Виктор Гюго & Чабан Татьяна. Театральная постановка

Виктор Гюго & Чабан Татьяна : другие произведения.

Театральная постановка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Комментарии: 5, последний от 15/06/2004. © Copyright Виктор Гюго & Чабан Татьяна (Booses@rambler.ru) Размещен: 15/02/2004, изменен: 17/02/2009. 148k. Статистика. Пьеса; сценарий: Юмор, Драматургия Иллюстрации/приложения: 14 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Приношу извинения по поводу необычного смешения жанров: драмы и юмора. Просто мне хотелось, отдавая дань Великому Гению Писателя, по-другому, в смягченном (и сокращенном) варианте преподнести это произведение читателю. При этом замечу, что смысл и диалоги героев (за исключением нескольких, на мой взгляд, не очень существенных) сохранены без изменений. Прежде всего, рекомендую ознакомиться с постановкой тем людям, которые не читали книгу, но видели и полюбили мьюзикл Notre Dame de Paris. Обещаю, это интересно. А некоторые моменты, не освещенные в мьюзикле, но описанные Гюго (и мной :), помогут лучше понять замысел автора, характеры героев и мотивы их поступков. Также выражаю огромную благодарность Сюзанне и всем моим друзьям за то, что они у меня есть (их желание участвовать в постановке не учитывалось :). Надеюсь, они простят меня за это...

СЦЕНАРИЙ ТЕАТРАЛЬНОЙ ПОСТАНОВКИ "Нотр Дамм де Пaришь" или "Собор Парижской богоматери" в соавторстве с Виктором Гюго в 26 явлениях

Убедительнейшая просьба к актерам и зрителям - не принимать все изложенное ниже близко к сердцу. Особенно это касается выбора ролей, которые обусловлены ни в коей мере не личными заслугами каждого конкретного исполнителя, а только лишь крайней необходимостью.

Роли:

Цыганка Эсмеральда (Эс): Сюзанна - волосы черные, лицо смуглое (тональный крем "Балет"), туфли на высоком каблуке, бандана, металлические бляхи, одетые как корона на лоб и на уши, волосы заплетены в косы, бубен, браслеты на руки, яркое цветастое платье (предпочтительнее голубое), а лучше длинная пышная юбка и короткая блузка с голым пупком и полуобнаженными плечами, висящий на шее амулет: коробочка из зеленого шелка с детской тапочкой внутри, а проще всего соорудить платье из желтого покрывала, лежащего на софе.

Философ Пьер Гренгуар (Пьер): Таня - штаны с кляксами, носки, поддевочная роба Юрика, его же джинсовая куртка.

Священник Клод Фролло (Клод): Юрик - носки, черные брюки, черный балахон с капюшоном.

Капитан Феб да Шатопер (Феб): Дима - сапоги со шпорами, штаны любые, лучше широкие, кофта модная, желательно блестящая, шлем, шпага, сабля, что-нибудь гремящее, типа железного нагрудника.

Невеста Феба Флер-де-Лис (Флер): Таня - волосы белые, коричневое платье, заколка или ободок.

Горбун Квазимодо (КВ): Паша - пропихнутая под рубашку небольшая подушка, грим на лицо, волосы лохматые и рыжие, носки.

Король бродяг Клопен Труйльфу (Клоп): Сережа - все рваное и драное, эротично разорванная на груди рубаха, можно кроссовки (на ногах, а не на груди), плетка, корона.

Калеки и прочие:

явление 3 - Дима;

явление 4 - Юрик и Сережа - подмога Феба с веревками;

явление 6 - Дима (хромой), Юрик (паралитик), Паша (слепой);

явление 16 - Сережа развязывает Эсмеральде руки и подает свечу;

явление 25 - Дима - стражник, Сережа - палач.

Козочка: нарисованная на ватмане 2D, копыта и рожки золотые.

Место действия: зал.

Собор Парижской богоматери: шкаф.

Виселица: турник.

Обиталище бомжей: диван.

Кровать: раскладушка.

Прочее: магнитофон, в первую очередь, с музыкой, во вторую - на него можно записывать мысли героев, чтобы они, думая, не разевали рот; ковер для пляски (коричневый из спальни); костер (нарисованный, я полагаю); носилки, веревка для виселицы, корона для Квазимодо, посох, предметы, издающие резкие, громкие звуки (кастрюли, сопелки или гуделки); лошадь для Феба (палка с головой); соломенный тюфяк (можно не очень тяжелую подушку); костыли и деревяшки для калек; корона для Клопена (шапочка валиком, закрытая сверху), стул для виселицы, кружка для разбивания; маленький кинжал для Эсмеральды; хлеб, вилку, нож, тарелку, пакетик чипсов, несколько сморщенных яблок и полторашка пива; полотенце и иголка для вышивки; мешочек с буквами Ф, Е, Б; рулон бумаги для держания в зубах; розовая майка с конем для Гренгуара; монета для уплаты за каморку; светильник для каморки, кинжал священнику; краска для ран на груди; рубаха для цыганки (можно ночную); лампада и требник (книга про все это); башенные часы (хотя бы их бой); белое покрывало для спускания с головы и белая одежда; пакет с бутылкой пива, хлебом и чипсами; свисток; плащ для Феба (скакать на лошади); ваза с трещиной и завядшими цветами и глиняная кружка с живыми цветами; тесак для Квазимодо; лодка с длинным багром и веслами; рисунок матери Эсмеральды за решеткой и с тапочком.

Должности:

Эротический хореограф: Юрик

Сценарист, режиссер и постановщик: Таня

Музыкальный редактор: Сюзанна

ЯВЛЕНИЕ 1

Гренгуар, понурив голову, идет и ворчит себе под нос:

- Какое скопище ослов и невежд эти парижане! Собрались, чтобы слушать мистерию, и не слушают! Им все интересно: Клопен Труйльфу, кардинал, Квазимодо и сам черт, но только не пречистая дева! О, с каким удовольствием я утопился бы, не будь вода такая холодная!

Задумался: "Пойду на площадь! По крайней мере, мне достанется хотя бы головешка от праздничного костра, чтобы обогреться, и я смогу поужинать несколькими крохами от трех огромных сахарных кренделей в виде королевского герба, которые выставлены для народа в городском буфете".

ЯВЛЕНИЕ 2

Площадь, горит костер, возле него на ковре пляшет цыганка (можно под Шакиру), среди зрителей священник и Гренгуар. Священник мрачен, но внимательно следит за танцем, улыбается скорбной улыбкой и тяжело вздыхает. Эсмеральда останавливается и зовет:

- Джали!

Подбегает козочка, цыганка играет с ней, козочка прыгает в обруч и танцует. Священник мрачным голосом:

- Это колдовство!

Через некоторое время он же:

- Святотатство! Кощунство!

Цыганка оборачивается:

- Ах, опять этот гадкий человек!

Она смешно выпячивает нижнюю губку, поворачивается на каблуках и идет собирать в бубен подаяния.

ЯВЛЕНИЕ 3

Идет процессия во главе с Квазимодо. Он сидит на носилках в короне шутовского папы и с посохом в руках. Впереди Клопен и другие оборванцы, все гремят, шумят и стучат кто во что попало, хлопают Квазимодо. Крики:

- Слава папе шутов! Королю уродов! Слава Квазимодо!

Лицо Квазимодо восторженное, гордое и сияющее. Из толпы к Квазимодо бросается священник, с гневом вырывает из рук посох.

Гренгуар удивленно:

- Ба! Да это мой учитель герметики, отец Клод Фролло, архидьякон! Какого черта ему нужно от этого отвратительного кривого? Ведь тот его сейчас сожрет!

В толпе крики ужаса. Квазимодо прыгает с носилок, бросается к священнику и падает перед ним на колени. Клод стоит гневный, грозный, властный, а Квазимодо перед ним смиренный и молящий. Священник срывает с Квазимодо корону, ломает посох и грубо встряхивает за плечо. Он встает и идет за Клодом.

Клопен и другие оборванцы хотят вступиться за Квазимодо. Квазимодо заслоняет собой священника, сжимает кулаки и скрежещет зубами, злобно смотрит на всех. Клод со степенной важностью делает знак Квазимодо и удаляется. Квазимодо идет впереди и расталкивает тех, кто заграждает путь.

ЯВЛЕНИЕ 4

Гренгуар идет за цыганкой. Думает: "Есть же у нее какой-нибудь кров, а у цыганок доброе сердце. Кто знает?.." Эсмеральда идет, с беспокойством оглядываясь, потом вдруг резко останавливается и зорко оглядывает Гренгуара с ног до головы. Потом делает свою недовольную гримаску и идет дальше. Пьер, понурив голову, немного отстает. Цыганка заходит за поворот (предположительно в спальню) и пронзительно кричит.

Квазимодо спиной к зрителям, схватив Эсмеральду в охапку и, пытаясь зажать ей рот, втаскивает ее в зал. С ним священник с капюшоне, скрывающем все лицо. Коза блеет.

Гренгуар кричит:

- Стража, сюда! - и бежит на помощь.

Квазимодо оборачивается и ударяет Гренгуара, он летит на четыре шага и падает. Квазимодо, повесив Эсмеральду на плечо, несет ее за угол. Священник за ними, следом коза с блеянием. Эсмеральда:

- Помогите, помогите!

Громовой голос:

- Стойте, бездельники, отпустите эту девку!

Из спальни, вытесняя Квазимодо с Эсмеральдой в зал, скачет на лошади Феб да Шатопер, весь обвешенный оружием, с саблей наголо. Священник убегает переодеваться. Феб вырывает из рук Квазимодо Эсмеральду и перебрасывает поперек седла. Квазимодо бросается на Феба, но тут выскакивает подмога из двух человек. Квазимодо хватают и скручивают веревками. Он рычит, беснуется, кусается.

Эсмеральда грациозно выпрямляется в седле и кладет руки на плечи Феба. Пристально глядит в глаза и нежно говорит:

- Как ваше имя, господин офицер?

Феб приосанивается:

- Капитан Феб де Шатопер к вашим услугам, моя красавица.

- Благодарю вас.

Эсмеральда соскальзывает с лошади и убегает. Феб с самодовольным видом сидит, потом, подумав, кричит:

- Пуп дьявола! Я предпочел бы оставить у себя эту девчонку!

ЯВЛЕНИЕ 5

Гренгуар лежит на полу. Ворчит сквозь зубы:

- Черт возьми этого горбатого циклопа!

Он хочет подняться, но не может и лежит, зажав нос. Размышляет: "Парижская грязь как-то особенно зловонна. Она, по-видимому, содержит в себе очень много летучей и азотистой соли, так по крайней мере полагает мэтр Никола Фламель и герметики... Неужели с Квазимодо был отец Клод Фролло? Вот было бы странно!". Вслух:

- Так и есть! Я окончательно замерзаю!

Вдруг в Гренгуара летит зажженный соломенный тюфяк. Гренгуар бормочет:

- Господи помилуй, кажется, теперь мне будет слишком жарко!

С нечеловеческим усилием Пьер вскакивает на ноги, отшвыривает соломенный тюфяк и долго бежит сломя голову, перескакивает через (типа) канавы, петляет. Останавливается, запыхавшись, прикладывает палец ко лбу и разговаривает сам с собой: "Мне кажется, метр Пьер Гренгуар, что вы просто сошли с ума. Куда вы бежите? Одно из двух: или этот брошенный соломенный тюфяк и есть то гостеприимное ложе, за которым вы гоняетесь чуть ли не с самого утра и которое вам чудесным образом посылает пресвятая дева в награду за сочиненную в ее честь моралитэ, сопровождаемую торжественными шествиями и переодеваниями; или же тюфяк горит, - в таком случае у вас будет великолепный костер, около которого вам приятно будет обсушиться, согреться, и вы немного воспрянете духом. Так или иначе - в виде ли хорошего костра, в виде ли хорошего ложа - соломенный тюфяк является для вас даром с небес. Пьер Гренгуар, вы просто болван!"

Гренгуар ищет тюфяк, но не находит, а восклицает:

- Будь прокляты все перекрестки! Это дьявол сотворил их по образу и подобию своих вил!

Пьер видит вдалеке костер и снова восклицает:

- Слава богу! Это пылает мой тюфяк! - и бежит вперед.

ЯВЛЕНИЕ 6

Пьер проходит мимо странного, паукообразного существа, оказавшегося паралитиком. Оно жалобно тянет:

- Подайте, сеньор! Подайте!

Гренгуар идет дальше, нагоняет хромого, тот кричит ему в ухо:

- Сеньор, подайте на кусок хлеба!

Потом дорогу перегораживает слепой:

- Подайте милостыню!

Гренгуар отвечает:

- Друг мой, на прошлой неделе я продал мою последнюю рубашку.

Он поворачивается спиной к слепому и продолжает путь. Слепой спешит за ним. Потом и паралитик и хромой тоже устремляются вдогонку за Гренгуаром, громко стуча костылями и деревяшками. Все трое, натыкаясь друг на друга, ноют:

- Милостыню! (слепой)

- Подайте! (хромой)

- Кусок хлеба! (паралитик)

Гренгуар затыкает уши и восклицает:

- Да это столпотворение вавилонское!

Он бежит, бежит и слепой, и хромой, и паралитик. Гренгуар поворачивает назад, но уже поздно: трое нищих обступают его. Гренгуар пугается и снова бросается бежать вперед. Паралитик кричит:

- Куда бежишь, человек?

Он отшвыривает костыли и мчится за Гренгуаром. Хромой тоже перестает прикидываться, а слепой глядит в лицо Пьеру сверкающими глазами. Гренгуар в ужасе спрашивает:

- Где я?

Ему отвечают хором:

- Во Дворе чудес!

Гренгуар восклицает:

- Клянусь душой, это правда! Ибо я вижу, что слепые прозревают, а хромые бегают, но где же Спаситель?

Все зловеще хохочут. Потом хромой кричит:

- Отведем его к королю! Отведем его к королю!

Все повторяют:

- К королю, к королю!

Калеки вцепляются в Гренгуара и ведут его кругами по залу.

ЯВЛЕНИЕ 7

Клопен полулежит на зеркале с плеткой в руке, в своей короне и спрашивает у калек про Гренгуара:

- Это что еще за прощелыга?

Гренгуар вздрагивает и бормочет:

- Метр... Монсеньор... Сир... Как вас прикажите величать?

- Величай меня как угодно, - монсеньор, ваше величество или приятель. Только не мямли. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Гренгуар думает: "В свое оправдание? Плохо дело" и, запинаясь, отвечает:

- Я тот самый, который нынче утром...

Клопен перебивает его:

- Клянусь когтями дьявола, говори свое имя, прощелыга, и больше ничего! Слушай. Ты находишься в присутствии могущественного властелина - меня, Клопена Труйльфу, короля Алтынного, преемника великого кесаря, верховного властителя королевства Арго. Я твой судья. Ты проник в царство Арго, не будучи его подданным, ты преступил законы нашего города. Если ты не деловой парень, не христарадник или погорелец, что на наречии порядочных людей значит вор, нищий или бродяга, то должен нести за это наказание. Кто ты такой? Оправдывайся! Скажи свое звание.

Гренгуар отвечает:

- Увы! Я не имею чести состоять в их рядах. Я автор...

Клопен снова резко перебивает его:

- Довольно! Ты будешь повешен. Это совсем не сложно, господа добропорядочные граждане! Как вы обращаетесь с нами, когда мы попадаем в ваши руки, так и мы обращаемся с вами здесь у себя. Закон, применяемый вами к бродягам, бродяги применяют к вам. Ваша вина, если он жесток. Надо же иногда полюбоваться на гримасу порядочного человека в пеньковом ожерелье; это придает виселице нечто почтенное. Ну, пошевеливайся, приятель! Раздай-ка поживей свое тряпье вот этим людям. Я прикажу тебя повесить на потеху бродягам, а ты пожертвуй им на выпивку свой кошелек. Если тебе необходимо поханжить, то у нас среди прочего хлама есть отличный каменный бог-отец, которого мы украли в церкви. В твоем распоряжении четыре минуты, чтобы навязать ему свою душу.

Хромой восклицает:

- Здорово сказано, клянусь душой! Право, Клопен Труйльфу проповедует не хуже самого святейшего папы!

Гренгуар обретает уверенность в себе и решительно и хладнокровно говорит:

- Всемилостивейший король, опомнитесь! Я Пьер Гренгуар, поэт, автор той самой мистерии, которую нынче утром представляли в большом зале Дворца.

Клопен восклицает:

- А! Так это ты, мэтр! Я тоже там был, ей-богу! Ну, дружище, если ты докучал нам утром, то это не резон миловать тебя вечером!

Гренгуар:

- Не понимаю, почему поэты не зачислены в нищенствующую братию. Бродягой был Эзоп, нищим был Гомер, вором был Меркурий...

Клопен орет:

- Ты зубы-то нам не заговаривай своей тарабарщиной! Тьфу, пропасть! Дай себя повесить и не кобенься!

Гренгуар жалким голосом:

- Простите, всемилостивейший владыка королевства. Об этом стоит подумать... одну минуту. Выслушайте меня... Ведь не осудите же вы меня не выслушав...

Все шумят и Гренгуара почти не слышно. Клопен пронзительно кричит:

- Молчать! - и врезает подзатыльник не послушавшемуся паралитику. Потом, поглаживая подбородок, обращается к Гренгуару:

- Послушай, я не вижу причины, почему бы нам тебя не повесить. Правда, тебе это, по-видимому, противно, но это вполне понятно: вы, горожане, к этому не привыкли и воображаете, что это невесть что! Впрочем, мы тебе зла не желаем. Вот тебе средство выпутаться из затруднения. Хочешь примкнуть к нашей братии?

Гренгуар с радостью восклицает:

- Конечно, хочу, еще бы!

Клопен продолжает:

- Ты согласен вступить в братство коротких клинков?

- Да, именно в братство коротких клинков.

- Признаешь ли ты себя членом общины вольных горожан?

- Да, признаю себя членом общины вольных горожан.

- Подданным королевства Арго?

- Да.

- Бродягой?

- Бродягой.

- От всей души?

- От всей души.

- Имей в виду, что ты все равно будешь повешен.

- Черт возьми!

Гренгуара ставят на стул. Клопен подходит к нему, накидывает на шею петлю и треплет по плечу:

- Прощай, приятель. Теперь, будь в твоем брюхе кишки самого папы, тебе не выкрутиться!

Гренгуар беззвучно открывает и закрывает рот. Все хохочут. Клопен размахивается ногой, чтобы выбить из-под Пьера стул. В последний момент он останавливается, осененный неожиданной мыслью.

- Постойте! Чуть не забыл!... По нашему обычаю, прежде чем повесить человека, мы спрашиваем, не найдется ли женщины, которая захочет его взять. Ну, дружище, это твоя последняя надежда. Тебе придется выбрать между потаскушкой и веревкой.

Гренгуар переводит дух. Клопен встает на зеркало и кричит:

- Эй! Бабье, девки, найдется ли среди вас - будь то ведьма или ее кошка - какая-нибудь потаскушка, которая пожелала бы взять его себе? Эй! Гляньте сюда! Мужчина задаром! Кто хочет?

Все молчат. Клопен:

- Ну, приятель, тебе не везет.

