Позевывая и вздрагивая от утренней сырости, Михаил вышел со двора. Он прикрыл калитку, просунул руку в щель между досками и накинул старый проволочный крючок на петлю, вбитую в полусгнивший с прозеленью деревянный столб. Затем выпрямился, немного подпрыгнул, поправляя повешенный через плечо старый выцветший рюкзак, переложил удилище в правую руку и посмотрел по сторонам дороги. Впрочем, этот жест на краю почти заброшенной деревни можно было списать только на любопытство, потому как смотреть, не идет ли здесь транспорт с той или иной стороны было в высшей степени излишней предусмотрительностью. Последний раз Миша видел здесь машину, когда он был еще совсем маленький: к соседям привезли шифер для крыши. Но с тех пор листы шифера на крыше соседского дома успели обрасти чем-то черным вперемешку с одутловатыми зелеными наростами моха, а как выглядела та машина, Миша уже не помнил. Ему запомнилось, что машина была огромная, но это ему казалось в силу его малолетнего возраста и роста, и еще запомнилось большое количество взрослых мужиков, которые с матерком и тяжелым юмором разгружали содержимое кузова. А потом была пьянка. Были песни нетрезвым голосом и, как водится, драка.
Многих мужиков с тех пор не осталось в живых. Разве что дед Василий, каждый вечер выходящий из дома и сидящий на завалинке, пустым взглядом из-под густых бровей оглядывающий окрестности, и дядя Гриша, еще при силах, что-то стучащий в своем перекошенном временем сараюшке, и иногда выходившем помогать бабе Дуне тяпать сорняки на бесконечном огороде, уменьшающемся с каждым годом в прямой прогрессии с увеличением возраста.
...Миша посмотрел на избу деда Кураса с заколоченными досками окнами, тяжело вздохнул и, повернувшись направо, бодро затопал по пыльной дороге. Он прошел шагов пятнадцать, затем остановился, задумчиво потрепал длинные и давно не мытые лохмы на голове, потом решительно развернулся и теперь почти украдкой пошел через дорогу наискосок к избе бабы Лизы, слывущей на их улице, да что там на улице, во всей немногочисленной деревне скандальной и крикливой теткой, способной своим громким ором за несколько минут испортить настроение кому угодно.
Дело в том, что попасть на озеро, где Миша собрался удить рыбу, можно было двумя путями: обойдя с добрый десяток частных домов и старую заброшенную лесопилку, потом лесной дорожкой через небольшие, но достаточно дремучие посадки выйти к озеру, а можно было скоротать не меньше полукилометра, если втихаря пробраться через огород крикливой бабы Лизы.
Миша затравленно посмотрел на окна ее дома, убедился, что все они занавешены белыми с зелеными волнами по нижней каемке занавесками, решительно открыл калитку и, прижавшись к забору, двинулся вдоль него, постепенно приближаясь к намеченной цели. Помимо бабы Лизы в ее дворе была еще одна угроза - такая же сварливая как и сама хозяйка, шавка Пэх. Кто и когда дал ей такое странное имя, никто не знал, но ее норов и сволочной характер знали все, кто хотя бы раз проходил вдоль забора двора бабы Лизы. Случайный прохожий, направлявшийся в тот самый дикий лесок, или на озеро, уже подходя к дому бабы Лизы слышал противный звонкий брёх ее собаки, от которого звенело в ушах и страдали перепонки. Прохожий успевал дойти до заброшенной лесопилки, а Пэх еще звенел далеко позади.
Мише определенно везло. Он уже прошел до дальнего угла избы бабы Лизы, а ни она сама, ни ее зловредный Пэх не появлялись. Миша уже с облегчением вздохнул, как его угораздило зацепиться рюкзаком за торчащий из доски забора гвоздь. Почувствовав сопротивление, Миша слегка дернул плечом. Старая доска не выдержала даже такого легкого рывка и пара старых гвоздей со скрипом отпустили доску, которая не замедлила упасть на старое железное ведро, издав при этом умопомрачающий звон в предутренней звонкой тишине.
Миша неподвижно застыл и уже через секунду услышал за углом дома звонкий лай Пэха, а еще через короткое мгновение и голос самой бабы Лизы.
Миша летел как на крыльях. Он добежал до дальнего забора, совсем не обращая внимания на попадавшиеся на его пути грядки и растянутые веревочки и проволочки. Что-то звонко покатилось и с треском разлетелось на мелкие кусочки. Оглядываться не было ни желания, ни возможности. Миша уже резво перелезал через забор, готовый в любую секунду рухнуть под его весом, но все же устоявшем, а позади него неслось:
- Падла! Мишка! Это ты, сукин сын? Я тебе руки, ноги пообрываю... Ну, попадись ты мне...
Далее брёх бабы Лизы утонул в неимоверно звонком и оглушительном лае Пэха, приближающемся к Мише со скоростью звука.
Миша цеплялся вещмешком и удилищем за буйную растительность дикого леса, рискуя остаться без лески или самого удилища, продираясь к намеченной цели, а позади еще долго неслась несусветная ругань, прерываемая визгами и лаем Пэха.
Уже выходя из леса, краем глаза Миша увидел невероятную картину. Справа от него метрах в ста стояла машина. Старенькая двадцать первая волга бежевого цвета. Ни в самой машине, ни около нее Миша никого не заметил, но не это было предметом его удивления. Просто заехать сюда на машине, тем более на легковой, по его глубокому убеждению не представлялось возможным. Здесь не было дорог, здесь не было колхозных полей, здесь был заброшенный и дикий край. Раз в неделю машина с продуктами и товарами повседневного спроса приезжала на другой конец деревни. В те дни все жители выходили и покупали кто хлеб, кто мыло, кто еще что-нибудь, но там была плохая, но дорога. А здесь... Решив разобраться с этой несуразицей после того, как наловит рыбки, Миши смело раздвинул ветки и вышел из леса.
Лишь только выбравшись из лесной чащи, Миша остановился у берега озера и, вздохнув, с опаской оглянулся. Тяжело было представить, что баба Лиза бросится в погоню, но неприятный осадок от случившегося остался. Постояв несколько минут и прислушиваясь к звукам, Миша успокоился. Что, в самом деле, произошло страшного? Ну, прошел через этот треклятый огород. Ну и что? Я ведь ей ничего не испортил... Хотя.., Миша с сожалением вспомнил, что все-таки что-то попортил. Он вспомнил, что, когда бежал, что-то порвал, что-то разбил, что-то растоптал... Да пропади оно всё пропадом. Он отчаянно махнул рукой и пошел вдоль берега по едва заметной тропинке к своему месту. По пути он что-то бормотал, вроде бы, как с кем-то разговаривал, потом к бормотанью начали примешиваться и жесты, сначала несмелые, а затем всё более отчаянные и откровенные.
