Целнаков Валерий Леонидович : другие произведения.

Тензорное уравнение одной страсти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Здесь показана одесская часть ссылки А.С.Пушкина со всеми приключениями и страстями, без которых он жить не мог. Весьма подробно раскрыта мужеская линия, где он упражняется в романтических деяниях на суше и на море. Как раз середина известного донжуановского списка, который мусолят кому ни попадя. Раскрыты отношения с окружением, южнороссийским светом и графом Воронцовым, включая и известную эпиграмму.
  "Тензорное уравнение одной страсти"
  
   ИНТРОДУКЦИЯ К ТЕМЕ
  
  Когда говорят о Пушкине, графе Воронцове и их отношениях, чаще имеют в виду якобы волокитство поэта за его женой Елизаветой Ксаверьевной и реакцию Воронцова на почве ревности. И находятся разные вариации в подтверждение этой гипотезы. В том числе и прямые "как бы посвящения" поэта отдельных интимных вещей чужой жене, что в любом обществе недопустимо. - Так ли это?
  Начнём с главного: родословной и воспитания Пушкина и Воронцова. Воронцовы - сильный и благополучный род крепостников с миллионными состояниями и сильными позициями при дворе, Пушкин - небогатый и неуспешный род провинциалов Российской империи, которых мало кто знал даже в губернии. Воронцов вырос в семье российского посла в Британии и европейские и английские замашки в нём доминировали и наедине с самим собой по-английски он ругался чаще, чем по-русски. Пушкин получил домашнее воспитание и лишь потом по уму и талантам попал в царскосельский лицей для элиты. И сразу же пошёл по гражданской линии, а Воронцов, будучи приписанным к гвардейскому полку от рождения, к совершеннолетию имел офицерское звание и далее был связан с армией, но не нижних чинов, а штабной и высшей номенклатуры. И к тридцати годам он генерал.
  Сравним его путь с современником Наполеоном Бонапартом, который вступил в армию из нищей Корсики офицером артиллерии в 16 лет и с боями и прочими кампаниями в бурлящей Франции к 27 годам стал генералом. В 30 лет он диктатор, а в 34 император Франции. И всё время на передовой, принимая ответственные решения сам. Гении русской армии тоже начинали с азов и служили по полной программе, черпая горе и неудобья походов вместе с рядовыми пехотинцами и потом подбирали себе соавторов будущих побед по критериям зрелости и профессионализма. Наследные полковники в 20-25 лет - это и недоучки и верхогляды - Суворов и Кутузов это отмечали всегда и ставили туда, где их дилетантства противник, такой же дубовый и чванливый, не заметит. Наполеон хотя и был умелым, но амбиции у него перевешивали здравый смысл и хладнокровный Суворов бил по этим амбициям нещадно и малыми силами, зная науку побеждать от и до. Однако ершистые и гениальные прагматики от сохи любой короне не в корм и в высшее командование пришли верноподданные паркетные шаркуны и молодые генералы, которых взахлёб прославляли придворная пресса и дворянское общество. И русская армия с такими угодливыми "мозгами" в штабах под ударами войск Наполеона добежала от Европы до Москвы, так и не сумев измотать противника в арьергардных боях - умений к стратегии и тактике у юных генералов нет, поскольку все чины и награды получены в боях с туземными частями Кавказа и Порты, а это - война с партизанами на их территории. Да и не война вовсе, а карательные экспедиции.
  И Наполеон это знал, потому и двинул армию так далеко от своих баз и коммуникаций, переоценив свои ресурсы и совершив ошибку для себя гибельную. Однако вернёмся к нашим правителям.
   Верховное командование из великих князей - это буфф, фарс и оперетта, а не штаб армии. И армейскую махину России от ударов Наполеона на своей земле не спасло даже прозорливое руководство уже престарелого Кутузова. - Москву сдали. И учились воевать по-настоящему все эти "юные" генералы уже по ходу войны и участвовали во всеобщей победе все русские. Военное искусство генерала Воронцова проявилось лишь на чужой территории и над обескровленным противником. Добивали Наполеона всем миром и роль армии России в этом была доминирующей.
  Был ли Воронцов умелым командиром, не вопрос и не о том речь. И его прагматизм с помещением раненых офицеров и солдат за собственный кошт в родовом имении, это качества личные. То же можно сказать и об уплате долгов пирующих офицеров оккупационного корпуса во Франции. Ему это ставят в заслугу, но это дилетантство псевдоисториков - будь в то время верховным командующим Суворов, ни пиров, ни долгов у бездельников-офицеров не могло и быть: войска были бы заняты учениями и подготовкой к будущим войнам в южном подбрюшье. Там войска и флот громадной Османской империи поджидали момента разобраться со своим северным соседом. "Юный" генерал Воронцов про это имел слишком смутное представление, поскольку был, по нашим меркам генералом-заочником, стратегию и тактику знавшим в общих чертах и все его подвиги - это стойкость и мужество, что особых мозгов не требовало.
  Несостоятельность его, как крупного стратега и командира, проявилась значительно позже в кавказской кампании, но и это не здесь обсуждать. В его личности был стержень верноподданичества, дворянства и крепостничества в европейской упаковке. Став генерал-губернатором, он так и остался богатым помещиком, облечённым почти неограниченной властью над Новороссией, к тому же его ввели в круг приближенных ко двору, сделав камергером в возрасте 16 лет и он это доверие оправдывал всю жизнь, служа царскому двору, а не Отечеству. Отношение к боевым офицерам и генералам во время декабрьского стояния 1825 года - это позиция. Боевых товарищей, в том числе Орлова, Инзова и Раевского он предал, но поддержал самых одиозных служак от сановничества. Фамилии их известны.
  Сестра графа Воронцова имела большое приданое и вышла замуж за британского лорда Пэмбрука и тоже графиня. Точки приложения интересов и пристрастий Пушкина и Воронцова относительно ключевой фигуры того века лорда Байрона у них изначально разные. Для Пушкина он светоч цивилизации литературной культуры, для Воронцова - средненький поэт, но большой смутьян. И если Пушкин узнал о Байроне от переводчиков, то Воронцов - из первоисточников в Лондоне, роялистов и врагов поэта-романтика.
  Война 1812 года отодвинула на периферию политики назревшие внутренние сугубо структурные институциональные проблемы патриархального Российского государства и выставила на первый план имперство. И в итоге одна империя мобилизовала народные ресурсы и победила другую. Война закончилась и победители вернулись домой, хлебнув ветра свободы, которым немножко подышали в Европе. И одна часть командования армии победителей задумалась о совершенствовании Российского государства, а другая им была довольна и служила, паразитируя на его несовершенстве. Упростим ситуацию и назовём противостоящие стороны условно: декабристы и монархисты. В первой группе генералы Инзов, Орлов, Раевский, Давыдов, во второй Воронцов и Витт. Первые - кадровые офицеры с небольшими имениями и доходами, а вторые - хозяева жизни с громадными поместьями и владениями. Государственники - обе стороны.
  По своему статусу и воспитанию Пушкин изначально тяготел и пришёл к декабристам, а Воронцов к монархистам и общих точек у них не было никогда. На балах у правителя Новороссии в 1823-24-ом годах было две компании: одна курила сигары и обсуждала проблемы с ценами и ресурсами на бирже, другая веселилась в бальном зале в обществе его жены Елизаветы Ксаверьевны. Пушкин был частью компании Елизаветы Ксаверьевны уже по статусу первого русского поэта. - Ни звания, ни денег, ни положения - даже в гостинице расплатиться нечем: жил в долг. В то время, как негоциант Иван Ризнич, богач и ценитель красоты, к Воронцовым вхож не был, но в этом афронте было больше от его жены и её соперничающего салона, чем от другого политеса.
  Сейчас с полной уверенностью можно сказать, что граф Воронцов с поэтом-ссыльным говорил через губу. И вообще он с высоты собственного положения и вех пройденного пути иначе к нему относиться не мог. В то время как его жена, которая устраивала веселье на южном бастионе Российской империи, в нём видела, если не коллегу и сообщника по интересам, то особу творческую и понятную себе, закрывая глаза на имущественную и, как следствие, идеологическую пропасть: он потенциальный декабрист, а она лояльная монархистка. И по этой линии мироздания в доме Воронцовых появился ещё один серьёзный водораздел. Первым и изначальным была финансовая независимость урождённой Лизы Браницкой, наследницы громадного состояния и политической поддержки в высших сферах Польши и России. Вторым стала Ольга Потоцкая, которую Воронцов сделал игрушкой для мужчины с положением и возможностями. Эта прекрасная полячка из богатой шляхты вышла замуж за невзрачного по мужской состоятельности двоюродного брата Воронцова и удачно соперничала с Лизой Воронцовой, поскольку была моложе на 12 лет. Связь жены губернатора с Александром Раевским тоже секрет полишинеля и о ней знали все. Он даже жил под одной крышей с любовницей. И сие графа Воронцова не смущало много лет. А вот стихи Пушкина и влияние поэта на общество стали опасностями реальными уже через несколько месяцев после назначения на правление в Новороссии и потому требовали решительных мер.
  В России той эпохи существовали неписанные правила для каждой части общества, стратифицированного по родовитости, имуществу, финансам и положению. Они были выработаны временем и писались не одно столетие, в их рамках одни нормы для дам, другие для мужчин. Супружеская неверность тогда не расценивалась абсолютно, то есть, согрешил - отвечай, не согрешил - вот те приз. Были нормы: это можно и тут мы "как бы греха" не видим, а вот это - нельзя! Причём, для высшего дворянства пределы ненаказуемой греховности были намного шире, чем у провинциального. Внебрачных связей и деток была масса у всех особ, включая и коронованных и чем выше ранг, тем больше бастардов и юридических лазеек для их благоустройства. Дворянские чины рангом пониже тоже себя моралью не утруждали, если не нарушены те самые неписанные нормы. Циркулярно эта идеология проводилась предводителями дворянства в губерниях и городах, которые смотрели в рот чиновнику из царской администрации. Всё дворянство России тогда исчислялось в триста с лишним тысяч человек и в значительной степени служило царю по военной или статской части, то есть, на жизнь империи влияло существенно и в большей степени было верноподданническим.
  И, возвращаясь к Воронцовой и Пушкину, отметим, что и он и она в этом плане исключениями не были. По части личной жизни оба грешили напропалую и никто не обличал игроков в светские игры - норма и видимость приличий не превышена! Изменять можно, но не слишком громко!
  К моменту начала связи графине 32, а поэту 24 года. До их знакомства Лиза была четыре раза беременна, но двое малюток умерли уже вскоре. На фоне сорокалетнего мужа-солдафона уже с животиком юношески сложенный Пушкин для Лизы Воронцовой выглядел намного привлекательнее, шлейф мужских побед ничему не мешал, тихое восхищение дам света питало женское любопытство, ну и тотальное превосходство поэт имел по части границ культурной ойкумены, речи и стиля поведения, хотя и граф неандертальцем тоже не был. К прогрессу и просвещению Воронцов имел отношение рабовладельца - чем раб дешевле, тем лучше и грамота ему - большой вред. Как-то в частях Южного округа в Бессарабии произошла смута, её инициировал жулик-офицер, присвоивший средства на питание солдатам. Это произошло в части, где командовали офицеры-просветители, они учили солдат счёту, грамоте и главным представлениям об устройстве общества. Ланкастерские школы для солдат получили известность и распространение. И просвещённые школой солдаты изобличили воровство. Но Воронцов выгораживал вора, а происшедшее назвал смутой, что было заведомым служебным подлогом и наказуемо общественными и государственными законами всех времён и народов. И в итоге поборники справедливости получили наказание палками, а вора отпустили. В дивизии тут же возникла смута - командир покрывает вора! Генерал Инзов настаивал на наказании вора, но его отодвинули и с подачи самой реакционной части Двора присланный чиновник квалифицировал явление - смута нижних чинов.
  Вот он - водораздел! Воронцов - покрыватель воровства. - Для солдата - воровать грех. Его так всю жизнь учили и батюшка в церкви был в первых рядах такого просвещения. А у Воронцова иное - операция обычная для купца, просто хапанул жадно и неумело и не сумел спрятать концы в воду. Как говорят сейчас: "Бизнес и ничего больше!" И батальон получил наградных палок на всю катушку военного прокурора. - Смута! Прецедентов такого рода можно найти массу, но нам достаточно и этого.
  А вот в отношении взглядов Пушкина на женщин всё не так просто и невольный интерес к хозяйке салона следует разделить на несколько составляющих. Одна группа - это чисто мужское и подминающее под себя, другая - сугубо человеческая, гуманитарная и творческая, располагающая к себе. Судя по стихам поэта, а также массе мадригалов той самой Одессы ясно, что вторая часть его личности в отношениях с графиней доминировала. Критики и поэтические аналитики говорят о чувстве поэта, выраженном словами, ритмом и прочими фокусами от Эрато, и забывают, что поэт, это машина по переработке эфемерного космоса чувствований и фантазий в реалии строк и слов. Поэт все обычные страсти переводит на язык музы и отделяет мясо от мух своим природным талантом. То есть, стихи - это произведение искусства, где автор излагает собственную философию жизни и любви. Часто самое тонкое и изящное связано с обликом виновницы торжества и она всегда это чует, отзываясь жестами и словами или молчанием из глубины непознаваемой сути. Женщина в понимании Пушкина - это некая субстанция с какофониейи хаосом всего и всякого и лишь в состоянии любви она обретает гармонию. Поэтому он с завидной смелостью и постоянством штурмует редуты женских укреплений, чтобы, попав на роскошные нивы и в райские кущи, указать даме на сокровища, которыми она обладает. - То есть, вместе с ней познать её суть. Тяга мужчины к женщине, изначально заложенная природой как функция сохранности биологического вида, с подачи поэта обретает блеск и изящество. Любая женщина интимную лирику принимает так, будто она адресована ей лично! И взгляд поэта лишь оттеняет мужские устремления покорить, повалить и залить собой. То есть, Пушкин в таком механизме - это детерминизированная мужская субстанция.
  Но - это не сама любовь! Исходя из такой элементарной логики, ясно и остальное. Какая-то интимная связь у поэта и чужой жены, несомненно, была - это их личное и ничьё больше, но не она страшила генерал-губернатора. Таких высших материй граф Воронцов понимать и не стремился и на нынешнем сленге его можно оценить так - граф просто не догоняет ни устремлений жены, ни ойкумены поэта, одаривающего собой отзывчивую женщину. Воронцов об этом напрямую не говорит, но из косвенных фраз и действия вытекает всё то же: Пушкин - это смутьян!
  И такой он мозгокрут и соблазнитель, что жёны изменяют не из страсти, что преходяще, а из убеждений, что есть система и для империи смерть. И потом, уже через несколько лет после истории с Пушкиным, Воронцов давнего друга (любовника!?) жены Александра Раевского удаляет по тому же лекалу - бунтовщик! А тот и постарел и потерял потенцию, и для заматеревшей от общения с Пушкиным Лизы Воронцовой опасности более не представляет: она сильнаи самодостаточна, а вдобавок к сильному праву имущественному получает и весомые женские козыри. Способов досадить мужчине по этой части цивилизация придумала великое множество и умная Элиза Браницкая отлично ими владела. Переждав шумиху с декабристами, она поддерживала дозволенные отношения с поэтом по части благотворительности и просвещения. Тон и уровень их общения - это более чем единомышленники по призрению бедных и для умеющих видеть становится ясно, что это очень близкие люди. Но он женат, а она замужем! - Как и множество других связей мужчин и женщин, от которых загорелись искры и получились симфонии и романы, их история имела плодотворное развитие.
  Влияние поэта на просвещённое общество очень велико и несравнимо с церковью, поскольку оно живое и звучит на понятном для всех языке. В печатное слово в ту эпоху вчитывались и искали сокровенный смысл, звучание и высшее предназначение. Гармония и высшее понимание нашей сути - это лирика и стихи. И в этой связи очень характерна деталь из действий властей Санкт-Петербурга после роковой дуэли и во время похорон Пушкина: во всех учебных заведениях города было строжайше предписано занятий не прерывать, никого из учащихся не отпускать и, пользуясь этим, отпевание и похороны провели тайно и без огласки, только родня и самые близкие. - Смута! - Вот чего боялись и царь и его окружение. То есть, для них он тоже не поэт, а смутьян!
  Как и для графа Воронцова, который много лет действительный камергер при двух разных государях.
  
  ЛЕТО 1823 ГОДА, ОДЕССА
  
  Переезд из Кишинёва и обустройство Пушкина в Одессе прошли сравнительно быстро и предельно ясно: ничего подобного патриархальной Бессарабии здесь нет и не будет. Город с 40 тысячами жителей большей частью занят торговлей и прочим посредничеством в морском порту со свободной беспошлинной зоной - классический порто-франко. А это и особая прослойка купцов, жуликов и жертв торговых махинаций. И национальный состав бомонда южного форпоста Российской империи был очень пёстрым, по-русски свободно говорили чуть более половины одесситов. Для светского человека с опытом и приличными манерами мест приёмов не так много, но они есть и круг посвящённых вполне представительный. И теперь не колдуньи и гадалки в боярских салонах и иудейских харчевнях, а приживалы, певицы и куртизанки, разбавленные чопорными дамами при вечерних туалетах в европейских гостиных. Ну и неистребимое племя пиратов, на водах Понта ставших мирными контрабандистами из уважения к русскому флагу и негласному союзничеству на морях. Всегда и все настоящие пираты воевали с британской и испанской короной. Остальные гербы шли по трём спискам льготных и русская корона значилась самой либеральной. И с турками не дружили все пираты, что сейчас было очень важным.
  Столичность, вкус к модной одежде и манеры из Пушкина за три года южной ссылки так никуда и не делись и применить их на краю империи среди разнокалиберной публики он почитал своим долгом. К тому же он сильно повзрослел и возмужал по-мужски, в ещё большей мере осознав, что ничейных дам не бывает и все они кому-то принадлежат: мужу, отцу, любовнику или иному хозяину-содержателю. Исходя из этого, уважительность к правам настоящих обладателей он проявлял достойно и разумел, что в таких обстоятельствах лучший способ поддержания репутации - не попадаться. Так лучше и ему и той женщине, которая интересна. Даже в летучих отношениях на тур вальса или кадрили он сохранял иллюзию продолжения интриги. А с теми дамами, которые свою благосклонность ему всё же дарили, он обходился достойно и уводил от лишних подозрений. И чужие жёны, наложницы, сёстры и дочери охотно вступали в общество тайных поклонниц поэта. Для этого они имели все основания - каждая получила увесистый пакет мадригалов, которыми грех не гордиться, а плата за них - милая улыбка.
  И вообще, категории долга, принципов и соображений высшего у молодого мужчины доминировали. Если в гламурном сообществе есть выбор между банальным охмурением дамы или так задать ей жару, чтобы она светилась, он обычно выбирал второе. И при выборе между доступной дамой и ничейной цыганкой или запредельной царицей бала его привлекала только царица, даже если для этого приходилось выяснять отношения. Трость с сердцевиной из ружейного ствола в этом хорошо содействовала, как и пара-тройка ударов из английского бокса, которым щеголял его кумир Байрон. Набравши форму в Бессарабии на простом, доступном и понятном, многое из нажитого за три года теперь он применял в одесских тавернах и трактирах. Поскольку он с кем попало и попусту не задирался, то в целом баланс поединков был положительным, синяки и ссадины у поэта тоже имелись, в драке без этого не обойтись, но у соперников ущерб почти всегда был побольше. Сила мужчины - это козыри претензий к ним у женщин, которые про эти разборки всегда в курсе. И на стройного невысокого поднадзорного посматривали с интересом. А тот ещё и поэт! За время бессарабской вольницы на харчах Инзова с роскошного рынка в Кишинёве он сильно возмужал и заметно оброс мускулатурой. После простуды на Днепре он о закаливании организма не забывал и даже сам факт недуга ему доставлял дискомфорт. Принимать внимание близких при недуге - надобно после ратного боя и ранения, а не поймав сквозняк в канцелярии!
  В связи с переменами административными последовали и внешние - перед прибытием в Одессу Пушкин обзавёлся новыми европейскими одеждами и теперь на прежнего себя в восточных уборах на голове и такими же штанами не походил совершенно. Надо отметить, что такой маскарад он затевал из практических соображений - хотел выглядеть, как все и тем никого из аборигенов попусту не возбуждать. При необходимости он доставал что-то из столичных запасов и щеголял в домах местной элиты, присовокупив к ним и слегка экзальтированные якобы придворные манеры. Но в Бессарабии чаще ходил в практичной восточной одежде и обуви, лучше приспособленной к пыли и грязи местных дворов и улиц. В сильный и продолжительный дождь Кишинёв превращался в текущую клоаку, когда потоками воды смывало наслоения мусора и нечистот с верхних уровней улиц города вниз, в долину реки, собирающей всё это каждый божий раз, поскольку грязь и мусор накапливались очень быстро. В Одессе, выстроенной по законам градостроения хоть в некотором роде, подобное не встречалось.
  Итак, Одесса, центр Новороссии, надо осваиваться. И он начал с корчмы, где обитали люди моря. Присмотревшись и определив гранильщиков и посредников в тонком ремесле морского сакрального промысла, он отправился на причал проверить свою теорию. Вышла ошибка и он героев из толпы посредников не различил, поэтому всё начал снова, вернувшись в корчму. И на третий вечер познакомился с Костасом. Их друг к другу потянуло сразу и доверительность возникла после трёх тостов. Затем Костас пригласил его на прогулку под парусом и увидел, что Аликс качки не боится, это окончательно отбросило сомнения и уже вскоре взял на дело. Рисковое, как и всё у контрабандистов, но в этот раз неопасное. Аликс испытание выдержал и получил награду в виде истории, которую можно и в литературу, если хорошенечко причесать. Так начались две жизни: одна, привязаннаяк канцелярии Воронцова, другая с морем и Костасом.
   В первой жизни была и светская составляющая, которая почти не обременяла - приёмы. Чаще других принимали Воронцовы, однако они принимали только высший слой местного общества; у негоцианта Собаньского балы и приёмы бывали пореже, а уровень чуть пониже и сугубо светский без имперских колеров и бубенцов; ещё ниже круг у Ризнича, иллирийского купца с претензиями на российское подданство, изредка и по большим сделкам принимали и устраивали балы на бирже, а так же и в городском доме прежнего правителя графа де Ланжерона, у которого в его отсутствие хозяйничали многочисленные родственники и друзья по жизни, походам и развлечениям, ко всему, градоначальник Гурьев тоже приёмы устраивал. И так по всем престольным и языческим праздникам, в месяц выходило не менее трёх-четырёх балов или приёмов.
  Выбор какой-никакой имелся и Пушкин решил вкусить вина со всех виноградников. Как водится в епархии молодых волокит: нам нравится там, где привечают лучше. И большей частью настоящие и полноценные рауты украшены жемчужинами в виде хозяйки дома. То есть, графиня Воронцова соперничала с красавицей Собаньской, темноглазой статной метиской всех кровей Амалией Ризнич, графиней Гурьевой, графиней де Ланжерон и жёнами купцов на балах торговой биржи. При всех минусах официоза из-за присутствия самого графа Воронцова, бывать у них Пушкину было интереснее, поскольку русские там преобладали и стихи его знали по спискам. В других домах ценности были иными и там ему надо начинать с нуля, ну и брат с сестрой Раевские у Воронцовых бывали всегда, а с ними у него издавна сложилась дружба. На торговую биржу он после первого опыта в июле больше не ходил, поскольку там и поговорить не с кем.
  Ну и одежда. Без приличного новомодного наряда или новой детали туалета в доме Собаньских делать нечего и соперничать в простеньком сюртуке с воротилами южно-российского делового мира очень проблематично, нужно что-то другое, да и с другим тоже не всё хорошо, поскольку многие из гостей по-русски вообще не говорили. Французский у Пушкина был отменным, но его козыри - русский язык и поэзия. Так что с красавицей из элиты польской шляхты Каролиной Собаньской он говорил не на том языке. И её интересы мало перекликались с пушкинскими, хотя общий уровень притязаний и столичное достоинство этого мужчины она чуяла инстинктивно. Знакомство по Киеву три года назад поверхностным не казалось обоим, но развития с тех пор не получило, так и застыв на точке ожидания перемен. За это время Пушкин сильно переменился и уже представлял несомненный интерес для женщины. Однако были и проблемы: генерала Витт, который в лицах гостей видел исключительно смутьянов и бунтовщиков, но в чулан не посадишь! - Покровитель!
  В салоне купца Ризнича было проще и там его жена, двадцатилетняя жгучая брюнетка Амалия выглядела доступней, но не только для него. А такое Пушкину не всегда нравилось.
  Проще, вкуснее и безалаберней было в доме обрусевшего француза де Ланжерона и там его принимали с удовольствием и отчаянием людей, потерявших дом и родину. Как выглядит тоска по отчизне, Пушкин видел по этим приятным и образованным людям. К тому же, сам де Ланжерон немножко поэт и с ним есть о чём поговорить. Не очень яркая племянница Женевьев скрашивала тоску отставки своего очаровательного дядюшки. Её прочили в мужья видным людям, но по желанному варианту с привязанностью сердцем не складывалось. И это ровесницу Пушкина давно не смущало, будучи вполне просвещённой девушкой, она видела преимущества своего положения и надеялась женскую часть своей судьбы всё же как-то устроить. Женевьев никогда в развитии собственного эго и пространства ойкумены не зацикливалась на светских ценностях и питалась высшим и вкусным, как бы на сие не смотрело окружение. Она ко всем своим достоинствам отлично говорила по-английски и по-итальянски, в связи с чем Пушкин брал уроки понимания Байрона. Сонеты Петрарки в своём переложении она предложила сама и завоевала дополнительное уважение. Среди сонетов попадались и чуточку вольные, говорившие о том, что автор о прелестях дамы знал от неё самой. Это уловил поэт и знала Женевьев, факт удивительный и приятный. Такое может знать только женщина, умеющая видеть суть, не зацикливаясь на кружевах рифм и ритмике сонетов и, не будучи рабой своего тела.
  - Он таким образом охранял её честь? - спросил Пушкин и Женевьев ответила:
  - В ту эпоху правили Медичи и при них редкая красивая и образованная дама после шестнадцати лет могла оставаться свободной: либо замуж за старика, либо в постель к синьору, либо в монастырь! Столько сонетов ни одна девушка той эпохи вынести не могла: или в подруги к поэту, или в монастырь! - Что она выбрала, на ваш взгляд? - припёрла Женевьев мужчину вопросом, однако тот увернулся:
  - Не думаю, что Лаура была настоящей, скорее - она что-то символическое и собирательное. Но строчки о пуговках груди - это роскошное и чувственное любовничество живых латинян, не правда ли?
  - Например?
  - Тепло жемчужины, наверно, таит в себе безмерный грех: он расстёгивал одежду и тепло жемчужных пуговок чуял не однажды, а она содрогалась в предвкушении и темью в очах толкала на этакое ещё и ещё! - припомнил содержание опуса Аликс и взглянул на чуткую собеседницу:
  - Да, - кивнула Женевьев и метафора о пуговках тут же засела в голове поэта. Женевьев умела и читать и видеть прочитанное так ярко, что оно передавалось и собеседнику, они в такое играли успешно. И он это сделал уже на следующем выдохе:
  
  На пуговках, тонах органа
  Играю тихо пастораль,
  Рожок, зовущий в поле рано
  И ночи призрачной печаль.
  
  В ней девы власть свою приемлют,
  Вся ночь из барынь и цариц,
  Запреты за оградой дремлют,
  Внимая щебету от птиц.
  
  - Изумительно! - похвалила Женевьев, - особенно про щебет и запреты. Надо тут же и записать.
  Она заполнила этим мадригалом альбомную страницу и автор поставил автограф. Хозяину дома особенный русский в лице поэта и изрядного волокиты очень нравился мелодикой и чётким звучанием и он с удовольствием слушал строки экспромта в исполнении племянницы, у которой русский язык приятно отдавал французским.
  Женевьев быстро стала союзницей и Пушкин сразу же откликался на её призывы почитать новое из Байрона. Его опусы попадали в Одессу морем и часто напрямую из Италии, где он в последнее время жил с юной графиней Терезой Гвиччиоли. Сам Ланжерон к бунтарю относился скептически и не совсем улавливал корни его недовольства жизнью, хотя отмечал уровень поэзии и отдавал ему должное, позволяя племяннице почти всё в страсти к поэту. Он увлечения племянницы не подавлял и с удовольствием присоединялся к разбору оригинальных вещей по-английски. Средненький английский у Пушкина в обществе этой парочки тут же становился зрелым и он видел авторское кредо ин-ситу. Оно ему нравилось, но ...
  - Женевьев, я вас обожаю! - Без вас я бы в такой мере Байрона не постиг, - как-то за вечерним кофе признался он.
  - Вы знаете, Аликс, - с едкой иронией фальшивого послушания ответила молодая незамужняя дама, - в вашем обществе я его вижу совсем иным. Читая вам на диалекте Оксфорда, я становлюсь англичанкой и погружаюсь в его мир звучания,- и добавила уже серьёзно, - он особый. Текст, ритмика и стиль - это техника игры на рояле, но есть и звучание - оно отдельно. Это натяжение нервных струн и уход за ними! - Вы понимаете, о чём я?
  - Разумеется, лирика - это и дыхание тоже,- легко отозвался Пушкин, уловив переход из одной тональности в другую, - вот вы дышите так изумительно, что я вами питаюсь как опием. - Смотрю, слушаю и питаюсь.
  - И как это звучит? - негромко спросила Женевьев, отметив, что дядюшка после аперитива задремал и их не слышит. - Изысканная интимность с Аликсом по-настоящему звучала только наедине. Пушкин внимательно осмотрел всё женское в собеседнице, несколько раз вдохнул её аромат, отделил парфюм и сосредоточился на внутреннем, которого в Женевьев с избытком. За несколько неспешных и чувственных витков его мысль облетела тело и прилипла к плечам молодой женщины. И он уронил:
  
  - Округлость свежая в дыханье,
  Дымит соблазном нега плеч,
  Ресниц изгибы стали спальней,
  Отравой сердцу - лики свеч.
  
  И не вдохнуть - колдуют очи,
  Ума лишают ласки губ,
  При свете дня - волненье ночи
  И на турнир - призывы труб.
  
   - Он прикрыл глаза и ещё долго не выбирался из таких цепких и желанных объятий Музы. Глядя на него, в напряжении и погружённого в себя, Женевьев хорошо понимала женщин, которые имели с ним близость. В таком проникновении Пушкину нет равных. И платою только сама женщина - какой пустяк! - Женевьев загорелась тем же, что и Аликс, а такое сильно и надолго. Она взглянула на дядюшку и тихо спросила:
  - У нас есть свежая начинка для кальяна, хотите? - и мужчина молча кивнул. Женевьев - очень крепкий напиток и любой экспромт с ней готовился долго и выходил с шикарными апертурами жестов, роскошными и ёмкими. И чтобы чего-то от неё почерпнуть, надо забраться поглубже, она искусством подманивать владела в совершенстве и поэт с удовольствием любовался её художествами обмана. Женевьев могла стать профессиональной гадалкой или предсказательницей, настолько выразительный артистизм чёрных глаз преображал внешне не очень красивое лицо. В игре же она бывала кем угодно и первой красавицей в том числе. Так что кальян с ней - это чувственная нирвана.
  Граф де Ланжерон дремал в глубоком кресле и видел светлорусую гурию у ног с солевой ванной от подагры. Гурия массировала ступни и наклонялась, выказывая под вырезом платья аккуратные грудки без поддержек с едва заметными кончиками. Пряди волос убраны так, что завитки у ушей волнуют неимоверно. От сильного возбуждения он очнулся и осмотрелся, не приобщился ли кто-то к его проказам? - В комнате было пусто и тихо, а чуть нарушенная кисея у потайной двери говорила о том, что Аликс и Женевьев в комнате со старинными канделябрами и вкушают новый кальян. Женевьев так просто замуж не выдать, так что сейчас мешать ей не стоит.
  Его жена Луиза в это время занималась спиритизмом с доверчивыми гостями дома и соблазны бесед с умным и темпераментным Пушкиным предоставила Женевьев, которая ничем не рисковала, к тому же Аликс и сам с ней становился донельзя деликатным и далее положенного не заходил. Однако танцы с ним - удовольствие особенное и там она, к его удовольствию, отдавалась партнёру полностью, подчиняясь экспромтам и фантазиям, выполняя любые вариации с упоением и отчаянием молодости. Двух-трёх танцев с ним ей хватало, чтобы зарядиться женским надолго и на атаки мужчин смотреть свысока и напоенной высшим из напитков Кибелы.
  Муж наблюдал за их дуэтом с интересом энтомолога, изучающего манеры пчёл на соцветиях ячменя и запашистого клевера. Пушкин - умелая пчёлка, а Лу - раскрытая вагина клевера и умелая пчёлка за один тур собирала приличную порцию нектара. Когда Лу опускалась на стул после танца с Аликсом, он чуял её полное опустошение, такое только после брачной игры. Будучи в поэзии давним и закоренелым романтиком, граф легко оперировал смелыми метафорами и иногда к танцам молодой жены с гостем готовил себя специально, выкурив кальян или употребив что-то из дремучих вин, дающих не столько аромат лозы, сколько желанные галлюцинации. В шестьдесят лет иметь прямые эмоции и сразу уже - затруднительно, но привычки требовали своего и он им пособничал вот таким образом. К тому же, Пушкин бывалому вояке и неисправимому волоките нравился чисто по-человечеки и он его посвящал во многое из тайн государственной важности тоном многозначительности, прозрачными намёками и косвенными тому свидетельствами.
  Общаясь на доверительном уровне, молодой волокита его очень вкусную жену, как объект вожделения, попросту не видел и лишь играл, далеко в неё не забираясь. Будучи по-настоящему чувственной и чуткой женщиной, Лу по части интимных прелестей, особенно груди и бёдер, выглядела намного интереснее Женевьев. Однако поэт предпочтения божественных плеч племянницы не скрывал и не однажды после выражения этого умная соблазнительница вкушала с ним от дыхания кальяна. Как ни выпытывала молодая мачеха о цветах облаков, на которых она виталас ним, Женевьев улыбалась и указывала на свои плечи, которые всё от облаков поэта поглотили без остатка.
  - Лу, вдохни от них, они ещё хранят мужской аромат и он совсем не тот, которым потчуют тебя! - Ну, Лу, не стесняйся, ну, же! - И третья цветущая жена могущественного графа отступалась, поскольку вкушать женское вот так откровенно ещё не научилась, все знали, что без гуру в этом развлечении не обойтись. И Женевьев отмечала викторию разума и просвещённости над примитивной страстью. Она знала точно, что одноразовые любовники-атлеты Лу не дают и десятой доли того, что стройный кудряш изливает одним присутствием. Она его летучие экспромты с изумительными искрами интимности хранила в памяти и потом переписывала в альбом, сам же альбом с запретными строчками затем прятался в укромном местечке, где его даже не думали искать. А на виду лежал обычный, куда изливались другие пииты. Иногда что-то забывалось и она уточняла ранее им высказанное, Пушкин легко припоминал фразу и снабжал особым комментарием, указывая, какая из метафор и в какой мере касается её тела или души. Женевьев знала, что бывать наедине может лишь вот так, поэтому, отдавшись мужким фантазиям, ничем ни его, ни себя не ограничивала. И накануне каждой встречи её плечи блистали особенно и аромат имели новый.
  Она была достойной партнёршей и тоже не повторялась, поскольку парфюма в доме был приличный выбор. А Лу ничего не оставалось, как заливаться ревностью в объятиях как молодых, так и зрелых здоровяков и не слышать их дремучих восторгов, выдающих происхождение от диких степняков и лесных вурдалаков. Ни шелеста, ни журчания, ни морского шторма, переходящего в бриз и негу задушевного штиля с ними не испытать. Иногда Луиза всё же оставалась с Женевьев и Аликсом после общих кальянов и на себе ощущала губительную для себя чувственность поэта: погрузившись в него хотя бы раз, она бы ни за что не выплыла. Муж знал её особенности и умело играл на них, погружая супругу в бездну чувственности и умирая от созерцания молодого тела после любовной атаки. И часто не выдерживал, погружаясь в него и терзая до изнеможения и обмороков: Лу в этом ни с кем не сравнима! Игра мужчины и женщины у Аликса с Женевьев вышла сразу и со стороны смотрелась изумительно. Но Женевьев за поэта не выйти и это хоть как-то уравновешивало ревность и зависть Лу к редкостной удаче бедной племянницы.
  Что думал о них поэт? - Он просто жил этим и обе женщины питали в нём самое разное и ненасытное. Всё от них куда-то укладывалось и потом извлекалось умелой извращенкой Музой, подставляясь в минуты вдохновений и щедро изливаясь в его сознание неожиданными звучаниями и оборотами. Он от обеих женщин ждал не столько пиетета и послушания, сколько выражения душевной сути в самом глубинном варианте. Женевьев играла и чуточку озорничала, а Лу искушала и купалась в его пластике, когда танцевала с ним. Обе в чувственном отношении жили чуть ли не нараспашку и собственных эмоций не зажимали, роняя или оборачивая эманации в речь или жесты. С ним они чаще привычного говорили по-русски, погружаясь в его лирику и воздавая тем самым за удивительную Музу, которую уже отлично знали.
  С другими женщинамииз дворянского общества он вёл себя примерно так же и его совершенно не смущали безмолвные отказы в интимности, ему важно другое - как она это сделает, какая музыка прозвучит и какая искра её осветит. Тусклые и серенькие курочки Аликса не интересовали и он не нарушил ни одну из женских иллюзий "добропорядочных" супружниц и невест, так он даже не коснулся женской части юной Софьи Раевской, надевшей схиму семейного пажа добродетели, сочувствия и домостроя. Догмат - я первый поэт России и все мои связи - это наша кухня в обществе Музы, был для него самодостаточным и главным. В Одессе на четвёртом году южной ссылки он в этом был уверен и усердно трудился над переводом собственного проекта в рабочий формат. Дома, то есть в гостинице, он что-то отмечал и делал наброски, чтобы потом восстановить ощущение от законсервированной эмоции. Либо рисунками, либо строками без видимого смысла, но со знаковыми словами и фигурами. Всё это в нём происходило без системы и без царя в голове, математика и изящная структура в его сознании ещё только выбиралась на поверхность, а африканская горячность часто портила жизнь.
  На одном из первых приёмов у Собаньских Пушкин после привыкания к новым именам и роскошным дамским нарядам гостей основательно приложился к сердцу хозяйки салона с целью осмотреть район мужских наступательных действий. С прежних пор появились перемены и они не в лучшую сторону. А раз так, это клинически интересно и Пушкин применил рутинные способы для очередного проникновения в суть дамской личности. В случае с хозяйкой салона - это обычная ревность.
  И для реализации замысла на следующей неделе, будучи в салоне Ризничей, он чуть сильнее обычного приволокнулся за Амалией, задержав её внимание на себе. Эта яркая стройная женщина с сочными губами и манерами красотки Ломбардии легко шокировала гостей салона ещё и одеждой. Ну и она кормила малютку, поэтому всегда пахла молоком и младенцем, что мужчин возбуждало без меры. И брат Собаньской Исидор с голодными глазами и огромной мошной лежал у её ног. Амалия тоже по-русски знала не очень, но для неё это извинительно, поскольку не славянка, однако сегодняшнюю оперу из местного театра она вполне оценила и с ней вышла интересная беседа по-французски, в которой приняли участие многие. Досталось и примадонне, и первой скрипке, и оркестру, однако всё по делу и без словесного рукоприкладства. Солист, ведущий мужскую партию, был в голосе и его благую песнь отметили понимающие и со слухом. С этой отметки беседа незаметно скользнула к женской сути в драме и роли в этом телесных прелестей. И мгновенно общество поляризовалось, поскольку не у всех южных дам с этим гармония. Венцом дискуссии стала фраза поэта, который отметил белизну тела яркой брюнетки и её изумительные губы. Он сделал жест преклонения перед ней и сказал:
  
  - И вожделенные уста
  Манят во тьме соблазнов черни,
  Но грудь божественна, чиста:
  Её не вытащить из тени,
  
  - фраза не выглядела законченной как по музыке, так и посмыслу и публика жаждала продолжения спектакля с чувственной интригой. Даже вечно сонный муж очнулся от дрёмы, пару раз смигнул, откашлялся и стал чего-то ждать. И поэт доиграл экспромт до конца: - дамы и господа, муза вильнула, крылом взмахнула и ... улетела, - он пожал плечами и закончил: - возможно, потом и...
  Все в салоне огорчения не скрыли и вздохнули, не получив желанного блюда. Обычно Пушкин фразы договаривает до конца, а сейчас однако...
  И Амалия на крючок попалась, поскольку уловила в его соблазнительном предложении музыку. С выразительностью у Пушкина дела в полном порядке и он даже сырые и нешлифованные опусы мадригалов "дотягивал" убедительной декламацией. Музыку хозяйка любила и понимала и в строе выразительной речи поэта уловила её отлично. Ну и тема! - Всё про неё и как это отпустить мимо? - А если кто-то из местной богемы прослышит и что? - Конфуз!
  И она сама нашла поэта, устроила продолжительный тет-а-тет в своём салоне и узнала продолжение той самой увлекательной коллизии, украшенной настоящей лирой и убедительным чтением автора. Немножко текста в комментариях потом, чуточка рисунков и их обсуждение свою роль сыграли, ну и добавка от поэта последовала моментально. Такого же качества и глубины, особенно рисунки размашистой натуры Амалии.
  Штурмовать бастионы не пришлось и поэт деликатно пленил женщину в её собственном салоне и поместил на трон правительницы. Немножко по-русски, больше по-французски - она постигла шарм словесного преклонения и отдалась без раздумий. - Всё же она наполовину итальянка и в настоящих чувствах ориентируется отменно.
  Амалия была чувственной и щедрой женщиной, но ветреной и непостоянной. Иногда ей хотелось другого напитка и она себя особо не сдерживала, поскольку весь одесский бомонд к её услугам. И брат Каролины Собаньской в том числе. А это сумасшедшие деньги! - Немецко-австрийские и иудейские корни в ней доминировали, составляя до 60%, и она этого шляхтича употребляла на все проценты своей генетики. Хотя не только его - другие блюда тоже.
  А вот Аликс Пушкин и у этой женщины стоял особняком и с ним страсть питалась так изысканно, что она её ни с чем не смешивала, изолируя от остальной женской сути. С ним - она роковая женщина, а с другими - дорогущая кокотка!
  Перейти на язык приключений и романтики моря она, молодая, трепетная и неутолённая, смогла легко и с первого же предложения. Вкушать морской бриз в его обществе, а потом и плавящее душу купание вместе вышло одним тактом мелодии, которая ей казалась родной и знакомой. Они манили и соблазняли глубоким запахом и настоящим удовлетворением молодой сути, от них она получала то самое, чего лишилась, уехав на чужбину. И прогулки с поэтом на парусной шаланде в обществе матёрого грека-контрабандиста стали самым сочным и запашистым заполнением серой жизни куртизанки при живом муже.
  Она с Аликсом удирала от мира и ночью, и при свете дня, становясь единственной женщиной для единственного мужчины. Играть в его игры получалось всегда и она погружалась в себя неведомую с таким азартом и удовольствием, что выбиралась с трудом и болью для остальной своей личности. Наркотик, которым её приручил Пушкин, притягивал сильнее и губительнее других. Она грезила самыми несбыточными идеями и частично заразила и его. Он, влюбчивый и привязчивый от природы, её страсть принимал очень серьёзно и платил строками такого же свойства:
  
  Уйти в края, уплыть за море,
  От тщеты мира уползти
  И черпать вместе лад и горе,
  И общее в волненьях чтить,
  
  - это стало и его наваждением. И бремя неволи в воронцовском княжестве уже через месяц перестало быть серым, поскольку Амалия утоляла в нём очень многое.
  Общество Амалии стало самым полным по формату и необычную самотдачу замужней женщине он возмещал полностью. С другими дамами одесского бомонда опыты проходили в более стеснённых обстоятельствах и почти не стимулировали Музу. Поэтому он иногда буквально похищал Амалию из чужих лап, пахнущих мошной и влиянием, и обаял собственным наркотиком. Сделать это в пику кому-то свою роль играло, но перевешивало желание быть богом. Амалия легко перешагнула черту здравомыслия и с каждым разом ей требовались всё более и более весомые порции и она их получала в полной мере. К осени женщина чуточку поостыла и довольствовалась меньшим и не вредящим её и так неординарной репутации.
  Работая с ней, Муза насытилась безмерно и подправила многое в прежних опусах на восточные темы, а также перевела чувственность из романтической тональности в брутальную. В очах этой женщины так и мелькали искры неудобий и неухоженности, где её душа и обитала. Она была похожа на подругу корсара, которая грабила и убивала вместе с ним. Возможно, в другой жизни так оно и было и Муза очень внимательно разглядывала потаённую сокровищницу этой женщины, толкая мужчину на мужское: он обаял, она отзывалась, а Муза разбиралась с подноготной полукровки.
  А теперь вернёмся к Каролине Собаньской, из-за которой вот так всё и вышло с Амалией. Брат рассказал о притязаниях поэта на тело южанки, он видел его превосходствово владении сердцем и из азарта и негодования брата Каролина уловила главное - Пушкин с юной брюнеткой очень успешен. Как он умеет войти в душу и взволновать, она знала давно и загорелась привычным - завистью и ревостью. То есть, случилось то, чего и добивался поэт и Кэрол обозначила себя готовой для продолжения интриги. Ясное дело - тайной и сокровенной! А что Пушкин? - Он в этом отношении был прагматиком и реалистом и видел, что в нынешних обстоятельствах с Кэрол ничего хорошего не светит. - Абсолютно! Иван Витт - это грубо, последовательно и мстительно - он генерал военных поселений! И Аликс деликатно обошёлся с дамой, написав очередной тайный мадригал и тем самым заверив в прежних чувствах.
  Кэрол с трепетом вспоминала о чтении и приняла его невысказанное -ждать! Чуть позже, во время прогулок на яхте она несколько раз видела поэта на потрёпанной посудине с парусом в обществе рослого пирата и они очень умело обихаживали всякий раз другую даму, чуточку рисуясь перед обществом других прогулочных парусников и питая тщеславие собственной пассажирки. И пират, и поэт блистали голыми торсами, а также загорелыми и накачанными мышцами, что прекрасных дам на борту сильно возбуждало. На борту и в море светские наряды выглядели неуместными и уважающая себя дама для такой прогулки одевалась просто, но дорого и изысканно. На роскошном пленере убогость тела ни к чему и дамы с изъянами в комплекции старались не рисковать и с судьбой в азартные игры не играли. Ну и настоящие мужчины точно знали, что некрасивых женщин не бывает, зато есть стеснительные скромницы, которых надо приветить и раскрыть. Кэрол не вчера родилась и понимала, что подобная простота и есть настоящее и ценное, что помнится очень долго. И под зонтом на сложенных парусах, чуя на себе пронизывающие мужские взгляды, ей сиживать хотелось так же, как и одноразовым приятельницам Пушкина. Вот последнее от него:
  
  Пустыней жаркой, льдиной стылой,
  Тобою, Кэрол, я обуян,
  Не выдам наше и под дыбой,
  Палач над нами зол и буен!
  
  И наше к богу тяготенье,
  В нирвану откровений шаг,
  Твоё в пылу благоговенье:
  Вкушаем молча, не дыша!
  
  Кому признаешься, что пылала и умирала от его строк, как простая рыбачка!?- Однако, о таком не сейчас! А может и не в этой жизни.
  
   ГОРСТОЧКА АНАЛИТИКИ К ОКЕАНУ ЧУВСТВА
  
  Об отношениях Каролины и Пушкина написано разное и по-всякому, взаимоисключающее и не живущее в одной комнате. Одни утверждают низменное волокитство, другие рабскую покорность, третьи тайную интригу и особую роль красавицы-польки в его жизни, но у всех есть объединяющая линия - личные отношения Пушкина и Собаньской всё-таки были. И как всё личное, они так же не оставили никаких следов, поскольку такое личное - никому! Светские фразы, беседы в кругу соперников и соперниц, танцевальные туры и фразы тайком и украдкой шли наложением на жизнь дамы с претензиями на роль местной примадонны. А раз претензии, то и соперничество с другими претендентками, которые и нос держат по ветру, и умеют предостаточно. В таких случаях получается кое-как подслушанный диалог парочки участников и массы зрителей, всё это оценивающих из недослышанного и недопонятого и выносящих приговор. - Он говорил, а она отвечала! Не отмахивалась, а отвечала, раздумывая и сомневаясь и выдавая в себе главное женское - слабость. И этот неяркий штрих проливает особый свет на репутацию светской красавицы со скверной репутацией. Шпионка и бесстыдная интриганка в глазах света, всё это наблюдающая воочию, негласный осведомитель в анналах Тайной канцелярии, патриотка Польши в слоях другого общества, возможно и так, но сама по себе она - обычная слабая женщина и в общении с Аликсом Пушкиным Каролина никем иным себя не являет! Она по утрам разглядывает себя у зеркала, сотворяет необходимое над собой и старается выглядеть отменно, чтобы глаз не сводили, обоняния не расслабляли, наряды и косметику обсуждали и слово речённое ждали. А укладываясь ночью, она снимает с себя маску, отодвигает всё насущное и дышащее в сторону и спать! - Утром её ждут такой же блестящей, какой видели вчера.
  Началось у них всё в Киеве в самом начале южной ссылки и в тот раз они встретились в храме, а потом и на приёме в честь дня Валентина. Там была и семья Раевских, а так же весь цвет дворянства из вотчин Малороссии - в бальной зале не протолкнуться! В эти дни Пушкин увидел ещё раз молодую княгиню Наталью Кочубей, о которой много знал из лицейского увлечения и услышал о претенденте на её руку графе Строганове. Каролина Собаньская в том созвездии красавиц выглядела впечатляюще, однако у неё была особая примета: на ней, ещё замужней, написано - я свободна! И охотники за удовольствиями это отмечали с особым вниманием. Другие жёны обозначали хотя бы номинальную лояльность мужьям, а Каролина даже не задумалась об этом, хотя средства мужа расходовала очень легко и жила с минимальными тяготами брака. Обратил на неё внимание и Пушкин, это отметилось где-то в высших сферах, где пишут судьбы народов и отдельных личностей.
  Итак, начнём с базы данных. Для надёжности примем обычные рамки научных допущений обоснованности выводов. Они всецело зависят от правильно составленной выборки данных. То есть, в одну графу учёта апельсины и картофель не включают. По степени зрелости продукта тоже идёт учёт, как и срок годности и хранения и прочее из совокупных признаков ценности товара или продукта. Для простоты и логистики приравняем человеческие отношения к банальным плодам и ягодам. В таких отношениях есть масса признаков, которые можно изучать научно и мы это сейчас и совершим.
  Примем всю выборку вступающих в брак дворянок России за 100% и изучим их активность и открытость мужу и мужчине в отношении женских достоинств в первые пять лет брака. Итак, первая группа, 95% молодых жён в первые три-четыре года ещё открыты мужу, но уже к пятому году видят супружеский холодок в отношении себя и семьи и начинают размышлять о его природе. К завершению пятого года брака жён, верных виртуально, уже менее 50-60%. Грешат они в основном мысленно. Далее вторая группа, после пяти лет замужества и до десятилетнего юбилея, здесь менее трети жён склонны искать ответов на житейские вопросы у мужа, треть в этом банально сомневается, а чуть более трети активно ищет ответы на стороне.
  Именно в этот период от трети до половины дам из городского дворянства уже имели связи с чужими мужчинами. И как раз в это время у многих рождаются дети не от мужей. В целом эта цифра имеет вес от 10 до 20%. И третья группа, браки старше десяти лет, они большей частью уже формальны и мужья к жёнам, как правило, безразличны. А это женщины в самом цвету и на пике развития женственности - 30-35 лет. Мужьям в это время 50 и более. Браки 30-летних жён с 60-летними мужьями в этой группе составляют не менее 30-40% в разных губерниях. Этим супругам говорить уже не о чем и они давно состоят в разных клубах и группировках.
  С учётом того, что любящие супруги в основной выборке не превышают 5-7 % и у них иные миры и семьи, мы их учтём отдельно.
  А теперь о мужчинах и отношении к браку в тех же рамках сроков супружества.
  Первая группа, до пяти лет супружества, для них жена - это игрушка и соседка по спальне. Мир мужа за пределами дома и спальни для подавляющей части жён закрыт. И жена свою активность направляет на семью и светское общество, тем самым избавляя мужа от собственного общества. Именно в этой возрастной категории у мужчин-супругов обостряется охотничий инстинкт и охота на чужих женщин становится системной. Умения появляются чуть позже, но к концу первого пятилетия в браке большая часть мужчин уже что-то на стороне попробовала. В статистике конец этого периода приходится на возраст 38-43 года.
  Вторая группа, у них отрезок от пяти до десяти лет брака приходится на мужей в возрасте 43-48 лет и им уже многое из интересов жён ну о-о-о-чень не в корм! Любовниц к этому времени имеют многие состоятельные, а наиболее успешные по нескольку одновременно и все они дамы юного возраста - 20-23 лет. Некоторые замужем. Семья у них отходит на второй план и ею занимается жена и управляющий поместьями.
  Третья группа мужчин с семейным стажем свыше 10 лет имеет возраст 53-58 лет и уже изрядно прорежена естественной убылью из-за болезней, участий в войнах, дуэлях и прочем мужском. В это время жёнами они уже не интересуются. О том, как те заявляют о себе, мы здесь не говорим. И в сумме процент действующих мужей в этой категории уже не более 20%. В первых двух группах их вес повыше, но тоже невысок: 30 и 35% соответственно. Если взять условные цифры по России, то из трёх расчётных тысяч две тысячи сто замужних женщин предоставлены сами себе, а это ни много ни мало - 70%. Примерная численность дворян обоего пола этого класса в России составляла в ту эпоху около 300 тысяч. И мы имеем армию около 210 тысяч несчастливых женщин и матерей из общих 250 тысяч. И именно они вступают в игры разного рода, чтобы хоть что-то заполучить женской сути.
  Кто из мужчин им подыгрывает на этих ристалищах? - В основном люди молодые и неженатые, которые либо ровесники женщинам, либо моложе на несколько лет. Статистики по небрачным детям такого типа не существует, однако по родословным самых знатных и потому известным людям выходит цифра не менее 5-10 % и это при том, что прячут незаконных деток самыми изощрёнными методами, выдавая за племянников от дальней родни и тому подобную непроверяемую ложь. То есть, можно смело считать, что в семьях обычных дворян с 5-7 детками минумум один не от папы. В некоторых очень либеральных и состоятельных семьях может быть и наоборот, то есть, от мужа только наследник. И только он имеет полные имущественные и наследственные права в переполненном дворце симпатичных и безобразных бастардов.
  Есть и другая важная категория учёта женщин - их красота. Она не возрастная и поэтому о ней в целом. Считается, что у русских дворянок красавицы - а это первая категория учёта, составляют около 10 % и это племя уж очень штучной ювелирной выделки, поэтому их краса дочерьми наследуется не всеми и не в полной мере. Вторая категория - очень привлекательные женщины - их около 30%, это цвет любого бала и приёма и дамы этой категории сохраняют обаяние подолгу, переходя из невест в матери и бабушки и всё так же очаровывая публику. Третья категория - просто привлекательные женщины, они составляют основную массу женского обаяния дворянства, а это - 55-60%. Не попадающих в эту градацию из-за дефектов лица и фигуры ничтожно малое число и мы их не учитываем.
  Итак, первая категория, красавицы и их влияние на общество. Во все времена и у всех цивилизованных народов красота считалась высшим проявлением гармонии и её почитали за божью благодать той семье, где она родилась. В семье такая девочка изначально шла на особом счету от рождения и ей что-то прочили из благополучия в обеспеченном замужестве. То есть, красота - товар дорогущий! А у дорогого товара специфический покупатель - возрастной, влиятельный и очень состоятельный мужчина. И для него она - дорогая игрушка. Капризы её исполняются мгновенно и любые. Как правило, это самые несчастные женщины, совершенно лишённые свободы и естественного круга общения и реализации личных интересов. Но они всегда на виду, о них говорят и пишут и глупые курочки им завидуют - "Ах, эта герцогиня!" Женщин этой категории с самостоятельной линией жизни в мире единицы и рождаются они не в каждом столетии. В Х1Х веке таких женщин не было. Зато дорогих игрушек - сколько угодно и тому свидетельством картины живописцев. От эпохи Медичи и до Александра Первого в России и Наполеона во Франции мы имеем портреты всех типов дорогих игрушек.
  Вторая категория женщин - это самая ценная часть дворянства. Они и жёны, и матери, и любовницы, и подруги. О них романы и повести, баллады и поэмы, полотна и скульптуры. Без их участия мало что создано и в мире муз, и в рутинных ремёслах, и в науке тоже. Все социальные подвижки в обществе так или иначе стимулируются и вдохновляются именно этими женщинами. Ну и главное - они рядом и они доступны, а это повышает тягу к ним и делает взаимный контакт с мужчинами очень продуктивным. Желанная женщина не за морями - это отличный стимул научиться петь серенады и писать дифирамбы. Многие сыновья и дочери, вдохновлённые своими матерями, пронесли свет любви через всю жизнь, согревая близких. Практически все светские сплетни и скандалы связаны с очень привлекательными дамами и не один адвокат и политик сделал на этом карьеру. Женщины этой категории обычно хранят секреты привлекательности многие годы и в разряд рутинных бабушек с внуками и правнуками на коленях переходят очень редко, оставаясь прекрасными дамами с патиной очарования. Очень часто именно эти женщины становятся пробными камнями для искателей приключений и удовольствий. Удалось очаровать такую даму - возможна и удача, а если нет, меняй курс жизни! И несостоявшиеся бунты, войны и революции - это заслуга вот таких женщин.
  Третья категория - просто привлекательные женщины. Она самая многочисленная и умниц в этой компании не менее, чем в двух первых. Сразу оговоримся, что некрасивых и непривлекательных женщин не бывает, есть разные уровни понимания женской сути и очарования. И улыбка чьей-то скромной сестрицы из свиты роскошной дамы иногда может затмить всех и вся, в том числе и саму звезду проекта. Над такой женщиной не довлеет бремя возвышенной красоты, немыслимых ценностей и она очень свободна при выборе: играть или не играть в светские игры. Чаще именно такие женщины и становятся центрами тяготения, став жёнами видных чиновников или генералов, и именно их салоны привлекают естественностью и свободой поведения. Если не учитывать дворян из родов древних, где графья и князья женщин отбирают очень придирчиво и там всякое семя даёт отменный плод, а рассмотреть салоны чистых родов, то мы увидим в их голове именно таких женщин. Красавицы из первой категории в них лишь украшение.
  А теперь немножко о внутреннем содержании светской и семейной жизни вышеуказанных категорий дворян, живущих в Одессе. Поскольку служат с утра до вечера не все мужья, а только четверть или пятая часть, то им надо чем-то заполнить время, чтоб не умереть со скуки. У женщин, свободных от домашних забот, отдушина - наряды, покупки, косметика и парфюм, у мужчин - охота, клуб, карточные игры и прочее. Искушённые женщины к тому времени уже умеют и знают предостаточно и по части интимных игр хорошо просвещены. Покупая мази и прочие снадобья для лица и тела у одних и тех же лиц средиземноморской национальности, они в курсе многого из запретной фармакологии. И к 30 годам практически каждая уважаемая одесситка точно знает, что ей подходит лучше. Что капнуть своему любовнику в вино или чай, а чем удовольствоваться самой - это известно каждой из самостоятельных женщин. Примерно так же обстоит и у мужчин, которые знают толк в афрозидиаках для своих тайных подруг. А это и наполнение кальяна, и добавки к вину, и специальные мази, капли и микстуры для лучшего восприятия эротических игр. Такой товар обычно штучный и отношения торговца с покупателем сугубо личные, поэтому и доверительность и кредит. Ну, и об этом никогда не говорят вслух и не пишут в письмах, сжигая криминальные записки тут же. - Только на ушко и самым доверенным особам. - Что достанется из этого официальным пушинистам? - Скажем так - маловато для выводов.
   У этой ветки контрабанды в Одессе было хорошее прикрытие и цены на товар сравнительно низкие, поскольку Одесса - это испытательный полигон и тут большие хозяева жизни смотрели, что у дворян идёт хорошо, а что плохо и крупные партии в саму Россию шли из испытанных в городе средств и зелий. Поскольку всё это стоило немалые деньги, то и потребители - исключительно баре и господа. Ясное дело, торговцев крупными партиями никогда не тревожили ни таможенники, ни чиновники из администрации Воронцова. Отношения продавцов и пользователей зельями стали чуть не семейными и слегка перебравшую запретных капель от "мигрени" барыню и от того занемогшую горничные распознавали тут же. Барыня посылала не в аптеку или к домашнему доктору, а за хаус-майором, прописавшим эту отраву. И хаус-майор за свой счёт исправно лечил барыню, приучая к особым средствам из собственного арсенала. - Все знали всё, но вслух не говорили. Горничные не выдавали барыню, а та закрывала глаза на их художества и все в расчёте. Барынь, страдающих от таких "мигреней", сотни и хаус-майорам жить есть с чего. Мужское по этой части лишь слегка отличалось от женского ассортимента, поскольку служило похожей цели - расслабиться и избавиться от пут внутреннего цензора. Эта ветка тоже была солидной и по числу клиентов превосходила женскую в разы, поскольку инициатива чаще от них. Средства некачественные тут же возвращались продавцу и тот возмещал убытки и потери из собственных ресурсов, принося извинения и сохраняя имя своей торговли. Тут тоже отношения складывались почти что семейные и вся Одесса была поделена между оптовиками чуть не навечно.
  Вот такая база данных на дворянство. Она в некотором смысле условна, поскольку у поместного дворянства иные соотношения и в разных регионах даже Новороссии они имеют особые черты. Но тренд этих факторов тот же - мужья жён только имеют, но не понимают!
   И второй вектор, этнический, он связан с выходцами из Польши и для Малороссии и Новоросии важен принципиально, но его умалчивают постоянно и умышленно. Это сам факт явления женщины в той самой жизни, когда и дворянство передовое, и границы Европы раскрыты настежь и одна и та же обеспеченная публика перемещается туда-сюда без ограничений. Вот и пример из нашего сюжета. - Умная и прилично образованная по меркам Речи Посполитой дама из наследной шляхты Каролина Ржевуска мужа в Европе найти не смогла, точнее, родители не могли найти дочери достойную партию. Обеспеченные и родовитые французы, немцы, австрийцы, голландцы и прочие европейцы замуж её брать не торопились и намекали, что в любовницах содержать готовы и на вполне приемлемых условиях. Хотя глупеньких и плохоньких дочек европейских богатеев выдавали легко и женихи толпились ещё перед крохотной мамзелькой детсадовского возраста. Получался неприятный конфуз: в Речи Посполитой как перепроизводство невест, так и глубокий кризис с достойными женихами. Если взять в целом, то на 10 невест имеется не более 6 женихов, хотя мальчиков и девочек рожают мамы поровну. Просто финансово и по имуществу состоятельны из 10 мальчиков только 6 или того менее. В некоторых семьях шляхты - один наследник и ему всё, а остальным волчий билет и путь в Америку или Австралию. Эпоха такова, что делить основной капитал на наследство для отпрысков желающих нет. Роста экономики и, соответственно, увеличения числа богатеев не предвиделось и с невестами надо что-то делать.
  Лишней на гименеевском рынке, как видно из цифр, была чуть не половина невест. Что? - Отдать по-любви и бесплатно? - Шляхта не так воспитана и поэтому поступала иначе - отдавала дочерей старикам и вдовцам отцовского и дедовского возраста, но из родной Речи или отправляли в запас. Случаев, когда в обедневших семьях шляхты дочерей записывали в очередь к процветающим, но бездетным в самом разном качестве, для потомства в том числе, известно предостаточно и польская классика полна таких сюжетов. Другой вариант: больная пани-шляхтичка 30-40 лет умирала или её прятали в монастырь, а юную и здоровую пани определяли для продолжения рода. Такая счастливица редко оставляла сестёр без внимания и часто они перетекали в графские имения на правах приживал и были счастливы.
  Произведения польских авторов с привидениями умерших или упрятанных в монастырь графинь, а также упырями всех мастей были модны и питались из реалий Речи Посполитой. Грамотность и просвещённость в этой части Европы была низкой, а влияние католической церкви сильным и бунты случались редко. В России и на Руси подобного фольклора не было отродясь и бабушки-йошки ванькам и васяткам головы не откручивали и царевен и королевичей не травили. - Иная история этноса и иные нравы!
  Если в России в тех же категориях расчётов разрыв в возрасте невест и женихов носил сравнительно естественный характер и составлял 15-18 лет в среднем, то у поляков разрыв в 30 лет был не самым большим. Однако со шляхетским гонором всё в порядке! И в итоге среднестатистическая полька 18-20 лет обязана выходить за 45-50 летнего барина-дворянина, что никак не способствовало гражданскому самосознанию. Поэтому поляки часто наступали на горло национальной песне и выдавали за русских, а они по той же статистике были намного моложе.
  И объяснялось это банальной причиной - нищета гонорливой Польши с лоскутными имениями и сравнительно приемлемый уровень у русских на обширных землях. Князей и графьёв в Польше было так же много, как и принцев и принцесс в Пруссии, Померании и Австрии, но нужного спроса на славянок в отличие от саксонок не наблюдалось и им с надеждой приходилось смотреть на восток. Те же Ржевуские обеих дочерей выдали за стариков, но поляков, а Потоцкие за зрелых мужчин помоложе, но русских. Браницкие в этом отношении выглядели вообще отменно: они свою Элизабет 26 лет выдали за графа Воронцова, которому всего-то 36 лет. Примерно такая же картина и с другими браками той эпохи. Ясное дело, среднестатистическая полька из дворян самой обстановкой подводится к игре не по своим правилам. Её несвобода - это навсегда!
  Крепостного права в Польше не было, однако и свободы тоже и эта несвобода страны начиналась с польских женщин всех социальных слоёв - их так или иначе продавали мужьям, которые пользовались по личному усмотрению. Или, говоря проще - женщина была товаром. Дорогим и ухоженным, но товаром. И среднестатистическая полька из шляхты вела себя гораздо активнее русской дворянки, что было смешением массы факторов, в том числе и генетики, у поляков уж очень накрученной. Российская империя давала шанс шляхте обновить кровь и обрести имения на своих просторах. И очень многие становились под знамёна самодержавия, понимая, что большая Россия - это гарант от нападения исторических соседей с запада. Принимая условия игры, они, уже гражданами России, вливались в те отношения, которые сложились там. Пространство от Карпат до Дона стало тем котлом, где и варилось будущее Империи. Одесса была одним из мест, где традиции античной эллинской культуры ещё просматривались и там приращение русского и славянского шло наиболее успешно. Носителем и законодателем всего из-за жизненной позиции были русские, остальные этносы по влиятельности с ними не соперничали, хотя численно могли превосходить.
  И для наглядности веса дворянства в странах Европы тех времён отметим тогдашние цифры: Россия - 0.6% населения, Пруссия, Австрия и Франция - около 1.5-1.8% и Польша - 8%. Даже не очень сообразительный читатель поймёт, что 80 шляхтичей на тысячу поляков - это в 12 раз больше, чем в России. Им же надо чем-то себя занять и на что-то жить! - На что? - Только, если урвать кусок земель у соседа! Вот вам и бесконечные войны и переделы границ и названий империй, княжеств и королевств внутри перенаселённой и лоскутной Европы. Россия же расширяла территорию только за счёт свободных территорий, а это первобытные и дофеодальные и сильно промороженные четвертичным оледенением Восток и Север, куда "цивилизованные" европейцы - ни ногой!
  Но вернёмся к теме семьи в дворянстве в общем его виде, помня, что у него разные этнические корни. Здесь мы видим картину, когда молодые женщины тихонечко созревают уже и умишком и на третьем-пятом году замужества начинают движения к перемене собственного положения: - Разве я, дворянка, того не стою?! - И это касается всех женщин, в том числе и мелкопоместных. Им хочется лучшей доли по-настоящему. А раз так, то добыча в виде чужого мужа или его влияния и финансов должна хотя бы частично перейти в её руки. Владелицы мужей с репутацией и влиянием тому сильно сопротивляются, вот вам светские скандалы и войны. Причём, обновить мужей хотят статистически значимые группы и слои женщин и, примерно, каждая пятая-десятая дама света тайком посматривала на сторону и искала варианты для этого. Поскольку изрядно поумнела и обзавелась опытом. А раз тайком, то и статистики успехов или поражений нет, однако эти тайные веяния шли от очень умных мужчин и женщин и они отыскали приемлемую светскими нормами форму для поисков - игру. Ту самую эпистолярную игру, где женщина, шутя, кокетничает, а мужчина принимает эстафету и предлагает побеседовать о жизни. Кокетство переходит в более серьёзное общение и в итоге женщина меняет мужчину. - В игре! Пока лишь в ней.
  Играли многие и это можно принять за базу числа неудовлетворённых семьёй в её нынешнем виде, поскольку любопытные отсеивались тут же, увязнув в сложностях и тонкостях жанра. Каков процент играющих? - В больших городах побольше, в малых поменьше, но примерно также, как и с недовольными браком - каждая пятая-седьмая замужняя женщина-дворянка в такую игру вступала либо сама, либо в качестве товарки подруге или сестре. Круг игроков таким образом расширялся и одновременно работала негласная школа подготовки дам к особым формам общения с мужчинами. Не мужем, отцом и прочей роднёй, а вообще мужчиной. Просветительская миссия таких школ была весьма важной и массу запретов и табу для женщин таким образом обходили. Со стороны сильного пола на этой ниве интимного просвещения чужих мужей было мало и игроков с большим опытом тоже немного, зато молодых и энергичных предостаточно. Эту игру можно назвать легальной школой изменниц, поскольку незамужних там явное меньшинство. И активное участие в этой игре обеих молодых замужних сестёр Ржевуских тому яркое свидетельство.
  Из постылого брака рвались и Каролина, и Эвелина. Обе женщины свой долг выполнили и хотели достойной участи в светской жизни. Поскольку обе красивы и неглупы, то имели успех, но не у тех, кто владел всем. Всем - было мнение света. Если перевести на рутинное и бытовое - это значило быть успешными. То есть, надо будоражить мнение света и питаться соками победных эманаций. Для этого Эвелина ничем не располагала, поскольку ещё не набралась ни опыта, ни ума, а красавиц в свете и так предостаточно. С Каролиной же иначе, к немалому опыту она обладала и характером, и амбициями, однако чего-то более серьёзного за всем этим не стояло. Связь с генералом Виттом выглядела отчаянной и скандальной, но не настолько, чтобы возмутить всех. Если бы репутация генерала была получше, то Каролина вполне могла сыграть привычную роль фаворитки, владеющей мнением света. Но Витт - фигура неуважаемая и одиозная и она унаследовала от этого всё причитающееся покровителю.
  А теперь об игре в почтовый роман: юная скромница Эвелина и опытная Каролина поступают в школу изменников. Пушкин сразу же определил амплуа каждой и присвоил статус фаворитки Каролине и сладкой наложницы Эвелине. Поскольку юные малоопытные особы его не интересовали, то внимание и интерес достались старшей сестре. Аналитический ум в некотором роде у поэта имелся и в двадцать с небольшим лет, поэтому он собрал и переварил о ней всё из светских сплетен и надёжных уст и вычленил из натуры старшей Ржевуской ту её часть, на которой хотел сыграть свою пиесу. А это - невостребованная никем страсть пылать и освещать, пылая. Генералу-покровителю было достаточно физиологии и умных бесед с любовницей он не терпел, а Кэрол именно в этом и хотела утвердиться, устроив собственный салон. Даря женщине украшения и наряды, он ждал покорности и послушания. - Всё!
  Однако просто красоваться для сильной натуры Кэрол явно недостаточно и она от этого страдала. Эту детальку в ней Пушкин усмотрел на одном из приёмов и потом проверил догадку, задав невинный вопрос во время танца и та себя выдала. Кэрол воображала Витта Антонием, а себя Клеопатрой. - Вот отсюда и началась настоящая история отношений поэта и фаворитки. Пушкин очень тщательно приготовился к атаке, сделал положенные пристрелочные выстрелы и, попав в центр её дамских комплексов, въехал в расположение Кэрол на победном коне доверия с первого раза.
  - Кэрол, вы как женщина и личность гениальны и я, литератор не начинающий, это вижу отчётливо, но ваш покровитель - тупая свинья, хоть и генерал, он не видит вашей тончайшей и изысканнейшей души, играя на партитуре плоти! - А там лишь частица вашего величия! - вот что открылось женщине походя и без натуги. С этой ноты Пушкин становился её союзником и свидетельства исключительности полячки обрели черты, очень понятные уязвлённой женщине. Поэт особо игрой не увлекался и плотского совершенно не касался, обихаживая только тонкую и трепетную ауру, которая есть у каждой женщины и от непонимания страдает катастрофически, разрушая ауру. И Кэрол очень естественно приоткрывалась, являя женщину и наблюдая интерес мужчины к интеллектуальной части себя. Она, конечно же, до уровня шекспировской Клеопатры не дотягивала, но даже в таком виде была весьма интересна и внутри. Шаг за шагом тщеславная дама открывалась всё больше и больше, в ответ получая привычный наркотик утончённой лести и подобострастия. Эту часть личины Кэрол не знал никто и у Пушкина не было соперников, поэтому он аккуратно возделывал почву для будущего характера, который он мог воссоздать в грядущих опусах - альбом с набросками и эскизами таких типажей буквально кишел. Невостребованность роскошной женщины, которой мнила себя и Кэрол, тема бесконечная и он купался в ней с особым удовольствием, но осторожно, ни выдавая себя, ни компрометируя её. Такой опыт у него не был первым и с женщинами старше и со статусом он общаться научился. Кэрол в этом убедилась уже вскоре и осторожничать предоставила ему, занявшись привычным - быть женщиной, тем более, что у них есть достойное прикрытие - почтовый роман.
   Роман замужней дамы с чужим мужчиной они изучали очень основательно и Кэрол видела, что по глубине проработки любовной темы они с Аликсом превзошли самого автора. - Аликс мыслил тонко и прикладывал её личные прелести к сюжету с таким размахом и умением, которые французу и не снились. Он советовал выгодные шаги и варианты без корысти и любовался в ней чёрточками прекрасной и умной женщиной, лишь изредка вставляя что-то из неудобий реальной жизни. В чём-то эти варианты перекликались и с её собственным положением в свете и это волновало и будоражило женщину особенно. Игра в пушкинских вариациях очень тонко перекликалась с реалиями и Кэрол к ней отнеслась серьёзно, надеясь что-то почерпнуть и чему-то научиться. Уйти от Витта с добычей и безнаказанно - сидело в подсознании очень глубоко, но она видела, что Аликс эту её фантазию угадывает и ненавязчиво ей потакает. К тому же, он на её стороне и это добавляло доверительности. Будучи изменницей и интриганкой чуть не от рождения, Кэрол хорошо различала родню по этой части и знала точно, что Аликс не предаст.
  Они обычно читали в её спальне, где можно привалиться к подушкам или стойкам балдахина и свободно менять позы, не утруждаясь неудобствами диванов и кресел, для того не подходящих совершенно. Её спальня чуточку попахивала вкусами легкомысленных парижанок и хозяйка этого не стыдилась. Здесь стояло большое зеркало со шкафчиком для туалетных принадлежностей, громадный бельевой комод и несколько пуфиков и кресел для гостей, когда хозяйке не хотелось вставать из постели. Постель тоже была особенной и днём использовалась в качестве оттоманки, так что Аликс и Кэрол могли лежать и сидеть как им удобно и при необходимости перемещаться, не мешая друг другу. Большущий балдахин сверху создавал замкнутое пространство, из которого творческая атмосфера чтения не улетучивалась. И ещё одна особенность - акустика, звуки тут же застывали и изречённое слово плотно прилипало к собеседнику. Освещалось пространство белыми свечами, которые слугами обновлялись регулярно и совершенно незаметно.
  Читали вслух по очереди и каждый чтец легко перехватывал эстафету, почуяв усталость партнёра, эта особенность помогала проникновению в сюжет и особому сближению партнёров, которые потом ни за что не станут врагами, соперниками - возможно, но не дуэлянтами. Для поэта дамская спальня давно перестала быть чем-то особым, волнующим кровь и зевсов комплекс, он их знал предостаточно и в столице, и Кишинёве, а теперь и в Одессе, так что в гостях у Кэрол он только работал над текстом. Она всегда была в домашнем платье и с простой причёской, обходясь без украшений и макияжа на лице - только губы и брови. Ну и без сильного парфюма, который мог отвлекать от главного. Он никуда не подглядывал, а она попусту не искушала. Кэрол в этом была очень прагматична и послушна требованиям Аликса. Прежней правительницы балов и приёмов в ней даже не угадывалось.
  К ним зачастую присоединялась Эвелина и они её просвещали о нюансах эпистолярного политеса: занятая семейными делами, младшая Ржевуская-Ганская чуть не половину текста прочитывала самостоятельно и к Аликсу с Кэрол присоединялась с удовольствием, поскольку волнующую ауру молодого поэта-наставника и консультанта ощутила сразу. Семинар чтения с Пушкиным был настоящим отрывом души и там рутинным листообменом, что царил в дворянских собраниях повсеместно, совсем не пахло. У неё даже молоко при кормлении стало истекать ручьём, чего прежде не бывало! Прошедшая основательный дискурс с поэтом, Кэрол чувствовала себя уверенной, понимающей и видящей непрозвучавшее и охотно просвещала неискушённую сестру: ей всего-то двадцать! Сёстры имели хорошее, но поверхностное образование и Аликс это видел отлично, поэтому глубоко в образы и коллизии не погружался. Они в этой части не могли соперничать с Элен Раевской и Женевьев де Ланжерон и он с польками особо не напрягался. И с ними только по-французски, что его не очень радовало, поскольку с Элен они упражнялись в новых формах русского языка, который сам собой рождался из их умничанья и показного шутовства.
  Ну и про удобства: в спальню Кэрол приносили чай, кофе и аперитив примерно каждые три четверти часа и эти паузы шли на усвоение прочитанного. В такие дни Кэрол не принимала никого и из писем читала только самое срочное. По насыщенности и получаемому результату чтение стояло на первом месте и потом, бывая с другими дамами света, она что-то обсуждала и сравнивала с чтением. Чтение перевешивало даже оперу! - Вот так-то.
  Обычно во время чтения было две-три паузы, всё это в сумме занимало чуть более трёх-трёх с половиной часов и заканчивалось около 6-7 часов вечера. И потом каждый приступал к делам иным, не особо важным, поскольку после такого напряжения к чему-то сложному уже не подступиться. Руководителем семинара всегда был Пушкин и обе дамы следовали его указаниям, хотя иногда Александр Раевский вмешивался и что-то предлагал. Несмотря на то, что он старше Аликса намного и по ряду житейских позиций держал верх, в делах муз Пушкин ему послаблений не давал. И в почтовом романе главная линия шла исключительно от Аликса Пушкина, а предложения Раевского редко заходили дальше разговоров о метафорах и прочей вкусовщине. Сёстры поглядывали на Пушкина и обычно принимали его линию, поскольку она и проще и легче в исполнении. Ничего фривольного и не по теме сёстры не позволяли и материал усваивали вполне прилично.
  Изредка компания собиралась в полном составе и к ним присоединялись Александр Раевский с мужем Эвелины Вацлавом Ганским, Зоей Наливайко - женой Андрея Наливайко из канцелярии Воронцова, а так же братом Кэрол и Эвелин - Исидором Собаньским и они сводили воедино пёструю мозаику коллизий романа и вероятных наворотов с изменами и обличениями. В такой пёстрой семейной компании было шумно, живо и интересно, но сам интерес был специфическим и все всех подозревали в тайной корысти. Даже возрастной и внешне апатичный Ганский в таких случаях становился подвижным и реактивным, принимая чужие предложения очень настороженно. Ну, а Раевский и Эвелина были изменниками по крови. Без особого жара, но с интересом ко всему этому относилась жена Наливайко, она только вступала в пору, когда что-то из "этакого" уже умеют. Она многое схватывала на лету и обещала явить из себя интересную корреспондентку совсем скоро. Однако Кэрол ревниво соблюдала собственные интересы и на продуктивную делянку с поэтом никого не допускала. Она была прирождённой собственницей и это знали все. Того, что Аликс выдавал ей, другие в нём и не подозревали и она оценила собственную избранность по-настоящему. - С остальными он лишь прагматичен и вежлив! И он никогда не задерживался у неё в случаях общих собраний, давая Кэрол оценить всё без него и со стороны. Она потом эти вещи исследовала по-своему и доверие к Аликсу, как правило, повышалось ещё на одно деление.
   Аликс вполне прилично писал и рифмовал по-французски и поэтому летучие и обостряющие экспромты Кэрол имела часто и они были настолько личны и интимны, что складывать их в альбом она не рисковала, убирая подальше от любопытных, слуг, шпионов и генерала Витта. Прятать и таиться самой - одна из сутей Кэрол и Пушкин наблюдал такую её с интересом, а иногда с изумлением. Сорокалетний любовник её держал и в теле, и в отличной форме изворотливого ума. Он как-то сказал:
  - Кэрол, читать такое от меня уединившись и прятать очи - нормально, но убирать так глубоко и основательно - неправильно! Пока достаёшь из тайника и потом также далеко прячешь, уйдёт нега и очарование, Кэрол, ведь их там тьма-тьмущая и они главные. Может, лучше держать на виду? - Это всего лишь стихи. На них нет адресата. Они для любой понимающей души и сердца.
  Она приподняла кайму платья, неспешно и с удовольствием обеими кистями рук расправила узор затейливой вышивки на подоле юбки и только после этого ответила:
  - Нет, Аликс, нет, нет и нет! Всё, что не от него - это криминал и крамола! Придётся что-то говорить и оправдываться, а мне совсем не хочется опускаться так низко! - поэт прокрутил в себе услышанное и выудил очередное открытие: Кэрол в этом платье бывала только на чтении. И на постели с другими она никогда не бывала одетой, и её прелести неспешно они не обозревают, а следы на теле, прикрытые кремами и мазями - это от жестоких сражений. Так что ей есть что терять! А раз так, то конспирация - это жгучая необходимость!
  Однажды, обсуждая участь женщины в адюльтерном романе, она сказала:
  - Заполучив желанного мужчину, я мало что меняю в себе. - Он уже мой, но чем упокоится душа через мгновение?
  - Она не упокоится, Кэрол! В этом-то и суть, у графини Поленцевой или Ртищевой такое - венец мечты, а вам - только очередная страница.
  - Станут листать меня, буду читать я - и так без конца? - мужчина по-восточному развёл руками, сделал поклон, загадочно улыбнулся и ответил:
  - Такое прочесть хочется каждому, к тому же у вас имеется тьма вариантов и продолжений! - Цезарь и Клеопатра - это и ваша коллизия! - Убить, отравить, возвысить! - Клеопатрой её не называл никто и змеиная лесть поэта роль сыграла отменно. Теперь могучий красавец Витт для Кэрол уже таковым не казался, а утончённый французский Аликса звучал кантиленой сердца. Читать души трудно и это не сразу сумеешь, но видеть искры глаз в ответ на свои слова он умел и ещё один фрагмент приобщённости выплыл от женщины:
  - Вы, Аликс, можете в этом преуспеть, - предложила Кэрол, уже по-серьёзному размышляя о литературной коллизии с собственным участием. Червь тщеславия и зависти к историческим персонажам в ней набирал силу, а бацилла Лженерона и в ней чувствовала себя отменно и жажда славы подталкивала на безрассудства: ей казалось, что она способна на всё. У женщины это приживается легче, чем у мужчины, поскольку она не изобретает новых законов природы и общества, а оперирует сугубо женским, ресурсы которого и впрямь велики. Но, отметим для себя, не безграничны! - Аспазия и Клеопатра так потом ни в одной из стран и не повторились!
  - Вы, ваше высочество, вполне того достойны, - внял её просьбе Аликс и Кэрол благодарно улыбнулась. Такая улыбка редко кому доставалась и поэт это знал отлично.
  Очередное чтение прошло размеренно и продуктивно и после него Аликс прочитал собственное переложение из чувствований соблазняемой героини, то есть, терзания Кэрол. Вот оно:
  
  Даря в объятьях нежный стан,
  К ним прилагаешь складки платья,
  Дыханье чистого листа
  И слов изысканных приятье,
  
  У намерения в плену,
  Им рок отдать повелевает
  И ты не чувствуешь вину,
  И стан послушно в неге тает!
  