Снова встает и кричит как на аукционе:

- Никто не желает его приобрести? Раз, два, три!

Поворачивается к виселице, кивает ей головой и говорит:

- Остался за вами!

Слышится крик:

- Эсмеральда! Эсмеральда!

Гренгуар вздрагивает и оборачивается. Все расступаются и пропускают цыганку. Она идет легкой поступью, а за ней козочка. Эсмеральда долго глядит на Пьера, потом с важностью спрашивает у Клопена:

- Вы хотите повесить этого человека?

- Да, сестра, разве только ты захочешь взять его в мужья.

Эсмеральда делает гримаску и говорит:

- Я беру его.

С шеи Гренгуара снимают петлю, он, потрясенный, садиться на стул. Клопен приносит кружку. Эсмеральда подает кружку Гренгуару и говорит:

- Бросьте ее на землю.

Пьер бросает (она должна расколоться, но лучше кидать эмалированную, тогда бить не обязательно). Клопен кладет на их головы руки:

- Брат, она твоя жена. Сестра - он твой муж. На четыре года. Ступайте.

ЯВЛЕНИЕ 8

Гренгуар сидит за столом, еще один стул свободен. Эсмеральда не обращает на него внимания: разговаривает с козочкой, строит свою гримаску, передвигает стул, потом садиться за стол. Гренгуар внимательно ее разглядывает и думает: "Так вот что такое Эсмеральда! Небесное создание и уличная плясунья! Столь много и столь мало! Она нанесла нынче утром последний удар моей мистерии, и она же вечером спасла мне жизнь. Мой злой гений! Мой ангел-хранитель! Прелестная женщина, клянусь честью! Она должна любить меня до безумия, если решилась завладеть мной таким странным способом". Он вдруг встает из-за стола: "Да, кстати, как-никак, но ведь я ее муж!", и с предприимчивым и галантным видом подходит к Эсмеральде. Она отшатывается и спрашивает:

- Что вам угодно?

Гренгуар страстно:

- Неужели вы сами не догадываетесь об этом, обожаемая Эсмеральда?

Эсмеральда изумленно смотрит на него:

- Я не понимаю, что вы хотите сказать.

Пьер еще более пламенно:

- Как же! Разве я не твой, нежная моя подруга? Разве ты не моя?

Он обнимает ее за талию. Эсмеральда выскальзывает, отскакивает в угол зала, быстро наклоняется и снова выпрямляется - у нее в руке маленький кинжал. Она гордая, негодующая, красная стоит перед Пьером, ноздри раздуваются, глаза сверкают. Гренгуар, опешив, с глупым видом смотрит на нее, потом восклицает:

- Пресвятая дева, вот так храбрюшка!

- А ты, как я погляжу, очень дерзкий плут!

Гренгуар улыбается:

- Простите, мадемуазель, но зачем же вы взяли меня в мужья?

- А было бы лучше, если бы тебя повесили?

Гренгуар разочарованно:

- Значит, вы вышли за меня замуж только ради того, чтобы спасти меня от виселицы?

- О чем же другом я могла думать?

Гренгуар закусывает губу, потом говорит:

- Мадемуазель Эсмеральда, заключим перемирие. Клянусь вам вечным спасением, что я не подойду к вам без вашего согласия и разрешения, только дайте мне поужинать.

Цыганка делает презрительную гримаску, поднимает голову, вдруг хохочет и быстро убирает свой кинжал. Потом приносит хлеб, вилку, нож, тарелку, пакетик чипсов, несколько сморщенных яблок и полторашку пива. Гренгуар с увлечением ест и стучит вилкой о тарелку. Эсмеральда садиться напротив, наблюдает за ним, но думает о другом и гладит козочку. Поев, Пьер пристыжено:

- А вы не голодны, мадемуазель Эсмеральда?

Цыганка отрицательно качает головой и задумчиво смотрит вверх. Гренгуар думает: "Что ее там занимает? Не может быть, чтобы рожа каменного карлика, высеченного в центре свода. Черт возьми! С ним-то я вполне могу соперничать!" Он окликает ее:

- Мадемуазель Эсмеральда!

Она не слышит. Он громче:

- Мадемуазель Эсмеральда!

Тот же результат. Вдруг Эсмеральда вспоминает о козочке и кормит ее. Гренгуар:

- Итак, вы не желаете, чтобы я стал вашим мужем?

Эсмеральда пристально гладит на него и говорит:

- Нет.

- А любовником?

Цыганка делает гримаску.

- Нет.

- А другом?

Она опять пристально смотрит на Гренгуара.

- Может быть.

- А вы знаете, что такое дружба?

- Да. Это значит быть братом и сестрой; это две души, которые соприкасаются, не сливаясь; это два перста одной руки.

- А любовь?

Эсмеральда вздрогнувшим голосом с блестящими глазами:

- О, любовь! Любовь - это когда двое едины. Когда мужчина и женщина превращаются в ангела. Это - небо!

Цыганка слегка улыбается.

- Каким же надо быть, чтобы вам понравиться?

- Надо быть мужчиной.

- А я разве не мужчина?

- Мужчиной, у которого на голове шлем, в руках шпага, а на сапогах золотые шпоры.

- Так! Значит, без золотых шпор нет и мужчины. Вы любите кого-нибудь?

- Любовью?

- Да, любовью.

Эсмеральда на минуту задумывается, потом со странным выражением говорит:

- Я скоро это узнаю.

Гренгуар нежно:

- Отчего же не сегодня вечером? Почему не меня?

Эсмеральда серьезно смотрит на него.

- Я полюблю только того мужчину, который сумеет защитить меня.

Гренгуар краснеет. Потом хлопает себя по лбу.

- Мне следовало бы с этого и начать! Простите мою ужасную рассеянность, мадемуазель. Скажите, каким образом вам удалось вырваться из когтей Квазимодо?

Эсмеральда вздрагивает.

- О! Ужасный горбун!

Она закрывает лицо руками и дрожит. Гренгуар:

- Действительно, ужасный! Но как же вам удалось ускользнуть от него?

Эсмеральда улыбается, вздыхает и молчит.

- А вы знаете, почему он вас преследовал?

- Не знаю.

Потом быстро добавляет:

- Вы ведь тоже меня преследовали, а зачем?

- Клянусь честью, я и сам не знаю.

Они молчат. Гренгуар кромсает ножом стол. Эсмеральда улыбается, глядит в стену и что-то поет. Оборвав песню, гладит козочку. Гренгуар:

- Какое хорошенькое животное.

- Это моя сестричка.

- Почему вас зовут Эсмеральдой?

- Не знаю.

- А все же?

Эсмеральда достает из-за пазухи амулет.

- Может быть из-за этого.

Гренгуар протягивает руку. Цыганка отшатывается.

- Не прикасайтесь к ней! Это амулет. Либо вы повредите ему, либо он вам.

Пьер с любопытством:

- Кто же вам его дал?

Эсмеральда прикладывает пальчик к губам и прячет амулет на груди, потом отвечает неохотно. Пьер:

- Что означает слово "Эсмеральда"?

- Не знаю.

- На каком это языке?

- Должно быть, на цыганском.

- Я так и думал. Вы родились не во Франции?

- Я ничего об этом не знаю.

- А кто ваши родители?

Эсмеральда поет:


	Отец мой орел, Мать моя орлица, Плыву я без ладьи, Плыву я без челна, Отец мой орел, Мать моя орлица.

Гренгуар:

- Так. Сколько же вам было лет, когда вы приехали во Францию?

- Я была совсем малюткой.

- А в Париж?

- В прошлом году.

- А тот человек, которого вы называете цыганским герцогом - глава вашего племени?

- Да.

Пьер робко:

- А ведь он сочетал нас браком.

Эсмеральда делает гримаску.

- Я даже не знаю, как тебя зовут.

- Извольте! Пьер Гренгуар.

- Я знаю более красивое имя.

- Злая! Но пусть так, я не буду сердиться. Послушайте, может быть вы полюбите меня, узнав поближе. Вы с таким доверием рассказали мне свою историю, что я должен оплатить вам тем же. Итак, вам уже известно, что мое имя Пьер Гренгуар. Я сын сельского нотариуса из Гонеса. Двадцать лет тому назад, во время осады Парижа, отца моего повесили бургундцы, а мать мою зарезали пикардийцы. Таким образом, шести лет я остался сиротой, и подошвой моим ботинкам служили лишь мостовые Парижа. Не знаю сам, как мне удалось прожить с шести до шестнадцати лет. То торговка фруктами давала мне сливу, то булочник бросал корочку хлеба; по вечерам я старался, чтобы меня подбирал на улице ночной дозор; меня отводили в тюрьму, и там я находит для себя охапку соломы. Однако все это не мешало мне расти и худеть, как видите. В шестнадцать лет я решил выбрать себе профессию. Одно за другим я испробовал все. Я пошел в солдаты, но оказался не достаточно храбрым. Затем я сделался монахом, но оказался не достаточно набожным и, кроме того, я не умел петь. Тогда с отчаяния я поступил к плотникам, но оказался слишком слабосильным. Больше всего мне хотелось стать школьным учителем; правда, грамоты я не знал, но это меня не смущало. Убедившись через некоторое время, что для всех этих занятий мне чего-то не хватает и что я ни к чему не пригоден, я, следуя своему влечению, стал сочинять стихи и песни. Это ремесло как раз годиться для бродяг, и это все же лучше, чем промышлять грабежом, на что меня подбивали некоторые вороватые парнишки из числа моих приятелей. К счастью, я однажды встретил преподобного отца Клода Фролло, архидьякона Собора Парижской богоматери. Он принял во мне участие, и ему я обязан тем, что стал по-настоящему образованным человеком, знающим латынь, начиная с Цыцерона - "Об обязанностях" и кончая "Житиями святых", творением отцов целестинцев. Я кое-что смыслю в схоластике, пиитике, стихосложении и даже алхимии, этой премудрости из всех премудростей. Я автор той мистерии, которая сегодня с таким успехом и при таком громадном стечении народа была представления в переполненной большой зале Дворца. Я написал также труд в шестисот страниц о страшной комете 1465 года, из-за которой один несчастный сошел с ума. На мою долю выпали и другие успехи. Будучи несколько сведущ в артиллерийском деле, я работал над сооружением той огромной бомбарды Жеана Мога, которая, как вам известно, взорвалась на мосту Шарантон, когда ее хотели испробовать, и убила двадцать четыре человека зевак. Итак, вы видите, что я для вас неплохая партия. Я знаю множество весьма забавных штучек, которым могу научить вашу козочку. А потом я получу за свою мистерию большие деньги звонкой монетой, если мне за нее заплатят. Словом, я весь к вашим услугам: и я, и мой ум, и мои знания, и моя ученость; я готов жить с вами так, как вам будет угодно, мадемуазель, - в целомудрии или в веселье: как муж с женой, буде вам то понравиться, или как брат с сестрой, если вы это предпочтете.

Эсмеральда слушает с опушенными глазами. Гренгуар ждет ее реакции. Цыганка оборачивается к нему и вполголоса спрашивает:

- Феб. Что означает слово "Феб"?

Гренгуар приосанивается и отвечает:

- Это латинское слово, оно означает "солнце".

Эсмеральда повторяет:

- Солнце!

- Так звали прекрасного стрелка, который был богом.

Эсмеральда с мечтательным и страстным выражением:

- Богом!

Браслет цыганки расстегивается и падает. Гренгуар быстро наклоняется и поднимает его. В это время Эсмеральда и козочка убегают в спальню и закрываются там. Гренгуар думает: "Оставила ли она мне хоть постель?" Он обходит каморку и ложиться на зеркало. Устроившись поудобней, он говорит:

- Делать нечего, приходится смириться. Однако какая странная брачная ночь! А жаль! В этой свадьбе с кружкой было нечто наивное и допотопное, что мне понравилось.

ЯВЛЕНИЕ 9

Квазимодо стоит на коленях привязанный к столу, поставленному по середине зала. Он мрачен и зол. Вдруг лицо его проясняется при виде священника, едущего к нему на лошади (лошадь надо позаимствовать у Феба). Лицо Квазимодо смягчается, появляется странная улыбка, полная нежности, умиления и неизъяснимой любви. Пока Клод приближается, улыбка Квазимодо все ярче, отчетливее и лучезарнее. Но вдруг священник узнает осужденного, опускает глаза, круто поворачивает назад и сильно пришпоривает лошадь. Квазимодо тут же мрачнеет, но все еще улыбается улыбкой, полной горечи, уныния и скорби. Вдруг он начинает метаться в веревках, стол дрожит. Квазимодо хриплым и яростным голосом кричит:

- Пить!

Подождав, Квазимодо кричит еще более раздирающим голосом:

- Пить!

Через некоторое время, задыхаясь, он снова повторяет:

- Пить!

К нему подходит Эсмеральда. Квазимодо думает, что она пришла наказать его, и смотрит на цыганку взглядом, полным гнева и досады. Он извивается в своих путах, чтобы ускользнуть. Эсмеральда достает из складок юбки кружку с водой и подносит ее к губам Квазимодо. Слеза катиться по его щеке. Он не пьет, а смотрит на нее. Цыганка делает гримаску, и, улыбаясь, прижимает кружку ко рту Квазимодо. Он пьет большими глотками. Попив, он вытягивает губы, будто бы чтобы поцеловать ее руку. Эсмеральда испуганно отдергивает руку. Квазимодо смотрит на нее взглядом, полным упрека и невыразимой грусти. Кто-то кричит: "Слава! Слава!" и рукоплещет.

ЯВЛЕНИЕ 10

Флер-де-Лис сидит на диване и вышивает полотенце. Феб стоит поодаль со скучающим видом, зевает, ходит по комнате, ища, чем бы занять свое внимание. Потом он вздыхает и подходит к Флер-де-Лис.

- Прекрасная кузина, что изображает рисунок вышивки, над которой вы работаете?

Флер-де-Лис с легкой досадой:

- Прекрасный кузен, я уже три раза объясняла вам, что это грот Нептуна.

Феб без особого интереса:

- А для кого предназначается вся эта нептунология?

Флер, не глядя на него:

- Для аббатства Сент-Антуан-де-Шан.

Феб приподнимает угол полотенца.

- А кто такой, моя прекрасная кузина, этот здоровенный латник, который изо всех вил дует в трубу?

- Это Тритон.

Феб, смутившись и не зная, что еще сказать, отходит. Флер, задумавшись, подходит к окну. Потом она оборачивается к Фебу:

- Милый кузен, вы, помниться, рассказывали мне о маленькой цыганочке, которую вы, делая ночной обход, вырвали из рук целой дюжины бродяг два месяца тому назад?

- Кажется, рассказывал, прелестная кузина.

- Уж не она ли это пляшет там, на площади? Подите-ка сюда и посмотрите, прекрасный кузен Феб.

Феб медленно идет к балкону. Флер нежно трогает его за плечо:

- Поглядите на малютку, что пляшет там, в кругу. Не ваша ли это цыганочка?

- Да, я узнаю ее по козочке. А это что за черный человек там, наверху собора?

Флер:

- Это архидьякон Жозасский. (Пауза, не рекламная и не музыкальная, а просто пауза.) Горе цыганке! Он терпеть не может это племя. (Пауза.) Прекрасный кузен Феб, вам эта цыганочка знакома. Сделайте ей знак, чтобы она пришла сюда. Это нас позабавит.

- Но это безумие. Она, по всей вероятности, забыла меня, а я даже не знаю, как ее зовут. Но раз вам угодно, я все же попытаюсь.

Феб, высунувшись в форточку, кричит:

- Эй, малютка!

Он манит ее рукой и кричит еще раз тоже самое.

Через некоторое время Эсмеральда появляется в зале, раскрасневшаяся, смущенная, запыхавшаяся, потупив глаза, не осмеливаясь пройти дальше и зависнув в дверях.

Флер оглядывает ее сверху донизу и недовольно поводит бровью. Феб самоуверенно:

- Честное слово, вот очаровательное создание! Что вы скажете, прелестная кузина?

Флер, с гримаской притворного пренебрежения:

- Недурна!

Феб делает несколько шагов к цыганке и напыщенно говорит:

- Прелестное дитя, не знаю, удостоюсь ли я высокого счастья быть узнанным вами...

Эсмеральда прерывает его, улыбнувшись и подняв на него взгляд, полный глубокой нежности:

- О да!

Флер:

- У нее хорошая память.

Феб:

- Однако как вы быстро убежали в тот вечер. Разве я вас напугал?

- О нет!

- Вы вместо себя, моя прелесть, оставили мне какого-то угрюмого чувака, горбатого и кривого. Мне сказали, что он побочный сын какого-то архидьякона, а по природе своей - сам дьявол. Он имел смелость похитить вас, словно вы созданы для пономарей! Это уж слишком! Черт возьми, что он вас было нужно этому нетопырю. А, скажите?

- Не знаю.

- Какова дерзость! Какой-то звонарь похищает девушку, точно какой-нибудь виконт! Деревенский браконьер в погоне за дворянской дичью! Это неслыханно! Впрочем, за это он дорого поплатился. Я могу вам сообщить, если это только доставит вам удовольствие, что ему очень ловко обработали спину.

- Бедняга!

Феб громко хохочет.

- Ах, черт подери! Тут сожаление так же уместно, как перо в заду свиньи. Пусть я буду брюхат, как папа, если...

Он спохватывается:

- Простите, я, кажется, сморозил какую-то глупость?

Флер с досадой вполголоса:

- Он говорит языком этой особы!

Феб восторженно смотрит на цыганку, очень довольный собой. Потом он поворачивается на каблуках и с грубой простодушной солдатской любезностью повторяет:

- Клянусь душой, прехорошенькая девчонка!

Флер кисло:

- Но в довольно диком наряде. За ваши голые плечи, милочка, вас может забрать городская стража.

В глазах Эсмеральды вспыхивает гнев. Она хочет что-то ответить, но молчит, а только делает пренебрежительную гримаску. Потом она смотрит на Феба покорным, печальным взглядом, в котором таится счастье и нежность. Феб посмеивается и вступается за цыганку с жалостью и нахальством, позванивая шпорами на сапогах:

- Не обращайте на нее внимания, малютка! Ваш наряд, конечно, немного странен и дик, но для такой хорошенькой девушки это ничего не значит!

Флер вскрикивает:

- Боже мой! Я вижу, что королевские стрелки довольно легко воспламеняются от прекрасных цыганских глаз!

Феб:

- А почему бы и нет?

К Эсмеральде подбегает козочка с мешочком на шее. Цыганка гладит ее, повторяя: "Джали! Джали!". Флер, указывая на мешочек, спрашивает у цыганки:

- Что это такое?

Эсмеральда поднимает на нее большие глаза и серьезно отвечает:

- Это моя тайна.

Флер думает: "Хотела бы я узнать, что у тебя за тайна". Цыганка начинает медленно пятиться к выходу. Феб:

- Клянусь богом, так уходить не полагается! Вернитесь и попляшите нам что-нибудь. А кстати, душенька, как вас звать?

Цыганка, не отводя от него глаз:

- Эсмеральда.

Флер начинает безудержно смеяться:

- Какое ужасное имя для девушки!

