Целнаков Валерий Леонидович : другие произведения.

Тёмные аллеи по Бунину

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Здесь показан процесс подготовки, съёмок и завершения фильма по мотивам произведений Бунина. Финал процесса был неожиданным - актриса,игравшая главную роль,убита в собственной гримёрке. Снимался фильм на материалах сохранившейся русской старины и с использованием некоторых местных жителей.
   ИГРА В ТЁМНЫЕ АЛЛЕИ ПО БУНИНУ
  1. Алексей Медынский, режиссёр-постановщик, 45 лет, тонкий иезуит-диктатор
  2. Иосиф Давыдович Дерлинг, сценарист, 56 лет, литератор по сути и духу, поклонник Бунина
  3. Михаил Ильич Анненский, оператор-постановщик, 43 года, профи от бога, компози-ция и цвет для него критерии истины
  4. Виталий Фёдорович Семиклет, продюсер, 48 лет, в кино пришёл из медиа-бизнеса с чужими деньгами, которыми умеет управлять, в тонкостях кино ещё мало смыслит
  5. Ольга Покровская, актриса первого плана, 28 лет, замужем и уже мама дочки 5 лет,
  6. Денис Проскурин, актёр-герой, 32 года, женат на театральной красавице, есть дети
  7. Борис Евстифеев, художник по костюмам, 43 года, толстяк с добрыми глазами
  8. Лариса Савченко, художник-гримёр, работает с Викторией Покровской, около 30 лет, незамужем, худая и строгая брюнетка, в своих подопечных влюблена до потери памяти
  9. Андрей Витальевич Виртаев, композитор, 40 лет, сугубо современный композитор, но с большим уважением к классике и его ценностям. С другой же стороны - ершист и необычен, в классику может ввести ударные и ритм-группу, в рок-композицию - виолончель или арфу с дудуком
  10. Эдвина, жена композитора, модная и продвинутая женщина, чуть до тридцати лет, утончённая, из богемы и с большим обаянием, но достаточно устойчивая в понятиях семьи, дома и верности мужу
  11. Нина Гольдштейн, художник-гримёр, работает с Борисом Евстифеевым, чуть за 30 лет, добрая и чуть развинченная женщина, может откровенно приложить любого, но без зла, воспитывает сына от любимого мужчины, в кино и театре знает достаточно и хорошо этим пользуется
  12. Вера Симагина, молодая актриса из будущих звёзд, 24 года, для неё роль Алёнки, гримёр у неё личная подруга.
  13. Владимир Сергеич Потапов, актёр, 48 лет, в роли старосты, суховат, хитроват и про-чее из фактуры
  14. Плетнёв Николай Фёдорович, актёр, 40 лет, ранее в кино играл в основном характер-ные роли, в театре занят в самых разных, но не звёздных, хотя фактура вполне позво-ляет
  15. Надежда Миронова, актриса, светлая натуральная шатенка, 42 года, в роли мамы Мити, заботлива и в жизни, но без женской удачи, что её сильно напрягает,¸ поэтому своего "сыночка" по роли слегка презирает за удачливость
  16. Лена Кравченко, актриса второго плана, 23 года, умна и тщеславна, из своей не-большой роли намерена сотворить нечто, затмевающее работы лидеров
  17. Владислав Михайлович Нитенский, в быту именуемый - Ниточка, второй режиссёр, отвечает за кастинг и кадры, 35-38 лет, простой мужик в кино!
   1
  Практическую работу над новым фильмом Медынский начал с того, что уехал в загородный дом и отключил все телефоны. Питался как попало и без особого режима, однако был в рабочем состоянии и всё шло, как надо. Он взял с собой как написанное Иваном Буниным, так и критику о русском классике. Перечитав и изучив предостаточно, он от общего видения материала перешёл к созданию частных картинок, чтобы уже из них сложить мозаику совокупного ощущения. Лишь после этого понял, что сделать смо-жет, а к чему лучше не прикасаться. И стал соображать в каком стиле и тональности вый-дет фильм. Увидев себя в материале, он понял, какие помощники нужны сразу, а кого привлечь по ходу пьесы. С оператором был полный порядок, тот, что работал с ним прежде, годился и теперь, с остальными же решил определиться позже и по мере надоб-ности.
  С композитором он беседовал наедине и без официоза работодателя, просто прие-хал в гости, когда тот праздновал удачу - мюзикл "Виндзорские насмешники", полу-чивший премию гильдии композиторов. А сие в корпорации нынешних композиторов дорогого стоит. Среди гостей постановщик особо не выделялся, поскольку люди творче-ские независимо от специальности имеют примерно схожую внешнюю заточку и намё-танному оку видны за версту.
  Медынский присматривался и оценивал уровень притязаний мужчины, входяще-го в продуктивную творческую фазу. Для предстоящей работы важны самые разные быто-вые мелочи, выворачивающие творца наизнанку. Вот только жена у него была уже чет-вёртой и это слегка настораживало. Правда, нынешняя супружница была и хороша и ра-циональна одновременно. Но сколько таких брильянтов в культурном цехе? Он улучил момент, пригласил её танцевать и вскоре узнал, что про кино эта леди осведомлена и что-то из его фильмов видела. Медынский тут же закинул удочку:
  - Такая яркая дама не может не привлечь внимания нашей братии. Вас наверняка пытались охмурить и подсунуть киношную будущность. Разве нет? - на немудрящую по-клёвку видного гостя женщина ответила:
  - Разумеется, некоторые при этом рисковали, но я отказала всем. Я к рискующим отчаянно отношусь с опаской. От них, не знаешь, чего ждать. Некоторые настолько бес-шабашны, что сносят всё, что их окружает.
  - Мужской риск имеет особую специфику и, несмотря на крутизну и прочий адре-налин, всегда рационален, чего не скажешь о женском. А всё потому, что её риск совер-шенно в другом поле. Мужчины там даже не бывают.
  - Это где же не ступала нога мужчины? - удивилась хозяйка. - Неужели такое есть?
  - Чувственность. Это сугубо женское поле и там ей нет равных, поэтому мужчины на него не забредают даже подшофе. Выразив иррациональное признание, Медынский ждал чего угодно, но не тотального отпора: женщина буквально вынесла его со своей территории:
  - Вы сами-то откуда? - Из мира кино, а оно так и пышет всеми цветами и аромата-ми чувственности, вроде бы - вот оно, женское! Ан, нет, её берут, чтобы заполнить вре-менные вакансии в гареме и не более. Мужчина лишь приподнял брови, удивляясь жен-ской энергетике:
  - Может, именно в этом и есть высшая справедливость, поскольку гарем из мужи-ков и стаи алчущих женщин у ворот выглядят, ну, просто вульгарно. Да и настоящие це-нители прекрасного - это мужчины, они дают женщине шанс возвыситься, особо не пе-реламываясь, разве что на косметику потратиться. - Разве не так? - и женщина, вздохнув, не стала умничать: на этом поле она не соперница.
  - А вы несусветный шовинист! - заметила она, переводя светский котильон на дру-гое. И мужчина ответил:
  - Я обычный профи. Моё ремесло - делать кино. А там своя специфика и законы. Просчёт в ключевой сцене может привести к краху целой команды, вызвать необратимую реакцию и разрушить полстраны. Так что ваша оценка в моём поле не имеет ни коорди-нат, ни меры стоимости. А вот сами женщины цену имеют везде: и в вашей системе цен-ностей, и в моей. И этот нонсенс настоящий!
  - Я немножко за вами подсматривала и заметила, что женщины, как объект муж-ского интереса, вас не занимают. А тут их много и на любой вкус. Ни на одну и глазом не повели, ни на один парфюм не отозвались, ни одному взгляду не ответили. Вы что, уже пресытились? - вернула подачу женщина и мужчина улыбнулся, как бы отдавая должное. И не просто улыбнулся, а взглянул так, как он умел, когда что-то внушал на съёмочной площадке.
  - Чем сильнее мужчина, тем ярче женщина, ставшая его избранницей. А тут одни гении и богоравные. То есть, все яркие женщины уже при них или, выражаясь грубой прозой - уже при деле. Вы хотите, чтобы я забрался в чужой огород? - речённая фраза была так сильна и запашиста, что женщина ею буквально захлебнулась и от всего в ней мужеского пришла в особое настроение:
  - Мужчины так поступают всегда, разве нет?
  - Вам хочется интриги, чужой тайны и запаха крови! - Ведь так? - Вон как загоре-лись ваши глаза!
  - Я протестую, это запрещённый ход! - возмутилась женщина.
  - И когда вас, как мифическую сабинянку, похитят якобы против воли, вы недолго будете горевать. Неужели же - нет?
  - Некоторые ждут этого всю жизнь.
  - Если бы тем и ограничивалось, тогда, конечно, можно и поиграть, однако в реалиях всё иначе. Даже, если мужчина угадал и виртуально она уже принадлежит ему, в дело вступят стражи и без крови не обойтись. Надеюсь, о Троянской войне вы помните. Елена захотела стать похищенной. А в основе её каприза был рок, предписавший разрушить могучее государство. Гера подменила близоруким Мойрам нить и участь Трои оказалась предопределённой в пику Афродите, выигравшей яблоко раздора для своей фаворитки Елены. Невинная шалость богини, но каков эффект!
  - Фигурально выражаясь, вы утверждаете, что женщина - это вещь, которая может поменять хозяина? - Ценная отойдёт богачу, а мелкая - демосу?
  - Если в общем виде - да, всё так и есть. У каждой сестры собственные серьги! И брильянты всегда у лучшей, - эту фразу он подчеркнул умелым пассом чутких пальцев вдоль её спины. И женщина едва удержалась, чтобы не ответить. Она уже представляла чувства тех, кого тянуло к искусителям вроде Медынского. К нему просто тянуло, без раздумий и осознания последствий. В этом было нечто высшее, ничего от корысти и бла-горазумия, лишь спонтанная чувственность, настоящую женщину переполняющая и жду-щая излияния. Он уловил её движение, дал понять, что оценил и сказал, как бы благода-ря, но останавливая:
  - Вы очень чуткая, такие музы редкость! - и благодарная женщина едва заметно покраснела. Мужчина показал, что владеет ремеслом обольщения в совершенстве. Внут-реннее обустройство женщины замерло от предчувствия - так играть не умел никто, даже мужу он давал сто очков форы. И она доверилась полностью, чуя силу и глубину, кото-рым любая женщина подчиняется инстинктивно. Доверие возникло сразу и границ не имело. За несколько мгновений она стала его сообщницей. Что-то от тщеславия внутри женщины возмутилось, однако высшее повело плечами и уронило:
  - Куда б ни плыл мой утлый чёлн,
  Нас держат Рейна воды,
  Молитву нимфам он прочёл
  - И выше неба своды.
  
  Страстей глубокая река
  В душе моей играет,
  Волна качает нас слегка
  И сердце замирает.
  
  И ждёт удары от волны,
  А брызги - будто нега
  И искор высшего полны,
  Ниспосланного с неба, - и адепты тщеславия отступили, осознав, с кем имеют де-ло.
   Про мужа она выложила много и охотно, того не ведая и не дожидаясь вопросов, лишь чуя вектор интереса и полноту предъявленных файлов. Чуять и отзываться, было настолько интересно и до боли желанно, что она отключила в себе остальное и плыла в нирване диковинного волшебства. Подобного быть не могло ни с кем и она даже не за-труднилась опасениями последствий. В это гипнотическое состояние он ввёл тонко и умело, не подпуская в их мирок посторонних. Со стороны всё выглядело пристойно - хозяйка пичкает домашними яствами желанного гостя, а тот деликатно сопротивляется и лишь эстетски дегустирует.
  Разглядывая затейливое обустройство хозяйки, мужчина отметил, что она любит и понимает предмет любви по-настоящему, то есть вполне соответствует ему по уровню притязаний, а это уже неплохо. Вскоре понял и главное в своей затее - с её мужем иметь дело стоит. В кино личный контакт всегда выходит на первое место и взаимопонимание - важнейшая компонента успеха, а Медынский был успешным.
  Женщина непринуждённо свела гостя с мужем, оставив за собой право вернуться к нему. И мужчина такую иллюзию позволил.
  К работе Виртаев отнёсся с интересом и Медынский выложил тему фильма.
  - Это должна быть музыкальная версия России, уходящей в туман девятнадцатого века. Но её должны понять и наши современники. Ну и мир "Тёмных аллей" во всём этом мы должны ощущать где-то в подсознании. Музыка будет звучать всегда. Сюжет - это коллизия по мотивам "Митиной любви". Но лишь внешне.
  - Насколько я помню, повесть о Мите написана гораздо раньше и в этот цикл не входит или я запамятовал? - слабо возразил композитор и Медынский улыбнулся:
  - С памятью у вас порядок. Однако для фильма самой повести маловато. И из остального Бунина мы возьмём недостающее.
  - Звучит привлекательно, - качнулся в кресле музыкант и взглянул на постановщи-ка. И тот продолжил:
  - Век девятнадцатый на исходе, а двадцатый ещё только присматривается к декора-циям минувшего. Ему бы хотелось оттуда что-то прихватить, но он сомневается - стоит ли? Знаете, как это бывает с переменой мест - ну, скажем, при отъезде из Москвы в про-винцию и наоборот. Вечернее платье для дворянского собрания в Твери не наденешь в Императорский театр. И с брильянтами, что произвели фурор на балу у Шереметьевых, не в тон придти на благотворительный бал в Гостином дворе Саратова. И потом, ещё в ходу Тургенев и Достоевский и не всем бонтон Чехов и Бунин. Хотя и тот и другой - неотъем-лемая часть эпохи. Ностальгия по ушедшему и странноватая ущербность новых героев сменили ищущих и динамичных персонажей минувшего времени. Дождь, темь на душе чуть позже стали ходульным атрибутом настроя в обществе. Так что "Тёмные аллеи" - удачное определение духа эпохи.
  - Хотите услышать звучание вашей репризы? - спросил музыкант и гость поднял глаза - возможно ли? Они уединились в кабинете и гость увидел, что хозяин ко всему и прагматичен. В большой уютно обставленной комнате с диванчиком и парой кресел был и рояль, и музыкальный компьютер. Рояль открыт, а компьютер шелестел огоньками в режиме ожидания. Музыкант сел за электронную игрушку и немножко с ней побеседовал.
  - Вот вам образ "Тёмных аллей", - сказал он и стал извлекать звуки. Это были шо-рохи и что-то неясно звучащее, а вдали уже слышалась тема чего-то тревожного и в то же время влекущего. Звук темы усиливался и из неясного и неразборчивого стал обретать конкретные черты. Там были и мягкие фортепианные эссе и ритмические декорации, пе-реходящие в скрип телеги и шуршание санных полозьев. Затем всё стихло и послышалось что-то, похожее на женский вздох. И не понять: от довольства ли или от полной безнадёжности. Музыкант взглянул на гостя: понял ли? - И вообще: как?
  - Легко, плакатно, пахнет кринолинами и женскими причудами, но от темы дале-ко, - прохладно изрёк гость и такой душ отрезвил музыканта. Беседа приняла деловой ха-рактер и вскоре музыкант понял, что от него требуют. Задача и трудная и увлекательная одновременно.
  Хозяин закрыл дверь на вертушку и занялся гостем, ему показалось, что сотрудни-чество полезно обоим. Соглашение они заключили тут же. Канва музыки должна быть готова уже вскоре, Медынский хотел музыку иметь рефреном при съёмках фильма, чтобы задать тональность, а остальное будет уже по ходу и в обычной киношной схеме.
  - Если что-то из этого будет готово к кастингу актёров, то есть уже вскоре, будем считать это добрым знаком, - сказал он в завершение. На прощанье Медынский вручил жене композитора приглашение в Дом кино на ближайшую презентацию заморского блок-бастера, на три персоны и без указания имени, удобно и ни к чему не обязывает, можно придти с кем угодно. И хозяйка жест гостя оценила по-достоинству.
  
  Не менее основательно прошла работа и с выбором сценариста. Здесь требовался человек, знающий классику на генетическом уровне и Медынский перебрал всю обойму литераторов, прежде чем остановился на Иосифе Дерлинге. Он слыл несговорчивым и скандальным, но постановщика это не смутило: он и сам пушистостью не отличался. Тест на совместимость возрастной мужчина выдержал и его включили в состав мозговой группы. Особенности того, что он хотел снимать, Медынский довёл заранее и литератор не стал строить из себя невинную девицу, подробно разобравшись в личных предпочтениях режиссёра. И первый и второй варианты сценария он писал со знанием темы и с желанием постичь вкусы постановщика. Медынского устроил лишь пятый вариант, но и с ним спокойной жизни автору он не обещал, впрочем, тот и не надеялся.
  Подготовка к съёмкам шла полным ходом, кастинг двигался медленно и со скри-пом, однако, в конце концов состав съёмочной группы утвердили и каждый занялся своим делом. Сценарий подгонялся под специфику актёрского состава, постановщик с ними отработал самолично и знал ресурсы каждого исполнителя, поэтому и движения и реплики уточнялись. Сценарист слегка упирался, руководствуясь нетленными ценностями литературы, и аргументы постановщика принимал осмысленно. В частности, у Бунина сама Катя прописана поверхностно и для нынешнего времени этого недостаточно. Она выглядит скорее мечтой провинциала позапрошлого века, чем объектом интереса нынешнего зрителя. Чтобы фильм не провалился, следовало её наполнить очень и очень многим. Уже на первых вариантах сценария они предприняли очень серьёзные шаги, но этого оказалось мало. Оба понимали, что литературная база для фильма явно недостаточна, однако о характере недостающих чёрточек и штрихов имели разные суждения. И это ещё на какое-то время задержало переделку сценария.
  Семиклет, продюсер фильма, начал с места в карьер и запустил рекламные проек-ты с раскруткой фильма. Он уже засветился на ТВ и немало потратился на интернетов-ские издания. Интерес к фильму уже обозначился и под него он мог иметь долгосрочные кредиты без особых обязательств по ходу пьесы. Проценты и часть основного погашения шли уже через полгода после запуска.
  
   2
  Закончив всё предварительное и отпихнув рутинные хлопоты на ассистентов, по-становщик с удовольствием занялся своим делом. Работа предстояла серьёзная: нынешних актёров нужно сподобить до понимания нюансов поведения и переживания молодых лю-дей конца ХIX века. Фильм был костюмным и снимался на натуре одного из особняков Костромской области. Здесь когда-то жил один из морских офицеров, сделавших Россию богаче на многие и многие сотни тысяч квадратных километров. Для особняка специально выписали массу старинного реквизита и пристроили бесчисленное множество декораций. Снимать в студийном павильоне постановщик посчитал никчемным делом, поскольку в таком случае весь актёрский состав как бы изначально становился антрепризой, куда приходят утром и уходят вечером, так и не погрузившись в атмосферу архаичного бытия предков. С ним охотно согласилась творческая часть группы и сильно возражали технари и хозяйственники, длительные экспедиции не любившие.
  Пока натура достраивалась и обихаживалась, в помещениях студии постановщик проводил черновые прогоны и репетиции, иезуитски гонял актёров по тексту и выстраи-вал в голове контуры того, что потом станет фильмом. Для этого нужно многое и глав-ным во всей этой кутерьме значилось правильное понимание актёрами своей роли и их взаимное соответствие. Без ансамбля, где каждый прогибается под партнёра и ему же по-клоняется, к съёмкам лучше не приступать. И важную роль в подаче всего этого играл оператор. Миша Анненский с ним работал около десяти лет и "любви" своего работода-теля уже не терпел, но для развода не было условий и он, стиснув зубы, с этим мирился. Идею создать фильм по Бунину он считал выморочной и пустой. Нынешние ценности и настрой общества явно не готовы к Бунину настоящему, эпигону декаданса и ценностей нетленной литературной классики.
  Актёрская тусовка тоже не скучала и примерялась к обстоятельствам. В кино все снимались неоднократно и законы, царящие в нём, знали отменно. С Медынским прежде работали только возрастные Миронова и Потапов. Молодёжь ранее в разной мере успеш-но пробовала себя в сериалах у молодых постановщиков, о его диктаторских замашках слышала, но сути их не представляла. Так что ветераны немножко просвещали, полагая, что перед высшим судом сие зачтётся.
  Наиболее сложно складывались отношения Ольги Покровской и Дениса Проску-рина, занятых в ведущих ролях, с остальной молодёжью, особенно с Верой Симагиной и Леной Кравченко как-то всё и сразу определилось. По сути каждая играла роль Золушки перед принцем, влюблённым в мифический образ Кати. Бунина девушки зачитали до дыр и хорошо понимали, что дух и атмосферу фильма они могут создать лишь все вместе и в сложной партитуре каждая должна точно спеть свою партию. Пронзительность и проник-новенность каждой из ролей были той сверхзадачей, которая и могла бы удержать внима-ние зрителя на тонкостях переживаний рафинированного барчука.
  Покровская и Проскурин на съёмках встретились впервые и теперь приглядыва-лись друг к другу¸ пытаясь найти зацепки для личного контакта, который на съёмках психологический и любовных сцен просто необходим. Той актёрской техники, которая бы включалась с командой "Мотор!", у них ещё не было и взаимную симпатию приходилось взращивать с нуля. Если роль Ольги изначально предполагала присущее женщине и понятное актрисе, то у Дениса намечалась куча проблем, поскольку в жизни он не был ни рафинированным, ни ранимым настолько, чтобы произнести написанное Буниным: "Застрелюсь!" и это не возмутило бы Медынского. Как найти в себе состояние, чтобы фраза не вызвала дикого хохота постановщика, он не представлял. Его жена, театральная прима Молодёжного театра, прочитав сценарий не однажды, так и не нашла там чего-то, что подсказало бы механизм создания образа. И Ирина посочувствовала мужу.
  Предсъёмочный период пролетел незаметно и в начале лета группа выехала на натуру. Сначала пришлось как-то адаптироваться к местным комарам и прочей кровосос-ной гнуси, для этого реквизиторы нашли средства и способы, сводящие их вред к мини-муму. Все крупные планы снимались в помещениях, где насекомых не было в принципе и в нужный момент специальные люди выпускали на тела актёров муравьёв и божьих коровок, а после съёмки каждого дубля их прятали в коробочки и пеналы .
  В гостинице небольшого городка, современника Александра Невского, кроме съё-мочной группы обитателей не было и администратор устроил так, что у киношников был свой вход и там не мельтешили плотники, слесари и электрики, вечно что-то ремонтиру-ющие и подправляющие. Гостиница находилась в центре городка, была старомодной и деревянной и лет ей не менее двухсот, поэтому ступени лестницы слегка повизгивали, когда по ним шагали, а лампы в люстрах подмигивали, когда в номерах что-то включали. Постановщик побеспокоился, чтобы номера для Покровской и Проскурина были рядышком и имели отдельный вход. Остальная часть актёрской гильдии жила хоть и с удобствами, но в стороне от съёмочного начальства, которое имело собственные заморочки и распинаться перед любопытным людом не хотело.
  Ввод в съёмочное состояние был трудным, поскольку натура с реквизитом и съё-мочная группа встретились впервые. Реквизиторы и строители заглядывали в глаза поста-новщику и продюсеру и объясняли устройство и тонкости дворянского гнезда, сотворён-ного по эскизам студийного дизайнера и чертежам профессионального строителя. Опера-тор со своей командой ходил по дому и прикидывал места для камер и осветительной ап-паратуры. Звук писался сразу, поэтому микрофоны прятались в детали реквизита и вклю-чались точно по команде звукооператора с тем, чтобы хлопоты на переозвучку свести к минимуму. Если постановщику почти всё понравилось, то оператор написал кучу претен-зий и заставил переделать многое с учётом своих замечаний. Где-то надо сменить обои, где-то оконные проёмы, где-то перила и форму ступеней и так далее на трёх страницах убористого текста.
  Медынский внимательно прочитал бумагу, взглянул на оператора, оценил его неприступный вид и подозвал подрядчика по переделке этого особняка. Исполнительный продюсер знал, что подрядчик тут же переведёт всё на дополнительные средства и сроки, которых у съёмочной группы уже нет. Он стоял в сторонке, к постановщику не торопился и ждал окончания беседы с подрядчиком. К Медынскому без приглашения лучше не подходить и он строго следовал этому правилу. Вскоре постановщик взглянул на него и он предстал перед богом российского кино.
  - Владимир Петрович, - сказал Медынский, - этот джентльмен говорит, что для пе-ределок нужно около недели и дополнительно вот эту сумму, - он ткнул в записку под-рядчика. - Так ли это? Семиклет внимательно просмотрел обе бумаги и вскоре ответил:
  - Думаю, что три дня - это и всё, что мы им позволим. А средства пусть изыщет сам. В проекте прилагались все требования, в том числе и цвета обоев, и номера эмалей, и коэффициенты светоотражения для пола, стен и потолков. Строительный босс всё выслу-шал и сказал: Окей! - Вас понял и всё будет ладушки! С номерами и точными цифрами лучше и нам. Контракт подписан и должен соблюдаться обеими сторонами. Несоблюде-ние его пунктов финансируется виновным. Все претензии оператора законны, ни один суд этих возражений даже не примет к рассмотрению. Мы лишь можем пойти навстречу подрядчику в сроках. Но - бесплатно! Если же ребята будут упрямиться, у нас есть возможность настоять на своём. Хорошие возможности!
  - Всё, Дмитрий Ильич, - обратился Медынский к подрядчику, - счётчик включаем с завтрашнего утра. Эти полдня будут моим личным подарком. Сегодня среда, в воскресе-нье утром павильон должен быть готов к съёмкам и краской уже не пахнуть, как вы это сделаете - ваши проблемы. У Медынского не всё было готово к работе и он хотел это время использовать для входа группы в процесс. Костюмы, грим, музыка и прочий рекви-зит той эпохи в ткань рутинной жизни актёров и операторов ещё не вошли, нужно вос-пользоваться этой паузой.
  К сожалению, человеческий фактор был самым косным и плохо управляемым. Привычка к древним манерам, деревянным ложкам, льняной и суконной одежде, кожаной обуви непривычных колодок и специфических моделей и прочему обустройству входила в души очень неохотно и медленно. Актрисы спотыкались на непривычных каблуках, актёры путались в рукавах, застёжках и полах кафтанов, поддёвок и посконных рубах и вели себя очень скованно и неуверенно. Музыка и живопись вживанию в атмосферу помогали, но ускорить не могли. И на первый план выступили терпение и прилежание. Все ассистенты и помощники Медынского подключились к плотной работе с фактурой и процесс стал более управляемым, заодно разобрались и с проблемой грима и костюмов. Что-то подогнали, от чего-то избавились, поскольку снимали художественный фильм, а не рекламный ролик в стиле ретро.
  После приёмки дома-павильона Медынский процесс увертюры завершил роскош-ным балом с участием всех. Он мог стать хорошим стимулом и постановщик понимал все выгоды этого суетного и шумного предприятия. Во-первых, актёры имели ещё одну воз-можность как следует осмотреться и привыкнуть к стенам, где предстоит большая работа, во-вторых, операторы и звукотехники сообразят, как лучше использовать павильоны для этого состава актёров, в-третьих, глядя на весь этот бедлам, он и сам рассмотрит и оценит весь технический и творческий состав в полной его красе и безобразии и, в-четвёртых, процесс входа актёров в пространство фильма должен быть постепенным и неспешным, а знакомство друг с другом желательно закладывать с сюжетных коллизий.
  Актёры за предсъёмочный период немного притёрлись, шла обычная для экспеди-ций доводка и в этом доме съёмочная братия чувствовала себя в равных кондициях сво-боды и зависимости. Пары, квадриги и триады партнёров внешне обозначились и сопер-ничали между собой. Актрис по сценарию было больше и для колорита бала столетней давности дефицит мужчин восполнялся из немалого технического и административного персонала. Покровская и Проскурин волею кастинга возглавляли иерархию и инстинктивно поддерживали своё реноме, не смешиваясь с остальной публикой.
  Хотя оба были не в восторге друг от друга, но им достало ума и такта не выдать истинного мнения на этот счёт. Проскурин был в этом более прагматичен и сразу же по-шёл навстречу, как бы прикрывая собой и предлагая расслабиться. Через некоторое время Ольга отметила, что дыхание и запах от мужчины в ней теперь ничего не коробит и слегка придвинулась, предлагая и ему то же. Прелести павильона они уже оценили и она потянула его в парк, где и устроены те самые тёмные аллеи. Там было тихо и голоса публики едва слышны в слабом шелесте листвы и щебете птиц. Дело шло к вечеру и жар летнего дня под покровом деревьев не ощущался. Они дошли до беседки в конце аллеи и присели на старинной скамье.
  Ольга была в блузке и широкой длинной юбке, а Денис в обычных брюках с ру-башкой на выпуск. Он взял её руку и поднёс к глазам.
  - Хочу изучить, - пояснил он и она кивнула, ей тоже хотелось прислушаться к соб-ственной реакции на главного партнёра. Привыкнуть к нему было объективной необходимостью. Рука женщины была ухожена и умело расслаблена, искусству обольщения Ольга училась всю жизнь и шлифовала умения постоянно. Он развернул её ладонь и легонечко провёл по ней пальцами, наблюдая за реакцией женщины. Она же чуть прикрыла глаза и всё о нём читала внутри себя. Обычный мужчина и так себе партнёр. От настоящего она заводилась мгновенно и читала его мысли и чувства синхронно с услышанными словами и едва заметными касаниями. Прошло несколько минут взаимного погружения и Ольга мягко отпрянула от партнёра. Он удивился и она пояснила:
  - Ты сейчас думаешь о другой женщине и сравниваешь нас, я так не могу! Думай обо мне!
  - Думая о ней, я приближаю тебя. Прости, но через это нужно пройти.
  - Может, я что-то расскажу о себе и тем самым уберу переводчицу? - предложила Ольга.
  - Можно и так, - согласился он и прислушался к себе, насколько она волнует и что в ней он видеть хочет, а чего не заметит в упор.
  
  Второй режиссёр Нитенский, который при Медынском занимался кастингом и прочими кадровыми делами, давно поглядывал на Симагину и было это не только из деловых соображений. Эта молодая леди казалась случайной гостьей на добропорядочном бомонде. Она явилась на кастинг в полосатой хлопковой рубашке, завязанной на животе узлом вместо пуговиц, драных джинсах и с простенькими соломенно-жёлтыми косичками. Вместо фирменных кроссовок за тысячу баксов, положенных к прикиду хиппи, на ней были стоптанные босоножки по моде пятидесятых годов с толстым каблуком. На ногтях рук и ног было чисто и лаком даже не пахло. И вообще, её парфюм едва угадывался и очень тонко смешивался с собственными ароматами молодой женщины.
  - Ты будто только что из постели выбралась и не решила, с чего начать моцион, - передал свои ощущения Владислав Михайлович Нитенский, в быту именуемый - Ниточ-ка. Он следовал за шефом именно в таком роде, нередко повторяя его движения и эмоции.
  - Жаль, что не могу с оплеухи, боюсь, не все поймут, - ответила Симагина, про-хладно отслеживая потуги мужика выглядеть дизайнером.
  - А что поймут? - невозмутимо спросил Ниточка. Выглядеть дураком и быть им - не одно и то же, вращаясь среди актёров, он охотно надевал личину придурка и выглядел в ней органично. Бабочка и смокинг на нём смотрелись так же недурственно, как и кирзовые сапоги с гимнастёркой под ремень. Он ждал ответа от молодой актрисы с интересом и думал, что он не будет тривиальным, так и вышло:
  - Если ты меня подпоишь, будто городской деревенскую, и затащишь в чулан, а там изведёшь гостей рыком, заглушая мой писк - вот это будет в самый раз!
  - И что про нас подумают? - спросил он.
  - Смотря кто, - ответила она.
  - Это точно! - согласился мужчина и улыбнулся, мысленно представляя мизансце-ну в чулане с подглядывающими возбуждёнными мужиками и злыми женщинами возле двери. Такое увидишь не часто! Актриса покосилась на него и покачала головой - дурак! И Ниточка расхохотался. Щедро, громко и искренне. На них стали смотреть и Симагина решила не модничать, она поддержала веселье Ниточки. И это выглядело впечатляюще: громадный мужик в косоворотке и молоденькая хиппи, безудержно смеясь, держатся за животики и тычут друг в друга пальцем.
  - Никак ты ему анекдот рассказала про министра культуры, раз он так завёлся? - спросила подошедшая Миронова. Она была в дорогущем прикиде от Армани, который на ней смотрелся будто на фотомодели. Да и актриса при этом чувствовала себя раскованно.
  - Можно и так сказать, - чуть отошедши от смеха, ответила Симагина.
  - Боря, - спросила она художника по костюмам, - а что сейчас в моде?
  - Среди театральной братии в ходу анекдоты про голливудские контракты для наших "десантников".
  