  Ты рок приемлешь благодарно,
  Витая и светясь от страсти,
  Пленившей грустью лучезарной,
  Однако привкус в ней напасти
  
  И ты в грехе неистребимом
  Даришь сопернику цветы,
  Вся в искушении любимом:
  Охотнику добычей - ты!
  
  Женщина с самого начала сеанса чтения внимала ему с вожделением, поэтому не сразу отошла от лавины чувственности. Прошло много тактов звучащей в душе кантилены, прежде чем она уронила:
  - Изумительно! - Аликс, вы и вправду повелитель душ.
  Он предложил вина и женщина выпила бокал из мужских рук, как бы воздавая и благодаря. Лишь расправив складки домашнего платья за три тысячи рублей и утишив вспыхнувшее неожиданно, она добавила: - Я определённо могу пасть от вашей поэтической атаки, но вы меня падшую не хотите, верно?
  - Да, Кэрол, вы правы, мне бы хотелось иметь царицу на троне. Там она дороже, желаннее, изящнее и пленительнее.
  - Для гармонии со сказанным мне следует накинуть пелерину и притушить цвет губ? - он на мгновение задумался и кивнул, давая женщине придти в себя. Он не любил ничего картинного, в том числе и страсти с изорванной одеждой, однако сейчас Кэрол напоминала простую рыбачку на любовном свидании с незнакомцем. Каролина села перед большим зеркалом и переменила свой облик, став иной. Но не податливой и доступной, что сделала бы другая женщина, а сильной и открытой. Открытой Аликсу-пииту и только ему! Она это делала, чуя на себе взгляд мужчины и угадывая его вкусы по этой части. Они в чём-то были гармоничны и её инстинктам, уже вышколенными и полноценными. И она понимала, что Аликс не всегда бывает выдержан и спокоен наедине с женщиной и при случае задаст даме так, что та запомнит надолго. - Но сейчас даже его взгляд волновал и притягивал.
  - Такая гармония вас устроит? - спросила она, глядя на мужчину через зеркало. Он осмотрел, согласно кивнул и женщина поднялась, чтобы устроиться на постели, прямо на виду у мужчины, тем более, что в диалоге его очередь.
  - Кэрол, согласитесь - логика изощрённого подчинения руководит женщиной тьму веков! - задал направление Аликс и они приступили к обсуждению аллегорий в почтовом романе.
  - Цветы - я сама или только тело? - уточнила она.
  - Думаю, вы дарите большую часть себя и лишь немногим управляете, виной тому страсть! Эти строки посвящения вам ничего не напоминают?
  - Нет, у меня такого не бывало, - легко качнулась в признании своей дремучести женщина, - определённо, нет! Если вот такое вместе с объятиями - тогда мне ни за что не устоять и ни в чём не отказать. Я слабая женщина и сдаваться - это моя суть!
  - А пленять?
  - Только, чтобы потом сдаться, Аликс! И купаться в ласках победителя, - ответила она и замолчала. Чуточку подумав и протащив через себя нахлынувшее, она продолжила: - однако у нас с вами разные роли и по сюжету нашего романа сдамся я не вам, а Раевскому. Вы не ревнуете его ко мне? Он меня обольщает, а вы наблюдаете за нами и сыплете дифирамбами обоим, почему? - Ведь можно изменить текст и вызвать его на дуэль, тогда многое переменится!
  - Ревнуя, я приравниваю себя к Раевскому, а вас сделаю серой курочкой, готовой склевать любое из мужского предложения. - Дама моего романа такого не совершит!
  - Однако вы изначально согласились играть вторую роль. Быть первым вам не хочется?
  - Роль, Кэрол, это всего лишь роль! Она - деталь в тексте драмы и там кто-то - Офелия, а кто-то - тень отца Гамлета. Главное - правильно сыграть свою и не выпасть из ансамбля, иначе пьеса провалится. Мы актёры одной антрепризы, разве нет?
  - И своё из комплекса Зевса вы к роли не приложите?
  - Вы же видите, что - нет! - Эта пиеса о другом.
  И услышанная фраза осталась с Кэрол Собаньской на всю жизнь. Её домогались, не уважая и не заглядывая внутрь, она отдавалась из любопытства и желания власти над мужчиной, не реализуя из своей сути и доли того, что с Аликсом вышло от чтения романа. И перед его настоящей атакой она бы ни за что не устояла, но он её только обозначал. Что-то удерживало - что?
  И только мы знаем, что сама Каролина в этой игре - лишь одна из фигур и Пушкину пришлось решить массу задачек и уравнений, прежде чем разобраться с её сутью. Потом и в других обстоятельствах он разрешит и плотское в отношениях с ней, но это будут иные задачи и сама Кэрол о том даже не узнает: поэт был умным мужчиной и по-мелочам не грешил.
  
  ЭЛЕН РАЕВСКАЯ, начало реконструкции
  
  До приезда жены в доме генерал-губернатора приёмы были шикарными по числу гостей и дороговизне нарядов, танцами и музыкой на них командовала Ольга Потоцкая, подруга его жены по имению под Киевом. Получалось по-провинциальному, но уровень губернатора чувствовался и к ним приходили засветиться все. А это общество избранных. Пушкин же там обитал по-службе, поскольку числился в штате канцелярии генерал-губернатора. Типажи интересных мужчин и женщин в губернаторском доме иногда мелькали и он их изучал. Ну и самыми привлекательными, если взять сумму достоинств и недостатков, ему казались Элен и Александра Раевские, которые жили в доме Воронцовых. Для графа их присутствие было фактором значимым, так как это говорило о широком круге знати, так или иначе его поддерживающем. Впрочем, для Элен одесское общество интереса не представляло и она большую часть времени проводила с Пушкиным, периодически отпуская его в атаки на женщин и потом получая отчёт об успехах. Шуточных атаках и таких же успехах, но для Элен игры с интеллектуальным адреналином были нужны, поскольку болезнь уже подкрадывалась и угнетала её организм блокадой свободы и чувствований скрытой и неявной болью. Брат знал о сестре больше, но по-настоящему Элен выкладывалась только с Пушкиным. Он был щедр и открыт, но глубоко не погружался и чувственности не задевал. Она в таких случаях злилась, а он извинительно улыбался и целовал руку: - Элен, дальше мне нельзя!
  Однако после таких приёмов они не раз отправлялись к морю и в его стихии чуяли общность душ, на море у них такое сложилось давно, ещё в первые месяцы знакомства три года назад и с тех пор только подпитывалось. Она под шелест волн читала что-то из Байрона по-английски и он приобщался к нему в очень проникновенной декламации чтицы. Это звучало иначе, чем из уст Женевьев и он только этим различал погружение обеих молодых поклонниц в поэта. Если у Женевьев больше изысканной и болезненной чувственности, граничащей с извращённостью и светским капризом, то Элен бывала порой холодна так же, как и Чайльд Гарольд. Как это выходило, неясно, но прохлада была настоящей. Славянская прохлада в ней казалась мягкой наощупь и отдавала чем-то от лесной ягоды, хотя внешние приметы выдавало давнишнюю горожанку. И он отвечал тем же гарольдовским, с иронией и игрой в фанты чувственности:
  - То ли Байрон так хорош, то ли я в английском сегодня преуспел, то ли чтица восхитительна? - говорил он и ей того хватало. - С ним, не с братом, который так и считал её девочкой, пусть и поднабравшей верхушек от книг и теорий!
  История дружеского сближения Пушкина и Элен началась ещё в Кишинёве, это в первый раз проявилось на свадьбе старшей сестры Кати и графа Орлова. В Катю были влюблены все офицеры гарнизона и любовались новобрачной, радуясь возможности видеть её теперь чаще и ближе. Всю неделю торжеств и отдохновений у сестры Элен была дамой Пушкина. Он её выделил сразу и признался, что Элен похорошела очень сильно. Он это сказал слегка фатовски, лукавя, но она уловила отчаяние: он тоже в Катю был влюблён. Вот тогда-то Элен и осознала полную роль Бахуса в деле раскрепощения. Глядя на Аликса и его раскованные, но нисколько не оскорбительные манеры, она поддалась его очарованию и доверилась по-девичьи, надеясь, что он не подведёт. Так оно и вышло - всё время в Кишинёве у неё было окрашено в тона Пушкина и стало обретать особую чувственность. Началось с переводов и русского значения фразы "хочу тебя". Она по-французски и по-русски имела разные значения даже в одном контексте, контексте любовном. Они исследовали эту музыку и Элен впервые почувствовала себя женщиной, а не историей недугов в изящной упаковке, которой была в глазах родителей. Элен стала отчётливо чуять его мужской запах и он ей нравился. Потом так же тщательно и основательно они изучили этимологию слова "сокровенное". Там были и итальянские следы, однако в итальянском оно не такое сочное и запашистое. Оно будто взято напрокат и к истинному меню чувственных фраз по-итальянски не очень подходило.
  - Может, мы и они взяли это слово из одного источника давным-давно и оно у каждого народа за много эпох обрело свой особый шарм? - сказал Аликс и эта мысль Элен понравилась. Логика в переводах с иностранных языков часто помогала найти точный аналог и история языка тому хорошо помогала. С Пушкиным она не "умничала", как говорили о ней другие, а росла над самой собой и миром. Неделя в Кишинёве пролетела мгновенно, но память о ней осталась глубокая и сильная: когда весной стали обсуждать будущую поездку в Италию на лечение, Элен узнала, что Аликса переводят в Одессу и от Италии отказалась. Дружба с ним ей представлялась гораздо целительней противных по вкусу вод из бокалов и купаний в ваннах. Когда он переехал в Одессу, она стала первым чичероне по примечательным местам города. Трактиры и прочее мужское показывал брат, но самое интимное и укромное в городе и округе выдала она. У них уже было предостаточно общего и взаимное доверие облегчало отношения. Но ей хотелось большего и она знала, что лучшего варианта мужчины искать не стоит - Аликс самое лучшее в её положении.
  Элен в обществе Пушкина вела себя так, как считала удобным сама, невзирая на окружающих и охрана личных достоинства ей важна так же, как и ему. Как-то ночью они отправились втроём на прогулку и после недолгого вкушения морского воздуха, опьянённые и переполненные им чрез меру, разошлись по домам, Раевские в дом Воронцова, а Пушкин к себе в гостиницу на дачах Рено. Не прошло и часа, как к нему постучала Элен и ему всё стало ясно:
  - Вы хотели искупаться, но брат этого ни за что бы не одобрил и вы сбежали?
  - Да, он считает, что мне вода годится только подогретая, днём и в бане!
  - А я пойму ваш сладкий грех и страсти с телом буду сводник?
  - Аликс, вы не мой угодник, но всем нынешним устройством к этому моему тяготению расположены очень удачно, - сказала она так, что весь сон как рукой сняло. Без брата она играла любую роль, Ксантиппу и царицу Савскую в том числе. И чем отчаяннее ситуация в дискуссии, тем выше притязания Элен, в такие минуты он преклонял колени и она принимала ветвь мира. Сейчас она была в сильном возбуждении и хотела его выплеснуть.
  - Это надо понимать так, что, не снимая домашнего халата, я в обществе сбежавшей из дому молодой дамы отправлюсь к морю и стану свидетелем её красоты наоборот?
  - Красота наоборот - это что? - только это задержало внимание женщины.
  - Пеннорождённая Киприда выходила из воды и ею восхищались все на Олимпе, а вы разденетесь и ваше изящество увижу только я. - Ужасная несправедливость к богам и смертным, вы не находите? - ответил он по-французски и она вернула ему вежливой фразой на том же языке:
  - Все с чего-то начинают, я начну с вас, это прилично?
  - Разумеется, сударыня, в ваших устах хоть что звучит сонетом и кантиленой!
  Купание Элен и Пушкина вышло длительным и познавательным для обоих. И они в который раз перешли на более эмоциональный и глубокий русский, она его дразнила нюансами звучания разных слов и поэтических метафор, а он переводил это на свою музыку. Ну и всё это в процессе изучения пенорождения Киприды. Просто обсуждать это - дело скучное и неинтересное, но стоит войти в воду и дать волнам объять твоё тело, как пенорождение обретало особенный смысл. И ей стало ясно другое, никем не сказанное и не написанное - кто-то же это божественное создание из пены извлекал, как было это? - И кто мог из пены соорудить такое чудо - Афородиту? Элен уже повзрослела настолько, что Аликс мог с ней быть откровенным по-большей части житейского и она ему позволяла не делать никаких купюр во фразах о первородстве. Он мужчина и у него были женщины, с которыми пенорождение случалось очень часто и приобщиться к этому ей хотелось сильно. Но Аликс был очень выдержан и далеко не забирался, как она его не искушала. Оставалось обычное - лукавый обман. И она облекла грешное в невинную упаковку.
  Элен плавать не умела, но хотела и обучение Пушкину далось очень тяжело. Потом она с удовольствием отмечала его рефлексы на себя и это было гораздо целительнее примочек, пиявок и микстур - она женщина и Пушкин её хочет. В ней что-то забурлило, кровь снизу поднялась к голове и перекрасила мысли совершенно, ко всему прибавилось и закипевшее везде желание нравиться, оно проникло и в пяточки, и под коленками одолевало, и в боках, где руки мужчины касаются в танце и далее вверх до груди и шеи, которых она давно никак не ощущала. И всё это от касаний, слов и взглядов!
  Приняв внутрь такой концентрированный наркотик, Элен поняла, что морское купание с Пушкиным - это панацея. Урок взаимного обмана прошёл удачно и она устала неимоверно, но усталость была приятной и ночью по пыльным улицам брести к дому Воронцовых в другой конец города ей показалось ни к чему и она добралась только до его комнаты в гостинице. И сон в мужской постели дал удивительные сновидения, которые переплетались с прежними фантазиями молодой женщины. Эмоций и чего-то внутреннего, разбуженного от спячки, было много и она даже притомилась, листая альбомы с новыми обретениями. Впервые утром её подняла не горничная, а слуга поэта Никита:
  - Барин велели вам подать кофею, так вы уже встали? - И сам Никита, и кофей в его исполнении так пахли Пушкиным, что она спросила:
  - А барин, что?
  - Спят-с! На Элен надето что-то из хозяйского и она во всём мужском на голом теле поднялась выпить утренний напиток. Никита стоял рядом и любовался гостьей. Он всех знакомых барина помнил и знал их так же и по реакции барина, эта мадемуазель была из некасаемых и воздушных.
  Её одежда и бельё устроились рядом с мужскими одеждами и казались чем-то запредельным и заблудившимся в ночном пространстве. Как и тонкий аромат французского парфюма на вороте лёгкого платья. После ночного купания и трёх часов целительного сна Элен выглядела отменно. И слуга по-простецки подумал, что ежели бы гостья уснула с барином на одной подушке, то светилась ещё ярче. Про её барскую и мудрёную хворобу он знал, про народные средства для всего женского - тоже и барин за житейскую смекалку ему потакал, выбирая горничных по возрасту и притязаниям. Гостья выпила кофе, переоделась в собственное бельё и платье, села к зеркалу, привела себя в порядок и ушла.
  Утренняя Одесса - существо особое и Элен с удовольствием окунулась в подноготную города, слушая молочниц, торговок рыбой и крики возчиков с грузом с Привоза. О ночном приключении она решила брату не говорить, надеясь на продолжение и уже иное объяснение метаморфоз. Если Пушкин брату тоже не скажет, значит, и ему с ней понравилось. Свобода и полёт, которыми она упивалась этой сомнабулической ночью, стоили много и она решила дождаться момента и фокус с купанием повторить.
  День прошёл в изучении себя после ночного опыта и уже к вечеру она поняла, что в организме такое купание одобрено: за столом хотелось чего-то острого, на прогулке - движений и ветра, в комнате с французским романом - нового сюжета, а у фортепиано - нот с приснившейся мелодией. И на следующий день она назначила поэту свидание на том же месте и в тот же час. Она не думала ни о ком, кроме себя и компромиссов с душой, отвращая соображения о свиданиях мужчины с женщинами всерьёз. Придёт - хорошо, нет - что ж, утрёмся.
  Вышло так, что он поджидал её у дома Воронцовых и к морю она шла с ним. Купались, как и вчера, училась плаванию Элен уже с другой точки навыков и умений и мужчине вышло не так затратно. В общем, её барахтанье в воде получалось правильно и в какой-то момент она закричала:
  - Аликс, Аликс, я плыву! - Аликс, я плыву!
  И так после этого вышло, что Элен днём в обществе брата и супругов де Шуазель стала ходить в городскую купальню и там легализовала своё новое умение. Графиня Шуазель только плескалась, кокетничала и фыркала и от настоящей учёбы отказалась, что ревнивую суть Элен порадовало - У Пушкина она бы сразу выучилась!
  К осени она забыла про модные зонты, белую кожу элитной дворянки и стала на путь рутинного излечения солнечным светилом и гимнастическими упражнениями. Кашель и прочее болезненное исчезли совершенно, а загар обрёл черты морского с особым привкусом ночного, поскольку не реже раза в неделю она купалась с Пушкиным наедине и потом вкушала отраду целительного сна в его комнате, от которого утром буквально светилась. Всё повторялось, как в первый раз: на ней чистая мужская пижама, а собственное бельё и одеяние висит на плечиках и излучает негу в его обиталище. Никита каждый раз будил её утренним кофе, а барин всегда спал до обеда, поскольку ночью отрабатывал на галерах у Музы. После общения с Элен ночью всегда появлялись новые идеи и ощущения, которых больше взять неоткуда и он эти заметки складывал в особую папку.
  Как-то гостья проснулась до срока и увидела его в обществе другой женщины, никому больше невидимой. Она вынесла муку ревности и не выдала себя, хотя сердце сладко покалывало.- Раз он пишет после общения с нею, значит, с женским и интеллектуальным у неё в порядке!
  АМАЛИЯ РИЗНИЧ апогей
  
  Твой безмерно гибкий стан,
  Сладки чуткие уста
  - Осень!
  Жаром страсти пышешь ты,
  Но она - откат мечты,
  Ночью!
  Боли нет в твоих словах,
  Не жалеет нас молва
  В лодке.
  В гибель нас несёт огонь,
  Не спасёмся от погонь
   В жажде!
  Грот - убежище для нас,
  Слышен эха божий глас,
  Имя.
  Слиться в страсти - не спастись,
  Как о камни ни скрестись,
  Дочь нам!
  Лучших не сыскать плодов,
  С плеч главу уже готов
  Точно.
  Плаха - чрево и уста,
  Ты невинна и чиста.
  Ризнич.
  Вот роскошные холмы,
  В них алкаем негу мы.
  Тризна.
  Божья снится нам капель
  И не осень, а апрель.
  Кара.
  Ласк не шёлк и не сафьян,
  А рогожа и я пьян.
  Старый.
  И колдунья правит бал,
  Вот нам плаха и скандал.
  - В грот фантазий улечу,
  Только там - быть по плечу
  И алкать твои холмы
  Лишь в аиде в праве мы!
  
  - Аликс, я твоё ко мне просто чую! - через пару минут ответила женщина из северной Италии. Строки Пушкина её сильно возбуждали, но их глубины она понять не могла и это её удручало. Зато гондольер-контрабандист Костас по-русски говорил отлично и знакомую себе музыку уловил сразу же:
  - Монсиньор Пушкин, насчёт "Плаха - чрево и уста, ты невинна и чиста" я и сам подпишусь. Амалия, твоё чрево - это для мужчин Одессы настоящая плаха. - Всяк туда вошедший - уже завтра обитатель Аида! - контрабандисту из Греции с приходским и житейским образованием и полным отсутствием почитания к ценностям общества прощалось всё. И Амалия "не заметила" иронии в его реплике.
  - Так она для тебя желанна и влекуща? - спросил Пушкин и Костас кивнул, откинувшись на банку и нежась в лучах уходящего солнца. Дружба с поэтом у него носила двоякий характер: с одной стороны он вывозил поэта на простор моря и тот впитывал могущество стихии просто взахлёб и тем самым становился посредником племени поэтов и контрабандистов, с другой же, такие поездки по ночам часто были и деловыми: он перегружал с больших кораблей в нейтральных водах партии груза для негоциантов и торговцев женскими причиндалами для салонов. Поэт же был легальным прикрытием для ночных прогулок Костаса и, когда встреча с судном была условлена, вкушал адреналин от опасной затеи, а контрабандист приобщался к высшему мира муз в оригинале. Побывав и многое увидев вживую, Аликс на романтику такого жанра смотрел глубже и видел вживую роли тех, кто стреляет и тех, кто бросает крючья для абордажа, а потом и с гиканьем штурмует судно-жертву. И страх, и адреналин были настоящими, а это иной запах. После таких историй он обычно уединялся и выкладывал испытанное на бумагу.
  Во время прогулок на борту парусника Амалия что-то с себя снимала и позировала поэту, выходило изумительно и Костас тоже вкушал умения поэта в части рисунка. Но ни одна из картинок так на берег и ни попала, Амалия со слезами и странным ожесточением рвала рисунки на кусочки и отправляла за борт. Костас её считал за ненормальную самку, а поэт за предусмотрительную дворянку.
  
  Холмы и шёлковая нежность,
  И соль на бронзовых холмах -
  Венеры с морем принадлежность
  И расставанья с счастьем страх!
  
  - подобное от поэта Костас слышал не раз и вкусная черноглазая сучка, которую облизывали самые богатые люди Одессы, представала в ином свете. И её надо не бросать на сложенные паруса и там терзать до изнеможения, а нежить и ласкать, касаясь редко и поворачивая в отблесках луны, чтобы увидеть и распознать получше. Амалия раздевалась охотно и, накинув на себя рыбацкую сеть, слушала картины в прозе и стихах. Если на море её прогуливал кто-то из поклонников и тот же Исидор Собаньский, то телом любовались недолго и остальное шло не словами, а деянием с приматом ненасытного коитуса.
  Костас запретным товаром и услугами промышлял давно и толк в роскошных красавицах знал не хуже богатеев. А их вкусы, что на Средиземном, что на Чёрном морях отличались мало. Он слышал от очень достойных людей, что лорд Байрон обладал особенным вкусом и был щедр к морякам, давая со своего стола не какие-то крохи, а громадные кусы добычи; так однажды по его наводке в бою добыли турецкий галеон с наложницами и поэт отказался от своей доли из двух дюжин красавиц, ни одной из своих рабынь не коснувшись - вот оно, истинное благородство! - Корсаров он знал не понаслышке и не однажды участвовал в их акциях под парусом и огнём сопротивления своих жертв. Мужик он смелый, хоть и лорд. И тоже поэт.
  Догоняла ли высшее звучание у этих мужчин Амалия? - Вряд ли. Вкушала и купалась в наркотике почитания, но не понимала. Вскоре эту женскую фишку осознал и поэт. Но красивая женщина - это всегда из лучшего мужского выбора и он по инерции питал душу женщины высшим, разглядывая и восхищаясь внешностью. Амалия очень хороша и это видели многие. В двадцать лет южанке сам бог велел блистать и она этим пользовалась. Королевская осанка, высокая шея и волосы цвета вороньего крыла впечатляли всех, увидевших эту женщину. Ко всем из своих достоинств, она хорошо плавала и они с Аликсом устраивали гонки-салки вокруг шхуны Костаса. Оба молоды и обладали телами южных предков, они легко находили точки для близости и Костаса не стеснялись, он в такие минуты становился неодушевлённым элементом судна вроде рулевого привода или паруса. Однако Костас-мужчина видел, что поэт не огуливает женщину и седлает для извержения, нет - он её боготворит. Потом, уже в ранге возвышенном и прекрасном, приобщает к полёту мысли о лучшем в этой женщине.
  Амалия после такого воздаяния очень долго лежала на кипе парусов без сил, полная счастья и наполненная мужчиной. Ей было с кем сравнивать и она понимала, что такого больше нигде и ни с кем. Их встречи не могли быть частыми, обычно это или вторник или пятница, когда салон Ризнича не работал, поэтому каждая новая протекала по-своему и сособым волнением.
  На морские прогулки оба одевались попроще и обнажённость не смущала нисколько. Нижнее на себя женщина возвращала уже совсем рядом с берегом. На мужчине же изначально было три вещи: рубаха, штаны и греческие панталоны выше колен. Амалия любовалась мужским достоинством поэта и удерживала его от одевания до самых последних минут прогулки. По её просьбе он иногда что-то придумывал и об этой части их приключения. К примеру, такое:
  
  Твоё на парусе распятье
  И вдохновенный нимфы стон
  Сдувает слабым бризом платье,
  Чтоб насладился ветром холм.
  
  Амалия ещё кормила малютку-сына и капельки молока Пушкин по её просьбе слизывал, переводя один тип женского оргазма в другой. Холмы у неё были очень крупными и сочились почти всё время свиданий. Костас помнил многие поэтические слова Пушкина об этой полуитальянке и поражался, как заурядная портовая сучка может вдохновить на такое высшее. Пушкин и сам знал, что Амалия не одному ему не отказала, но это не останавливало.
  
  - Покров холмам - из шёлка платье,
  Струя из складок к бронзе ног,
  К рыбачке ль льнёт, иль к торсу знати:
  - Явить любое я б помог!
  И снять с красавицы заклятье:
  Сегодня можно, с ней я бог!
  
  Амалия отлично понимала суть каприза судьбы и недолгое общение с поэтом. Они, лёжа на постели в гостинице или на парусе в лодке, строили самые разные прожекты длиной в дни, часы и испытывали удовольствия, лакомые самой женщине и желанные мужчине. Их всегда сопровождала гармония интересов и она видела разницу между горизонтами даров от Аликса и притязаниями урвать от других мужчин. Она её нестолько видела и понимала, сколько чуяла женской сутью, прозорливее европейской цивилизации на сотни поколений. Невесомое и летучее от Аликса стоило так много и влекло так высоко, что она окончательно потеряла голову.
  Прохлада Тавриды, невоздержанность в удовольствиях и хрупкая стать женщины роль сыграли и она стала хворать. Немезида никогда не была последовательной и воздала за страсть к плотскому самой незащищённой женщине - Амалии.
  - Аликс, - сказала она ему как-то у себя в салоне, у них была новая программа и она, её составитель, советовалась с ним о многом, - я обречена! Что-то во мне нарушено.
  - Ты уезжаешь?
  - Да, Аликс, ты не должен видеть мой уход в аид. Пусть я так и останусь ненасытной латинянкой с сочащимися холмами.
  
  - Уста из сахара и соли
  И нега от округлых плеч
  И очи, страстные до боли
  И чувства, что не смог сберечь! - сказал он и она ответила:
  
  - Да, Аликс, да! А потухшую Амалию пусть видят другие.
  
  НОВОЕ О БАЙРОНЕ
  
  По деловым каналам через верных людей из Европы графу де Ланжерону пришёл очередной увесистый пакет почты и он его разбирал, уединившись в своём кабинете. Среди всего рутинного и делового ему бросилось в глаза сообщение о том, что лорд Байрон продал что-то из недвижимости в Британии и часть выручки истратил на поддержку греческого движения против Порты. Всё это в ранге слухов, но какая-то доля истины там была и им можно в общих чертах доверять. Там же были типографские оттиски новых опусов поэта, которые шли на всех языках Европы. Эта часть корреспонденции предназначалась Женевьев и её он лишь просмотрел. Немного на итальянском, столько же на французском и большая часть по-английски. Это были главы редактированного Чайльд-Гарольда и новые произведения, которые теперь в Лондоне издавались моментально и большими тиражами. Новая известность уехавшего поэта была настолько оглушительной, что в считанные дни расходилось всё, написанное им и барышей на его имени заработаны немереные суммы. Сообразно с этим улучшилось и финансовое состояние и теперь доходы автора стали соразмерными его таланту, хотя, кто знает меру всего? - Но, так или иначе, его опусы теперь издавали на отличной бумаге и даже небольшие сборники заключали в солидные обложки и переплёты, допускающие соседство с классикой на полках поклонников английской лирики и нового романтизма.
  Женевьев за Байроном следила давно и знала о нём предостаточно, кроме самих текстов. От одной подруги, вышедшей замуж за миланского негоцианта, она имела вполне достоверные описания жизни поэта в Италии. И миниатюры с портретов его вероятных любовниц тоже. Они тоже расходились быстро и часто поэт об этом и представления не имел. С изданием беллетристики в России это сравниться не могло даже в общих чертах и молодая француженка такие нюансы знала от разных людей, своего дяди в том числе.
  Новый пакет был очень приличным по объёму, там содержалось много новинок отовсюду, однако Женевьев предпочла романтизм и устроила роскошный вечер исключительно для поклонников Байрона. Для Пушкина с его оскорбительной для дворянина поднадзорностью такое собрание было поводом пообщаться с просвещённой публикой и узнать, чем дышит страна, поскольку именитых гостей из центра России Женевьев всегда приглашала. В дискуссиях Аликс участвовал редко, больше прислушиваясь к сказанному и реакции читателей на темы бунтаря. Что они увидели и прочувствовали в Байроне, это волновало в первую очередь, а техника живописи в третью и четвёртую.
  На этот раз дискуссия незаметно свалилась к теме борьбы за свободу. Тема крамольная и в России запретная. Смута и бунт - это и неминуемое понижение гражданского статуса причастных и вероятная угроза каторги. Так что грань между чтением стихов поэта-романтика и вольнодумием была сугубо виртуальной и неосязаемой. Чтобы особо себя не утруждать сомнениями на этот счёт, на этих слушаниях общество из двух дюжин просвещённых дворян рассмотрели лишь одну немаловажную, однако дозволенную деталь в жизни поэта в Италии - молодую музу и спутницу Терезу Гвиччиоли. Историю их отношений в самых неимоверных подробностях отношений знали все и удивлялись стране и нравам, когда выдают замуж в шестнадцать за пятидесятилетних старцев и за любовниками жён следят, будто это одежда, причёска и прочие украшения на юных красавицах. Тереза, как и положено юной и образованной итальянке, влюбилась в лорда по-настоящему и прошла тернистый путь от одной из шумной когорты поклонниц до любимой и единственной. И её душа очень помогла сердцу поэта обрести гармонию. Пить он стал намного меньше, писать больше, легко и с удовольствием, оргии стали зрелищем, а не стимулирующим наркотиком и его новая пассия естественным образом обрела статус гражданской жены.
  Молодые одесские дворяне хорошо разбирались в политесе и смягчающее влияние новой музы в новых главах старых опусов видели отлично. Это было заметно и замужним дамам и невестам на выданье. Случайных и серых курочек на таких чтениях не бывало никогда, а замужние слушательницы и вообще были искушёнными и каждая втайне и по-своему развращённой хотя бы виртуально. И они видели условия светской игры, когда о возвышенном звучало громко и ясно, а сокровенное и интимное шелестело вторым тоном и окутывало уже готовую душу. Ну и история молодой графини Гвиччиоли - это история каждой из них. Большая часть молодых жён одесского бомонда замужем за дворянами солидного возраста и тягу итальянки к молодому мужчине разделяли в самых откровенных выражениях, хотя вслух об этом никто и никогда не услышит и вот только так, обсуждая музу Байрона. Дом де Ланжеронов не то место, где ханжество и лицемерие укрывается и приветствуется и здесь многое называли своими именами и сию тягу к запретной свободе прикрывали общением с музами, которые не могут быть запретными даже в России.
  И тема поэта и музы в очередной раз выступила на первый план. На правах хозяина и в некотором роде поэта граф де Ланжерон сказал:
  - Мы здесь взрослые люди и знаем, что именно в женщине волнует, интересует и влечёт и почему роковая женщина чаще всего порочна. Точнее, не она сама, а связанные с ней удовольствия. - В ней нет ни рамок, ни запретов и с ней можно всё! Думаю, Тереза в её нынешнем виде для лорда Байрона всех прежних сучек вокруг заменила собой. С ней можно всё и она понимает! - Понимает! - подчеркнул граф.
  - Она тайком в себя приемлет
  И дерзким запахом манит,
  К ней так влечёт, что цензор дремлет,
  Алкая в снах парфюм ланит!
  - как бы в тему и резон хозяину сказал Пушкин, подтверждая истину о запретном и влекущем. Ему, поэту начинающему, был понятен и сам кумир и его ценности, но он иностранец! И не очень глубокое знание английского мешало Пушкину напрямую сопоставить собственную музу и байроновскую. Через переводчиков это не совсем корректно! Ну и отношения с женщинами и вином у них разные, поэтому и окраска лирики иная. Поскольку женщин в компании поклонников Байрона было порядком, то по поводу внешних достоинств юной графини Гвиччиоли особо не растекались, но больше говорили о его новых вещах, которые звучали сразу на двух языках: английском оригинале и французском переводе в приложении от венецианского издателя.
  Несмотря на прохладное отношение возрастного хозяина дома к молодому поэту-романтику, он уважал вкусы и предпочтения гостей и романтические и пафосные затеи молодого лорда не комментировал. По поводу похождений дона Жуана даже улыбнулся, поскольку тема явно не английская и с особым привкусом французского литературного шарма в подобных темах соперничать не могла. Ему было приятно, что талантливый англичанин не сподобился выбрать своего героя из французов. А с испанской конкистой и церковной моралью пусть сражается!
  После чтения и шумного обсуждения созрело интимное уединение локальных компаний по интересам и граф де Ланжерон увёл Аликса к себе в кабинет, такой властный жест приглашения для него символичен и никто к ним не присоединился. Граф не стал особо тянуть и после первой же сигары спросил собеседника:
  - Аликс, вы ведь сравниваете себя с ним, не правда ли? - Как два дуэлянта у сокровищницы одной музы: кому она достанется в наследство? - Аликс ждал чего угодно, только не этого и замешкался с ответом. А хозяин дома любовался замешательством гостя, обычно уверенного в себе и на всё имеющего готовые рецепты.
  - В мире известен он, а не я, да и музы у нас разные. Да, в России я известен, но таких юных и подающих надежды - тьма! - наконец-то ответил гость, зная предмет досконально и иллюзиями не тешась.
  - А что скажете насчёт червя ревности? - О его романах с дамами и юношами судачат кому не лень, а про ваши как-то не очень? - Хотя различий в ваших похожденияих и его экспериментах по этой части не так много, к тому же, и вы и он из рамок вышли давно.
  - Если честно, граф, то что-то личное к нему у меня уже есть! - признался Аликс, - но его не так много, чтобы назвать ревностью или завистью. Думаю, это обычное честолюбие, а оно есть у всех молодых дворян. Вы же видите - все мужчины в гостиной Женевьев - поэты! Не просто волокиты, искусные жуиры и соблазнители, но и творцы! В этой связи я уверен, что Джордж тоже не очень гордится успехом у британских сплетниц. Ни слова о рифме, размере и музыке, зато ушаты про роскошные юбки, которые видели рядом с ним. В этом отношении, да, тут мы с ним по одну сторону.
  - Для британских сплетниц рифма и прочее от музы мало что значат, поскольку они не понимают в этом, а про дочь леди Мельбурн и её племянницу интересно и понятно всем буквально. Кто-то услышал фразу, а кому-то достался чужой взгляд и покатилась лавина домыслов, разве не так всё бывает?
  - Согласитесь, граф, мужчина, соблазняющий женщину по-большому и на серьёзное, всё же должен побеспокоиться о её чести? - Нет, не то! - Не о том речь, я имел в виду элементарные приличия и только. Связь с мужчиной не должна приносить женщине излишнюю боль. Ведь эта игра для неё всегда связана с потерей лица. - Матери, жены, места в свете.
  - И об их связи может знать весь мир кроме, положим, мужа и семьи?
  - Вы правы, граф, это не должно раздражать слух близких дамы и возбуждать их протесты. Иначе никакого успеха в приключении не будет.
  - А как же история вражды Монтекки и Капулетти?
  - Однако там суть в другом: у Ромео и Джульетты нет истории и у них всё впервые, любовь подростков в чистом виде, как бы портрет с листа, а с замужними дамами нынешнего варианта - флирт, страсть и что угодно, но не любовь. В этом ещё нет полноты, не то наполнение и мы готовы вкусить какую-то часть плода, а не отхватить всё тело вместе с душой.
  - Но говорим-то мы о любви! - Ведь политес писем к дамам только и заполнен словами: ля мур, ля мур!
  - Письма - это другое! Все знают, что это игра.
  - Лукавая и насквозь лживая!? - припёр хозяин гостя к стенке.
  - На мой взгляд - да! - Мы делаем первый ход, а они вольны принять условия игры или уклониться от этого. Чаще всего они принимают и игра состоялась.
  - Аликс, один вопрос: - Играют обе стороны или нет? Нельзя ли считать одну из сторон втянутой в обман невольно и потому изначально невинной?
  - В нынешнем обществе невинных нет, играют обе стороны, если вы о дворянах, - без колебаний ответил Пушкин.
  - Значит слёзы и увещевания обманутой женщины - это лицемерие проигравшей лгуньи?
  - Если речь о любви и только о ней, то да! В ремарке бытовой пиесы что-то типа сочувствия прозвучит, но это та же, пусть и спасительная, однако ложь.
  - Вы эту истину где-то прочли или услышали?
  - Уже и не помню: может - чужая, а может и сам вычислил. А почему вы спросили, граф? - Возраст мой смущает?
  - Да, Аликс, именно возраст! - Я, к примеру, это узнал от одного из учителей, он меня учил этому ещё в самую юную пору, кажется, лет в 15-16. Такая сволочь этот лысый учитель оказался, но истину выдал правильную.
  - Во Франции в такие игры играют так давно?
  - А откуда бы взяться вольнодумцам Дидро и Вольтеру?
  В дверь постучали и граф подошёл открыть её, у входа стояла Женевьев и он её впустил в комнату, тихонечко спросив:
  - Скучаешь?
  - Ревную! - шепнула племянница и проскользнула в комнату. Женщина расположилась в кресле и втянула атмосферу мужского духа, она впечатляла и увлекала. Когда в кабинете дяди бывал Аликс и мужчины вели беседы о смысле бытия и творчества, там стоял особый дым и аромат, которыми Женевьев буквально упивалась, и лица воинов по жизни светились особым огнём, в котором тянуло и согреться и обжечь крылышки. В мужском огне женщине непременно нужно познать и цену свою и суть. И в такие минуты с Аликсом граф преображался из романтического бездельника в безжалостного пирата. Они пикировались меж собой, не особо чинясь тем, что их наблюдает женщина, тем самым выделяя её из когорты доверчивых курочек и приближая к себе по части понимания основных ценностей цивилизации. И инициатором этого приближения чаще бывал Аликс...
  За такое возвышение Женевьев легко жертвовала многими женскими причиндалами и погружалась вместе с ними в разливанные моря мужских фантазий и особых секвенций в духовной музыке. Она пахла особым мужским и ей это нравилось. С другими гостями всё изначально иначе: её банально сватали и пытались сбагрить на сторону, эксплуатируя не самое лучшее в молодой умнице и возбуждая в ней небывалое упрямство и тягу к капризам и неповиновению, которых она даже не пыталась в себе прятать. И к таким визитам в дядино мужское общество она никогда не готовила себя, делая лицо, причёску и наряд, а была настоящей амазонкой, полагая, что умный мужчина во всей этой буффонаде разберётся мигом. Но кроме Аликса Пушкина туда так никто ине попал. И она ему доверилась в первый же визит к ним. Амазонка ему понравилась и он с каждым новым общением эту роль в ней углублял, расширяя поле фантазий. Было видно, что Аликс женщину в Женевьев уважал и выдавал некую собственную изюминку-заготовку, как выбор для бурных затей и художеств, где она купалась и порхала, иногда погружаясь и захлёбываясь от охватившего. Однако в критических положениях он не вытаскивал её за шиворот, давая самой выбираться и придумывать объяснение женским недомоганиям по части мужских игр. В играх с ним она всегда женщина, а он мужчина.
  ... Уважая в вошедшей француженке умную женщину, Аликс тут же сообщил:
  - Мадемуазель Женевьев, мы беседовали о лжи в светском политесе и романах в письмах. И пришли к выводу, что лживая женщина так же виновна, как и соблазнивший её мужчина. Поскольку играли оба! - Вы на этот счёт что-то возразите?
  - Вы об этих литературных играх в салонах?
  - Да, когда замужнюю даму окружают пиететом почитания, флёром особого внимания, пишут письма, подбивая на запретное и затем используют по назначению.
  - То есть, вы считаете, что женщина изначально готова к падению и нравственные муки только изображает?
  - Да, графиня, именно так! - подтвердил Аликс. Женевьев на графа даже не взглянула, зная его реакцию.
  - Что ж, тут я с вами согласна, большей частью мы и впрямь лживы донельзя и игры в светское - это лишь маска, под которой таится разнузданность и тяга к запретному. Она как коготки хищницы - так и ждут момента ухватить и уязвить. Дамскими романами даже куртуазного типа нас к этому готовят с первых шагов в обществе.
  - То есть, графиня, вы хотите сказать, что эта часть женского существа в вас готова изначально? - Супружество и материнство с одной стороны и лживая изменница с другой?
  - Думаю, это понимает любая из просвещённых дам. Сегодняшняя дискуссия о Байроне и его музах это только прояснила. Эпистолярный жанр во Франции - уже давно легализованная форма подготовки супружеских измен и законных форм консумации. Уехав в Россию, я это осознала в полной мере.
  - И что, на ваш взгляд, тому первопричиной? - спросил Аликс, благодарный девушке за такую открытость. Она не скупилась на самовыражение и забывала о заурядности своего лица, моментально преображаясь и загораясь от сказанного, в такие минуты Аликс её не только обожал по-дружески, но и хотел по-мужски. Она это чуяла и играла на его инстинктах. - Колдунья - не иначе! Но ни единого неприличного слова или жеста!
  - Жажда соития в любви!- пояснила женское женщина. - По любви выходит редкая из нас и эта вопиющая несправедливость давно стала нормой. Если муж понимает и любит, женщина ему отвечает взаимностью. Но так бывает в лучшем случае с каждой десятой из нас, то есть, несчастны девять из десяти! А в худших вариантах несчастны многие десятки на одну удачливую. - Согласитесь, такая картина впечатляет и даже убивает. И всякая женщина, преодолевшая утробный страх, рано или поздно начинает такие игры. Так что в ваших выводах всё правильно. Увы - но это грустная истина, - развела руками Женевьев и набрала кучу вистов в игре с мужчинами. Они переглянулись и стали возмещать потерянное ею в пустых хлопотах сватовства. Граф на родном языке, а Аликс на русском стали ублажать и совращать, читая насквозь лживое истечение мужской страсти, от которого душою овладевает хмель и все члены становятся послушными марионетками. Они впервые работали в дуэте и этот ужасный по сути ансамбль играл те самые чистейшие ноты, которых жаждала женщина.
  Того, что читал племяннице дядюшка, нельзя читать даже уличной девке, но Женевьев хотела и он ей потакал, достав из шкафа заветную папку с запретной лирикой, такая у него была тоже, как и у всякого настоящего пиита. А Аликс вообще никому и ничем не был обязан. К тому же Женевьев была отчасти и сообщницей, умеющей видеть в текстах Байрона больше и глубже написанного. Такая удача выпадала нечасто и упускать её глупо.
  В конце нынешнего сумасбродства она обронила, тихо и уверенно:
  - Я счастлива, мои домашние божества, спасибо! - А теперь хочу кальян.
  Граф поднялся из кресла и стал сооружать нужный аромат. У него был большой опыт, так что молодым сотрапезникам угодил легко. Состоялся особый кальян, совместные видения, разбор пережитого и разгрузочный сон. Женевьев свернулась калачиком и прильнула к Аликсу.
  Видения с его участием тому были порукой, они перетекали из одного в другое в странной последовательности, ни одно не завершившилось хоть какой-то логикой. Одно из них походило на сюжет "Абидосской невесты", где Женевьев была в главной роли, а граф напоминал брата венценосной наследницы. Аликс стоял в сторонке и читал текст от автора. И где-то в самой дымке виднелись контуры Терезы Гвиччиоли, а ещё дальше Аугусты, сам же виновник торжества лежал в сторонке на цветущей луговине и открещивался от происходящего - Чур меня, чур! Потом был глубокий сон и несильная прострация от перенесенного. Но в памяти ничего из пережитого не исчезло и не деформировалось. Видения такого типа Аликс потом использовал как реальную фактуру при описаниях экзотических сцен.
  
   ТАЙНЫЙ ВИЗИТ В НИКОЛАЕВ
  
  В связи с армейскими учениями в штабе российской армии в Тульчине собралось всё начальство Новороссии, ожидали так же и государя, поэтому из Одессы туда отбыли Воронцов и Витт со своими адъютантами. Разгар театрального сезона, мягкая осень с отличными урожаями и барышами в Одессе создали особый тонус у регионального бомонда и на волне расслабляющей вседозволенности в отсутствие начальства к Пушкину из Кишинёва приехали друзья по поэтическому цеху. Они же собутыльники и ходоки по цыганам и цыганкам, а так же иным дамам местных и приезжих конфессий. После вавилона в Кишинёве одесские приёмы и балы - это Европа в Азии и между ними всего-то полторы сотни вёрст. Иудейки, похожие на цыганок и согласные ими быть сколько угодно - такое только в Кишинёве. Пушкин после сидения в шикарной кишинёвской библиотеке Липранди расслаблялся от мыслей Конфуция, Аль Бируни и Аристотеля и возвращался в мир реалий в компании сверстников и это чаще всего заканчивалось грандиозной попойкой с такими же последствиями. Когда его спрашивали про развлечения в древности, он отвечал, что классики науки были такими же ходоками к вину и дамам, потому и читать их интересно. Читать написанное между строк он научился и упражнялся в подобном с лицейских лет, так что скукой от его рассказов не веяло совершенно и кое-что из узнанного от седобородых старцев они применяли в Кишинёве. Щедрость затей кудрявого поэта нравилась многим и про его пустой кошёлёк, когда приходилось платить по счетам, попросту забывали. Бывали попытки и затеи разные и успешные среди них только запомнились. Но всё это - Кишинёв! - В Одессе вавилон был слегка другим и за минувшее лето Пушкин в нём уже освоился.
  Молодые волокиты - это всегда приключения и их ждут с нетерпением те, кто потом и станет объектом притязаний и последующих воспоминаний, то есть замужние и как бы свободные дамы света и полусвета. Поскольку большинство волокит вполне респектабельные дворяне, то и диапазон ожидаемых чудес ото всего этого аж зашкаливал. В первый же вечер в Одессе компания в полторы дюжины мужчин живо приветствовала вокалисток в опере, цветы и прочее от них сильно выделялось из привычного для аборигенов выражения восторгов, как и галстуки и прочее в нарядах и манерах молодых гостей. Вскоре всё это плавно переместилось в актёрские гримёрки, затем последовал клуб, где можно веселье продолжить и завершилось там, где в приморском городе завершается всё - на море. А там на рейде качается адмиральская яхта "Утеха" и один из офицеров её команды был с дворянской компанией. Сигнальные переговоры берега с судном прошли продуктивно и с судна спустили большую шлюпку для вероятных гостей.
  Желание прокатиться на корабельной шлюпке - это хорошее желание и вскоре молодые люди оказались на борту судна. Капитан Егор Васильич Зонтаг был обрусевшим американцем и образованной публике выразил почтенное внимание. Потом выяснилось, что его жена Анна Петровна тоже литератор и из поклонниц и родни поэта Жуковского, так что радушное приглашение погостить у неё в Николаеве вышло само собой. Поскольку Пушкин поднадзорный и покидать Одессу без разрешения не может, то решили устроить тайную миссию, подав её как прогулку в зоне местных течений. Для придания обычного для Одессы статуса морской прогулки нужно иметь дамскую компанию из приличных женщин, поскольку в Николаеве этих дам придётся принимать в доме капитана Зонтага.
  И тут же стал вопрос - кого брать с собой? На волнах моря хороших ответов с именами не нашлось и решили это устроить в городе. Но идея с поездкой в таком виде уже прочно овладела умами молодых людей. Гостевых кают на таком судне немного и это вносит некие нюансы с размещением. То есть, и тесновато, и без привычных удобств, и горничных с собой не взять. Но это около суток в одну сторону, если не будет шторма или штиля. Плюс три-четыре дня в Николаеве - набирается неделя. Кто и кого отпустит с компанией молодых и в самом телесном здравии дворян, любящих к тому же и бахуса? - Капитан адмиральской яхты качал головой и говорил, что своих дочерей в такую поездку ни за что бы не отправил.
  И публика задумалась: может обойтись без них? - Однако вскоре сообразила, что по нынешним временам мужские компании числом в две дюжины без ружей, борзых собак и приятных дам - это чуть не тайные сообщества смутьянов и заговорщиков. Охранное отделение уже всех к этому приучило. И они включили все ресурсы знаний города и его бомонда, чтобы поездка состоялась. Всего нашлось три достойные дамы, в том числе и Женевьев де Ланжерон, которую отпустили под ответственность Аликса Пушкина.
  Яхта вышла в море с вечерним бризом и присоединилась к недавно ушедшим из гавани прогулочным компаниям. Взяв чуть мористей и оторвавшись от других прогулочных судов, капитан "Утехи", взял курс на Николаев, а пассажиры развлекались привычным - читали стихи, играли на гитаре, пили вино и обсуждали то, что на суше ни за что бы не затронули. - В море была иллюзия свободы и безнаказанности. Однако к утру паруса повисли и судно легло в дрейф. По чистому горизонту и зеркальному рассвету было видно, что прогулка явно затягивается. Поскольку на борту были не просто купальщики, а пассажиры с пунктом назначения в Николаев, то капитан решил отправить их на перекладных, доставив до берега на шлюпках. Дальше они отправились на наёмных лошадях и к вечеру были на месте. Приключению никто из местных особо не удивился, летом такое случалось не раз. Непривычными к подобному были трое гостей из Кишинёва и Пушкин с Женевьев.
  Пару фраз о цели визита - Анне Петровне Зонтаг. Она была очень хорошенькой женщиной с кристально чистыми очами, прекрасным домашним образованием и умеющей буквально всё. Родство с выдающимся русским поэтом и хороший интеллект при общительности и открытости характера сделали её дом в Николаеве центром тяготения для просвещённой и либеральной публики. К ним приходили и просто так, чуточку погреться в обаянии молодой дамы и приобщиться к новостям интеллектуальной жизни страны. Приходили семья и и поодиночке, уже в её доме отыскивая собеседников по душе, но в место свиданий дом не превратился, за чем хозяйка проследила настоятельно. Вкусную и роскошную даму в ней отметила, остановившись у неё проездом в Одессу, княгиня Вера Вяземская и сообщила мужу об этом тут же. Мужа дома нет очень часто и подолгу, но хозяйка не давала и повода для слухов и перемены репутации пенелопы.
  Компания из двух десятков любителей словесности к мадам Зонтаг свалилась как снег на голову, но она этому сюрпризу только обрадовалась и весьма оперативно пристроила всех на ночлег, предварительно устроив лёгкую банную процедуру с дороги. Кого-то определили к знакомым, кого-то в доме Зонтагов, Аликс с Женевьев попали к хозяйке и она их разместила в гостевых комнатах. Но так вышло, что общение муз началось сразу же и Анна Петровна выложила собственное, чтобы показать свой уровень, он оказался вполне приличным и Аликсу пришлось ответить тем же. Хозяйка дома обладала и отменным даром видеть лица и отражать сие на полотне. Особенно удавались ей детские и женские портреты и Аликс с особым пониманием этого задержался у картин хозяйки.
  - Сколько любви и света! - выдохнул гость и обжёг женщину самым сокровенным.
  - А разве без этого можно что-то писать? - ответила она, доверяясь ему изначально. Тот покачал головой и продолжил погружение в образы на полотнах. Для непрофессионалки это верх совершенства. Но Аликс умел показать женщине её возвышенность и красоту разными способами, умолчаниями и взглядами в том числе и он не замешкался в выражениях своего почтения несомненным талантом. Диалог получился сразу же и шёл легко, меняя темы и тональности беседы, обыкновение всегдашнее у Аликса с серьёзными дамами. Ну и кормящая мать не могла не возбудить в нём мужского, пусть и не в обычной мере для волокиты со стажем и опытом.
  Разошлись под утро уставшими, но вполне довольными: поездка стоила риска и треволнений.
  - Это ваша тайная зазноба? - тихонечко спросила хозяйка у Пушкина, провожая его в гостевую комнату.
  - Нет, мы просто с Женевьев так дружим, - улыбнулся Аликс и поцеловал протянутую руку хозяйки. Она свою руку у его губ задержала и с заметным трепетом спросила:
  - Мы бы тоже могли дружить, разве нет? - он оценил её состояние, выделил близость с музой и фальшивым снобизмом ничего не испортил:
  - Сударыня, почему бы и нет! - он вдохнул сумасшедший аромат кормящей матери, пропустил через себя и на высочайшей волне продолжил:
  
  От вас я чую сладость неги,
  Прекрасна тьмой ночною грудь,
  Теперь до солнца не уснуть
  И буду ждать восхода Веги,
  Чтоб тот же выпал в ночи путь!
  
   - она оценила экспромт по-женски и вошла в его комнату охотно: ведь это её дом. К тому же хотелось и достойного ответа и соблюдения приличий, которые этой ночью казались совсем никчемными. Что выбрать? - Приличия спасали душу и репутацию, а погружение в запретную интригу развивали способности ума и глубинного чувствования, которое всегда в поле запретного. - Хотелось и того и другого! Она уже знала в себе многое из женщины и понимала, что оно с поэтическим и художествами завязано в тесный узел. А чувствование и вообще границ и разделения на пристойное и запретное не имело!
  Особенно ярко всё это выступало в ней ночью, когда свет призрачный, а желания захлёстывали. На пике этих волн она писала особенно легко и возвышенно. Анна Петровна подошла к окну гостевой комнаты, поправила шторы и попыталась хоть что-то выискать в глубинах женской сути, так притомившейся без мужского внимания. И чтобы оно не отдавало супружеством. И всё же хозяйка дома нашла достойное момента:
  - Аликс, мы устроим крещение моей Машеньки и вы будете её крёстным! Муж всё время в походах и плаваниях и мы с этим слегка затянули. Я хочу вас видеть в качестве крёстного. - Вы согласны? - это было так пронзительно и неожиданно, что молодой повеса смутился:
  - Я, моя репутация и купель? - Вы серьёзно?
  - Ха-ха! - Ваша репутация! - улыбнулась женщина, - а что говорить о моей? - Я с Василием играла в горелки с детства и мы не разлучались ни на день! И первый бал тоже с ним, последующие до отъезда все первые котильоны отданы ему. Он писал, я его рисовала, а потом и сама приобщилась к его музе и что-то выдавала обществу. Там Василием Андреичем так и пахло! И как на меня смотреть родителям подрастающих сыновей? - Про меня собрался такой хвост из затейливых сплетен и слухов, что меня замуж смог взять только иностранец, про всё это не осведомлённый. - А вы о репутации!
  - Первые поцелуи тоже с ним? - осторожно въехал в интимное Аликс.
  - Да и мы как-то ничем из вкусного для сердец обоих не застыдились, ни он, ни я.
  - Ничем? - мягко переспросил он и она кивнула:
  - Разумеется, Аликс, у нас дружба изначально была возвышенной и я только отвечала на его первые шаги, поскольку он старше.
  - Теперь так же или взрослое вмешалось?
  - Когда мы наедине, то ему двадцать, а мне восемнадцать. - Я ответила?
  - Да, Анна, и я счастлив разделить ваше общество!
  - Вот и хорошо, все когда-то оставляют флёр показного резонёрства и переходят к степенному бюргерству. Напиток приличной дамы содержит массу целительного и он способен нейтрализовать яд пустой кокотки. Вы, вкусившие не один галеон пленных цыганок и итальянок, это знаете не понаслышке, - она намеренно утрировала и пережимала, чтобы гость не спрятался за показным гусарством. И тот ответил в тон хозяйке:
  - Став крёстным вашей дочери, я невольно обрету и некую власть над её матерью, в отношениях такого типа сие неизбежно! Резонно ли вам, почтенной даме, сие рискованное родство? - С моими эманациями в вашей душе смута и непокой неизбежны.
  - Ступив в сношения с Музой уже порядком, я и так почуяла смуту и сердечную негу от запретного, так что родство с вами только обогатит и упрочит мою душу осознанием общности. Мы уже близки по трудам на Парнасе, а процедурой крестин это только зафиксируем. И никто нам не указ, разве нет? - сказала хозяйка и всё стало на свои места. Корпорация литераторов - та ещё гильдия и вот такие узы родства их только украшают.
  - Хорошо, Анна Петровна, я согласен! - и они в общих чертах обсудили дальнейшее пребывание приезжей компании в Николаеве. С учётом всех обстоятельств можно устроить роскошный симпосий на несколько дней, приурочив всё это к приличному поводу - крестинам Марии Зонтаг-младшей.
  Утро началось чуть позже обычного, поскольку уставшие гости поднялись не сразу, хозяйка этим воспользовалась и пригласила людей из флотского экипажа для устройства крестин дочери в собственном доме. Там было всё необходимое и для полноценной процедуры нужно пару дней подготовки. Решив эту часть официального прикрытия столь крупной компании, она переключилась на другое: собственно литературный симпосий и его достойное проведение. Актив местного общества сразу же к этому подключился и часть хлопот с неё снял. С учётом приехавших получалось свыше трёх дюжин гостей и она занялась исключительно тем, что связано с музами. Супруга местного полицмейстера взяла на себя музицирование и вместе с другими дамами включилась в подготовку. Составили список авторов-чтецов, согласовали музыкальные вставки и сопровождение и распределили: кто, что и с кем играет на фортепиано.
  Первый день симпосия вышел слегка сумбурным и нервическим, поскольку предвкушение и ожидание общения с музами слишком довлели и совладать с эмоциями никто не мог: то слеза растерянности, то комок в горле, то упавшие очки, то некстати погасшая лампа. Особого звучания всему придавала молодость приехавших с Пушкиным слушателей, которая изначально настраивала дам на чистые тона и прозрачное звучание, но их же присутствие нежданно что-то в привычном течении физиологии и женственного нарушало весьма и весьма серьёзно и иногда Анне Петровне приходилось буквально выталкивать к инструменту исполнительницу, которая закатывала очи и шептала: "Я боюсь!" В таких случаях она брала всё в свои руки и выводила невинных грешниц на подиум и что-то говорила, пока те пиликали на клавишах и струнах и приходили в себя. Приезжие слушатели с пониманием им прощали и ободряли негромкими аплодисментами и репликами. Но к вечеру всё успокоилось и последний акт чтений вышел очень лёгким и вкусным. Дамы применились к обстоятельствам и нужный климат своими стараниями сотворили. Чтение и музицирование теперь чередовались и тонус в конце концов стал сугубо творческим. Приезжая француженка в этом приняла посильное участие, поглядывая на себя со стороны, чтобы не въехать в чужие владения, местные дамы ещё не совсем освоились и привычным кокетством уже не управляли, поддавшись натиску музы и естественному азарту и огням зевеса, который временами превосходил изящество муз. Но всё вышло естественно и музы с зевесом нашли компромисс.
  Вечером компания распалась на несколько групп и в доме Зонтагов остались четверо приезжих. В том числе и дамы из Одессы, которых доверили под имя Пушкина. К концу дня стало ясно, кто чего стоит и Анна Петровна заняла то самое место, которого достоин её литературный талант. Однако для неё важно иное - что об этом думает Аликс и, провожая гостя в его комнату, она опять задержалась с ним, рассматривая бумаги и чуя дух минуты.
  - Как прошло? - это не прозвучало, однако для неё очень важно и гость начал без просьб хозяйки.
  - Энн, вы очень хороши и все мужчины облизывали ваши следы, завидуя мне, счастливчику, вами к себе приближенного. Если вы и далее будете со мной так же любезны, не оставив им и шансов, мне не избежать дуэлей. - Чуть ослабьте внимание ко мне и дайте шанс им! - шутливо сказал Аликс, устроившись на диванчике подле хозяйки. Она за день напряжения и суеты сильно устала и ей нужно обычное внимание и любовь. Пусть не мужняя, но именно любовь, питающая и возбуждающая. Он положил её ладонь в свою руку и посмотрел на виновницу торжества: не будь её здесь, не было бы и праздника. Она спасала всё и воодушевляла пугливых дам, которым многое передавалось от неё по индукции: именно её уверенность и горение зажигали и их. Но и она тоже не из себя любимой черпала силы, так же сомневаясь и сгорая от страха. Этот источник сидел перед ней и роскошно улыбался, приглашая почудить, будто они лицеисты и над ними не довлеет общество.
  - М-да, теперь я понимаю азарт дам, из-за которых стреляются. - промолвила женщина, полная чувств и в то же время уставшая от напряжения дня. - Вы мне это подали в самых ярких красках. Я забыла про детей и мужа, пылая в чужих мыслях и страстях. - Аликс, спасибо!
  - Вы солидным мужам читали детское и поучительное, а вас хотели, как гурию из султанского гарема! Дворяне с воспитанием и сдержанными манерами. - Вот оно, высшее! - сказал мужчина самое необходимое в это мгновение и Анна стала только женщиной, забыв о замужестве и дочери. Пушкин безошибочно сыграл на её струнах и она отозвалась женским звучанием. Он такое со взрослыми женщинами умел давно и теперь только оттачивал мастерство обаяния. С Анной Зонтаг, не сильно искушённой и не многими избалованной, особого лукавства не требовалось - только чуточка лести! А что же она? - А то, что испытанное в бедламе с музой этого гостя её сразу же лишило тормозов и рамок приличий. - Да и нужны ли они в таких случаях?
  - И вы тоже хотели? - уже смелая и рисковая спросила она. Он не стал раскачивать лодку заштормивших страстей и выдал припасённое для случая:
  
  - Малышке на ночь сказкой Анна,
  Смягчит обиду поцелуй,
  Затянется быстрее рана
  С рецептом: - Больно? - Ты подуй!
  
  Добро недуги перевесит
  И в сказку обратится быль,
  Коль в русских воцарится весях
  От Анны царственная пыль!
  
  Они надолго замолчали, укладывая эмоции и мысли минувшего дня. Дружба муз у них получалась отменная и Астарте почти ничего не досталось, разве что томление и душевная смута. Но в таком обществе - как без них? И Астарта стала кормиться из других источников. Поэтов и женщин примерно поровну и особой толчеи не случилось.
  На следующий день симпозий продолжился и в его новой конфигурации возникла личность Женевьев с особым взглядом на Байрона. Близости с Аликсом она не скрывала, но и не подчёркивала, оставаясь в шаге от реальной доступности и не делая этого шага. Поэт Антоний Яблоновский, взявший на себя смелость общаться с ней и опекать в отсутствие Пушкина, отметил незримое отчуждение, которым она отгораживалась от настойчивых почитателей. Оно тут же исчезало при появлении Аликса Пушкина и фразу насчёт дружбы мужчины и женщины он впервые оценил на предмет соответствия реалиям. - В исполнении Аликса и Женевьев она сомнений не вызывала. Они близки и дружны, но не любовники! И он к ней прильнул поближе, надеясь почерпнуть из этого источника побольше. Женевьев не возражала и поэт стал ещё одним щитом перед раскрепощённым эго француженки.
  На третий день назначили крестины Марии Егоровны Зонтаг и дом превратился в храм искусств. Малютка вела себя достойно и кормилица вместе с мамой гордились таким чадом. Конечно же, обо всём этом узнал отец и прибыл к самому началу домашней церемонии крещения. Крёстным отцом назначили Аликса Пушкина, а матерью стала Расима, жена флотского врача, молодая женщина из новообращённых красавиц Кавказа. Она уже родила двоих и с крестницей Машей чувствовала себя привычно, чего не скажешь о Пушкине. Однако особое мужское очарование, исходящее от Аликса, не миновало и Расиму, она тоже читала его опусы, а теперь и увидела воочию, поэтому стала с ним мила и доверительна, согласно нового родства с ним. Шутливое кокетство и прочие светские штучки крёстных родителей чуточку напрягали, но в туман любовной интриги не увлекли.
  Эту часть своего Аликса чутко оберегала Женевьев и Расиме пришлось довольствоваться заочным и виртуальным. Однако свои строки Расима всё же получила. Музе понравилась эта женщина и она наградила её сразу же. Она велела Аликсу написать их на платочке дамы. От него исходил особенный аромат и стихи его кармы перевели на язык музы. Подарок был и интимным и настоящим, получив его, Расима исключается из круга претенденток на интригу и остаётся в круге дозволенном. - Толчея у тела поэта Музе не нравилась и она отваживала всех и каждую по-своему.
  • В этот день, несмотря на хлопотные и шумные крестины, поэтический симпосий продолжился и семейное только придало особый привкус пикантности. Пушкин пригласил супругов в свою комнату и предложил узнать, чем он с приехавшими сюда приятелями развлекался в Кишинёве после чтения умных книг у Липранди. Те интереса к представлению былого в приличествующем виде не скрывали и он позвал господ офицеров из кишинёвской компании. Азиатчина - это и экзотика, и полное отсутствие этических норм, и очень глубокое погружение в примитивное состояние, когда нирвана - это что угодно и с кем угодно. Про Калипсо жители Кишинёва знали всё и гости дома выдали один из вариантов визита к ней каждого из них. Три мужчины, три рассказчика, три баллады. Эта экзотическая дама не повторялась и легенда о её связи с Байроном в таком свете выглядела правдоподобной. Для моряка в этом ничего особого не было, дело в жене, он взглянул на Анну и та кивнула. Литераторское смешалось с женским любопытством и гости дома сыграли сценку для хозяев. Как бы то ни было, но массу нового узнал и сам Зонтаг. Такого замеса азиатчины, как в Бессарабии, в других частях России не встретить. Потом гости вернулись к симпосию, оставив хозяев переваривать увиденное и услышанное.
  Пушкин в конце дня уединился у себя в комнате пораньше и под впечатлением от крестин написал несколько портретов женщин, которых в ином состоянии увидеть бы не смог. И при этом он хорошо различал часть публичную - для всех и интимную, только себе и музе. Выпроводив посторонних за дверь, он занялся привычным: собрал воедино наброски фурий и демонов из сегодняшних впечатлений по памяти, отталкиваясь от реальных смертных персонажей. Ну и к рисункам тут же присоединялись строки, которые потом станут основой для коллизий зреющих в нём романов, эссе, рассказов и повестей. Вечерами и в нужном настрое всё это обрабатывалось окончательно и что-то сразу укладывалось в сюжеты и коллизии, а что-то опускалось в сокровищницы запасников.
  Он писал одновременно несколько крупных вещей, принимаясь за продолжение по мере готовности материала в собственном подсознании. Близость женщины даже виртуальная при этом играла роль важнейшую и от Анны Петровны он почерпнул предостаточно. С ней можно говорить о многом и это стимулировало его мужское эго, командовавшее творческим практически всегда. На этот раз она, занятая мужем и дочерью, к нему не вошла и минуток в довесок к дневному общению не принесла, но оказалось достаточным её свечения в течение дня.
  Когда он свои дела с музой завершил и уже собрался спать, раздался осторожный стук в дверь. Даже не стук, а легонькие касания женской руки и он узнал Женевьев, так скрести умела только она.
  - Тоже не спишь? - спросил он её, впустив к себе. Она опустилась на постель и сказала:
  - Аликс, за весь день мы с тобой словом не обмолвились.- Я голодна! И женщина получила порцию внимания, сошедшую за снотворное. Она уснула на его постели, слушая и кивая и упав на подушку неожиданно и без слов. Он устроился рядом и тоже уснул. С ней это выходило легко. Аура Женевьев никогда его проникновению не противилась и дамскими капризами не ощетинивалась. Утром он её разбудил и спросил:
  - Умываться уйдёшь к себе и тайком или от меня и, не скрываясь? - она ярко улыбнулась мужчине и ответила:
  - Мы же друзья и нам скрывать нечего, не правда ли, Аликс?
  - До сих пор так и было, - подтвердил Аликс и женщина обрела очередные порции уверенности в себе.
  День симпозия четвёртый прошёл на той же волне и ещё один бастион южной окраины Российской империи обрел должные черты интеллектуального блеска. Читали, обсуждали, музицировали и писали самые активные и просвещённые, а остальные приобщались и вникали в суть явления под названием культура. Антоний Яблонский к Женевьев прилип основательно и она его не стала отваживать. С одной стороны, увидеть искры ревности в очах Аликса очень хотелось, с другой же, как мужчина Антоний тоже представлял интерес. Этнический поляк в русской поэзии - подобное не часто увидишь и она слушала откровения "святого Антония" на темы таинства духа и божьих промыслов. Захомутать его ей и в голову не пришло, хотя тот своих симпатий не скрывал. Имея такого друга, как Аликс, ей не хотелось грешить по-мелочам: Антоний не из её романа! - Разве что в коллекцию характеров.
  Пушкин очень внимательно присматривался к господам из клуба Анны Петровны Зонтаг и отметил некую симметрию с обществом офицеров в Кишинёве: умны, ироничны, просвещены и патриоты России, а не самодержавия. Особенно был интересен немец Карл Кнорре, астроном и философ в одной упаковке. И его влияние на хозяйку салона было очень весомым. Ухаживание немца было больше вежливостью дворянина, однако Анна Петровна на него ссылалась чуть больше нужного. Аликс заподозрил тайный роман и попросил Женевьев разобраться с астрономом: ему было интересно переплетение личного и творческого у таких разных индивидов. И молодая француженка с блеском это установила, затеяв женский переполох с чётким привкусом ревности. Она свела пылкого Антония Яблонского с прохладным немцем, чуточку перебрав в уединении с астрономом, которое выглядело и невинным и провоцирующим одновременно: Карл ей указал на ночном небе положение звёзд и объяснил, насколько далеко они от Земли. То есть, на судьбы людей и стран, ну, никак влиять не могут. Женевьев изобразила восторг и Яблонский вскипел. Хозяйка вмешалась и личное во взгляде на немца Пушкин сразу же различил. Астроном вежливо перевёл дело в шутку и про ревностного католика-поэта ни слова вслух. Женевьев же изобразила светское недоумение насчёт манер поэта. Инцидент был исчерпан и затейник всего Пушкин выдал эпиграмму на даму-виновницу, то есть, Женевьев. Очень сочную и вкусную.
  
  Ваш взгляд, Эжен - платок раздора,
  Его познав, влетает меч
  И нет изысканного спора,
  Но чья-то шапка мигом с плеч!
  
  Эжен, азарт очей уймите,
  Не то Парнас безлюдным станет
  И пусто будет в вашей свите:
  Кого теперь ваш взор обманет?
  
  И фонтан поэта-соперника иссяк тут же. Он вздыхал, потерянно улыбался и разводил руками. А истинный объект и виновница всего - Анна Зонтаг сообразила, кем стала в этой игре парочки извращенцев: Аликса и Женевьев. Но она у себя дома и с мужем и может только наблюдать. - Они с Женевьев и вправду друзья!
  В этот вечер Женевьев получила достойный приз и с рукоделием в руках наблюдала Пушкина в интимных играх с музой с самого начала. Рукоделие было для вида и она глаз не спускалас этой сумасшедшей парочки и всем своим строем чуяла рождение поэтических изюминок. Всё завершив, он ей прочитал сотворённое. - Изумительно! И она опять уснула в его комнате. - Ведь они друзья!
  К концу четвёртого дня капитан "Утехи" отбыл на судно и обещал вернуть гостей в Одессу в течение ночи через день, к тому времени ждали полное окончание штиля над Чёрным морем.
  Пушкин особо к дискуссиям не прислушивался и больше чуял, чем видел и понимал. Высокая концентрация русского и европейского интеллекта в доме капитана императорской флотилии стимулировала высшее и не давала даже всплесков чего-то рутинного и серого, неизбежного в ином обществе четырёх десятков дворян самого разного засола и покроя. На этот раз уже Анна Петровна осталась в комнате Аликса надолго и издали наблюдала за работой мужчины в объятиях Музы. Потом он показал итог и она увидела воочию, что слухи о Пушкине нисколько не врут. Она видела начало мысли, наблюдала её продвижение на бумаге и затем резюме в окончательных строках. И никакой корысти, хотя в таких обстоятельствах любой мужчина женщину тут же бы и оседлал на радостях. - Любой, но не Аликс! Он лукаво улыбался и делал её сообщницей и заговорщицей. Что она испытывала при этом, никому не поведать. И в настоящую дружбу его с Женевьев она теперь верила истово.
  К ночи отъезда она приготовилась и вручила ему несколько страничек с собственными мыслями.
  - Потом, когда рядом никого не будет, неспешно прочтите и чиркните мне записку, - сказала она, вкладывая в его дневник собственный бюварчик. Там много вопросов и все парнасные.
  С попутным ветром "Утеха" мигом долетела до Одессы и утром разгрузилась на рыбном причале. Путники были уставшими, но живыми и морской болезни ни в одном из них не видно. Весть о прибытии судна откуда-то попала и к Никите и он на новой пролётке встречал барина на пристани. Они доставили Женевьев домой, сдали по ведомости и Луиза отметила особый блеск в глазах у обоих конкистадоров.
  Женевьев была счастлива и светилась по-женски, а Аликс получил громадный запал энергии и удачу от Музы и тоже не светиться не мог. Ну и море! - Оно на поэта влияло по-особому, в прогулках к морю с ним Луиза это видела и сама. Если честно, то ей в рутине городской жизни недоставало остроты и свежести и она пожалела, что не нашла нужного предлога, чтобы вместе с Женевьев включиться в сопровождение мужской компании. Слухи о том, что адмиральская яхта участвовала в тайной операции и гражданская публика там играла роль приманки, витали и летали. Разумеется, напрямую Женевьев ни в чём не сознается, однако в деталях и закоулках фраз женщина себя выдаёт всегда, даже такая умница, как её дальняя падчерица.
  
  Казначеев спросил Пушкина:
  - Ну, как там, на прогулке? - тот развёл руками и ответил:
  - Как обычно: море, отменная компания, милые женщины, вино, штиль, бриз, только вот вода пресная кончилась невовремя! - Жаль.
  - На море хорошо: не вписался в компанию - упал пьяным за борт, а остальные все с бодуна и хватились только через день! - подбросил Казначеев вариант морских разборок за честь, гордость и славу. Там дуэлей и показной волокиты с ними не бывает, а улики всегда смывает волной.
  - У нас вышло иначе: перехватили груз и вина там хоть залейся, женщины с собой отменные, а с пресной водой дали промашку, ушла не туда! - раздосадованно ответил Пушкин, обозначая легенду собственной самоволки на десять дней.
  - Ну, да, - согласился Казначеев, - судно нарядное, паруса белые, на палубе дамы в шляпках и с зонтами, кому в голову придёт, что оно военное? - Вот и попались. А что было ещё?
  - Так вам и скажи! - улыбнулся Пушкин, - не положено разглашать увиденное!
  - И то верно, сударь, не нашего ума дело.
  Растолкав все дела и оставшись наедине с Музой, Пушкин вспомнил про бюварчик Анны Зонтаг. Момент как раз для такого чтения. И он увидел в ней то же, с чем маялся и сам - одиночество! - Значит, она родня. И надо ответить. Не откладывая, он написал о своём одиночестве на Парнасе в простом письме. Частное письмо дворянина молодой даме того же племени. Будет оказия, оно уйдёт, минуя цензоров и чужой глаз. И никто об этой интимной весточке от одного пиита другому так и не дознается! - Муж не выдаст, а соучастница не продаст. И эти триада четверостиший должна поддержать её парение над Парнасом:
  
  Душа в тоске и смуте ноет:
  Нет уголка, где прислониться,
  Что рядом есть, оно иное,
  В его истоках не напиться.
  
  И солнца жар, и хлад полночи
  Тепла с согревом не дадут,
  Лишь смуту давнюю упрочит
  И тяготы прибавят пут.
  
  Но помню я: меня ждёт Энн,
  В ней живописнаойкумена,
  В дуэте с нею массу сцен
  Сыграю, выбравшись из тлена!
  
