В нескольких метрах от балкона фасад огромного жилого дома поворачивал, выступал вперед, а затем снова поворачивал и, как ни в чем не бывало, продолжал двигаться в прежнем направлении. С обеих сторон получившегося выступа располагались широкие трехстворчатые окна, такие же, как во всем шлакобетонном доме постройки начала тридцатых годов. Благодаря этим окнам выступ фасада напоминал пять огромных ажурных фонарей, поставленных друг на друга. Фонарь на четвертом этаже был когда-то одной из двух комнат, которые занимала дружная маленькая семья. Там до войны жила легкомысленная школьница Лера, надежно защищенная от всех жизненных невзгод папой и мамой. Теперь в этих комнатах жили какие-то посторонние люди, ее папа еще не вернулся с войны, а мама умерла в эвакуации. Сама она только что окончила школу в маленьком северном городке Недрограде, где после маминой смерти ее приютила мамина сестра. Она вернулась в Ленинград по вызову ЛИИСа, института, в который собиралась сдавать вступительные экзамены. Незадолго до нее уже вернулись из эвакуации некоторые ее родные, но и их жилье было занято чужими людьми, а сами они проживали по новым, незнакомым ей адресам. Поэтому на первую ночь в Ленинграде ее приютила семья довоенной школьной подруги Муси Ивановой. В комнатах, где жилиИвановы, было тесно, в городе стояла жара, и Мусина мама устроила ей постель на балконе.
За завтраком Лера щедро поделилась с хозяевами тем, что тетя дала ей в дорогу: хлебом и вкусной соленой рыбой. Испеченного тетей печенья у нее уже не было, им она угостила попутчиков по общему вагону поезда. После завтрака они с Мусей вместе вышли из дома. На Мусе был надет синий шерстяной костюм с длинными рукавами, заканчивавшимися снизу широкими раструбами - мода, еще не дошедшая до Недрограда. Вместе они дошли до здания института на набережной Мойки. Потом Муся ушла, и началась самостоятельная Лерина жизнь в Ленинграде.
Получив в канцелярии направление в общежитие, Лера села на Невском в трамвай четвертого маршрута и поехала на Васильевский остров. В общежитии ей предстояло пожить совсем недолго, пока не демобилизуется папа и не займется освобождением их комнат. Он так и писал ей в Недроград: ?Поступай в институт и устраивайся в общежитие?.
Вместе с комендантом Лера поднялась на 3-й этаж и сразу же, едва успев перешагнуть порог 345-й комнаты, убедилась в правильности утверждения, что мир тесен. С возгласом: ?Лера!? навстречу ей поднялась сидевшая на одной из кроватей девушка.
- Я Капа, - сказала девушка. - Разве ты меня не узнаешь?
Капа окончила школу в Недрограде за два года до Леры. В прошлом году ее отчислили со второго курса какого-то ленинградского института, а теперь приняли в ЛИИС, тоже на второй курс, но с двумя хвостами, математикой ичем-то еще.
Общежитие пустовало. Институт еще не вернулся из Тбилиси, из эвакуации, а абитуриенты еще не съехались, потому что до вступительных экзаменов оставалась целая неделя. В огромном здании было тихо и неуютно. Ждать писем пока еще не приходилось. Днем девушки пытались готовиться к экзаменам и ездили гулять в центр города, а вечерами пели дуэтом песни и разговаривали про Недроград. Капа знала не только всех учителей, но и Лериных подруг и поклонников.
В один из вечеров то ли к Лере, то ли к Капе пришла неожиданная гостья, Галочка Селицкая, каким-то окольным путем узнавшая их адрес. В Недрограде Галочка жила рядом с Лерой, в квартире напротив, и работала вместе с Лериной тетей Лизочкой в бухгалтерии. Тетя предупреждала Леру, что она девочка хитрая и нехорошая, что дружить с ней не следует. Но в Недрограде они и не думали дружить. Подругами Леры были одноклассницы, а Галочка дружила с Лериной ?врагиней? и соперницей Валей Агаповой. Было подозрение, что именно Галочка, незадолго до отъезда их обеих в Ленинград, написала на дверях квартиры Лерино имя рядом с нецензурными словами. Но, как сказала тетя, ?Не пойман - не вор?. Сейчас же скучавшие девушки неожиданной гостье обрадовались. Она заночевала у них, а через пару дней приехала снова и привезла патефон и пластинки.
- У меня не какие-то там ?Саши? и ?Андрюши!? - сказала она гордо.
И точно, ни ?Саши?, ни ?Андрюши? среди ее пластинок не было, но были и ?Утомленное солнце?, и ?Он уехал!?, и другие шедевры из довоенного обменного фонда. Привезла Галочка и письмо от Вали Агаповой, которое успела получить с оказией, и в котором Валя на чем свет стои т честила и разоблачала Леру, хоть и покинувшую Недроград, но все еще ненавистную. Не без удовольствия произнеся вслух все Валины ?крысы? и ?кривляки?, Галочка сообщила, что на письмо уже ответила, разъяснила Вале, как та ошибается, и даже передала от Леры привет.
- Вот увидите, девочки, - говорила она, - Валя очень хорошая, и когда-нибудь вы с нею подружитесь. А виноват во всем Васька.
- И на дверях писал Васька? - поинтересовалась Капа, которая была уже в курсе скандального происшествия.
На этот вопрос гостья отвечать не стала, а стала жаловаться на мачеху: та хоть и впустила падчерицу в квартиру, но собирается с ней судиться и по суду выгнать на улицу.
Вскоре в 345-й ненадолго поселилась пятикурсница Тамара. Ее муж должен был вскоре вернуться из отпуска, начать преподавание в военно-морском училище и получить комнату. Тамара однажды и преподала Лере урок на тему ?кто есть кто?. Леру удивила масса рядовых матросов, появившихся однажды на Невском и у них на Васильевском острове.
- Они же не матросы, а студенты! - с энтузиазмом вразумляла ее Тамара. - Такие же студенты, какой будешь ты! Ты посмотри: у них на ленточках написано название училища. На погонах у них якоря. А нашивки на рукавах показывают, на каком они курсе. Когда они заканчивают пятый курс, они сразу же становятся офицерами! Курсанты - это будущие офицеры!
