(новелла-фьюжн, с ухмылкой в сторону братьев Вачовски)
"Хтонический
подводный город,
позеленевший медный динозавр,
я влюбился в тебя -
наверное, это смертельно."
Стас Бельский.
?
Правду говорят, что события значительные нередко начинаются с событий незначительных и даже случайных. Мог ли предполагать наш герой, Сережа Витальевич Ченг, чьи китайские предки попали в Тампонию не через Псурматию, но по Холодному морю, на кораблях английских и голландских (но это так, к слову), что обыкновенный предновогодний симпозиум с друзьями-знакомыми окажется моментом бифуркации в его незамысловатой судьбе. Сережа Витальевич был немножко психолог, немножко программист, немножко мечтатель и немножко доктор фауст. Симпозиумы он собирал в своей холостяцкой квартирке раз в квартал, чтобы проверить действие очередной им сочиненной алкогольной комбинации на мыслительные функции друзей и знакомых. Ему интересно было наблюдать, как хмельные пары вздымляются по глубинам подсознания и обволакивают ego, а затем, сублимируясь, процеживаются в super-ego, производя над мозгом удивительную работу. Он давно подозревал, что историки науки не договаривают и даже умалчивают о том, в каком состоянии совершались великие открытия. Он предполагал, что роль алкоголя в производстве гениальных мыслей тщательно принижается. Взять, к примеру, Архимеда. Кто знает, в какой ванне он плескался, прежде чем выкрикнул свою эврику... Итак, начинались разговоры, и Сережа Витальевич не уставал удивляться, до чего же интересным может быть влияние тех или иных хмельных сочетаний на работу мозга, на фантазии подопытных, какими интересными могут быть их мысли, особенно если знать, какие вопросы задавать, как направлять волну разговора, а этим искусством Сережа Витальевич овладел в совершенстве. Зачем все это было ему нужно? Скорее всего, это была обыкновенная жажда познания, но жажда особого рода - через чьи-то глубинные проговоренные мысли заглянуть в святая святых человеческой души. Собственно, главной задачей его опытов было отыскать наиболее оптимальное для просветления сочетание алкогольных ингредиентов. С помощью древнейших средств он хотел заставить мозг человеческий заработать с максимальной плодовитостью и с максимальным же изяществом. Мы не знаем, какие сочетания он использовал в том конкретном случае, но подопытные разошлись не на шутку... Леха Пердяев, человек крутого нрава, подхватил руками два стакана, наполненные ?-водкой и ?-коньяком соответственно, медленно поднялся из-за стола и, чокнувшись сам с собой, задумчиво-шумно вздохнул. Все понимали, что Леху придется выслушать.
- Эх, пацаны, представляете, лет эдак через сто включаете вы телевизор или что там будет еще и - транслируют футбольный матч. Команда человечков против команды киборгов, и что удивительно, вы не сразу понимаете, где те, коих женщина породила, а где те, которых лаборатория, ибо... (он тяпнул водки, поежился) ибо ух! спорт будет просто жуткий. Футболист такой-то имплантировал в себя бронхи из супер-пластика, а другой вставил (он отпил из коньячного стакана, фыркнул) ... вставил себе второе сердце, а третий...
Его все-таки прервал некий господин с мокрой фамилией, философ и алхимик:
- Футбол как система себя изживет уже лет через десять. Разве вы не видите?! Коммерция задушит всякую прелесть футбола еще раньше, чем вы успеете всхлипнуть (он пил свой зеленоватый коктейль мелкими глотками, морщась). Системный принцип, господа, великая вкещь. Довести эффективность всякого принципа до самой внешней эффектности и превратить его в скорлупу - вот к чему все ведет, несмотря на героические усилия... этих... как его... ну всех этих крикунов...
- Так что же нас ожидает, Евгений Матвеевич,- поддал жару Сережа Витальевич.
- Нас ожидает, эноша, так сказать, скорлупа. Все превратится в скорлупу - и мы, люди, окажемся в ней, потому что это - как ни пляши, и есть цель нашего развития.
- Лично я туда не развиваюсь, - выдавил осоловевший Леха...
- Да лично до вас развитию нет никакого дела, милейший. Развитие есть воронка, в которую каждый из нас по закону психической гравитации беспомощно вкатывается...
- А я считал, что развитие, то есть прогресс, подобен некоей развертывающейся спирали...
- ... у которой имеется диалектический антипод, нами не видимый. Он называется воронкой необходимости, и мы уже на всех парах в нее скатываемся...
- Дык что же нас ожидает всех, - театрально воскликнул Сережа Витальевич.
- Скорлупа и ожидает, как я уже сказал, мощная и надежная. Скорлупа эта будет называться стенами нашего рая, и в нем мы себя похороним, надежно и весело...
- И что же, ничего нельзя сделать?! Неужели никто не сопротивляется?
- Как же, сопротивляются. На то они и террористы, чтоб сопротивляться. Да что толку. Террористы все взорвут, а на месте руин построят свою собственную скорлупу, еще более мощную. Законы материального мира это вам не фунт изюму...