Вот так, бормоча и отчаянно жестикулируя, изредка подбрасывая плечом лямку вещмешка, чтобы сам вещмешок приподнялся немного выше, Миша и не заметил, как подошел к старому, напрочь разрушенному зданию, стоявшему когда-то у самого берега. Поговаривали, что некий то ли граф, то ли барин жил здесь когда-то. Как бишь его звали... Навроцкий или Суэцкий..., хотя нет, Суэцкий, то вроде бы был канал... в общем, Миша вспомнить не мог. Может, правда это было, а может быть, но поговаривали еще, что здание было построено задолго до того, как там поселился безызвестный граф, а тот только въехал в уже готовое здание. Как выглядели хоромы, тоже никто не помнил, а теперь... Теперь осталась одна стена с пустыми проемами вместо окон и дверей, да собственно и сами окна во многих местах превратились в дверные проемы. Крыши как и не было никогда, задней стены тоже. Торчали лишь тупыми зубцами осколки боковых стен, да фасадная стена торчала странными полуразобранными столбами. Издалека остатки былой графской роскоши выглядели огромной расческой, поставленной вертикально в землю и торчащей вверх изуродованными зубцами.
А еще поговаривали, что страшное это место, просто ужасное какое-то. Говорили, что вдруг начинает окутывать здание туман, а потом в нем пропадают люди, как правило, охочие до чужого добра, да и просто любопытные тоже. В это не хотелось верить, но верилось. Во всяком случае, на памяти Миши не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь из жителей его деревни вот так вот запросто взял, да исчез. Пошел наковырять с десяток кирпичей, да, попав в туман, был им безвозвратно съеден. К слову сказать, и не ходил никто уже на эти развалины. Вот только Миша иной раз, идя на рыбалку, сначала с опаской, а затем все смелее заглядывал через пустые бойницы окон. А однажды даже перемахнул через один из проемов, постоял немного, с опаской озираясь, не увидел ничего интересного и перелез обратно. А потом Миша потерял к брошенным остаткам здания интерес и совсем перестал обращать на него внимание. Хотя иногда хотел обойти бывшее здание с другой стороны и подойти к чудом оставленным задним воротам с какими-то витиеватыми коваными вензелями, но то торопился, то просто было лень, то собирался подойти на обратном пути, а потом забыл...
Сегодня Миша остановился, и с удивлением начал разглядывать странную стену, изредка оглядываясь и удивляясь, как это он так незаметно для самого себя забрел так далеко.
Положив удочку на землю и сняв с плеча рюкзак, он шагнул в сторону ближайшего проема. Наступил на изуродованные кирпичи и приподнялся. Постояв несколько секунд, мягко спрыгнул на высокую траву, которой заросло все пространство за стеной, и развернулся. Раньше взгляд Миши не цеплялся за мелочи, потому как все внимание его было обращено на землю, из которой по слухам должен был вылезать всепоглощающий туман. Теперь же он с удивлением разглядывал внутренность стены. Она оказалась вся испещрена надписями и рисунками. Из надписей следовало, что Катя и Игорь любят друг друга, что местный мэр - негодяй и вор, а Зинка, так та и вовсе б-ь... Однако больше всего Мишу удивила длинная математическая формула, написанная хорошей краской. Причем краску, похоже, совсем не жалели - повсюду с нижних элементов математических знаков стекали приличного размера потёки. Миша с сожалением подумал о том, как нерационально расходовалась краска, что ею можно было выкрасить целую скамейку в саду или, скажем, крыльцо дома, что было бы, несомненно, гораздо полезнее, а ее так бесцельно использовали для надписи на полуразрушенной стене. Миша протянул руку к надписи и, не дотянувшись до нее, сделал шаг вперед. При этом наступил ногой на черепок от битой посуды, отчего раздался оглушающий треск. Миша вздрогнул и опустил глаза вниз. То, что он там увидел, заставило его похолодеть. От земли на высоту не меньше, чем на полметра лежал густой белый туман, и создавалось впечатление, что трава растёт не из земли, а из ваты.
Миша прыгнул в оконный проем и со страхом оглянулся. Туман рос прямо на глазах. Рефлекторно Миша хотел спрыгнуть, но остался наблюдать за растущим туманом. И когда полоса тумана поднялась настолько, что скрыла высокую траву, Миша неожиданно для самого себя спрыгнул прямо в белое молоко, и сразу же по пояс скрылся в нем, иногда опуская глаза и с удивлением, а порой и с ужасом разглядывая все поднимающееся белое марево. А туман тем временем все поднимался и вот он уже достал Мише до груди, а он со страхом и замиранием в груди наблюдал за диковинной картиной и всё ждал, когда случится то, о чем он так часто слышал диковинных рассказах старших.
Несколько раз в его голове мелькала мысль вернуться, но что-то настойчиво заставляло его замереть и терпеливо ждать неизвестности. Когда он полностью во весь рост скрылся в тумане, вот тогда его действительно охватил неимоверный ужас. Мысли неслись в его голове как ураган, и он сделал шаг назад, затем еще один маленький шажок, пока не уперся лопатками о стену, и тогда он, обхватил шершавую и теплую стену двумя руками и с каким-то упокоением замер. Минуту, тяжело дыша, он слушал, как гулкими ударами колотится его сердце, словно он пережил некий ужас. А потом все стало успокаиваться. Сердце пришло в свой нормальный ритм, а дыхание стало ровным и глубоким.
Подивившись таким резким переменам, Миша отпустил одну руку от стены и, продолжая держаться за нее одной рукой, вытянул другую руку в направлении оконного поема, пока вторая его рука не коснулась противоположной стены проема, и так застыл неподвижно.
Постоял так несколько секунд и сделал шаг вперед...
Туман исчез так быстро, словно его никогда и не было. Он снова оказался в огороде бабы Лизы. Только у него теперь не было ни вещмешка, ни удочки. И тут же вслед ему грянуло:
- Падла! Мишка! Это ты, сукин сын? Я тебе руки, ноги пообрываю... Ну попадись ты мне...
Миша поначалу опешил, да так, что ноги его стали почти ватными. Он хотел сделать шаг вперед и не мог. Затравленно оглянулся, увидел выскочившую из-за угла дома проклятую шавку Пэха и только тогда побежал вперед. В этот раз ему посчастливилось зацепиться за какую-то веревку и всё - больше никаких разрушений саду бабы Лизы он не принес. В этот раз ничего не звенело и не разбивалось. Дальний забор к своему удивлению он перемахнул, почти не заметив его, и легко нырнул в густую чащу леса.
Продравшись сквозь дикие заросли и выбежав к берегу озера, остановился и сразу же оглянулся. Он судорожным движением левой рукой сбросил с волос несколько прилипших листьев и веток и сразу же посмотрел в ту сторону, где, по его мнению, он только что видел стоявшую в ста метрах от него двадцать первую волгу. Машины на месте не оказалось. Зато яркий диск солнца почти наполовину вынырнул из-за линии горизонта.
Миша бросил настороженный взгляд на полуразрушенную стену, зубьями-огрызками впивающуюся в голубое небо. Стена по-прежнему бордовыми старыми кирпичами тускло отсвечивала в ярком солнце, а его удочка и вещмешок лежали в пяти метрах от ближнего к нему окна.