В одну из последних августовских ночей здание общежития загудело, а наутро его коридоры уже кишели красивыми брюнетами с усиками. Институт вернулся из эвакуации, привезя с собой массу жителей Кавказа, набранных там на все курсы, и особенно много на первый. Приехали и кавказские девушки, но их было мало, и они держались незаметно.
Сразу же заработал радиоузел, и теперь каждый вечер общежитие танцевало. Каждый вечер танцевали и Лера с Капой. Едва до 345-й комнаты долетали первые звуки вальса, они, как однажды еще в Недрограде выразился Лерин дядя, ?подобно полковым коням, услышавшим звук трубы?, надевали туфли на каблуках и устремлялись в коридорную нишу недалеко от их комнаты.
* * *
Первый вступительный экзамен, письменную математику, Лера сдавала первого сентября. В победном сорок пятом году в Недрограде школу закончило всего шесть человек, шесть девушек, и четыре из них поступали в ЛИИС. Леру ни в медицинский, ни в педагогический институт не тянуло, а против юридического возражал папа. Оставался технический. Институт Инженеров Связи она предпочла другим из-за его звучного имени, а его проводной факультет потому, что в эвакуации успела немного поработать телефонисткой. Люба Любченко, Нина Семенова и Шура Алексеева поступали с ней за компанию. К первому сентября одноклассницы еще не приехали.
Школьный курс математики Лера знала неплохо, однако теперь, сидя в огромном помещении, среди массы незнакомых абитуриентов, она волновалась. К тому же, она была несколько разочарована. Ей казалось, что преподаватели института сплошь седовласые, мудрые и благородные профессоры. Здесь же между столами ходила, в надежде уличить шпаргалочников, полная средних лет женщина по фамилии Чашкина. Громким и резким голосом она непрерывно подгоняла экзаменующихся и предостерегала потенциальных преступников.
День Победы над Японией прошел незаметно, но экзамен по письменной литературе все же отложили. Вечером приехала Галочка с ночевкой и с новым набором пластинок. А назавтра, когда Лера вернулась, благополучно изложив свои, почерпнутые из учебника, мысли по поводу романа Горького ?Мать?, ее ждало неприятное сообщение: у Капы из чемодана, стоявшего под кроватью, пропали деньги. Не очень много, всего сто с чем-то рублей, но факт оставался фактом: из чемодана пропали деньги. Лера ломала голову: кто же мог это сделать? Тамара? Галочка? Кто-то чужой улучил момент и зашел в комнату? Было неприятно сознавать, что Капа могла заподозрить и ее, Леру. Почему-то ей все-таки казалось - Галочка.
Галочка приехала за патефоном уже на следующий день. Она казалась смущенной, и вскоре выяснилось, почему.
- Лера, - сказала она, - выручай. Ты же знаешь, я сужусь с мачехой из-за жилплощади. Мне нужно срочно отдать деньги адвокату. Буквально через две недели деньги у меня будут, но на эти две недели, пожалуйста, одолжи мне. Всего на две недели!
Половину тех денег, что привезла с собой, Лера уже потратила. Однако завтра-послезавтра предстояло получить деньги по папиному аттестату. Она отдала Галочке все, что у нее было.
- Большое спасибо, - говорила Галочка, направляясь к двери с патефоном и пластинками в руках. - Большое спасибо. Через две недели верну, ты не волнуйся.
Лера и не волновалась.
В последнее время она ежедневно заходила на почту, расположенную на первом этаже, под общежитием, и ежедневно, простояв десять-пятнадцать минут к окошечку ?до востребования?, отходила от него ни с чем. А пора было бы уже придти и письму от тети, и письму от папы, которое тетя должна была переслать из Недрограда. Но первым пришло письмо от еще одной маминой сестры, тети Катюши. После возвращения из эвакуации они с дочкой жили уже не на Петроградской стороне, а в поселке Стрелина. На ее имя был выслан Лерин багаж, и теперь тетя сообщала, что багаж пришел. Она предлагала приехать за квитанцией и, заодно, взять немного картошки, которую она успела вырастить летом.
В Стрельну, за квитанцией и картошкой, Лера съездила одна, а за багажом на Московский вокзал они отправились вдвоем с Капой. На обратном пути в трамвае неожиданно послышался громкий возглас:
- Товарищ Свистунова!
Обернувшись, Лера увидела одного из тех, кого недавно расхваливала Тамара, матроса-студента. Виктор Рябинин учился с ней в Недрограде в девятом классе, а пока она училась в десятом, успел окончить в Ленинграде подготовительное морское училище и поступить в училище имени Дзержинского. В Дзержинку, как уважительно называли это училище девочки. Виктор проехал с ними до общежития, помог донести Лерин багаж, с часок посидел, блистая морским жаргоном, и сообщил, что завтра уезжает в отпуск. А вот после отпуска, ?если сможет?, явится на ее день рожденья. Лера пожалела, что еще не приехала Люба Любченко, поскольку в девятом классе, по словам Любы, у них с Виктором намечалась обоюдная симпатия.
Люба и Шура прибыли на следующий день, причем Люба ?в командировку?. Благоразумные родители, работающие в сфере снабжения, решили: если она, с трудом получившая аттестат зрелости, все-таки сдаст экзамены, то съездит домой, отчитается за липовую командировку и прихватит продуктов. Пока же Любины мысли были заняты ?самой модной шляпой?, которая ей зачем-то срочно понадобилась. На поиски этой шляпы они с Шурой и отправились в первый же день на барахолку.
Все экзамены Лера сдала на пятерки. Даже ей самой это показалось счастливой случайностью, потому что ни к одному из них она не готовилась. И Капа к ампутации своих хвостов тоже не готовилась. Так получалось. Днем время у них уходило куда-то сквозь пальцы, а вечером они шли на танцы. Капа иногда возвращалась в 345-ю через час-два, но Лера каждый раз оставалась в коридорной нише до самого конца, до прощального вальса. Она очень любила танцевать, и ей льстило внимание молодых людей. Особое впечатление Лера производила на кавказских мальчиков. Как-то случайно она услышала, что ее называют ?русской красавицей?.
В первый же вечер ее пригласил на танго, и уже до конца не отходил от нее, третьекурсник с радиофакультета Лева, высокий, красивый, и, конечно же, с усиками. Проводив ее до 345-й комнаты, он предложил ей сходить с ним завтра в Мраморный. Лера была уже наслышана, что Мраморный зал Дворца культуры, который все фамильярно называли просто ?Мраморный?, считается в городе местом не совсем приличном. Поэтому она ответила:
- Что вы, у меня послезавтра экзамен.