В общем, подопытные толкали свои теории, одна краше другой, а Сережа Витальевич все слушал и хмелел от удовольствия. Ему интересно было слушать, а опьянение вливалось в него как-то само собой, а потом... потом... он не помнил подробностей промежуточной фазы, но очутился он в совершенно темном шкафу, взапертях, и никого поблизости не было. Собственно, он никуда не торопился, потому что сил никаких не было, а Урсула Дидкович, которую он безнадежно окучивал вот уже второй год, так и не пообещала ему ничего конкретного относительно новогодней ночи. Так что оставалось чего-то ждать и чего-то фантазировать. Как-то сразу вспомнились темы прошедшего симпозиума, - "Господи, который час-то теперь..." - медленно выплывали различные выступления товарищей, мерещилось количество и качество выпитого, и Сережу Витальевича невольно отнесло в какие-то футурологические дебри, - и скроил он вот так, сидя в темном, тесном и весьма замкнутом пространстве совершенно невероятный проект обучающего чудо-скафандра. Главная идея этого проекта отражала, как ни странно, тогдашнее герметическое положение Сережи Витальевича, а именно, его сидение в тесном темном шкафу, который, к слову сказать, был и не заперт вовсе, и как только его проект в главных узлах оформился, дверца сама собой распахнулась, и наш герой вывалился на свет Божий.
- Эвона как, - промолвил наш герой и попытался разогнуться, - и кто ж это меня так... как меня угораздило так запихнуться.
Однако, мыслей в голове было великое множество, и важно было их не растерять. Сережа Витальевич подскочил как ужаленный к писишнику и, оживив его, лихорадочно принялся настукивать для журнала "Фантомы науки" статью с весьма весомым заголовком - "Человек в футляре", где он изложил свою теорию более или менее длительного футлярного обучения человека в виртуальном пространстве некоей увлекательной игры. Футлярное обучение должно было стать самой высокой вершиной в деле образования.
"...Итак, -рассуждал Сережа Витальевич, - наша главная задача - добиться абсолютной идентичности материальной и компьютерной реальности. Человек, пребывающий в футляре, не должен ощущать какие-либо неудобства. Более того, все его переживания, эмоции, чувства должны быть совершенно реальными. Этот футляр как основа программы обучения должен доказать, что процесс футлярного образования эффективнее и надежнее, чем сидение за партой, безопаснее и экономнее, чем насилие глупого ученика над тем или иным инструментом. И главное, футлярное образование поможет начинающему специалисту избежать роковых ошибок, связанных с обучением. Возьмем, к примеру, хирурга. Скольких неповинных людей он должен прописать на кладбище, прежде чем его натаскают правильно резать их! А пилот, космонавт, да просто, водитель. Сколько раз он рискует оставить своих родителей сиротами в процессе реального освоения техники!.."
Далее Сережа Витальевич переходил к жемчужинам, то есть к подробностям функционирования футляра. Жемчужины эти лежали на дне колодца под названием "Восточная мудрость". "... Давайте задумаемся, - продолжал рассуждать он, - что есть такое эти так называемые чакры. Западная наука, слава Богу, уже не видит в них голую мистику. Она признала их как важнейшие нервно-энергетические узлы человеческого организма. Западная медицина вовсю работает с чакрами, создает аппараты взаимодействия и контроля над работой этих нервных узлов и делает новые открытия на этой благодатной ниве. Почему же творцы виртуальной реальности ограничиваются визуально-тактильной сферой, не желая шагнуть дальше, навстречу более действенным средствам. Боятся ли они?! Помилуйте! Они не бояться программировать крушения миров, как медики не боятся клонировать человеков, а мэтры шоу-бизнеса не боятся пересаживать бычьи мозги в толщи населения. Тогда быть может им лень писать модуль для солнечного сплетения или промежности?! Опять нет. Полагаю, все дело в узко-направленной специализации творцов программных продуктов. Им не хватает медицинских знаний об анатомии нервных импульсов, физиологических знаний об устройстве чакр и их взаимодействии с остальным организмом и так далее. Мы много говорим о вреде узких специализаций, не предлагая ничего конкретного. Ах, как заработает программа, если мы взнуздаем ею всю энергетику человека! Как заработает! Вот вам конкретный способ объединения разных направлений современной науки для достижения конкретного научно-практического результата. Вот вам совершенно беспроигрышный вариант для вложения ваших капиталов, товарищи капиталисты... Современная наука находит общий язык внутри себя и делает еще один шаг навстречу бизнесу..."
Статья написана была на одном порыве, на одном дыхании, и отправлена, как уже было сказано, в "Фантомы науки", журнал, издаваемый Нацио-натальным институтом республики Тампония. А потом... Потом, как в сказке, его пригласили на собеседование в чертоги института. Человек, что его принял, отрекомендовался: "Белогусь Андрей Хлодвигович, руководитель сотериологического отдела института".
- Располагайтесь удобнее, Сережа Витальевич... Мы здесь весьма заинтересовались вашими теоретическими разработками и... хотим сделать вам весьма достойное предложение...
Вот так Сережа Витальевич вошел в гнездилище передовых ученых Тампонии. В кабинете Андрея Хлодвиговича царил приятный полумрак. Хозяин кабинета, убеленный сединами, но бодрый старик, присел на мягкий подлокотник кожаного кресла, как бы подчеркивая непринужденность разговора:
- Так вы говорите, вы задавали подопытным нужные вопросы и тем самым индуцировали в них нужные размышления. Ах, старая добрая традиция задушевных кухонных разговоров. Теперь она уходит в небытие вслед за горсткой старых велеречивых интеллигентов.
- Идеи носятся в воздухе. Важно их уловить в сети нашего пристального внимания, - ответил Сережа Витальевич.
- Ну вот вы и уловили. Я вас поздравляю.
- Что вы хотите сказать?
- Вы уловили суть того, что называется антропоэнергетикой. Эта наука изучает энергии человеческого организма, а также ищет им применение во благо общества и прогресса.
- Вы хотите сказать, что...
- Вы отгадали ключевое слово - чакры. Их освоение открывает шлюзы бушующим потокам внутренней энергии. Вы уловили метод антропоэнергетики...