Неизвестно, чего стоило больше пугаться, того, что произошло с ним самим: невероятное возвращение на приличный кусок времени назад, или того, что машины на месте не оказалось. И то и другое было настолько невероятным и неправдоподобным, что не хотелось верить ни в то и ни в другое. Крайне скудные познания в психологии личности, почерпнутые из когда-то виденных телевизионных передач, не принесли никакого объяснения. Они лишь только зародили в его голове ужасную мысль, что с его мозгом творится нечто непонятное, а у него появились какие-то видения. Поразмыслив еще какое-то время над случившимся, Миша все-таки пришел к удручающей мысли, что исчезновение автомашины для него все-таки более существенно интересный факт, чем тот, что он нырнул на определенное время назад.
Устав с непривычки ломать голову над слишком заумными вещами, Миша двинулся к берегу озера, изредка поглядывая то на странную стену, то на то место, где была машина.
Едва сделав пару шагов в сторону озера, Мишу ждало новое удивление. Вначале он увидел на рябой поверхности озера два поплавка и сразу остановился. Это было еще более невероятно, чем случай с исчезнувшей машиной и возвращением во времени. Он осторожно сделал еще пару шагов и услышал тихий говор. О чем говорили, он не слышал, и поэтому сделал еще несколько шагов вперед. И вот перед ним открылась картина еще более загадочная, чем все события, произошедшие с ним все вместе взятые. Мужичонка, худощавого телосложения в широкой белой панаме на голове, рукава рубашки закатаны по локоть, обнажая отлично загорелую для этого времени года кожу рук, широко расставив коленки, держал двумя руками прекрасное удилище ќ- таких удилищ Мише видеть еще не приходилось. Рядом с ним сидела плотного телосложения женщина в защитного цвета куртке и такого же цвета брюках. Ноги её были босы и испачканы в прибрежном песке. На голове ничего не было надето и черные средней длины волосы ровно лежали на голове. Мужичок и женщина внимательно смотрели на поплавки, а трех шагах от них лежал молодой парень. Он лежал на спине, раскинув ноги и руки, а на его лице лежала такая же панама, как и на бодрствующем рыбаке.
Какое-то время Миша наблюдал за рыбаками, не зная как себя вести: то ли тихонько по-над берегом двинуться мимо странных посадок ясеня к своему накормленному месту, то ли заговорить с незнакомцами. Он уже хотел сделать шаг назад, как лежащий поднес руку к панаме и, едва приподняв ее, пристальным взглядом посмотрел на "непрошенного" гостя.
- Эй! У нас гости, - обратился он к своим товарищам.
Те как по команде обернулись. Миша выдавил на лице ужасного вида улыбку, означающую одновременно и радость по поводу неожиданной встречи и сожаление по поводу того, что ему волей-неволей пришлось отвлечь рыбаков от своего дела.
ќ- Здрасьте, - хриплым голосом он выдавил из себя приветствие.
Незнакомые рыбаки молча таращились на него.
- Здасьте вам, - повторил Миша.
И тут тот, который ловил рыбу отозвался:
- Ну, привет, коли не шутишь.
- Не, не шучу, - вполне серьёзно отозвался Миша.
Женщина весело рассмеялась, а мужчины переглянулись удивленными взглядами.
- Вы, я вижу, пришли рыбку поудить? - поинтересовалась женщина.
- Ага, - Миша послушно кивнул головой.
- А мы тут не ваше место заняли? - поинтересовалась она.
- Не-а, - радостно отозвался Миша.
- Вот и хорошо, - успокоилась женщина и обратилась к до сих пор лежавшему мужчине: - Аркаша, сходил бы в машину и принес бы пива. Валяешься без движения все утро.
- А чо? - весело отозвался тот. - Почему бы нам не выпить пивка. Вот вы, любезнейший, не отказались бы от бутылочки холодного пива?
- Не, не отказался бы, - радостно подтвердил Миша.
- Вот и хорошо. - Он бодро подскочил с песка и, на ходу отряхиваясь, двинулся к пригорку, чтобы направиться за пивом.
Миша растерянно оглянулся.
Пока мужчина взбирался на пригорок, женщина обратилась к Мише:
- Молодой человек, а вы, наверное, местный?
- Точно, - согласился Миша и оглянулся. Ему стало невыносимо интересно, куда пойдет мужчина. Ведь женщина послала его к какой-то машине. А машину он видел совсем недавно, и машина эта непонятным образом исчезла.
- Тут где-то есть деревня? - опять обратилась женщина к Мише.
- Ага. За лесом. Маленькое село. Загульное называется. Совсем небольшое.
- Странное название, - удивилась женщина.
Мужчина тем временем выбрался наверх и растерянно озирался.
- Ты чего? - заметив удивленный взгляд мужчины, поинтересовалась женщина.
- Машины нет, - отозвался мужчина, продолжая с удивлением оглядываться по сторонам.
- Да ладно тебе, - не поверила женщина.
- Точно говорю. Она же вон там стояла, - он ткнул пальцем в то место, где Миша немногим раньше видел машину. Он подозрительно посмотрел на Мишу. - Ты не знаешь, куда делась наша машина?
- Нет, - честно признался Миша. - Не знаю. - И для большей убедительности развел руки в стороны.
- Иди и посмотри в том месте, где ты ее оставил, - обратилась женщина к растерянному мужчине. - Может быть, какие-нибудь следы увидишь.
Мужчина покорно побрел к месту последней дислокации автомобиля, а те, кто находился у берега озера, поспешно выбрались наверх и смотрели вслед бредущему товарищу.
- Я пойду, - не то спросил, не то просто констатировал Миша. На него никто не обратил внимания. В его сторону даже не повернули головы. И он медленно пошел к своему месту, иногда заинтересованно оглядываясь.
Дойдя до стены бывшего замка, Миша остановился и осторожно коснулся ее. Стена оказалась нормальной, немного шершавой и едва заметно теплой. Никакого тумана вокруг не было. И Миша решился... Он встал в первый оконный пролет и, зажмурив от страха глаза, сделал осторожный шаг вперед. Несколько мгновений он продолжал стоять с закрытыми глазами, а когда открыл их, то увидел, что вокруг ничего не изменилось. Он глубоко вздохнул и оглянулся. Надписи на стене продолжали иметь место быть. Игорь с Катей продолжали любить друг друга, а местный мэр продолжал что-то воровать. Только вот математическая формула стала вроде бы поярче. Хотя это ему могло и показаться в лучах поднявшегося солнца.
Миша обошел кругом стену и сделал еще одну попытку проникнуть через оконный проем, на этот раз не зажмуривая глаз. И на этот раз окружающая обстановка не изменилась. Он еще раз вздохнул, но в этот раз с видимым облегчением и, подняв рюкзак и удочку, двинулся к месту своей тихой охоты.
В ближайшие пару часов все шло как обычно. Садок постепенно наполнялся рыбой, солнце начало быстро подниматься и припекать голову. Правда, на другом берегу озера все шло совсем не так, как всегда. Обычно пустынный берег больше часа бороздила троица, таким удивительным образом потерявшая свою машину. Они бегали и суетились, иногда по одному ныряя в густой лес и тут же из него выскакивая. Они так много и быстро двигались, что Мише, в конце концов, стало казаться, что их там вовсе не трое, а с добрый десяток.
