Нет, не надо было Мокееву идти на этот банкет. Только куда денешься, если сам Завьялов приглашает, да ещё весь коллектив! Тут не увильнешь...
"И кой черт принес Завьялова в эту тьму-таракань?!" - сокрушался потом Мокеев.
А прилетел Завьялов в Задвинск потому, что нежданно-негаданно обрисовалось одно дело - миллионов этак на... Он был вне себя, когда дело разладилось... Банкет же для командировочных из Ник Росса - так ... каприз, желание разрядиться после неудачи.
Ник Росса - компания, которой Завьялов владел и, будучи олигархом, не только ею.
Положение Мокеева было не столь завидно: уделом его, несмотря на солидный (54 года!) возраст и высшее образование, были вечные командировки и скромный оклад техника. Впрочем, он и этому был рад: в суровые времена любой хлеб дорог.
Тот вечер был для командировочных последним перед отлетом в Москву. Кроме Мокеева, которому билет достался на послезавтра, то есть на 31 декабря.
В связи с данным обстоятельством в его воображении невольно возникали такие картины: московский рейс задерживают из-за непогоды - семья встречает Новый год без него - жена Галина в сердцах называет Мокеева "наш не слава богу!" - прячет довольную улыбку зять-паразит... Мокеев пытался отстраниться от дурных предчувствий мыслями о хорошем. О том, например, что вечером все соберутся в номере у Пичугина, как водится, выпьют, посудачат... А завтра никуда не идти, спи, сколько хочешь!..
Коллектив уже истомился в ожидании Зурова, но начинать без начальника не решались. Наконец, Зуров появился. Выглядел он возбужденным.
- Значит так, выпиваем по одной - и все в ресторан.
Пичугин хохотнул:
- На какие шиши?
- Завьялов приглашает!
Кто-то присвистнул.
- А он-то как здесь очутился?
- Десять минут назад, - продолжил Зуров, игнорируя пустой вопрос, - со мной по мобильнику связалась его секретарша. Борис Сергеевич случайно узнал, что в Задвинске находится наша бригада и пригласил всех к девятнадцати часам в местный ресторан.
- С чего бы это щедрость такая? - настороженно поинтересовался Берестовой.
- А вам-то не все равно? - отрезал Зуров, имея в виду всех.
Было известно, что Зуров когда-то учился вместе с олигархом в вузе. Правда, особенных выгод это не принесло. Ну, взял его Завьялов к себе в компанию мелким начальником - только и всего. Тем не менее, Зуров держал марку...
Он окинул коллектив строгим взглядом. Зуров был невысок, коренаст и рыж. Рыжим строгость не идет, поэтому никого его взгляд не поколебал, и лица у всех остались недоверчиво-настороженные.
Дело в том, что из всей компании лично с олигархом знаком был только Зуров, однако все слышали о крутом нраве Завьялова. Так что в ответ на его призыв подчиненных охватило смятение, а внутренний голос Мокеева изрек: "не ходи... пожалеешь..." Только кто же внутренний голос слушает? Тем более, когда он советует поступить противоположно намерению остальных.
Ведь было же ясно, что все пойдут. Просто Зурову следовало действовать не строгостью, а уговором.
- Братцы! - метнулся он душой к коллективу. С ума вы посходили? Сам Завьялов зовет, а вы кочевряжитесь! Давайте по паре примем - и в ресторан! Ну?!
И все согласились.
От гостиницы до единственного в Задвинске ресторана минут пять-семь ходьбы, но и этого времени оказалось достаточно, чтобы ощутить сполна силу внезапно ударившего мороза. А на Мокееве, между прочим, был теплый, добротный пехор.
Достигнув ресторана, никто не спешил раздеваться - все равно Завьялов еще не приехал. Наконец, обогрелись, сдали одежду гардеробщику - сухому старику с серыми усами.
Завьялов появился без охраны, в сопровождении лишь секретарши и лысеющего молодого человека с большим круглым значком на пиджаке "Молодежное движение г. Задвинска СВОИ".
