Для Зубова новогодние каникулы не тянулись так томительно, как для большинства граждан.
Конечно, развлечения в виде употребления водки, поедания салатов и запускания петард утомляют более любого тяжкого труда, а за упадком сил, как известно, следует депрессия. Именно в ней многие и оказываются к исходу мучительных праздников, которые не были б мучительными, если бы граждане проводили время с умом - посещали выставки, концерты, занимались спортом и т. д. Тогда они бодро дошагали бы до конца дарованных заботливой властью каникул и не знали бы уныния. Но все у нас не так... все через одно место...
Зубов был исключением. Хоть на лыжах и не катался, ЦДХ на Крымской набережной не посещал, в кинотеатр на "Елки 1914", как призывала реклама, не ходил, но и "водку не пьянствовал", холодцом не объедался.
Свободное время свое он посвящал хозяйству, то есть дому. Заниматься домом: чинить, вешать, сооружать, ремонтировать было его любимейшим делом. Согласитесь, бесценное качество для мужчины и мужа. Подруги жен таких мужиков уважительно говорят о них: "Додельный..." и в какую-то даль отправляют взгляд и сталкиваются там с чем-то приятным.
Почему же ни с одной из жен ему не повезло?!
Так с грустью думал он иногда о Насте и Зое. Кстати, Зоя была подругой Насти и второй его женой. Вместе они пробыли недолго. Жизнь с "додельным" Зубовым представлялась Зое необычайно уютной, а кончилось все тем, что на прощанье она бросила ему: "Сдохнуть с тобой впору от тоски!"
Зубов остался в недоумении: чего ей не хватало?!
Ну, а если честно, то и она не слишком-то его устраивала: готовила плохо, дома была неряха... Ну да, поначалу Зоя сильно его возбуждала этим своим "разобранным" видом: то не заметит она свалившуюся с плеча бретельку и вывалит ненароком из сорочки тяжелую грудь, то, присев, сверкнет трусиками... А потом ничего этого не стало - дебелая баба и только! В общем, расстались они без сожаления.
Иное дело - Настя, первая жена. Брак с нею длился пять лет, они нажили дочку, у них был дом, налаженный быт. И вдруг оказалось, что все это благополучие - лишь иллюзия Зубова! То есть был очаг - крепкий, кирпич к кирпичу, - и за тем, чтобы он таким оставался, Зубов неустанно следил, но не замечал, что огонь там едва теплится...
"Чем я ей не угодил?! - удивлялся Зубов. - Откуда в людях такая неблагодарность?.."
Но не только неблагодарной оказалась Настя - еще и жестокой. Ее вдруг прорвало неприязнью к Зубову, о которой он даже не подозревал. Прорвало в одночасье - когда уходила к другому мужчине.
Забрала с собой все - мебель, посуду... На возражения Зубова лишь презрительно усмехнулась:
- Успокойся, самое ценное - твой инструмент - я не трону...
Ну, положим, не всю мебель и не всю посуду вывезла Настя, возмущало другое: она прихватила люстру, которая была для Зубова памятью детства. А, главное, эта люстра давно уже нигде не висела, а лежала на антресоли, ожидая переезда на дачу (впрочем, дача принадлежала Настиным родителям, так что с люстрой все равно пришлось бы расстаться. И тем не менее...)
В очень далекие 60-тые годы прошлого столетия ее подарили на новоселье тетя Соня и тетя Надя матери Зубова, то есть своей сестре. С первого взгляда Петя Зубов был потрясен ее роскошным видом. От серебряной короны, венчавшей люстру, стекали к пяти матовым шарам-плафонам нити хрустальных бусин, а ниже множество таких же нитей, чуть провисая, разбегалось от центрального стержня к опять же серебряному ободу, который к этому стержню крепился и служил завершающим элементом всей конструкции. О том, что серебро было мельхиором, а хрусталь обычным стеклом, Петя, естественно, не знал.
Тем не менее, выглядела люстра торжественно, а по прошествии многих лет и вовсе оставляла впечатление старинной изысканной вещи, хотя являлась лишь удачным продуктом советской дизайнерской мысли.
Когда 8 января Зубов увидел ее на "блошином" рынке, у него от неожиданности и восторга замерло все внутри. Это была именно та самая, а не такая же люстра! Знакомая до боли царапина на короне являлась тому доказательством.
Переждав, пока ровно не забилось сердце, он произнес вопрос, минуту назад ставший для него самым важным:
- Сколько стоит?
Продавец, сметливо блеснув глазом, ответил, и у Зубова опять все замерло внутри - на сей раз от упавшей в сердце тоски - таких денег он не имел...
И дело не в том, что всего 450 рублей находилось в его кошельке (да и зачем ему было брать с собою больше, если он направлялся за саморезами, а на толкучку забрел случайно, по пути в магазин). Дело в том, что и дома у него не было названной суммы!
