Я сидел за прилавком и ел оливки. Просто так впустую, прямо из банки. Честно скажу: обожаю эту муть. Раньше в рот не мог положить, а если и клал, то проглотить уже точно не мог - чуть не тошнило. А потом как-то вроде распробовал и теперь могу хоть тонну уговорить. Кстати, мне много кто говорили, что у них похожая вещь. Ну, в общем, ясно - с возрастом вкусы меняются. Сижу я, значит, за прилавком, глотаю оливки. Я работаю в ночном магазине. Не в супермаркете, а в обычном магазине, где каждому, кто что-нибудь хочет купить, приходиться говорить с продавцом, хотя бы сказать: мне то-то и то-то, пожалуйста, или без пожалуйста - это какой попадется. Тот тип раз пятнадцать сказал "пожалуйста" и "будьте добры", вежливый гад. Я, собственно, к чему завел про супермаркет - к тому, что там все время охранник торчит. И так камер понатыкано, да еще и жлоба поставят, чтоб следил и на нервы покупателям действовал: пройдите пожалуйста сюда, спасибо. Хотя обычно они и не такие уж здоровые - так какие-то непонятные, разве что в форме, а толку никакого. Вон недавно одного в нашем квартале возле такого супермаркета чуть трубой не убили, где интересно этот жлоб-охранник был? Небось торчал возле вентилятора да посматривал, как там пиво - спокойно лежит или как. А на выходе человека убивают. А у нас и не супермаркет - то есть то подай, это принеси - и охраны никакой, даже грузчика и то нет, все самому делать приходится. И сидишь вот ночами то вдвоем, а то и поодиночке - опупеешь. Оно и вдвоем бывает не очень, но что делать, если начальство такое паскудное попалось: на всем бы ему выгадать, да там сократить, да тут урезать. Никакой тебе заботы о трудящихся. Зато на тебе же и вся ответственность - конечно! Ладно еще перед ночью дневную выручку увозят. Хоть чем-то поспокойнее. Вот. Глотаю я оливки и тут заваливается этот урод. С виду вроде бы и ничего, заходит так себе спокойно. Подозрительный, конечно, но сразу ведь и не сообразишь. Ну, я ноги опустил, банку задвинул и смотрю на него. А он на меня и не смотрит, а изучает ассортимент, только так иногда поглядывает. Стоит руки в брюки, видно, что не торопится. Не люблю я, когда вот так над душой торчат. И я ему: я вас слушаю. Он так быстро на меня посмотрел, сразу весь встрепенулся: да, будьте добры, я бы хотел, если можно - пошел растекаться. Ну я даю ему сигареты, тащу пиво - заказ молодежный. А он не спешит и теперь уже на меня таращится, а сам все: пожалуйста, будьте любезны. И видно, что ему самому большой напряг так со мной говорить, и он вроде как сам себя накручивает. То есть теперь-то это ясно, а тогда мне пополам было. Только хотелось его спровадить. Поворачиваюсь я за чипсами, а он не с того не с сего как схватит меня за шиворот и прямо выдергивает меня из-за прилавка - здоровый гад! Я себе всю спину ободрал, пиво это драное разбил. Пытаюсь чего-то соображать, а он меня волокет как матрас по полу и на улицу. Я, ясное дело, рвусь как бешеный, но это легче сказать, когда и на ноги-то опереться не успеваешь: очень здоровая сволочь, а так сразу и не подумаешь. Затащил меня за магазин, там где всякие коробки и мусор, и разная дрянь, и кто-то успел возле двери отлить - в общем, место довольно вонючее. И там этот урод меня отпустил. Я сразу же давай ломиться, а он меня за волосы и к земле пригнул. Это все левой рукой, а в правой у него - ствол. И он мне его прямо в рожу тычет. Довольно больно, и вообще, я там чуть не обделался. Первый раз видел настоящий, реальный пистолет, да еще у кого-то в руке, на улице. Я чуть с ума не сошел. Он мне прямо в зубы упер свою железку, губу расквасил, а я стою на коленях в грязи и думаю, что он со мной сейчас начнет... прямо не могу рассказывать - такая злость берет! Обидно просто до тошноты и тогда и сейчас. Тогда я чуть правда не блеванул этими своими оливками. У меня этот вкус, наверно, на всю жизнь останется - оливки, кровь из губы и железо. Тьфу, блин! Сука, гад! И как же я так... сволочь такая... и я еще тоже! И главное - что сделаешь? Я тогда, помню, подумал, что он точно извращенец. Пидар. Ох и хреново же мне сделалось! Ладно, что уж теперь. Стою я на коленях в этом говне, меня всего колотит. Ствол у затылка, а этот недоделок начинает со мной разговоры разводить. Я слова не могу вымолвить - язык перекосился, губы как лапша, а эта педерастическая гнида говорит: тебя как зовут? Ну, я, понятно, ни звука, кроме какого-то пыхтения. Я бы, может, и сказал - я уже сообразил, что лучше будет не выеживаться пока у тебя базука у головы, но просто не мог ничего членораздельного