- Но позвольте, я описал всего лишь процесс футлярного образования...
- ... но ваш процесс теперь заработает в антропоэнергетике, - перебил Белогусь, - и пусть вы не знаете многих технологических подробностей, но вы умеете допрашивать (он хлопнул собеседника по колену и привстал с подлокотника), вы умеете инквизировать, и у вас правильная начинка.
Белогусь подошел к открытому шкафчику в глубине кабинета, где стоял гипсовый бюстик. Белогусь посмотрел в гипсовые стекла гипсовых очков гипсовой головы, и вздохнул:
- Мда. От него осталась только идейная начинка - "искать там, где никто не ищет, и находить то, чего никто не находит"...
- О чем вы?
- О нем я. О нашем отце-основателе, Павле Вигвамовиче Душелюбском. Он всегда старался соединить несоединимое. И ушел он туда, не знаю куда. Таинственно исчез. Одни идеи остались да вот эти бюсты.
Андрей Хлодвигович перешел к письменному столу; сел за него. Что-то арискократически-европейское было во всей его внешности. Даже акцент у него был какой-то нетампонийский. Он проверил крепость пуговиц на костюме и продолжил:
- Вот я и говорю. Мы - солидное государственное учреждение, с солидным (он поднял указательный палец и многозначительно посмотрел на собеседника) финансовым обеспечением. Мы выполняем секретный государственный проект по созданию опытной антропо-енергетической электростанции. У нас грандиозные задачи... и нам нужны грандиозные мозги, чтобы воплотить их...
- Но грандиозные мозги не отмечены табличками. Где же их взять?
- Из допросной.
- ...
- Да-да. Мировых светил по мере надобности мы будем извлекать из нашей допросной. Есть такая комната в нашем институте.
- ...
- Но нам нужен человек-аккумулятор. Тот, кто умеет задавать правильные вопросы и делать на основании ответов правильные выводы.
- Вы имеете в виду меня?
- Вы, конечно, можете отказаться, но учтите, что это - ваш шанс. Молодой перспективный ученый получает свой шанс, получает приличную зарплату, а с ней и желанную девушку и, в перспективе, славу и бессмертие.
- Да, дорогой мой, бессмертие. Принято секретное решение - всех выдающихся людей награждать личным бессмертием, но идея пока в разработке. В мировом правительстве нет единоначалия - они все еще спорят о том, кого считать выдающимся, да и уровень технологий пока еще не высок. Но вы еще молоды. Успеется.
- Что же вы предлагаете мне по существу?
- По существу я предлагаю вам возглавить сотериологический проект под кодовым названием "Эдем"...
Сережа Витальевич наморщил лоб и принялся рассуждать вслух:
- Так... так... так... Эдем... спасение человечества. Вы предлагаете мне поработать Иисусом Христом?
- Хэ-хэ. У вас есть чувство юмора. Это хорошо. Но если говорить серьёзно, ваша должность будет называться "Великий инквизитор", только не связывайте это безвредное слово с "Молотом ведьм" и средневековыми пытками.
- Инквизитор означает следователь. Это я знаю. Однако, что же я буду расследовать?
- В этом все и дело, - подхватил Андрей Хлодвигович и нажал на черную блестящую кнопку.
?
Сережа Витальевич шел по любимой своей улице Шмелиной, пребывая в некотором смятении. Он всегда любил гулять по этой опрятной и уютной улочке в глубине исторического квартала города, особенно, когда на душе было неспокойно, а теперь его мозг был нагружен невероятными вещами, а руки - увесистыми кульками с литературой, и он понимал, что именно теперь надо посидеть на скамеечке и подышать прохладным воздухом весны, и связать концы с концами. Шмелиная улица была тем местом, где он отдыхал душой. Сюда он приходил утомленный после работы, посидеть и поговорить с бутылочкой пива, полюбоваться мещанскими чердаками и геранями в окнах трехэтажных довоенных домов, на хлопотливых воробьев и голубей, которых тут всегда подкармливали, на сытых котов и счастливых кошек. И даже в этот промозглый мартовский день от голых стволов акаций и каштанов, от черных прогалин веяло скромным обаянием мелкой буржуазии. Здесь жили маленькие люди почти преклонного возраста, скромные труженики большого города, владельцы чувства меры и чувства собственного достоинства. Сережа Витальевич не раз пытался затащить сюда Урсулу, но та говорила, что здесь скушно. "Да ты посмотри, как здесь чистенько, милая", восклицал Сережа Витальевич, "где ты еще найдешь такую уютную уличку во всем этом зачумленном Жаброполе" (столица Тампонии), но та лишь пожимала плечами и глядела вдаль. Сережа Витальевич подошел к лавочке и бросил на нее пакет с книгами. Вспомнил дурацкую фразу Урсулы, брошенную непонятно к чему: "Вот если бы здесь павлины гуляли, я бы здесь погуляла, а так..."
- Павлины, говоришь, - крякнул Сережа Витальевич и плюхнулся рядом с книгами. Лениво порылся в пакете и вытащил "Раковую опухоль планеты" Мишеля Виммлера, на английском языке, изданную в Швейцарии в прошлом году. Сережа Витальевич читал на английском, на родном тампонийском (естественно), на псурматийском, еще он долго и нудно зачем-то изучал фарсидский язык, но совершенно не выносил гвидольянского языка и, вообще, всех жителей Гвидолии терпеть не мог, считая их колдунами и ведьмами. "Отсталая нация, что и говорить", подумал он, разглядывая книжку, написанную по-гвидольянски:
- Че... цэ... Ге... гэ... оби-ра... же-зэ-ни, - пытался он прочесть название гвидольянской брошюрки, написанной неким Karuol'ем Wasyukuow'ым, - что за ерунду мне подсунул Белогусь. Растрепанная какая-то...