  Октябрь 1823 года. ГРАФИНЯ ВОРОНЦОВА
  
  Пушкин задерживался в архивах графа Воронцова часто и надолго, иногда это бывало чуть не до утра и он, читая и делая выписки, чуточку себя взбадривал местным вином, которое служило чем-то вроде десертного напитка. Его дарили знакомые из местных жителей и поэт уже знал в нём толк, нынешняя партия была от грека-эмигранта, который дружил с Костасом. Они в берлоге Костаса иногда просиживали чуть не доутра, поверяя поэту секреты эллинистики последних десятилетий. Воронцов к работе в архивах своего поднадзорного гостя относился либерально и изучение предтечи байроновских походов на Восток почитал за блажь неопасную и потому дозволенную. Слуги дома к необычному гостю привыкли и всегда оставляли запас свечей для работы курчавого барина. Ночные бдения и прохлада в огромном каменном здании поэту нравились больше дневного пекла и он вёл себя тихо, не выдавая пристрастияк крамольным запискам в архивах доверенных коллекционеров типа А.П. Радищева.
  Будучи наблюдательным от природы, он сразу же отметил внутренние парадигмы страстей, привязанностей и поляризацию дворни по принадлежности своих господ. Это начинающему литератору было интересно и он с удовольствием выписывал нужное себе для подтверждения версий любовных треугольников и параллелограммов. Их было несколько и особо трудиться не надо, чтобы выяснить конфигурацию каждого.
  Графиня в покои Александра Раевского бегала часто и это, как он полагал, никому из домашних тайной не было. По косвенным признакам это знали все, в том числе и муж, то есть, граф Воронцов. Ну и ясное дело, раз она бегает к нему, то и влюблена на этот час. После рождения сына графиня очень быстро округлилась и похорошела и роль в этом адъютанта его превосходительства угадывалась легко. Пушкин знал родословную всех Раевских и что Александр Раевский служит при генерале Воронцове с парижской поры в оккупационнном корпусе во Франции, в том числе. А с Лизой Браницкой у них дружба ещё по имениям обоих семей в Белой Церкви, то есть, задолго до её замужества. Отметив ночные визиты к Раевскому Лизы случайно, он потом из писательского интереса пару раз отметил, какой она возвращалась со свиданий. Страстью от неё пахло так сильно, что даже ему досталось и он написал об этом несколько строк под впечатлением подсмотренного. Но себя ничем и не выдал, всё так же засиживаясь в архиве и наблюдая ночную жизнь роскошного дворца. Бегали в гости многие, как гости дома, так и хозяева, но утечек наружу не было и скандалов тоже.
  Как-то Лиза заглянула в архивную комнату на огонёк и поинтересовалась, чем так поздно занят гость. Она была возбуждена и светилась изнутри. Раз мужа в доме нет уже третий день, то причина в Раевском. Но сам Раевский на роль даже мужской музы не тянул совершенно, а вот Лиза - она так и просилась на полотно живописца. И он ответил:
  - Милостивая государыня, Лиза Ксаверьевна, в вашем доме сокровенного много, однако я счастлив приобщению ко всему вашему.
  - Вашему? - подняла прекрасную бровь возбуждённая женщина и Пушкин пояснил:
  - Дом всегда пахнет хозяйкой, то есть, вами! А вы изумительны! - и графиня слегка очнулась от греховного и вожделенного, вызванного Раевским только что. Новое звучание и ароматы в её чувственности одолело прежние эмоции мгновенно. И по спектру звуков, и по накалу, и по заданному высочайшему уровню, где она сразу же почуяла себя понимаемой и одобряемой. С ней такое впервые за много лет.
  - Это комплимент светского денди или ...? - на понижении тональности и с некоторым испугом спросила она.
  - То и другое, Лизавета Ксаверьевна. От вас идут такие потоки обаяния и неги, что ни один мужчина не в силах устоять перед ними.
  - В ваших глазах я такая всегда?
  - Вы хороши постоянно, но сейчас вы убийственно хороши! - улыбнулся Пушкин и Браницкая всё поняла. Она была умна и улавливала даже несказанное, Пушкин прочитал в ней всё и теперь просто любуется написанным на её лице текстом. То есть, играть и лукавить с ним можно без опаски.
  - Кормящая женщина всегда обворожительна, - выложила Лиза объяснение своего поступка и предложила дружбу. Мужчина её принял и сказал:
  - Разумеется, мадонны с младенцами - это вечная тема у художников. Будь я Микеланджело, ваш портрет написал бы с удовольствием. Но некоторые вещи не подвластны кисти и тут я ему не завидую. Для вашего портрета сейчас это особо характерно.
  - И что же это, чего не передать красками? - Живописи тысячу лет и она не всё может?
  - Думаю, да, милостивая государыня! - Внутреннее свечение писать научились, а вот аромат вожделеннного - нет! - Его можно почуять только рядом. Он заглянул в глаза графини и она их не отвела, внутренне готовая ко всему.
  - Вы в него посвящены? - как бы уточнила она, уже зная, что он в курсе и не осуждает.
  - Разумеется, - ответил молодой мужчина и женщина стала доверительна чисто по-наитию.
  - Но не влюблены? - осведомилась она, полагая ответ важнейшим для отношений, с ним отношений хотелось уже сейчас.
  - Вы мне нравитесь и ваше обаяние я почитаю за одно из высших достоинств женщины. А влюблённость - это минутная эмоция. Что-то из пёрышек на крыле страсти.
  - Я влюблена? - совершила рискованный шаг женщина и мужчина его одобрил, будучи и понимающим и сочувствующим многому из женских устремлений. Многому, но не всему:
  - Сударыня, у вас болезненная и затянувшаяся страсть.
  - Правда?
  - Да, но она прекрасна и я о ней кое-что написал. Хотите, прочту?
  - Хочу ли? - Вы думаете, я из одной болезни переберусь в другую?
  - Болезнь одна, предметы разные. То, что связано со мной, не так опасно.
  - Вы опасны?
  - Не я, а связанное со мной. Но для вас это выход. Раевский вас погубит, - сказал Пушкин и Лиза задумалась. Она подошла к окну кабинета и взглянула на деревья, подглядывающие и шелестящие в дуновениях бриза. Ночь и тишина вместе всегда интимны и близким может стать даже случайный попутчик. Пушкин работает у мужа, бывает в их доме, проникся внутренними тайнами семейства и открыт для диалога. Всё это располагало к продолжению темы и она сказала:
  - Что ж, сударь, с чего начнём?
  - Вам надо переменить вино и почувствовать новый вкус. - Хотите?
  - Сейчас?
  - Разумеется, у меня есть местное из отличного винограда, - он взглянул на женщину в ожидании и она кивнула. Он налил в бокал гостье, а сам сделал глоток из бутылки и был он небольшим, как и порция у женщины. Она выпила почти махом и стала ждать эффекта. Он смотрел на неё и наблюдал игру лозы на лице женщины. И, только оценив увиденное, сказал:
  - Вино и ваш характер подружились. - Вы похорошели несказанно!
  - Правда? - спросила она больше по инерции, чем из любопытства, чуя его правоту: ей уже приятно с ним. Он подвёл женщину к зеркалу на стене и она всё увидела сама. Ну и глаза мужчины за спиной выглядели рамой картины обольщения. - Мужчина и женщина накануне страсти. Теперь об этом услышать хотелось уже по-настоящему и она сказала:
  - Значит, выхода у меня нет, что ж, читайте ваши заметки! - Она устроилась на гостевом диванчике и стала ждать тот миг, когда картина обретёт музыку сопровождения. В этом она понимала хорошо и надеялась, что ночное приключение будет настоящим. Вино в этом играло роль подсобную, оно лишь снимало тормоза, а остальное в её душе и так было в пути. Тем временем Пушкин нашёл нужную папку, затем заветный листок и стал читать:
  
  ТАЙНАЯ СТРАСТЬ
  
  В ночи мечтаниях грешна,
  В мольбах тайком самозабвенна
  И пахнет таинством она,
  В грехе не с мужем вожделенна,
  
  Ещё с неё не спала нега,
  От уст изыскана капель,
  Она свежей кристаллов снега,
  В ночи звучащая свирель
  
  И шелест царского алькова
  Её укроет от хулы,
  В очах искра и отблеск бога,
  И знак в истоме похвалы.
  
  В ней тлеет огнь, он только с нею,
  Уж сердца замирает стук,
  От страсти долго не болеют,
  Людской невластен с нею суд
  
  И в час полночный снова ветер,
  И буря с вешнею грозой,
  Отдам за них я всё на свете:
  Любовь с ним здесь, там - хоть позор!
  
  И шаг стремит её покровы,
  И разум отступился вновь,
  Греховному отдать готовы
  За плоти высшую любовь!
  
  После обычной в таких случаях паузы, которая длилась и длилась, пронзая собой графиню и поэта, он сказал:
  - Лиза, это наша с вами тайна. Её никто не узнает и никогда не прочтут! - Хотите приобщиться?
  Воронцова взяла листок с обличением и признанием в грехе, но приобщилась только к новой страсти - к первому поэту России. Она протянула руку для поцелуя и сокрушённо вздохнула, понимая, что уже увязла в нём, этом юноше с удивительными глазами. Вино в права вступило и женщина увидела долгожданные образы, облечённые в желанные фразы. Из такого плена Бахуса самой никак! И мужчина легко всё исправил, он притянул к себе женщину и заглянул в её глаза. Этого оказалось достаточно. И приобщённость к новой кабале он тут же подтвердил, перейдя на "ты", он знал, что так лучше:
  - Лиза, всё наше с тобой будет в этой папке. Между 76 и 77 страницами в папке "Восточные религии". - Меня нет, но ты хочешь общения, открываешь папку и читаешь про язычников, кришнаитов, буддистов и мусульман. А рядышком папка с модами. Вот она. Записку мне можешь оставить тут же. Карандашиком. Я прочту и тут же сотру.
  Она взяла папку, перелистала, приобщаясь, затем ещё раз углубилась в сокровенное про себя. Пушкин передал это так, будто сам был ею. Приписанное женщине Аликсом ей казалось намного глубже и серьёзнее долгоиграющих страстей с Раевским. И она прозрела, осознав, насколько заблуждалась в отношении опусов Раевского. Будто стекляшка, имитирующая кристалл, а Пушкин - диамант. И запах от поэта настоящий и пахнущий только им. Чуть африканский, как клеймили в свете, но чистый и собственный.
  Прошла тьма времени и она не заметила, как притянула мужчину к себе и воздала за всё и сразу. Ей нужно поместить своё куда-то в надёжное место и Пушкин выглядел именно такой спасительной гаванью. Молодой мужчина очень чутко отвечал и потакал женскому, не опускаясь до фривольного и сугубо плотского. Она почуяла разницу и стала изучать его всё больше и больше, задавая вопросы и заглядывая в глаза, дабы уловить уж очень знакомую мужскую корысть. Однако её не было и женщина остановилась в этом неизбежном процессе при познании мужчины. Ну и она не под ним, а рядом и такое уже не пара десятков тактов в этой мелодии сердца. Ей не хотелось выбираться из нового чувствования и она тянула время и пестовала мгновения неги и блаженства. Потом, напившись и насладившись новым мужским, она решительно сказала:
  - Аликс, я хочу избавиться от наваждения Раевским. Оно во мне много лет и самой никак. - Поможешь?
  - Хорошо, Бэт, мы союзники и друзья. Но я не доктор, а мужчина со всеми грехами и страстями. И могу захотеть того же блюда, что и Раевский, что тогда?
  - Считай, что оно уже есть!
  - И ещё. - Я не любовник и не поклонник, поэтому: давай впредь без сцен и объяснений.
  - Хорошо, Аликс, осталось снять заклятие. Сейчас или потом? - сказала она и через полтора часа перешла из тирании Раевского в пиетет Пушкина.
  Юное тело, никакой корысти и бездна щедрой самоотдачи - такого Лиза не знала прежде ни от кого и по-женски легко переменила религию. Ну и сердце! - Оно у Аликса билось нежно и в гармонии с её порывами. И чистота! - Эту субстанцию у мужчин встретишь редко, но и она в наличии. Потом она обнаружила ещё массу чего и ушла, лишь утомившись вконец. Он закрыл за ней дверь и уединился с Музой. Эта ревнивая дама истосковалась и дала понять, кто настоящий хозяин его души. Строчки лились и журчали, капая рифмами и акцентами так, как уже давно эта дама не блистала. Она видела глубину сути этой замужней и забытой всеми богами женщины и выдавала себя, чтоб он увидел разницу.
  Утром Лиза прочла в заветном месте исповедальни новые строки о себе и окончательно отреклась от грехов былого, перекочевав в нечто рисковое, но уже совершенно не то бесстыдное лукаводейство, которым грешила столько лет. Хотя новых строчек никому не прочесть, но к ним тянуло как к вечерней молитве вдали ото всех. И отдаться мужу, мня руки и тело Аликса и его губы, шепчущие скоромное, стало особой прихотью. Она и раньше бывала неверной, но теперь стала ну просто гениальной изменщицей. Дышать тем же, что и Пушкин и не заразиться? - Нет, пресвятая дева, это не для меня! Я женщина и буду ею до скончания века! - Так она воздавала Мойрам, которые дали новый шанс.
  
  Персты сочат, меня касаясь,
  Холмы страстей рождают дождь,
  На стрелы мук теперь бросаюсь,
  Грешу с тобою лишь, мой вождь!
  
  И в бой с ордой вступаю смело,
  Впуская в западню врагов,
  Простит господь такое дело:
  Попавший мне - уже готов!
  
  - вот один фрагмент из таких посланий, где жена выкачала из мужа тайное, спровоцировав на откровенность. И знаком верности Аликсу - слова о том, что отныне семени мужа вход в её лоно закрыт. Он понял и ответил. - Война объявлена и она идёт по всем канонам, включая и тайное. То есть, жена воюет с мужем. Для чиновной Российской империи первой четверти Х1Х века ситуация обычная.
  Умная женщина умеет и свести с ума искателей удовольствий, и выполнить долг перед Отечеством и богом. А значит и перед Аликсом. Его бескорыстие ей виделось сразу и в опытах по изучению чужих заблудших душ она тоже принимала участие. Чтобы про что-то писать, надо знать предмет досконально и поэт не однажды забирался в чужие тайники с помощью Лизы. Иногда они любовались найденным вместе, но чаще он её от таких мерзостей оберегал, хотя Лизу Браницкую и весь её род добропорядочными не считал никто.
  
  ДЕ ЛАНЖЕРОН ЗИМА 1823-24
  
  Карнавал в ночь на Новый 1824-ый год Пушкин провёл в доме Воронцовых, отозвавшись на приглашение хозяина дома. Он в последнее время без особой охоты бывал в обществе генерала, познав его истинное лицо в канцелярии и на званые обеды днём являлся нечасто, уворачиваясь под самыми убедительными предлогами. Однако о карнавале по порядку. Ещё задолго до начала приготовлений к новогоднему маскараду прежний хозяин Одессы и региона де Ланжерон пригласил его на кальян и после сигары в завершение ритуала поинтересовался планами на это действо.
  - Что я делаю там или кого почитаю с раскатами маскарада до утра? - уточнил его вопрос Пушкин, полагая разговор не дежурным.
  - Скажем так: не расчитываете ли вы утащить кого-то с шумного бала в уютное местечко и там доиграть пиесу до конца?
  - Конкретных планов нет, как сложатся обстоятельства, так и буду править своей шхуной. Возможны самые противоположные варианты. И потом, меня ничто ни к кому не обязывает, так что...
  - И положение книгочея в доме Воронцова тоже? - намекнул он на работу в архиве графа большую часть дня.
  - На этот раз я должен быть у Воронцовых, а не у Собаньского или Ризнича и это всё.
  - Аликс, я хотел вас попросить об одной услуге. Она деликатна и сомнительна по части нравов сегодняшней Одессы.
  - Вы хотите тайно похитить одну из жён бомонда?
  - Да, но не навсегда. Полчаса мне хватит, я получу компенсацию за долг с одного злостного неплательщика и только! - Дуэль я сейчас я не потяну, а то бы вызвал подлеца к удовлетворению. И эта фраза сразу же всё решила: Пушкин долги чести ставил превыше всего и в этих принципах был с графом заодно.
  - Александр Фёдорович, я к вашим услугам! - ответил Пушкин и они обговорили стратегию наказания градоначальника графа Гурьева через насилие над его сообщницей супругой. Ей тридцать и на балах она играла с мужем на один интерес, жульничая будто ярмарочная картёжница. Что-то об их художествах поэт слышал, но в общих чертах, поскольку грешили супруги не на его делянке. Сыграть благородного разбойника в расправе с градоначальником было интересно, тем более, что напарником такая романтическая личность. Графиня Гурьева родила первую дочь в девятнадцать лет и с тех пор сохраняла фигуру очень ревностно. И на балах пользовалась успехом наравне с юными дебютантками, поскольку её наряды были без жёсткого корсажа и партнёр имел в руках живое и отзывчивое тело, а не толстую кожу со шнуровкой.
  На бал заговорщики приехали загримированными под восточных магараджей в наёмном экипаже и их инкогнито было гарантией успеха операции. Пушкин выглядел молодым набобом, граф - предводителем, а Луиза с Женевьев их наложницами. Обе дамы говорили исключительно по-французски, как и Пушкин, а граф иногда переходил на арабские междометия аборигенов Алжира, обозначая ролевую окраску маски.
  Маскарад в своей сути - это интересный ход в жизни его участников и там стараются реализовать то, чего в обычной жизни нельзя и помыслить. Бэт Воронцова накануне предлагала поэту заманчивую игру на своём поле интересов, но предложение Ланжерона своей актуальностью перевесило. Он пообещал графине наверстать потом и иначе, приведя разумные доводы, и она от отчаяния уронила слезу.
  - Но ты будешь у нас, а не у Амалии? - спросила она и он ответил:
  - Бэт, я дал слово! - Ты понимаешь, слово! И твоему мужу тоже. Так что ...
  Гостей у Воронцовых было очень много и вереницы разукрашенных карет свидетельствовали об уровне достатка каждого из прибывших. Наёмный поезд Ланжерона среди них потерялся и их в толпе не распознали. Ну и внешняя фактура темнокожего поэта с белыми буклями парика восточный сюжет только подчёркивала. Пушкин, подавая руку своей партнёрше Женевьев, заметил, указывая на расфранчённую публику:
  - Парад тщеславия, не правда ли, графиня?
  - У Гольдони это указано сочнее: "Ярмарка тщеславия", - ответила Женевьев, приняв его руку и играя наложницу, а значит - очень преданно глядя в очи повелителю и выполняя самые невинные и неожиданные помыслы и чаяния. То есть женщина без ограничений. И он слегка окоротил её фантазии и амбиции:
  - Мадемуазель, смею уточнить, что на ярмарке торгуют. У одних товар, у других деньги. А здесь только намерения и амбиции. Вы не находите?
  - Поскольку я в образе наложницы и рабыни, отдаюсь вашей светлейшей и высочайшей воле без оговорок - вы, мой повелитель, правы!
  Дама была в роскошной шубке и не по-одесски тепло одета, так что порывы ветра с моря у подъезда она не заметила. Аликс заслонил собой её тело, слегка приобняв за талию и укрыв корпусом, чего ни за что бы не сделал не с рабыней, соблюдая этикет и дистанцию. Она инстинктивно ему ответила движением талии, поощряя и направляя, даже не подумав поднять опущенных горящих очей. И шаги её изящных ног в эти секунды чуяли мужское с собою рядышком и нечаянно его касались, согреваясь и набираясь уверенности в себе. Податливость и послушание выглядели так убедительно, что о роли этой дамы с мужчиной никто сомнений не имел - наложница и преданная любовница. Женевьев это сыграла с удовольствием и, не утруждаясь в средствах, поскольку маскарад!
  Граф так же заботливо обошёлся с Луизой, но уровень актёрства этой женщины был иным и привязанность дамы тоже менее цветиста. Аликс одобрительно сузил глаза, чуть заметно сжал талию Женевьев и они первыми вошли в праздничный зал, чуть опередив графа и его жену. Гостей встречали граф и графиня Воронцовы:
  - Юсуф Анэ, - представился Ланжерон, кивнув графу и графине, - это племянник Омар Хавади и наши рабыни Юэ и Хамиза, - указал он на своих спутников на отвратительном французском, присущем корсарам и работорговцам. Хозяева вежливо раскланялись и Бэт себя не выдала ни единым женским проявлением, узнав Аликса в предводителе морских разбойников. Она его могла теперь распознать даже во тьме по особому аромату мужчины и только ей ведомому свечению азартных глаз.
  - Аликс, ты здесь и всё для нас прекрасно! - выдала она ему тайным знаком, которого посторонним не различить.
  Бал - это всегда пересечения разных намерений и устремлений и там есть как пирующие, так и страдающие. Просто засветиться к Воронцовым никто не ходил, поскольку и так все и всё знали друг о друге, здесь иное - надо выиграть и урвать. Главными разбойниками были, разумеется, сами хозяева, остальные - это игроки помельче и со ставками пониже.
  К операции "Возмездие" Ланжерон хорошо приготовился и приступил тут же, отметив отлучку мужа градоначальника от жены. Как раз в это время его молодой напарник играл в шутейную рулетку на импровизированном вертеле. Лу и Женевьев визжали так азартно и натурально, что Пушкину околпачить публику не составило труда. Он пару раз сорвал банк и получил призы из рук хозяйки дома. По условиям уговора с французом ему требовалось удержать на себе внимание на треть-четверть часа, что он с партнёршами и сделал. Игра со стрельбой из игрушечных пистолей увлекла всех гостей и дамы с удовольствием этим воспользовались, попадая в лапы "разбойников" с миллионными доходами.
  Ланжерон появился через полчаса, усталый и удовлетворённый. - Он это сделал! Графиня Гурьева, истерзанная наркотическим могуществом мужчины, так и не смогла придти в себя. Ланжерон затащил её в архивную комнату, где обычно работал Пушкин, и на диванчике для отдыха отомстил графине за всё наболевшее. Для этого он кое-что принял внутрь и графиня Гурьева поначалу в нём так и не узнала жертву семейных интриг. Убитая мужским величием в беспамятствострасти, она только в самом конце догадалась, кто был с ней. Мужчина сдёрнул в неё женские причиндалы с фамильными вензелями и спрятал в футляр для пиратской амуниции. - Теперь она его рабыня навсегда. И никакие адвокаты не оправдают нижнее и парадное, потерянное на бале. Гурьева кое-как оделась и уехала домой, сказавшись больной. Мужская победа была очевидной и циничной. Но с женщинами на войне с мужчинами всегда так.
  - Удовлетворение получено, наши действия дальше? - спросил Пушкин, оценивая состояние француза. Насколько его хватит в режиме бала, он знать не мог.
  - Мы этот маскарад можем и продолжить. Я готов отменно и час-другой вполне выдержу. У вас, Аликс, тут нет личных должников? - Можем подыграть, не правда ли, мои яркие наяды? - Женевьев, у тебя к этой публике что-то есть? - Молодая женщина качнулась в отрицании, зато у Лу враги нашлись. И они остались, дав Воронцовой небольшую релаксацию за игру на чужом поле и по чуждым правилам. Бэт имела хорошие стимулы для развития женского с участием Аликса Пушкина, но будучи женой Воронцова, такое стало очень затруднительным. Лицемерить и играть приходилось постоянно и это не полной мере компенсировалось интимными встречами с поэтом. К тому же супруг в нём уже усмотрел врага и удалял от себя даже по служебной линии, где сам мало что решал, следуя линии Нессельроде, главы царской коллегии иностранных дел.
  Мелкие уколы и показная вежливость с холодной дистанцией поэту, разумеется, не нравились и он не мог не реагировать на это по-своему. С уровнем отношений в кишинёвской сатрапии Инзова это несравнимо совершенно - там была домашняя обстановка, партиархальный быт и покровительство. И Инзову не нужно унижение личности ради собственного возвышения. В доме и под начальством Воронцова в генерал-губернаторстве только этим и жили.
  Между тем маскарад продолжался, гости веселились, Лу сводила с кем-то счёты, Женевьев с Аликсом развлекались танцами и играми, а граф Ланжерон блаженствовал, наблюдая поникшего врага, который уже засуетился и что-то учуял. Наверняка, дома они это приключение разберут на тряпочки и завязки, но влитая французская амброзия осталась в русской графине навсегда. Что-то от этой отравы попадёт и в самого графа Гурьева, так что месть состоялась.
  Графиня Воронцова в спутниках Аликса графа Ланжерона и его наложниц не опознала, согрешив на кого-то из итальянцев, греков и сербов, с которыми поэт тоже дружил. Простецкие манеры дам из рыбацких домиков она видела издали и они очень походили на тех, что пришли с Аликсом, особо стелилась под ним дама с веером из страусиных перьев и маской с чёрными жемчугами. Она была в перчатках до локтей и под ними скрывала натруженные руки. Губы у этой южной стервы и впрямь лакомые и они пользовались успехом у мужей с субтильными жёнами. Отбоя от приглашений эта корсарка не имела, но её хозяин отпускал к другим изредка и неохотно, чему дама особо не возмущалась - не пустили в чужой огород и ладно, мне и тут вольготно!
  Луиза в новых обстоятельствах вполне себе прибилась к Аликсу и чувствовала себя вольготно даже сего минимальным к себе вниманием. Ревность к Женевьев никуда не делась, но на этом балу и она набрала вистов отваги и разнузданности на три жизни вперёд. И глядя на размашистые движения этой парочки, она тоже себя не особо сдерживала. Та самая месть, которую она затеяла, назначалась жене биржевика, она с её мужем таки уединилась и своё заполучила. Без Аликса и Женевьев она бы на такое не решилась никогда! И она ему благодарно воздала в танце, как обычно с размаху и без меры. - Аликс мужчина и с ним она женщина, желанная всеми! Пока не съехала совсем, надо рожать! - Чуточку поостыв, Луиза просто окунулась в чувствование и про беременность уже подзабыла, поскольку подступила ревность к пирующей Женевьев. Та этой дамской слабостью воспользуется на все свои умения - нетушки вам! - Не дождётесь! И она ещё раз взглянула на Аликса, который ни шагу в сторону от своей наложницы и на ищущие взгляды дам при масках ноль внимания. - С таким всякая согласна на рабство и наложничество.
  Компания мстителей уехала через час на том же экипаже со сменой транспорта на Привозе, где легко сбить со следа любых пронырливых ищеек.
  Следующий день и вечер Пушкин провёл в доме Ланжерона, пройдя полный курс сна, комплексного похмелья и прочего восстановления. Граф вообще отсыпался до вечера и появился к вечернему чаю уже в Новом году. В столовой сидели Женевьев и Аликс и чинно стучали ложками, размешивая новый напиток из Ост-Индии. Луиза ещё не поднялась, поскольку и уснула не сразу, перебирая детали пережитого. Женевьев опять спала рядышком с Аликсом и ей слова ни к чему. Аликс деликатно вкушал чай и делился впечатлениями от аромата. Завершив церемонию быстро, граф предложил сигару и они уединились в его кабинете. Аликс держал паузу и о мужской победе ни слова, ни намёка. Взрослый мужчина это оценил по-достоинству и трофей с тела графини Гурьевой увидел только Аликс. Граф открыл ящичек в шкафу с бумагами и сказал:
  - Пусть пока упокоится тут. Гурьева - дама интересная и вещь в себе. Мои потомки должны знать, что я всегда был мужчиной.
  На этот раз разгрузочный кальян был на четверых и после него Пушкин остался ещё на ночь. И общество, и настрой способствовали новым впечатлениям и очередной редакции "Бахчисарайского фонтана". Ну и Женевьев тоже не вынешь из памяти, куда-то такое сокровище надо пристроить, куда? - Но так ничего и не придумал. Уже совсем поздно героиня вечера скользнула в его комнату и опустилась на гостевой диванчик. Обычно отсюда она слушала ночные экспромты, запоминая всё, в том числе и интонации поэта. Голос Аликса в декламации всегда был особой материей и она эту партитуру писала отдельно. Пушкин устал не столько физически, сколько эмоционально, нервное напряжение от игр в корсаров на бале Воронцовых до сих пор не отпускало. Ему постоянно приходилось сдерживаться, а это труднее самой дикой и затяжной попойки.
  Но Женевьев - это иная планида и в ней набралось предостаточно нереализованного. И ни единой близости за три праздничных дня, хотя он и горел и полыхал, глядя на россыпи женских тел, готовых отдаться. - Но с Женевьев нельзя! - Нельзя!
  Как быть, если по-мужски прямо-таки не можется? Выход подсказкой вынырнул из увиденного: Женевьев подруга истинная и она сама найдёт выход из чувственного тупика. Он так ей и сказал, покачав головой:
  - Мадемуазель Женевьев, или - или!? Она прижала ладошки к устам и ответно качнулась, восхищаясь и отвечая взаимностью. И они взяли в оборот любовную переписку Ричарда Львиное сердце на английском. Непонятное ему она переводила из дебрей лингвистики в человеческую топонимику и они находили соответствие перевода людским понятиям о самом близком и ясном. Тонкости звучаний и оттенков она показывала на себе и такие переводы были убедительны и понятны. Если доходило до интимных смут и прочего, напрямую непереводимого, она отыскивала русский аналог, пусть и косвенный, но в чём-то сходный по музыке. Не смысл управлял лирикой, а звучание! И английское звучание не всегда в тон русскому, поэтому иногда были задержки и тупики. Она читала очень выразительно и он многое улавливал от одной только музыки. И к середине первого любовного письма Аликс чуточку поостыл и переводчицу уже не сжигал горящим внутри, а только согревал. Благодарная учительница кое-что позволяла неформатное и тем самым уводила азарт в безопасном направлении, хотя иногда так и подмывало поддаться. К середине пятого письма оба видели ухищрения средневекового короля насквозь и угадывали грядущие ходы с джейн и мариэттами. А после седьмого Аликс сказал:
  - Ваше величество, хотите, я вам напишу более достойное вашей красы, ума и очарования?
  Она поощрительно улыбнулась и получила по полному списку эмоций. Она устроилась рядышком и приготовилась творить и вкушать сотворённое. Женевьев чего-то подобного ждала давно и невинной невестой на выданье не выглядела, у француженок такое от рождения. Он её убил своими намерениями и словесным напором, что называется, в прах и потом долго наблюдал релаксацию молодой женщины от мужской атаки.
  Муза с удовольствием подыграла своему кумиру и с первого касания пера вышла ода свиданию на пленере. Свежесть от цивилизованной горожанки была напоена натуральным пленером и даже не пахла капризами дворянки с французскими корнями. И убитая его первым натиском, она прикрыла глаза, вкушая услышанное, и незаметно для себя уснула.
  Женевьев проснулась сама, ощутив пустоту рядом с собой на постели. Она себя не выдала ничем и дождалась желанного любой женщиной. И Аликс выдал на посошок:
  
  - Шелков струится нежный шорох,
  В молчанье тонкий вздох и "Ах!"
  И скрип морозный тонет в шторах,
  Так было летом на хлебах,
  
  Когда вздымалось ветром платье
  И полудённый плавил жар,
  И трав неведомых объятье,
  И слова о признанье дар,
  
  И стон, неслышный в поднебесье,
  Не поцелуй, а спелый злак
  И нескончаемая песня,
  И на извозчике не фрак.
  
  Вкусив фантазий три охапки,
  К пролётке нехотя идёшь,
  Наряд у кучера - заплатки,
  А у меня надежд на грош!
  
  Шелка надеждою струятся,
  Их вскормит девственная грудь,
  Сочней дукатов твои яства:
  На миг хотя б такою будь!
  
  Утопить в себе и напоить страждущего - это лучшее, что могла Женевьев и она это сделала. Золотых дукатов она имела предостаточно и щедро выдала их мужчине. Утром граф осторожно заглянул в комнату и увидел желанное: Женевьев безмятежно прильнула к груди настоящего мужчины и в предрассветном сне ничего не опасалась. Картина настолько впечатляла, что он решил показать ему кое-что из запасников. Такому парню оно обязательно пригодится.
  
  Через пару дней Амалия, что-то почуявшая из новогодних слухов и сплетен, закатила ему скандал и не успокоилась, пока не получила желаемое. Она с Аликсом встретилась в доме модистки, Амалия примеряла почти готовое платье, показываясь и ему тоже. В общем платье понравилось обоим и дошивать его модистка ушла в пристрой дома, оставив в примерочной интимную парочку. Многие горожанки устраивали свидания у неё в примерочных и это на репутации не сказывалось, но заказы шли нескончаемой струйкой, так почему она должна мешать клиенткам? Она уходила, оставляя гостей наедине, если те уходили, то непременно раскланивались и она знала, что наплести чрез меру любопытным.
  Наркотик Пушкина прочно сидел и в Амалии и хотя бы раз в неделю она становилась женой и любовницей одновременно, физическая пища за ней, а остальное - мужчина. Сегодня она получила всё по-полной программе, чуя, что даже капелька мужской амброзии за минувшую неделю на сторону не ушла. Ревность и страсть в ней перемешивались удивительным образом и не повторялись никогда. А поэт описал в своих заметках динамические перемены в женщине, живущей одновременно с несколькими мужчинами. Свою составляющую он различал отчётливо, но и соперников тоже чуял. Они были и сильны и убоги одновременно. - Такая идиотская особенность женщин довольствоваться несопоставимым его ставила в тупик. - Их, что, это не раздражает?
  Поразмыслив, он снизил планку своих притязаний к ним, понимая разницу между примитивной физиологией и роскошными по глубине отношениями. У него большая часть связей так или иначе сопровождалась отношениями и он свои нормы распространял и на соперников. Однако Исидор Собаньский с Амалией вёл себя как купец, желающий дорогую вещицу. И все его аргументы - подарки редких вещей и украшений. Он Амалию покупал, а Пушкин завоёвывал душу и сердце, используя грешное тело, то есть, всё наоборот. Он хорошо понимал, что Собаньский тоже умеет касаться нужного и играть чувствительным на её теле и Амалия на это отзывается должным образом, но инстинктивно. С ним же - у неё осознанная чувственность. Трепетное волнение от его взгляда возникало всегда и оказаться на борту шаланды, увитой обрывками сетей, будто жемчужным покрывалом - что бывает лучше! А блики свечи в контрабандистской пещере и ароматы всех парфюмов мира в бочках и бутылях отравляли начисто и лишали воли напрочь. И поэтому с ним она ничем себя не тормозила, понимая настоящее и мужское, а не от торговца в храме. Храм - это она, а Аликс жрец, желанный и знающий. Собаньский же там торговал просвирами и свечами.
  
  КЭРОЛ СОБАНЬСКАЯ ПОСЛЕ "ЧТЕНИЯ"
  
  Исидор Собаньский всегда чуял в душе Амалии клавиши, принадлежащие Пушкину, но сыграть на них самому не получалось. Что бы он ни дарил итальянке, это в ней не вызывало того пиетета и горения, которые Пушкину доставались бесплатно! И он решил ему ответить по-своему - стал настраивать Каролину против поэта: Пушкин писал многим и много, а у Каролины в альбоме почти пусто при таких жестах и взглядах! О глубине их отношений и тайном альбоме мадригалов брат не подозревал, поэтому взывал к привычным для поляков мотивам национального гонора, который стал притчей во языцех для всех в Европе. Не обаянная мужчиной женщина - ужасная женщина и Каролина, отвечая на призыв брата, эту истину должна явить в полном блеске. - Месть, женская и беспощадная! Для этого он расчитывал задеть гордыню в Воронцове, который облизывал следы от Ольги Потоцкой, родной сестры по матери генерала Витта. Оба генерала друг друга недолюбливали, поскольку совсем недавно Витт тоже претендовал на пост генерал-губернатора Новороссии. Но ему достались только военные поселения, а Воронцову весь регион. И досадить сопернику - это для него небольшой, но хлеб. Там и придумывать ничего не нужно, поскольку графиня Воронцова поэту симпатизировала открыто и не таясь, как бы воздавая по-читательски. Однако для мужа сие можно подать и иначе. Будучи вхожей в дом Воронцова в свите генерала Витта, Каролина Собаньская могла бы это реализовать точно и по месту. Так бы оно и случилось, если бы не те самые чтения, всё в натуре Кэрол изменившие коренным образом.
  По окончании романа из-за неожиданной истерики Эвелин и скандального отъезда переменилось многое и отношение Витта к ней в том числе. Он засыпал Каролину подарками и вниманием, теперь она бывала с ним очень часто и на публике. Он вновь завёл речь о разводе с женой и Кэрол в роли новой генеральши. Здоровье пани Витт ухудшилось и к ней зачастили лекари, знахари и прочая нечисть от света и клира. Витт намекал Каролине - подожди и всё уладится само собой. И она на время замерла в ожидании.
  Светская жизнь меж тем шла своим чередом и Пушкин встречался с ней, как и прежде, очень деликатно ведя в танце и подливая вина в бокал, если тому способствовали обстоятельства. Он играл ту же пиесу про Антония и Клеопатру и в тех же нотах выставлял прежние акценты. Она чуяла знакомые мужские эманации, но Аликс уводить её от Витта не спешил ни под каким видом, даже в качестве светской музы. Почему? - Он в её в новом доме бывал и один, и с разными дамами, при этом роль кавалера играл отменно, не выдавая себя и не компрометируя даму. Было ли с ними нечто, похожее на игры в чтение, она понять не могла. Каролина посматривала на поэта, надеясь получить подсказку на этот счёт, однако впустую: женские привязанности спутниц и его отзывы о них ни разу на свет так и не выбрались, Пушкин хранил верность почитательницам, а те ревностно поклонялись музе поэта. - Ей ли не знать губительности и притягательности этого наркотика! Ну и после прерванной игры он не сделал и шага для настоящего сближения? - Почему?
  - Может, уступить и заполучить? - подумала Каролина, однако эта мысль в ней не задержалась. Уступив ему, она тут же изменит себе и станет его рабой! - Быть рабой - это не её роль! К тому же и Аликс наложниц и рабынь всерьёз не воспринимал, а только издали и с научной точки. И она постаралась забыть чтение и себя при этом.
  В последнее время на неё, расцветшую по-особому в том самом скандальном романе с казусом Эвелины, посматривал Воронцов и прикидывал варианты опекунской атаки. Кэрол могла стать буферной территорией в перманентной войне с Виттом. Пришлось бы понести некие расходы, но они себя впоследствие окупят. Судя по всему, считал он, Каролина уступит не сразу, но по разумной цене. В пику Ольге Потоцкой, порой игравшей в деву Марию, такой ход выглядел отменно. Мнение Бэт он даже не принимал в расчёт, поскольку эта часть брачного контракта никаких запретов не содержала: родив наследника, жена становилась свободной и должна лишь не выходить из рамок светских правил.
  Однако карту этим планам сломало сообщение Пушкину от Инзова, он предупреждал об опасности слишком откровенного общения с Каролиной по части надзорности, намекая на её тайную связь с охранкой. У него были свои источники и негласный контракт старшей дочери Ржевусских о сотрудничестве ради безопасности Державы эти люди видели самолично и подписи ответственных лиц тоже. Лишнее знать Пушкину ни к чему и Инзов выложил только то, что касалось поэта и его компании молодых аристократов. При известной безалаберности и открытости общества в Одессе приобщение туда Собаньской в самых неожиданных светских вариантах интриг и игорных партий было несомненным и ненужным риском. В её дом ходили многие офицеры и дворяне как бы в противовес воронцовскому с его официозом и формально она свободная женщина, а генерал Витт - просто удачливый кавалер, на его месте мог быть и другой. И стратегия Витта на завоевание доверия офицеров юга России имела одним из орудий светскость прекрасной дамы. Балы и приёмы - это губка, которая впитывает всё общественное и там можно легко увидеть содержимое чаяний дворянства. Кэрол на роль лидера таких приёмов была кандидатурой очень удачной.
  Быть на виду и на слуху - одна из важнейших сутей этой полячки. Хотя женщины всегда служили как бы фоном для неформальных офицерских и дворянских собраний и большую часть переговоров мужчины ведут вдали от женщин, но умная дама всегда знает, о чём говорят мужчины. Собаньская была дамой умной и подслушивать ей ни к чему: прикинуть темы из реплик мужчин после курительной комнаты совсем нетрудно. Да и гордые дворяне не очень-то и таились от своих дам, часто хвастаясь или гордясь личными достоинствами в словесных перепалках. Красивая женщина - всегда сильный раздражитель для мужчины и с ней он часто теряет контроль над собой. Пушкин в психологии характеров уже разбирался и логику Инзова хорошо уловил. В бытность в Молдавии он его не однажды прикрывал и предупреждал, не давая увлечься экзотикой отношений с аборигенами чрезмерно, так что предупреждение было очень уместным и уважительным по тону. Инзов хорошо знал, как надо говорить с Пушкиным. Оказалось, что летняя и зимняя Каролина - это разные женщины! Контракт заключён осенью. Летом было чтение, а всю осень и зиму она с Виттом.
  Что-то похожее про нынешнюю Каролину для Элен в частной записке передала и Катя Раевская. У генерала Орлова были собственные источники и он просветил жену. Предупредить всех и выставить на Кэрол метки провокаторши - это Элен пришло в голову одновременно с Пушкиным. Вопрос - как?
  И решили сделать по классике. Он бывал у Собаньских, любезничал с Каролиной у Воронцовых и в других домах и иногда откровенно дурачился, сбивая Кэрол с толку относительно намерений. Немногие различали, с кем поэт дурачится и играет, а с кем строит серьёзные отношений. Глубже со стороны и не заглянуть, однако этого достаточно, чтобы понять нешуточную связь волокиты с обществом Одессы. Ко всему, он лучше понимал светские интриги и слухи и отделял злаки от плевел, поскольку хорошо знал и русский и малоросские диалекты, на которых говорили многие простые люди из слуг в домах высшего света Одессы. Он с ними раскланивался и на улице, особо не чинясь и приветствуя сугубо человеческое: мужское у мужчин и женское у дам. Торгуя у грека потрошёную курицу на обед, у стоящих рядом кухарки или приказчика можно узнать многое. И иногда из фразы молодой горничной он мог выстроить логику дамской интриги хозяйки дома. Поскольку изначально горничная лучше настроена на мужское внимание, чем исполнение воли барыни, то любезность и внимание Пушкина часто перевешивали домашнюю дисциплину и редкая служанка не выдавала свою госпожу. То же самое и с мужчинами: приказчики и повара с курчавым барином не тушевались и уважительность от раболепия различали. Ну и репутация! - Она имела важное значение и хвоста неправильных грехов за Аликсом не тянулось, мужеские с дамами и не грех вовсе. В доме Собаньских часть слуг была из местных и именно на них и расчитывал Аликс: ляхов малороссы не терпели издавна! Так что в стане противника свои люди имелись, но их имена не подлежат огласке и через века: таково условие жанра.
  Они с Элен Раевской провели тщательную и неспешную разведку и в завершение своей эпюры на один из маскерадов в её доме явились ряжеными: Пушкин итальянским офицером, а Элен его пажем в мужской одежде. И говорили только по-французски, итальянски и английски. Каролина была проницательна и хитра по-женски, но в остальном - обычная тщеславная полячка, языков и культуры мира не знающая. Будь на её месте во время Чтения дама из Саратова или Твери, она бы непременно выучила несколько фраз на латыни или эллинском наречии, чтобы передать чувства египетской царицы в объятиях римского наместника. И уже к пятому чтению это звучало бы проникновенно, чисто и без акцента. Кэрол от этого была далека и только вкушала чужое.
  На одном из танцев бала-маскерада Пушкин выложил искусную заготовку, тут он играл роль скуповатого калабрийца, желающегодостойную цену за свой товар. Каролина наживку проглотила и дальше всё пошло по плану. На третьем котильоне хозяйка салона уже горела любопытством и пригласила гостя в уютную спаленку посмотреть вещицу из Парижа. Интимную и редкую. Такие презенты у Костаса шли по особой цене, но Пушкину он просто отдал. Такая вещь только в подарок и для самого-самого крайнего случая, сейчас как раз подходящий! - Шкатулка с музыкой и секретом. Ни одна женщина перед таким не устоит, а тщеславная и себя отдаст впридачу.
  Паж и офицер уединились с графиней, вручили презент и получили своё. А чуть позже продолжили партию искушения и угостили зельем в вине, сделав из Кэрол рабыню страсти. Паж рьяно помогал офицеру и живого места на теле хозяйки они не оставили. Душа у этой дамы оказалась весьма сомнительного свойства и с ней они не общались. И себя не выдали, как и свои источники, чтобы никому жизнь не испортить. И всё только ей! - Музыка в шкатулке играла, дамы танцевали и к концу танца с них спадала верхняя одежда, оставляя фигурки в изящном кружевном нижнем. Как одевать танцовщиц, они ей тоже показали и в этом многое таилось. - Эта игрушка в Одессе единственная!
  Аллегория о двойной игре Каролины прозвучала сразу же, когда они вышли из её спальни и в обществе офицеров в масках с карнавальными плюмажами прошлись о вещах и дамах двойного назначения. Один из гостей, одетый цыганским бароном, спросил:
  - И в этом можно убедиться?
  - Разумеется, ромэло! - ответил Пушкин и они с пажем сопроводили гостя на место экзекуции. Каролина в себя ещё не пришла и даже не знала, где она и с кем. Барон и офицер с пажем её теперь ничем ни удивить, ни испугать не могли. Поскольку хозяйка - женщина привлекательная, то факта её нынешней доступности достаточно вполне, барон вежливо кивнул щедрым кабальеро и остался с нею. А офицер с пажем вышли, прикрыв дверь. Замок щёлкнул изнутри и Пушкин с Элен переглянулись. - У них это вышло!
  Элен Раевскую так увлекла интрига с применением опия, что она стала иначе смотреть на тайное общение с такими курильнями своего брата. Ну и адреналин соучастия перевешивал всё: с мужчиной было и интересно, и волнительно, и она вживую видела динамику преображения умной и хищной Каролины в послушную самку. И не сказать, что эта роль ей незнакома и навеяна исключительно опием, нет! - Она очень привычно помещала себя в нирвану и отдавалась иллюзиям блаженства. Просто опий снимал тормоза и Каролина являла себя в настоящем виде. Ну и Элен отлично видела, как на эту самку реагируют мужчины. - И цыганский барон и Аликс видели только плоть и ничего более!
  Женская суть в Элен уже давно не была виргинией, но даже виртуально и в самом большом запале она не готова к тому, что Каролина вытворяла воочию. И об этом никто и никогда не говорит вслух. Она надеялась, что дружба с Аликсом как-то подвигнет эту тему исследовать совместно. Ну, и Элен отметила, что он, при всём неприглядном и обличающем Каролину, обошёлся без физического мазохизма, ограничившись интеллектуальным и чувственным. Элен свою роль бесполого пажа сыграла послушно, однако аромат молодого тела, раскрывшегося навстречу страсти, физиологию в ней разбудил окончательно и потребовал внимания к себе. - Быть такой же истерзанной и убитой захотелось и ей! Она хорошо различала собственно чувства и плотское и за неимением первого тянулась ко второму. Поймав себя на этом, Элен переменила взгляд на роль Каролины в принципе. - Все мы грешны, только удача дружит не со всеми. Каролина в этом плане удачлива и ей все завидуют. Ну и роль Аликса в воспитании сугубо женского переоценить трудно: он и добр, и щедр, и откровенен. Когда она переодевалась у него в гостинице и снимала с себя грим и прочее мужское, он спросил:
  - Совращать даже таких откровенных изменщиц - дело серьёзное, разве нет?
  - Да, я теперь на мужчин смотрю иначе - понимая их! Я примерно знаю желанное Каролиной и прикладываю к нему мужеское - удивительная смесь!
  - Паж, вы выходите из роли! Размышлять и делать заключения - это исключительное право сеньора! - строго заметил офицер и уже помягче добавил: - Вы прекрасны, корнет Элен!
  - Знаете, сир, - через некоторое время, сняв всё мужское и оставаясь в нижнем женском, сказала Элен: - Мы сыграли простую притчу: "Не лги! - Выйдет дороже!", однако как-то сама собой она перетекла в красоту исполнения и из рутинной экзекуции перебралась в иное. Вы не находите? - Зрелище молодой женщины неглиже хорошо впечатляло и Пушкин понимал, что Элен намеренно не спешит одеваться, паря от собственного величия и властью над мужчиной вот таким образом. И он ей в очередной раз подыграл, переведя обмен словами в уровень высший, где Элен - шедевр:
  - Вы правы, баронет! Даже казнь - это искусство. Пусть и извращённое. Можно взмахнуть секирой и плаха станет роскошным мольбертом, перед которым толпятся зеваки с роскошными дамами в первых рядах, а если не умеешь - это только мясная лавка. Вонь, мухи и кухарки. - Надеюсь, мы с вами не мясники? - дама обернулась к нему, почуяла то самое высшее и подтвердила.
  - Сообщники! - с удовольствием заключила Астарта и присовокупила парочку к их противникам, которые сотрудничали точно так же, но в другом. - Это генерал Витт и Каролина Собаньская. Но там всё иначе и они к тому же любовники, а это не всегда взаимная верность. У Пушкина с Элен Раевской всё основано на убеждениях и там никакие словесные подпорки, брильянты и наряды не нужны. Поэтому их связь Астарте нравилась меньше, зато Виргиния этой дружбой упивалась.
  Уже вскоре Элен сообщила Пушкину, что Воронцов Собаньских чурается. И больше саму Каролину, чем номинального мужа. А любовник-генерал опять стал соперником.
  
  ЭПИГРАММА
  
  К середине зимы в Одессе у Пушкина сложился круг близких женщин и они разделялись на тех, кто для физиологии и тех, кто для отношенийи их примерно поровну. Писательство небольшими порциями и главами шло своим чередом и хорошо подпитывалось всем строем жизни, которая именно сейчас набирала обороты. Он ежедневно дополнял строчки и главы и тихонечко продвигался в главном направлении - к зрелости. А это и инстинкты, и мысли, и сотворённые строки. Каждая требовала шлифовки и особого догляда, что значит осмотра со всех сторон и издали тоже. Иногда для этого он выдавал придуманную коллизию за собственные поступки и смотрел на реакцию близких, даже взгляд Элен или Никиты стоил того, чтобы выбросить в корзину фразу, поначалу казавшуюся шедевром. Бывало и одобрение и вытекающее из сказанного ожидание заявленного им поступка, но он довольно улыбался и садился к столу с найденным решением задачи. Никита привычно уходил к себе, а Элен пристраивалась рядышком в ожидании и оно всегда вознаграждалось - он читал созданное только что и в глазах слушателей видел эффект отзыва или прохлады и тут же исправлял недотянутое и незвучащее.
  Его отношения с Костасом окрепли и стали испытанным вариантом мужской дружбы. Пушкин ценил бескорыстие грека и старался воздавать ему взаимно. Куплетами с игрой на гитаре не получалось, поскольку его подружки были в основном итальянками и гречанками и по-русски им ничего не понятно. Но по-французски в разной мере бегло говорили все и он переиначивал кое-что из французских классиков на темы гитарных аккордов Костаса. В общем, выходило приемлемо для всех и сдачу от таких запашистых вечеринок он часто уводил к себе в гостиницу. Репутацию столичного повесы он для себя и так имел и "гости на ночь" - это обычное для серьёзных гостиниц в Одессе. Тем более приезжего друга одного из умелых контрабандистов, самой массовой и уважаемой профессии после рыбаков.
  И эта свобода поэта в общении с самыми низами преступного промысла Воронцову не нравилась совершенно. Сделки на тысячи пудов зерна на бирже были большей частью криминальны изначально, поскольку за любой из них стояло подставное лицо, избегающее огласки и потом перепродающее товар, накручивая цену партии без движения из лабаза, иногда дважды и трижды, судя по сигналам с биржи. Но это верхи общества и им можно всё. А мелочь из штучной контрабанды в сложной игре в государственность и таможню - это криминал. В Одессе таких рисковых людей было несколько десятков и все всех знали в лицо, но посадить или упечь на каторгу так никого ине получилось. - Не поймали? - А может, и не ловили!? - Скорее - второе.
  И именно эту половинчатость и имитацию самого закона и его исполнение имел в виду Пушкин в одной из эпиграмм на Воронцова. Вообще-то их писали множество и на многих влиятельных особ от власти, но лишь некоторые имели исключительных успех. Одесситы той эпохи всё поняли правильно и общество тут же разделилось на причастных и невинных. Заступались за Воронцова причастные к махинациям на бирже, земельным сделкам и прочему, питающему нынешние верхи общества. Одобряли Пушкина все остальные граждане, в том числе и рыбаки с контрабандистами. Обычно рыбак и контрабандист ничем не отличались и все контрабандисты вышли из рыбацкой среды или подрабатывали этим эпизодически.
  - Пушкин - гражданин! - скажете вы и будете правы! Он им был всегда. Даже наедине с Амалией Ризнич он женщиной не пользовался, а возвеличивал. - Неправедно? - А что праведно:
  
  Смириться с гнётом и молчать,
  Слезами в церкви утираясь?
  Иль в руки цеп с дубиной взять
  И рушить ига власти завязь?
  
  - Аликс, почему ты с ним так жестоко? - сказала Бэт Воронцова, нашедши его в комнате домашнего архива. Успешная эпиграмма ходила из уст в уста и её уже комментировали все уважаемые граждане. Бэт узнала об этом от Ольги Нарышкиной и отметила нотку злорадства. Ольга ей давно и скрытно завидовала и любым неприятностям у своей соперницы-подруги давала особый ход. Так что вернуться к нормальному бытию можно только с Аликсом. И он ответил привычно. Сначала приголубив и успокоив женское в подруге, Пушкин перешёл к рутине дня и подробно описал механизм завязки махинаций и спекуляций с Воронцовым и гильдией купцов во главе процесса. Там же, как правило, маячила и фигура градоначальника графа Гурьева. Корпоративность этого сговора по участию в преференциях уловила даже Бэт и горько вздохнула, поскольку ей в этом жить до конца дней.
  - Бэт! - Мы дружим, несмотря ни на что и тебя эта грязь не касается, - успокоил он и выложил приготовленное для такого случая. Интимность их общения складывалась отменно и она с ним себя не сдерживала. Их скоротечные свидания были так наполнены чувственности, что уже через пару минут оба ощущали себя самыми счастливыми на свете. И это без объятий и поцелуев! - А ведь были и они и какие! У мужчины и женщины такое или есть, или его нет и никаких компромиссов.
  Графиня готовилась к весеннему балу и Пушкин принял участие в разработке сюжета общей диспозиции. Воронцова ему предлагала и детали, но он отступал в сторону и говорил:
  - Бэт, ты женщина рождающая и мыслящая! - Я наслаждаюсь твоими ароматами, они хороши и нравятся публике. Твори и расти над собой. Мне ты такая нравишься больше! И вдохновение у женщины появлялось мгновенно и не покидало очень долго. И причина всему - Аликс!
  Топор войны с крамолой и инакомыслием в Российской империи уже вовсю крушил всё вокруг, на приличия и нормы особо не озираясь. И свита генерал-губернатора присягнула на верность новым идеям самодержавия, не различая высших принципов от азиатчины и холопства. На одном из приёмов с балом и танцами генерал-губернатор в узком кругу позволил себе реплику насчёт груди графини де Шуазель, его супруге доводившейся племянницей. Она у неё, дамы чуть за двадцать лет и уже выносившей и выкормившей младенца, была чисто девичьей и иногда мужчины в курительной комнате тихонечко на этот счёт прохаживались, но беззлобно и от скуки, когда болтают о чём угодно и тут же забывают предмет болтовни. Но на этот раз "барин в доме" повёл себя по-солдафонски, а окружение подобострастно хихикнуло, поддержав пошлость. Он это сделал, усаживая графиню после танца и зная, что ему сойдёт с рук. Сама графиня страдальчески улыбнулась, изобразив понимание солдафонской шутки за светскую.
  Пушкин сидел рядом и беседовал с кем-то из возрастных дам о новых модах сейчас и как они смотрятся из прошлого. Кружева, строчки, вышивка, золотое шитьё и прочее тогда и теперь. Тема вечная и бесконечная, она музыку и вожделение содержит изначально, поэтому почтенная дама с удовольствием погрузилась в мир молодости и цветения. Аликс со знанием дела расспрашивал обо всём этом, а графиня Н.Н. отвечала, возвращаясь к себе любимой и пиетету от сокровенного, рождённому шорохом платья на балу, когда оно в движении и кружении. Ну, и корсет и прочее в затяжке и имитации фигуры они тоже задели и особой деликатностью не блеснули - жёсткий корсаж не нравился обоим и они знали, почему. Однако, несмотря на погружение в волнительное для своей собеседницы, нерв подавленной и обиженной графини де Шуазель он уловил тут же. Услышала филиппику генерала и графиня, поэтому сделала паузу в диалоге, чтобы оценить эффект мужского шовинизма на собеседнике и с удовольствием отметила его мгновенное возбуждение. Генерала она недолюбливала и деликатно посторонилась, давая мужчине первенство в утешении женщины. И тот сыграл свою роль отменно:
  - Графиня Н.Н., простите, - сказал поэт по-французски, - кажется, мадам де Шуазель слегка возбудилась от танца и его влияние вышло за рамки. - Не так ли?
  - Вы правы, сударь, но у женщин так бывает: мы очень впечатлительны!
  - Мадам, - обратился он к графине де Шуазель, - мы не слишком назойливы в отношении вашего здоровья?
  - Пожалуй, нет, - ответила молодая женщина, ещё не отошедшая от унижения, но к общению с Аликсом уже в состоянии.
  - Мы с графиней обсуждали старинные моды и нашли ваше платье в хороших традициях. Оно подчёркивает фигуру и то, что в ней содержится! - Не так ли, графиня?
  - Вы молоды и несносны, - улыбнулась его собеседница, догадываясь, куда клонит Аликс. Но, будь она на месте молодой женщины, такого шанса ни за что бы не упустила и добавила: - Но мы ведь и созданы для того, чтобы молодые мужчины являли свою суть.
  - Изумительную суть, которая без женщины ничто! - поддержал её Аликс и осмотрелся, чтобы оценить эффект генеральской фразы на публику рядом с графиней де Шуазель. - Поддержать изящную даму никто не торопился. И тут взрослая женщина шепнула Аликсу:
  - Не вздумайте этого болвана вызвать на дуэль! - Он того не стоит!
  - А чего он стоит? - улыбнулся неожиданному вниманию Аликс.
  - Вы это и сами знаете, я вас в этой миссии одобряю! - уже чуть погромче ответила графиня и предоставила молодому волоките выполнить своё предназначение.
  - Мадам, - обратился он к молодой женщине, - думаю, что экспромт для нашего случая не годится, разрешите чуточку подумать и свои мысли о случившемся изложить связно и по делу? - И увидел согласное движение гордой головки с изящной причёской. Он внимательно окинул её взглядом, намереваясь воздать тут же, но как - ещё не знал.
  Аликс на время удалился в курительную комнату и потом пригласил графиню де Шузель на котильон. Пушкин - прекрасный танцор и уже пришедшая в себя графиня с удовольствием подала ему руку. А он воспользовался моментом и в один из мигов интимного сближения в фигурах очень выразительно прочитал:
  
  - Холмы волнующе прохладны,
  Струят в объятиях нектар,
  В глазах у пьющих нет досады:
  Прелестен их природный дар.
  
  - И, увидев внимание, достойное собственных строк, спросил: - не хотите ли, графиня, услышать продолжение? - и женщина молча кивнула. После танца он оставил партнёршу в дамской гостиной возле столика с оранжадом, а сам ушёл в рабочий кабинет в глубине воронцовского дворца. Она пришла уже вскоре, применив всё, чтобы им не помешали, а её никто не искал: просто посидеть в архивной комнате, вкушая ароматы вечных истин в собраниях редких книг и отличных картин - уже разрядка. Он усадил гостью в кресло, устроился рядом и стал читать недавно написанное, начав со строфы, прочитанной чуть ранее в танцевальной зале, и далее перешёл к новому для слушательницы:
  
  - Белизна снежная метели
  Сердца в сомнениях кружит,
  Гнездо надежды свить успели,
  Очарованье ж - не бежит!
  
  Вздымает в страсти грудь дыханьем,
  Из сердца рвётся боли крик,
  Душа истерзана стенаньем,
  Излиться жаждет напрямик.
  
  Прикрыты тканью, в шёлк увиты,
  Мгновений для исхода ждут,
  Излившись, станут тут же сыты
  И новой жизни свет дадут.
  
  Мне ткань алканию поможет
  И от погибели спасёт,
  И зависть не меня пусть гложет,
  И корысти не мне расчёт.
  
  Холмы прохладны, вожделенны,
  Они мужского жезла ждут
  И Афродитою из пены
  Волной волшебною взойдут.
  
  Холмы уже уста вкушают
  И хмель из них в восторге пьют,
  В азарте льды сомнений тают,
  А в сердце - нега и уют!
  
   - завершив читать, он приоткрыл предмет конфликта, обиды и страсти и приложился к нему, зафиксировав действом сказанное. Умело и очень деликатно.
  Графиня прочувствовала отсутствие корысти и впитала мужское внимание так глубоко, как могла. - Аликс поддержал её из принципов, которые разделяют многие. Однако от слова к делу переходят редкие. Услышанное признание значило для неё очень много. С первым велением инстинкта воздать ему тут же она ещё совладала, но глубинное в себе - это уже никому не одолеть и она приобщилась к ордену его почитателей. И открылась по-большому, зная и чувствуя понимание и сопереживание.
  В таком состоянии из облика Аликса повеса куда-то исчезал и на его месте объявлялся умный мужчина. Именно мужчина, пахнущий всем грешным и сокровенным, а не слащавый поэт с правильной рифмой.
  С этого дня она приобщилась ко всему от него и иногда получала такие плюхи, что моментально теряла голову, а он лукаво улыбался. Он ничего в её расположении не путал и по женским причиндалам проходился очень основательно. А она спрашивала и получала честный ответ. Такая дружба была взаимной и бескорыстной и не имела границ применения: она или есть, или её нет!
  И уже новая графиня де Шуазель прощала ему многое из непривычного и неясного, погружаясь в его мир всё глубже и глубже. Хотя они и не перешли на интимное "ты", ограничиваясь светским и принятым, но дружба двух молодых особ того и не требовала. Это не было ни трудным, ни чем-то запредельным, поскольку рутинного общения им хватало с избытком и рискованых свиданиях специально они не устраивали. Общаясь с ним на ином уровне, она исключила его сиятельство графа из круга мужчин, имевших доступ к собственному телу и теперь о лояльности к нему ради карьеры мужа не задумывалась. Гарем из жён адъютантов у генерала уменьшился на одну наложницу и он уже вскоре это заметил. О новом уровне приятельства своей подруги и Аликса графиня Воронцова не догадывалась и эта тайна согревала сердце жены адъютанта генерал-губернатора. Иногда она получала мадригалы в альбом, но тут же их оттуда извлекала и прятала подальше, чтобы интимное о нём не делить ни с кем. Впрочем, в такой предусмотрительности она не была одинока: так делали все.
  А что графиня Н.Н.? - Эта дама на одном из балов получила запечатанный конверт с подписью: "Вручить гр-не Н.Н." Она предусмотрительно уединилась и вскрыла конверт. Там лежал листок с отменным мадригалом, которых ждут молодые дамы, с нетерпением поджидающие собственного падения в чужие объятия. И она прочла балладу о ленте, потерянной на свидании с милым. Откровенную и сокровенную. Ей уже слегка за 40 лет и она многое в себе кипящей и звучащей подзабыла, но эта баллада мигом воскресила прежнюю Наденьку и её тайную страсть к соседскому Володе. Графиня поймала вопросительный взгляд молодого охальника и одобрила художества одним лишь взглядом. Они стали дружить и, нечасто встречаясь, многое почерпнули для собственной ойкумены. Потом именно Надежду Иосифовну он возьмёт в основу коллизии "Пиковой дамы". Тайна дамы и сокровенное от неё - это так пахнет графиней Н.Н., что он тоже заразился, как и сама дама художествами и фантазиями. От неё потомкам ничего не осталось, хотя она изредка получала приветы от поэта и отвечала по назначению, чуя назначенную ей роль. Она была и умна и проницательна, поэтому понимала насколько официальное течение и светские правила отличаются от настоящих страстей, бурлящих в душах мужчин и женщин и не строила иллюзий относительно природы светских скандалов. Ну и эта графиня из тех, кто сумел укрыть свои страсти от окружающих и относилась к категории грешащих тайно и рожающих не от мужа уже второго наследника. Сколько таких? - Кто знает их имена, тот не выдаст ни за что. И для них Аликс Пушкин несомненный кумир и божество.
  
  Новые проблемы с женой граф Воронцов в полной мере ощутил в Белой Церкви, куда он уехал на месяц со своим двором, включая адъютантов и Александра и Елену Раевских, у них собственные имения были в тех же краях. В этот месяц он хотел зачать ещё одного ребёнка и обставил сие действо привычным протоколом и свитой. Свита приготовилась к лицезрению циркового номера с торжественным объявлением о благополучном зачатии. Увы, не вышло! - Елизавета Ксаверьевна отказалась от участия и не приняла ничьих рекомендаций в пользу аргументов мужа.
  - Я взрослая женщина, а не машина по вынашиванию чужого семени и идей! - заявила она матери, которая давление зятя всерьёз не принимала, хорошо зная щедрую натуру его фаллический страстей.
  - И что, совсем не будешь рожать, а зачем тогда муж? - спросила мама, родившая и поднявшая на ноги нескольких сыновей и дочерей.
  - Мама, скажи, всех ли ты родила от мужа? - и, увидев опущенные глаза, продолжила: - вот и я о том же!
  - Кто-то другой уже есть? - спросила мама самую разумную и послушную, но не самую яркую дочь. Та вздохнула и ответила с такой тоской, что у матери в глазах защипало:
  - Есть и не кто-то, а удивительная особа. Но, но и но!
  - Смутьян и бунтовщик Пушкин? - Михай о нём порасказал порядком. Водится с поднадзорными, не почитает бога, а у разбойников, иудеев, цыган и пиратов свой человек.
  - Бунтовщик, каких поискать! - в тон ей продолжила дочь, - как-то твой Михай в один вечер на моём балу собрал купцов Первой гильдии в своём кабинете и обговорил с ними фамилию подрядчика на изготовление мостовой улиц в центре города. Один из этих купчиков вернулся оттуда и похвастал жене, какой он приближённый и что сам главный генерал с ним советуется. Случайно рядом оказался Пушкин и ему он тоже сообщил, но уже с пафосом, зная, что поэт в канцелярии генерала совсем мелкая сошка. - Мама, тут твой генерал и умер! - Пушкин разузнал у причастных к делу о мостовой подробности, переговорил со сведущими и вскоре всем стало ясно, что подрядчик - это настоящий жулик. - Но из своих! И потом в турах вальса и прочих котильонов подрядчика подвергли остракизму. Жёны обманутых мужей свергли ставленника моего мужа! - Бунтовщик!? - не скрывая сараказма, заключила спич младшая Браницкая.
  - И ты, Элис, к этому тоже приложила руку?
  - Мама, у меня собственная репутация! - Меня и мои балы с приёмами тут же нарекут собраниями гиен, объедающих православный люд, хотя все мои наряды и украшения - это мои деньги, а не мужа - он столько теперь не зарабатывает!
  - И когда же ты прозрела? - улыбнулась мама, тоже красивая, умная, гордая, независимая и оттого сильно капризная.
  - Вовремя, - ответила дочь. Её мама, урождённая Александра Васильевна Энгельгардт, любимица высочайших особ в молодости и несомненная красавица, мало что потеряла и теперь, поддерживая форму всеми возможными способами. И, выйдя замуж за польского красавца с громадным состоянием, она лишь умерила свои притязания на мир, уехав в провинцию. Однако связей со светом не потеряла и свою повзрослевшую дочь определила в свиту Государыни, где та набиралась великосветских прелестей и умений. Она же проследила, чтобы Государь, охочий до молодых фрейлин, ничего в ней не испортил. Как только он стал раскидывать сети вокруг девушки, отличающейся умом иживостью нрава, мама убрала её из Дворца, сославшись на недуги. Об этом они с мамой не говорили, но знали, чего избежали и дочь в целом мамину предусмотрительность одобряла. Они не однажды потом бывали в обеих столицах, но устраивали это так, чтобы не пересечься с высочайшим осквернителем девиц. Ну и у мамы кроме материнских и супружеских задач были сугубо женские и она о себе не забывала. Чем-то особым внутри себя Элис это чуяла, но мама умело уводила её внимание от собственных проявлений женской ипостаси. И потому, что дочери такое знать рано, и потому что подобное переживают наедине с собой. Отдельные разделы женских тайн и интриг они изучали, как и способы роста состояния и удержания от расползания и прочих недугов высшего дворянства. Замужняя Элис многое постигала самостоятельно и мама видела в этом здоровую наследственность, имея в виду себя.
  - Раз ты так глубоко во всё это погрузилась, давай разберёмся в подробностях, - сказала она и дочь не стала возражать, поскольку мама и теперь светская дама и Государыня, проезжая через Киев, непременно встречается с нею и отдаёт долг прежним связям. Дать совет в способах окоротить мужа, бывшего камергером уже более двадцати лет, она ещё может.
  Так была поставлена точка на диктатуре мужа выбирать сроки зачатия. Редкая женщина в этом отношении бывала свободна, разве что очень любимая и дорогая душе и сердцу¸ но не фаллосу.
  
  Забегая чуточку вперёд, отметим, что очень назрела семейная проблема у Нарышкиных и увальня Лёву, который теперь в отставке, надо куда-то пристраивать. Близкая им родня Михаил Воронцов, кузен Лёве, решил, что Ольга Потоцкая - кандидатура очень удачная. Мама не возражала, а папа и вообще был счастлив сбагрить эту вертихвостку хоть кому. К тому же, невеста молода и на виду у Воронцовых. Свадьба вышла решительной и быстрой. На обручении за неделю до венчания собрались люди ближнего круга и там почти все так или иначе были близки по чину. И после громкого скандала с новобрачной сестрой впервые была за одним столом Софья и её муж Пётр Киселёв, прочие родственники и гости тоже сплошь и рядом враги, соперники и любовники. Ясное дело, ревность на этом сговоре уже начала полыхать и больше специфическим женским огнём. Но старшие из родов пыл у молодёжи чуточку поуняли и до свадьбы ничего разрушительного не произошло.
  Сама свадьба прошла уже по накатанной колее и впервые после всего Пётр Дмитрич Киселёв ночевал с женой-бунтаркой в собственном имении. Однако от него вновь запахло изменой и жена намекнула, что лучше бы ему о семье забыть. Вообще-то Софья прекрасно понимала, что хороши оба, но Ольга ей сестра и с неё спрос иной, ну и она знала, откуда такое в них обеих.
  Муж из Лёвы Нарышкина вышел сугубо номинальным и он нисколько этим не тяготился, проводя дневные часы в созерцании снов и ленивой перебранке с дворецким. Генеральские амбиции его совершенно не одолевали и он с удовольствием не носил мундир, довольствуясь партикулярным костюмом. Хлопоты по обустройству дома в Одессе взяла на себя Ольга, чуточку помогала Воронцова и очень существенно граф Воронцов. Таким образом Потоцкие от дочери открещивались окончательно.
  На одном из чаепитий в Белой Церкви вскоре после свадьбы генерала Нарышкина и Ольги Потоцкой собралось общество причастных к большим делам в имперской России и там компания западников читала новые списки из Байрона, которые шли в Россию окольными путями и чаще были оригиналами на английском языке. В роду Потоцких, Раевских, Воронцовых и Нарышкиных западников большинство и пить чай и вкушать прелести зимнего пленера отправились немногие. На этот раз было два списка: один на английском, а другой на французском языках. Поскольку Раевские традиционно считались приверженцами романтизма, то молодая Элен Раевская взялась читать фрагменты из французской версии "Корсара", а Александр прочёл английский оригинал "Послания к Аугусте". Участники дискуссии и вкушения лирики для правильного понимания музы Эрато сначала изрядно отведали из нового букета кальяна и только после этого присоединялись к ценителям изящного, иначе - только молча вкушать. Раевские имели свои источники и вкусовые предпочтения к новомодным кальянам, а Потоцкие и Браницкие - другие, поэтому смешение акцентов способствовало утончению вкусов. Ну и в таких дебатах мужьям не спрятаться за делами и ценами на зерно и вино. То есть, кабинеты Воронцова и старшего Раевского закрыты и все в гостях у женской половины семейства. После состоявшегося отпора мужу Бэт Воронцова чувствовала особенный подъём и тему дискуссии познала очень быстро. Впрочем, как и сам граф, вынужденный играть по женским правилам.
  - Я бы сказала, что "Послание к Аугусте" и тоньше, и естественней, - отметила английский вариант из Байрона Екатерина Орлова, урождённая Раевская, - там нет заданности от "восточности" коллизий и всё настоящее. Шарм от фактуры Востока в "Корсаре" сам по себе, а дамы на закуску - отдельно. И гармонии нет.
  - А что есть? - спросил генерал Орлов. Он ещё свою жену до конца не познал и был счастлив это делать везде и всегда, в том числе и в таких вот компаниях, где все сплошь фигляры и фарисеи. Жена роскошно улыбнулась сначала ему, потом остальным и развела руками:
  
   У женщин лишь одна удача
  - В себе удерживать весь мир
  И даже, если всюду плачут,
  В её глазах роскошный пир!
  
  - И, обращаясь к сестре, он возвращается к лону, из которого вышел? - заметил Александр Раевский.
  - Если сравнить уровень обоих опусов, то, на мой взгляд, лоно Аугусты предпочтительней.
  - Это как понимать: лоно сестры предпочтительней? - вставил себя в дискуссию граф Воронцов, Байрона не любивший давно и из принципа.
  - А так и понимайте, граф, оно или она - это истоки! Тонкие, интимные и всё прощающие.
  
  - Азарт утих, нет грома пушек
  И тянет слушать ручеёк,
  Вкушать малину у опушек
  И без затей звучащий слог.
  
  - У английских "озёрников" такого масса везде! - добила мужчину Элен.
  - Разве не грешно сестру клонить к такому или она на вашем романтическом пленере уже и не живая сестра вовсе, а абстрактный символ? - упорствовал Воронцов.
  - Причастность к высшему нам дана богоми, разделив это на всех, всевышний всегда знает, что настоящая сестра поймёт легче и быстрее, ведь там именно об этом речь: о понимании! И тяга к ней - это первично и естественно, - не дал наехать на жену Орлов, - я вижу, как близки сёстры с братьями у Раевских - это наглядный пример дружной семьи. У Байрона же сестра одна и сводная, поэтому всё, что у Александра и Николая на четверых сестёр, у Джорджа на единственную.
  - И Александр - не поэт! - вставила графиня Воронцова, познавшая разницу между этими сущностями. Сблизившись с Пушкиным сугубо интеллектуально и на творческой волне, она поняла, что ни жизни с её прелестями, ни мужчин с их такими желанными мерзостями она по сути-то и не знала. Каких-то мужчин она отведала и вкусила по-полной, однако это были чужеродные тела, незнакомые и для души и сердца большей частью враждебные. Понимание этой сердечной круговерти стало в неё входить только со связью с Аликсом.
  Краем глаза она отметила реакцию мужа на свою реплику - он перекочевал в разряд врагов. На свадьбе своего кузена и любовницы его мерзкую суть она увидела в особом свете и теперь строки той самой эпиграммы казались даже недостаточно болезненными для него. Ударить побольнее - стало нормой нового статуса и она лишь давала сдачи, ещё не переходя к действиям более серьёзным. Сказав так, она и Раевскому отвесила солидную оплеуху: Александр считал себя серьёзным поэтом и свои опусы на Бэт Воронцовой испытывал систематически и уже много лет. - Итак, одним ударом боль двоим!
  Смелость графини передалась и Ольге Потоцкой, она к статусу замужней дамы ещё не привыкла, однако перед этим хорошо приложилась к кальяну и на темы сестринские высказалась просто:
  - Мне от Байрона про Аугусту тоже ближе и понятней. Корсар - это где-то там и я не перевожу его суть на русский. Разбойника я бы любить не стала. А посвящённое Аугусте пленяет. - Оно на моём языке! - и ею сказанное до дремавшего мужа не дошло: слишком заумно и неясно. А может, он грезил собственным, где порох и отвага - это особые наркотики?
  - И ещё одно, важное для понимания лирики Байрона, - продолжила Элен Раевская, - он у себя дома чужой! Он не англичанин, а эмигрант! Его дружба с карбонариями и греками-повстанцами - это поиски самого себя. Если иметь в виду эту его уязвлённость и "безотечество", то многое в последних опусах смотрится иначе. - Это лирика изгнанника!
  - Однако, несмотря на это, со вкусом и пониманием ситуации в Греции у лорда всё в порядке, он на правильной стороне и справедливость чует нутром поэта, - отметила Екатерина Орлова-Раевская, - мы каждый день видим в Кишинёве новые обозы беженцев оттуда и про турок от них ни единого слова похвалы. - Они варвары и мусульмане. А греки - христиане и цивилизованная нация. Но мы с вами об этом только после кальяна, а лорд открытым текстом и во весь голос. Почему об этом не мы говорим, а беглец-англичанин, хотя беда у нашего порога? - Она ни к кому конкретно не обращалась, однако вопрос касался совести каждого.
  Воронцов давно искал пути к самой яркой красавице из Раевских, но тщетно. В этот приезд он пытался подобраться с текстом одного акта парламента, касательно российских зон влияния во внешней политике, однако она увернулась из лингвистической западни, переправив к Элен, которая в своём романтизме перещеголяла всех пониманием байроновского Оксфорда. - Звучание из её уст становилось иным и вместо угловатого рассказчика с сомнительным происхождением все слышали юную леди, которая не могла ошибиться и сделать не тот выбор. Элен была искренняя и очаровательная юная женщина, но Воронцову нужна зрелая и лучше бы чья-то жена, тогда ни историй, ни последствий. Хотя бы какой-то его ответ для Орловой-Раевской мог сыграть свою роль. Такое враз и с наскока не решается и часто женщина сдавалась в хорошо подготовленных мужчиной диспозициях, опытный воин и стратег, Воронцов и в интимном умел добиваться своего уже из самого Зевсового принципа. - Женщинам из высшего дворянства всегда хочется большего, чем рутинное супружество, надо только выждать.
  - Мы только что вышли из большой войны, неспокойно на Кавказе, это фактически необъявленная война и содержать корпус там стоит дорого, - ответил Воронцов дежурными отговорками двора, когда чего-то делать не желают, хотя общество и обстоятельства и диктовали иное, - и за Дунаем противник тоже собирает силы, которым надо противостоять здесь, в Молдавии. Мы не можем распыляться, господа, вы офицеры и знаете это не хуже меня.
  - Граф, речь не об экспедиционном корпусе под русскими знамёнами, с этим масса сложностей и я ваши опасения понимаю. Речь о другом, в нашем краю сложились очень благоприятные обстоятельства для формирования добровольческого корпуса из числа болгар, разбитых турками в сражениях на своей родине, а так же вполне приличной экспедиции для выхода в Грецию и тоже из той же категории. Подготовить несколько рот и батарей и легко и недолго. В этих экспедициях нашими будут вооружение и транспорт, то есть, суда и наземные обозы. Ну и командование тоже с какой-то частью нашего костяка личного состава. Союзники у нас обычно никакие и нам приходится за них отдуваться. И мы не ведём речи о серьёзном прорыве, нет, только о необходимости связать силы Порты боями в глубоком тылу. Имея такие очаги сопротивления в своём подбрюшье в трёх местах, Порта с места не сдвинется в нашу сторону. И так будет очень долго. За это время можно успеть многое.
  - Мы связаны международными соглашениями и ни единого солдата выставить против Порты не можем. Там есть чёткие нормы статус-кво! - Надеюсь, вы не забыли, как нас в этом плане прижали? - держал оборону Воронцов.
  - Граф, - улыбнулся Орлов, - все договоры действительны при тех условиях, которые в них указаны. Относительно религиозных и этнических ценностей в нынешних соглашениях нет ни слова! А разрушение христианских церквей и насаждение мусульманства в Греции, Сербии и Болгарии - это ли не нарушение статус-кво? - Однако была другая точка зрения, которая от царского двора доводилась на места, в среде боевых офицеров и генералитета её не любили. Воронцов это знал и он пояснил аргументы начальства:
  - Религиозные и гражданские смуты на местах - это компетенция местной власти, а вы знаете, что её центр находится в Стамбуле. Вмешиваясь туда, мы нарушаем дух европейского соглашения императоров о борьбе со смутой. - Однако гости дома Раевских хорошо знали, что "борьба со смутой" - это продление агонии нынешних дуболомных порядков, поскольку смутьяном можно объявить хоть кого.
  - Значит, граф, помочь единоверцам против супостата - неправильно, а позволить турку сжечь православный храм и заодно пограбить города и деревни - это правильно? - иронически улыбнулась Екатерина Раевская-Орлова. И всем мечтам Воронцова на свой счёт поставила жирный крест. На свою жену после такого отпора чужой женщиной он вообще не смотрел, чуя её издевательскую улыбку.
  Хозяева дома решили разрядить обстановку и пригласили в залу, там уже всё готово для танцев. Немножко потерпев сочувствующие взгляды от байроновской фронды, Воронцов сослался на дела и уехал в своё имение.
  По инерции и доигрывая несказанное, гости ещё некоторое время обсуждали тему отпора туркам на чужой территории особыми людскими силами и военными средствами, которая гораздо дешевле и менее опасна войны пушек и государств. Воронцов выражал мнение самой консервативной и косной части российского дворянства, на которую и опирался царский двор. Европейская фразеология и манеры графа - это лишь оболочка, а суть - всё, сказанное не по-предписанному из канцелярии монарха, есть крамола и смута. В который раз страхи и некомпетентность прикрывались борьбой со смутой. Наиболее просвещённая часть дворянства России склонялось к помощи единоверцам, но высшая каста, не прошедшая испытания компетентностью до войны, в её ходе и по окончании, власть не отпускала и считала иначе и лозунг борьбы со смутой сделала международным. Остальная часть России слабо представляла суть этих дебатов и просто держалась линии - царь всё знает и пусть он сам и правит куда надо! И эта "остальная часть" в разных регионах России составляла от 60 до 90 % населения.
  После танцев гости разъехались, а Раевские занялись подведением итогов, произошло так много всего, что разобраться неспешно просто необходимо. Заметно вышла из нормы Элен, она очень возбудилась на обсуждении Байрона, потом не успокоилась при обсуждении патриотической темы, ну и танцы тоже сильный раздражитель, а с её предрасположенностью ко всякого рода модным болезням сие не есть хорошо.
  Маман для дочери - маман до самой последней точки. Она проследила, чтобы домашний доктор сделал необходимые процедуры и уже в постели решила кое-что обсудить. Со здоровьем у Элен проблемы так и остались, хотя лето в Одессе её сильно ободрило, но не до конца. С таким состоянием о замужестве речи быть не может, но остальная часть молодой женщины в порядке и ею надо заниматься всегда. Жизнь с братом в доме Воронцова - это затея Александра, к которой Элен присоединилась с удовольствием, только бы сбежать из дома. Быть опекаемой маман ей прискучило и в доме Воронцовых она была просто гостьей и про настоящее течение её болезни знал только брат. К тому же, участие в затеях графини отвлекало от себя любимой, мадам Воронцова от известной по соседскому имению мадемуазель Лизы Браницкой отличались очень сильно.
  - У них зашло так далеко, что видно и посторонним? - спросила мама, продолжая тему Воронцовых.
  - Там два государства, одно - сама Бэт Воронцова и её подданные, ну и второе - граф Воронцов, он в доме как бы главный, но всё в доме от неё. И он её побаивается.
  - Муж убоится жены? - сделала брови домиком Софья Алексеевна, мама очень большого семейства с солидной наследственностью по материнской линии.
  - Ты, маман, зря так иронизируешь, - возразила уставшая и потому не столь динамичная дочь, - графиня сильно переменилась и особенно со времени знакомства с Пушкиным. И, на мой взгляд, она им попросту прикрывается.
  - И слухи об их близости - пустышка?
  - Я бы сказала о них не так. - Он дружит и с Бэт и со всеми дамами её музыкальной компании. Со мной в том числе. И знаков внимания мы получаем от него порядком, хотя и сие никогда публичным не бывает и сцен ревности обычно нет. Аликс очень деликатен и этикет не забывает никогда.
  - Хозяйке сливки, а вам обрат? - так же иронично отметила маман Элен Раевской.
  - Ну не так грубо, но в общем - по рангу и серьги, - вздохнула дочь, сожаления не очень скрывавшая, - ей одной больше, чем остальным вместе. Но, имей в виду, это вниманиеи знаки признательности друга, а не любовника.
  - Ты что-то знаешь про любовников?
  - Маман, ну, разумеется, да! Вот наш Саша обожает Бэт и облизывает её следы на кресле, усаживаясь на него буквально следом за ней, поднявшейся оттуда. Он бегает к ней по ночам и пахнет ею так, что я поражаюсь глухоте и слепоте графа, всего этого не замечающего. А Пушкин только обожает издали и ею не пахнет никогда.
  - Твой брат к ней и сейчас бегает?
  - С зимы уже нет.
  - То есть, теперь основа мысли хозяйки салона - это Пушкин?
  - Возможно, они оба гениальные лицедеи и водят нас за нос, но любовники так себя не ведут. - Маман, не надо! - чуть повысила тон дочь, увидев в глазах матери недоверчивость, - они очень сильно и глубоко дружат! Я это чую отлично. Мы с ним тоже дружим и её пространство я в нём вижу: оно такое же, как и у меня! - Не чувственное! Даже нет, не так - не плотское.
  - А плеч неслышное касанье
  И сердца тягостного стон,
  И вслух не прозвучит признанье,
  Но это с нами и не сон!
  - такое разве пишут в альбом простым знакомым?
  - У него любое письмо так и дышит умом и страстью. Сейчас попалась Бэт. Могла быть и я. Но...
  - На тебе табу или это осторожность мужчины в обращении с хрупким фарфором? - Ты его знаешь давно и могла заметить корни вашей дружбы. Дочь надолго задумалась, вопрос был очень сложным и она не знала точного ответа. С ним бы она и это обсудила, но с мамой...
  - Скажем так, он на мне играет некоторые мужские пьесы. И всегда смотрит в глаза: так ли всё или нет! - То есть, я не ходячий справочник и говорящая кукла, а живая женщина. И наедине он позволяет вещи интимные, но границ не переходит. И этот интим настоящий, а не мадригалы в альбом.
  - Если он так деликатен с тобой, незамужней виргинией, то с Бэт он ещё более осторожен и предусмотрителен или нет? - осторожненько уронила мама Элен.
  - Я понимаю, о чём ты и твоя ирония вполне уместна. Да, Бэт не из тех женщин, которые долго размышляют, прежде чем уступить. Если у неё к Пушкину что-то и есть, то оно не на поверхности. К тому же, в их доме грешат все и со всеми и как-то выделять из этого бедлама Пушкина - это неверно. Свадьба Ольги и Лёвы - вот типичный для их дома фарс! - Ты и сама это видела. Но с горничными, гувернантками и учительницами, которых граф набрал по три пары на каждого дитя, Аликс не играет и за бока не щиплет.
  - Брезгует графским?
  - Насчёт гордости - это как раз про Пушкина. И с Бэт он близок не в пику графу, а в ответ на её движение к себе. - Начала она.
  - Давно?
  - Зимой уже это состоялось. Подготовка к Новому году была с активным участием Пушкина. Не дежурным, а активным.
  - Но в альков ты не подглядывала и про остальное не знаешь?
  - В чужой альков, зачем мне это?
  - Знаешь, если честно, я бы очень хотела, чтобы графиня своему мужу наставила основательные рога! - Я видела, с какими глазами Пушкин смотрел на вас все эти годы, однако ни вам, ни ему сие страстное общение не повредило. Более того, вы от него набрались электричества. К тому же - Бэт уже зрелая женщина и ей по силам принять от мужчины настоящий заряд. И обстоятельства для этого идеальные. Она своего мужа никогда не любила. Так что дворец по имени Пушкин в ней первый по этой части. И она старше Аликса, что очень важно.
  - Будь на её месте ты, ты бы тоже изменила папа?
  - Я своего избранника изначально любила и в этом разница между мной и Браницкой. Но рядом с тобой комета пролетает не во всякой жизни. И отозваться на неё - долг настоящей женщины. Иначе, мы существа среднего рода!
  - Долг семье и долг женщины - это разные вещи?
  - Разумеется, долг женщины - это высшее назначение для продолжения рода, а семья - это рутина и быт, где мы тонем. Трудно удержаться на грани или в рамках, да и не каждой женщине выпадает настоящая удача любви.
  - Если бы Воронцова и в самом деле стала любовницей Пушкина, ты бы её не осудила?
  - Можно и помечтать, - улыбнулась старшая Раевская, - если бы он решил связать свою судьбу с ней и им некуда идти, я бы приютила их у себя. Её с детьми и поэтом Пушкиным.
  - Поэтом?
  - Именно так! - Узы и узилища для его таланта - вещи губительные. Но Бэт достаточно умна, чтобы устроить его быт собой и не соперничать с Музой. И её состояние тоже никуда не испарилось, дело в ином - принята она обществом или нет!
  - Её репутация погибла - разведена и живёт с молодым любовником! - Ты об этом?
  - Думаю, вряд ли всё так просто. Пушкин - её новый властелин и, не думая о пропитании и прочем сущем, сегодня его съедающем, он станет намного свободнее и тоньше. Стоит им вместе уехать за границу, скажем, на полгода и дать поутихнуть суете вокруг своего имени, он бы сильно успокоился и вместо эпиграмм писал сонеты и баллады. Эпическая форма у него исключительная!
  - А большие вещи: поэмы и повести? - Его же к ним так и тянет!
  - Знаешь, Элен, я считаю - Воронцова ему сейчас заменит и повести и романы. Она ещё та штучка! Потом и уже с ней он дозреет и до серьёзных вещей.
  - Откуда в тебе это?
  - Элизабет привыкла к небрачным похождениям мужа и свободную охоту молодого любовника примет, как высшую данность и сама в ней станет партнёром. Ты с ним играешь в такое?
  - Ну, - качнулась в согласии Элен, - уже - да!
  - Вот видишь! - Умная женщина сумеет это сделать очень красиво. С Элизабет у меня в доме он будет счастлив как нигде и никогда прежде! - Если Элизабет подружится с его музой.
  - Подружится, - кивнула дочь, - она умная. И она очень умелая стерва.
  - Вот видишь, как вышло! Мы не спорим о твоих ценностях. А ещё я думаю, ей бы не помешало и на самом деле сменить графа на поэта. Пусть даже на время.
  - Не выйдет!
  - Почему?
  - Для этого Пушкину должно исполниться не менее тридцати трёх лет, а ему только двадцать пять! - Он ещё не созрел до этого, - с сожалением ответила Элен.
  - Тогда будет банальная история скандалов и примирений, через это прошли все. И я тоже.
  - Господи всемогущий! - обратила дочь к высшему смыслу, - ну, зачем ему всё это, он же просто поэт! - она тяжело вздохнула и закрыла глаза. В ночной тиши были слышны часы в гостиной и скрип половиц внизу в челядской. В этом доме абсолютной тишины не было никогда.
  Мама прислушалась к дыханию дочери, переменила живительный компресс на груди и, перекрестив её, ушла к себе. Дочь между тем размышляла над новой картиной жизни своего кумира и поражалась маме, которая так умело разобралась с её страстями и заблуждениями. Живя в доме Воронцовых, она невольно поддавалась мужскому магнетизму графа и понимала природу уступчивости Ольги Потоцкой. У высшей знати польской диаспоры выдавать дочерей за русских было мерой вынужденной. Но у полукровок это как бы нежелание выражено гораздо слабее, а у четвертинок и вообще рудимент типа копчика у человека. Раевские в Российской империи давно и уже полностью свои. Поэтому на новую волну из Ржеуских, Потоцких и Браницких смотрят с интересом: приживутся или нет?
  