Они перестали суетиться лишь тогда, когда в их сторону из-за дальней кромки леса двинулся непонятно откуда взявшийся милиционер. То есть, как он там появился, Мише было совершенно очевидно, но внешне это выглядело очень эффектно - вот только что никого не было и вот уже к пострадавшим неспешной походкой идет милиционер. Женщина первой заметила блюстителя порядка и остановилась, пристально глядя в его сторону. Следом за ней перестали суетиться и оба мужчины.
Милиционер подошел к неподвижным фигуркам, остановился, снял фуражку, выудил из кармана носовой платок, вытер им вначале лоб, а затем прошелся по внутренней стороне фуражки и только после этого, водрузив фуражку на голову, обратился к пострадавшим. О чем шла речь, Мише слышно не было, но после какого-то вопроса, заданного милиционером, все трое начали говорить и отчаянно жестикулировать руками. Милиционер поднял правую руку вверх, и тройка затихла. Затем он задал еще один вопрос, и ему начала что-то объяснять женщина. Их диалог длился около трех минут, а затем все четверо двинулись к тому месту, где стоял исчезнувший автомобиль.
Еще полчаса ушло на то, чтобы милиционер тщательно изучил местность, что-то разглядывая на земле и сидя при этом на корточках. Потом он вставал, перемещался на несколько шагов, опять садился на корточки и с глубоким вниманием начинал опять изучать поверхность земли. И получилось так, что Миша закончил удить рыбу одновременно с тем, как милиционер закончил свою работу.
Не спеша собравшись, Миша двинулся вдоль берега. Милиционер стоял, широко расставив ноги, с явным намерением побеседовать с рыбаком, а бывшие владельцы исчезнувшей автомашины расположились поодаль тесной кучкой и что-то оживленно обсуждали.
Когда Мише оставалось пройти до милиционера шагов десять, тот проделал такую же операцию со своим лбом, фуражкой и носовым платком. Видимо у него была такая традиция.
- Здравствуйте, - первым начал беседу милиционер, когда Миша хотел уже пройти мимо.
- Здравствуйте, - вежливо отозвался Миша.
- Я ваш участковый, - сообщил милиционер, но ни фамилии, ни своего звания не сообщил. - А вы, простите, откуда будете?
- Я из Загульного, - сказал Миша.
- А, это вон из той деревни? - участковый махнул рукой позади себя.
- Ага, - согласился Миша.
- Чем вы тут занимаетесь, позвольте поинтересоваться? - поинтересовался милиционер.
- Да вот, знаете ли, рыбку ловил, - усмехнулся Миша.
- Так, так, - многозначительно молвил милиционер.
- Я пойду? - спросил Миша.
- Пожалуй, что нет. Я должен вам задать несколько вопросов.
- Что вас интересует? - спросил Миша.
- Вы не видели здесь машину? - милиционер махнул рукой в сторону того места, где раньше стоял автомобиль.
- Нет, - соврал Миша. - Я здесь никогда не видел автомобиля. Да и как он сюда смог бы проехать? Там густой лес, там глубокий овраг, а там вообще...
- Да, да, конечно, - быстро согласился милиционер. - Вот эти граждане утверждают, что они сюда приехали на машине, а пока ловили рыбу, автомобиль исчез.
- А я здесь причем? - искренне удивился Миша. - Я даже водить машину не умею.
- Нет, я вас и не подозреваю, - задумчиво отозвался милиционер. - Я хочу знать, может быть, вы видели что-нибудь или кого-нибудь подозрительного.
- Нет, не видел, - ответил Миша, глядя прямо в глаза милиционера.
- Ну и ладненько, - ответил милиционер и развернулся.
Миша понял, что разговор окончен и сделал шаг вперед, как милиционер резко повернулся в его сторону и спросил:
- Так вы говорите, что сюда на машине проехать решительно невозможно?
- Точно, - с готовностью отозвался Миша. - Я решительно это заявляю. А вы разве этого не знали?
Участковый не торопясь выудил из кармана хорошо выглаженных брюк носовой платок, снял с головы фуражку и начал протирать то лоб, то внутренность головного убора, не отрывая при этом пронзительного взгляда от лица Миши. Миша тяжелый взгляд милиционера выдержал легко. И тогда милиционер пробурчал что-то невнятное, надвинул фуражку глубоко на глаза и отвернулся.
Не успел Миша сделать еще один шаг, как милиционер опять резко повернулся к нему и снова обратился к Мише.
- А как здесь с рыбалкой? Рыбка водится?
- А то? - обрадовано вскрикнул Миша. - Двухсотлетние щуки, сомы на центнер, никак не меньше, карпы килограмм на сорок каждый...
- А ну покажи, - милиционер ткнул рукой в мешок Миши.
Миша тут же с готовностью стянул мешок с плеча и развернул перед лицом милиционера. Тот осторожно заглянул внутрь и лицо его совершенно непритворно скривилось.
- Болван! - вскинув голову, обратился он к Мише. - Двухсотлетние сомы, говоришь? А пошел вон отсюда!
- Не, - замахал руками Миша, - двухсотлетние - это щуки, а сомы в центнер весом...
- Пошел вон, - зашипел милиционер, и на его нижней губе образовались пузырьки слюны.
Миша повернулся и, не оглядываясь, бросился в сторону леса.
2
Рано утром в среду Миша собрал свои нехитрые пожитки и направился на рыбалку. Утро выдалось теплым и безветренным.
Постояв несколько мгновений у своей калитки и с неприязнью глядя на калитку огорода бабы Лизы, Миша вздрогнул, вспомнив последний разговор с крикливой особой, постоянно прерываемой лаем Пэха. Тогда соседка начала кричать на него, а когда к беседе подключился противный Пэх, соседка стала кричать на них обоих: на Мишу за его "подлючий набег на огород", и на Пэха за то, что мешал бабе Лизе слышать саму себя. У Миши тогда через пару минут страшно разболелась голова и он, в отчаянии махнув рукой, ушел домой и плотно запер все двери и окна. Но, несмотря на это, он еще долго слышал взвывания и выкрикивания оскорблений бабы Лизы, прерываемые время от времени отчаянными воплями Пэха.
Решив в этот раз сделать небольшой по деревенским меркам крюк, Миша двинулся вдоль дороги. На дорогу ушло чуть больше четверти часа, зато без нервотрепки и криков.
Пройдя мимо странной стены и похлопав по ней ладонью, Миша направился к своему месту. Удобно расположившись и закинув удочку, стал следить за поплавком. Клёв не шел. Немало подивившись этому факту, он разместил удочку на треноге и, отвалившись на спину, стал смотреть в чистое еще бледное небо. От долгого смотрения в бездонность космоса, а еще от того, что он рано встал, его глаза стали слипаться. Чтобы окончательно не заснуть, он встал, подошел к берегу, нагнулся к воде и обильно смочил лицо холодной водой. Сон тут же, как по мановению волшебной палочки, улетучился.