  На предсъёмочном балу среди декораций оттягиваются все и на полную катушку. Нина Гольдштейн стояла рядышком с коллегой и держала под руку главного оператора, который ей для чего-то нужен. Миша Анненский Нину обожал, но она выдерживала его на дистанции и этим сохраняла невинные отношения с гением операторского искусства.
  - Никак не пойму тебя, Миша, - обратилась она к оператору, - ребятки из вашего цеха так и рвутся в Голливуд, а ты ни разу туда даже не посмотрел. У тебя, что - комплек-сы?
  - А что мне там делать? - Снимать, как там принято, не мой стиль. И, потом, к настоящему мастеру не попасть, у него свой оператор есть, а с поганеньким и самому сги-нуть недолго!
  - Не убедил: лучшие футболисты рвутся в Европу, чтоб засветиться в топовых клу-бах, хоккеисты и баскетболисты - в Канаду и США, чтоб играть в лучших лигах мира. Они что, идиоты, помешанные на тщеславии или не тот жребий вытащили?
  - В Москву, в Москву! - патетически воздел руки оператор, чтобы ответить про рвущихся за пределы собственной ойкумены и добавил уже иным спокойным и взвешен-ным тоном, - на Голливуде собственных профи столько, что остальной мир и четверти от их числа не составит. И денег такие эвересты и джомолунгмы, что нам и представить не-возможно. Так что идти туда надо только на условиях Эйзенштейна, то есть, своих соб-ственных. А для этого хорошо бы снять собственный "Броненосец" и чтоб там была своя Потёмкинская лестница. Разве про меня ты узнала из голливудского "Киноревю"?
  - Думаешь, фильм туда попадёт?
  - Этого исключить нельзя, уж очень сильный состав по всем линиям, хотя и гаран-тий никаких.
  - Верочка, - обратилась художница к актрисе, - а тебя что сюда потянуло? Ведь в театре дела сильно похорошели: и роли звонкие, и занятость приличная. А тут чуть не на год из обоймы ты выскочила, могут и забыть!
  - Если сравнивать театр и кино, то театр - это придорожный бордель, а кино - это роскошное кабаре с альковными апартаментами на Красной площади. Так что я ничем не рискую.
  - Раз так, то в вашем борделе задерживаются только средненькие шлюхи?
  - Об этом лучше спросить клиентов, - дерзко ответила Симагина и взглянула на мужчин. К ним присоединились другие и тему развили до самой сути. "Они" и "мы" об-суждалось и на слуху у многих. У "них" одни ценности и ориентиры, у нас другие. Их актёрская техника смущала нас, а они морщились от нашей. И всё же были общие ценности, они не имели национальных оттенков и принадлежали вечности. То есть, это некий общий знаменатель, к которому рутинные ценности приводятся постоянно.
  Разогретых полемикой актёров Медынский наблюдал со стороны и присматривался к каждому, по возможности заглядывая внутрь. Он переходил с одного места в другое и просто слушал, ни во что не вмешиваясь. И его не очень стеснялись.
  - Про честь, гордость и достоинство снято немало и у них, - заметила Миронова, - вот совсем недавно "Гордость" Джейн Остин в который уже раз экранизировали, однако там это всегда геометрическая фигура, подобная идолу. Обозначенная, высвеченная и сыгранная. У нас же, я думаю, на первом месте всегда нечто от души и тепла. И отрица-тельные персонажи своей громадой разрушительного подчёркивают негу и ранимость положительных. Этакая достоевщина, от которой мы тащимся, а они потирают руки, в который раз обличая нашу пещерность.
  - А как выглядит эта отрицательная окантовка в "Тёмных аллеях"? - спросил Плетнёв, играющий актёра-наставника Кати, - по-моему, там между добром и злом нет границ.
  - Мне кажется, так просто её и не увидеть, - подумав, ответила Миронова, - это же словесная сфера. Она складывается, как неясное облачко, окутывает всё действо и вверга-ет в чувственность. Мы не в силах разделить их на атомы, чтоб так сразу и разделить на плюс и минус. Не зря же это "тёмные аллеи". Но без тьмы нет и ощущения света.
  - Если перевести на язык кино, то словесно-буквенная чувственность Бунина выливается в элементарную рефлексию актёра, которой управлять трудно, ведь так? - неожиданно для всех резюмировал Ниточка и это многих удивило. К роли рубахи-парня фраза не прикладывалась и наступила пауза.
  - В нашем ремесле рефлексия - элемент важный и без него никуда. Мы отдаёмся ей и погружаемся в неизведанное. Как та царевна на сносях, которую заточили в бочку и бросили в море - авось, да выживет! Может, всё дело в тёмных закоулках души? - урони-ла Симагина.
  - То есть, "Тёмные аллеи" - это метафора и на самом деле речь о непостижимости души? - уточнил Ниточка и молодая актриса кивнула. Многие, соотнеся метафору Сима-гиной с собственным обустройством, мысленно согласились. Но было и тщеславие, а оно у актёров спуску остальным качествам не давало и началась дискуссия о сознательных и инстинктивных элементах актёрской техники.
  Когда Проскурин и Покровская вернулись из парка и принесли запах свежей нату-ры, дискуссия сама собой затухла и на премьеров не взглянул лишь сильно уставший. Выразительный портрет актрисы после практических занятий с партнёром ничего не скрывал и к ней приставать не стали, но Проскурину досталось и за неё тоже. Сначала это сделала Нина Гольдштейн и продолжила Миронова. Проскурин особо не отбивался, понимая мотивы завистников, но вид Ольги обязывал хоть как-то обставить всё в достойном виде. "Тёмные аллеи" в его понимании - это места для первых шагов. Там выстраивается вся суть лоции последующей страсти. И за это тут же зацепился Плетнёв:
  - И что же, по-твоему, лучше: забрести в самую чащу и там обосноваться на пару часов или тихонечко вернуться назад и пережить экстаз на скамеечке? - Проскурин сразу же почуял в его тоне нечто от мужицкой зависти удачливому сопернику и ответил, не за-думываясь:
  - Сначала второе, а как просохнет роса, продолжить по первому варианту. Ведь за-ветные местечки уже изведаны! Сдачу ревнивым нападкам вот так щедро и размашисто расценили по-достоинству. Однако у художницы был вопрос к Покровской:
  - Для глубокой тени нужен и особый грим, какую часть твоей фигуры нужно под-чёркивать, а какую микшировать? - Вопрос таил скрытый подвох и на сленге актёров обозначал: какой частью тела она будет играть эти тонкие страсти. Предвкушая необычное, глаза женщин загорелись: Покровскую не очень любили изначально, хотя виду не подавали.
  - Это уж, как решат оператор с постановщиком, - нашла компромисс актриса и внутренне подобралась, ожидая следующей каверзы. Но Ниточка спас ситуацию:
  - Дамы и господа, последний тур вальса! И отбой - завтра первая съёмка! Подъём в шесть утра!
  
   Съёмки своих фильмов Медынский часто начинал не с первых, а с ключевых сцен, которые должны задать тон и стать ориентиром для дальнейшей работы. На этот раз начали с финальных кадров, именно там находилось то, к чему стремились герои фильма. Он подробно обсудил видение этих частей с оператором и они отсняли натурные сцены Мити с Алёнкой в шалаше и виртуальные в комнатах поместья с Катей.
  Уже по ходу съёмок у него появилось смутное предчувствие беды - собранные вместе, исполнители выглядели как-то не так, в голосах звучало неладное, но главное ощущение казалось невызревшим и он отодвинул флюиды в сторонку до проявки мате-риала. Когда оператор показал смонтированный вариант отснятого, то Медынскому стало плохо: ни Покровская, ни Проскурин и близко не подошли к тому, что написано у Бунина.
  Посмотрев ещё и ещё раз отснятое, а затем материалы проб и кастинговые ролики, он засомневался в том, эта парочка создаст что-то серьёзное. И шедевра, на который он так надеялся, ждать не стоит. Мало того, появились крамольные мысли вообще убрать Покровскую с этой роли. Ниточка ещё на первичном кастинге осторожненько пытался его переубедить, но Медынский настоял и тот развёл руками. Теперь постановщик не знал, как быть. Устраивать суету с перестановкой исполнителей уже поздно. И он разбу-дил сценариста, который укладывался строго по графику в десять вечера и поднимался в шесть утра. Это было его фишкой и выделяло из когорты киношников, режима не имею-щих и природных ритмов не почитающих.
  Иосиф Давыдович долго скрипел и ворчал, но к тревоге постановщика отнёсся по-деловому. Увидев материал, он с Медынским согласился - на экране что угодно, но не Бунин. И, во второй раз пересмотревши отснятое, он обратил внимание на очень гармо-ничную и убедительную игру Симагиной в роли Алёнки.
  - Вот кого нужно делать Катей! - воскликнул Дерлинг после раздумий и разгляды-вания крупных планов обеих актрис в интимных сценах. - Камера её просто обожает! А с вашей премьершей откровенное фиаско.
  - Менять некого и не на что, другие претенденты были ещё хуже, - возразил хму-рый постановщик, - что есть, с тем и работаем. Ваши предложения? - и теперь задумался сценарист. Чтобы выйти из положения, требовалось переделать сценарий таким образом, чтобы сместить акценты и снять с актёров непосильные задачи.
  - А что бы вам хотелось видеть? - спросил сценарист.
  - Чего-чего? - Бунина мне хотелось! - буркнул Медынский и отвернулся. Никакого нового видения у него нет и в помине. И повисло гнетущее молчание. За окном что-то чирикало, шелестело и суетилось, создавая ночной фон и сочный дух северного пленера. Природе людские хлопоты и тревоги были безразличны и она жила собственными заботами и ритмом.
  - Хорошо, - вздохнул сценарист, - тогда лучше обойтись компромиссом. Ничего не меняя в принципе, мы добавим другую виртуальную линию и эту юную звёздочку как бы приблизим к нашим премьерам. Тогда наш новорусский Митя в объятиях старорежимной Алёнки будет более естественным, а Кате надо влить провинциального шарма. И из раз-ряда выморочных образов перевести в новый, для актрисы и молодой женщины есте-ственный. Но для этого ей нужен партнёр. Театральный партнёр! - У Бунина он существу-ет лишь виртуально, в её словах и письмах. Сделав эту линию более зримой, мы сможем компенсировать дефицит мастерства у премьеров. Такой подход вас устраивает? - завер-шил монолог Иосиф Давыдович и постановщик неопределённо пожал плечами, поскольку его драма была ещё глубже и о ней он не хотел упоминать.
  Продюсер уже опутал его рекламными обязательствами и вовлёк в паутину финансов со своим графиком и обязательствами где-то что-то заявлять и демонстрировать, поэтому сейчас Медынский был не в своей тарелке и ни единой творческой мысли не держал даже поблизости от себя. Сценарист ничем подобным не страдал, кроме музы мало с кем общался и был в этом плане собеседником очень конструктивным. И Медынский стряхнул оцепенение. Нужно что-то придумать до утра, чтобы начало рабочего дня стало и началом какого-то цикла.
  Беседа переместилась к тезисам перекройки, а затем и конкретным изменениям текста. Правили прямо по режиссёрскому сценарию и далеко в этом продвинулись. Пер-вое, с чего начал Дерлинг, это чёткое обозначение ролей двух дам-соперниц. Катю, кото-рая у Бунина никак не окрашена, лучше сделать тёмной шатенкой или брюнеткой. Для Алёны остаётся облик классической блондинки с русыми косами. Митю из категории героя с кудрями Ивана-царевича переместили в разряд не очень примерных студентов, но с гипертрофированным чувством долга. То же произошло и с остальными персонажами первого и второго плана.
  Работа шла, получалось свежо и такая коллизия актёрам вполне по силам. Осталь-ное мог сделать оператор, которого давно тяготило классическое переложение сценария в картинку. Режиссёр это чуял печёнкой, но свободы не давал, поскольку литературный материал для этого не годился. Сейчас же - другое дело, Бунин, как ни как!
  Поближе к утру Медынский пошёл чуточку вздремнуть, а сценарист выпил кофе с адреналином и вернулся на галеры. Это его хлеб - перекроить так, чтобы не задеть ни съёмочного графика, ни материальной части и не выбраться из сметы. Неизбежные про-блемы с актёрами Медынский брал на себя.
  Утро началось с обычных экспедиционных хлопот, которые сопровождались бес-толковой суетой. Ночью приехала колонна тягачей с жилыми трейлерами, а также осталь-ной реквизит и оборудование. Медынский скомандовал Ниточке, тот взял в оборот асси-стентов, они завели подчинённых и работа экспедиции по обустройству актёров близ места съёмки началась в полной мере. Продолжилось и всеобщее вживание в среду и грим с костюмами. Теперь это велось уже со знанием прежних достижений и просчётов.
  
   3
  
   Через три дня Иосиф Давыдович показал новый вариант сценария. Он выглядел похожим на утверждённый, не имел новых персонажей, в остальном же был вещью ори-гинальной и самодостаточной. Ещё три дня его доводили до рабочего вида и затем пред-ставили съёмочной группе. Не все ему обрадовались, но в кино случается и не такое. Нина Гольдштейн задаче переделать портреты героев порадовалась и вскоре принесла на суд постановщика новые лица: из Кати в лице Покровской вышла типическая роковая женщина с локонами вороньего блеска и синими глазами, из Веры Симагиной - сказочная Алёнушка, написанная Васнецовым, а Проскурину лишь слегка изменили причёску и отделку студенческого мундира и он превратился в юного народовольца. Преображались и остальные персонажи, в частности, дворня стала выглядеть более раскованной и есте-ственной и камера это обнаружила с большим удовольствием.
  Глядя на сугубо творческое безобразие, Медынский отметил: новые лица более соответствуют тем самым русакам, которые через двадцать лет сметут не только престол, но и атрибуты прежней жизни. В ходе подготовки к фильму он внимательно просматривал архивные фотографии дореволюционной эпохи, видел и домашние архивы коренных москвичей и считал, что историки слегка привирают, описывая психологию горожан и крестьян. Практически на всех фотографиях рабского не видно и в помине, а он хорошо отличал неумение позировать от раболепия.
  - Почему вы их сделали такими? - спросил он Нину Гольдштейн, - интуиция или база данных?
  - Не знаю, - легкомысленно пожала плечами женщина, - я их так вижу и всё тут!
  - А раньше они вам виделись другими, - едко заметил постановщик, не так давно выдержавший с ней сражение на мечах и междометиях, где она отстаивала другие облики персонажей.
  - Я переменчива и флюидна, а зачастую вторична, как и все женщины. Думаю, эти перемены навеяны вашей фантазией и упорством, - улыбнулась художница и подстави-лась его взгляду. Женщина была умна и хороша той красотой, которую сама и создаёт. Природа ничем особым её не наградила, но выглядела женщина отлично. Однако могла врезать наотмашь взглядом или меткой фразой. И он дипломатично произнёс:
  - Нина, это наш с вами первый фильм и начинается он знаменательно, пусть так и будет.
  В новом варианте линии взаимоотношений Мити с Катей и Кати с театральной жизнью стали чёткими и проработанными, а деревенская жизнь Мити и его душевные метания получила очень натуральное выражение. С одной стороны зрителю представлена любовь Мити к молодой женщине, с другой - сама эта женщина, которую поклонение и почитание сильно меняют. Светская жизнь влечёт женщину изначально и этот символ для неё не менее важен, чем для мужчины комплекс Зевса.
  Медынскому хотелось показать драму женщины, стоящую перед выбором: сомни-тельные соблазны в облике театра - с одной стороны и нечто возвышенное и поглощаю-щее в облике любви Мити - с другой. Вот этот противовес и должен приподнять кон-струкцию Митя-Катя, которая без подпорок разваливалась. И в новых очертаниях привя-занностей и конфликтов мир дворовых отношений должен сыграть важную роль. Не низ-кая и раболепствующая дворня, ублажающая барчука, а среда обитания человеческих осо-бей и опосредствованная любовь простых женщин, которые стремятся к возвышенному. Тогда всё будет в равных правах и удержит внимание зрителя. Именно среда должна спа-сти фильм.
  А средой и микрокосмосом Мити было деревенское окружение, которое к молодо-му барчуку относилось и сочувственно и уважительно. Но для них Митя так же недосту-пен и неясен, как и Катя для него. Лишь появившийся в новом варианте сочный образ Алёны как бы лишал Катю прежнего ореола. Страсть к Кате была романтической и но-сила явно брутальный оттенок, а Алёна - это реальный потолок притязаний Мити и ниче-го другого молодой барчук явно не заслуживал. В варианте Дерлинга-Медынского роль Алёны вырастала неимоверно и насчёт неровни говорить уже не приходилось, поскольку новая Алёна школу закончила и вела бумажные дела папы-лесника.
  Романтическая линия Кати обрела новый колорит и в ней появились признаки осо-бой чувственности. Новая Катя не устояла перед поклонением сильных мужчин, Митя - перед комплексом Зевса, а Алёна - шансом возвыситься до объекта притязаний молодого барчука. И роковой выстрел звучал после любовной сцены с Алёной, сцены, окрашенной во всё земное и сочное. А происходило это на роскошной природе центра России. Письмо Кати, толкнувшее Митю на гибельный шаг, являлось по сути констатацией внутренней несостоятельности молодого барчука. Медынскому переделка понравилась и он включился в реализацию. Мелкие огрехи сценария он рассчитывал устранить по ходу съёмок.
  
  Перемены сюжета съёмочная группа приняла к сведению и вскоре оператор и зву-корежиссёр занялись реализацией. Медынский проследил, чтобы каждый исполнитель это хорошо прочувствовал. Введенная в новое качество Вера Симагина стала раздражающим файлом, который встряхнул Покровскую и Проскурина. Внешняя фактура Веры и местный колорит выглядели очень гармоничными и новый оборот коллизии тут же вступил в права. После нескольких дней съёмок постановщик с оператором увидели, что дело завертелось по-настоящему и теперь картинка соответствует замыслу. Иосиф Давыдович удовлетворённо кивал, забыв прежние возражения и скрип зубами. Теперь он изредка беседовал с Анненским по поводу ракурсов и его замечания не выглядели ни дилетантскими, ни навязчивыми.
  Взаимоотношения актёров всегда вещь сложная, но при такой перекройке сценария они не могут не обойтись скрытыми или явными конфликтами, поскольку у одних веса и пространства прибавилось, а у других явно стало меньше. Менее высокий полёт персонажей Покровской и Проскурина в новом варианте отметили все и о недоверии премьерам заговорили даже реквизиторы и костюмеры. С другой же стороны, перераспределение актёрских сил повышали ответственность каждого исполнителя, независимо от уровня роли. И несколько лишних реплик у актёра на роли второго плана придавали ему намного больше и веса и уверенности. В новой версии обретений оказалось предостаточно, так что ропот премьеров с лихвой перекрывался восторгом остальных исполнителей.
  Поменялось кое-что и в чертах персонажей второго плана, которые ранее выгляде-ли весьма схематично. Дерлинг это упущение ликвидировал. Так, мама Мити обрела обычные для сорокалетней дворянки черты привлекательности и на неё посматривал сосед по границе через луговину, она в свою очередь не упускала возможности побеседовать с женатым владельцем лесного массива, что был через речку. У деревенского старосты тоже имелся интерес и он его тихонечко пестовал, втайне ото всех. На внимание Мити давно претендовали две девушки из дворовых и достаточно преуспели во многом, так что невзлюбить пришелицу Алёну им было за что.
  Ну и с Катей вышло сложнее, чем у Бунина. Кроме актёрской звёздности в глазах Мити она обрела и массу слабостей из-за связи с Игнатьевым, который этим умело поль-зовался. Более того, сыграть снобку в отношении к Мите теперь мешало наличие Алёны, которая ставила крест на её монополии в душе молодого барчука. Роль Алёны прописана уже другими красками и по уровню значимости она становилась в один ряд с главными персонажами. Однако в свежести и первозданной чистоте, из той, что присуща русской природе, заметно их превосходила.
  И в довершении всего, Медынский видел главную линию в том, чтобы никто не владел истиной в первой инстанции. Практически все диалоги заставляли задумываться о смысле и философии жизни. Все жесты и фразы сами по себе были вроде бы хороши и приемлемы для собеседников, но никуда не годились собранные вместе. Актёры не знали, что и с чем будет монтироваться и как внутрикадровая внешне приемлемая гармония может рассыпаться, собрав все эти премудрости воедино. Эти секреты и управляющие файлы знал лишь постановщик и своим знанием ни с кем делиться не спешил.
  Покровская утро начинала с беседы со своей гримёршей, та между делом сообщала все слухи и сплетни, так что для тонуса звезды российского кино и театра материала было предостаточно. Лариса Савченко работала с ней давно и хорошо знала её слабости.
  В новой версии Катя была уже не романтической героиней костюмных фильмов, а классическим персонажем с кучей достоинств и недостатков при большой доминанте провинциальности и позёрства, то есть, материала стало предостаточно и очень доброт-ного. Выписана и история их знакомства - это случилось на одном из балов в дворянском собрании, где Катя с подругами и товарищами по творческому цеху пробовала себя на сцене. Митя выделил её сразу и нашёл возможность сблизиться. Она в нём тоже увидела немало серьёзного и это были совсем не те притязания, которыми полнились остальные поклонники. В нём она видела забытое многими представление о гордости и чести. Этот молодой барин весь состоял из предрассудков и предпочтений, убеждений и привязанностей, скрытой страсти и тонкого чувствования, по своей сути почти женского. Письма Кати к подруге и маме, введенные сценаристом, как бы для спасения фильма, о том говорили недвусмысленно. Нового материала было достаточно, чтобы понять суть образа и найти пути проникновения в него.
  Постановщик ежедневно беседовал с Ольгой и корректировал разработку и вхож-дение в образ. Иногда он брал текст и с листа выдавал нужную интонацию и позу, в кото-рой он всё это видел. Точности режиссёрской логики в подаче образа она и удивлялась и завидовала. Мало кто знал, что Медынский материалы "Тёмных аллей" перечитал в са-мых разных редакциях, включая и публикации в эмигрантских газетах.
  Так же основательно постановщик работал с остальными исполнителями и вскоре вся экспедиция знала, чего от них хотят. Даже гримёры и реквизиторы уяснили собствен-ную роль в реализации этого проекта. В номерах актёров, на съёмочной площадке и в трейлерах звучала музыка фильма, висели картины той эпохи из запасников местного музея и заставляли всех причастных поверить в то, что это и есть реалии жизни. Осталось лишь им соответствовать. Медынский требовал от ассистентов съёмочной дисциплины, а те спускали задачи вниз и без разрешения консультантов и оператора по этой части съё-мок не начинали. Детали одежды и причёсок у актёров были под тщательным присмотром художников-стилистов Нины Гольдштейн и Бориса Евстифеева и гримёры выполняли их команды с полувзгляда.
  Не менее тщательно отслеживались и детали природного антуража: участок с большой луговиной и роскошным березником за домом у излучины реки причёсывался и вылизывался задолго до съёмок. Здесь снимали средние и общие планы лесных полян, на которых прогуливались персонажи фильма. Травы для лечения батюшки Алёнка собирала тоже здесь и ассистенты накануне съёмок придавали этой природной грядке нужный вид. Кроме того, у Симагиной был и особый практикум, где она обучалась движениям деревенской девушки на крестьянских работах. Медынский был против замен и нерезких общих планов там, где не умеющую косить актрису надо менять на дублёршу. Во-первых, хлопотно всё это и снижает актёрскую дисциплину, во-вторых, оператор настаивал на наездах трансфокатором с общих планов к крупным и в этой динамике Симагина смотрелась лучше дублёрши из деревенских. Консультант следил, чтобы актриса всё делала не хуже деревенских.
  Понижение в статусе Покровская приняла, стиснув зубы, и перевоплощению в но-вый экранный образ отдалась всем своим существом. Через две недели актриса жила в образе Кати, будто в собственном, а ещё через неделю она из лагеря съёмочной группы исчезла и вместо неё, как бы извиняясь перед обществом, появилась молодая женщина начала двадцатого века, окружённая почитателями и поклонниками. В сомнительные ме-ста и к цыганам она не ездила, а остальное было в полном объёме и на всю катушку, даже платье у неё было в потёртостях и складках в местах, свойственных для персонажа.
  Очень плотно работали и с Проскуриным. Постановщик заставил актёра буквально влезть в шкуру молодого барчука, бывшего типическим примером несостоятельности так называемого приличного общества. Даже поведение за столом во время обедов и прочих рутинных дел за пределами съёмочной площадки должно быть в рамках образа. Кое-кто пытался протестовать, но Медынский подавил бунт и пояснил свою позицию, успешно работающие с ним возрастные актёры с молодёжью были прагматичны и откровенны и стихия протеста сошла на нет.
  
   4
  
  Миронова хорошо понимала важность погружения в образ и обстановку поручения Медынского по наставничеству выполняла истово и в охотку и с молодыми актрисами была и щедра и строга одновременно. Как-то во время обеда она собрала дворню и провела профилактическую беседу, ей казалось, что деревенские девушки не могут так откровенно окучивать молодого барчука. Постановщик всего в их игре видеть не мог и она как бы корректировала молодых актрис на собственном уровне.
  - Матушка вы наша, - возразила Соня, одна из горничных, - разве возьмём мы в го-лову что-то нехорошее? Ведь Митя чистый и незамутнённый барчук, рядом с ним и мы отходим сердцем. Потому и бываем рядом больше, чем с другими. Тепло от него, вот что!
  - То-то вы подставляетесь в самом неглиже, аки греховницы, - не скрывая иронии отметила барыня, - одна окна в его комнате моет без исподнего, другая самовар ставит тоже налегке - жарко, видите ли! А уж обжечь чем-то бабьим, тут вы все горазды!
  - Вот вы нас, матушка, укоряете, будто грех несём и себя не соблюдаем, а ведь не так это! - возразила Лена Кравченко, это её персонаж подставлялся барчуку без исподне-го.
  - В глазах твоих гордыня, - заметила барыня, - негоже спорить со мной. Ты не за-была своё место? - девушка опустила глаза, как и подобает по роли, но ненадолго.
  - Вовсе нет, матушка! - Ваш сынок Митя - это и светлый лучик, к которому при-слониться хочет каждая, разве это грех? Вот Севка Славин ко мне сватается и уже в дом обещал свести, а мне его грубость не по душе. Нет в нём ни благолепия, ни доброты. Сгрёб в охапку и потащил в тёмный угол. Слова доброго не нашлось - слюнявый рот, хмельные зенки, хрип заместо речи и ручищи, где не надо! Хорошо, увернулась да скалка по рукой оказалась, а то бы смял и поневоле пришлось сватов принимать. И кто же от та-кого во мне уродится? - Уж лучше возле Мити погреться!
  - И всё же гордыня в тебе, Соня, не по званию, - чуть мягче заметила барыня, цере-монно зацепив серебряной ложечкой варенье из розетки.
  - Простите, матушка, за прямоту, но мы ведь с вас пример берём. С кого же ещё!? - заметила Наташа, она была личной горничной у барыни, но та мало выделяла её из двор-ни, несмотря ни на что и девушке хотелось хоть как-то заслужить её одобрение, пусть и мягонькой лестью, - Вон как с другими господами обходитесь, а ведь и без мужа, без за-щиты, однако к вам уважение. Потому что боятся! А слабую женщину и обманули бы и в омут какой затащили - со слабыми завсегда так! Вон помещицу Перфильеву, как мужа схоронила, так прямиком в долги и непорядок спровадили. Так что, матушка, не в смире-нии счастье, не в нём!
  - А в чём же оно, по-твоему? - удивлённо спросила мать Мити. Дворовая девушка вздохнула и задумалась. Особого просвета в её жизни нет, перспективы тоже смутные и постылое замужество с кучей голодный детей в тесной избе при диктате свёкра и свекрови мало прельщали. Инстинкт подсказывал, что рядом с барыней уцелеть легче.
  - А может оно в чём-то запретном? - осторожно произнесла за свою Соню Лена Кравченко, той такие речи вряд ли показаны, они крамольны по тем временам.
  - В чём же таком, что и признаться боязно? - подтолкнула к откровенности бары-ня.
  - А вы не рассердитесь? - осмелела Соня, поощряемая Леной.
  - Уж сказывай, что теперь, - разрешила барыня.
  - Митя как-то сказывал, что настоящее счастие в свободе. Когда можешь делать что-то, не боясь последствий. Что-то нравится и ты это делаешь. А мы не можем. - Бояз-но!
  - А ты хоть понимаешь, что сие слово значит? - Здесь и сейчас!? - чуть прохладней обычного спросила барыня, Лена Кравченко отступила в сторонку, дав место образу, и дворовая девушка стушевалась. Остальные тоже пыл поумерили, а откровенность запря-тали подальше - мало ли что. Барыня поднялась и остальные тут же последовали за ней - негоже рассиживать за самоваром, когда барыня занята делами.
  Дерлинг за этим наблюдал издали и отметил правдивость сыгранного куска. Ни по интонации произнесенного, ни по выражению лиц, ни по опущенным глазам дворню не заподозришь в крамоле, а актрис в поверхностности игры. Ему так и хотелось произнести: "Верю!", однако он одёрнул себя и остался скрипящим сценаристом на страже классической литературы. В то время именно так и должна вести себя дворня этой помещицы.
  
