Аннотация: Только на оглашении завещания Наталья и Рома узнали, что у Максима есть две дочки. А у дочек, естественно, имеется мать - женщина, с которой Максим изменил жене минимум два раза.
Рома с самого начала понимал, что не выиграет. Он ни единой секунды не надеялся на победу, пускай сам себе отказывался признаваться. Он лишь хотел почувствовать удовлетворение, омрачив Полине и Юле если не всю жизнь, то грядущий финансовый праздник. Другими словами, Рома хотел напакостить. Собственным сёстрам. Хотя ещё вопрос - насколько уместно слово "собственные", когда речь о сводных сёстрах.
Адвоката он нанял очень хорошего (отзывы в Интернете не обманули), но с таким заказом не справился бы и лучший. Наверное, отец, составляя завещание, подозревал, что Рома выкинет что-нибудь эдакое. Юридически оно было безупречно, с какой стороны ни глянь. Все и так знали Максима Акимова как человека необыкновенно серьёзного, ответственного и вдумчивого, а непосредственно перед составлением завещания его дееспособность была доказана и передоказана, проверена и перепроверена. Заметные доли своего имущества он оставил жене Наталье и матери его дочек Марине, основную же часть разделил поровну между тремя детьми. Максим был обеспечен настолько, насколько можно ожидать от легкоатлета, добежавшего до Олимпийского золота через пьедесталы чемпионатов Европы и мира, не единожды снимавшегося в рекламе, а после завершения спортивной карьеры подавшегося в телеведущие.
Он умер в пятьдесят четыре года. Зашёл в кафе, сел за столик в углу, заказал чай, прислонился виском к прохладной стенке, поговорил по мобильному телефону, вздохнул и больше не шевелился. Семья знала, что у него иногда пошаливает сердце, но ни Наталья, ни Рома не думали, что всё по-настоящему плохо. Даже на шестом десятке Максим казался воплощением физической силы, способной пронестись через любые препятствия на пути к цели. Но сердце и суставы начали его беспокоить ещё с двадцати пяти лет, правда, он рассказывал об этом лишь врачу. К спортивным победам Максим рвался, как одержимый, с тем же фанатизмом, с которым средневековые монахи доминиканцы занимались самобичеванием.
Только на оглашении завещания Наталья и Рома узнали, что у Максима есть две дочки. А у дочек, естественно, имеется мать - женщина, с которой Максим изменил жене минимум два раза (девчонки-то не двойняшки, одна младше Ромы на три года, другая на пять).
Наталья бушевала, клялась, что добьётся генетической экспертизы, и обзывала покойного мужа козлом. Но она переживала не столько за свою поруганную супружескую честь, сколько за сына, который оказался так обделён материально - получил в три раза меньше, чем должен был бы. Да и ей самой могло достаться наследство солиднее, если б не пришлось делиться с какой-то там Мариной из Екатеринбурга.
Рома видел, что маму сильнее обижает денежная сторона дела, и не мог это переварить. Ведь она и отец были вместе двадцать шесть лет! Или, как раз поэтому душевные чувства уже притупились? Не хотелось верить, что так обычно и бывает. Самого Рому больше всего задевало то, что его папа был папой кому-то ещё. Роме недавно исполнилось двадцать пять; как многие его ровесники-современники, в чём-то он был совершенно взрослым мужчиной, но в чём-то до сих пор оставался ребёнком.
Хотелось бы ему быть выше всего случившегося, вести себя благородно, не поддаваться обидам и ненависти. Осознавать собственное великодушие приятно, а в некоторых случаях это осознание ещё и успокаивает, утешает. Рома твердил себе, что не знает всей истории, что Марина может быть хорошей женщиной, а Полина и Юлия вообще ни в чём не виноваты. Он решил, что должен увидеться с ними, поговорить по душам.
По воле Максима Марина и дочери не присутствовали при оглашении завещания, а получили письменные уведомления. Понятное дело, он хотел избавить всех от стычки. Разъярённой Наталье, сколько она ни требовала, контактов никто не дал, но позже, когда попросил спокойный и вежливый Рома, нотариус добродушно - хотя и не бескорыстно - пошёл навстречу. Рома не стал обращаться ко всем сразу, а написал по электронной почте старшей из сестёр, Полине. Честно признался: он растерян, но считает, что им надо когда-нибудь встретиться, хоть просто поглядеть друг на друга.
Через два месяца, под конец лета, он приехал из Москвы в Екатеринбург. Повидать сестёр хотелось прежде всего затем, чтоб не бередить воображение неизвестностью. Когда они обретут конкретные очертания и превратятся из мутных пятен в обычных людей, ему проще будет забыть про них. Лучше всего, конечно, чтобы они оказались противными, тупыми и жадными, тогда мысли о них можно будет брезгливо скинуть с себя, как вонючую грязную футболку.
Семья жила в обыкновенной многоэтажке. Дверь квартиры открыла девушка в розовой футболке и синих шортах до колен. Она растерянно посмотрела на Рому и неуверенно улыбнулась.