Миша разогнулся и бросил быстрый взгляд на стену. Он уже отвернулся от неё, как тут же сообразил, что там творится нечто из ряда вон выходящее. Он опять посмотрел на знакомую стену и увидел, как вокруг неё и из проемов, словно из-под земли, вырастает белое марево.
- Елки-палки! - с чувством произнес он вслух.
Бросив быстрый взгляд на неподвижную леску, дугой свисающею с конца удилища, Миша махнул рукой и, сначала медленно, а потом и быстрым шагом, порой переходящим на бег, двинулся к стене.
Когда он подбежал к ней, плотный белый туман поднялся почти до колен и продолжал быстро подниматься вверх. Миша бросился к крайнему проему, туда, где с ним произошло столь чудесное перемещение, вспрыгнул на битые кирпичи между стенами и остановился. А туман тем временем добрался уже до его подбородка.
Миша бросил мимолетный взгляд на разрушенную стену и, неожиданно даже для самого себя, сделал шаг вперед. Он прыгнул во второй от края пролет и встал на таких же разрушенных кирпичах, держась обеими руками за края проема. Потом вздохнув в легкие побольше воздуха, и шагнул в белое плотное молоко, окутавшее его с головой...
Как это произошло, ему заметить не удалось, но белый, плотный, и даже какой-то маслянистый белый туман вдруг приобрел черный цвет. Это было так неожиданно, что Миша в первую секунду испугался так, что ему стало трудно дышать. И лишь только сообразив, что это всего лишь ночь, темная, теплая, безлунная и безветренная, он начал понемногу успокаиваться.
Как ни вглядывался он в совершенно темное пространство, все равно никак не мог определить, где он находится. Лишь только то, что в небе светили звезды, свидетельствовало о том, что он находится не в помещении, а на улице. Миша подумал, что хорошо, что сейчас не зима, да и то, что нет дождя, хотя была теплая погода, тоже оказалось хорошо, как где-то вдалеке послышались человеческие голоса.
Обрадованный, он повернулся в сторону голосов и бросился бежать, не подумав, что передвигаться в полных потемках надо как можно аккуратнее. И то, о чем Миша совершенно не подумал, случилось. Попав ногой в невидимую кротовую яму, он потерял равновесие и упал, сильно ударившись обо что-то головой, и почти сразу же потерял сознание. Когда он пришел в себя, то от боли даже сразу и не сообразил, что начало светлеть, и можно было разглядеть окружающее. Он с трудом присел и потрогал лоб. Там вздулась огромная и очень болезненная шишка. Коснувшись ее, Миша тихонько застонал и чертыхнулся. Сразу же невдалеке послышался голос:
- Ты слышал?
- Ага, подтвердил второй голос.
- Эй! Кто там? ќ- спросил первый голос, и в нем слышался некий испуг.
Затем лязгнуло что-то металлическое, и первый голос опять сказал:
- Сиди здесь, а я пойду посмотрю, что там произошло.
Миша хотел отозваться, но в голове что-то зазвенело, и он решил молча дождаться незнакомца. И через минуту, после тихого потрескивания под ногами неизвестного ломаемых сухих палок, слева от Миши раздался голос:
- Ты кто такой?
Миша обернулся. Перед ним стоял парень лет восемнадцати, одетый в длинное рубище, перехваченное толстой веревкой по поясу. На его голове красовалась буденовка, показывающая что-то своим острым шпилем в продолжающее быстро светать небо. На ногах его были самые настоящие лапти, высоко внахлест перевязанные длинными шнурками. И все это было так нелепо и смешно, что Миша хотел рассмеяться. Но, заметив в руках парня винтовку с длинным штыком, направленную в сторону его живота, смех почему-то у него не задался.
- Я из Загульного, - ответил он и скривился от боли. - В потемках, понимаешь, оступился и ударился головой.
- Как из Загульного, - удивился незнакомец с винтовкой.
- Да так, - сердито ответил Миша. - Что здесь такого удивительного. Ближайшая деревня за двадцать километров. Не мог же я оттуда придти.
- Так в Загульном же белые, - растерянно сообщил паренек.
- Какие еще белые? - с удивлением отозвался Миша.
- А ну встать! - зычно гаркнул паренек и начал передергивать затвор. С ходу передернуть у него не получилось - он в отчаянии дергал его, но затвор либо заклинило, либо винтовка была бутафорской.
Миша какое-то время смотрел на потуги паренька, а затем начал вставать. Скривившись от боли, ему все-таки удалось поднялся, но и у паренька в этот момент затвор все же передернулся, и из затворной рамы вылетел длинный патрон. Паренек по невнимательности, а может быть, из-за того, что очень нервничал, забыл, что затвор он передернул уже тогда, когда беседовал со своим товарищем. Он удивленным взглядом проводил летящий патрон и нажал на спусковой крючок. Бабахнуло так громко, будто выстрелила пушка. Что-то противно верещащее пронеслось около уха Миши, обдав при этом его щеку горячим воздухом. Пришлось от неожиданности присесть, а паренек уже снова пытается передернуть затвор, причем испуганные его глазки снуют между тремя объектами: Михаилом, сопротивляющимся затвором и улетевшим на землю патроном.
Наконец-то Миша сопоставил своей больной головой, что вокруг происходит. Он вспомнил и странную стену и первый свой проход через крайний оконный проем, он вспомнил плотный белый туман, он вспомнил всё... И теперь, в создавшейся ситуации, его мозг начал лихорадочно и очень активно работать. На уровне рефлексов он вдруг сообразил, что пока странный паренек передернет свой затвор и опять начнет палить, ему надо как можно быстрее исчезнуть с этого места. От неожиданности у него перестала болеть голова и он, развернувшись, побежал, как, пожалуй, не бегал никогда в жизни. О том, что выстрел паренька должен был разворошить все гнездо, которое пряталось в лесу, он не подумал. Он летел как на крыльях, озираясь по сторонам и думая только о том, чтобы по пути ему попалось хоть какая-нибудь ямка, дерево, камень, за которыми можно было бы скрыться, но вокруг ничего не было. Вокруг было ровное поле.
Что-то опять прожужжало у него над ухом и улетело далеко вперед, обогнав его, хотя ему казалось, что при его скорости обогнать его уже ничто не сможет. Позади защелкали выстрелы. А потом что-то тяжелое и горячее со всего маху ткнуло его в левое плечо. Удар оказался очень сильным и Миша, словно мешок с картошкой, свалившийся с кузова грузовика, нелепо разбрасывая руки и подворачивая ноги, покатился по еще влажной траве.
Шевелиться не было никакого желания: опять страшно болела голова, и к этой боли примешивалась тупая, стреляющая боль в левом плече. И очень трудно было сказать, что же больше болит, голова или плечо. А еще через некоторое время и размышлять на эту тему не захотелось. Было желание закрыть глаза, чтобы окружающий мир перестал плыть и рябить и уснуть а, проснувшись, встать живым и здоровым, собрать нехитрые свои вещи и пойти на рыбалку...