Он засунул несчастную книжицу обратно в пакет и вытащил красивую и лощеную книгу, написанную по-тампонийски, название которой - "Женщина как музыкальный инструмент" - чрезвычайно его заинтересовало. Сережа Витальевич откинулся на деревянную спинку и, забросив ногу на ногу, принялся читать...
... И так вот, хмыкая и ковыряясь в носу, просидел он до последней возможности, когда уж и буквы стали расплываться на серой ряби страницы, прекращая доступ к увлекательной главе о симуляциях женщиной оргазма.
- Однако, - выдохнул Сережа Витальевич, и устало зевнул, - все это очень интересно, но не в этом же суть проекта "Эдем". Вспомнив о проекте, он осмотрелся по сторонам, но увидел лишь мрачные глыбы домов. Тьма навалилась на Шмелиную улицу, и даже дороги не стало видно. Сережа Витальевич поежился и засобирался. Он двинулся наугад и наощупь, пытаясь отыскать дорогу, но вскоре пребольно ударился о фонарный столб. От неожиданности и боли он выронил книги и метнулся в сторону, чтобы снова удариться, на сей раз о кирпичную стену дома. На него полилась вода...
Необходимо заметить, что Сережа Витальевич был человеком крайне деликатным и, можно сказать, воспитанным, но и он не вытерпел и взорвался:
- Вашу мать! Эй вы там наверху! Оборзели совсем!!!
Наверху всхлипнули от неожиданности и ответили:
- Ах, извините! Я просто поливаю помидоры, а вот вы что там делаете?!
- Иду впотьмах. Ищу выход из этого склепа. Что у вас с электричеством?
- Наверно, братья и сестры опять на охоту вышли. Они и отключили...
Сережа Витальевич знал этих братьев-сестер не понаслышке. Дважды он с ними сталкивался на перекрестке Шмелиной и проспекта Шахерезадова. Там находилась резиденция Лиги Живой Книги. Однажды он, ничего не подозревая, шел по Шмелиной и некая гражданка выросла перед ним и кротко объявила, что погибнет, если он не поможет ей. Сережа Витальевич пошел за ней и оказался в освещенной канделябрами комнате, где стоял стол странной конструкции, а на нем лежал бородатый старик в вытканных замысловатых ризах. Гражданка бросилась к лежащему и принялась надрываться: "Старец Драконтий! Старец Драконтий! Вы слышите меня! Молю вас, пообещайте, что вы отверзете для грешника Сергия врата рая..." Тут она дернула за рычажок, и мудреная столешница превратилась в подобие трона. Сидящий в нем старец накренился вперед, и Сережа Витальевич инстинктивно дернулся ему навстречу, чтобы удержать падающее тело, но когда он выставил руки, то обомлел от изумления, ибо у тела разлепились веки, затем губы, и тело произнесло глухо и хрипло: "Но вначале я серафизирую грешника Сергия..." - и возложило свои длинно-когтистые персты Сереже Витальевичу на плечи. Мозг Сережи Витальевича лихорадочно заработал. Он понял, что тетка привела его в какую-то секту, и старался отгадать, какой процедуре его сейчас подвергнут. Это нелепое слово "серафизирую"... что оно означает?! Жуткая мысль о кастрации с сухим электрическим треском пронеслась в его голове, и он тоскливо огляделся по сторонам. Бежать было бессмысленно: "привратник" рая был коренаст и огромен. Обалдев от нехороших предчувствий, Сережа Витальевич сглотнул слюну и раскрыл рот, куда ему засунули облатку величиной с пятак. Его обчитали и обдымили, и обмазали пахучим елеем, и еще что-то... - обряд серафизации прошел без членовредительства. Наконец, тетка, которая заманила его, а потом прислуживала Драконтию, кротко произнесла: "Вот вы и спасены, брат Сергий. Врата рая открылись для вас и теперь вы можете внести свою лепту..." Сережа Витальевич очнулся и поискал глазами старца - тот стоял у единственной двери, вытирая лоб неким подобием епитрахили. "Какую лепту?! За что?!" - "Думаю, спасенному брату Сергию вполне позволительно и даже уместно пожертвовать Лиге Живой Книги, - отозвался старец с угрозой в голосе, - какие-то жалкие сто долларов, если не больше... " Сережа Витальевич обернулся к коварной тетке: "Ведь это вы просили о помощи. Я хотел вам помочь. Вы сказали, что погибаете..." - "Да, я погибала, видя как заблудшая душа брата Сергия тонула во мраке преисподней, а теперь я радуюсь вместе с вами. Но вы можете заплатить и нашими тампонийскими деньгами. Это по курсу будет ... пятьсот бонов. Можете заплатить гвидолийскими - тридцать восемь долек..." Только теперь Сережа Витальевич увидел всю гениальность ловушки. Ушлые живокнижники устрашили его оскоплением, а затем милостиво предложили финансовое обрезание. Сережа Витальевич вздохнул и полез за бумажником... Второй раз его уловили не менее гениально. Тротуары на Шмелиной были узкие, и когда он вошел в туннель, образованный глухой кирпичной стеной и предлинным контейнерным грузовиком, то почувствовал легкое беспокойство. Две тени загородили проходы в туннель, - и Сережа Витальевич еще раз причастился благодати живокнижников. "Почему эти служители Живой Книги такие коренастые?", подумал Сережа Витальевич, раскрывая бумажник. Он приобрел за сто долларов райский ключик и был отпущен...
