Аннотация: Иногда гнусность, совершенная в прошлом, возвращается к подлецу. Даже через годы и тогда приходится отвечать. Отвечать за все и не поможет ни высокое положение, ни сила. Ибо сила - в ПРАВДЕ!
Окрестности Немирова, небольшого городка под Винницей в Подолии. Серп месяца с усыпанного звездами летнего неба вместе с стоящим на берегу двухэтажным зданием отражается в тихих водах заросшего ряской пруда. Ночь дышит тишиной и миром. Казачий отряд, человек сорок конных, выехал на берег. Неумолчно квакали лягушки, ветер гнул, шумел росшим по берегам камышом. Впереди, на прекрасном аргамаке немалой стоимости, ехал высокий худой казак с отвисшими полуседыми усами, но все еще крепкий телом. В ногах монотонно ходили стремена, стремительно строчили конские копыта, о крылья седла терлись занемевшие ноги. Новомодные пистолеты задвинуты за широкий пояс, их щедро поставлял повстанцам новый гетман Левобережья Кочубей, сабля в ножнах у ноги. Недолгая дорога показалась бесконечно длинной.
Наконец, когда впереди появились неясные контуры маетка, поднял руку, конь остановился. За ним - остальные казаки. В сердце старого воина бушевала настоящая буря, которую давно должен был затушить пепел годов, но это только казалось. Наконец он отомстит!
Казаков еще не заметили. Сонно побрехивают собаки за тонувшем в густой вербе и высоком бурьяне, окружавшем двор частоколом; множество груженых возов стояли около дома. Не иначе как хозяин маетка собирался сбежать от разгорающегося костра казачьего восстания. Узкие, без слов говорящие об изрядные доли татарской крови глаза старого казака настороженно сузились. Похоже клятый лях хотел утром удрать.
От лютой и огромной радости он почувствовал такой прилив сил, что помимо воли из горла его вырвался повизгивающий, клокочущий хрип. Вовремя я...
- Здесь он пан полковник! - тихонько произнес подъехавший сзади худой как щепка казак с взглядом бесшабашным и лихим, - сам видел!
- Это хорошо, - произнес предводитель, не оборачиваясь и негромко добавил, - ну здравствуй бывший Михайло - побратим, а ныне поляк Михась. Вот и встретились.
Сердце старого казака забилось так сильно, словно было готово разорвать грудь. Видит бог, не от страха - он и тени страха не испытывал, - а от возбуждения.
Рука изо всех сил сжала поводья коня. Повернулся и махнул рукой:
- Айда, панове казаки!
Ночную тишину разорвал оглушительный свист, звук пронесся над прудом пока не затих где-то вдалеке. Испуганный крик сторожа утонул в предсмертном хрипе, загремели фузеи, огненные вспышки разорвали мрак в клочья. Конский топот смешался с угрожающим лязгом вытаскиваемых из ножен клинков.
У ворот казаки соскочили с коней, под дружным напором они со страшным грохотом обрушились на утоптанную до каменного состояния землю. Навстречу грянули недружные выстрелы, но поздно, нападавшие проникли во двор. Заблестели клинки в свете полной луны, раздались новые крики и лязг стали. Впереди шли телохранители полковника, рубя каждого, до кого могли дотянуться. Шум битвы вскоре затих. Люди пана Михася храбро защищались, но их было мало и через несколько минут все закончилось. Во дворе в лужах крови лежали несколько тел, уцелевшие скрылись в доме. Из узких окон показались дула ружей, град пуль ударил по казакам. Они дружно прижались к стенам, куда не могли достать противники.
- Руби двери! - приказал полковник.
Казаки выхватили заботливо припасенные топоры. Зажженные факелы осветили дверь из толстых дубовых досок, сплошь покрытую огромными гвоздями, от которых зазубривались топоры. Запертая на железные засовы и похоже еще подпертая изнутри она дверь была трудным противником.