Их подбежало сразу очень много, человек десять, не меньше. Один из них ткнул Михаила винтовкой. Тот не пошевелился. А дальше пошла какая-то тарабарщина:
- Сдох, никак, выкормыш буржуйский.
- А то? Я стреляю ловко. У меня не забалуешь. Ишь, гадюка белопузая.
Миша почувствовал, что его тело опять тыкают чем-то тупым. Боли не было. В голове шумел птичий базар.
- А чо это ты решил, что это ты стреляешь ловко? Я, кажись, и целил ему в плечо... Ага, в то самое...
- Кажись, кажись! - передразнил голос. Вот ты и пальнул в небо. А пуля, точно моя. Вот, надысь, помню у...
- Мужики, да ён, кажись, двигается... Вон, точно, и глазом лупаеть.
- А одет-то как! - после небольшого молчания произнес уже совершенно другой голос. - Чоботы-то чисто городские... А рубаха... Эх, зря попортили. Надо было догнать.
- Дык, куда ж его догонишь. Видал, как птица летел. Едва ногами травы касался.
Все замолчали, а потом кто-то ткнул его сапогом в то самое место, куда вошла пуля, и Миша потерял сознание.
Сколько он был в таком состоянии, он сказать не мог. Когда открыл глаза, то увидел перед собой нежное и голубое небо. Несло запахом недавно догоревшего костра, а вокруг была полная тишина. Страшно хотелось пить. Он повернул голову сначала в одну сторону, затем в другую. Он лежал на маленькой полянке. И действительно, догоревший костер имел место быть совсем рядом, это от него пахло так вкусно. Нет, пахло не едой, а пахло именно так, когда после удачной рыбалки, чтобы скоротать время, а заодно и перекусить, сваришь в котелке ушицы, отъешь ее, родимую, с полкотелка, никак не меньше - наваристую, вкусную, ложкой прямо из котелка без тарелок там всяких и блюдец, и завалишься спать. Минут десять затем смотришь вот также в голубое небо, а от костра в ноздри несет недавно погасшими угольками...
Вдалеке что-то с оглушительным треском лопнуло. "Наверное, гранату бросили", - подумал Миша, и тут же раздался нестройный хор сухих щелчков. Где-то шла перестрелка. Учитывая то, что рядом с Михаилом никого не оказалось, а треск доносился издалека, и молодой паренек сообщил, что в Загульном белые, Миша сделал вывод, что красные пытаются отбить село. Треск выстрелов внезапно смолк. А потом кто-то душераздирающим криком заорал "Ура-А-А...!" и опять раздался нестройный хор выстрелов, который вскорости тоже смолк.
Миша прикрыл глаза в ожидании того, что ранившие его красноармейцы вот-вот вернутся. Но их все не было, и он опять забылся сном. Проснулся он, когда солнце уже клонилось к закату. Его знобило, а пить хотелось еще сильнее. Миша попробовал встать, но резкая боль в плече бросила его обратно на землю. Он и не помнил, сколько раз он делал попытки подняться, но в конце концов ему это удалось. Голова кружилась, но он, широко расставив ноги, продолжал держаться на ногах.
С трудом оглядевшись и, совершенно не узнав местности, вслепую, наугад он побрел прочь от того места, откуда была слышна стрельба. Несколько раз он падал, с трудом поднимался, опять падал, и через какое-то время опять был на ногах.
Ему повезло. Совершенно обессилевший, с висящей плетью левой рукой, здоровенной шишкой на лбу, уже под утро он выбрался из леса. Прямо перед ним раскинулось озеро, и он узнал его. От радости у него на глазах выступили слезы. Пусть он оказался неизвестно в каком времени и неизвестно, что ему делать дальше, но он понял, что находится все-таки дома. А, если хватит сил, то скоро он напьется воды, а там... А там видно будет. Не пропадет.
Часа два он добирался до берега, и последние метры уже не шел, а полз, работая одной рукой, но до воды все же добрался. Скатился по пологому берегу, едва не потеряв в очередной раз сознание от боли, пронзившей его тело, и жадно прильнул к спасительной влаге. Отдышался, еще раз напился воды, потом, как смог, промыл рану в плече. Она оказалась сквозной и кость была не задета, что немного успокоило Мишу.
Он улегся на спину и закрыл глаза. Где-то позади раздался дробный топот копыт. Кто-то засвистел, кто-то заулюлюкал, кто-то стрельнул, судя по звуку, из пистолета - хлопок оказался несомненно более тихий, чем тот, который издает стреляющая винтовка. Раздалась непотребная ругань со смачным ядреным матом, перемежающимся отрывистыми словами, что надо беречь патроны. Причем в речи мата оказалось раза в три больше, чем нормальных человеческих слов.
Когда топот стал затихать, Миша осторожно выглянул из-за обрывистого берега и увидел, что группа людей на конях, голов эдак в двадцать, аллюром мчит вдоль берега. Он тут же опустил голову вниз, боясь оказаться замеченным, хотя это было совсем не реально.
Опять напившись воды, он встал, выбрался на берег и огляделся. Ландшафт местности неуловимо изменился, стало больше зелени, лес оказался несравненно ближе к пруду, чем он привык его видеть. А вот странной полуразрушенной стены не было. Вместо стены стоял полуразрушенный дом. Дырявая крыша с отодранными в некоторых местах стальными листами. Стекла почти все выбиты полностью, но в некоторых окнах в стеклах причудливыми розетками, возможно от осколков или же от пуль красовались осколочные узоры. Два крайних слева окна были совершенно целы. На одной петле висела перекошенная входная дверь, за которой чернел прямоугольник тьмы. Все четыре стены, похоже, были целы, во всяком случае, с точки зрения Миши.
К концу дня он сидел около крайнего окна, прислонившись к стене спиной. От усталости он прикрыл глаза и задремал. Сказывалась усталость, ранение с неожиданно открывавшимся кровотечением, да и голова продолжала иногда болеть, хотя шишка на лбу значительно уменьшилась в размерах.
Проснулся Миша задолго до того, как должно было встать солнце. Было сыро и холодно. Его был озноб а, пощупав свой лоб, он понял, что у него ко всем остальным бедам добавилась еще одна - у него поднялась температура, отчего он сильно испугался. Подрагивая от холода и сырости, Миша дождался-таки утра. Он сидел и гипнотизировал медленно светлеющую часть восточного горизонта, пытаясь заставить солнце быстрее выбраться наружу, чтобы согреться хотя бы в его лучах. Но не успел. Внезапно от земли стал подниматься белый туман. Ему стало страшно, однако мысль, неожиданно пришедшая ему в голову, заставила его немного успокоиться и сосредоточиться. С трудом приподнявшись, цепляясь за выщерблины в стене, он оперся на нее и прислонился к ней лбом. Стена дома оказалась теплее, чем он ожидал, и отрываться от нее ну совершенно не было никакого желания.
Туман медленно поднимался, а Миша стоял, закрыв глаза. Внезапно, будто кто-то толкнул его, и Миша, открыв глаза, с ужасом увидел, что туман подобрался к его коленям, а ему еще надо было добраться до заветного места. С трудом и великой неохотой разлепив руки, он, пошатываясь, смертельно боясь упасть и опоздать, двинулся ко второму от края оконному проему.