  После недели безрезультатной суеты Ольги и Льва Нарышкиных к найму жилья подключился Воронцов и дом нашёлся, вполне приличный и за приемлемую цену. Вторым актом с обустройством озадачилась уже сама графиня Воронцова и дело плавно перекочевало в её руки от и до, поскольку ни Ольга, ни Лев в практических делах талантами не блистали, ко всему и известная лень супруга.
  Пушкин в это время занимался доводкой своих творческих детищ и на всё это смотрел философски и со стороны. И уже вскоре понял, что на Бэт попросту катаются. И молодожёны, и её супруг. Он указал Бэт на это и возмутился:
  - Дом твой или Нарышкиных? - Только не надо про их неопытность! - Инфанты - это у царей. И Бэт спросила:
  - Я и впрямь выгляжу клушей с выводком Нарышкиных и Потоцких?
  - И петухом Воронцовым во главе курятника!
  - Ты его уже ненавидишь?!
  - Ну, до этого не дошло, однако и от его вежливости остались одни воспоминания. Он меня не видит, а увидев, не узнаёт! Будто проситель с улицы. - Бэт вздохнула:
  - Если я их сама в новый дом не устрою, то они так и будут свидания устраивать в моём. Ты и сам это видел.
  - Ладно, ты права - надо включаться. В каком состоянии дело о переезде? - Бэт рассказала и с её слов Пушкин понял, что одной ей этого не закончить никогда. Ну и надо, вероятно, сначала устроить для жизни пару комнат для себя и столько же прислуге, переехать и по ходу устраивать остальное. Дом обжитой, но старый и требовал ремонта, не капитального, а обычного при переезде. И он для знакомства с объектом треволнений Бэт сходил с ней на место. Оказалось сложнее и серьёзнее по многим статьям и домашней прислуге всё это не по силам. Надо пригласить подходящего подрядчика и с ним обговорить дело.
  У него был единственный надёжный человек в этой среде - Костас. У того в знакомцах и клиентах есть масса заказчиков и посредников, в строительстве и ремонте тоже. Из бежавших из-под турок этнических объединений румын, молдаван и греков в том числе. Со своей стороны Пушкин и Бэт гарантировали приличную оплату, а Костас качественную работу. Выбор состоялся, ударили по рукам и Бэт с мастерами в рабочих блузах прошла по дому и указала, что, где и как должно выглядеть. Получив аванс, главный артельщик пообещал отчитываться перед государыней каждый вечер. Рычаги воздействия на незаконных эмигрантов у него были надёжные и стороны ещё раз ударили по рукам. Через три недели чуть не круглосуточных работ дом обновился и выглядел, как игрушка и Нарышкины переехали туда жить.
  При этом Бэт в процессе ремонта с мужем почти не общалась и его холодную ревность оставила без внимания. Воронцов знал, что ремонт сделан командой беженцев под негласной эгидой Пушкина и его приятелей и вопреки его указаниям взять прикормленных артельщиков и провернуть афёру с материалами. У бригады Костаса вышло дешевле и по материалам, и по жалованью работникам. Ну и работа была закончена очень оперативно, чего городские артельщики себе не позволяли, держа цену и марку. Натравить на них полицмейстера за незаконное пребывание было бы уж слишком и Воронцов решил поступить иначе. А именно - доиграть мотивы смуты и вольнодумства и увязать их с Пушкиным. Там и эпиграммы, и куплеты, которые появились в варьете, и новые анекдоты на темы политики. И переписка с канцелярией Иностранных дел в Петербурге разгорелась с новой силой.
  В начале мая дом был готов к переезду и уже через несколько дней после этого Ольга устроила шикарный приём. А ещё через неделю в связи с нашествием саранчи Пушкин получил задание с инспекцией трёх районов Новороссии по этой части. Командировка тянула недели на три-четыре, однако поэт вернулся через несколько дней. Издевательский смысл этого он понял на первом же месте стычки с саранчой и тянуть не стал. Чиновнику по Иностранной коллегии делами агрономов заниматься не с руки. Отчитался он просто: "В Херсонском уезде саранча съела столько-то десятин посевов, у селян с ними бороться нечем, а агрономы говорят, что саранча сама себя съест, поскольку ветер её относит в зону бескормицы у моря. Так оно и вышло через два дня. К.с. А.С. Пушкин." А пресловутая докладная про саранчу в стихах, которую потом привязали сюда же, это история другая и о ней не здесь.
  В это время он уже плотно погрузился в фактуру "Евгения Онегина" и в который раз переписал "Цыган". Суета с саранчой ему показалась издевательством и он об этом так и сказал начальнику канцелярии Казначееву, прокатившись на несколько дней в сторону Николаева и пообщавшись с Анной Петровной Зонтаг и её кружком литераторов. Казначеев понимающе пожал плечами и ничего не ответил. - Приказы начальства не обсуждают!
  Подошло время и в Крыму Воронцов приобрёл для Нарышкиных приличный дом, втянувшаяся в облагоражиание новостроек Бэт взялась и тут помогать Ольге, надеясь на аналогичный результат и помощь Пушкина. Если он будет с ними в Гурзуфе, то и там можно всё сделать быстро, со вкусом и по приемлемой цене. Дело в том, что окружение графа - архитекторы, художники и прочий творческий люд практически реализовать свои идеи не могли. Это делали другие люди - подрядчики, племя особое и вороватое, а у Костаса и в Крыму масса знакомых соотечественников и доверие с дисциплиной у них - это основа выживания на чужбине.
  Однако и тут Воронцов свои три ноты выдал: Пушкина в списке отъезжающих в Крым не оказалось. Если четырёхмесячный бойкот жены ещё как-то перенести можно, то видеть лицо торжествующего смутьяна ежедневно - это слишком!
  - Ты хотел войны? - сказала Бэт мужу: - Что ж, ты её получишь!
  
   ГРАФИНЯ ГУРЬЕВА
  Дама в ту эпоху не могла появиться в обществе без сопровождения, не потеряв что-то от статуса и этикет в этом отношении блюли все. Поэтому Элен порою на балах и приёмах бывала не с братом, а с Пушкиным, который стал почти роднёй и наедине они перешли на "ты". Поэт такой удачей пользовался разумно и молодая сообщница играла с ним в одну корзину игровых удовольствий. Так они с подачи Элен однажды выбрали жертву, жену градоначальника. Пушкина это слегка насторожило, поскольку зимняя экзекуция Ланжерона могла её чему-то научить и чем кончились их разбирательства меж собой, не знает никто. Выложить причину сомнений молодой женщине он не мог и потому спросил:
  - Почему она? - и получил женский ответ:
  - Она не любит французов слишком театрально, думаю - лжёт!
  Делать нечего, он кивнул сообщнице и они общими усилиями и самую малость жульничая, обыграли в каре, потом в шарады и три карты нескольких гостей, главной жертвой выбрали записную русофилку графиню Гурьеву, той пришлось выдать проигранный ею фант: свидание наедине. Элен в костюме пажа, который остался от акции с Собаньской, дежурила у входа в спальню графини, а Аликс пошёл взыскивать выигрыш. Хозяйка дома проиграла самый невинный пустяк: укус за кончики грудей. Когда графиня слишком громко, на себя солидную и степенную не похожая, завизжала, Элен испугалась и заглянула в спальню, полагая самое трагическое - кинжал в груди искусителя от руки "верной пенелопы"! Но увидела восторженную женщину с открытым лифом и мужчину в ногах, её крик - это пик восторга. - Они не видели и не слышали никого!- Мужчина и женщина.
  Читать - не видеть! И Элен не сразу возвратилась на пост у входа, тоже став женщиной и чуя горение жертвы их розыгрыша. Ну и ей ненавистная доселе лгунья понравилась. - Искристая и шикарная в теле русская женщина. Она чуть не поглотила собой Аликса. И первая реакция с опасением за его жизнь имела на то основания. - Однако, обошлось.
  Пушкин вышел не слишком скоро, возбуждённым и так взглянул на сообщницу, что она обмерла, снова окунувшись в подсмотренное и учуянное от обезумевшей женщины.
  Проведя с графиней не так много наедине, Пушкин всё же сообразил, что Ланжерон насчёт мотивов мести его обманул: он эту женщину давно и очень страстно хотел. Такую графиню Гурьеву захотелось и ему и он едва удержался от игры по-настоящему и выйдя от неё, так и не остыл от зевесова огня. Элен, хоть и была взволнована необычными криками, а потом и зрелищемв спальне, оказалась более трезвой и увела сообщника от греха подальше пить оранжад со льдом. Он у Гурьевых с чуточкой вина и приятно остужал горло. Вкушающие напиток в просторной гостиной больше молчали и переглядывались, чем что-то обсуждали. Вошедшие Раевская и Пушкин от остальных жаждущих отличались мало и к ним ничьё внимание не прилипло.
  - Аликс, ты с ней был как Зевс, а она страждущая Даная, - сказала Элен сообщнику, воздавая за содеянное. Поэт ответил не сразу и только после нескольких глотков, притушив огонь внутри, но всего на самую малость. И ответил на нейтральном французском:
  - Элен, я ваш должник! - Не будь вас рядом, я бы оттуда не выбрался и погиб вместе с ней!
  - Так она задела вашу душу?
  - Нет и это даже не страсть!
  - А что же?
  - Это, милостивая государыня, первородное чаяние, от которого и вышло всё живое. Такое вмиг не проходит, вы меня из петли вытащили своим: "Аликс, Аликс, уже пора!" - выдохнул из себя мужчина, а женщина очень разумно перевела его страсть в новое и очень практическое направление:
  - А теперь бы это и передать вместе с музой по свежим впечатлениям, я вас прикрою! - Они вошли в домашний кабинет графа Гурьева и там Пушкин выгрузил на бумагу ещё неостывшее к хозяйке дома.
  Прочитав созданное музой и графиней на русском языке, Элен сказала по-французски:
  - Божественно и страстно, но такого в обществе не прочесть! - Губительно даже для повесы.
  - Пусть лежит. У меня такого уже порядком.
  - Хорошо, пусть, однако, месье Аликс, мне ваш опус пришёлся по душе. И Пушкин кивнул, в очередной раз приобщая Элен к самым близким почитателям. Она присела рядышком и, пока поэт отходил от перепалок с Музой, переписала созданное на отдельный листок.
  
  ЗАМЕТКИ НА МАНЖЕТАХ
  
  Черты изысканнейшей сути,
  Кошмар разнузданных ночей
  И шёпот камней на распутье
  Стегает будто свист бичей,
  
  И надписи на них пылают,
  Сгореть в аду с тобой манят,
  Они рецепты неги знают,
  Ключом соблазнов - дамы взгляд!
  
  Ведёт он воинов и смелых,
  У них летает птицей меч,
  В нём ласка - приз живых и целых,
  И предвкушенье долгих встреч.
  
  Не стынет кровь у приза долго,
  Витают высоко мечты
  - Они полны, как Днепр и Волга,
  Всему венец: - Какой же ты!
  
  И шёпот сердцу слаще боли,
  Касания молитв сильней,
  Желаннее не знаем доли:
  Полона и роскошных дней!
  
  Всё позади - камней распутья
  И встречи чаянной венец,
  Теперь покой, могу вздохнуть я
  И пред тобою новый льстец!
  
  Элен не однажды бывала соучастницей подобных опусов и могла бы привыкнуть к чуду песнопения, поскольку и сама умела многое, однако каждый раз откровенность и проникновенность её буквально пронзала и она немела в восторге, как и адресаты мадригалов. И в этот раз ничего нового: она вместо Гуриной чуяла навеянное Аликсом и платила взаимным пиететом. И эта вещица вышла в его стиле, когда автор откровенен и его чувственное колдовство не имеет противоядия. Такую лесть готова вкушать любая взрослая дама, способная быть женщиной по полной программе. Как отыграется Гурина, ей предстояло узнать уже вскоре.
   Графиня ещё долго не появлялась и вышла к гостям в новом наряде и изменённой причёской. Это объясняло столь долгое отсутствие и гости тут же прошлись комплиментами по её статям. Однако она оделась исключительно для Пушкина и нашла его взглядом, тот доиграл пьесу до конца: сначала одобрил её смелость глазами, а чуть позже подошёл и засвидетельствовал вслух. Этот обмен светским вышел на понятном языке и жажда завершения интриги естественным способом была написана на её лице. Такое и так она делала невпервые, но с кем?
  Котильон она отдала поэту и благодарная разрядка получилась естественной. Сопроводив подогретую вниманием и движениями, но уже уставшую партнёршу к её креслу правительницы, он прочитал ещё не остывшие чернила "ЗАМЕТОК НА МАНЖЕТАХ". Графиня воспряла моментально, роскошно и по-русски улыбнулась и сказала:
  - Спасибо, Аликс, вы настоящий и умелый соблазнитель. После вас хочется добавки, а не отравы для супостата.
  - Добавка с вином, мадригалом и цветами?
  - Послезавтра муж уедет на несколько дней, приходите обедать. Мадригал напишем вместе.
  - Спасибо, графиня, вы чуткий и отзывчивый слушатель, непременно приду!
  
  Свидание с замужней женщиной у неё дома - это волнительно всегда и к этому никогда не привыкнуть. Аликс шёл к графине, готовый ко всему и неожиданному возвращению мужа в том числе. Женщина тоже волновалась и это ей придавало особенное цветение и шарм. Ну и тема свидания с волокитой витала вокруг груды нарядов, которые она хотела примерить перед ним. Это были самые разные сарафаны и комбинации поддёвок к ним.
  Он отметил внутреннее свечение женщины в первое же мгновение, но дотерпел до нужного момента и, попав в её гостиную, сразу же подвёл к зеркалу. Хозяйка чего-то подобного от себя ждала, но увиденное превзошло самые смелые мечты. И они вместе любовались молодой женщиной, цветущей от надежды. Её не однажды соблазняли, влюблялась и она, бывали и неудачи, но каждое свиданиеона начинала с белого листа. На этот раз очарование заполнило всё пространство души и за всё рандеву с мужчиной она даже не вспомнила о времени или чём-то ином и естественном, погрузившись в мир виртуальный, которым стал Пушкин. Она не строила иллюзий о продолжении игры, а плыла в волнах страсти, наслаждаясь минутой, а потом уже бесконечностью удивительной нирваны. Они сразу перешли на "ты" и "Саша, Сашик, Шурочка" и "Ада, Нюша, Дошка" звучали постоянно: ей нравилось всё русское и светское "Аликс" с ним она не применяла. Особенно часто звучало - Саша! А от "Дошки" из его уст она немела моментально.
  Она меняла наряды, а он комментировал вслух увиденное и она уточняла звучание каждой детали одежды на себе. Писать эскизы женских натур Аликс умел хорошо и графиня в этом убедилась уже вскоре. Более того, он подбил её на сарафанную тематику беседы у колодца и она сама ему читала избранное из русских авторов на эту тему. Диалог - это в общении высшее и мужчина не замедлил ответить собственным экспромтом на темы графини и её сарафанов. Потом она нашла тунику и надела её вместе с ионийскими сандалиями, перевязи они устраивали вместе и это было поучительным для обоих, поскольку одевать эту женщину мужчины никогда не пробовали. Теперь Аликс этим овладел вполне сносно. Графиня легко находила нужные эпитеты во французском языке для своих нарядов и не обнаруживала и доли той фобии к иностранному, которую демонстрировала публично. Немножко она понимала и по-итальянски и музыку некоторых оборотов подчёркивала Аликсу.
  - Ты бы сыграла Лауру в домашнем спектакле? - спросил он, - по-настоящему, как со мной.
  - Вдвоём с тобой и для нас - легко! - А для них - нет! Эта женщина понимала разницу между истиной и нормами. Она лицемерила, как и другие и показное, вроде русофильства, было обычной маской на лице умной женщины.
  - Ты, Дошка, уж очень ловка в таком лукавстве, не с мужем, однако, обрела такое роскошество? - спросил он её после одной из реприз. И она легко призналась в грехах, не чая их особыми, про графа N.N. и вовсе это не казалось сокровенным: одно и сплошное плотское.
  - Мы с тобой не можем вот так любезничать часто, к тому же ссыльная доля - недолгие сроки на одном месте. Ты об этом думала?
  - Разумеется, но ничего не надумала.
  - Может, не туда смотрела?
  - Вокруг себя, куда ещё? - ответила взрослая графиня с пылом юной куртизанки.
  - А если ты, такая роскошная и умелая, найдёшь себе цветущее сокровище из дебютантов? - Ты станешь для него первой женщиной и такое он запомнит на всю жизнь. Выбери и соблазни! - А? - и женщина задумалась.
  - Тут бы не ошибиться, - ответила она очень нескоро и из неги Аликса не выбираясь. Вот уедет, тогда и... Но Аликс настаивал:
  - Ничего нет страшного, если не сложится. Будешь умнее и следующего дебютанта изучишь лучше. Тепло и нега женской страсти - вот цель для викингов. Сейчас ты просто изумительна!
  - Да, Сашка, я такого давно в себе не ощущала! - согласилась женщина и в который раз взглянула в зеркало. Оттуда на неё смотрела очаровательная незнакомка в сарафане и с кокошником. Аликс поймал её взгляд в зеркале и ободряюще улыбнулся, а женщина скользнула по пути свидания с мужчиной на следующий виток развития. Всё же чужая спальня - это и грех и парение её хозяйки. И ни одна на другую не похожа, являя бесконечность женкого обаяния и совершенства.
  Питаясь таким роскошеством непосредственности и отдачи, он уже вскоре разобрался с зимней рискованной затеей графа де Ланжерона. Очевидно, он узнал про особую конституцию этой женщины и стал уточнять подробности ещё в бытность губернатором, но потом попал в опалу и всё застыло. А теперь почему-то вновь загорелся, что для его возраста выглядело неприлично, однако страсть так одолела, что пришлось выдумать авантюру и реализовать целой бригадой сообщников. И, конечно же, сам Гурин про такие игры жены знает, однако что-то из прошлого чиновных мужчин связывало. И графиня там замешана по-полной программе. Шерше ля фам! - актуально и здесь.
  Но это их дело, ему же интересно иное. Это "иное" и "своё" с каждой женской индивидуальностью было исключительным и нигде и никак не пересекалось. За полученное от женщины он выдал заготовленное и ей, уставшей и нежной, прочитал, сидя рядышком и наблюдая выразительные зелёные очи.
  
  Под солнцем южным нега тела
  Цвела и тихо бронзовела,
  Природа - красоты обитель,
  Загар - один из главных в свите,
  
  На этом полотне прекрасном
  Есть водопады и холмы,
  И в буйстве вожделенья властном,
  Восторг вкусив, пылаем мы,
  
  И бронза - мрамору подруга
  Венчает плоти вернисаж,
  Она податлива, упруга
  И лет всегда ей меньше дашь!
  
  И прелестей вершины - очи
  В морской купаются лазури,
  Успех мирской картине прочат:
  Никто от бронзы взгляд не хмурит
  
  И полотно, как искушенье,
  Как смертный, но желанный грех
  Мечты является свершеньем,
  Таится в бронзе Ваш успех!
  
  Очередная порция лирики от музы попала куда надо и графиня тут же утопила мужское начало в своём существе, пристраивая его по принадлежности. Она долго не могла найти слов в ответ, хмурилась, улыбалась и в итоге притянула мужчину к себе, чтобы воздать по-своему и так же щедро. Обсуждать услышанное ей казалось неуместным, поскольку проза тут не годится. И мысль о том, что де Ланжерон её до сих пор тайно любит, в Аликсе укрепилась окончательно. Потом, когда она остыла и стала доверчивой и послушной девочкой, он спросил о купании и загаре.
  - Чтобы выглядеть, как итальянки и гречанки? - уточнила она.
  - Авдюша, поверь, ты, такая ладная и загоревшая - это мильон итальянок! У тебя очи - изумруды, а у них южная ночь! - Агушка - и-зу-ммм-ру-ды! И загар прикроет тонкой патиной благородства всё твоё тело. Муж тебя такую будет держать в темнице и никому больше - только моё! - он провёл кончиками пальцев по коже у бедра, где все линии красоты сходятся вместе и приложился нежным и невесомым поцелуем.
  - О-о-о-ох! - выдохнула женщина и подставилась для продолжения. И получила желанное. Где-то в подсознании мелькнуло: - Он не любовник! И она с ним тоже стала кем-то другим. - Кем? - и ещё раз вздохнула, так и не оторвавшись от мужчины, не в силах на такое кощунство! И неожиданно нашла слово для него - мужчина! Он мужчина, а она женщина. И их отношения сейчас - это естественная гармония мужчины и женщины. Будь они на необитаемом острове, она легко бы стала той самой Евой-родоначальницей и их с Сашкой детки были бы чудо как хороши! Пять сыновей-витязей и пять невест-лебёдушек. Она научит женскому, а он мужскому. И по вечерам папина сказка, а по утрам мамин завтрак - уж она-то расстарается! Необитаемый - это где-то в южном океане и там всегда лето и оба загорелые, Сашке загар идёт исключительно, значит, пойдёт и ей!
  - У гречанок и итальянок кожа после таких упражнений с моей белизной сравнима? - наконец вернулась она к собственному загару и месту обитания в Одессе.
  - Загоревшая, она у любой женщины чуточку толще и ей гораздо легче, чем белой.
  - Многих проверил? - спросила она с ноткой ревности.
  - Да! Но это только загар, а он может быть и у тебя. Ты станешь гораздо красивее, если вся из бронзы! - настойчиво гнул линию мужчина и она уступила:
  - Хорошо! - Давай попробуем. Она достала тональные принадлежности для лица и они стали подбирать нужный цвет, чтобы положить на её плечи и всё это сравнить со спиной. Когда она сделала первую пробу, то не очень впечатлилась - грубовато! Со второго раза вышло получше и они сделали половину лица загорелым, а другую нетронутой солнцем. Художник Пушкин в деле участвовал больше советом и лишних вистов от своих касаний не получил. Осмотрев себя в большом зеркале, она сказала:
  - Да, Саша, ты прав, такая я гораздо ярче: есть все тона!
  - Можно, я тебе нарисую новые губы? - спросил он и она кивнула, доверяясь. И снова вернулась к размышлениям, сравнивая его и графа N-ского, которому вот так не доверялась, хотя их тайной связи уже много лет. - Ну, как? - спросил художник и она ответила:
  - Прекрасно, Саша, ну, просто шарман! - перешла на французский женщина-русофилка, съехавшая в опытах над собой на самую обочину дворянства. И с женским мазохизмом погрузилась в видения, которые исходили от этого чуда с курчавой головой. И когда уже все сроки свидания истекли и ей надо быть на людях, она с тоской смотрела на уходящего мужчину и молила об удаче в его участи здесь. Шедевры, написанные исключительно для неё, она хранила с тщанием и пиететом, которого не удостоились даже драгоценности. - Это её собственность и об этом никому и ни с кем!
   ДЕМОНЫ
  
  Персонажи типа демонов в обычной жизни встречаются крайне редко и в натуральном виде литераторам не попадаются. Но именно поэтам и прочему творческому люду они интересны более других. Если ленивых, умных, красивых и уродливых писать есть с кого, то с демонами сложнее и их приходится придумывать. Или же слегка демонизировать кого-то, кто при неких и уж очень исключительных обстоятельствах мог бы эту роль сыграть. - Демонизировать виртуально так, что сам прототип об этом может и не догадываться. Ну и иногда случается, что отдельные житейские персонажи воображают себя кем-то не собой и отнюдь не положительным персонажем, пусть и не совсем пагубным и падшим, но где-то рядом, то есть, загадочным и тревожно-пугающим. Поза для этого - самое распространённое средство. И изображают из себя обычно те, кто приличного содержания внутри не имеет, а амбиции зашкаливают.
  Поэты и художники - самые активные искатели таких редкостных типажей и они прощают своим прототипам и позу, и посредственную игру, поскольку рассчитывают в своих опусах всю эту ахинею облагородить и привести к приемлемому художественному ординару и заправить им любой сюжет и коллизию. Пушкин был хорошим поэтом, но очень молодым и без особого опыта обращения с подобными персонажами, хотя и не раз тесно общался с самыми разными чиновниками, сенаторами, военной косточкой и сановниками, актёрами и танцовщиками, цыганами, контрабандистами и беглыми каторжниками охотно, однако демоны там не водились, хоть ты тресни!
   И вдруг нечто на то похожее он стал наблюдать в Александре Раевском. Оно в нём выглядело как-то так, что поражало необычием, вытекало и требовало внимания. Особенно ярко это выявилось в ходе той самой светской игры с переменами личин, которую они переняли у французов, разыгрывая из себя персонажей популярных романов. В тот раз выпал роман Бенжамена Констана "Адольф" и Каролине Собаньской досталась роль Элеоноры, а Раевскому Графа. В то время русской версии ещё не было и в свете ходили варианты французского оригинала 1816 года и английского перевода в том же году. Тема романа в письмах обыгрывалась и другими французами и чуть позже в своём "Красном и чёрном" Стендаль эту фишку использовал как хорошо испытанную и надёжную ловушку для женщин. Для этого мужчинами-охотниками использовались два женских качества: любопытство и ненасытность и вся стратегия исходила из этого. Коррективы следовали по ходу пьесы и зависели от интеллекта и утончённости соблазняемой дамы, которая и так на виду и в процессе написания драмы с любым исходом принимала участие активное.
  Все понимали, что это игра и даме позволяли самые неожиданные и прежде запретные шаги. Однако исход стратегии был предрешён и женская крепость рано или поздно должна пасть на милость мужчины-агрессора или охотника-ценителя. И чем затейливее дама, тем острее и пикантнее сюжетные ходы и публичные дискуссии на эту тему. Чаще всего в таких играх принимали участие все знакомые этой парочки, ну и косвенно были причастны более широкие круги, поскольку ревность и зависть у других соперников по эпистоле никто не отменял и иногда это походило на азарт плебейских забав славянских предков - стенка на стенку.
  Игра так и полыхала искрами вольнодумства и байронизма, однако она не касалась основ самодержавия и клирикам заткнули рот. К тому же мало кто из дьячков православной клиры свободно читал по-французски. Между русофилами и западниками возникла перепалка, однако вскоре она перетекла в рамки литературной дискуссии и полемики, напыщенной псевдоценностями драматургии. Поскольку передовая часть русского общества большей частью в то время была предоставлена сама себе и служба ей не в тягость, то времени на размышления имелось предостаточно.
  Самодеятельность в искусствах тоже была в чести и домашние концерты и спектакли очень способствовали узкому жанру эпистолярного романа, поскольку авторами текстов и адаптаций музыки на темы постановок были почти все члены семейств, включая детей и прислугу. Для поднадзорного Пушкина сие действо из развлечения очень быстро перетекло в рабочий орган его разносторонней музы. Он завёл специальные тетради с набросками коллизий и рисунками персонажей. Там вариантов получалось множество и из привычной жизни такого не найти, но в эпистоле сколько угодно.
  Когда в ходе написания основных коллизий по "Адольфу" Пушкин и Каролина читали его вдвоём, поэт имел возможность забраться в душу очаровательной полячки и хорошенечко там покопаться. Теперь уже неспешно и без умысла прокатиться на женщине, зрелой, вкусной и запашистой. В отличиеот дам из российской столицы, владевших тремя европейскими языками, как правило, Каролина говорила по-французски и по-польски свободно, кое-что понимала по-немецки и ужасно и очень коряво выражалась по-русски, мешая в кучу малоросские диалекты и собственно русский. Если для многих светских львиц такое сходило с рук, то русский язык полячки Каролины вызывал раздражение даже у дворян-западников. Амбиций у неё было предостаточно, а вот с остальным фундаментальным, как водится у всех честолюбцев, большие проблемы. И это слегка подтормаживало желание Аликса Пушкина добиться успеха, точнее, обычного зевсового комплекса без каких-то обязательств. Но в свете о таких вещах мужчины никогда не говорят, умалчивал и Пушкин, демонстрируя напыщенное гусарство. На самом деле он старался ничем от окружения не выделяться, играя по действующим правилам, но убеждений такого типа не разделяя и этот цинизм уже давно стал второй натурой.
  И мало кому удавалось заглянуть в душу, если исследователь лиры исходил из его светских фраз и обыкновений поэта, поскольку в свете он играл что угодно и в любой тональности. Однако принципов Аликс не менял совершенно. Что-то подобное из разряда женского цинизма демонстрировала и Каролина, муж её младшей сестры Эвелины об этом его предупреждал откровенно. Он в этом почтовом романе играл роль ящика для эпистол и с интересом наблюдал за своей женой, которая очень активно домогалась внимания Александра Раевского. Но безуспешно, поскольку тот по-настоящему упорно сражался за сердце старшей сестры Каролины. И вскоре Эвелина переменила адресат своей эпистолярной музы на Пушкина, однако и там без особого успеха. Он с ней любезничал, слегка волочился, дразнил касаниями и прочими обманками, но ни единой лакомой строки в альбом так и не написал, строча в достатке дежурные в стиле местной звезды - поэта Туманского. Этакий Дон Жуан, Дон Туман из Одессы! Сытый на сие время по мужской части и не падкий на дешевизну, с мужем Эвелины Аликс подружился настолько, что тот передавал в лицах реакцию жены на коллизии романа. Беседуя с отъявленным поляком о женщинах, Пушкин был откровенен по-русски и в ответ получал такую же просторную, но уже интернациональную мужскую доверительность. Как-то Ганский сказал:
  - Мы с вами, Аликс, обсуждаем тонкости игры на фортепиано и мужской флейте, чтобы соблазнить Эвелину. Вы с такими трудами и по всем канонам пишете картины лакомого адюльтера и соблазняете мою жену, я вам только сочувствую - внутри этой дамы нет ничего! Как только снимете с неё всё и уложите в постель, так всё и прояснится: кричит она исключительно по-польски! И одно и то же: - Матка боска щенска! - Столько суеты и винных паров и ради чего?
  - Вы это знаете в тонкостях, от разных мужчин и наверняка?
  - Разумеется, к тому же, сир, я эту шкатулку со стекляшками вместо самоцветов вскрывал сам! И потом беседовал с более удачливыми идиотами. - Они качали головами, шевелили усами и разводили руками. - Так что, ваше здоровье, Аликс! Мужчины пили за дружбу и не принимали дамские слёзы и страсти всерьёз. А Пушкин потом эти откровения использовал для разработки линий "Евгения Онегина", над которым уже работал основательно. Циничные мужчины-охотники о нежной лани всегда, как о ценной добыче. И вкушают они её прелести уже погубленной. - Такова суть любой охоты.
  Следует напомнить, что в самом начале этого романа, ещё в Киеве, он встретился с княгиней Наталией Кочубей и предложил участие в светской игре. Она была и хороша и умна, к тому же, в её глазах он видел понимание своих слов и мыслей, что бывало очень редко. За ней хвостом из былого тянулась связь с одним из родовитых поляков и она размышляла о замужестве за русским, чтобы со своими польскими корнями покончить навсегда. Одно время ею интересовался граф Воронцов, но в высших сферах не сложилось. Такая же история разворачивалась и со Строгановыми. Зная Аликса ещё по его юношескому увлечению собой в Лицее, она ему доверяла полностью и предложение приняла тут же. Игра Аликса Пушкина была хорошим развлечением и отдушиной, участие в такой эпистоле сулило разрядку молодой женщины, попавшей в незнакомую среду и без надёжного чичероне. Репутация повзрослевшего Пушкина была надёжной и женщины различали в нём напыщенно-показное от истинного и неистового волокиту ему легко прощали, понимая условности этой роли.
  Пушкин этого не знал и просто соблазнял красивую женщину. Она согласилась и сыграла ведущую, но параллельную роль с Каролиной Собаньской. И это было тайной Наталии и Аликса, других в это не посвятили. Поэт мог сравнивать Каролину и Наталью воочию. И он видел, что род Кочубеев хорош и по женской линии, очарование особым стилем в письме проникало в душу глубоко и он старался продлять его в себе, читая нестандартные ответы молодой дамы на обычные ходы почтового романа. Но через полгода она вышла из игры, поскольку приболела и уехала на лечение за границу. А сёстры Ржевуские остались и он мог в динамике видеть развитие интеллекта таких разных темпераментных и честолюбивых полячек.
  Когда не видишь роскошных нарядов и не чуешь ароматов тела женщины, её суть видится иначе и ближе к истинному содержанию. Поэтому мужская дружба Пушкина с Ганским в Одессе на новом витке их отношений стала глубже и шире, но уже сугубо мужская с трубкой, вином и охотой с борзыми. Они не читали стихов, не развлекались с цыганками и дворней, но о жизни и философии толковали основательно. Молодой Аликс и зрелый Вацлав на хорошем французском имели точки соприкосновения и им было интересно общаться. От него Пушкин узнал очень многое о шляхте и её ценностях по-мужски и взамен посвятил в собственные взгляды на жизнь, где для религии нет места. Католику не очень ревностному, Ганскому это было интересно и к теме женщин беседы съезжали лишь иногда. Без особого цинизма и откровенности они обходились и только оценивали критерии женских прелестей, тут оба тоже имели общие точки и загадочность дамы играла роль важную. Так или иначе, Ганский знал обеих сестёр уже давно и очень быстро Каролина былого ореола лишилась и про то самое домашнее платье в три тысячи рублей Пушкин узнал удивительные подробности.
  Другое дело Раевский. Он не был настолько открыт и общителен, как Пушкин и тяготился этим, но лишь наедине с самим собой. И приметы чего-то "этакого" и "загадочного" являл с удивительным постоянством. Возможно, демон и прятался в сути родовитого дворянина, однако зачастую Александр Николаевич элементы демонизма демонстрировал публично. И эти элементы Пушкина заинтриговали. Для типажа задуманного им Евгения Онегина требовался холодный демон разума, отвергающий любовь и губящий женщину просто так, походя. Сначала он увидел один элемент, потом их связку, затем ещё кое-что и после того, как услышал историю Лизы Браницкой и Александра Раевского с её признанием и его отказом, поэт понял, что ему крупно повезло: вот он - прототип! Не живой и готовый лечь в коллизию, но вполне подходящий к теме замысла и положению в сюжете. И он стал с ним дружить по-особому, доверяясь и открываясь во многих проявлениях. И когда он из третьих рук узнавал, что его доверительные беседы с Александром перетекают в чужие уши явно подпорченными и перевранными, стало ясно, что каркас искомого типажа перед ним. Пушкин тщательно срисовывал нужное в альбом заготовок и потом брал оттуда по мере надобности в главах своего романа.
  Будучи нормальным мужчиной с развитыми инстинктами, Аликс хорошо понимал разницу между соблазнением, как эротическим искусством, и грубой эксплуатацией женских слабостей и инстинктов. Первых, соблазняющих, он называл художниками, а вторых мудаками. Глубокое исследование уравнения страсти Бэт Воронцовой и Александра Раевского дало точное название партнёра Бэт по страсти - он мудак! Там с мужской стороны художествами даже не пахло, зато по части извращений и мазохизма сильно зашкаливало. Ну и стихи, которыми он потчевал женщину, раскрывали суть мужчины и что-то от несостоятельного демона уже намечалось. Он их держал под рукой и видел чертёж своего прототипа. По важному и что-то поддерживающему элементу выстроить сам характер он умел даже в раннем детстве, когда востанавливал в памяти подзабытый текст и он струился из него живой балладой или мифом, которые будущий пиит писал, добавляя собственных полутонов и акцентов, то есть, художничал он всегда. А раз так, то различал сам текст и ремарки к нему. Почти весь Александр Раевский как прототип - это сплошные ремарки и ссылки на источники, поэтому им особое внимание. В математике такие вещи называют нелинейными функциями.
  Правильное и методическое исследование функции - это сложное дело и его надо вести очень глубоко и со знанием математики. Пушкин в этой сфере был не очень сведущим и потому пользовался чужими услугами и не всегда это выходило удачно и напрямую, поскольку время цифровых технологий никому ещё и в кошмарном сне не виделось. Александр Раевский в этом отношении частично работал на интересы Аликса Пушкина, он бывал во многих домах города и его принимали как вместе с сестрой, так и одного. Женихи с такой родословной в чести везде, но ни одна дама добрачного возраста за него взглядом и надеждами так и не зацепилась. И мамаши невест при тщательном обозрении тоже особого восторга не выражали: прохладен и пуст, хотя и полковник в ранге адъютанта при генерал-губернаторе. Эту информацию для Пушкина собирали приятели и приятельницы и мужчины делились за рюмкой в клубе или на приёме или же в тесном интимном кругу: по части мнения о Раевском корпорации мамаш сообщала графиня Гурьева, а отцовское слово об этом выкладывали купцы на ристалищах у Ризнича.
  В общем, часто бывало так, что демоническое заклятие от Александра Раевского снималось бескорыстной и светлой магией Аликса Пушкина и дамы получали грант внимания, за которое с них ничего не причиталось. И тепло африканского сердца среди сквозняков южной России прибавляло уюта и сокровенности. Лишь в доме Собаньской реабилитации принципов дамской независимости не состоялось: в тот раз, когда хозяйка салона была в прострации от чар мага и его пажа, кандидата в демоны там не оказалось и батальона гусар летучих, застрявших в её спальне до самого утра, он тоже не видел. В ту ночь в спальне побывали многие и миф о недоступности тела рембрандтовской Каролины испарился без следа. Однако женщина так и не узнала, кто же её так опоил, что она ни слова против, ни жеста отрицания волнам новых зевесов не могла и помыслить - хотелось ещё и ещё!
  И всё списали на демонов!
   Так репутация роковой красотки рассеялась в ночи, а на её месте объявилась другая - блудница вавилонская и прилипла к ней тут же, да так, что никто ничего поделать не мог, даже генерал Витт. И месть блуднице воздалась и её покровителю: на него смотрели свысока даже простые командиры рот, демонстрируя своё могущество его мужскому ничтожеству. Каждый мужик знает, что женщина от нормального мужа не гуляет, а от него эта пахучая дама сбежала к кобелям будто сука в течке. Про это знали все, в том числе и Александр Раевский и его ревнивая желчь излилась фантазиями соучастия в оргии гусар.
  Пушкин очень внимательно выслушал "демона", дал излиться творческой жилке приятеля, направляя в разные стороны пространства литературной магии и конструкцию персонажа для романа слегка переиначил. Настоящий Раевский в этой роли выглядел отменно!
  Однако Элен ничего такого в нём не замечала, поскольку подобное видится лишь издалека, как раз оттуда, где и находилась Муза Пушкина. Видела и знала его губительную сущность и Бэт Воронцова, она как-то на приёме у себя шепнула поэту:
  - А ведь эти дамы даже не знают, с кем любезничают! Угодить к Раевскому в лапы - смерть.
  - Ну, графиня, вы по этой части слегка грассируете: им туда и самим хочется от скуки, разве нет? - и графиня, уже свободная от чар недавнего "демона", согласно кивала. Большего не позволяли приличия и они разошлись в пространстве бальной залы. Замечание насчёт скуки было точным и большую часть глупостей дворяне Одессы совершают именно по этой причине. Со времени сближения с поэтом графиня ни минуты не скучала и её сердце трудилось так плодотворно, как этого не бывало никогда и отзываться на пустое от "демона" Раевского стало по меньшей мере смешно.
  Она нового кумира особенно не выставляла, но природа собственных метаморфоз видна и так. Графиня лишь играла по правилам и не нарушала границ светских приличий. Поэт ей в играх на публику способствовал, для этого демонстративно атаковал сердца горожанок с таким азартом, что про Бэт и Аликса никто и подумать не мог компрометирующего. Практически каждый бал, приём и другое публичное сопровождались подробностями его шумного волокитства с танцами, мадригалами и прочим и затем показная прохлада к отставленному объекту атаки. Ну и от почтового романа шли круги, поскольку замешанных там много и не все на виду, ну и выдавать себя то полезно, то предосудительно. Короче, играли и интриговали все и различать в этом настоящее было очень даже непросто.
  В ходу были его азартные мадригалы в альбомы и одесские дамы сравнивали: у кого ярче и лучше, не признаваясь откуда оно здесь. Ну и наиболее сообразительные, конечно же, видели: эта так и не дождалась настоящей атаки, а та в раздрае от того, что самое вкусное с ним уже прошло, а нового может и не состояться. И опять же, сообразительные дамы понимали, что у них шансы намного выше, чем у глупых кокеток. И ещё, сообразительная и умная женщины - это не синонимы! Умная женщина выделяет умного мужчину сразу и обходится без длительных реверансов игры в приличия. Сообразительная знает, какую блузку надеть и как ответить на что-то известное и показаться сведущей в теме, умная же может специально надеть не ту блузку, чтобы, вопреки обстоятельствам, добиться своего, на то она и умная! Умная - не значит опытная и в возрасте, даже дебютантки с поэтом сразу находили общий язык и попадали под особую эгиду, из-под которой нет охоты выбираться. Но дебютанток мало и при них "неусыпные" сторожа из возрастных тётушек и незамужних кузин, а проницательному читателю и так ясно, что самостоятельных дам с выраженным интеллектом ни за что не укараулить, поэтому поэт большей частью обитал в их ойкумене. С такими всё ясно ещё в первом танце и прочем, его сопровождающем и, зная правила игры, до главного можно добраться в три шага, то есть, до перерыва у музыкантов и "убедить" собеседницу пока все пьют оранжад.
   Сколько таких? - Вопрос хороший! У Воронцовых бывало и до 30-40 за вечер, у Собаньских - 20-30, у Ланжеронов чуть не половина прекрасной части гостей, а это тоже около - 20-30 женщин, у других соотношения могли быть иными, но там и гостей поменьше. В общем же выходило за сотню умниц и это для общего числа дворянства не свыше половины тысячи, вполне приличная цифра, в обеих столицах она много ниже. И всегда есть дебютантки, которых не достать, а так же уезжающие и отрезающие концы связи с обществом, а это и удаль и показной шик.
  Сколько женщин из этой элитной сотни стали поклонницами Пушкина? - Если не все, то подавляющее большинство. А кому интересны "демоны"? - Ясное дело - не живым грешным и обаятельным женщинам.
  Поэт, набирающий висты в обществе Одессы с каждым божьим днём, теперь лишних жестов не делал и, ведомый роскошной и разнузданной Музой, просто жил здесь и изучал наполнение беспутного людского обиталища. Астарта с откровенной завистью называла их его паствой. Они ему внимали и вкушали им содеянное, а это не только стихи. Всем и так ясно, что это!
  Играть в такое становилось хорошим тоном и эту сугубо пушкинскую тональность светской атмосферы Раевский тоже видел. Лиза, ранее плакавшая и алкавшая мужское от него, стала прохладна и невозмутима: ни отклика в беседах за обеденным столом, ни вопросов о собственном туалете накануне бала, ни желания слушать стихи его музы. Светские щёголи и красавцы-офицеры из адъютантов мужа составляли роскошную свиту и она им подыгрывала, углубляясь в пустое и неглубокое и заслоняясь этой мелюзгой от притязаний давнего любовника. Женщине трудно устоять перед собой в прежних страстях и до появления поэта у её вампира проблем с релаксациями не возникало: Лиза сдавалась чуть не моментально! - Появился Пушкин, появились и проблемы, но уже не у Лизы, а у её вампира, поскольку, как по команде, отказывали и прежние доноры.
  И ещё одно о трапезе демонизма. Карточная Игра! - Эта страсть была повальной и разрушительной для всего дворянства России, но с ней не боролись и крамолы в ней не видели. На обозрение и для объяснения всего появлялся рок, виртуальные демоны, влекущие жертвы на заклание и в свои путы и очищающие карманы подчистую. Есть демоны - есть и объекты, на которых списывают издержки. - Судьба!
  Проигрывались имения, состояния, жёны, наложницы, племенные жеребцы, борзые собаки и эти безобразия никого не возмущали - бог дал, бог взял! - Ну, и демоны! В то время, как невинный флирт дамы мог стать поводом для роковой дуэли и неминуемой смерти одного их мужчин.
  - Почему состояние в агонии болезненной страсти психопатического свойства проиграть можно безнаказанно, а один только взгляд на чужую собственность запретен? - это молодого поэта с давних пор интересовало очень серьёзно. И, по его мнению, живой человек не может быть чьей-то собственностью - он самодостаточен и отвечает за себя лишь перед богом! Мужчина и женщина суть божьи творения и перед ним равны до страшного суда. Институт брака совершает жульническую сделку, смешивая в одну кучу движения души и сердца с имуществом. Он их уравнивает. Кодекс поведения в браке эфемерен по сути и в нём все ценности можно толковать самым причудливым образом и одно и то же выдавать либо за грех, либо за доблесть по произволу жреца или оракула от власти.
  И общество времён Пушкина этим пользовалось в полной мере - жён компрометировали, мужей провоцировали на дуэли и уцелевших отправляли на Кавказ, а погибших хоронили без огласки: виновны оба! Конвейер работал отлаженно и индустрия дуэльных пистолетов имела прибыль. Кружки стрелков и кулачных единоборств по числу членов намного превысили гимнастические и конно-спортивные. И общество раскололось на смелых, подлецов и трусов. И теперь смелый мужчина мог прижать подлеца или труса, вызвав на дуэль. Вот тут-то и возникает тень "демонов", примазавшихся к чужим знамёнам.
  Когда говорят о страсти, то знают: там два участника. И женщина оценивает мужчину по критериям мужества в собственном понимании, смелость там имеет вес доминантный. Бреттёры - скандалисты с криминальным или тёмным прошлым и такой же неприглядной подноготной хорошо описаны классиками времён Пушкина-Лермонтова и их в обществе всерьёз мало кто принимал. Честь и бреттёр - вселенные разные и Пушкин относился к гвардии Чести. Честь и чистоплотность имеют сильную положительную коррелляцию, а бреттерство сильную отрицательную к обеим субформациям морали. В этом плане он чувствовал себя единомышленником Байрона. Лучшие женщины тоже одобряли философию мышления и жизни у Пушкина, так же, как это было с Байроном в Англии. В этом плане само понятие о мужестве больше ориентируется не на героизм в битвах с противником и стихией, а насколько он гармоничен с женской вселенной, которая чаще всего и есть объект устремлений мужского эго. И если прекрасная половина мужество признаёт и привечает, значит, оно будет иметь своё продолжение и женский плод станет продолжателем мужской субстанции в его будущее потомками. - Или потомков от этой ветви не будет.
  Вот так всё просто: род подлецов и трусов обрывается на первом же колене! И именно поэтому за сердца женщин битва ведётся всю сознательную историю. Тут надо сделать ремарку: не у всех женщин подлец и трус - не мужчина и ему отказ, а у лучших! Поскольку призовая игра с женщиной в вершине пирамиды существует тьму веков, то становится ясно, что красавицы - это критерий развития цивилизации и какие женщины на её вершине, такова и цивилизация. И не зря, не знающие математики и философии древляне от Адама и до наших дней, следуют неписанному правилу: расшибись в лепёшку, но женись на умнице с отличной фигурой! - Как у Дарвина про естественный отбор видов.
  Демоны тоже хотят иметь потомков, но получается с этим плохо: хорошие женщины их не любят, а плохонькие выносить плод с таким выморочным семенем неспособны и потомства от них нет.
  А теперь вернёмся к Пушкину и Александру Раевскому. Пушкин в карты на большие суммы теперь не играл, на большие долги он не имел права, однако сам механизм вовлечения в это сумасбродное помешательство знал хорошо. Кишинёвская эпопея его и просветила и научила многому. Он иногда сидел рядом с Александром за карточным столом и весь нерв игры просто чуял. Его приятель-игрок и выигрывал, и проигрывал большие и маленькие суммы, но из игры не выходил - его влекла игра, а не результат. Адреналин от рисковых ходов и ставок иногда перевешивал здравый смысл и Пушкин его едва удерживал от кабальных проигрышей, ограничиваясь фиаско в размере приемлемых сотен рублей, это около половины годового жалованья поэта. И в такие минуты он видел в глазах приятеля такой огонь, в котором сгорали не только состояния, но и судьбы. Дамы-спутницы заядлых игроков тоже на обычных женщин не походили и горели тем же жёлтым светом опия от иллюзии выигрыша. Поэт извлекал их оттуда и расспрашивал о состоянии души. Женщины делились не сразу и не всегда, чуя чем-то внутри себя ущербность такой страсти, но, разговорившись, выкладывали всё до ниточки, не имея внутренних тормозов пагубе страсти. Как-то он решил опыт довести до логического конца и сравнить силу плотской страсти с игровой, утащив даму от проигравшегося в дым наперсника. И получалось, что плотская страсть сильнее и глубже, поскольку, выбираясь из неё, женщина вздыхала с облегчением и благодарностью - она свободна! И страсть плотская -настоящая, а игровая - умственный опустошающий наркотик.
  Ну и в природной страсти к плотскому нет ничего разрушительного для души, а дуэли и скандалы - это следствие гипертрофированных амбиций и завышенная самооценка замешанных в этом.
  НОВАЯ ЭЛЕН
  
  Всё с Пушкиным - стало всем и для Элен, поэтому она его начинания доигрывала до конца. И потом, не дожидаясь подробностей, которых очень хотелось, как-то сказала ему:
  - Мы с тобой, как Байрон и Аугуста, правда? - мужчина улыбнулся и ответил:
  - Только мы, не в пример им, начинающие семинаристы: они совратили королеву Англии, а мы лишь жену градоначальника.
  - Внешне Гурьева намного привлекательней королевы - это нам в плюс или в минус?
  - Элен, такие игры хорошо не кончаются, ты понимаешь, о чём я?
  - Аликс, я уже большая девочка и сама решаю эти вещи. Я дружу с тобой и это мой выбор, ты понимаешь - мой!
  
  - Ладно, оникс притязаний
  И соблазнов дум в ночи:
  Будет повод для терзаний,
  Я тиран, а ты кричишь! - с иронией ответил мужчина.
  
  - Аликс, давно хотела сказать, но решилась только теперь, - она смущённо потупилась и продолжила не сразу и с трудом, - я не могу оставаться виргинией и дальше. Я чую, меня это губит. Я гнию и разлагаюсь. Внешнее цветение - это оболочка, а внутри я очень нездорова. Пора жить полным циклом женщины, иначе - танатос уже на горизонте. Замуж у меня не получается, так что вот так: нужен мужчина! С тобой в роли Зевса это хорошим для нас не кончится. Кого выберешь ты? - Я вам себя вверяю в этом! - с фальшивой напыщенностью завершила спич молодая женщина. Пушкин выдохнул с облегчением и сказал:
  - Хорошо, что ты это поняла. Я тоже думал про тебя в этой части, однако сказать не получалось. Но это не на один раз и оно может затащить в себя безвозвратно. - Ты готова?
  - В общем, да. Ни обязательств, ни обязанностей, ни прав мужчины на женщину - вот так мне хочется, - ответила Элен, перебравшая массу вариантов выхода из гнёта нездоровья.
  - А экзотика тебя не смутит?
  - Контрабандист, цыган или рыбак? - Нет, Аликс, нисколько. Так даже лучше - всё свежее!
  - Это вообще и когда-нибудь или ...
  - Прямо сейчас! Вы с Гурьевой так меня извели, что я умру, не избавившись от довлеющего. - Даже с тобой и несмотря ни на что! - И Пушкин задумался, поскольку все варианты срочной дефлорации Элен пахли крамолой. Ну и его отношения с ней - это очень серьёзные и глубокие отношения, как быть с этим? Став женщиной вот таким образом, она не остановится и с мужчиной куда-то, да уединится, куда? И что-то в себе созаст, что? Однако, всё взвесив и прикинув в общих чертах, Аликс решил, что Элен достаточно устойчива эмоционально и в дамские истерики не свалится. Ну и он будет поблизости, поэтому лечить подругу от таких недугов лучше ему, чем брату Александру. И один из таких лекарей у него в друзьях, хотя он совсем не ангел. И Аликс решил положиться на случай: кто попадётся, с тем и сложится.
  Ночью в Одессе можно купить всё, было бы на что, соорудить - тоже всякое, было бы с кем. И эти купикраты и "волшебники" водились в самых разных местах и заведениях, на пирсе тоже не протолкнуться от них - героев и разбойников. Им повезло с первым же трактиром: Костас оказался в греческой корчме и был один. Элен взглянула на мужчину и кивнула, не в силах хоть что-то произнести, поскольку спазмы овладели уже и речью.
  Процесс дефлорации в исполнении Костаса сопровождался греческими и итальянскими междометиями и роскошными фразами с редкими русскими словечками и вставками. Обстановка пиратского жилья и азарт новизны прибавляли градуса первого общения с фаллосом настолько, что нюансов с разорванной плевой они даже не заметили. Марафон самопознания посредством сильного мужчины Элен понравился и он затянулся ещё на пару часов, не будь она "как бы на балу у Гурьевых", который давно закончился, то мадемуазель Элен осталась бы с Костасом до утра. А так пришлось будить уснувшего Аликса и под ручку с ним брести в расположение Воронцовых. Она и щебетала, и порхала и вообще вела себя так, будто только что из постели с ним, а не от чужого мужчины. Её же спутнику было хорошо от того, что женщина парила и дарила своё обаяние и полёт. Ну и он впервые наблюдал метаморфозы, связанные с дефлорацией вот так близко и с дорогим существом. Такого не передать, не узнав из первых рук и пред ним раскрылась очередная тайна бытия -рождение женщины!
  Пушкин догадался, что Элен пользуется уловкой женщин, которые не одну тысячу лет обманываются сами и лгут всем, воображая в постели виртуального любовника, а не постылого мужа. К тому же, в лачуге Костаса всё было совсем рядом и она постоянно могла Аликса видеть и слышать.
  - Тебе мой пират понравился? - спросил мужчина у женщины, дистанцируясь от её фантазий, и та подыграла:
  - Мы будем дружить! - Он чуткий. И с плеч поэта свалился груз: Элен осознала себя как женщину и у неё есть мужчина для поправки здоровья. И не кто попало, а Костас.
  После свиданий с ним она становилась особенно понятливой, раскованной и активной и ей хотелось новых авантюр. Но пример своего кумира подвигал на равнозначное в творчестве и она работала над переводами новых и старых англичан, теперь модных и в России. Она кое-что по этой части уже умела и выдавала не только подстрочники. Особенно ей удавался Джон Донн. Она читала синхроннный перевод ритмических идей стилизованной прозой и следила за реакцией своего постоянного слушателя. Пушкину её опусы нравились в целом и потом на частностях она ему уточняла смысл и корень прелестей оригинала. Его зреющий английский таким образом улучшался и он мог на деле оценить умения и талант переводчицы-самоучки.
  Однако для Элен важнее иное: совместные деяния! - Коллизия отношений Аугусты и Джорджа уже в неё вошла и она играла по-настоящему. Периодически они кого-то совращали, но чаще озорничали и играли, утверждаясь. Старший брат отдалился от тягостной необходимости следить за здравием сестры, увидев тому благой повод - Пушкин и приличное самочувствие Элен. Играть собственныи игры ему нравилось больше, а в них недужная сестра - только помеха. Для Пушкина же Элен -просто молодая и умная женщина, с которой есть о чём поговорить и испытать в реалиях литературные придумки и коллизии. Дружба с ней изначально была целомудренной, но в остальном - очень полноценные отношения.
  Иногда они втроём с Костасом выходили в море и Пушкин воображал себя шкипером, пока Элен играла с Костасом в пиратов и добычу и они ни разу не опрокинулись от захлестнувшегося паруса и не сели на мель из-за неудачных галсов шкипера на мелководье:
  - Вам, сэр, пора выдавать морскую лицензию на вождение судов, - говорил Костас довольному поэту. Элен же водила кончиками пальцев по плечам моряка и тихонечко шептала по-итальянски:
  - Такой моряк мог увлечь и Киприду! - он чуть заметно кивнул и она продолжила уже громко: - Саша, а у тебя отличный друг! - В таком воодушевлении и настрое она без спасательного круга могла держаться и в открытом море, но чтобы рядом Пушкин, а Костас на парусе. В общем, она крепла и зрела одновременно. Будь Аликс рядом всегда, она бы точно выбралась из недуга, ведь смогла же это сотворить Катерина. Нежа молодую контрабандистку фирменными деликатесами постоянно и придумывая подарки для предстоящих свиданий, Костас как-то спросил у Пушкина:
  - Она из благородий? - и тот ответил:
  - Очень и очень высоких!
  - Сразу видно, - кивнул чему-то своему Костас, суживая глаза с роскошными кустами бровей.
  - Она всегда в простом платье и без прислуги, а с тобой и вообще в первозданном? - потребовал поэт от приятеля признания в тайной магии. Теперь они встречались наедине и свидания эти на Элен отражались особыми метками, которые в Аликсе отзывались болезненной ревностью. Он узнавал в ней то обычное для женщины, которая близка с мужчиной и эта близость её питает по-особому. Как ни изощряла свои фантазии Элен, релаксация её тела была чистой идентификацией телес Костаса. От его рук, движений тела и взгляда она отзывалась чуть не зеркально и внешнее в ней, включая походку, так и отдавала Костасом. Остальное же, в том числе и музыка речи - это она сама. И в ней появилась особенная женственность, которой прежде даже не угадывалось. Уже через месяц дружбы с Костасом она стала настоящей женщиной и во время всяческих обсуждений Аликс это чуял всем своим существом. И глубины и взвешенности в ней прибавилось, как и спонтанной непредсказуемости, ранее ей чуждой. И мнение мужчины, всё это переменившего, ему было интересно. Костас свою неожиданную спутницу в мире Афродиты и Эрота уже оценил и уточнил про неё особое, чего ни с кем не ощущал:
  - Запах - её слова пахнут по-особому. Даже простые - о рыбе и хлебе.
  Симпатия у них вышла взаимной и как-то, когда рядом не было никого, Элен сказала Пушкину нечто новое и ему непривычное. Ей хотелось увидеть эффект и, увидев, ни с кем не разделить увиденной реакции на себя, только она и Аликс:
  - Я хочу познакомить Катерину и Костаса, уже этим летом. Мы ему ничего не испортим? - И Пушкин застыл, поражённый таким оборотом связи мужчины и женщины. - Родовая княжна пьёт на брудершафт с контрабандистом! - Стенька Разин со своими пленницами-персиянками отдыхает!
  - Ты с ума сошла! - наконец-то смог что-то сказать Пушкин и молодая женщина довольно улыбнулась: она угадала его реакцию и насладилась увиденным в одиночестве. - Ни Воронцовой, ни Женевьев, ни Кэрол такого не увидеть! - и она пояснила:
  - Аликс, ты о ней думаешь не то, кто есть Катя на самом деле.
  - Что-то в ней переменилось?
  - Проявилось! Я этого и сама раньше не понимала, а теперь вдруг и сразу - е-е-е-е-сть и я про неё знаю самое-самое.
  - К примеру?
  - Как-то на Кавказе зашла речь о похищениях женщин черкесами и Кэт уж очень сильно возмутилась. Не как обычно, а по-особому, с каким-то внутренним звоном и волнением. Тогда я подумала, что это от их низости, грязи и невежества! - А теперь - нет: ей в сию секунду захотелось быть украденной! - Аликс, ей, княгине и в полон к мусульманину-черкесу. Чтобы млеть с ним в седле, укрытой пропахшей буркой и задыхаться от его дыхания, того, которое растерзает её и располосует на ленты и ниточки! - Потом - хоть что, но испытать такое - это всё!
  - Элен, ты не наговариваешь на сестру, напившись от Костаса?
  - Нет, Аликс, мы - одна кровь и чувствуем многое одинаково. Когда это от инстинкта, а не воспитания. Просто тогда я не понимала, что значит быть женщиной с мужчиной и как это отзывается в обоих. А теперь знаю...
  - Договаривай, - улыбнулся мужчина логике молодой женщины, очень хорошо взвешенной, но сугубо женской.
  - Ну, ты и так понял, о чём я, разве нет? - не стала она топить сестру, но и друга просветила. Тот насчёт облика старшей сестры был уж слишком доверчив, для чего семья приложила большие старания.
  - Если сравнить с черкесом на коне и саклей в горах, то с Костасом на шхуне ей больше понравится, - согласился он.
  - Но его мне подарил ты, а дарёного не передаривают!
  - Даже так? - изумился мужчина, - ну, вы и лгуньи!
  - Да, сэр, вы правы и об этом очень давно кто-то из бриттов сказал:
  
  Мы лживы напрочь, нет - сомненьям,
  Как нет и меры нашей лжи,
  В слезах, рыданьях, увереньях:
  Ни с чем, где страстны, нет межи!
  
  И предпочтём неправду правде,
  И клятвы ждём в обёртке лжи,
  В её сетях и быт наш ладен
  И козней строги чертежи.
  
  Удобно сладкие коврижки
  С вином тщеславья уплетать,
  Они плодятся как детишки,
  Отцов не помнит даже мать!
  
  У лжи и золото и замки,
  А истине досталась соль,
  Что при мехах - простые самки,
  А в их сердцах - тщета и голь.
  
  Я жребий бросила в надежде,
  Я знаю - снова повезёт
  И век во лжи я буду прежней:
  - По-правде не прожить и год!
  
  - Выходит, идиллия - это иллюзия навынос!?
  - Да, Аликс, да, гнусная ложь солидного семейства!
   - И грустно, и обидно - было так красиво!
  - Знаешь, Аликс, мы дружим давно и наша близость становится всё глубже и глубже. И она сильно отличается от родственной. Твоя - меня обогащает и оплодотворяет собой. А родня - это дом и укрытие, не больше. Хотя при случае я бы так же укрыла и тебя. И даже охотнее, чем брата, поскольку его одобряю не часто, а тебя почти всегда.
  - Даже, когда обольщали Каролину Собаньскую? - Ты морщилась и крестилась перед этой затеей. - Это и есть твоё одобрение?
  - Знаешь, я обычно стою на том, что женщину обманывать нельзя. - Грех! - Мы же с тобой это совершили ещё и по умыслу, просчитав и прикинув варианты, собрали зелья и опоили её в дым и ризы! - Это грешно вдвойне. Но Каролина - подлая женщина! И к тому же, как выяснилось, коварная обманщица. И ждать божьего суда над нею через сто лет - неправильно, поскольку она натворит ещё больше, если не остановить. - Мы остановили! Пусть ненадолго, но она никто! И наше самоуправство всё меняет. Бог видит и понимает наши умыслы, так что - вот так.
  - Элен, давай вернёмся к женской лжи, мы начали с неё. В чём её смысл? - Продать себя подороже в замужество? - Если так, то потом из неё не выбраться!
  - Тебе вообще или про нас - Раевских?
  - Скажи о том, что знаешь наверняка.
  - Хорошо. Маман нас готовит замуж и в её представлении - это умения вести дом, быть женой и матерью, ну и светской дамой. Мужа выбирают из своих и он мне или сёстрам может не нравиться, но нас выдадут. О любви и речи не идёт. Я из ровесниц не знаю ни одной замужней дамы, которая любит мужа, а не уважает или боится. И многие потом признаются, что влюблённости на стороне теперь заводят охотнее, чем до замужества, когда была свобода. То есть, замужество - это форма рабства, где мы можем шить наряды, рожать детей, ходить в церковь, соблюдать её начертания, посещать балы в дворянском собрании, слушать бред предводителя и заклинания его наместницы по части женщин, а в награду за послушание получать право игры с посторонними мужчинами. - Но не попадаться, иначе - остракизм до пострижения в монахини. - Аликс, ни одна из нас на такое самоотречение от женской сути не способна, потому мы и врём. Я незамужем и пока свободна. Но без мужчины или родителей и мне никуда! У многих и паспортов нет, нас вписывают в мужний или отцовский, как имущество. Согласись, разве это не империя лжи? - Та, которая у этого бритта.
  - В общем и в частностях ты права! - И империя, и лживая! Только взаимная любовь сделает нас внутренне свободными и ко лжи не склонными.
  - Я как-то увлеклась папиным адъютантом и он на меня тоже поглядывал, но ... - начала и не завершила Элен своего признания.
  - Он дворянин из мелких, положения и доходов нет, поэтому, доченька, о нём забудь! - продолжил Аликс за неё, умолкшую и загрустившую о себе, той, не очень давней, но уже совершенно чуждой.
  - Да, Аликс, мне указали на это и иное, мужчину не красящее.
  - Карты?
  - Да, ну и у него была какая-то актриса на содержании. Так что я ему была только игрушкой. - Увы!
  - Возможно, эта актриса и есть его предел в мужской состоятельности, а может, он с ней просто развлекается по-мужски. Мы всегда хотим таких развлечений. - Это тебя не смущает?
  - Теперь уже нет, но тогда я рыдала чуть не месяц!
  - Что ж, теперь ты большая девочка и тебе известно, что по-настоящему супруги любят друг друга очень редко. А это при нынешней разнице лет немудрено! Фактически - юная леди выходит за папочку, а зрелый мужчина женится на своей дочери. Отсюда и остальное неудобье. Вот придёт время и я стану искать жену. И будет та же история. Ей 17-19 лет и она никто, а всё за неё решат папа и мама. Может, я ей не подхожу по какой-то статье телесного или умственного здоровья, которая её погубит, как женщину. Но мы у неё не спросим и ничего не узнаем, пока в эту проблему не упрёмся. Наше общество, Элен, очень несовершенно! Даже в таких простых делах, как семья.
  - И то самое, что и составляет основу семьи - любовь, мы отставляем в сторону: а только, стерпится-сладится!
  - Элен, в этом я с тобой согласен тоже!
  Слушая Пушкина, Элен размышляла о многом из упомянутого, но вернулась к привычному - мог ли он стать её мужем и как бы она себя чувствовала в роли жены? - На первый вопрос - ответ отрицательный и она это знала точно, а вот второй - совсем наоборот, быть его подругой она бы смогла легко и любовь к себе возбудить тоже. Но без первого нет и второго! - И она сказала хотя бы чуточку приятное, чтобы перебить постыдное:
  - Аликс, горничная сказала, что грудь моя потяжелела и теперь надо носить поддержки. Как тебе это?
  - Ты ей доверяешь, может, кто-то велел так сказать?
  - Доверяю, Марфа Матвеевна со мной давно и ей врать ни к чему.
  - Вот видишь, море исцелило! - отметил мужчина и женщина с ним согласилась. С этим мужчиной она соглашалась часто, но и полемику заводила не раз, с братом такое общение не вышло ни разу. - И кто после этого ближе?
  Ушедшая домой Элен покинула комнату Пушкина частично, оставив запахи настоящего теперь женского, впечатления от образа её в удивительном платье, которое само по себе казалось неким новым слоем живого и прелестного замечательной души. Воланы и затейливые сооружения на платье были продолжением характера Элен и, разглядывая их, он решал ребус изящной сути умницы и труженицы. Она приносила с собой многое собственное и плоды ума всегда были главными. Что-то пушкинское она осмысливала по-своему и выдавала замечания и соображения, которые автору казались очень полезными и он их выслушивал с интересом. Видеть перемены в таком божьем создании было счастием удивительным и он всегда заряжался от неё новым электричеством.
  Иногда она снимала платье и вместе с ним исследовала его рисуноки крой, глядя на всё по-мужски и касаясь после Аликса и до него, а потом сравнивая ощущения. Платье лежало на постели, а они вдвоём его изучали и описывали. Трудно сказать, кому нравилось больше и кто выигрывал, однако оба с пиететом относились к покровам и потом сравнивали с тем, что бывало, если платье оказывалось на Элен. Такие опыты отдавали мазохизмом, но вполне устраивали обоих. Пушкин в итоге лучше понимал механизм женских чар, а Элен устройство щупалец и шестерёнок в мужском восприятии мира. Она уже знала объятия Костаса и женщиной себя ощущала достаточно глубоко. Но сам Костас был лишь неким продолжением души Аликса, которую она чуточку отделяла от его тела. Игры с платьем - это репетиции релаксации с Костасом. Она закрывала глаза и гармония физиологии перетекала в эстетическую и музыкальную - Пушкин хорошо чуял и мелодию и ритм.
  
