Сегодня снова выходной. По привычке она встала очень рано, приготовила завтрак, и теперь они с нетерпением ждали, когда приедут дети, которые на трассе неудачно "словили" автомобильную "пробку".
Наконец, на пороге появились улыбающиеся путники:
- А мы, точнее, я, к вам с хорошим, - радостно объявил зять.
- Нет, мы! - поправила его Вера. - Я тоже всю неделю терпела. Мне это вообще очень тяжело далось. И потом я "это" от дома до дома вместе с тобой тащила, значит, я тоже вестник!
- Да, говорите уже скорее, какие вы там грузы перетаскиваете? - рассмеялась Мария Сергеевна.
- А то я помочь хочу, а что делать, не знаю, - подхватил шутку Антон Иванович.
- Мы не грузы, мы вам весть несем. Зато знаете, какую? Вы сейчас ахнете! - радостно объявила Вера.
- Поздравляем, вас, Марина Сергеевна, вашу книгу согласились посмотреть в издательстве. Как попутчик обещал, та самая Ольга и взяла. Правда, теперь рукописью уже другая сотрудница занимается, но она обещала с вами созвониться, как только будет готова.
- Да ты что! - ахнула Марина Сергеевна.
Они еще какое-то время бурно обсуждали это событие, а потом Марина Сергеевна вспомнила, что забыла собрать к завтраку свежих огурцов.
Она срывала с высоких плетей, цепляющихся за разноцветные нити, сочные плоды, складывала их в пластмассовое ведерко и...
...и почувствовала на себе чей-то взгляд. С бледного голубого неба на нее смотрел прозрачный полуглаз Луны.
- Почему грустишь? - спросила она.
- Разделяю твою печаль, - ответил ей полуглаз.
- Мне сейчас хорошо.
- Это я забрал на время твою боль.
- Спасибо.
- Ты сегодня придешь?
- Как всегда.
- Я буду немного позже, чтобы ты лучше смогла рассмотреть звезды - этот его новый мир.
- Ты тоже его мир.
- Нет, сейчас он очень далеко от меня, он за Звездной гранью рядом с тобой.
...Она срывала с высоких плетей, цепляющихся за разноцветные нити, сочные плоды, складывала их в пластмассовое ведерко, а в высоком небе о чем-то неведомом грустил безмолвный полуглаз. Вечером ее ждали здесь звезды...
Уже поздно, когда все уснули, Марина Сергеевна не утерпела и заглянула в тетрадь.
...
...Черное безжизненное пространство было залито ярким солнечным светом. Угасающий белый карлик злорадно наблюдал, как его палящие лучи безжалостно выжигают мертвую землю. Кода-то великая звезда, созерцая эту планету, мечтала о том, что здесь будет жизнь, и жизнь эта будет прекрасна. Но увидеть расцвет этой жизни и ее страшный закат, довелось только ему.
На раскаленном утесе сидели двое.
- Я не понимаю, в чем причина моих промахов, - раздраженно произнес Рокерра. - Я обладаю всем, что может составить счастье женщины, и могу подарить ей все это, но вместо любви она предлагает мне какую-то дружбу. Эту иллюзию, обман. Нет ничего ближе человеку, чем он сам. Человек лжет, когда произносит о дружбе красивые слова. Он лжет даже себе. Я ни разу не видел, чтобы кто-то из них отдавал действительно последнее. Удивительно, что среди них вообще встречаются способные делиться, и, что интересно, способность эта заметно убывает по мере роста их благосостояния. Но гораздо больше меня волнует все-таки другое, то, что вообще недоступно моему пониманию: как "этот", не прикладывая ни малейших усилий, лишь глупыми улыбками и пустой болтовней, так легко овладел ее сердцем. Он ведь ничего из себя не представляет. Ничего! Ноль!