То, что Завьялов не в духе, видно было невооруженным глазом - по угрюмому выражению лица, тяжелому, недоброму взгляду, раздражению, с которым он расстегивал пуговицы своей роскошной шубы. От всего этого, - а был он к тому же еще и массивен телом (одного только роста под два метра) - у многих пробежали мурашки по спине.
Олигарх пожал Зурову руку и, повернувшись спиной, скинул шубу прямо на своего низкорослого однокашника. Тот, почтительно расправив мех, отнес шубу в гардероб. Когда Завьялов с секретаршей, молодежным активистом и Зуровым скрылся в зале, Пичугин выразил общий настрой:
- Ну, Зуров!.. - нашел виноватого Мечетин, - "Давайте по паре! Давайте по паре примем!".. Говорил же вам: еще надо! Будем теперь как придурки сидеть!
Легок на помине, вышел Зуров и позвал всех в зал.
Рассаживались долго, по несколько раз меняя места, в результате чего Завьялов со свитой оказался отрезанным от коллектива никем незанятым с обеих сторон пространством. Потом, как и предвещал Мечетин, все молча сидели с неопределенным выражением на лицах. Мокеев еще и руки прятал под столом, полагая, что при своем длинном туловище так он будет неприметнее. Когда же, наконец, слово взял лысеющий активист, всем заметно полегчало.
Молодой человек говорил о каком-то фонде, о выборах в Госдуму - его никто толком не слушал: гости активно разливали напитки и раскладывали закуски.
Вторым говорил Зуров. Он рассказал, с каким воодушевлением коллектив принял приглашение дорогого Бориса Сергеевича, как все поторапливали друг друга в предвкушении незабываемого вечера и как замечательно было оказаться здесь, в тепле и уюте, после трескучего мороза... Зуров, конечно, грубовато, но самозабвенно врал и сумел зажечь не только Завьялова, но и последующих ораторов. Тост от тоста Завьялов светлел лицом, демонстрируя слабость перед льстивой ложью.
Впрочем, кто сказал, что он не верил речам? А те, кто их произносил, - кто возьмется утверждать, что были они неискренни?
Случаются такие минуты, когда в русском человеке начинает звучать щемящая нота умиления и хочется до слез любить начальство. В эти минуты он пойдет на все: горячо поддержит любую начальственную дурь (да еще пожалеет, что не дал бог хвоста, а то бы им повилял), оговорит товарища, "заложит" коллегу (у натур особо утонченных случаются даже "самозаклады"). И почти всегда - без личной выгоды или злого умысла, исключительно под влиянием этой сладкой, проклятой ноты (не управиться с таким народом - сущий грех!). Безусловно, алкоголь делает свое дело, но только лишь приближая и усиливая ее звучание.
Вот и у Мокеева, человека, в сущности, робкого, часто забилось сердце - нестерпимо захотелось говорить тост.
Однако влиться в ряды тостующих было не просто.
- Скажу как на духу, - блестел влажным глазом Пичугин, - оказаться рядом с вами, дорогой Борис Сергеевич, сидеть с вами за одним столом - огромная для нас честь!..
Как будто вовсе не он предлагал перед началом банкета сбежать из ресторана.
Вслед за Пичугиным выступал Тольский, потом Мечетин, потом Луцик, Свиридов, Берестовой. Когда Мокееву показалось, что настал его черед, вскочил молодежный активист с налившимся кровью лицом:
- Все как один, - пьяно вскричал он, - поддержим Бориса Сергеевича на выборах в Государственную Думу! Борису Сергеевичу - два коротких, одно протяжное "ура" на слово "дума"! Дума!
- Ура! Ура! Ура-а-а! - взревела публика, взметнувшись со своих мест.
Затем начались "братания". Первым обнял олигарха одуревший от коньяка активист. Завьялов - ублаженный и тоже пьяный - не возражал. Активист потом переключился на секретаршу - некрасивую, но молодую, в теле, блондинку, голубые глаза которой сразу посинели и как-то опорочились.