Мешочек козочки падает на пол, из него высыпаются буквы, и козочка моментально составляет из них слово "ФЕБ". Прочитав его, Флер вздрагивает и спрашивает прерывающимся голосом:

- Это написала коза? (Думает.) "Так вот ее тайна!"

Цыганка и Феб подходят к ней и читают слово. Эсмеральда вспыхивает, потом бледнеет и дрожит. Феб смотрит на нее с удивленной и самодовольной улыбкой.

Флер Эсмеральде:

- У вас отличная память.

Потом она начинает рыдать, горестно лепечет: "О, это колдунья!" и падает без чувств. Цыганка в испуге убегает, а Феб, поколебавшись, следует за ней.

ЯВЛЕНИЕ 11

Священник выходи на середину зала и спрашивает:

- А куда же девалась цыганка?

В углу на ковре Гренгуар в розовой майке прохаживается по кругу, уперши руки в бока и запрокинув голову. С багровым лицом и вытянутой шеей он держит в зубах рулон бумаги (не туалетной, а побольше). Священник восклицает:

- Владычица! Чем это занимается здесь Пьер Гренгуар?

Пьер в замешательстве теряет равновесие и рулон рушится ему на голову. Тогда Гренгуар идет в угол зала, куда знаком его приглашает Клод. Он пристально смотрит на Гренгуара серьезным, спокойным и проницательным взглядом, потом говорит:

- Послушайте, мэтр Пьер, вы многое должны мне объяснить. Прежде всего, почему вас не было видно почти два месяца, а теперь вы появляетесь на перекрестках в премилом костюме, - нечего сказать! - розовом, словно чернобыльское яблоко?

Гренгуар жалобно:

- Мессир, это действительно необычный наряд, и я чувствую себя в нем ничуть не лучше кошки, которой надели бы на голову тыкву. Я сознаю, что с моей стороны очень скверно подвергать господ сержантов городской стражи риску обработать палками плечи философа-пифагорейца, скрывающегося под этой майкой. Но что поделаешь, достопочтенный учитель? Виноват в этом мой старый джинсовый камзол, столь подло покинувший меня в самом начале зимы под тем предлогом, что он рассыпается в клочья и что ему необходимо отправится на покой в корзину тряпичника. Что делать? Цивилизация еще не достигла той степени развития, когда можно было бы расхаживать нагишом, как того желал старик Диоген. Прибавьте к этому, что повеял очень холодный ветер и что январь - неподходящий месяц для успешного продвижения человечества на эту новую степень цивилизации. Тут подвернулась мне эта майка. Я взял ее и незамедлительно сбросил мой старый джинсовый кафтан, который для герметика, каковым я являюсь, был далеко не герметически закрыт. И вот я, наподобие блаженного Генесия, облачен в одежду придурка. Что поделаешь? Это временное затмение моей звезды. Приходилось же Апполону пасти свиней у царя Адмета!

- Недурное у вас ремесло!

- Я совершенно согласен с вами, учитель, что гораздо более почтенно философствовать, писать стихи, раздувать пламя в горне или доставать его с неба, нежели подымать в зубах рулоны. Поэтому-то, когда вы меня окликнули, я почувствовал себя глупее, чем осел перед вертелом. Но что делать, мессир! Ведь надо как-то пробиваться, а самые прекрасные александрийские стихи не заменять зубам кусок сыра. Недавно я сочинил в честь Маргариты Фландрской известную вам эпиталаму, но город мне за нее не уплатил под тем предлогом, что она не достаточно совершенна. Как будто можно было за четыре экю сочинить трагедию Софокла! Я обречен был на голодную смерть. К счастью у меня оказалась в наличии челюсть, и я сказал ей: "Показывай-ка свое умение и прокорми себя сама эквилибристическими упражнениями". Шайка оборванцев, ставших моими добрыми приятелями, научили меня множеству различных атлетических штук, и ныне я каждый вечер отдаю моим зубам тот хлеб, который они в поте лица моего зарабатывают днем. Я согласен, что это очень жалкое применение моих умственных способностей и что человек не создан для того, чтобы всю жизнь бить в бубен и запускать зубы в рулоны. Но, почтенный учитель, мало того, что живешь, нужно еще поддерживать жизнь.

Священник слушает внимательно, его взгляд вдруг проникает в самую душу Пьера:

-Все это очень хорошо, мэтр Пьер, но почему вы очутились в обществе цыганской плясуньи?

- Черт возьми. Да потому, что она моя жена, а я ее муж.

Сумрачный взгляд священника загорается и он яростно хватает Пьера за руку, воскликнув:

- И ты осмелился это сделать, несчастный? Неужели бог настолько отступился от тебя, что ты мог коснуться этой девушки?

Гренгуар, весь дрожа:

- Если только это вас беспокоит, монсеньор, то, клянусь спасением своей души, я никогда не прикасался к ней.

- Так что же ты болтаешь о муже и жене?

Гренгуар торопливо:

- Сейчас я вам все расскажу. (Делает вид, что рассказывает, но тихо и неслышно, потом громко): Это досадно, но причина этого в том, что я имел несчастье жениться на девственнице.

Клод, почти успокоившись:

- Что вы хотите этим сказать?

- Это очень трудно вам объяснить, это своего рода суеверие. Моя жена, - как это объяснил мне один старый плут, которого у нас величают герцогом египетским, - подкидыш или найденыш, что, впрочем, одно и тоже. Она носит на шее талисман, который, как уверяют, поможет ей когда-нибудь отыскать своих родителей, но который утратит свою силу, как только девушка утратит целомудрие. Отсюда следует, что мы оба остаемся весьма целомудренными.

Лицо священника проясняется:

- Значит, мэтр Пьер, вы полагаете, что к этой твари еще не прикасался ни один мужчина?

- Что может мужчина против суеверия, отец Клод? Она это вбила себе в голову. Полагаю, что эта монашеская добродетель, так свирепо себя охраняющая, - большая редкость среди этих цыганских девчонок, которых вообще легко приручить. Но у нее есть три покровителя: египетский герцог, взявший ее под свою защиту в надежде, вероятно, продать ее какому-нибудь проклятому аббату; затем все ее племя, которое чтит ее, точно богородицу; и, наконец, крошечный кинжал, который плутовка носит всегда при себе, и который тотчас же появляется в нее в руках, как только обнимаешь ее за талию. Это настоящая оса, уверяю вас! Но, кроме того, она - безобидное и очаровательное существо. Всего за два месяца она обучила свою чудесную козочку и отдельных букв собирать слово "Феб".

- Феб? Почему же Феб?

- Не знаю. Быть может, она считает, что это слово одарено каким-то магическим и тайным свойством. Она часто вполголоса повторяет его, когда ей кажется, что она одна.

Клод проницательным взором глядит на Гренгуара:

- Вы уверены в том, что это слово, а не имя?

- Чье имя?

- Кто знает?

- Вот что я думаю, мессир! Цыгане отчасти огнепоклонники и боготворят солнце. Отсюда и взялось слово "Феб".

- Мне это не кажется столь ясным, как вам, мэтр Пьер.

- В сущности, меня это мало трогает. Пусть бормочет себе на здоровье своего "Феба", сколько ей заблагорассудиться. Верно только то, что Джали любит меня уже почти так же, как и ее.

- Кто это Джали?

- Козочка.

Священник подпирает подбородок рукой и на мгновение задумывается, внезапно круто поворачивается к Гренгуару:

- И ты мне клянешься, что не прикасался к ней?

- К кому? К козочке?

- Нет, к этой женщине.

- К моей жене? Клянусь вам, нет!

- А ты часто бываешь с ней наедине?

- Каждый вечер не меньше часа.

Священник нахмуривает брови, потом повторяет с силой:

- Поклянись мне утробой матери, что ты и пальцем не прикасался к этой твари.

- Я готов поклясться в этом и головой моего отца. Но, уважаемый учитель, разрешите и мне в свою очередь задать вам один вопрос.

- Спрашивай.

- Какое вам до всего этого дело?

Лицо архидьякона вспыхивает. Некоторое время он молчит, затем с явным замешательством:

- Слушайте, мэтр Пьер Гренгуар. Вы, насколько мне известно, еще не погубили свою душу. Я принимаю в вас участие и желаю вам добра. И вот, малейшее сближение с этой дьявольской цыганкой отдаст вас во власть сатаны. Вы ведь знаете, что именно плоть всегда губит душу. Горе вам, если вы приблизитесь к этой женщине! Вот и все.

Пьер, почесывая у себя за ухом:

- Я однажды было попробовал, это было в первый день, но накололся на осиное жало.

- У вас хватило на это бесстыдства, мэтр Пьер?

Лицо священника омрачается. Гренгуар, улыбаясь:

- В другой раз я, прежде чем лечь спать, приложился к замочной скважине и ясно увидел в одной сорочке прелестнейшую из всех женщин, под чьими обнаженными ножками когда-либо скрипела кровать.

Священник, вперив в него страшный взгляд и толкнув изумленного Пьера в плечо:

- Убирайся к черту! - и уходит в темноту.

ЯВЛЕНИЕ 12

Феб торопливо и не очень трезво идет по улице, то и дело оборачиваясь. За ним следует священник, закрыв лицо капюшоном. Феб останавливается лицом к серванту, священник прижимается к стене и замирает. Феб стоит, глазея по сторонам и небрежно завязывая тесемки на штанах. Он замечает, как от стены к нему медленно приближается черный балахон. Тень подходит и замирает, устремив глаза на Феба. Феб некоторое время стоит в оцепенении, потом через силу усмехается:

- Сударь, ежели вы вор, как мне кажется, то вы представляетесь мне цаплей, нацелившейся на ореховую скорлупу. Я, мой милый, сын разорившихся родителей. Обратитесь-ка лучше по соседству. В часовне этого колледжа среди духовной утвари храниться кусок дерева от животворящего креста.

Из под плаща высовывается рука и сжимает руку Феба:

- Вы капитан Феб де Шатопер?

- О, черт! Вам известно мое имя?

Священник замогильным голосом:

- Мне известно не только ваше имя, я знаю, что нынче вечером у вас назначено свидание.

Феб, удивленно:

- Да.

- В семь часов.

- Да, через четверть часа.

- У потаскухи с моста Сен-Мишель. Нечестивец! Свидание с женщиной?

- Да.

- Ее зовут...

Феб, развязно, с беспечностью:

- Смеральдой.

Клод яростно стискивает руку Феба.

- Капитан Феб да Шатопер, ты лжешь!

Лицо капитана вспыхивает, он стремительно отпрыгивает назад и с надменным видом хватается за эфес шпаги. Священник неподвижен. Феб кричит:

- Клянусь Христом и сатаной! Такие слова не часто приходиться слышать Шатоперам! Ты не осмелишься их повторить!

Клод спокойно:

- Ты лжешь!

Феб скрежещет зубами и, задыхаясь от бешенства, бормочет:

- А, вот как! Отлично!

Он выхватывает шпагу из ножен, заикаясь и дрожа, кричит:

- Здесь! Не медля! Живей! Ну-ка! На шпагах! На шпагах! Кровь на мостовую!

Священник стоит неподвижно, его голос дрожит от горечи:

- Капитан Феб, вы забываете о своем свидании.

Феб опускает шпагу. Клод:

- Капитан, завтра, послезавтра, через месяц, через десять лет - я всегда готов перерезать вам горло; но сегодня идите на свидание!

- В самом деле, приятно встретить в час свидания и женщину и шпагу, они стоят друг друга. Но почему я должен упустить одно из этих удовольствий, когда могу получить оба!

Он вкладывает шпагу в ножны. Клод:

- Спешите на свидание.

Феб, несколько смешавшись:

- Сударь, благодарю вас за любезность. Это верно, ведь мы и завтра успеем с вами наделать петель и прорех в костюме прародителя Адама. Я вам глубоко признателен за то, что вы дозволили мне провести приятно еще несколько часов моей жизни. Правда, я надеялся успеть уложить вас в канаву и попасть вовремя к прелестнице, тем более, что заставить женщину немножечко подождать даже служит в таких случаях признаком хорошего тона. Но вы произвели на меня впечатление смельчака, и потому правильнее будет отложить наше дало до завтра. Итак, я отправляюсь на свидание. Как вам известно, оно назначено на семь часов.

Феб чешет за ухом и продолжает:

- Ах, черт! Я совсем запамятовал! Ведь у меня нет денег, чтобы расплатиться за нищенский чердак, а старая сводня потребует вперед. Она мне не поверит в долг.

- Уплатите вот этим.

Священник сует Фебу в руку деньгу. Он берет ее, пожимает руку и восклицает:

- Ей-богу, вы славный малый!

- Только с одним условием. Докажите мне, что я ошибался и что вы сказали правду. Спрячьте меня в каком-нибудь укромном уголке, откуда я мог бы увидеть, действительно ли это та самая женщина, чье имя вы назвали.

- О, пожалуйста! Мне это совершенно безразлично! Я займу каморку святой Марты. Из соседней собачей конуры вы будете отлично все видеть.

- Идемте же.

- К вашим услугам. Может быть, вы дьявол собственной персоной, но на сегодняшний вечер мы друзья. Завтра я уплачу все: и долг моего кошелька и долг моей шпаги.

Они быстро идут. Феб:

- Я прежде всего провожу вас, а затем уже пойду за моей красоткой.

ЯВЛЕНИЕ 13

По середине зала раскладушка. Тускло горит светильник. Священник сидит за шторкой и подглядывает. Входит Феб, за ним Эсмеральда. Клод трепещет. Феб и цыганка садятся на раскладушку. Эсмеральда пунцовая, смущенная, трепещущая. Феб сияет. Цыганка машинально очаровательно-неловким движением чертит по кровати кончиком пальца беспорядочные линии и смотрит на пальчик. Коза у ног. Цыганка, не поднимая глаз:

- О, не презирайте меня, монсеньор Феб. Я чувствую, что поступаю очень дурно.

Феб снисходительно и учтиво:

- Презирать вас, прелестное дитя! Вас презирать? Черт возьми, за что же?

- За то, что я пришла сюда.

- На этот счет, моя красавица, я держусь другого мнения. Мне нужно не презирать вас, а ненавидеть.

Эсмеральда испуганно смотрит на Феба.

- Ненавидеть? Что же такое я сделала?

- Вы слишком долго заставляли себя упрашивать.

- Увы! Это потому, что я боялась нарушить обед. Мне теперь не найти моих родителей, талисман потеряет свою силу. Но что мне до него? Зачем мне теперь мать и отец?

Цыганка поднимает на Феба глаза, увлажненные радостью и нежностью. Феб восклицает:

- Я ничего не понимаю!

Некоторое время Эсмеральда молчит, потом слеза скатывается с ее ресниц, с уст срывается вздох и она говорит:

- О монсеньор, я люблю вас!

Феб восторженно:

- Вы любите меня! - и обнимает цыганку за талию.

Эсмеральда тихонько отводит от себя цепкие руки Феба:

- Феб, вы добры, вы великодушны, вы прекрасны. Вы меня спасли, - меня, бедную безвестную цыганку. Уже давно мечтаю я об офицере, который спас бы мне жизнь. Это о вас мечтала я, еще не зная вас, мой Феб. У героя моей мечты такой же красивый костюм, такой же благородный вид и такая же шпага. Ваше имя - Феб. Это чудесное имя. Я люблю ваше имя, я люблю вашу шпагу. Выньте ее из ножен, Феб, я хочу на нее посмотреть.

Феб восклицает:

- Дитя! - и, улыбаясь, обнажает шпагу.

Цыганка смотрит на рукоятку, на лезвие, целует шпагу и говорит ей:

- Ты шпага храбреца. Я люблю твоего хозяина.

Феб целует Эсмеральду в шею. Цыганка быстро выпрямляется. Священник за шторкой скрежещет зубами. Эсмеральда:

- Феб, не мешайте мне, я хочу с вами поговорить. Пройдитесь немного, чтобы я могла вас увидеть во весь рост и услышать звон ваших шпор. Какой вы красивый!

Феб встает, самодовольно улыбается и журит ее:

- Ну можно ли быть таким ребенком? А кстати, прелесть моя, видели ли вы меня когда-нибудь в парадном мундире?

- Увы, нет!

- Вот это действительно красиво!

Феб снова садится, но уже гораздо ближе.

- Послушайте, дорогая моя...

Эсмеральда ребяческим, шаловливым, грациозным и веселым жестом несколько раз ударяет Феба по губам.

- Нет, нет, я не буду вас слушать. Вы меня любите? Я хочу, чтобы вы мне сказали, любите ли вы меня.

Феб воскликнул, преклонив колено:

- Люблю ли я тебя, ангел моей жизни! Мое тело, моя кровь, моя душа - все твое, все для тебя. Я люблю тебя и никогда, кроме тебя, никого не любил.

Цыганка смотрит на потолок взглядом, полным райского блаженства и шепчет:

- Ах, вот мгновение, когда я хотела бы умереть!

Феб снова целует ее в шею. Архидьякон за шторкой возится от злости. Капитан восклицает:

- Умереть! Что вы говорите, прелестный мой ангел! Теперь-то и надо жить, клянусь Юпитером! Умереть в самом начале такого удовольствия! Клянусь рогами сатаны, все это ерунда! Дело не в этом! Послушайте, моя дорогая Симиляр... Эсменарда... Простите, но у вас такое басурманское имя, что я никак не могу с ним сладить. Оно как густой кустарник, в котором я каждый раз застреваю.

- Боже мой, а я-то считала его красивым, ведь оно такое необыкновенное! Но если оно вам не нравиться, зовите меня просто Готон.

- Э, не будем огорчаться из-за таких пустяков, моя милочка! К нему нужно привыкнуть, вот и все. Я выучу его наизусть, и все пойдет хорошо. Так послушайте же, моя дорогая Симиляр, я обожаю вас до безумия. Это просто удивительно, как я люблю вас. Я знаю одну особу, которая лопнет от ярости из-за этого...

Эсмеральда ревниво прерывает его:

- Кто она такая?

- А что нам до нее за дело? Любите вы меня?

- О!...

- Ну и прекрасно! Это главное! Вы увидите, как я люблю вас. Пусть этот долговязый дьявол Нептун подденет меня на свои вилы, если я не сделаю вас счастливейшей женщиной. У нас будет где-нибудь хорошенькая квартирка. Я заставлю моих стрелков гарцевать под вашими окнами. Они все конные и за пояс заткнут стрелков капитана Миньона. Среди них есть копейщики, лучники и пильщики. Я поведу вас на большой смотр. Это великолепное зрелище. Восемьдесят тысяч человек в строю: тридцать тысяч белых лат, панцирей и кольчуг; стяги шестидесяти семи цехов, знамена парламента, счетной палаты, казначейства, счетного двора; словом, вся чертова свита! Я покажу вам львов королевского дворца - это хищные звери. Все женщины любят такие зрелища.

Эсмеральда, упиваясь звуками его голоса, мечтает, не вникая в смысл слов. Феб незаметно расстегивает блузку цыганки.

- О! Как вы будете счастливы!

Эсмеральда поспешно:

- Что вы делаете?

- Ничего. Я говорю только, что, когда вы будете со мной, вам придется расстаться с этим нелепым уличным нарядом.