"Бам! Бам!" - далеко разносилось по окрестностям. Меняясь каждые несколько минут, казаки бешено рубили и понемногу дверь начала поддаваться.
- Стой, стой, не руби, - раздался голос изнутри на чистом русском языке, - Да постой же, курва...
Полковник вполголоса велел:
- Подожди, - дождавшись, когда разгоряченные казаки остановились, произнес, обратившись к двери, - Кто говорит?
- Пан Заремба, хорунжий немировский! А ты кто такой что дерзнул на меня напасть?
- Полковник Палий, помнишь меня, сучий сын? - оскалился в злорадной улыбке старый казак.
- Ты! - потрясенно вскричали за дверью... - несколько секунд молчали затем выругались по-польски.
- Что тебе от меня надо?
- Я пришел взять с тебя должок, я всегда прихожу за долгами! - Перед мысленным взором престарелого полковника мелькнул юный облик красавица Ганны... Глаза загорелись неистовой ненавистью, - знал бы ты сколько лет я ждал нашей встречи. Хочу сам, собственными руками срубить тебе голову!
- Коли выйду, уйдешь отсюда, не причинив никому вреда?
- Ты не в том положении чтобы ставить условия! - возмутился полковник, подумав добавил, - семью отпущу.
- Поклянись... на этом на распятии! - настаивали за дверью.
Полковник вытащил из-под рубахи крест и благоговейно прикоснулся к нему сухими губами:
- Клянусь!
В тишине звонко лязгнули державшие дверь железные засовы. В проеме показался пан Михась. Усатое лицо решительное, на губах презрительная усмешка. Мощная, широкая в костях фигура и то, как уверенно держал он саблю, все выдавало в нем умелого и опытного бойца. Куда с ним соревноваться какому-то казаку! Долгие годы практики, занятия с лучшими преподавателями давали право надеяться на победу. Презрительно осмотрев столпившихся казаков, пробормотал:
- Пся крев!
Казаки загалдели, хватаясь за сабли, еще чуть-чуть и не сносить гонористому ляху головы, но повинуясь решительному возгласу полковника понемногу затихли. Поляк нашел взглядом Палия и закаменел лицом, впрочем, через пару мгновений справился с собой и вновь на его губах заиграла глумливая улыбка.
- Я так и думал, что увижу тебя.
- А почему же тогда не сбежал?
- От кого? От тебя курва? - Михась указал саблей в сторону грозно смотревшего ему в глаза старого казаки, - много чести для всякого быдла!
Казаки вновь зашумели, но поляк не обратил на это ни малейшего внимания.
- То-то я смотрю загруженные возы во дворе стоят... - полковник шагнул между расступившихся казаков, одновременно вытаскивая из ножен саблю, - сразу видно не от кого не бежишь.
Пан Михась набычил голову и произнес, указывая острием сабли на угрожающе смотревшего на него казака:
- Говорю я тебе, отстань от меня, покорись универсалам сейма и суд снизойдет до искреннего раскаяния.
- Не бывать такому, не нужно мне от ляхов ничего, только чтобы вы убрались с нашей земли, - произнес полковник, подходя поближе и становясь с опущенной саблей в руке напротив противника. Казаки расступились и образовали полукруг вокруг непримиримых врагов.
- Где будем драться? - холодно поинтересовался пан Михась.
- Здесь. Двор, ровный, подойдет.
- Ну здесь, так здесь. Мне все равно где тебя убить!
- Посмотрим, предатель, кто кого убьет!
- Я тебя, пся крев!
Дуэлянты бросились друг на друга с яростью, не исключавшей обдуманности действий. Первый удар Михась нанес с целью прощупать оборону, почти лениво выбросив клинок вперед и целясь в область сердца. Полковник без труда отразил удар и кольнул в ответ, противник отбил саблю. Лязг клинков становился все чаще. Обмен ударами продолжался множество торопливых биений сердца. Захватывающие и ошеломляющие атаки, уколы. Лишь тяжелое дыхание дуэлянтов нарушало царившую во дворе маетка тишину. Неожиданно все поменялось. Вновь заквакали в пруду примолкшие было лягушки и это словно стало сигналом. Хорунжий немировский решил, что разведка закончилась и атаковал с бешенной скоростью и недюжинным мастерством.