Сережа Витальевич снова шел по Шмелиной улице, потонувшей во мраке намеренно созданной преисподней, и думал об Эдеме. Бархатный баритон Белогуся эхом вибрировал у него в ушах: "Подумайте только, какой парадокс мы имеем. Люди обеспеченные тяготятся своим существованием. Их много. И эти люди, содержащие в себе огромные запасы витальной энергии, обрекают себя на унижение эвтаназии, закрывая обществу доступ к этим богатейшим залежам. А сколько людей с перекошенными судьбами лезут в петли, вскрывают себе вены, прыгают с небоскребов. А сколько юных инвалидов самозабвенно мечтают об иной жизни, насыщенной событиями и смыслом..." План "Эдема" заключался в том, чтобы даровать этим людям свободу, погрузив их в прекрасный сон, а их жизненную энергию направлять в антропоэлектростанции. "Эдем есть спасение для многих сотен тысяч людей, блуждающих впотьмах, а для остальной части населения это - энергия, сравнимая с ядерной, нет, она гораздо мощнее ядерной. Нужно лишь научиться извлекать эту энергию из глубоких озер человеческой органики, научиться находить места для колодцев, научиться бурить скважины, улавливать эти потоки, и когда мы поймем и осознаем..."
Тут Сережа Витальевич понял и осознал, что его опять уловили, потому что раздался звонкий щелчок, и на запястье свободной руки легла холодная сталь наручника. Перед ним обрисовался низенький, но очень плотненький человечек с усишками и в шляпочке и блаженно осклабился.
- Мы рады, - слащаво проговорил этот человечек...
- Мы рады, - глухо повторил его едва различимый спутник со свечой в руках, шмыгая носом...
- Что выловили вас из этой кромешной тьмы...
- Из этого болота человеческих страстей...
Сережа Витальевич подергал за стальной браслет и понял, что прикован к толстяку намертво. Хитрость комбинации заключалась в том, чтобы незаметно подкрасться к жертве и изловчиться ее защелкнуть. "Похоже, в этой свинье все-таки больше мышц, чем жира", подумал Сережа Витальевич. Толстяк сиял от счастья:
- Мы, конечно, можем вас отпустить...
- Да, отпустите, - жалобно простонал Сережа Витальевич.
- Но вы должны ответить нам, что вы отдаете себе отчет, в какую мерзость вы собираетесь вернуться.
- Я отдаю себе отчет, в какую мерзость я собираюсь вернуться, - поспешил повторить Сережа Витальевич.
- ... и что вы отдаете себя в лапы Сатаны, врага рода человеческого, - угрожающе проговорил толстяк.
- ... и что теперь вы не брат наш, а кровный враг, достойный смерти, - подпевал держащий свечу.
Сережа Витальевич понял, что в этом направлении ему не освободиться. Нужно было действовать иначе. Он обреченно всхлипнул, а мозг его заметался в поисках выхода. Опустил голову и сказал:
- О да, я счастлив, что вы спасли меня и ... эээ, уловили в свои прекрасные сети (идейка, пришедшая к нему, была не совсем пристойна, но остроумна)... Я, знаете, всю жизнь мечтал встретить на своем жизненном пути истинно духовных людей, чтобы спросить у них об одной очень важной для меня детали.
Полицай в наручнике сощурился и выдавил:
- Да? О какой же детали?
- Мы с моей женой очень любим друг друга и в любви нашей мы не знаем границ. Итак, мы ложимся в постель и открываем Святую Библию и читаем, читаем, читаем... а потом мы открываем другую книгу...
- Какую книгу?!
- Божественную Кама-сутру... и начинаем постигать в практической плоскости тот дар, которым снабдил нас Господь. Вы, наверное, помните позицию номер сто двадцать семь, когда мужчина властно берет женщину за ...
- Немедленно замолчи, брат!
- ... а потом женщина нежно и трепетно берет мужчину за ...
- Замолчи, грешник!, - задергался второй живокнижник.
- Но более всего в этой боговдохновенной книге я хочу обсудить с вами раздел, посвященный ...
- Прочь, сатана! Погибай во тьме, но не искушай апостолов Живой Книги, - молитвенно затараторил первый живокнижник и полез за ключом от наручников.
- Но вы мне скажите, где в Святой Библии сказано хоть слово, осуждающее ... эээ... минет...
Но в этот момент наручник отомкнулся, а братия ретировалась во тьму.
- Вы мне еще заплатите за это оскорбление!, - крикнул вдогонку Сережа Витальевич. Через несколько минут он вышел на проспект Шахерезадова, довольный своей выходкой.
?
Путь к дому лежал через вокзал, освещенный бледным пламенем электрических огней. Даже в полночь здесь было оживленно. Самые вольные граждане стекались сюда со всего города для духовных обменов и творческих дискуссий. Сережа Витальевич с величайшей осторожностью обходил эти стихийные творческие собрания, боясь заразиться какой-нибудь проказой. И вообще, их гогот и по-революционному непримиримая лексика сбивали его с мыслей о главном. На улице Иоанна Павла II, примыкавшей к вокзалу, как всегда по весне, продавали детей. Торговка, устроившаяся под фонарем, была одна в этот поздний час. И, как всегда, Сережа Витальевич остановился, чтобы посмотреть на малышей в клетке. Те лежали вповалку и дремали. Сережа Витальевич всякий раз боролся с сильным искушением купить себе малыша, с величайшим трудом сдерживал себя, но вновь и вновь останавливался перед клетками, чтобы поглазеть на детишек, бесчеловечно лишенных материнской ласки. Один беспечный мальчонка прислонился спиной к прутьям клетки, и Сережа Витальевич осторожно пощекотал его. Тот вскочил и грозно зашипел...