Такого неуважения самоуверенный Лева ей не простил, на следующий вечер на нее даже не взглянул и не отходил от Лили Тумановой, эффектной темноволосой девушки, которая тоже сдавала вступительные экзамены. Такая ?тактика? отлично действует, но только если на девушку не обращают внимания другие кавалеры. Так что через пару дней коварный Лева снова пригласил ее на танго и сообщил:
- А я выполнил свое обещание и на двенадцатое достал билеты на ?Лебединое озеро?.
--Лева, вы, наверное, обещали это кому-то другому. Но все равно, спасибо. Только тринадцатого у меня экзамен.
После этого разговора Лева вновь отравился приглашать Лилю Туманову. Это было забавным, и Лера с Капой, протанцевав вместе прощальный вальс и сбегав в умывалку, долго и от души смеялись, вспоминая и подробности вечера, и тактику коварного Левы, и что-то еще, казавшееся необыкновенно смешным.
Накануне последнего экзамена приехала Галочка Селицкая в очень модном, очень красивом и, наверное, очень дорогом новом пальто. Свой долг она не привезла, зато привезла два билета на фильм ?Сестра его дворецкого?. На один из этих билетов она и приглашала сходить вместе с ней Леру или Капу. Те долго уступали это удовольствие одна другой, наконец, Капа все-таки поехала. А Лера открыла, было, учебник, но лишь из коридора донеслись звуки радиолы, закрыла его и, полетела на танцы. И снова от нее не отходил коварный Лева, на этот раз применяя тактику против Лили Тумановой. Но и Лиля не стояла у стенки, и Лиле эта тактика большого урона не нанесла.
Лева, между тем, сообщил:
- Билеты на ?Лебединое озеро? я продал, и даже на этом заработал.
Потом, когда они сидели в коридоре на подоконнике открытого в теплую ночь окна, Лева гордо говорил:
- Я черкес и человек с темпераментом!
А Капа, вернувшись из кино, рассказала, как долго и горько плакала Галочка, объясняя, что сейчас отдать долг никак не может, а сможет потом, по частям. Лера огорчилась. На эти деньги она собиралась починить туфли, от которых все время норовила оторваться подошва, и купить на барахолке галоши. Там, как говорили, можно было купить и совсем новые. Капа сказала:
- У меня сложилось впечатление, что она и никогда не отдаст эти деньги.
- У меня тоже. Главное, тетя еще когда говорила мне, что она девочка хитрая и нехорошая. А я, как дура....
- Ну да, как дура, - подтвердила Капа.
Тут они посмотрели друг на друга - и рассмеялись. И опять долго смеялись и не могли успокоиться.
Повод посмеяться нашелся и на следующий день, только они не сразу это поняли. Из шкафа пропало лучшее платье Капы, новое, прекрасно сшитое из прекрасного сукна, с замысловатой вышивкой. И еще Лерины юбка и блузка, тоже неплохие, но не идущие ни в какое сравнение с Капиным шедевром индпошива. Огорченные девушки, Лера, Капа, Тамара и новая соседка Женечка, проверили свои тумбочки и чемоданы. Все было на месте. На своем месте в Капиной тумбочке лежали ее деньги. И снова все ломали голову: кто? А Леру мучила нелепая мысль: этот ?кто? - Женечкин знакомый Сергей, блестящий кавказский красавец, носивший усики, хоть и был русским, и морскую фуражку, хоть и числился в их сухопутном институте. Но зачем ему, одетому с иголочки, Капино платье и, тем более, Лерина юбка? Сама мысль, что этим ?кто? мог оказаться Сергей, казалась верхом глупости. Она, эта мысль, была абсолютно немыслимой. Но она засела в Лериной голове и не хотела уходить. Перед сном, когда Тамара с Женечкой ушли умываться, Капа вдруг сказала:
- Только, пожалуйста, никому не говори. У меня такое чувство, что это мог сделать Сергей.
- Капа, это очень странно, но и мне так кажется. Но ты подумай: строил глазки тебе, строил глазки мне, а потом нас же и обокрал? Где же тут логика?
Тут выяснилось, что Капа знает анекдот, который как раз и заканчивается вопросом: ?где же тут логика??. Когда вернулись умытые соседки, девушки хохотали. Как каждый вечер, они хохотали и не могли остановиться. Молодость не хотела страдать.
- Ну что, девочки, успокоились? - спросила Женечка. - И правильно, не стоят вещи того, чтобы из-за них убиваться.
Женечка, поселившаяся в 345-й позже всех, была необыкновенно милой. Такой милой, что никому и в голову не пришло бы назвать ее Женей, уже не говоря о Женьке или даже Евгении. Женечка. Она была и хорошенькой, и неглупой, и рассудительной, но, главное, она была милой. Доброй. Ласковой. Казалось, она не жалела тратить на других свое сердце. Лера и Капа дружно решили: им очень повезло, что Женечку поселили с ними. По возрасту она могла бы учиться на пятом курсе, но по каким-то причинам отстала и, как Капа, шла на второй. Теперь она подошла по очереди к их кроватям и, как маленьких, погладила по головам:
- Спокойной ночи.
Конечно, вещи не стоили того, чтобы из-за них убиваться. Но все же весь следующий день Капа грустила, а вечером даже ушла с танцев, пробыв там какие-то полчаса. Удивленная Лера ушла следом. Она пыталась развеселить подругу, но хохотушки Капы не было. На Капиной кровати лежала девушка с Капиным лицом и влажными от готовых пролиться слез глазами.
- Скучно! - говорила эта другая Капа - Скучно и грустно. И еще грустнее, когда кругом веселятся. И все неискренне. Хохочут, но никому не весело. Вот и тебе тоже не весело....
Капа была не права, но Лера с ней не спорила. Они выпили кипятка с размоченными черными сухарями, привезенными из Недрограда, причесались на ночь, сходили в умывалку. Тамары и Женечки дома не было. Спать не хотелось. В одной из комнат, недалеко от 345-й, пели слаженные мужские голоса.
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва.
Выделялся густой красивый голос Жоры Хочинского. Жора учился на радиофакультете, уже на четвертом курсе. У него были огромные продолговатые сине-зеленые глазаи не было левой ноги. Когда в нише коридора танцевали, он приходил и стоял в углу, опираясь на костыль. Его удивительные глаза, не отрываясь, смотрели на Леру. Ей это льстило, но немного пугало.