- Ну, не так уж пуста его болтовня, - ехидно возразил Черный Ветер, - и улыбка у него замечательная, с точки зрения человеческих ценностей. А размер величины есть категория относительная. Человек с карманами, до отказа набитыми купюрами, да что купюрами, пусть даже золотыми монетами, что он представляет для путника, потерявшегося в пустыне? Ничего! И как бесценна встреча с тем, в чьем дешевом кувшине хранится хоть капля спасительной влаги. У нее было все, о чем думаешь ты, а у тебя нет ни ничего, о чем мечтала она. Она мучилась жаждой любви - других ценностей не понимает ее сердце.
- Тогда я сделаю так, что она все потеряет, и я посмотрю, как у нее получится быть счастливой в нищете.
- Не напрягайся, более сильный, чем ты, уже проводил похожий эксперимент. И выяснилось, что есть среди них такие, которые умеют жить одной любовью. Поверь мне, ибо я чувствую, ...нет, я точно знаю ее сущность - она как раз из таких.
- И все-таки я хочу проверить это сам, - раздражение Рокерра становилось все сильнее.
- Не растрачивай понапрасну сокровище времени. Не в твоих силах восполнить эту потерю. Ты обязан каждую секунду наполнять оболочку своей жизни только необходимым для нас смыслом
- Но я...
- Научись слышать меня, Рок, - сердито перебил его Ветер, - в противном случае я могу пожалеть о том, что когда-то ты, а не он стал Сумраком.
- А я, случается, уже жалею об этом. Тогда бы сильнее был я, и она на меня смотрела бы такими глазами.
Черный Ветер прикрыл веки и печально рассмеялся:
- О да... в этом ты прав. Лично для меня эта рокировка ровным счетом ничего не меняет.
- Скажи, от чего зависит переход из солнечности в сумрак? -после непродолжительного молчания спросил Рокерра. - Только от вашего решения?
Ветер тоже некоторое время молчал, а когда он заговорил, трудно было определить, что громче прозвучало в его голосе: сожаление, или необъяснимое уважение:
" Нет...
Мы можем многое, почти все. Но есть нечто, что сильнее нас.
Воля человека!
Она одна определяет его путь. Только сам человек в незримых точках бытия может изменять свою дорогу. Таких точек довольно много. Они, как шарниры, соединяют прямые отрезки его пути, и именно в них решается, быть ли дороге и дальше прямой, или повернуть в другую сторону".
- Правильно ли я понимаю, что как раз в этих точках мы и можем влиять на мысли и поступки людей?
- И не только мы, - кивнул головой Ветер, - Но по неведомым нам законам в борьбе за человека, мы помогаем Добру. Искушая, мы позволяем Ему увидеть человеческую сущность, а потом, как стервятники, или черные дыры Вселенной, питаемся падалью. Но таков наш удел, любить вкус именно этой пищи. Хотя..., - задумчиво добавил он, - иногда очень хочется приправить ее какой-нибудь экзотической пряностью...
И уже в который раз увидел Рокерра странный блеск в его глазах.
...
В сумрачном помещении готического храма было холодно. Свет с трудом пробивался сквозь тусклые витражи, закрывающие стрельчатые окна, и затухал, касаясь закопченных стен. Пахло сожженным углем и свечами. Всего несколько из них поддерживали сейчас слабый свет уходящего дня.
Худощавый священник с тревожными глазами печально смотрел на хорошенькую прихожанку, покорно склонившую перед ним свою юную головку.
- Разумеется, я сохраню это в тайне. Ты правильно сделала, дитя мое, что рассказала обо всем и терпеливо выслушала мою речь. Но ты должна понимать, что только ты одна можешь принять решение. И только в твоей воле внять моему совету, или исполнить повеление отца. А еще помни о том, что рано или поздно тебе придется за это решение отвечать.
- Кроме вас двоих мною еще руководит мое сердце. И труднее всего мне справиться с его приказами, - голос девушки был обреченно покорен. - Я чувствую Зло рядом и любовь в себе, и два этих чувства пылают к одному и тому же человеку, разрывая меня на части.
- Прислушайся к моим словам, дитя. Со Злом нельзя дружить, потому что у него не бывает друзей. У него могут быть только враги и жертвы. И если ты против него, то ты для него враг. А если попытаешься с ним заигрывать или заключишь сделку, то рано или поздно неизбежно станешь его жертвой. Поверь в эту неизбежность, и принимать решение станет намного легче.