Эсмеральда нежно шепчет:

- Когда я буду с тобой, мой Феб!

Она задумывается и умолкает. Феб обнимает ее, она не сопротивляется. Он начинает потихоньку стягивать с ее плеч лямки бюстгальтера и приводит в беспорядок все платье. Взору задыхающегося архидьякона предстает плечико цыганки. Эсмеральда как будто ничего не замечает. Взор Феба сверкает. Вдруг Эсмеральда оборачивается к Фебу и с выражением бесконечной любви говорит:

- Феб, научи меня своей вере.

Феб, разразившись хохотом, восклицает:

- Моей вере! Мне научить тебя моей вере! Гром и молния! Да на что тебе понадобилась моя вера?

- Чтобы мы могли обвенчаться.

На лице капитана изображается смесь изумления, пренебрежительности, беспечности и сладострастия.

- Вот как? А разве мы собираемся венчаться?

Цыганка бледнеет и грустно склоняет голову. Феб нежно и сладко:

- Прелесть моя, все это глупости! Велика важность - венчание! Разве люди больше любят друг друга, если их посыплют латынью в поповской лавочке?

Феб совсем близко придвигается к цыганке, его ласковые руки вновь обвивают ее стан. Взор его разгорается с каждой минутой. Внезапно Феб быстрым движением сдергивает бюстгальтер цыганки. Эсмеральда, сидевшая задумавшись, будто пробуждается ото сна. Она быстро отодвигается от Феба, взглянув на свою обнаженную грудь, смущается, краснеет, немеет от стыда и скрещивает на груди руки. Глаза ее опущены. Феб видит амулет на ее шее.

- Что это такое?

Феб пытается снова приблизиться к цыганке. Эсмеральда восклицает:

- Не троньте! Это мой хранитель. Он поможет мне найти моих родных, если только я буду этого достойна. О, оставьте меня, господин капитан! Мать моя! Моя бедная матушка! Мать моя! Где ты? Помоги мне! Сжальтесь, господин Феб! Отдайте бюстгальтер!

Феб отступает и холодно отвечает:

- О сударыня, теперь я отлично вижу, что вы меня не любите!

Эсмеральда заставляет капитана сесть рядом с собой и, прильнув к нему, восклицает:

- Я не люблю тебя! Я не люблю тебя, мой Феб! Что ты говоришь? Злой, ты хочешь разорвать мне сердце! Хорошо! Возьми меня, возьми все! Делай со мной, что хочешь. Я твоя. Что мне талисман! Что мне мать! Ты мне мать, потому что я люблю тебя! Мой Феб, мой возлюбленный Феб, видишь, вот я! Это я, погляди на меня! Я та малютка, которую ты не пожелаешь оттолкнуть от себя, которая сама, сама ищет тебя. Моя душа, моя жизнь, мое тело, я сама - все принадлежит тебе. Хорошо, не надо венчаться, если тебе это не нравиться. Да и что это такое? Жалкая уличная девчонка, а ты, мой Феб, ты - дворянин. Не смешно ли, на самом деле? Плясунья венчается с офицером! Да я с ума сошла! Нет, Феб, нет, я буду твоей любовницей, твоей игрушкой, твоей забавой, всем, чем ты пожелаешь! Ведь я для того и создана. Пусть я буду опозорена, запятнана, унижена, что мне до этого? Зато любима! Я буду самой гордой, смой счастливой из женщин. А теперь возьми меня! Вот я, Феб, я вся принадлежу тебе, лишь люби меня! Нам, цыганкам, нужно немного - вольный воздух да любовь.

Эсмеральда обвивает шею Феба, глядит на него снизу вверх, умоляющая, улыбающаяся сквозь слезы, и трется грудью о Феба. Ее тело извивается на коленях капитана. Он, опьяненный, целует ее плечи. Эсмеральда запрокидывает голову, блуждая взором по потолку, трепещет и замирает под поцелуями.

Вдруг над Фебом возникает другая голова, бледное, зеленоватое лицо искажено адской мукой во взоре, а возле лица - рука, занесшая кинжал. Феб не видит священника. Эсмеральда, окаменев, заледенев, онемев, даже не может вскрикнуть. Кинжал опускается на Феба и снова поднимается в воздух. Феб кричит:

- Проклятье! - и падает на кровать.

Эсмеральда теряет сознание. Когда глаза ее закрываются, священник целует ее огненным, жгучим поцелуем и выпрыгивает в окно.

ЯВЛЕНИЕ 14

Эсмеральда, босая, долго сидит в темноте на куче хлама. Через некоторое время к ней подходит священник со свечой в руке. Цыганка закрывает глаза. Клод ставит свечу на пол, его лицо закрыто капюшоном. Они некоторое время молчат. Потом Эсмеральда:

- Кто вы?

- Священник.

Эсмеральда вздрагивает. Священник медленно и глухо:

- Готовы ли вы?

- К чему?

- К смерти.

- Скоро ли это будет?

- Завтра.

Ее голова, с радостью было поднявшаяся, тяжело падает на грудь. Она бормочет:

- О, как долго ждать! Что им стоило сделать это сегодня?

Священник, помолчав:

- Вы, стало быть, очень несчастны?

- Мне так холодно.

Эсмеральда обхватывает ступни своих ног, ее зубы стучат. Священник из-под капюшона разглядывает склеп.

- Без света! Без огня! В воде! Это ужасно!

Эсмеральда с изумленным от несчастья видом:

- Да. День сияет для всех. Отчего же мне дана только ночь?

Священник после очередного молчания:

- Знаете ли вы, почему здесь находитесь?

Цыганка, проведя пальцем по лбу, стараясь помочь своей памяти:

- Кажется, знала, но теперь забыла.

Вдруг она начинает плакать, как ребенок.

- Мне хотелось бы уйти отсюда, господин. Мне холодно, мне страшно. Какие-то звери ползают по моему телу.

- Хорошо, следуйте за мной.

Священник берет ее за руку. Она шепчет:

- О! Это ледяная рука смерти. Кто же вы?

Священник откидывает капюшон. Эсмеральда, судорожно вздрогнув и закрывая руками глаза:

- А! Это тот священник!

Она бессильно роняет руки, оставаясь сидеть, низко опустив голову, устремив глаза в землю, онемевшая, не переставая дрожать. Священник глядит на нее глазами коршуна. Цыганка чуть слышно шепчет:

- Добивайте! Наносите последний удар!

Она с ужасом втягивает голову в плечи. Клод:

- Я вам внушаю ужас?

Она не отвечает.

- Разве я внушаю вам ужас?

Губы Эсмеральды искривляются, она хочет улыбнуться.

- Да, палач всегда издевается над осужденным. Сколько месяцев он травит меня, грозит мне, пугает меня! О боже! Как счастлива была я без него! Это он вверг меня в эту пропасть! О небо, это он убил... это он убил его, моего Феба!

Рыдая, она поднимает глаза на священника:

- О презренный! Кто вы? Что я вам сделала? Вы ненавидите меня? За что же?

Священник кричит:

- Я люблю тебя!

Слезы Эсмеральды внезапно высыхают. Она бессмысленно глядит на него. Он падает к ее ногам, пожирая ее пламенным взглядом:

- Слышишь? Я люблю тебя!

Цыганка, содрогаясь:

- О, что это за любовь!

- Любовь отверженного.

Они некоторое время молчат: он - обезумев, она - отупев. Потом священник спокойно:

- Слушай. Ты все узнаешь. Я скажу тебе то, в чем дол сих пор едва осмеливался признаться самому себе, украдкой вопрошая свою совесть в те безмолвные ночные часы, когда мрак так глубок, что кажется, сам бог уже не может видеть нас. Слушай! До встречи с тобой я был счастлив, девушка!

Эсмеральда еле слышно:

- И я!

- Не прерывай меня! Да, я был счастлив, по крайней мере я мнил себя счастливым. Я был невинен, душа моя была полна хрустальной чистоты. Надменнее, лучезарнее, чем у всех, сияло чело мое! Священнослужители учились у меня целомудрию, ученые - науке. Да, наука была для меня всем. Она была мне сестрой, и ни в ком другом я не нуждался. Лишь с годами иные мысли овладели мной. Не раз, когда мимо меня проходила женщина, моя плоть возмущалась. Это власть пола, власть крови, которую я, безумный юноша, считал в себе навек подавленной, не раз в судорожном усилии натягивала цепь железных обетов, приковавших меня, несчастного, к холодным плитам алтаря. Но пост, молитва, занятия, умерщвление плоти сделали мою душу владычицей тела. Я избегал женщин. К тому же стоило мне раскрыть книгу, как весь нечистый угар моих помыслов рассеивался перед величием науки. Протекали минуты, и я чувствовал, как куда-то вдаль отступает темное и плотское, и я вновь обретал мир, чистоту и покой перед безмятежным сиянием вечной истины. Пока дьявол искушал меня смутными видениями, проходившими перед глазами моими то в храме, то на улице, то в лугах, они лишь мельком возникали в моих сновидениях, и я легко побеждал их. Увы, если ныне я сражен, то в этом виновен бог, который, сотворив человека и дьявола, не одарил их равной силой. Слушай. Однажды...

Священник останавливается и издает хриплые тяжкие вздохи, потом он продолжает:

- ...однажды я стоял, облокотившись на подоконник в моей келье... Какую же это книгу читал я тогда? О, все это словно вихрь в моей голове! Я читал. Окна моей кельи выходили на площадь. Вдруг слышу звуки бубна и музыки. Досадуя, что меня потревожили в моей задумчивости, я взглянул на площадь. То, что я увидел, видели и другие, не только я, между тем зрелище это было создано не для глаз человека. Там, в середине площади, - был полдень, солнце стояло высоко, - плясала девушка. Создание столь чистой красоты, что бог предпочел бы ее святой деве и избрал бы матерью своей, он бы пожелал быть рожденным ею, если бы она жила, когда он воплотился в человека! У нее были дивные блестящие глаза, в волосах ее, когда их пронизывало солнце, загорались золотые нити. В стремительно пляске нельзя было различить ее ножек, - они мелькали, как спицы быстро вертящегося колеса. Вокруг головы, в ее косах, сверкали на солнце металлические бляхи, которые, словно звездной короной, осеняли ее лоб. Ее платье, усеянное блестками, искрилось, словно пронизанная тысячью золотых точек звездная ночь. Ее гибкие руки сплетались и вновь расплетались вокруг ее стана, словно два шарфа. Линии ее тела были дивно прекрасны! О блистающий образ, чье сияние не меркло даже в свете солнечных лучей! Увы, девушка, то была ты! Изумленный, опьяненный, очарованный, я дал себе волю глядеть на тебя. Я до тех пор глядел на тебя, пока внезапно не дрогнул от ужаса: я почувствовал себя во власти чар!

Задыхаясь, священник умолкает на мгновение, затем продолжает:

- Уже наполовину околдованный я пытался найти опору, чтобы удержаться в своем падении. Я припомнил те ковы, которые сатана уже строил мне. Создание, представшее очам моим, было так сверхчеловечески прекрасно, что могло быть послано лишь небом или адом. Она не была обыкновенной девушкой, созданной из персти земной и скудно освещенной изнутри мерцающим лучом женской души. То был ангел! Но ангел мрака, сотканный из пламени, а не из света. В ту минуту, как я это думал, я увидел близ тебя козу, бесовское животное, которое, усмехаясь, глядело на меня. На полуденном солнце ее рожки казались огненными. Тогда я понял, что это дьявольская западня, и больше не сомневался, что ты послана адом и послана на мою погибель. Так я думал.

Священник бросает взгляд на лицо Эсмеральды и холодно добавляет:

- Так я думаю и теперь. А между тем чары мало-помалу начали оказывать на меня действие, твоя пляска кружила мне голову; я ощущал, как таинственная порча проникала в меня. Все, что должно было бодрствовать, засыпало в моей душе, и, подобно людям, замерзающим в снегах, я находил наслаждение в том, чтобы поддаваться этой дреме. Внезапно ты запела. Что оставалось мне делать, несчастному! Твое пение было еще пленительней твоей пляски. Я хотел бежать. Невозможно. Я был пригвожден, я врос в землю. Мне казалось, что мрамор плит доходит мне до колен. Пришлось остаться до конца. Ноги мои оледенели, голова пылала. Наконец, быть может сжалившись надо мной, ты перестала петь, ты исчезла. Отсвет лучезарного видения постепенно угасал в глазах моих, и слух мой более не улавливал отзвука волшебной музыки. Тогда я склонился на край подоконника, более недвижный и беспомощный, нежели статуя, сброшенная с пьедестала. Вечерний благовест пробудил меня. Я поднялся, я бежал, но - увы! - что-то было низвергнуто во мне, чего нельзя было уже поднять; что-то снизошло на меня, от чего нельзя было спастись бегством.

Священник снова приостанавливается, потом продолжает:

- Да, начиная с этого дня во мне возник человек, которого я в себе не знал. Я пытался прибегнуть ко всем моим обычным средствам: монастырю, алтарю, работе, книгам. Безумие! О, сколь пустозвона наука, когда ты, в отчаянии, преисполненный страстей, ищешь у нее прибежища! Знаешь ли ты, девушка, что вставало отныне между книгами и мной? Ты, твоя тень, образ светозарного видения, возникшего однажды передо мной в пространстве. Но образ этот стал уже иным - темным, зловещим, мрачным, как черный круг, который неотступно стоит перед глазами того неосторожного, кто пристально взглянул на солнце.

Не будучи в силах избавиться от него, вечно преследуемый напевом твоей песни, видя вечно на моем молитвеннике твои пляшущие ножки, вечно ощущая ночью во сне, как твое тело касается моего, я хотел вновь увидеть тебя, знать, кто ты, убедиться, соответствуешь ли ты тому идеальному образу, который запечатлелся во мне, а может быть и затем, чтобы суровой действительностью разбить мою грезу. Как бы то ни было, я надеялся, что новое впечатление развеет первое, а то первое стало для меня невыносимо. Я искал тебя. Я вновь тебя увидел. О горе! Увидев тебя однажды, я хотел тебя видеть тысячу раз, я хотел тебя видеть непрестанно. И - можно ли удержаться на этом адском склоне? - я перестал принадлежать себе. Другой конец нити, которую дьявол привязал к моим крыльям, он прикрепил к твоей ножке. Я стал скитаться и бродить по улицам, как и ты. Я поджидал тебя в подъездах, я подстерегал тебя на углах улиц, я выслеживал тебя с высоты моей башни. Каждый вечер я возвращался все сильнее завороженный, все сильнее отчаявшийся, все сильнее околдованный, все более обезумевший!

Я знал, кем ты была, - египтянка, цыганка, гитана, зингара, - можно ли было сомневаться в колдовстве? Слушай. Я надеялся, что судебный процесс избавит меня от порчи. Когда-то ведьма околдовала Бруно Аста; он приказал сжечь ее и исцелился. Я знал это. Я хотел испробовать это средство. Я запретил тебе появляться на Соборной площади, надеясь, что забуду тебя, если ты больше не придешь туда. Но ты не придала этому значения. Ты вернулась. Затем мне пришла мысль похитить тебя. Однажды ночью я попытался это сделать. Нас было двое. Мы уже схватили тебя, как вдруг появился этот презренный офицер. Он освободил тебя и этим положил начало твоему несчастью, моему и своему собственному. Наконец, не зная, что делать и как поступить, я донес на тебя в духовный суд.

Я думал, что исцелюсь, подобно Бруно Асту. Я смутно рассчитывал и на то, что приговор отдаст тебя в мои руки, что в темнице я застигну тебя, что буду обладать тобой, что там тебе не удастся ускользнуть от меня, что ты уже достаточно времени владела мною, и теперь я в свою очередь овладею тобой. Когда творишь зло, твори его до конца. Безумие останавливаться на полпути! В чрезмерности греха таиться иступленное счастье. Священник и колдунья могут слиться в наслажденье на охапке соломы в темнице!

И вот я донес на тебя. И именно тогда то я и пугал тебя при встречах. Заговор, который я замышлял против тебя, гроза, которую я собрал над твоей головой, давала о себе знать угрозами и вспышками. Однако я все еще медлил. Мой план был ужасен, и это заставляло отступать перед ним.

Быть может, я отказался бы от него совсем, быть может, моя чудовищная мысль погибла бы в моем мозгу, ни дав плода. Мне казалось, что только от меня зависело продлить или прервать это судебное дело. И каждая дурная мысль непреклонно требует своего воплощения. И в том, в чем я мыслил себя всемогущим, рок оказался сильнее меня. Увы! Этот рок овладел тобой и бросил тебя под ужасные колеса той машины, которую я коварно изготовил. Слушай. Я подхожу к концу.

Однажды - в такой же солнечный день - мимо меня проходит человек, он произносит твое имя и смеется, и в глазах его горит вожделение. Проклятие! Я последовал за ним. Что было дальше, ты знаешь.

Священник умолкает. Эсмеральда может только вымолвить:

- О мой Феб!

Клод восклицает, с силой сжав ее руки:

- Не произноси этого имени! О несчастные! Это имя сгубило нас всех! Или, вернее, мы погубили друг друга по необъяснимой игре рока! Ты страдаешь, не правда ли! Тебе холодно, мгла слепит тебя, тебя окружают стены темницы? Но, может быть, в глубине твоей души еще теплиться свет, пусть даже то будет твоя ребяческая любовь к этому легкомысленному человеку, который забавлялся твоим сердцем! А я - я ношу тюрьму в себе. Зима, лед, отчаяние - внутри меня! Ночь в душе моей!

Знаешь ли ты все, что я выстрадал? Я был на суде. Я сидел на скамье с духовными судьями. Да, под одним из этих монашеских капюшонов извивался грешник. Когда тебя привели, я был там; когда тебя допрашивали, я был там. О волчье логово! То было мое преступление, уготованная для меня виселица; я видел, как ее очертания медленно возникали над твоей головой. При появлении каждого свидетеля, при каждой улике, при защите - я был там; я мог бы сосчитать каждый шаг на твоем скорбном пути; я был там, когда этот дикий зверь... О, я не предвидел пытки! Слушай. Я последовал за тобой в застенок. Я видел, как тебя раздели, как тебя, полуобнаженную, хватали гнусные руки палача. Я видел твою ножку, - я б отдал царство, чтобы запечатлеть на ней поцелуй и умереть, - я видел, как эту ножку, которая, даже наступив на мою голову и раздавив ее, дала бы мне неизъяснимое наслаждение, зажали ужасные тиски "испанского сапога", превращающего ткани живого существа в кровавое месиво. О несчастный! В то время, как я смотрел на это, я бороздил себе грудь кинжалом, спрятанным под сутаной! При первом твоем вопле я всадил его себе в тело: при втором - он пронзил бы мне сердце! Гляди! Мне кажется, что раны еще кровоточат.