Народ выстроился по направлению к Завьялову в очередь, чтобы, как говорится, лично засвидетельствовать... Но, странное дело, после "братания" все непременно... лобызали секретаршу. Видимо, как ближайшего сподвижника олигарха. Не как супругу же!..
В очереди перед Мокеевым оставалась всего пара человек, когда в зал стремительно вошел мужчина в пальто и в шапке - кто-то из "обслуги" олигарха - и объявил, что у Бориса Сергеевича скоро самолет, а до аэропорта не меньше часа езды, пора, мол, заканчивать, времени в обрез.
"Сегодня не мой день..." - подумал Мокеев.
Расходились неохотно, то и дело группируясь, чтобы выпить "на посошок". Лишь минут через двадцать публика вся перетекла в фойе и, сосредоточившись у гардероба, стала ждать выхода Завьялова.
Он появился, опираясь на Зурова и человека в пальто. Позади шел активист, обнимая за талию секретаршу, которая, в свою очередь, льнула к нему.
Гардеробщик ринулся обслуживать важных гостей. Сначала он вынес манто даме и хотел помочь ей одеться, но активист секретаршу отбил. Затем он должен был бы принести шубу Завьялову. Но вместо этого старик вынырнул из глубины гардероба с одеждой активиста и Зурова. Лицо его выражало тревогу и испуг. Сбросив принесенное на парапет, гардеробщик метнулся назад к крючкам. Чувствуя неладное, следом устремился Зуров.
Раздевалка была пуста - все уже оделись, только в углу висело нечто куцее, песочного цвета - явно не шуба олигарха.
Когда Зуров и гардеробщик с этим нечто появились на свет, все стихли в изумленном молчании.
Сперли шубу-то! Да вроде бы еще и посмеялись, оставив взамен какой- то поддергай.
Как бы ни был пьян Завьялов, но факт исчезновения шубы стал очевиден и для него. Завьялов мгновенно отрезвел и в ярости устремил руки к гардеробщику, метя схватить того за грудки. Однако старик увернулся и, восклицая: "Спаси и сохрани!", сгинул в гардеробном мраке.
Тогда Завьялов сгреб активиста.
- Вы совсем охренели тут?! Не город, а бардак! - ревел он, тряся бедолагу, будто тот был повинен в испорченности нравов местных жителей. - Где начальство?! Где мэр этого Засранска?! Почему тебя, хрена лысого, прислали?! Не уважают?!
Молодежный лидер, также мгновенно отрезвев, нашелся с ответом:
- Борис Сергеевич, дорогой, а кто вам сказал, что шубу украли?
Завьялов остановился, не выпуская, впрочем, активиста из рук.
- Просто кто-то из гостей, из другого зала, не заметил, что ему не ту одежду выдали. Гардеробщик - старый, перепутал номерки, а гость - подвыпивший. Завтра очухается и шубу возвратит. У нас в городе, уверяю вас, честные люди живут. И искренне вас уважают...
Завьялов обвел взглядом присутствующих. Все ему одобрительно улыбались: хотелось, чтобы босс не расстраивался (а то как же: нота-то все звучит...).
Конечно, Завьялов простаком не был, но, изрядно освежившись гневом, он почувствовал вдруг прилив хорошего настроения. "Да и черт с ней, с шубой! - наверно, подумал он. - Не обеднею же я, в самом деле!"
Завьялов приподнял за вешалку вещь, лежавшую на парапете. Это было заношенное демисезонное пальтецо, которое на него просто не налезло бы.
- Ну, и в чем я поеду?
Ответ нашел Зуров, и сводился он к следующему. Кто-нибудь должен одолжить свою одежду Завьялову. Это должен быть тот, у кого наиболее подходящий размер и кто сможет задержаться в городе хотя бы на день. За это время шуба найдется, в ней этот человек прилетит в Москву, обменяется одеждой с боссом - и конец проблеме! Среди присутствующих только один такой человек - Мокеев.