Зубов повернулся, пошел прочь, но вспомнил, что рынок - место, где нужно торговаться. На обратном пути к продавцу - бородатому мужику в варежках - он решил действовать без стеснения. Глядя в красное, под клетчатой кепкой лицо спекулянта (а кто же он еще!), Зубов назвал ополовиненную первоначальную сумму, и мужика даже покачнуло от такой наглости, а, выражаясь образно, просто свалило с пьедестала, откуда он правил бал.
- Не... Ты что... - медленно приходил в себя продавец. - Это ваще...
Наконец, он мотнул головой и сказал, как отрезал:
- Нет, не договоримся мы...
Но Зубову было уже ясно: он купит люстру во что бы то ни стало!
Почему она сделалась ему так необходима? Как если бы, обретя ее, он вернулся бы в свое беззаботное прошлое. Но это невозможно, да и зачем? Чтобы снова изведать радость ожидания взрослой жизни? Из детства - этого предбудущего - будущее всегда видится светлым...
Заманчиво, приятно, но только если забыться... Нет, в детство ему не нужно, он уже хорошо знал его продолжение, к чему обманываться? Тогда зачем?
Ответа не было, но была убежденность, что люстру эту ему обязательно нужно выторговать.
- Ладно, - сказал Зубов. - Накину еще тысячу.
- Мужик, ты в своем уме? - возмутился продавец. - Это же девятнадцатый век!
- Всего навсего 60-тые годы 20-го века, - спокойно возразил Зубов.
Продавец изумленно уставился на него, а Зубов понял, что попал в самую точку и теперь-то уж дожмет барыгу. А то, что продавец, возможно, вполне искренне заблуждался или просто не ожидал такого быстрого и беспощадного разоблачения, не имело никакого значения.
- Это моя люстра, - продолжил Зубов. - Я ее с детства помню, по этой царапине узнал. Бывшая жена при разводе все себе забрала и люстру тоже. Выходит, не нужна она ей была, раз продала. Не пойму, - как бы неожиданно в себя окунулся Зубов, - зачем она ей понадобилась? Чтобы мне насолить?
- Значит, и у тебя бывшая все конфисковала? - обрадованно подхватил продавец. - Из дома-то хоть не выставила?
- Нет, к новому мужу переехала.
- Ну, тебе еще повезло. Моя меня просто выгнала. Вот так! Как будто ни дома, ни семьи никогда не было. Дети-то есть?
- Дочка. Взрослая уже. Мы с ней дружим... Ну, так люстру продашь?
- Накинь еще тысячу. А то я совсем в прогаре буду.
- Договорились. Сейчас за деньгами смотаюсь. Я скоро.
Но помедлил идти.
- Где ж ты живешь? - спросил у продавца.
- У матери.
- У тебя мать жива? Счастливый...
- Я-то да, а вот она, по-моему, не очень... - грустно улыбнулся бородач.
* * *
Зубов поставил принесенную люстру на стол, снял бумагу, в которую она была завернута, попятился к дивану и сел.
На душе сделалось тепло, вспомнились родители, праздничные застолья с родственниками и друзьями семьи, бабушка - иногда строгая и всегда добрая, жалеющая: "Что ж ты у меня молчун такой?" - гладила она его по голове шершавой ладонью; брат ее вспомнился - дядя Егор, любивший выпить и побалагурить; вспомнилась девочка, ненадолго появившаяся в их дворе... Как ее звали, он забыл, а образ ее запечатлелся каким-то размытым рисунком, в котором ясно различались только ореховые глаза, короткая синяя юбочка и белые гольфы. Обычно воспоминания о ней не приходили, как теперь, в общем строе мыслей, а откуда-то подкрадывались и, неожиданно явившись, исчезали.
Впрочем, случалось это крайне редко. И еще реже она ему снилась. Хотя, может, снилась и не она. Сюжетов снов Зубов не помнил, но помнил, что рядом с кем-то очень похожим на нее было ему неизъяснимо хорошо, как если бы его любили всей душой...
Удивительный мираж! А девочка в нем - только причуда создающего это видение мозга. Странно, что она вообще осталась в памяти Зубова. Ведь всего несколько дней провели они вместе в обычных детских играх, пока девочка гостила у кого-то из родственников, живших во втором подъезде.
Мозг иногда бывает изумительно нелогичен. Зубов однажды поразился, обнаружив в памяти номер телефона одноклассника, с которым он даже не дружил, а так... звонил узнать уроки, когда болел. Ну вот зачем ему надо было держать в голове телефон человека, с которым они давным-давно жили в параллельных мирах?! Да и таких-то номеров - Б-7-32-67 - много лет уже не существовало в Москве! А еще он почему-то отчетливо помнил лицо продавщицы из молочного магазина, бывшего когда-то на улице Чаплыгина, - туда мама посылала его за сметаной. Полноватое, с припухшими веками, комочками туши на ресницах - обычное лицо усталой женщины средних лет...