   НАТАЛИ и ОРФЕЙ
  
  Вскоре после отъезда семейства Воронцовых в имение на Днепре Пушкин по заданию Казначеева стал ездить по имениям приморских уездов с описью дел по части виноградарства и виноделия. В весеннюю распутицу и на перекладных такое малоприятно, однако, воля начальства - закон подчинённому. В середине серии поездок он попал в одно из имений де Ланжерона и там оказалась Женевьев, у которой были собственные дела с соседствующими господами семейства Кочубеев. Они поддерживали постоялые дворы и немножко финансировали виноделие, совсем малость, как всё нынешнее в Новороссии. Женевьев негаданной встрече обрадовалась и спросила, надолго ли он. Поэт улыбнулся, развёл руками и ответил:
  - Мадемуазель Женевьев, я тут проездом. Вечером надо быть в 10 верстах отсюда у винозаводчика.
  - У Рошалей?
  - Да, а потом к графу Витийскому. Но уже завтра утром. Так что... - и он с сожалением развёл руками.
  - Но чай и беседа вас не утомят?
  - В вашем обществе - это награда! - ответил он и хозяйка дома распорядилась принять у Пушкина промокший от дождя плащ. Ему дали домашние туфли графа и халат. В тёплой и сухой комнате он сразу же ощутил уют настоящего дома, которого лишён уже давно.
  При Женевьев для домашних удобств в загородном имении было несколько рабочих подсобного цеха, три горничных и одна служанка из местных и одну из них француженка тут же выделила в распоряжение гостя. Барин умылся, привёл себя в порядок и поднялся к Женевьев по её просьбе. В гостиной были гости и хозяйка их познакомила. Узнав о цели его поездки, они меж собой переговорили и отослали кого-то из слуг с поручением. Пушкин подумал, что предстоит сбор патриотов и консерваторов и поэзии надлежит роль на страже идеалов нации. Так в русских домах бывало часто. Оказалось же, первое, что интересовало всех сейчас и требовало чёткого ответа - это недавние слухи об отъезде поэта с Амалией. Якобы, так у него с ней неудачно закрутилось, что только бежать! - Пушкин по-доброму развёл руками и прояснил:
  - Я похож на беглеца, который уже мыслями за кордоном?
  - Думаю, что нет, нынче убегают не так и не такие, - ответил один из соседей.
  - Значит, дело в женщине? - Меня видят с ней и вот таким образом "обручают". Или нет?
  - Когда женщина красивая и иностранка, то её либо с собой в столицу, либо за ней за границу, - сказал молодой Кочубей, - ведь так?
  - И непременно на пиратском судне и с добычей, отбитой у главарей шайки! - Я на реях и парусах, Амалия за штурвалом, а детки спят в корзинках и смотрят сны про молочные реки и кисельные берега, - свёл к шутке Пушкин и все понимающе заулыбались, поняв, что и эти слухи - ахинея. Однако поэт ссыльный, а генералы у власти и ходу ему не дают - про это ни слова из уважения к гордости и достоинству поэта.
  После общего разговора и светских любезностей в адрес мадемуазель Женевьев мужчины незаметно перебрались к рутине сделок и ценам на всё местное. И выяснилось, что они не справедливые, а назначенные кем-то из могущественных. Не расходы и урожайность в основе, а чья-то воля и произвол. Низкая цена имения часто складывается даже при устойчивом дефиците товара на рынке и большой доходности на производстве, а высокая - при плохом сборе винограда и зерновых, хотя должно быть наоборот. В разгар мужской беседы ворота открылись и приехала крытая пролётка. Как выяснилось, это Рошаль собственной персоной и ехать Пушкину никуда не надо. За время южной ссылки поэт в среде кипучих интересов южного форпоста России поварился основательно и суть проблем в этом регионе представлял хорошо.
  Русскую идею и православие к новым границам Петербург продвигал, но уж очень своеобразно, без особого ума и нерационально. Того же, но быстрее и эффективнее можно достичь иным путём и без пустого грохота хоругвями. В Одессе это видно особенно отчётливо. Край можно было бы и освоить и облагородить осмысленной политикой концессий для вынужденных беженцев из-под власти Порты, а это громадный регион Понта и восточного берега Внутреннего моря османов. И их не надо усмирять, как диких горцев на Кавказе, а давать спокойно трудиться на земле, к чему они приучены веками. В традиционной политике заигрывания с местными элитами Петербург не преуспел, но упрямо держался провальной линии. А если дело ведёт не сведущий в этом купец или промысловик, а армейский генерал, то кончается одинаково - своим всё, а чужим, что осталось. Свои - это окружение Воронцова, а остальные - это большая часть населения Новороссии. И там намешано по паре всяких индивидов, как в ноевом ковчеге.
  Если поддержать греков-эллинцев и прочих беженцев от власти Порты, то регион вполне можно вернуть к уровню процветания при Александре Македонском и Перикле, когда отсюда уходили галеоны с зерном, кожей, льном и твёрдым виноградом. Порты Тавриды, Крыма и Дона в ту давнюю эпоху были загружены экспортом и процветали, несмотря на набеги кочевников. И просвещённые в истории края гости обсудили нынешнее правление именно в таком ключе. Выходило, что ныне правят хуже, чем 25 веков назад. Эллинцы в античную эпоху поддерживали мир в регионе гораздо практичнее и с меньшими затратами на военачальников. Про них тоже все в курсе, поскольку с Наполеоном воевали недавно и ничего про Европу и Малую Азию не забыли. Порта сейчас была главным противником и именно ей нужно создавать трудности на всех направлениях. В этом отношении гражданские лица в Одессе размышляли так же, как и офицеры в Кишинёве.
  Пушкин оставил гостей ненадолго, переговорил с приехавшим специально Рошалем и заполнил бумагу с подробными сведениями от него, чтоб вернуться к приятным беседам с гостями Женевьев. Рошаль присоединился к гостям и обсуждение главнейших проблем империи продолжилось с новой энергией.
  Через час подоспел ужин и гости скрасили вынужденное одиночество хозяйки дома. В угоду даме тему сменили и перешли к музам. Общество случайно тут оказавшегося Пушкина гостей над собственным уровнем притязаний поднимало неимоверно и темы бесед стали возвышенными, от скользкой и опасной истории с эпиграммой они ушли и слушали из уст хозяйки свежее для себя изящество поэзии Европы. По-французски и итальянски понимали многие и тема прозвучала отменно. Пушкин тоже к беседе приложился и вечер через пару с лишним часов плавно перетёк в хлопоты с размещением гостей, которые в ночь и распутицу ехать по домам раздумали.
  Когда Пушкин уже приготовился ко сну, в дверь осторожно постучали, он открыл и увидел горничную Женевьев, которая в городском доме всегда бывала с ней.
  - Барыня спросила, не надо ли чего? - спросила девушка с большим барским подсвечником на три свечи. Её послала Женевьев, нарядив в самое затейливое для провинциальной модницы.- В такой одежде только на свидание! И по волнению гостьи он понял важность этой затеи для обеих дам. Он любезно сопроводил её за руку, усадил в кресло, как настоящую барыню, дал освоиться с обстоятельствами и только после этого спросил:
  - Она тебя прислала на минутку и спросить или на ночь? - девушка не очень стушевалась и ответила:
  - Как изволите! - Наташа была хорошенькой кареглазой метиской с кровью греков, казаков и молдаван. Такой подарок от женщины молодого повесу растрогал и он улыбнулся девушке:
  - И ты не боишься остаться до утра? - А если попадёшь в тягость?
  - Вам барыня верит и говорит, что вы не обидите ни словом, ни делом. А тягость - это же наше бабье, оно от ласки и любови, оно нам привычно: у матушки нас семеро и всех она на ноги поставила. Со мной хуже не будет, я грамоте обучена, так что. И если с вами выйдет грех, дай-то бог такое счастье, замуж выдадут тут же, семя-то барское! А так - за кого? - Приданого нет и женихи никудышные.
  - А сама-то думаешь о замужестве? - Или это только от барыни? - Девушка поднялась из кресла и явила себя ещё раз, но уже смелее:
  - Вы и сами видите, что пора, - очень раскованно улыбнулась девушка, она ещё раз повернулась перед ним, чтоб в новом наряде её разглядели получше.
  - Что ж, присаживайся. Я сейчас, - сказал он и сел писать записку хозяйке. Девушка читать и писать умела, печатное бегло и осмысленно, а рукописное с трудом и если оно с хорошей каллиграфией. Ей была интересна затея барина, но через плечо она не подглядывала, с достоинством сидя поодаль и поджидая участи. Картинка смирения девушки выглядела дивной и Пушкин невольно задержал на ней взгляд, наблюдая невинную прелесть, в барском платье выглядевшую изумительно. У Женевьев со вкусом всё в порядке и эту изюминку он отметил ещё в визит к Зонтагам в Николаев. Она меняла детали одежды на дню несколько раз и при одном платье являла изящество каждый раз особое. И свою горничную она экипировала по полной программе обольщения мужчин.
  Мужчина закончил записку, аккуратно сложил листок пакетиком и передал девушке. Небольшую уловку повеса применить не удержался и коснулся её пальцев при передаче. Неуловимое и трепетное от неё он всё же почуял и улыбнулся уже открыто и без фатовства. Получив записку, Наташа поднялась и внимательно взглянула на барина, ожидая чего-то ещё вдобавок к написанному, но он только кивнул и она, бережно придерживая пакетик на ладошке, вышла. Через несколько минут вернулась и протянула записку от барыни, написанную по-французски:
  "Месье Пушкин, она хороша, преданна и чиста. Можете взять с собой на эти дни, пока не управитесь. На утро вам заказана повозка, возница будет с вами всё время и доставит в Одессу вместе с Наташей. Удачи в поездке, ваша Женевьев!" Пока он читал, она стояла у большого зеркала и разглядывала собственное отражение. Барыня её проводила с особой миссией и над телом горничной потрудилась, как над собственным, будто ублажая важного гостя по-восточному обычаю. Наташа прежняя и нынешняя - разные состояния женщины! И сон у молодого барина испарился тут же.
  Такое в его жизни случилось впервые и он с интересом изучал себя в деле, когда с ним не скучающая молодая жена старого мужа, ждущая приключения, а посланница от доброй подруги и сообщницы с мыслью о счастье в её собственном понимании. И такая девушка на ночь от Женевьев - жест особого доверия обеих. Он спросил:
  - Ты читаешь по слогам или уже связно и книжное?
  - Книги, как у барыни в шкафу - ещё нет, а что попроще - легко. Пушкин вынул из дорожной сумки гранки "Цыган" и дал девушке главу о встрече Алеко и Земфиры.
  - Буквы для тебя привычные, не шибко мелкие? - она взяла лист, разглядела текст и кивнула, а потом стала читать, медленно и размеренно шевеля губами, уже в этом был виден некий ритм и её причастность к нему. Он дождался, пока она не одолеет цикл и предложил теперь прочитать вслух. Читая, Наташа выдала и пластику, прозвучавшую для Пушкина неожиданно, поскольку в прежнем общении её не наблюдалось. - Ну и звучание! Несмотря на непривычность такого занятия, она читала связно и эмоционально, делая это инстинктивно и подсознательно. Она не только хотела понравиться молодому барину, но и примеряла себя к новым обстоятельствам, уже умелую и смелую. Вышло очень прилично, хотя школярством отдавало за версту.
  - Ты хочешь остаться со мной или это - обязанность? - спросил он, жалея её, такую прелесть, и давая девушке шанс уберечься от себя самой. Однако она спасительным кругом не воспользовалась, желая большого плавания, как и всякая настоящая женщина:
  - Хочу, барыня об этом спрашивала у всех и только я согласилась, так что... - Это меняло многое и Пушкин сразу поинтересовался её предпочтениями:
  - Немножко вина или без него?
  - Я сейчас принесу, у нас припасено для особых случаев, - сказала Наташа и выпорхнула из комнаты. Платье в талию с широкой юбкой очень хорошо подчёркивало стройную фигуру и гордую стать. Над причёской тоже потрудились и голова являла гармонию вкуса Женевьев и лица Натальи. Каблучки в коридоре стучали звонко и чётко, что говорило об умении держать себя не только на виду. Конечно, школа воспитания прислуги французского дома видна, но и личного более чем достаточно.
  Пушкин расположился у столика с канделябрами и ещё раз осмотрелся. Повеса из его сути в очередной раз исчез и в права вступил поэт и молодой дворянин. А это меняет диспозицию во многом. Он помнил дух дома Ланжеронов и особую в ней провинцию с комнатами Женевьев. Эта комната в загородном имении была хорошо оформлена и так пахла Женевьевой, что инородное там могло всё испортить. А сам интерьер из мебели, цветов и ковров был изящен и сокровенен настолько, что им хотелось дышать. Когда Наташа вернулась с вином и фруктами, он уже знал, как пройдёт ночь.
  Они пили вино, он любовался молодой женщиной, узнал про её жизнь, подтолкнул поделиться чаяниями и мягко указал на реалии и иллюзии, не обижая, но и не впадая в менторство, которого не любил и сам. Родословную свою она знала хорошо и они вместе разбирались с роднёй по всему свету, оказалось, что её судьба вполне хороша и о ней можно писать стихи. Она выдала массу очень сочных подробностей про своих предков и ближайшую родню и было видно, что она ими гордится! - Простолюдинка, а не дворянка - однако же, как горда своими предками по женской линии, вытворявших охо-хо что! В общем, у него всё откровенное с ней вышло, как и со светскими женщинами, только вот в свежести мировосприятия Наташа была и острее и непосредственнее, что, конечно же, от сложного замеса крови. Она не стеснялась реагировать на его рассказы из собственной юности про светских дам в столице, лицейские истории, подглядывания за жёнами видных сановников в Царском Селе и бегство от службы охраны государя. И эта реакция была естественной и без жеманства провинциальных девушек и он с удовольствием утолял голод девушки по общению с прекрасным. Как одеты, как ходят, как едят и как танцуют - это интересно и она с распахнутыми очами внимала словам бывшего лицеиста. И про то, как его высекли, поймав в чужой спальне, она только спросила:
  - Вы это сделали на спор?
  - Да, я оказался самым непосредственным и горячим юношей, которому терять нечего, а остальные большей частью из столбового дворянства с другим воспитанием и им такое не по силам: не приучены! Да и проще подзадорить меня, готового к этому, чем дрожать от страха и делать непривычное.
  - Попались вы сразу или...?
  - Нет, не сразу и по-глупости, надо было всё одному, а так меня мои же подельники и выдали, хоть и невольно. Кто-то не выдержал и закашлялся. Вот нас и поймали.
  - Это были спальни или гостиные? - уточняла девушка, знающая об этом деле предостаточно.
  - Пару раз спальня, а три раза гостиная, там я и попался.
  - И оно того стоило?
  - Конечно! - Я это видел сам и дышал тем же, что и любовники: я чуял, что они тоже волнуются: занавеска тонкая и я за ней, так что каждое слово и перемена дыхания тут же и во мне! - Ну и запахи! - От женщин столько всякого, а я всего в трёх шагах! - сказал он так естественно и страстно, что Наташа невольно оказалась там и с ним, чуя любовников за занавеской и она уронила из себя, уже соучастницы по озорству:
  - Страшно?
  - Не то слово! - Когда выбирался оттуда, говорить мог не сразу.
  - И вы им потом рассказывали по-французски, ну, как они там ... э... барахтались?
  - Самое смешное, Натали, что ни "шарман", ни "дарлинг" никто не говорил: князья, даже светлейшие, шпарили только по-русски и простецкого там ого-го!
  - И кто был в алькове - никому? - А только, как дышали и скрипели? - улыбнулась уже полноценная сообщница Наташа и он кивнул:
  - Разумеется, однако, важно другое, оно вышло не сразу, но вышло, хочешь о нём?
  - Ещё бы! - загорелась девушка. Мужчина вздохнул и выдал, немыслимую тайну:
  - Я задумал, как бы туда попасть самому. Теперь понимаю, как это дико, но тогда - это был высший полёт юной страсти. Розгами бы не обошлось. Что-то подобное я читал у французов, вот и задумал проверить себя. Ведь там никто ни разу так и не поймался!
  - Настоящая женщина вас бы ни за что не выдала! - с таким азартом выпалила сообщница, что он удивился - кто тут откровенничает, а кто обратился в слух? И Наташа стала ещё одной подругой поэта, когда дружат просто так, после чего всё стало легко. Немножко вина, чуточка внимание рукам женщины и горничная стала божеским созданием, а он уже твёрдо верил в то, что она, будучи ангелом, читала в его глазах то, что им было задумано.
  Потом она позировала ему в разных местах комнаты: то на кресле, то на ковре, то на столе, то с канделябром, то в его одежде поверх своей, а он делал авторские наброски. Однако облик Наташи узнавался во всём. Она смотрела на чудо необыкновенное и видела себя на листах бумаги.
  - Хочешь, нарисую тебя обнажённой? - спросил он и она легко кивнула, теперь доверяясь во всём. Ни в бога, ни в чёрта в её семье не верили, а крест носили из опаски и на всякий случай. Барин рядом с ней казался необыкновенным и она витала в облаках фантазий, меняя позы и места. Его взгляд был мягким и внимательным и она иногда чуяла на себе его дыхание, которым он исходил, перенося на бумагу элементы её тела. И она инстинктивно раскрывалась, помогая ему, что-то иное и в голову не приходило - только с ним и помочь! Девичья грудь - субстанция особая и к ней Пушкин отнёсся с пиететом и почитанием. Холмы и волнение, волнение и холмы! Свежая кожа смуглой девушки так будоражила и сбивала дыхание, что он отложил карандаш и взял перо. Там ритм идёт по-писанному. Он ей сказал:
  - Мы будем писать стихи, хочешь со мной играть во всё это? - она снова кивнула и начался второй акт пиршества.
  Про холмы словами вышло очень впечатляюще и Наташа с замиранием сердца следила за буковками и закорючками, которые выползали из-под пера. - Это и волшебство, и колдовство, и она при нём!
  
  Холмы волнуются и дышат,
  Ковыльной нежностью манят
  И слаще стать веленье слышат,
  И прикоснуться к ним велят.
  
  Скатиться с них, как будто с горки,
  И так захватывает дух,
  И открывает небо створки,
  И шелестом ласкает слух.
  
  Волшебно светлое дыханье,
  И веет счастьем нежность уст,
  Как птицы в небе излиянье
  И вот уж пленник я у чувств!
  
  Никак от них не оторваться,
  Ни губ, ни глаз не отвести:
  - Волнуют так два этих братца,
  Что сосны начали цвести!
  
  Их шторм дыханием волнует,
  Их негою извёл колдун,
  Отравой дивнойс моря дует,
  Спасенья нет от сладких дум,
  
  Я ночь холмами любовался,
  Алкаю сердца слабый крик
  И курс меняю резким галсом,
  К холмам чтоб стало напрямик.
  
  Вот материк, страна Наталья,
  Долины, реки и холмы,
  Разбойник я и всем каналья,
  Но поздно, боже, вместе мы!
  
  Теперь до утренней зари
  Я счастия несу обузу:
  - Храню холмы от Натали
  И счастлив я ночному грузу.
  
  Прочитав уже готовое ещё раз, она прижалась к его ногам и сказала:
  - А теперь хоть в омут! И такая чистота с очарованием исходила от неё, что не унять и не принять этого он не мог.
  Огонь в канделябре слегка оплыл и растворился в волшебстве содеянного мужчиной и женщиной под сенью Музы. Она уснула со своим кумиром на одной подушке и дышала особым воздухом, от которого менялась на глазах. Утром она поднялась пораньше, устроила всё к отъезду и после летучего завтрака уехала вместе с ним. У Витийских они не задержались и через час отправились в путь.
  Следующая остановка была уже к обеду и они ночевали у Грибановых. Завтракали Натали и Пушкин за одним столом, он её представил дальней роднёй и из деревенских корней. Одежда, которой её обеспечила Женевьев, вполне допускала такой вариант и хозяева приняли всё на веру. Натали заботилась о нём и подавала вовремя кофе и чай, с его позволения оставаясь в комнате за рукоделием. Дышать с барином одним воздухом - уже счастье и она не только дышала. Ясное дело, имея такое чудо рядышком, Пушкин отвлекался и любезничал с ней. Но особого криминала не позволял и девушка терпела, поджидая вечера и надеясь продолжить ночную эпопею. Однако вечер прошёл в церемонном ужине с хозяевами и неспешной прогулке с ними по дорожкам вокруг имения с лебедями в прудах. И только поближе к ночи началось девичье счастье с мужчиной. Пушкин опять писал и рисовал, а Натали ему помогала. Спать она ушла в гостевую комнату и утром поднялась пораньше, чтобы порадовать барина свежим напитком. И после такого подарка он не мог не повысить статус своей новой подруги.
  - Натали, вы чудо и ваш кофе пахнет исключительно вами! - говорил он, не поднимаясь с постели и вкушая дым от чашки и счастье от девушки. Сердце у девушки выпрыгивало из груди, однако она ни капельки из кофейника не пролила и серебряного подноса с завтраком не испортила. Она с облегчением поставила затрепетавший поднос на тумбочку у постели и присела на край рядышком, чтобы налить ему кофе в чашку. Барин пил кофе красиво и она им наслаждалась с упоением неофитки. И тот не вынес:
  - Натали, мне будет приятно, если этот ритуал вы разделите со мной.
  - Я буду пить кофей с вами? - осторожно спросила Натали.
  - Да, - решительно ответил мужчина, - и мы в этом будем на равных. Мне хочется на равных не только в этом. - А вы хотите? - девушка тут же кивнула и вскоре оказалась рядом с ним по одним одеялом и вкушала напиток из тончайшей чашечки. Неторопливо и с чувством. И поэт ситуацию доиграл до конца:
  - Мы теперь будем это делать вместе! - Вы и кофе - это нечто! Они немножко поболтали о переезде и Натали ушла распорядиться, чтоб закладывали пролётку. Следующая остановка у Сагайдачных и там вышла примерно та же картина, Натали в новой роли освоилась и роднёй стала уже по-настоящему. К вечеру опять ужин с хозяевами и их гостями, приехавшими специально "на Пушкина" и потом привычный ночной акт общения с Музой. Объятия и поцелуи Наталья получала, но ничего криминального он себе не позволял, всё больше и больше понимая и, уважая самодостаточность этой удивительной девушки, теперь её тело он обнажать не торопился. Их общение и близость не назовёшь ни светским, ни бытовым. Ну и на интрижку тоже не похоже. Когда они ехали к следующим хозяевам, ей в глаз попала соринка и он с удовольствием соорудил из дамского платочка веретено и аккуратно занялся её удалением. Из-за тряски это получалось плохо и он остановил пролётку, выудил соринку и только после этого велел трогать.
  - Мелочь?
   - Как сказать! - Натали такое познала впервые. Ямщик попался понятливый и нешумный, на лошадей без дела не покрикивал и к барам с расспросами не приставал, выражая этим славянское терпение и неприхотливость. Ну и он видел, что Наташе барин по нраву и встревать меж них негоже.
  У Шехтиных Пушкин только позавтракал и сразу же выехал с приказчиком для осмотра владений с виноградниками. Вернулись к обеду и к тому времени Натали специально для своего кумира устроила кое-что из собственной кухни. Она так и сказала:
  - У него особенный вкус! Хозяева ней приставили всю кухонную челядь и она соорудила лакомое блюдо по-маминому рецепту. Запашистое и вкусное. И не на одного: кое-что отнесла ямщику Григорию, угостила кухонных и оставила весомую часть себе с Аликсом. Если хозяева захотят отведать, немножко и им достанется. Она осваивалась с новым статусом и он ей нравился, хотя и знала, что это ненадолго.
  Обед прошёл под знаком гостей и умелицу Натали упоминали не однажды. Потом Пушкин и приказчик занялись бумагами в барском кабинете, Натали периодически заглядывала к ним, а Пушкин приветливо улыбался и поворачивался к ней что-то сказать и услышать её робкий ответ. Приказчик уважительно смотрел на них и не смел слова молвить без спроса. Кофе она приносила на троих и это приказчика окончательно расслабило. Он не мог понять степени близости Натали и барина, поскольку их отношения не вписывались в привычные представления. Одним словом можно сказать, что барин и Натали по-хорошему дружат.
  И в этот раз ночные опыты с Музой прошли с участием Натали и теперь она понимала гораздо больше. Иногда он спрашивал у неё о вариантах сюжетов, как бы она поступила, если бы было условное жёлтое и зелёное. Или совсем наоборот: она в красном, а он весь в чёрном. И она размышляла вслух, ориентируясь по глазам собеседника, туда ли забралась. Он не спешил ею управлять и из тупиков никогда не вытаскивал: - Сама, Натали, сама! Выбираться из грязи на глазах у дорогого теперь мужчины не так просто, но она через это прошла.
  - Молодчина, девушка! - похвалил он и расцеловал по-настоящему, как в ту ночь с рисованием. Потом, разглядев в свете канделябра её лицо, он добавил: - Натали, бог вас любит! - Вон как горят ваши щёки и светятся очи! И девушка опускала ресницы, не в силах одолеть себя, уже замужем за ним.
  Красивой она была от рождения и к ней приставали все и всегда. В доме Ланжеронов такое тоже бывало, но реже и не так грубо, как среди своих по достатку. И она иногда отпускала вожжи у своего характера, потрафляя ухажёрам из бар самую чуточку, чтобы те, ущипнув и попав рукой в запретное, оставили в покое. Пушкин к ним в дом ходил давно и про него всякое судачили, но ни разу он на неё по-недоброму не взглянул, глаза у него были чистые, добрые и живые, а уж с руками и подавно скромен и учтив. Ну и с барыней они дружили очень красиво и это девушку очаровало и она сразу же согласилась подыграть своей покровительнице, чтоб сопровождать барина в поездке. Близость внутренняя у них росла и ширилась, чего-то плотского он не мыслил, а чистое уважал изначально: Натали - невинная молодая дама. На этот раз она предложила перекусить, чтобы Муза тоже своё получила и он согласился, поскольку при таком режиме работы ночью тоже хочется чего-то перехватить. Она сходила на кухню и принесла овощей и фруктов на большом подносе:
  - Барин, мы прямо здесь всё и спроворим! - пояснила она и принялась за дело. Наблюдать красивое приятно всегда и Пушкин с удовольствием смотрел за таинством приготовления колдовского пития и ведьминой отравы. Поздний ужин был с вином и закончился чуть не утром. Были и строки и рисунки и немножко объятий с поцелуями. Но холмы остались под одеждой и остальное тоже в покровах и облаках. Ушедши к себе, она потом в постели перебрала свои ощущения и поняла, что с ним хорошо просто дышать, а остальное - это награда за терпение.
  У неё уже набралось несколько листков с посвящениями и она их перечитывала много раз, продлевая и углубляя виртуальный роман, которому хотелось и реальных очертаний. Рабою Натали не была никогда и её женская ипостась зиждилась на терпении и усердии. А Пушкин в ней видел и незаурядный ум и не однажды показывал ей это на примерах. - С кем же, как не с ним зачинать настоящее женское?
   Возвращение домой осложнилось поломкой оси пролётки и, пока Григорий занимался этим, Пушкин и Наталья гуляли по обочине и собирали первые цветы. Потом стал моросить дождь и они забрались под тент пролётки, закрыв им весь пассажирский отсек. Она прижалась к нему, и уставшая от постоянных недосыпов, незаметно прикорнула. Уснул и ямщик, накрывшись попоной, и только кони стояли под дождём, уже распряженные и у кормушки с овсом. Пушкин и Натали проснулись пополудни и увидели, что Гриши и сломанной оси нет, похоже, он отправился в кузницу, чтобы там её наладить или заменить. Никого из попутчиков на раскисшей дороге за эти часы так и не объявилось и ямщик отправился верхом на одной из лошадей.
  - Вы знаете, о чём думаю я? - спросила Наталья у Пушкина, улыбаясь чему-то своему.
  - Чего бы такого вкусненького съесть? - она качнулась, отрицая вариант, - или что-то этакое соорудить, чтобы потом и съесть? - гнул ту же линию он и она так же упорствовала.
  - Время для поломки совсем неудачное и после обеда в такой дождь ни один кузнец в кузницу без нужды не вернётся, - наконец она выложила свои мысли.
  - И?
  - Боюсь, Александр Сергеич, ночевать придётся тут!
  - Логично, - согласился Пушкин, - и что вы, Наталья Николаевна, предлагаете?
  - Предлагать - дело мужчины, а я только сообщила, что такое возможно. И курчавый молодой мужик в мундире чиновника иностранной коллегии стал чесать репу, соображая о ближайшем будущем без ямщика и уютной пиццерии на развилке дорог через три с половиной часа езды. В ящике на облучке были продукты на подобный случай, но соорудить из них блюдо на дороге и под мартовским дождём сможет не каждый. Он посмотрел на содержимое ящика, потом на свою спутницу и неожиданно осознал, что Одиссей потому и выжил на своей каменистой Итаке, что у него была умелая царица по имени Пенелопа. Он развёл руками и предложил Наталье Николаевне занять трон правительницы этой части непроезжего тракта. Про Пенелопу она расспросила и её линию жизни одобрила. Играть с Пушкиным было и интересно и волнительно, поскольку все игры так или иначе вели к общению с Музой, а у той на уме одно - как бы вывести женщину из равновесия и подчинить себе. Наталье и эта игра понравилась: из равновесия она выходила легко и охотно.
  Девушка и так знала, что лежит в ящике, поскольку сама же его и собирала. Осталось прикинуть, как изо всего этого устроить такую же затею, какой потчевал Пушкин. Настоящая женщина с мужчиной всегда соперничает и ей в этом плане на свои достоинства жаловаться не приходилось. Холодное мясо и картофель с солёными огурцами - это в одной тарелке, а острые восточные смеси в трёх упаковках из вощёной бумаги в другой тарелке, ну и вино. Григория рядом нет и можно особо не играть в маски видимой прохлады и отчуждения. Ну и лукавая молодка знала, с какой стороны её прелести смотрятся получше, поэтому большая часть сервировочной работы прошла так, что Пушкин её видел сбоку и справа. А там у неё и щёки пламенели быстрее и рука в движениях ловчее и изящнее. Когда всё было устроено, она сказала:
  - Сударь, обед готов, извольте за стол. Столом была скамейка первого ряда, а места для едоков были во втором ряду пролётки. Вино разливает мужчина, а женщина лишь наблюдает за тем, что сделает он. Он налил немного, на пару глотков, чтобы вскоре и добавить. И, предвкушая это, она тут же почувствовала жар где-то внутри. Они обедали, болтали и обсуждали вкус мяса, качество картофеля и овощных смесей по восточным рецептам. Вино расслабляло и согревало одновременно, но мысли не затуманивало, а только утончало и облагораживало. Он её не обнимал, уловками, чтобы коснуться, не пользовался и вообще вёл себя, на взгляд девушки, в обстоятельствах изоляции от остального мира несколько странно. В доме Ланжеронов она привыкла к тому, что гости по её статям прохаживаются откровенно и при случае непременно заденут либо бок, либо грудь, чтобы ощутить красоту здесь и сейчас. Некоторые считали себя вправе даже пошучивать о красотке без оправы, имея в виду собственное покровительство. Пушкин же имел всё для соблазнения и прочего, чему она не противилась, однако и шагу к этому не сделал. И в этих обстоятельствах, когда забраться в запретное легче лёгкого, а подсознательная тяга к теплу и защите в ней аж зашкаливала, он только периодически массировал плечи для согрева и спрашивал, хорошо ли. Она кивала, боясь выдать истинное состояние голосом. Когда обед закончился, он поблагодарил за компанию и заботу и так посмотрел, что Наталья тут же принялась за уборку и прочее хозяйское. На одном из движений он её остановил и сказал:
  - Наталья Николаевна, замрите вот так - вы восхитительны! - И она замерла, выполняя его волю. И уже вскоре услышала очередной мадригал:
  
  Ни слова больше до зари:
  Любуюсь вами, Натали!
  Ваш взгляд пьянит сильней вина,
  Налейте, выпью вас до дна!
  
  - он потянулся к её руке и очень чувственно поцеловал.
  - Вы так пьяны? - спросила женщина и он кивнул. Теперь уже он не мог говорить, выплеснув из себя строки похвалы женщине. Он надел плащ и вышел остудиться от жара неожиданной страсти. Он от неё и изнывал и в ней жил. Это особенное состояние души и было самобытностью поэта, когда он в теме и в голосе.
  Прогулка затянулась, однако страсть так и не уходила и он вернулся в убежище пролётки, уже обжитое и обихоженное заботливой спутницей, лишь самую малость остывшим. Он понимал, зачем Женевьев отдала ему девушку, но не думал, что она окажется настолько чистой внутри при внешнем обаянии. Все красотки среди горничных и прислуги обычно и развинчены, и развращены, чего о Натали не скажешь.
  - Александр Сергеич, вы остыли, - заметила она, - и у вас ноги промокли в этих туфлях. Я вам чуни приготовила, наденьте! А в вашу обувку сунем тряпок, подсушить, когда ещё Гриша прискачет.
  Затея Натали с чунями оказалась удачной и уже вскоре в тепле мехового покрывала и сухих чунях Пушкин отогрелся и просох. А мужская страсть перетекла в другое и выдала роскошное тепло из души:
  
  - Чистота царит во взгляде,
  Колдовство в движеньях рук,
  Плоть с душою в нежном ладе,
  - Верность, главная из слуг,
  
  Искрой с влагой родниковой
  В очи жемчугом слезинка,
  В доброте, а не суровом
  Ты и платье в пелеринках.
  
  У косы длина до пяток,
  Ночью - сказочный покров,
  В ожиданье новых святок
  Чуда ждать с тобой готов.
  
  И творить молитвы тоже,
  Чтобы рядышком твой стан.
  Ты - звезда и душу гложет:
  - Различишь ль меня из ста?
  
  Запах твой во мне ликует,
  Песня ладом льнёт на лист:
  Чистоту не надо всуе
  И играть в лукавый вист.
  
  Я роскошеству внимаю
  И вкушаю чистоту.
  Мне удача: деву знаю
  И балладу ей прочту!
  
  Девушка долго не могла придти в себя, переваривая очередную дозу наркотика чувственности, и глядя на неё, поэту комментарий не потребовался: всё попало по назначению.
  - Господи, Аликс, я до вас не жила и ничего про себя не знала! - наконец-то выжала из себя девушка, которую он лепил круглосуточно и на свой вкус.
  - А теперь? - улыбнулся он, довольный эффектом своей Музы.
  - А теперь я Наталья Николаевна! - ответила она, уверенная в своих чарах и прочем женском.
  Дождь закончился, стало продувать небо, тучки дождевые улетели в Таврию, так что путникам пора бы и размять ноги и проветрить расплавленные от страсти мозги. Он выбрался на дорогу, осмотрел траву на обочине и стал туда, где уже посуше, там можно и прогуляться по песчаным прогалинам, избегая лужи, кусты и мокрую траву.
  - Я вас приглашаю на променад, Наталья Николаевна, не возражаете? - девушка покосилась на свою роскошную юбку от барыни и траву рядом с дорогой, с которой вода ещё капала, будто дождь и не кончился. И ведь её нигде не высушишь. Мужчина всё понял и кивнул, указав собой, что всё будет, как надо и она стала на ступеньку пролётки в ожидании его действий. Он легко взял её на руки и донёс до сухого места, а это саженей тридцать, не меньше. Эти мгновения им дались нелегко, однако женская красота своё взяла и променад вышел чувственным и продуктивным. Ей тоже было чем поделиться с мужчиной и это не выглядело извинительным женским щебетом. Откуда-то выглянуло достоинство, замешанное на гордости крутого замеса кровей, и она шла с ним роскошной и одновременно естественной павой, знающей, что её избранник даст отличное потомство. Не азарт сиюминутного наслаждения женским восторгом и потаённой греховностью, живущей в женщинах от рождения, а естественная жажда слияния для лучшего потомства. Она этому нигде не училась, но оно было с ней всегда и только ждало случая, и вот он есть, поэтому молодая женщина готовно и с раскрытым сердцем отозвалась на его чуткость, обычную с красивыми женщинами.
  Среди всего прочего она спрашивала об отношениях со своей барыней, считая это уместным: в качествах и достоинствах барыни она многое понимала и именно она и была тем самым связующим и объединяющим звеном их особого общения. И он кое-что выложил, не вдаваясь в глубину и интимные подробности. Большая часть этого мира с ней - переводы и Байрон. И он девушке, не знающей ни французского, ни итальянского, прочитал найденное Женевьев из неизданного Петрарки. Она уловила музыку и чувственность и безошибочно отметила, что такое бывает только с любовниками. И он спросил:
  - Если барин приходит к горничной и нежит её тайком от барыни - это любовник?
  - Нет, конечно, он обычный паскудник!
  - А кто любовник, по-вашему?
  - Он любит её по-настоящему, как и она, однако судьбинушка не позволяет быть вместе.
  - Вы знаете кого-то, у кого-то есть хоть что-то подобное? - она задумалась и ответила:
  - Может, это и не совсем так и не взаимно, но моя барыня вас любит и вы, такой милый и галантный, её любовник, хотя все считают - вы дружите. - Разве - нет?
  - Мне лестно услышать такое в свой адрес, но вы, Натали Николаевна, в этом термине ошибаетесь: любовники спят или делят постель и это у них самое главное, они муж и жена, только тайком. А мы с мадемуазель Женевьев даже не целуемся!
  - Однако вокруг вас, барыни и Александра Пушкина, всегда витает тайна и она вас точно любит!
  - А вы хотите ко мне в любовницы? - подвёл он её к выбору статуса. Она из тупика вышла легко:
  - Нет! - Только замуж!
  - Вы же понимаете - это невозможно!
  - В церкви и с батюшкой - исключено! А перед богом и моей к вам привязанности - возможно! И я чем-то в себе знаю, что вы к моему замужеству отнесётесь, понимая и уважая меня. Я вам доверяю и вверяю себя.
  - Это очень важное признание, Наталья Николаевна! - Вы понимаете, о чём я?
  - Вы, Александр Сергеич, меня просветили и пробудили. - Я ответила?
  - Разумеется, - сказал ваятель и остался доволен собственным творением.
  Чуть позже, прогуливаясь вдоль дороги, они нашли чью-то заначку с дровами и сухой растопкой, прикрытую от дождя берёзовой корой и развели костёр. Тепло в пространстве мартовской хляби и согревало и обезоруживало и уже вскоре она прижалась спиной к его груди и впитывала в себя флюиды мужского могущества, которыми так хорош её спутник. Огонь сжёг защиту у обоих и она оказалась в его объятиях, желанная и страждущая. Но до конца не дошло и накрапывающий дождь свернул премьеру пьесы о любви до лучших дней. Они вернулись в фургон, в этот раз она стала барыней и принялась изучать его пальцы, лицо и очи.
  - Мама умеет гадать по руке, - нарушила тишину Наталья, - но мне это не интересно. А вы, Аликс, умеете?
  - Разумеется, - ответил мужчина, - только я по глазам, хотите?
  - Вы и так про меня всё знаете, что в них-то, в моих глазах?
  - Не скажите, Наталья Николаевна, там иногда такое написано! - и она согласилась на очередную муку, которых и по сию пору было не счесть. А потом они под размеренный шелест струй воды вокруг и задремали. Уже в сумерках они поужинали и затем уютно устроились на широких постелях из сдвинутых сидений. Они пожелали друг другу приятных снов и уснули, как в первый раз в загородном доме Ланжеронов. Она знала, что у Пушкина есть трость, которой можно оглоушить наповал и заряженные пистолеты, поэтому спокойно уснула посреди тракта, прижавшись к нему. Демоны тело мужчины терзали нещадно, но он им не поддавался, зная, чем это обернётся для Натальи в доме Ланжеронов. Ну и это он ей сказал: - Чиста!
  Утро вышло продолжением вечера и дождя. И они всё-таки позавтракали, хотя сделали это скорее из долга, чем по велению плоти: ни он, ни она особо не проголодались и завтрак был дипломатическим актом с заверениями в преданности. Потом утренний абсент и после него Муза опять вступила в права. На этот раз достался фунт удачи губам девушки. И она про них узнала много нового. Муза, опьянённая собственной удачливостью и отзывчивостью жертвы их с пиитом страсти, раздобрилась и позволила попрактиковаться и слушательнице. Но не в затяг, а легонечко и самую малость чувственно. Оказалось, и это наука!
  
  Григорий с новой осью появился только к обеду и было видно, что спал он в уютной постели и угощали его не квасом. Пушкин и Натали понимающе переглянулись и промолчали. Он споро поставил исправную ось и они полетели домой.
  Несколько дней в поездке по уезду Аликса с Наташей прошли на одном дыхании и домой она вернулась сильно переменившейся.
  - Женевьев, большое спасибо за Наташу - изумительная девушка! - сказал он, возвращая графское имущество. И она в сказанном услышала предостаточно. Они с Аликсом до сих пор так много чего обсудили из запретного, что этимологию каждой фразы и содержащихся там интонаций она читала безошибочно.
  - Так хороша? - улыбнулась Женевьев, наблюдая счастливую и наполненную мужским светом горничную. Наташа в него окунулась по уши и только это в ней и видно. И в манерах у неё появилось кое-что из нового и всё от гордости и женского достоинства. Только представившись барыне и сверкнув очами, она поведала предостаточно и умница-француженка поняла интригу без слов. Идея как-то вымостить ссыльное неудобье уютом и теплом у неё витала давно, но только случай с визитом в имение на Тавриде всё решил одним махом. Благодарный мужчина сказал о подарке без затей и сразу же:
  - Она нигде не училась, но с ней не скучно! И мы вполне обходились русским языком и простой пищей. Кстати, она готовит отменно!
  - Я знаю Наташу давно, потому она и оказалась с вами. Она многим нравится, но замуж не берут. Вот и вы, месье, её оставили девушкой! - притушила фонтан мужских восторгов молодая француженка. Она тоже в невестах уже порядком, однако достойных предложений нет, а за случайных не хочется. С Наташей ещё хуже - бесприданница. И поэт вздохнул, понимая и принимая от Женевьев всё по полной программе.
  Потом он ей почитал про холмы и прочее Натальино, ну и выложил некоторые рисунки, которые оставил себе. Женевьев оценила прелести горничной по-своему и отметила, что поэт за неё зацепился сильно: так точно, ярко и одним росчерком Пушкин не рисовал никого. И на каждом подпись - "Наташа, Таврида". И она решила, что девушку пора выдавать, иначе пойдёт по рукам. Роман "Воскресение" Лев Толстой потом напишет как раз про такую невольницу.
  
  Но человек полагает, а судьба располагает и уже через несколько дней от графа Ланжерона Пушкину прислали с Григорием записку: "Аликс, срочно приезжайте. Женевьев де Ланжерон".
  Его сразу же провели в кабинет графа, там собралась семья и домашний доктор Дюмон. Граф взглянул на племянницу и та начала:
  - Месье, мы с вами заигрались: вы шедеврами от Музы, а я с пиратской щедростью поделилась добычей. Натали - не извращённая француженка, как я, и вашего напора не переварила: она всё моё и ваше приняла по-назначению и всерьёз.
  - И что? - спросил гость, не понимая корней всеобщей смуты.
  - В общем, месье Пушкин, - сказал доктор Дюмон, - она настолько погрузилась в детали вашего с ней путешествия, что оттуда не выходит. Она бредит вами, стихами и любовью. - Настоящей и глубокой любовью! - Это прозвучало так серьёзно, что гость был опрокинут и раздавлен. - Ни одна из прежних игр в музу так не заканчивалась!
  Хозяева дома смотрели на гостя и ждали, когда он вернётся к ним. Поняв, что это может затянуться, де Ланжерон велел принести лечебный набор для таких случаев. Выпив спиртного, гость стал способен видеть и слышать присутствующих. И граф с доктором ввели его в курс случившегося. Женевьев лишь изредка что-то добавляла, тоже смятая произошедшим. Какую-то линию для понимания отыскали не сразу.
  - Пленённую Эратой ею же и освобождают! - сказал доктор и пояснил свой эвфемизм. Гость погрузился в составляющие новой драмы и вместе с хозяевами принял участие в создании плана излечения. Наташа в доме была любимицей и её участь волновала всех. Пушкин её погубил, так что и спасать ему, это они озвучили очень деликатно, но настойчиво. Доктор рекомендовал немедленную процедуру, пока болезнь не дала рецидивов.
  - Вы домашний доктор, а не по болезням души, - сопротивлялся гость, но ему ответили так:
  - Среди французской знати свихнувшихся не одна сотня индивидов и почти все на любовной почве, точнее: от любви 685, от лишения средств жизни - 107, по неустановленным причинам - 37, чувствуете разницу? Исцелённые женщины - это женщины после желанного коитуса. Ничто иное эффекта не давало.
  - Может, я напишу что-то особое для её чуткой души и она вернётся к нам...
  - Нет, месье, - решительно перебил доктор, - попасть туда можно и от невинного увлечения, но выбраться молитвами и уговорами - не выйдет!
  - И больше ни слова от Эрато и Музы?
  - Прежнее пусть будет, она всё это уже знает наизусть и из памяти написанного не убрать, а нового не пишите - это усугубит кризис.
  - Наталью спасёт золотой дождь, как и Данаю?
  - Да, именно дождь и исключительно золотой, - подчеркнул Дюмон, - её плод и ваше семя - вот рецепт её спасение. В литературе для придворных медиков Парижа достоверно описано 48 похожих случаев и в 39 зачатие дало исцеление. Вам после встреч с ней придётся заходить ко мне и я вас тоже буду наблюдать. Простите, это уже не дворянская игра с прислугой, а медицина.
  Так была открыта ещё одна страница в непростой судьбе поэта. Он на следующий день пришёл к ним в самом лучшем наряде, принял участие в спектакле с домашними де Ланжеронов на свадебном балу, танцевал с невестой польку и потом удалился в её покои, теперь отделённые от остального дома. Он спросил у Натали, закрыв дверь и стоя у неё:
  - Боитесь?
  - Теперь нет! - Мой суженый пришёл и я принять готова любви поток и царствующий жезл! - выдала она посвящённый ей мадригал. И прозвучало это вполне в духе той Натали, которую он знал те самые пять дней.
  - И у нас есть ваше блюдо из восточных овощей, чтобы подкрепиться ночью?
  - Да, Аликс, я всё-всё наше приготовила! - ответила она и указала на припасы в шкафчике, там хватит на медовый месяц. Ну и взгляд и голос не оставляли сомнений в серьёзности её чувств к нему и его миру.
  - А может, это и не болезнь вовсе, а воля к жизни? - подумал он, разглядывая новобрачную. Она была покорна и нежна, внимательна и отзывчива и он не удержался, чтобы не выдать новых строк восхищения. Она их приняла с достоинством и благосклонно. Снял с девушки брачные покровы мужчина и всё снятое развесил возле неё. Она светилась нежностью и доверием. Нагой Натали перед ним бывала и хорошо знала, как это принимает он. Она оценила всё на его лице и сказала:
  - Я вижу, вы меня любите по-настоящему! - Теперь я ваша жена, Аликс. Я ваша! - и уронив это, она прикрыла глаза, чтобы не видеть жара мужских очей и не сгореть в них. Он отнёс девушку в постель и она глаз не открывала, пока он не устроился рядышком и не услышала:
  - Вы прелесть, дева Натали и запах чистоты прекрасен, до самой утренней зари ваш блеск на небе будет ясен!
  Она легла на подушки поудобнее и шепнула:
  - Начинайте!
  И в доме Ланжеронов начался отсчёт новой эпохи - горничная Женевьев заключила амурный контракт с русским богом! В момент дефлорации она вскрикнула: - Саша! И потом только это имя и звучало, как жданное и желанное. Пушкин вовсе не был прохладен к неожиданной виргинии и "Наташа, Наташка, Натуля" звучали многажды и страстно. Девушка таких статей и виргиния у него впервые и он ей воздавал щедро и по первому движению чутких пажей невесты, зная, что первого мужчину помнят долго, даже, если он ничтожество. Всё было по высшему разряду от Астарты и даже немножко от Музы, тут он не смог устоять и она получила полный комплект мадригалов от алых уст и до розовых пяточек. А она принимала это с участием и пониманием глубины метаморфоз в жизни.
  Уже в первые же сутки у них началось супружество, когда любят и обожают оба и кормят из ложечки самым изысканным: он - мыслями, фразами и стихами, а она - негой, обаяние и отзывчивостью на всё мужнее. Второй день шёл волной после шквала первого и сделал супружество ещё полнее и насыщенней, на третий произошло заполнение оставшегося пространства и в пятый и шестой они наслаждались созданным вот так неожиданно. Он писал и рисовал, а она подвигала на самое-самое высшее, своим интинктом она это чуяла и влекла мужа в нужное для обоих. И однажды она мягко привлекла его голову к своему животу и сказала:
  - Саша, у нас будет сын, вот тут оно уже зачалось!
  Эта мягкая фраза была так сильна и проникновенна, что он рванулся к Ланжеронам: надо этот символический брак перевести в настоящий. Однако его остудили: - Дворян и безродных не венчают! Ушат здравого смысла и норм общества его остудил, но Натали об этом не узнала и лишних терзаний не имела. И на седьмой день их стали тихонечко разъединять. А через две недели Натали спала уже одна. Напоенная им по самые пределы девичьей души, она иначе смотрела на мир и себя во вселенной Саши. Она считала, что полученного хватит до конца дней. Ну и в ней зрел их плод, а это то, чего она чаяла последние три года в доме Ланжеронов. Ей теперь девятнадцать лет и в двадцать она станет матерью сына от Саши! - Что может быть лучше?
  В общем, она выходила из психологической ямы и реализованная мечта тихонечко восстанавливала психику. Их с Аликсом стали разводить на приемлемую дистанцию, постепенно и очень деликатно.
   Он некоторое время встречался с Натали в доме Ланжеронов и воочию видел плоды содеянного. Натали плавно перетекала в новое качество и считала его своим суженым от бога и плод от него хранила под сердцем, что и положено природой. Как и предполагал доктор, со зрелостью во чреве новой жизни стала восстанавливаться и нарушенная психика. Свидания с поэтом стали редкими и к середине лета её увезли за границу в свите графини Луизы и к Новому 1825 году она родила сына Фредерика. Кормила сына уже вполне адекватная Натали Эпштейн, по имени одного из младших и ещё бездетных виноторговцев многочисленной родни графа. Молодая яркая женщина в имении - это всегда праздник и Натали пришлась во Франции ко двору. Когда она кормила сына грудью, то пела отцовское про нежные холмы и прочее гениальное.
  К тому времени Пушкин жил в Михайловском и всё это узнал из письма графа к нему только к весне. По просохшей дороге де Ланжерон приехал к нему в имение вместе с Женевьев и они символически окрестили Фредерика-Аликса Эпштейна.
  - Вот мы с вами и породнились, - улыбнулся волокита и поэт в одном лице. Женевьев просто дышала и улыбалась, не вмешиваясь в мужское, она ждала вечера и кальяна, который есть и у Пушкина. Начинку она привезла свою, хорошо проверенную, чтобы не сковырнуться, как Натали.
  
   НОВАЯ МУЗА
  
  Вскоре после отъезда Амалии молодой поэт нарядился к выхлду и отправился в оперу на премьеру нового спектакля и там отметил заметно выросшую в мастерстве танцовщицу Марту Жидек. Премьера - есть премьера, у неё особый вкус и дух, но Марта и впрямь чудо как хороша! В прежних спектаклях ей ничего серьёзного не давали, а в подтанцовке она выглядела не так выигрышно. В новом спектакле у неё не ведущая роль, но вполне значимая и там её мастерство сразу же засверкало. У поэта в театре не было ни фавориток, ни любимиц, он любил прекрасные вещи в искусстве и если сотворял шедевр кто-то из кордебалета, то он кланялся и возвышал его, даря роскошный дифирамб, настолько роскошный, что его стали ценить и ждать продолжения поэтического сериала. Иногда так и случалось, но не часто и дебютанты всё же доминировали, что создавало особый дух при публичном вручении. Публика за кулисами есть всегда и она с удовольствием играет любые роли. Пушкин за кулисами театра своим человеком стал очень быстро и цветы для Марты в очередной раз удивили многих любителей перчика, поскольку она не прима и такое из роскошных цветов почему ей? Однако Пушкин к хору поклонников примы Алисии Санс так и не примкнул, отметил несомненную удачу танцовщицы в сегодняшнем спектакле и после этого шепнул Марте:
  - Убежим? - девушка кивнула и он пошёл в греческую корчму за Костасом. Он там обычно развлекался игрой в кости, корпоративной игры пиратов и контрабандистов. Несмотря на позднее время, ценитель изящного с подачи Пушкина сразу учуял значимость момента. Он распрощался с приятелями и отправился готовить судно. Ничего из морских операций этой ночью не предвиделось, а в обществе поэта и его женщин он парил душою и отдыхал от риска и напряжения.
  Гостьи всегда были разными, некоторые ни разу не катались под парусом, но любительниц острого среди одесситок попадалось значительно больше и добавку от удовольствий хотелось всем, они ловили моменты судьбы и получали их. Прогулка под парусом и без горничной и бонны - не синоним притязаний на честь женщины и некоторые так с французским зонтиком и просидели всё время прогулки и показывали женские прелести посредством нарядов, в таких условиях не совсем уместных. И начиналось это искушение и испытание с самого начала, когда рядом нет пирса и прочные сходни не доставали до борта судна и через всякие западни верёвочных лестниц и препон их несли на руках. А от одного этого захватывало дух и подкашивались ноги! И хорошо, что никто их не видел!
  В дворянском обществе или в клубе мужчины приглашающе улыбались, а женщины смущались, понимая условности и их границы, но от них ни шагу. Как выглядеть и что надеть, что с перчатками, зонтиком и сумочкой и какой платочек и насколько выглядывает в тайничке рукава, обрисовывающем фигуру и продляющем контуры запретного у женщины - над ними довлело всегда. Даже колени у чужой женщины мужчинам доступны посредством пристального внимания за движениями танцовщиц в театре и то - на миг! И на канканы ходили исключительно за такими простенькими эмоциями, а церковь шумно надувала щёки и разражалась лицемерием поучений, страшилок и прочего от лукавого. Однако верующая публика всё это обходила с удивительной изобретательностью и невинным простодушием одновременно. Если в городских купальнях графья и прочие правильные дворяне демонстрировали белизну кожи и чопорные манеры и собственно купания там и не было, то на народных пляжах, особо подалее ото всех, купались в чём придётся и загорали, как во времена Софокла, Аспазии и Перикла, то есть, повязка на бёдрах у всех и ещё одна - у женщин на груди. А это масса эмоций от зрелища прекрасного тела: и мужского, и женского.
  Поскольку народ - не графья, то и не все православные, приходили и мусульмане, и индусы, и тайные язычники и вообще бог знает кто, попавший сюда капризом судьбы: всё же это особый вавилон - Одесса. Городской свет чванливо отворачивался от черни, однако загорелые мальчишки и девчонки всех рас и религий выглядели здоровей и ярче белолицых ухоженных дворян. И они бегали босиком где угодно, не опасаясь замочить или испортить обувь. Обихоженные белолицые им тайно завидовали, но воспитание не позволяло ничего так и сразу. Однако лодка сомнений тихонечко раскачивалась, детки приводили аргументы и косились на босяков, бегающих по мелководью и с разбега ныряющих в волны.
  И сердобольные бонны при детках с большой оглядкой на отошедших в павильон господ уже кое-что позволяли. Поскольку шибко чудить в таких местах рисковано, то ребячья босота из предместий слегка умеряла азарт и не дразнила прислугу и мамаш, которые могли вызвать городовых. А совсем далеко, за дачами Рено, расстилалась девственная пустыня, укрытая изгибом берега от ветра и чужих глаз. Вот там-то и начиналась свобода! Про поножовщину и пиратов говорили, но это для порядка, чтобы отпугнуть лишнюю публику и сохранить уют уединения в этой небольшой бухте. А раз проезжей дороги сюда нет, то добирались только самые преданные и отчаянные любители водных и солнечных процедур, то есть пешком.
  Графья иногда тоже тут бывали, но соблюдая инкогнито и без свиты. Загар в этой бухточке прилипал моментально и имел особый оттенок, который нравился многим. Именно сюда и водил Пушкин подругу Элен и она, благодарная за такую щедрость, платила настоящей женской монетой, которую обнаружила в себе в огромных количествах. С ним она могла всё и это взаимное у них было почти супружеством: чтобы она не сгорела, он намазывал её тело особым маслом везде-везде, а потом то же с ним проделывала и она. Имея своего мужчину, она вела себя свободно и выходило так, что все близости и соединения у неё с ним, а Костас только посредник. Хотя Костас приучил к своему телу и она познала всё, что умеют дамы Внутреннего моря, играя то наложницу, то рабыню, то царицу Савскую. И уже через месяц он не боялся её сломать, зная, где и как она прогибается, а где лучше не трогать. Элен хорошо это видела и воздавала по-своему.
  Свобода с Костасом была продолжением дружбы с Аликсом и она ничего не путала, когда стонала от вторжения грека и чуяла в нём дыхание Аликса. Так же по мановению сердца крепкие руки пирата на её теле превращались в изящные ладони Аликса и его мощное дыхание и зевесовы хрипы над ней становилось интеллектуальным азартом её кумира. Всё это она знала и от Аликса напрямую. Он понимал, что Элен играет и в этой игре у него есть слова и переход в пространство Костаса должен начинаться с его, Аликса, ойкумены. Тонкое раздвоение питало обоих, особенно женщину. Чем-то внутри себя оба чуяли это и удерживались от любого изменения этой системы. С ним она говорила и о зачатии, которое могло спасти, а могло и погубить. Костас ни разу правил не нарушил и удивительная фантасмагория с изящной дворянкой питала мужское достоинство и то самое эго, которое и двигает прогресс и цивилизацию. С ней он рос над собой с такой силой и скоростью, что с дамами прежних страстей чуял неуют - после Элен других не хотелось. И он тоже заговаривал о зачатии, зная его целебность для чрева. Но она не хотела рисковать и он её уважал.
  Прогулки под парусом Пушкина возбуждали сами по себе и потому женщин он приглашал не всякий раз, а с внутреннего дозволения, чтобы не разбередить тонкого и капризного контакта с такой же сумасшедшей Музой. Иногда дама на борту рассыпалась в капризах и надо как-то её усмирять, а это соперница Музы, то есть, женщина. Всегда они чьи-то жёны или подруги и флёр опасности витал даже от невинной прогулки. Поскольку двух одинаковых женщин не бывает, то платьицами всех цветов и моделей Аликс любовался с удовольствием и наиболее ярким индивидам доставались мадригалы, остальным же хватало и собственного адреналина. Была ли на борту мадам N., как выглядит рыбацкая сеть на теле графини У. и не слишком ли яркая помада на губах Анны Петровны А., спрашивали некоторые и оба мужчины качали в честнейшем отрицании: - Нет! - Не ведаем! - Как можно, такие обстоятельства и такая сударыня! - и этого было достаточно. Костас не выдавал приятеля даже движением или миной на лице. Молва о Пушкине, как дуэлянте, обитала сама по себе и для рисковой публики служила пропуском в их мир. Женщина в этом мире имела особенную цену и получала её тут же, не задумываясь о последствиях. Ну и интимность общения очень дополнялась ароматами моря, поэтому ни лицемерия, ни фальши на галеоне корсара не бывало никогда.
  Одна из первых прогулок Костаса с Пушкиным совпала с перегрузкой контрабанды и Аликс принял в этом участие, таская тюки и купаясь в штормовой волне, однако за борт так ни разу и не свалился. Груз удалось сбыть тут же и на шикарный барыш они устроили пир в греческой харчевне, потом прихватили с собой красотку и начатое продолжили на судне. Пушкин с цыганкой из Румынии, а Костас на руле и парусе. Цыганка говорила немножко и по-итальянски, так что в оргию пир не вылился, а Костас понял, что нужно Аликсу - истории любовной страсти, рассказанные особым языком! И потом он сказительниц находил, а Аликс с ними беседовал. И не однажды рассказчицы увлекались, не зная ни меры, ни удержу в себе, наблюдая интерес молодого барина. Когда он в награду за удивительную фантазию рисовал рассказчицу, благодарная женщина становилась выше родом и покидала общество закоренелых волокит с достоинством английской леди. Однако Костас ни разу на уговоры счастливых дам не поддался и "на бис" экскурсии не повторялись - только с новыми рассказчицами! - Китаянки, турчанки, итальянки, цыганки, иудейки, гречанки, египтянки и прочие дамы с тёмными очами, изумительными телами и непростыми судьбами.
  Белые и голубоглазые дамы появлялись на борту исключительно под руку с Аликсом и на них лучше только смотреть. Марта Жидек была как раз таким зрелищем и Костас приготовился к откатанной пиесе с автором морских приключений.
  Мужчины ждали танцовщицу недолго, она лишь отнесла цветы в гостиницу, переоделась и пришла в простом платье рыбачки. Обувь и короткие чулки, однако, в ней выдавала даму не бедную и Костас отметил это сразу. Стройная фигура девушки, умело держащей спину, хорошо гармонировала с таким же корпусом поэта и вообще о гармонии всего и со всем думалось при взгляде на изящную гостью судна. Костас её видел впервые, а Пушкин много раз, но сейчас Марта совершенно не похожа на танцовщицу, она - сошедшая с картин живописцев гурия. И мужчины невольно переглянулись, оценив её отточенное совершенство по-достоинству.
  Девушка отметила сыгранность мужского дуэта сразу же и настроилась на серьёзный лад. Вино и прочее потом её нисколько не смущали, более того, она помнила многое из строк Пушкина, ходившего в списках и просто на слуху, и ей хотелось коснуться его реального хотя бы чуточку. Марта была женщиной с обычными страстями и привязанностями к вещам и достаточно понимала в мужчинах, исходя из специфики профессии. С кем попало она не сближалась и на денежные мешки даже глазом не велась. И это ей создало репутацию, которая в таком деле решает многое, но не всё. Однако Аликс именно эту её изюминку отметил сразу и выделил из обоймы танцовщиц. Такое в женщине видно по ответному взгляду на мужские притязания. - Гордость, вот что он отметил и ему воздал. Похвалы и дифирамбы от него она слышала и прежде, но вот такое предложение интимности впервые.
  Оказавшись на борту парусника, она осмотрелась и увидела пиршеский стол чуть ближе к носу судна. Там наготове было вино и фрукты. Женщина приготовилась к волнам почитания и оправила платье, подчёркивая свою стать и причёску, которая на слабом бризе окаймляла приятное и округлое лицо европейки с выразительными глазами. Дул очень слабый бриз из Тавриды, Костас закрепил парус, выкрутил рулевое колесо на нужный курс, затем, поймав лучший ветер, вернул его на "прямо руля" и стал любоваться гостьей. Вино, тосты и прочее - это Пушкин.
  
  Вздымает искор в небо тучу,
  Они что пламень ярких глаз,
  И в танце из движений лучших
  Они - изысканный алмаз!
  
  - сказал он вместо тоста и оценил качество экспромта в глазах Костаса и Марты. Оно отметилось влагой глаз у обоих и ответом от женщины:
  - Спасибо, Аликс, большое спасибо! И сделала большой глоток. В таких обстоятельствах обычно обсуждают самые неожиданные прелести женщин и Костас отодвинулся на корму, чтобы не мешать апполоновскому симпосию.
  Они говорили, пили, опять говорили, потом она прижалась к нему, согреваясь от морской прохлады и уснула, укрытая парусом и одеялом. Поэт любовался ею и писал портрет женщины, который и неповторим и соблазнителен в высшей мере - не писать его он уже не мог, так много она в него выплеснула.
  Когда она проснулась, то первое из мира реалий и висевшей над морем Луны - это слова мужчины, поющего осанну. На них есть один лишь ответ и Марта явила его с особым достоинством и изяществом, так же тонко, как и строки поэта. Что-то упало в его душу глубоко, что-то отозвалось тут же и дуэт мужчины и женщины в ауре ночного моря начался в особой тональности. Движение и грация танцовщицы уловили мелодию от сонной волны ночного бриза и выдали уникальный танец, которого не видела ни одна сцена мира. Удивительная медленная текучая пластика, поданная от души и увиденная в самых тонких чертах и деталях, была приправлена очами кудесницы, меняющими себя в самых немыслимых пределах. Такое только от гурии любимому повелителю!
  И всё это для них, двоих! Потом Аликс выкладывал женщине следующие строки и она возвращала собственное понимание их новым этюдом. И так не один раз. Костас наблюдал за ними вполглаза, вылавливая нужные дуновения галсами паруса и готовясь к возвращению в порт по большому кругую и только к утру, забравшись круто к новому бризу, он взял курс на Одессу...
  У Пушкина на его шхуне все женщины богини, а не стервы и самки, которыми были на суше. У них могли быть и роскошные груди, и совсем плоские, крупные бёдра и скромные девичьи, это и рослые дамы и совсем изящные и хрупкие, русоволосые и цвета воронова крыла, живые и скромные, их лона могли произвести на свет до дюжины деток или только здесь становились полноценными, всё у его поклонниц было разным, кроме одного - эти женщины понимали и любили музыку слова. Его музыка была так хороша, что влюбился, и по-мужски основательно, в неё и Костас. Иногда он с особым азартом сам подыскивал интересную рыбачку или цыганку с особой историей и приводил на парусник, чтобы поэт приобщился к его ценностям, проверенным и надёжным по всем статьям. И ни одна из них в курчавом барине не разочаровалась. А Костас позаботился, чтобы ревность обладателей женских сокровищ не испортила такой изысканной песни о море и любви.
  Все рандеву с его приятельницами были роскошными и полноценными и никогда не прерывались на полпути, иногда Пушкин спрашивал насчёт последствий непривычных страстей, на что контрабандист улыбался и говорил, что мужья и хозяева этих красавиц тоже курчавые. Щедрость женщин на один раз была такой же безграничной, как и страсть поэта и эта взаимность питала привязанность Костаса, мужчины с криминальной профессией к сугубо мирному поэту, но с ярко выраженным чувством достоинства и гордости. В этом Пушкин всем был близкой роднёй. Они изредка упражнялсь в стрельбе и Костас видел, что поэт мог стать и профессиональным убийцей - он легко попадал в пустую бутылку с двадцати шагов навскидку и сшибал пробку, если на прицеливание дольше трёх секунд.
  ... Пушкин разбудил Марту в последний момент и долго любовался её изумрудами и припухшими со сна ресничками. Каждая из ночных красавиц обладала неповторимым профилем и конфигурацией ресничек и он всё это впитывал, чтобы потом перенести на бумагу. Почерпнутого от танцовщицы уже хватало, чтобы выдать сдачу с первым пробуждением и он прочитал новый экспромт. По её глазам, реагирующим на каждую нотку дифирамба, он понял, что она хочет постоянства в их страсти и будет в них лучше Амалии. И она русская по духу, хотя кровей намешано порядком. И в ней есть та прохлада, которой он упивался, играя с Элен. Он так себе и наметил тему - "Прохлада".
  К дачам Рено Марта поднялась на крыльях необычного чувства и ни кручи, ни осыпи камней на тропе смелых людей даже не заметила. Он ничего не обещал, она ничего не гарантировала, но гармония мужской силы в ней переменила собственную окраску. И эти тона влекли и соблазняли, питая собой и раскачивая неимоверно. Она прижалась к мужчине и вдохнула в себя его суть, мужскую и пахнущую всеми грехами и прелестями мира. Уходить не хотелось ни на одну капельку женского. Но есть и гордость, которая в Марте никогда не дремала.
  - Ещё хочешь?- спросил он у тщеславия, но ответила гордость женщины:
  - Хорошо бы, но сегодня такое не в тон.
  - А проснуться утром и ещё раз услышать, как ты необыкновенна и хороша, это в тон? - притиснул амбиции мужчина и женщина, надеясь на лучшее, сдалась:
  - Хорошо, оставь дверь на ночь открытой и я тихонечко приду. У нас позднее ревю.
  
  Неожиданно для себя, Аликс в ожидании Марты не уснул и в каком-то странном волнении водил пером по бумаге, выводя бессмысленные значки и каракули. - Ни думалось, ни писалось!
  Она пришла и всё переменилось! - И тут же появился ритм, ну и сама женщина тоже светилась, так что новое свидание вышло особенным и нескончаемым. Она двигалась и красовалась, а он описывал её гармонию алгеброй рифмы. Новое свидание продолжило прежние зачатки симпатий и их возделывание стало обоюдным интересом. - Ему нравилась она, а ей был желанен он. Ночная медленная пластика, уместная на море, здесь обрела неспешные, мягко оконтуренные детали и танцовщица вошла в круг интересов музы поэта и с её помощью продолжила особую сюиту. Лишь ритм кастаньет нарушал тишину комнаты, но и он из её пределов ни сделал и шагу. И в итоге они написали целую сюиту, которая ложилась на известную музыку.
  Утренний кофей из рук Никиты разбудил гостью, которая уснула совсем недавно. Аликс спал беспробудно и Никита его пожалел. Гостья заботливо прикрыла Аликса покрывалом и поднялась к столу. Там лежали плоды их плодотворной ночи. Рисунки, схемы и стихи. Она тихонечко выпила кофе, оделась и ушла, прихватив подарки, в которых видно и её труды.
  На следующий раз был дождь и они устроили небольшую прогулку освежить мысли и тела. Они без зонта гуляли редко, вот и в этот раз прятались от струй под деревьями, прижимаясь друг к другу - обоим самую чуть за двадцать и свои тела они чувствовали отменно. Они вернулись к нему в номер, развесили иокрую одежду, а сами занялись сооружением памятника из впечатлений этой прогулки. Она движением, а он словами. Муза Эрато Марту полюбила давно и ревностью не одолевала, помогая танцовщице посильнее досадить своей сестрице Талии. Вдохновенное от женщины по индукции вызывало такое же от мужчины и ночь творчества родила очередной шедевр.
  И опять утренний кофей от Никиты и спящий Аликс, которого жалко будить. И уже через месяц Аликс забыл тело Амалии. Но Марта не была моделью или просто прекрасным телом - Аликс это видел хорошо. В один из вечеров, когда она пришла пораньше¸ он подарил ей конверт с мадригалом. Надо вскрыть конверт и прочитать. Пушкин сел в кресло и приготовился вкушать чтение. Марта была выразительна и в этом - актриса и танцовщица в одном лице. Она несколько раз перечитала текст про себя и начала вслух, только почуяв окончательно нерв сотворённого Аликсом:
  
   ЧТО ЕСТЬ ЖЕНЩИНА
  
  - Сосуд, вмещающий добро,
   Сомненья, муки, негу, счастье,
  То вожделенье, то зеро,
  То тень улыбки в волчьей пасти.
  
  Она - волненье и полёт,
  И сон дитя с очарованьем,
  И сердца праведного гнёт,
  И добровольное изгнанье.
  
   Я счастлив - довелось испить
  И в сути женской долго княжить,
  Познал - лелеять и любить,
  Желанной стала эта тяжесть.
  
  И я в хламиду обращу
  Свои парадные одежды,
  Грехи от века ей прощу
  За призрак чаянной надежды.
  
  Случай необычный - женщина читает посвящение себе и автору. Но именно эта неправильность и была целью поэта. Стихи в чистом виде - вот цель его затеи. Марта выдала всё на одном дыхании, лишь акцентируя что-то, но особо не углубляясь. И завершив чтение, она закрыла глаза, не выпуская из себя охвативших эмоций. - Призрак надежды - это и о ней! Он не торопил и просто наблюдал за гостьей, привычно вкушая женское, к которому так и не смог привыкнуть, восторгаясь всякий раз по-разному и без меры.
  - Что есть женщина, я знаю, а что есть ты? - сказал он через много тактов особо звучавшей паузы. Она заключалась в порывистом дыхании женщины и мучительном ожидании мужчины. Женщина улыбнулась и ответила:
  - Аликс, я вожделенье и зеро, я страсть и царственная нега, отрава жизни - тоже я. Я так и не могу привыкнуть к тебе, хотя многое стала угадывать. И мне нравится, как ты княжишь во мне. И теперь ты во мне стал единственным.
  - Но я не могу ответить тем же!
  - Переживу, да и не навечно же всё это! - Я должна ответить достойно, дай подумать!
  Она думала, он ждал и очередная ночь вступила в свои права. Потом именно из таких воспоминаний он будет черпать мысли и образы. Сейчас же он был на свидании с молодой женщиной. И оно продолжилось самым желанным - гармонией. Он не сравнивал её ни с кем, настолько всё несопоставимо, но танцовщицу из Бессарабии по имени Калипсо он помнил отлично. Удивительная пластика и обаяние. Однако Калипсо хороша только телом, с Мартой выходил и душевный контакт. И она моложе итальянки на целую вечность, ну и гораздо тоньше!
  Он знал, что она не любовница, а она чуяла в нём мужчину, с которым становишься настоящей женщиной. И этого ей хотелось всегда, поэтому Марта легко перетекла в личину, ранее занятую Амалией. Иногда он ей подсказывал идеи и вариации танцев, а она возбуждала его фантазию так сильно, что Муза из одной только ревности к Марте выдавала шедевры ритмики и мысли. И ещё одна особенность, которая их с Амалией разделяла коренным образом - она не губила рисунков и не рвала листков с текстами. Потом, когда её имущество достанется внучке и пойдёт с молотка за долги мужа-игрока, рисунки выкупит антиквар и продаст коллекционеру из эмигрантов в Берлине и тот повесит их у себя в гостиной в память о предках, живших в России, а листочки с текстами бесследно исчезнут ещё при жизни Марты.
  
  НИМФА - ОЛЬГА НАРЫШКИНА
  
  История замужества Ольги Потоцкой складывалась у Пушкина на глазах и многое он знал из первых уст, но не всё. Душевное состояние молодой женщины, постоянно ворующей мужские ласки не у кого-то, а у собственной сестры - это нечто особое и ему был чрезвычайно интересен монолог юной Кибелы, которую легко и с большим упоением играла Ольга. Он из надёжных уст знал, что именно она соблазнила Петра Дмитрича Киселёва, как и до этого отметилась в столице особой понятливостью и податливостью на рынке сугубо мужских услуг: о ней говорили и тихонечко присматривались к тем, кто выглядел приобщённым и в дискуссиях не участвовал, напоминая сытых и избалованных котов. - Либо в ней врождённое женское любопытство, либо предтеча новой вирсавии!
  В доме Воронцовых Ольга себя особо не ограничивала и вела линию интернациональной шляхты вполне естественно, тем более, что родни среди них предостаточно и шляхетских потомков в том числе. Дамы из окружения Бэт не были серыми и невинными курочками, пройдя положенное молодости в реалиях пиратского юга России, но и они изумлялись цинизму молодой кибелы. Однако сама хозяйка дома из-за деликатности и ложной щепетильности её не одёргивала, а только морщилась после очередной выходки. Ну и в чём-то в своём нравственном облике Ольга напоминала ершистого и неправильного Пушкина и к обоим общество относилось в равной степени настороженно и с любопытством. И Пушкин оправдывал ожидания и писал оды, эпиграммы и провокационные мадригалы, а Ольга не менее затейливо и непредсказуемо устраивала пике для семейных пар, провоцируя даже почтенных джентльменов на низменные проявления. Убелённый сединами чужой супруг заглядывал ей в корсаж, а она улыбалась, поощряя и задерживая взгляд. Отвернуться и уйти в комнату с оранжадом получалось не у всех супружниц, поэтому своё горькое блюдо имели многие несчастные. И так практически каждый бал или приём.
  И интересы Музы у Пушкина пересилили зевсовы комплексы в выяснении всего многообразия этой проблемы. У него по общению в доме Воронцовых было много возможностей уединиться незаметно, поговорить и выяснить позиции сторон, чтобы разобраться с проблемой в лице Ольги Нарышкиной-Потоцкой. Ольга играла в осторожность лишь в известных пределах и таилась только от графини Воронцовой, поэтому на приманку Аликса Пушкина поддалась без раздумий, хотя именно верность своей покровительнице она и должна являть всегда. Он ей написал посвящение, которого в публичный альбом не поместить, и оценил реакцию. Она была вышла тут же, без околичностей и очень непосредственной:
  - Аликс, вы лучший поэт России, я это вижу воочию! Вы в этих строках пишете меня как женщину очень точно и с особенным вкусом. А мне красивые и изящные вещи нравятся! - Мы бы могли встречаться и наедине, где я буду позировать, а вы писать. Обещаю быть послушной натурщицей!
  - И в грот ко мне сразу же после рандеву из пещеры графа Майкла?
  - Я с ним другая?
  - Не знаю, но мы могли бы выяснить и это.
  - Я собой в его обществе не управляю, - легко призналась молодая женщина.
  - Научный опыт, не так ли? - спросил Пушкин и проследил за её реакцией, она была проста и незатейлива:
  - Возможно и такое, вы исследователь нэтюрэль, а я подопытный организм.
  - Настоящий исследователь, мадам, работает поначалу с нэтюрель вирджини (девственная природа), вы по какой части вирджини?
  - Незамутнённое осознание женской сути, сударь! - Разве нет? - ответила она, явив любопытство женщины, хорошо приправленное светскими ценностями. Особый цинизм в её откровенности слегка зашкаливал и превосходил даже мужские представления о нормах для доступной женщины. Ну и она совсем не глупа, испорчена, но не глупа! И играть способна хоть что. Правда, в почтовых романах по сюжетам французов она не блистала, но поясняла это не теми партнёрами.
  - И вы, не переводя дыхания от объятий, ещё пахнущая мужским, явите себя чужому взору? - задал он главный вопрос о нравственности и светских нормах. Она пожала плечами, улыбнулась и ответила:
  - В этом и заключается чистота опыта, разве нет, Аликс?
  - И вы сохраните в себе то, что в вас погрузил другой мужчина?
  - Разумеется, его мужеское - это великое множество вистов и они не испаряются мгновенно.
  - Вы, вся пахнущая графом, явите себя мне и моя суть - только художник? - Мадам, вы, верно, шутите?- спокойно ответил Аликс, разглядывая молодую даму, многое унаследовавшую от своей мамочки-авантюристки. Она весьма и весьма интересна, но её ум уж очень кривой и извращённый даже по мужским меркам. Для целителей душ и исповедников она благодатный материал, но Аликс Пушкин был поэтом и исследователем, поэтому только записал себе в тетрадки найденное в Ольге. Другое дело - Бэт Воронцова, она от "непосредственности" этой "вирджини нэтюрэль" страдала каждый день и надо ей как-то помочь. Как? - Решения долго не было и появилось оно сразу и в виде либретто экзотической пьесы. Всё необходимое для решения наконец-то совпало и по месту и по времени!
  Невысказанную просьбу Бэт Аликс выполнил по-мужски и с расстановкой - порабощение Ольги Потоцкой, ставшей пару месяцев назад Нарышкиной. Это случилась на борту небольшой прогулочной шхуны, взятой Костасом у соотечественника как бы в аренду за старые долги. Она была поудобнее его посудины и сугубо прогулочная, с диванчиками, складными навесами, уютными столиками, закутками и прочими удобствами для пассажиров, но при нужде легко становилась мечтой контрабандиста из-за уймы потённых уголочков. Название же в духе эпохи: "Эсмеральда".
  Ольга взошла на борт шхуны на рыбацком причале после вечеринки в банкирском обществе. Сговорившись на такую авантюру с Пушкиным, она надеялась ткнуть заклятую подругу и в этом. Шхуна тихо отчалила, Ольга воспарила, наслаждаясь морским пленером и собою на его фоне, она моментально освятила собой все местечки на "Эсмеральде" и нашла эту дорогущую игрушку на плаву очень пикантной. Она устроилась на диванчике под навесом и с восторгом наблюдала за слаженными действиями команды по выходу в море. Но длилась её радость не столь долго, хотя и напитала неслыханным ранее: за изгибом берега у маяка к ним приблизилась рыбацкая шаланда и оттуда на шхуну смотрела Элизабет Воронцова, которой на банкирской вечеринке не было: не тот у неё статус. И вот она машет Ольге, как бы приветствуя подругу-соперницу, и улыбается остальным на судне. Те тоже удивлены и рады.
  - Не помешаю? - спросила графиня, приведя в порядок себя и одежду после волнительного приключения с рыбацкими объятиями вместо сходней и трапа.
  - Бэт! - громко воскликнул Пушкин, оставивший Ольгу на полубаке, - вот это сюрприз! - Может, поделитесь, какими судьбами?
  - Сэр Аликс, графиня Нарышкина! - Мимо пролетал Гермес и всё устроилось само собой, - не скрывая счастья, отвечала графиня Воронцова. Она вскоре устроилась поудобнее и приготовилась к пиру чувствований. Аликс был единственным мужчиной, который не обманывал и пустого не обещал. Билеты в персональную ложу она купила по случаю и с убедительными мотивами к кассиру продать их исключительно ей. Она обещала ни во что не вмешиваться и быть паинькой, глядя на мужской пир в открытом море.
  - Бэт, я обещал Ольге прогулку под Луной и портрет на память. В Крыму и на Массандре всё не то и не так. А здесь море другое, оно пахнет степью и Тавридой так, что дурман виноградников просто сводит с ума, а контуры со строками ни с чем несравнимы.
  - И чтобы сумасшествие было с лунной дорожкой, - осмелела Ольга, уже поняв, что урвать своё и скушать грушу в одиночку не получится.
  Костас и сейчас был один за всю команду, но на этот раз и судно новое, и приключение на двоих. То есть, ему половина добычи! Ради такого можно и побатрачить! Аликс уже кое-что в морском деле умел и они быстро управились с постановкой паруса и закреплением его положения. И после этого Пушкин лишь помогал, а Костас всем шкиперским командовал, вскоре и это завершилось и они переключились на пассажирок, которые соперничали по-полной без слов.
  Чуточку расслабив новую гостью вином, они разделись по пояс, подразнили обеих дам загорелыми торсами и приступили к ритуалу посвящения рабы Ольги в пиратские нимфы. Графиня Воронцова была единственным зрителем и своим подчёркнутым вниманием окунула соперницу по самое-самое. Претендентку на роль нимфы привязали к мачте, прочитали устав Посейдона и правила обращения пиратов с пенно-морской добычей. А потом всё это и реализовали в четыре руки и два мужских торса с увесистыми достоинствами. Жертва особо не упрямилась и поначалу, а потом и вовсе стала соучастницей. Но чем глубже она погружалась в негу истязания мужчинами, тем беззащитнее становилась в византийских играх с заклятой подругой Бэт. Два мужчины, один из которых чистокровный пират, весь в татуировках, а другой - стройный туземный вождь, изгваздали женское тело от макушки до пяточек так старательно и умело, что сделали Ольгу отзывчивой и послушной рабой инстинктов. - Ей хотелось ещё и ещё!
  А потом Аликс рисовал нимфу, которая позировала, будто профессиональная модель в салоне у Брюллова. Очень рельефно выделялись холмы на груди, которые от игрищ так и не отошли и горели ярче звезды Вега, руководящей штурманами в такое время, а порывистое и сдавленное дыхание заглушало ночную волну и дополнялось вскриками дельфинов, нашедших косяк рыбы, вскриков таких же утробных и призывных. И в завершение Пушкин занялся описью тела нимфы, дабы потом не перепутать его с другими прелестницами. И это заняло тьму минуток и мгновений, в течение которых она сходила с ума, поскольку никто и никогда такого о её теле не говорил. Перед этим Бэт Аликсу очень подробно описала и прелести, и лексикон любовного языка мужа, и его гимнастические предпочтения из единственного соображения: уязвить! И больше его, чем её, пустую игрушку и не более.
  Зная об играх Ольги с графом самое интимное и из других источников, Пушкин обыгрывал нереализованное в гордой полячке и будил неудовольствие. Костас был вроде пажа при нём и с телом новоиспеченной нимфы обходился бережно и в духе сказанного об отдельных прелестях. Если требовалась женская реакция от мужского касания, положим, к плечу, он это совершал, нимфа отзывалась и поэт это вносил в реестр. Нимфа желала высших похвал и на эмоции от опытов нэчурэль (натуральных по природе) не скупилась, выдавая тут же и с размахом. Присутствие рядом графини придавало пикантности, и поощряло на откровенность в отместку. Ей было за что воздавать и теперь она не скупилась, зная точно, что в безграничном космосе чувствования такое описание её тела не исчезнет и без следа не растворится. И поэтические метафоры коитуса часто становилась реалиями, а гармония тела в волшебном совокуплении шла под музыку автора сюжета и только с дыханием актёров. Женский слух воспринимает многое так опосредствованно, что итогом становится и непорочное зачатие. Нимфа слышала всё и слова поэта в неё вошли катехизисом новой личности. - Зачатая и придуманная автором, она ему и будет отзываться. А на графа смотреть с презрением и свысока. У графа - не катехизис, а ценник в ювелирной лавке.
  И во всём этом, для светской дамы привычного и удивительного, Ольга разглядела совершенно иное - мужчины не просто обихаживали её тело, касаясь и проникая по случайному произволу, они разведывали плодоносность её сути и на лучшие земли высаживали семена и саженцы сугубо мужского, пахнущего так, что оно ассоциировалось с древом желаний. Уже к концу первого акта она почуяла в себе первое древо, оно отдавало мускусом и тмином Аликса и ароматом критянской сосны от Костаса. Эти древа шелестели листвой и под ними можно укрыться от зноя вожделений, которые её раньше съедали своим колготением и шипением разнузданных языков. Она имела контакты с самыми разными мужчинами, но от тех к ней ничего так и не привилось, чуждое изначально. Здесь же она забеременела и разродилась моментально и имела удовольствие от этого. Она увидела разницу между Михаилом Воронцолвым и Аликсом Пушкиным - первый вызывал бесплодное вожделение, а второй высаживал плодоносное древо. Она уже сейчас его чуяла в себе. И с кроны древа новой сути она своё приключение увидела совершенно в ином свете. - Поэт не жуир бесплодный, но умелый садовник! А Костас казался мужчиной в самом соку с дурманящим и очень сильным телом и теперь нимфа отчётливо понимала, что Воронцов с его напыщенными манерами и имитацией силы - это не повод для войны с Бэт. А Аликс и вообще конфетка! - Но он принадлежит Бэт! И это лишь один из уроков от жены её любовника.
  С каждым новым погружением и работой с кроной и корневищами она обретала всё новые и новые деревья и саженцы, что-то в уже плодоносных садовники подрезали, прививали и обихаживали, указывая хозяйке участка когда поливать, а когда обрезать пасынки и ложные побеги. Ну и всё это под музыку Аликса, которая ей тоже пришлась по душе. Садовники так тщательно обошлись со всем на её теле так, что не осталось и вершка не ухоженного в новой вере. Не пустоцветных сладострастия и вожделения, а сочного язычества с плодами и ягодой. И всё это на древе желаний. Они уже на ней были и она таяла от предвкушения дальнейшей жизни с этими чудесами.
  Когда вся территория ойкумены новоиспеченной нимфы уже шумела листвас ветвями, к ней пришло понимание того, что сидящая у мачты Бэт - и не Бэт вовсе, а громадный парк желаний, высаженный Аликсом. И она сообразила, что подобное он совершал и с другими дамами, поскольку ничем иным такую привязанность к нему не объяснить. Итак - Аликс и древа желаний, это реалии общества и их надо иметь в виду.
  Бэт смотрела, а мужчины высаживали деревья и играли на инструментах, читая ноты в глазах графини. Воронцову так и подмывало чуточку изменить коллизию и самой отведать из заповедного, однако Аликс намёков "не увидел" и исполнял намеченный план скрупулёзно и с необычным для себя рвением.
  В конце ритуала нимфу окатили морской водой и смыли следы эманаций и истечений греховного. Они больше пеклись о листве и ветвях деревьев, чем и грешном теле нимфы и по ветвям прошлись с любовью и чутким вниманием. Затем вытерли насухо полотенцами грешное тело и надели нижнее. Остальное сама.
  И потом с удовольствем наблюдали за её движениями, которые заметно прибавили и в грации, и греховности. Эти её субстанции так набрались от небольшой рощицы древ, что порой были неразличимы. Ничего подобного Ольга не знала, поэтому просто жила и питалась выданным этими корсарами. Поскольку зеркал на таких судах не бывает, то она смотрела на лица мужчин - так ли делает, так ли надо и впредь, а, может, без этого лучше? Графиню Воронцову она видеть уже не могла, поскольку была включена только на мужское. Музыка и аромат мужского сейчас составляли вселенную молодой женщины с особой конституцией нравственности. Про мамочку Ольга периодически вспоминала и сравнивала себя с ней, пока за мамочкой по части успешных авантюр ей не угнаться. К тому же высаженные в ней древа желаний многое меняли и ей нравились новые метаморфозы. И она не была их рабой, она свободна, они только щедро высадили в ней новую суть, для которой женщина и создана: зачинать, вынашивать и плодоносить.
  Одевание новоиспеченной нимфы сильно затянулось: они долго определяли место для розы, которая отвалилась от платья и точное место для неё не помнил никто. Мужчины подсказывали и уточняли, а графиня Воронцова улыбалась своим мыслям на темы увиденного. Казнь возвышением - идея Пушкина и Бэт не сразу согласилась с его доводами, но доверилась в который раз и теперь понимала, что увиденное - шедевр изощрённой мести. И любовалась плодами фантазий самого дорогого существа. Они так пахли автором, что исполнители на его фоне бледнели и скучнели, хотя по отдельности смотрелись очень привлекательно. Мысль и душа у него в этой игре были гармоничны и тело в причудливой композиции описанных страстей было не физическим, а виртуальным. Она не имела настоящего физического соединения, но находилась внутри мужчины и без фокусов, неотъемлемых с любым другим мужчиной. - Чтобы млеть и стонать, с ним не требовалось ни обнажения, ни мучительных, сводящих с ума, касаний, достаточно его речи и взгляда. И теперь, терзая другую грешницу, он ласкает и нежит её одним лишь присутствием. И слова, адресованные Ольге, на самом деле предназначены ей, графине Воронцовой, урождённой Браницкой. Одного взгляда мельком от Пушкина достаточно, чтобы всё это понять и принять. И она наслаждалась зрелищем, которого никто и никому более не выдаст.
  Откуда такое знание женской сути в молодом мужчине? - От женщины! Юный Аликс с волшебницей и богиней Катей Карамзиной приобщился ко многому и она своего подопечного одарила знаниями и умениями просто так из щедрости и любви к искусству. Он ей воздавал такими же роскошными сонетами и балладами, которые исчезали в громадной библиотеке мужа, выплывая в нужные для женщины минутки и мгновения. В ней были диковинные рощицы и сады и все они от мужского семени и она изредка вводила юного поклонника в жар ревности, чтобы тот особо не заносился: увидеть роскошные сады в ней юному пииту было и удивительно и больно одновременно. Она знала, что ему хотелось быть единственным, но такое невозможно - всякому своя грядка и свой садовник. Как и куда помещать семя, чтобы дало всходы - это он постигал с ней, так что другие женщины - лишь проекция чувствования и мечтаний Кати. Но об этом никому! - Бэт, Элен, Амалия и Женевьев об этой волшебнице даже не догадывались.
  Листы с рисунками и стихами на этот раз за борт не отправились и стали особым капиталом в женской ревнивой ойкумене. Графиня Бэт их хранила очень бережно, как и всё связанное с поэтом. Нимфа эти шедевры тоже видела и не сделала ни единого движения их испортить, понимая всё и сразу. Нимфа - это спутница божества и такое входит в душу легко. Ну, и молодость - ей только двадцать два! И высаженная в ней рощица уже призывно шелестела листвой и манила ароматами спасения души.
  В общем, вышло так, что нимфа за минувшую ночь похорошела неимоверно, однако Воронцова в городе нет и выложить эту красоту некому. - Не мужу ведь! Эта деталька была нетъемлемой компонентой большой игры, задуманной графиней. И потом через месяцы и годы не однажды её составляющие служили боевыми пиками и ядовитыми стрелами в семейных разборках со смещёнными понятиями о ценностях. Находясь в плену у греховного прошлого через многие годы, молодая и стройная Ольга смиренно проглатывала обиду, так и не удостоясь желанной мести, несмотря на то, что Бэт к тому времени заметно округлилась везде. Шелестящие рядышком древа желаний притягивали взоры мужчин и переманивали к себе их глубинный интерес. Они об этом волшебстве Пушкина и его паствы и не догадывались.
  Но это потом и где-то, а теперь и здесь Пушкин догадался, что продолжение ритуальной казни будет уже сегодня и только уточнил:
  - Я это видеть должен сам или достаточно и молвы света?
  - Аликс, всё по ординару и ты мой главный свидетель! - И к вечеру на приёме в честь местного святого из моряков Эвксинского Понта муж Ольги по обыкновению дремал, а молодая Нарышкина блистала в обществе Пушкина. Так изящно вести партнёршу в вальсе не мог никто и Ольга сыграла на чужих клавишах чужие ноты. - На них смотрели, их обсуждали, Ольгой восхищались. В том, что слухи о её художествах с поэтом до Воронцова дойдут в самой извращённой форме, Ольга была уверена, но теперь это уже ни пугало и ни раздражало. - Аликс скоро уедет и Бэт лишится наркотика неслыханной поддержки.
  Посвящение в морские нимфы вышло так глубоко и сокровенно, что даже игры с поэтом второпях и тайком ото всех обрели иное значение и вес. И Ольга, настоящая дочь своей матери, стала прикидывать варианты продолжения затей с Аликсом без Бэт и уже в столице. Он и вправду восхитителен и слухи о нём ничего не преувеличивали. Хорош и пират, но с ним без Аликса нельзя. - Насыпать крупной соли на её мокрую грудь, сделать из неё дорожку до самой промежности и слизывать потом в две пары губ, идущих навстречу друг другу, предложил грек и это её чуть не скинуло с катушек. И вообще эти часы казни стали переломными в её жизни. Даже грех с мужем Софии с этим сравниться не мог, да и не был он каким-то особенным, а очередным среди многих.
  И она впервые столкнулась с мыслью забеременеть от мужчины по собственному капризу. Плод от такой связи обещал массу сюрпризов потом, таких желанных в пику нынешней обойме приевшихся. И про греховных деток высшей шляхты выплыло тут же и многое. Она замужем и хочет чего-то особого, ведь она того достойна! И досадить по-женски своему покровителю она уже и сама захотела.
  Нимфа - так нимфа, однако никому не признаешься в пережитом! - Разве что с самой Бэт можно искупаться прислучае.
  А что об этом сам поэт? - Для него Ольга - типаж, к которому и он приложился. Потом они периодически встречались и он, как доктор у больного, наблюдал анамнез. И была она так же послушна, как и все пациенты у дорогущих эскулапов. Ну и он по-садовничьи обихаживал на ней собою высаженное и привитое. В общем, все черенки на древе прижились и сама нимфа о них пеклась и по мере сил пестовала. После всего этого муж для неё просто перестал существовать. К любовнику она тоже сильно поостыла и указала на мужской некомплект, которого ранее не замечала, теперь же увидела во всём безобразии и зажмурила глаза, изрёкши обычное для женщины: - Какая же я была дура!
  