Миша неподвижно стоял. У него кружилась голова, в руках и ногах он ощущал сильную слабость и понимал что, если он не сможет сейчас найти выход из создавшегося положения, то ему никогда не выбраться из этой революционной ситуации. Даже если он останется жить после такого ранения, то не факт, что он сможет выжить в результате повсеместного ведения братоубийственных боев. Он прислонился лбом к стене, и сразу же в его голове родилась удачная мысль. Ему вдруг стало понятно: чтобы вернуться в свое время, надо пройти по направлению, обратному его последнему движению в оконном проеме.
В его голове еще мелькнула мысль, что можно еще раз пройти в том же направлении, в результате которого он оказался во времени, где его едва не убили красноармейцы, но он эту мысль с негодованием отмёл.
Собрав последние силы, Миша как мог быстро двинулся к входной двери, отодвинув которую, оказался в широком холле. По правую сторону оказалась прикрытая дверь. Миша дернул ее, с ужасом предполагая, что она может оказаться запертой, но на его счастье дверь легко распахнулась. И тогда он понял, что закрытых дверей в этом здании просто быть не может: это здание подверглось беспощадному разграблению, и тот, кто занимался вандализмом, не мог оставить ни одну запертую дверь. Туман поднялся к его груди и рос необыкновенно быстро. У Миши на лбу проступил от волнения пот: он начинал сомневаться, что ему удастся успеть проделать то, что он задумал. Он, как мог, побежал по широкому коридору и, когда он подбегал к концу коридора, ему, превозмогая боль, пришлось даже подпрыгивать, чтобы случаем не врезаться лбом в стену и не посадить на голове вторую шишку.
Миша на ощупь нашел крайнюю дверь и бросился к предполагаемому месту расположения второго от левого края окна. Больно ударившись о валявшийся а полу развороченный стул, а затем и о подоконник, он быстро взобрался на последний и... Размышлять и пробовать было некогда и Миша, как стоял в направлении обратном последнему движению, так и шагнул вперед.
3
...ярко светило полуденное солнце. За спиной вдалеке надрывно кричала какая-то мелкая птичья сволочь, раздражая своим утробным криком. Вкусно пахло травой. Басовито жужжа, рядом с головой неторопливо пролетел крупный шмель, коснулся лапками синего цветка, но задерживаться не стал, также неторопливо и важно оттолкнулся, и, сделав дугу, ушел в неизвестность. Со всех сторон раздавался напряженный ор кузнечиков, словно они хотели показать всему миру, кто в доме хозяин.
Голову совершенно не хотелось поднимать. Опять захотелось спать. Миша прикрыл глаза, но тут же широко их раскрыл. Где-то совсем рядом послышались человеческие голоса. Он с трудом приподнял голову и увидел медленно бредущего к нему участкового, который что-то напряженно искал в траве.
- Эй! - как мог громко крикнул Миша и, уронив голову, потерял сознание.
...Очнулся он в больничной палате.
Около него на стуле с высокой, обитой коричневым дерматином, спинкой сидел человек в достаточно приличном возрасте, во всяком случае, об этом можно было догадаться по морщинам, испещрившим его лицо - они кривыми, густыми, часто и внезапно прерывающимися и глубокими бороздами пролегали по его широкому лбу, а еще начинались от крыльев носа и, круто заваливаясь, терялись в пышных белых усах. На мужчине был накинутый сверху белоснежный халат. Мужчина держал на коленях большой блокнот и руками, выпростанными из-под халата, хороводил страницами, иногда возвращаясь на предыдущую, но в основном перелистывая их в привычном положении.
Видимо почувствовав, что на него смотрят, мужчина перестал листать страницы блокнота с, наверное, очень увлекательным чтивом, и быстро поднял глаза на Мишу. Тот от неожиданности даже не успел прикрыть глаза, чтобы притвориться спящим и успеть обдумать свое положение.
- Вот и хорошо, - густым скрипучим голосом произнес мужчина. - Мы уже пришли в себя?
- Ну, не мы, а я, - ответил Миша и не узнал своего голоса. Он немедленно прокашлялся, доставив себе при этом немного болезненных ощущений.
- И то верно, - весело согласился мужчина и нагнулся, чтобы поправить уголок простыни, хотя в этом не было совершенно никакой нужды. Он выпрямился и с легкой ухмылкой стал смотреть Мише прямо в глаза.
- А вы кто? - поинтересовался Миша.
- Я твой ангелќ-хранитель. Если бы не я, вы бы, юноша, давно изволили почивать в сырой земле-матушке.
- Что за хрень? - возмущенным голосом изрек Миша.
Лицо собеседника Миши внезапно начало меняться. Оно потускнело и сморщилось еще больше, а затем приобрело некий зеленоватый отблеск, глаза его начали будто бы светиться и, вообще, вид он стал являть собой невозможно жуткий и губительный. Седые усы сидящего начали топорщиться, чем напомнили Мише некую мультяшную фигурку, вроде кота. Сидящий протянул руку к тумбочке, для чего ему пришлось немного согнуться и выпростать руку из-под халата, и положил на нее свой блокнот. Халат при этом едва не съехал с его плеча. Он поддернул его, затем поправил лацканы, сдул несуществующую пылинку и вперил свой взгляд в Мишу.
- Я вас, юноша, попросил бы более тщательно выбирать слова, и следить за своей речью. Здесь вам не Загульное, понимаешь, и не покос с девками, здесь вам серьезное заведение. И вы, вместо того, чтобы бросаться такими словами, должны будете немедленно ответить на все мои вопросы. И по возможности более честно.
- Слушаю вас, - покорным голосом отозвался Миша.
- Кто в вас стрелял?
- Не знаю.
- То есть, как это, "не знаю". В вас стреляли?
- Определенно.
- Кто?
- Понятия не имею.
- Когда это произошло?
- Не помню.
- Что значит "не помню". В вас стреляли?
- Несомненно.
- Когда?
- А какое сегодня число?
- Пятое июня.
- Ё-моё, - удивился Миша. - Получается, что я почитай, как неделю здесь лежу?
- Не неделю, а три дня, - поправил его сидящий.
- Так как же три дня, если участковый приходил неделю назад.
- Вот как раз и нет, - возразил сидящий. - Если вы имеете в виду того милиционера, который выехал по факту угона автомобиля, то это случилось ровно трое суток назад.
- Но ведь вы говорите, что сегодня пятое июня.
- Говорю, - согласился усатый. - Более того, я на этом настаиваю. Сегодня имеет быть пятое июня две тысячи девятого года. И это так же неоспоримо, как и то, что вы тут лежите передо мной, а я сижу рядом с вашей постелью.
- Дела.., - протянул Миша. - А машину вы нашли? - Он почему-то решил, что седоусый тоже, как и участковый, каким-то образом имеет отношение к правоохранительным органам.
- Не знаю. Мне это совершенно не интересно. Меня интересует, когда и кто в вас стрелял?
- Да кто вы такой, черт вас побери? - неожиданно для самого себя закричал Миша.