Мысли от продавщицы логично перетекли к содержимому холодильника.
Зубов встал, открыл его дверцу. Ничего, пару дней протянет, а там и конец этим непогожим каникулам. Можно будет занять на работе денег у Морозова, да и зарплата скоро...
Он совершенно не жалел, что отдал за люстру все имевшиеся в доме деньги. Наоборот, считал большой удачей ее покупку, и то еще, что не успел потратиться в магазине, отчего осталось у него 450 рублей. (Дойди он до магазина - и обязательно купил бы не только саморезы для крепежа новых полок, но и еще что-нибудь - обычное дело... А полки подождут!).
Очень ему пригодились эти деньги, потому что произошло вовсе не то, на что он рассчитывал, а то, о чем у него и мыслей не было: уволили его! "Сократили" прямо в первый же рабочий день! Правда, не его одного - весь их отдел, но это мало утешало, к тому же занять у Морозова он теперь не мог. Ну да, им всем обещали выплатить выходное пособие, но не раньше, чем через неделю.
* * *
Каникулы продолжались... Несколько дней Зубов провел в поисках работы. Звонил по объявлениям, рассылал резюме. Все впустую. Он понял: дело в возрасте. Притом что ему даже пятидесяти не исполнилось! К этим годам у человека прочные знания, основательный опыт, но для нанимателей главное, чтобы "машина была с малым пробегом"!
И все же логика в этой, на первый взгляд, несуразице есть: не выжмешь много сока из того, кто немолод. Российский деловой люд, чтобы не отставать от всего капиталистического мира (не дай бог!) твердо следует этому циничному принципу наживы (небось, тоже не лыком шиты!). Однако известная потогонная система хороша для конвейера и бессмысленна там, где работает мозг, а не мускул. Но все равно - знай наших! Прискорбно, что в российских условиях такая зараза, как глупость, быстро становится эпидемией... И вот уже хозяин фирмочки по продаже надувных лодок воротит нос от кандидата на должность зав. складом (это не Зубов), только потому, что ему сорок девять с половиной лет, а его сверстник сможет устроиться на работу инженером только по большому блату (это Зубов, но у него нет блата). При этом - замечали? - у нас охотно берут в охранники пенсионеров. Забавными парадоксами полна российская жизнь!
Впрочем, Зубов не считал их забавными.
У дверей офиса он столкнулся с выходящим оттуда Морозовым.
- Нет денег, - сурово объявил тот. - Говорят, дней через десять появятся... Врут, конечно.
- Конечно, - согласился Зубов. - У тебя как с работой?
Морозов махнул рукой и, подняв воротник, зашагал навстречу поднявшейся метели.
Вечером забежала дочка.
- Пап, я где-то наушники посеяла... О! - остановилась она, увидев висящую люстру, - достал с антресоли?
- Ее там давно нет. Просто купил. Такую же...
- Погоди, папка, погоди... Я люстру видела, когда елочные игрушки доставала.
Лена взяла стремянку и поднесла ее к антресоли. Но не к той (их было две), о которой думал Зубов.
- Вон же она! Сам посмотри!
Не стоит передавать слова, пришедшие на ум Зубову, когда среди всевозможных вещей отложенного спроса увидел он матовый плафон.
А еще стыдно стало и досадно. Стыдно, что думал о Насте плохо, досадно, что деньги зря потратил. Что ж, вот тебе наказание за пустой навет!
- Как там мать? - спросил он, провожая Лену до метро.
- Да нормально...
- Ну привет ей передавай.
Лена вскинула на него удивленные глаза:
- Ты чего, пап?
- Ничего. Просто передай привет и все.
- Ладно, передам.
Некоторое время Лена шла молча, озадаченная переменой в отношении отца к матери. Потом вдруг прыснула:
- Что ж ты будешь теперь делать с двумя люстрами?
Зубов ответил не сразу:
- Странно, а царапина точь-в-точь... Продам одну назад. Ну, верну тому, у кого купил, - и через паузу добавил: если повезет...
* * *
Ему повезло, но не сразу - так бывает...
- Не, за те же деньги назад не приму, - категорично заявил бородач. - Извини, бизнес!
- А за сколько возьмешь?
- Пару тысяч скину.
- Согласен, куда деваться? В кармане всего пятьдесят рублей...
- А что так?
- Уволили меня, а новой работы найти не могу...
- Хреново... - посочувствовал мужик и, подумав, сдвинул кепку назад, снял варежки. - Ладно, скину только тысячу. Держи деньги.
- Спасибо, выручил.
Зубов отошел от бородача уже на довольно приличное расстояние, когда услышал его голос:
- Эй, мужик, постой!
Зубов вернулся.
- Я вот что вспомнил. Тут одному художнику на даче срочно нужно что-то по строительной части сделать, а гастарбайтеры все разъехались. Хорошие деньги платит... У тебя руки как - из плеч растут?