Священник распахивает сутану. Его грудь истерзана, на боку большая, плохо затянувшаяся рана. Эсмеральда, отпрянув, ужасается. Клод:

- О, девушка, сжалься надо мной! Ты мнишь себя несчастной! Увы! Ты не знаешь, что такое несчастье! О! Любить женщину! Быть священником! Быть ненавистным! Любить ее со всем неистовством, чувствовать, что за тень ее улыбки ты отдал бы свою кровь, свою душу, свое доброе имя, свое спасение, бессмертие, вечность, жизнь земную и загробную; сожалеть, что ты не король, не гений, не император, не архангел, не бог, чтобы повергнуть к ее стопам величайшего из рабов; денно и нощно лелеять ее в своих грезах, своих мыслях - и видеть, что она влюблена в солдатский мундир! И не иметь ничего взамен, кроме скверной священнической рясы, которая вызывает в ней лишь страх и отвращение! Изнемогая от ревности и ярости, быть свидетелем тому, как она расточает дрянному, тупоголовому хвастуну сокровища своей любви и красоты. Видеть, как это тело, формы которого жгут, эта грудь, такая сладостная, эта кожа - трепещут и розовеют под поцелуями другого! О небо! Любить ее ножку, ее ручку, ее плечи; терзаясь ночи напролет на каменном полу своей кельи, мучительно грезить о ее голубых жилках, о ее нежной коже - и видеть, что все ласки, которыми ты мечтал одарить ее, свелись к пытке, что тебе удалось лишь уложить ее на кожаную постель! О, это поистине клещи, раскаленные на адском пламени! Как счастлив тот, кого распиливают надвое или четвертуют лошадьми! Знаешь ли ты муку, которую испытывает человек долгими ночами, когда кипит кровь, когда сердце разрывается, голова раскалывается, зубы впиваются в руки, - когда эти яростные палачи, словно на огненной решетке, без устали пытают его любовной грезой, ревностью, отчаянием! Девушка, сжалься! Дай мне минуту передохнуть! Немного пепла на этот пылающий уголь! Утри, заклинаю тебя, пот, который крупными каплями струиться с моего лба! Дитя, терзай меня одной рукой, но ласкай другой! Сжалься, девушка! Сжалься надо мной!

Священник катается по полу, бьется головой об углы стола и шкафа. Эсмеральда слушает его, смотрит на него. Когда священник умолкает, опустошенный и задыхающийся, цыганка вполголоса:

- О мой Феб!

Священник подползает к ней на коленях и кричит:

- Умоляю тебя, если в тебе есть сердце, не отталкивай меня! О, я люблю тебя! Горе мне! Когда ты произносишь это имя, несчастная, ты, словно дробишь своими зубами мою душу. Сжалься! Если ты исчадие ада, я последую за тобой. Я все для этого совершил. Тот ад, в котором будешь ты, - мой рай! Твой лик прекрасней божьего лика! О, скажи, ты не хочешь меня? В тот день, когда женщина отвергнет такую любовь, как моя, горы должны содрогнуться. О, если бы ты пожелала! Как бы мы были счастливы! Бежим, - я заставлю тебя бежать, - мы уедем куда-нибудь, мы отыщем на земле место, где солнце ярче, деревья зеленее и небо синее. Мы будем любить друг друга, мы воедино сольем наши души и будем пылать вечной жаждой друг друга, которую вместе и неустанно будем утолять из кубка неиссякаемой любви!

Эсмеральда прерывает его ужасным, резким смехом:

- Поглядите же, отец мой, у вас кровь под ногтями!

Священник некоторое время стоит, словно окаменев, устремив пристальный взгляд на свои руки. Потом он со странной кротостью отвечает:

- Ну, хорошо, пусть так! Оскорбляй меня, насмехайся надо мной, обвиняй меня, но идем, идем, спешим! Это будет завтра, говорю тебе. Гревская виселица, ты знаешь? Она всегда наготове. Это ужасно! Видеть, как тебя повезут в этой повозке! О, сжалься! Только теперь я чувствую, как сильно люблю тебя. О, пойдем со мной! Ты еще успеешь полюбить меня после того, как я спасу тебя. Можешь ненавидеть меня, сколько пожелаешь! Но бежим! Завтра! Завтра! Виселица! Твоя казнь! О, спаси себя! Пощади меня!

Священник хватает ее за руку и хочет увести ее силой. Эсмеральда останавливает на нем неподвижный взор:

- А что сталось с моим Фебом?

Священник, отпуская ее руку:

- А, вы безжалостны!

Эсмеральда холодно:

- Что сталось с моим Фебом?

Священник кричит:

- Он умер!

Цыганка безжизненно и холодно:

- Умер? Так зачем вы говорите мне о жизни?

Священник не слушает ее и бормочет, как бы самому себе:

- О да, он, наверно, умер. Клинок вошел глубоко. Мне кажется, что острие коснулось его сердца. О, я сам жил на острие этого кинжала!

Эсмеральда бросается на него, как разъяренная тигрица, отталкивает с нечеловеческой силой от себя.

- Уходи, чудовище! Уходи, убийца! Дай мне умереть! Пусть наша кровь вечным клеймом ляжет на твоем лбу! Принадлежать тебе, поп! Никогда! Никогда! Ничто не соединит нас, даже ад! Уйди, проклятый! Никогда!

Священник, споткнувшись и молча высвободив ноги из складок одежды, берет свечу и медленно уходит в дверь. Потом оборачивается: его лицо ужасно; хриплым от ярости и отчаяния голосом он кричит:

- Говорю тебе, он умер!

Эсмеральда падает ничком на пол, и тишина.

ЯВЛЕНИЕ 15

Флер-де-Лис сидит у окна на стуле и снова вышивает. Феб облокотился на спинку ее стула, Флер вполголоса журит его:

- Что же с вами приключилось в эти два долгих месяца, злодей?

Феб, несколько смущенный:

- Клянусь вам, вы так хороши, что можете вскружить голову даже архиепископу.

Флер не может сдержать улыбку.

- Хорошо, хорошо, сударь, но оставьте в покое мою красоту и отвечайте на вопрос.

- Извольте, дорогая кузина! Я был вызван в гарнизон.

- Куда это, будьте добры сказать? И отчего не зашли проститься?

- В Ке-ан-Бри.

- Но ведь это очень близко, сударь! Как же вы не разу не известили меня?

Феб окончательно запутался.

- Дело в том... служба... Кроме того, прелестная кузина, я был болен.

Флер в испуге:

- Болен?

- Да... ранен.

- Ранен?

Флер совершенно потрясена. Феб небрежно:

- О, не тревожьтесь. Пустяки. Ссора, удар шпаги. Что вам до этого!

Флер восклицает, поднимая на Феба полные слез глаза:

- Что мне до этого? О, вы говорите не то, что думаете. Что это за удар шпаги? Я хочу знать все.

- Но, дорогая, видите ли... Я повздорил с Маэ Фэди, лейтенантом из Сен-Жермен-ан-Ле, и мы чуть-чуть подпороли друг другу кожу. Вот и все.

Флер смотрит на него, трепеща от страха, удовольствия и восхищения. Но она еще не совсем успокоилась.

- Лишь бы вы были совсем здоровы, мой Феб! Я не знаю вашего Маэ Фэди, но он гадкий человек. А из-за чего вы поссорились?

Феб, воображение которого не отличается особой изобретательностью, встает в тупик.

- Право, не знаю!... Пустяк... Лошадь... Неосторожное слово!... (Меняет тему). Прелестная кузина, что это за шум на площади?

Феб подходит к окну.

- Боже, сколько там народу! Взгляните, прелестная кузина!

- Не знаю, кажется какая-то колдунья должна сегодня утром публично каяться перед собором, после чего ее повесят.

Феб нисколько не тревожится от этих слов, забыв об Эсмеральде.

- А как зовут колдунью?

- Не знаю.

- А в чем ее обвиняют?

- Тоже не знаю.

Флер пожимает плечами. Феб снова облокачивается на спинку ее стула и сверху разглядывает ее грудь. Ослепленный тем, что видит, Феб говорит себе: "Можно ли любить кого-нибудь, кроме блондинок?" Они молчат. Флер бросает на Феба восхищенный и нежный взор, потом шепотом говорит:

- Феб, мы через три месяца обвенчаемся. Поклянитесь мне, что вы никого не любите, кроме меня.

Феб со страстным взглядом:

- Клянусь вам, мой прелестный ангел!

Флер пугается его взгляда и, покраснев, охваченная беспокойством, говорит:

- Боже мой, как мне жарко!

- Действительно, скоро полдень. Солнце так и печет. Но можно опустить шторы.

Флер восклицает:

- Нет! Нет! Напротив, мне хочется подышать свежим воздухом!

Она встает, подбегает к дивану и залезает на него. Феб, раздосадованный, идет за ней. Флер восклицает:

- О боже мой! Несчастное создание!

Она смотрит в цент зала взглядом, полным печали. Феб, ни на что не обращая внимания, влюблено теребит сзади платье Флер. Она с умоляющей улыбкой оборачивается к нему:

- Прошу вас, Феб, не трогайте меня! Если войдет матушка, она увидит вашу руку.

Раздаются крики: "Вот она!" Флер закрывает лицо руками. Феб:

- Прелесть моя, хотите, мы вернемся в комнату?

- Нет.

Флер от любопытства снова открывает глаза.

ЯВЛЕНИЕ 16

На столе со связанными впереди руками сидит Эсмеральда. Она в рубахе, волосы рассыпаны по плечам, плечи и грудь полуобнажены. На ее шее толстая длинная веревка и амулет. Эсмеральда старается поджать под себя голые ноги. Возле нее лежит связанная козочка. Цыганка зубами поддерживает падающую с плеч рубаху. Низко опустив голову, она страдает от своей наготы. Ее взор мрачен и безумен. В глазах неподвижные, словно застывшие, слезы.

Флер и Феб все еще стоят на диване. Флер:

- Иисусе! Посмотрите, кузен, ведь эта та противная цыганка с козой!

Она оборачивается к нему. Глаза Феба прикованы к цыганке. Он очень бледен и, заикаясь, спрашивает:

- Какая цыганка с козой?

- Как, разве вы не помните?...

Феб прерывает ее:

- Не знаю, о чем вы говорите.

Феб хочет уйти, но Флер, ревнуя, бросает на него проницательный, недоверчивый взгляд и спрашивает:

- Что с вами? Можно подумать, что вид этой женщины смутил вас.

- Меня? Нисколько! С какой стати!

Флер повелительно:

- Тогда останьтесь. Посмотрим до конца.

Феб остается.

Эсмеральда, охваченная страхом, смотрит на собор. Ее бескровные губы шевелятся, как бы шепча молитву. Она тихо повторяет слово "Феб". Эсмеральде развязывают руки, она спускается со стола и подходит к собору, козочка, тоже развязанная, бежит за ней с радостным блеянием. К Эсмеральде медленно и торжественно приближается священник в откинутом с головы капюшоне. Она, вся задрожав, еле слышно:

- Это он, опять этот священник!

Архидьякон приближается к Эсмеральде с откинутой назад головой, с неподвижным взглядом широко открытых глаз и поет сильным голосом:

- 'De ventre inferi clamavi, et exaudisti vocem meam, eet projecisti me in profundum in corde maris, et flumen circum-dedit me' ("Из глубины ада воззвал я к тебе, и глас мой был услышан; ты ввергнул меня в недра и пучину морскую, и волны обступили меня").

Эсмеральде дают в руки горящую свечу, она этого почти не замечает. Ее просят произнести "аминь", она произносит. Священник делает знак всем отойти от цыганки и один приближается к ней. Эсмеральда чувствует прилив сил, вся кровь в ней закипает, в ней вспыхивает возмущение. Архидьякон подходит к цыганке. Его взгляд, скользящий по ее обнаженному телу, горит сладострастием, ревностью и желанием. Он громко говорит:

- Девица, молила ли ты бога простить тебе твои заблуждения и прегрешения?

Он наклоняется к ее уху и шепчет:

- Хочешь быть моею? Я могу еще спасти тебя!

Она пристально смотрит на него.

- Прочь, сатана, или я изобличу тебя!

Священник улыбается страшной улыбкой.

- Тебе не поверят. Ты только присоединишь к своему преступлению еще и позор. Скорей отвечай. Хочешь быть моей?

- Что ты сделал с моим Фебом?

- Он умер.

Архидьякон поднимает голову и видит на диване Феба, стоящего рядом с Флер. Клод пошатывается, проводит рукой по глазам, смотрит туда же еще раз и бормочет проклятие. Черты его лица мучительно искажаются. Он говорит сквозь зубы:

- Так умри же ты! Никто не будет обладать тобой!

И, простерши над цыганкой руку, он провозглашает суровым голосом:

- Так гряди же, грешная душа, и да смилуется над тобой Господь! Аминь!

Священник поворачивается спиной к Эсмеральде, опускает голову и, скрестив руги на груди, уходит, поя:

- '...Omnes gurgites tui et fluctus tui super me transierunt' ("... Все хляби и потоки твои прошли надо мною").

Эсмеральда стоит на месте, ожидая, что с ней будет. К ней подходят, чтобы связать ей руки. Она сухим и воспаленным взором окидывает небо, солнце, серебристые облака, затем смотрит вниз, вокруг себя, на землю, на собор. В то время, когда ей скручивают за спиной локти, она испускает потрясающий вопль, она видит Феба! Эсмеральда кричит:

- Феб! Мой Феб!

В порыве любви и восторга она хочет протянуть к нему дрожащие руки, но они уже связаны.

Феб хмурит брови, Флер, опирающаяся на его руку, гневно и презрительно смотрит на него, Феб произносит несколько слов, которые не слышно, и они оба поспешно уходят.

Вне себя Эсмеральда кричит:

- Феб! Неужели ты этому поверил?

И без чувств падает на пол.

Тут со шкафа на пол прыгает Квазимодо, быстро и проворно подбегает к тому, кто связывал цыганке руки и одним ударом повергает его на землю, потом одной рукой хватает Эсмеральду, как ребенок куклу и, высоко взнеся ее над головой, бежит к собору, крича громовым голосом:

- Убежище!

Кто-то тоже кричит: "Убежище! Убежище!" и рукоплещет. Глаз Квазимодо вспыхивает счастьем и гордостью. Эсмеральда размыкает веки, смотрит на Квазимодо и тот час же вновь смежает их, испугавшись его. Все не перестают рукоплескать. Громовым голосом Квазимодо трижды кричит так иступлено, что звук его достигает квартиры ? 19, и оттуда приходят жаловаться.

- Убежище! Убежище! Убежище!

Толпа:

- Слава! Слава!

ЯВЛЕНИЕ 17

Священник входит в зал, срывает с себя одежду и бросает на пол, оставшись в одних штанах. Потом он бежит куда-то, сам не зная куда, бледный, растерянный, потрясенный, слепой и дикий. Он испуганно оглядывается, а потом его грудь разрывает сатанинский хохот. Священник бросается на пол, пытаясь порвать в клочки ковер, потом вскакивает, хватается руками за голову, будто пытаясь оторвать ее или размозжить. Он снова бежит, останавливается перед виселицей и, не зная, что Эсмеральда спаслась, тихо говорит:

- О, неужели все это могло произойти здесь нынче, этим утром!

Священник входит в собор (можно, например, как бы залезть в шкаф), подходит к лампаде на серванте, освещающей общественный требник. Он жадно припадает к священной книге. Скользнув по странице напряженным взглядом, Клод вслух читает слова: "И некий дух пронесся пред лицом моим, и я почувствовал его легкое дуновение, и волосы мои встали дыбом". Колени у священника подкашиваются, он падает на пол. Он долго так лежит, потом встает. Ему страшно, он берет лампаду и медленно идет вперед, проникнутый тайным ужасом. Священник резко останавливается и смотрит на небо. Громко бьют башенные часы. Он тихо шепчет:

- О, она теперь, должно быть, уже похолодела!

Вдруг лампада гаснет от порыва ветра, а в самом темном углу зала священник видит какую-то тень, белое пятно, какой-то образ, женщину. Он вздрагивает. Рядом с женщиной стоит козочка и блеет. Клод с усилием смотрит на Эсмеральду. Она бледна и сурова. Ее волосы падают на плечи, она не связана, она в белом покрывале, спускающемся с головы. Медленной поступью подвигается она к нему, глядя на небо. Козочка следует за ней. Священник не может бежать, а стоит, как камень. С каждым ее шагом вперед он отступает назад, ему страшно до ужаса. Эсмеральда останавливается пред дверью возле священника и несколько мгновений пристально вглядывается в темноту. Никого не увидев, она проходит мимо. Когда она медленно, как призрак, удаляется, он столь же медленно идет в другую сторону, взгляд его блуждает, волосы стоят дыбом. Все еще держа в руке потухшую лампаду, он повторяет: "...И некий дух пронесся пред лицом моим, и я почувствовал его легкое дуновение, и волосы мои встали дыбом".

ЯВЛЕНИЕ 18

Квазимодо вносит Эсмеральду на руках в зал и ставит ее на пол. Квазимодо всклокочен, он задыхается он волнения и осторожно развязывает цыганке руки. Она часто моргает, потом смотрит на Квазимодо и спрашивает:

- Зачем вы спасли меня?

Квазимодо напряженно смотрит на нее, пытаясь угадать ее слова. Она повторяет вопрос. Он с глубокой печалью коротко смотрит на нее и уходит. Эсмеральда удивлена. Квазимодо возвращается, неся в руках сверток с одеждой, который он кладет к ее ногам. Цыганка смотрит на себя, видит свою наготу и краснеет. Квазимодо закрывает глаза ладонью и вновь удаляется, но уже медленными шагами. Эсмеральда торопливо одевается. Квазимодо возвращается с пакетом и раскладушкой. В пакете бутылка пива, хлеб и чипсы. Квазимодо ставит пакет на пол и говорит:

- Кушайте.

Потом ставит раскладушку и говорит:

- Спите.

Цыганка, желая поблагодарить его, смотрит на него, но не может вымолвить ни слова. Она вздрагивает от страха и опускает голову. Квазимодо говорит:

- Я вас пугаю? Я очень уродлив, не правда ли? Но вы не глядите на меня. Только слушайте. Днем оставайтесь здесь; ночью можете гулять по всему храму. Но ни днем, ни ночью не покидайте собора. Вы погибнете. Вас убьют, а я умру!

Эсмеральда, тронутая его словами, поднимает голову, чтобы ответить, но Квазимодо уже исчез. Цыганка осматривается, вздыхает. Вдруг к ней прижимается козочка, Эсмеральда вздрагивает, потом осыпает козочку поцелуями:

- О Джали! Как я могла забыть о тебе! А ты все еще меня помнишь! О, ты умеешь быть благодарной!

Эсмеральда плачет, потом улыбается сквозь слезы.

ЯВЛЕНИЕ 19

Эсмеральда просыпается, удивленно смотрит вокруг, потягивается. Вдруг она видит Квазимодо и невольно закрывает глаза. Не открывая глаз, она слышит грубый голос, кротко и жалобно говорящий ей:

- Не пугайтесь, я вам друг. Я пришел взглянуть, как вы спите. Ведь, правда, это не причинит вам зла, если я приду посмотреть, как вы спите? Что вам до того, буду ли я около вас, когда глаза ваши закрыты? Теперь я уйду. Вот я уже за стеной. Вы можете открыть глаза.

Цыганка, тронутая, открывает глаза - никого нет. Она подходит к дивану видит Квазимодо, скорчившегося в покорной и грустной позе у стены. С трудом преодолевая отвращение, Эсмеральда тихо говорит:

- Подойдите.