Песни сменяли одна другую, и под их звуки Лере мечталось о чем-то далеком, неопределенном, хорошем и грустном. Мечталось о настоящих друзьях. О чем-то еще. Может, о любви? Настоящей, сильной и взаимной, без тактик и борьбы самолюбий, без грубых слов и двусмысленных намеков. Думалось: а достойна ли она той любви, о которой мечтает? Способна ли она сама на большое настоящее чувство? Способна ли она не замечать тех поклонников, на которых не скупится судьба, и ждать того, кого полюбит?
* * *
Первый день занятий оказался точно таким, о каком Лера и мечтала издали. Она сидела в большой, амфитеатром, аудитории, заполненной студентами. Лекции, как и полагается, читали немолодые, благообразные мужчины-профессоры. Внимательно слушая и записывая в блокнот, она чувствовала себя взрослым, ответственным человеком. Она понимала, что будет нужно много и серьезно заниматься, и это нисколько ее не огорчило. После лекций она зашла в магазин на Невском и купила командирскую полевую сумку, но не кожаную, а брезентовую, со скромной кожаной отделкой. Наверное, такие дешевые сумки молодым лейтенантам выдавали в конце войны. В сумке очень удобно размещались пухлые блокноты, которых она накупила в том же магазине, и она удобно висела на плече.
В их потоке вместе слушали лекции три группы. Их группа, 5-45, а также 6-45, состояли из одних девушек. А группа 4-45, наоборот, из одних молодых людей. Некоторые из них казались детьми, хилыми заморышами, низкорослыми, невзрачными, на которых было написано, что всю долгую войну они недоедали. Другие же, наоборот, казались людьми совсем взрослыми, умудренными жизнью. Это демобилизованные. Некоторые из них с трудом, хромая, передвигались на примитивных протезах, У двоих были заправлены под ремень пустые рукава гимнастерок. Кавказских красавцев в их потоке не было, те считали более достойным для себя учиться на радиотехническом факультете. В Лериной группе 5-45 тоже были две демобилизованные девушки. Красавица Рита Шапиро, с орденом Красной Звезды на лацкане элегантного синего пиджака, служила в войну телеграфисткой в штабе какой-то армии. А Зина Васильева, сержант зенитной артиллерии, в отличие от Риты, ходила на занятия в военной форме и жила в общежитии. Как член партии, она сразу же была назначена старостой группы и прилежно отмечала посещаемость занятий в толстом журнале.
Институт размещался в дореволюционной гостинице, и входить в большинство аудиторий приходилось из узких темных коридоров. Часть аудиторий выходила окнами на маленький, перпендикулярный Мойке, переулок. Туда же выходил боковой фасад огромного, предвоенной постройки, здания Текстильного института. На перемене, облепив открытое окно, будущие связисты с энтузиазмом и радостью кричали в открытые окна соседей:
- Тряпичники!
- Столболазы! - тоже с энтузиазмом и радостью отвечали им соседи.
Оба института были еще молоды, но традиции уже зародились и, как эстафета, передавались от поколения к поколению.
На первой же неделе состоялся урок военного дела. Строгий майор Лысенко построил девушек в колонну по двое и по берегу Мойки повел колонну на Исаакиевскую площадь. Лера, на ногах которой были туфли на высоком каблуке, хотела, было, отпроситься.
- Товарищ военрук! - начала она, но в ответ услышала суровую отповедь:
- Меня еще никто не лишал воинского звания! Встаньте в строй!
На Исаакиевской площади, вызывая улыбки у нечастых прохожих, девушки и продемонстрировали свою, не очень серьезную, строевую выучку. А на следующем занятии майор Лысенко довел до сведения первокурсниц, что военная кафедра намерена превратить их в офицеров запаса, для чего у них у всех необходимо воспитать ?непоколебимое стремление вступить в бой с противником и уничтожить его?. В трамвае, где девушки обсуждали это событие, стоя кружком на задней площадке вагона, какой-то незнакомый морячок, прежде чем выйти на остановке, подал, хоть и не испрошенный у него, зато душевный совет:
- Девушки, учитесь ругаться!
Они посмотрели друг на друга. Кто-то прыснул первым и вскоре уже хохотали все: и серьезная Валя Чибис, и Лера, и Лиля Туманова. Улыбалась даже староста группы Зина Васильева. Хохотали почти целую остановку, а потом Лера почему-то оглянулась. Со скамейки на их веселье смотрела женщина. Дама средних лет с серьезным лицом. Смотрела то ли удивленно, то ли укоризненно. Казалось, она не могла понять, как могут смеяться эти девушки здесь, в Ленинграде, сейчас, когда едва лишь закончилась война, когда у нее самой в блокаду... Леру что-то больно кольнуло.
-- Девочки, перестаньте! -- сказала она.
Вечером в 345-ю зашла Валя Чибис.
- Лера, давай, будем заниматься вместе, -- предложила она.
И пару раз они, действительно, позанимались вместе. Но, к сожалению, Лере не хватало Валиной серьезности и усидчивости.
В конце сентябрявошедших в вестибюль института встретило огромное красочное объявление: в ближайшую субботу в актовом зале состоится ?Вечер посвящения в студенты?. Объявление не позволяло себя не заметить, свисая с третьего этажа в пролет большой парадной лестницы и заканчиваясь чуть выше головы огромного скульптурного портрета товарища Сталина.
К восьми часам вечера двухсветный белоголубой актовый зал, украшенный по второму этажу балкончиками, тоже белоголубыми, был уже ярко освещен. На сцене уже стояли и покрытый кумачом стол для президиума и кафедра. Вскоре на нее поднялся директор института и поздравил всех с началом нового учебного года - на этот раз в родном городе и в родном здании. И особо поздравил первокурсников с поступлением в этот замечательный институт. Сменивший директора серьезный мужчина в очках оказался деканом проводного факультета и потому, нахваливая институт в целом, особенно сердечно хвалил свой факультет. Было совершенно понятно: если бы в зале случайно оказался кто-нибудь, поступивший по ошибке в другое учебное заведение, то этот кто-нибудь должен был бы немедленно исправить свою ошибку и определиться на проводной факультет ЛИИСа. В самом крайнем случае - на радио факультет.
Затем к кафедре подошел полноватый молодой человек, и по залу уважительно зашелестело: ?Ампер! Ампер!?