- Из плеч, - улыбнулся Зубов.
- Сейчас, погоди, наберу ему - он тут на вернисаже стоит. Василич, это Николай. Нашел я тебе строителя. Не тебе? Знакомым? Ну, какая разница! Диктуй номер. - Зубов достал мобильник и начал записывать. - Спросить Ольгу Юрьевну. Сказать от Рябцева Василия Васильевича. Это ты, что ль? Ну лады, с тебя чекушка!
- А с меня литр, - сказал Зубов.
- Не, мил человек, мне и чекушки нельзя - запойный я, оттого все мои беды...
Этим же вечером Зубов позвонил Ольге Юрьевне, художнице. Выяснилось, что у нее на даче мастерская, куда она часто приезжает работать из Москвы, но от расположенной рядом террасы очень дует, и ее требуется утеплить. Стройматериал закупили с мужем еще осенью, а до большего руки не дошли, теперь вот спохватились... В общем, все как всегда... Поговорили об оплате, которая Зубова полностью устроила.
- Не забудьте взять с собой продукты, - сказала напоследок Ольга Юрьевна. - В доме есть только чай, кофе и сахар. Я там не живу и ночую крайне редко. Приезжайте завтра.
* * *
День выдался солнечный, морозный и совершенно безветренный. Зубов сошел с электрички. Вроде бы от Москвы недалеко, а вокруг чистое поле. Как только поезд исчез в расщелине леса, наступило безмолвие. Такая тишина стоит, наверно, на Луне. Только небосвод там не выстилает синева, а твердь не покрыта океаном снега. Куда идти? Хозяйка сказала, что от платформы дорога проложена прямо до поселка. Зубов увидел ее по длинной тени, вмятой в снег. За мыском березовой рощи появились дачи, а там дорога перетекла как раз в нужную улицу. Забор был по старинке сделан из штакетин, поэтому за ним открывались глазу заснеженные ели, деревья, кусты и тропинка к одноэтажному дому, широко раскинувшемуся посреди участка.
Зубов нажал на звонок, прикрепленный к калитке. На крыльце появилась женщина в дубленке. Улыбаясь, она подошла к Зубову... Блондинка, потому что из-под капюшона спускалась по щеке светлая прядка, средних лет, даже моложе, потому что на лице ни единой морщинки, персиковая кожа, гладкий лоб... Только, показалось Зубову, глаза старше, чем должны бы быть - глубокие, почти без блеска...
Впрочем, происходило так, скорее, потому, что были они густого карего цвета, и в этом их медовом сумраке тонуло все внешнее - и взгляд, и свет...
Холеная, красивая женщина.
"Такие не знают нужды, - подумал Зубов. - И мы для них, как с другой планеты... А вчера по телефону говорила приветливо и сейчас вот стоит - улыбается".
- Да не мучайтесь вы с моим отчеством. Просто Сергей.
- Ну, а я тогда просто Ольга.
"Нет, хорошая баба! Что это я, в самом деле? И потом: не детей же мне с ней крестить!"
Ольга Юрьевна показала Зубову дом, комнату, где он будет спать, террасу с наваленными на пол вагонкой и утеплителем.
А потом за столиком в мастерской они пили чай. С баранками и вареньем. Было вкусно, а, главное, Зубов не испытывал обычного напряжения, которое возникало у него при необходимости поддерживать светскую беседу. Хозяйка, быстро поняв, что он не словоохотлив, говорила одна, деликатно делая паузы, чтобы Зубов мог кивать или качать головой.
Вскоре Ольга Юрьевна засобиралась в Москву.
- Вечером к вам, вероятно, придет Михалыч, - сказала она на прощание. - Он - сосед, присматривает за домом, когда никого нет. Милейший человек, но любит выпить и посплетничать. Хотя, как посплетничать? Все, о чем он рассказывает, - это обычная нелицеприятная правда...
* * *
Ольга Юрьевна уехала на темно-вишневой Мазде, стоявшей в гараже, а Зубов отправился на террасу. Его предчувствие относительно неудовлетворительного состояния вагонки подтвердилось: брошенные на пол кое-как, а не сложенные в штабель, доски повело и вкривь и вкось. Работать с такой вагонкой одно мучение. Дело же заключалось еще и в том, что утепление стен имело смысл лишь в том случае, если на так называемой террасе (которая, на деле, не являлась пристройкой к дому, а была его угловым помещением) стояли бы не деревянные огромные окна с давно рассохшимися рамами, а современные, пластиковые. Причем, их нужно заменить, прежде чем приступать к утеплению.
"Позвоню вечером хозяйке, что скажет?"
Так неожиданно выдалось у Зубова свободное время. Он еще раз прошелся по дому. В нем было комфортно - газовое отопление, горячая вода из крана, уютные комнаты и кухня. Мастерскую Зубов оставил напоследок.