... Андрей Хлодвигович потер ладонью об ладонь. Устроился в кресле и начал:
- Итак, дорогой коллега, наша допросная уникальна. Это - многофункциональный портал, через который вы будете запрашивать для допросов разных ученых в несколько измененном состоянии сознания. Любое мировое светило может оказаться здесь, по вашему и нашему желанию, чтобы ответить на ваш квалифицированный вопрос.
Тут шкафчик с широкозадыми пластиковыми папками отъехал в сторону, и открылся проход.
- Предупреждаю, - продолжал Андрей Хлодвигович, - заходить самому в портал категорически запрещается. Вас, непрошенного гостя, просто аннигилирует действующий механизм. Четвертое измерение, как и электричество, шутить не умеет. Павел Вигвамович Душелюбский исчез именно в этом месте. Итак, дорогой коллега, с 8.00 до 12.00 вы работаете в допросной, а с 14.00 до 18.00 - в своем кабинете обрабатываете материалы допросов, а также составляете список требуемых специалистов на следующий день.
- А насколько это законно, - робко спросил Великий Инквизитор.
- Это не противоречит действующему законодательству республики Тампония, - отчеканил Белогусь. - Ваш ежедневный отчет я ожидаю к 18.00.
?
Так началась рутинная инквизиторская деятельность. В 8.00 Сережа Витальевич надевал фиолетовую мантию и колпак, и длинную серебряную бороду, и начинал опрос клиентов. Они вкатывались через темный проход портала в колясках, удивленно моргая и озираясь. Сережа Витальевич решительно не знал, как они попадают в портал, но его попросили не задавать лишних вопросов. Робот-переводчик переводил туда и обратно. За этот месяц, что он провел в допросной, Сережа Витальевич познакомился со многими интересными и выдающимися людьми земного шара. А побочных впечатлений было так много, что он решил по окончании инквизиторской деятельности обязательно засесть за мемуары, если будет жив, конечно, потому что тревога осторожно, но все же постукивала ему в гулкий череп. Но Сережа Витальевич был весь охвачен работой, ради которой стоило рискнуть жизнью. В общем и целом, работал он энергично и плодотворно. Шеф был доволен. И рог изобилия склонился над ним так низко, что он едва успевал подхватывать все то, что из него сыпалось.
Урсула Дидкович выпала из него, как перезревшая груша, и смачно плюхнулась на ему на колени. "Эй, а как же тот, с бычьей шеей, с его стволом и депутатской неприкосновенностью?!" "Ах, котик, забудь ты о нем. Мы только целовались...", мурлыкала провисшая на шее Урсула. Конечно, Сережа Витальевич не поверил, что первым бороздит целину, но все же ... он давно мечтал об Урсуле, и вот она оказала ему предпочтение, и вышла за него замуж ...
Особенно запомнилась ему встреча с Владимиром Леви, из Москвы. С ним он обсуждал нервно-психические аспекты эмоциональной деятельности человека, замкнутого в фаянсовой башне своего одиночества. Владимир Леви рассуждал увлекательно и интересно.
- Вы понимаете, молодой человек (его не обманула борода), мы как-то недооцениваем влияние идеомоторных рефлексов отдельного индивида на общее благополучие всего социума. А зря!
- Не понимаю, профессор,- вежливо понукал Великий Инквизитор.
- А вы знаете, от чего изнашивается организм?!
- Ни в коем случае.
- В человека вмонтирован так называемый маховик компассионарности. Это - его козырная карта в борьбе за выживание. У других тварей тоже есть что-то подобное, только на примитивном уровне, не замкнутое в кольцо. Отсюда и его, человека, способность просчитывать и прокручивать эпизоды жизни. Отсюда и совершенство мысле-чувственных процессов, которые у человека развитого нередко протекают произвольно, как энурез. Есть люди с повышенной чувствительностью, а это значит, что маховик компассионарности у них вращается и быстрее и чаще. Они и устают быстрее, потому что биоэлектрический ток у них быстрее вырабатывает нервную систему в бесплодных исканиях. У них и магнитные колебания, может быть, помощней, да вот жизнь покороче, особенно если такой человек работает токарем... Итак, общество, в котором люди заняты не свойственной им деятельностью, проседает, в конечном итоге, от усталости.
Однако попадались среди патентованных знатоков и шарлатаны, к вящему удивлению всего сотериологического отдела. Впрочем, Сережа Витальевич допрашивал и этих. Сколько циничного было в словах этих мрачных гениев... Однажды Сережа Витальевич вспомнил о старце Драконтии. Он решил повеселиться и вызвал старца Драконтия на допрос. Однако старец Драконтий неожиданно погрустнел:
- Я знаю, что деградировал. Однако, тогда, в самом начале, когда я обнаружил в себе способности, я подумал, что могу быть богом. Я исцелял людей и предсказывал будущее, и люди уверовали в меня, и я основал церковь. А потом способности куда-то исчезли, и я понял, что дьявол посмеялся надо мной. Я всего лишь ничтожный человек. Но теперь, теперь, когда эти мои рабы верят в меня, и мой ковчег все же возвышается над мутными водами греха, я продолжаю вглядываться в горизонт, и я не бросаю штурвал, иначе они погибнут, мои добрые овцы.