- Святой отец, а разве его враг не может оказаться его жертвой?
- Смотря о какой жертве ты говоришь. Если ты жалеешь свою бренною плоть, то - может. А если свою бессмертную душу...
Он не успел договорить. Страшные порывы ветра и раскаты грома сотрясли пространство за стенами храма.
- Как неожиданно началась гроза. Ты можешь переждать ее здесь, - ласково обратился священник к юной красавице, - мне же нужно срочно уйти. Тут неподалеку меня ждут у постели умирающего.
Черный Ветер наблюдал за происходящим через красную вставку витража. Стекло окрашивало кровавым серое платье его невесты и бледное лицо священника. И такая же алая кровь растеклась по каменным плитам дорожки, когда минутой позже одна из каменных скульптур, установленных на крыше храма, не выдержала очередного порыва ветра и упала вниз, раскроив святому отцу череп.
...
- Наверное, ты задаешь себе вопрос, почему я прощаю твои промахи? - Ветер отвлекся от воспоминаний и вернулся к разговору, - Объясню. Мне интересно наблюдать за тем, что с тобой происходит. Больше того, для меня это очень важно. Ты пытаешься любить, а это значит, что ты хочешь впустить в свою душу свет и сохранить в ней черноту. Так не бывает. На стыке огня и воды нет ни того, ни другого - там только пар. Сейчас ты пар, Рок. Ты уже потерял их восприятие радости, но еще не обрел наше равнодушие. Однако, ты не сдаешься, и это меня радует. Ты борешься так, как можешь это делать только ты. Всегда что-то бывает впервые, и пусть потом они выставляют защиту, но один раз мы можем прорваться... Никогда нельзя сломить Солнечного в Космосе. А вдруг это получится на Земле? Мы же сумели забрать у них тебя, - глаза учителя загорелись азартом, - Ты посеян ими, тебе дана их сила. Досадно только, что Зло не может приумножать силу так, как умеет это делать Добро...
В этот момент учитель ясно почувствовал тоску Рокерры. Тот попытался скрыть ее, но она все равно пробивалась зыбкой едва ощутимой материей.
- Не поддавайся, Рок! - прокричал ему Ветер.
- Я справлюсь, - сквозь зубы прошептал ученик, и когда глаза его снова ожили, учитель, с удовлетворением, продолжил свою речь:
- Ты умеешь играть симфонии на струнах их боли, глупости, корысти, но когда нужно пропеть простую песенку их счастья, ты начинаешь фальшивить. И это естественно, потому что у тебя уже другая сущность, иная музыка души. Но ты бьешься, Рок, и я это ценю. Мы можем воздействовать на них только снаружи, опираясь на опыт тысячелетий. Ты другой. Ты хорошо генерируешь свою силу, и, возможно когда-нибудь, сумеешь понять их душу. Я твердо верю в то, что победа случится. И эта малая победа может привести за собой победу великую. Сломив этого человека, не исключено, что можно будет получить власть над всем человечеством.
- Ты не можешь не слышать противоречий в своих словах, - попытался охладить все возрастающий пыл учителя Рок, - и на что ты надеешься?
- На чудо! Да-да, не удивляйся - на чудо. Но чудо не совершается само, оно не возникает из пустоты или в пустоте. Всегда в основе труд, совершенный усилием мысли, чувства, силы, веры. Мы, как и они, все время готовим почву для чуда, вспахиваем эту житницу свои разумом, удобряем своей волей, поливаем надеждой. Только между нами есть некоторые различия. Знаешь, как легко они входят в человеческий мир, и как трудно, а порой мучительно это для нас?
- А разве это справедливо?
- Это ты, Рок, заговорил о справедливости? Странно... На самом деле, как ни печально, в этом и есть высшая справедливость. Этот мир создан для них. Мы в нем инородны. Мы незваные гости на этом празднике, но мы все равно хотим получить свою долю пирога.