   ВСЁ СУЩЕЕ ЕСТЬ ХАОС
  
  Как-то в архивную комнату к Пушкину зашёл доктор Хатчисон и после работы с книгами на латыни и старо-греческом по наукам, лекарствам и алхимии обратился Пушкину:
  - Что для вас наше мироздание? - Гармония или хаос?
  - Земля, небо, душа и прочее в совокупности? - уточнил Пушкин.
  - Да, всё-всё и материальное и духовное, - сказал доктор и Пушкин задумался, поставленный в тупик. От проблем натуралистической философии он всегда был далёк.
  - Для меня всё это вместе и не существует, отдельно - да, но не вместе.
  - Но разве поэты своими чувствами и ощущениями природы не объединяют море и восторг от волны, когда взмывают на ней и дышат по-особому? - Материальное море и свои эмоции на его счёт.
  - Мои чувства, сэр - это я сам и не более того! На одной и той же волне всякий смерд имеет сугубо личные вариации чувств. Как их объединить? - Мои и мадемуазель Раевской, к примеру? Уже не говоря о таковых у иудея или румына. - Что общего в их звучании?
  - То есть, волна одна и та же, а чувства о ней разные?
  - Да, сэр, именно так и слова о ней тоже разные, даже у нас с мадемуазель Элен.
  - В переводе на язык философии, материя - это волна, а стихи о ней - это эмоции?
  - Разумеется, сэр, а что это вас, на ночь глядя, потянуло так далеко от забот о здравии мадам Элизабет и её деток?
  - Поиски истины, сэр! - Зная истину, понимаешь многое в сути и не заблуждаешься в общем курсе лечения, поэтому не делаешь шагов в пустое пространство - их уже указали исследователи. Ну и недуги плоти часто укрыты волнением духа. Моя задача - различить причину и следствие.
  - В целительстве такое возможно?
  - Очень трудно! - пожал плечами доктор, - истина здесь часто оборачивается поисками философского камня. Что есть лукавство.
  - Речённое слово - это что, материя или эмоция?
  - Разумеется, эмоция, она идёт по следу уже содеянной материи, то есть волны. И, если следовать научной логике, то эмоция - это наша реакция на материю, ведь так?
  - В общем, да, - согласился Пушкин, обретая интерес к софистике: это и игра разума и поиски гармонии.
  - Можно ли найти случай, когда эмоция производит материю? - Пушкин задумался и качнул головой в отрицании, не найдя такого примера. Доктор Хатчисон улыбнулся и сказал:
  - Я тут припомнил из Завета: - Сначала было Слово. Ррраз! - и Господь соорудил сферу небесную, потом твердь земную и так далее - всё-всё за семь дней. И вроде инструкции к нему - "Святое писание", чтоб не грешили, когда расплодятся и расползутся по необъятной земле-матушке. Мы с вами не нашли примера, а он есть - Слово?
  - Божье слово! - Может оно способно на такое? - Божье и уникум?
  - А откуда нам известно, что было так, а не иначе? - В "Коране" мироустройство описано по-другому, у буддистов своя картина мироздания, у римлян и эллинцев и вообще всё сущее вышло из хаоса. А ещё на Востоке есть иные религии, в Африке тоже и все претендуют на первичную истину. Кому верить? - Разве нынешние победившие религии - панацея? Возможно, через пару веков на нынешние религии будут так же смотреть, как они на побеждённое язычество. Если издали смотреть на язычество Рима и Афин, то оно у нас отторжения не вызывает.
  - Ну, тут я с вами, сэр, соглашусь. Читая Священное писание сейчас, когда и сам немножко стал литератором, я вижу, что редактор у этой книги нерадивый и ляпов от авторов отдельных глав там предостаточно. Если Всевышний так умён, как написано в Библии, то мог бы своих писарей и стряпчих обучить получше. По-холопски и неуклюже всё это спроворено.
  - То есть, сомнение у вас зародилось?
  - Да, сэр! И уже порядком годков.
  - Два-три?
  - Берите больше: три-четыре! - к вящему удовольствию доктора уточнил Пушкин и юношеского апломба в этом было предостаточно.
  - Что ж, сэр, тогда нам будет проще разобраться и с остальным. Начнём с мироздания по эллинцам. У них сначала был Хаос и Тьма, они родили свет, потом время и землю. А после них вышло что-то батальное в соперничестве среди титанов и богов и уже затем принялись за людей. Всё сущее по их версии с муками и болью рождалось из Тьмы и Хаоса. Гармония появилась гораздо позже. А в тотальных религиях всё сразу. Как вы считаете, в какой модели мироздания есть логика?
  - Несомненно, всё от малого и несовершенного к большому и удобному для жития. Обучаясь, мы растём. То есть, выделяю эллинское язычество. Оно более естественно и больше напоминает историю мироздания, чем Писание.
  - Есть ли вообще в Библии чёткая логика?
  - Я уже сказал, сэр, - это не очень удачная книга.
  - А насчёт Хаоса и Гармонии у эллинцев? - Чуть подробнее и в виде резюме.
  - Эта мифология намного богаче и вкуснее, хотя и фрагментарна и без стержня в виде жития святых и царей. И она пахнет совершенно не так, как Библия. Хоть эти слова не по науке, но именно вкус и есть критерии поэта в познании мира. Писание - это собрание нравоучительных притч, придуманных не очень умным автором, а мифы эллинцев - полёт мысли художника, пишущего по велению души. Там нет заданности и сюжеты сугубо бытовые, без дидактики и моралитэ. Теперь это я вижу очень отчётливо.
  - А если в пару слов об их предтече, откуда взялось то и другое? - У вас это уже сложилось?
  - Да, сэр, пусть и не в полной мере! - Библия - это история уязвлённого народа, обиженного соседямии собственным убожеством, что ли, а мифы эллинцев - сочная и разнообразная пища для ума. Там есть всё и на любой вкус. Назидательность мифов гораздо убедительнее Писания и авторы там намного профессиональнее. Ну и нет редактора и цензуры!
  - А как выглядят времена и эпохи всего описанного у тех и других, кто, на ваш взгляд, старше и кто и где жил в те первоначальные века разума?
  - С Библией ясно - это край винограда, пустынь, небольших уделов и полосок с нивами, бараны на холмах и периодические потопы в равнинах. А у эллинцев - высокие горы, большие моря, громадные острова и вулканы. И чуешь простор. Про потопы там нет ничего. Царей иудейских с эллинскими героями и царями по географическим признакам никак не увязать. Хотя, возможно, они и обитают где-то рядом по временным эпохам.
  - И опять давайте следовать логике - обе мифологии с завидным пафосом претендуют на описание большой Ойкумены, однако при большом возрасте той и другой историографии мы общих точек между ними так и не находим, что отсюда вытекает?
  - Что же? - переадресовал вопрос молодой человек взрослому и тот ответил сам:
  - Ойкумены у них оказались слишком маленькими по нынешним меркам и эллины из Средиземноморья не слыхивали про скотоводов Междуречья. А раз так, то их "грандиозные мировые потопы" - обычные разливы при дожде в соседней волости. Я убедителен?
  - Ну, если взять Петербург и тамошние наводнения, то от приливной волны они намного губительней. Однако на высоких холмах в первую десятку саженей уже сухо. В нашей истории таких катастроф, чтобы стал нужен ковчег и он носился по морю без брега так долго, не сыскать.
  - В Лондоне картина с Темзой та же: дожди льют неделями, а воды прибавляется до трёх-шести футов, в случае же приливного нагона воды - до десяти футов метров моментально! И потом так же быстро всё исчезает. Вывод: что-то там не так! - Чтобы гору Арарат на Кавказе покрыть водой, сколько воды надо? - Вы географию на память знаете?
  - В общих чертах.
  - Что ж, не будем рисковать с цифрами и возьмём атлас мира. Он отыскал его на полке шкафа и раскрыл в нужном месте:
  - А теперь представьте, что вода достигла вершины Арарата, а это высота 4 версты, - он указал место и Пушкин истину увидел в натуральную величину: - Эллада от этих гор не так далеко и там горы вышиной меньше 2.5 вёрст. Если потоп всемирный и над водой возвышается только Арарат, то никакой Эллады и прочего Рима и Микен не осталось бы и в помине. И второе, вода по Святому Писанию не спадала много дней. То есть, ни Афин, ни Трои, ни Рима, ни Карфагена! Но они есть, никаких наводнений такого масштаба на этих пространствах не отмечено, значит, с Писанием не всё так. То ли дождик послабее, то ли разлив пониже, а скорее - и то и другое, ну и не мировой потоп, а в рамках равнинного уезда, что-то вроде катастрофического паводка. Логично?
  - И крамольно, в Писании всё не так и мы с вами еретики! - улыбнулся молодой поднадзорный, которому вольные мысли вслух и кому попало выдавать негоже.
  - К счастью инквизиция канула и эти обломки её власти нас уже не ообо пугают.
  - Да! С этим вы правы. Теперь не инквизиция, а надзорный орган над писателями новых откровений.
  - Да уж?
  - Да!
  - Ваши выводы из этой темы? - подтолкнул доктор поэта к поиску вечной и нетленной истины. И вскоре дождался ответа, поэт соображал не только в рифмах и гармонии:
  - Потоп - это страшилка для неграмотных семитов Месопотамии. А мы её переняли, не подумав. У нас и своих богов хватало.
  - Богов пока оставим в покое и вернёмся к логике. Из неё следует, что христианство - это религия равнинного народа, подвергавшегося систематическим преследованиям и гнёту. Исход иудеев из Египта и их умный Моисей водит народ по пустыне, выжидая пока не вымрут сомневающиеся в его избранности! - Есть ли подобное у эллинцев?
  - Нет, сэр, они всегда сами куют своё счастие и похищенное золотое руно возвращают на родину. Там веют ветры свободы, а в Иудее голодно, затхло и неуютно. Римский прокуратор вполне мог не дать ходу этим апостолам и иудейская придумка так бы там и осталась.
  - Вы читали основы иудейских законов Яхве?
  - Нам о них говорили в Лицее, мы эту тему жарко обсуждали на занятиях, однако после того было не до них. Так что - в общих чертах.
  - А у греков эпикурейство и атомистику помните?
  - Да, это выглядит яснее и язык греков мы знали отменно. Зная Протагора и Анаксимена, зачитываться переводными псалмами - дело недостойное! Там тоже масса схоластики и зауми, но она живая, её ветви можно оценить на вкус, с Писанием так не выходит. Там одни догмы.
  - Однако поэтам и художникам что Сцилла и Харибда у Гомера, что библейские соляные столпы из тел грешников - герои одного уровня. Почему? - Вот вас, молодого литератора, влечёт больше при таком выборе? - припёр взрослый муж юного. И Пушкин задумался.
  - У меня образы и коллизии зреют сами по себе и я их потом куда-то лишь прислоняю, а не выращиваю изначально. Часто это языческое, но иногда и Вирсавия.
  - Можно ли, сэр, сказать, что в вашем сознании из хаоса всего и всякого вызревает истина в варианте поэтическом? - Из Хаоса в Гармонию, а?
  - В этом отношении ваша аллегория Хаоса и Гармонии очень удачна. У меня именно так. Зреет долго и рождается с трудом. Пуповина от этих фантазий нередко так опутывает меня, что я и сам живу тревогами своих фантазий. - Нечасто, но так бывает.
  - И возникает иллюзия их существования наяву?
  - Да, сэр, и чем убедительнее выглядит мой плод, тем лучше его принимают читатели. Я его вылизываю, как сука своих щенков и отправляю в мир.
  - Женщина, поэт и божья тварь едины в совершенно разном. Почему? - Вы не задумывались?
  - Во мне зреет сущность мысли, в женщине - человеческий плод, в божьих тварях - им подобное. Это похоже на один и тот же механизм. - Разве нет?
  - Вот оно! - одобрительно воскликнул доктор, - логическая цепочка! И вы её увидели. Вынашивание мысли - это аналог природного в вынашивании живого тела. И то и другое - естественно. У божьих тварей на эту тему вряд ли есть что-то осознанное, к примеру, у муравьёв и червей, однако выстроенность схемы всего сущего внимание человека-мыслителя привлекает. Вы помните про эллинские школы в рощах и рассуждения Сократа о сущем?
  - Разумеется, сэр, там идут рассуждения о первопричине всего.
  - И что утверждал Сократ, не забыли?
  - Мысль следует за мозгом и телом, значит, она вторична. А тело и материя первичны. Дух сопровождает тело и вместе с ним умирает.
  - И никакого бессмертия в чистом виде?
  - Это получается само собой: живёшь - думаешь и пылишь вокруг, чтоб заметили соседи, умер - и всё! Тлен - это венец всего сущего, так сказано у Шекспира устами Горацио.
  - Вот за эту ересь и неуважение богов Сократа и приговорили к смерти. Царство Аида описано очень ярко и подробно, но нет ни единого свидетеля, кто бы это подтвердил на людском суде. Как и божий суд в Писании. И то и другое - догма! - Но сейчас нет инквизиции и мы рассуждаем о поисках истины, не опасаясь шпионов.
  - Я полагаю, сэр, вы эту ночную дискуссию затеяли неспроста. - Вы своего достигли?
  - Да, я говорил вам насчёт истины и философского камня - волшебных превращений не бывает. Двадцать веков пустых хлопот и поисков! - Они неизлечимые гордецы и двоечники в школе Сократа! Все успешные ученики понимают, изучая мир естественный, и видят, что он сложен, но познаваем. Всё сущее - естественно! А естество - это знакомая нам с вами жизнь. Во все времена были те, кто истину искал, и те, кто наказывал этих умников. И умники выработали защитное от косного невежества, они прячут истину в закоулки фраз и умозаключений, доступных лишь умудрённым. Читая древнее и старинное в этих талмудах, я вылущиваю плевела и отыскиваю злаки знаний про суть организма. Методы утаивания одни и те же во все времена и я добираюсь до истины сравнительно легко.
  - А как же ребро Адамово и Ева от его ребра и плоти?
  - Анатомия живого показывает, что многое из земного состоит из одних и тех же элементов, которые работают примерно одинаково. И устроено всё очень тонко и сложно, соорудить человека из глины по своему подобию - это миф для троглодитов! В глине нет и признаков тех элементов, что есть в живой ткани. Но тёмному троглодиту сие неведомо и байку про Создателя он проглотит с восторгом неофита. Просвещённому же человеку свойственно думать и сомневаться. И не всё он принимает на веру.
  
  - Из праха даст листок побег
  И низкий червь - он розе отче,
  В веках разрушен скальный брег,
  Трава и корни главный зодчий:
  
  Отвергши от сознанья страх,
  Рукой умений зижди почву
  И плодоносным станет прах
  И не помянем всуе отче!
  
  - это из "Надгробья рыцаря" у вагантов, - сказал Пушкин, - и всегда грядущие народы берут почвой опыт предков. И своих и чужих. Почва - очень удачная и собирательная аллегория.
  - Особенно хорошо звучит - "...И низкий червь - он розы отче!" Символ любовной неги и неземной страсти - роза растёт из почвы, созданной навозным червем. Всё земное - тлен и из праха убиенного рыцаря прорастёт нега божественной розы.
  - Не всякого рыцаря, а того, что благороден и погиб во имя. От подлого нет и могилы. В тексте "благородный" звучит символом - светлое имя дамы.
  - То есть, её благородство принимается на веру и она лишена черт, которые подлежат сомнениям. Некий абсолют, как и у веры в Господа всевышнего?
  - Да, сэр¸ тут я с вами согласен и готов обобщить: вера - это основа любой догмы, от любви до религии.
  - Вот-вот, - подхватил доктор Хатчисон, - вера во что-то! Его может и не быть, но ты веришь. Отметаешь мелочи и веришь по-большому! Для отношений в семье - эта вера сплачивает родителей и детей, а что в постулатах и догмах религии?
  - Что вы имеете против них, они хороши сами по себе. Не убий, возлюби ближнего, не укради и так далее, что в них плохого?
  - Ничего! - Это давние заповеди наших предков и у кельтов и у славян они были ещё в их язычестве до прихода римлян в Британию и исхода славян в восточные края из Европы. Кельтов римляне истребили, а со славянами не вышло - те отступили и уцелели. И сохранили для нас целые пласты культуры. В христианстве мало римского и эллинского, а это всё же очень культурные этносы, зато от варваров - пруд пруди!
  - Варвары - это кто?
  - Если строго по-науке, то это вожди племён прежде лояльные Риму. То есть, ближайшее географическое соседство. Та часть Европы, которая теперь Скандинавия, жила от них вдали и никак от Рима не зависела, то же славяне и прочие народы к северу и востоку.
  - Вкусивши римского разврата, бастарды ландскнехтов учинили бунт?!
  - Да и именно эти туземные полукровки потом и заправляли в Европе.
  - Князья, графья и короли Тюрингии, Ломбардии, Пруссии, Галлии и прочих - туземцы?
  - А разве нет? - Развалив пресыщенную и ленивую Римскую империю, они потом десять веков валялись в сточной канаве культуры и упражнялись исключительно в междоусобицах и взаимном истреблении всех и на всех уровнях. Ни науки, ни культуры! - И кто они в таком случае?
  - В общем, да, сэр, некий устойчивый декаданс был везде и у нас тоже.
  - И у вас тоже это началось после принятия христианства! - поднял палец доктор, акцентируя внимание опонента.
  - Крещение Руси было не лучшим шагом наших князей, - качнулся в согласии Пушкин.
  - Что-то у вашего родного славянского корня было подрублено и привились вот эти гнилые побеги от бастардов.
  - Вы знаете какие?
  - Откуда? - Это же ваши корни. Про наши и римские я в курсе.
  - Да, что-то было основательно испорчено, - согласился Пушкин, - и кровь у наших князей стала с привкусом заморской. Особенно сейчас. Михайло Ломоносов пытался сыскать потерянное - не дали!
  - Вот видите, сэр, и вы о том же - исторической памяти народа. В уничтоженных летописях и грамотах хранилась та самая мудрость - Не делать глупости! Часть мудростей опричники от истории убрали, часть переписали и оставили самое безвредное для себя в виде канонов и заповедей. Эти заповеди - универсальные инструменты управления людьми, им, на мой взгляд, не менее тридцати или сорока веков.
  - То есть, вся известная и неизавестная цивилизация Азии¸ Африки и Европы?
  - Да, юный пиит, именно так! Клирики всех мастей и народов их присвоили и выдали за собственные. И опять же - замечают вот такое жульничество только просвещённые люди, - доктор улыбнулся и выжидающе взглянул на поэта. Тот соображал хорошо и ответил уже вскоре:
  - Нас пора казнить - слишком умные?
  - Примерно так. В этих поисках истины и рацио мы вроде союзников, хотя вы русский, а я британец. Однако мы осторожны и напрямую о замыслах не объявляем. Ну и своих друзей палачам и ищейкам инквизиции не выдаём. Даже с сильного перепоя и в жажде похмелья. Вы понимаете, о чём я? - Об окружающих близких.
  - Это, по-вашему, вроде масонства?
  - Не совсем так, но вслух не всё и не для всех. Вы уловили мою истину? - ещё раз выжидающе посмотрел на него доктор. Он явно имел в виду что-то конкретное. Раз он доктор, то ... - и Пушкин сообразил:
  - Вы пестуете тело графини, а я - душу, вы об этом?
  - Да, мой друг! Тело у неё с вашим участием сильно переменилось. Я доктор и мне можно признаться во всём.
  - Мои мадригалы лечат её тело? - Каким образом?
  - Как это выходит, я не знаю, но функции у неё сильно обновились и мы имеем нетипичное для женщины парение и цветение. Изменились пульс, его наполнение, глубина и лёгкость дыхания, чистота глаз, чуткость и скорость реакции на внешнее и масса всего и всякого и это вот так - враз! Я знаю точно, что граф в её спальне уже давно не бывает, другие кавалеры тоже удалены, но она цветёт.
  - И? - насторожился Пушкин, вторжение в душу не любивший. Доктор всё понял и улыбнулся:
  - Меня не интересуют подробности вашей дружбы с графиней. Я доктор и мне важно иное - её душевное и физическое здоровье. Она цветущая женщина, а вы молодой повеса, который от скуки изучает чужие спальни и постели. У вас мог сложиться стереотип в укладывании тел под себя. Смею заметить, что Элизабет Воронцова многим отлична от привычных для вас дам. И я бы не хотел неправильных приёмов в обхождении с ней. Они могут разрушить её здоровье! - Это всё, чего я хочу, сэр.
  Деликатность доктора граничила с профессиональным цинизмом и его фраза вызвала достойную реакцию Пушкина.
  - У вас, сэр, есть и рекомендации для этого?
  - Ещё нет, но я могу их подготовить, хотите? - поэт подумал и развёл руками:
  - О графине мне интересно всё, так что - предлагайте! Возможно, мы с вами и добьёмся той гармонии, которая нужна Бэт.
  - Отлично, сэр, я так и думал, что мы найдём общий язык. Всё заключается в гармонии женской физиологии и развитого в ней чувства прекрасного. Муж этой части графини не видит, что её сильно удручает. Потому, что эту часть исцеляет только мужское.
  - Вы подталкиваете меня к ней? - А если я играю, как все молодые и неженатые?
  - Надеюсь, сэр, у вас с ней не так. Я у всех прежних мужчин графини подноготную видел сразу и она с ними не шутила. С вами тоже. У неё очень тонкое устройство.
  - Вы в неё тоже влюблены? - осторожно осведомился поэт и доктор кивнул:
  - Немножко, графиню нормальному мужчине трудно не любить!
  - М-да! - крякнул от неожиданности Пушкин и качнулся в своём кресле. Просидев так несколько тактов паузы в балладе о женщине, он поднялся и предложил всё обсудить по-мужски и за бокалом.
  Сорокалетний и двадцатилетний мужчины любили тридцатилетнюю женщину и в этой затее имели разные точки и формы притязаний: один любовался ею постоянно и в течение нескольких лет, а другой периодически и чуть более полугода. И впервые объяснение и удовлетворение мужского интереса происходило за столом и с вином, а не на дуэли. Много вина и столько же слов и откровений. Поэт показал написанное, а доктор поведал выстраданное. И с той и с другой стороны только чистое и благородное. Ну и набралось так много у каждого, что не поделиться им грешно - уж очень хороша женщина. Общаясь с ним, Аликс сравнивал доктора с влюблённым в Анну Зонтаг немцем-астрономом, как ни странно - оба, такие разные внешне, были ярыми атеистами. Ну и немец, и англичанин весьма умны и порядочны.
  И тут тоже, как и с Костасом, дружба состоялась, хотя в принципе она ни в коем разе родиться не могла. Что-то в самой женщине было такое, что объединяло и притягивало, а не тянуло к пистолетам. Хорошо приложившись к бахусу, они мыслей не потеряли и, обмениваясь ими, разошлись только под утро. Доктор - в свою комнату во флигеле, а Пушкин - в гостиницу.
  Придя домой, уставший и сильно подшофе поэт поначалу улёгся в постель, полежал с открытыми глазами, но уже вскоре поднялся и занялся делом: доктор Хатчисон возбудил массу нового и волнительного, никак не связанного с лирикой и житейским. Он с ним говорил, как доктор Фауст с грешным пиитом. И всё это вылилось в несколько листов с мыслями и идеями. Никита вполглаза следил за барином, ожидая указаний, однако тот был занят иным и он уснул, полагая, что день у барина опять начнётся после обеда и ему торопиться некуда.
  
  ВЕРА ВЯЗЕМСКАЯ-ГАГАРИНА ЛЕТО1824
  
  Вера Фёдоровна Вяземская была давней поклонницей и тонким ценителем запашистого таланта Пушкина и давняя близость к царскому двору рода Гагариных ей не мешала питаться вольными чувствами и идеями, поэтому замужество за поэтом и литературным критиком Петром Вяземским стало выражением подспудной тяги женщины к прекрасному и главному в себе: вынашиванию и выхаживанию всего живого и растущего. Она своей заботой так "выходила" занемогшего от акта несвойственного ему рыцарства Петра Андреевича Вяземского, что в сентябре 1811 года тому пришлось на ней жениться, ему было 19, а ей 21 год. Брак получился свободным и счастливым, к лету 1824 года она родила пятерых детей и, оставаясь круглолицей горожанкой со стилем и изюминкой, выглядела очень привлекательно, к чему прикладывала много сил, умений и фантазии.
   Став женой и матерью, она сильно переменилась и тяга к собственным метаморфорзам стала так сильна и непредсказуема, что порой не узнавал её даже муж. Как-то на балу у князей N.N. он по обыкновению оставил Верочку в обществе дам её круга и вернулся на предписанный котильон, она его встретила так, будто они совершенно незнакомы и для него этот танцевальный тур - единственная возможность подцепить иностранку. Своим поведением она подвигла мужа на игру и тот не устоял перед затеями колдовской фортуны. Очнулся муж от чар супруги в чужой гостиной, закрыв дверь на вертушку и уложив её на уютный диванчик. Ни тела её, ни белья он так и не опознал, срывая и убирая незнакомое, добираясь до желанного. Но и там ни единого знакомого местечка! -Светский любимчик и красавчик, Вяземский знал толк в женщинах и умел выдать им главное, познав из каждой почти всё. Теперь же он не узнавал себя и в ней тоже не видел ничего из дражайшей и такой привычной супруги. Уже излившись и остыв, он так и не смог найти вразумительного ответа ни на один из вопросов: - Почему?
  Жена поднялась чуточку раньше и в уединении за ширмой привела себя в порядок, в этот вечер он её не увидел, поскольку с бала она уехала не домой. И потом ещё несколько дней ему так и не удалось поговорить наедине. Финалом череды его вопросов стал ответ жены, сугубо женский и исчерпывающий:
  - Тебе она понравилась? - будто речь о даме посторонней и малознакомой. Ведущей в супружеском дуэте всегда бывала княгиня и князь даже не пытался переменить роли. Она практически всё знала о его делах и знакомых, а он о её мире был в самых общих чертах. В то же время княгиня была удобной женой и особых хлопот мужу не доставляла.
  Ей в это лето предстояло вывезти к морю Машу и Колю для поправки здоровья и она с грузом сундуков, слуг и гувернанток, как писали современники - "сам-восемь" выехала в Одессу. В ту эпоху поездов не было и в одну повозку почтовых экипажей всех не посадить, а на станциях так просто не разместить, поэтому дисциплина и порядок во время таких вояжей должны быть железными. У княгини Вяземской натура была не очень устойчивой, однако многодневные вояжи её не удручали, а лишь оттачивали женскую суть. Ну и предвкушение морской ауры перевешивало тяготы длинного и некомфортного пути.
  Она сюда ехала не впервые и поэтому уже обрела точки для приложения души и сердца молодой женщины. Они равномерно располагались и по столь длинному пути, и в самой Одессе. В прежний визит сюда она впервые встретилась с Пушкиным тет-а-тет и с интересом углубилась в изучение его неординарной личности. А он, имея в виду дружбу с мужем, с удовольствием подставлялся её заботам и управлению. И она не могла удержаться от очарования этим кудрявым брюнетом, который обещал вырасти в удивительного мужчину. Творческая составляющая дружбы её мужа в отношениях с Пушкиным доминировала, поэтому княгиня занялась личностным, тем самым, которое в нём зрело и бурлило. - С мужем не могло быть никакого сравнения и она ещё в прошлом сезоне в нём выкупалась с удовольствием светской дамы. Ну и как настоящая светская львица, Вера Фёдоровна отметила на себе выгодные чёрточки женского в его глазах и, скажем так, нежелательные. Первые надо усились, а вторые устранить. Круглые бока, от которых в восторге многие из прежних поклонников, его не захватили, но и не отвратили и она это учла, сев на диету и прибавив движения, что понравилось всем. А без ума он был от её щедрости и открытости, тут и прибавлять ничего не надо - она и есть такая.
  В этот приезд их отношения сразу же обрели особые тона близости, где обоим попросту нечего охранять. Он её сопровождал на приёмы и с ним она не чувствовала себя в гостях, поскольку Аликс к реноме приезжего уже привык и хорошо в нём освоился. И в этот год, когда стал выбор, куда ехать с детьми летом, она остановилась на уже знакомой Одессе. Присутствие в городе Пушкина сыграло роль немалую.
   Дачи Рено были единственным местом, где в курортный сезон она смогла пристроиться с таким большим семейством и Пушкин в её проблемах принял посильное участие. Всё тот же Костас узнал, нашёл и всё устроил, ей осталось лишь разместить сундуки, узлы и коробки и выделить уголочек для себя.
   Стоял знойный июнь, в городе пылала, приправленная пылью, жара, судов в порту и на рейде собралось так много, что горожане-аборигены среди пёстрых и шумливых заморских пташек и хищных акул терялись в подчинённом меньшинстве. Графиня Воронцова со свитой выехали на два месяца в гористый и дышащий свежестью Крым и Пушкин с удовольствием отдался семейным заботам очаровательной Верочки. Вслух и для других он называл её заботливой тёткой и как бы отдалял себя от неё, как привлекательной женщины, изначально охраняя её репутацию. С первого взгляда он оценил перемены своей приятельницы и понял, что она к нему тоже неравнодушна, поскольку и постройнела, и стала проще в обиходе, ну и не ставила в тупик светскими выходками. Если смотреть со стороны, то в сравнении с прошлым годом их отношения сразу углубились, стали естественнее, ближе и проще и в некоторых смыслах были родственными. Он опекал её, а она удивительно легко проникалась его заботами и интересами. В чём-то это напоминало отношения Байрона с Аугустой Ли, урождённой Байрон и оба не однажды прохаживались на эту тему, иронизируя и подтрунивая друг над другом.
  Это ему напомнило аналогичную фразу Элен Раевской, но если по сути, то замужняя и не раз рожавшая Верочка с Аугустой имела больше общего, чем юная умница Элен. Знание английского в совершенстве, глубокое домашнее образование, замужество за поэтом и приличное знание подковёрного византийства по части муз сделало княгиню Веру идеальной собеседницей об английском романтизме. К тому же в отличие от Женевьев и Элен Раевской она обладала большим сугубо женским опытом и многого добивалась умолчаниями и воздержаниями, тонко чувствуя музыку и ритм английской фразы, возможно, потому, что старше обеих и опыта в переводах имела намного больше. И, не выпадая из статуса подруги и сообщницы, она получала солидные висты в формироваании мужского поля у молодого повесы.
  Всё это выглядело очень мило и неопасно для репутации, которую в ней охранял и он. В этом отношении он намного превосходил даже мужа и с ним она знала точно, что будет в безопасности и в то же время на хорошем уровне женской чувственной ойкумены, взмывающей сразу и надолго. Ей бы и в голову не пришло после спектакля или светского бала прогуляться с собственным мужем по ночной Одессе, в то время, как с Аликсом это выходило легко, с приятным удовольствием и чувственным адреналином. Он её сопровождал и со стороны не казался кавалером, давая ей свободу самой решить линию поведения в каждом случае, которых для красивой женщины в вечерней и ночной Одессе предостаточно. Дамы, которых она видела во время променадов по ночным улицам, в обеих столицах никогда не бывали, про балы не ведали, но сверкали так сильно, что их спутники щедро делились их красотой. На неё ночные обитатели смотрели так же и видели в ней то же! - Она с Аликсом была женщиной, которую охраняли от похитителей. Быть охраняемой, значит вернуться на несколько веков назад и нырнуть в родовой котёл для правящей династии. В том, что её чрево при таких вариантах родит исключительных деток для султанов, эмиров, королей и князей, она была уверена наверняка. А раз так, то ..., дальше читатель всё сам домыслит.
  И ещё одно качество, которое было важным, первичным и органически связанным с интеллектом, но волнующем и влекущем. - Это особый взгляд Аликса. Мужской и утробный. Она с этим особо не шалила и поэтому свои не совсем невинные игры с поэтом считала неопасными для брака и дружеских отношений. Сам же поэт на этот счёт себя не утруждал и принимал княгиню в том виде, который она выдавала. Ну и умная изящная подруга - это для молодого мужчины всегда очень большой плюс. - Он ею гордился вслух и она от такого пиетета парила вместе с ним.
  Размещение всего семейства со слугами в небольших комнатах снимаемого жилья в чужом городе - кромешный ад и он с пониманием отнёсся к невысказанной просьбе о мужском покровительстве. Быт в столице и здесь - вещи несравнимые, возня с горничными и гувернантками на тесном пятачке дома сильно утомляла и с Пушкиным ей хотелось простого контакта и несветских разговоров о разной интимной и поэтической всячине. Бытовые вещи жены друга Аликса тоже затрагивали и он, увидев, что ей недостаёт ёмкости для привычного отдельного умывания дочери и сына, привёз большую лохань с деревянным черпаком. И проследил за тем, как Николя и Маша моются по утрам. Под его взглядом дети вели себя достойно и маму не конфузили. Его прихода поджидали и живой беседы с ним тоже, о Пушкине им говорил и папа и его словао нём были настолько необычны, что дети сразу же заинтересовались. Он их надежд не обманул и дружба началась с первых минут в Одессе.
  Вера Вяземская с Пушкиным в этот приезд бывала в театре и слушала итальянскую оперу, он пользовался костюмерной театра, где давно стал своим и ради эпатажа местной публики иногда наряжал её в отчаянно-смелые и немыслимые для столицы одежды и водил по злачным местам, представляя как жену своего друга. - Для юга лучше, когда на теле нет ничего лишнего и княгиня наряды от своего покровителя принимала с интересом, догадываясь, что так точно одевался кто-то из его дам, о которых вслух не говорят. Ну и издали она видела местных гречанок и итальянок с символическими предметами на себе, позволяющими имитировать покровы на женском теле. Пушкин тоже выглядел по-южному и ей эта "южность" нравилась, она имела особый стиль, ни с чем несравнимый. Свободные от светских канонов, манеры Пушкина на пленере женщину располагали к взаимности и она легко перешла грань от пустых условностей к общениям сущностями. И он в ответ на это подружился с её детками, вовлёкши в игры взрослых и подчинив их устремления и послушание игровым интересом.
  Однажды, играя в индейцев и покорителей прерий, они забрели на уединённое местечко вдали от шумных пляжей с крутым подмываемым берегом и среди зарослей кустов ивняка нашли вход в грот, который имел извилистое продолжение прибрежного карста известняковой толщи. Этот вход хорош тем, что к нему почти вплотную можно причалить на паруснике и в узкой горловине небольшого, но глубокого фьорда всегда царил особый микроклимат безветрия. Рисковые люди его выбрали неспроста.
  - Мужчина охраняет женщину и устраивает её быт в любом шалаше, - сказал Пушкин семилетнему Коле, - ты уже готов играть в такое?
  - Мы будем разведчиками, а мама с Машей - наши дамы? - загорелся мальчик, идея и сам Пушкин предполагали приключения, движение и самостоятельность и он к этому сразу же потянулся.
  - Да, сэр! - Наши дамы подождут, а мы осмотрим пещеру, может там пираты спрятали клад? - сказал Пушкин и шагнул к кустам. По тому, как всё вокруг истоптано, он уже понял, что грот обжитой. Вера с дочерью внимательно наблюдала за действиями мужчин и, посовещавшись меж собой, вписалась в роль жертв кораблекрушения. Пока мужчины исследовали грот, мама чуточку остудила пыл дочери, положившей глаз на молодого мужчину. Маше поэт понравился давно и она стала послушной до нельзя из одного лишь желания остановить внимание на себе.
  - Мадемуазель Мария Петровна, Пушкину 25 лет и он на вас не женится даже после вашего совершеннолетия. У него другой круг мужских интересов и вы его не догоняете, - сказала мама почти всю правду, возможную сегодня
  - Он водится с пиратами? - не испугалась дочь, вообразив себя увлёкшейся предводителем корсаров. Играть в ситуации она умела и мама многое практическое очень характерной и самостоятельной дочери прививала вот в таких играх.
  - Да и невольниц он видел предостаточно. Думаю, и измывался над ними тоже, пусть и мысленно!
  - Прилично ли мне спросить об этом? - сказала Маша уже в роли для сегодняшнего приключения.
  - Воспитанные леди такого не спрашивают: мужчины должны сами догадаться, либо надо намёком движения или взгляда склонить мужчину к признанию. Но глупых вопросов не задавать, - свела Вера педагогику к простым категориям в девичьем катехизисе.
  - Наш папа в пещеру без слуг ни за что бы не вошёл, - заключила дочь и оценила реакцию мамы.
  - Возможно и так, всё-таки недавние предки Александра Сергеевича про рабство и пиратов знают по себе, - уклончиво ответила мама, не касаясь параллелей с сугубо городским мужем, без слуг на пленере никуда. О том, что одна из линий предков поэта происходит из Африки, они с дочерью в общих чертах поговорили.
  - У месье Пушкина такая палка с собой, что он оглоушит любого, - сделала дочь очень весомый шаг к признанию их спутника в качестве покровителя и маме осталось только присоединиться. Они устроились на камне у входа и стали прислушиваться к шорохам и шумам в пещере. Мужчины появились не сразу и по громким междометиям общения в глубине пещеры женщинам стало ясно, что они уже заодно. Это пришлось по душе маме и не понравилось дочери. Но она себя не выдала и восторженный вопль вышедшего из пещеры брата приняла с достоинством:
  - Мы с месье Пушкиным нашли пиратское пристанище. - Вот так-то! - сказал он.
  - Леди Вера Фёдоровна, дайте вашу руку, там темно, но сухо, уютно и в меру интересно, мы с Николя вас сопроводим. Николя, возьмите сестру за руку и аккуратно идите по нашим следам, - сказал он, взяв на себя интригу семейной игры. Сестре подчиняться младшему брату - не очень удачная мысль, но здесь и сейчас это лучшее. Тепло женской руки сразу же выразило и доверие и одобрение и он, уже чуточку ориентируясь среди изгибов скал, провел Вяземских на воровскую барахолку, где на время складывали невостребованную сразу же контрабанду и потом помаленьку всё это увозили. Два кресла и пуфики были повреждены и из-за этого спроса не нашли, поэтому остались в качестве реквизита. Русские дворяне оооччень крутого замеса остановились в глубине пещеры и дали глазам привыкнуть к темноте. Вера так руки и не отняла, а Пушкин не торопил, чувствуя и глубинные тревоги и обычные женские страхи. Женщин усадили в кресла, а мужчины устроились на пуфиках.
  - Ну, как, мадемуазель Мария? - спросил брат у сестры из положения мужчины, а не мальчика. С Пушкиным он мужчина, а с мамой мальчик.
  - Да, это впечатляет! - призналась сестра и просто кивнула, а не погладила по головке, чего Николя не любил страшно. Глаза в темноте уже кое-что различали и вскоре архитектура и проявившийся из тьмы интерьер перестали интриговать. Присмотревшись получше, они обнаружили факелы и зажгли их. Свет давал блики от неровных языков пламени и много копоти, однако это лучше, чем полумгла. А Пушкин взял на себя право сеньора задавать тон и тему игры. И тут же всплыли страшилки, которыми в детстве пользуются со времён неандертальцев. Но антураж пещеры был настоящим и игра получилась роскошной.
  Пушкин сыграл мужчину, которого всегда недоставало деткам Веры, и она отметила его надёжность, как супруга и отца, хотя точно знала, что сие лишь одна из его масок. Прохлада подземного грота отличалась от жары на солнце особым вкусом дыхания и через какое-то время по теням и набитым ногами тропкам обнаружилось, что в глубине грота есть отвилки в обе стороны, так что само пространство и тишина располагали к фантазиям и детки со взрослыми хорошенечко поиграли.
  Во время одной из игр Вера Фёдоровна ему тихонечко шепнула:
  - Саша, ты в роли пирата выглядишь уж очень убедительно. Сдаётся мне, что про них ты знаешь не понаслышке. - Это игра или тайная суть?
  - Одна из сутей и игра. С такой партнёршей играть можно хоть что: от Мольера и Расина до Шекспира и Софокла.
  - А если бы на моём месте была Амалия или Воронцова? - Ты бы играл с их детками или без них?
  - Вера, не лукавь, я потакать женскому не стану. - Ты жена моего друга.
  - То есть, Амалия и Воронцова - женщины и с ними всё, а со мной только в пиратов и пленников? - сказала она так, что искры от её страсти прошибли мужской шовинизм и заставили увидеть в темноте то, чего при свете солнца ни за что не рассмотреть. Во тьме нет случайных и смазанных черт, есть только главное и оно неразлучно с нами всегда. Вера выглядела исключительной дамой с тончайшими чертами и упоительной фигурой и с ней надо не деток обихаживать и лечить от недугов, а писать картину изысканной чувственности, черпая невостребованное и неоткрытое. - Увы, рядом дети и они измены папе не потерпят, поэтому Пушкин ответил им, чтобы поняла и она:
  - Сударь Николя, сударыня Мария, княгиня Вера Фёдоровна, дело ко второму обеду, пираты в это время пьют ром. Их целая шайка и это не менее полутора дюжин кинжалов, штыков и пистолей. Мы ведь не хотим стать их добычей? - и детки отозвались первыми, поскольку в этой игре у них гораздо больше свободы.
  - Мы уйдём, но в знак причастности к тайне и её соблюдении оставим знак. Вот этот платочек, - отозвалась Вера Фёдоровна, сыграв себя настоящую, вернуться в пещеру ей хотелось не меньше, чем деткам.
  Они аккуратно, и ничего не нарушая, выбрались из тайного убежища, осмотрелись при выходе, отметили, что в округе нет никого, вернули прежнюю скрытность входа и после этого вышли на тропу.
  
  - Смыть пыль грехов, снять нити страха
  И память новым освежить,
  Шагнуть в сияние из праха
  И в новом облике светить,
  
   - сказал Пушкин и Вяземские с ним согласились, искупаться в такую жару - самый правильный тон. И семья очень затейливой конфигурации разделась, искупалась и после этого организованно отправилась наверх, чтобы чего-то съесть, поскольку проголодались уж очень сильно. На гору шли наперегонки и взлетели, не заметив привычной крутизны и осыпей:
  - Я первый! - воскликнул Николя и взглянул на Пушкина, который любезно поддерживал маму, не давая оступиться на осыпи. Если бы не эта миссия, он бы выиграл, такое прочёл на лице мужчины мальчик и оценил молчание, как признание его самодостаточности. Сестра шла самостоятельно и ужасно ревновала маму к Пушкину, желая его себе. Мужчина это уловил и понимающе улыбнулся: он не мог этого не сделать, поскольку высшее предназначение будущей женщины должно иметь питание всегда. Маме достаточно и того, что она имела от телесного контакта во время подъёма.
  Уложив детей спать после ужина и учебных занятий, Вера вышла из дома в сад и устроилась на скамье под деревом. Перебравв себе пережитое за день, она отметила неожиданные метаморфозы, которых и ждала и опасалась. Пушкин в очередной раз явил себя и заманчивой игрушкой и умелым донжуаном, несмотря на вопиющую молодость. Ей ни разу не приходилось играть в такие игры, но с ним это вышло моментально. И репутация запашистого и затейливого волокиты обрела конкретные очертания - Пушкин. В нынешнем положении женщины, родившей столько детей, она не могла соперничать с изящными молодками, но ей хотелось того же, чего и им - томления, внимания и понимания. И она имела над молодками ощутимое преимущество - знала, чем ответить мужчине.
  Её сомнения очень скоро исчезли: на той стороне улицы она увидела контуры мужской фигуры. Она едва проглядывалась в наступившем сумраке, но женщина знала, кто это. Он не приближался и собою не соблазнял. Однако, если она выйдет сама, то окажется под его покровительством.
  - Что делать? - Ей не терпелось дневное приключение продолжить и выйти на новый уровень отношений. Теперь это неизбежно! - К чему тянуть? Тело за год диеты хорошо отмобилизованное уже предвкушало, а глаза оценивали степень готовности к приключению. Она прислушалась к себе и отметила, что ноги готовы унестись в ночь, сердце приятно покалывало, а губы раскрывались в улыбке и пробовали себя с молодым мужчиной. В минувшее лето они с ним научились многому из тонкого и запретного и курс взаимного обольщения хотелось продлить. Ну и колени, они для княгини всегда были критерием готовности к авантюрам, уже около часа она в них отмечала особый холодок и поняла, что готова полностью и пора начинать.
  Она сказала горничной, чтобы её не ждали и вышла к нему. Вера уже знала, с чего начнёт и как переключится к теме пещеры и деток. У неё вышло по задуманному и, после дежурного и обязательного в ритуале светских людей, он предложил ночное купание, самое естественное и достойное развлечение в такую пору. Она легко согласилась. Теперь его она знала чем-то глубинным в себе. Под руку с другом мужа она шла к морю и болтала о всякой всячине. О детках тоже, как и об Амалии и Воронцовых. Они подошли к тайной тропе, спустились очень аккуратно и Вера в ночном сумраке ни разу не споткнулась, попросту прилипнув к мужчине. Они разделись и обнажённая женщина предстала перед очень молодым мужчиной. Она повернулась перед ним и сказала:
  - Ну, как - я переменилась? - он внимательно всё оценил и припомнил прошлогоднюю:
  - Ты стала слаще и вкуснее. И к тебе тянет так же. Однако сияешь ты как-то иначе, ну и по этой части даже против сегодняшней дневной Верочки - ты незнакомка.
  - Насколько?
  - Дневной я касался и узнавал прошлогоднюю, а ночная - ты нечто! Будто мы не виделись прежде, но слышали друг о друге и хотели близости.
  - Ты хотел меня? - уточнила женщина и услышала желанное:
  - Разумеется! - без раздумий выпалил мужчина и нерв напряжения женщины снизился до приемлемого уровня, она ответила:
  - Отлично, Аликс! - Мне тридцать три, я мама своим деткам, однако муж меня домогается, как и прежде. Но он - не ты! - и оценила его реакцию на призыв. Она была естественной:
  - Вера, ты хороша исключительно и желанна, но твой муж - мой друг. Это нас не испортит? - Я о том, что дружить с Петром я буду и дальше, как ты разделишь себя на две части?
  - Саша, тебе нравится моя женская часть? - Тело, душа, мои фантази, капризы и прочее.
  - Очень! Но...
  - Тогда проблем не будет - ты мне нравишься весь! Вместе с Амалией, семейством Воронцовых и другими дамами в Малороссии, Молдавии, Бессарабии, Москве и Петербурге. И я встречу тебя в своём доме так, что Петя даже не подумает ревновать. Сказав такое, Вера Андреевна себя уже ничем не ограничивала. И дело мужчины - совершить выбор. Он прошёлся по роскошному телу женщины взглядом и улыбнулся:
  - Тебе не следует носить корсет. Ты и так хороша, а спина и бёдра - это вместилище мужских фантазий и грёз. Ну и грудь - ты кормишь, Верочка, и этим всё сказано, - он приложился к её губам и мягко поцеловал. У них это впервые. Она задержала в себе полученное от мужчины и только потом сказала:
  - Пошли плавать!
  Ночное купание отличается от дневного и накатистой приливной волны ночью нет совершенно, а это иные эмоции. Вода слегка фосфоресцировала сине-зелёными водорослями и завораживала купальщиков. Они плавали, играли касаниями, чуточку шалили, но границ не разрушили и в тартар не рухнули. Она из его слов узнала о себе много нового, а касания и чуточка напряжения во взглядах придали убедительность сказанному.
  И в таком настрое шутливой игры она вытащила из него потаённую боль, от которой смерть. - Имя ему - хроническое одиночество, рождённое ревнивой Музой! - Вот имя его страсти, оно правит всем, а ночные безумства ничего с этой сковородки не удаляют - всё так и кипит!
  - Побег! - этот выход лежит на поверхности и уехавшая Амалия тому наглядный пример разрешения конфликта с собой. Перед отъездом она с ним прощалась так, будто и не отъезд это, а уход в иной мир. У них была беседа и Амалия с особым отчаянием наградила собой его. Уезжая из страны сам, он с Бэт и Верой будет также умирать, отдавая? - Что он им подарит кроме страсти?
  - Что ищет он в стране далёкой, найдёт ли там себе покой? - это стояло за первым и женщина произнесла то самое, чего он и опасался: всё это не более, чем бегство от себя!
  - Саша, тебя выталкивают! Из столицы на юг, с юга за рубеж, только бы избавиться от твоих опусов и страсти к Отечеству, тебя читающего и почитающего уже сейчас, на самом взлёте! Эмиграция для тебя - смерть! Поэт без Отчизны - это не поэт, а рифмоплёт. - Ты не такой.
  - Байрон уехал, однако, несмотря ни на что, с музой так и не расстался! - ответил он и, подумав, добавил: - но жил в долг! Клоака это, а не жизнь!
  - Он не ты и с самого начала отъезда был не один. Шелли с молодой женой и Клэр Клермонт - та ещё компания. А у тебя - тайное бегство и потом глухое одиночество! - добавила княгиня, но Аликс возразил:
  - Терпеть нет сил, огрызаться по-настоящему, как тот же Байрон и публично, нет возможностей. Они правят бал, а я только отмахиваюсь и оправдываюсь. Здесь Воронцов и компания - это торгующие в храме! В столице то же. Так что - тупик: и так, и этак плохо!
  - Изо всех зол, что свалились на тебя, побег - не выход. Саша - ты личность и поэт. И ты для нас, а не для них. Для меня и моих деток тоже, Маша влюблена с прошлого года и уже сейчас к тебе ревнует. Ты её тоже бросишь на произвол? - припёрла женщина мужчину очень сомнительным доводом. Он взглянул на женщину и в свете ночи увидел её иной, будто и не играл с её детками несколько часов назад, и не обманывал с нею в согласии и неге единения.
  В ночи все женщины выглядят на свою цену и не ниже, Вера в этом плане цены вообще не имела, поскольку привычно перетекла в образ роковой соблазнительницы, не знающей помех. И в её обществе он не менее властен и богоподобен, возвышая и возвышаясь. И имея его в таком качестве, ответа она не требовала, а просто являла ему, что и кто он есть для мира, а решать ему. Дыхание женщины, знающей собственную силу - это наркотик и княгиня им пользовалась давно и успешно. Это надо уметь и растворение в душе мужчины - дар редкостный, которым она владела в совершенстве. Он слегка сексуален, но больше там от чар и магии, окутывающей и пеленающей. Она взяла его руку, заглянула в душу и отчаяние вскоре испарилось само собой. Теперь он был с женщиной, имя которой Любовь и Вожделение. Взаимопонимание у них сложилось давно и теперь лишь подпитывало высшее духовное низменным и плотским. Но таким же сводящим с ума и не требующим ни вина, что бывало со многими, ни процедуры кальяна, которым он грешил с Женевьев.
  Грудь у Веры была чуточку поменьше, чем у Бэт, но роскошнее и слаще, чем у Амалии. Он проглотил её сосок и втянул в себя, будто ему три месяца и материнское - это основа всего. Капельки живицы оторвалась от женских желез и попали в мужчину.
  - Я буду тебя пить, а ты кормить и мы никогда не расстанемся? - услышала женщина заветное и молча кивнула. Этот мужчина теперь и муж, и друг, и её дитя. И она предложила супружескую мелодию, это всегда основательно и надёжно, особенно в исполнении изысканном, которым отличалась княгиня Вера. Музыкальная душа поэта приняла участие в интимном дуэте, продолжая женские партии и начиная собственные. Женщина с такой наследственностью и личной историей сильно отличалась от других партнёрш его антрепризы и он читал и слушал Веру с нескрываемым пиететом и удовольствием. Исполнив все партии и сыграв всю партитуру, она в его думах переменила многое. И главное - мысль о побеге в его списках для спасения перестала быть единственной.
  Поглотив от него разрушительное, Вера почувствовала такие силы и уверенность в себе, что на гору взлетела легко и за руку мужчины только держалась. Они вернулись уже по свету и под утро и расстались у её жилья. После перерыва на обеденную сиесту он уйдёт из губернаторского присутствия и игры в пиратов и невольников продолжатся. Ну и дневники ощущений: они пополнялись не только самой личностью княгини, но всем строем, который её окружал. В этот раз они говорили в основном по-русски и лишь изредка переходили на французский и английский, чтобы не возбуждать Машу лишними эмоциями интимного толка. И этого русского было достаточно, чтобы и чуять музыку, и излагать мысли.
  В очередной игре они изучили все отвилки, нарисовали план пещеры и определили зоны для каждого. Составы команд поменялись и теперь Маша играла вместе с Пушкиным, а Николя с мамой. У Маши в пещере были свои уголочки, а у мамы свои, Николя и Аликс тоже имели закоулки и Николя воображал себя мужчиной и мама ему подыгрывала, играя беззащитную персиянку. Роль пиратки для Маши стала новым источником познания себя и она это проделала под руководством молодого мужчины. Он пояснял абсолютно всё и без уклонения от ранее запретного. И даже слишком умная фраза в его исполнении казалась ясной и понятной. Устройство мира он выдавал без умолчаний, просто и образно. Конструкция пиратской общины и остального общества выглядела страшновато, но как бы удалённой от воспитаннной мадемуазель. Вышло очень волнительно и продуктивно. И вечером перед сном она спросила у мамы:
  - Почему наш папа так не умеет?
  - А ты не догадываешься?
  - Нет!
  - Начни с того, что твой папа из племени славян и все наши предки блондины, а у господина Пушкина половина родни из Африки. Ему про загонщиков и работорговцев вспомнить легко.
  - Для африканца он слишком хорошо говорит по-французски и знает не только повадки хищников, - ответила дочь, выказывая начитанность по теме беседы.
  - Разумеется, - ответила мама, - он дворянин во втором колене и африканец на осьмушку крови.
  - И оч-ч-ч-чень симпатичный, - ответила дочь и закрыла глаза, погружаясь в личное и маме недоступное.
  На следующий раз они опять поменялись партнёрами и новый урок с дракой и словами в отпор обидчику Николя понравились. Словесная перепалка - это тоже дуэль и мужчина обязан владеть всеми средствами защиты. Ему взрослый мужчина сказал так:
  - Ты должен уметь защитить своё. И женщину, и имущество, и добычу. Городовые есть не везде, поэтому, Николя, надо всё самому и сразу, не давая обидчику насладиться безнаказанностью. - Ясно? - мальчишка видел на примере Пушкина, что сильного опасаются все. И он указал, как дома упражняться в драке. Игры с чужим мальчиком выходили просто и сама игра давала обоим возвышение над прежним уровнем. Николя видел серьёзное отношение к нему взрослого мужчины и отвечал самым сильным в себе. А это набирающее силу мужское. Драка, борьба, соперничество и набор силы, которую он мог употребить тут же. У них был камень, который он поднимал по окончание разминки с Аликсом, в первый раз это было всего-то три раза, прогресс был очевиден и обе дамы с восхищением это отмечали. Николя различал игру и настоящее и отмечал это внутри себя, лишь сверяясь с глазами поэта. Как бы он ни старался, но Аликс хорошо чуял в нём пахнущее Верой. - Отменный сын хорошей матери!
  Чем могла ответить женщина на такое отношение к собственным детям? - Только женским.
  На очередной ночной прогулке к морю, уже рядом с тем самым спуском, она спросила:
  - Твоя будущая жена где-то виднеется? - Или что будет, то и возьмёшь?
  - Какую часть жены ты имеешь в виду?
  - Сколько детей, чем она будет удерживать рядом с собой, сколько тратить на дом, себя и наряды?
  - Деток много и разных, она их учит и пестует, остальное - как бог даст! Вот ты - это хороший вариант. Ты ещё будешь рожать?
  - От тебя? - улыбнулась жена его друга, провоцируя и поддразнивая так, как ни бывало ни с кем:
  - И ты туда же, Вера, ты тоже фурия? - любуясь женщиной, ответил мужчина.
  - Саша, любая из нас только и ждёт, чтобы стать ею! Все смирные и послушные - это несостоявшиеся и махнувшие на себя рукой.
  - Наверное, ты права, я в этом убеждаюсь всё чаще и чаще! Не думал, что такая смиренная и домашняя женщина способна сводить с ума.
  - Я свожу?
  - Уже - да, надо остыть! - он рванул к берегу с откоса и стал раздеваться на ходу. Когда женщина подошла к воде, мужчина уже рассекал волны вдали и гасил греховное и сокровенное, от которого спасения нет. Отплыв подальше и поостыв, он вернулся, подождал Веру и они, тихонечко беседуя, стали грести вдоль берега. Обсуждая себя и текущее, он облегчал себя неимоверно, а она обогащалась мужским и воздавала судьбе за счастье любить друга своего мужа. Невесомая субстанция питала душу так, что хотелось петь. Просто петь и порхать и дарить себя всем, но больше близким и возвращать им своё сокровенное, которое теперь так и текло из неё наружу. Хотя ночь и меняла приоритеты и мужчина был традиционным приложением женского, она легко удерживалась от плотского и видела, что её спутник обитает в той же ойкумене и обладать ею не стремится, обходясь без лишних прикосновений и объятий. Приятней чуять от женщины высшее и эфемерное, которое только наедине и проявляется. Она ему что-то читала из чужой лирики, а он дарил собственное, как и положено настоящему мужчине.
   Вера различала гончаров и торговцев и сама была из рода гончаров, лепящих и обжигающих драгоценные сосуды и потом настоящие ценители из них составляли сокровищницу. Аликс был ей в этом родня и коллега. И про торговцев и менял в его обществе говорить не хотелось.
  Потом, через полтора века, появится профессия психотерапевта, которая так же, но за счёт клиента, будет возвращать взрослых людей к нормальной жизни в обществе, а пока урождённая княгиня Вера Фёдоровна Гагарина очень умело выправляла изъяны в мужской психике и получала благодарные эмоции в ответ и всё это без корысти и только вследствие достойной оценки женской сути.
  Вода и плавание в морской воде на женском организме сказывались целительно и уже после недели такого режима Вера заметила, что все поддержки сваливаются, а платья и юбки надо ушивать. И она не беременна, но счастлива не менее. Княгиня понимала свою роль и предназначение правильно и на чужое в душе мужчины не претендовала. Она точно знала, что и Амалия, и Воронцова, и Раевская, и Наталья К. в душе поэта сидят глубоко, но они где-то там, а она рядышком. И её будущее рядом с этим мужчиной выглядит надёжно. Корсет она не надевала ещё и потому, что чувствовать мужские касания без него легче. К тому же, на ночных прогулках она обходилась без белья и кое в чём уже могла соперничать с цыганкой. Саша цыганок знал множество и про них ей стало известно самое удивительное и сокровенное, чем он одаривал её, не опасаясь обидеть, но желая просветить и приблизить: такое только с очень близкими. Она догадывалась, что с ним эти незнакомки - безотказные любовницы, но нисколечко не ревновала, зная свою часть, до которой этим дамам не добраться никогда. Ну и Аликса общение с ними не испортило, она их слова и реплики принимала коллизиями книги, написанной гениальным автором. Княгиня Вяземская улавливала его отношение к каждой и настаивала на отдельных подробностях.
  - Тебе интересно, как это делают они?
  - Разумеется, ведь они были с тобой и питались тем же, чем и любая женщина в мужчине. Мне интересно, как это было и какой нерв шевельнётся в тебе при воспоминаниях о них!
  - Хорошо, только я без цензуры, а как есть! - Вынесешь?
  - Саша, вываливай, я и не такое вкушала за годы замужества! - И он выкладывал. Кое-что почерпнуть от чужих манер и привычек не грех и урождённой княгине Гагариной. Дружба с ним обретала фантастические очертания и она даже не представляла, чем эта райская жизнь может обернуться. Она как-то спросила его:
  - Ты замечаешь перемены в нас?
  - Да, особенно, в тебе, ты, Верочка-Верка-Веруня, нечто!
  - И не жалко будет всё это бросить? - Когда-то я уеду к мужу, а ты по новому месту назначения. Он задумался надолго и так ничего и не ответил. Но ей и того хватило, она знала точно, что в его сердце уже запала и созревшее общее сидит глубоко. Это главное, а остальное приложится.
  - Будь моя мать хоть чуточку похожей на тебя, как я был бы счастлив и не пришлось бы делать пустого и дурного и попадать в глупые истории. Твои дети - избранники судьбы. Я их полюбил, как твою частицу: и Николя, и Маша - изумительны. Иметь такую жену - счастье. Так что Петру Вяземскому повезло привести на брачное ложе тебя, а не кокетливую пустышку.
  - Женой ты бы меня не хотел? - Представь, Пети нет, деток тоже и мы с тобой наедине с судьбою.
  - И я ссыльный, как и сейчас?
  - Да!
  
   - А ты невинна и чиста
  И флёр твою скрывает душу,
  Объятия с тобой - мечта,
  А жажда будто страсть нас душит? - и она ему вернула строками переиначенными и писанными ей не так давно, потому и ещё звучащими:
  
  - Чиста ли? - Милый Сашка, вряд ли,
  Мне женщиною быть судьба,
  Всевышний стал со мной понятлив,
  Сказавши - Нет! - он мыслит - Да!
  И ведать суть и сокровенье
  И божество в мужчинах пить,
  Тая прохладу в озареньях,
  Кибилою у паствы слыть!
  - Кто-то так глубоко и затейливо тебя любит, что позволяет подобное? - поразился поэт молодой, учуяв зрелые и возвышенные строки милой даме.
  - Да, любит и я ему, моему ваятелю и пииту, Кибила - взгляни, разве не так? - она подставилась щедро и охотно.
  - Да, - с отчаянием подтвердил молодой мужчина и поэт в одном лице, - с тобою смертному не уцелеть! - и она улыбнулась ему, одобряя и возвращая с небес на землю:
  - Он меня возвышает, а я это сокровище в яму страстей и навзничь? - Я похожа на неблагодарную?
  - Прости, Вера, это во мне ревность и страсть! - Ты ведь понимаешь, о чём я?
  - Вдвоём мы с этим управимся! - Мне нравишься и ты, и аромат твоей страсти! - Так что не мучай себя, а изливай своё в меня.
  - Вы так добры, мадам, от ваших слов я тухну и немею! - сказал он чуточку позже, умерив дыхание и вдруг запылавшую стражду.
  - Ты знаешь нашу историю с Петей? - продолжая линию мужчины, улыбнулась женщина, ещё раз обернувшись спиной и давая увидеть полную картину женского достоинства, на которые избранники княгини и засматривались и захлёбывались ими, вкушая и тут же нападая, погружаясь и тая в её колдовстве. Она изумляла и впечатляла и Аликс, пленённый по самые маковки, ответил не сразу, лишь после того, как вопрошающая женщина устроилась на песке рядышком с ним:
  - Ты его околдовала и взяла в мужья. - Он даже не пикнул!
  - С тобой этот номер ни за что бы не прошёл. Пришлось бы заняться и ворожбой, и гимнастикой.
  - Магия в загородном доме под Москвой? - Вера, я в мистику не верю.
  И женщина явила новую для него часть себя: она легко повернулась и из положения "лёжа на груди" вышла на шпагат с раскинутыми в стороны кистями очаровательных рук. Груди слегка качнулись и замерли с возбуждёнными сосками в ожидании откачивания молока. Магия зрелого тела женщины впечатляла и её надо вкушать молча и неспешно. Чуть позже мужчина покачал головой и прошептал:
  - Вера Фёдоровна, ты ведьма, настоящая ведьма! - А это тебе о нас с тобой! - Хочешь? - она кивнула и он прочитал балладу о тишине.
  
  Уста молчат, алкая чувство,
  Утоплен в бесконечность взгляд,
  Рябит чуть-чуть, на сердце пусто
  И не горит от страсти взгляд.
  
  Волна без сил меня ласкает
  И гомон птиц в ночи язвит,
  И в дымке свежей тихо тает,
  И студит, студит жар ланит.
  
  Ни слова вслух! - В молчанье злато
  И слышно только эхо нот,
  Душой написанных когда-то,
  Теперь упавших в небосвод.
  
  Молчанье звёзд в прохладе неба
  И искр мерцающих поток
  В пустыне знойной - запах хлеба
  И влаги жизненной глоток.
  
  Вкушаю шелест я чуть слышный,
  Луны серебряной отсвет
  И склоны, все в цветущих вишнях,
  Достойный мне на всё ответ!
  
  - Изумительно! - воскликнула княгиня и благодарность вернула воздушным поцелуем. Она умела многое и без объятий смогла передать всё, чего стоили прочитанные им строки. Она вернула и шорохи, и замирания сердца, и искры звёзд и многое другое, подсмотренное в ней и переданное особым языком. Умения, обретённые с другими, она вернула ему, не утруждаясь воспоминаниями о принадлежности умений, как не помнила себя и с теми, кто с ней когда-то был щедр и великодушен. - Сейчас она с Аликсом! И кожа её стала мягкой и отзывчивой, а тело лёгким и послушным, голос же у княгини всегда служил достойным окаймлением самых смелых замыслов. С Аликсом предстояло нечто грандиозное и в нём она купалась с удовольствием, зная всё мужское.
  Потом они вернулись к тексту "Тишины" и прошлись по музыке написанного. Звучание в нём было особым и Вера пообещала подыскать что-то из фортепианного, чтобы поместить этот опус в достойную раму. Как и все баллады у него, эта была и чиста и пронзительна, что требовало надлежащего оформления. При этом она имела в виду и дочь, которая свою партию сыграет отменно. Сыну в дивертисменте она тоже что-то придумает и их дружбу укрепит ещё лучше.
  
  Вот так шаг за шагом, игра за игрой и за месяц свиданий и игр на пленере она стала стройной шатенкой с глубоким взором, послушными детками и роскошной ложей в одесской опере. Её сопровождал Аликс, на них смотрели и княгиня, выделенная поэтом в особую касту, подавала себя отменно, тем самым возвышая своего спутника. В театре Одессы многие видные женщины бывали не с мужьями, а в самых переменчивых компаниях и эта дворянская вольность возбуждала слухи и кривотолки. Приезжая княгиня, как и многие столичные дамы, выглядела по-особому удалённой от тщеты людской и царственной и Пушкин при ней не казался альфонсом на содержании. К тому же, его все знали как умелого волокиту и новая дама с ним была такой же исключительной, как и все прежние. В буфете Аликс угощал её вином и фруктами, окружал пиететом внимания и соблюдал дистанцию, чтобы видели её и говорили о ней. С Верой такая роль выходила легко и нисколько не мешала привычному обозрению мира.
  В таком городе, как Одесса, все знали про всех и уже через пару недель послетеатральной трапезы достоинства и добродетели княгини стали известны даже горничным и модисткам господ. Пушкин приводил её в гримёрки к примам и примадоннам и княгиня Вера лично беседовала с успешными служителями Талии, Мельпомены и Терпсихоры. Иногда актрису или оперного баритона она приглашала с собой и они ехали на причал, где поджидал Костас. Ночная прогулка в таком формате - событие редкое и запоминающееся и оставалось в памяти надолго. Умелая драматургия и режиссура свою роль сыграли и княгиня обрела новых поклонников к обойме прежних. Она, заметно похорошевшая и обретшая свободу полёта, в таких случаях играла царицу Савскую или Клеопатру из рода Птолемеев, а местная публика из мужчин издали любовалась блеском умной женщины. Пушкин скромно отступал в сторонку и княгиня с претендентами на своё внимание разбиралась самостоятельно. Аликс её надолго ни с кем не оставлял и сопровождал из самых разных приключений домой самолично. Некоторым баритонам и тенорам из заслуженных доставались увесистые поцелуи, но это и вся добыча - ничего более им не светило!
  - Верочка, ты ведьма! - сказал однажды Аликс, - месье Дермут сразу же ринулся в заведение мадам Рискен. - Там он выплеснет накипевшее от тебя!
  - Поцелуй для него стал лишним?
  - Нет, извращённая соблазнительница, сам факт близости с тобой его переполнил чрезмерно. Он к такому продукту не привык.
  - Я продукт?
  - Разумеется, мадам, вас, такую концентрированную отраву, нельзя пить большими глотками и без хорошей закуски. Он слегка перебрал и ринулся закусывать, чтобы разбавить ваше извращённое обаяние.
  - Обаяние бывает извращённым? - удивилась женщина.
  - Если не в меру и от него смерть, то да!
  - Саша, с тобой такое выходит в удовольствие! - в тон ему и легко улыбаясь, ответила княгиня, - а тебя самого мой азарт не напрягает?
  - Немножко есть, что-то от ревности, но оно проходит, я же вижу - ты играешь и это из тебя выходит чистым звучанием. Ну и ты светишься мне, хотя они думают иначе.
  - Мы - парочка заговорщиков?
  - И нам это нравится, разве нет? - она кивала и они расставались, чтобы через несколько часов идиллию виртуального супружества продолжить. Оба были игроками опытными и умелыми, поэтому дуэт складывался в упоительные экспромты.
  ...Пушкин никому в том не признавался, но первой ценительницей и шлифовальщицей его мужской сути стала женщина - Екатерина Андреевна Карамзина. Они встречались не очень часто, в случайном порядке дат и, как правило, тайком ото всех до самого отъезда в ссылку и основы обольщения светских дам он получил в самом концентрированном виде. Именно от неё он услышал интересную гипотезу - женщина не лжива: она просто такая! И он оттачивал перо, зная её умения и понимание - главное в таких делах. Она не терпела поверхностности и все строки к ней выдержали прямо-таки ювелирную огранку. И лишь за истиный шедевр она поощряла собой и выходило это так же изысканно, как и прозвучавшее от юного тогда поэта.
  В том, что его не услали на Соловки и не посадили в Петропавловку, роль она сыграла важнейшую, но была лишь посредником. Фрейлина государыни, которой ныне увлёкся Государь, могла устроить что угодно собственным советом повелителю. Карамзина указала на неё среди дам свиты императрицы и спросила:
  - Хороша?
  - Да, со вкусом у царствующих особ всё в порядке! - одобрил его выбор Аликс, но уж очень осторожно, дабы не возбудить ревность своей богини. Она это уловила, но виду не подала, продолжив спрашивать:
  - А фигура, плечи, походка, взгляд - это в ней нравится?
  - Я же сказал, хороша, - отмахивался Аликс от сомнительных вопросов, на которые рядом с ней он не мог отвечать без смуты и волнения. Но Катерина Андреевна не отступалась:
  - Так ты хочешь отбить эту даму у Государя?
  - Просто так? - Зачем, у меня есть вы!
  - Но ведь она хороша, ты сам признался. И моложе меня намного! Написав ей что-то достойное, ты заставишь её почувствовать себя так же волнительно, как и я!
  - Но с вами у нас давний роман! - Он почти семейный. А кто я этой фрейлине?
  - Она любит читать изящное и твои стихи знает, будем считать, что она их выделила сама. Ей 22 года, она замужем за гвардейцем Государя и отменно играет на фортепиано, там-то её и приметили. Элегия, ода, соната или сонет ей будут очень по душе. - Кто это напишет лучше тебя, Саша, а?
  - Замужней даме, любовнице Государя?
  - Сашенька, милый мой мужчина, эта дама - изумительный инструмент, напиши для неё пиесу! Она её сама и сыграет. Эта женщина умна и проницательна. К тому же любовница отменная и сейчас Государь у неё под каблуком. Любовница и фаворитка - это статусы разные и ей захочется стать выше. Твой опус её на то подвигнет основательно! - Напиши и подвигни!
  - И я стану соучастником альковной интриги?
  - Да, с этих пор - ты и её наперсник! - Она читает твоё и воображает себя с Государем. Если напишешь отменно - она на пути к фавориткам, а там совсем иная планида.
  - Ух, ты! - зажмурился от предлагаемого интимного опуса молодой мужчина.
  - Это опаснее, чем охмурять невинных курочек из царскосельских жён, - улыбнулась женщина, - поймают, казнят обоих. Тебя и меня!
  - А вас-то за что? - поднял брови пиит.
  - Меня в первую очередь, как мятежницу из рода Стюартов¸ а тебя за компанию. Они в этом деле толк понимают и роли тут же распознают.
  - Каждый раз, когда я пишу что-то подобное не для вас, меня колотит, будто в лихорадке измены. - Я изменяю вам, но вы каждый раз убеждаете, что так и надо и сие - не грех. А что есть грех?
  - Изменить себе, вот оно - прегрешение главное! Но мы их с тобой избежали самым счастливым образом. - Я служу делу мужа и способствую ему всеми способами. И наша с тобой дружба - это сцеп двух граждан России. Я и твоя и его защитница. А ты - моя кровинушка! - Ведь так? - она ласково провела рукой по плечу молодого мужчины и немного утишила его давнюю ревность к своему мужу...
  Ей нравилась его страсть и горячность, и то самое настоящее и отечественное, что отстаивал в своих трудах её муж. И верность первому чувству пиита тоже - несмотря на гибельную выволочку и унижение, Аликс одолел наносное и вернулся к ней, продолжая полемику с мужем по высшему счёту. Такая верность дорогого стоит и Екатерина Андреевна периодически его привечала по-женски. Но в любовничество они не свалились, женщина сумела овладеть страстью без особых грехов для супружества. Тому порукой стали и её возраст, и склад характера. К тому же за пятнадцать лет работы над "Историей Государства" она многое из византийства постигла собственным умом и телом. Проект этот хоронили не однажды и она многое вынесла, чтобы он выжил. В том числе и серию тайных свиданий с Государем. Уже после первого он признался:
  - Будь моя Луиза хоть чуточку такой разумной, как вы, разве так я вёл бы дела Государства? - и женщина рискнула ответить с иронией, храня собственную репутацию:
  - Разве мы с вами, сир, что-то кроме моего тела обсуждали?
  - Разумеется, княгиня, однако вы заставили меня делать то, что угодно вам! Хотя ни слова мне супротив, но я принял ваше.
  - Оно вкуснее?
  - Да!
  После завершения её свиданий муж имел дела только с самим Государем, остальные царедворцы и сановники в цензоры не лезли и исполняли его прямую волю и "История государства" неуклонно двигалась вперёд. Историограф Карамзин отметил улучшение духа вокруг, но ни с чем особым перемены не увязал, поскольку имел массу оппонентов со всех сторон. Преданность и углублённость жены в свои дела он приветствовал и делился с ней почти всем. Она тоже кое-что выкладывала, но Пушкин стал негласным табу в беседах и о нём говорили изредка и только по поводу очередных эпиграмм и скандалов. Сам поэт извинялся перед женой за атаки на мужа и пояснял их причину. Карамзина его позицию понимала и во многом разделяла. Ну и она про закулису и византийство знала очень много, а его просвещала в меру, чтобы не затоптали соперники.
  