Широкие окна (кстати, пластиковые) давали много света, и все внутри было залито оранжевым зимним закатом. Эта краска чудесно добавляла летнего тепла картинам, а на них и так было лето. Необрамленные пейзажи стояли вдоль стен и солнечно сияли. Зубов, изумленный, застыл. Никогда в повседневности не встречал он изображенного на картинах, но не потому, что было оно плодом фантазии художницы, а, потому, наверно, что открывалось не каждому взгляду. В самом деле, откуда это поле с высокой травой, сквозь которую виднеется деревушка? А колодец в тени разросшейся липы и золотых шаров? А вон та церковка, сереющая после дождя, или ваза с сиренью на белой скатерти? Разве они не из нашего мира? Удивительно, но до сегодняшнего дня Зубов их никогда не видел.
Он был далек от живописи. Хотя в детстве ему нравилось рисовать. Зубов даже посещал в кружок во Дворце пионеров. Больше всего он любил изображать людей. Но занятия эти длились недолго. Художник Астахов, руководивший кружком, со вздохом спросил, оценивая очередной, смело нарисованный Зубовым портрет:
- Может, тебе, Сережа, лучше в судомодельный походить?
Зубов и сам понимал, что ничего у него не получается. Но в судомодельный не пошел, выбрал "Умелые руки".
Помнится, Астахов, помимо рисования, учил своих подопечных еще разбираться в живописи. "Это просто и доступно всем. Если вы смотрите на картину и не можете отвести от нее взгляд, она вас завораживает, - значит перед вами творение истинного художника".
Чтобы убедиться в этом, Зубов пошел в библиотеку и в читальном зале взял несколько художественных альбомов. Однако, листая репродукции картин Васнецова и Шишкина, ничего из того, о чем говорил Астахов, не испытал (очаруешься тут, если "Богатыри" и "Аленушка" смотрят на тебя со всех стен, а "Мишки косолапые"- еще и с конфетных оберток!). Когда же дело дошло до художника Кандинского, Сережа Зубов окончательно решил, что метод Астахова не работает.
И вот теперь Зубов испытал именно то, о чем давным-давно говорил учитель. Получалось, что Астахов все-таки прав, а Ольга Юрьевна - мастер!
С невольным волнением Зубов позвонил художнице.
- Я вас поняла, - сказала Ольга Юрьевна и назвала ближайший к поселку городок, в котором по интернету можно заказать замену окон. - Вам несложно будет сделать это?
- Несложно. Вы когда приедете?
- В субботу, если окна не установят раньше.
В девятом часу вечера прозвучал звонок. Зубов не сразу сообразил, что это звонят в калитку.
* * *
Долговязый Михалыч, одетый в пальто с цигейковым воротником, ушанку и валенки, все равно мерз, поскольку постукивал ногой о ногу и поеживался, втягивая руки в рукава.
Неудивительно: к ночи мороз усилился, в чем Зубов немедленно убедился, выйдя навстречу визитеру.
- Проходите, дома поговорим, - прервал он Михалыча на фразе "Вот, смотрю, окна горят..."
Михалыч принес бутылку "Журавлей", ну а закусывали съестными припасами Зубова - все по справедливости.
Широкое лицо, внимательные голубые глаза, мягкий голос, спокойные жесты - облик и манеры Михалыча располагающе действовали на собеседника. Вскоре они с Зубовым были уже на "ты".
- А Ольга-то, бывает, что и пропустит со мной рюмочку... Хотя она, вон, заслуженный художник, а я кто? Простой пенсионер... Душевная женщина... Не то что Нинка. Живет тут одна через участок... Злыдня! И полкан ее такой же, особенно, когда выпьет.
- У нее что, пес выпивает?
- Нет, - заулыбался Михалыч, - муж! Отставной полковник... А так все тут хорошие люди. Дом этот Юрьевна у Мамлюковых купила. Так вот те были не очень... Скандальные. Мы все вздохнули, когда они куда-то на ПМЖ отчалили. - Михалыч ухмыльнулся. - Получил же кто-то подарок из России... Друг еще у меня тут был, Витька, с детства водились... Рехнулся на старости лет...
- В самом деле?
- Сначала овдовел, потом на молодой женился, а Галина быстро всем распорядилась. Главное, дачу продала. Вот как это? А он, Витька, из-за нее на детей своих чуть не с кулаками! Что, не рехнулся, скажешь?
- А черт их, пенсов, разберет, - брякнул Зубов и спохватился: "Да я, кажется, хорош..."
Михалыч, очевидно, не расслышав обидных для пенсионера слов, продолжал:
- Знаешь, как говорят, у каждого есть своя половинка. Витька и с первой-то женой, царство ей небесное, не очень ладил, а эта, теперешняя, и подавно половинка от другого человека.
- Только Витька твой так не думает. Он как раз уверен, что Галина - прямо подарок судьбы! Если он, конечно, вообще о чем-нибудь таком думает...
