Не вчера и не год назад быль эта сказкой стала. А стала она ею в те далёкие да чистые времена, когда вода водой была, земля землей повсюду, а цари да люди все полной грудью воздухом дивным дышали. И можно было его в ночи некие звёздные на дольки мелкие резать, пудрой сахарной посыпать для видности и вместо бланманже на десерт кушать. И такою силою он обладал, что стоило, кому в хилости эликсиру этого отведать, с того хвори любые в жути слетали сразу и, страх свой, помня, соваться уже и не думали.
Девицы-красавицы таким горячим румянцем под святки горели, что отрадно было возле них без чарки с мороза оттаивать, да пригожестью их, любуясь, сил могучих набираться. Некоторые же и посмотреть по-особому умели. Да так, что у иного молодца по карманам вдруг рубли серебряные звенеть начинали. Чем ласковей посмотрит девица, тем больше звону да весу будет.
Случись с кем такое - молодец этот вмиг с дружками на базар летит как угорелый. Пряников они там разных с мармеладом да ситром пенным нагрузят воз, бус жемчужных с перстнями самоцветными за пазухи напихают и обратно к подружкам бегут. В горницу завалятся шумно, и давай всех угощать да одаривать.
Девицам тем того и надо. Пряники медовые покусывают себе, ситро пенное глоточками маленькими попивают. Перед зеркалами выстроятся, украшений, будто на ёлки на себя понавесят. Крутятся, вертятся, красоте своей удивляются.
Обласканный-то распижонится весь, гоголем перед кралей своей пуще прежнего расхаживать примется. Комплиментами французскими голову ей заморочит, мелочью остатней зашебаршит так невзначай....А той жалко, что ли - она ещё глянуть может.
Бывало, что, и золотые рубли промеж серебряных попадались вдруг. Это уж совсем другое дело. Это уже чувства светлые союз свой затевали. Накопится их так, сколько надо, глядишь, молодые свадьбу вскорости играют. Только колдовством аль ворожбой здесь и не пахло вовсе. Просто дух в них здоровый был, сильный и правильный...
Жили долго. Лет по триста, по четыреста. Опять же, интересно это было всем безмерно, и вкусу к жизни за здорово живёшь, никто терять не собирался. Ишь, блажь какая! Тем паче посмотреть охота было: во что это дела начатые обернуться сумеют, а пуще всего - как они там, у внуков заспорятся.
Только одним и болели, что к путешествиям страсть имели. И была она такою сильною, что зима ль на дворе, лето ли - всё без разницы. Дела поделают все и на глобус смотрят.
То в Африке погостят, то в Голландию заедут, а не то в и Америку сплавают. А чего в неё не сплавать-то, коли она под боком вся.
Про деньги тогда и не думал никто. Они и так всегда водились. Не только, поди, в переглядки играться умели, а и работали до пота...
В царствах заморских в те далекие времена тоже хорошо было, а может и лучше. Опять же народ там преинтересный жил. И мастера среди них искусные были, и корабелы с мореходами ещё те, и художники даровитые. Возьмет, бывало один какой красок себе на пятак, холст невзрачный на раму натянет, пастушку на табурет усадит к окошку и давай перед ней кистями размахивать. Помашет-помашет малость, глядь, а с портрета не то принцесса, не то королевна живая смотрит. Как такое не купить?!
Насмотрятся наши на житьё-бытьё их красивое, картин да статуй в багаж запакуют побольше, по квасу соскучатся - тут и домой захочется. А как вернутся они в терема свои распрекрасные, квасу холодного хлебнут малость - сразу всё внутри по местам и установится.
Столы дубовые вмиг накроют, гостинцы разложат, гостей назовут. Станут променажем своим хвалиться. Взад-вперёд вальяжно так перед народом расхаживают, всех подряд с коробочек цветастых потчуют. Чего видели, чего слышали, в картинках ярких лучше скоморохов балаганных представляют.
Гости-то рты пораскроют, глаза повыпучат. Слушают - не дышат. Будто сами по тем Парижам ногами своими гуляют да ароматы далёкие ноздрями в себя тянут.... Вот так и жили в живости да в радости: то одни себе вояж устроят, то другие в турне отправятся...
Всё бы хорошо, да вот беда какая: объявилась вдруг в царствах тех ухоженных нечисть какая-то новая: Гидра Паучья да Хмырь-Опупей Усы Как Репей. То ли ведьмы спьяну пошутили, то ли сами по себе они из грязи вылезли... Как теперь узнать?