Когда Зуров произнес его фамилию, Мокеев словно очнулся: он и не мыслил себя в роли спасителя олигарха, а получалось, что все, действительно, сходилось на нем.
"Вот ведь как, без Мокеева-то не обойтись!" - с подступившим к горлу комом подумал он, которому до этого не удалось ни тоста сказать, ни лично засвидетельствовать...
Мокеев подошел к Завьялову (и точно, они оказались почти одного роста), снял пехор и молча отдал его олигарху.
Сделано это было скупо, с достоинством и вынудило босса обвести Мокеева уважительным взглядом. Берестовой, Пичугин, Луцик и все остальные одобрительно зашумели. Вот она - сладкая минута торжества!
Завьялов натянул пехор (только в плечах узковат) и позвал:
- Гардеробщик! Выходи - не трону!
Старик появился бледно-серый, сливаясь лицом с усами, и застыл на солидном от парапета расстоянии.
Завьялов усмехнулся:
- Мне сказали, что шубу, которую ты, раззява, не тому выдал, завтра вернут. Так вот: эту шубу ему отдашь.
Завьялов ткнул в Мокеева пальцем.
- Запомнил?
- Так точно... Будет исполнено, - поклонился гардеробщик.
Очутившись на морозе, Мокееву показалось, что с него содрали кожу, а было на нем это куцее пальтишко или нет - значения не имело.
Той высокой ноты он больше не слышал. Мокеев несся вприпрыжку, и в ушах звучало только, как хрустит снег на скаку. Разумеется, гостиницы он достиг раньше других. Мокеев забрался с головой под одеяло и сразу уснул. "Угораздило же..." - бормотал он во сне и высунул голову наружу только под утро.
А утро было безрадостное. Коллеги еще до пробуждения Мокеева укатили в аэропорт, ему же предстояло наведаться в ресторан. Взглянув в скованное морозом окно, он содрогнулся, но разве был у него выбор?
В чемодане, к счастью, отыскалась пара свитеров. Утеплившись и натянув ненавистное пальто, Мокеев двинулся в путь. Только за ночь температура упала и вышло тож на тож: против его свитеров - градус! И все, как вчера...
А в ресторане выяснилось, что ни о какой шубе никому ничего неизвестно.
- Как же так, - возмущенно удивлялся Мокеев. - Спросите хотя бы своего напарника. Где он, кстати?
- Кириллыч-то - нахмурился гардеробщик - жилистый, широкой кости мужчина лет шестидесяти пяти. - Так он в больнице. Утром увезли с подозрением на инфаркт. А я вот вместо него, сегодня не моя смена.
- Ну, а директор? Где у вас директор?
- Директор только к вечеру появится.
- А этот... ну, как его... метрдотель?
- Да сегодня другая смена, что толку людей дергать? Говорю же вам, если б что было, я бы знал.
- Что же получается: я вру?
- Ну, почему... Может шуба и в самом деле пропала...
Гардеробщик доверительно понизил голос:
- Только никто ничего не вернет. Потому что ее украли. Раз и навсегда. И не стройте иллюзий, - предстал он в неожиданном свете. - Особенно, если рассчитываете, что этот факт признает кто-нибудь из администрации. Пострадавший ведь никаких официальных бумаг не писал.
Гардеробщик был убийственно прав.
Мокеев в растерянности умолк. Потом встрепенулся:
- Вчера на банкете один товарищ был... лидер молодежного движения...
- А... Это Баландин. Пьянь и бабник. Лидером его в мэрии назначили. Потому что никакого движения у нас нет. Баландиным бреши закрывают на, так сказать, представительском фронте.
- Ну, вот... Человек из мэрии, с возможностями...
- Да он вас даже не признает! Как и то, что шуба пропала. Он, наверно, уже перед мэром отчитался: банкет прошёл на высшем уровне.
- Что же делать?
- За здоровьем следить. Что-то вы не по погоде одеты...