- Запутано все... Вон Ольга - красивая, добрая, богатая, а Владлен не ценит своего счастья. Обижает ее. Я про мужа. Владлен... Имя-то какое... С вывертом...
- "Владимир Ленин" сокращенно.
- Да? А я не знал... Все равно дрянь-человек. Тоже художник. Только наша-то заслуженная, выставки у нее, а он все больше пьянствует. Непризнанный гений. А вот сынок их, Генка, - в мать. Всегда улыбнется, всегда поможет... Хороший парень. Теперь редко, когда приезжает: после военного училища служит где-то у черта на рогах.
- Странно: родители художники, а его в армию занесло.
- Ольга - генеральская дочка, вот он дедову линию и продолжил.
- Знаешь, если она этого Владлена терпит, значит любит. С нелюбимыми не живут, это я по собственному опыту знаю, - все более хмелея, изрек Зубов.
- Очень даже живут. Сплошь и рядом. Можно сказать, вообще все, за редким исключением, живут.
- Это ты по собственному опыту...
- Ну, положим, сам я не женат. И не был никогда. Мне эта байда ни к чему. А ты оглянись вокруг...
Поймав себя на желании оглянуться, Зубов понял, что пора вдохнуть свежего воздуха, заодно и Михалыча проводить.
- Небо-то какое! - восхитился Зубов, когда они вышли на крыльцо. - Я такого сто лет не видел!
В сущности, это было не небо, а космос - собственной персоной, без всяких там атмосферных прикрас. Он смотрел на землю в упор, черно, дыша светом звезд и совершенно безразлично, позволяя всякому любоваться своим прекрасным ликом.
- Небо как небо. Вы там в городе совсем одичали, отвыкли от природы! Ты бы застегнулся...
- Ничего, мне и так жарко...
- Ладно, не провожай, я сам дойду!
Зубов еще долго стоял на крыльце и все не мог отвести взгляд от этой мерцающей необъятной бездны.
Наконец, он почувствовал, что озяб, и тут же дрожь накинулась на него и заиграла зубным перестуком. Ноги сами внесли его в дом. Спешно отыскав свитер, он натянул его и, укутавшись одеялом, плюхнулся в кресло.
* * *
Так и уснул он, свесив голову на грудь, отчего утром болела шея. Ну, а вообще - чувствовал он себя вполне здоровым, только пить все время хотелось. Тоже ясно, отчего...
В полдень приехал замерщик окон. Много времени его работа не заняла, и вскоре Зубов остался один. После обеда пошел в свою комнату - еще вчера он заметил там книжную полку. На ней обнаружилось несколько альбомов по искусству (в их числе, между прочим, был и альбом Кандинского, который оказался тем самым - знакомым Зубову по школьной читальне - изданием), но в основном ее заполняли детские книги: "Робинзон Крузо", "Таинственный остров", "Последний из могикан"... Хорошие книги читал в свое время сын Ольги Юрьевны.
И вдруг Зубов увидел на корешке одной из них: "Лёлишна из третьего подъезда"... Вот так встреча! Старый друг пожаловал из самого детства! И сразу спросил: а помнишь?
Лето на даче у бабушки, веранда, керосиновая лампа (электричество все время отключали), чтение вслух с двоюродной сестрой повести, озорной и доброй, которую сочинил писатель Давыдычев, - все это, конечно же, хранилось в памяти Зубова, но, подобно вещам с антресоли, как невостребованный материал.
Что ж, всему свое время!
Зубов прилег на кровать. Низкое солнце заглядывало с голубого неба прямо в книжку, однако свет его не резал глаза, а был мягким и будто бы даже грел. И навеивал сон.
Поначалу мальчик из повести - Петька - все плевал и плевал с балкона в одно и то же место, чтобы вырос там гриб, и он вдруг вырос - большой белый гриб, потом промелькнула девочка с ореховыми глазами и как бы унесла лето из сна, а Зубов очутился в сумерках под напором вьюги. Очень холодно, он шагает куда-то по снежному насту, в душе тревога, которая разрастается в предчувствие беды и будит его.
С первой минуты пробуждения Зубов осознал, что болен. Знобило, было трудно глотать. Он собрался с силами, расстелил кровать, позвонил Михалычу:
- Я заболел, принеси, пожалуйста, каких-нибудь таблеток.
И укрылся одеялом с головой.
Проваливаясь в забытье, успел подумать: "Дверь, кажется, не заперта".
* * *
Несколько дней прошли, как в тумане.
Нет, Зубов, конечно, не был абсолютно беспомощен, и при необходимости вставал с постели, но, возвращаясь, испытывал необычайную слабость, а головокружение уносило в какой-то странный мир, пространство которого занимали неподвижные геометрические тела разнообразных цветов, известных и неизвестных Зубову форм (он не сразу, но догадался, что они пожаловали сюда из альбома Кандинского). Мир этот был неживой - там ничего не происходило, во всяком случае, только мертвые параллелепипеды, да шары оставались в памяти Зубова по возвращению его в реальность.