  Всё катилось, примеряясь и отступая, побеждая в себе самодовольство и тягу к привычной русакам лености.
  Однажды, чутко уловив признаки усталости, Медынский объявил выходной и вы-вез всех в Кострому. Всё это на студийном автобусе после утреннего разбора, прямо в костюмах и гриме, с реквизиторами и гримёрами.
  - Делайте, что хотите, - сказал он, - утром я вас отсюда заберу. Если кто-то хочет хлебнуть пивка в баре и вернуться в гостиницу, пожалуйста, я подожду! Уехал он сразу же и один, даже бухгалтер материальной части предпочёл рисковую ночь в Костроме комфортному ночлегу в гостинице.
  Лена Кравченко пристроилась к сценаристу и тот не стал возражать, принимая внимание за обычный интерес актрисы к съёмочному начальству. Молодые женщины в сарафанах и старинной обувке с мужчинами в поддёвках и технарями в футболках, крос-совках, джинсах и прочем из века нынешнего держались вместе и достаточно свободно. И выглядела такая картинка настолько шокирующей для местных, что появился милиционер и проверил, откуда такие. Узнав, козырнул и немножко ознакомил с местами, интересными для приезжей компании.
  После завтрака в кафе они пришли на высокий берег Волги и расположились прямо на траве. Панорама реки впечатляла и первое время ею любовались молча. Когда первая оторопь прошла и все помалу разговорились, Лена спросила Дерлинга:
  - Иосиф Давыдович, почему в нашем фильме мужские персонажи так зажаты в се-бе? Женщины все из себя яркость и кипение страстей, а мужчины - сама осмотритель-ность и добродетель?
  - А смазные сапоги и скрип на всю ивановскую, а распахнутые косоворотки и пы-шущая жаром грудь из-под неё, а удаль в глазах после рюмки горькой? - возразил он.
  - Вы же понимаете, всё это показное, настоящее в них прячется очень глубоко. Ле-на глупышкой не казалось, поверхностной горожанкой из мещанской семьи тоже. Да и прежде он в ней привычной для характерных актрис покладистости не наблюдал. Она размышляла по-настоящему и это кое-что значило. В нём можно и покопаться.
  - Почему это вас заинтересовало? - глаза сценариста из-под астигматических оч-ков выглядели холодно и непроницаемо. Но молодая женщина давно рассталась с девиче-ским пиететом к начальству и взгляд выдержала.
  - Периодически между гигиеническим сексом по ночам и дневными съёмками бы-вает скучно. Вот и приходит в голову всякое. А что, женщине и оттянуться нельзя? - Дерлинг оценил её эскападу и выдал нечто, сходное с одобрением:
  - Вы, Леночка, имели в виду дисгармонию между женским потенциалом и муж-скими ресурсами?
  - Да, я как раз об этом! - язвительно улыбнулась она. На них смотрели и не всем нравилась её смелость. В ней многим мерещилась корысть, поэтому она сохраняла лицо и играла на собственную значимость в чужих глазах.
  - Эти особенности имеют исторические корни, - заметил мужчина, оценивая готов-ность собеседницы обсуждать столь высокопарное, увидев нужное¸ он продолжил: - У дворян и всего общества России были в ходу понятия чести и достоинства. Они стояли выше деловых качеств и определяли шкалу ценностей и житейские приоритеты.
  - И как это соотнести с нашим ремеслом? - поинтересовалась Лена и сценаристу вопрос понравился:
  - Если бы кто-то в приличном обществе позволил себе скабрезность в отношении таланта, то настоящий поклонник непременно вызвал его к барьеру и обидчик не мог увильнуть. Или он брал слова назад и публично каялся, или барьер и русская рулетка - кто кого! Вопрос чести определял всё и бесчестие считалось позором. И это, несмотря на то, что актёров хоронили за чертой уважаемых погостов. Теперь же о чести мы знаем из классики и оскорбление подобного рода не только не наказуемо, оно стало предметом спроса и торга. Вся жёлтая пресса живёт этим.
  - Митя не мог разобраться с Плетнёвым именно потому?
  - Да, деликатность и прочие атрибуты чести в Мите сильны изначально и сидят в нём на уровне инстинкта. Обвинив в чём-то предосудительном Плетнёва, покровителя и учителя Кати, он тем самым ставит её с ним на одну доску! А в его координатах это ис-ключено. Других он не знает - вот вам и внутренняя драма! Потом она переросла в траге-дию.
  - Он, несмотря на кучу достоинств, у Бунина так и не выжил¸ а Плетнёв в этом мире остался - это ведь неправильно! Или я что-то не так понимаю?
  - У нас многое несправедливо, но такова жизнь, юная леди! - улыбнулся сценарист, сам причастный ко многим несправедливостям и неправедности. Его преображение из прежней личины серо-стальной прохлады в нечто с людскими признаками заметили и остальные из костромской тусовки и к ним присоединились другие. Разговор слегка вильнул, но тему достоинства и чести из виду не выпускал.
  Не менее раскрепощённо общались и другие компании и не всегда это было в уз-ком междусобойчике, иногда к ним подключались местные, которых на поляне тоже хва-тало, бывало и внедрение актёров в чужую среду и жёсткие разборки в самых разных конфигурациях. А поскольку актёры были в костюмах и гриме другой эпохи, то вектор на прежнюю жизнь доминировал. Как было "тогда" и почему неладно "теперь", интересовало многих. Медынского рядом не было, Дерлинг казался своим, ничто не довлело и встряска пошла на пользу.
  - Хочешь, сделаю так, чтоб глаза мужика леденели, почуяв тебя под одеждой? - спросила Нина Гольдштейн, подойдя к сидевшей в одиночестве Симагиной. Вера устроилась под деревом, чтобы сплести воедино венок из полевых цветов с голландскими гладиолусами. Гладиолусы возвышались над полевыми цветами и затмевали их пышностью и непривычным колоритом. Получалась пышная корона в стиле развесистого кича минувшего века.
  - Любого мужика или из наших? - уточнила Вера, не отрываясь от венка. К нему тянуло, несмотря на изначальный диссонанс ароматов отечества и чужеземных.
  - Так ты хочешь? - чуть пережала стилист-художник.
  - Я наверняка заскучаю, если никого не надо охмурять, - осторожно подняла голову актриса. С Большой Ниной лучше не конфликтовать, но Симагина и сама имела что предъявить миру.
  - Знаешь, иногда на них не стоит тратить сил. Не на всех, конечно, - внимательно разглядывая актрису, ответила художница. И Симагина подняла глаза, стараясь выдер-жать её взгляд. Говорят, что она бисексуалка и с равным успехом сводит с ума и моло-деньких актрис и зрелых актёров.
  - А он будет, как заворожённый или замороженный?
  - У тебя найдётся заветное слово, чтобы направить, куда надо.
  - Так что же всё-таки это будет?
  - Я нарисую кое-что на тебе и скажу, как этим пользоваться.
  - Без химии? - спросила актриса и художница покачала головой, без этого теперь нигде нет хода. Чуть подумав, актриса спросила:
  - А какая вам корысть?
  - Не могу же я всё съесть сама? - улыбнулась Большая Нина, - Я и так выложила на себя без меры! - и чуточку покрасовалась перед ней. Вообще-то художница была ленива и сластолюбива, но тренажёры и прочее искусственное не терпела. Она просто испыты-вала себя воздержанием в нужное время и это помогало. В каком бы фильме она ни рабо-тала, роман с любым из мужчин давался ей без труда. Однако пока её взгляд ни на ком по-настоящему не задержался. Разве что эта молодая звёздочка чуть притягивала.
  - У вас всё с собой? - догадалась актриса и художница кивнула. Актриса надела ве-нок на голову, рассмотрела себя в глазах Большой Нины и только после этого ускользну-ла с поляны. Вскоре исчезла и художница. Никто ничего не заметил. Их не было очень долго, за это время среди тусовщиков многое переменилось.
  Первой появилась актриса и тут же попала на глаза Плетнёву. Его интереса к жен-щине не пропустила ни Лена Кравченко, ни Ольга Покровская, ни другие. Всё это отме-тив, Симагина взяла мужчину в разработку. Вышло легко и естественно. Покровская его больше не интересовала. Пусть и на один съёмочный эпизод, но Симагина стала его соб-ственницей. И прожжённая стерва Нина Гольдштейн с удовлетворением отметила, что некоторые дамы расстроились.
  - А где это написано, что предмет интереса каждому из нас закреплён навечно? - заметила художница. - И разве не свободны мы в своих притязаниях на мир? Мужчины тут же подобрались и вспомнили, кем являются от природы. Мысленно каждый был хозя-ином приличного виртуального гарема. А поскольку женщины одни и те же и как бы распределялись на всех, то конфликт интересов, персоналий и территорий обозначился предельно остро. И само собой поддерживалось уже сложившееся положение, в котором все актрисы тайно ненавидели друг друга и пылали ревностью. Так же друг дружку не терпели и их персонажи. Вся женская часть чёрной дворни исходила завистью к белой: приближённым к барыне и барчуку. Доносили, жаловались и сплетничали все. Было это по-женски жестоко и беспощадно. В этой атмосфере что-то серьёзное и значимое утаить невозможно. Естественная в таких обстоятельствах осторожность Мити стала и качеством Проскурина.
  Как-то в перерыве между дублями он оказался рядом с Верой Симагиной. Она ле-жала, раскинув руки и закрыв глаза, и млела на траве под лучами щадящего северного солнышка. Грим у девушки был очень тонким и незаметным, поэтому созданный худож-ником образ потрясал проникновенностью. У героини Веры Симагиной чулок не могло быть по определению и из-под сбившейся юбки выглянули изящные икры и колени. Проскурин нежно коснулся тела женщины и сравнил с ощущениями перед камерой - бы-ло так же волнительно и сосало где-то внутри. И он вернулся в образ Мити, это вышло само собой:
  - Колдуньи тело - приворот,
  А взгляд - душе навек отрава,
  В словах звучат ошметья нот,
  Лишь губы - яхонтов оправа,
  
  Не оторваться от движений,
  От шарма рук и полных ног,
  Унять ли дрожь от сновидений,
  Раз кто-то в них войти помог?
  
  Во мне не кровь, а ведьмы зелье,
  Горят, вкушая страх, уста,
  Снести готов я все лишенья,
  Чтоб стал моим волшебный стан,
  
  Чтоб был темней покров у ночи
  И дольше темь царила в нас,
  И скрыла жар, объявший очи,
   И неги миг продлила в час! - не прочитал, а едва слышно прошептал мужчина. Женщина всё услышала и прочувствовала. Дыхание мужчины завершило мелодию, нача-тую признанием в любви, и повело собственную партию, мелодичную и страстную одно-временно. Ролью молодого барчука такое состояние не прописано и женщина сделала вы-воды.
  - Из мук и стонов жутких ада,
  Из крови алой, вязи чресл
  Твоих стенаний мне лишь надо
  И воплей жутких до небес.
  
  Восторгом мне в моленьях руки
  И отблеск глаз, сочащих боль,
  И слаще лиры томи звуки
  В тоске изверженных тобой.
  
  Неупокой - всех тоньше корчей,
  Желанней от души раздрай,
  Глазниц слепых чтоб взгляд был зорче,
  Величье сердца растерзай.
  
  И мне придёшься ты подарком,
  Быть может, сжалюсь, привечу,
  Чтоб сжечь в огне кострища жарком.
   - Тебя ведь хватит на свечу? - ответила она, не открыв глаз. Колдунья так и сквозила во всём услышанном. Возбуждение от тела молодой женщины заставило мужчи-ну погрузиться в себя до самых мрачных глубин - там-то и таился ответ на вожделенное. А закрытые глаза женщины как бы подталкивали туда, где свет ни к чему. Можно ли сравнить это с привычным у Кати? И нужно ли ему прежнее томление, если тут такое?! И он удержался от привычного с другими.
  - Сгореть с тобой и только это? - спросил он, надеясь, что не ошибся и почуянное - это путь в неведомое, туда, где нет ни единого знакомого предмета и ощущения. Туда хо-телось давно и он изверился, что такое возможно.
  - Нет, - прозвучало и насмешливо и дразняще одновременно, - сгоришь только ты и будет это в глухом одиночестве. И не факт, что кто-то твой подвиг оценит. Вот так!
  Женщина знала, что говорила и кому назначено: если Митя в этом мужчине уже в силе и правит балом, то придёт без колебаний и станет не только рабом, но и сообщником; если же на неё польстится Денис Проскурин - пусть шагает по привычным адресам.
  - "Неупокой всех тоньше корчей!" - это про тебя? - спросил заинтригованный Митя и она ответила:
  - Если решишься, то будешь молить, чтоб неупокой стал и твоим. Тогда стигматы чужих болей и тебе станут понятны. Ты ещё хочешь этого? - тем же тоном спросила ведьма. Она не завлекала в розовый альков и не шелестела серебряными струнами арфы, но в неведомую порочность уже тянуло. Он оценил тело женщины и удивился новизне впечатления. Аромат изысканного парфюма наложился на адреналин предвкушения и окрасился в тона мужского желания. Женщина уже знала, что он придёт и подставится чарам. И они сыграют что-то экспромтом, но может сложиться и дуэт, кто знает, как всё обернётся. Она легонечко царапнула его ладонь и обронила:
  - Сначала ты распрощаешься с ней, а потом я посмотрю. Всё ваше должно быть растоптано. Но остальное, что не принадлежало тебе, пусть здравствует. Мы съёмки не закончили: она и моя партнёрша. Вот так! - А теперь исчезни, мне надо побыть одной.
  Проскурин не стал тянуть с расставанием и к Ольге пришёл с покровом негустой северной ночи. Он хорошо взбодрился и толкнул дверь к ней. Она лежала на постели и просматривала гламурный журнал - это расслабляло и удерживало легкомысленный настрой. Реакция на вошедшего была инстинктивной и увидевший её мужчина сравнил с тем, что бывало с ним, когда он встречался с Верой. Физический и душевный коллапс, который вызывала Вера, манил сильнее мягких чар Ольги. И то, что им предстояло следующей ночью, не могло ему присниться даже под самым крутым кайфом - это была совместная молитва. Начатая с листа и ведомая их общим чувствованием. Более сильного волнения и тяги к женщине он не испытывал никогда - настолько это запредельно.
  Вытаптывать собственные грядки всегда неприятно, но пришлось и он приступил к задуманному. Ольга не первая оставленная женщина и бывалому ходоку всё удалось более менее прилично. Чтобы не путать роль с бытием, лучше просто дружить, поскольку это безопаснее для обоих - вот что принёс Ольге экспедиционный мужчина. Сделать вос-поминания о себе нежеланными было непросто, но необходимо и он всё выполнил тща-тельно и по позициям. И этому помогла поверхностность отношений. С Алёной уже сей-час отношения казались глубже и далеко за гранью невинных приключений.
  Для Покровской прощание с мужчиной вышло трогательным и болезненным одно-временно. Она не опустилась до сцен, лишь взяв с мужчины должное и вернув собствен-ное. Было и горько и сладко одновременно. Он ушёл очень поздно, а она так и не сомкну-ла глаз. Наутро актриса сослалась на женские флюиды и попросила Медынского не нажимать. Тот лишь взглянул и душевную неустроенность выделил сразу, затем кивнул и обещал на красных клавишах не играть. День прошёл трудно, но без лавины последствий, Медынский об этом позаботился. И к вечеру актриса ото всех дел и забот освободилась, чтобы во всём разобраться наедине с собой.
  Наверняка, всё это из-за женщины, подумала Покровская, но кто она? Ни Митя, ни Денис из съёмочной группы никого не выделяли, да и такая отставка вызвана не служеб-ным романчиком, его бы она почуяла. Тут что-то покруче и Митя там поважней Дениса. То есть, разлучница - штучка ещё та! И ему было из кого выбрать, поскольку интересных женщин в группе Медынского предостаточно и все с амбициями. Одна Ниночка Голь-дштейн чего стоит со своими замашками вселенского понимания, да и Леночка Кравченко в сарафане с вышитой полотняной блузкой теперь не хуже Сильвии Кристель: когда она шла с самоваром, мужики чуть не кончили от её поступи.
   Покровская помучила себя пустыми переживаниями, но так ни к чему не пришла и вернулась к роли. Там она вела сложную игру и делила себя между двумя мужчинами, не утруждаясь муками совести. Без их груза было непривычно легко и она как-то не сразу применилась к таким обстоятельствам. Совершать поступки самого невероятного свойства и знать, что за это ничего не будет - подобное бывает в редких ролях и она уцепилась за такую возможность, вживаясь в обстоятельства и характер. Дерлинг с Медынским новую коллизию обставили отлично и она прямо-таки купалась в обилии материала и свободе манёвра. Единственное, что прописано однозначно и его надо держать на виду, это тщеславие. Одну его часть она утоляла с Митей, а другую с Игнатьевым. Причём, обе ипостаси стали откровенно ненасытными и что-то в них было не совсем здоровым. Она на них подсаживалась, будто на наркотик.
  Оплеуха от Мити требовала реакции и она подумала об Игнатьеве. Но гордость своё взяла и она отложила мобильник подальше, чтобы не сорваться. Было другое сред-ство и оно не так опасно. Актриса открыла шкафчик и вынула флакон с лекарством. И не алкоголь, и не настойка пустырника, но стрессы снимает гарантированно.
  Утром она проснулась с ясной головой и за утренней разминкой у зеркала ещё раз прошлась по окружению. Теоретически разлучницей могла быть и Симагина, но из пове-дения обоих это не вытекало: Симагина из прохладной презрительности к партёру так и не вышла. Внешне нейтрально-прохладными их отношения выглядели и в глазах осталь-ной части съёмочной группы. Симагина за пределами павильона погружалась в имидж хиппи и беспокоилась только об одном: чтобы её реноме в глазах Медынского имело тен-денцию к росту. Остальное пылилось на полках второстепенного реквизита. Среди этого хлама была и не очень скрываемая ревность к партнёрше, то есть к Ольге и отчуждение к мужчине, доставшемуся от другой. Они лежали почти на поверхности. Любовные сцены с Проскуриным ничем особым не предварялись, а по их окончании Симагина щёлкала в себе тумблером и мгновенно менялась.
  Держалась эта лживая звёздочка отменно и обо всём Покровская узнала слишком поздно - Митя и Проскурин оказались полностью под пятой Алёны и Симагиной. Развод на условиях Симагиной не только уязвлял её тщеславие, но и сводил с ума. Будучи актрисой последовательной и принципиальной, она со своими партнёрами была дружна и в чём-то близка, мир с ними делал её богаче и она в ответ возвышала партнёров. Эта субстанция была очень тонкой и сугубо интимной, поэтому отношения с одним партнёром не мешали другим. Допустить, что другой мог иметь с её партнёром что-то подобное, Ольга не могла. Состояние дружбы-любви с Проскуриным сложилось не сразу, ни на что прежнее не было похожим и она в конце концов привязалась к нему. Ей было приятно чуять его электричество, улавливать особые знаки, адресованные исключительно в её адрес, а о любви его глаза говорили убедительнее слов. И где-то внутри себя она уже ответила и видела, что мужчина Проскурин это учуял и оценил. Могло случиться, что и Митя-партнёр с ним подравняется. Но нынешняя близость его с Алёной в личине Симагиной на этом ставила крест. От Мити и Проскурина ей достались лишь оболочки. Покровская же привыкла обладать всем.
  Устраивать сцену в её положении было некорректно, но и оставить без последствий выходку протеже Медынского она не могла. Однако не знала, как это сделать.
  
   5
  
  Визит заокеанской мегазвезды Синтии Хейг и режиссёра Дона Кларка с неболь-шой свитой немножко развлёк съёмочную группу и позволил сравнить их и нашу пози-ции в киношных делах. Дональд Кларк готовился к большому проекту по мотивам "Вос-кресенья" Льва Толстого, изучал натуру для съёмок, а также "въезжал" в материал. Идею посетить съёмочную площадку с картиной из русской классики ему подсказали в Москве. Группа была рабочей и передвигалась по миру без прессы и прочей суеты.
  После беседы с Медынским и Дерлингом Кларк отправился на вечернюю прогулку по старинному городку, а утром наблюдал за работой в павильоне.
  На следующий день Медынский чуть уплотнил график съёмок, выделил свободное окно и провёл летучий семинар, в нём поучаствовали и гости. Синтия с утра выглядела отлично и рвалась попробовать себя в русской фактуре. Медынский решил, что парочкой дублей она ничего не испортит и велел Евстифееву и Гольдштейн прикинуть черты грима, чтобы сделать эпизод с Алёной в двух вариантах: один в исполнении Симагиной и Проскурина, а в другой подключить Синтию. Пока всё это готовилось, сценарист пояснял актрисе самое необходимое по роли. Затем сделали дубль с Симагиной, который Синтия внимательнейшим образом просмотрела от и до, и только потом приступили к работе с гостьей.
  Как работает заморская звезда, видели все. Она была очень координирована, орга-низована и педантична, хорошо держала дистанцию и всё время оказывалась в нужных ракурсах для камеры. Перед съёмкой она очень внимательно осмотрелась в комнате, прошлась по ней, касаясь вещей и как бы примеряясь к ним, их теплу и шероховатостям. Она впитывала ауру, исходящую от них и пробовала на вкус. Эта медитация продолжа-лась долго, но Медынский не сделал и движения подтолкнуть. Когда включились камеры, актриса знала точно композицию кадра и как смотрится в каждую секунду. Поэтому свои движения она выстроила ещё до указаний ассистентов. И после того, как оператор с ре-жиссёром решили все технические проблемы, появилась ассистентка с хлопушкой. Син-тия легко витала в пространстве кадра и в нужной точке оказывалась в расчётное время. Ни единого замечания ни от оператора, ни от режиссёра не прозвучало.
  Ну и отношения с партнёром тоже заслуживали рассмотрения. Она Проскурина буквально вылизала, применяясь к нему со всех сторон и положений. При этом актриса хорошо помнила, с какой точки выглядит сексуально, а с какой отвратно и подставлялась камере исключительно по делу. Поэтому её движения в кадре выглядели чёткими и выра-зительными. Три камеры внимательно следили за актрисой и ни разу не заметили, чтобы она подставилась не так. Алёнка в её варианте получалась ярче работы Симагиной. От-ношения с камерой у Синтии сложились мгновенно и она их не теряла из виду до самого конца. Вера следила за ней с едва скрываемым восторгом, а Ольга чуть отчуждённо и прикрываясь веером: ревность и уязвлённость, ранее незаметные даже самой, вдруг всплыли и болезненно сучили по разбитому сердцу.
  Медынский продолжил семинар, переведя всё вкусовое, дискуссионное и теорети-ческое в практическую плоскость. Для этого он снял два эпизода с Митей и дворовыми девушками. Один с Наташей, которая мыла окна в гостиной и другой с Соней, подавав-шей барчуку завтрак. Свои позиции и режиссёрские задачи он заявил в начале и предло-жил гостям оценить реализацию. Гости внимательно следили за происходящим, затем просмотрели телевизионный вариант и обошлись без комментариев.
  Соперничать с Медынским не было смысла, а вот обогатиться невредно и гости воспользовались щедростью русича. Кроме национальной психологии их по-настоящему интересовал русский быт. Кокошники, самовары, домашние животные, утварь, занавеси и прочее. И какие отношения у актёров со всем этим. То есть - для них это не привычная наша, но совсем другая планета! - Они господствовали, то есть, вещи им служили, а мы жили со всем этим хламом в гармонии и получали удовольствие. Цивилизованному европейцу сто лет назад подобное не укладывалось в голову, а нынешним янки и подавно надо разжевать. Но у нашей якобы ущербности была и светлая сторона: Толстой жил и творил в России и его читает весь мир, в то время как Фолкнера даже в США не все знают. И "Воскресение" в версии Кларка и с Синтией в роли Кати Масловой придётся снимать, учитывая все русские заморочки. Вот об этих нюансах и шла речь потом.
  Медынский позаботился, чтобы в обмене участвовали все. Никаких слюней и профсоюзной солидарности: только прагматический обмен мнениями и взглядами. Актё-ры с гримом и костюмами срослись настолько органично, что дискуссия была скорее с дворовыми и барами, чем актёрами, их играющими. И гости не сводили с них глаз, улав-ливая малейшие нюансы движений и даже способы пить чай из блюдца. Оператор Бенни Слейтер всё это снимал и ни в чём не участвовал, хотя к самовару его тянуло, как туземца к стеклярусному монисту. Блестящий начищенной медью самовар их просто покорил: и красотой, и прагматизмом. Весь вечер пить чай, единожды вскипятив воду, попутно ва-рить яйца, запаривать настои трав и чайного листа и всё это публично - таких процедур и механизмов нет больше нигде. В комнате с закипающим самоваром не бывает комаров и это гостям тоже понравилось. После завершения рабочего дня все отправились в гостини-цу и профессиональное отступило, но лишь слегка и ненадолго.
  Гости провели в гостинице ещё одну ночь и обе стороны почти не спали, общаясь и по-деловому черпая друг у друга необходимое. Иосиф Дерлинг Кларку понравился с первой же фразы и он не отходил от него, они говорили на языке жестов и профессиональном сленге, изредка привлекая переводчика, которого приватизировали Медынский и Синтия. Она сразу же сделала выбор и не отпускала постановщика. Тридцатилетняя актриса выглядела любимой женой зрелого мужчины и на окружающих поглядывала из этой роли. А он просвещал женщину относительно главных и побочных мотивов поведения Кати Масловой. И настоятельно советовал перечитать Достоевского, особо погрузившись в "Братьев Карамазовых". Без такого подробного руководства проблемный роман Толстого не осилить.
  О работе Тамары Сёминой в давней экранизации романа он кое-что знал и в общих чертах поделился с актрисой, этот фильм она смотрела и разговор получился по делу. Переводчик, уставший за нескончаемый день, вскоре стал зевать, переводы зазвучали невпопад и его отпустили на покой, а сами перешли на сленг и английский в рамках советской высшей школы. Но и этого оказалось достаточно, поскольку кино - это всё же живая картинка и чарующий звук, а не литература с её нудными буковками и спряжениями.
   Когда, поближе к утру, все разошлись, Синтия уйти из его номера и не подумала. Кларк всего лишь съёмочный босс, собою же она располагала по собственному разуме-нию - сейчас ей хотелось погрузиться во всё русское. Медынский был отличным носите-лем, а что сие значит и сколько стоит, она знала отлично.
  Утром она ненадолго задержалась в номере Кларка и вышла к Медынскому, он как раз пил утренний кофе.
  - Алекс, Дон дал мне пару дней присмотреться к вашей работе. Как ты на это смот-ришь? - спросила Синтия. Собственно, она лишь озвучила невысказанное желание Медынского. Ему хотелось в очередной раз встряхнуть группу и дама из Голливуда была хорошим раздражителем. Он её подтолкнул, отметив, что актриса профессиональна по самому большому счёту, по-женски привязчива и честолюбива одновременно.
  Три дня в России и на съёмочной площадке с ведущим постановщиком - это для Синтии было выигрышем в профессиональную лотерею и пикантным приключением од-новременно. Но и отдавать ей пришлось порядочно - Медынский из неё выкачал предо-статочно, подключая то к Симагиной и Покровской, то к Мироновой и Плетнёву. Если опытные актёры с Синтией просто общались и особо не откровенничали, то Симагина обошлась без дистанции и спрашивала о деталях киношного ремесла и прочем, что его окружает. В частности, она спросила про отношения с партнёрами в таких фильмах. И та так же прямо ответила:
  - С партнёром в роли, вроде твоей, спать не обязательно, но часто это самый про-стой способ найти настоящий контакт. Если такая близость есть, то строить роль проще и тебе и ему. Но иногда такого лучше не делать, потому что не всякий платит взаимностью и ты, выдав всё, остаёшься ни с чем.
  - И как бы ты поступила с Денисом, ты же его немножко узнала? - Симагина с Синтией общалась через переводчика, тот не стеснялся приобщения к тайнам, да и женщины видели в нём лишь говорящую машину.
  - В вашем треугольнике такое надо решать раз и до конца фильма, иначе будет ша-баш ведьм и никакого кино, - ответила Синтия, - с Кэт вы соперницы и его игра сильно зависит от того, что у него c каждой на самом деле. Дэн не тот профессионал, который обойдётся одной техникой. Я бы на твоём месте прибрала его к рукам!
  - А как выглядят наши отношения со стороны и что бы изменилось, будь на моём месте ты?
  - По тому, как он обходится с вами, думаю, Дэн никем не обделён или я ошибаюсь? - улыбнулась Синтия.
  - На то очень похоже, - призналась в податливости Вера, - но я тебя спросила и о другом, ты верно всё поняла? - уточнила она и взглянула на переводчика, тот покачал головой, как бы гарантируя точный перевод и ещё раз обратился к Синтии, та повела глазами, как бы давая понять, что сие слишком деликатно, но взгляд Симагиной её остановил и гостья призналась:
  - Вообще, он совсем не в моём вкусе, да и молод для такой женщины, как я. Так что на меня он бы мог только смотреть. И всё! Но если бы мне было, как и тебе, чуть за два-дцать, тогда бы он представлял интерес. В остальном же - это обстоятельства и влияние минуты.
  - Ты с ним была бы близка, как женщина или персонаж?
  - Конечно, персонаж! - воскликнула американка, - И жила так, будто съёмки про-должаются, но камеры и микрофоны расставлены в спальне, ванной, прихожей, холле и везде-везде и всё фиксируют до мельчайших деталей, а операторы, ассистенты и боссы в это время пьют пиво в баре, но с меня потом спросят за всё.
  - Но ведь нас трое?
  - И что с того? - Мне проще иметь партнёра под каблуком и я бы это сделала. А мисс Покровская пусть собственную карьеру обустраивает сама! - У вас ведь свободная страна или я чего-то не понимаю? Они продержали переводчика до самого ужина, после чего Синтия откланялась и исчезла в трейлере Медынского. Там у неё был другой семи-нар и проходил он в режиме он-лайн.
  Рассмотрев как следует фактуру на съёмках, Синтия предложила кое-что для рас-крутки фильма в Европе и Америке. Она сделала несколько фотосессий с Симагиной, По-кровской, Проскуриным, Мироновой и Плетнёвым в костюмах фильма и на натуре. Осо-бенно удались её игры с Симагиной, где зелёная трава оттеняла серо-голубое платье Син-тии и цветастую юбку с белой кофтой у Веры. Если не знать, что эту сессию затеял Ан-ненский, чтобы получше передать сочность северного колорита, можно было подумать иное: две роскошные и безбашенные девицы затеяли лесбийские игры.
  - Виталий, - сказала Синтия продюсеру, - сделай из этого пакет и я увезу его в США. Уверена, эти фотографии свою роль сыграют. Особенно вот этот кадр, - она указала на фото с Верой, где та лежала в копне и её волосы цвета спелой ржи отлично выглядели в сочетании с лукошком лесных алых ягод.
  В общем, обмен состоялся на хороших условиях и в Москву гостья уезжала уже чу-точку русской.
  