Мокеев молча махнул рукой и направился к выходу.
Плохо, когда человек остается без божьего пригляда, а именно это с Мокеевым и случилось.
Московский рейс, конечно же, задержали, после прилета в багаже не обнаружилось мокеевского чемодана, и его искали минут сорок, а потом еще по пути из Домодедова автобус сломался... В общем, на пороге дома Мокеев объявился в начале одиннадцатого вечера 1 января. Как раз зять Гена доедал последнюю ложку любимого салата Мокеева "Мимоза", который жена традиционно готовила на Новый год.
О том, что к встрече Нового года он не успеет, Мокеев сообщил Галине сразу, как только объявили о задержке рейса из-за погодных условий.
- Все у тебя не слава богу! - устало сказала жена и положила трубку.
Так что к опозданию Мокеева все были готовы, но вот к его наряду...
- Тебя по пути еще и раздели?! - схватилась за сердце жена.
Недоуменно, круглыми глазами смотрели на него дочь и внучка, плавала тень улыбки по лицу зятя-паразита.
- С Новым годом! - приветствовал Мокеев семью.
На кухне, под пару рюмок молдавского коньяка и остатки тушеного кролика (и тут зять постарался) он рассказал все как было.
- Теперь вам, Николай Евгеньевич, за ваш геройский поступок должны выйти от олигарха большие преференции, - заявил Гена, любивший выразиться так, что не поймешь: издевается он или говорит всерьез.
И все пошли спать.
- Дурак ты у меня, Коля, - сказала жена, расстилая постель. - Хотя бы соврал тогда в ресторане, что температуришь, простыл... Оно тебе надо было? "Ну, да, не надо было, - мысленно согласился он, - только всего не объяснишь словами..."
- И что теперь делать? - продолжала Галина, - вон какие холода в Москве установились! Еще, и в правду, заболеешь...
- Что делать - что делать... - рассердился то ли на себя, то ли на жену Мокеев. - Вот праздники закончатся - пойду к Завьялову и заберу свой пехор.
Галина недоверчиво покачала головой:
- Как же... Учти, новый пехор нам покупать не на что!
Да Мокеев и сам знал об этом. В сущности, он один содержал семейство. Галина - по хозяйству, да с внучкой, дочь - молодая учительница, а зять... Гена после "сокращения" уже год как не работал.
Морозы, действительно, установились нешуточные, так что новогодние каникулы Мокеев провел у телевизора.
Как, впрочем, и основная масса обывателей. Те тоже все "ящик" смотрят. А еще водку пьют - надрывно, тяжко, до белой горячки и поножовщины. Страна потом содрогается, подводя итоги затяжных праздников.
Досадно, конечно... Ведь по нынешним временам ничего не стоит вырваться из зимней унылости - поезжай хоть в Египет, хоть на Багамы. Были бы средства. (И они у них есть - у тех, кто каникулы эти придумал, и они туда ездят...)
Зуров, понятное дело, праздники провел дома. Лицо его было опухшим, и он тяжело соображал.
- Какая шуба? Какой пехор? Шутишь, Мокеев? И так первый рабочий день, как снег на голову, а тут еще грузят черт знает чем!..
И, разобиженный, двинулся дальше по коридору.
- Ты его не трогай, - посоветовал Луцик. - Ему сейчас не до чего: он же в предвыборном штабе Завьялова.
- В каком штабе?
- Очнулся, Николай! Выборы на носу! Завьялов в Думу баллотируется!
- Ну, а мне-то как быть?
- А что случилось?
- Забыл что ли? Я же Завьялову пехор свой отдал в Задвинске!
- Да? - Луцик поморщил лоб. - Ну, что-то такое припоминаю... Да, да, да... - И, приблизившись, огорошил:
- Зря ты ему свой пехор отдал! Ничего бы с ним не случилось!
- Да вы же все меня тогда поддержали! - изумился Мокеев.
- Ну, насчет всех ты, точно, ошибаешься. Я, например, не одобрил.