  ... Вернёмся к Аликсу и Екатерине Андреевне Карамзиной на том самом свидании до его ссылки. Он задержал её руку на своём плече и только после этого сказал:
  - Вы фея и колдунья и умеете внушать своё так, что оно становится моим! - Я кое-что про них понял. А без вашей ладони на себе - ни за что бы не усвоил!
  - Моя ладонь, так мало?
  - Через неё в меня перетекло всё ваше. Всё-всё до донышка ваших чаяний!
  - Отлично! - Итак, ты занимаешься молодой импозантной дамой, она фрейлина Государыни.
  - Заочно и издали? - пожал плечами Аликс.
  - Нет! - Ты её увидишь, побеседуешь и сделаешь союзницей. Она вечером сидит вот на той скамейке под деревом. У тебя четверть часа до прихода государя. Сегодня ты беседуешь, а завтра даришь мадригал. И уже вскоре у нас с тобой будет индульгенция. - Ну как?
  - Нас что, поймают? - До сих пор всё-всё обходилось!
  - Рано или поздно - это случится и лучше бы индульгенцию иметь заранее. Мне было знамение. Так что пора!
  - Как её зовут?
  - Эмма Виттгоф, - ответила Карамзина и Аликс задумался.
  - Хорошо, - согласился он уже вскоре и они занялись подготовкой сложной интриги. Чтобы создать отличный опус, требовалось главное условие - дама должна понравиться, иначе Муза заупрямится и тогда не тот накал, интрига и финал. И он решил подстраховаться и что-то выдать ей уже сразу. Царское Село - не то место, где безнаказанно шутят с фрейлинами и камергерами, сие он знал ещё по Лицею и ему пришлось попотеть от страха, сидя на той скамейке и прогуливаясь по аллее, и побегать от пристального догляда в царском парке, проникаясь атмосферой будущего опуса.
  Свидание состоялось, фрейлина была одета изысканно, с ним внимательна и учтива и первый мадригал приняла благосклонно. Они немножко побеседовали, присматриваясь друг к другу и слушая чужие души.
  Эмма и в самом деле была умна и проницательна ко всем своим внешним прелестям. У Государя сереньких дам в любовницах не бывает и это правило с Александром Первым работало как и с другими европейскими повелителями. Близость с высочайшей особой женщина сумела подать и грехом, и страстью падения, и последующей привязанностью. И ей хотелось продолжения романа в самых необыкновенных очертаниях, будучи натурой артистичиеской и углублённой, Эмма знала, насколько летучее вдохновение важно во всём женском, когда ты с мужчиной. Пушкин мог стать тем, кто это вдохновение ей придаст. Про его похождения она наслышана порядком и в целом их одобряла - это линия настоящего мужчины. Поэтому она знала, что нужно поэту и кое-что явила для иллюстрации себя настоящей. Это был настоящий диалог и оба участника основательно выложились, чтобы собеседнику было о чём поразмышлять. Многое для себя в этой части имела и Эмма.
  Часы на башне пробили четверть часа и Аликс ушёл, чтобы издали посмотреть на свидание фрейлины и Государя. Но ничего увидеть не удалось, поскольку с появлением Государя тут же объявились гвардейцы и всадники, всё от него на аллее заслонившие. Пришлось придумывать сюжет вместе с Карамзиной, видевшей этот ритуал ранее.
   Оду Эмме он писал вместе с наставницей: он, припоминая сказанное и сыгранное лицом, глазами и прочими движениями Эммы, а она дополняла картину увиденным издали и негласной энциклопедией светских тайн. Хитростей в придворном политесе нашлось порядком и знания Катериной Андреевной придворных нравов очень пригодились. Переписывали несколько раз, перебирая варианты и акценты, пока не нашли нужное. Когда всё было готово и Аликс поставленным голосом прочитал оду, Катерина Андреевна сказала:
  - Что ж, сэр Аликс, очень даже приемлемо! - Но мне ты пишешь ярче, тоньше и краше и без подсказок.
  - Да, - через силу скрипнул поэт, не любящий рифмы на заказ.
  - Сэр Аликс, Эмме такого никогда и никто не писал, так что успокойся! - Ей твоё сумасшествие в стихах понравится! А при дворе лишь лояльные, скучные и мерзкие борзописцы, поскольку пиитов вроде тебя туда и на дух не подпускают! - Она сразу поймёт, что ты настоящий и оценит по-достоинству.
  - Может, вручить текст и всё? - спросил Аликс, вдруг осознавший гибельность этой затеи. Но она качнула головой и он понял, почему.
  На следующий день всё не заладилось с самого начала: фрейлина была не одна и он потерял время, пока навязчивую спутницу по прогулке Эмма не отослала с поручением. В возникшей из-за этого спешке с блеском прочитать не получилось, однако настоящее благожелательное от молодой дамы он всё же ощутил. Она кое-что спросила и очень внимательно выслушала ответ. Время таяло на глазах и оба знали, что книгу с приключением надо закрыть с достоинством, а это не в суете побега. К счастью, уход из царского парка в бедствие не вылился, но и здесь вышло не так. - Волнение при раскланивании и потом неспешном ходе по аллее было чрезмерным и он едва удерживался, чтобы с шага не перейти на иноходь. И на место встречи с Карамзиной он добрёл якобы неспешным шагом, однако насквозь мокрый от испарины. Но его сообщница улыбалась и одобрительно кивала, успокаивая.
  - Молодчина! - сказала она, - Эмма всё время смотрела тебе вслед и не слышала подошедшую бонну: ты её зацепил! - Считай, индульгенция у нас есть.
  - У нас?
  - Да! - ответила женщина, знающая толк в лукавом столичном свете и умеющая в его византийстве практически всё.
  
  ... Когда Пушкин пришёл за назначением в Департамент, то по кислому лицу начальника канцелярии понял, что на Юг высылают не по его воле, а вопреки: ставленник Аракчеева по надзору рекомендовал для упрямого поэта Соловки! - Значит, индульгенция сработала.
  Этот опыт оказался редкостными и Катерина Андреевна стала первым практическим примером искусного византийства.
  Они и до этого не однажды обсуждали варианты чужих интриг и своих на то ответов, но эта затея была верхом смелости и совершенства. Так что с княгиней Вяземской и графиней Воронцовой он не был желторотиком, к тому же, премудрая сообщница Екатерина Андреевна Карамзина - это сводная сестра Петра Вяземского, мужа княгини Веры. - Как тесен мир!
  
  ... Одесса, Пушкин и Вяземская, лето 1824-ого года. Достаточно быстро после приезда к морю княгиня Вяземская вошла в роль светской львицы и занялась своим гардеробом основательно, не только ушивая, но и меняя для новых ролей, которые вытекали из дружбы с Пушкиным. У Аликса отменно выходили любые роли и на дачах Рено папочку для детей княгини Веры он играл привычно и пронзительно. Недополученное от своих родителей он воздавал чужим детям. Матерью Вера была настоящей и он ей покровительствовал и помогал охотно, а что тут удивляться - почти супруг!
  Дети, вкушая свежий морской воздух и принимая морские ванны, хорошо питались и набирались сил. Плавать с Пушкиным, а не у берега разрешали только успешной в этом деле Маше и она иногда третировала брата и маму, удерживаясь с Пушкиным в дальних заплывах. Ревновали оба и своего мира без курчавого брюнета уже не представляли. Маша спрашивала:
  - Он поэт, как и папа, почему бы ему не жить с нами? Они давно дружат, а тут бы и жить вместе, а?
  - Ты не вынесешь его мужской сути и сойдёшь с ума от ревности, - не стала миндальничать княгиня, как и положено статусу женских традиций с давней историей.
  - У него будут другие женщины?
  - Да и не одна, а несколько и в разных домах! Платочки и прочие мелочи от каждой будут лежать у бритвенного прибора и портить тебе настроение утром. - Ты этого хочешь?
  - Нет, мама, я не обижусь, ты объяснишь и я пойму. А он меня научит понимать его по-настоящему. К тому же, я ему нравлюсь и он не станет обижать почём зря.
  - Тебя нельзя трогать и ласкать по-настоящему ещё этак пять-шесть годочков. Пока не вырастешь и не созреешь окончательно. А ему нужна женщина сейчас и постоянно. Здесь с ним это делают другие и разные. Очень сильные и умелые! Только такие его достойны. За год наберётся не один десяток и они будут о себе заявлять постоянно, а он ими потом пахнуть. - Ты это вынесешь? - выложила неприглядное о мужском и женском начале мама и дочь задумалась.
  - Я умру! - ответила она и заплакала от отчаяния, что такая мечта рухнула, не выдержав маминых аргументов. Потом, уже успокоившись и многое в себе пересмотрев, Маша сказала:
  - Однако, он нас с Николя любит.
  - Ты не путаешь своё к нему с его отцовским отношением к вам - моим детям?
  - Во мне ничего подобного не было и сравнить, маман, не с чем. А что это - любовь? - В двенадцать лет о таком рановато, но Вера отвечала на вопросы детей по мере их созревания. И не отделывалась отговорками, типа - вырастешь, поймёшь.
  - Любовь, мадемуазель Вяземская, щедра и бескорыстна. Если даришь наотмашь своё исконное - это и есть любовь. У вас с ним это возможно. Такого зятя я бы имела с удовольствием и тебя отдала бы без колебаний. Но вы зреете по-разному и к его сроку ты ещё не будешь готова. И дочь с большим трудом приняла мамино воззрение, надеясь на судьбу, всё же 7 лет, не так много. Восемнадцать ей исполнится в 1831-ом году, ему будет 32, очень хороший возраст. А пока надо хоть как-то зацепиться в его мире.
  - Мама, мы давно не играли на фортепиано, ты не хочешь попробовать со мной? Я видела инструмент у Абрятиных, сходим завтра? - спросила дочь и мама развела руками, как бы с намерениями дочери соглашаясь, но Абрятины - не их круг.
  Так очередной тайный роман урождённой княгини Гагариной стал базой новых отношений и объектом притязания юной дочери Вяземского Маши. Играть себя другую у княгини Веры получалось отменно и она наблюдала за собой, умелой самкой, ведущей диалог с молодым мужчиной. Она понимала, что зрелость и мужская состоятельность в таком возрасте сильно зависят от глубины отношений с женщинами, их количества и качества. Себя она знала достаточно хорошо и считала, что может обыграть этак пяток, а то и дюжину юных красоток, охающих под напором мужчины и питающих их иллюзии и самомнение. В общем, у них с Аликсом уже это началось и она видела границы той ойкумены, где правит Бэт Воронцова.
  Эта замужняя дама ни на что из женского не скупилась и щедро одаривала мужчину собой. Бэт тоже считала, что состоятельность и уверенность мужчины - это его победы над женщинами. И каждое удачное и наполненное эмоциями свидание - маленькая победа. Он писал и атаковал, а она читала, слушала, любовалась и сдавалась, воздавая. Она хорошо это умела и для поэта играла самое качественное в себе и глубокое. И в денёчки и вечера, когда Пушкин бывал с Вяземскими ещё до её отъезда в Крым, Бэт чуяла в себе глубочайшие флюиды ревности. Со своей стороны Вера не сомневалась в том, что графиня Воронцова играет на том же поле: там, где женщина полна мужчиной.
  Игры Пушкина с детьми Вяземских влияли и на молодого мужчину. С дочерью складывались тончайшие деликатные отношения и Маша с удовольствием играла в его игры, хотя была чужой дочерью. Она принимала его затеи как собственные и ни разу не устроила привычных с папой капризов и сцен неповиновения. И молодому мужчине не казалось пустым делом возиться с девочкой двенадцати лет и обучать вещам, которые в дальнейшем могут не пригодиться. Её французский сильно хромал и Маша тянулась изо всех сил, чтобы составлять светские фразы и вырвать его из мужских игрищ с младшим братом. Это нужно поощрять и он тихонечко, чтобы не заметили мама и брат, поддерживал французские опыты. Поскольку сами идеи общения с Машей были изначально его собственными, то и их реализация шла на высоком уровне и дочь Вяземского играла по правилам Пушкина. Эта успешность его ободряла и он затею с воспитательными играми продолжал. На некоторые спектакли в театр они брали с собой Машу, старались говорить по-французски и не только учебные фразы и дочь прямо-таки светилась благодарностью за компиляцию к своему зреющему женскому началу. Пушкин с ней был так же мил и внимателен, как и с мамой. К тому же, дочерью она не была обоим: для Аликса Пушкина - она юная подруга, а маме просто соседка по имению. Не влюбиться в него она просто не могла, да и мама не очень противилась, понимая цену настоящему. Как-то Аликс улучил момент, когда Маша ответствовала что-то солидной даме о колоратуре примадонны и их не слышала:
  - Вера, наша милая дочка просто изумительна! - Она горит и упивается, ответствуя высшим слогом. - Не правда ли?
  - Ответствуя этой матроне, она воображает себя твоей избранницей. Без этого наркотика так сильно не засиять!
  - Но такая она от рождения и воспитания тобой! - Верочка, ты богиня Веста!
  - Хочешь, и тебе рожу такую? - привычно осадила мужчину женщина. И тот вздохнул:
  - Такую линию не поддержала! - Ведьма!
  Маша отвернулась от матроны, почуяв покушение на свою собственность, и диалог взрослых тут же прервался, перетекши в иное - внимание к наперснице. Задетое обоими так никуда и не исчезло, оно было слишком сильным и глубоким, чтобы рассеяться в рутине текущих забот. И это перетекло на бесконечную ночь, сводящую воедино всё мирское и дневное. Они ничего не откладывали и обсуждали в самых настоящих семейных и творческих ипостасях. Вера и женой и музой могла быть легко, поэтому у них получалось без конфликтов. Ну и она уже любила! - В который раз, но так же истово и глубоко, как и всё прежнее, так что с персонажами Аликса разобралась легко и привычно.
  С Николя дружба сразу же вышла мужской, так что в ней традициями Вяземских и отдалённо не пахло, но и сын играл в чужие игры охотнее, чем в семейные. В общем, драться ему уже нравилось, ссадин, царапин и крови он не боялся, а это для мальчика главное. И они не просто толкались, боролись и месили друг друга на песке, в воде и в закоулках пещеры, а защищали собственность! - Надо стать так, чтобы она не страдала. Теперь и Маша, и мама изначально становились объектами мужской защиты и самые близкие ему с уважениям отнеслись к боевым шрамам Николя.
  Сама княгиня уловила в его воспитательных мерах массу вещей, которые нигде больше и не взять, как из связи на стороне и лучше бы от кого-то из других краёв! - В дворянской семье такое добро от родного семени не прививается. У неё даже осанка и походка переменились от игр в корсаров и невольниц, а дочь часто по-настоящему ревновала к своему воспитателю. Что-то из повадок украденных роскошных женщин в обеих вошло естественным образом и с каждым разом их цена на рынке невольниц становилась всё выше и выше. А покупали всегда Николя и Аликс. Невольницы являли таланты в искусствах, чтобы их не отправили на плантации каучука. Надо что-то спеть, станцевать или прочитать наизусть. Так что соперничать с мамой Маша уже могла и она всячески воздавала Аликсу за такую возможность и терпением в играх в пещере, и послушанием дома во время ранее нудных, а теперь увлекательных уроков. И математика обрела практический смысл, а география и история увязывались со многим из игр в пещере. Рисовать план пещеры, понимая суть измерений углов и расстояний, это тоже из нового, привнесенного Пушкиным. На море это усваивалось легко и учебных игр дети ждали с нетерпением.
  Уровень их и качество выдумок были отменными и дети особым образом приобщались к высшему с подачи лучшего поэта России. Они этого ещё не знали, но чувствовали. Ну и с фортепиано тоже всё устроилось и уроки игры они превратили в подготовку к публичным концертам. Для этого в чужих домах и на чужих инструментах Маше приходилось сильно напрягаться, но понимающий взгляд Пушкина всё перевешивал и она играла с мамой в четыре руки, подыгрывая, а иногда ведя сольную партию. Из "Тишины" вышел отменный романс и Маша впервые приняла участие во взрослой затее. Она играла подыгрыш маме, ведущей и вокал. Премьера получилась отменной, в ней принял участие и Николя, изображавшего явления природы. Он ничего не перепутал и луна с ветром и шелестом являлись публике вовремя, прибавляя вистов всему опусу. Дома ничего подобного не бывало и он впервые к артистическим затеям мамы и сестры отнёсся с большим пониманием.
  После премьеры романса было совместное вечернее купание и приобщение к миру взрослых. В эту ночь все спали без сновидений, уставшие и выложившиеся от души. Утром глаза деток светились удовольствием и мама им позволила чуточку лишнего. Но самую малость, поскольку режим лечения и процедур в Одессе расписан по часам и минутам. Это Веру держало в привычном тонусе и только Аликс выпадал изо всех рамок и понятий о границах. Иногда он приносил деткам что-то поэтическое и им доступное. Маше одного уровня, а Николя иного. Оно и отдалённо не походило на известные опусы для детей и только темой снисходило до их понимания, но не техникой: там всё было так же чётко и ритмично. Он не был добродушным покладистым папочкой, но другом и мужчиной - в полной мере. Такое бывает в волчьих семьях, когда в отсутствие родителей, ушедших за добычей, волчатами занимается брат папы и преподаёт науку выживания в самом грубом и естественном виде. Вот таким приходящим дядькой стал и Аликс. Ему нравилась Вера во всей красе, в том числе и с детками. И не воздать ей за это было бы бесчестно, а с честью у него были очень давние отношения.
  Как-то они встретились без дневной репетиции с детками и летучесть общения сделала восприятие молодого мужчины женщиной состоявшейся особенно острым. И, погрузившись в него виртуально, она вдруг отчётливо ощутила запах молодой женщины, с которой он расстался только что и лишь потому, что торопился к ней! Она, наверняка, из давних и испытанных, поэтому близость с ней он совместил со свиданием с княгиней Вяземской, чтобы не сильно страдать от вынужденного воздержания. Себя ревнивую она сдержала и не спросила - "Почему?" - зная ответ. Она лишь подавила горечь и обиду, смахнув ненужную слезу:
  - Я свечусь без румян и бальзамов, но тебе, похоже, сейчас этого не понять! Однако у него было своё видение женщины-подруги и он не выдал и нотки от полноценного свидания с Мартой:
  
  Я сладких уст твоих не знаю,
  Не их ласкаю до зари,
  И не со мной они стенают
  И шепчут: - Милый, говори!
  
  Другому ты слагаешь песню
  И я не с тою, муки для,
  Терзаю под альковом тесным
  Дыханье страстного огня.
  
  Мне так сменить игру хотелось
  И чтоб не всё досталось той,
  И чтоб в тебе восстала смелость,
  И чтоб с тобою - не чужой.
  
  Пусть явью станет наша тайна
  И не испортит негу яд
  Звучащее в миру бескрайном,
  Навечно и для всех - Твоя!
  
  Он это выдал на одном дыхании и мгновенно утопил в ней разор и неудобье женских терзаний, вот так - р-р-р-раз, и их нет! Где-то в глубинах сознания княгини витало, что такое и так же он читает и другим. Однако тут же всплыло иное значение: высочайший нерв его лирики - это божий промысел, а не мерзкая похоть! И те, которые - другие, тоже приобщены к высшему и таят эту общность глубоко в сердце. И, даже встречаясь с ним тайком, женщина сотворяет молитву неги и радости, которые всегда с ней. Такое видение минувшей сцены с мужской откровенностью и почитанием сути женщины - это высшее и с ним только на его языке. И она сказала:
  - Аликс, ты прощён! И до самого утра на тебе моя разрешительная булла. - На всё!
  - Вера, ты ли это? - Ты и индульгенция! - Это что-то! - качнулся в изумлении мужчина.
  - Удивлён? - С чего бы?
  - Говорят, что ты уже соблазнила всех поэтов России и теперь принимаешь иностранцев, дабы править и в Европе. - Поляки, французы, австрийцы! Очередь на поклон к тебе от муз Европы и какая!
  - Лестная репутация, - подыграла ему женщина, - но неточная: тебя в этой амурной очереди нет!
  - Возможно, ещё недостоин?
  - Скорее, слишком горд!
  - Я заносчивый шляхтич? - женщина на секунду задержала дыхание и не сказала правды. Той самой, которую он ей только что выложил в своих стихах.
  Они вдыхали ароматы сокровенности и в тиши мирской сидели в креслах той самой пиратской пещеры. Факел привычно коптил и сочился церковным маслом и его аромат растекался по закоулкам, не занятым ночной фантазией для мужчины и женщины. Она бушевала в их сознании, не выбираясь наружу, но от того не становясь менее гибельной. И он не вынес муки и коснулся руки женщины, воздавая за не полученное ею. Но только словами и уже не в рифму и свободным течением слога, от которого сознание мутнеет так же, а бальзам истекает не менее щедро.
  Она вернулась домой поздним утром, ни минуты не знавшая сна, но светлая, бодрая и счастливая. Её телу не было и восемнадцати, а утончившаяся чувственность не развращена минувшей жизнью! - И от неё не пахло мужчиной. Эту субстанцию Маша уже различала и в сей раз с мамой была не ревнива. Не менее отзывчиво княгиня приняла и проснувшегося сына, умело подталкивая его невинные устремления к мужеству. Утончённому и изысканному - ей было с чем сравнивать и понимать в таком сокровенном. Вечером приём у де Ланжеронов и она приглашена с Пушкиным.
  Увидеть Женевьев в роли ревнующей - истинное удовольствие светской дамы и она приготовила себя для вкушения вкусного блюда. Да и молодая жена графа тоже ревнива, колоритным мужем не управляет, так что вечер будет изумительным. И, занимаясь домом и детьми, она готовилась к вечеру, где была в свите у божества. Вечером Аликс подъехал на своей коляске к самому её дому и сопроводил княгиню под тент откидного верха коляски. Эту штуковину над головой Никита обустраивал очень долго и потом демонстрировал деревенские умения барину. Домашние княгини наблюдали за ярким зрелищем и гордились принадлежностью к такой красоте и величию. Пушкин устроился рядом с Верой Фёдоровной и Никита тронул с места, щегольски щёлкнув бичом. В том, что она под опекой и охраной мужчины, Вяземская не сомневалась и знала исчерпывающе то пространство в нём¸ где она единственная.
  В парад женских тщеславий визит не вылился и граф де Ланжерон за этим проследил. Всё пошло по установленному и откатанному протоколу с финальным кальяном. Он был разгрузочным и ознакомительным для гостьи. Своего отношения к Аликсу ни Женевьев, ни Луиза не скрывали и по кальяновой теме прошлись основательно, проверяя гостью на зрелость. На что колдунья только улыбнулась и позволила вкусить от собственного пирога. - Тот Аликс, который курил вместе с ними, принадлежал ей. Луиза не возразила, поскольку напротив сидит супруг, а Женевьев уклонилась от соперничества из уважения к Аликсу. Сам же хозяин уловил в гостье исконно родовое и поклонился ему, воздавая. Такую гостью он был готов обменять на собственную молодую супругу с любыми доплатами. Хотя это не прозвучало, но мысли графа поняли все. И запах гостьи заронил в головку его жены родить ещё и сейчас же, чтобы выйти на уровень княгини: при таком запале от мужа плод будет исключительным!
  После эмоционального пиршества у Ланжеронов Вера сказала Аликсу:
  - Мы бы могли так же поиграть у мадам Собаньской, она сможет нам составить компанию?
  - Будет Бородино и Ватерлоо одновременно, ты этого хочешь?
  - Шадерло де Локло она читала?
  - Разумеется! - К тому же, мы вместе листали отдельные главы, занимаясь Константеном.
  - Мы сможем сделать из неё невинную Сесиль?
  - И соблазнить на глазах у генерала?
  - Как-то так. - Он, кажется, совсем не стар и на меня внимание обратит или уже нет? - невинно спросила Вера и Аликс вкус её идеи оценил по-достоинству:
  - Такую тебя он Кэрол тут же и предпочтёт. Он тот ещё коварный лях: предпочтёт тебя, чтобы Кэрол выросла до нового уровня.
  - А ты вынесешь пикировку с ним?
  - Не все ляхи несносны, с мужем Эвелины я почти что дружил!
  - Но Витт, не Ганский?
  - Да, в этом генерале собрано самое отвратительное из польских черт.
  - Уже изучил?
  - Спрашиваешь! - У меня и учительница самая приближённая к нему.
  После очередной оперы и частной беседы в фойе с Кэрол княгиня приняла предложение полячки о визите. К ней Пушкин раньше приходил с разными дамами, вот с такой дамой, когда его спутница превосходит Кэрол наголову по всем статьям, было впервые и внутри себя что-то заключало. На поверхности такое намерение не прописано и, что задумала хозяйка салона, не понять.
  - Что ж, Кэрол, ты имеешь собственную участь и ты сама её выбрала, - подумал он о сюжете очередной баталии при теле генеральской наложницы. Партнёры расписали роли и Вера занялась генералом, а Аликс Каролиной. И, пришедши на осмотр нового платья Кэрол, они в три пары рук вбили в голову генерала истину об опасности любых связей с женщиной. Генерал нашумевшие "Опасные связи" Шадерло де Локло тоже читал и владел темой вполне зримо. - Вера была старше Кэрол на самую чуточку, но умнее и изящнее на несколько октав, доступных пониманию генерала. Хотя Пушкин несколько перебрал с учтивостью, Кэрол ревновать и не подумала, с удовольствием и в чужом переложении вкушая от Аликса то, что княгиня всегда имела напрямую. Да и болезнь, которой она заразилась при чтении, требовала периодической, но сильной сатисфакции, сейчас как раз такая ситуация.
  Говорили по-французски и лишь изредка Аликс и Вера переходили на русский, чтобы уточнить суть или нюансы эпитетов и метафор. Аллегории от классиков тоже обсуждались и это не было ни репетицией шарады, ни предтечей почтового романа: просто они развлекались и Вера являла лучшее в себе. Ну и особой пикантности всему придавала сама история отношений поэта и хозяйки дома. Об этом ведали генерал и княгиня и уровень и глубину этой истории чуяли оба, однако вслух не обсуждали, считая чтения забытым искушением души и плоти, за которые генерал заплатил полностью. Но Кэрол то самое простое платье хранила в гардеробе и никогда для других не надевала, периодически любуясь собою в нём в одиночестве. И вообще, тяга к молчанию и размышлениям о себе и метаморфозах души стали проявляться всё чаще и чаще. Эта часть личности была генералу неведома и она утаивала её всегда, надеясь когда-нибудь сыграть на утаённом солидную партию. Оно было утаённым, но не взращённым, а взятым у других и только с ними, чужаками, и дышало в полную грудь. С Аликсом Пушкиным - это чтение. Она чуяла интригу княгини заранее и не возражала, поскольку минутки даже сугубо протокольного общения с Аликсом намного дороже, к тому же гости затеяли что-то многоплановое, а в таких эмпиреях Витт слаб откровенно и у неё есть шанс заполучить свою порцию интимного от Аликса.
  Княгиня нагнетала волну таинственности эпистолярного жанра и генерал, из ядовитой смеси зависти с ревностью, купился на приманку парочки столичных интриганов. В итоге все получили желаемое: Вяземская узурпировала внимание генерала, Аликсу досталась Кэрол и они не мешали друг другу. Кэрол надела то самое простое платье, Аликс взял в руки роман, а Вяземская и Витт изображали персонажей почтового романа. В который раз Кэрол маялась от бессилия совершить поступок! На этот раз её муки раздвоения женского отметила и Вяземская. - Эта шпионка себе не хозяйка и её жест с простым платьем - свидетельство раздвоения, быть в мире поэта тоже хотелось и его ценности ей дороги. Наблюдая реакцию генерала в самом чистом виде, княгиня отметила хищное в его сути, но в остальном - это продажный лях, который не имеет за душой ничего святого, даже стерва Кэрол намного интереснее этого мужлана.
  Генерал остался ночевать у Кэрол и попытался реабилитироваться, обещая и искушая голодной плотью. Ну и подарки, они у генерала всегда наготове! - Кэрол противилась не очень долго: простила и приняла. Такое, получив от Аликса желаемое на всю свою ненасытность, совсем нетрудно и воображать желанного мужчину, обнимая настойчивого и нелюбого, она умела давно и отменно.
  А гости Кэрол Собаньской уехали домой, переоделись в привычное и ушли в заветную пещеру и там коллизию доиграли до конца. Вера была счастлива от соучастия, а Аликс от общности с женой друга. Он понимал, что Вера лишь частица громадной ойкумены женщин, каждая из которых - отдельная планета с загадками и ответами. Но частица изумительная и он был щедр с ней необыкновенно. Строчки об этом возникли из неё самой:
  
  Листая изыски лица
  И искушаясь неизменно,
  Я погибаю без конца
  И весь в объятиях геены.
  
  Я соль от страсти и всю негу
  Впитаю, будто пищу дня,
  В кромешной тьме я правлю к брегу
  Свечу поставить для тебя.
  
  Твой лик во мне и ты со мною,
   А тело - всех язычеств храм,
  Ему молебен я устрою:
  Побудь со мною до утра!
  
  Вера вняла мольбе мужчины и осталась. - Жена уважит мужа хоть в чём! Создавать и сохранять высшее - это настоящее назначение женщины и она знала, как это реализовать на деле. Она впервые осталась на ночлег, чтобы разделить и сон, и волшебство пробуждения, и приобщилась к очередной порции настоящего мужского. Проснувшись затемно и перебрав пережитое, Вера ни о чём не пожалела. Утром они всё легализующее отлучку проделали правильно и к дому она приехала в карете из благодатного Привоза. Дочь внимательно исследовала пространство мамы и нашла её очень импозантной. Поэтом от неё не пахло и на этот раз. Но приключением - очень основательно!
  Визиты и театр повторялись, княгиня светилась обретённым, не выглядела недоступной и заполучила поклонников из местной элиты. Пушкин исправно играл роль добропорядочного друга семьи и никого не пугал дуэлью, в итоге вышла привычная по столице картина - ей стали присылать цветы. Потом к ним добавились и записки и стихи в альбом, их Маша складывала в мамину шкатулку. Приобщённая к женской тайне, она быстро взрослела и Пушкин это замечал, а, приметив крупицы настоящего, сопровождал мадригалом. И пустоцветная ревность тихонечко отступала, не в силах противиться юному чувству. В театре с Машей они играли в ту же интригу: княгине Вяземской Маша дочерью не была, но Пушкин - её друг и покровитель. - Вот бы и на бал с ним!
  В светском обществе княгиня сохраняла тайны истинных слабостей от окружающих, разыгрывая со всеми претендентами налегке и без затрат показные сцены страстей с гвардейцам и кирасирами амурных фронтов. - Если и Аликс так же затейливо страхуется перед свиданием с ней, значит - она ему очень дорога! И эта мысль перевесила женские страхи быть отлучённой. - У неё будут любовники, а у него любовницы, но такой общности уже никому не заполучить.
  И после очередного изумительного вечера, где божество не скупилось и светилось для всех, а для неё особенно, она сказала:
  - Как хорошо, что мы сблизились в Одессе! - И ему стало ясно, что именно она имеет в виду.
  
  - И в южном запахе Авроры
  Алкать я буду вашу стать,
  Но душу царственную брать,
  Тому Гермес порукой скорый,
  
  - ответил мужчина, обозначая правила игры на ближайшее время. А это и объявленные визиты к видным горожанам, и игры с её детками. - Только пристойное и добропорядочное!
  Правда, в пещере они из рамок несколько выбивались и становились шайкой заговорщиков. - Теперь микстуры, процедуры и рыбий жир стали секретными снадобьями, чтобы стать сильнее, умнее и зорче и победить конкурентов из артели пиратов. И на волне этого воспитательного процесса Маша впервые потекла. Мама оценила всё адекватно и сказала:
  - Вот, мадемуазель Вяземская, вы ещё чуточку повзрослели. Теперь вы настоящая, но юная женщина. И провела просветительную беседу - уже пора. Мария Петровна Вяземская очень внимательно всё выслушала и задала массу вопросов, однако умная мама уловила главное - дочь твёрдо держит курс на замужество с Аликсом. И она не стала разрушать иллюзий, поскольку цель благородная, а объект не совсем заоблачный, мало ли...
  Дружба княгини с поэтом давно выбралась из самых затейливых светских рамок и обитала в облаках серьёзной привязанности. Она понимала, что Пушкин ей достался случайно, но такую удачу надо использовать по полной программе, будучи достойной мужчины. И эту благодатную ниву она уже наметила, там почти ничьих женских следов нет. Аликс, как она видела, опыт с дамами старше себя имел прямо-таки удивительный и эти дамы его обучили всякому, в том числе и самому непорядочному по части интима. Но с ней он был и деликатен и нежен одновременно, так что про грубую физиологию в его исполнении она так и не узнала. Они часто обсуждали что-то из стихов Аликса и она вслух и с переменой акцентов перечитывала отдельные его строки, чтобы он почувствовал разницу. Она знала, что одни и те же ноты могут звучать совершенно по-разному и при этом слабости и натяжки видны лучше. И он прямо при ней вносил поправки:
  - Вера, ты отличная собеседница! - княгиня всё принимала молча, наполняя мужчину собой до возможного насыщения, она знала, что с ней любой мужчина становится мягче. Их, таких приближённых, было и не два и не три, так что опыт у неё и глубокий, и разнообразный. С Пушкиным обещал сложиться особый вид связи и она могла бы ему помочь, вознеся до небес и удержав там надолго: в свете без тайных интриг успехов ни за что не достигнуть. А поэту и вообще не выжить. Закачанная в неё Аликсом энергетика должна обернуться отдачей уже вскоре. В женщине инкубационный период длится какое-то время и потом она рождает нечто, заложенное мужчиной. Не все понимают это и подобное принимают за манну небесную, но Вера, урождённая княжна Гагарина, знала точно, что у женского плода семя всегда мужское.
  Ну и о самом главном в этих отношениях. - Княгиня начала их привычно для себя, занимаясь пленением мужской страсти и приучая к себе, как это делала второй десяток лет. Его молодость и энергия были и привлекательны и целительны и ещё в первый приезд она на него запала по-женски. К следующему приезду хорошо подготовилась, по наитию включила семейный механизм и заполучила мужчину полностью. Дети в этом роль сыграли важнейшую и дружба с ними сопровождалось наградой в лице очаровательной матери.
  Она знала, что он с Бэт Воронцовой дружил, несмотря на холодную вражду мужа, однако дети графини в этом участия не принимали и такой глубины семейного интима, как с Вяземской, там быть не могло. Сам факт вражеской территории рядом с индивидуальностью Бэт ограничивал устремления поэта самой женщиной, в то время как с Верой они обитали в интимном мире семьи: роскошном, целительном и питательном. Вера не могла не влюбиться в него такого и она попала туда же, где пировали удачливые женщины, в том числе и Бэт.
  Многие дамы из света имели поклонников и любовников моложе себя и это никого не смущало, при том, что соперничать им приходилось с очень юными хищницами. Зрелость ещё молодой женщины - это сильный раздражитель для молодых мужчин и тонкий вкус к запретному изяществу у княгини формировали лучшие дворяне с титулами и без них. Такое вслух не обсуждают, но умные люди отмечают вехи и метаморфозы, связанные с негромкими дружбами и приятельством. Княгиня в сомнительные положения не попадала и тому залогом были, как ум, так и тонкая чувственность. Ум просчитывал и предупреждал, а чувственность забиралась в мужские души и делала их послушными.
  Репутация женщины в таких случаях - это имена огранщиков и целителей душ, которые и умелы, и щедры, но не жаждут известности, полагая, что красота и совершенство границ не имеют. А раз так, то следующий огранщик должен быть лучше предыдущего! И Пушкину она досталась отлично огранённым и полированным алмазом. Если с Воронцовой общие интересы складывались вокруг музыки и Бэт-музыкантши, то с Верой - это громадная ойкумена литературы и поэзии, где княгиня чувствовала себя в родной стихии. Причём, она её знала всю и из первоисточников, владея европейскими языками свободно. Беседуя о первых и вторых странствиях Байрона по Европе, она оперировала материалами из Англии, Австрии, Италии в первозданном облике и ненарушенных причиндалах национальной традиции и культуры. Слабее она ориентировалась в испанском языке, но оттуда особых новостей не поступало. Так что она ему стала в одном лице и чичероне, и подругой.
  Мог ли мужчина не отметить и не ответить такому сокровищу? - Ответ известен. Начиналось с банального обольщения на всякий случай и для коллекции, а завершилось очень серьёзной связью.
  
  КОММЕНТАРИИ К СЮЖЕТУ
  
  Для лучшего понимания темы Пушкина и его эпохи самое время выделить вещи, которые через пелену веков размываются и поэтому истинное в облике персонажей минувших времён мы видим в искажённом виде. Начнём с основ семьи.
  Молодые и любящие супруги в статистике того времени особого веса не имеют, они скорее исключение из правила. Детально изученная здесь семья с Верой Вяземской в роли жены и матери - как раз и есть тот случай. В ней жена для детей и министр образования, и автор педагогических программ, и музыкальный работник широкого профиля, и театральный режиссёр и масса всего и всякого по этой части. Какая жена - такие и дети! В такой семье женское начало всегда на виду, а мужское чуточку в сторонке и полностью зависит от того, какой из мужа мужчина. Как мы помним из истории их брака, роль Веры в этом была решающей изначально и потом нисколько не ослаблялась, а мужская размывалась и таяла под женской доминантой. Пушкин сразу же отсутствие мужского начала в Николя отметил и первым делом научил драться. Детсадовская и школьно-выпускная группа собственной семьи была у всякой женщины той эпохи и работать с ней учили самые близкие: мама, папа и бабушка с дедушкой. Будучи лидером домашнего сообщества, Вера Вяземская набиралась опыта и навыков во всём из быта тогдашнего дворянства. Первые роли она играла всегда и быть послушной и серой курочкой - не про неё сюжет. Таких умных и умелых не так много, но они на виду и к ним тянутся все. Естественным при таком раскладе становится наличие претендентов на особое внимание, которые могут стать очень близкими друзьями или любовниками. Любовники появлялись большей частью от тяги к самопознания себя, как личности (какова я и в этом?) и в меньшей - от сугубо плотского. Но женщины из значимых выборок с нелюбящими и нелюбимыми мужьями имеют те же функции, что и Вяземская, так что министры и главнокомандующие воспитанием и они тоже.
  Такой же министр образования и культурный работник и Бэт Воронцова. Она ко всему и неформальный лидер дворянской тусовки и легальный андеграунд тогдашнего бомонда: у неё имели приют многие, не принятые официозом, но особы значимые по её шкале жизненных ценностей. Что выйдет из детей Бэт и Веры, оставим за скобками, но по взрослой семье Раевских с любящими супругами мы видим удивительные продукты - ярчайшие дочери и лишь самую чуточку менее яркие сыновья. Здесь тоже мама и жена - министр и управляющий культурой и здоровьем. И мы видим, насколько прекрасна Элен, которая из-за слабого здоровья назначена на иную стезю и она там успешна. - Мама научила, направила и помогла стать личностью. В нашу просвещённую эпоху двадцатилетня умница, владеющая несколькими языками свободно, случай уникальный и к нему приложились и государство, и масса учреждений с солидными штатами, программами и миллионными средствами. А дочери и сыновья Раевских - это продукт мамы и папы с несколькими домашними учителями. - Вот и все занятые!
  И совсем бегло о другой видной женщине, которая на Пушкина повлияла заметно¸ но в то время жила в столице и в одесской эпопее не участвовала - Екатерина Андреевна Карамзина. Она ровесница матери детей Раевского и тоже хранительница очага, выданная замуж в 22 года за важного писателя-историографа, чтобы не влюблялась в молодых поручиков. Судьба у неё типичная для той эпохи, но какова личность! - И она всю энергию, ум и страсть прикладывает к делу мужа, являя такую же преданность и отвагу, которые вскоре проявят жёны декабристов. И Пушкин, чуя эти её качества, всю свою недолгую жизнь сохранит к ней тёплые и нежные чувства. - Она хранительница очага! Именно - хранительница.
  И ещё для справки: население России в то время составляло около 50 миллионов, из них грамоту знают менее 3 миллионов, в том числе выше начального уровня (3 класса ЦПШ и приходские воскресные школы) - около 500 тысяч, большая часть образованных - это дворяне, на земство и крестьян приходится остальное. Современные социологи произвели оценку того общества по данным статей и дискуссий в печати в обеих столицах и получили следующее: сочувствующих декабристам - 25-35% дворянства, враждебно к ним настроены -10-15%, остальные не выразили симпатий ни той, ни другой стороне. В научной статистике такая картина признаётся устойчивой корелляцией общественного мнения с поддержкой декабристов, поскольку выборка в несколько тысяч мнений считается представительной, то есть, дворянское общество поддержало бунтовщиков! - Со счётом 2:1 выиграли декабристы.
  А теперь о другом - это чувства, интимные, человеческие, те, которые отличают нас от остальных обитателей планеты. Они волнуют, возвышают, унижают, дают понять кто мы и с ними - жизнь, а без них - имитация. В этой повести описаны чувства Аликса Пушкина и его приятелей и приятельниц с полнотой, которая нужна для сюжета. Именно чувства и составляют суть и соль нашей жизни, без них - серое существование. В реалиях бытия чувства всегда при нас и мы в них будто в оперативном просторе большого векторного поля с атомами и молекулами, квантами и кварками энергетики. Убери их восприятие и мы этого мира кварков и квантов не видим, симфоний не чувствуем, а палитры не ощущаем. Без них мы - растительность, безмолвная и беспомощная. Живая плоть может их удерживать рядом, гасить, возбуждать, купаться в них и воздавать ближним, но стоит ей угаснуть, как все эти факторы и векторы распадаются на нули и единички измерений материи и становятся первозданным хаосом.
  Чувства есть сложнейшая функция разумных существ и они - это поле и доныне оно не переводимо в формат знаков, букв и звуковых алитераций. Они индивидуальны и принадлежат личности и только. У меня оно одно, у каждого из вас собственное. И так вышло в нашей цивилизации белых и цветных рас, что откровенность их выражения - есть путь проявления людских слабостей, которые легко использовать в корыстных целях или ради подавления личности. И защитной реакцией этих личностей стало - ничего не высказывать посторонним и вообще не изъясняться публично. Более того, увести любопытных дознавателей и их паршивые носы с нечестивыми глазками от настоящих чувств. И вся история цивилизации от самых примитивных сапиенсов из нашей колыбели и до нынешних времён - это сложнейшая и мудрёнейшая система увода чужого внимания от настоящего чувства. Джордано Бруно не сам попался из-за неосторожности и тщеславия, а его включили в очередную программу ликвидации личностей, то же произошло с Коперником, Сократом и другими личностями.
  Сама же защитная система достаточно хороша и эффективна и её пользователи в своём большинстве умеют не попадаться - ей столько веков! И они, эти умельцы, подбрасывают настырным любопытствующим жертвенную кость. Чтоб утёрлись и не мешали чувствовать тем, у кого есть и оно, и он, и она. Это и фальшивая фраза вслух, и письмо с подробностями неимоверными, и прочее фальшивое и отвлекающее. В пушкинской России эпистолу переняли от французов и на ней многому научились. И главное, что туда вложено - прочитавший поверит написанному и примет за раритет личной переписки. Так вот, в ту эпоху все пишущие знали, что эпистола - это форма письма, где упражняются в чём угодно, только не в откровенности. - Пишем одно, но думаем иначе! Это нигде в виде инструкций и наставлений не означено и вообще гласно - всё не так. Не так, начиная с ответов крестьян барину, у барина с приказчиком тоже правды нет ни на грошь, у дворни с барыней одни отношения и степень доверия, а с барином иные. Детки бар и крепостных эту школу двоемыслия проходили с самого раннего возраста и к выходу в свет номинальная дебютантка про запретное была в курсе так же основательно, как и про дозволенное. И уровень её или его притязаний - это образование и воспитание родителей. И наташа ростова мценского уезда на балу дебютанток испытует чувства совсем не те, что прописаны Львом Толстым и подслушанный Болконским восторженный диалог Сони и Наташи - это реверанс автора так называемому "обществу". Настоящая же Наташа той эпохи, это девушка, поддавшаяся искушению Долоховым, та Наташа, которая пляшет в деревенском доме народное-хороводное, скоромное и плотское, а дядя удивляется, откуда в ней это. Реверанс автора тому "обществу" проницательному читателю-современнику виден сразу и он его прощает, тоже в курсе манипуляций с двоемыслием. Но в наше время этот нюанс надо учитывать и делать на него поправку.
  Если учесть, что была и махровая цензура во главе с Государем, то ясно и содержание написанного для чужих глаз. Дошедшее до нас из той эпохи - это как раз то, чему по большому счёту верить нельзя! - Для того и писали, чтоб сбить с толку и со следа.
  Поэтому я ничего из той эпохи не комментирую и не оцениваю. А исхожу, к примеру, из того, что графиня Воронцова устроила бал и на нём были вот такие-то господа, а в тот же день у Ризнич был иной список и вот он.- Всё! И, к примеру, про поэта Туманского после умных толерантно-безликих фраз пушкинистов и свойской реплики от самого Пушкина читаю стихи Туманского, чтобы сравнить и понять и вижу, что их уровень - это стенгазета Аллах-Юньской геологической экспедиции начала 80-ых годов прошлого века. И с какого бока, извините, нам верить официальным "пушкинистам"? Сам же Аликс Пушкин говорит о нём то же, что и я, поэтом не считая. Где-то мелькнула и потом обсуждалась фраза из Бэт Воронцовой про него и там он - пустомеля, а не поэт. Возможно, это и не совсем она сказала, но в связке с иными точками и запятыми я вижу, что у этой дамы со вкусом всё в порядке - это раз, на мнение мужа, приютившего старательного служаку у себя в канцелярии, ей плевать - это два и свободой выражения своего мнения она обладает в полной мере - это три.
  Про литературные вкусы и культурную зрелость самого графа Михаила Воронцова таким образом последние иллюзии исчезают. Мы с уважаемыми дамами Ахматовой и Цветаевой коллеги по цеху и мне "шершавость истины дороже, чем путь лукавый к гуриям в гарем". - По деяниям судите, а не мольбам фальшивым и страстным.
  Портретам салонных галеристов тоже особого доверия нет и люди постарше помнят, как выглядят члены Политбюро на холстах художника Шилова и какие они по телевизору каждый день. Раз так, то у каждого пушкиниста собственный Пушкин. Настоящий же Аликс с друзьями и подругами спокойно курит кальян зная, что его не достанут. Так оно и есть! - В частности, то, что у Ахматовой и Цветаевой написано про него, мне нравится, потому что я знаю обеих дам и их поэтическую музу. Она заключается в нюансах и чистоте звучания, гармонии, ритмике и прочей музыке. - Но это их Пушкин! Я же, в продолжение читанного и увиденного и представительных баз данных, закрываю глаза и пробую на вкус, чувствую нюансы звучания радикалов, потом остаюсь в тёмной комнате, где нет ни света, ни телевизора, ни любящей жены и продолжаю анализ. Проинтегрировав эти функции согласно высшей алгебре и затем взяв интегралы "от" и "до", я получаю истину в самом чистом виде. Ту, что из векторного поля и кварков с квантами, а другой и быть не может.
  При этом я хорошо понимаю, что у подсознательного в судьбе индивидуума роль и влияние предостаточное и оно (подсознательное) не всегда подчиняется логике обстоятельств. Так при атаке волокиты по фамилии Пушкин на светскую даму у той есть два варианта ответа на его нападки и спонтанность в этом деле может воспротивиться очевидной логике. Всё будет зависеть от обстоятельств мелких и второстепенных, которые и подтолкнут принять его комплимент или отвергнуть. К примеру, не так взглянула на неё матушка и она испугалась, потому и отвергла. Но в ключевую минуту она могла увидеть звезду бала с таким внутренним свечением, что ей захотелось такого же и она примет его устный мадригал за проявление чувств. Такое состояние душевной системы в технической науке называют режимом ожидания: какой сигнал поступит на реле включения поступков, туда дама себя и направит. Но всё это не означает, что она выбор сделала сама, а не под давлением обстоятельств.
  Согласно той же статистике заранее готовых к ответу на мужские притязания и принципов поведения не меняющих примерно по 25-35%. То есть, отвергнут дифирамб 25-35%, примут - те же 25-35%, а остальные слишком флюидны и подвержены влиянию второстепенных факторов. А это очень большая цифра - от 30 до 50%. И в разных обстоятельствах эти флюидные дамы доведут общую цифру согласных к 50%. Если перевести околокарнавальные и прочие развлекательные страсти на цифры приятия или неприятия атак Аликса Пушкина дамами из общества Одессы, то получается картина очень интересная уже из вероятности событий: как минимум половина представительниц из прекрасного пола готовы к общению с ним в более интимных обстоятельствах. - Не забудьте, что замужних там большинство!
  Однако это не значит, что Пушкин волочится за всеми интересными дамами без разбора и одаривает мадригалами из любви к волокитству. Разумеется, поэт не был ни флюидным и импульсивным в этом отношении, ни сильно рассудочным: в его поведении доля спонтанной импровизации бывала разной и она зависела от обстоятельств, а так же отношений с Музой. Муза ему часто диктовала то, что мужская его суть принимала с трудом. Если отношения с Верой Вяземской, Амалией Ризнич и Бэт Воронцовой - это мужчина с женщиной, то с Элен Раевской и Женевьев де Ланжерон - дружба интеллектуальных сущностей мужчины и женщины. А вот графиня Гурьева, Кэрол Собаньская, Ольга Потоцкая и другие дамы - это веление Музы. Из той же статистики мы можем сделать вывод, что женщин, которые хотели бы дружбы с Пушкиным, но не имели для того обстоятельств, примерно 10-15%, это части выборок, где флюидность поэта и почитательниц расходятся на разные части графиков и просто не совпадают по фазе.
  В этой статистике не учтены дамы не светские, которых в Одессе поэт узнавал сам или с подачи приятеля-корсара. По косвенным признакам там доля лояльных его личности превышает 50-60% и стремится к 80-90%. А это говорит о тотальной склонности женщин всех конфессий, классовых и национальных принадлежностей к прекрасному. У лорда Байрона история с этим делом такая же: почитание от горничных и консьержек до наследных принцесс и герцогинь, от юных девочек до зрелых и ответственных леди, от чистокровных англичанок до остальных дам самых разных этносов Старого Света. И тот же механизм поклонения - стихи в альбом и чтение запретного со свечой под одеялом и тайком от родителей. И надо не забывать, что печатался Пушкин с большими проблемами и не всеми издателями как по причинам цензуры, так и делам сугубо финансовым, когда автор не соглашался на условия хозяев печатного станка. Поэтому в списках он был известен в очень широких кругах и задолго до бюрократического признания. Для сравнения можно привести Владимира Высоцкого, который был известен много лет, но не признан и не издавался, собирая громадные залы без афиш и объявлений в газетах, а тиражи с магнитофонными записями его песен превосходили всех и вся. И того и другого поэта официальное государство признало слишком поздно, в то время, как народ читал и слушал их опусы с самых первых проб пера.
  Размежевание дворянства после войны 1812 года шло неспешно и непоследовательно, поскольку не было ни идеологии, ни мыслителей, а будущие декабристы были не очень эрудированными практиками и теорию с философией ещё не очень-то и постигали. Но гроздья гнева народного сопровождалось сомнениями дворянства и процессы спонтанного бурления спящего общества громадной империи стали необратимыми. Революция во Франции произошла с подачи нового класса буржуа и они воевали за место под солнцем супротив дворянства. В России же перемен хотели руководящие страной дворяне. Будучи ближе к земле, чем царское сановничество, они видели и косность и архаичность политического и хозяйственного уклада. Декларации о реформах в Северном и Южном обществах декабристов сводились к мерам по подъёму страны с колен. К тому времени в просвещённой Европе Карл Маркс ещё теорию классов не сформулировал и место капитала в этом деле не определил, а Фридрих Энгельс не разобрался с происхождением семьи и частной собственности. В России же общественная мысль только начала формироваться, но читая тезисы Пестеля-Рылеева-Бестужева-Орлова становится ясно, что это большой шаг к прогрессу. Пусть поначалу и декларативный, но и большевики не сразу созрели.
  И как следствие, незрелость планов и отсутствие чёткой линии штаба привели к провалу необычной революции, которую возглавили дворяне, воюя с сановничеством и самодержавием. Православие они не задевали, но и не очень праздновали, понимая его роль в одурманивании народа пустыми догмами и добиваясь от них лишь нужного власти - послушания и покорности. Возможно, оно бы пригодилось и им, кто знает.
  Важнейшим рычагом для влияния на новых граждан растущей империи из переселенцев было православие: религия была государственной и без православного крещения иностранцу никакого хода нет. Поляки, присягнувшие царю, сплошь и рядом из свитеков и гжегожей обращались в осипов и иванов и становились полковниками и генералами, с прочими европейцами та же картина и служивых с заморскими фамилиями и русскими именами стало предостаточно. Иноверцев из восточных и южных народов поначалу никуда не допускали, а иудеев и вообще держали в черте оседлости: средневековье в чистом виде. Для Одессы сделали исключение и эта народность стала плодиться и размножаться в особо удобных условиях как раз со времени правления Воронцова.
  Пушкин ни шовинистом, ни расистом не был, но иудейки и цыганки в его шкале ценностей располагались не очень высоко. Об этом написано порядком и я не буду никого цитировать. Однако, если сравнить его Земфиру и Кармен у Мериме, то видно, что это птички одного уровня. Но Мериме адаптировал чужое, считают - идея стендалевская, а Пушкин придумал своё "от и до". И ещё, Пушкин своих "Цыган" пишет в двадцать с небольшим лет, а Мериме уже в сорок и, опять-таки, издали и, не погружаясь! Для такого "погружения" в таборе надо побывать самому и насчёт местных страстей ничего не перепутать. Мог ли Пушкин, вот такой уже в двадцать, потом у светской дамы что-то выпрашивать? - Ответ и так ясен! И настоящая дама даже при трезвёхоньком муже на балу и мамочке со свекровью сторожами на выходах из залы сумеет всех обвести вокруг своего лживого пальчика и изведать всё из самого-самого целительного источника. После всего содеянного и вкушённого ни исповедей священнику, ни записей в дневник! А потом где-то в публикациях она читает зарисовки испытанного и познанного с ним. - Это было и мне на память!
  Вот он - ответ Цензору!
  Александр Пушкин варился в котле самых ярких идей и впитывал в себя всё от единомышленников. А они прошли все типы барских развлечений, включая и чисто заморское - масонскую ложу. В то время главный государственный тезис сановничества только обкатывался и "Самодержавие, православие и народность" лишь примеряло себя, как лекало, по которому станут разбираться с "неправильными" гражданами страны. Как бы напыщенно ни звучал этот тезис, претендующий на лозунг, но там было лукаво сокрыто главное несовершенство общества - крепостное право на крестьян, завуалированное под "народность". Именно оно, краеугольное и несокрушимое уже столетия, тормозило развитие страны и консервировало её отсталость на многие десятилетия вперёд. Значительная часть просвещённого дворянства, декабристы в том числе, стыдились фактического статуса рабовладельцев. Они к тому же прекрасно понимали, что рабы неспособны на высоко производительный труд и их нынешний уровень самосознания не выше натурального хозяйство, то есть, глухое прошлое! Теория прибавочной стоимости ещё не прозвучала, но грамотному помещику и так было ясно, что для процветания хозяйства нужны совершенные механизмы, правильные семена, длинный севооборот, породистый скот, а так же обученный и заинтересованный в труде персонал. - А это совершенно другая деревня! И страна тоже. Там нужен не поп в церквушке и школа в чулане с дьячком вместо учителя, а системное обучение и просвещение. - Как ни крути - нужны коренные реформы, а не рассусоливание сановничества о настроениях народа.
  Чуть позже и уже в беседе с Николаем Первым Пушкин излагал суть российских бед не в тех тонах и выражениях, что сановники и Государю понравилось рвение поэта улучшить Отечество, но Николай Первый - не Пётр Первый и с интеллектом и решимостью у него масса проблем. И никаких сдвигов к лучшему не произошло.
  По поводу финансирования идей хозяйственной реформы после войны 1812 года появились первые проблески и просветы и купечество от ренты уже присматривалось к аграрному сектору. Они хорошо понимали, что успешно только большое хозяйство с громадным оборотом капитала и большой производительностью. То есть, на одного занятого работника надо выращивать и производить больше, чем в общине в три или пять раз. С имеющимся объёмом пахоты и луговых выпасов и численностью трудового крестьянства в Центральной России никакого прорыва быть не может: малоземелье чистой воды! И выводы из проблемы ясны изначально - рост производства и новый уровень производственных отношений. При Николае Первом никаких имущественных и производительных отношений между властью и крестьянами не существовало, поскольку крестьяне фактически были рабами.
  В документах же декабристов и дискуссиях о будущем устройстве страны и с этим проблем не намечалось: они, не акцентируя внимания на некомпетентных собственниках земли, предлагали улучшить аграрные технологии с увеличением производительности, а высвободившихся селян привлечь к производству промышленной продукции на местах или в городах и рудниках. В таком варианте маховик лежащей массы крестьян становился динамичным и производительным. Из аграрного сектора уходят лишние миллионы крестьян и приобщаются к промышленной и аграрной революции. Большевики через сто лет так и сделали и промышленная революция в аграрный сектор России пришла с полувековым опозданием относительно бедноватой Европы.- Вселенский плач про гибель уклада на селе и массовый исход разорившихся в город - это ложь двоечников и фарисеев, прямых и косвенных защитников царизма. - Логика развития общественно-экономических формаций именно этот путь и предсказывала и развитая Центральная и Северная Европа прошла такой путь. - Откуда плач? - От неуспевающих и скуривших букварь в первом классе. Про умысел лжецов, этих неучей вдохновивших, я молчу, о них не здесь.
  Сам поэт происходил из мелкопоместного дворянства и на примере имения родителей видел тупик нынешней деревни. Без отмены крепостничества никаких перемен ждать не стоит, но и оно не панацея, а лишь передышка и передислокация производительных сил: всё изменит промышленное аграрное хозяйство, потом о нём будет мечтать Вронский в "Анне Карениной" Льва Толстого. Однако при этом и самодержавие, и православие не у дел! - А раз так, то главными сторожами у Государя назначены крупные помещики Воронцов и Витт, а не державник Инзов. И эти веткиобщества, православие и самодержавие, паразитировали на спящем народе, придумывая законы, продляющие агонию страны. Знал ли об этом поэт, обитая в Одессе? - Чувствовал!
  И лирою народ к свободе побуждал!
  
  ГУРЗУФ - ОДЕССА, поэта только тень
  
  Вся подготовка к отъезду в Гурзуфу графини Бэт Воронцовой прошла под диктовку мужа и не взять с собой лучшего поэта России, но прихватить пустомелю Туманского и иже с ними - это его мстительная идея. Спорить - не было смысла и своё мужу она выдавала по-полной программе в другой части. Война женщины с мужчиной - это не полки, пушки и редуты, а яд лести и лжи в рутинной оболочке вежливости. И всё это не в открытом поединке тет-а тет, а с привлечением массы домашних, родни, челяди и окружения. Такая война идёт круглые сутки и в ней участвуют и дети, и горничные, и даже меню на обед. Ревность при этом играет роль особую и пищу для неё женщина находит в любой семейной вещице, даже марке вина на ужин или наряде к обеду с гостями. И она изобретательно чередовала сугубо супружесткий афронт и тягучую ревность, замешанную на зависти. В течение полугода противостояния с мужем она заметно постройнела, посвежела лицом и особенно обогатились и углубились глаза. С движением тоже были перемены и она являла шаг, который нравился Аликсу, это она установила из тех самых ночных бесед в архивной комнате.
  Теперь театр, оперу и литературу в доме упоминали часто и там ореол запретного имени витал сам по себе и вершил собственное судилище над принципами общества. В том, что общество несовершенно, негласно признавали все и только присутствие графа градус недовольства этим искусственно понижало. Однако тематику и тон на званых и менее широких обедах и ужинах задавала Бэт и её стараниями цены на оптовые заготовки и будущие откупы и подряды из казны теперь не обсуждались. Она ввела за правило регулярные сообщения доктора Хатчисона по части веяний медицины и науки о здоровье и стала приглашать итальянского консула, как частное лицо, чтобы он просвещал по части миланской и римской опер. Климат в доме она меняла под себя, почуяв особенную уверенность. Будучи человеком чутким и умным, Воронцов это улавливал, посильно реагировал, но вернуть атмосферу в милое для него прошлое уже не мог.
  Правила игры, навязанные графом, свита приняла, однако очень выдержанно и прохладно играла ноты, написанные не им, а графиней. И это не было слепым послушанием, отнюдь, просто они считали точку зрения графини вполне законной и имеющей право на выражение. Во время подготовки к очередному постановочному шедевру графини, весеннему балу, они активно участвовали в его создании и по праву разделяли причастность к успеху. А его сюжет и многое из завитков коллизий и игр было придумано Пушкиным и графиня не стыдилась в этом признаться, сравнивая свои музыкальные идеи и литературные пушкинские. Сопричастность в успехе - это нечто и оно сближает неслыханно. Ну и деликатная миссия поэта в стане жён из свиты генерал-губернатора тоже свою роль сыграла. Каждая из замужних дам её клуба в ходе творческих исканий получила свою толику внимания поэта и потом это непременно выливалось в интимный чай наедине и откровенные мадригалы, которыми светишься, как александрийский маяк, но в публичный альбом не внесёшь.
  На этой детали стоит остановиться подробнее. Всякая молодая женщина так или иначе страдает от неправильной самооценки и стыдится чего-то в себе, не похожего на черты и чёрточки окружения: не такой талии, либо излишне тонкой, либо некрутой, изгиба плеч, не как у графинии N.N. и так далее по списку дамских прелестей. И это на неё давит подспудно, не развивая женское, а притормаживая или замораживая развитие и цветение. Пушкин в раннем детстве через нечто похожее в интимно-чувственном торможении и сам прошёл, поэтому легко проникал в расположение женских душ и пояснял, что всё не так! И не мольбами и уверениями, а очень увесистыми и сочными мадригалами, от которых монахини-скромницы преображались в заклятых грешниц, а уязвлённость перетекала в пылающий восторг и обожание. И ему верили, поскольку он был и своим, и единственным - понимающим. Было и другое, их объединяющее - возраст, Пушкин их ровесник и его ценности - это и их ценности тоже, хотя они иные - женские. Для мужей они были глупыми курочками с округлостями всех сортов, которым всё внимание только ночью, с Пушкиным же они обсуждали знакомое для себя и волнующее в любое время суток. Доверительность возникала у многих и сразу, однако этот мужчина никуда не затаскивал и ничего не сдёргивал без их на то воли и, если что-то в итоге и слетало с горячего тела женщины, то от страсти и нетерпения. Никогда этого не совершала глупая курочка по недомыслию, но всегда состоявшаяся женщина из интереса к прелестям жизни.
  На балах - исчадиях ада по мысли православных батюшек, правил ограничивающих было не так много и супружеские измены большей частью зачинались именно тут, в пылу и азарте танца или игры. И при удаче всё это перетекало в реальный адюльтер, тщательно прикрытый и украшенный видимостью порядка. Мужья изменяли глупым курочкам-жёнам, а обиженные жёны - надутым индюкам-мужьям. Кавалеру без дамы в таких обстоятельствах и карты в руки. Стратегия Пушкина в этом бедламе идеально проста и ясна: или взять готовую королеву, или создать её из курочки и после этого насладиться ею, как бывает на турнирах с лучшими парами в танце. Он любил побеждать, но он это умел! Не однажды он обращался к даме не из авангарда общества, но умеющей двигаться и чувствовать музыку, и увлекал собой - к турнирному успеху дамы шли с удовольствием и полные уверенности в своих умениях и силах. Так он увлёк Наталию Михайловну Рылееву и в течение одного бала она стала примадонной в новом танце. Другие дамы постарше опасались риска и очень вероятного конфуза с непривычными движениями, а она доверилась и в итоге обрела крылья удачи. Аликс её стимулировал и подбадривал, а порой и откровенно соблазнял, нашёптывая слова и фразы из очень сомнительных по смыслу, но желанных по звучанию. - И они получили приз и танец в награду. А обещанный мадригал эта женщина заполучила, не отходя от партнёра, пока отдыхала в комнате с вином и оранжадом. С Натальями поэту откровенно везло и каждая из них приносила особое настроение и творческую победу. Жена молодого чиновника отдыхала от смуты и напряжения, а Аликс писал ей посвящение в виде мадригала. Что выйдет, он не знал, но Натали уже вкушала величие и запретные страсти, которые с Пушкиным неизбежны. И вот они, эти строки:
  
  Прекрасен росчерк брови милой,
  Лукав изгиб у тонких уст,
  Пегас крылом манит и гривой
  - Мне слаще розы вашей куст!
  
  И не боюсь его обнять я,
  Персты шипами уколоть,
  В полёте не касаюсь платья
  И искушаю дух - не плоть!
  
  Очей терзает ваших искра,
  Дыханье так волнует кровь,
  Что путь к соблазнам в играх сыскан,
  Возможно, где-то и любовь!
  
  Женщина держала листок с текстом и упивалась собственным величием. - Разве такое можно в альбом? - И чувственно без меры и полно уважительного целомудрия! Такое послание дороже объяснения в любви. Мадам Рылеева никогда прежде с Пушкиным не общалась наедине и он не мог в ней увидеть нечто такое, подвигнувшее на это маленькое чудо, но оно есть и такое, будто они близки и их история - многие месяцы и годы настоящего романа. Она так и не показала этот листок никому, убрав подальше, к тому же - ни слова мужу о такой близости. Ей хотелось интимного общения с ним и она его имела, доставая листок из заветного местечка. Аликс её тоже не выдавал, но на танцевальных турах женщина всегда чуяла, что у них есть общая тайна.
  Другие светские "курочки" тоже тянулись к нему и к победе, надеясь на волшебство феи из сказки и удачу в гармонии с музыкой. Жёны из воронцовской свиты не из "курочек", но и их удача где-то со своим стартом задержалась и поэт был той волшебной палочкой, которая и превращала картофелины в кареты, а мышей в буланых рысаков.
  Родственная душа в чужом лагере изначально делала личность поэта приоритетной и женщины по собственной воле склонялись к его уму и фантазиям с пиететом, который по глубине и сущности более чем супружеская измена - это бунт! Хотя и виртуальный, но тотальный и чувственный. Что-то из шедевров созданного во время минутных уединений поэта и музы выбиралось на свет и ходило в списках и изустно, без указания принадлежности и часто эту "нечаянную" утечку устраивали сами героини сюжетов: такое хранить втуне - большой грех! А мужья видели неожиданное преображение "курочек" в роковых прелестниц, которое не связано любовными амурами и свиданиями на съёмных квартирах и у приятельниц-сообщниц - только с самой графиней, теперь свободной и цветущей. И влюбившиеся мужья, мужчины от тридцати до сорока лет, в чинах и званиях, невольно становились на сторону жён. А всё начиналось с особого завитка у локона, необычного изгиба бровей, особенного излома губ и прочих прелестей. Хотя дамы и раньше знали, что каждая из них и есть центр вселенной, но теперь волею Гермеса об этом станет известно и миру. То есть, себя они от этих мадригалов не отрывали и гордились совокупностью, обнажив, воздав и прочитав! И какой муж против такого возвышения? - О Пушкине помнили и воздавали и они, а губительных реляций графа не разделяли. Ежесекундно и по всем параграфам и буквам его обвинений в адрес поэта. И услышав покорное:
  - Да, ваше сиятельство! - граф различал холод неодобрения, весьма далёкий даже от символической лояльности - только отчуждение в самом широком его спектре. Иногда от такой прохлады пронзало волной оцепенения и спазмов суставов. Хватало сил кивнуть лишь ресницами и вышколенный адъютант выходил, оставляя начальника наедине с серьёзными проблемами психологического здоровья. Потом об этом узнает вся свита и на семейных советах женщины-изменницы и верные поклонницы придумают новое изуверское для реакции на упрямые акты правителя.
  В общем, у графини Воронцовой задуманное для наказания мужа получалось весьма удачно и она тихонечко травила его ядом домашнего приготовления в изысканной упаковке.
  Сама поездка на яхте в Гурзуф прошла не очень комфортно, поскольку на море была качка и пассажиры переносили её очень болезненно. Только графиня собиралась с силами и выбиралась на палубу вдохнуть аромат свежести моря, которое так и отдавала Аликсом.
  Почти всю ночь накануне отъезда она провела в комнате Элен Раевской, близкой подруги поэта. Элен несколько раз ненадолго отлучалась и деликатно шуршала платьем по возвращении, давая сигнал о себе, ну и приобщённость к тайне и сговору её сильно возбуждала. К тому же, год тайных свиданий с Костасом сделал из неё умелую заговорщицу: он берёг её, а она питала и возвышала его, отдаваясь без удержу и признаков сомнения. Наблюдая их общение у себя в комнате, Элен соотносила своё к Аликсу с тем, что есть у Бэт и видела, что они знают разных мужчин. Так же другим с ней был и Костас и она это тоже различала. Бэт с Аликсом моментально становилась совершенно неузнаваемой и новая Элен этому не удивлялась.
  Морские прогулки на посудине Костаса приучили девушку к качке и в этой поездке она часто выходила на палубу вместе с Бэт за компанию. В какой-то мере теперь они и сообщницы, и заговорщицы, это вышло само собой и только мотивы общности несколько разнились. У Элен не было ничего от женской мстительности, остальное большей частью совпадало. Мысль отравить графу отдых на новой асьенде была общей, а пути у каждой собственные.
  И уже в первые дни на берегу горного Крыма все приехавшие женщины в имении применились к обстоятельствам, разбили сферы влияния и внимания и стали пахнуть Пушкиным. Это в ходе двухмесячной подготовки далось графине и Элен с большим трудом, ревность в них никогда слабой не бывала, но в итоге весь гарем графа Воронцова уже порядком вкусил от недр поэта и понимал разницу между двумя мужчинами. Тайное возвышенное влечение к молодому богу было сильнее власти тирана, который питался унижением подданных. Влечение - это страсть и живительные соки, а тиран - это страх и остальное мертвящее. Эта энергетика влечения касалась кроме Бэт Воронцовой и графини Шуазель, и Ольги Нарышкиной, и графини Гурьевой.
  С некоторых пор цветущая от женского здоровья Авдотья Петровна своё русофильство подчёркивала так самобытно, что городская элита качала головами. К примеру, она могла демонстративно устроить приём у себя одновременно с Английским клубом и переманить всю состоятельную публику, оставив "англичанам" едоков на дармовщину. Пить чай наедине с Пушкиным, сидя в креслах напротив него в деревенском сарафане - это тоже Авдотья Петровна и всех лишних слуг в такие дни она определяла на работы в загородном имении, чтоб они колготнёй по дому не сбивали с настроя. В такие дни французским языком и обычаями в её доме вообще не пахло и это радовало слух дворянки в девятом колене. Два или три часа в её доме никто и шагу не смел ступить без дозволения дворецкого, который следовал указаниями барыни, занятой приёмом Аликса Пушкина. А он выливал на неё новый букет написанного, которое из-за особого привкуса никуда более и не пристроить. И её реакция стоила того, чтобы потом оттуда почерпнуть пищу для себя и Музы. Именно реакция русской барыни и была целью его эскапад и экспромтов со словесностью.
  Ей он читал свою классику, сказки и простые вещи типа Гаврилиады и подражаний Баркову. У Пушкина было и такое, но об этой части личности поэта достоверно знали немногие, даже Воронцовой он их не читал, хотя так и подмывало провериться на ней по части этнического. И эта несомненная избранность, когда только ей и никому более, особенно согревала душу русской патриотки в возрасте чуть до тридцати лет. Раскатистая лубочная лирика псевдо-Баркова ходила в списках наравне с изданным, однако тексты из переводов французов этого жанра рядом с пушкинским псевдо-Барковым даже не смотрелись и Авдотья Петровна в этом убедилась давно. Иногда он после крутого самовара и чаёв с ней выдавал экспромты на интересную тему и она парила от неги приобщённости к высшему. С чутьём у русской барыни была полная гармония и она легко переносила мерки возвышенных сонетов на куплеты про барыню и работника или попадью и конюшего: Аликс был убедителен и хорошо и там и там.
  Графиня к его визитам готовила себя очень тщательно и держала собственный уровень не ниже пиитского, познав и приобщившись с первого раза. В такие часы она бывала проста, отзывчива и откровенна и в награду за это тонкости настоящего лубочного познавала из первых рук. Он пояснял музыку истинного скоромного и она в этой поэтической "балалайке" стала видеть чуть не симфоническую глубину. Не слово в его рутинном смысле, а звучание всей строки и строфы и есть сокровенная музыка.
  Женщина хорошо знала про опий и кальяны, но с Аликсом этого не требовалось: она ныряла и взлетала в волнах его молодого голоса, будто ей шестнадцать и наедине с мужчиной она впервые! Замирания сердца чередовались со взлётами и кипением, а потом сладкая мука проникновения, от которой сходишь с ума. - И так каждый раз. Русского в этом изящном мавре, на её взгляд, было побольше, чем во всех дворянах Одессы. И она ему платила взаимностью. Женщина её положения имеет для этого предостаточно средств и возможностей и она не скупилась, и не стыдилась, а по утрам не раскаивалась и не горевала в похмелье после вчерашнего.
  Волевые и с выраженным характером дамы в свете встречались редко и поэт с удовольствием срисовывал с неё черты русской натуры, а Авдотья вдохновенно и раскованно являла себя настоящую. Она по обычному календарю была лишь на 5 лет старше поэта, но по житейской позиции аж на целую эпоху. Надо отметить, что Авдотья Петровна хоровые пения не любила и в верноподданических массовках не участвовала и через пару недель в Крыму, вкусив всего от гор и особого воздуха субтропиков в миниатюре, вернулась домой: там она первая леди и где-то рядом обитает Аликс Пушкин.
  Графиня Шуазель, урождённая Варвара Григорьевна Голицына, вышла за виконта Шуазель-Гуфье, служившего адъютантом при графе Воронцове, и принимала активное участие в затеях графини по части музыки и театра. Если прежде её пристрастия по литературным кумирам были размытыми и тонули в общем провинциальном восторге, то теперь - она готовая лицедейка в сюжетах Байрона и поклонница Пушкина. Бэт Воронцова некоторые вещи отрывала от сердца и показывала ей, чтобы перетащить на свою сторону. Попав в ближайший круг графини, она тут же становилась членом клуба "Пушкин - первый поэт России" и на неё распространялись преференции интимных мадригалов. Поскольку она была и стройна, и привлекательна, то и мадригалы получала увесистые. А живой ум и фантазия, помноженные на музыкальность натуры, делали эти строки и вообще валящими наповал! Устояла ли она, взял ли он - не знает никто, важно другое: молодая графиня из-под власти генерала Воронцова ускользнула и стала приверженницей графини и её лагеря. И так же естественно сторону жены принимал муж, граф Шуазель-Гуфье.
  Что касается Ольги Нарышкиной, тайной наложницы её мужа, то и тут графу мало что досталось, Ольга выдавала ноты с партитуры своей повелительницы, накрепко привязанная морской процедурой посвящения в нимфы Костаса, тело которого вдруг стало фаллическим символом и манило развращённую шляхтичку немилосердно. Она уже вскоре втайне ото всех нашла Костаса и всё с ним испытала ещё раз, но наедине - нирвана и Голгофа одновременно! Граф Воронцов правил только её телом и в алькове, а теперь и тайком. Специально для дворца в Гурзуфе он адаптировал фрагмент из услышанного от жены "Бахчисарайского фонтана", чтобы напомнить о первичности основ в душе человека. А им является страх, хранящий от бед и пикантных ситуаций. Мистика во всём этом роль играет большую и он этот дух, не очень весомый в первоначальной версии, слегка приподнял и усилил. Но дворец в Гурзуфе - это несколько уединённых часов и ночей, в остальном же лидер Бэт Воронцова.
  Ну и сама Бэт крымскую партию сыграла очень профессионально: ежедневно, и еженощно выдавая изящно скрытые сожаления о спаде в фаллическом статусе мужа. Он так и оставался вне супружества и про его мужскую потенцию она знала от других и точно по делу. Одна из горничных служила ночным пажем и про здоровье графа судили по её цветению или усталости, однако уже давно Варя на недосып не жаловалась и потёртостями тела не хвалилась, вот только барин храпит громко. Утром у самого графа тоже без перемен, а это: головная боль и немужская хандрень. - У графа тайная болезнь! - теперь шептала прислуга из спальных покоев.
  Ну и в атмосфере приёмной мужа, где толпились те же адъютанты, что и в Одессе, веяния переменились. Вигель стал чаще задерживаться в обществе графини, где в отсутствие Пушкина роль поэта играл Василий Туманский. Рядом с ним могли безнаказанно рифмовать и другие и это не так убийственно по части критики, когда рядом Пушкин. Однако графиня благоволила Василию Ивановичу и тот сопровождал её в прогулках по тропам к минеральному источнику. Разумеется, свита у неё была приличной и большей частью дамской, что придавало пикантности самой прогулке. Графиня Шуазель выразительно смотрела на мужа и тот оставлял графа, сопровождая её, так же выходило и с князем Шаховским, который приятельствовал с Александром и Элен Раевскими и они компенсировали князю не тот интеллект его супруги. Умудрённая и обогащённая собственными приключениями с Аликсом, Элен поддразнивала князя и слегка интриговала, пользуясь тем, что княгиня слаба в итальянском, выдавала реплики из Петрарки и обманывала обоих супругов. Шаховская на неё не обижалась, поскольку прекрасно знала свои ресурсы и в высшие сферы даже по ошибке не забредала, но чётко понимала теневую власть графини и поддерживала её, а не графа. Примерно так же выходило и у Шуазель с Завалиевским, молодым отставником на службе у графа, он с удовольствием сопровождал её в групповых прогулках хозяйки дома, увиливая от мужской компании графа. И Вигель их оправдывал частенько и вслух, изрекая:
  - Улыбке женщины влекущей мужчине ввек не устоять! - кто-то пожимал плечами, сомневаясь, кто-то соглашался, уставившись в контуры горных вершин, но вслух поддержать афронт партии графини не осмеливались.
  Променады с графиней часто выливались в эскапады светлого и искристого и паузы, чтобы остыть, приходились на уютные уголочки тенистых рощиц и зелёные поляны среди скал. Там компания могла разбиться на тройки и парочки, а могла и слиться в единую струю и в том не было чьй-то воли, лишь спонтанность и каприз и простенькие рифмы Туманского не портили ничего, но об истинном поэте напоминали и о нём вздыхали молча, извлекая из тайничков памяти заветные мадригалы. У каждой их было порядком и дамы догадывались, какие свойства и черты женственности там описаны. Так что праздники умолчаний выливались в монологи уединений, когда дамы смотрели с вершин на морскую лазурь и прикладывали к ней заветные строчки о себе. К примеру, морская лазурь и цвет очей графини Шаховской стали поводом для мадригала, который та не осмеливалась предъявить никому:
  Морская нега пролилася в разводия очей Ирины,
  Я пьян, алкая ойкумену такой изысканной картины
  И стать её, как в море волны, мне мутят в страсти жаркой душу,
  Веля с ней в вальсе закружиться и сердца стук ответный слушать.
  Лазурь течёт в струю мужскую и чернь мою собою красит,
  Печальный образ я рисую - в озёрах с ней и мой лик ясен!
  Это он ей написал после тура на балу, восхищаясь природным в молодой ещё женщине, но уже упрятанной в рутину семьи и на мир глядящей с тоской. Он просто срисовал увиденное средствами Музы. И Ирина Алексеевна Шаховская ни секунды не сомневалась, что эти строки из её собственной души: она это в себе смутно чуяла всегда, но Аликс сии мысли и догадки выразил словами. - И как она после такого мадригала будет относитьсяк нему? - Лазурь в очах мамочки троих дочерей, а!?
  Настолько он справедлив, написав такое, может, в том корысть какая? - Ну, они и в самом деле с оттенком бирюзы, но самую глубину тонов они набирают в волнении и ритме кружащего танца. Вальс один из них и в паре с Пушкиным бирюза вообще обретает свечение. С теми же Туманским или Вигелем подобного не бывает и ничего смущающего душу от них не услышать, так что танцы в их обществе - это ритуал обязательных процедур в ожидание желанного. Ясно, какого и с кем. Будучи дамой вполне привлекательной и содержательной, Ирина Алексеевна не избежала пристального внимания графа Воронцова, но при всём адреналине от атак главного лица Новороссии инимное проникновение строк Пушкина была на сто рядов сильней, тоньше и пронзительней. Ну и поэт ничего от неё не добивался, лишь свидетельствуя исключительные качества молодой женщины в самом цвету. У неё, как и у всех уважающих себя дам, был обычный альбом для мадригалов и особый. В особом кроме Пушкина было лишь два свидетельства её дамского совершенства, с первым связана её первая измена мужу, а второе написал её кузен, бывший в гостях из столицы, об этом она вспоминать не любила. Пушкинское же она всегда обихаживала и при случае сравнивала с написанным для других, получалось, что поэт для каждой дамы находил особые слова и ноты, от которых не ревность, но трепет души и сердца - я хороша и сокровенна! И она нашла ещё случаи, когда он заметил и отразил её сокровенность. И всё это даже в самом критическом разборе не тянуло на греховность.
  Никто не знает точно, но тайных мадригалов в альбомах светских дам Одессы имелась не одна сотня и значительная доля принадлежала Пушкину. Раритеты с автографами поэта так и не всплыли, а переписанные от руки каллиграфами тоже ходили втайне от родных.
  Графиня Воронцова во всём этом чувственном и интеллектуальном бедламе не довлела и не управляла, она притягивала и объединяла и того было достаточно, чтобы крымская гостиная никогда не пустовала. Ну и она за это полугодие сильно посвежела и похорошела тем самым женским очарованием, которое бывает, когда женщина в соку, но ещё не беременна, однако это вот-вот случится и все любуются ею в ожидании чуда. Ну и не секрет, что подобное бывает только с влюблёнными дамами, не сговариваясь, все знали предмет её страсти и разделяли в значительной мере, поскольку и сами туда приобщены. Вернувшись с променада и вкусив вина, фруктов и оранжада, компания обычно музицировала и опять-таки без графа.
  Из сторонников и собутыльников графу достались лишь Иван Григорьич Синявин и Константин Константинович Варлам, а это совсем не то, чего бы ему хотелось. И утреннее смакование вин из погреба в такой компании воздыманию духа способствовали мало.
  Доктор Хатчисон часто оставлял подопечную графиню Бэт в обществе дам и кавалеров, уверенный в её добром настрое и духе, и возвращался в дом, чтобы присмотреться к симптомам странной депрессии у графа. Найти её корни было непросто и он, не навязывая докучливых и мало что дающих осмотров и ослушиваний, увлекал графа на прогулки по окружающему пленеру с самыми разными возбуждающими функциями. Это и хвойные рощи, и горные распадки, и уютные бухты у моря, где целительность прямо-таки фонтанировала и накладывалась на людские хвори. С ним ходили нужные графу лица и прогулки порой обретали статус очередного канцелярского присутствия с обозрением записанного в расписании дня. Ни живости и дискуссий, что так и распирали спутников графини, ни щебета птиц и шуршания волн, которые встречали их появление. Но доктор настаивал и граф подчинялся, чуя его правоту.
  Купленные графом старинные здания хранили тайны происходящего в своих стенах и приобщались к новым, которые грядут с переменой владельцев. Партии графа и графини встречались за обедами и ужинами и слегка перемешивались, но самую малость и ненадолго, поскольку танцы и прочее шумное от графини тут же вытесняло официоз графа. В ходе туров, тостов за здравие и прочего веселья дамы охотно меняли партнёров, обогащались энергетикой и невольно отмечали не ту ориентацию самого графа - он чурался шума уж очень болезненно и это видела всякая дама, выдержавшая с ним котильон.
  Бэт Воронцова была достаточно практичной и организованной женщиной и отменно владела рычагами влияния на мужа, даже не общаясь с ним. Близость с Пушкиным приучила к удовольствиям высшего рода и свою рафинированность по этой части она чётко выдерживала относительно солдафонской компании мужа. Прохлада и чуть не брезгливая вежливость выглядела зеркальным отображением того, что он являл в адрес поэта. - Недоумками и провинциалами его партия чувствовала всегда, поскольку никто из её состава не мог поддержать беседы, шедшей от графини.
  В этот летний сезон был моден английский роман про Йоркширские привидения в родовом замке, его перевели на французский язык и в таком виде его читал местный бомонд. Когда это бывало у графини, Элен Раевская читала собственные жуткие переводы на русский и с особым удовольствием наблюдала искорки страха у слушателей. Это был тот самый адреналин, которого городской аристократии нехватало всегда и они с Аликсом эту фишку смаковали в самых сочных выражениях, но сам поэт так до этого заменителя страстей и не снизошёл, занятый вещами настоящими. По его рекомендации она, чтобы быть в духе английских традиций о привидениях и звучать на одном уровне с русскими страстями, слегка сгущала краски, выбирая нужные интонации и метафоры. Мистика, как средство в художестве, Пушкиным всерьёз не принималась и он, природный атеист и агностик, пользовался этим, как буффонадой и ярмарочным гротеском в качестве дозволенного средства выразительности. Беседы с доктором Хатчисоном взгляды Пушкина на мир привели в некую систему. Также глубоко и убедительно доктор раскрыл философию и гносеологию британского пристрастия к мистике. - Крутой замес претендентов на власть в королевстве от безграмотных вассалов до изощрённых клерикалов и порождал мистику привидений и болотных выпей. Неграмотные страшились, а умные нагнетали страхи и жили этим. Кто-то выбирался из глуши в столицу, а кто-то оставался тут навечно, прикованный к родным местам страхом и невежеством.
  Чуть позже в России станет известен и роман молодой вдовы поэта Мэри Шелли про чудища Франкенштейна. В русской культуре не имелось таких вещей и в ходу были чуждые русским пороки и извращения. Нагнетаемый дворянством страх был дымом русского отечества, который таким образом шутил над суевериями и поверхностной образованностью. Всерьёз эту мистику никто не принимал, но осадок в обществе оставался, большая часть этой мути попадала к людям без чувства юмора и там обживалось надолго, если не навечно, граф Воронцов был из их числа.
  Дамы из свиты графини обладали и вкусом и приличным домашним образованием, их умения совершенствовались в обществе графини при её разнообразных затеях, ну и мужья тоже не вчера родились и хорошо ориентировались в тренде интеллектуальных ценностей, поэтому дистанцировались от графа в его личных пристастиях. Странности поведения генерал-губернатора во время отпуска в Крыму отмечали все и не видели оснований не поддерживать графиню даже в пику настрою графа, который испортился окончательно. И вокруг, естественно, стали тихонечко шептаться. Граф, окружённый не теми, кто умён, правдив и честен, прозрел не сразу, потом забеспокоился, перестал принимать гостей и вскоре заболел странным симбиозом болотной лихорадки и столичной хандры. Она не проходила и не усиливалась, оставаясь на одном и том же уровне спонтанной тревоги и не помогало даже вкушение вин из погребов. Слегка снимало симтомы болезни необычное средство, которое методом проб отыскал доктор Хатчисон - это кумыс. Его брали у степняков с табунами лошадей. Подобное лечат подобным - это из философии врачевателей перебралось в темы бесед вечерних бесед после докладов доктора графине.
  От такого же заболевания ныне весной умер Байрон. - Чем не аналогия? Об этом продолжали шептаться, но не очень скрытно и граф всего этого накушался на три жизни вперёд.
  В итоге уже через пару недель жизни в Гурзуфе доктору Хатчисону пришлось полностью переключиться с хозяйки на хозяина дома: Михаил Семёнович Воронцов серьёзно занемог. Не помогали даже благие вести из царской канцелярии о будущем ссыльного поэта, его жизненный тонус шёл книзу, несмотря ни на что. А партия графини играла ноты своего лидера. Когда стало ясно, что Пушкин уже на маршруте дальнейшей ссылки, графиня тут же выехала в Одессу. До отъезда Пушкина из Одессы осталась неделя.
  