   6
  
  Случай объясниться с Денисом не представлялся долго, но Покровская стойко держала паузу и Симагиной не отвечала. Вскоре она почуяла, что отношения этой парочки перетекли в серьёзный роман, и не вынесла. После завершения очередной сцены они с Проскуриным отдыхали под навесом, прикрытым сеткой от мошки. Только что Митя вместе с нею стоял у раскрытого окна и обнимал партнёршу за плечи, а она, несмотря на пронзительный жар софитов, по-настоящему волновалась и, зябко поёживаясь, доверчиво прижималась к нему. Эта часть её существа хотела близости с мужчиной и сокрушалась от того, что тот слишком юн. Если бы он оказался и сильнее и испорченней, то шаг, на который она с ним так и не решилась, давно бы стал реальностью и освободил душу от фантомов. Митя лучше Игнатьева во сто крат, но Игнатьев, которого играл Плетнёв, был мужчиной зрелым и женщину в Кате распалял играючи. А именно эту свою суть Катя пестовала старательно и неустанно.
  Экранный образ прочно слился с сутью актрисы и она не понимала, почему не попала в рабыни к Плетнёву. Сделай он хоть какое-то движение в её сторону, она бы и не подумала об отпоре. Но он этого не сделал и вот...
  Она чуяла бессмысленность затеянного, но остановиться не могла:
  - Митя, ты изменил нам! Неужели тебе не хочется того состояния, от которого мы пламенели и возвышались? Неужто низменное с ней может пересилить? - наконец-то она произнесла мучившее. Мужчина взглянул на женщину, обладать которой хотел весь свет, и улыбнулся. Уже спокойно и без былой тоски и напряжения. Пережитое с ведьмой в об-лике Веры давало столько сил и полёта фантазии, что с недавней повелительницей он обошёлся, не открываясь нисколько: штампы из приемлемой лжи причудливым облаком окружили всё существо мужчины и он лишь выбирал подходящие:
  - С тех пор, как ты стала близка с Игнатьевым, всё переменилось. Прежняя Катя куда-то исчезла и передо мной другая женщина. Ей нужен другой мужчина, я это хорошо вижу.
  - Митя, как ты не можешь понять, он мой учитель и партнёр. Я актриса и набираю форму только в тренаже. Это совсем не то, что с тобой!
  - Выходит, в тебе две Кати: одна учится греховному с Игнатьевым, а потом обу-ченная им женщина терзает мою душу?
  - Я не терзаю, я сама от этого извожусь и не нахожу места! Мне так хочется, чтобы всё стало по-прежнему и мой милый и добрый Митя перестал укорять в грехах.
  - Я видел, как он смотрит на тебя и как ты меняешься под его взглядом - такое зре-лище не всякий вынесет. - Ты же его рабыня! Хотя кому-то может показаться, что ты по-велеваешь, а он поклоняется. Но ты выбрала именно его в качестве поклонника и согреваешься этим. Ему нетрудно подыгрывать, выказывая поклонение. Ты с удовольствием отдаёшься ему.
  - Ты ревнуешь? - удивилась и слегка обрадовалась Катя.
  - Уже нет! Но был взбешён, увидев ваши этюды актёрства. Спасибо за урок! - де-вушка прислушалась к себе и уловила отзыв на чувство Мити, которое лишь переменило форму выражения. Из немого поклонения оно переместилось в иную суть. Но оно есть и по-прежнему хочет приложиться к её сердцу. Однако гордыня препятствует. И эта моло-дая крестьянка умело воспользовалась их размолвкой. В том, насколько он свободен, лё-гок в мыслях и словах, а также независим, стала по-новому видна его ухоженность, как мужчины. Алёна смогла это сделать! И ненависть к ней всколыхнула молодую женщину.
  - Видно и она тебе даёт уроки?
  - С ней всё иначе и мы обходимся без взаимных терзаний и уколов. Катя, давай перестанем это делать и мы. Хотя бы в память нашей дружбы.
  - Ты днём обнимаешь меня, а ночью соединяешься с ней! - И я должна это про-глотить? - Она подлая искусительница и ты поддался козням дьяволицы, сумевшей за-браться в душу! Опомнись, Митя! - слова про дьяволицу задели тщеславную суть муж-чины и он с удовольствием прошёлся по зыбкой теме:
  - Её душа уже очистилась и поджидает мою у райского холма, - тихо, чтобы не насторожить дьяволицу в соседнем павильоне, ответил Митя.
  - Она замужем и её ласки - это смертный грех и за них вы будете гореть в аду! - в отчаянии возразила Катя.
  - Господь прибрал душу Никиты на шахтах, ты же знаешь это, теперь она вольна в своём выборе, - умерил её порыв Митя. Эта часть текста криминальной не была и он себя ни в чём не стеснил.
  - Крестьянка и дворянин - это выбор?! - скривила губы оскорблённая женщина и покачала головой. Мезальянс для неё был так же неприемлем, как и амуры по расчёту. В том, что у крестьянки расчёт, Катя не сомневалась, она знала истинную природу женских устремлений. Желание выбраться на поверхность всегда было и первым и главным, а инстинкт лишь облекал его в личину чувственности.
  Поиграть в пространстве снимаемого фильма было очень удобно и мужчина шаг-нул в него с удовольствием, да и слова нашлись тут же:
  - Господь увидел её душу и дал новый шанс. Катя, она так же чиста, как и ты прежде. Вожделение отступает, когда я вижу душу этой женщины. А наши встречи с то-бой от начала и до конца увиты тенетами вожделения. Меня тянет в объятия, но в них кроме зова плоти - ни-че-го! Да и ты уже не та! Мы не говорим о душах и нас не волнует сокровенное! - неприкрытое признание в любви к чужой женщине прозвучало так прон-зительно, что Катя умерила пыл. Возможно, он и в самом деле полюбил Алёну. Алёну, а не её! И она попросту возмутилась:
  - Тогда, что ты делаешь со мной? - Быть второй любовницей - это уж слишком!
  - Возможно - это прощание с самим собой и моей первой любовью. Хотя теперь я в этом не уверен.
  - В чём ты не уверен? - взвилась отвернутая женщина. Она забыла себя гордую прежнюю и отдалась главному сейчас - уязвлённому достоинству.
  - В том, что происшедшее с нами, было любовью. После встречи с Алёнкой, я в этом не уверен, - пригвоздил Митя. Она поднялась и отвесила мужчине оплеуху. Мужчина слегка вздрогнул, но и только. Основ его сути этот жест не задел.
  Происшествие тут же стало известно Медынскому и он покачал головой, мол, всё под контролем.
  - Эта подлая змея заползла в душу Мити и растеклась в ней, будто у себя дома! - возмущённо пояснила свой жест Катя, как следует расслабившись от солидной порции коньяка. Энергетика солнечного луча с виноградников Луары уже приступила к раскре-пощению актрисы и Медынский внимательно отслеживал фазы процесса. Сейчас гостья ещё жалеет себя и свои грехи перекладывает на окружающих, на это следует указать:
  - Возможно, он с ней потому, что в свою душу ты его не пустила, а кому уютно в стылой прихожке? - сказал Медынский. Покровская избалована поклонением, мало кого из окружения принимала всерьёз, не привыкла делить чужое внимания и соперниц не терпела. Лишь попав в рабство, она забывала прежние претензии.
  - Он до сих пор там, у меня! - вспылила обиженная женщина. - Митя единствен-ный, к кому я благосклонна по-настоящему. Его душа в гармонии со мной и я пестовала Митю, поддерживая его бескорыстную суть. А он предпочёл эту девку! Он, видите ли, её любит!
  Медынский видел, что она прикипела к образу, а партнёрский романчик выдаёт за настоящий, однако просвещать актрису не стал. Пока фильм не снят, эти иллюзии нужно поддерживать. Он налил ещё порцию и заставил выпить. Потом выпил сам и оценил состояние женщины. Оно слегка сместилось в сторону компромиссного видения жизни и мужчина добавил ещё:
  - Мир не так плох, как кажется, - сказал он фразу, которая часто меняла настроение собеседников. С женщинами это, однако, не всегда давало эффект.
  - Вы считаете, это нам поможет? - указала женщина на спиртное, полагая, что её попросту спаивают. Плетнёв часто расслаблялся с ней таким образом, так что об этом она кое-что знала. И вообще в таком состоянии мужчина терял и снобизм и апломб. Вот только другое, чисто мужское, в таком состоянии рамок уже не признавало.
  - Тебе это поможет, пей! - велел мужчина. Грешить с существом высшего разряда не зазорно и Покровская смирилась. И потом, он не вызывал ни физического неприятия, ни эмоций из разряда чувственности. Не в пример её театральному боссу Медынский вы-глядел по-мужски грубоватым и сильным одновременно, что для неё значило очень много. Если он по ходу съёмок ставил её куда-то в нужной позе без длинных объяснений, она относилась к этому с пониманием. Болтовню о суперпозиции и прочей зауми она тоже не терпела.
  Недавний визит дамы из Голливуда многим показал цену и ресурсы Медынского в новом ракурсе. Гостья стелилась, будто сочная трава под дуновениями ветра, чутко улавливая настроение босса. О нём и прежде говорили самое немыслимое, но никогда шанс познать истину не был так близок и Покровской захотелось отведать из запретного мира. Сейчас это уже не казалось фантастикой. Образ Синтии, жившей с ним открыто, ещё довлел и Покровской хотелось преодолеть себя, а потом и вкусить оттуда.
  Посидев без движений ещё чуточку и выудив из эфира недостающее для важного шага, она покорилась и получила удовольствие. Оно стоило потери вольности и прочих жертв.
  Однако Медынский себя не сильно утруждал: он занимал её сердце и ум, отвлекая от капризов вредоносной гордыни, и совершенно не касался плоти, натужно зовущей в бездну. Этой субстанцей актрисы займутся другие. Время вступать в отношения и выхо-дить из них определялось режиссёрским сценарием. Среди массы технологических вари-антов у него был рабочий шаблон, где сюжетные коллизии подкреплялись чем-то житей-ским, уровень отношений между актёрами там чётко прописывался. Он хорошо знал, что в этом мире лучше иметь исполнителей управляемых и подконтрольных. Пусть это и не выражено чем-то явным, но механизм он и есть механизм, а рычаги управления находятся в его руках. Плетнёв был одним из таких элементов: послушным и понятливым.
  Медынский тщательно причесал желания и инстинкты Покровской, а страсть к Мите перевёл в другое качество, оставив главное: тягу к чистому и незамутнённому. Пусть это над ней довлеет. Придётся страдать, сильно и глубоко, но тут ничего не подела-ешь - такова её роль.
  Вскоре актриса въехала в новое для себя состояние - женщины, получающей удо-вольствие от боли. В этом была суть отношений с Игнатьевым: она должна демонстриро-вать фантомы любви к Мите, стеная в объятиях, но отдавая лишь тело. Что-то от мазо-хизма в этом просматривалось достаточно очевидно, но тут и боль другая и удовольствие весьма и весьма утончённое. Режиссёр очень точно подметил её женскую реакцию на Плетнёва и указал, что именно из неё использовать для образа Кати. Он это сделал на серии кадров, сделанных Анненским для него и Большой Нины, чтобы решить вопрос с гримом в новой сцене. Там оператор подсмотрел в ней нужное для Медынского и перевёл это в крупный план. Себя такую Покровская не знала и с изумлением, замешанном на страхе, разглядывала дьявольские опыты над живой плотью.
  - Ты здесь страдаешь, - пояснил Медынский, - вон как всю перекосило от боли: ведь Плетнёв увесистый мужик и удержать его тело на себе и изгибаться в мужичьих ла-пах - совсем не мёд, он же не даёт свободы и давит, упиваясь собственной силой. В не-сколько мгновений ты закручена в затейливый бублик без шансов как-то расслабиться и ощутить себя! Но всмотрись в свои глаза: им это нравится! Несмотря на боль и унижение. И ты будешь затягивать на себе эту удавку каждый раз после свидания с Митей. Вот, взгляни, это кадры сразу же после соития. На таймере отметка 14.15, то есть, ты ещё и не остыла. И что мы видим? - Ты счастлива самым обычным образом, только держишь это в себе. Уверен, ты в это время кончила по-настоящему!
  Покровская и раньше замечала, что собственных инстинктов почти не знает, но представленное Медынским было из разряда, достойного кунст-камеры. Теперь она спо-койно разглядывала себя незнакомую и прикидывала, куда это может завести. Получа-лось, что эта истина известна троим. Тем, кому она доверяла. Возбуждённая спиртным, она понизила планку собственных претензий на мир и рассмотрела его с чисто прагмати-ческих позиций. А оттуда цинизм постановщика казался удачным творческим ходом. - Так точно угадать состояние дано избранным. Раскрепощённая Покровская на себя преж-нюю мало походила и нашла в себе то, что показала оператору ненароком, на этот раз уже сама и даже поиграла этим.
  Затем операцию погружения в себя продолжили и она попробовала себя в откро-венности стервы с себе подобными - получилось удачно и с большим эффектом. Психо-логию начинающей кокотки Медынский знал, будто собственную, и помог разобраться в нюансах. Он даже подсказал, какое из её прикосновений к белью должно вызывать нуж-ное выражение лица и блеск глаз и как это передаст камера. Затем кое-что обнажил сам и пояснил, как она выглядит со стороны. Выдал он и реакцию на обоих партнёров. Ту, что следует от подсознания и инстинктов, а техникой лишь слегка причёсывается.
  Практический семинар с элементами колдовства и мистики дал больше, чем год работы в театре и к середине ночи она обрела уверенность и понимание собственных возможностей. Видно, Синтия многое повидала в своей жизни, раз углядела этого смерт-ного люцифера сразу.
  Попутно Медынский подготовил Покровскую к съёмкам очень важного эпизода. Его задумали в виде виртуального перетекания образа Кати в Алёну. Это происходит в доме Мити, где фантом Кати совсем недавно был полновластным хозяином. В его комнате вместе женщины оказывались впервые. Но в иных условиях: если раньше коврики, шторки, свечи и прочее служили неге и удовольствиям Кати, то теперь стали горьким воспоминанием о них. При этом световые блики за окном и подсвеченные синим отблеском луны декорации подчёркивали сюрреальность происходящего. Солидная доза мистической укоризны, вселенской вины и горечи от потери идеалов должна придать сцене нужный оттенок. Именно после этой сцены в Мите должно что-то щёлкнуть и мысль застрелиться из полосы фрондёрства должна перетечь в сферу реалий.
  Единственное, чего Медынский не знал и поэтому не учёл, так это нынешней Веры Симагиной и её игры в дьявольщину с Проскуриным. Мысль о том, что юная женщина способна на собственную игру, ему даже не пригрезилась.
  
  - Тебя я просила невинность украсть,
  Так глянулась поступь девичья.
  И стала твоею чужая напасть:
  Не суть твоя цель, а обличья.
  
  И ту, что вручишь мне, не тронешь рукой,
  Укроешь от пристальных взглядов,
  В душе обретёшь тишину и покой
  И молча опустишься рядом.
  
  И персиком спелым её не зовёшь,
  И нежность в ладонях не даришь,
  И гимна в объятьях любви не споёшь,
  И имени в страсти не славишь.
  
  Невинность - каприз для меня и игрушка,
  Забава и складочка в шёлке наряда,
  Но кровью наполнена скорбная кружка!
  - За общность со мною награда, - так встретила гостя Алёна и указала на сосуд с чем-то ало-красным. Он поднёс его к устам и вдохнул:
  - Для вина слишком крепко, а для её крови слишком густо. Выпив это, как кровь, я продолжу носить в себе самое важное от неё. Разве этого ты хочешь?
  - Чуя в себе её, лучше осознаешь тягу ко мне. А я решу, как быть с тобой дальше, - прохладно ответила она.
  - А если эта химера во мне рассеялась или напрочь исчезла? - осторожно предпо-ложил он.
  - А ты выпей и поймёшь, так ли, - с той же прохладой ответила она. И он подчи-нился. Когда прошло достаточно мгновений, перетекших в минуты, очень желанные и ёмкие минуты под её взором, он учуял особый разогрев. И ещё, что-то вроде парения. Воздух стал призрачно-дымчатым, а звуки обрели особый тембр. И из шелестящего эфира прозвучало то, что мужчина ждал с трепетом и содроганием:
  - Я сердце вылущу, дрожащее как птица
  В руке охотника, и лакомым куском
  Во мне живущий зверь, играя, насладится,
  Когда я в грязь тебе швырну кровавый ком.
  И ответ не задержался:
   - Огонь сжигает всё, но нам не стал преградой,
  Потоком бурным не разделит нас река
  И крест проклятий не собьёт от тропки ада:
   Рассечь соперника не дрогнула рука, - Запал уже принял настоящий тонус.
  - Вот и ладушки - слабая рука губит душу, - смягчилась женщина, едва заметно, но он это уловил.
  - Если хочешь уцелеть рядом с тобой, иначе и нельзя, - ответил он и его слова женщину удовлетворили. Она скользнула взглядом по его фигуре и что-то для себя реши-ла. Он это мгновение прочувствовал всем существом.
  - Хочу взглянуть на тебя в этом халате, - сказала она и протянула пакет.
  И началась новая игра. Он внутри себя чуял, чем всё обернётся, когда вектор пе-ременится и в затейливом сюжете ему достанется привычная мужская роль, пусть и нена-долго. Быть Люцифером при ненасытной ведьме - где такое встретишь и какая женщина способна вознести на столь немыслимую высоту? Такого даже в самых смелых мечтах ему не мнилось. Он сбросил одежду, накинул халат и медленно прошёлся перед ней.
  - Ну, как? - спросил он.
  - Отлично! Теперь ты настоящий мачо. И мы его в тебе закрепим.
  
   7
  
  Утром постановщик придирчиво разобрался с Проскуриным и решил, что тот с Митей слился прочно. Вариант, сшитый сценаристом с шестого захода, теперь к Проску-рину прикладывался удачно и в финальной любовной сцене тот смотрелся вполне при-лично. Осталось всё это совместить с тремя исполнителями и снять на плёнку. И Медын-ский позволил актёрам самостоятельно войти в рабочее состояние, оставив рядом лишь гримёров и ассистентов, что-то подправляющих и приводящих в порядок. Сам же при-стально наблюдал за всеми и выжидал. Вся команда заняла позиции, будто охотники в засаде и ждала момента истины. Актёрская группа должна созреть. И тут нужно набраться терпения. С этим у Медынского был полный ажур.
  Этот момент постановщик учуял в десятом часу и тут же прозвучала команда "мо-тор!". В павильоне кроме актёров и операторов не было никого и ни один квант нервной энергии не мешал актёрам сосредоточиться на психологии сложной сцены.
  Все затаили дыхание и с экрана монитора в режиссёрской наблюдали за происхо-дящим. Снимали четырьмя камерами и крупные планы делали сразу. Когда отзвучала по-следняя реплика и душа Кати отлетела в миры иные, оставив Митю с Алёной, стало ясно, что лучше сцену не снять. Бегло просмотрев телевизионную версию, Медынский удовле-творённо хмыкнул и показал Анненскому большой палец.
  Тела Мити и Алёны лежали бездыханными и одухотворёнными одновременно. Со-фиты и прочее освещение выключили, в хорошо вентилируемом павильоне быстро холо-дало, но парочка так и не шелохнулась.
  Первой их побеспокоила Нина Гольдштейн.
  - Верочка, ты само очарование и совершенство! - сказала она и вырвала женщину из объятий мужчины. Будто любимую куклу у пятилетней подружки. Опустошённая сра-жением с соперницей, Вера пришла в себя не сразу. Осмотревшись вокруг и увидев изме-нившиеся лица съёмочной тусовки, она поняла, что битву выиграла. Рядом лежала добы-ча, но теперь это не так важно.
  В это время Покровская сидела в своём трейлере и слушала впечатления Ларисы. Только увидев блестящие глаза подруги, Покровская поняла, что сцена удалась. Снимая с Кати грим, Лариса исполнила лирическую поэму причастности и передала увиденное на экране. Она особо подчеркнула крупные планы и изошла кипяточком от убедительности каждой клеточки тела актрисы. Ничего подобного ей видеть не приходилось и в качестве подтверждения она стала приводить детали и тут же комментировать.
  Гримёрша касалась лица и тела в тех точках, которые достоверностью игры по-вергли её ниц. И актриса стала припоминать те минуты, как бы прокручивая и разгляды-вая всё вновь и вновь. Получалось, что Лариса не сильно преувеличивает, и она коснулась руки щедрой и влюблённой женщины. Это произвело впечатление и Лариса уронила слезу. У них так бывало, потому они и дружили.
  
  Не шла сцена с дворовой девушкой Дашей, которая стирала хозяйское бельё и была тайно влюблена в Митю. От видных девушек, не особо стеснявших себя в самовыраже-нии, она отличалась роскошной полнотой и скованностью. По мысли Медынского, её страсть должна витать в клубах пара прачечной и окрашиваться в особую метафорич-ность. Именно взгляд Даши должен придать Мите особую черточку, невидимую осталь-ным. Уязвимость дворовой девушки углядела в барчуке нечто родное и упивалась общно-стью с ним. Но на лице актрисы желаемое для постановщика так и не появлялось. Он пре-рвал съёмку и призвал к себе стилиста, Нина Гольдштейн уединилась с ним и подняла глаза: кроме музыки слов для передачи мыслей Медынский использовал и собственную выразительность.
  - Эта толстушка прямо-таки тащится от приобщения к тайнам барчука. Она в нём что-то подглядела и теперь владеет этим будто пресловутая иголочка тайны жизни и смерти Кощея Бессмертного. Селезнёва бродит где-то рядом с нужным состоянием, но в точку так и не попадёт, - сказал расстроенный постановщик.
  - Что на ней должно быть написано? - уточнила художница, задачи такого типа она решала не однажды. Медынский покопался в ящике стола и нашёл несколько компьютерных схем выражения лица женщины. Они были подчёркнуто схематичны, но очень выразительны.
  - Что-то из такого, - сказал постановщик и протянул ей пару рисунков. Она задала пару уточняющих вопросов и вышла. Селезнёва сидела в трейлере художницы и ждала своей участи. Для неё роль в фильме Медынского могла стать поворотной, она очень рва-лась к нему, но пока всё шло очень тяжело. Художница взглянула на заплаканное лицо актрисы и выставила всех за дверь.
  - Покажи мне, что ты о нём знаешь и это тебя возвышает над собственным уров-нем, - потребовала она от актрисы. И та выложила свои ресурсы. От желаемого картинка была далека.
  - Взгляни сюда, - сказала художница и протянула рисунки с признаками желаемой страсти. Актриса внимательно рассмотрела и подошла к зеркалу. Несколько минут она пробовала свои возможности, но ничего не выходило. Тогда художница усадила её в кресло и сама устроилась напротив. Вазомоторику она знала хорошо и теперь стала искать на лице и теле актрисы точки для воздействия, чтобы получить нужную реакцию. Вскоре они отыскались: одна на сосочке, а другая на изгибе шеи. Касаясь их, она раз за разом получала нужное выражение лица актрисы.
  - А сама ты это чуешь в себе? - спросила художница.
  - Да, но это вроде мастурбации. Внутри я чую и всё! Выдать же вот так, как вы играете со мной, я не могу. И художница задумалась. Она внимательно изучила тело жен-щины, одежду и бельё, пытаясь найти выход. Она была уверена, что он где-то рядом. И вскоре он нашёлся. На тело в заветных точках она нанесла особый эликсир, повышающий чувствительность, а к кофте с изнанки приклеила жёсткую подложку, которая должна в нужные моменты касаться тела и возбуждать рефлексы. Способ прижимать эти подложки к груди они нашли быстро и актриса вошла в нужное состояние с первого раза. Они сде-лали пару дублей и устройство ни разу не подвело. Художница внимательно присмотре-лась к актрисе и вдруг прижалась к ней, что-то выискивая.
  - Да ты же вся течёшь! - воскликнула художница и оценила реакцию актрисы. Та смущённо кивнула и пожала плечами. Она надеялась, что эту тайну никто не узнает. И художница взяла актрису за руку, чтобы передать постановщику. Первый дубль ему не очень понравился, но зубовного скрежета уже не вызывал и они сделали ещё несколько. Последний был самым ярким и после него Гольдштейн сказала, что измываться над жен-ской природой больше нельзя. Она тоже могла быть выразительной и Медынский всё по-нял. Впрочем, с задачей она справилась успешно.
  В местном музее Дерлинг давно стал своим и многое из архивов и запасников по части писем и фотографий внимательно просмотрел. Когда молодые актрисы выявили ко всему этому интерес, он выбрал момент и взял с собой тех, что были свободны от съёмок. Это оказались Лена Кравченко и Вера Симагина. Он проделал тот же фокус, что и Медынский и женщины явились туда в костюмах прежней эпохи. Это произвело впечат-ление и им показали всё. Сильное воздействие на актрис возымела переписка видных лю-дей по всяким рутинным делам имений, налогов и платежей. Деньги эти люди считали отменно и не путали удовольствия с требованиями утробы. Быть на уровне и не опускать-ся ниже определённых рамок, считалось естественным. Причём, церковные службы и личные отношения с богом кореллировали редко. У каждого он был собственным и на батюшку в храме никто не уповал.
  Особо гостей интересовали отношения помещиков с дворней. Это кое-где проска-кивало и такие строчки и фразы перечитывали вслух. У кого-то дворня была вроде неиз-бежного зла и платы за право власти, у кого-то находилась на правах бедной родни. В частности, в доме морского офицера служили многие члены семей из флотских экипажей, так что там интересы у многих были общими. И деревня традиционно поставляла моряков на службу отечеству. Четверть века на море привычных к труду мужиков закаляли, давали некое образование и возвращались они уже городскими, устраиваясь самостоятельно и основательно. Выйти замуж за сорокалетнего непьющего мужика для некоторых было удачей и женщины не смущались разницы в возрасте. На фотографиях в фамильных альбомах и те и другие выглядели вполне достойно.
  Важной деталью таких семей была грамотность. Чтению и счёту обучены все, а наиболее способные шли дальше и изучали кое-что повыше рангом. Хозяева деревень и имений за этим следили и меж собой соперничали. Иван или Марья, читать не умеющие и в драных опорках, являли свидетельство деловых качеств бар. Отсюда и репутация.
  - Я читала, что у графьёв Шереметевых было правило: соблазнённых девушек как-то устраивать, так ли это? - спросила Лена Кравченко. Дерлинг улыбнулся:
  - А вы как думаете? - и актриса пожала плечами, повернувшись к Симагиной, та читала предостаточно и во многом разбиралась.
  - Думаю, они со двора в дом брали не кого попало, а сто раз подумавши. Вот и вы-ходит, что были готовы откупиться за удовольствия и содеянное, - сказала Симагина, - хотя, зачем им это?
  - Какой барин попадётся, мог обозвать подстилкой и выбросить из дому с груд-ным ребёнком, такое тоже бывало. Но редко. Чаще всё-таки устраивали. Некоторые этим пользовались, женщина хитра и корыстна, если внутри сидит стерва, а кто из вас без неё, - улыбнулся сценарист.
  - А что бы сделала наша барыня, принеси я в подоле? - спросила Лена.
  - Убрала бы куда подальше и за хорошее приданое устроила мужа, чтоб к её крови-нушке больше не цеплялась, - ответил сценарист, знавший про персонажи фильма всё от грязных пяток до вшивых маковок.
  - Так просто? - не скрыла иронии Симагина. - А я?
  - Что - ты? - не поняла вопроса Лена.
  - Ты думаешь, я бы тебя к нему подпустила?
  - Я в этом доме живу, а ты бываешь и то редко. Так что у меня все шансы, а у тебя - судьбы каприз, - уела коллегу Лена. Она это сделала с большим удовольствием и рас-цвела от приобщённости к барам. Симагина неожиданно для коллеги расплылась в ши-рочайшей улыбке:
  - Трах на бегу Мите не по нраву, а для целой ночи у тебя ресурсов не хватит. Что с тобой делать после меня?
  - Ну, одну-то ночку он может провести из любопытства, - заметил Дерлинг, с инте-ресом наблюдая соперничество, оно сильно припахивало истинной страстью. Для подоб-ных разборок у них были основания, в Мите обе завязли основательно.
  - А потом захочется нас сравнить, - не скрывая торжества, подхватила Лена, - вот и будут и вторая, и третья ночки. От ненасытности тоже. Все мужики таковы!
  - Да, - согласилась Симагина, - я этого не учла. Он молод, силён и ночку готов провести с парой, а то и квадригой женщин. Уж я-то знаю!
  - И какая часть твоего существа к утру устаёт больше? - по-бабьи едко уточнила Лена.
  - Какая устаёт, та первой и встаёт, - немедленно отбрила соперницу Симагина и повела плечами и бёдрами, как бы проверяясь: всё ли из охотничьего снаряжения при ней. Вышло очень убедительно и сценарист мысленно одобрил актёрскую находку.
  - Ты насчёт квадриги уверена? - спросила Лена, - А то, может, попробуем, вон сколько девок сохнет по нему!
  - Нет, милочка: я ему не то, что квадригу, римскую фалангу заменю - на сторону взглянуть и не подумает! - возразила Симагина, - Вот не станет меня, тогда и пробуй.
  Лена оценила реплику по достоинству и пререкаться не стала. Материалы досмат-ривали, будто ничего не произошло. Актрисы интересовались подробностями быта и обычаев этих мест строго по делу, не на всё у сценариста был ответ и вскоре вокруг собралось музейное общество и живо обсуждало нравы нынешние и минувшей эпохи.
  За чаем из остатков столового серебра графьёв Возницких подробно исследовали детали этой процедуры и сравнили с восточной церемонией. На взгляд заведующей музе-ем Анкудиновой, которая это видела на одном из семинаров ещё при Советах, наша вы-глядела сочнее. И вообще по размаху и удали наши предки никому спуску не давали. Вот и в письмах друг дружке всё дворянство нашу чайную процедуру ставит выше заморской, а уж их-то агитировать за родное и облыжное как-то не в масть.
  Возвращались в гостиницу уже поздно, съёмки закончились и большая часть груп-пы расположилась на лужайке среди живописных брёвен и кругляков, на которых можно сидеть, как на табуретах. Дневная жара ещё не спала и комарики не докучали. Запах от трав стоял обалденный и в номера никто не торопился. Проскурин был среди них и рассе-янно ронял реплики в общем разговоре.
  - Он ждёт Верку, - догадалась Лена Кравченко, - вот бы кто-то меня так ждал!.
  Увидев Симагину, Проскурин поднялся и направился к ней, не замечая ни Лену, ни сценариста. Холодное "Привет!", которым он наградил Лену, было насквозь фальши-вым и совсем не походило на то, чем удостоил недавно на съёмках. Тогда он как бы неча-янно задел её и вышло так чувственно, что она чуть с катушек не съехала. И глаза мужчи-ны были нежны и страстны настолько, что она догадалась о продолжении. Но не сложи-лось, хотя к тому шло с необратимостью. Кто-то помешал и фантом той сцены рассеялся. Лена вздохнула, в очередной раз посетовала на несправедливость и в тоске захотела ока-заться на съёмках желанного кадра, чтоб спихнуть Симагину в пропасть. Настолько ост-рым было охватившее.
  После окончания съёмок Анненский собрал кое-что из сугубо мужского набора и пришёл к художникам. А те обсуждали очередное задание Медынского и гостю порадова-лись. Анненский выложил на стол блюдо с ягодным ассорти, банку домашней сметаны и марочное вино. Он оценил уставшие лица художников и сказал:
  - Я тоже вымотался, как Бобик и хочу расслабиться. Принимаете или как? Хозяева переглянулись и Евстифеев ответил:
  - Что, Нинок, прервёмся? - она оценила дары, кивнула и откинулась на спинку ди-вана. Ягода была свежая и запашистая, часть с огорода, часть из леса и аромат имела от-менный. Настоящая сметана даже выглядела не в пример магазинной и у Большой Нины тут же объявились рефлексы. Поскольку завтра опять работать, то немного вина было к месту. Медынский в экспедиции это не очень приветствовал и сам не грешил. А под ним ходили все. Гость, выложивши всё, ждал ответного хода, от него зависело многое.
  - Что значит эта аллегория? - спросил Борис Евстифеев, разглядывая цветисто-запашистое роскошество.
  - А ты не догадался? - покачалась в язвительной улыбке коллега.
  - Если иметь в виду сегодняшнюю эскападу со смешением цветов и звуков в сцене глажки белья, то кое-что просматривается, - заметил Борис и развернул снятую картинку на мониторе. На экране крупным планом светился старинный утюг с углями, он плавно ездил по крахмальному белью и шипел, издавая незнакомые современному зрителю звуки. Они скорее напоминали дыхание женщины в любовной неге, чем рутинную глажку. И руки женщины были исключительны - этот кадр перекраивали несколько раз, пока не добились желаемого. Руки Алёнки умело управлялись с паровым утюгом и как бы были с ним в сговоре: она управляла и расправляла, а он шипел, вздыхал и выдавал облака пара и жёлтого дыма. Красные угли, жёлтый отблеск свечи на подставке и молодая женщина во всём этом смотрелись потрясающе.
  Симагина давно стала предметом тайной привязанности и художницы, и операто-ра. Они старались пользоваться её выразительностью и тонким шармом даже в ущерб другим персонажам. Белый цвет всегда к лицу женщине, но с Алёной в исполнении Симагиной это выглядело самим совершенством. И художница втайне ото всех подталкивала оператора с режиссёром к собственному видению этого персонажа. Сегодняшний кадр был очередным свидетельством их внушаемости. Но признаваться в этом было бы не профессионально и она приняла другой вариант. Собственный и корыстный.
  - Мне думается, Миша имел в виду личную симпатию, - сказала она, ласково улыб-нувшись гостю, - его аллегория, совсем не то, что ты подумал. Он в меня влюблён немножко и хотел об этом сказать. - Правда, Миша? - и гость, изумлённый таким оборо-том, просто кивнул. Она взяла ало-красную ягоду и окунула в белую сметану, а потом сделала вызывающее лицо и откусила часть лесного сокровища. Нина обернулась к коллеге, показав себя, а потом, уже по-особому, улыбнулась и гостю.
  - Отличный букет, спасибо, - сказала она и угостила ягодой из своих рук. Вышло очень стильно и гость слегка коснулся губами её пальцев. Самую малость, но хватило, чтобы коллега взревновал, а женщина добила его следующим ходом: - Твоя аллегория мне по душе и мы это обсудим.
  - Красное вино - цвета крови, так что надо бы возместить испорченную за день, - сказал гость и распечатал бутылку. Вкушение вина вперемежку с ревнивой пикировкой мужчин привело женщину в хорошее расположение духа и она сменила вектор полемики:
  - Джентльмены, а что вы скажете по поводу философии нашей эпохи? Как она со-относится с той, которую мы снимаем?
  - Нина, по-моему, для такого вопроса ты недостаточно пьяна, - заметил Борис.
  - Ну и что? - Я ведь женщина и мне не нужно ждать удобной минуты, чтобы узнать необходимое. Это меня одолевает и я хочу сейчас!
  - Они не знали, что вскоре всё станет вверх дном, но жили так, будто что-то чуяли. А мы живём так, будто после нас уже ничего не будет. И этот фильм про наших предков для каждого вроде личного апокалипсиса. Мне так кажется, - начал оператор и передал эстафету художнику.
  - Что до меня и моих ощущений, так я ничего особого в их и собственной филосо-фии не вижу. И у Бунина и у меня к искусству и бытию отношение примерно одно и то же. Я их хорошо различаю и обхожусь без драм и трагедий.
  - То есть, ты мне нагло врал, уверяя, что любишь не мои работы, а меня в них и хо-тел бы всё это объединить в один гарем. - Какой цинизм! И я чуть не поверила, что ты расстроился от моего отказа, стал пороть чушь и на месяц вышел из строя. - Эта фраза была так наполнена страстью и неподдельным пафосом, что оператор невольно зауважал непробиваемого художника - он бы перед Ниной не устоял ни за что.
  - Что ж, признаюсь, раз уличила: тогда я тебя хотел так остро, что готов сказать хоть что! И если бы ты отказала, я бы и в самом деле слетел с катушек. Так что вся про-блема в тебе, милая!
  - Ну, Борька, ну, сволочь! - с сильным накатом и любовью сказала она и уткнулась ему в грудь. Они работали вместе и дружили уже три проекта и ничто не могло разлучить этот странный тандем. Гость сидел со стаканом в руке и наблюдал сокровенное. Нина пришла в себя первой и извинилась перед оператором:
  - Прости, Миша, у нас бывает и не такое! Он честный и сумасшедший, за то и люб-лю. Но у тебя есть шанс! Иногда я хочу его задушить или отравить, настолько остро нена-вижу.
  - Раз на то пошло и правда тебя влечёт пуще лжи, признайся, что мою аллегорию ты сразу раскусила!
  - Для этого не надо быть проницательной, - пожала плечами Нина, - да и ты шибко себя не прятал. Ко всему, мы оба хорошо видим внутреннее, так что...
  - Ты говорила о философии. Я с Борисом в этом плане на разных полюсах. Те, цар-ско-николаевские, персонажи совершенно иные и с ними у нас мало общего. У них дру-гая история. По-моему, женщина, которую мы лепим из роли Симагиной, нечто адское, такие ныне просто невозможны. Ни смирения, ни покоя, ни толики здравого смысла, ни благолепия! Одна страсть и клокотание в жажде тайных свершений. Для Мити - она су-щая погибель.
  - А что, Катя в лице Покровской - это лучший жребий? - вмешался Борис. Он от-пихнул ревность в сторону и занялся тем, что было его профессией - реализация мужских персонажей. Он был хорошим художником и физиономистом и лица мужчин из текстов писателей и сценаристов выуживал очень убедительно. Хуже обстояло с подгонкой к этим схемам реальных актёров. Прокол с Проскуриным был и по его вине - он не стал сильно перечить постановщику, лишь указав другого претендента на роль. А вот Нина Ольгу Покровскую имела в виду среди других исполнительниц, но не на первых местах. Хотя и другие были не фонтан. Так что предмет обсуждения пришёлся к месту.
  - По-моему, она в самом плачевном положении, - заметил Михаил, - главного пер-сонажа у неё отняли, а Плетнёва по-настоящему не дали. Там ведь и не роман и не аллего-рия его - так, нечто для заполнения сюжета. Она привыкла к другому. Но у Медынского иначе и не бывает.
  - Да, - согласился Борис, с Медынским работающий впервые, - они с Дерлингом всё переделали классно. И с Симагиной тоже не промахнулись. И её Алёнушка доведёт-таки Митю до рулетки. И особо тужиться не нужно, я же вижу, как он под ней прогибается.
  - Но и с Ольгой он роль мужчины не отставил, - отметила Нина, на что оба дружно улыбнулись и она уронила: - вы хоть и скоты, но в своём амплуа. Надо же - мужика под-держали!
  - А что, - возразил Борис, - не Плетнёву же её отдавать после всего, что у них бы-ло? - Нехорошо это - не по-мужски! Надо нести этот крест до конца экспедиции.
  - Это вряд ли! - не согласился Анненский, - Думаю, Симагина покруче этой премь-ерши, намного круче! И не связывается Покровская с Симагиной именно поэтому.
  - Ты в этом уверен? - спросила Нина.
  - Ставлю хоть что против твоего поцелуя в щёчку!
  - А ты в неё не втюхался ненароком? - спросил Борис, задетый его откровенно-стью. Он тоже питал страсть к актрисе и немножко ревновал тех, кто с ней был занят на съёмках. Оператор был рядом всегда и всю её игровую прелесть и находки видел первым. Это вроде права первой ночи. Оператор пожал плечами и покосился на Нину, та к реплике коллеги отнеслась прохладно. И Михаил подошёл к монитору с сегодняшними кадрами. Через несколько секунд он нашёл кое-что и показал Борису:
  - Ты мне скажи: эта женщина позволит партнёру иметь хоть что-то кроме неё са-мой? - Он лишь бросил взгляд на изображение и помотал головой:
   - От таких не гуляют!
  - Даже, если этот взгляд - всего лишь роль? - уточнила Нина и тот просто кивнул. Кадр был слишком убедителен. И она взглянула на него ещё раз.
  - У него много дублей? - просила она.
  - Нет, Медынский решил, что этот в самый раз и без вариантов.
  - То есть, весь фильм уже в голове и монтаж будет вот с такой данностью?
  - Да, он так часто делает и в фильме всегда есть опорные точки, к которым привя-зано остальное. Я их иногда и сам угадываю. За много лет уже привык.
  - То есть, главная в фильме Симагина, а остальные вроде свиты?
  - Думаю, к тому всё и идёт. Он редко меняет собственные установки.
  - Дай-то бог, чтобы так и было, - тихо уронила художница. Она явно что-то задума-ла и оба мужчины это уловили тут же.
  