- Луцик! Петр Богданыч! - в коридор высунулась женская головка. - К телефону!
Луцик убежал, а Мокеев прикусил губу от досады: хотел он разрешить проблему поделикатнее, через Зурова (который эту кашу и заварил), а ничего не вышло. Оставалось идти к Завьялову самому.
Увидев в его приемной ту самую - с банкета - секретаршу Мокеев ободрился.
- Совсем недавно мы в Задвинске встречались... - начал он с улыбкой.
Секретарша надменно на него посмотрела.
- Вы за мной ухаживать собрались?
- Да нет, - покраснел Мокеев, - я не в этом смысле... Я в смысле банкета...
Теперь покраснела секретарша. Мокеев явно натолкнул даму на какие-то гнетущие воспоминания, отчего сделался ей окончательно несимпатичен.
- Что вам нужно? - разделяя слова, спросила секретарша.
- Я тогда, ну, после банкета отдал Борису Сергеевичу свой пехор, потому что его шуба пропала... Помните?
- И что? - секретарша смотрела на Мокеева ледяными глазами. - Вы же должны были эту шубу привезти. Где она?
- Шуба не нашлась.
- Что же вы хотите?
- Хочу пехор. Мне, извините, ходить не в чем...
- А, может быть, все-таки есть? - вскинула бровь секретарша. - Например, в шубе Бориса Сергеевича. Вдруг она на самом деле нашлась?!
- Да как вам такое в голову пришло?!
От возмущения Мокеев вспотел.
- Поражаюсь я вам, - спокойно продолжала секретарша. - У Бориса Сергеевича предвыборная кампания в разгаре, а вы лезете с какой-то чепухой. Как ваша фамилия?
- Мокеев.
- Можете идти, господин Мокеев. По возможности, я доложу Борису Сергеевичу о вашей ситуации.
- То есть как "по возможности"?! Я хотел сам, лично...
- Я же сказала: Борис Сергеевич занят выборами и в офисе практически не бывает. Думаю, прояснится что-то через неделю. До свидания.
- Ну что? Права я была? - каждый вечер виноватила Мокеева жена.
Тот молчал и считал дни.
А между тем секретарша слово свое сдержала:
- Тут, Борис Сергеевич, Мокеев приходил...
- Какой еще Мокеев?! - Завьялов в раздражении ходил по кабинету в своем предвыборном штабе: в сегодняшней московской прессе появился на него компромат. Завьялов знал, чьих это рук дело! Но, как они, черт побери, добрались до этого материала?! Ведь все, что они "слили", - чистая правда! Что делать?! Как выкручиваться?!
- Какой еще Мокеев?!
- Тот, что в Задвинске вам свой пехор одолжил, помните?
Завьялов остановился и, багровея, посмотрел на секретаршу:
- Слушай, Зоя! Ты видишь, что у меня неприятности?! Пошли ты этого Мокеева к чертовой матери!.. Пусть носит мою шубу и говорит мне спасибо! Все поняла?!
- Конечно, Борис Сергеевич! - улыбнулась про себя секретарша.
Через неделю в Москве стало еще холодней. Синоптики объяснили это обширным арктическим циклоном, вызвавшим понижение температуры на всей европейской части страны. Конечно, мерзнуть за компанию с Вологдой и Самарой веселей, но Мокееву это жизни не облегчило.
Теперь, помимо двух свитеров, он пододевал еще и Галину кофту, которую, раздеваясь, оставлял в рукавах пальто.
- Куда же вы пропали? - глаза у Зои дьявольски блеснули, как только она увидела в дверях Мокеева. - Я докладывала о вас Борису Сергеевичу.
Она замолчала, внезапно сосредоточившись на чем-то в мониторе компьютера.
- И что он ответил? - переступил с ноги на ногу Мокеев.
- Пусть носит мою шубу и говорит мне спасибо... - оторвалась она, наконец, от экрана.
- Как это? - не понял Мокеев. - У меня же нет его шубы.