В реальности же Зубов сначала встречал Михалыча, потом появилась хозяйка. Ольга Юрьевна поила его бульоном, приносила клюквенный морс. Он еще подумал: наняла, называется, работника, теперь вот возись с ним!
- Извините, - негромко сказал он. - Простудился вот...
- Да уж вижу, - улыбнулась она.
- Я обязательно все сделаю.
- Конечно, вылечу вас и сделаете. Вчера, между прочим, новые окна поставили.
- Да? А я не слышал...
- Вы же почти все время спите. Это замечательно! Спите и дальше, тем более что уже поздний вечер.
Эту ночь Зубов проспал без сновидений: закрыл глаза, а открыл - уже утро... или день: когда за окном серо - этого не разобрать. Сквозь тишину вдруг проступили приглушенные голоса: женский и мужской. В них чувствовалась нервозность. Ольга Юрьевна и кто-то еще вели неприятный для обоих разговор. Вскоре стали различимы произносимые слова.
- Ольга! Я с таким трудом вырвался за тобой, а ты мне заявляешь, что не можешь ехать. И из-за чего?! Из-за того, что ухаживаешь за каким-то практически незнакомым тебе человеком! Ты в своем уме? Зачем ты его вообще у себя оставила? Вызвала бы скорую, отправила б его в больницу...
- Тебе не кажется, что это как-то не по-людски?
- Нет, не кажется. Любой нормальный человек так и поступил бы!
- Значит, я ненормальная. Что дальше?
- Ну хоть одну ночь он может переночевать без сиделки?
- Не может...
Зубов вскочил и, накинув одеяло, бросился из комнаты, чтобы остановить ссору Ольги Юрьевны с мужем. Он готов был выкрикнуть: "Могу! Я, если надо, вообще могу уехать!" Но, не успев добежать до конца коридора, услышал, как мужчина раздраженно бросил: "Ты, в самом деле, ненормальная!" и хлопнул дверью.
Зубов на секунду остановился, а потом решительно вошел в комнату.
- Ольга, вы напрасно поссорились с мужем. Я сейчас же уеду. Верните его.
Ольга Юрьевна стояла к Зубову спиной, у окна. Повернувшись, она странно посмотрела: ни взволнованности, ни обиды или досады Зубов в ее глазах не увидел, а вот спокойную усмешку заметил.
- Это не муж. Это любовник, - сказала она. - А с мужем мы развелись. Вас Михалыч не просветил?
Зубов растерянно помотал головой.
- Сдает старик, раз не в курсе... Как вы себя чувствуете?
Зубов кивнул.
- И, пожалуйста, не вините себя ни в чем! Мне ужасно не хотелось ехать на юбилей делового партнера Бориса. Очередной слет важных птиц бизнеса. А мне-то там что делать? В общем, вы меня спасли.
От этого ее признания лицо Зубова на секунду омрачилось, что Ольга Юрьевна успела заметить:
- Конечно же, я осталась еще и потому что вы болеете!
"С чего она решила, что для меня это так важно? Вот еще! - подумал Зубов. Потом поправился: "Конечно, я ценю ее отношение, но... Стоп! Что за проблемы на ровном месте! Не поехала - и не поехала..."
- Завтра начну, - сказал он. - Все бока уже отлежал! И... за заботу спасибо!
* * *
Разумеется, все к этому и шло... Да и кто на месте Зубова не влюбился бы в прекрасную хозяйку?!
Хотя, именно Зубов, вполне возможно, и не влюбился бы: жизненная ситуация, в которой он находился, совершенно к тому не располагала. А, с другой стороны, любовь - слишком своенравное чувство, чтобы считаться с какими бы то ни было обстоятельствами.
И вот случилось!
Конечно, не сразу. Поначалу возникла неспешная, уютная жизнь - такую можно видеть на полотнах старых мастеров: в освещенной солнцем комнате женщина в белом чепце склоняется над рукоделием, а художник у окна пишет ее портрет.
Естественно, эта аналогия очень условна хотя бы потому, что место перед мольбертом занимала Ольга, а полезным домашним делом занимался Зубов. И, тем не менее, можно было утверждать, что в их Пространстве Время попало в русло безмятежно-мирной жизни, отчего повседневность стала походить на идиллию.
Правда, вряд ли кто-то из них давал себе в этом отчет. Они просто жили.
- Сергей! - звала Ольга. - Перерыв! Иди чай пить! (Они были уже на "ты".)
Зубов переставал стучать молотком, входил в мастерскую.
- Или тебе кофе?
- Чай, - коротко говорил он и садился за столик.