Черный Ветер какое-то время молчал, а потом продолжил уже спокойно:
- Мы все равно отвоевываем этот мир, мы приучаем его к себе, изменяем под свою сущность. И, знаешь, мы почти уже радуемся... Пожалуй, я расскажу тебе кое о чем еще:
- Слуги Добра вторгаются в человеческую жизнь очень легко. Требуется только разрешение. И они отдергивают штору, а в редких случаях даже открывают дверь. Мы же имеем всего несколько порталов, через которые возможно наше проникновение. Но даже в этих местах восстает против нас природа. Наше соприкосновение с ее материей вызывает необычные явления: изменяется время, искривляется пространство, вздымаются и исчезают волны, обрадуются кратеры и воронки. И не наша вина, если в эту минуту там окажется человек. Люди называют эти места аномальными зонами, они приписывают им особые свойства, ищут там пришельцев иных миров. А там нет ничего - только пустота, через которую просачивается наша энергия. Самый большой наш портал на твоей планете они назвали Бермудским треугольником. Мы все время боремся за то, чтобы этих мест становилось больше. Но у нас на пути постоянно встают Его воины, поэтому получаются лишь незначительные проколы в защитных слоях планет".
- И нет никаких других способов?
- Почему? Обладающие такой силой как я, а, возможно, уже скоро и ты, могут входить в их мир в любом месте и в любое время. Только преодоление защитного поля отнимает много энергии. Боль от полученного ожога так велика, что мы не можем пребывать там слишком долго. Впрочем, можно просунуть туда только руку, и тогда площадь обожженной энергии будет значительно меньше. Кстати, подобное же мы испытываем в том мире, когда соприкасаемся с молитвой. Правда, страшна для нас далеко не каждая молитва. Только наполненная силой истиной веры, представляет она настоящую опасность.
- И что же, этот ожог остается навсегда?
- О нет, постепенно все зарастет новой энергией, как зарастают раны на бренном человеческом теле. Просто приходится жить с этой болью некоторое время.
- А что ты назвал шторой и дверью?
Ветер откинул со лба черную прядь:
"Находясь рядом с людьми, мы полностью сохраняем свою силу только в Зашторенных мирах. А пронести эту силу в их мир в полном объеме мы можем лишь через дверь. Но она открывается не для всех и по особому разрешению. Поэтому действуют в человеческом мире только наши бледные копии, наши немощные воплощения. И сила этих воплощений слишком мала, она соизмерима с силой человека. Поверь, Рокерра, там идет равный, можно сказать, честный бой. В этом поединке человек имеет все шансы на победу, он часто другого не имеет - воли и желания бороться.
Но вот тут происходит уже интересное. Почему-то именно нас все чаще допускает он к себе, именно наши дары человек принимает с большим удовольствием. Есть, правда, среди них непоколебимые, но таких не слишком много. Мы боремся за остальных и постепенно их получаем.
Мы им посылаем искривленное знание, заставляем поверить в то, чего не бывает в их мире. Например, они думают, что встречают инопланетный разум, или мифических существ, что поддаются воздействию несуществующих сил, и тогда идут за помощью к колдунам и экстрасенсам. Мы дарим им иные ценности, и они привыкают к ним и получают удовольствия от того, что их разрушает, и не замечают разрушения.
Всегда легче подчинить себе верующего в то, что во власти других сделать его счастливым. Гораздо труднее поддается тот, кто убежден, что творцом своего счастья является он сам. Всегда легче найти союзников среди тех, кто союзников только ищет, чем среди тех, кто в союзниках имеет Творца.
Ты тоже воздействуешь на них, и труд твой не напрасен. Ты отрабатываешь для нас методику. Несмотря на то, что сущность человека неизменна, сегодня с ним уже нельзя обращаться так, как тысячу лет назад.
Ты обладаешь поразительным чутьем. Вот скажи, зачем ты расставил свои шахматные фигуры вокруг этого издательства"?
- Я чувствую в этом необходимость. Сколько себя помню, я, как собака, ощущаю жизнь по запахам. Если человеку завязать глаза, он все равно определит знакомый аромат, и никогда не спутает запах коньяка с запахом черного кофе. Вот так и я безошибочно чувствую запах врага, запах опасности, запах необходимости того или иного действия. Только... я никак не могу почувствовать то, что нужно этой упрямой девчонке, - с горечью вспомнил о своем Рокерра.