Квазимодо думает, что она гонит его. Он поднимается и, хромая, медленно идет с опущенной головой, не смея поднять на цыганку взгляд, полный отчаяния. Она кричит ему:

- Подойдите же!

Квазимодо продолжает удаляться. Она догоняет его, хватает за руку. Квазимодо весь дрожит, умоляюще смотрит на нее и, видя, что она удерживает его, начинает сиять от радости и нежности. Эсмеральда хочет заставить его подойти к раскладушке, но он упрямиться и говорит:

- Нет, нет, филину не место в гнезде жаворонка.

Эсмеральда грациозно садиться на раскладушку, козочка спит на подушке. Она и Квазимодо некоторое время молчат и не двигаются: он - любуется ее красотой, она - удивляется его безобразию. Квазимодо:

- Вы приказали мне вернуться?

Она, кивнув:

- Да.

Он понимает ее кивок и продолжает нерешительно:

- Увы! Ведь я... глухой.

Эсмеральда с добротой и состраданием восклицает:

- Бедный!

Он скорбно улыбается.

- Не находите ли вы, что мне только этого и недоставало? Да, я глухой. Такой уж я есть. Это ужасно, не правда ли? А вы, вы так прекрасны! Я никогда так не чувствовал своего уродства, как теперь. Когда я сравниваю себя с вами, мне так жаль себя, несчастного урода! Я кажусь вам зверем, скажите? А вы, вы солнечный луч, вы капля росы, вы песня птички. Я же - нечто ужасное, ни человек, ни зверь; я грубее, безобразнее, презреннее, чем булыжник.

Квазимодо смеется раздирающим сердце смехом. Потом продолжает:

- Я глухой, но вы можете разговаривать со мной жестами, знаками. У меня есть господин, который всегда так разговаривает со мной. К тому же я скоро научусь угадывать ваше желание по движению ваших губ, по вашему взгляду.

Эсмеральда, улыбаясь:

- Так скажите, почему вы спасли меня?

- Я понял. Вы спрашиваете, зачем я вас спас? Вы забыли того несчастного, который однажды ночью пытался похитить вас, того несчастного, к которому вы назавтра же пришли на помощь, когда он стоял у гнусного позорного столба. За эту каплю воды, за эту каплю жалости я могу заплатить лишь всей своей жизнью. Вы забыли этого беднягу, но он помнит вас!

Эсмеральда слушает, глубоко растроганная. Слеза блестит в глазу Квазимодо, но не скатывается. Он, справившись со своим волнением, продолжает:

- Слушайте, у собора высокие башни; человек, упавший с одной из них, умрет раньше, чем коснется мостовой. Когда вам будет угодно, чтобы я спрыгнул вниз, вам не надо будет произнести даже слова, достаточно одного взгляда.

Квазимодо собирается уходить. Она знаком приказывает ему остаться. Он:

- Нет, нет, мне нельзя здесь долго оставаться. Мне не по себе, когда вы на меня смотрите. Вы только из жалости не закрываете глаз. Я уйду в такое место, откуда мне будет вас видно, но вы не будете видеть меня. Так будет лучше.

Квазимодо вынимает из кармана маленький свисток.

- Возьмите. Когда я вам понадоблюсь, когда вы захотите, чтобы я пришел, когда вам будет не слишком противно глядеть на меня, свистните в него. Этот звук я услышу.

Квазимодо кладет свисток на пол и скрывается в темноте комнаты.

ЯВЛЕНИЕ 20

Эсмеральда поет песню "Жить".

Как прекрасна ночь!
И в тиши ночной
Льётся звёздный дождь
На уснувший мир
На мир земной
Этой ночью я
Одна
Наедине с луной

Жить
Для любви одной
Любить
Как никто другой
Дарить
Ничего не прося взамен
Жить
Как хочу я жить,
Вольной птицей быть,
На землёй парить
Ночь
Помоги мне ночь
Все преграды прочь
Я цыганки дочь

Жить
Для любви одной
Любить
Как никто другой
Дарить

Ничего не прося взамен

Квазимодо неожиданно появляется в дверях. Цыганка останавливает пение, невольно делая испуганное движение. Квазимодо падает на колени, умоляюще складывает руки и жалобно говорит:

- О, умоляю вас, продолжайте, не гоните меня!

Эсмеральда, боясь его огорчить, вся дрожа, продолжает песню. Постепенно испуг проходит, и она вся отдается печальной и протяжной мелодии, которую поет.

Чашу боли до дна
Я готова испить
Если мне суждена
Эта мука любить
Тебя любить
И счастливой быть

Жить
Для любви одной
Пускай
Мне не быть с тобой
Но знай
Не прошу судьбы иной
Молю -
Ты услышь меня вдали!
Люблю,
И умираю от любви

Я умираю от любви

Квазимодо остается на коленях со сложенными, как для молитвы, руками, внимательно вслушивается, еле дыша, не отрывая взгляда от блестящих глаз цыганки. Он как будто улавливает в глазах ее песню. Потом Квазимодо подходит к Эсмеральде, смущенный и робкий, с усилием говоря:

- Послушайте, мне надо вам кое-что сказать.

Эсмеральда делает знак, что слушает его. Он вздыхает, полуоткрывает губы, чтобы сказать, но, взглянув на нее, отрицательно качает головой и, закрыв лицо руками, медленно удаляется, оставив цыганку в крайнем изумлении.

Эсмеральда подходит к окну, и вдруг вздрагивает, ее глаза затуманиваются одновременно восторгом и слезами, она опускается на колени, с тоской простирая руки на улицу, с умоляющим жестом и мучительной тревогой она восклицает:

- Феб! Феб! Приди! Приди! Одно слово, одно только слово, во имя неба! Феб! Феб!

Сзади к ней подходит Квазимодо, смотрит сначала на цыганку, потом в окно. Он тяжело вздыхает и отворачивается. Его душат сдерживаемые рыдания, судорожно сжатые кулаки вскидываются над головой, а когда Квазимодо опускает руки, то в каждой его горсти по клоку шерсти. Эсмеральда не обращает на Квазимодо никакого внимания. Заскрежетав зубами, он шепчет:

- Проклятье! Так вот каким надо быть! Красивым снаружи!

Эсмеральда, стоя на коленях, продолжает в неописуемом возбуждении:

- О, вот он соскочил с лошади! Он сейчас войдет в дом! Феб! Он меня не слышит! Феб! О, какая злая женщина, она нарочно разговаривает с ним, чтобы он меня не слышал! Феб! Феб!

Квазимодо смотрит на цыганку. Он все понимает. Глаз Квазимодо наливается слезами, но ни одна из них не скатывается. Он осторожно тянет Эсмеральду за рукав. Она оборачивается. Его лицо уже спокойно. Квазимодо:

- Хотите, я схожу за ним?

Эсмеральда радостно восклицает:

- О, иди! Спеши! Беги! Скорее! Капитана! Капитана! Приведи его ко мне! Я буду любить тебя!

Цыганка обнимает его колени, он горестно качает головой и говорит слабым голосом:

- Я сейчас приведу его.

Он отворачивается и быстро уходит, задыхаясь от рыданий.

ЯВЛЕНИЕ 21

Квазимодо стоит посреди зала, рядом к ручке шкафа привязана лошадь Феба. Квазимодо прислоняется к стене и терпеливо ждет капитана. Темнеет. Вдруг он видит, как на диван залезают Феб и Флер-де-Лис. Они нежно разговаривают, но слов не слышно, особенно глухому Квазимодо. Феб обвивает рукой стан Флер, она мягко противится поцелую. Квазимодо с горечью смотрит на них. Потом Флер будто бы умоляет Феба не требовать от нее большего: она молитвенно складывает руки, улыбается сквозь слезы, подняв глаза к потолку. Феб страстно смотрит на нее. Кто-то из его знакомых зовет Феба по имени, он, раздосадованный, уходит из зала вместе с Флер.

Вскоре Феб, закутанный в плащ, садиться на лошадь и скачет мимо Квазимодо. Он с обезьяним проворством, прихрамывая и раскачиваясь из стороны в сторону, бежит за Фебом, крича:

- Эй, капитан!

Феб останавливается и спрашивает:

- Что тебе от меня надо, бездельник?

Квазимодо догоняет Феба и смело берет его лошадь под уздцы.

- Следуйте за мной, капитан; тут неподалеку есть кто-то, кто желает с вами поговорить.

Феб:

- Клянусь Магометом, я где-то видел эту взъерошенную зловещую птицу! А ну-ка, отпусти повод!

- Капитан, вы не желаете знать, кто вас хочет видеть?

Феб нетерпеливо:

- Говорят тебе, отпусти повод! Ты чего повис на морде моего скакуна? Думаешь, это виселица, что ли?

Квазимодо не отпускает повод, а пытается повернуть лошадь обратно. Не понимая, почему Феб сопротивляется, он поспешно говорит:

- Идемте, капитан, вас ждет женщина. - И с усилием добавляет: - Женщина, которая вас любит.

- Шут гороховый! Он воображает, что я должен бегать ко всем женщинам, которые любят меня или говорят, что любят! А вдруг эта женщина похожа на тебя, совиная ты рожа? Скажи той, кто тебя послал, что я женюсь, и чтобы она убиралась к черту!

- Послушайте, идемте, господин! Вас зовет цыганка, которую вы знаете!

Феб в испуге, думая, что Эсмеральда мертва:

- Цыганка! Значит, ты послан с того света?

Феб хватается за эфес шпаги. Квазимодо старается увлечь его коня за собой.

- Скорее, скорее! Вот сюда!

Феб ударяет его сапогом в грудь. Глаз Квазимодо начинает сверкать. Он делает движение, чтобы броситься на Феба, но, сдержавшись, говорит, выделяя слово "кто-то":

- О, счастье ваше, что кто-то вас любит!

Отпустив уздечку, Квазимодо кричит:

- Ступайте прочь!

Феб, ругаясь, пришпоривает коня. Квазимодо глядит ему вслед и шепчет:

- О, отказаться от этого!

Он возвращается к Эсмеральде. Увидев его, она бежит навстречу и, горестно всплеснув руками, восклицает:

- Один!

Квазимодо холодно:

- Я не мог его найти.

Эсмеральда с запальчивостью:

- Надо было ждать его всю ночь!

Квазимодо понимает ее упрек и, понурив голову, говорит:

- Я постараюсь не пропустить его в другой раз.

- Уйди!

Квазимодо оставляет ее.

Через некоторое время Эсмеральда, сидя на раскладушке, слышит странную и печальную песню, которая ее убаюкивает, и она засыпает.

Не гляди на лицо, девушка,
А заглядывай в сердце.
Сердце прекрасного юноши часто бывает уродливо,
Есть сердца, где любовь не живет.
Девушка, сосна не красива,
Не так хороша, как тополь,
Но сосна и зимой зеленеет.
Увы! Зачем тебе петь про это?
То, что уродливо, пусть погибает;
Красота к красоте лишь влечется,
И апрель не глядит на январь.
Красота совершенна,
Красота всемогуща,
Полной жизнью живет одна красота.
Ворон только днем летает,
Совы лишь летают ночью,

Лебедь день и ночь летает.

Эсмеральда просыпается и видит, что на зеркале стоит красивая хрустальная ваза с трещиной и увядшими цветами и глиняная, грубая чашку, но с водой, и цветы в ней свежи и ярки. Цыганка берет завядший букет и долго носит на груди по комнате.

ЯВЛЕНИЕ 22

Священник, полураздетый, безумный, с горящим взором и свечой в руке вбегает в темный зал и останавливается у раскладушки. Эсмеральда просыпается, открывает глаза, вскакивает на ноги и смотрит на Клода. Он задувает свечу, но цыганка снова закрывает глаза от ужаса и упавшим голосом говорит:

- О! Священник! - и, похолодев, падает на раскладушку.

Священник дотрагивается до нее, она вся содрогается. Очнувшись, она привстает, разъяренная. Священник заскальзывает к ней в постель и сжимает ее в объятиях. Эсмеральда хочет крикнуть, но не может, а говорит дрожащим и низким от гнева и ужаса голосом:

- Уйди прочь, чудовище! Уйди, убийца!

Священник шепчем, целуя ее плечи:

- Сжалься, сжалься!

Эсмеральда обеими руками хватает его голову и старается отдалить от себя его поцелуи. Священник:

- Сжалься! Если бы ты знала, что такое моя любовь к тебе! Это пламя, расплавленный свинец, тысяча ножей в сердце!

Он с нечеловеческой силой стискивает ее руки. Эсмеральда вне себя вскрикивает:

- Пусти меня, или я плюну тебе в лицо!

Он выпускает ее.

- Унижай меня, бей, будь жестока! Делай, что хочешь! Но сжалься! Люби меня!

Эсмеральда с детской яростью бьет его, напрягая всю силу рук, чтобы размозжить ему лицо.

- Уйди, демон!

Священник кричит, припадая к ней и отвечая ласками на удары:

- Люби меня! Люби меня! Сжалься!

Вдруг он прижимает ее к постели и, скрипнув зубами, говорит:

- Пора с этим кончать!

Побежденная, дрожащая, разбитая Эсмеральда лежит в его объятиях. Он похотливо блуждает руками по ее телу. Она делает последнее усилие и принимается кричать:

- На помощь! Ко мне! Вампир! Вампир!

Джали жалобно блеет. Священник, задыхаясь, шепчет:

- Молчи!

Эсмеральда, отбиваясь от него и коснувшись рукой пола, наталкивается на свисток. Она хватает его и дует. Клод:

- Что это?

Квазимодо с тесаком свободной рукой поднимает священника над полом и бешено скрежещет зубами. Клод хватает руку, держащую тесак и кричит: "Квазимодо!", забыв, что тот не может слышать его. Квазимодо бросает священника на пол, прижимает коленом и заносит нож над его головой. Эсмеральда, безжалостная и раздраженная, не пытается его спасти. Квазимодо медлит, потом бормочет глухо:

- Кровь не должна брызнуть на нее.

Он тащит священника за ногу из зала. Вдруг Квазимодо узнает архидьякона, и, задрожав, отшатывается. Эсмеральда с изумлением смотрит на них. Теперь священник жестами выражает Квазимодо свой гнев и упрек, резко приказывая ему удалиться. Квазимодо никнет головой, потом опускается на колени и говорит покорно и серьезно:

- Господин, потом вы можете делать, что вам угодно, но прежде убейте меня.

Квазимодо протягивает Клоду свой тесак. Обезумевший священник хочет схватить его, но Эсмеральда вырывает нож из рук Квазимодо и зло хохочет.

- Подойди только!

Она заносит нож. Священник стоит в нерешительности. Эсмеральда кричит:

- Ты не осмелишься, трус! Я знаю, что Феб не умер!

Священник отшвыривает ногой Квазимодо и, дрожа от бешенства, уходит. Квазимодо поднимает с пола свисток и возвращает его цыганке:

- Он чуть было не заржавел.

Эсмеральда в изнеможении падает на постель и разражается рыданиями. Священник, ревнуя цыганку к Квазимодо, задумчиво говорит из-за угла: "Она не достанется никому".

ЯВЛЕНИЕ 23

Гренгуар в розовой майке благоговейно рассматривает картину над сервантом. Он находится в состоянии эгоистического, всепоглощающего высшего наслаждения. К нему подходит священник и тяжело кладет руку ему на плечо. Гренгуар оборачивается и замирает от изумления. Они молчат. Гренгуар, не спеша, разглядывает священника. Клод бледен, его глаза глубоко запали, волосы почти седые. Священник спокойным и ледяным тоном:

- Как ваше здоровье, мэтр Пьер?

- Мое здоровье? Э! Да ни то ни се, а впрочем, недурно! Я знаю меру всему. Помните, учитель? По словам Гиппократа, секрет вечного здоровья таков: в пище, в питье, во сне, в любви - во всем воздержание.

Священник, пристально глядя на Гренгуара:

- Значит, вам ничто не тревожит, мэтр Пьер?

- Ей-богу, нет!

- А что вы теперь делаете?

- Вы это видите, учитель. Рассматриваю, как вытесана эта деревянная рамка.

Священник улыбается горькой, кривой улыбкой.

- И это вас забавляет?

Гренгуар восторженно восклицает:

- Это рай! Разве вы не находите, что изображение на этой картине выполнено с необычайным мастерством, тщательностью и терпением? Взгляните на эту картинку. Где вы найдете холст, над которым тоньше и любовнее поработала бы кисть? Вот эти березки на берегу. Это еще не лучшее произведение этого великого гения. Тем не менее наивность, нежность изображения, изящество березовых поз и то необъяснимое очарование, которым проникнуты самые его недостатки, придают этой картинке, быть может, даже излишнюю живость и изысканность. Вы не находите, что это очень занимательно?

- Конечно!

Гренгуар с воодушевлением:

- А если бы вы побывали у меня на даче! Всюду картины! Их так много, точно капустных листьев в кочане! И от них веет таким благочестием и своеобразием, что я никогда нигде ничего подобного не видел!

Клод прерывает его:

- Значит, вы счастливы?

Гренгуар с жаром:

- Клянусь честью, да! Сначала я любил женщин, потом животных. Теперь я люблю картины. Они столь же забавны, как и женщины и животные, но менее вероломны.

Священник прикладывает руку ко лбу.

- Разве?

- Еще бы! Это дает наслаждение!

Гренгуар берет священника за руку и ведет к телевизору. Он не противится.

- Ну, вот вам еще картина! Каждый раз, когда я вижу ее, я счастлив. Это одна из самых простых и редкостных картин. Все ее детальки скошены книзу. Ее красота и простота заключены именно в этих скосах, имеющих около фута в ширину, вылитых, вогнанных, выдавленных вперед изящными выпуклостями.

- И вы ничего не желаете?

- Нет.

- И ни о чем не сожалеете?

- Ни сожалений, ни желаний. Я устроил свою жизнь.

- То, что устраивают люди, расстраивают обстоятельства.

- Я философ школы Пиррона, и во всем стараюсь соблюдать равновесие.

- А как вы зарабатываете на жизнь?

- Время от времени я еще сочиняю эпопеи и трагедии; но всего прибыльнее мое ремесло, которое вам известно, учитель: я ношу в зубах рулоны из бумаги.

- Грубое ремесло для философа.

- В нем опять-таки все построено на равновесии. Когда человеком владеет одна мысль, он находит ее во всем.

- Это мне знакомо.

Помолчав немного, священник продолжает:

- Тем не менее, у вас довольно жалкий вид.

- Жалкий, да, но не несчастный!

Тут слышится цокот копыт и из кухни в спальню (взрослую) скачет Феб на лошади. Гренгуар архидьякону:

- Что вы так пристально глядите на этого офицера?

- Мне кажется, я его знаю.

- А как его зовут?

- Мне думается, его зовут Феб де Шатопер.

- Феб! Редкое имя! Есть еще другой Феб, граф де Фуя. Я знавал одну девушку, которая клялась всегда именем Феба.

- Пойдемте. Мне надо вам кое-что сказать.

Священник заметно возбужден. Гренгуар покорно идет за ним. Они останавливаются в противоположном углу зала. Гренгуар:

- Что вы хотели мне сказать, учитель?