Мыкались они, мыкались по болотам стоялым, ходили они, бродили по зарослям дремучим, да как-то уж очень быстро с упырями да с кикиморами снюхались. А те их волшебству кипучему обучили. А как обучили упыри с кикиморами нечисть новую глаза всем застить да зависти черные огнём разжигать, тут же путями хитрыми на большие дороги из болот и вывели. Вид поганцам новым попристойнее сделали, чародейством старинным нутро их корявое под манжеты с манишками спрятали. И стали они меж простых людей ходить да перед вельможами важными реверансы лихо отплясывать.
По трактирам шастают, из дворца во дворец колченогие бегают. За столы садятся, слова дурманные над вином да пивом шепчут. Завистью заразной заразить всех силятся. До царей, до королей дошли. Ручонки сухие вскинут, бывало, пальцами костлявыми кривыми в сторону нашу покажут и тихо так шепотком заведут невзначай:
- А богатства-то их побогаче будут! А поля-то у них попросторней ваших! И девки такие, что лучше и нету!
А те даром, что при чинах все - уши припудренные мочалками развесят, зелья заговорённого до соплей нахлебаются, и вся ложь им после этого правдой чистой кажется.
Долго ли коротко ли свора эта мелкая головы всем морочила, да заморочила таки напрочь. Стали заморяне пушки на нас целить да, прицеливаясь, амуницию шить военную.
- Ребята, - говорим мы им поначалу, - чего ж вам, такие вы рассякие - своего, что ли мало иль затор в мозгах случился?
Молчат. Бычатся горделиво, пыжатся да слюни пузырями пускают. А Гидра с Хмырём не унимаются, орут пуще прежнего, горла дерут до хрипа, беснуются гадюки.
- А у них больше!!! А у них лучше!!! А у них шире!!! А у них краше!!!
Делать нечего - пришлось отпор давать...
Лупим мы как-то одурманенных в поле чистом, уму-разуму учим по прописям дедовским...Тут вдруг ветерок лёгонький подул откуда-сь. Тихонечко так в ноздри закрался им. По головам покрутился малость, погулял чуток да дурь всю, что метлой и выдул вон.
Очухались они вмиг, заморгали, будто спросонья. Ружья от себя отбросили, сабли подальше откинули. Стоят носами шмыгают, глаза пучат и не поймут никак: каким это ветром шальным их бедолаг несчастных из уюта тёплого в слякоть чужую закинуло? Проморгались кое-как, спрашивают:
- А чего это мы тут делаем?
- И чего это с нами такое?
Объяснили мы им кто они такие, да как их сюда занесло, а они как затрясутся все, как задёргаются.
- Ой, - как закричат они вдруг словами неприличными, - и где эта Гидра Паучья да Хмырь-Опупей - собака эта? Дайте мы им прямо тут всем миром в морды плюнем!
О землю, было, биться начали. Из портупей лезут, медальки с грудей срывают, зубами пополам их перекусывают.
- Ох, и дайте ж нам их в порошок стереть! - продолжают орать во всю мочь.
Головами трясут, ногами топают, расправы хотят лютой и немедленной.
Нам за них даже как-то страшно стало. Как бы родимчика поголовного не случилось. Что делать? По дольке эликсира знаменитого всунули им - тут они совсем умом поправились, попритихли, думать начали. Думали они, думали, думали-думали - ничего не придумали.
- В этом деле, - говорим мы им, - много ума надо, а, коли, он весь в топот ушел, так и нечем стало.
И, чтоб веселее было, стали мы с ними вместе думать. День думали, два думали, всю бражку походную выпили, но решили: драться прекратить, мир объявить. Вурдалакам же этим несчастным зла не чинить - пусть себе живут да бананы лопают.
На остров тёплый их отправили. Мыла им дали, инструмента хорошего, астролябий разных с учебниками. Сказок сундука два подарили. Только всего этого они не поделили, перегрызлись как-то, да и сгинули без следа. А мы обратно все передружились и ещё лучше после этого жить стали.
Только было это так давно, что быль эта потихонечку сказкой стала, а как стала она ею, так никто её поэтому за правду держать и не хочет. Ну и пусть. Всё равно кому-нибудь в толк будет.