- Не отчаивайся, возможно, придет и этот навык. Только навык, потому что, если придет это чувство, знай - ты воин уже не нашей армии. А пока ты все сделал правильно, и я сейчас объясню почему. Но прежде хочу тебя немного огорчить - пешки ты выбрал не самые перспективные. С другой стороны, чем сложнее игра, тем она интереснее. Я уже и сам принимаю в ней некоторое участие, и делаю это даже с удовольствием.
- Участвуешь? И в чем же это выражается?
- К примеру, предвидя твои поражения, недавно я оказал тебе весьма существенную помощь. Так сказать, подсунул лишний туз в твою колоду. Я украл для тебя кусок бумаги.
Черный Ветер сполна насладился тем эффектом, которое произвели эти слова, и только потом продолжил:
- Это обычный с виду клетчатый листок, вырванный из ученической тетради. Но он очень дорого стоит, этот листок потому, что в ту тетрадь, как в книгу судьбы, вписывается его непрожитая жизнь. А этого листка его мысль коснуться не успела. И теперь ты сам можешь написать там то, что поменяет весь ход событий и приведет к иному результату, если, конечно, ты сумеешь найти листок. Одного только ты не сможешь сделать - вписать туда конечный результат. Лишь пару точно выверенных ходов, не более.
- Теперь я понял, учитель, какая необходимость влекла меня в издательство, и какой запах я там учуял. Листок там. Я знаю это точно! Я только не понимаю, для чего я все так усложнил. Зачем столько бесполезных усилий для привлечения совершенно ненужных людей? Мне достаточно еще одного ночного визита к Ольге, и, как хорошая ищейка, я найду его, где бы он не находился. Мы победили! - радостно закончил свою речь Рокерра.
Но он не встретил ответного восторга. Он услышал надменный голос учителя:
- Никогда не забывай, что ничего нельзя решать за Космос! И, вместе с тем, никогда не стоит недооценивать самого себя, - Черный Ветер странно улыбнулся, и вдруг неожиданно оживился. - К стати, а как тебе нравится помощник?
- Очень достойный, - ответил Рокерра, и Ветер понял, что настроение ученика заметно улучшилось, - Только я иногда думаю, а не перестарался ли ты, создавая такую красоту. Знаешь, сколько уже раз Ирэн получала приглашения сниматься в кино? Боюсь, как бы она не увлеклась, и не забросила работу в офисе.
- Не бойся. Его ни что не сможет увлечь. Он раб пустоты. И его искусство состоит только в том, чтобы наполнять оболочку этой пустоты исключительно нашей волей.
...
Марина Сергеевна закрыла тетрадь и ушла смотреть на звезды...
Лето! Солнце, речка, теплые долгие вечера - это замечательно, особенно, если эти дни выходные. Но как быстро они проходят, оставляя лишь милые воспоминания и надежду на то, что в следующие выходные снова будут солнце, речка, теплые долгие вечера.
В воскресенье вечером дети уехали, а утром вместо них пришли дожди и томительное ожидание. Теперь Марина Сергеевна каждую минуту ждала звонка из редакции. Она понимала - никто не обещал, что это случится скоро, но так же она знала, что тяжелее всего ждать в начале и в самом конце. Через несколько дней сознание привыкнет и успокоится, а пока...
Ее сознание успокоилось к четвергу.
Она не знала, что Лиза тоже торопила эту встречу, и не только потому, что того требовала работа. Однако, мешали другие неотложные дела и разные жизненные обстоятельства.
"Неделю назад, - вспомнила Лиза,- когда я встретила Генофонд, то думала, что процесс сотворения ребенка начнется сразу же и проходить будет энергично. А отношения по-прежнему топчутся на месте и непонятно, когда перейдут в нужную фазу". Постепенно она начинала терять свое железобетонное спокойствие.