- Это у него такое прозвище? - поинтересовалась Лера у сидящей на соседнем стуле старшекурсницы.
- Не прозвище, а фамилия! - веско сказала та. - Борис Ампер, секретарь комсомольской организации.
Комсомольский секретарь тоже похвалил оба факультета, пообещал в ближайшее время провести общее комсомольское собрание, а затем сказал:
-- Я твердо уверен, что среди нас никогда больше не появится такой человек, как комсомолец Балетов.
Это имя Борис Ампер произнес лишь единожды, но так внушительно, что стало ясно:хоть стены института и были уже очищены от этого ужасного человека, память о нем и его преступлениях будет жить в них еще долго. О самих же преступлениях секретарь промолчал. Они были как бы засекречены. И от этой секретности становилось хоть и интересно, но как-то неуютно.
- Дорогие первокурсники! -- продолжил между тем Борис Ампер. -- Вы поступили в институт, который носит славное имя Михаила Александровича Бонч-бруевича. Кто из вас может что-нибудь о нем сказать?
Оказалось, что никто и ничего сказать не может, в том числе и не первокурсники. Некоторые, наиболее активные студенты, тут же, бегом, бросились в библиотеку. Но ожидать их возвращения Борис Ампер не стал и разъяснил: это выдающийся ученый и первый радиофикатор Советского Союза.
Затем дали концерт приглашенные артисты. Приятное оживление вызвал артист Юрий Толубеев, прочувствованно продекламировав, между прочим:
Вкусный пар валит из миски,
Когда варятся сосиски!
Как пырнешь ей вилкой в бок,
Так и брызнет жирный сок!
Этим упоминанием о позабытой довоенной роскоши концерт завершился. Зрители расставили стулья вдоль стен зала, и, наконец-то, начались долгожданные танцы.
* * *
Однажды Капа предложила:
- Давай, сходим все-таки к Галочке. Может, у нее появилась хотя бы часть денег.
Галочка и ее мачеха жили тоже на Мойке, только далеко от их института, за Исаакиевской площадью и на другом берегу. Дверь квартиры открыла немолодая и полная, несмотря на недавнюю блокаду, женщина.
- К Гале нельзя, - строго сказала Галочкина мачеха. - Галя спит.
- Но мы...., - начала, было, объяснять Капа, однако слушать ее не стали.
- Я же сказала - она спит. К тому же она нездорова, у нее температура.
- Может, они потратили твои деньги вдвоем? - предположила Капа, выходя из темной парадной.
Лера уже примирилась со своей потерей, но оказаться не принятыми было все же неприятно. Однако, к счастью, у нее еще оставались деньги на то, чтобы отметить предстоящий день рождения.
Гостей ожидалось много. Лера пригласила и тетю Катюшу, и еще одну тетю, Дину, обеих с дочками, и, конечно, Капу, Тамару и Женечку. Были приглашены и два первокурсника-кавказца с радиофакультета, Алеша и Вова, чья 328-я комната находилась по коридору как раз напротив их 345-й. У Леры отношения с ними были несколько запутанными, но Капа с ними подружилась.
Кудрявый красавец Алеша писал стихи, и товарищи называли его Пушкиным. Как-то во время танцев в коридорной нише он разговорился с Капой и был приглашен на следующий вечер в 345-ю почитать свои произведения. Стихи Лере не понравились, но Капа нашла отдельные места очень удачными. На следующий день Алеша и Вова, уже по собственной инициативе, явились в гости, прихватив с собой патефон, и в 345-й комнате знаменитый, хоть и запрещенный, Петр Лещенко лихо пел о том, как молодой Ахмет продал за ?большую монету? свою любимую жену Тамару. В конце вечера, когда все расходились, Алеша улучил удобный момент, взял Леруза руку и самоуверенно спросил:
-- Лера, вы согласны со мной дружить? Да или нет?
-- Почему же сразу дружить, я вас совсем не знаю.
-- Да или нет? --повторил он настойчиво.
Она с силой выдернула руку.
-- Нет. И вообще вам пора уходить.
- Тогда слушайте. Со мной поспорил один друг. Первое: я должен был познакомиться с вашей комнатой. Это я выиграл. Второе: я должен был подружиться с вами. Это я, пока что, проиграл.
А на следующий день в 345-ю пришел Вова и вежливо обратился к Капе и Женечке:
- Девушки, вы позволите мне пригласить Леру в кино? У меня есть билеты на ?Сестру его дворецкого?.
И Капа и Женечка, почему-то не удивившись, благосклонно кивнули головами. Лера удивилась, но, посмотрев на Женечку, подумала: может, в Тбилиси так принято? Приглашение в такой форме приобретало какой-то уж очень солидный и благопристойный вид. К тому же, она еще не смотрела модный фильм. Они отправились на Седьмую линию, в кинотеатр ?Форум?. На обратном пути Вова сказал:
- Лера, вы очень похожи на мою маму. Я смотрю на вас и удивляюсь.
- Вова, я слушаю вас и тоже удивляюсь. Вы третий, кто в последнее время мне это говорит. Может, сейчас вы спросите меня, согласна ли я с вами дружить? Это не вы заключили пари с Алешей?
Вова не был ни таким красивым, ни таким самоуверенным, как Алеша. Он смутился. И признался, что пари, действительно, было заключено. Но он об этом сожалеет и даже просит прощения.
Что соседей следует пригласить, решили Капа и Женечка. Во-первых, оба они друзья всей комнаты. А во-вторых, на их электроплитке будет вариться свекла для винегрета. Сами они, правда, вначале прийти отказались, но Женечка им объяснила: если приглашают соседи, то отказываться невежливо
Все покупки, были сделаны накануне. Самой замечательной из них явился белый батон, точно такой же, как тот, что до войны покупался за один рубль сорок пять копеек. С самого начала войны Лера не ела настоящего белого хлеба и потому, увидев батон на Андреевском рынке, даже не задумалась о том, сколько он стоит. На батоне ее деньги закончились.
В день торжества девушки очень рационально расставили мебель. Стол с четырех сторон окружили четыре кровати, и в маленькой комнате не только всем хватало места за столом, но еще и оставалось небольшое пространство, где две или даже три пары могли потанцевать.