Зоя пожала плечами.
- Я передала сказанное слово в слово... И послушайте, Мокеев, не будьте вы таким навязчивым... Не до вас сейчас. Купите себе новый пехор или, - она простодушно улыбнулась, - или носите шубу Бориса Сергеевича...
Мокееву только и оставалось, что плюнуть. Прямо на пол. Но он сдержался. Вышел молча.
- Хам! - тем не менее донеслось ему в спину, так как если б он плюнул.
В конце рабочего дня Мокеев подошел к Пичугину, который временно замещал Зурова.
- Василий Николаевич, дай на завтра отгул. Дело одно надо уладить.
- Ну возьми, если надо... Слушай, все спросить хочу: ты шубу-то Завьялову привез?
- Шубу?! - взорвался Мокеев. - Нет шубы! Сперли ее! А я теперь свой пехор назад никак не верну!
- То-то я смотрю: ты все в этом поддергае мерзнешь... Да... Я ведь тогда еще тебе хотел сказать: напрасно ты пехор отдаешь!
- И чего же не сказал? - желчно поинтересовался Мокеев.
- Да далеко стоял, - деловито соврал Пичугин. - А теперь вот... Как говорится, ни одно доброе дело не остается безнаказанным...
В отличие от предыдущих дней утро выдалось пасмурным. Небо словно накрыли ватным куполом, редкими хлопьями падал снег.
До предвыборного штаба Мокеев доехал на метро, а потому не слишком замерз.
Первым ему повстречался Зуров.
- Ты чего здесь? - удивился он.
- За пехором приехал.
Зуров поморщился:
- Опять ты с хренью этой! Пойми, не до тебя...
- Да мне ходить не в чем!
- Потерпи... Вот выборы пройдут... Да и нет сейчас Завьялова...
- А где же он?
С сиренами, мигалками к штабу подлетели два джипа. Олигарх появился в длиннополой шубе, совсем не похожей на ту, что осталась в Задвинске, но столь же роскошной.
- Зуров! - громко и властно заговорил Завьялов с самого порога. - Пересылай срочно в печать статью Галкина...
Увидев Мокеева в куцем пальтишке, олигарх умолк и замедлил шаг, но не остановился. Мокеев же стоял замерев, как истукан; язык у него прилип к нёбу.
Войдя в кабинет, Завьялов продолжил:
- Насчет статьи я договорился... И вот что. Скажи, чтобы отдали этому типу его пехор... Раз ему шубы моей мало... И чтоб уволили... Сегодня же.
Мокеев метнулся к Зурову, как только тот вышел из кабинета.
- Погоди, погоди... я сейчас... - отстранил его Зуров.
Из своей каморки он позвонил Зое:
- Ты не помнишь, куда мы пехор Мокеева подевали? Его босс по приезде в машине оставил.
- А черт его знает! Достал он всех своим пехором!
- Это точно... вот еще что: босс велел его уволить. С сегодняшнего дня. Ты там кадрам скажи...
На выборы никто из семейства Мокеева не пошел.
- Бесполезно все это - высказал общее мнение зять и, зевая, поплелся в душ.
А Мокеев пошел. Все в том же пальто. Жена пообещала Мокеева в нем и похоронить.
- А всё, дорогой мой! Где теперь чего брать?! Работы-то нет! Догеройствовался!
Получив бюллетень, он не сел за стол как другие, а направился к кабинке. В квадрате напротив фамилии Завьялова он поставил дефис и аккуратно далее вывел: СВОЛОЧЬ.
Выйдя на улицу Мокеев улыбнулся: было тепло, наступила оттепель.
Ночью, при подсчете голосов, к председателю избиркома Клавдии Ивановне Мазурук обратилась молоденькая Люся Пантелеева:
- Клавдия Ивановна! А как вот это считать? "За" или "против"?
- Милочка, закон однозначно трактует данную ситуацию. Граждане вправе обозначить свой выбор любым способом: галочкой, крестиком или, как здесь, черточкой.