- Мне показалось, что ваш ковчег очень напоминает пиратский бриг, чьи обитатели не гнушаются благочестивым вымогательством. Я думаю, по вашему благословению.
- А вы, стало быть, тоже попались?
- Представьте себе.
- И что же вам посчастливилось приобрести?
- Посчастливилось??!! Да я пятьсот бонов выложил за дрянной ключик!!!
- Хе-хе. Вот на вас седая борода, а ведь ей не скрыть вашего юного возраста. Ибо вы не понимаете, что такое закон сохранения энергии. Ведь если вы избавились от пятисот бонов, эта благословенная пустота обязана заполниться чем-то, полезным для вас. Ах, этот ключик!! Вы ведь его не потеряли еще?
- Еще не выкинул, - проскрыпел Сережа Витальевич со тихой злостью.
- Ну так вы еще откроете им свою дверцу...
- А я открыл уже все дверцы, которые мне надо было открыть, - сказал Сережа Витальевич с некоторой надменностью, поправляя декоративную бороду.
- Значит, я ошибся. Вы действительно старец душой, - ответил Драконтий и запустил широкую ладонь в свой густой подбородок.
Однако, Сережа Витальевич был молод, и по младости своей говорил глупости. Потому что однажды после этого случая он выронил этот самый ключик из своего кармана на пол, и тот звонко ударился об мраморный пол допросной. "Однако", подумал Сережа Витальевич, подымая ключик, "до чего же интересный профиль?!" Ключик был и тяжел, и с прихотливой бороденкой. Но самое главное, он возбуждал поисковый рефлекс. Его хотелось куда-то вставить, покрутить им в какой-нибудь щели и разомкнуть дверцу в таинственный мир, в котором еще не был. Сережа Витальевич взял его как отвертку и стал тыкаться во все щели допросной. Очень скоро он оказался перед шкафчиком с пластиковыми папками, который закрывал отверстие портала. К своему великому удивлению, шкафчик с папками оказался не совсем безупречным, потому что ключик зацепился за какую-то щель и плавно въехал в нее. Сережа Витальевич не успел даже перевести дух, как шкафчик растворился - и в него пахнуло подземельем и тайной...
?
Сережа Витальевич осторожно просунул голову в проем и навострил уши, потому что видно все равно ничего не было. Он уловил отдаленное клацанье и гуденье; должно быть, работал какой-то агрегат. Сережа Витальевич вспомнил о портале и грозном предостережении Белогуся - и сделал осторожный шаг вовнутрь. Потом - второй, а за ним и третий. Таинственный проем неудержимо влек его в себя. Он двигался наощупь, останавливался после каждого шага и как бы ожидая чего-то непоправимого. Так он преодолел коридор и ощутил себя на пороге какого-то огромного и пустого пространства. Агрегат постукивал где-то далеко-далеко внизу, на дне глубокого колодца. Сережа Витальевич присел на корточки и глянул вниз. Легкий ветерок дохнул ему в лицо. Наконец, он стал различать в слабых отсветах мерцания, идущего со дна колодца, очертания какой-то спирали, уходящей вниз. Можно было увидеть, что это - спиралевидная лестница, диаметром с арену цирка. А там, внизу дребезжало пятнышко далекого света, и там хлопались неясные звуки. По мере адаптации зрения к темноте контуры спирали становились все резче, и сооружение становилось все более величественным. Спираль властно манила к разгадке, и Сережа Витальевич встал на четвереньки, потому что перил у лестницы не было, и осторожно пополз по ней, поминутно останавливаясь, чтобы передохнуть и поразмыслить... Он не замечал времени. Сияющий круг переливался огнями и манил к себе. Сережа Витальевич перестал ощущать свое тело. Его голова как-то опустела, и лишь свет в конце пути владел его сознанием, и этот свет завораживал и звал к себе. И вот уже звуки, принадлежащие, надо полагать, движущимся металлическим сочленениям, стали отчетливей, а световой круг увеличился и превратился в озеро, состоящее из отдельных огоньков, уложенных опять же спиралеобразно. Сережа Витальевич не заметил, как выпрямился и шествовал уже на двух конечностях по лестнице, ведущей его (теперь он уже не сомневался в этом) к освещенному тысячью огнями, движущемуся по своим орбитам, живущему своей собственной жизнью инженерному сооружению под названием "Эдем". Эдем был грандиозен, Эдем внушал трепет; и чем ближе подбирался Сережа Витальевич к этому блистающему водовороту, тем больше робел он и ужасался. Наконец, он остановился и присел. "Вот оно, сооружение, в создании которого я принял самое непосредственное участие... эти капсюли, освещенные изнутри, должно быть, вместилища для самых счастливых в мире людей... и этот величественный монумент называется антропоэлектрической станцией. Интересно, как Белогусь вербует людей в этот рай? Мне-то он ничего не рассказывал об этом... Должно быть, они все молоды. Молодежь, дарующая свет и тепло остальным людям. Старикам? Старикам..." И тут его окатило холодной волной, и он затрясся, как в ознобе, потому что ему почудилось что-то демоническое во всем этом райском проекте, ему подумалось, что именно этим и должно логически завершиться развитие цивилизации. Олимп с его золотым миллиардом, купающимся в роскоши, а на вершине этого Олимпа - золотая сотня бессмертных старцев, потребителей лучших ресурсов и технологий. А внизу - колесо с золочеными клетками для рабов-добровольцев. Он смотрел на демоническую мандалу, и слезы текли по его пухлым щекам, и вдруг дикое поэтическое вдохновение охватило его, и стал он громко декламировать:
- Это ли не венец твоих противоестественных мечтаний, человек! Обрести вечное блаженство здесь, на земле! Почивать в лучших местах организованного тобой космоса! Баловать свою дряхлость изысканнейшими яствами, в то время как молодая поросль отдает тебе свою юность и свои силы и, утомленная, затихает, уступая место новой поросли, полной энергии. Вот ты каков, культ молодости и красоты!