  Группа набрала рабочий ритм и штамповала кадры с методичностью конвейера. Огрехов и проколов становилось всё меньше и меньше. Завершился второй месяц экспе-диции и дело шло к концу. Местные жители, занятые в массовке, выглядели прилично и часто становились экспертами и консультантами бытовых сцен. Лошади, домашняя ско-тина и птица, повозки, упряжь и прочий реквизит минувшей эпохи для многих были хо-рошо знакомы и они указывали на те, что применялись при царе, и обходились с ними легко и играючи. В общении со всем этим была особая удаль, красота и изящество, незна-комые горожанам. Постепенно образовался и круг любимцев публики, главным лицом значилась Вера Симагина. Она была неотличимой от провинциальных красавиц ни по манерам, ни по говору, который в этом фильме Медынский выбрал в качестве эксклюзивного для большей правдивости.
  Иногда Вера, в пику боссу, заявлялась в деревенское общество в своём хипповом прикиде, но её всё равно принимали, как свою. Вере прощали всё и с удовольствием жда-ли причуд, приближающих публику к запретным рамкам искусства. Заглянуть за пределы дозволенного, хотелось многим. Фотографии в стиле "ню" с её подачи стали обыкнове-нием и с некоторыми из деревенских она позировала в паре. С мужчинами тоже. Это бы-вало и в павильоне и на пленере. Со светом и композицией работали профессионально, будто при настоящей съёмке. И женщины с уважением, забыв привычную ревность, раз-глядывали своих мужиков, которые в обществе Веры выглядели настоящими мачо. Она умела себя подставить так, чтобы партнёр по кадру нырял в роль мужика без оглядки.
  Снимал все эти безобразия Анненский с ассистентами и ничто без их спроса на сторону не утекало. Хотя и остальные члены команды сниматься с массовкой не отказы-вались, но удачные кадры с вальяжными Проскуриным и Покровской были редкими ис-ключениями в серии искристого фейерверка Симагиной. В ней чуяли свою и она умело подыгрывала их притязаниям и непосредственным эмоциям. Ни грамма покровительства, ни нотки высокомерия - лишь отдача и кое-что сверху. Это бывала либо история про неё, либо про кого-то, кого она хорошо знала. И публика понимала: актёрство - совсем не мёд!
  
  Местные тузы суетились вокруг съёмочной группы, предлагая деликатные услуги, но Медынский к своей вотчине никого не подпускал. В лучшем случае местный бомонд довольствовался обществом продюсера, который выходил из положения без отвлечения актёрского состава.
  Выбрав момент, постановщик повторил трюк с выездом в Кострому. На этот раз никто не упирался и его решение все приняли благосклонно. Прежняя прогулка на част-ном катере по Волге запомнилась многим и теперь хотелось чего-то новенького. И оно случилось - подвернулась чья-то свадьба, плавно перетекшая в гламурную вечеринку. Ре-сторан получил бесплатную рекламу, а гости удовольствие. Ни братков с бритыми затыл-ками, ни бизнесменов с тугими кошельками, ни купчиков с лоснящимися лицами там не оказалось и группа оттянулась по-настоящему. Она это хорошо умела.
  Фурор, произведенный вторым капризом Медынского, оказался на слуху у мест-ных, мгновенно добрался до столицы и назад вернулся неузнаваемым. В интернете гуля-ли фотографии и подробности из уст очевидцев и участников. Медынский их не коммен-тировал и достоверность не подтверждал. Он знал, что Виталию Семиклету многое при-дётся по душе и он из этого извлечёт предостаточно. На то он и продюсер.
  Шумиха в прессе на актёров и на этот раз не подействовала, поскольку они нахо-дились далеко от Москвы и большая часть медийной севрюжатины была сомнительного качества и свежести. К тому же у многих в тайниках хранились и настоящие секреты и выставлять их на обозрение никому не хотелось. Поэтому придуманное Медынским удач-но совпадало и с их желанием спрятать себя с ворохе чужих фантазий.
  
   8
  
  Экспедиция досняла общие планы натуры и панорамы для возможных вариантов и импровизаций, запаслась необходимым материалом и вернулась в Москву. Первым делом съёмочное начальство обеспечило тылы по части кредитов и показало черновые материалы кредиторам и их экспертам, последних они вполне устроили, новые транши перетекли на счета фильма и группа продолжила работу над фильмом. Сняли кадры исторической Москвы, проходы главных персонажей по старинным улочкам и лестницы в доходных домах, смонтировали их с природой северной Руси и нашли вполне гармоничными. Затем отсняли и сцены с Митей и Катей во время совместных прогулок по старой Москве и уже в павильоне - Кати с Игнатьевым в её первой антрепризе у купца Тишина. После этого началась рутина доводки фильма до кондиций.
  Пока каждый занимался своим делом, продюсер собрал на традиционную тусовку ветеранов советского кино и в качестве конфетки показал кое-что из снятого. Пенсионе-ры просмотрели материал с интересом и высказались конкретно и по делу. После чего Медынский, как бы в шутку, спросил:
  - Чего нехватает для Оскаров и Пальмовой ветви? И пенсионеры ответили, не сго-вариваясь:
  - Раскрутки!
  - И всё?
  - Разумеется, остальное в ваших руках. Всё сочное, пахучее и настоящее. У нас та-ких шансов не было по условиям соревнования двух систем.
  Медынский услышанное принял всерьёз и дал задание просчитать программу по-лучения Оскаров. Просто так, чтоб знать. И Семиклет всё выполнил по науке. Получалось, что делать нужно три варианта: один для нашего экрана и прессы, другой для Европы с Пальмовой ветвью и третий для Оскаров США. К каждой версии он прилагал соответствующие требования.
  - Виталий, ты хоть чуточку в это веришь? - спросил Медынский, просмотрев его документ. Очень точный и подробный, к нему прилагался анализ как сотен фильмов-номинантов, так и редких победителей за пять последних лет. И всё это в отдельности по России, Европе и США. Продюсер нахально улыбнулся:
  - Я вытащил неизвестную болгарку на Евровидение и она спела то, что на следую-щий день стало мировым хитом. Мне говорили, что я идиот и в попсовых ценностях не смыслю. Но вот он - итог! Так и здесь, умные люди говорят, что для Оскаров есть база, почему не рискнуть? Тем более чужими деньгами! Я бы на твоём месте не сомневался.
  - Но три версии!
  - Оскаров кому попало не дают!
  И Медынский решил не расслабляться. Проект продюсера он расписал на свой лад и принялся за реализацию, продолжив режим экспедиции и оставив группу на казармен-ном положении. Движение на Запад следовало начать в Европе, сильно Россию не лю-бившей. Для этого нужен вариант, который снимал бы традиционное предубеждение. Классика по мотивам отвергнутого отчизной нобелевского лауреата была хорошим нача-лом. Он огласил решение на общем собрании группы и оценил реакцию: она была адек-ватной. Последовали вопросы и уточнения и в итоге из "казармы" в уютных номерах при студии ушли единицы.
  СМИ что-то пронюхали и вокруг закружило вороньё. Вскоре в жёлтой прессе за-мелькали статейки, интервью, фрагменты из фильма и нескончаемый поток фотографий актерской команды. С карнавальной прогулкой по ночной Костроме и рыбалкой на Волге это уже не было сравнимо и на семейных фронтах возникло напряжение. Сначала это произошло у Покровской, а затем у Проскурина, не задержались проблемы и у Потапова с Мироновой и завершило скандальную полосу интервью с женой Плетнёва. Имиджа фильму эта кампания не добавляла, но и не вредила и Медынский решил не реагировать.
  Но как быть актёрам? Их ресурсы в этом деле не впечатляли. Единственная испол-нительница, которую особо не терзали - это Вера Симагина, однако и про неё туманных намёков хватало. Она значилась в качестве то ли менеджера, то ли главной жены в гареме постановщика. Без имени, зато по внешним признакам: мисс Соломенные косички. Ко-манда долгое время держала удар, но вскоре Покровская сломалась: свекровь стала под-бивать сына к разводу и отъёму у распущенной мамаши пятилетней дочери.
  - Я ухожу! - сказала она Медынскому. - Война с родными не для меня.
  - И чего добьёшься? - хладнокровно возразил тот. - Своё отношение свекровь сформулировала и оно совсем не эмоциональное: вон сколько лакомого у прессы и на любые вкусы. Атаку на тебя она готовила давно, просто не было случая. На мой взгляд, её лучше иметь в стане врагов и отвечать той же монетой, чем жить под одной крышей, глотать таблетки и зажиматься от невысказанного. Актриса после этого ты никакая! С мужем тоже удобнее разбираться без адвокатов. Если он позволил матери сказать такое о жене, то он и не муж вовсе. Просто ты этого не знала.
  И Ольга осталась в "казарме". Примерно так же сложилось и у остальных, с той лишь разницей, что они обошлись без вмешательства Медынского. Проявили принципи-альность все, но лишь у некоторых дело обошлось внутренним напряжением и пилюлями для сердца. Жена Плетнёва подала на развод, у Потапова появились проблемы с арендой жилья, а бойфренд Мироновой после визитов в подъезд команды шустрых операторов и журналистов попросту вынес её вещи в прихожку, чтобы она по возвращении из "казар-мы" подыскала другое пристанище. Самого Медынского задеть не осмелились, но кос-венно и его "творческая метода" подверглась обсуждению и всяческому просвечиванию.
  Основное производства фильма в связи с тройственными обстоятельствами слегка затянулось, однако впустую это не прошло и контингент актёров и группы обеспечения вышел из произошедшего возмужавшим и сильным. То, что они сделали, было очень ма-стеровитым, безупречно откатанным и отшлифованным и за эпизоды, которые в интерне-те появлялись регулярно, было не только не стыдно - появилось другое: ими можно гор-диться и с полным правом подписаться в авторстве.
  И это не замедлило сказаться на состоянии душ исполнителей. В частности, По-кровская с мужем разобралась очень сурово, оставив его с собственной матерью и без дочери. Государственную квартиру тому пришлось освободить и влезть в долги, чтобы купить "двушку" жене с дочерью. Наезд на мужа, как и любая киношная операция, вы-полнялся организованно и по наводке Семиклета. Перед этим он предусмотрительно обзавёлся лицензией на утопление заносчивого чиновника, которую оплатили конкуренты.
  У других актёров перемены сложились по-разному, однако новая эксклюзивность в характерах стала очевидной. И не все выбрали топор войны, так, к примеру, жена Проскурина сдала назад, осознав, куда ввязалась, а вот Плетнёв и Миронова всё же оказа-лись на улице. Пришлось поменять жильё и ужаться в расходах Потапову, да и у Семи-клета вдруг вынырнули житейские проблемы, чего прежде не бывало.
  Только Вера Симагина осталась при своих - ни потерь, ни обретений. С чем-то, на её взгляд, мириться можно, а что-то требовало разбирательств. Да и впечатления от общения с Синтией не позволяли молодой актрисе снижать планку посягательств. Они были сплошь и рядом профессиональными и те уроки, что давала блестящая американка, для Веры бесследно не прошли. Три месяца партнёрской близости и выигранная дуэль у Покровской свою роль сыграли и Проскурин переехал из интрижки в нечто сложное и основательное. Признательной взаимностью ответила и Вера, со своим партнёром смяг-чившись в тоне и допуская в себя достаточно глубоко. И это нравилось обоим.
   Но в последнее время всё переменилось. Сильно переменилось! Хотелось выть от боли, но она сдержалась и ничего из себя не выпустила. Он стал другим и это уже не ме-тания и сомнения. Эта пора миновала и появилась другая. Решение он принял, но боится признаться в нём.
  Машина остановилась у парковой аллеи, мотор тихо урчал и согревал салон, наве-вая тепло и уют. К разговору располагало и Вера решилась на объяснение.
  - И кто же из вас был настоящим? - Прежний Митя или нынешний Денис? - спро-сила она. До этого, занятый на тушении семейных пожаров, он не был готов к разговору и Вера, умная и чуткая партнёрша, не грузила мужчину лишним.
  - Но ведь ты понимаешь - этот публичный наезд и вообще всё вышло из рамок, - попробовал было мужчина уйти от откровенности. Однако женщина не отпустила: слиш-ком болела душа, а сердце требовало ясности и удовлетворения. Да и былого вселенского тяготения к себе она уже не чуяла, а какая женщина спустит подобное!
  - Выходит, прежде была нужна, а теперь стала обузой, вот тут-то и появляется от-мазка, да такая, что не поспоришь - семья!
  Мужчина вздохнул и попытался найти слова, чтобы ничего не задеть ни в ней, ни в себе и выскользнуть из петли, куда попал из-за мужской жадности и тщеславия. Но ничего не нашлось. Да и не интрижка у него с ней, нет! Он был счастлив с обеими по-настоящему и упивался женской щедростью и совершенством. Даже после разрыва с Ка-тей, он не все файлы в себе вычеркнул. Что-то к Кате осталось и она этим не была возму-щена, понимая главное. Но ведь вслух этого не скажешь. Он чувствовал себя загнанным в угол и от этого страдал. Проскурин поднял глаза и понял, что Вера ещё на что-то надеет-ся. Она ещё живёт тем, что согревало и очищало его грешную и мятежную душу и воз-вышало над самим собой. А ему нечего ни дать, ни сказать.
  - Ты ведь и теперь называешь меня Митей. Разве нет? - сказал он, лишь бы не мол-чать, молчание подавляло душу. Присутствие Веры рядом казалось столь желанным, что грядущую потерю он представлял с трудом. И старался об этом не думать.
  - Да, называю, у меня-то всё по-прежнему и партнёра с мужчиной я не путаю, - ответила женщина и взглянула на мужчину. Он затаил дыхание и долго выдерживал себя в небытие, чтобы не поддаться соблазну в очередной раз. Ответил совсем не к месту, лишь бы что-то сказать:
  - Но и в тебе: в том, как ты смотришь и говоришь, что-то тоже изменилось, ведь так?
  - Ну, как тебе сказать, - вдруг замялась совершенно нестеснительная женщина, - я только отметила и ответила на происшедшее с тобой. А перемены в тебе начались сразу же по возвращению в Москву. Даже на казарменном положении, когда мы жили бок-о-бок круглые сутки, ты стал уже не тем, что в экспедиции. Вот я и решила, что была вроде инструмента для поддержания эмоционального либидо. Ну, ты понимаешь, о чём я, - она по-особому взглянула на него, слегка возбудила и затем опустила глаза, однако на лице можно прочесть многое. Женщина продолжила, но уже другим тоном, чуть скрипучим, совершенно городским и рутинным: - То есть, тогда я была очень уместна. И ты свою творческую эрекцию поддерживал вот таким образом. А после той ночи и вообще - круглые сутки нирвана и ты всё время в форме! - Разве нет?
  - Сейчас про того, кто был во мне в экспедиции, я ничего не помню, - ответил мужчина и в этом признании она едва опознала черточки былого Мити. Той деликатности и чистоты, что в нём так и сквозили прежде, уже не видно. Осталась голая техника. Теперь прежнее их состояние осталось лишь в её памяти. И женщина качнула головой, понимая призрачность всего, выраженного словами. Но внутреннюю боль она скрыть не могла, да и не пыталась, поскольку Денис был первым серьёзным партнёром. Та романтическая история, что произошла с ними, в кино и театре случается сплошь и рядом и каждый раз развивается по одним и тем же законам. Кто-то страдал больше, кто-то меньше, но всегда обделённой оказывалась женщина.
  Однако было и другое: Вера обрела от своего экранного персонажа самое лучшее и расставаться с таким сокровищем не собиралась. Сила и великодушие женщины-крестьянки пережили суть эпизода по-своему и она отпустила слабовольного любовника, перекрестив легко и покровительственно:
   - Бог прощает и не такое, а я, бедная актриса, тем более! Проскурин ждал чего угодно, но не этого.
  Вера выбралась из машины и осмотрелась: городской пейзаж начала декабря скво-зил чувственной обнажённостью. Парк на правом берегу Яузы был не очень большим и деревья лишь подчёркивали незавершённость метаморфоз природы в нынешнюю зиму, первый снег давно растаял и из-под жёлтой листвы, поддавшись шальному теплу, выгля-нула трава. Женщина отправилась по аллее, пытаясь припомнить, когда в этом местечке бывала прежде. Это её район и тут она знала каждый закоулок и скамейку.
  Отойдя от машины подальше и отрешившись от желания добиться бабьего по-бабьи, она отдалась вкушению прелести, что исходила от дыхания земли, обнажённых ветвей и неожиданно проявившейся тонкой прели, которая особым букетом окутывала ещё не стылую землю. Женщина была в особом состоянии и могла различать в земных ароматах самое разное и каждый оттенок природного парфюма отзывался в чувствах и играл на них умело и с некоторой тоской. Женщина умерила ход и подчинилась созерцанию нового феномена.
  Запахи прошлись по чувствам женщины и тут же уподобились вину, которое нуж-но вкушать здесь и сейчас. От него чуть кружило мысли и обнажало чувства, да и всё стало мягким и податливым: ни былой решимости что-то постигнуть и чем-то обладать, ни губительной страсти быть растоптанной и полностью уничтоженной. Она чуяла взгляд мужчины, который перевернул в ней всё до основания и сам от того сильно изменился. Но его сил достало лишь покрасоваться и весь пыл рассеялся в рутине. Держать удар он не мог и вернулся в раковину, как примитивная улитка. Хорошо, что она отделалась так легко. Женщина остановилась, всем существом впитывая последнее от его чувствований, и сравнила с опьянением от тонкого парфюма - эликсир Зевса в нём был слишком разбавленным и теперь не волновал совершенно.
  Мужчина следил за женщиной и ждал, что она вернётся. Или хотя бы обернётся. Если бы она это сделала, он непременно бы ответил. Чем? - Он ещё не знал, но чуял, что оно бы в его закромах нашлось. Вот она остановилась и уже близка к тому, чтобы обер-нуться. В нём всё напряглось и приготовилось к повороту судьбы, он чуял с ней то, чего не было ни с одной женщиной. Но она нагнулась и что-то подняла, потом поднесла к себе и замерла.
  Прошло несколько долгих мгновений и она выпрямилась. Дальше она двинулась особой походкой, которую он знал хорошо - такое бывало после близости.
  Женщина удалялась и уносила с собой целый мир. Теперь уже навсегда. И Митя, которого он в себе уже недолюбливал, презрительно цыкнул на актёра:
  - Езжай к своей благоверной и вкушай от другого древа, с этого уже ничего не упадёт!
  Домой он явился в разобранном виде, отказался от ужина и сразу же забрался под душ. Он там всегда прятался от домашних разговоров. Жена учуяла его раздрай и позво-лила капризничать. Дочь уже спала и с нежностями к папе не приставала. Она его любила особой дочерней любовью и мама иногда ревновала эту юную женщину, обещавшую стать королевой жизни. Муж в последнее время был далёк от понимания намечающейся проблемы и она уклонилась от просвещения, которое могло обернуться новыми сложностями.
  Когда Денис вышел из душа, его ждал лёгкий ужин, переходящий в интимные раз-борки и любовные шалости прямо за столом. Ирина этим владела в совершенстве и про-пустить её, такую отпадную, неожиданно распущенную и ненасытную, он не смог. И об-раз эфемерной киношной героини отступил. С ней он бывал другим совершенно. Жена хорошо знала, что требуется мужчине после изматывающих съёмок, и являла нужное в любом виде и количестве. Да и мужчиной Проскурин был отменным и не приучать его к себе было бы бабьей придурью. И муж сыграл послушного и лишь чуточку развинченно-го, каким жена и любила.
  Где-то глубоко в подсознании мужчины притаилась Алёнка и совсем уж далеко от них прогуливалась холодная стерва Катя. Вот уж кто все жилы вымотал! И он обрушился на жену, чтобы избавиться от фантомов.
  Но случилось другое: сначала Катя, а за ней и Алёнка, оказались рядом с посте-лью. Они будто с цепи сорвались, подзуживали и заводили мужчину, пока он не пал без-дыханным. И мгновенно отключился. Вот тут-то они своё и взяли. По очереди и одновре-менно терзая и выматывая, но из кошмара реминисценций не отпуская и закачивая в муж-чину то, чего он недобрал с женой. В этом списке значилось многое и эта инсталляция продлилась до самого утра. Ненасытные и разные, эти женщины не дали даже минутки покоя и ему пришлось вывернуться наизнанку, чтобы угодить обеим. Но больше стара-лась Ольга и он, чуя вину перед ней, возмещал недополученное. Алёнка иронии не скры-вала и наблюдала за ними, сравнивая - с нею он бывал несомненно лучшим. И она не ста-ла вмешиваться, полагая, что своё наверстает: она ведь колдунья и может всё. А ещё она знала ресурсы мужчины и видела, что соперница пользуется тем, что сталось от неё - так, самая малость.
  Однако, проснувшись, мужчина почувствовал себя отлично. И первой это заметила жена. Ей показалось удобным отнести реабилитацию на собственный счёт и она это сделала, а он привычно подыграл. Два женских фантома услужливо поддерживали мужчину с обеих сторон и деликатно не заметили провокационную свежесть молодой жены. Про то, что она обходится без эликсира любовников, знали обе. И слегка презирали за это.
  
   9
  
  Завершающая работа шла неспешно и без былого сверхнапряжения. Но каждый из этих денёчков длился чуть не до ночи. Порой мелочь или рутинная фраза, сделанная по-верхностно, заставляла напрягаться. И нужно что-то делать, чтобы вписаться в контекст, уже отчётливо выстроенный и тщательно подогнанный. Выискивать подобное зарядились все и дело шло размеренно и с ощутимыми результатами. Иногда приходилось возвращаться к давно снятому и что-то менять, поскольку оказывалось, что новое видение делает прежний вариант сомнительным.
  Зрелость молодых исполнителей росла и придавала новую толику уверенности в себе. Сильно прибавили и те, кто, казалось бы, своего потолка давно достиг. Плетнёв и Миронова в кадре ни разу не пересекались, но, будучи ровесниками, внимательно следи-ли за такими поздними метаморфозами. С Медынским они неизбежны для каждого. Ко-му, как не коллеге суждено увидеть преображение вот так близко.
  В последние дни взгляд Плетнёва потускнел и сам он превратился в пешехода с московских улиц - безразличного, серого и бездушного. От былого азарта и напора не осталось и следа. Развод на него подействовал сильно и, когда они пили кофе в студий-ной подсобке, Миронова спросила:
  - Ты теперь как засыпаешь?
  - С трудом, - неохотно признался партнёр, - иногда ворочаюсь до утра, но в голове пусто, ничем себя ни развлечь, ни обмануть и в душе никаких чувств, чтобы в них хотя бы выкупаться. А ты? - уже живее спросил он.
  - Я часто просыпаюсь посреди ночи с таким ощущением, будто вымазана в горчи-це. - Вся горю и чувствую налипшее, но смыть не могу.
  - Точно, в горчице? - Может, это от внутреннего разогрева?
  - Нет, это другой жар, он будто от печки. Внешний.
  - Мужской?
  - Очень похоже. А у тебя такого не бывает?
  - Нет, я же говорю - пустота и одиночество.
  - Это из-за Гали?
  - Думаю, да! Я её любил и это во мне теперь вроде памятника. С ней я был моло-дым и ищущим. Теперь мне сорок и ничего не нужно.
  - Да, развод тебя задел сильно, - согласилась Миронова, разглядывая мужчину и сравнивая его коллизию с собственной. Объединяло их только то, что обоих выставили за дверь. Своего бой-френда она не любила. И у него, похоже, любовные файлы без женской подпитки тоже зависли и закисли. Слухи о том, что Миронова грешила со своим экран-ным сыном, муссировались во всех вариантах и выныривали с завидным постоянством. Первое время она на них реагировала и отмахивалась, но вскоре смирилась, понимая, что наезд кем-то управляется. Однако, хорошо всё осмыслив и на сто рядов просчитав, реши-ла, что опускаться не стоит и сменила лицо. С одной стороны, выглядеть стала интерес-ней, с другой, теперь на неё стали посматривать и в упор и искоса, разглядев, ранее не замеченное. Тот же Проскурин сделал настоящий комплимент и приложился так, что она запаниковала, хотя и знала, что тот шутит. Обошлось без подтяжек и прочей хирургии, чисто прикладное и рукотворное, Нина Гольдштейн помогла с идеей и сама же написала её на лице женщины: ей понравилось возрождение женщины из пепла рутины и прошло-го. Да и знала за ней Ниночка кое-что такое, что не приветствовать настоящая женщина не могла.
  - Марина, - спросил Плетнёв, - а тебе не кажется, что всё с нами сотворённое как-то уж очень привязано к нашему фильму? - Ведь и с героями нашими, примерно, то же, что и с нами, а?
  - Ты что, раньше ни с кем не грешил? - воздержалась женщина от солидарности с мужчиной. У каждого свои привидения.
  - В том-то и дело, что прежде сходило и не такое, а здесь вдруг и всё сразу. И ведь не только у нас с тобой.
  - А о чём ты больше жалеешь: о разводе или потере адреналина от левых прогулок, теперь они станут не так остры. Разве нет?
  - Если честно, то жалости нет ни о чём. Всё потерянное уже своё отжило, потому и отвалилось.
  - Ты же говорил, что любишь Галю. Или я не так поняла?
  - Одно другому не мешает: я вообще-то зря на ней женился. Надо было дружить и любить на дистанции, чтоб без общих кастрюль, белья и постельных принадлежностей. Вот тогда бы ничего не случилось. А любовь к ней никуда бы не ушла.
  - И у неё тоже?
  - Не уверен: рядом с ней всегда вертятся утешители и соблазнители. Вряд ли она будет грустить долго.
  - Женщины более консервативны и постоянны, зря ты о ней так.
  - Всё её постоянство - это она сама. Мне нравилась и она и её любовь к себе. Мы долго ладили. И с ней самой и всеми её заморочками. Я любил играть с ними и иногда это походило на невинное баловство детей.
  - Может, вы их зря не завели? Ведь ей уже тридцать.
  - Не знаю, что-то у нас вечно не складывалось и ребёнок никуда не вписывался. Та же учёба на всяких курсах и повышениях мне казалась пустой и выматывающей. Иногда мы неделями ни о чём не говорили.
  - Тебя целыми днями нет дома, а приходишь поздно, поддатый и пахнущий бабами. Кто же такое стерпит?
  - Ну, не скажи! - Она моего возвращения ждала и я всегда чем-то угощал. Даже, если приходил совсем поздно, она поднималась с удовольствием и мы навёрстывали упу-щенное. Я оставлял пакет с гостинцами у входа и она его сама вскрывала и разглядывала буквально всё. Она прямо-таки светилась при этом. Такое не сыграть.
  - Ты был для неё папочкой или дружком?
  - Она бросила мужа и была со мной, ни на что не надеясь. Мы были очень удачным вариантом любовников. И зря вышли из этого.
  - А если бы кто-то позвал её замуж? Женщине удобнее быть за кем-то.
  - Тогда ей муж не был нужен - это я знаю точно.
  - И ты уже второй, брошенный ею. Это ни о чём не говорит?
  - Вот Катя по роли была штатной любовницей. По возрасту она такая же, как и Га-ля. По уровню взаимоотношений - примерно, то же. Но, сыгранная Ольгой, она глубже и интереснее живой Гали. С ней я бы вот так не разъехался.
  - Не забывай, что Катю придумали Дерлинг с Медынским, а Ольга её только сыг-рала.
  - Да, Марина, ты права на все сто! Но! Ольга себя превзошла, играя написанное для неё.
  - Доверие окрыляет женщину. Даже такую, как Ольга.
  - Ты ревнуешь! Все вы друг дружку готовы съесть с потрохами. Она отчасти хищ-ница, но с правилами и хорошим воспитанием. Даже в крайней тоске или раздрае она выбирает выражения. Галя в таких делах себя ничем не стесняет.
  - В постельных делах тоже превосходит?
  - Это, пожалуй, единственное, где она не играет совершенно. Марина, поверь, она искренняя и бесподобная и играть сможет даже невинных девочек в пору соблазнения.
  - Она лучше всех нынешних?
  - Ты зря иронизируешь. О ней не говорят познавшие. И вообще, кто из мужчин бросил в неё камень? Женщина покачала головой и мужчина подчеркнул: - То-то и оно, что никто! А это кое-что да значит! И того, кто такого источника потом лишился, я узнаю по глазам.
  - Что же в них особенного?
  - Думаю¸ что-то от свечения. Ни зависти к обладателю, ни зла к ней самой.
  - Странно, что Денис тоже её выставил. Или ты думаешь иначе?
  - Ему такого не совершить, это заслуга Веры. Ей Проскурин понадобился и она его добилась. Тут Ольга не смогла ничего поделать. Не то этому юному кобелю нужно.
  - А ты откуда знаешь?
  - Она же моя партнёрша. За полгода я её изучил и вижу насквозь.
  - В том, что вы разошлись с Галей, виновна и она? Ну, не в прямом смысле, а кос-венно.
  - Нет, всё это - только Галя и я. И довольно об этом.
  
