? И что будет, если призрак заглянет в спальню, когда там будет его верный соратник Ринто?
  Пока королеву раздевали, омывали, нежно массировали, втирали ароматические масла, в общем, готовили ко сну, в мыслях она вернулась к утреннему разговору с Грольтом. Значит, каким-то непостижимым образом она стала ощущать неприятности, что выпадали на долю этого нелепого существа - сукокрыса! А если оно, не дай сбыться Энг, вдруг поджарит какое-нибудь место на огне или усядется на ядовитого ежа? Что, интересно, привидится ей, и какое будет самочувствие?! А если ее, эту гончую собаку, разрубят пополам?! Неплохая получилась задумка у Премудрого! Да и сам оказался хорош! Наслал на убийцу бурю, ливень и огненный небесный гнев, а тот все сдюжил и мага приложил так, что чуть в хлам не превратил! У него, видите ли, даже прервалась связь с действительностью этого мира! Слава Энгу, что он колдун, у человека настоящий перерыв взаимоотношений с действительностью бывает только один раз: первый и он же последний. Да, сильный у них противник - пришла к выводу Эльмеда - нечего сказать. А только такой и мог быть - не шутка ведь - справиться с Великим Саннелором!
  Полы балдахина раздвинулись, это в точно назначенное время явился любовник, несравненный Ринто. Он красиво обнажился, играя рельефной мускулатурой, и вскоре рационализм Эльмеды утонул в сладких удовольствиях, позволивших ей забыть и государственные дела, и пауков, и призрака, и сукокрыса, и Грольта, и всех ядовитых ежей вместе взятых.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"