Все гости пришли с подарками. Тетя Дина подарила чайную чашку, а тетя Катюша пакет картошки. Тамара и ее муж подарили розовую морскую раковину, Женечка книгу ?Трое в синих костюмах?, про демобилизованных английских военных, ставших студентами, а Капа толстую тетрадку в красивой обложке. Алеша с Вовой преподнесли по тортику из ?Особторга?. Тортики стоили очень дорого и были совсем маленькими, почти как довоенные пирожные. Однако каждый из них был упакован в высокую картонную коробку и перевязан шелковой тесемочкой.
С некоторым опозданием появился Виктор Рябинин, с другом Борей, с желтыми якорями на погонах и с одинокой, желтой же, нашивкой на рукаве, обозначавшей его первый курс. Виктора так огорошило присутствие Тамариного мужа, которого он уже видел в училище, что он почти сразу же и удалился, утащив с собой и друга Борю. Лере, которая вышла проводить его в вестибюль, он сказал:
- Ты только не думай, что я испугался старшего лейтенанта. Я думал, будут одни студенты. А тут тетушки, детсад.
Ему не хотелось уходить, но вернуться было неловко, а потому он все говорил и говорил. Потом пообещал:
-- Если нас не посадят на губу за опоздание из отпуска, мы придем поздравить тебя в воскресенье, со своей водкой.
- Дети, -- презрительно отозвался первокурсник Алеша о первокурсниках Вите и Боре.
В разгар праздника в общежитии выключили свет, и тут Алеша показал, на что способен поэт из Тбилиси. Он нашел какого-то неофициального электрика, были протянуты какие-то неофициальные провода, и веселье продолжилось. Все присутствующие дружно его похвалили, а он вместе с Лерой проводил ?тетушек и детсад? до трамвайной остановки.
- Ходи с ним, куда хочешь, но постарайся не влюбляться.
Мудрая Женечка сказала то же. Лера и сама понимала, что Алеша человек не серьезный. Она не была даже уверена, что он снова не заключит с кем-нибудь пари. И еще она думала, как уронит ее в Алешиных глазах то, что к надвигающейся зиме у нее нет ни приличного пальто, ни обуви, ни даже шапки и перчаток. Что с этим делать, она не знала. Она надеялась, что вернется папа и как-нибудь этот вопрос решит.
В тот же день Капе пришла посылка из Недрограда. Вытащив из ящика пакетики с продуктами, а также шелковый шарфик и красивую голубую курточку, она сказала:
- Я вот думаю: дома собирают посылку, в чем-то себе отказывают, а потом эту посылку за два дня съедает вся комната.
- Сейчас ?вся комната? - это мы с тобой, -- ответила несколько удивленная, и даже обиженная Лера. -- Женечка здесь почти не бывает. Но ты вспомни, сколько моих продуктов съела вся комната. И у меня, почти что всегда, были деньги, на которые тоже ела вся комната.
- Лерчик, - спохватилась Капа. - Я же не тебя имела в виду. Я вообще.
И уговорила Леру выпить чаю с полученным домашним печеньем. У той не хватило характера отказаться, но сдобное рассыпчатое лакомство удовольствия не доставило.
* * *
Вскоре Лера получила местное письмо. Незнакомая женщина приглашала заехать к ней в Басков переулок и взять посылку от папы. Вечером они с Капой поехали. В комнате, показавшейся несколько угрюмой из-за загромождавшей ее мебели, сидели за столом и пили, то ли чай, то ли водку, две женщины и два офицера. Женщины выглядели моложе Лериной мамы, но при этом были чем-то разительно непохожи на маму, на маминых сестер и на довоенных знакомых. Интуитивно девушка восприняла их как ?неподходящее знакомство?.
Их с Капой усадили за стол, налили чай, предложили бутерброды. Из разговора Лера поняла: офицеры только что из Германии, и именно они привезли папину посылку. Она спросила:
- Вы служите вместе с папой? Как у него дела? Он так долго не пишет, я волнуюсь.
После небольшой заминки кто-то спросил:
- А разве вы ничего не знаете?
И ей рассказали: папа попал в аварию. Он ехал на мотоцикле и столкнулся с большим армейским грузовиком. Его отвезли в госпиталь, и жив ли он теперь - неизвестно. А один из офицеров добавил, что за этот случай кто-то из больших начальников получил выговор. Лере показалось, что он добавил это с усмешкой. И ей вообще показалось, что о несчастии с ее папой говорят как-то уж очень легко. Впрочем, так же легко они вспоминали и о других несчастиях там, на фронте.
Вскоре, взяв посылку, девушки ушли. Уже спускаясь по узкой черной лестнице дома дореволюционной постройки, Капа сказала:
-Лерчик, ты готовься к худшему.
В объемистой посылке оказались ?трофеи? - широковатое для Леры, но добротное зимнее пальто, пара платьев и комплект постельного белья.
На следующий день пришел денежный перевод, но не от папы, а из полевой почты. И пришло письмо от тети. Письмо ни о чем не говорило прямо. Оно подготавливало. Лера все понимала, и не хотела понимать. Хотела надеяться. Сидела на своей кровати в 345-й комнате и плакала. Капы и Женечки не было, они пили чай у соседей. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, вошел Алеша.
- Лера, - сказал он, - не нужно расстраиваться раньше времени. Может, еще все благополучно.
Он сел рядом, и Лера не поняла, как же это случилось, что они поцеловались.
- Вот мы с тобой и подружились, - с удовлетворением сказал Алеша.
- И ты выиграл новое пари? - улыбнулась она сквозь слезы.
- Нет, я не выиграл пари. Мы не заключали пари.
Уже назавтра, едва из коридора донеслись звуки радиолы, Алеша зашел в 345-ю:
- Идем, Лера, потанцуем.
Может, впервые в жизни ей не хотелось танцевать.
Они стояли у окна, когда подошел откуда-то сбоку и пригласил ее Цезик Понятовский, известный всему институту третьекурсник с радио факультета. Тбилисец Цезик имел славянскую внешность, одевался с иголочки и не носил усиков. Лера привыкла еще в Недрограде: если ее хотели пригласить два кавалера, они старались один другого опередить. Но Алеша поступил по-другому: не трогаясь с места, он несколько минут пристально смотрел, как она танцует, потом ушел. И она тоже почти сразу ушла. Прилегла на свою кровать и снова стала нелогично думать об одном и том же: может, все еще и обойдется? Капа занималась английским, Женечка читала книгу. И тут, громче, чем требовалось, постучали в дверь.