- Привет.
- Привет, - ответил Рома с преувеличенной бодростью. - Ты Полина?
- Нет, я Юля. Поля в комнате. Заходи. - Она отошла, пропуская его.
С одной стороны, Роме не понравилось, что Полина не вышла его встретить. С другой - он догадывался, что сёстрам не проще, чем ему. Больше того, он был рад, что пока приходится чувствовать на себе только один изучающий взгляд. Юля искала в нём черты отца, сходство с ней самой и Полиной.
От отца Роме досталось немало: высокий рост, волнистые волосы почти чёрного цвета, упрямый массивный подбородок, плоские щёки и нос картошкой. А вот губы у него были гораздо полнее, чем у Максима, сам рот шире, и глаза не серые, а карие. Если Максим всегда был гладко выбрит, то Рома носил модную бородку без усов, окаймляющую нижнюю часть лица. Обычно Рома предпочитал джинсы с футболками, но в честь сегодняшней встречи надел брюки и светло-голубую рубашку.
Квартира была трёхкомнатная. Полина сидела на диване в большой комнате, читай: гостиной. Когда зашли Юля и Рома, она поднялась и, сцепив ладони, поздоровалась. До Ромы моментально дошло, что заочно она от него тоже не в восторге. Наверняка, как и Юля, но Юля хотя бы старается быть дружелюбной.
- Здравствуй, - Рома кивнул, без улыбки, но не враждебно.
Повисшая тишина, казалось, вопила, умоляя чем-нибудь её заполнить.
- А ваша мать здесь? - спросил Рома.
Полина покачала головой.
- Нет, они с Игорем на даче.
- Игорь - это?..
- Её муж.
Значит, выскочила замуж за другого, променяла на него отца. Лучше б они с отцом никогда не встречались, но раз уж встретились и закрутили роман у мамы за спиной, пускай бы эта Марина оставалась верной.
- Поженились десять лет назад, - пояснила Полина, пристально наблюдая за ним. Роме почудилось, будто она просканировала его мысли. - До этого у неё никого, кроме папы, не было.
Читать слово "папа" в электронных письмах от Полины было неприятно, но слышать это слово из её уст вживую оказалось намного хуже.
"Они ни в чём не виноваты, - твердил себе Рома. - Не виноваты, не виноваты". Чтобы отвлечься, он несколько мгновений вглядывался в узор из тёмно-синих цветов на белом платье Полины, затем окинул взглядом обеих сестёр, так сказать, в целом.
Сначала ему казалось, что они абсолютно разные. Полина была голубоглазой брюнеткой, Юля - сероглазой блондинкой. Но вскоре он сообразил, что с одинаковым цветом волос - если б Полина осветлилась или Юля покрасилась в чёрный - их можно было бы чуть ли не принять за двойняшек. Отцовский цвет глаз достался только Юле, но сама форма глаз у обеих была точно такой же, как у Максима. Одинаковые носы-картошки и губы бантиком. Овальные лица с аккуратными острыми подбородками и без намёка на выступающие скулы. Светлая кожа с веснушками, у Юли - более заметными, чем у Полины. Фигуры, как под копирку - подтянутые, без выдающихся изгибов.
Сели за стол. Два вида салата и магазинный торт с чаем не победили общую скованность, но хоть поборолись с ней минут двадцать. Неведомо почему в момент, когда Юля ложкой сняла и отправила в рот сушёный чернослив со своего куска торта, Рома подумал, сколько всего мог бы сделать, чтобы усложнить сестрицам жизнь. Мог бы оспаривать завещание, требовать генетическую экспертизу, предлагать эту историю всевозможным ток-шоу - сделать так, чтобы Полину и Юлю узнавали на улицах, тыкали в них пальцем.
"Они не виноваты. Они не виноваты".
После получаса вялой беседы Рома узнал, что Марина Усова - тренер отделения лёгкой атлетики в детской спортивной школе, Полина серьёзно и успешно занимается биатлоном, а Юлю больше интересуют иностранные языки. Сёстры учились в других городах и к матери приехали на лето.
- Как они познакомились? - спросил, наконец, Рома.
С самого начала было понятно, что без этого вопроса не обойдётся, но он как будто застал врасплох всех троих.
Ответила Юля:
- За кулисами соревнований. Если у соревнований бывают кулисы. У нас в городе проходил Чемпионат, папа был почётным гостем, мама привела своих ребят. Столкнулись случайно, разговорились. У мамы язык всегда был хорошо подвешен, папа тоже за словом в карман не лез... Так всё и началось.
- Понятно... Неужели его никто не узнавал, когда он приезжал сюда, к вам?
Полина пожала плечами.
- Он напоказ не выставлялся. Практически ни с кем посторонним не общался. Летом носил кепку и тёмные очки, зимой шарф или воротник натягивал до переносицы. Люди нечасто присматриваются к окружающим. Да и папа всё-таки не президентом был.
