Сжалюсь, пожалуй, над читателем и сразу опущу ненужные подробности.
Начну рассказ как раз с того места, когда мы с другом поняли, что из всех жителей планеты мы, возможно, оказались единственными, кто остался в живых. Вовсе не обязательно, что подобные, невероятные по своим масштабам, природные катастрофы переживают лишь лучшие представители человечества, но в данном случае все выглядело именно так: выжил он, мой старинный друг, поэт двухметрового роста, и я, писатель-прозаик ростом чуть пониже, но зато пошире в плечах.
Итак, мы поняли , что нас, по всей видимости, осталось всего лишь двое на всем земном шаре; было отчего загоревать; однако мы держались и старались не подавать виду, что на душе у нас скребут кошки. Два месяца рабочей командировки на самый край земли сделали свое дело: мы уже стали практически одним существом, двухголовым, четырехногим, четырехруким; рассказывать друг другу нам уже нечего, все уже не раз рассказано; все у нас общее, зубная щетка и та одна на двоих; да и чистить-то особо нечего: зубов уже не осталось, кроме последних двух (это, разумеется, черная шутка с моей стороны); нормальная еда давно закончилась, подъедаем крохи.
Но для большей понятности лучше все-таки будет забежать немного назад и рассказать о том, как нас одурачили. Все нам описали красиво: приятная двухмесячная командировка, хорошо оплачиваемая, делать почти ничего не нужно, главное побольше отдыхать. Повсюду темпераментные восточные женщины в ситце, ни разу не видавшие приятных и раскованных мужчин, вроде нас с другом. Тронешь такую за плечо, и она сразу бьётся в конвульсиях, просит: дотронься здесь да дотронься там.
Все нам наврали. Самое сексуальное, что пришлось видеть за последние два месяца - это мой напарник в теплых кальсонах и белые медведицы. И самое страшное, что вернулись домой, а все вокруг умерли, или попросту поисчезали. В наше отсутствие произошли странные выхлопы из космоса, но нас они не коснулись, поскольку были в командировке, по сути, у черта на куличках.
Что нам еще оставалось делать, как не выживать всеми способами в этом новом безжалостном мире. Мы понабрали горы консерв в супермаркетах; в банках взяли мешками доллары, евро: все равно никому это уже не надо. Расселись, точно нувориши, в одном из лучших ресторанов города (глаз почему-то упал на китайский), выпили немного, закурили по хорошей сигаре (хотя курить в ресторане было запрещено) и задумались, что все-таки нам делать дальше.
А думать и размышлять мы еще как умеем, потому что я писатель-протестант, он поэт-бунтарь, два непризнанных таланта.
- И думать нечего,- сказал мой друг,- будем заново создавать цивилизацию.
- Но без женщин нам это никак не осуществить,- заметил я.
Оба прекрасно понимали, что продолжить человеческий род , пребывая в чисто в мужской компании, физиологически невозможо. Поэтому взяли в руки женщиноискатели (мы пользовались ими в командировке) и немедленно отправились на поиски женщин. Нет смысла описывать этот прибор, если вы когда-нибудь в жизни видели металлоискатель; только тот реагирует на метал, а наш, видимо, на какие-то секреции. В дальнейшем, для большей краткости, он будет упоминаться как "жи".
У друга жи подлиннее моего, потолще, более оргометричен, его удобнее держать в руках - это новое поколение прибора. Поинтересовался у него, где он такой себе добыл: небось денег немалых стоит, или же просто где-то украл?
- На,- сказал друг, не отвечая, впрочем, на вопрос,- побалуйся.
Убедился, что его модель жи по-настоящему классная, потому что всего за десять минут я обнаружил сразу двух женщин, правда мертвых. Одна умерла всего за десять минут до нахождения. В голове у меня начало кое-что проясняться: кто не исчез в свое время из-за выхлопа, тот позже просто-напросто умер по какой-то своей причине. Я бы не сказал, что это открытие меня очень сильно обрадовало. День, по-сути, был проведен впустую, но я искренне надеялся, что завтра нам повезет чуть больше.
В конце концов, мы вернулись в ресторан и засели там поиграть в карты на евро. Ставки постоянно увеличивались, но играть нам все равно было скучно потому что за моей спиной стояли десять мешков с евро, за спиной моего друга - столько же. Ему этим вечером сказочно везло, тогда как я все время оставался в дураках (он явно жульничал).
И вот настало нам время поужинать.
- Официант,- крикнул я три раза, но даже и после этого никто не подошел к нашему столу.
И лишь на четвертый окрик подбежал мой приятель, поэт. На нем был черный фартук, как у настоящих официантов; он склонился передо мной, левую руку заложил за спину, правой протянул меню. Он явно переигрывал, когда открывал банку с макрелью.
- Ешьте на здоровье, херр,- сказал он. Это слово здесь, в Дании, переводится как мистер или господин, так что я не обиделся на такое обращение, и подал другу на чай десять тысяч евро.
- Завтра твоя очередь меня обслуживать,- сказал он и удалился, виляя попой, зная, между прочим, что я никакой не педик.
Ночь мы решили провести в отеле, и выбрали "Белый Дом", президентский номер.
Поскольку никто не мог сказать, где находится этот самый номер (ведь все, напоминаю, исчезли или даже умерли), мы шли по коридорам целый год (преувеличиваю - на самом деле что-то около часа) и открывали все двери, а те, что были заперты, выпинывали. Замки были слабые: всего один пинь в область замка, и дверь сама собой распахивалась настежь: заходите, мол, дорогие херры.
Места в президентском номере было много, и это все, что можно было сказать о нем хорошего. Все в номере имело напыщенный вид, а на самом деле выглядело старомодно и убого; сразу было видно, что никакой президент здесь никогда не останавливался и не ожидалось, что когда-нибудь объявится.
Я осмотрелся вокруг (друг в это время отправился в ванную привести себя в порядок) и заметил, что не все комнаты в номере использовались по назначению: одну из них ренгоринги (уборщики) превратили в кладовочку, где тайно хранили ведра, тряпки, моющие средства. В этой же комнате я обнаружил живую еще женщину.
- Эй,- крикнул я другу-поэту,- быстрей-быстрей сюда.
Он тотчас же примчался, выскочив из ванной, без всего, не накинув даже халата. По какой-то личной причине онсчитал, что не должен меня стесняться.
- Это что?- спросил он, тыча пальцем в уборщицу.
- Полагаю, что несчастная тайландская женщина.
Жи тотчас же отреагировал на нее, доказав тем, что перед нами действительно женщина.
Мы выкинули монетку, и поскольку мне в тот день не везло даже в карты, именно мне и выпало возвращать ее к жизни. Так вот волей случая, благодаря монетке, которая перевернулась не так, я вдохнул в эту женщину жизнь (переживая, что не успел почистить в тот день зубы, не до того было); она открыла глаза и влюбилась в меня с первого взгляда, приняв, вероятно, за своего ангела-хранителя.
Если честно, из-за женщин моя жизнь настоящий кошмар, нет мне от них отбою, только и машу руками: пошли вон да пошли вон. И хотя эта несчастная тайландская женщина была первой за последние два месяца, кого я поцеловал, в животе у меня не заиграли бабочки; но уверем, что это произошло с ней.
Теперь нас было трое оставшихся в живых.
Спать мне пришлось в одной президентской кровати с моим приятелем, потому что тот боялся, что ночью к нам придут мертвецы. Он и меня убедил в том, так что я и сам отказался спать один.
Ням, так звали спасенную мной женщину, мы велели бодрствовать и охранять нас от возможного появления мертвых людей.