выдавить. У меня сопли еще тогда самым подлым образом потекли. Сопли и слезы, рожу всю перекорежило. Он говорит: давай сюда бумажник! А я: н-н-ын-ны!... Ну нету у меня бумажника! Откуда я ему возьму тут бумажник? Лето ведь, мне его и положить некуда, я вообще ненавижу, когда мне что-то карман оттягивает. Но паспорт у меня был с собой - в нагрудном. На случай, если менты прикопаются, приходится таскать. А ему оказалось того и надо - схватил мой паспорт, еще туже уперся мне в череп и давай читать мне вслух всю эту лабуду, которую я лучше него знаю. Лошкин Артем Геннадиевич, год рождения 1982 и так далее. Усмехнулся и говорит: ну что, Артем Геннадиевич, что поделываешь в этой жизни? Я уже кое-как совладал с языком и мямлю: работаю. Да, говорит, работа что надо. Интересная у тебя работа - издевается. Давно ли тут деньги гребешь? Я говорю: год. Сколько классов, спрашивает, окончил? - Одиннадцать. - Да ну? Поступал? - Я два года отучился. - И что изучал? - Разное. Это его почему-то распалило - как треснет мне по кувшину. - Что ты изучал? - Физику, черчение... - Кем же ты хотел стать? Господи боже, да не знаю я кем! Как будто все должны хотеть кем-то там стать. Просто образование сначала нужно... - Я тебя спрашиваю: кем ты хотел стать, Лошкин Артем Геннадиевич? Он говорил как по заготовленному, как по сценарию, это меня еще больше перестремало. Я уж решил не уклоняться и отвечать так, как он хочет - коротко и ясно. - Инженером. - А-а, мосты, трубы и все такое. Ты должен хорошо учится. Вот пидарюга - проповеди стал читать! Я ушам не верил, и уже слегка подуспокоился и более менее ровно отвечаю: деньги нужны, на учебу времени нет. А он радостно так: лучше умереть? Лучше умереть, стоя на коленях здесь, на грязной помойке?! Это меня проняло, правда проняло. Я подумал, что все - мне кирдык, да еще так как-то стало горько оттого, что он в общем-то прав насчет помойки. Я сам чувствовал себя грязью, самой настоящей грязью под ногами. Очень погано я себя чувствовал и просто разревелся, но больше ничего не сказал. А он наклонился к моему уху и шепчет так ехидно, но при этом внушительно, так что у меня дрожь по телу прошла: твой паспорт останется у меня, я знаю твой адрес, малыш (представляете, какой сучий потрох! Так и сказал!) если ты не вернешься в институт и не выучишься на инженера - ты умрешь. И я чувствую, что в башку уже ничего не упирается. - Беги домой. Я поднялся, чувствуя себя как переваренная тертая морковь. Надо было бежать, надо было слушаться, чтобы это не повторилось, и я побежал. Побежал на деревянных ногах, еле шевеля протезами, как пьяный Буратино. И он еще крикнул мне вдогонку, как в этом фильме... про придурка, который все бегал. Козел!
Когда я пришел домой, мать от меня шарахнулась. Вид у меня был, наверно, хуже, чем у утопленника. Я дрожал и заикался. Все было позади, но меня колотило еще сильнее. И в голове была как будто хурма. Меня опять чуть не стошнило. Я ничего не сказал матери. Я не спал до утра. Колотун прекратился, я вроде даже слегка расслабился, но все думал об этом козле, который вот так со мной обошелся. И о себе, который позволил какому-то недоноску так с собой обращаться. А если бы он сказал: снимай штаны, щас я тебе всажу? Ты бы снял? И штаны бы снял и нагнулся бы как следует, что - не так разве? Кому охота подыхать? Но лучше бы уж я тогда сразу сдох. Лучше бы он мне сходу мозги вышиб. Лежать бы дохлым... И вдруг у меня мелькнула мысль, от которой у меня все внутри по новой перевернулось. Я прямо завыл. Может, у него и пистолет был не заряжен! Не за-ря-жен! Да скорее всего - чтоб потом легче было отвертеться в случае чего. Да он ведь ничего не мог, а я... Я-то готов уже был ему яйца лизать!
Утром мать боялась меня о чем-нибудь расспрашивать, только спросила: иду я на работу или нет. Сказал, что не иду. И отключил телефон. Я передвигался как робот, натыкаясь на стены. Мать поставила передо мной завтрак, но я не мог есть. То есть попытался, но чуть не блеванул опять. Я опять лег. Лежал на животе, подобрав под себя руки, как больной, и что-то бормотал. Спина горела, губа ныла. И я тоже весь горел и ныл. Тихо-тихо, сквозь зубы. Это моя жизнь, моя жизнь... она никого не касается, что вы знаете о ней, кто вы такие, чтобы так издеваться надо мной, кто? Кто вам дал право? Это моя жизнь... Что и говорить, лучше бы я сразу подох.
А теперь вот так и хожу без паспорта. Все никак не соберусь заявление написать. Потом я еще у одного корня дубину такую хорошую выпросил - под прилавком держу. Но этот хрен больше не появлялся. Его счастье.