Ей совершенно не нужен был ни этот респектабельный красавчик, ни его ухаживания, состоящие из нежных взглядов, ласковых поцелуев и огромных букетов роз, которые постоянно норовили уколоть ее своими острыми шипами, просовываясь через кружева затейливых воротничков.
Ей безумно хотелось, чтобы все было примитивно, грубо и результативно.
Потом она подумала о том, что сама еще только вчера начала проходить медицинское обследование. Собственная нерасторопность и огорчила и успокоила одновременно. Лиза подошла к кулеру и налила в чашку горячую воду. В этот момент она посмотрела на Ольгу и поразилась произошедшей с ней переменой.
Их Ольга, постоянно фонтанирующая идеями, временами излишне требовательная и даже придирчивая, но всегда очень живая и деятельная, сидела сейчас, ссутулив острые плечи, и потухший ее взгляд застыл, уткнувшись в пустоту за окном.
Лиза забыла о том, что собиралась пить кофе и подсела к подруге, поставив чашку с кипятком на край ее стола:
- Оль, что происходит?
- Ничего.
- Неправда, я вижу: с тобой что-то не так. Что-то очень-очень не так с тобой, подружка.
- Я влюбилась, - устало сдалась Ольга, и в глазах у нее задрожали слезы.
- И что, нет никакой надежды?
- С чего ты взяла? - Ольга удивленно посмотрела на Лизу, - у нас все хорошо, мы вместе, он говорит, что любит...
- Ничего не понимаю, почему тогда уже неделю ты как будто сама не своя?
- Наоборот, я неделю наконец-то счастлива, - возмутилась Ольга, а потом задумалась, и почему-то не нашла в себе этого счастья.
- Подожди, выпей, - и Лиза придвинула к ней свою чашку. Ольга отхлебнула большой глоток. Вода оказалась невыносимо горячей, она обожгла горло, но на время заглушила другую боль, ту, что теперь постоянно жила в узкой ложбинке под грудью, и мимо чего вода прошла, уже заметно растеряв свою ярость.
- Понимаешь, - заметно спокойнее начала Оля, - у нас с ним все хорошо, плохо только то, что он очень занятой человек. У него крупная фирма и он принадлежит своей работе. А я хочу, чтобы он принадлежал мне. Понимаешь? Только мне одной. У меня совсем нет сил на ожидание. И потом он безумно красивый мужчина, поэтому кроме работы в соперницах у меня каждая проходящая мимо него женщина. А их так много, что моя ревность зашкаливает. А знаешь, какое у меня самое большое желание?
- Это элементарно, Ватсон. Ты хочешь выйти за него замуж!
- Наконец ты ошибся, Холмс. Это было бы слишком просто и красиво. Мое желание ужасно. Я хочу, чтобы его фирма разорилась, и он стал нищим. Я хочу, чтобы он был кривым, хромым и никому не нужным. И всегда, каждую минуту был рядом. Понимаешь?
- Не понимаю, - Лиза помолчала недолго, а потом вздохнула, - и больше всего я, знаешь, чего не понимаю - почему ты, умная девушка, не видишь, что на самом деле это твоя любовь кривая, хромая и нищая.
В этот момент раздался звонок. Ольга судорожно выхватила из сумки телефон и прижала его к уху. У нее всегда был очень громкий звук в аппарате. Лиза хотела отойти, но что-то заставило ее задержаться, прислушаться к разговору и даже насторожиться.
- Я сегодня занят, - произнес знакомый мужской голос.
- Как ты себя чувствуешь? - тревожно перебила Ольга
- Может быть важнее для тебя будет узнать причину моей занятости? - в голосе мужчины послышались недовольные нотки. - Приезжают зарубежные партнеры.
- Хорошо, - неожиданно спокойно ответила Ольга.
- Завтра я тоже не смогу, - мужской голос стал раздраженным, будто его разозлило это спокойствие.
- Хорошо.
- Перезвоню, - и трубка замолчала короткими злыми гудками.
- Оля, - Лизин голос был осторожен, будто ступал по тонкому льду.
Ольга сидела неподвижно белая, как японская фарфоровая статуэтка.