Клинок Михася работал стремительно, нанося и перехватывая удары и уколы и не давая ни единого шанса на контратаку. Движения сабли совершенны настолько, насколько это вообще в человеческих силах и казалось, шляхтич не напрягался во время боя. Громкий шепот пробежал по кругу видевших множество поединков зрителей - казаков. Люди пана, горящими глазами наблюдая невиданную схватку, толпились у открытых дверей. И те, и другие никогда не видели ничего подобного, невольные возгласы срывались с уст - все узнали руку настоящего мастера.
Пан Михась все увеличивал и увеличивал скорость и ярость атак так, что старый и многоопытный полковник с трудом оборонялся, не помышляя об атаке. Не какому-то рвани-казаку равняться со шляхтичем в благородном искусстве сабельной схватки! Казак отступал, двигаясь по полукругу очищенного казаками пространства иного выбора у него не было. Михась, не нарушая ритма атак, неотрывно двигался следом.
Клинок в очередной раз рассек ночной воздух в особенно хитром приеме, и старый казак почувствовал словно ожог на правом плече, оно онемело, тело качнуло в сторону. Поляк впервые отступил на шаг.
- Первая кровь, - презрительно усмехнулся он. Теперь у него преимущество, рана и утекающая кровь с каждой секундой уменьшает шансы старого врага.
Казак почувствовал струйку чего-то горячего, текущую по телу вниз, кожа знакомо зазудела.
- Не поможет это тебе, - громко воскликнул полковник, перекинув саблю в левую руку, - я одинаково хорошо рублюсь обеими руками!
"Думаешь, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся казак? Нет такого!"
В мертвой тишине шагнул вперед, сабля пронзительно рассекла воздух и тут-же отлетела назад, отбитая поляком.
Звонко и жалобно заржал жеребенок, чужие руки выволакивали его из примыкавшей к дому конюшни, но пан Михась даже взгляда не кинул на разоряемое хозяйство. Он нападал. Клинок бился о клинок, повороты и финты, уколы и удары следовали один за другим. Сабля поляка мелькал с потрясающей скоростью и казалась продолжением руки. И каждый раз казак парировал самые замысловатые атаки.
Человеческие чувства старого полковника обострились до чрезвычайности. Он слышал шорох одежды, легкую поступь врага, тихий шепот казаков, порыв ветра от устремленного на него удара. Бился самозабвенно, не замечая ни боли, ни назойливого зуда от струящейся по дубленой коже крови. Поединок - это божий суд, победит тот, кто прав и значит нужно положиться на его волю, но и самому не плошать.
Казак продолжал отступать, но нанести решающий удар пану Михасю все никак не удавалось. Борьба в конце концов вывела его из терпения. Разъяренный тем, что ему никак не удается справится с песьим сыном - казаком, оказавшимся более умелым фехтовальщиком, чем он предполагал, поляк позабыл о благоразумном решении дождаться, когда противник окончательно выбьется из сил и самонадеянно сделал ставку на один удар. В резком выпаде попытался вонзить клинок в живот казака, но тот ловко парировал и пока пан Михась выпрямлялся, казак скользнул из-под руки. Короткий, страшный свист, острие ударило в лоб. Жалобный вскрик разорвал ночную тишину. Сабля выпала из обессиливших рук поляка. Словно подкошенный рухнул поляк рядом с телами защитников.
- Собаке, собачья смерть, - запалено дыша, гневно воскликнул казак и так взглянул на защитников маетка что у них сердца провалились в пятки. Первые сабли и пистоли посыпались на утоптанную землю двора...