  Симагина постепенно превращалась в настоящую звезду и это видели все: от рек-визиторов до боссов, спонсоров и финансистов. Пообщаться поближе и присмотреться хотелось многим, однако Медынский её от дурного глаза оберегал, пока получалось. Мо-лодая актриса исподволь входила в новый статус и это казалось естественным. Медын-ский же с интересом факира наблюдал за переменами в собственном аттракционе.
  После павильонной пересъёмки одного из первых натурных кадров фильма Сима-гина неожиданно ощутила нечто, ранее ей не известное - глубину и парение в чувство-вании. Без химии, алкоголя и прочей медицины, но посредством понимания собственной сути. При этом ей открылись и другие стороны бытия, которых ранее молодая женщина и не представляла. Это было явным эффектом погружения в роль и она с трепетом ждала тех ощущений и вибраций, которые по-новому окрашивали игру и придавали особое звучание слову. Того самого слова, в колдовство которого она уже давно верила истово и самозабвенно.
  Заметил это и партнёр. И возбудился по-настоящему, будто не было размолвки. Проскурин после съёмки сцены не стал выходить из образа, просидев перед зеркалом и переживая сыгранное состояние вновь и вновь. Требовалась разгрузка и он пришёл к Вере:
  - Ваш блеск затмил Луну сегодня,
   Лишь серебро струит она,
   В безбрежный космос рок вас поднял,
   Воздав за прежнее сполна.
  
   Всех женщин прелести мильоны
   Сменил собою образ ваш
   И мир оглох: ревнивиц стоны
   За струи ваших платьев дашь! - на хорошем драйве произнёс гость и потянулся к партнёрше. Она пропустила услышанное через себя, соразмерила с собственным настроем, его недавней игрой и позволила приблизиться. Симагина была в лёгком гриме и подумала, что его можно не смывать. Домой не хотелось, а оценить мир из окрестностей характера Алёны подмывало уже давно, да и костромские приключения на это подбивали. Тогда из-за неё на берегу Волги произошла нешуточная драка с пролитой кровью и Денис оказался рядом и на высоте. Она даже не успела испугаться, так быстро он заслонил собою. Что-то подобное случалось на турнирах рыцарей, когда жизнь или смерть зависела от жребия и дамы сердца. Адреналин воспоминаний что-то всколыхнул в ней и она ответила:
  - Ночей сладчайшие мгновенья
   И ощущений зыбких дым
   Влекут к себе и прочь сомненья:
   Хочу вернуть молитвы с ним! - фраза прозвучала так, что мужчина на низменное уже права не имел. Те самые молитвы, которые переходили то в утончённые, то размаши-стые и безумные оргии, и теперь звучали в его душе. То, что было естественно его персо-нажу в возрасте чуть за двадцать, стало и его состоянием. Партнёру оказалось нетрудным поддерживать уровень, заданный актрисой, и он не вышел из образа студента-народовольца:
  - Природа себя долго сдерживала и чистоты белого снега нам не являла. Мы не были того достойны. Но сегодня ты звучишь по-особому и она не смогла на это не ото-зваться, - сказал он. На освещённой площади медленно кружились искорки снежинок и опускались на стылый асфальт. Переливы этого блеска завораживали. Как в недавней сцене, он подошёл к женщине и привлёк себе. Она нашла его плечи, прошлась по ним чутким пальчиками, заставила восторженно стонать и покорилась, но в этот раз они были наедине.
  Так сюжет служебной связи сделал ещё один оборот. Небывало сильный и впе-чатляющий. И время свой неумолимый бег остановило. А снег так и кружил, придавая происходящему особый колорит и настроение. Прошла вечность и в этой субстанции всё застыло. Колдовская прелесть женщины смешалась с мужским эликсиром и от этого ро-дился очередной сюжет для неформальной истории кино. Таких новоявленная муза знает множество и выпекает их с завидным постоянством, благо есть гениальные творцы и не менее мастеровитые исполнители. Действо, сотворённое в гримёрке Симагиной, было чистой импровизацией, оно порождалось тончайшими взаимными эмоциями и выглядело настоящим чувством без какой-либо примеси наигрыша и актёрства.
  - У вас и на этот раз всё вышло очень выразительно, - сказала Катя в костюме и гриме из последней сцены, она тоже не стала переодеваться и под впечатлением снега смотрела на природное чудо. Того, чем занимались партнёры сейчас, она не воспринимала - это очередные дубли и фантазии постановщика.
  - Как ты здесь оказалась? - спросил Проскурин, первым пришедший в себя.
  - Я постучала, не ответили, тогда я толкнула дверь и вошла, - пояснила Катя. Ольга Покровская всё сделала бы иначе и не вошла бы в гримёрку соперницы даже с её разрешения. Кате было всего-то около двадцати, как и Мите. А вот Алёнка моложе обоих на пару лет. В таком возрасте два года - большая дистанция! Потому и вошла.
  - И давно ты здесь? - спросил он, чуя состояние Алёнки и загораживая её собой.
  - Хочешь узнать, что видела? - уточнила гостья и он кивнул: - Почти всё. И со сто-роны это - высший класс! - И ты и она - не оторваться. Вот я и смотрела. Жаль, камеры нет и никто больше этого чуда не увидит. Симагина хотела вскочить и врезать незваной визитёрше оплеуху, но Алёнка выступила вперёд и зажмурилась, чтобы сдержать слёзы.
  Гостья гнула свою линию и оскорбляла обоих, выдавая увиденное за очередную сцену. Для Веры в ней прописана роль подстилки. Мужчине, утомлённому в трудной сцене, требовалась реабилитация и под его либидо могла попасть любая. Часто это оказы-вался кто-то из съёмочного окружения, поэтому всё наскоро и без последствий. Это знали все и относились, как к издержкам производства. В контрактах мировых звёзд подобное предусматривалось особыми пунктами. А к их уровню они уже приблизились вплотную. Всем своим видом соперница говорила именно это.
  - Стоять в ногах вот так спокойно - это ненормально. Ты, Катюша, сильно измени-лась, - заметил Митя. Ему было удобней исходить из роли, так сцена выглядела не столь унизительно для Алёнки.
  - Что делать, Митенька, такова я теперь, - не смутилась Катя в новом варианте ро-ли, предложенном партнёром. Она полностью погрузилась в неё и почувствовала внут-реннее удовлетворение: оттуда удобно топтать в сопернице ещё слабые ростки новой любви к её мужчине.
  Между тем Вера так и не смогла выпутаться из объятий Алёнки и достойно отве-тить обидчице. Слёзы подступили к горлу и не давали дышать. Она, наконец-то, встрях-нулась и приподнялась с диванчика. Зрелище молодого и прекрасно декорированного тела было настолько завораживающим, что даже гостья умерила пыл. Но она пришла за другим и отступаться не хотела.
  - От такой роскоши и я бы не отказалась, - плеснула она дёгтя в новую сцену. Ре-акция мужчины была инстинктивной - он дал женщине пощёчину. И та расцвела:
  - Отлично, Митенька! - А что будет, если я не остановлюсь и упомяну родословную твоей новой пассии? Перечислю всё, ей принадлежащее и укажу то, к чему она стремится. - И тогда, будучи в праведном гневе, ты меня задушишь. Правда, задушишь? - сказала она и оценила состояние партнёра: - Нет, не задушишь, ты ведь и меня любишь! Со мной ты бывал так же изобретателен. И даже в самых яростных ласках не опускался до низменного. Так, милый, бывает только с любимой женщиной. - Или я что-то забыла? Актриса века девятнадцатого не замечала соперницу как личность и на театральном диванчике видела живую куклу, поэтому говорила исключительно с мужчиной. Мужчина уже стал адекватен и сообразил, что сохранить лицо можно и в нынешних обстоятельствах:
  - Я в настоящем чувстве к Алёнке и на твои нападки не могу ответить тем же. Со-всем не тот настрой. И убить тебя, значит признать, что ты права, а это не так. Я люблю её и в этом моё настоящее состояние.
  - Вот тут, дружочек, ты ошибаешься, это со мной было по-настоящему: без приво-рота и бесовщины, - со скрытой страстью заметила Катя, всё так же, не замечая соперни-цу. - С ней у тебя что-то другое. Поверь, Митя, со стороны это видно хорошо! Взгляни в свою душу и сравни наше с тобой и твоё с ней. С ней втайне ото всех и ночью, а со мной днём и во всех подробностях. О нашем говорят все, а её страстью ты упиваешься втихо-молку и боишься признать, что это бесовское наваждение, которого ни отмолить, ни ис-купить. И твоей душе нужен исход, поэтому после неё ты ищешь очищения и находишь его со мной и я чую твою душу и сердце - они чают другого! Ты нежно касаешься моей груди и ждёшь прощения за греховное с ней. Тебе тяжко с ней и в твоих глазах таится слеза, которой стыдишься. С ней ты в безумии и буйстве, а со мной в покое и умиротворении. Ты ко мне ведь всегда возвращаешься, разве нет?! - червь сомнения в её словах был умело упакован и попал в нужное место. Мужчина дрогнул и отступил. Отставленная было женщина выявила сокровенное в нём и выдала сопернице.
  Для Алёнки слова соперницы стали губительным ядом. Отвергнутые разумом, они больно резонировали в душе и напоминали о былой любви Кати и Мити. Про неё знали все. Да и она об этом забыла лишь недавно. Посрамлённый разум отключился и лишь гордыня взывала к возмездию, поскольку банальное предательство и тут оказалось решающим. Внутри Алёнки всё вскипело и заставило искать достойный ответ.
  - Предавший достоин забвенья и смерти! - этот императив возник сам собой и остальное проявлялось только в этом бескомпромиссном ключе.
  Симагина выдержала несколько мгновений, переждала атаку самых яростных ин-стинктов, не выпустила их из себя и только после этого поднялась с диванчика. Гости замерли, чуя особенное. А хозяйка гримёрки держала паузу и применялась к обстоятель-ствам. На соперницу смотреть было неприятно, а на изменника мерзко. В гнетущей ти-шине она набросила халатик, подошла к столику и выдвинула глубокий ящик времён Ивана Мозжухина и Веры Холодной. Там могло быть что угодно и гостья неожиданно побелела, поскольку прочитала решимость соперницы в самых потаённых сусеках её су-щества.
  - Кинжал и яд - кто их сильнее?
  Словесный зуд ввергает в ад,
  У лживых кровь всегда темнее,
  Пронзённый лжец - клоаки смрад.
  
  Кинжал есть кровь и мне по нраву
  Его булатный хлад и блеск
  И я прощаю слов отраву:
   - От них лишь шум и капель плеск! - ответила Алёна и это прозвучало. По сути и Митя и Катя далеки от её устремлений и лишь на время стали попутчиками. Сомнения молодой женщины улетучились и истина последней инстанции предстала в облике растерянного барчука и начинающей шлюхи. Пережитое с ним хотелось запрятать поглубже, чтоб никто и никогда... Пусть Катя всё это и видела с самого начала, пусть! Теперь это неважно. Сейчас она покажет, что их ждёт.
  Она вынула инкрустированный кинжал. Даже в ножнах он выглядел впечатляюще. Однако женщина извлекла оружие и, выказывая короткое обращение с ним, ловко повертела, перекладывая из одной руки в другую. Оно стало как бы продолжением обладательницы, а сама актриса преобразилась неимоверно. Настоящее оружие, а не бутафорское и вызывало оно подспудное: у Симагиной ни с чем не сравнимое могущество, а у гостей желание раствориться в эфире. Она сделала шаг к ним и остановилась в раздумье. Затем проделала с кинжалом те же движения, соразмеряя их с собственными флюидами, о которых раньше не догадывалась. После этого, ускорив ритм, проделала ещё раз у них под носом и отметила, что это совсем иное дело: гости, не скрывая волнения, перешедшего в испуг, смотрели на неё, у них в ушах стоял тонкий свист от движений кинжала, рассекающего воздух. Что будет, если ...
  Мужчина побелел вслед за женщиной и невольно отшатнулся. Она будто впервые увидела его и поняла, что он стал другим и того, который недавно так пылко и умело по-клонялся ей, в нём уже не найти. Теперь явилась настоящая суть каждого. Грязная, трус-ливая и корыстная.
  - Уходите, - сказала она, - оба! Оставшись одна, женщина подошла к окну и увиде-ла снежную круговерть. От неги и покоя не осталось и следа. Было так плохо, что хоть в петлю!
  Проскурина домой притащили какие-то мужики и сдали жене вместе с ключами от машины. Ирина долго возилась с ним, но так и не смогла дать ладу кипе мужского естества в измызганной одежде. Она к нему даже прикоснуться не смела, полагая, что дело нечисто. Муж остался лежать поверх одеяла. Ни движения, ни признаков чего-то привычного, даже дыхание и пульс едва прослушивались. Так он никогда не напивался. Она не спала всю ночь и периодически поглядывала на мужа - жив ли?
  
   10
  
  Экспромт, выданный Симагиной, на Покровскую произвел впечатление неизгла-димое. Ужас, который мгновенно проник в её существо, парализовал совершенно и лишил способности к размышлению. Она не заметила, как потом оказалась дома, а глаза удивлённой мамы ей ни о чём не напомнили. Она механически что-то отвечала и привычно выкручивалась, а после ухода мамы устроилась рядом с дочерью, прижав её беззащитное тельце к себе. Лишь к утру она расслабилась и уснула по-настоящему.
  Вскоре на студии, а затем по Москве растеклась молва о Симагиной, на этот раз о даме безбашенной и без тормозов. И о покровителях из среды братков. Это не могло ми-новать дома Симагиных. Мама сопоставила очередную молву о дочери с её недавней смиренностью и решила, что на подобное Вера снисходит лишь, попав в наложницы. С первым мужчиной, которым она переболела отчаянно, как скарлатиной, было примерно так же. И она поговорила с дочерью.
  Некий урок из происшествия в гримёрке Вера уже извлекла и в общих чертах поведала о кинжале, давнем подарке настоящего поклонника. Мама про него знала, поскольку тот принимал почитание таланта за хороший тон и от неё не скрывался.
  - Тогда откуда слухи? - спросила мама.
  - Ревность и зависть, мамочка! Только это и ничто больше: у нас половина состава группы женщины и большая часть незамужние. А наши разнузданные мужики на них даже глазом не поведут, что же им остаётся? - пояснила Вера и мама в очередной раз от-ступилась.
  
  На одном из озвучиваний рядом со звукорежиссёром и Медынским Симагина уви-дела Андрея Виртаева, тот накоротке с рядовыми съёмочной группы бывал редко и об-щался только с начальством. Композитор просидел в боксе с Медынским всё время и ни-чем своего интереса не выдал. А потом актриса оказалась в кабинете постановщика.
  - Вы петь что-то серьёзное не пробовали? - спросил композитор у Веры. Подобно-го она не ожидала и слегка замешкалась, разглядывая артистическую бабочку с брильян-тами, удачно осевшую на костюме за десять тысяч баксов. Джинсовый наряд Медынского в потёртом кресле эпохи Дзиги Вертова и Пудовкина выглядел приземлённо и буднично и его гости могли позволить себе что угодно. Но не с ней. Ответить она и не подумала, приняв слова за неуместную шутку. И Виртаев вопрос повторил.
  - Разве что на капустниках и в хоре таких же дилетантов, - ответила она и движением глаз извинилась за непонятливость.
  - Вот как? - удивился Медынский, - а Андрей Витальевич считает, что у вас и слух абсолютный и необычайное сопрано. Как он выражается, с серебристой хрипотцой.
  - Да, - кивнул композитор и пояснил про сопрано, - но это такое серебро, из кото-рого ни ложки, ни кольца ещё не сделали. Вы понимаете, о чём я?
  - Уроков вокала брать не собираюсь и на роль примы в мюзикле не претендую, так что довольствуюсь имеющимся, - вежливо огрызнулась Симагина. Мужчины перегляну-лись и Медынский протянул актрисе листок с текстом. Это были стихи и режиссёрская аннотация для композитора - что и как в этих строках должно звучать. Стихи были чистой классикой, но явно переводной - это Симагина различила сразу же. Тут у неё вкус был действительно абсолютным.
  - Хорошие стихи, - наконец-то выдала она, - я думаю, они из Англии шестнадцато-го-семнадцатого века.
  - Очень может быть, - кивнул Медынский и предложил прочитать. Актриса не ста-ла возражать и углубилась в текст. Несмотря на несомненные признаки классической баллады, вещица оказалась очень непростой, в ней пряталось множество замысловатых каденций, понижений и акцентов. И ритмика: она менялась неуловимо и следовала за сюжетом. Такое не только петь, читать непросто. Мужчины терпеливо выжидали, наблю-дая за процессом. И вскоре она выдала вариант. Слушатели кивали согласно ритма чти-цы и не сводили с неё глаз.
  - Для экспромта вполне прилично, - неожиданно расщедрился Медынский. Виртаев добавил:
  - Чуть понизить тональность до её тембра, добавить мелодики и, если она согласит-ся, можно начинать.
  - Начинать что? - насторожилась Симагина и мужчины услышали в нём нечто та-кое, от чего поостыли. Вот тут-то Медынский взял с неё клятву о молчании и раскрыл тайну версии, предназначенной для старушки Европы. Эту балладу надо петь, играя на клавикордах.
  - А не проще отдать это опытной певице и сформулировать задачу? - спросила Си-магина, от диктата Медынского хотелось избавиться как можно скорее. И так эта каторга затянулась на полгода.
  - Проще, - согласился композитор, - но хуже! Вы споёте внутреннюю суть всего фильма, а она нотные знаки! - Вы понимаете, о чём я?
  - И петь надо по-английски? - демонически улыбаясь, спросила догадливая Сима-гина и мужчины качнулись в согласии. Будто голубочки, отметила актриса и прибавила им для восторга:
  - А я по-английски ни бум-бум, потому что в школе и театральном учила француз-ский. Когда поёт Лара Фабиан, понимаю даже нюансы, но не подпеваю из уважения: всё же это её хлеб, а не мой! - выложила она. И те переглянулись. Дело даже не в языке Мо-пассана. Их смущало нежелание сотрудничать. Оба к такому не привыкли. Особенно рас-строился композитор, поскольку идея привязать к балладе Веру Симагину принадлежала ему. Виртаеву она приснилась так же ясно, как очертания периодической таблицы Менде-лееву. Для этого особенного, совершенно девственного в своей прелести, голоса баллада казалась очень удачным обрамлением.
  - Вот что, молодая и упрямая леди, - на хорошем взводе сказал он, - давайте заклю-чим сделку: я пишу музыку и мы с вами делаем русский вариант; затем я его издаю, как ваш эксклюзив и прокатываю на FM-радио. Раскрутка тоже на мне. А вы за это разучите английскую версию. Как вам такое? - Волнение и решимость мужчины на женщину про-извели впечатление, к тому же у молодости есть тяга к авантюрам и она кивнула:
  - Хорошо, но без особого контракта я и шага не сделаю! - Так решилась очередная проблема авторов фильма.
  Симагина получила английский оригинал баллады и узнала, кто же автор. Им зна-чился безвестный Ричард Эдмонтон. Английские фонемы для начала написали русскими буквами и она включилась в работу. Это оказалось интересным ещё и потому, что прохо-дило в домашней студии Виртаева, а там кроме стервозной училки по вокалу и противно-го рыжего "англичанина" была и жена композитора, лёгкая светская женщина. Эдвина в самые критические минуты приносила вокальное питьё и прочие средства для поддержа-ния формы и просвещала Веру относительно мелких хитростей этого жанра.
  Жизнь в загородном доме оказалась сродни особой резервации. Привыкшая к кре-постному режиму экспедиции Медынского, Вера вырядилась отчаянной хиппи и приняла новый распорядок с интересом и благосклонно. Здесь не переводились гости и всякие приживалы, за актрисой в странном обличье тут же стали приударять и Симагина по-особому подобралась, поскольку хозяйка на её защиту встать и не подумала. За ней тоже вовсю волочились, но без успеха и это придавало особый тонус работе её мужа. Удачные варианты и фрагменты мелодии он выдавал ей, а она оценивала по высшему разряду. Вера припомнила байку про молодую жену Куприна в этой роли, сравнила с увиденным и решила, что та история очень правдоподобна.
  Когда музыкальная часть баллады оказалась готовой, Вера уже кое-что понимала в технологии пения и способах подачи текста. Эдвина придумала для неправильной гостьи особую партитуру и Вера понимала, когда вступать, а когда строить глазки звукорежиссё-ру. С ним сложились особые отношения и его власть над собой она не терпела так же, как и деспотизм Медынского.
  Русский вариант баллады она сделала за несколько дней. Буквально на следующий день баллада прозвучала на радио. Перед этим было несколько фраз ди-джея с компози-тором и он щедро описал исполнительницу и фильм. Что-то необязательное промурлы-кала и Симагина. Среди прочей развлекаловки на радио баллада смотрелась прилично и в опеке не нуждалась.
  При всей открытости совместной работы композитор исхитрился на грандиозный сюрприз - обработанный на компьютере голос Веры обрёл то самое серебристое звучание, которое поначалу виделось лишь ему. Только теперь актриса осознала важность содеянного и отдала должное Виртаеву - он мужик, что надо и Вера с особым настроем вошла в следующую часть контракта. Желаемые варианты исполнения она улавливала на лице Андрея и с лёту меняла акценты и прочее, важное для результата. С английскими фонемами уже не путалась и советы рыжего переводчика выслушивала подбоченившись, чтоб тот не особо пыжился. Как говорить с челядью, она знала отлично.
  На неё с самого начала записи плотно положил глаз немногословный возрастной клавишник, умело поправлявший собственные электронные каденции под фиоритуру во-калистки. Он охотно заменял занятую домом Эдвину и энергетический кофе и морс пода-вал с подчёркнутым пиететом, вниманием и юмором. Мужчина отсёк назойливых прили-пал и в его обществе Симагина восстанавливалась очень быстро. В глубине души ей хоте-лось, чтобы он не остановился, но у того были принципы. И Вера их хорошо понимала: у неё этого добра тоже хватало.
  Сказать, что актриса в своём рвении вывернулась наизнанку, значит сильно по-скромничать. Она работала по много часов подряд, устраивая перерывы лишь по просьбе истерзанных технарей и музыкантов. Высшим критерием оценки каждого фрагмента были глаза композитора и в них актриса видела всё абсолютно. Он вёл основную тему, а она, глядя на него, выдавала вариации и каждый раз в особой тональности. Чтобы актриса лучше представляла, что от неё требуют, Виртаев изредка показывал рабочие варианты других своих опусов и на них Симагина сама указывала удачные и провальные. Композитор одобрительно кивал, если она не ошибалась и выжидающе улыбался, если дамочка чего-то не догоняла. Вскоре число неудачных попыток стало заметно убывать и они набрали хороший ход.
  Однако, несмотря на гениальность автора и самоотдачу новоявленной певицы, ра-бота продвигалась очень и очень медленно. Казалось, она никогда не закончится, по-скольку не раз и не два приходилось возвращаться к уже сделанному и что-то в нём силь-но править, а Вера хорошо знала, что сие значит.
   Когда записали последний файл и он приклеился к остальному, как влитой, Вир-таев сказал: - Готово! Гордая актриса тут же рухнула на диванчик и отключилась. - Те-перь уже можно! Виртаев взглянул на неё, лежавшую неловко и без намёков на кокетство и прочее сугубо женское, но укрыть или что-то подправить не решился. Живописные лохмотья джинсовой юбки, колготки со спущенными петлями и мешковатая кофта таили под собой нечто, куда и прежде заглядывать было опасно. Однако и теперь из уважения к характеру актрисы эту выставку тряпичного декора и здоровой плоти обитатели дома как бы не замечали и близко не подходили, пока Эдвина не нашла покрывала и спрятала её тело под ним.
   Картинка русской женщины, играющей на клавикордах, не выглядела муляжом истории и производила хорошее впечатление. Уж тут Анненский расстарался на весь по-тенциал творческой ненависти к Медынскому. Изобразительный ряд фильма слабо гар-монировал с этим уникальным, но чуждым для него клипом. Однако Медынский диссо-нанса как бы и не заметил. Звуковой ряд шёл отлично и тут обошлось без ненависти и тайных диверсий.
  
   12
  Вскоре после истории с клипом Медынскому позвонила Эдвина и спросила о впе-чатлениях по этому поводу. Звонок был неожиданным и Медынский не сразу въехал в суть вопроса, да и его отношения с женой музыканта чего-то столь деликатного, как част-ный звонок, не предполагали. Но она позвонила и неспроста. Вероятно, из-за Симагиной, решил он, сгоряча актриса могла и учудить что-то. Однако Вера его собственность и с этим он был твёрд - моё не трогать!
  - Очень рад пониманию нашего труда - вы с мужем сотворили для нас маленький шедевр, - деликатно выразился Медынский, давая женщине свободу манёвра.
  - Правда!? - обрадовалась протянутой руке Эдвина и продолжила поуверенней, - А мы тут немножко беспокоились. И по недосказанности фразы он догадался, что его звёздочка себя проявила, да так, что светская дама забеспокоилась сильно. Для начала нужно успокоить, а потом и разобраться с остальным:
  - Всё вышло исключительно и Вера об экспедиции в ваш дом и о муках с англий-ским и нотами уже не сожалеет. А навыки вокала употребит по назначению. У меня скоро маленькая дата. И они слегка прошлись по теме. Почуяв момент, Эдвина призналась в страхах:
  - А она скальпы поклонников не коллекционирует? - Ну, Вы понимаете?
  - Что, и он на неё повёлся? - улыбнулся Медынский, как бы говоря, что эта сла-бость актрисы совсем не опасна.
  - Он стал писать небольшие темы для каких-то кадров из вашего фильма, они очень короткие и ёмкие. Вроде любовных записок. Я подобного прежде не слышала. Думаю, он увлёкся не на шутку! - сказав это, она успокоилась, переложив ответственность на муж-чину.
  - Сводить с ума - это часть её профессии, - не стал особо миндальничать Медын-ский, - я бы сказал, это самая важная компонента её ремесла: именно она и определяет успех или провал. К тому же одного таланта для настоящего признания и успеха ещё ни-кому не хватило. Однако, насколько я знаю, Андрей совсем не в её вкусе. Так что не стоит волноваться.
  - Я не столько о ней или себе, сколько о нём. Он в последнее время какой-то дру-гой.
  - Вы чуете его удалённость от себя или в том же теле уже иной дух? - предложил выбор Медынский, но у женщины были свои ориентиры:
  - При всём прежнем в себе он стал смотреть на меня с любопытством. Будто сооб-ражает, откуда я взялась. Согласитесь, это серьёзно! - выдала женщина главное.
  - Мне кажется, вашему браку угрожает не Симагина, а обычная тяга мужчины к чему-то идеальному. Выбрав в своё время вас и окунувшись поглубже, он был очарован. Так продолжалось некоторое время. Но Андрей - натура творческая и без сильных впе-чатлений не может. Судя по вашему беспокойству, Вера и есть то самое потрясение, без которого жизнь творческого индивидуума кажется пресной. Чтобы удержать такого мужчину, надо ему соответствовать всегда, а не в канун брачной церемонии. Прозвучало сильно и отрезвляюще, но Медынскому женщина могла простить и не такое. Доверитель-ность их отношений сложилась так, что любая его фраза, взгляд и жест попадали в нужное место и женским причудам не давали даже шанса.
  - Если честно, то я стала её бояться. Она ничего не сделала, чтоб охмурить Ан-дрюшу, но именно это его и заводит. Уверена - они перезваниваются. Подпитку из новых впечатлений я ощущаю всей своей сутью.
  - Обнимая вас, он прикрывает глаза и делает это с нею?
  - Да, - выдохнула Эдвина.
  - Я бы на вашем месте стал фаталистом. Если кому-то суждено уйти, то время бли-зости надо провести так, чтобы помнить лучшее и на всю ширь, а не маяться от неопреде-лённости. И потом, вы же его любите по-настоящему, так и продолжайте в том же духе. Любовь и в радости и в горе - это то, чего многим недостаёт, у вас они есть, так пользуй-тесь этим и отбросьте хандру.
  - Всё так, но даже в постели теперь нас трое! - Я такого долго не вынесу. И Медынский понял, что пора вмешаться.
  - Вот что: мы сделаем так, что эта чаровница предстанет во всём величии и безоб-разии, как и любая женщина. Я вам выпишу пропуск и вы будете издали наблюдать за ней. Что-то увидите и что-то поймёте о ней и прочем, связанным со всей этой историей. Только не попадайтесь ей на глаза, иначе эта дама может с вами поиграть уже в настоя-щие и полнокровные, а не виртуальные игры.
  - Вы настаиваете? - легко приняла его руку женщина. В том, что он не предложит сомнительное, она была уверена.
  - А что вам остаётся!
  Она приехала в тот же день и тихо просидела в закутке его кабинета, наблюдая за всем и пытаясь вникнуть в странную кухню кино. После трёх-четырёх визитов она замет-но успокоилась и поделилась впечатлениями с Медынским.
  - Теперь я вижу, что вся привлекательность Веры в её неправильности. Она не по-кладиста и флюидна до неимоверности. И всё время куда-то утекает. Мужчине становится не по себе, когда он видит, что все его фокусы по обольщению без толку.
  - Я говорил, что вы очень чуткая муза, теперь вижу, что не ошибся. Могу доба-вить, что без особого риска мог бы снять вас в характерной сцене. Вроде той, что была в вашем доме.
  - Вы таким бессовестным образом охмуряете или это дежурный комплимент? - по-розовела от смущения Эдвина. И причиной стала признательность за исцеление, быстрое и эффективное. Медынский этого как бы не заметил и прояснил ситуацию:
  - Я видел кое-что из вашего семейного видео, Андрей показывал, так вот - вы определённо фотогеничны и этим сказано многое, - пожал плечами режиссёр, подталкивая гостью к беспределу, которым та заразилась от Симагиной.
  - Вы предлагаете написать и поставить нечто, чтобы затмить Веру? - догадалась она.
  Они встретились ещё несколько раз и Медынский помог поставить домашний спектакль. Это оказалось нетрудно ему и волнительно для женщины.
  Однако, больших перемен не последовало. Так, кое что по мелочи. Однако и это уже что-то. Теперь в постели присутствия актрисы не чувствовалось совершенно, хотя рулады интимного свойства, которые он тут же перекладывал на ноты, лились в не мень-шем количестве. Медынский уверял, что сие нормальный ход и она в очередной раз пове-рила. Прежней смуты не стало, а на её месте объявилась новая привязанность. Тайная и почти роковая. И теперь уже она сравнивала мужа и восхищения супругом заметно по-убавилось. Но это совсем другая история.
  