Они мало разговаривали, но это никого из них не тяготило. Считается, если люди вместе молчат - им неинтересно друг с другом. А еще это дурной тон. Потому-то от паузы, повисшей за общим столом, всем становится неловко, но когда смотришь на пламя в камине или на чудесный пейзаж, свежо пахнущий красками, когда тебе тепло от чашки с чаем и от того, что рядом твоя половинка, - стоит ли говорить?
Половинка? Да, с некоторых пор Зубову так стало казаться... Он думал, что, совсем спятил, но ничего не мог с собой поделать.
Все в Ольге нравилось ему. И как волосы собирает на затылке, держа во рту резинку, и как в окно смотрит, пропадая где-то темным взглядом, и как с задоринкой улыбается Михалычу...
Зубову она тоже улыбалась, и по душе тогда разбегались солнечные зайчики. Легко с ней! Интересно, легко только ему или вообще всем? Лучше, чтобы только ему: это значило б, что он - ее человек... Да... Совсем спятил и поглупел... Ее человек... Зачем он ей нужен? Кто она и кто Зубов?! Конченный неудачник, именно конченный! Вряд ли что-то можно изменить в его возрасте. Кстати, вот и еще одно выплыло: Зубов немолод. Правда, Ольга заметила как-то, будто они сверстники.
- Не может быть! - изумился Зубов.
- Милый Сережа, в наше время любая женщина может в той или иной степени продлить себе молодость. Все зависит от объема инвестиций в проект. Ты, конечно же, слышал о косметических операциях?
И они подумали об одном и том же.
- Заметил? - усмехнулась Ольга. - С глазами ничего поделать нельзя. Они предатели.
То, что Ольга и он - ровесники, Зубов воспринял на самом деле вскользь: может так, а, может, и нет - какая разница...
Главное заключалось в другом - в той надежде, маленькой и дерзкой, что объявляется там, где ее не должно быть, и заводит свой искусительный шепоток. Отвязаться от нее невозможно. Это она коварно толкнула Зубова на безрассудный, немотивированный поступок.
Хотя, почему "немотивированный"?
В то утро Ольга появилась в белом мягком свитере, с такой же белой лентой в волосах - этот цвет подчеркивает женственность, а Ольга была стройная, большегрудая... К тому же бросалось в глаза, что она в прекрасном настроении. Какой-то весенний дух витал над ней, расточая свежесть и сиянье, и будто бы светлый оттепельный день отражался на ее лице.
"Ну не убьет же она меня такая", - мотивированно решил Зубов.
- Долго же ты собирался, - сказала она потом, когда Зубов освободил ее от объятий.
А поначалу своим поцелуем он попал в ее смеющийся рот - она засмеялась сразу, как только он к ней подошел. Ольга его не оттолкнула и даже губы потом сомкнула, и даже вроде бы ответила на поцелуй, но все равно это было черт знает что! Зубов ничего не понимал и уронил руки.
Далее стало и вовсе непонятно: Ольга села за мольберт, озорно оглянулась на Зубова и начала работать.
Совершенно сбитый с толку, он отправился к своим вагонке и гвоздям, благо осталось ему оббить совсем небольшой участок стены. Сказать по правде, он и раньше мог все завершить, да нарочно тянул время. А теперь решил - хватит!
Через пару часов труд его был закончен.
Как раз тогда Ольга, по обыкновению, позвала пить чай:
- Сергей! Перерыв!
- А всё, хозяйка, - сказал Зубов, входя в мастерскую. - Некогда чаевничать. Иди, принимай работу!
У Ольги сделалось растерянное лицо, оно у нее словно погасло.
- Как "всё"?
- Смотри сама.
Ольга шагнула в сторону террасы, но остановилась и со словами "я сейчас" вышла в другую дверь.
Вскоре она появилась, держа конверт, и Зубов с досадой заметил, что этого короткого времени хватило, чтобы серая тень исчезла с ее лица.
- Держи, как и договаривались, - лучезарно улыбнулась она. - И еще, Сереж... В моей комнате письменный стол давно просится, чтобы его починили. Может, задержишься?
Зубов взял конверт.
- Я за стол заплачу, - поспешила сказать Ольга.
- Да не надо ничего... Пойдем, посмотрим.
Стол, и в самом деле, нуждался в ремонте: ящики в обеих тумбах лежали друг на друге, потому что их направляющие были сломаны.
- Ну, это времени много не займет.
- А еще нужно проводку в коридоре поменять. Сможешь?
Она посмотрела с наигранной, но очень милой мольбой, и до Зубова, наконец-то, дошло, что Ольга просто не хочет его отпускать. А она, не дожидаясь ответа, стала вытаскивать из стола набитые всякой всячиной ящики.
Выпал и раскрылся альбом со старыми фотографиями. С его разворота взглянули на Зубова женщина в жемчужном ожерелье, военный с кавалерийскими эмблемами на петлицах, худой старик в пиджаке и белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, и - Зубова бросило в жар! - он сам рядом с девочкой с ореховыми глазами!