-- Лера, можно тебя на минутку? - спросил Алеша, и, когда она вышла в коридор, добавил: - Зайди в нашу комнату.
В комнате, где никого больше не было, он запер дверь на ключ.
- Отопри дверь.
- Нет. Ты еще пожалеешь, что так сделала! У нас, если девушка приходит куда-нибудь с другом, она на других не смотрит!
Но в дверь сразу же постучали: Капа и Женечка почувствовали недоброе.
Леру била истерика, а Женечка, сидя рядом с ней, гладила ее плечи и говорила:
- Это тебе наука. Кавказцы не уважают русских женщин. Нужно много выдержки и умения себя поставить, чтобы они стали уважать русскую женщину. Это русским парням можно кружить голову, а с ними, видишь, что получается!
Еще через день пришло ценное письмо. В нем тетя пересылала пришедшее в Недроград извещение о папиной смерти. ?Похоронку?. Лера держала в руках маленький, в половину тетрадочного листа, клочок дешевой бумаги, читала и перечитывала скупой текст. Читала тетино письмо: ?Ты должна вести себя так, как хотели твои покойные родители?. И в Лериной голове стучало: ?Покойные родители. Покойные родители?. Подошла Женечка, села рядом, прижала девушку к себе.
- Поплачь, - сказала она. - Теперь поплачь.
Женечка сделала то, что было нужно. И хоть Лера понимала, что сделала она это формально, все равно, через Женечкино плечо в нее потекла энергия разделенного с нею горя, доброты, поддержки. Ей хотелось, чтобы Женечка сидела с нею долго-долго, но та вскоре заторопилась по своим делам и ушла. Капа куда-то запропастилась сразу после лекций, и Лера сидела одна со своим горем. Беда случилась давно, еще в последний день июля. А в Недроград извещение пришло вскоре после ее отъезда. Ей не стали сообщать, пока она не сдаст экзамены. Может, это было правильно. Может, она и на самом деле не стала бы поступать в институт. Но теперь, думала она, само собой разумеется, она будет учиться. ?Как хотели покойные родители?. Снова и снова она думала: а что делала она в тот момент, когда умирал папа? Наверное, крутилась на танцплощадке...
В дверь постучали, и, как всегда, не дожидаясь слова ?войдите?, вошел Алеша.
- Лера, - сказал он, - я все знаю. Я на тебя обиделся, но давай забудем.
Он, как Женечка, сел рядом и, как Женечка, ее обнял. И на мгновение ей показалось, что и через его плечо, как через Женечкино, струятся в нее доброта и поддержка. Но меньше всего красивый кавказский мальчик Алеша хотел ее поддержать. Он сказал:
- Мы будем с тобой дружить, только по-нашему, по-кавказски. Ты не думай, я тебя люблю, никогда не обману и никогда не брошу. Ты будешь моей, а я буду твоим.
- Уходи, Алеша, - сказала она. - Так, как ты хочешь, мы никогда дружить не будем.
И тут, опять очень своевременно, вернулась Капа.
* * *
После того, как страшные опасения подтвердились, Лере стало неинтересно жить. Ей ни до чего не было дела, вокруг было пусто. Она аккуратно посещала занятия, прилежно записывала лекции, но как-то механически. Дома не занималась. Безо всякой радости она приняла приглашение и поехала к родным, которые жили теперь не на Староневском, а на Глазовой улице. Исполнялось одиннадцать лет двоюродной сестре Лялечке. Тетя, накрывая на стол, говорила:
- Твоя мама и твой папа были честными и порядочными людьми. И ты должна быть такой же!
Приученная уважать старших, Лера слушала молча.
На этом дне рождения угощение было таким же скромным, как и на Лерином. Но тете Дине хотелось, чтобы хоть немного повеяло былым благополучием, и к чаю она испекла торт ?наполеон?. Торт вышел ненамного больше особторговского, но всем, и детям и взрослым, досталось по кусочку настоящего, как до войны, лакомства. Оно моментально растаяло во рту, оставив после себя память об испытанном наслаждении и надежду на будущее.
На углу плохо освещенной Лиговской улицы, на трамвайной остановке, стоял молоденький и не совсем трезвый офицерик. Увидев Леру в роскошном Капином голубом берете с помпоном, он ринулся навстречу:
- Поедемте, - сказал он. - Поедемте к моим друзьям, я представлю вас, как старую знакомую.
Потом внимательно посмотрел на испуганную девушку и отошел. Появились белый и синий сигнальные огоньки, подошел трамвай четвертого маршрута, и Лера покинула опасный перекресток. Она остановилась на открытой площадке прицепного вагона. Стоя у невысокого ажурного ограждения дверного пролета, она как бы шла по Невскому, по мосту через Неву, по Васильевскому острову. Вдыхала влажный ночной воздух и не ощущала обычного удовольствия.
В 345-й Капа ей сообщила, что приходил Алеша.
- Ставит крест на вашей дружбе, раз ты уехала на целый вечер и его не предупредила.
И прочла новое Алешино стихотворение, начинавшееся словами: ?Ленинград, будь ты проклят!? Капа теперь сделалась не только почитательницей его таланта, но и большим другом. Леру же Алеша демонстративно ?не видел?. Ее эта тактика не задевала.
- Знаешь, Лерчик, по-моему, у него никакая не тактика, по-моему, он переживает, -- сказала Капа.
Лера в это не верила, но ей было все равно.
Однажды, возвращаясь из института пешком, она увидела около университета объявление: через полчаса начиналась лекция ?Сон и сновидения?. Она зашла, купила билет и прослушала материалистическое объяснение вещих снов. Впрочем, она никогда и не верила в вещие сны. Еще до войны школа воспитала ее убежденной безбожницей. Продолжая свой путь пешком, она думала: вот, она узнала кусочек чего-то для себя нового. Ну, и что? Разве это убрало пустоту вокруг?
В 345-й горевала Капа. Пока все были на занятиях, арестовали Женечку, и та отправилась в тюрьму в новой Капиной курточке.
-- Неужели нельзя было отправиться в тюрьму в чем-то своем? -- сетовала Капа.
Девушки вспомнили, что уже несколько дней не видели Жениного знакомого Сергея. Предполагать и обсуждать вслух, за что же могли арестовать их соседку и ее друга, они не стали. В конце концов, ?у нас зря не сажают?.