   13
  
  Среди почитателей Вера выделила группу из нескольких человек, варьировала их состав и поддерживала отношения на дистанции. Это были заядлые театралы и у них имелись особые пристрастия. Часто её игру отмечали в пику мэтрам и матронам, которых обвиняли во всех грехах, в том числе и личных. У Симагиной таковых ещё не завелось и она была в фаворе. О том, что из актёров она никого не выделяет и не приближает, знали все и это сыграло роль в предпочтениях театралов-мужчин. Это же особо отмечалось и женщинами-театралками, которые оберегали репутации своих кумиров от претензий женщин-коллег. Ни разу Симагину не видели с кем-то из мужчин, хотя охота на неё велась основательно.
  Актриса была очень осторожна и втайне ото всех дружила с парнем, которого отыскала в интернете на одном из философских форумов. Они встречались редко и это не напрягало обоих. Фёдор никуда не заглядывал - он только слушал её. Просто сидел в продавленном кресле съёмной квартиры на Стромынке и снисходительно улыбался эк-зерциссам актрисы. Если звучало что-то дельное, он поднимал указательный палец и ки-вал - продолжай. Он умел варить отменный кофе и от него у Веры даже сердце выпрыги-вало из груди. Это ощущение было похлеще самого отпадного секса и встречи с Фёдором она ждала с поистине женским нетерпением.
  После напряжения записи и съёмок клипа с балладой пришло время расслабиться и она позвонила ему. В этот раз она впервые осталась ночевать. Утром женщина с удивле-нием отметила, что не хочет уходить. Она взглянула на спящего мужчину и поднялась. Желание приготовить завтрак явилось само собой. И откуда-то обнаружились кулинарные умения, хотя мама постоянно укоряла в нежелании приобщаться к женским ценностям. Гостья осмотрела холодильник и ёмкий шкаф в стене под окном, где хранилось кое-что из продуктов, и прикинула, что приготовить. Получалось, что можно соорудить яичницу с гренками и салаты, про них она вспомнила, разбирая содержимое пакетов и банок.
  - Сэр, - церемонно выдала она своим сопрано с серебристым звучанием, - вам зав-трак в постель или ... - женщина пожала плечами, но которых кроме мужской рубахи не было ничего. Выглядело соблазнительно, но Фёдор был настоящим сибаритом и сделал широкий жест, мол, валяй, как вздумается, а мне выбираться отсюда попросту лень. Его настрой передался гостье и она с удовольствием в нём искупалась.
  Завтрак прошёл легко и несерьёзно, она не вынесла его показной чопорности и съела большую часть приготовленного для мужчины. На двоих была одна ложка и одна вилка, но они вполне обошлись. Ел Фёдор так аппетитно, что, глядя на него, Вера свою стряпню проглотила, не заметив вкуса.
  Не выбираясь из постели, они обсудили важную творческую проблему: отношения с партнёрами. И на десерт оставили главный лейтмотив бунинских историй - тягу застрелиться. Вера выдавала кое-что из собственных ощущений роли, а он их оценивал с позиции мужского понимания жизни. Получался крупный диссонанс с Буниным. И она спросила:
  - А что бы ты сделал, попав в такой же капкан, как и Митя? - Медынский и Дер-линг сто раз на дню поясняли и доводили запредельный вариант жизнепонимания, кото-рый она принимала как данность. С Фёдором было иначе - его логику и аргументы она понимала.
  - В том-то и дело, что этот капкан даже для тогдашних мужиков не типичный, а ис-ключительно Митин. Это венец его бытия. У меня другие скелеты в шкафу и от них ино-гда тянет к русской рулетке. Но я изначально прагматик и про загробную жизнь аргументов не приемлю. Вот в этом самом и заключается различие.
  - У него обнажено чувство любви. И трагедия в том, что оно не может быть реали-зовано.
  - Трагедия всякой любви в нереализованности, - согласился Фёдор, - это мощная система - ей негоже питаться субпродуктами и выдавать эрзац. Она или работает, или по-гибает. Либо настоящее и жизнь, либо уход в небытие.
  - А у тебя была любовь, не вообще "лав стори", а до зубовной боли и холода у сердца, как у Мити?
  - Думаю, нет!
  - А хотел бы?
  - Спрашиваешь!
  
   14
  
  
   Доснимался крупный план сцены Кати с Игнатьевым, очень тяжёлый психологи-чески и они с партнёром никак не могли попасть в ноты партитуры, написанные сценаристом и режиссёром. После долгожданной команды "Снято!" Ольга на партнёра уже не могла смотреть и долго приходила в себя. Немножко отдышавшись и отойдя от напряжения в своём боксе, она подошла к большому зеркалу и стала изучать нарисованное гримёршей. Тут же всплыли и вопросы к отражению:
  - Что должен ощущать мужчина, увидев такую женщину?
  - Как он примет манерную речь начинающей кокотки и насколько его фальшь ста-нет перекликаться с её собственной?
  - Той ли монетой расплатится за предоставленное?
  Медынский, добиваясь нужного для себя, выжал из них все соки и вынул душу до капли, лоскута и ниточки. Крупные планы всегда были критерием оценки мастерства и здесь нужна не абы какая игра, а настоящее перевоплощение. Что-то от дьявольской нату-ры в актёре есть всегда, но на крупных планах эту субстанцию используют в особых раз-мерах. То раздвоение Кати в метаниях между Митей и Игнатьевым, которого требовал постановщик, сильно выматывало и иссушало душу Плетнёва. Свою часть партии он сыграл изумительно и впервые даже Покровская отметила, что он её превзошёл. Это актрису неприятно потрясло и она прохладно поздравила его с удачей. После этого видеть партнёра уже не могла. Плакаться в гримёрке в жилетку Ларисы показалось унизительным и она решила исчезнуть. Проскурин был на съёмках и она отправилась в его апартаменты. Там можно побыть наедине с собой и просто забыться.
   Его сцена не шла очень долго и у Покровской было время придти в себя. И совсем ей стало комфортно, когда пришла мысль выпить без Дениса. Она нашла его сокровенную фляжку и поставила перед собой. Взглянула в зеркало и сделала пару глотков. Затем дождалась изменений в себе. В глазах появился блеск и это женщине понравилось. Она отправила внутрь ещё несколько глотков и опять оценила перемены - к блеску глаз прибавилась и лёгкость в мыслях. Игра пришлась очень в пору к настрою и она остановилась не сразу.
  Увидев гостью на диванчике, Проскурин не удивился, Ольга в его матрикуле зна-чилась на особом счету. Денис устроился перед зеркалом и стал разглядывать грим. К этой сцене его обновили, чтобы ярче передать нюансы диалога с матерью героя. Прошло время, а он так и не выбрался из удушающего смрада сцены, которая и привела его персо-наж к русской рулетке.
  - Дэник, почему их так тянет под поезд, ну, скажи, почему? - спросила Ольга, уви-дев, что ему плохо и его надо вывести из клинча с ролью.
  - Судьба такая, что же ещё, - вяло ответил опустошённый Проскурин. - Судьба, - повторил он, даже не понимая смысла сказанного.
  - И ведь это не худшие души и в них нет ничего рабского и уничижённого, чтобы с отчаяния вот так и в омут! И это не только у Бунина. Всё просвещённое и цивилизованное дворянство тоже выстроилось в очередь на гильотину. И не только наше, посмотри на французскую революцию - это же парад самоубийц! И те, кто казнит, и те, которых четвертуют, упорствуют и не хотят спасения. Почему?
  Мужчина очнулся от забытья и прислушался к гостье. Где-то в глубине профессио-нальной памяти шевельнулось похожее на ответ и он вытащил фразу за шиворот:
  - Природный инстинкт самосохранения в таких случаях отключается, - процитиро-вал он Медынского, - а на его место выбирается одержимость. Идеей, богом, женщиной - чем угодно и он становится её жертвой.
  - Пожалуй, что-то в этом есть, - согласилась женщина и прошлась по чужой мысли, - в жертвенности есть всё для самолюбования. Скрытого, но очень опасного. Так и хочет-ся думать, что они психи, но ведь это не так - они нормальные! Нас удивляет возвышен-ность, но она только ограждает личность от суетного. А их жертвенность - естественная реакция, это же очищение нашего рода от шлаков и накипи, но инстинкт самосохранения берёт нас за руку и уводит в сторонку. И то и другое естественно, но одни ушли, а другие остались.
  - Одни остаются в памяти потомков и от них нет поросли, другие же, - мужчина презрительно хмыкнул и ткнул на себя в зеркало, - другие же в глубине души над ними насмехаются, но делают вид, что жертвенность - это клёво! Мы произошли от пересмеш-ников.
  - Значит, весь наш род - откровенное дерьмо! - Мы жалкие комедианты! Ведь так? - хихикнула женщина и он увидел, что она пьяна. Не так, чтобы сильно, но крыша урав-новешенной стервы слегка подвинулась и из-под неё вылетало не совсем привычное. И он вдруг отметил, что на ней то самое платье, которое почти весь день расстёгивал Плет-нёв, злясь на Медынского, которому то не нравились его нервные пальцы, то выражение глаз, то ещё что-то и так до бесконечности. Проскурин, глядя на всё это через проекцион-ный монитор, ревновал ужасно и едва сдерживался от движения показать бывалому лице-дею, что есть диалог с женщиной. И он свернул к наболевшему:
  - Хочешь, сниму так, чтобы хотелось снова и снова? - он смотрел на платье, много раз проглаженное и обработанное химией, чтобы сохранять форму. Вооружённая гладильно-плавильным оборудованием костюмерша сидела рядышком с режиссёром и между дублями в пару минут приводила одежду в порядок. Нина Гольдштейн и Борис Евстифеев придирчиво осматривали причёску, тело и одежду и актриса каждый раз надевала как будто новое платье с новыми придумками причёски из колечек и прядей чёрных локонов.
  Молоденькая ассистентка в это время аккуратно убирала с её тела лишние выделе-ния и снабжала фирменными благовониями из арсенала Нины Гольдштейн. И так все двадцать дублей. Худощавое тело актрисы сохранилось исключительно и даже привыч-ные ко всему члены творческой гильдии видели во всём этом больше, чем рутинную пересъёмку. Надо ли говорить, как чувствовал себя Проскурин и он просто выдохнул, не желая сдерживаться: - У меня это выйдет лучше, чем у него!
  - Думаешь, сейчас та самая минута? - спросила актриса, уставшая от окружающих и игры в обстоятельства. Бесконечные входы и выходы в роль за день её так измотали, что хотелось молчания и понимания. С Денисом оно сложилось. Вообще сложилось, но сейчас он был в плену собственных тараканов и её не видел.
  - Уверяю, тебе захочется ещё парочки дублей, - предложил мужчина и она довери-лась ему. Актриса всем профессиональным естеством почуяла настрой партнёра и мгно-венно ожила, будто и не было нотаций постановщика, а затем массы репетиций и бесчис-ленных дублей. Когда одежда в изящном дефиле расположилась вокруг женщины, он спросил:
  - Ну, как? - и услышал трепетное:
  - Хочу ещё!
  И номер был исполнен на "бис", однако к окончанию дубля женщина опомнилась и скривила губы в понятливой усмешке:
  - Я, Дэник, порядочная дрянь, а ты козёл, потому и игры у нас дрянные! Медын-ский совсем не дурак и корявый стриптиз с Плетнёвым устроил неспроста. Только сей-час дошло. Вот мудак! - и она уронила слезу, пьяную и фальшивую.
  - И какого рожна тебя потянуло так надраться? - недовольно заскрипел Проску-рин, не зная, что делать. Ввязываться в полемику с нетрезвой женщиной он считал пу-стым номером.
  - Ладно, - сжалилась партнёрша, - ты пай-мальчик, а я кобра! - Теперь доволен?
  - Почти, - ответил обиженный партнёр и добавил, глядя, как она сидит на полу и разглядывает композицию из собственной одежды, - и буду счастлив, если ты самую ма-лость побудешь без меня и обойдёшься без пресс-конференции. Я быстро. Она хотела сказать что-то обидное, но передумала, а потом и забыла, чем же хотела уесть партнёра.
  - Ладно, иди, - разрешила она и вдруг явственно всплыло забытое, - а Верку он тебе раздевать не доверил, только меня, да и то на пару с Плетнёвым! Видно, сам глаз на неё положил. Фраза пьяной женщины его обидела до самого основания, но он не ответил. Собственно, ей и так было видно, что цель достигнута
  Денис вернулся с одеждой Ольги и помог облачиться в цивильное. В конце съёмок Медынский вожжи слегка отпустил и в небольших дозах спиртное с устатку позволял. Однако все хорошо понимали, что где-то сие фиксируется при нужде выплывет, а потому не попадались. Не были исключением и Покровская с Проскуриным. Поэтому у него хранилось средство от рецидивов, вызванных общением с фляжкой. Оно действовало не сразу и во время сублимации его они переодевались. При этом Ольга долго наблюдала за преображением Мити в Проскурина и окончательно пришла в себя. Домой она ехала хорошо проветренной и готовой к встрече с дочерью. На прощанье она ещё раз приголубила партнёра:
  - На Оскаров мы с тобой явно не готовы, а вот Верку они подтянут. Она и говорить по-английски научилась. Балладу спела - от "Битлов" не отличишь! Убедившись, что уела основательно, Ольга чмокнула его около щеки. Очень обидно вышло. Именно это она и задумала. Роль кобры на этот раз вышла сама собой. Теперь ему в самую пору под поезд!
  
  О том, что постановщик вёл свою игру и она имела особый смысл, знала вся группа и многие на студии. Но на этом знания и ограничивались - кем, к примеру, должен выпрыгнуть его джокер в лице Веры Симагиной, не знал никто, а такое не могло не напрягать. Возможности перемены акцентов и прочие чудеса при монтаже поистине безграничны и знатоки кино изнывали от неведения. Его монтажница была нема, как рыба, а словоохотливых ассистентов к монтажу не подпускали. Даже Ниточка ничего не знал. И пошли слухи и сплетни.
  О том, что с Верой расплатились валютой музыкальных клипов, не шептал только ленивый. Одни утверждали, что она в долгу перед Медынским, другие, что у Виртаева, а третьи, что есть и третье лицо, которое и прикрывают оба несговорчивых гения. И указы-вали наверх. Этому верили охотно, поскольку Симагина уже многих убедила в собственной избранности. Даже внешне она стала иной и уже основательной, что для молодых звёздочек несвойственно в принципе. Её очередной вариант хиппового наряда и неуловимо тонкий парфюм стоили бешеных денег и заставляли поджимать губы самых отвязных критиканов. Ветераны студии о ней не язвили и с интересом ждали момента, когда бутон распустится окончательно. По темпераменту и прочим профессиональным признакам выхода на подиум она напоминала так и не заигравшую звезду Татьяны Самойловой. У той всё закончилось одним фильмом Калатозова и массой клише удачного образа. Как сложится у Симагиной, ждали все.
  Картина по мотивам Бунина становилась киношной данностью и о ней говорили. Многие кадры ходили в интернете, что-то просочилось на телевидение и вовсю обсужда-лось кем ни попадя, кое-что утекло из частной жизни съёмочной группы, а о непростых отношениях главных исполнителей впору снимать сериал. Разводы, делёж имущества, скандалы на семейной почве, низвержение неудачного мужа с высокой должности и про-чее стало номинироваться на призы жёлтых изданий. Изредка громыхали орудия главно-го калибра СМИ, что-то поясняя или опровергая.
  Публичность в нынешнем виде группу сильно тяготила. И проходу ей не давали постоянно, только стихала одна история, как тут же выплывала другая, не менее скан-дальная. Оказывается, Покровская за свою "двушку" на Арбате почти ничего не платит, хотя там можно разместить три таких семьи, как у премьерши. А Проскурин меняет но-венькие "форды" ежегодно и это удовольствие для него почти дармовое, как вам это, до-рогие налогоплательщики? Не выглядели пушистыми и остальные, вскоре досталось и Ларисе Савченко. Оказывается, она втихую сделала свою подопечную лицом очень кру-той косметической фирмы и всё это в обход казны! Даже контракта не существует, хотя факт сотрудничества у неё на лице.
   Только двое, Медынский и Дерлинг, знали истинную причину изменений в лич-ной жизни своего коллектива. Знали и хранили молчание. Даже Семиклет, принявший активное участие в продвижении фильма, об этом не догадывался и парочкой демонов использовался втёмную. Они в услугах психологов и колдунов не нуждались, поскольку умело использовали человеческие слабости в производственных целях и это являло суть их профессии. Согласно их пасьянса Покровская несла крест роковой женщины-символа, Проскурин - фатальной жертвы судьбы, Симагина - женщины новой волны, а зрелые и состоявшиеся Плетнёв и Миронова стали главными приводными ремнями той жизни, которая и заключала в себе суть вечного конфликта личности с обществом. Влияние про-фессиональной парочки было настолько тотальным, что актёры продолжали играть пред-писанное и за пределами сценария. В этом был высший смысл задуманного. И они умело корректировали игру исполнителей, не выдавая истинных намерений.
  Просмотрев очередной материал, Медынский остался доволен и сказал сценари-сту:
  - Кажется, дело к завершению, это последние штрихи и они очень даже ничего.
  - Если по большому счёту - это уже настоящий Бунин, - согласился Иосиф Давыдо-вич, - но расслабляться не стоит. Ведь так? - и постановщик молча кивнул: был второй час ночи и в студии кроме них уже никого. Они выпили кофе, подкрепились бутерброда-ми и разошлись по своим номерам.
  
  
   15
  
  Проверяя электронную почту на "Рамблере", Симагина обнаружила интересное письмо. Оно значилось под логином "Сын Антигоны". Немного подумав, она его откры-ла: для назойливых поклонников и сайтовских донжуанов имя не характерное. А внутри и вообще оказалось нечто интригующее: "Я правнук героини, выписанной у Бунина под именем Антигона. У меня хранятся семейные реликвии и фотографии той эпохи. Буду рад, если вас это заинтересует". Вера ответила сразу, полагая, что это интересно по-настоящему. Даже, если правнук окажется из профсоюза детей лейтенанта Шмидта. И в течение одного вечера она убедилась, что её не разводят.
  Правнук хорошо владел материалом столетней давности и именами и титулами сыпал непринуждённо. Оказалось, что истинная картина в Бунинской "Антигоне" изменена, чтобы не привлекать любителей клубнички. На самом деле коллизия выглядела так: князь Вяльцев-Голембовский получил серьёзное ранение на Галицийском фронте и поправлял здоровье под Симферополем в имении близкой родни. Когда он выехал в Ялту для дальнейшей поправки, там и произошла встреча с молодой сиделкой, которая прохо-дила практику после медицинских курсов.
  Коллизия у Веры сразу же вызвала женский интерес, но, во всём разобравшись, она спросила себя: - А где гарантии, что именно эта история и стала поводом для рассказа? Раненых князей и дворянок-патриоток среди медицинского персонала в ту эпоху было предостаточно. И она деликатно поделилась с этим. Потомок ответил мгновенно: - У нас есть варианты редакции текста, в том числе перемена имён и некоторых обстоятельств.
  Такой ответ Веру смутил ещё больше, поскольку во время написания цикла расска-зов с "Антигоной" автор уже давно находился в эмиграции и общаться вот так коротко с живущими в России не мог. И она поделилась сомнениями с корреспондентом. Ответ был простым и Бунинским: "Умная девочка, браво! Но ведь и моя прабабушка совсем неглупа. Вам не хочется узнать, как она это сделала?" И в ответ полетело: "Сгораю от любопытства!"
  Потомок Антигоны жил в Тушино и Вера договорилась о рандеву. Прихватить ко-го-то для страховки она и не подумала, чуя настоящий артефакт и нечто захватывающее под его упаковкой. Такое надо принимать без свидетелей. Она надеялась, что со всем справится без опостылевшей опеки Медынского с Дерлингом.
  Правнук жил в трёхэтажном старинном доме постройки конца девятнадцатого века и занимал комнату в большой коммуналке с высокими потолками. Было ему под сорок и выглядел он на свой возраст. В комнате от старинного осталась лепнина на потолке и фортепиано с бронзовыми подсвечниками в углу - ни шкафов, ни венских стульев, ни подставок под фикусы и пальмы, ни сундуков, ни кресел с бархатным плюмажом и прочего. Большая часть мебели происходила из советской эпохи, но была так же прочна и основательна, как и дореволюционная.
  Комната по нынешним временам считалась огромной и в ней, наверняка, прежде жила очень большая семья. А антресоль с витой лестницей наверх напоминала о минув-шем с укоризной: дубовые шары на перилах в конце длинных маршей были черны от вековой полировки, а балюстрада укрывала от посторонних взоров семейные тайны. Гостья прикинула размер мансарды, стеллажи вдоль стен и ужаснулась - она больше её квартиры в Марфино. Если судить по увиденному, то здесь могли сохраниться настоящие раритеты той эпохи. И гостья обернулась к хозяину, ожидая представления, ведь до сих пор она знала его по интернетовскому нику.
  - Меня зовут Николай, здесь живу один, недавно развёлся с женой и ей по разделу досталась другая комната, она по линии Никольских, там из настоящих хозяев давно ни-кто не жил, мы её сдавали, - пояснил хозяин коммуналки. Присмотревшись, Вера замети-ла, что некая кухня, в американском варианте и открытая в жилую зону, здесь всё же име-ется. Она помещалась за сложной конфигурацией ниши и примыкала к общей кухне за стеной, так что кран с водой и газ там были. Устраивая гостью в кресле ручной работы, хозяин поинтересовался её предпочтениями и вышел поставить кофеварку.
  По ароматам из-за ниши Вера определила, что хозяин не бедствует, а чистота, ра-циональная ухоженность пространства и некая основательность во всём домашнем гово-рили о здоровых корнях разведённого мужчины. Чтобы занять гостью, хозяин выложил пару альбомов с фотографиями и краткими резюме под ними. Собственно, это скорее бы-ло родословное дерево, где отдельными ветвями следовали группы снимков родни. Вера обратила внимание, что женщины здесь были исключительно хороши и ухожены. Муж-чины им мало в чём у ступали, но внешняя красота, в отличие от женской, не была их козырем, те были и изящны от природы и умело выстроены сугубо женскими средствами. Воротнички, манжеты, складки блузок, покрой рукава и прочее подчёркивали выигрыш-ное и затеняли недостатки. Поскольку работа с фотографиями для актрисы была привыч-на, то несомненные достоинства предков Николая бросились в глаза ей сразу и вызвали интерес.
  Кофе и прочее появились неожиданно, всё это красиво устроилось на передвижном столике и не торопилось на большой стол. Хозяин тоже выглядел преображённым: на нём была синяя домашняя жилетка столетней давности с рубашкой и галстуком по тогдашней моде. Будто из костюмерной студии, так всё отглажено и пахнет крахмальной свежестью - подумала Симагина.
  - Мы чай и кофе пьём не здесь, - пояснил Николай и указал на место у окна. Там стоял небольшой столик и пара стульев по бокам. Будто по заказу - подумала гостья.
  Хозяин толк в кофейной церемонии знал и гостья в этом убедилась по движениям и умению обращаться с этим сложным и затейливым хозяйством. Салфетки, ложечки, щипчики и прочее лежали там, где предписывали традиции и это не казалось забубённой причудой, напротив - всё очень рационально и удобно, ко всему же и выглядело красиво. Припомнив реквизит в доме морского офицера во время съёмок под Костромой, гостья нашла много общего. Там тоже было много хитроумных принадлежностей и выглядели они не менее затейливо.
  Кувшинчики для сливок и молока, графинчик с коньяком, вазочки для сластей и блюдца для разных надобностей были под рукой и не мешали смакованию самого кофе. Ну и гостья тоже немало стоила, без неё эта церемония не прозвучала бы так чисто. На этот раз она оделась в духе экранной героини и отличалась от неё лишь современным платьем, причёску оставив той, что была у Алёны в последних сценах фильма. Ей было интересно увидеть реакцию мужчины, знающего историю так подробно и глубоко.
  Хозяин любовался женщиной, а та с удовольствием вкушала поклонение и погло-щала кофейный адреналин. Когда она отодвинула чашку, хозяин перешёл к делу. Он про-вёл гостью по семейной сокровищнице, начав со стеллажей антресоли и затем, спустив-шись вниз, где хранились самые последние реликвии минувшей эпохи, показал и осталь-ное. Подборку он приготовил заранее и теперь лишь доставал нужное.
  - Вот, взгляните, - сказал он, выложив папку в сафьяновом переплёте. Там лежали пачки бумаг в старинных конвертах, на каждом был затейливый заголовок, исполненный профессиональным каллиграфом.
  На двух конвертах значились фамилии Бунина и Вяльцева-Голембовского. Нико-лай подвинул гостье семейные раритеты и она углубилась в изучение, слушая коммента-рий хозяина. Большая часть переписки датирована годами массовой эмиграции после гражданской войны. Из неё Вера узнала, что Бунин познакомился с князем в одном из альпийских пансионов, где тот долечивал фронтовую рану. И в ходе общения, перешед-шего в приятельство, выяснилось, что писатель заинтересовался его романтической исто-рией. Затем он прислал князю вариант сюжета, где всё выглядело примерно так, как и поведал рассказчик. Но князю не понравилась узнаваемость персонажей и он предложил исправить это. Так появилась сначала Антигона, а после месяцев переписки и увечный генерал.
  Перелистав старые листы и ощутив их значение, актриса вновь окунулась в свою роль. Перед ней сидел потомок боевого офицера и сестры милосердия из дворян. И его интерес к себе, как к женщине и только женщине, она видела отчётливо. В том, что пси-хологию своих предков-мужчин он хорошо представляет, Вера не сомневалась и в разду-мье разглядывала фотографии мужчин и женщин, детские наряды и строгие позы семей-ных портретов. И из причудливых завитков памяти актрисы всплыл книжный стеллаж и подборка классики на нём. Она его лишь окинула взглядом, когда осматривалась в комна-те. Бунин, Набоков, Куприн, Блок, Брюсов и Ахматова с Одоевцевой разместились в виде причудливой комбинации вереницы и лесенки. Она решила, что всё это неоднократно перечитывалось, и спросила о прилипшем давно и не отпускающем всех занятых в фильме:
  - Почему мысль об уходе из жизни у большей части персонажей стоит выше остального? - Николай поднял взгляд на гостью и откинулся на спинку стула. Его глаза как бы оценивали молодую гостью на внутреннюю состоятельность. Это у него получи-лось привычно и основательно. Вера глаз не опустила и с интересом наблюдала ход мыс-лей на челе мужчины. Главным среди увиденного стало типичное мужское сомнение в женской глубине. Но перед ним была не просто молодая женщина, а талантливая актриса. Набор средств для достижения желаемого эффекта у неё был исключительным. И она улыбнулась, не скрывая иронии. Она умела вытаскивать мужчин из скорлупы махрового шовинизма. И он заговорил. С особыми интонациями и старомосковским шармом.
  - Огромная тоска по духовному родству и душевное одиночество - именно в этом таится ключ многих поступков в эмиграции. И Бунин, и все остальные уподобились рас-тениям, потерявшим корни. Ствол и листья чудом сохранились и требуют привычных со-ков из земли, а в животворных сосудах пусто! Нет земли - нет и соков! Боль и необъясни-мые для европейцев метания происходят оттуда.
  - И ностальгию зрелого мужа он вложил в уста Мити, который только вступает в жизнь, а революцией и не пахнет? - качнулась в сомнениях Вера. Только качнулась, чётко отслеживая собственное положение в кадре, то есть, в глазах собеседника и помня о ком-позиции остального. Она сидела против хозяина и её контур мягко рисовался на фоне ве-чернего окна. Причёска и прочее убранство головы у гостьи были тщательно продуман-ными и говорили о ней предостаточно. Но лишь умеющим читать. Она слегка повернула шею и явила профиль, который должен подтолкнуть к откровенности. Она в этом стала уверена и слегка приоткрыла губы. Самую малость, чтобы обнажить белые жемчужины. И услышала тяжкий вздох, хозяину хотелось другой темы:
  - Он же гений и свою боль облёк в страсть молодого человека. Если всмотреться в его переживания, то станет ясно, что отчаяние - это некая фигура, понятная современни-кам, знающим язык умолчаний. Некоторые из наших там подобное считали своеобразной фрондой. Ведь литература европейцев в те времена была поверхностна до бульварности, дидактически сюжетна и примитивно функциональна. Хэмингуэй и Сэлинджер со своей расхристанной навороченностью, метафоричностью и символизмом появились позже и они были из другого мира, а в Бунине оказалось много общего с нашими роскошествами мысли, пространственными и пахучими ориентирами и почти ничего со смрадом европейской коммуналки, где хозяйничали золотари вроде Ницше и Фрейда.
  - Даже так? - улыбнулась его скрытой и насыщенной страсти актриса, - а русская рулетка? Она у нас в моде со времён Пушкина и Лермонтова. Что вы думаете о ней?
  - У персонажей Пушкинской эпохи те же проблемы, что у эмигрантов. Невостребованность и неприкаянность. Хотя подобное свойственно любым мыслящим людям мира, но у русских оно выражено особенно ярко. Возможно, виновна генетика, а может и что-то другое. Широта души русича всегда в конфликте с дисциплиной нелюбимого общества и рамками обстоятельств. И душа, лишённая прочного стержня, рано или поздно вильнёт к мыслям о суициде.
  - У вас какая профессия? - поразилась его наблюдательности актриса, подобное о психологии поступков она слышала только из уст очень продвинутых режиссёров. Обыч-ные лишь показывали, где стоять и когда вступать.
  - Программист, - улыбнулся Николай и развёл руками, - а работаю в технической библиотеке МГУ. Вера прикинула, что на работу через всю Москву ездить не очень удоб-но и спросила:
  - У вас, вероятно, свободное расписание?
  - Как-то так, мы с напарником разделили неделю пополам и работаем через день. В воскресенье там серверы отключают и у нас общий выходной, - ответил он и тут же спро-сил, как бы извиняясь за приземлённость ответа: - Снимать Бунина сейчас - это мода на ностальгию?
  Это прозвучало так, что гостья уловила и несказанное. Хозяин тяготился собствен-ной невостребованностью и искал выход из тупика интеллектуала, живущего не в свою эпоху. Работая в команде Медынского, она с этим встречалась постоянно и на любом уровне.
  Симагина поднялась и сделала шаг к окну. Двор сохранил колорит столетней дав-ности и здесь не было гаражных жестянок и бельевых верёвок, портящих экстерьеры из клумб, газонов с кустами сирени и ухоженного шиповника вдоль обочин. Уличные фонари ещё не зажглись и белизна недавнего снега навевала воспоминания о московских импрессионистах. Видимо, жизнь здесь, а не в современных кварталах для этого мужчины значит очень многое. Вид из окна и внутреннее обустройство комнаты очень гармоничны. Вряд ли это случайно. Она обернулась к Николаю и, невидимая ему в контровом свете окна, ответила о моде в кино:
  - Думаю, Бунин в нашем варианте - это вызов теперешним модам и предпочтени-ям. Мода - это всегда стереотип, особый и отличный от принятой в обществе рутины, но стереотип. У нас вещь очень штучная и ни в какие рамки она не вписывается. Так было в начале съёмок и продолжается до сих пор. Фильм шёл очень тяжело и вопреки обстоя-тельствам. К нему не готовы все, а мы, актёры, в первую очередь. Я это видела на колле-гах и прочих людях кино: от работы с классикой отвыкли. Там даже дышать надо иначе. Вера очень умело выстроила мелодику ответа, чтобы хозяин перестал смотреть на неё, как на добычу и уловил в сказанном главное.
  - Каково быть в личине женщины той эпохи?
  - Я становлюсь Алёнкой, у которой муж погиб на шахтах, отец-лесничий приболел и средства к существованию исчезли, а молодой барчук ищет моего расположения. Про-сто расположения и всё! Мне восемнадцать и замуж он меня ни за что не возьмёт. Но я его не могу отвергнуть. И случается это из-за многих обстоятельств. Вот о них-то и снят фильм. Я исхожу обычными сомнениями перед выбором своей судьбы.
  - В театре у вас нет ролей из классики, это вышло случайно?
  - Она расписана давно и вся в руках актёров со стажем. А нам, молодым да ран-ним, что осталось, - улыбнулась она и вышла на свет зелёного торшера у лестницы на ан-тресоль.
  Полгода плотной работы под контролем лучшего постановщика свою роль в её профессиональном преображении сыграли. Теперь же ей хотелось устроить всё самой. И всего-то маленькая мизансцена с общим приглушённым светом и маленьким чуть зелено-ватым торшером над головой в роли софита, сценка миниатюрная, но изготовленная са-молично! - Небольшое потрясение от увиденного мужчина скрыть и не пытался. Главный вопрос следует задать сейчас:
  - Расскажите, как вы угадали тайну о своей прабабушке. Ту самую, о которой в пе-реписке писателя и князя ни слова. Повисла пауза, перешедшая в затяжное молчание. Хо-зяин ещё сомневался, стоит ли так глубоко посвящать гостью в семейные тайны, но затем решил идти до конца и подошёл к комоду. Вера уже представляла, что её ждёт. Нервный взвод, который так и сквозил во всех жестах и движениях Николая, о том свидетельство-вали.
  - Начну с того, что о приключении с князем я узнал не так давно. Среди опублико-ванных фотографий одного историка литературы я увидел лицо своей прабабушки. Про-верился и понял, что это она. Вот тут всё и началось. Выяснилось, что она представлена Брюсову и Чехову. И среди знакомых Чехова оказалась не случайно. Он сам искал её общества, это следовало из писем писателя. Она немножко музицировала и писала мас-лом. Я потом покажу её работы, кое-что сохранилось. Кстати, фотография с братьями Че-ховыми сделана в Москве ещё до войны и её замужества, ей тогда было шестнадцать.
  Тотальная волна патриотизма в высших кругах в первую мировую не миновала и прабабушку, её звали Мария Петровна Кулагина. У неё к тому времени уже был муж, ко-торый погиб в самый разгар войны. Князь Вяльцев-Голембовский воевал там же, где и муж, и она помнила его фамилию в высочайшем письме командования к вдове офицера-дворянина. Когда Мария Петровна узнала, что князь ранен и находится в Крыму, то сде-лала всё, чтобы принять участие в его судьбе.
  Князь был в самом зрелом возрасте чуть за тридцать, а Марии Петровне чуть за двадцать и она влюбилась. Возможно, поэтому он и выжил, после таких ранений редкие спасаются. Когда смерть от него отступилась и стало ясно, что судьба к нему благосклон-на, она сообщила о беременности. И поставила условие: или он выдерживает этот болез-ненный курс лечения до конца, или их ребёнок останется без настоящего отца. И уехала в Москву, чтобы выносить моего дедушку. Это была зима с 1916-го на 1917-ый год. Гряну-ла Февральская революция, затем начался парад временщиков, родился дедушка и явился октябрь, после которого всё перемешалось окончательно. Князь перебрался в Швейцарию на воды и там набирался сил и здоровья. Последняя весточка от него датируется началом зимы 1918-го года, вот она, - Николай показал пожелтевший листок письменного бланка с вензелями. Такое пишут любящим жёнам настоящие мужья.
  Вера взяла письмо и ощутила то же, что могла чувствовать женщина, получив ве-сточку из рая. Письмо, написанное сто лет назад, и теперь светилось счастьем и любо-вью. Она держала его в руках и не читала, а чуяла написанное всем своим существом.
  - У него потом была семья? - спросила женщина и он кивнул.
  - Об этой истории кроме Бунина не знал никто. Вы, надеюсь, понимаете, почему? - Симагина кивнула: историю ХХ-го века в России знают все.
  - А как вы раскопали остальное? - спросила гостья.
  - В нашем роду не всё обсуждали и не всему верили, это сейчас козыряют родо-словной от дворян. А прежде было иначе и фигур умолчания у нас предостаточно. Мария Петровна, урождённая Кулагина, как и её муж, происходила из дворян и первые годы Со-ветской власти ей светиться было ни к чему. Так тогда вели себя многие. Очень многие! И всем сообщили легенду, что отец дедушки погиб, а до этого он приезжал к своей жене и от той встречи остался след - мой дедушка. Для этого пришлось чуточку подправить дату в документах из штаба фронта. Бумаги сильно потёрлись и исправление удалось легко. Тогда это не вызвало ни вопросов, ни подозрений. Но правду знали только самые близкие.
  - А что во всём этом вас привело к такому серьёзному открытию?
  - Любопытство и что-то от чутья. Я смотрел фотографии той эпохи, перечитывал письма с фронта, но не видел там порыва и чего-то ещё, что могло привести к перемене облика прабабушки в последующие годы. Не тем мужчиной был муж прабабушки, чтобы вот так резко переменить стиль её жизни. Тогда-то я и наткнулся на ту самую фотогра-фию в работе историка литературы. Он как раз исследовал истоки "Антигоны". После этого были архивы Бунина и от них мы вышли на потомков Вяльцева-Голембовского.
  - Значит, всё началось с фотографий? - уронила она очень и очень осторожно, бо-ясь спугнуть деликатную атмосферы нового витка беседы.
  - Да, именно с них, - ответил он и выложил россыпь снимков с прабабушкой до и после встречи с князем. Гостья внимательно их изучила и тоже отметила разницу в образе молодой женщины.
  - То есть, она в порыве патриотизма отдалась служению на благо Отечества и бог послал ей знамение в лице этого мужчины? - чуть прищучила гостья хозяина. Тот ответил не сразу, видно, думал об этом не однажды, но так ни к чему и не пришёл.
  - Возможно, и не так явно, но что-то в этом духе.
  - Она была замужем за молодым мужчиной два года до войны и детей не имела, а тут почти случайная связь с инвалидом и тут же роковая или желанная беременность! - иронии гостья не скрывала и хозяин вздохнул:
  - Я об этом думал и не однажды. Но кроме любви в голову ничего не пришло.
  - Взгляните на глаза своей прародительницы внимательней и оцените их по полной программе с высоты нынешних знаний обо всём из психологии, виртуальщины и чертовщины, - предложила гостья, - вот эта цепочка снимков, где она в обществе и одна. Что вы в них видите? И хозяин погрузился в изучение хорошо знакомых вещей в тысяча первый раз.
  - Разумеется, они другие. Вот эти наполнены светом и любовью, а здесь вежливая деликатность воспитанной дворянки, - разделил он эпоху до и после встречи.
  - То есть, с мужем её ничего серьёзного не связывало и вы это отметили с самого начала, начав собственное расследование, ведь так?
  - Да, но начинал я с писем. А про глаза только сейчас заметил, - признался хозяин.
  - Эти глаза принадлежат женщине, которая дала жизнь вашему дереву в России и спасла от засухи княжеское на чужбине. Вы не находите, что её беременность - это про-явление чего-то высшего?
  - Вы о чём же? - подобрался хозяин.
  - Ну, что-то вроде генетического. Бывает же, когда женщина не может родить очень долго, а потом какая-то бабка пошепчет и затем она щедро выдаст россыпь от-прысков.
  - Вы думаете, без колдовства не обошлось? - как-то уж очень подозрительно взгля-нул он на гостью.
  - Если честно, то что-то в этом роде. И, скорее всего, обошлось без услуг со сторо-ны. Мне кажется, что ваша родоначальница этот дар открыла в себе. Вот эти глаза при-надлежат женщине, которая про мир знает всё. Присмотритесь внимательней!
  - Боже праведный! - воскликнул он через некоторое время, - а ведь это и впрямь колдунья! Но как вы догадались?
  - Не знаю, пришло в голову и всё, - понизила градус момента гостья, хотя удоволь-ствия от маленькой удачи не скрывала.
  - Надо же, - не мог придти в себя потомок князя и дворянки, - моя прабабка была колдуньей! Кому скажу - не поверят. Нет, я вас так просто не отпущу, такое бывает не во всякой жизни! Давайте отметим это замечательное открытие, - сказал он и поднялся за другой посудой и прочим для пикника наедине с женщиной.
  Божоле был настоящим и обладал хорошим букетом. Фрукты с шоколадом сочета-лись хорошо и не мешали восприятию вина. Беседа скользила вокруг истории, сползала к интимным ноткам и возвращалась к истокам этого удивительного рода. Николай принёс кое-что из работ прабабушки и, на взгляд чуточку смягчившейся гостьи, в них уже на этом уровне сквозила незаурядность молодой дворянки. На очень смелом наброске дамы в открытом платье, сделанном на каком-то благотворительном балу, стоял автограф Михаила Чехова и закорючка его гениального брата. Рисунки в своём большинстве выдавали индивидуальность и выделялись над средним уровнем ученицы в солидной студии. Собранное вместе художество придавало её исполнительнице особый шарм, хотя любительство всё же доминировало и актриса это уловила очень легко. Для дворянки той эпохи живопись была одним из способов самовыражения. Просто самовыражение! И гостья вернулась к фотографиям и письмам уже лучше готовой к пониманию материала.
  Симагина в доме немножко освоилась и очень неспешно и пристально разглядыва-ла раритеты. К портрету родоначальницы, носящей плод любви в тревожном мае 1917-го года, она возвращалась неоднократно и нашла очень впечатляющим. По наполненности чувствами и глубиной она, пожалуй, превосходила и писаных красавиц эпохи Возрожде-ния. Ни одна из мадонн дальнего прошлого не могла сравниться с палитрой чувств рус-ской женщины на переломе эпох. Глядя на неё, и жить захочешь и совершишь невероят-ное. И Симагина, не стесняя себя совершенно, как и положено настоящей хиппи, выложила это Николаю. Теперь он на гостью смотрел совсем иначе. Она ступила в то пространство, на котором стала недоступной комплексу Зевса. И это ей нравилось больше.
  - Кто они, потомки того офицера? - спросила она, разглядывая фотографии по-следних лет. Там были московские и парижские сюжеты с группами молодых и немоло-дых людей. Николай среди них выглядел инородным телом. Хотя и у него и у них чув-ствовалась порода, но Николай выглядел более самодостаточным.
  - Обычные французы. Ни слова по-русски и историю знают через сильно накру-ченную призму. Ко мне у них даже любопытство не совсем нормальное. Вроде в зоопарке перед клеткой с диковинными зверями.
  - Они здесь бывали?
  - Да, в последние годы это стало вроде ритуала, их поездки в Москву, а мои в Па-риж и Лион.
  - Часто? - уточнила гостья.
  - Раз в квартал кто-то из них приезжал - это точно. А я не чаще раза в год.
  - И непременно летом в отпуск?
  - Да, так мне удобнее с работой.
  - А дерево - это ваша идея или французская?
  - Моя, - признался Николай, - я узнавал про всё это из разных уст и источников, кое-что хранилось в церковных книгах, там к этому относятся очень бережно. На одну ветвь нашего дерева с французскими черенками наложилась другая, с русскими корня-ми, вот с ними ещё о чём-то говорить можно, но с другими...
  - Вы же сказали, что они по-русски не говорят, а разве семейное или интимное можно обсуждать через переводчика? - заметила Вера.
  - По-английски говорят все, я в том числе. Так что толмачи нам ни к чему. Они другие! Понимаете, Вера, совсем другие.
  - И о Бунине вы не говорили?
  - Они же французы, что им наша литература, да ещё сто лет назад! - уронил Ни-колай с таким жаром, что гостья поёжилась.
  - Они будут смотреть наш фильм про ту эпоху? - Нет, не то! - Они в нём хоть что-то поймут? - спросила она, осознав горечь собеседника. Николай задумался и развёл ру-ками:
  - Если там будут чисто наши заморочки, то уйдут с середины фильма или пере-ключат канал.
  - А что задержит?
  - Гламур в любом виде. Ну и сочная картинка с качественным саундом. Если по-становщик выдаст настоящего Бунина, его ждёт провал, немногие эстеты не в счёт. Ко мне приезжало больше трёх десятков потомков русских, некоторые по нескольку раз, од-нако ностальгии по своим корням не обнаружилось ни у кого. Даже из вредности или любопытства!
  - То есть, им нужен костюмный фильм с матрёшками и национальным колоритом?!
  - Как-то так, они привыкли к определённому формату мировосприятия и аномалии не примут изначально. Опять же, я говорю об обычных французах!
  - Чёрт побери! - возмутилась актриса, - Среди потомков наших русичей и никако-го отзыва?! Может, у вас были не все и не той масти? Янки и те копаются в своих корнях. - Янки! - Что-то у вас, Николай, не сходится!
  - Вот именно, не то и не той масти! - согласился он. - Только янки - это не тот случай, они же нация беглых каторжников, нищих эмигрантов и прочего люда без роду и племени. У них эта ностальгия генетическая, а у нас в эмиграции сплошь и рядом избран-ная публика: офицеры, генералы, графья, казачьи сотники и становые атаманы, дворяне и князья. Они сидят в кафе Парижа и Лондона, привычных для эмигрантов всех времён и на фоне ухоженной Европы перед их глазами мелькает искони немытая и растерзанная Россия, потому и иные стереотипы.
  - Однако в немытой России ласки девушек им доставались бесплатно, а в Европе за всё надо платить, может, такая желчь поэтому? - понизила его запал гостья и он улыб-нулся.
  - Вот мы с вами незнакомы совершенно, нас ничто не связывает по крови, но я вас слушаю, понимаю и мне приятно ваша реакция на мою горечь. Будь на моём месте один из них, он бы только разглядывал ваши прелести. Они на меня смотрели так, будто боль-ше и взять нечего! А ведь и я на них так же!
  - Стоп-стоп! - остановила актриса, - Даже у женщины смотреть нечего?
  - На картинки в "Плейбое" я смотрю так, будто там парное мясо, а я убеждённый вегетарианец. Вот они - это нечто подобное. Хотя у меня с рефлексами всё в норме.
  - Вам не нравится их красота или дело в принципах и вы им подчиняетесь вопреки зову инстинкта?
  - Не могу сказать про всех француженок, но те, с которыми довелось общаться, особого интереса не вызывают. Ну, в смысле, чтобы как-то к ней потянуло.
  - Некрасивая и непривлекательная француженка? - Тут что-то не то! Да они пого-ловно заточены на секс и брызжут им, будто недержанием! - запротестовала актриса, знающая франков хорошо и из первоисточников, - Или у вас не та выборка или пора к психиатру.
  - Вера, я нормальный мужчина и вслед интересной женщине смотрю, как и все. Куда не следует, тоже заглядываю. Дело в ином.
  - В чём же? - и он вздохнул, пытаясь найти словесный эквивалент. Нашёлся он не сразу:
  - Внешне, да, они ухожены. И ароматы вокруг - дай бог другим. Мысль затащить в постель тоже появляется. Но...
  - Родня? - Это останавливает? - и хозяин покачал головой:
  - Тепло, его в женщине ищешь всегда. Но там полный облом - пусто и холодно! Не зря же у них секс числится среди развивающих упражнений в фитнес-центре, а у нас даже с блядью в подворотне что-то другое.
  - Николай, на что вы надеялись, устраивая эту встречу? - после паузы в тридцать тактов спросила гостья. И лицо хозяина мягчилось:
  - Я бывал на ваших спектаклях и вы мне пришлись по душе. Я не очень разбираюсь во всех этих театральных новациях, но душу и темперамент актёров вижу сразу. И хожу в основном на них, а не на моды постановщиков.
  - Вы разглядываете нас в бинокль и прикидываете, что съесть и чем запить? - уро-нила гостья и он улыбнулся:
  - Мужчины следят за актрисами, а женщины за актёрами, такова специфика ны-нешних театралов.
  - Наблюдая за мной, для вас важна чувственность, как с музыкой или что-то иное?
  - Наверное, что-то синтетическое: я слушаю музыку слов, почти не замечая их су-ти, и любуюсь вашей пластикой. Я знаю, есть такие, что достигают при этом оргазма.
  - Надеюсь, вы не из их числа?! - поморщилась Симагина.
  - Разумеется.
  - Спасибо! - Вы знаете, бывает так, что я выматываюсь на сцене во время, казалось бы простых проходов, реплик и поз. Потом в паузах сижу в гримёрке и думаю, отчего та-кое опустошение? Эту энергетику навынос замечают редкие и подобное слышу только от коллег.
  - В искусстве всегда так: посетителей тысячи, а понимающих единицы. Так вот, когда узнал про фильм, то удивился, поскольку ваши роли и Бунин кореллируют слабо. Но раз фильм готов и о нём говорят уже сейчас, значит ваш Медынский и мой Бунин нашли общий язык. А вы приобщились к классике. Надеялся, что увидеть ещё одну судьбу из тех, порушенных, вы уже готовы. Теперь вижу, что не ошибся.
  - А теперь, когда канделябры зажжены, софиты подняли театральную пыль, стати-сты и главные персонажи выстроились на авансцене и оркестр готов к крещендо, вы готовы к завершающему монологу?
  - Да. Узнав, что моя прабабушка была способна на высшее и совершила его, я заду-мался. О себе и всём своём и нынешнем. Сером и невзрачном. Слабая женщина в тяжкую пору не согнулась и не покорилась обстоятельствам. Что же должен сотворить мужчина, чтобы соответствовать её уровню?
  - Что?
  - Сделать так, чтобы ей, любящей и носящей плод, не пришлось проявлять героизм и мужество. Это мужские качества и применять их должно мужчинам.
  - А кто же тогда ваш прадедушка?
  - Слабак! Я это вижу по потомству во Франции, да и сам во многом такой же. Генетика!
  - И этого не одолеть? - спросила актриса. Фраза вышла очень сочной, будто оплеуха на сцене.
  - Ещё не знаю, но буду стараться, вы ведь захотите пари?
  - На русскую рулетку и не меньше! - отчеканила женщина и мужчина согласился:
  - А что мне остаётся?
  