   ФИНАЛ ПЬЕСЫ
  
  Встреча яхты с графиней прошла по протоколу и табели о рангах с участием высоких особ Вяземской, Гурьевой, Луизы и Женевьев де Ланжерон. Кавалькада карет и пролёток подъехала к дворцу губернатора и дом ожил шумом, щебетом, суетой господ и слуг и прочими атрибутами бытия. Причину досрочного возвращения графини все опознали верно и не задали ни единого вопроса. Обе француженки вели себя по-свойски, понимая суть гонений на поэта, поскольку и сами были эмигрантами. Ну и для обеих он был таким же единомышленником, как и русским. Они в известной мере такие же заложницы власти и изначально приняли сторону поэта. Чуть позже приехал граф де Ланжерон и с его приездом Пушкин в доме властителя Новороссии выглядел не так одиозно. Граф и прежде многое охотно делал для него, передавая через свои каналы письма и опусы поэта в столицу, минуя цензуру и перлюстрацию, обычную для России, так что протокольную роль в доме своего сменщика на посту губернатора исполнил легко и с достоинством. Однако поэт Ланжерон всегда был выше политики и именно в этой ипостаси он пришёл одобрить и поддержать коллегу по образу мышления.
  Дети с няньками и воспитателями тоже вернулись и графиня Воронцова первое время была не совсем свободна в своей реакции на перемены. А их выявилось предостаточно. Прежде всего - сам Аликс! - Если ранее разлука-расставание-грусть были поэтическими образами, то теперь это драматические реалии. В её жизни это более чем катастрофа - это другая жизнь совершенно! Таких напитков прежде она не знала, а отведав, приохотилась и набрала вкус. Полгода жизни молодой и цветущей женщины прошли в особом стиле и имя ему - Пушкин. Все любовники вместе не значили для неё и частицы того, что теперь она обрела с молодым мужчиной, ни разу не согрешив по-настоящему! Она впервые имела некий смысл и цель, ради которой отлучила мужа от своего тела и нисколько от того не страдала, более того - в ней зрела новая сущность и она ей нравилась. Теперь в ней ароматов и прочих женских ценностей стало так много, что выходить из их предела нисколько не тянуло и она довольствовалась ими. Было там и запашистое мужское и незнаемое в себе женское. С ним она была женщиной настоящей и полноценной и там даже отдалённо не пахло любовничеством. - И теперь этого не станет!
  Вера Фёдоровна тут же заслонила собой Пушкина, занявшего место спутника, хранящего репутацию приезжей замужней дамы, и всё к нему шло через Вяземскую. И Бэт тут же отметила глубину и соль отношений Аликса и Веры Вяземской, но сцен устраивать не стала, а вместе с ней задалась традиционным вопросом: - Что делать?
  Поэта очень старательно и по всем пунктам законов и норм травили и выживали из общества. Что при нынешнем кабинете правителей ему житья не будет, им было ясно. Особых средств у него нет и при бегстве за рубеж поэта ждёт участь Байрона - неминуемая смерть. - Год, два, три и его участь решится глупо и бессмысленно в чужом краю и с клёкотом стервятников на Родине. Даже в самых скверных обстоятельствах дома он будет творить и общаться с читателями, а не смотреть с тоской на море в ожидании вестей со случайным парусом, оказавшись на чужбине. И две самые близкие теперь женщины не стали делить добычу. Они многое обсудили между собой и потом, выбрав нужный тон и стиль, пригласили и задали тот же вопрос: - Что можем сделать мы?
  Вариант бегства снова выбрался на поверхность и психологически и тактически он был в некоей мере выигрышным, особенно актуально такое могло быть первые месяцы после оглашения решения о новой высылке. Уехав в Италию или Францию, Пушкин какое-то время будет свободен от унизительного надзора и может вздохнуть с облегчением. - Как долго?
   - При хорошем раскладе полгода, ну, год, если денег хватит, протянуть можно. А что потом?
  - Ему только двадцать пять и вся жизнь впереди.
  Аликс совсем недавно эту тему обсуждал с Верой Вяземской. Но тогда это был всё же абстрактный разговор, а теперь есть и дата отъезда и маршрут движения. Маршрут унизительный и кабальный, его почитали за преступника и в больших городах появляться запретили.
  Он опять прислушался к голосу Веры и решил, что надо вытерпеть и это. Бэт трезво оценила разумность неожиданной соперницы и решила ответить сердцем.
  - Аликс, самое ценное, что может остаться о нашей дружбе - это наш с тобой плод. Настоящий, во мне и полноценный! - Ты его хочешь? - Ты когда-нибудь женишься на молодой женщине и у вас будут другие дети, память о нашем не испортит твою жизнь? - спросила Бэт. Такое замужней женщине её статуса спросить нелегко, а ему ответить в обществе Веры тоже трудно и всё же он ответил:
  - Бэт, я этого хочу! И чаша весов склонилась в другую сторону. Но не до конца и остановилась на гармонии общих интересов.
  Бэт заказала два одинаковых перстня с символической печаткой, а Вера их обручила до дней, пока одного из них не догонит смерть. Ритуал придумали женщины и мужчина в нём стал краеугольным камнем. В Одессе это таинство для поэта стало уже вторым и от прежнего с Натали он отошёл не до конца, храня в тайниках души очарование отчаянной девушкой с удивительной душой. И с нею обряд вышел полноценным по форме, что никак не смягчалось его условностью и графом де Ланжероном вместо священника. С Бэт же всё складывалось глубже и основательнее и таких женщин в России единицы. Первой и самой надёжной была Катерина Андреевна и её мир для него давно стал обителью для спасения души. Тайной нирваной и целительным источником: там его ждут и привечают всегда. С Бэт несколько иначе и там роль Зевса-покровителя отведена ему, а это иное состояние души. С нею он и впрямь становился громовержцем. Кем была Бэт в этой ойкумене? - Умной, понимающей и желанной женщиной! А колдунья Вяземская смотрела в глаза обоих и читала всё, нужное себе и потом что-то из увиденного сообщала подвластным мужчине и женщине. Свою власть она видела отчётливо, но не злоупотребляла, не выходя из роли венчающей особы.
  Обручение, когда ты только шагнул во вторую четверть века, это таинство особое. Княгиня Вяземская была в вечернем платье с тёмной газовой шалью на плечах и кольца надевала каждому, касаясь длани губами. Графиня Воронцова надела летний праздничный наряд и приняла от соперницы заверения в вечной связи с одним источником истин - Музой поэта. Без неё нет и их связи с мужчиной.
  
  - Печать из золота над нами
  В нём Божества святая власть,
  И сцеп для душ звучит словами,
  И вдаль отправленная страсть,
  
  В нас память прошлого витает
  И от опасностей хранит,
  И тело неги прелесть знает,
  Ничто собою не затмит.
  
  Печать - она и ключ для жизни,
  Под ней лежит любая весть:
  И о грядущем дне и тризне,
  И благородной славы честь.
  
  И та, с которой обручился,
  Со мною тот же груз несёт,
  С ней всех викторий ветер вился
  И верю - многажды спасёт!
  
  Соперницы впервые были рядышком и объекта притязаний не утруждали тяготами выбора и неизбежных сомнений. Вяземская в этом плане была намного опытнее: она с поэтом жила давно и прекрасно понимала все прелести и тяготы бытия с таким мужчиной. Познакомившись с Пушкиным через мужа несколько лет назад, она с интересом наблюдала за особенным молодым пиитом, который был так же непохож на коллег по перу, как и её важнейший предок на своих земляков в Холмогорах. Намешанные в ней крови саксонцев и славян позволяли считать родным и приемлемым для себя слишком многое и непохожее и тем самым зацепили внимание чисто русского князя, ставшего мужем. И обручала она мужчину и женщину в той самой пещере, которая хранила многие тайны и её собственную тоже.
  Интеллектуальный роман с Пушкиным для неё не был чем-то особым, как способ отношений с мужчиной, но Аликс её и увлёк и поглотил, полностью переключив внимание на себя. И в банальную интрижку их связь так и не скатилась. А сие значит, что мосье Пушкин достоин внимания настоящего и глубокого. И оно будет иным, чем его одарит графиня Воронцова. Задуманная Бэт идея ребёнка от Аликса была ходом сильным и требовала достойного ответа. Наблюдая милые шалости графини с Аликсом, она примеряла обстоятельства на себя и находила их вполне приемлемыми, то есть, женщиной рядом с ним она быть могла. - Но куда детей от Пети?
   Она чуяла сердцем, что от Аликса они выйдут лучшими и уже завидовала Бэт. Молодыми бывают только любящие и с Аликсом Бэт сильно повезло. Избавленная от тягот супружества, за эти полгода Бэт стала лакомой и цветущей женщиной с положенными впадинами и выступами и без единой складочки на роскошном теле - это вышло само собой. Касания Аликса в рутинном общении, на балах и подготовках к ним оставляли на теле некие пометы и потом на них зрели любовные цветы, украшая и утончая дамские обводы стати чуть не круглосуточно. Иногда она приходила в архивную комнату и в тиши уединения читала оставленное им в тайном месте. В ночной прохладе и покое чтение было очень плодотворным и она прикладывала его мысли к себе, чуя настоящую к себе тягу. В них было так много нового, что лишь с ним она познавала себя по-настоящему и потом, уже уточняла смысл и назначение прочитанного. Её музыкальная душа тут же перелагала услышанное на ноты и видела ответное движение мужчины. - Диалог - это редкостное в общении мужчины и женщины и Бэт это знала отлично. Диалог - это лишь с супругом, а не любовником!
  И виртуальное супружество с поэтом преобразило женщину очень сильно. Она тянулась к нему, а он принимал её по высшему разряду и дарил так много, что в последнее время Бэт стала думать о разводе с Воронцовым. Её думы уже никак с ним не связаны и только общие дети удерживали от желания громко хлопнуть дверью. Связь с Пушкиным стала глотком свежего воздуха и она вдыхала от него всё сущее. А теперь она благодарила судьбу за такое совпадение женских прелестей, от которых детки либо глупы и дурны, либо умны и очаровательны. Сейчас самое лучшее время для зачатия и у них с Аликсом родится несомненная прелесть. Для этого надо просто быть мужем. Глаза Аликса говорили о многом и тоски-печали в них не было и следа, зато неги и обожания - на гарем прелестниц.
  У них вышло с первого раза, Бэт это почуяла высшим голосом в себе и остальное время до разлуки троица употребила с большим толком, поскольку две музы - не одна. И обе хорошо знали разницу между телом и образом. Но пестуя каждую, поэт-мужчина создавал удивительный образ, который особым нимбом витал рядышком и питал тело невесомым, но удивительно сочным и вкушать его можно без конца. И причастность к этому сделала из соперниц союзников. И строки появились тут же:
  
  У мира чувста нет пределов,
  В слиянье нежном нет конца,
  Она в касаниях немела,
  Была созданием творца,
  
  Нектар для жизни принимала,
  Писала прошлого сюжет,
  В тонах густых, изжёлта-алых,
  Герой - кудрявый и брюнет.
  
  Грядущего известна дата,
  Уж локон в страсти весь измят,
  В касаньях пахнет сладкой мятой
  И завораживает взгляд.
  
  Печать с волненьем поцелуя
  Пакует в путь неблизкий плод,
  Пусть ветер странствий в парус дует,
  Но грусть согреет сердца ход.
  
  И час положенный отмерив,
  Малюткой бог одарит нас,
  Спасибо Бэт и деве Вере
  За мига чувственного час!
  
  - Роскошная и счастливая Бэт - это дивное зрелище и Пушкин с Верой это увидели тут же.
  И снова ночь, и снова море! Костас сам всё подготовил для пирушки мужей и жён: Бэт с Аликсом, а Вера с Костасом. - Киприда - это обнажённая первозданность и по этой части на балу откровений и чувственности Вера ей уступала, поскольку свечение от Костаса не равно излучению от Аликса. Но пирушка у них настоящая, с вином и хмельными тостами и Костас песни не испортил. Аликс для него хороший друг и его женщины - всегда изумительное кушанье. Вера ничего ревностью не испортила и сама её у соперницы не возбудила, сыграв ночную подругу контрабандиста. Вино и сеть - это привычные наряды нимфы и они примерили их к себе. Ни одно роскошное платье не согревает так, как рыбацкая сеть на теле и алчные глаза мужчин. Оба яркие и ненасытные, а они распущенные и зовущие! Да и пирушка очень близких людей, так что искор будет много.
  
  - Что бал и бархаты наряда?
  Что шёлк на теле и в ногах сафьян?
  Я чую взгляд - и сеть от бед ограда,
  И капли живицы ты пьёшь во мне. - И пьян!
  
  Ничто сребро и ожерелий злато,
  Ничто алмаз и жемчуга роскошный куст,
  Лишь ты и я и близость наша свята,
  Надену сеть и полна твоих чувств!
  
  Ты весь во мне и сеть нам не препона,
  И паруса нам ложе и покров,
  И море полно звуком сладким стона,
  А парусом укрыть меня готов.
  
  И все виденья - очи и объятья,
  И всем нарядам предпочту я сеть,
  Отец затеям ты, а нашим деткам мать я,
  Ты зачинатель, а мне кормить и греть.
  
  Что бал и бархаты наряда,
  Когда нам сеть дороже жемчугов
  И взгляду милому с тобой в объятьях рада,
   Я как вино и ты пьянеть готов!
  
  - Ничто роскошества с блистанием нарядов,
  Дороже в соли горькой наша сеть,
  Она любови чувственной награда,
  Надев её, осанну буду петь.
  
  И парусов над нами окруженье,
  И чаек в выси нестерпимый гвалт
  Есть высшее тому благоволенье,
  Грядёт в нём страсти ненасытной вал.
  
  Сплетения пронизаны сердцами,
  Мы в них добыча волею небес,
  Быть там вдвоём - придумали мы сами,
  А сеть - наряд для избранных невест!
  
  - выдал безмерно счастливый Аликс и сразил уже хмельных от внимания женщин. Бэт сидела напротив Аликса и всё на нём ощущала в себе тут же, чуть поодаль были Вера с Костасом и она за их реакцией не следила, погрузившись в собственное миросозерцание. С тех пор, как началось пиратское пиршество, она много раз испытывала вспышки женского и поражалась ресурсам своего тела, способного на такой экстремизм - ни с мужем, ни с любовниками не было столько излияний, сколько с Аликсом за один раз. И однажды выбросы превратились в бурный поток и хорошо, что это произошло в воде и Аликс не заметил, занятый управлением женского тела.
  Костас в прежних авантюрных похождениях слышал от Аликса всякое и ни разу тот не повторился, хотя каждый раз ночные музы менялись и повтора заметить не могли. А в этой ночи лирика была так проникновенна, что он влюбился в обеих женщин сразу. Женщины и прежде в рифмах Аликса красовались без меры, но сейчас - нечто особое! И про сеть, и главную даму на борту - очень вкусно и удачно, Бэт прямо-таки светилась от его слов и чуточку смежила очи, чтобы всё в себе разместить поудобнее. Его спутница, княгиня Вера, тоже ни слова, ни нотки не пропускала, слушая и переживая текст всем существом и так же проникновенно. Зрелище красивых и видных женщин так завораживало, что Костас поддался их магии и синхронно с каждой качался в ритме, заданном Аликсом. Он прижал к себе вВеру, вдруг затрепетавшую от неясного предчувствия, уже вскоре почуял миг и заглянул в глаза, а она ответила, играя подругу.
  Близость, перешедшая в сон, всегда соединяет и немножко от желанного сна досталось всем. Пробудившиеся пассажиры парусника на тех, что взошли на него ночью, даже близко не походили, оставив привычные себе личины в прошлом. Это увидел каждый, осмотревшись в зеркало у мачты. Немножко вина, чуточка фруктов, затем рисунков и стихов и пирующие поставили крест на прежней жизни: пережившие такую ночь готовы к глубоким метаморфозам.
  Метаморфозы, предписанные для дворянских особ, на себе ощутил и шкипер: "Что бал и бархаты наряда, нам сеть дороже жемчугов!" - Это в самое яблочко - он давно жил такими ценностями. Мужская дружба никакими законами не объясняется и ей не требуется физиологических подтверждений, слов изаверений тоже - у Костаса с Аликсом было именно такое. И он точно знал, что в случаях, как сейчас, нужна женщина, которую только нежишь и мучаешь, а она покорно отдаётся и питает собой. И тогда никакого похмелья утром и сон беспробудный до самого Пскова. Он видел, насколько друг переполнен болью и для прекрасных дам выдавал совсем не себя настоящего, а ими же придуманного. Как только у Аликса устаканится с долгами, бумагами и прочим, он приведёт на борт Флору и тогда они простятся по-настоящему, по-мужски, они уже такое делали не раз и оно исцеляло надолго! С ямщиками на перегонной можно договориться и они заберут Аликса прямо с пирса. Флора давно его караулила и ублажала, умоляя о свидании с Аликсом. После первого она отходила долго и теперь готова к новому, тигрица, а не женщина!
  Потом Костас вырулил к рыбацкой пристани и пассажиры сошли на берег неузнанными. До отправки по маршруту в Михайловское Аликсу осталось 90 часов. Если вычесть мужскую часть, остаётся 70 часов, это почти трое суток!
  Так думал Костас, а что сидело в мыслях самого Аликса? - Он после общих сборов и краткого сна лежал на постели и размышлял о сущем, вечном и текущем. Оставаётся много дел и начинаний, которые придётся бросить в том их положении, где они находятся сейчас. Что-то терпело, что-то не очень, но итог один - надо бросать! Большая часть оставляемого - это отношения. Их за год набралось множество и глубокие среди них в числе немалом. - За день ничего не решить и не разобраться даже в общих чертах и он всё это сразу же отринул - их уже нет! И сразу же на поверхность выбралось тонкое и невесомое общение с Николя и Машей Вяземскими. С ними он планировал и уже проговорил кое-что из реалий одесской жизни. Он рассмотрел их содержание и решил, что детки Вяземских - это его индульгенция за содеянное с другими. При этом будет и сама Вера, но без неё нет и самих деток, так что с грузом ревности Бэт придётся смириться. Осталось договориться с Костасом и можно завершать одесскую гастроль.
  Ему опять повезло и друг его аргументы понял и разделил, умолчав о своём намерении с Флорой. С ней он уже встретился и в общих чертах всё решил. Экскурсия на море с командой московской княгини пока ничего не нарушала и Костас подключился к затее, тем более что с Верой сложилась приятная элегия.
  Предложение Пушкина насчёт моской прогулки с детьми и игрой в индейцев, невольников и пиратов Вере пришлось по душе и она стала собирать деток на море и ночлег в пещере. Взрослые уговорились интригу не раскрывать и всё выкладывать по ходу пьесы. Она смотрела на себя как бы со стороны и видела, что с Аликсом у неё одни ценности и рамки, а без него совершенно иные. Так например, без него ей бы и в голову не пришло затевать игру с ночёвкой детей в пещере, с ним же их безопасность автоматически перетекает на мужчину, которому она доверяет полностью. И уводить деток без нянек и горничных стало обыкновением, которое нравилось всем. О том, что будет иметь сама, княгиня старалась не думать, ещё не забыв минувшую ночь. Сюжет игры с ночевой таков: продолжение позавчерашней истории с индейцами и пиратами, появление Костаса в пещере и присоединение семьи к пиратскому племени, прогулка по морю до базового судна и приём контрабанды на борт, затем выгрузка груза в пещере, охрана до утра, затем завтрак на судне и высадка уже на городском причале. Адреналина такой сюжет имел под завязку и опасность там минимальная. - Судно с семьёй и детьми на борту - судно прогулочное и ничьего интереса не вызывает.
  - Ты уверен? - всё же спросила мама своих деток.
  - Абсолютно! - ответил Аликс и на том обсуждение завершили. Необходимые вещи погрузила на коляску Пушкина и Никита отвёз их Костасу на судно. Сегодня они должны составить карту бухты и указать тайные ходы с других частей берега, которые они уже разведали. А это и кусты у берега и отвилки пещер ими уже нанесенные на карту. Периодически скауты работу прерывали и ныряли в воду, теперь плавать из Вяземских умели все.
  - Для кого больше ты всё это устроил? - допытывалась мама Вяземская у мужчины, желая адреналина и побольше.
  - Честно?
  - Да!
  - А правда тебя не расстроит?
  - Клянусь - нет!
  - Больше из-за твоих очаровательных деток, которым я порядком задолжал, ну и потом уже для тебя. - Ну, как тебе это? - ответил мужчина и в очах женщины ничего из перемен настроя не увидел: ей всё нравилось. И целые сутки без драгоценной супружницы Аликса ей прибавят здоровья не на один годочек!
  Дети в роли скаутов за полтора месяца тренировок уже освоились и изучали территорию по науке и указаниям Аликса. Вера была рядышком и издали наблюдала за детками, меряющими шагами отметки на карте, которую рисовал Пушкин. Эту геометрию он освоил быстро под началом Костаса и в картах и лоциях уже чуточку соображал. Некоторые операции Николя и Маша делали вместе, но чаще это выливалось в чистую самодеятельность и самоутверждение. Создаваемая карта по шажкам и крупицам приращивала уголочки пещеры и берега на глазах и горящие глаза деток маме были лучшим лекарством ото всех женских хворей. Маша уже себя сдерживала и с Аликсом только переглядывалась, не задевая мужской гордости брата. А сам Аликс ей это компенсировал с избытком, указывая на удачные ходы и аккуратность исполнения.
  - Она уже замужем за тобой! - как-то заметила мама, когда детки отошли по следующим заданиям.
  - Ревнуешь? - улыбнулся мужчина и женщина развела руками, сыграла симфонию изумительными очами и качнула годовой:
  - Ей только двенадцать и она - моя дочь! - С ума сойти!
  - Что ей двенадцать или что твоя дочь? - Что заводит больше?
  - Сначала - двенадцать, а потом и остальное.
  - Чтобы сие как-то смягчить, скажу, что дочь у вас, Вера Фёдоровна, получилась изумительная. Сын тоже отменный.
  - Ты как-то сказал, что они наши, оговорился или ...
  - Наверное, размечтался и вообразил тебя женой, - пожал плечами Аликс, - остальное вытекает из первого. И теперь замерла от услышанного женщина, так о ней не мечтал никто!
  Потом они купались, загорали и полдничать пошли в свою пещеру. Читали, пели и играли роли уже потом и закончилось всё привычным костром и байками у склепа. Затем вечернее купание и ещё немного скаутства. Во всём этом роль мужчины определяющая и задания давал он, докладывали об исполнении ему и поощрения тоже шли от него, а мама при этом была лишь наблюдающей. Пушкин отлично чуял детскую страсть Маши и невольно пестовал, задерживая её внимание и взгляды одному ему известными способами. Ничего криминального, но диалог у них сложился и эта игра нравилась обоим, к тому же возвышение в женском плане на Машу влияло основательно и он это видел с каждыми новым семейным свиданием. Маша шла на свидание с ним и это обоюдная тайная игра. И рост уровня их тайны был неминуем. Маша в касания к нему вкладывала особый смысл, а он отвечал пониманием и этого прежде было достаточно. Но теперь Маша вдруг и сразу повзрослела и он эту перемену почуял. Эта тайна была только для него и он Вере ничего не сказал, отметив, что та нового качества в жестах и взглядах дочери не заметила. Умная девушка Маша себя сдерживала и тайну хранила бережно и умело. Взрослый мужчина не мог этого не заметить и легонечко её похвалил за выдержку. Она вспыхнула - он её тоже любит! И он умерил её муки, сказав вслух:
  - Мадемуазель Вяземская, у вас верный глаз и вы редко ошибаетесь в измерениях углов. Этого хватило, чтобы Николя отдал должное умениям старшей сестры. А княгиня и так в ней эти умения знала и теперь увидела лишь ловкие и удачные применения. Но дочь уловила в его словах скрытое одобрение и тепло и свою причастность к нему, он её таким образом выделял и поощрял. Мог ли поэт оставить её первые терзания без ответа? Ему нравилась её чистота и непосредственность и он размышлял, как бы ничего не наворотить и помочь девушке в первых шагах на ниве любви. Что это любовь, пусть и ещё с оттенком детского, но именно от Афродиты, Астарты, Кибелы и Эрота. И он придумал ход. Невинный, но чувственный. Когда их не слышали, он читал что-то нейтральное, но исключительно для неё, как бы поощряя умения, такт и прочее женское. Всего одну-две строки. И благодарная девушка тут же взмыла над собой прежней. Интриговать и укрываться от Веры Аликсу было впервой и он этому отдался с азартом молодости, моментально входя в личину покорителя женщин. Однажды он отметил смуту в очах взрослой подруги после их с Машей переглядывания и шепнул ей так жарко, что она вздрогнула:
  - Ревнуешь, милая, ох, как ревнуешь! И в этой напасти ты так прекрасна. - Продолжай, ты уже ярче Солнца! Она качнула головой и вздохнула, вдруг и сразу почуяв бабий век и дочь Машу тому в яркое подтверждение - она искала внимания мужчины. Зная об их с Аликсом нежнейшей дружбе, она претендовала на страсть любви. Она долго не могла придти в себя от озарения и потому только с новым вопросом Аликса очнулась:
  - Верка, уймись - она стала такой и так быстро, потому что мы её такой сотворили. Вера-Верочка-Верунчик - ты и я сотворили удивительное создание - Марию Вяземскую! Она наше с тобой творение!
  - Да, - охотно согласилась она, чуя мужнюю правоту, - она наша: теперь и твоя тоже! И рожать не пришлось - вот она, уже взрослая и твоя. И былая колдунья стала слабой женщиной.
  - Моя ты прелесть, Верочка! Я тебя обожаю, уймись и взгляни на себя, такой прекрасной ты бываешь редко, сейчас как раз та самая минута. Она послушно оценила себя в зеркальцеи нашла правоту мужа обоснованной: очи чернели, уста раскрыты и алы, ланиты пурпурны и пылающи! - И ни вина, ни кальяна в ближайшей округе.
  - Сашка, ты сущий дьявол и несносный искуситель.
  - Не будь тебя во главе нашей истории, ничего и не случилось бы. - Верка - ты и чудо и дьяволица! Я обожаю тебя, но соблазняю твою дочь! - Питаясь твоими флюидами, я пришёл к этой страсти к юной деве! - Признайся, ты где-то в самых тёмных уголочках своей души что-то подобное замышляла!? - и через паузу в сто тактов она призналась:
  - Да, это и мои чаяния!
  Подбежали Маша и Николя и диалог взрослых прервался. Работа по составлению плана пещеры была вершиной громадного айсберга и подводная часть у каждого участника приключения ох-ох-хо как криминальна. Секреты взаимные и слегка корпоративные: мужчины от женщин, Маша с Аликсом против всех, Вера с Аликсом и только себе, ну и вариации от основных функций. А это и адреналин опасности, и жажда познания и погружения в неведомое и просто свобода на морском берегу. На таком запале Муза обрела особый уровень и звучание и щедро выдавала на потребу жаждущих молодых и юных сердец. Тихонечко и тайком ото всех она с Аликсом буквально приворожила к себе Машу и княгиню Веру.
  - Ты змий! - шептала в ответ княгиня и качала головой.
  - Я так хороша? - вопрошали глаза юной Маши и видели, что это и есть настоящая истина, написанная в глазах мужчины. - Её мужчины! А мужчине было приятно быть самим собой и щедро осыпать собственным звучанием мир прекрасных женщин. Ну и рядышком был Николя, которому он передавал многое от мужского одними манерами и уверенностью в себе. Флюктуация - это не мужское! Он иногда чуял биение его сердца и своим собственным мужским подпирал его напор, придавая уверенности. Ну и касания, и взгляды - они тоже работали в мужском поле сил и солидарности.
  Детки от чистого воздуха и интенсивного и непривычного труда и нервного запала с новыми и неведомыми эмоциями сильно устали и ужинали, чуть не засыпая. Маша поглядывала на Аликса и черпала нужное себе, надеясь во сне всё дневное углубить и продолжить, она уже в этом соображала. Николя поглядывал на маму и размышлял о природе такого небычного цветения. Отчасти он это относил насчёт месье АликсаПушкина, отчасти на особую природу Одессы, где всё так удачно совпало и он даже не подумывал ревновать маму к Аликсу, давая тому право взрослого и сильного мужчины оберегать женщин. Маша воображала себя взрослой и в компании Аликса Пушкина сильно менялась, но его такое не раздражало, поскольку и с ним она весьма уважительна и иногда слово "братец" или "месье Вяземский" звучало по-настоящему и без иронии.
  - С Пушкиным хорошо, - подумал Николя и тем самым поддержал тягу сестры к взрослому мужчине, Пушкин для него был вроде папы, только с другими манерами и умеющий всё-всё мужское. Будь он с ними всегда и папы не надо, поскольку тот с ним ничем мужским не занимался, а про драку и борьбу и вообще понятия не имел. С таким папой просто и ничто не опасно.
  - Боже, как он прост и исходит особым обаянием! - думала Маша за поздним ужином, лениво разбираясь с бутербродами. - Надо вынести всё в обучении светскому и быть ему представленной чуточку позже! Про надзорность и ссылку она знала и романтизм любимой особы от того лишь обретал высоту и полноценность. Ещё два-три года и она сумеет стать для него необходимой. Мама в этом поможет, она тоже Пушкина любит. Это она уже хорошо различала.
  Взрослые устроили им постели и побыли рядом, пока те не уснули. Затем расположились на камне у входа, чтобы слышать все движения в пещере и Вера Фёдоровна стала музой, отлично понимая в этом волшебном ремесле и теперь обожая нового кумира очень глубоко. И строчки появиться на свет не затруднились:
  
  Мне сладкий плен с тобой ночей
  Любовью пахнет от свечей,
  Из слов, речённых в томной неге,
  От волн на этом скальном бреге,
  
  Баллада кажется игристой,
  Капелью от киота чистой.
  И ты сама - желанье ночи,
  Когда душа полёта хочет
  
  И серебро Луны сиянья
  Затмит собою все слиянья,
  И струйка тонкая у взгляда
  Легка - течёт со мною рядом.
  
  Уста волнуются, молчат,
  Но понимающим кричат.
  И вздох в улыбке бессловесной,
  Но так, что чувствам нашим тесно
  
  И песню мне поют персты,
  Там ноты нежны и просты:
  Их повод и причина - ты!
  
  - Я? - спросила она через сорок тактов паузы.
  - Вера, ты давно сидишь где-то здесь, - он указал на сердце, - и мне ничего не надо с собой делать, ррраз и Муза ответствует.
  - Саша, я замужем и по-настоящему не только за тобой, это ничего?
  - Ты тоже не единственная, - ответил он, но как-то так, что она не поверила. И тема иссякла сама собой.
  - Они уже видят сладкие сны, искупаемся? - сказала она через много тактов паузы и он кивнул. Они оставили одежду у входа и отправились к воде. И по пути любовались друг другом. Оба были друг для друга привычно хороши и светились этим исключительно. Не будь Вера женой его коллеги и друга, они бы не туда пошли и не тем бы занялись. Он вошёл в воду и дождался женщину, протягивая руку, чтобы плыть вместе. Так они уже делали и эти опыты нравились обоим. Уже вдали от берега он спросил:
  - Ты меня не сильно казнишь за неслиянье?
  - А ты как думаешь? - скрипнула она и он сменил тему. О Маше обоим говорилось легко. Когда они уже выбрались на берег, в свете юной Луны показалась шхуна:
  - Это Костас? - спросила она, чуя стражду недавнего сразу и везде, даже не различая ночных контуров судна. Вот так и она в плену страсти, чуточку не догоревшей из-за Бэт и Аликса.
  - Да, милая, это твой ночной супруг, - улыбнулся Аликс и увернулся от её движения к пощёчине. И она отомстила тут же по-женски:
  - Его положено привечать, как следует, ты мне поможешь? - но он в перепалки ввязываться не стал и качнул головой, всё это не одобряя.
  Адреналин запретного и виртуальная омерта для семейства Вяземских были чем-то запредельным и во время перегрузки тюков с большого судна они и страху натерпелись и возвысились в собственных глазах. С этой точки некая абстрактная верность мифическому индивиду для Маши сменилась уже точными приметами ночных черт мужчины, которые днём ни за что не разглядеть. Мужчиной был и её брат, ему семь лет, но он уже в мужском деле и присматривал за правильностью перемещения груза в трюм шхуны Костаса. А мама и вообще королева Виктория! - Да, им повезло, что в Одессе встретился месье Аликс.
  Княгиня за перегрузкой тюков наблюдала с интересом, но не участвовала и видела на себе взгляды мужчин с большого судна, так же прошлись они по Маше, оценивая и качая головами, некоторым такие инфанты нравились по-настоящему и дочь это на себе ощутила в полной мере и хорошо от привычного бесполого различила - она уже женщина! Костас для партнёров по этому делу был лицом доверенным и любому лицу на его посудине доверяли, как ему самому. Ну и семейность в таких делах - это гарантия постоянства. Костас попросил Веру быть на виду и она охотно это сделала. Он же не постеснялся это сказать княгине потому, что она - дама Аликса, а ему он доверял почти всё и знал, что друзья и подруги Аликса - это и его друзья. Ну и недавняя ночь с коронацией пары Аликс-Бэт прошла с его участием и там он полноценный партнёр княгини Веры. Как и друг Элен Раевской. И его отношения с ней полностью привязаны к Аликсу. Уедет он, так ли всё останется с Элен? - А он уже немного на неё загорелся, чего давно не было, вот так-то!
  Груз определили в один из тайных гротов недалеко от города и после этого вся компания высадилась в рыбном порту, там ближе к их дому. До отъезда по маршруту осталось 38 часов. И Бэт должна к тому времени с его бумагами всё уладить. Чтобы их забрать, к ней надо придти. Он размышлял недолго и отправил к ней Никиту с запиской. От её ответа зависит многое в расписании последних часов Одессе.
  Между тем молва о высылке поэта в Михайловское достигла самых уединённых и закрытых домов Одессы и неожиданно для многих взбудоражила город. Вскоре все знали время отъезда и сочли своим долгом придти к его обиталищу в гостинице многие узнавшие.
  А это чуть не вся Одесса! От гильдии рыбаков и контрабандистов там было несколько дюжин мужчин с подругами и знакомыми, греков и итальянцев было порядком, от артистической когорты тоже число немалое, гимназисты и учащиеся реального училища пришли с родителями и друзьями, среди них были и учителя, поэта знавшие и почитавшие, от публики, близкой к поэту по городским балам и празднествам набралось несколько сот почитателей, ну, и счастливые обладатели мадригалов поэта пришли в полном составе и убедились в чистоте линии его словесности по настрою и свечению в глазах - таким вот затейливым образом не одна тысяча мужчин и женщин, юношей и девушек считала себя вправе засвидетельствовать почтение поэту и его Музе.
  На шум и веселье горожан тут же подтянулись и цыгане, но их компания на этот раз была исключительно молодой и нарядной, парни щеголяли в начищенных сапогах, а молодые женщины являли себя в ярких цветастых юбках и не менее роскошных блузках, больше открывавших, чем скрывавших их прелести, ну и их ножки, чуть оголённые и открывающие остальное в пляске под гитарные переборы. Среди босоногих цыганят вертелись интересные субъекты с курчавыми волосами, уверявшие, что у них папа Пушкин и мамочка зачала мальчишку от любви к нему ещё в бытность табора в столице.
  - Они и вправду твои? - спросила его Бэт, не скрывая иронии. Она пришла инкогнито, переодевшись в наряд служанки и убрав роскошные волосы под деревенский платок. Теперь в конспирации нужда отпала и она явила мужу прекрасные локоны, оставшись в том же платье служанки, очень удобном во всех смыслах и потеснив Никиту от привычного дела заботиться о барине.
  - В лучшем случае - двое-трое, - пожал плечами Аликс, - но, думаю, должны быть и девочки, но их нет, значит - эти сынки из маскерада!
  - А если бы девочки были, то ты бы не возражал? - съязвила графиня. Она и спросила про девочек тоном ревнивой супружницы. И он подыграл ей, поддержав тему детей, иногда они об этом говорили:
  - Сейчас нам с тобой её взять к себе было бы в самый раз, разве нет, Бэт? - она сменила гнев на милость и кивнула:
  - Аликс, мы же не блондины, поэтому темноглазую шалунью примем охотно и без риска для репутации.
  - Ты ко мне надолго? - спросил он, насмотревшись и надышавшись женщиной. Это вышло нескоро и доставило ей уйму вожделения и страсти, которые ждали часа и мига. Его уже было недостаточно в любой дозе. Как она вынесет отъезд, даже думать не хотелось! И она длила любые миги и минутки.
  - Пока нас не разлучит судьба! - наконец-то, ответила женщина и стала домашней музой и Гестией. Поэт периодически выходил из номеров на площадь перед гостиницей и принимал участие в экспромтах дивертисментов с волнами новых компаний, подходящих сюда. Деликатные одесситы в дом не рвались и домашней идиллии поэта не нарушали, чуя подноготную, которая женским духом отдавала даже через проезжую часть улицы. Многие из знати пришли в простой одежде или что-то одолжили у слуг, чтобы не нарушать идиллии народного гуляния по поводу отъезда поэта. К примеру, граф де Ланжерон со своими был в домашних одеяниях, как и графиня Гурьева, Кэрол Собаньская пришла в том самом домашнем платье для чтения, её сестра Эвелина так же особо не стала модничать, как и её муж Вацлав, надевший самое простое из своего гардероба. Сюда же подошли и братья Кочубей с жёнами и подъехавшей очень кстати из вояжа в Европу сестрой Натальей. Этим и другим гостям своего экспериментального семейного дома с Аликсом Бэт явила радушие и сердечность счастливой супруги, ждущей ребёнка от любимого. И все дворяне видели разницу между образом губернаторши на балах и прекрасной женщины в гроте счастья: та, что в гроте, превосходила генеральшу на сто рядов и ей откровенно завидовали все. Коварная мысль урвать хотя бы чуточку подобного закралась не одной даме из пришедших: уж очень хороша новобрачная Бэт! - Дамы из света были умны и проницательны, поэтому сразу же отметили печатки-близнецы на пальцах Бэт и Аликса и сообразили об их назначении.
  А на площади начался самый настоящий карнавал и участвовал в нём практически весь город. Полицмейстер ждал указания от градоначальника, а тот, скованный волей жены Авдотьи Петровны, на усмирение народного гулянья без особой команды отсутствующего губернатора не осмелился. К тому, же круглобокая и резвая дочь полицмейстера получила от Аликса парочку отменных мадригалов и велела маме одеть её подобающе, чтобы на балу претенденток выглядеть достойно. Её семнадцать лет были отмечены поэтом дважды: первый раз это вышло после котильона на балу у Воронцовых, а потом тайная встреча в архивной комнате, куда она пришла как на свидание и он в присутствие юной дамы написал для неё кое что интимное. Они пили кофе и обстоятельно обо многом беседовали: он - молодой мужчина, а она - женщина на свидании с ним! - С ней никто и никогда ни о чём подобном не говорил и ничего из прочитанного не обсуждал и взрослой никто не считал, хотя она уже со многим в романах французов разобралась. У Аликса с ней разница в возрасте есть, но она объединяющая, а не гибельная, поэтому диалог вышел лёгким и поучительным. Он вёл себя по-мужски и видел в ней женщину, заглядывая куда надо и не замечая пустого. И она тут же отметила, что её грудь уже волнует мужчину и он вдыхает её аромат, а вот бёдрам недостаёт крутизны и их он лишь оценил взглядом, не приложившись ни разу. А потом он моментально написал её портрет пером и, сличив черты юной дамы с получившейся на бумаге, прибавил кое-что текстом от Музы, очень сочным и колоритным! - Могла ли после такого она не влюбиться?
  Жена почтмейстера, стройная брюнетка с пышной грудью, имела подобную историю с мадригалом и он ей понравился настолько, что она решилась на смелый шаг и пустила его обезличенным списком, переписанным чужой рукой, полагая, что такие шедевры надо выставлять на обозрение, а не прятать в шкафах и комодах. И вскоре на балу услышала возмущённые реплики светских дам, по части мужского интереса обездоленных, о непристойной даме с холмами выше Монблана. Мужчины же в курительной комнате насчёт метафоры считали иначе и некоторые даже не сомневались в авторстве Пушкина - настолько скоромное у красотки из альпийского шале выглядиит изящно и со вкусом. Правда, увязать это с телом почмейстерши никто не догадался, поскольку она эти Монбланы являла не каждому. Что-то подобное он писал и дебютанткам, поощряя их выход в свет и приглашая в мир взрослых. Одно из них выглядело так призывно и просто, что его можно читать любой женщине:
  Прекрасны губы у Мари,
  В них свежесть утренней зари,
  Изгиб волны у них тончайший,
  Уснуть желанно в этой чаще
  И сны лукавые в ней зрить! -
  и эта юная дама, дочь доктора и малороссийской помещицы, осмелев и созрев от прочитанного до положенного родителями срока, убедила его доиграть сюжет с нею до конца. Сон, хоть и дневной, но совместный - это нечто и она получила продолжение мадригала, который тоже никуда не пристроить. Она пришла проститься с поэтом, прихватив подругу, надеясь на приключение, которым можно гордиться всегда.
  А строки о бездонных очах и жарких страстях достались неграмотной молодой цыганке и она доверяла чтение этого шедевра самым надёжным чтецам. Этими посвящёнными стали двое гимназистов, они-то и привели Рэлу на площадь. Когда-нибудь уважающий лирику пушкинист обобщит написанное поэтом в альбомы, думаю, по городу Одесса за один год жизни поэта насчитают не одну сотню очень весомых опусов. А это мгновения поэта, когда его чувства не связаны с темой и стилистикой большого опуса, в такие минуты и строки из него льются иного толка. К примеру, такое:
  От неги прошлого поутру
  Сюзанна лишь в обед очнулась
  И пяткой в торт, не видя полу,
  Ступила, стан открывши взору
  Ночному страстному супругу.
  Он шаг не сделал ей навстречу,
  Но торт и пятку облизал,
  Потом, объявши у кувшина
  И с ней вином исправил жажду.
  Или такое:
  К любови стёжку протоптала
  Девица втайне от родных,
  До утра пьёт и всё ей мало
  И так до самых косм седых!
  Или это:
  Дурманом душу май бередит,
  Гроза раздула мой пожар,
  О милом сердце моё бредит:
  - Ему навек я госпожа!
  
  С чем-то подобным в автографах, как признаком подлинной общности, к нему подходили и он привечал и отвечал, зная, что случайных здесь нет - только ценители Музы. Бэт была рядышком и улыбалась, согревая по-настоящему. Когда наступало пресыщение от публики, он уединялся с супругой и она питала его женским, быстро восстанавливая свечение и взаимное, утекающее от контактов с людьми. И они вновь открывались для всех - он не спрашивал суженую ни о чём, читая нужное на лице и в глубочайших от счастья очах. Она оставалась женой до самой последней минуты и проводила в путь на очередную точку ссылки.
  
  ПРОДОЛЖЕНИЕ БЕСЕДЫ о настоящем Пушкине теперь
  
  - Насчёт их брака, начнём с того, что оба, Михаил Воронцов и Елизавета Браницкая, н-у-у, очень богаты и родовиты и ей 27, а ему 37 лет. Оба приписаны ко двору с рождения, прошли положенные вехи бытия, в шумных историях не замечены, ни к чему выдающемуся непричастны. Плывут куда надо и не спешно. То есть, о любви и страсти как-то не к месту.
  - Да, тут ты прав, она не бесприданница, а он не из безродных разночинцев, - кивнула Галя.
  - Возможно, императорская канцелярия сто раз подумала, назначая Воронцова на такую хлебную должность. Имея столько в личном состоянии, он не позарится на посулы незавидной мзды и устоит в державном устремлении.
  - И вся его биография - это успех.
  - Галя, не надо: генеалогию и биографии больших личностей пишут на заказ и они редко чисты от вымыслов.
  - Согласна.
  - И оба европейцы по воспитанию и знакомы по Парижу. Он командует оккупационным корпусом, а она с маменькой обитает там в поисках достойной партии. И он - солдат до мозга костей, а она светская дама с охо-хо какими претензиями. И потом практически всё время беременна!
  - Это тогдашняя норма и желание обоих или безалаберность мужа?
  - Скорее совпадение мужского начала в Михаиле и женского здоровья Лизы. Ну и она полячка, а он европеизированный русак, почти англосакс, только чин российский. А Лиза - резва, как кошка, бела, как сметана - это про них ещё с той поры тянется. На первом месте по этой части француженки, а полячки где-то рядышком. Польша все века мечтала быть европейской державой от моря и до моря, однако только в национальных особенностях женской епархии достигла мирового уровня.
  - Я знаю точно, что русские дамы европейских ценностей по этой части не признавали и всегда стояли особняком.
  - И причиной этого - православие. Оно не так напрягало женщин, как католицизм горожанок той эпохи. А Браницкая - изначально католичка! Ей муж на это пенял не раз.
  - К тому же, поляки, имеющие владения на Украине, это особая каста и особое воспитание. Для них украинцы - быдло, а они паны! Однако для германцев они тоже грязные славяне и с ними все речи через прусскую губу. Так что, лижут они у Запада, а кормятся Востоком. Припомни "Тараса Бульбу", там про ляхов ни единого доброго слова!
  - И вот такая Лиза, наверченная происхождением и домашним воспитанием, за четыре года замужества четыре раза родила. Причём, все 4 зачатия были до переезда в Одессу. В Одессе Воронцовы с лета 1823-ого года и каждый занят по специальности и первое время друг другу не мешают. До рождения ребёнка у Элизы осенью 1823-ого года.
  - И тут на сцене появляется Пушкин. Женолюб, волокита, дуэлянт, поэт и просто неуживчивый со светом мужчина.
  - Элиза свою роль в контракте с мужем выполнила и из затворничества по беременности вышла. И надо же, какое совпадение: в их доме бывает первый российский поэт! За четыре года замужества она от мужа ничего достойного собственных надежд не получила и у каждого сложилась своя компания: у мужа - исключительно мужчины и речи о деньгах, землях, торговле, преференциях, у жены - о театре, музыке, архитектуре, модах, причёсках и прочем изящном и там мужчины и женщины пополам. Списков там особых не ведут, но по отдельным репликам видно, что в гостиной жены мужчины второго сорта, а у мужа все боссы!
  - То есть, Пушкин сразу же был обречён на общество жены, а графиня Воронцова на внимание поэта?
  - Судьба! И потом Мойры ни разу своему выбору не изменили, подкладывая мужу других женщин, а жене других мужчин?
  - В принципе, да. Но остановимся на положении Пушкина у жены Воронцова и Ольги Нарышкиной у её мужа. Во все времена подобные романы, интриги, скоротечные связи у мужчин и женщин были, но их не афишировали. У царей была масса побочных детей и их без шума устраивали и вели в большую жизнь. То же и с дворянством и финансовыми воротилами. Где власть и деньги, там тихо и без суеты. Воронцов устроил Ольге Потоцкой брак со своим кузеном, она выносила его дочь, а он обеспечил её будущее. Что мог устроить Пушкин Лизе кроме хлопот и скандалов со своими эпиграммами? - Они из разных кругов тогдашнего света и общего там не могло быть изначально.
  - Судьба капризна и лукава?
  - Да, но у них не получилось доиграть пьесу достойно. И виной тому излишнее любопытство общества к жизни фаворитов. Вариантов достойного хэппи-энда там было много, но муж-солдафон всё разрубил одним махом. И тем самым облегчил сомнения Пушкина, для которого он - воплощение самодержавия. Пушкин - это одно знамя, а Воронцов - другое и они изначально враги. А Лиза Браницкая - это вроде призовой игры для обоих мужчин и оба в призах: Воронцову в виде оооочень состоятельной жены, а Пушкину в качестве музы.
  - Лиза с Пушкиным грешит или любит?
  - Точно не знает никто: оба индивида очень деликатны и щепетильны, за собой перед уходом всё убрали, так что поводов и доводов ноль, а измышлять - это уже ваши проблемы! Но к обожанию и почитанию всё известное ближе, чем к греху и супружеской измене.
  
  
  Нет чувств святых у нас от брака,
  Немного дружбы и любовь,
  Чуть-чуть грешней тепла от брата,
  Темнеет ум, и греет кровь,
  
  Но свет, он так и правит нами,
  Я в полночь вам несу свечу,
  Моей воинствующей даме
  И строк греховных палачу!
  
   Вы их чрез сердце пропускали
  И выдавали эликсир,
  И суть мою собой пронзали,
  И зачинали тайный пир.
  
  Я был вином, а вы бокалом,
  Алканьем чувств пьяны до дна,
  Касаюсь я тайком и даром:
  Вы предо мной и вы одна!
  
  Меня роняли вы на платье,
  Мою капель вкушала грудь,
  Такою вас ни муж, ни братья
  Не знают, в том числе и суть!
  
  И наша тайна - ваша смелость,
  Вы так добры ко мне - вину,
  А вслух и всем речёте древность,
   В обёртке страсти старину.
  
  В нас нет греха и нет корысти,
  Плодов не будет от вина,
  Свеча от дум тревожных чистит:
  Теперь их суть ясна до дна!
  
  Это потом опубликовала Софья Воронцова из наследия матери. Оно без автографов и прочего, так что автора нет, - сказала Галя, - но переписано рукой графини Воронцовой.
  - Она не любовница и не наложница, если судить по уровню в этом опусе.
  - Жена?
  - С этим я затруднюсь, ни в чём точно не уверен. Скажу лишь, что такое бывает исключительно с женщиной очень близкой. И он держит дистанцию, не называя и не выдавая. В мадригалах даже отчество указывают.
  - Ты считаешь, мы настоящего Пушкина не знаем?
  - Как-то так. В списках и неизданное, и в чужих архивах высших лиц Двора таится такая погибель мифам, что их там потому и содержат. А всё изданное - это пристойная редакция сначала в понимании одной власти, потом другой, уже Советской. И теперь в "демократии" новые версии приплывают только с Запада, но уж очень обглоданные цензурой и Третьим отделением, - сказал Рик.
  - Что теперь может казаться запретным и секретным в той эпохе? - Прошло двести лет, сменились все и везде, ни одной настоящей монархии в Европе не осталось. - Кому в таком случае вредна правда? - возмутилась Галя.
  - Я думаю, не всё так однозначно и просто. Любая власть имеет глубокую структуру, но отдельные винтики и шестерни играют роль ключевую и там есть частный интерес. Вынув или испортив лишь один из них, можно остановить громадное сооружение типа государства. Или перепрограммировав узел, выдавать всем ложный результат и жировать на разнице цен. Это в общем виде, но суть, надеюсь, тебе ясна?
  - То есть, удержав управляющий пакет информации, мы блокируем остальные потоки и фильтруем их по своему произволу?
  - Да, настоящий Пушкин - это Пушкинский дом плюс остальные публичные источники в России и за рубежом, плюс частные во всём мире, которых в один кулак собрать невозможно, ну и есть ключевые вещи, которые просто исчезли, - заключил Рик.
  - Убрали?
  - При жизни любой высший чиновник пространство вокруг себя чистит постоянно. Всё, что в принятую идеологию не вписывается - крамола и смута! Нынешнее время - тому пример яркий.
  - Про нашу "дерьмократию" лучше не надо! - Вернёмся к Пушкину. Итак, одно письмо, не попавшее в опись из субъективных соображений, может стать ключом к истине. Нет ключа - нет и истины!? - сказала Галя.
  - Ну и надо бы помнить, что все публичное тогда - это своебразные рапорты Съезду Партии о достижениях. Теневая сторона, ошибки и проколы вслух не обсуждалась и вместо них православная ахинея и верноподданичество. Я уверен, что двоемыслие и двоедушие было и тогда, но выглядели они иначе и нами в общем фоне того времени не опознаются.
  - Нужен фильтр?
  - Да! - Без него задачу не решить.
  - Что бы это такое могло быть?
  - Что угодно: мадригал, подпись под рисунком, частное письмо, донесение осведомителя или аналитика Третьего отделения, возможные утечки из высших кругов от честных служак, не признанных начальством и так далее.
  - Это же сколько всего надо перелопатить?!
  - Вот и я о том же! И в итоге появится документ, из которого станет ясно, что вся нынешняя история Пушкина, а это кандидаты наук, доктора, академики и прикормленный бомонд - заведомая ложь и дилетанство, к науке и близко не родственные. Кто ж такое стерпит? - Вон их сколько толпится в телевизоре по датам и призам за лояльность!
  - И мы никогда полной картины инастоящего Пушкина так и не узнаем?
  - Сама видишь, идём мы к тому!
  - Грустно, Рик, грустно!
  - А, по-моему, ты без стеснения врёшь! Тебя просто обуревает жажда всё исправить и найти истину самой. Разве нет? - женщина подобралась и решилась на признание, как на эшафот:
  - С тобой - да!
  
  КРУГИ ОЧИЩЕНИЯ
  
  У всего есть конец и начало, неизмерима лишь вечность: в её власти всё земное выглядит странным и для простых смертных непривычным. Отгремели салюты побед, отсверкали фейерверки празднеств и земные души находят покой и нирвану отдохновения, нежась в котлах серных и смоляных процедурах за всё содеянное. Какие грехи - такие и процедуры. Однажды души Веры Вяземской-Гагариной и Бэт Браницкой-Воронцовой пересеклись в сернокислотной кадке преисподней и подруги разговорились. Им было что вспомнить и чем похвастать. Они принадлежали огромной общности мужчин и женщин поклонников Пушкина-поэта. Поливая подругу серным дурманом из золотой кружечки, Вера сказала:
  - Всё ли мы с тобой, Бэт, сделали по-людски и по-женски, ты теперь ни о чём не сожалеешь?
  - Нет, Вера, ни о чём. Разве что не сумела продлить наше в Одессе, а всё мой Воронцов, кипеть ему в смоле до мартышкина заговенья. В остальном же - всё отлично и плодотворно. Он набрал уверенности в себе, а это самое важное тогда.
  - Да, Бэт, ты права, я его приняла в отличном состоянии и поддерживала постоянно, мой муж - не твой и не мешал.
  - Но и не очень-то помогал? - отметила первая настоящая и полноценная женщина поэта. Именно с ней он обретал истинно мужеские черты, избавляясь от юношеской задиристости и фанфаронства.
  - С мужьями и любовниками всегда так: первое в их мужицком мозгу - ревность! Было такое и у моего Петруши. Но нам с Аликсом это не мешало.
  - Ему при сватовстве отказали все столичные и московские дома, ты к этому приложилась?
  - Не могла же я соперничать с Олениной и Закревской? - А эта косоглазая красавица была только телом, в которое он погружался и алкал. Говорил и советовался о делах и музах он со мной.
  - Сорока на хвосте чирикала и про государыню императрицу, так ли это?
  - На государя у нас был свой список и мы его замышляли вместе. Думали долго и созрело не сразу, но когда он на одном из балов косоглазую таки прельстил собой, а потом и попользовал, всё и сложилось.
  - Она это сделала почему: в царицы захотелось?
  - Ты же знаешь, с ним любая воспарит и вознесётся. А Гончарова и неглупа ко всему, вот и возомнила. Ну и у государя мужское аж зашкаливает, фрейлины в восторге, из тех, кто приглянулся. Косоглазая знала, с кем соперничает.
  - И ты тоже знала?
  - Разумеется, мы с Шарлоттой уже тогда немного общались.
  - А Он? - вдруг забеспокоилась первая настоящая женщина поэта.
  - Нет-нет-нет! - Бэт, как можно! Я там тоже была и отвлекла на перепалку с Булгариным. Они и враги, и соперники, так что Аликс отыгрался на нём отменно и отлучку косоглазой как бы не заметил. Государь в тот раз её не очень задержал.
  - А потом?
  - Один раз это прошло без меня. Мы с Аликсом обсуждали статью у нас дома, там был и мой муж с редакторами журнала. А свидание для Гончаровой устроила Полетика.
  - Никуда без неё! - выдохнула душа Бэт Воронцовой.
  - Она его хотела надолго, а он лишь чуточку отведал и тут же отвернулся. - Месть женская границ и меры не имеет! - Сама знаешь.
  - Косая с ним была несколько раз, такое я откуда-то знаю, врут?
  - Шесть, ей понравилось. Думаю, выкидыш случился от него. Не шибко она горевала. Ну и Аликс видел в ней только копию той Натали, что у Ланжеронов в горничных.
  - Ты это знала тогда или сейчас вообразила?
  - Ещё до всех эпопей со смотринами, когда чистые блондинки и брюнетки сразу же в сторону. Первая Наташа была тёмной шатенкой с длинными кудрями и претендентки были только из этой линии. И своего сына от неё он всегда вспоминал, а Ланжероны постоянно держали в курсе. Ну и Женевьев, она питалась Аликсом через неё.
  - Графиня объедками от горничной? - удивилась Бэт, но Вера качнулась в бочке и её эмоций не разделила:
  - После традиционных кальянов Аликс всегда возвращался к той неделе, что выпала на Натали. А там был настоящий дивертисмент изящества и полночувствия. Всё, что было потом - с той Натали несравнимо! - И рисунки и посвящения.
  - Да, похоже, ты права и Гончарова была всего-то очередной Натальей, - с удовольствием выдохнула ревность Бэт.- И как у вас вышло с императрицей?
  - Про Лалу Брук ты в курсе?
  - Это когда государыню императрицу везли на носилках во время костюмированного бала и там царил настоящий фимиам и дымокурения?
  - Да, Аликс однажды шутя предложил Шарлотте сию историю продолжить в натуре. Чтобы только она и почитатель.
  - И государыня согласилась стать настоящей Лалой Брук? - ревниво поморщилась душа Бэт Воронцовой.
  - Да! И она испросила сюжет тут же!
  - На балу, где все её движения прописаны от чиха до перемены платочка? - качнулась душа Бэт в сомнениях.
  - Шарлотта только с виду такая нежная, беззащитная и восторженная! А в глубине души она та ещё стерва.
  - Ты это знаешь сама или кто-то просветил?
  - Я в этом убедилась уже вскоре. Рассказываю, как она уходила от надзора в тот раз. - Ей достался котильон с Аликсом, он ей кое-что поведал вполголоса и она, как истая Шарлотта Прусская, ему ответила. А потом Аликс написал несколько строк и я передала тайком ото всех. Она прочла и переменилась в лице. - Там было такое! - Ни выдать себя, возмутившись, ни сохранить лица после подобного ни у кого не получится, а императрица и вообще слаба на сердце и голову.
  - Она сослалась на мигрень и уехала?! - спросила Бэт.
  - Да, так оно и было. А на следующем балу приняла свёрнутый в платочек листок уже сама и из его рук и тоже в котильоне.
  - Кроме тебя кто-то видел? - Императрица и тайные записки!
  - Мы всё учли и не попались. После первого часа на балу становится жарко и уже никто протокола особо не соблюдает. Размягчены! Вот тогда-то всё и случилось. Ну и насчёт тайничков на платье Государыни всё в порядке, упрятала надёжно и вмиг.
  - И? - напряглась Бэт, не в силах наблюдать приобщённую Веру и отставленную себя.
  - Потом всё, как у всех. Он вошёл в гостиную скрытно и спрятался за шторой. Когда вошла она, он появился и всё началось. Первый раз она его испытала, Шарлотте понравилось, она ушла, потом и он исчез. И самая опасная интрига в истории России началась. Она уединялась для молитвы в дальней комнате резиденции, затем обретала облик схимницы и на моей карете попадала в дом купца Фёдорова недалеко от дворца. Там Аликс её исповедовал и она ему мыла ноги. Наложницей у неё получалось отменно и актриса в ней умерла великая.
  - Можно ли сказать, что с той поры настоящей женой для Аликса стала императрица, а косоглазая красавица - для непосвящённых? - предложила спасительную для себя версию Воронцова.
  - Да, Бэт, именно так оно ибыло! - Риск попасть в лапы униженного государя так страшен, что все посвящённые тайну хранили и хранят до сих пор. И Александрина на апогее страсти решила родить от Аликса! - Согласись, такое субретки не затевают. Она его тоже любила.
  - Как долго это продолжалось?
  - Пять лет. И ему эта белокурая умница пришлась по душе. С косоглазой её не сравнить и Аликс сокрушался бракам на земле, когда все жёны не с теми мужьями.
  - Она на него действовала сильно?
  - Умница и красавица в одном платье - это редкая удача, сама знаешь, а он как раз выходил из буйной поры в зрелость и куда-то свой азарт надо девать, вот Шарлотта и стала тайной музой. Признаюсь, я ей и завидовала и радовалась за Аликса. Они за час свидания успевали так много, что другим и за ночь не одолеть.
  - Да, это уже иное - это супружество, - вздохнула душа Бэт.
  - И он про игры косоглазой с государем "не знал" ничего!
  - Я думаю, он с Шарлоттой нашёл продолжение того, что началось с Натали от Ланжеронов. Она у него была яркой звездой в тёмной ночи, а Шарлотта - солнышко, он так и писал потом на листках с рисунками её тела.
  - После тридцати выглядеть так, как сияла Шарлотта, такое может не всякая императрица, - всё та же ревность вещала устами Бэт.
  - Детки Аликса вышли вкуснее и звучнее государевых, это для Шарлотты стало главным! И она государя этим в конце концов доконала. Вот и думай, кто у Аликса жена настоящая, а кто для бомонда.
  - Получается, что строки про гарпию, это для Шарлотты Прусской:
  
  И гарпии кровавый клёкот
  Заполнил адскую округу.
  Отмщеньем грезит её око
  Отдавшись новому супругу,
  
  Гнездо у них на горных кручах,
  Туда ползучим не попасть,
  Птенцам орлят от высших участь
  И по ночам иная страсть,
  
  Сердца из тел врагов сражённых
  Её детёныши клюют:
  Во прах мужья, в бесчестьи жёны,
  Из крови горний их уют.
  
  Птенцы ухожены, растут,
  В её заботе нежной зреют,
  Над ним не властен людский суд,
  Грехи мирские не довлеют,
  Птенцам всё высшее несут:
  Они в лучах отцовства млеют!
  
  - Это и наше с ним не реализованное. - Я права?
  - Да, а как ты про неё догадалась?
  - Мы с ним до этого не добрались, не успели. Но уверена, было бы и посильнее, всё же первенцы всегда особенные, - выдала душа Бэт самую малость от истины и утаила подробности визита государя с государыней к ним в Новороссию. Тогда после монаршей аудиенции она сопроводила государыню в свою оранжерею диковин и цветов и уже без посторонних женщины пообщались о сокровенном. А оно у них общее - Аликс! Так что размягчение глаз Государыни на известных ей предметах заметит только во всё посвящённый!
  Ко всему увиденному, Бэт сразу угадала на ней следы от любимого мужчины, выраженные в неуловимых тонкостях речи, музыке отдельных слов и тех взглядов, которые женщине прививал он. Это проглядывало в особой смеси звучания французских и русских фраз: она только у Аликса. На балах такого не успеть, значит, было и другое, где она вилась клубком и расстилалась скатертью. Ну и видно было, что про море он с ней говорил не однажды и Шарлотта с особым чувством сидела на том же камне, где в прощальную неделю он и Бэт отдыхали ото всех. Отлучения от мирского у Государыни Бэт увидела тут же и опознала в неге отчуждения руку Аликса: таким даром любящая и любимая владеет всю жизнь. Шарлотта не призналась в близости с Аликсом, но и не отрицала его влияния на себя. Зная положение Аликса при дворе, Бэт об остальном догадалась и Шарлотта не стала её разубеждать, о глубине отношений поэта с графиней зная наверняка и про Софию, вылитую дочь Аликса, в том числе. Бэт бережно хранила на себе пометы прошлого и невольно касалась изгиба шеи и плеча там, где пил из неё кровь Аликс. У Шарлотты такой же рефлекс, усугублённый его пальцами у левой груди. В минуты близости из этого сосочка молозиво текло непрерывным потоком и сводило с ума обоих. У Бэт, видимо, до такого не доходило и Шарлотта с удовольствием констатировала приятное открытие. Об этом знали только Аликс и Шарлотта.
  Однако, вернёмся к подругам:
  - Если бы у вас дошло до такого же, то ты права, - деликатно согласилась душа Вяземской, видевшая пиита в самых разных образах и ипостасях и ей не хотелось развеивать иллюзии подруги.
  - Чернокудрая Софья и стройный брюнет Николя - это от Аликса? - уточнила Бэт и Вера улыбнулась:
  - Будь я на месте Государыни, родила бы тоже. - А ведь какие детки вышли! И души светских женщин обсудили мелкое и женское, в том числе и такие безделицы, как чадушки, рождённые не от мужей. Они у обеих были самыми желанными и драгоценными. Но с поэтом связано самое-самое и они вернулись к главному в своих жизнях.
  - Кстати, о "вавилонской блуднице", ты в курсе её дружбы с Аликсом? - спросила Вера.
  - Он писал мне, что она хорошая переводчица. На французской и английской ветках вообще несравненная! - Что-то было ещё?
  - Думаю, львиную часть "переводной амурной лирики из Европы" написали они с Аликсом! Он даже говорил: - Хороша, чертовка и ненасытная блудница!
  - Но, таки блудница?
  - Я бы всерьёз эту фразу не принимала - это обычная метафора, он всё же её ревновал, хотя в том не признавался и такие фразы приятелям по лицею - чтобы сбить со следа. Анна жила в своё удовольствие, делала это нечасто и по своему произволу. Чудная особа. Мой опытный и развращённый донельзя князь Пётр после одного из визитов этой дамы неделю не был способен быть ни мужем, ни отцом. - А что она творила с другими?
  - Она некую толику от него взяла себе? - спросила Бэт, писавшая с ним только музыку и эффект от сотрудничества знающая отлично: с ним и без него - небеса обетованные и адова пустошь!
  - Да, он кое-что из её опусов прикрыл собой и обезличенным продвинул в издание. Был резонанс и успех. Ей хватило надолго. Она писала легко, как и Аликс, это их и сблизило.
  - А другие талантливые умницы есть?
  - Да, ещё парочка. Но он их никак не выделял: обе замужем и на виду.
  - Из фрейлин?
  - Да, их Шарлота сама подбирала ему, чтобы отвести подозрение от себя.
  - Вот ты о них знаешь, могут ведать и другие?
  - Из клира фрейлин наружу при Шарлотте ничего не вытекало, так что только сам Аликс и Дарья с Саломеей.
  - Он за них зацепился или это игра?
  - Раз тайна и никто о них, как пособницах смутьяна, не догадывается, значит - серьёзно. И им есть что оберегать. В каждой было что-то, что он тут же вкладывал в свой журнал находок. Там были идеи, мысли и афоризмы. Всё же жёны князей и гоф-маршалов! - Среди них смазливые глупышки не водятся. Однако напрямую от Дарьи и Саломеи ничто и никуда не попадало, что этих тщеславных дам чуточку напрягало.
  - Но хоть что-то вытекало от них, вряд ли им не хотелось признания, пусть и тайного? - Могли взбрыкнуть и нажать через кого-то, у них для этого клавишей много.
  - Выплывало, конечно, выплывало, но совсем-совсем чуточка из сотворённого, он это подавал как своё из первых лет службы до высылки на юг.
  - Зрелое?
  - Иначе он бы с ними не дружил! - вздохнула Вера и Бэт поняла, как дорого вышли ей эти умницы из фрейлин.
  - Но Софью ни одна из них не родила?
  - Нет, - ответила Вера и теперь просветлела Бэт.
  - А государь так и не "приголубил" её любимиц? - Он же был похотлив и ревнив без меры!
  - Шарлотта устроила так, что у него пропал аппетит к её наперсницам. Поэтому - нет! И ты знаешь по себе, насколько женское становится устойчивым и неуязвимым при его поддержке. К тому времени она давно была замужем за Аликсом, так что из козней и интриг умела предостаточно!
  - Да, - вздохнула Бэт, - он уехал и во мне всё опустело тут же, - ещё раз припомнила больное из земной жизни Аликса.
  - У него не было любовниц! - Он нас приближал неимоверно и мы сами становились жёнами, - сказала Вера и Бэт с этим согласилась.
  Вера знала, что вскоре после декабрьских событий Элен Раевская, Женевьев с Луизой де Ланжерон и Гурьева друг дружке признались в глубочайшей дружбе с ним. Но лишь для создания Клуба и не выдавая интимных подробностей. А Элен тогда же выполнила свою задумку с Катей и Костасом и убедилась в собственной прозорливости: Катя тут же вступила в игру с Костасом и тем самым призналась в тайной страсти к Аликсу. Как и Гурьева потом распознала историю с Натальей Николаевной Эпштейн и приняла участие в судьбе Фредерика-Аликса. И жрица из Кишинёва, подставившая ему вместо себя дочь, тоже вошла Клуб жён и воспитывала сына дочери, как собственного. Генерал Инзов считал, что поэт из этой бездонной стервы и лживой метиски вычерпал не одну пинту чёрной крови, переиначив её в литературное благообразие. - Подложить дочь молодому гостю и испить оттуда же самой - такое где найдёшь?
  А теперь вернёмся к дамам.
  - Я смотрела на его уход издали и решила, что это рок. - Так ли?
  - В последний год он сильно сдал. И этот французик Идалии Полетике подвернулся вовремя. Косоглазая дура на его прелести повелась и после этого у судьбы возврата уже нет! - Не он так другой или другое, тем более, что государь уже что-то почуял. И волны придворных супротив Аликса смягчать и не подумал, ревнивый идиот! - Аликс только набирал силу и глубину в литературе и тут на тебе - ухаживания этого придурка!
  - Ты думаешь, восточный деспот пустил бы его в свой гарем?
  - Взгляни на это иначе: тиран или просвещённый правитель. Просвещённый думает о стране, народе, его культуре и истории, а тиран - как бы ему, идиоту, выглядеть поприличней, чтобы в аду скидку иметь. Ну, и не наших они кровей! Наши-то князья за несколько веков до Новгорода содержали управленческое ремесло в порядке и не смешивали наследное и фамильное с усладой для тела и души. Петя кое-что про это читал и поэтому мне наши предки в гордость. Задолго до Рюрика.
  - Русские? - улыбнулась Бэт, зная крутизну замеса крови Вяземских.
  - Да, - отмела её иронию Вера, - там такие наставления по ворожбе и привороту, что нынешним докторам из Англии и Пруссии и не снились!
  - Например?
  - Для приворота какую траву и когда собрать и как высушить и потом, куда милому подсыпать, чтоб к ней шёл, а не соседке! - Вот так-то! Ну и рожать или не рожать - тоже наука. Сколько надо и когда надо с травами и настоями и нет у них выкидышей! А теперь у нас, передовых в Европе - каждый третий дитятко покойник либо сразу, либо через полгода. И рожаем по дюжине! Так что православие нам ничего доброго не принесло. Не зря попы родную веру корчевали от Владимира Красно Солнышко и доныне. Дамы помолчали, прикрывшись покрывалом и выжидая порыв серного ветра со смоляной копотью и, приведя себя в приличное для родовитых дворянок состояние, продолжили светскую беседу:
  - Вера, тот самый список казановы, ты про него в курсе? - Аликс писал, что он для отвода глаз и чтобы сбить ищеек со следа. А про нас, настоящих жён, хоть что-то есть?
  - Только догадки и предположения! Вот как про тебя - то ли есть что-то, то ли это козни завистливой Собаньской? - Он, сама знаешь, осторожен и предусмотрителен и всё убрал с глаз. Настоящее - только у Музы! У неё есть всё.
  - А она где обитает?
  - Как где? - Там, где и вся знать, - и она указала наверх.
  - Я тоже за этим следила и моя ревнивая суть подсказала, что их не менее дюжины.
  - Тогда ты знаешь больше: мне известно только о девяти, включая и нас с тобой, - сказала Вера и добавила из собственного альбома с тайными мадригалами:
  
  Тогда лишь счастлива, в грехах до риз, сама
  И в сумраке болот собой любуюсь,
  Когда касаются меня его слова
  И я на жезле мужнином красуюсь,
  
  И стержень этого убранство
  Волнует душу каждый божий миг:
  Ничто - вселенная, миров чужих пространство,
  Но всё - с любимым материк!
  
  - Ты туда с ним попадала?
  - Да, и кто, как не я на то имею право?
  - Легко?
  - Нет! - Потому и помнится и живёт во всей грешной бабьей сути.
  
  Размышляя о подругах-соперницах, женщины имели разные точки отсчёта и особое видение поэта, которое в них жило само по себе. Единственная согревающая мысль и объединяющая: среди них нет единственной с приоритетными правами, так что в будущих жизнях каждой воздастся по заслугам. И в тех жизнях не будет обузы в виде мужей, семьи и забот о пропитании, убивающих женское на корню.
  Однако они не знали главного: Натали из дома де Ланжеронов на Высшем Суде получила право на Аликса, она будет женой в его второй жизни все 33 года, отмеренные Мойрами.
  - А что потом?
  - Кто знает, нить вьётся и обрывается, бог решает, а смертный ошибается.
  
  Подошла чертовка с рогожей и души красавиц выбрались из серного чана. Немножко обсохнут на сквозняке у подземного перехода на другой уровень и маршрут на новое очищение, теперь им в разные места за безразмерные совокупности грехов и отпущений. Однако общество им на этих кругах попалось приличное и особых тягот нынешняя участь не составляла.
  Где-то в самых недрах чистилища обитала душа императрицы Александры, в миру Шарлотты Прусской, которая таки довела мужа до самоубийства. Месть за погубленного его чаяниями поэта была медленной и неотвратимой и в вероломстве с женщиной даже дьяволу не сравниться. Так что и годочков ей судьи отмерили щедро. Однако для неё всё перевешивали строчки и минутки с Аликсом, их достаточно для целой вечности и такая малость, как век серных и смоляных ванн и котлов, её совершенно не смущала. Были и другие весточки от её божества, которые с оказией попадали к ней на маршрут и там она видела вечную серию терзаний и единений. - Он любил до сих пор! И она размышляла над участью множества пенелоп, пестующих отпрысков от божеской страсти, и это согревало её истерзанную адовыми процедурами душу.
  Душа поэта обитала в мужском чистилище и со светлой частью земных созданий ещё не встречалась. Но и здесь общество было солидным, поскольку реестр прегрешений и даты жизни у большинства обитателей были близкими. Воронцов и прочие из высших господ обитали куда глубже и очищение для них могло составить не одну сотню лет. Для бога нет царей, чиновников и паствы, перед ним все равны. Самое убойное отделение - это цари и императоры, оттуда вообще выбраться нет шансов ни у кого. Так что тридцать лет графине Воронцовой, сорок княгине Гагариной-Вяземской пролетят быстро, а срок поэта уже на исходе и дамы высчитывали каждая своё на особых женских календариках. Там время течёт иначе и с земным не перекликается.
  Они в прежней жизни были жёнами мужьям, любовницами мужчинам, заботливыми матерями и воспитателями своих детей, инквизиторами и палачами для врагов и многое ещё украшало и коверкало их женское реноме, но всё это лишь затейливый и почти невинный флёр к главному их сути - настоящая любовь к прекрасному! А без курчавого брюнета её не получалось. А это о нём написала и отправила в Клуб поэта его подруга по цеху:
  
  Люблю его, он вся моя затея,
  Вяжу ему с узорами чулок,
  Я счастлива смотреть, слабея и немея,
  Как он легко развяжет узелок.
  
  Что без него мне слёзы и проблемы?
  И я никто: ни женщина, ни мать,
  Лишь за руку возьму и - я лицо богемы
  И в королевы тут же моя стать.
  
  Я с ним река с течением могучим
  И океан без берегов и дна,
  Я - тишь полей и гор высоких кручи
  И истина со мною лишь видна,
  
  Я с ним пою мечты сладчайшей ноты,
  Я - луч целительный и горькая слеза,
  И лишь во мне всех истин горьких соты,
  И только с ним умею я дерзать.
  
  И дружит только с ним отвага,
  Шедевры Музы в ладе только с ним,
  Дыханье - всех зачатий влага,
  Метели промелькнувших зим,
  
  И в горестях с ним нет отчайнья,
  Ничто разор и хлад изгнанья,
  Заманчив контур у лица
  И рок быть с мужем до конца.
  
  Чертовки, как бы их ни хулили с амвона и уродливыми образами ни пугали юных монахинь и деток, оставались существами женского пола и, когда выпадала их смена у котлов и исчадий, втихую приносили поэту бумагу и перо, а потом прятали написанное, приобщая своё низменное ремесло к людской греховности с божественными чертами. Черти тоже не бог весть из чего созданы и за ходовой мадригал о скоромном приносили табак и спиртное и "не замечали" чутких ушей и глаз поклонников, читавших по губам бессмертное от смертных. И на слуху ходили очень занятные опусы про круги ада и их служителей.
  Самое знаменательное событие для Пушкина - это случайная встреча с Шелли и беседа о чудище Франкенштейна. Он тоже считал, что это идея Байрона: уж очень непохоже на пугливую фантазию Мэри её скрупулёзное описание сущности монстра. С Байроном он в этой жизни ни разу не пересёкся и тоже по причинам разной меры за разные грехи. Тому, по слухам, светило чуть не столетие, но это слухи ада и не более.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"