Клод, с видом глубокого раздумья:

- Не находите ли вы, что одежда всадника, которого мы только что видели, гораздо красивее и вашей и моей?

Гренгуар отрицательно качает головой.

- Ей-богу, я предпочитаю мою розовую майку этой чешуе из железа и стали! Нечего сказать, удовольствие - производить на ходу такой шум, словно скобяные ряды во время землетрясения!

- И вы, Гренгуар, никогда не завидовали красивым молодым людям в военных доспехах?

- Завидовать! Но чему же, господин архидьякон? Их силе, их вооружению, их дисциплине? Философия и независимость в рубище стоят большего. Я предпочитаю быть головкой мухи, чем хвостом льва.

Священник задумчиво:

- Странно. А все же нарядный мундир - очень красивая вещь.

Гренгуар, видя, что Клод задумался, покидает его, чтобы полюбоваться фотообоями. Он возвращается и, всплеснув руками, говорит:

- Ежели бы вы не были так поглощены красивыми мундирами военных, господин архидьякон, то я попросил бы вас пойти взглянуть на эту стену. Я всегда утверждал, что стена этого кирпичного дома самая великолепная на свете.

- Пьер Гренгуар, куда вы девали маленькую цыганскую плясунью?

- Эсмеральду? Как вы круто меняете тему беседы.

- Кажется, она была вашей женой?

- Да, нас повенчали разбитой кружкой на четыре года. Кстати, - Гренгуар с лукавством глядит на архидьякона, - вы все еще помните о ней?

- А вы о ней больше не думаете?

- Изредка. У меня так много дел!... Боже мой, как хороша была маленькая козочка!

- Кажется, цыганка спасла вам жизнь?

- Да, черт возьми, это правда!

- Что же с ней сталось? Что вы с ней сделали?

- Право, не знаю. Кажется, ее повесили.

- Вы думаете?

- Я в этом уверен. Когда я увидел, что дело пахнет виселицей, я вышел из игры.

- И это все, что вы знаете?

- Постойте! Мне говорили, что она укрылась в Соборе Парижской богоматери и что там она в безопасности. Я очень этому рад, но до сих пор не могу узнать, спаслась ли с ней козочка. Вот все, что я знаю.

Священник восклицает громовым голосом:

- Я сообщу вам больше! Она действительно нашла убежище в Соборе богоматери, но через три дня правосудие заберет ее оттуда, и она будет повешена на Гревской площади. Есть уже постановление судебной палаты.

- Как это досадно!

К священнику вдруг мгновенно возвращается холодное спокойствие. Гренгуар:

- А какому дьяволу, вздумалось добиваться ее вторичного ареста? Разве нельзя было оставить в покое суд? Кому какой ущерб от того, что несчастная девушка приютилась под арками Собора богоматери, рядом с гнездами ласточек?

- Есть на свете такие демоны.

- Это чертовски неприятно.

Архидьякон, помолчав:

- Итак, она спасла вам жизнь?

- Да, у моих друзей-бродяг. Еще немножко, и меня бы повесили. Теперь они жалели бы об этом.

- Вы ничего не хотите сделать для нее?

- Очень охотно, отец Клод. Ну, а вдруг я впутаюсь в скверную историю?

- Что за важность!

- Как что за важность! Хорошо вам так рассуждать, учитель, а у меня начаты два больших сочинения.

Священник ударяет себя по лбу.

- Как ее спасти?

- Учитель, я скажу вам: "Бог наша надежда".

Клод задумчиво:

- Как спасти ее?

Гренгуар тоже хлопает себя по лбу.

- Послушайте, учитель! Я одарен воображением. Я найду выход... Что, если попросить короля о помиловании?

- Людовика-то Одиннадцатого? О помиловании?

- А почему бы и нет?

- Поди отними кость у тигра!

Гренгуар принимается снова измышлять.

- Хорошо, извольте! Угодно вам, я обращусь с заявлением к повитухам о том, что она беременна?

Глаза священника вспыхивают:

- Беременна! Негодяй! Разве тебе что-нибудь известно?

Гренгуар испуганно и поспешно отвечает:

- О нет, уж никак не мне! Наш брак был настоящей фальсификацией. Я тут ни при чем. Но таким образом можно добиться отсрочки.

- Безумие! Позор! Замолчи!

- Вы зря горячитесь. Добились бы отсрочки, вреда это никому не принесло бы, а повитухи, бедные женщины, заработали бы сорок парижских денье.

Священник его не слушает и бормочет:

- А между тем необходимо, чтобы она вышла оттуда! Постановление вступит в силу через три дня! Но не будь постановления, то... Квазимодо! У женщин такой извращенный вкус!

Клод повышает голос:

- Мэтр Пьер, я все хорошо обдумал, есть только одно средство спасения.

- Какое же? Я больше не вижу ни одного.

- Слушайте, мэтр Пьер, вспомните, что вы обязаны ей жизнью. Я откровенно изложу вам мой план. Церковь день и ночь охраняют. Оттуда выпускают лишь тех, кого видели входящими. Вы придете. Я провожу вас к ней. Вы обменяетесь с ней платьем. Она наденет вашу майку, а вы - ее юбку.

- До сих пор все идет гладко. А дальше?

- А дальше? Она выйдет, вы останетесь. Вас, может быть, повесят, но она останется спасена.

Гренгуар с серьезным видом чешет за ухом.

- Гляди-ка, вот мысль, которая мне самому не пришла бы в голову!

Вдруг лицо поэта омрачается. Клод:

- Итак, Гренгуар, что вы скажете об этом плане?

- Я скажу, учитель, что меня повесят не "может быть", а вне сомнения.

- Это нас не касается.

- Черт возьми!

- Она спасла вам жизнь. Вы уплатите лишь свой долг.

- У меня много других долгов, которые я не плачу.

Архидьякон повелительно:

- Мэтр Пьер, это необходимо.

Гренгуар, окончательно оторопевший:

- Послушайте, отец Клод, вы настаиваете, но вы не правы. Я не вижу, почему я должен дать себя повесить за другого.

- Да что вам привязывает к жизни?

- О! Тысяча причин!

- Какие, не угодно ли сказать?

- Какие? Воздух, небо, утро, ветер, сияние луны, мои добрые приятели-бродяги, веселые перебранки с девками, изучение дивных картин, три объемистых сочинения, которые я должен написать. Да мало ли что! Анаксагор говорил, что он живет на свете, чтобы любоваться солнцем. И потом, я имею счастье проводить время с утра до вечера в обществе гениального человека, то есть с самим собой, а это очень приятно.

Архидьякон бурчит:

- Пустозвон! - потом пылко. - Однако скажи, кто тебе сохранил эту жизнь, которую ты находишь очень приятной? Кому ты обязан тем, что дышишь воздухом, что любуешься небом, что еще имеешь возможность тешить свой птичий ум всякими бреднями и дурачествами? Где бы ты был без Эсмеральды? И ты хочешь, чтобы она умерла! Она, благодаря которой ты жив! Ты хочешь смерти этого прелестного, кроткого, пленительного создания, без которого померкнет дневной свет! Более божественного, чем сам господь бог! А ты, полумудрец-полубезумец, ты, черновой набросок чего-то, своего рода растение, воображающее, что оно движется и мыслит, ты будешь пользоваться той жизнью, которую украл у нее, - жизнью, столь же бесполезной, как свеча, зажженная в полдень! Прояви немного жалости, Гренгуар! Будь в свою очередь великодушен. Она показала тебе пример.

Гренгуар сначала слушает безучастно, потом, растрогавшись. Его мертвенно-бледное лицо искажается гримасой, придающей ему сходство с новорожденным, которого схватила боль в животе. Отирая слезу, он говорит:

- Вы красноречивы! Хорошо! Я подумаю об этом. Ну и странная же мысль пришла вам в голову. (Помолчав). Впрочем, кто знает? Может быть, они меня и не повесят. Не всегда тот женится, кто обручился. Когда они меня найдут в этом убежище столь нелепо выряженным, в юбке и чепчике, быть может, они расхохочутся. А потом, если они даже меня и вздернут, ну так что же! Смерть от веревки - такая же смерть, как и всякая другая, или, вернее, не похожа на всякую другую. Это смерть, достойная мудреца, который всю свою жизнь колебался; она - ни рыба ни мясо, подобно уму истинного скептика; это смерть, носящая отпечаток пирронима и нерешительности, занимающая середину между небом и землею и оставляющая вас висеть в воздухе. Это смерть философа, для которой я, быть может, был предназначен. Великолепно умереть так, как жил!

Священник перебивает его:

- Итак, решено?

Гренгуар с увлечением:

- Да и что такое смерть в конце концов? Неприятное мгновение, дорожная пошлина, переход из ничтожества в небытие. Некто спросил Керкидаса мегалополийца, желает ли он умереть? "Почему бы и нет? - ответил тот. - Ибо в загробной жизни я увижу великих людей: Пифагора - среди философов, Гекатея - среди историков, Гомера - среди поэтов, Олимпия - среди музыкантов".

Архидьякон протягивает ему руку.

- Итак, решено? Вы придете завтра.

Гренгуар возвращается к действительности и говорит тоном человека, пробудившегося ото сна:

- Э, нет! Быть повешенным, это слишком нелепо! Я не хочу.

- В таком случае, прощайте!

Архидьякон, уходя, бормочет сквозь зубы: "Я разыщу тебя!" Гренгуар думает: "Я не хочу, чтобы этот проклятый человек меня разыскал", и бежит за Клодом.

- Послушайте, господин архидьякон, что за распри между старыми друзьями! Вы принимаете участие в этой девушке, то есть в моей жене, хотел я сказать, - хорошо! Вы придумали хитрый способ, чтобы вывести ее невредимой из собора, но ваше средство чрезвычайно неприятно мне, Гренгуару. А что, если мне пришел в голову другой способ? Предупреждаю вас, что меня сейчас осенила блестящая мысль. Если я предложу вам отчаянный план, как вызволить ее из беды, не подвергая мою шею ни малейшей опасности знакомства с петлей, что вы на это скажете? Устроит это вас? Так уж необходимо мне быть повешенным, чтобы вы остались довольны?

Священник с нетерпением рвет свою сутану.

- Болтун! Какой у тебя план?

Гренгуар разговаривает сам с собой, приложив с глубокомысленным видом указательный палец к кончику носа: "Да, именно так! Бродяги - молодцы. Цыганское племя ее любит. Они поднимутся по первому же слову. Нет ничего легче. Напасть врасплох. Среди сумятицы ее легко будет похитить. Завтра же вечером... Они будут рады".

Священник, встряхивая Гренгуара:

- Твой способ! Говори же!

Гренгуар величественно поворачивается к нему:

- Да оставьте меня в покое! Неужели вы не видите, что я соображаю!

Гренгуар думает еще некоторое время, потом принимается аплодировать своей мысли, восклицая:

- Великолепно! Верная удача!

Клод гневно:

- Способ!

Гренгуар сияет.

- Подойдите-ка ближе, чтобы я мог вам сказать об этом на ухо. Это поистине забавный контрудар, который выпутает всех нас из затруднения. Черт возьми! Согласитесь, я не дурак!

Вдруг Гренгуар спохватывается:

- Постойте! А козочка с нею?

- Да. Черт тебя подери!

- А ее тоже повесили бы?

- Ну и что же?

- Да, они ее повесили бы. В прошлом месяце они повесили свинью. Палачу это на руку! Потом он съедает мясо. Повесить мою хорошенькую Джали! Бедный маленький ягненочек!

- Проклятие! Ты сам настоящий палач! Ну что ты изобрел, пройдоха? Щипцами, что ли, надо из тебя вытащить твой способ?

- Успокойтесь, учитель! Слушайте!

Гренгуар наклоняется к уху священника и принимается что-то нашептывать ему, с беспокойством озираясь по сторонам. Когда он закругляется, Клод пожимает ему руку и холодно говорит:

- Хорошо. До завтра.

- До завтра.

Они расходятся в разные стороны. Гренгуар бормочет вполголоса:

- Это смелая затея, мэтр Пьер Гренгуар. Ну, ничего. Если мы люди маленькие, отсюда не следует, что мы боимся больших дел. Ведь вытащил же Битон на своих плечах целого быка! А трясогузки, славки и каменки перелетают через океан.

ЯВЛЕНИЕ 24

Гренгуар с быстротой сорвавшейся с привязи лошади бегает по залу. Потом он подбегает к священнику, сидящему на диване. Гренгуар спрашивает:

- Это вы, мэтр?

Священник встает.

- Страсти господни! Я горю от нетерпения, Гренгуар. Сторож на башне Сен-Жерве уже прокричал половину второго пополуночи.

- О! В этом виноват не я, а ночная стража и король. Я еще благополучно от них отделался. Я всегда упускаю случай быть повешенным. Такова моя судьба.

- Ты всегда все упускаешь. Но поспешим. Знаешь ли ты пароль?

- Представьте, учитель, я видел короля. Я только что от него, на нем фланелевые штаны. Это целое приключение.

- Что за пустомеля! Какое мне дело до твоих приключений! Известен тебе пароль бродяг?

- Да. Не беспокойтесь. Вот он, пароль: "Короткие клинки звенят".

- Хорошо. Без него нам не добраться до церкви. Бродяги загородили все улицы. К счастью, они будто натолкнулись на сопротивление. Может быть, мы поспеем еще вовремя.

- Конечно, учитель. Но как мы проберемся в Собор богоматери?

- У меня ключи от башен.

- А как мы оттуда выйдем?

- Позади монастыря есть потайная дверца, выходящая на Террен, а оттуда к реке. Я захватил ключ от нее и еще с утра припас лодку.

- Однако я счастливо избег виселицы!

- Ну, скорее! Бежим!

Обе поспешным шагом уходят в спальню.

ЯВЛЕНИЕ 25

Везде постоянный шум и гам (можно записать на кассету и повторять вместе с музыкой). Эсмеральда спит на раскладушке. Она просыпается, привстает на пастели, прислушивается, оглядывается, потом подбегает к окну. Испугавшись, она бросается назад и забивается в угол возле кровати. Через некоторое время она падает на колени, лицом в пастель, обхватив руками голову, объятая страхом и тоской. Она, рыдая, просит о помощи бога и молится пресвятой богородице. Она долго лежит, ни столько молясь, сколько дрожа и леденея. К ней подходят Гренгуар со свечой и священник, закутанный до неузнаваемости. Козочка бежит к ним. Цыганка оборачивается и слабо вскрикивает. Гренгуар:

- Не пугайтесь, это я.

- Кто вы?

- Пьер Гренгуар.

Эсмеральда успокаивается, поднимает глаза и узнает поэта. Гренгуар с упреком:

- А ведь Джали узнала меня раньше, чем вы!

Козочка жмется к ногам Гренгуара. Цыганка, понизив голос:

- Кто это с вами?

- Не беспокойтесь, это один из моих друзей.

Гренгуар ставит свечу на пол, садиться на корточки и, обнимая Джали, восторженно восклицает:

- Что за прелестное животное! Правда, она отличается больше своей чистоплотностью, чем величиной, но смышленое, ловкое и ученое, словно какой-нибудь грамматик! Ну-ка, Джали, не запамятовала ли ты что-нибудь из твоих забавных штучек?

Священник подходит к Гренгуару и грубо трясет его за плечо. Гренгуар вскакивает.

- Правда, я и забыл, что нам надо торопиться. Но, учитель, это все еще не основание, чтобы так обращаться с людьми! Мое дорогое, прелестное дитя, ваша жизнь в опасности, и жизнь Джали тоже. Вас опять хотят повесить. Мы - ваши друзья и пришли спасти вас. Следуйте за нами.

Эсмеральда, потрясенная, восклицает:

- Неужели это правда?

- Истинная правда. Бежим скорей!

Цыганка лепечет:

- Охотно. Но отчего ваш друг молчит?

- Да потому, что его родители были чудаки и оставили ему в наследство молчаливый характер.

Гренгуар берет Эсмеральду за руку, священник поднимает фонарь и идет впереди них. Оцепенев от ужаса, Эсмеральда позволяет увести себя. Коза вприпрыжку бежит за ними, тыкаясь рожками в колени Гренгуара. Из-за этого Пьер постоянно теряет равновесие и говорит:

- Вот это жизнь! Зачастую именно лучшие друзья подставляют нам подножку!

Они выходят в спальню. Возвращаются, когда посреди зала уже стоит лодка, привязанная к ножке серванта веревкой. Священник жестом приказывает Гренгуару и Эсмеральде сойти в лодку. Козочка прыгает за ними. Затем священник режет веревку, отталкивается багром от серванта, хватает весла, садится на носу лодки и изо всех сил начинает грести. Гренгуар берет козочку на колени, садится на корме, а Эсмеральда, сторонясь священника, прижимается к Гренгуару. Через некоторое время Гренгуар хлопает в ладоши, целует козочку в темечко между рожками и восклицает:

- Ох, наконец-то мы все четверо спасены!

И с глубокомысленным видом добавляет:

- Порой мы обязаны счастливым исходом великого предприятия удаче, порой - хитрости.

Эсмеральда с тайным страхом наблюдает за священником. Клод заботливо заслоняет свет свечи и взмахивает рукавами, как крыльями летучей мыши. Вдруг Гренгуар восклицает:

- Клянусь душой! Мы здесь все бодры и веселы, как сычи! Молчим, как пифагорейцы или рыбы! Клянусь пасхой, мне бы очень хотелось, чтобы кто-нибудь заговорил! Звук человеческого голоса - это музыка для человеческого слуха. Слова эти принадлежат не мне, а Дидиму Александрийскому, - блестящее изречение!.. Несомненно, Дидим Александрийский - весьма незаурядный философ... Скажите мне хоть одно слово, прелестное дитя, умоляю вас, хоть одно слово!.. Кстати, вы делали когда-то такую забавную гримаску! Скажите, вы не позабыли ее? Известно ли вам, моя милочка, что все места убежищ входят в круг ведения высшей судебной палаты, и вы подвергались большой опасности в вашей келейке в Соборе богоматери? Увы, колибри вьет гнездышко в пасти крокодила!.. Учитель, а вот и луна всплывает... Только бы нас не приметили!.. Мы совершаем похвальный поступок, спасая девушку, и тем не менее, если нас поймают, то повесят именем короля. Увы! Ко всем человеческим поступкам можно относиться двояко: за что клеймят одного, за то другого венчают лаврами. Кто благоговеет перед Цезарем, тот порицает Каталину. Не так ли, учитель? Что вы скажете о такой философии? Я ведь знаю философию по инстинкту, как пчелы геометрию. Ну и что? Никто мне не хочет отвечать? Вы оба, я вижу, не в духе! Приходится болтать одному. В трагедиях именуется монологом. Клянусь пасхой!.. Надо вам сказать, что я только что видел короля Людовика Одиннадцатого и от него перенял эту божбу... Итак, клянусь пасхой, они все еще продолжают здорово рычать там, в Ситэ!.. Противный злюка этот старый король! Он весь запеленат в меха. Он все еще не уплатил мне за эпиталаму и чуть было не приказал повесить меня сегодня вечером, а это было бы очень некстати... Он скряга и скупится на награды достойным людям. Ему следовало бы прочесть четыре тома "Против скупости" Сильвиана Кельнского. Право, у него весьма узкий взгляд на литераторов, и он позволяет себе варварскую жестокость. Это какая-то губка для всасывания денег из народа. Его казна - это больная селезенка, распухшая за счет всех других органов тела. Поэтому-то жалобы на плохие времена превращаются в ропот на короля. Под властью этого благочестивого тихони виселицы так и трещат от тысяч повешенных, плахи загнивают от проливаемой крови, тюрьмы лопаются, как переполненные утробы! Одной рукой он грабит, другой вешает. Это прокурор господина Налога и государыни Виселицы. У знатных отнимают их сан, а бедняков без конца обременяют новыми. Это король, ни в чем не знающий меры! Не люблю этого монарха. А вы, учитель?