- Мы в детстве, если видели его по телевизору, сами думали, что этот дядя просто похож на нашего папу, - добавила Юля. - Только когда подросли, мама объяснила, что к чему.
- Часто он к вам приезжал?
- Раза три-четыре в год, иногда чаще.
Три-четыре раза в год, ерунда какая. И в свидетельствах о рождении у обеих наверняка вместо ФИО отца прочерк стоит. И интересно, как им мать объясняла, что она любовница чужого, женатого мужчины?
Несколько минут спустя ситуация с паузами стала настолько критической, что Юля предложила Роме посмотреть фотоальбомы.
- Давай без этой фигни, - тут же фыркнула Полина. - Никому не интересно рассматривать сборники чужих фотографий.
Рома впервые ощутил что-то вроде симпатии к ней. Он действительно терпеть не мог, когда ему под нос совали фотоальбомы, но из вежливости соглашался посмотреть и под конец на себя злился больше, чем на владельцев фото.
- Они не чужие, - возразила Юля, - они наши.
Её наивное замечание Полина и Рома восприняли одинаково - едва подавили усмешки. Но Рома сказал:
- Если на них есть папа, я хочу посмотреть.
На самом деле ему было любопытно увидеть их мать, хотелось узнать, как она выглядит, ну, или выглядела, когда они с отцом были вместе.
Ничего примечательного во внешности Марины Рома не выискал, женщина как женщина - русые волосы, голубые глаза, симпатичная и не более того. Но на каждом фото она либо улыбалась от уха до уха, либо вовсе смеялась во весь рот. И отец рядом с ней на всех совместных снимках тоже улыбался или смеялся.
Юля провела ладонями по краю стола перед собой, разглаживая скатерть.
- За этим столом они решили расстаться, - произнесла она тихо. - Сидели тут, держались за руки, говорили. - Помолчав, Юля легонько побарабанила пальцами по столешнице. - А мы с Полей стояли в коридоре, прислушивались.
- Услышали немного, - вставила Полина, которой явно не нравились откровения сестры, - дверь на кухню была закрыта.
Разговор снова уткнулся в тупик, и, совсем уж отчаявшись, Рома метнулся к детским воспоминаниям. Он упрямо пытался доказать себе, что сумеет построить и поддерживать нормальные отношения с сёстрами, хотя от слова "сёстры" его внутренне передёргивало. "Они ни в чём не виноваты".
Воспоминания о проделках и смешных случаях из детства впрямь немного подогрели беседу. Полина даже улыбнулась пару раз, Юля улыбаться почти не переставала. Роме вдруг пришло в голову, что Юля, может, тоже с усилием выдавливает из себя доброжелательность. Может, считает, что папа хотел бы, чтоб они трое поладили между собой.
- Мне было лет двенадцать, когда папа подарил мне звёзды. - Точнее, купил и оплатил доставку с установкой. Всё равно этот эпизод Рома вспоминал с особенной нежностью. - Такой экран во весь потолок, включаешь - и над тобой созвездия светятся, целые галактики, как настоящие. Ночью вообще круто смотрится.
Купить тот "экран" Максима заставила Наталья, когда увидела рекламу и вспомнила одну передачу а-ля светская хроника, где рассказывали, что Бекхэмы купили что-то подобное своим сыновьям.
Полина покивала.
- Нам он тоже хотел такое подарить, но мама запретила. Сказала: "Ты хоть представляешь, сколько электричества будет сжирать эта штука?". Поэтому они раскрасили потолок у нас в комнате.
- Раскрасили потолок?
- Ну да, сами нарисовали звёзды. В основном-то рисовал папа, а мама комментировала. Хохот стоял на всю квартиру.
- Мы даже когда ремонт делали, эти звёзды оставили, - подхватила Юля со своим упёртым энтузиазмом, - только подкрасили чуток. Хочешь посмотреть?
Он не хотел, но кивнул.
Комната была небольшая, простенькая, с двумя кроватями, стоящими у противоположных стен. Но стоило поднять глаза, и зрение огорошивала насыщенная синева, на которой пестрели ярко-жёлтые звёзды. Много-много ярко-жёлтых звёзд, к некоторым прилагались кокетливые чёрточки-лучики в углах. Самые маленькие диаметром не превышали чашки, две или три самые большие тянули на целые тазики. Звёзды были аляповатые, но на них точно ушло очень много трудов.
Полина и Юля тоже смотрели на потолок.
- Он вспоминал про них, когда звонил маме. - Юля сделала глубокий вдох.
Рома перевёл взгляд на неё.
- В смысле?
- Он звонил маме, они разговаривали, папа спросил, помнит ли она, как он рисовал для нас эти звёзды. Мы только потом поняли, что он звонил прямо перед тем, как... перед тем как...
- Перед тем как умер, - закончила за Юлю Полина. - Вообще, папа часто маме звонил, даже после расставания. Они подолгу разговаривали, смеялись.
Через пять минут Рома от них ушёл, а через час начал искать юриста.