- Что-о-о?.. - В голосе седоусого появился даже не металл, а целый сталелитейный завод вдруг заговорил его тоном.
У Миши что-то екнуло в груди. Седоусый медленно встал и навис над больным. И тут открылась дверь.
В проеме стояла женщина лет пятидесяти с колоссальным количеством черной косметики на глазах, ярко-красными от помады губами, красными пятнами на щеках, и тройным подбородком. А теперь можно себе представить, что все это находилось под желтовато-белыми соломенными, совершенно не расчесанными волосами (как у клоуна Карандаша), на которых черными шпильками был прикреплен к волосам белый цилиндрический, густо-накрахмаленный колпак.
- Что здесь происходит? - густым прокуренным голосом осведомилась она, глядя на нависшего над Мишей седоусого.
Седоусый тут же обмяк, но выпрямиться от неожиданности забыл, и Михаилу представилась возможность непосредственно вблизи наблюдать за трансформацией лица незваного гостя. Из злого и сердитого, излучающего громы и молнии, оно стало мякнуть и расправляться, пока, наконец, не превратилось в добродушную физиономию. Даже глубокие старческие бороздки на его лице как-то распрямились. А те, которые не распрямились, удивительным образом поднялись вверх, словно изображая радостную улыбку.
- Вы кто такой, товарищ? - соломенные волосы сделали шаг в палату.
- Я собственно приходил к своему племяннику, - радостным и заискивающим тоном сообщил седоусый. - Вот, даже гостинчиков принес. Пускай парень порадуется. Ему, небось, не хватает здесь витаминчиков.
Как по волшебству, из-под его халата появился огромный полиэтиленовый прозрачный пакет, завязанный узлом наверху. А в пакете - у Миши даже слюнки потекли - красивый ананас, несколько темнорозовых апельсинов, маленькая желтая дыня и два совершенно спелых, судя по багровой окраске, персика.
- Вы что несете, гражданин? - соломенные волосы сделали еще шаг внутрь палаты. - Это где не хватает витаминов? Вы на что намекаете, гражданин?
У седоусого лицо начало приобретать совсем уж немыслимые формы, оно словно ртуть, переливалось в разнообразии своих чувств: тут были и заискивание, и радость, и восторг, и даже желание подчиняться любым приказаниям. У Миши от удивления приоткрылся рот. Надо же, какой у него дядюшка выискался. Черт... А ведь выкрутится, мелькнуло у него в голове.
Тем временем соломенные волосы сделали еще два решительных шага внутрь палаты и, оказавшись в самом ее центре, ровно на траектории от седоусого до двери, уперли толстые кулаки в бока.
- Как вы сюда попали, гражданин? - вопросила она.
Казалось, теперь седоусому невозможно было выкрутиться, казалось, что соломенные волосы еще немного и дожмут прохвоста, но тот совершенно немыслимым образом, словно извивающийся уж между травинок, как был в полусогнутом состоянии, в том же и, вычерчивая хитроумные па, остроумно обошел соломенные волосы стороной, не переставая преданно пялиться ей в глаза, совершенно уж незаметнейшим образом прошмыгнул в дверь. Дверь плавно без щелчка и стука закрылась, и Миша остался один на один с хозяйкой соломенных волос.
- Тетя Катя, - представилась тетка.
- Михаил, - растерянно ответил Миша.
Тетка залилась густым и переливчатым смехом. Она махнула рукой, словно отгоняла крупную муху, и процедила:
- Да знаю я. Кто это был у тебя?
- Не знаю, - честно ответил Миша. - Я его впервые вижу.
- То есть как это впервые. У нас, понимаешь, режим. Никто чужой здесь пройти не смог бы вот так вот просто.
- Правду вам говорю. Я его не знаю.
- А это что? - подозрительно глядя на пакет с фруктами, спросила тетка. - Незнакомые люди такие передачки не носят.
- Честно говорю - не знаю я его, - страдальческим голосом произнес Миша.
- А что он хотел? - продолжала допытываться тетя Катя.
И она с несвойственной её дородности прытью, выскочила из палаты, хлопнув дверью так, что Мише показалось, что по помещению прошелся ветер.
Он украдкой передохнул. Теперь у него появилась возможность оглядеться. Палата оказалась довольно просторным помещением, в которой расположилось шесть коек, пять из которых были аккуратно застелены, а на шестой лежал он ќ- Миша. Два широких окна. Одно из них занавешено белыми занавесками, на втором они просто отсутствовали. Рядом с его койкой стоит тумбочка, выкрашенная старой потрескавшейся от времени зеленой краской. На тумбочке стоит захватанный руками графин, полностью наполненный водой и граненый стакан, а на углу тумбочки лежит пакет неизвестно откуда взявшегося гостя. Один из персиков свисал с угля тумбочки, натянув прозрачную пленку пакета и выставив на всеобщее обозрение аппетитный красный бок. У Миши возникло непреодолимое желание освободить пакет от этого персика и, пока тетя Катя бегает в поисках правды, пытаясь выяснить, как седоусый попал к нему в палату, быстро съесть этот, безусловно, очень вкусный плод.
Осуществить свое желание он не успел. В комнату опять ворвалась, словно ураган, тетя Катя. Теперь она была не одна. Рядом с ней стоял молодой парень в светлой рубашке и светлых же, плохо выглаженных брюках. Его темные волосы были аккуратно зачесаны назад, а под мышкой у него оказалась крепло прижатая рукой к телу черная кожаная папка.
- Вот, полюбуйтесь, - показывая на Мишу, произнесла тетя Катя. ќ- У нас не больница, а проходной двор. Кто не попадя сюда заходит, а затем также незаметно исчезает. Мое терпение скоро лопнет, и я начну принимать радикальные меры. Мне это уже окончательно надоело.
- Бросьте кипятиться, Катерина Пална, - ответил молодой человек. - Мы во всем разберемся. И эти безобразия мы, безусловно, прекратим. - Он неотрывно смотрел на Мишу, словно на уникальный экспонат. Миша не выдержал пристального взгляда молодого человека и, сначала немного поерзав под одеялом, наконец, отвел глаза в сторону.
- Да вы уж разберитесь, Серафим Кузьмич. Уж разберитесь вы. А то, понимаешь, надоели эти безобразия. То одно, то другое, а теперь вот это...
- Катерина Пална, я же сказал, что мы наведем здесь порядок, - переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо сказал Серафим Кузьмич.
Екатерина Павловна внезапно успокоилась и, бросив кроткий взгляд на Серафима Кузьмича, тихим голосом испросила разрешения выйти, дабы не мешать их, Серафима Кузьмича беседе с молодым человеком.
Молодой человек любезно поблагодарил Екатерину Павловну, выразив в конце надежду на плодотворное дальнейшее сотрудничество, и проводил ее взглядом до двери.
Когда же дверь за Екатериной Павловной захлопнулась, молодой человек опять вперил свой взгляд в Михаила и так стоял несколько минут, а затем, словно очнувшись, произнес глубокомысленное "М-да-а..." и двинулся к стулу, на котором еще совсем недавно сидел непрошенный гость.