Вы спрашиваете, почему мне так грустно сейчас?..

Так. Вспомнил.

Так уж устроен мир людям требуется чуточку любви, и, Господи, как же грустно от того, что любовь организована по принципу дорог и попутчиков.

Поезда, самолёты, паромы. Две параллельные линии не сходятся.
А если их десятки?
Каждый день.
Сотни?

Попутчиков и попутчиц.

Упомянул в разговоре с одной из них:

"Как-то раз в Варшаве прошла эротическая ярмарка, на которой одну, в общем-то довольную происходящим, женщину поимели почти семьсот мужчин. Очередь стояла чёткая, дисциплинированная. Трусы спущены до колен, улыбки - до ушей."

- Грустно, - сказала по этому поводу Линда.
- Почему?
- Грустно.

Она повторила это слово, как пароль.

Каждый раз, когда Линда сопротивляется, на её лице появляется сложная, многослойная, как салат оливье, грусть.
Каждый раз мне кажется, что она знает обо мне больше, чем я сам.

Возможно, так и есть.
Она - полицейский.

Есть женщины, с которыми до определённого времени не стоит ложиться в постель.
И как они раздеваются - лучше не смотреть.

Они сами решают, когда перевернуть табличку "Не ебать" на "Можно".

Мы познакомились на пароме из Бриндизи в Грецию.

Я рассчитывал, что трёхдневное путешествие соединит мои пространство-время, душу и тело.

Но всё оказалось проще.

Плата за секс - алкоголь.
Мы пили три дня и три ночи.

- Мы такие, какие мы есть, - сказала Линда. - И это никому не под силу изменить. Я не верю в разделение души и тела.
- А я верю.
- Зачем?
- Если не верить, то во что вообще можно верить?
- В путешествия. В паром. В секс.

Она смотрит на меня внимательно:

- Ты, кстати, сам веришь, что у нас с тобой был секс?

Я оглядываю её крепкое, сбитое тело.
Я верю, что до меня в нём было не меньше двух десятков полицейских и как минимум двое мафиози.

- Верю.

- Тогда давай ещё раз.

Мы закрепляем в вере то, что даётся человеку легко, но не стоит того, чтобы понимать зачем.

Я верю, что любить надо так, как Линда свою ебанутую на всю голову профессию.
А её история любви это история зверя, следящего за другим зверем. Внутри себя.

- Ты когда-нибудь убивала? - спрашиваю я, не прекращая фрикций.

Линда молчит.

- Убивала?

Я останавливаюсь, чтобы расслышать ответ.

Линда смеётся:

- Во время секса?

- Ты по-прежнему думаешь о ней?

- О ком?

- О женщине, которую поимели семьсот мужиков.

Ответ не меняется:

- Грустно.

Линда упряма, как ритуал.
Её грусть сродни тому, как люди приносят дары к жертвеннику.

Бабушка кладёт хлеб, ставит кувшин вина, говорит:

"Батюшка, это за дочку Марью, внука Илюшу, помяните их..."

Но Линда просит по-другому:

"Раба Божия сержант Линда просит Христа наказать каждого насильника."

И, что удивительно...

Жертвоприношение срабатывает.

Мне грустно.