Постучали в дверь, и зашел Алеша. В 328-ю комнату кто-то принес радиоприемник, комната слушает передачу из-за границы и приглашает послушать Капу. Он выразительно посмотрел на Леру и повторил: комната приглашает Капу. И та, несколько смущенно оглянувшись на подругу, отправилась в гости. Леру кольнуло. Не Алешина демонстрация, но Капина ему помощь. Сама она никогда не стала бы помогать тем, кто хотел обидеть ее подругу. А Капа помогала. Лера вздохнула, и раскрыла лекции по физике. Но прочитанное не доходило до сознания. Она подумала, что Капа не первая подруга, так с нею поступавшая. Она быстро привязывалась к подругам и воспринимала их как бы сестрами. Может, потому, что у нее никогда не было ни сестер, ни братьев. Однако, привязанность эта чаще всего оказывалась односторонней. Она вздохнула снова и отправилась в коридорную нишу, где еще не закончились танцы.
Первым, кого она там увидела, был Лева. Совершенно великолепный Лева, в морской форме с расклешенными брюками и синим, в полоску, воротником. Он перешел из ЛИИСа в Мореходку. Многие кавказские молодые люди переходили в другие институты. Везде был недобор, и, устроившись в общежитии, можно было, не спеша, устраивать судьбу по своему вкусу.
- Лерочка, как приятно снова вас увидеть! - сказал он так, словно они не виделись не две недели, а две пятилетки - Я много о вас думал, поверьте! Я вел себя неправильно. Я нарочно делал вид, будто вас не замечаю, и смотрел, как вы будете реагировать. А вы не реагировали. Или делали вид, что не реагируете на мои действия.
- На вашу тактику?
- Ну да, тактику. Девушек задевает, когда им то оказывают внимание, то как будто их не видят. Но я-то вас все время отлично видел. Не верите? Помните, вы уронили платок, а Цезик сначала на него наступил, а потом поднял и преподнес вам? Было так?
- А зачем вы об этом рассказываете?
- Как зачем? Вы должны понять, что я раскаиваюсь. Я признаю, что моя тактика не удалась. И вообще мне необходимо с вами поговорить. Можно, я вас провожу?
Лера заметила, как, на ходу, ее кавалер внимательно посмотрел в ту сторону, где другой кавалер провожал после танца Лилю Туманову. Она подумала, что Лиля, наверное, очень хорошая девочка, и жаль, что они не дружат.
Они остановились недалеко от 345-й комнаты, там, где к коридору подходила широкая, главная в здании, лестница, и где коридор поворачивал, образуя квадратный холл.
- Лерочка, всего пять минут. Я должен вам объяснить. Сначала я заметил вас потому, что вы очень похожи на мою маму. А потом понял, что вы необыкновенная девушка. И вы должны сказать мне, да или нет.
Пока Лева пространно, хоть и не очень внятно объяснял про свои чувства, из 328-й вышла Капа и пошла домой, в 345-ю. Куда-то прошел и вернулся назад Алеша. А Лева все говорил и говорил:
- По тропинке, на которую не ступала нога человеческая, не пойдет никто. Но, стоит ступить на нее одному, как следом за ним пойдут тысячи. Вы понимаете, что я имею в виду? Я первый заметил вас и пригласил на танго, помните?
- Я очень благодарна. Может, написать об этом благородном поступке в стенгазету?
- Не нужно смеяться, я говорю серьезно. Я готов сделать для вас все, что угодно. Хотите, я сейчас спрыгну с третьего этажа или даже встану на колени? Да или нет?
- Лева, мы разговариваем уже не пять минут, а час пять минут. Спокойной ночи.
- Знайте, - назидательно сказал он на прощание, - в жизни все идет по синусоиде. Увидите, у вас будет то очень много поклонников, то не будет ни одного.
Капа спросила:
- Ну что, все выяснила?
- Выяснила, что все они артисты. Как ты думаешь, может, он тоже заключил с кем-нибудь пари?
* * *
По почте пришло извещение: Лере предлагалось вернуть ошибочно полученные по папиному аттестату деньги. Большие деньги, которых у нее не только не было, но и не предвиделось. Она не понимала, почему же она должна их возвращать. Ведь она не знала, действительно не знала, что папы уже нет. Она отправилась повышать свой юридический кругозор в расположенную недалеко от общежития юридическую консультацию. В маленькой, но отдельной, кабинке сидела молодая, красивая, ярко накрашенная дама.
- Конечно, - сказала дама, выслушав сбивчивый Лерин вопрос и внимательно ее разглядывая. - Конечно, деньги обязательно нужно вернуть. Их же перевели по ошибке, вы получили не принадлежавшие вам деньги.
Ее холеная, с ярким маникюром, рука взяла бланк квитанции и проставила в нем сумму.
-- Это заплатите в кассу.
Просьба оказалась для Леры потрясающей неожиданностью. У нее не было ни одной копейки. Она покраснела так, что на глаза навернулись слезы. Так же внимательно глядя на нее, женщина молча разорвала бланк. Испытывая мучительный стыд, Лера покинула юридическую консультацию.
Однако с долгом все вскоре уладилось. Ценным письмом пришла папина сберкнижка с очень скромной суммой его накоплений. Все же этого хватило, чтобы вернуть государству долг, заплатить символические сто рублей за обучение в институте и купить зимнюю обувь.
На барахолке она почти сразу увидела бурки. Черные бурочки. Абсолютно новые, аккуратные, на небольшом каблучке.
- Смотри, - гордо говорил мастер. - Смотри, какие ладные. И на улицу пойдешь, и на работу, и на танцы.
У Леры не хватало ста рублей, а торговаться она не умела.
- А, бери! Больно уж они тебе подходят, как для тебя сшиты. Будешь еще меня вспоминать! Носи на здоровье!
Когда, вместе с обновкой, она явилась в 345-ю комнату, там сидел Цезик Понятовский, развлекал девушек и ждал Леру.
- Лера, - сказал он, - Капа утверждает, что вы любите оперу. Это правда?
Немного поколебавшись, ибо не совсем была в этом уверена, она ответила:
- Правда.
- Тогда разрешите пригласить вас завтра в Кировский театр на ?Травиату?.
Цезик разорился на билеты в ложу бенуара. Лера сидела в новом черном трофейном платье, которое было ей слегка узковато, и старалась держаться солидно. Но не получилось. В последней картине по ее щекам в три ручья покатились слезы, и она ничего не могла с этим поделать.