Священник молчит и усиленно гребет. Гренгуар:

- А, вот и особняк Барбо! Это прекрасное здание. При доме есть занятный сад - в нем и пруд, и птичник, площадка для игры в мяч, лабиринт, домик для диких зверей и множество тенистых аллей, весьма любезных богине Венере. Есть там и любопытное дерево, которое именуют "Сластолюбец", ибо оно под своей сенью прикрывало любовные утехи одной знатной принцессы и галантного остроумного коннетабля. Увы, что значим мы, жалкие философы, перед каким-нибудь коннетаблем? То же, что грядка капусты и редиски по сравнению с садами Лувра. Впрочем, это не имеет значения! Жизнь человеческая как для нас, так и для сильных мира сего исполнена добра и зла. Страдание всегда сопутствует наслаждению, как спондей чередуется с дактилем. Учитель, я должен рассказать вам историю особняка Барбо. Она кончается трагическим образом. Дело происходило в тысяча триста девятнадцатом году, в царствование Филиппа, самого долговязого из всех французских королей. Мораль всего этого повествования заключается в том, что искушения плоти всегда гибельны и коварны. Не надо заглядываться на жену ближнего своего, как бы ни были наши чувства восприимчивы к ее прелестям. Мысль о прелюбодеянии непристойна. Измена супружеской верности - это удовлетворение любопытства к наслаждению, которое испытывает другой... Ого! А шум там все усиливается!

Суматоха, слышащаяся в отдалении, все возрастает, доносятся победные крики, а потом и отчетливые отдаленные возгласы: "Цыганка! Ведьма! Смерть цыганке!". Эсмеральда закрывает лицо руками, а священник начинает яростно грести к берегу. Гренгуар размышляет, прижимая к себе козочку и осторожно отодвигается от цыганки, которая все теснее и теснее льнет к нему. Гренгуара терзает нерешительность, он переживает жестокую борьбу и смотрит то на Эсмеральду, то на козочку влажными от слез глазами, бормоча сквозь зубы: "Но я ведь не могу спаси вас обеих".

Лодка с резким толчком причаливает. Издалека доносится зловещий гул голосов. Священник встает, приближается к цыганке и хочет протянуть ей руку, чтобы помочь выйти из лодки. Она отталкивает его и хватается за рукав Гренгуара, а он, весь отдавшись заботам о козочке, сам почти отталкивает ее. Тогда Эсмеральда одна выпрыгивает из лодки. Она так взволнованна, что не понимает ни того, что делает, ни того, куда идет. Она долго стоит и смотрит под ноги. Когда она приходит в себя, то видит, что Гренгуар уже скрылся в неизвестном направлении вместе с козочкой. Эсмеральда трепещет рядом со священником. Она хочет закричать, позвать Гренгуара, но язык ей не повинуется. Вдруг священник хватает ее холодной сильной рукой. Зубы Эсмеральды начинают стучать, лицо становиться бледнее лунного луча. Священник, не проронив ни слова, быстрыми шагами идет к виселице, держа ее за руку. Эсмеральду охватывает слабость, она не сопротивляется и бежит рядом, поспевая за его быстрыми шагами. Шум слышится совсем далеко. Там кричат имя цыганки вперемежку с угрозами смерти. Эсмеральда делает усилие, отстраняется от священника и кричит:

- Помогите!

Потом она собирает последние силы и голосом, прерывающимся от стремительного бега, задыхаясь, спрашивает:

- Кто вы? Кто же вы?

Священник не отвечает. Они приходят на середину зала. Цыганка видит виселицу и понимает, где находится. Священник оборачивается к ней и приподнимает капюшон. Эсмеральда, окаменев на месте, лопочет:

- О, я так и знала, что это опять он.

- Слушай.

Эсмеральда дрожит от звука его голоса. Священник продолжает отрывисто и задыхаясь, с глубоким внутренним волнением.

- Слушай. Мы пришли. Я хочу с тобой говорить. Это Гревская площадь. Дальше пути нет. Судьба предала нас друг другу. В моих руках твоя жизнь, в твоих - моя душа. Вот ночь и вот площадь, за их пределами пустота. Так слушай же меня. Я хочу сказать тебе... Но только не упоминай о твоем Фебе! (Священник не выпускает руки цыганки и ходит взад вперед, не в силах устоять на месте.) Не упоминай о нем! Видишь ли, если ты произнесешь это имя, я не знаю, что я сделаю, но это будет ужасно!

Священник встает неподвижно, но речь его все еще выдает все то же волнение, а голос становиться глуше:

- Не отворачивайся от меня! Слушай! Это очень серьезная вещь. Во-первых, вот что произошло... Это вовсе не шутка, клянусь тебе... Что такое я говорил? Помоги мне вспомнить! Ах, да. Есть постановление высшей судебной палаты, вновь отдающее тебя виселице. Я вырвал тебя из их рук. Но они преследуют тебя! Гляди!

Священник протягивает руку по направлению к шуму, который постепенно приближается к ним.

- Ты сама видишь, что они ищут тебя, и что я не лгу. Я люблю тебя. Молчи! Лучше не говори со мной, если хочешь сказать, что ненавидишь меня. Я не хочу больше этого слышать!.. Я только что спас тебя... Подожди, дай мне договорить... Я могу совсем спасти тебя. Я все подготовил. Дело за тобой. Если ты захочешь, я могу...

Священник резко обрывает свою речь:

- Нет, нет, я говорю не то.

Не выпуская ее руки, быстрыми шагами, так, что Эсмеральде приходится бежать, Клод направляется к виселице. Указав на нее пальцем, священник холодно произносит:

- Выбирай между нами.

Эсмеральда вырывается из его рук, падает к подножию виселицы, обнимая табуретку. Затем, слегка повернув голову, она через плечо смотрит на священника. Он стоит неподвижно, с поднятой рукой, указывающей на виселицу, словно статуя. Цыганка:

- Я боюсь ее меньше, чем вас!

Тогда рука Клода медленно опускается и, устремив полный глубокой безнадежности взгляд в пол, священник шепчет:

- Если бы эти полы могли говорить, они сказали бы: вот человек, который поистине несчастен.

Он продолжает говорить с нежными и горестными нотами в голосе, мучительно противоречащими надменной суровости его лица.

- Я люблю вас! О! Это правда! Значит, от пламени, что сжигает мое сердце, не вырвется ни одна искра наружу? Увы, девушка, денно и нощно пылает оно! Неужели это не вызывает жалости? Днем и ночью горит любовь - это пытка. О! Я слишком страдаю, мое бедное дитя! Это, поверь мне, заслуживает сострадания. Вы видите, что я говорю с вами кротко. Мне так хочется, чтобы вы больше не чувствовали ко мне отвращения. Разве виноват мужчина, когда он любит женщину? О боже мой! Как! Вы, значит, никогда не простите мне? Вы вечно будете ненавидеть меня? Значит, все кончено? Вот это и делает меня таким злобным и страшным самому себе. Вы даже не глядите на меня! Быть может, вы думаете о чем-то другом в тот миг, когда, трепеща, я стою перед вами на пороге вечности, готовой поглотить нас обоих! Только не говорите со мной об офицере! О! Пусть я паду к вашим ногам, пусть я буду лобызать, - не стопы ваши, нет, этого вы не позволите, - но землю, попираемую ими; пусть я, словно ребенок, захлебнусь от рыданий, пусть вырву из груди, - нет, не слова любви, а мое сердце, мою душу, - и все будет напрасно, все! А между тем вы полны нежности и милосердия, вы сияете благостной кротостью, вы так пленительны, добры, сострадательны и прелестны. Увы! В вашем сердце живет жестокость лишь ко мне к одному! О! Какая судьба!

Священник закрывает лицо руками, он плачет. Стоя пред ней и сотрясаясь от рыданий, он более жалок, чем, если бы пал перед ней с мольбой на колени. Так плачет он некоторое время. Потом, несколько успокоившись, он говорит снова:

- Нет, я не нахожу нужных слов. Однако я хорошо обдумал то, что должен был сказать вам. А сейчас я дрожу, трепещу, слабею, в решительную минуту я чувствую какую-то высшую силу над нами, и у меня заплетается язык. О, я сейчас упаду наземь, если вы не сжалитесь надо мной, над собой! Не губите себя и меня! Если бы вы знали, как я люблю вас! Какое сердце отдаю вам! О, какое отречение от всякой добродетели! Какое неслыханное небрежение к себе! Ученый - я надругался над наукой; дворянин - я опозорил свое имя; священнослужитель - я превратил требник в подушку для похотливых грез, я плюнул в лицо своему богу! Все для тебя, чаровница! Чтобы бать достойным твоего ада! А ты отвергаешь грешника! О, я должен сказать тебе все! Еще более... нечто еще более ужасное! О да, еще более ужасное!..

При этих словах лицо священника принимает совершенно безумное выражение. Он замолкает. Его взор дик. Язык его уже не может выговорить ни одного внятного слова, а губы еще шевелятся. Вдруг ноги священника подкашиваются, он падает на пол и остается неподвижен, уронив голову на колени. Эсмеральда высвобождает из-под него свою ногу. Он, очнувшись, медленно проводит рукой по впалым щекам и некоторое время с изумлением глядит на мокрые пальцы, потом шепчет:

- Что это? Я плакал!

Внезапно повернувшись к Эсмеральде, он с несказанной мукой произносит:

- И вы равнодушно глядели на мои слезы! Увы! Дитя, знаешь ли ты, что эти слезы - кипящая лава? Так это правда! Ничто не трогает нас в том, кого мы ненавидим. Если бы я умирал на твоих глазах, ты смеялась бы. О нет! Я не хочу видеть тебя умирающей! Одно слово! Одно лишь слово прощения! Не говори мне, что любишь меня, скажи лишь, что ты согласна, и этого будет достаточно. Я спасу тебя. Если же нет... О! Время бежит. Всем святым умоляю тебя, не жди, чтобы я снова превратился в камень, как та виселица, которая тоже зовет тебя! Подумай о том, что в моих руках наши судьбы. Я безумен, я могу все погубить! Под нами бездонная пропасть, куда я низвергнусь вслед за тобой, несчастная, чтобы преследовать тебя вечно! Одно единственно слово! Скажи слово, только одно слово!

Эсмеральда размыкает губы, чтобы ответить ему. Священник падает перед ней на колени, готовясь с благоговением внять слову сострадания, которое, может быть, сорвется, наконец, с ее губ. Цыганка:

- Вы убийца!

Священник яростно хватает ее в объятия и разражается отвратительным смехом.

- Ну, хорошо! Убийца! Но ты будешь принадлежать мне. Ты не пожелала, чтобы я был твоим рабом, так я буду твоим господином. Ты будешь моей! У меня есть берлога, куда я утащу тебя. Ты пойдешь за мной! Тебе придется пойти за мной, иначе я выдам тебя! Надо либо умереть, красавица, либо принадлежать мне! Принадлежать священнику, вероотступнику, убийце! Идем! Поцелуй меня, глупенькая! Могила или мое ложе!

Взор священника сверкает вожделением и яростью. Его губы похотливо впиваются в шею цыганки. Она бьется в его руках. Он осыпает ее бешенными поцелуями. Эсмеральда кричит:

- Не смей меня кусать, чудовище! О гнусный, грязный монах! Оставь меня! Я вырву твои гадкие волосы и швырну их тебе в лицо!

Клод сначала краснеет, потом бледнеет, наконец выпускает и мрачно смотрит на нее. Думая, что победа осталась за нею, Эсмеральда продолжает:

- Говорю тебе, что я принадлежу моему Фебу, что люблю Феба, что Феб прекрасен! А ты, поп, стар! Ты уродлив! Уйди!

Клод испускает дикий вопль, словно преступник, которого прижгли каленым железом. Потом он кричит, скрипя зубами:

- Так умри же!

Эсмеральда видит его страшный взгляд и хочет убежать. Он ловит ее, встряхивает, повергает на землю и быстрыми шагами направляется туда, где слышится шум. Когда они проходят мимо маленького зарешеченного окошка возле самой земли, амулет Эсмеральды падает с ее шеи на пол и из коробочки вываливается детский тапочек. В окне тут же появляется страшное женское лицо, сияющее радостью, с другим таким же тапочком в руке и кричит:

- Дочь моя! Дочь моя! (это могу кричать и я).

Эсмеральда оборачивается.

- Мать моя!

Священник тащит цыганку дальше, она пытается освободиться, но не может ничего сделать. Стражник бежит им навстречу. Клод оборачивается к цыганке.

- Спрашиваю тебя последний раз: согласна ты быть моею?

Эсмеральда твердо отвечает.

- Нет!

Тогда Клод толкает ее по направлению к стражнику, крикнув:

- Стража! Вот она! Цыганка! Лови ее! - и убегает.

Стражник хватает Эсмеральду. К ним подходит палач с веревкой в руках. Цыганка тихо, безнадежно шепчет, упав на колени и в мольбе сложив руки:

- Отпустите меня, ради бога!

Стражник хмурится, потому что ему жалко ее:

- Нет, мы не можем. Долг обязывает нас повесить тебя...Такова воля короля!

Стражник наклоняется к палачу и шепчет: "Кончай скорей!" С выражением невыразимого отчаяния Эсмеральда начинает кричать:

- Мать моя! Матушка, защити меня!

Но мать не слышит, она слишком далеко. Палач хватает Эсмеральду поперек туловища, она слабо вскрикивает и теряет сознание. Палач накидывает петлю на шею Эсмеральды. Она поднимает веки и видит перекладину виселицы, вздрагивает и громким, раздирающим голосом кричит:

- Нет! Нет! Не хочу!

Палач взваливает цыганку на плечо, ее тело грациозно изгибается, запрокидывается за его голову. Палач взбирается на стул.

ЯВЛЕНИЕ 26

Квазимодо вбегает в комнату Эсмеральды и видит, что она пуста. Он впивается себе в волосы и топает ногами от неожиданности и горя. Затем он принимается бегать по кругу, ищи цыганку, испуская нечеловеческие вопли, усеивая полы своими рыжими волосами. Он прислоняется к стене, потом медленно подходит к ее кровати, обходит ее, приподнимает пастель, качает головой и застывает в оцепенении. Потом вдруг яростно затаптывает ногой свечу, горящую на полу и, не вымолвив ни слова, не издав ни единого звука, с разбегу ударяется головой о стену и падает без сознания.

Когда он приходит в себя, то бросается в пастель и, катаясь по ней, принимается страстно целовать ее. Потом некоторое время лежит неподвижно, как мертвый, потом встает и, обливаясь потом, задыхаясь, обезумев, принимается снова биться головой о стену с жуткой равномерностью раскачиваемого колокола и упорством человека, решившего умереть. Обессилев, он падает; потом на коленях ползет к двери и садиться в позе, исполненной изумления. Так мрачный и задумчивый он долго сидит, пристально глядя на кровать. Он не произносит ни слова; лишь бурное рыдание без слез изредка сотрясает его.

Священник входит в зал тяжелой и медленной поступью, не глядя перед собой. Он идет прямо, а смотрит направо, держит голову высоко, точно силясь разглядеть что-то вдалеке. Архидьякон забирается на стол, приставленный к шкафу, не замечая Квазимодо. Квазимодо окаменевает, потом встает и идет за священником. Он полон ярости и страха. Клод стоит к Квазимодо спиной, устремив взгляд на виселицу. Квазимодо бесшумно подкрадывается сзади и тоже старается разглядеть, на что пристально смотрит Клод. Внимание священника на столько поглощено, что он даже не слышит шагов Квазимодо. Он, вперив взгляд в одну точку, стоит безмолвный, недвижимый, и в этом безмолвии, в этой неподвижности есть нечто устрашающее. Квазимодо дрожит и не осмеливается заговорить с Клодом. Он просто смотрит туда, куда и священник.

У виселицы на стуле стоит палач с Эсмеральдой на плече и поправляет петлю. Священник становится на самый край стола, чтобы лучше видеть. Внезапно палач резким движением ноги отталкивает стул (Квазимодо задерживает дыхание), и тело Эсмеральды начинает качаться над полом. Веревка перекручивается в воздухе, тело поворачивается вокруг себя, по нему бегут страшные судороги. Вытянув шею, с выкатившимися из орбит глазами священник гладит на это. Вдруг сатанинский смех, в котором нет ничего человеческого, искажает мертвенно-бледное лицо священника. Квазимодо отступает и внезапно, с яростью кинувшись на него, толкает со стола. Священник кричит:

- Проклятье! - и падает, но успевает отчаянно уцепиться за край стола руками и концом сутаны.

Когда он открывает рот, чтобы крикнуть вторично, то видит над собой наклонившееся, страшное, дышащее местью лицо Квазимодо. Священник умолкает и начинает извиваться, делая нечеловеческие усилия взобраться назад. Его руки скользят, ноги, царапая стол, тщетно ищут опоры. Квазимодо даже не смотрит на него. Он, не отрывая взгляда, смотрит на цыганку. Он неподвижен, и слезы непрерывным потоком тихо струятся из его глаза. Архидьякон изнемогает. По лбу катиться пот. При каждом усилии его зацепившаяся сутана трещит и рвется. Ужас леденит его сердце. Он устремляет блуждающий взгляд вниз, а когда вновь поднимает голову, то его веки сомкнуты, а волосы стоят дыбом. Архидьякон решает больше не шевелиться. Он висит недвижно, еле дыша. Его остановившиеся глаза болезненно и изумленно расширены. Его пальцы скользят, руки слабеют. Квазимодо плачет. Архидьякон с пеной бешенства и ужаса на губах собирает остаток сил и подтягивается вверх, цепляется за выступ доски, немного поднимается вверх, но от этого рвется его сутана. Священник закрывает глаза, выпускает стол и падает. Квазимодо глядит, как он падает. Клод грохается на пол и остается лежать недвижимым. Тогда Квазимодо поднимает взор на цыганку, тело которой бьется в последних предсмертных судорогах, потом смотрит вниз на архидьякона, распростертого у подножия стола, и с рыданием, всколыхнувшим его грудь, произносит:

- Вот все, что я любил!

Эсмеральду снимают с виселицы и кладут на пол, Квазимодо подходит к ней, садится на корточки и прижимает девушку к себе.

ЗАНАВЕС

(C) Boss Ноябрь 2002 - Февраль 2004

Комментарии: 5, последний от 15/06/2004.
Размещен: 15/02/2004, изменен: 17/02/2009. 148k. Статистика.
Пьеса; сценарий: Юмор, Драматургия

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"