Обессиленный, упал Сережа Витальевич на железные ступеньки, едва различимые во тьме. Мандала под ним сверкала и извивалась. Тут он стал замечать, что это не плоский круг, но воронка из огней водоворота, движущегося и сужающегося книзу, и эта воронка вдруг напомнила ему одну напрочь забытую деталь той роковой ночи, когда он не знамо как очутился в шкафу и сочинил тот злосчастный проект, с которого все и началось. Эта воронка, что распростерлась под ним, напомнила ему гриб, из которого он сделал ту самую настойку, которой собирался угостить гостей, но которую непонятно как всю сам и выпил. В простонародье гриб назывался "чертова задница", видимо, из-за своей воронкообразной формы и прыщеватых пупырышков на поверхности кожицы. Про этот гриб Сережа Витальевич узнал от бородатого мужичка в ряске, с которым он случайно познакомился в горном ущелье, куда забрел в поисках редких растений для своих настоек. Сережа Витальевич угостил мужичка бутербродами, а тот налил ему вина - так и разговорились. Мужичек хорошо разбирался в здешней флоре и, вообще, в травах. Много рассказал ему о тампонийских зельях, да и не только о тампонийских. Поведал и о "чертовой заднице", которая росла лишь в горах Гвидолии, где вообще много всякой колдовской фауны. Рассказал о галлюцинациях, которые настолько натуральны, что человек принимает их за чистую монету, покуда ему не расскажут о свойствах этого гриба; и о гениальных прозрениях у тех, кто принимал этот гриб; и о летаргическом сне, в который мог впасть человек, чтобы жить своей особенной жизнью, полной удивительных событий. Сережа Витальевич отправился в Гвидолию, и местная друидесса повела его в горы и показала ему эту самую (так назывался этот гриб в местном наречии), и научила его приготовлять хмельной напиток из него (за скромную мзду), и Сережа Витальевич, дрожа над пробирками, сделал все-все, как она сказала, переживая, что чего-то недопонял из этой труднопереводимой болтовни, а потом пригубил настойку, и не мог уже оторваться, а потом оказался в шкафу и сочинил этот идиотский проект обучающего скафандра, и тут его вновь окатило ледяной волной, потому что он вообще усомнился в реальности своего бытия, то есть, в реальности своего взаимодействия с настоящим окружающим миром, и от этой мысли он так резко выпрямился, что едва не потерял равновесие и не полетел вниз, прямо в сияющий эдем. Но и ледяной страх не подействовал, потому что никакого пробуждения не наступало, и в груди его что-то застонало от безысходности. Сережа Витальевич почувствовал себя заброшенным в какой-то нелепый, глупый мир: внизу погруженные в блаженный сон юноши и девушки; вверху непроглядная тьма неизвестно какого формата, какая-то бездыханность в воздухе, словно тело дышит через кожу, и эта лествица, манящая и вверх и вниз, и это невыносимое состояние, в котором оказалось тело, когда вроде бы ничего не болело, но что-то внутри ныло и требовало выхода. "Неужели это вечность?!", подумал он в страхе, "та самая вечность, ради которой живет тот пыльный монашек, которого я тогда угостил бутербродом в ущелье. Может, он солгал мне? Хотя зачем было ему лгать, этому монашку?" От этих мыслей Сереже Витальевичу стало еще хуже, и он понял, что болит у него душа, и он возопил:
- Да что же я должен сделать, чтобы избавиться от этой гнетущей бесконечности?! Что мне сделать, чтобы не видеть этого кошмара?!
Сережа Витальевич полез по спирали все выше и выше. Непреодолимая бесконечность лествицы-серпантина давила на мозги, и он решил себя заговаривать. "Я ползу, ползу, ползу... Пробужденье. Пробужденье. Пробужденье... А Белогусь, наверное, бывший эсесовец, или гестаповец. То-то у него в произношении странности. Пробужденье. Эти люди в сверкающих гробницах... как мне их спасти... Отец Маврикий говорил, что креститься надо, когда душа больше не может жить так, как живет. Может, мне пора креститься. Интересно, я проснусь, если крещусь?? ... Я проснусь, проснусь, проснусь... Еще один шаг. Еще один шаг. Еще. Рыклохматка. Тормозилка. Пятностропилец. ..." Наконец, он упал на холодные плиты серпантина и почувствовал, что силы оставляют его. Он все еще что-то бормотал, но уже как-то невнятно, сам себя не понимая. Детская колыбельная песенка прилетела из забытой розовощекой страны и стала убаюкивать Сережу Витальевича, обволакивая его и унося в далекие воспоминания. Вот уже качели заскрыпели, и закружили маленького Сережу, и вспомнил он, что мечтал долететь до неба и сосчитать, кого там больше, звезд или ангелов, и вот он уже услышал до боли родной голос мамы, зовущей обедать, а потом увидел строгое лицо папы и его перст, указующий в чернильное ночное окно, который пояснял, что за окном сидит бабай, и Сережа прятал голову под подушку и засыпал; он засыпал и теперь, и краешком своего сознания он успел подумать, что завтра он обязательно проснется, и проснется в самом начале пути, или может быть на раздорожьи, и можно будет все исправить, все изменить, и пойти другим путем, и начать другую жизнь, о которой не придется сожалеть в старости.