   16
  
  Съёмочный день на студии у команды Медынского прервался около двух часов. У себя в гримёрке была убита Вера Симагина. Её обнаружила зашедшая гримёрша, она у кого-то из актрис оставила мобильник и теперь опрашивала своих подопечных. У Симагиной была не так давно и мобильник вполне мог покоиться на столике. Не услышав ответа на стук, гримёрша решила, что актриса сушит волосы феном, толкнула дверь и вошла. Вера лежала рядом с туалетным столиком и из её груди торчала рукоять кинжала. Гримёрша завизжала от страха и на крик собралась толпа любопытных. Тут же сообщили Медынскому и он распорядился позвонить в милицию, заодно приказал местной охране закрыть все входы и никого из здания не выпускать. Он вошёл в комнату Симагиной, чтобы понять, не осталось ли в эфире что-то от происшедшего. И уловил гнетущее и безысходное. То ли это объяснялось его внутренним состоянием, то ли навеяла обстановка. И то и другое было недобрым знаком.
  Симагина сегодня не гримировалась и была в необычном для себя брючном костюме. Жакет был расстёгнут и слегка задрался, обнажая голубую блузку с белыми горошинами. И аккурат из левого кармашка торчала рукоять. Кинжал был из тех, что дарят понимающие люди, с отделкой и настоящими ножнами. Про него слухов ходило предостаточно и вот только теперь он увидел его. Кровь на полу и одежде заметил уже потом. От взгляда на лицо Симагиной с распахнутыми глазами мужчину передёрнуло, он зажмурился и тут же вышел из комнаты. Смерть в её чистом виде вызывала тошноту и головокружение. Все отметили, что шеф побелел и стал сильно не в себе.
  Оперативники приехали быстро и в большом количестве, они распределились по зданию и каждый занял собственный сектор обстрела. Версию с ограблением и прочими корыстными вариантами сразу же отбросили, поскольку к личным вещам и украшениям Веры никто даже не прикоснулся. Не было даже имитации чего-то корыстного. В гримёрке был исключительный порядок и чистота, убирали здесь утром и поэтому сохранились лишь следы текущего дня. Там собралась куча экспертов, они всё осматривали, снимали, освещали специальными лампами и ползали на коленках в поисках чего-то особенного.
  Оперативники занялись опросом съёмочной группы, майор Кетменёв занялся Медынским. Он сразу спросил:
  - У неё есть враги, желающие смерти? - Медынский уже пришёл в себя, пожал плечами и попробовал понять, что для него значит эта фраза. Любили и ненавидели в его группе все и всех. И Симагина не была исключением. Успешная всегда под прицелом бездарей. И постановщик решил не умничать, а ответить по существу:
  - Думаю, терпеть её не могли многие. Это в каждом из них глубоко и по-настоящему. Вопрос в другом: до какой степени?
  - И что даёт её смерть?
  - Моральное удовлетворение. А кому-то и вообще возрождение из пепла. Актёр часто находится в тени кого-то из светил и рвётся в первые ряды. Симагина и есть восходящая звезда. Стартовали в фильме все с одной точки, но она вырвалась вперёд и догнать её в этом забеге уже никому не светило. Горечь и желчь по этому поводу может стать убийственной.
  - А как же насчёт строгости жанра? - На сцене играют драму, а в гримёрке типичный детектив.
  - Не иронизируйте, у нас такое сплошь и рядом. Актёры - народ тщеславный и суеверный в высшей степени. До стресса и нервного срыва, после которых уже нет сдерживающих плотин, им недалеко и этот путь они мысленно уже проделали. - Все!
  - Даже так?
  - И чем глубже личность и сильнее стресс, тем лучше свою роль она сыграет. И её ни за что не обличить. Всё продумано до мелочей и разыграно по системе Станиславского. Это в случае, если убийца кто-то из наших.
  - А если он со стороны?
  - Кинжал! Про него чужаки не знали. - Где он у Симагиной находится и всё такое.
  - То есть, чужаку нужна точная наводка?
  - Вот именно.
  - А какие мотивы для всего этого? Кроме вспышки ненависти должно быть и что-то ежедневное и вроде просвета в мрачном туннеле, если она уйдёт из жизни.
  - Вариантов тьма, с её уходом возникают неминуемые вакансии и фантастические варианты, это одно из самых очевидных соображений, но есть и другие. К примеру, что-то из разряда деловых или творческих соображений. Сгодилось бы для этого многое.
  - Например?
  - В общем, офицер, так: искать надо среди всех. Даже мне, моему сценаристу или продюсеру в этом есть тайная корысть. Ну, не то чтоб мы её терпеть не могли, отнюдь! Она лучшая из актрис и сыграла свою роль на Оскар. Но! - Фильм снят и нам нужна раскрутка: дорогая, продолжительная, муторная и непредсказуемая. Шумная кампания в прессе это сделает бесплатно! Так что и это может быть.
  - Звучит цинично, вы не находите?
  - Да! Наше ремесло этим пронизано насквозь, как и пафосом с ложью и лицемерием. Так что на слово не верьте никому! Правдивых глаз и истеричных сцен верности тоже избегайте: даже будучи внешне убедительными, они насквозь фальшивы. В моей группе и с таким тренажём и иезуитской тщательностью они прошли такое, что способны на всё и их не обличить! Вот так! - Медынский помолчал, погрузившись в себя, а затем взглянул на гостя и усталым тоном закончил: - Я подумаю и прикину, какая сволочь решилась на такое!
  - И скажете нам?
  - Возможно. А может, и сам с нею разберусь! Но для того, чтоб быть в курсе, задавайте вопросы и изучайте всё! Я пришлю ассистента и он даст раскладку, кто и где был в эту смену. Если кто-то оказался здесь не в свою смену, уже интересно. И так далее. Медынский поднял трубку и пригласил ассистента по работе с персоналом. Ниточка тут же подключился к работе следствия.
  В этот день из студии никого не отпустили и продержали, процеживая через сита проверок, очень долго. Некоторые явились домой лишь к утру. Но по горячим следам милиция никого не поймала и никаких зацепок не получила. И дело приняло затяжной характер.
  Медынский на одном только характере и из жажды непонятного самому себе возмездия занялся делом со своей стороны, понимая, однако, что шансы нулевые. Если сразу виновный не выдал себя и не попался, то теперь успокоится и заляжет на дно. Если в этом замешан кто-то из творческих кадров, то дело вообще швах - играть они умеют хоть что, а тут ещё и стимул - собственная свобода.
  На поверхности лежала версия с Покровской и Проскуриным, у них с Симагиной было что-то уж сильно и замысловато накручено и между собой эта троица разбиралась основательно и не однажды. Но поговорив с каждым, он в этой версии засомневался. Собственноручно никто из них убить Веру не мог. Не там и не в том состоянии они были, чтобы совершить такое и переключиться на работу без потери тонуса роли и нерва, которые даже при паузе в несколько минут тут же исчезают. Это мог сделать только свободный от работы. Или наёмный чужак. - Кто и для кого?
  Между тем следствие топталось на месте и раздражало на студии всех. Бесконечные вопросы и уточнения, кто и где находился мало что проясняли и в мелких нестыковках минут, слов и секунд тонули все, в том числе и следствие. Некая корпоративная солидарность сыграла свою роль и чужакам не доверились. Как ни странно, но та роковая минута никому в голову по-настоящему не запала и её подробности провалились в расхлябанность обеденной суеты, когда все бывали везде и торопились уложиться в это время. Звонки агентам, кулуарные беседы, студийные сплетни, личные проблемы и прочее, включая поглощение примитивной еды в местной кафешке - всё происходило в эти три четверти часа. Для любой версии следствия у студийцев имелся порядочный зазор времени и обстоятельств и ничего обнадёживающего не складывалось. Не зная студийной кухни достоверно, сюда даже подступать опасно - утонешь в грязи подробностей.
  К удивлению многих, происшедшее получило широкий резонанс и соболезнования со словами тепла пришли и из Парижа, Монреаля, Лондона и Нью-Йорка, где гастроли её театра и сама актриса запомнились местным театралам. Отозвались на трагедию в актёрской гильдии и медийные СМИ, фотографии группы Медынского на съёмках ходили по всему миру и Симагина в них была на особом счету. На личный сайт актрисы, теперь осиротевший, пришла масса признаний и любовного тепла, которое постоянно излучала молодая актриса.
  Прощание с Симагиной вылилось в демонстрацию лояльности Медынскому, Станиславскому, Мейерхольду и Бунину. Все каялись в грехах непонимания и поклонялись рано ушедшей актрисе. Ужасно выглядели Покровская и Проскурин, обоих считали виновниками и про конфликт с Верой знали все. Кто нажал на спусковой крючок этой трагедии, теперь значения не имело. - Виновны оба! Хор немого укора был невыносим и давил на них исключительно. Медынский понимал, что он организован и использовался для прикрытия каких-то, ему неведомых обстоятельств или истинного убийцы. Но обладателя руки, держащей всё под контролем, он так и не усмотрел. Как-то размыто и расплывчато выглядело всё.
  
  На его сообщение про трагедию Синтия тут же отозвалась и попросила сделать звонок в Минкульт, чтобы устроили визу. Связей Медынскому хватило, чтобы с билетом и визой вышло по экстренному варианту. Синтия Хейг успела на прощание с Симагиной и придала семейно-корпоративному ритуалу нечто большее, чем то, к чему все привыкли.
  - У нас такое тоже бывает, - призналась она Медынскому, оставшись наедине и выслушав подробности, - и никогда виновных не находят.
  - Ни разу? - спросил Медынский, глядя на неё. Об истинной причине приезда он догадывался и наблюдал за актрисой. Но так ничего и не увидел. Возможно, не туда смотрел. Строгий чёрный костюм с классической юбкой, тёмная блузка, никаких украшений на шее и руках, лицо почти без макияжа, простая причёска, туфли на среднем каблуке и тёмные непросвечивающие колготки не давали ни никаких зацепок для этого. Синтия пожала плечами, с мужчинами всегда так - главного они не замечают и вернулась к разговору:
  - Полиция находила кого-то из экстремалов для роли исполнителей, как было с Шерон Тейт, однако до наводчиков и заказчиков никогда не добиралась.
  - Куплена?
  - И это тоже. Слишком многие из тузов замешаны во всё и во всём, чтобы допустить настоящее расследование. Не зря же они в губернаторы выдвинули своего. Теперь всё окэй, что бы ни случилось!
  - Вера могла стать настоящей звездой, - сказал он и чиркнул зажигалкой, любуясь синеватым пламенем. - У неё обозначился особый тип таланта в сочетании с глубокой личностью и это дало бы целую плеяду удивительных сюжетов и героинь. Под неё могли писать сценарии, даже Иосиф на неё глаз положил - хороша! Но теперь ничего не будет - ни фильмов, ни открытий, ни потрясений.
  - Ты так этим расстроен? - спросила она и откинулась на спинку дивана. Разговор обещал стать затяжным и совсем непростым.
  - В общем, да. Я в неё слишком много вложил, чтобы так просто заливать горе верёвочкой.
  - Верёвочкой? - не поняла гостья.
  - У нас так говорят, когда поминки растягиваются на недели и месяцы.
  - Звучит впечатляюще! - Она тебе дорога? - слегка насторожилась гостья, выдав в себе женщину, но мужчина опять ничего не заметил.
  - Синти, - сказал он особым тембром, который в актёров проникал до самой их низменной сути, - эта девочка оказалась настоящим даром небес. Я её по большому счёту и не знал вовсе. Стыд и позор! Она играла, я снимал и это всё. Чем она занята после съёмок, вот что оказалось интересно. Её игры с партнёрами - это нечто! Они сами рассказали.
  - Их подозревают?
  - Разумеется, поэтому выложили даже неприглядное! Абсолютно всё, в том числе и подспудное, в таком и перед высшим судом не признаются, - откуда-то из самой глубины ответил Медынский.
  - Ты имел на неё виды? - спросила Синтия. Она Медынского знала достаточно, такой тип мужчин ей нравился и от общения с ними исходил комфорт. Вернувшись домой, она расщедрилась на удовольствие периодически напоминать о себе. Переговоры влетали в копеечку, но ей очень помогали: погружение в Толстого с подачи Медынского было глубоким и основательным. Такое же проникновение Алекса в мир погибшей актрисы было хоть и запоздалым, но искренним и оно ей пришлось по душе.
  - Имел, было и это. Хотя ничего конкретного, так, общее витание и флюиды, но теперь уже с Верой на первом плане. Ещё не знаю, что именно, но выдающееся. Она того достойна, - ответил он и выпил из горлышка. В бутылке была пшеничная водка, наполовину опорожнённая за время беседы с гостьей. Синтия отметила, что он так и не смог сказать о Симагиной фразу в прошлом времени. Он не сказал: - Была достойна! Он сказал: - Она достойна! - будто молодая актриса где-то колобродит, а он терпеливо ждёт возвращения.
  - Расскажи о ней то, чего не знают другие, - предложила Синтия, чуя хорошие перспективы этого шага.
  - В том-то и дело, что ничем особым похвастать не могу, так кое-что из ремесла и только.
  - Но оно всё же было, это особое? - балансируя на грани дозволенного, прибавила Синтия. Медынский ответил не сразу.
  - Когда она заявилась на первый кастинг и просто поздоровалась со мной из окрестностей безбашенной хиппи шестидесятых, я ей тут же поверил. Там была куча умного и важного народу, но она на эту публику даже не взглянула. Ей было по барабану, что скажет мэтр театральной сцены, босс киноконцерна, литературный консультант, художник по костюмам, а уж тем более, стилист или оператор. Я уже порядком устал от этой канители по просмотру и её фокусу поначалу удивился, другие пытались очаровать чем-то мягким, тягучим и томным, а она сумела поразить с места и в карьер. Она как бы говорила - взгляни, каков прикид, а? - Да, я только что из чужой постели и от мужчины и марихуаны ещё не отошла. Но делаю это по собственной воле и свободна продолжить или прекратить. И наплевать, что скажут другие. Она через их головы обращалась ко мне, как бы предлагая свою манеру и мне понравились и смелость, и откровенность. Она была так же убедительна и потом, с партнёрами. Личина крестьянки, соблазняющей молодого барчука, казалась её собственной. Но было и другое. Оно Ниточку смутило и он не сразу осмелился в этом признаться.
  - Она не прогибалась, да? - догадалась Синтия. Тому были основания - их диалоги и проникновения в глубины ремесла. В пространстве творческих инструментов и чувствований Вера вращалась свободно и легко выбирала нужный жест и краску. Такое качество по обыкновению врождённое и дано не многим. А жажда погружения в неведомое и вообще зашкаливала, так что внешняя легковесность хиппи для неё просто семечки.
  - Верно! - подтвердил Медынский, как бы извиняясь. - И это Ниточку насторожило. Покровской и Проскурину эта хиппи в драной юбке и виниловых шлёпанцах предложила соперничать за право первой ночи. - Вот так! Если бы она и в самом деле оказалась в той эпохе, то сюжет Митиной любви наверняка бы качнулся в её сторону. А ведь роль-то у неё поначалу была второго плана!
  - Ты это понял только сейчас?
  - По-настоящему - да! - уронил Медынский и отвернулся.
   Синтия сделала паузу, чтобы мужчина отрешился от мыслей о погибшей и увидел её. Пауза длилась и длилась, растекаясь по комнате и людским душам и раскручивая самое болезненное и кровоточащее. Однако без желаемого эффекта. И тогда женщина просто сообщила:
  - Рона от проекта освободили. Теперь "Воскресение" осталось без постановщика.
  - Запил? - догадался Медынский и Синтия кивнула. У гениев всех веков и народов одни и те же недуги.
  - Вот я и подумала¸ что после Бунина самое время перейти к Толстому. Разве нет? - сказала она, выдержав нужное число тактов и выложив всё по партитуре, чтобы прозвучало и дошло. И мужчина, наконец-то, услышал.
  - Ты это серьёзно? - Хмельная растерянность слетела и подняло голову тщеславие, ещё на распушённых перьях деликатной гуманности и человеческой слабости, свойственной даже сильным. Оно не теряло времени, чтобы овладеть ситуацией, наметило приоритеты и конкретные цели. Синтия была для этого достойным средством и мысли о Вере Симагиной отступили.
  - Я здесь, может быть, ещё и поэтому, - как бы развеивая сомнения, сообщила гостья. И благодарно улыбнулась собственному чутью - оно дало верную подсказку. Реакция Алекса была тому свидетельством.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"