- Оль, ты меня прости, пожалуйста, за то, что я сейчас скажу, но он ведь над тобой издевается. И еще... я никак не могу вспомнить, где я слышала этот голос? Он, конечно, был сильно искажен, но что-то такое знакомое... - Лиза напряглась, но вспомнить не получилось, и она вернулась к разговору:
- Теперь я точно знаю, что у тебя не так. Счастье не может делать человека несчастным. Вдумайся в эти слова. Оля, он недостойный человек, и ты должна это понять. Ты заставь себя хотя бы на минуту посмотреть на него со стороны, как на чужого, лучше, как на врага. Протри зеркало, в котором отражаются ваши отношения, и увидишь, как оно закоптилось. Влюбленная в хорошее, ты должна светиться...
- Хватит, Лиза! Ты говоришь, как литератор. Я вот сейчас очень хорошо вижу, как ты жонглируешь своими литературными способностями. А мне просто больно, когда я без него, но я все готова ради него стерпеть, и все ему простить, когда он рядом. Только я чувствую, что на работе я переношу разлуку легче, а дома совершенно схожу с ума. Вот и сейчас мне безумно грустно, но это все-таки посильная ноша. Но даже здесь остается ощущение какой-то несвободы. Будто там, за порогом, стоит непрошенный гость, которого ты не хочешь впускать к себе в дом, а он все равно и никуда не уходит. И рано или поздно ты выйдешь на улицу и обязательно с ним встретишься. Ты даже не представляешь, как угнетает своей неизбежностью эта отложенная встреча с тоской.
- Ладно, Оль, давай лучше я тебе про свои неудачи расскажу. Знаешь, иногда человеку в беде очень хорошо помогает известие о несчастье других людей, - грустно рассмеялась Лиза, - А вдруг и тебе поможет?
Лиза вздохнула и продолжила:
"Я, Оля, на днях Генофонд встретила. Толком ничего тебе про него рассказать не смогу, потому что сама мало чего знаю. Наверное, он тоже богатый, и точно, что такой же занятой. Но мне все это неинтересно. В отличие от твоего, он навязчиво заботлив, нежен и внимателен. Но все эти замечательные свойства в определении качества генофонда, в моем собственном деле абсолютно бесполезные и даже вредные.
Что мне от его бесконечных звонков и свиданий? Мне зачатие ребенка нужно, понимаешь, зачатие! А он, чтоб его..., наверное, очень порядочный человек, поэтому я никак не могу от него "этого" дождаться.
Вот твой друг тебе редко звонит и редко к тебе приезжает, а мой мне уже кажется назойливым. Но, на самом деле, наши ситуации абсолютно одинаковы. Да-да, не удивляйся. Потому что мы обе не получаем того, чего хотим, и неважно, по какой причине. Я скоро совсем как ты, сума сходить начну, если не получу от него приглашение провести время в номере какого-нибудь отеля. Да хоть сюда бы, что ли на ночь приехал"!
Лиза была так увлечена своим рассказом, что не обратила внимания на то, как удивленно и даже испуганно посмотрела на нее Ольга.
- Я уже начинаю серьезно опасаться за свои нервы. Но вчера, я, наконец, записалась к доктору, появилась иллюзия некоторого продвижения к цели, и я немного успокоилась.
Ольга слушала спокойный Лизин голос и по-хорошему завидовала: "Конечно, ей легче, - думала она, - Этот человек для нее эпизод. Не будет его, найдется кто-то другой, а я..." и мысли уже в который раз вернули ее на два дня назад, в прошедший вторник.
В этот день она последний раз видела Иннокентия. Еще с утра он предупредил, что заедет очень поздно, и так случилось, что они уже во второй раз остались на ночь в офисе.
Это ее не огорчило. Ей нужен был он и неважно, где. Только бы весь без остатка, только бы ее и навсегда. Уже под утро, когда горячие волны чувств немного остыли, а измученное тело, наконец, утолило жажду, ее глаза получили возможность видеть, а мозг осознавать происходящее. И Ольга с удивлением обнаружила, что ее возлюбленный ведет себя немного странно.
У нее даже возникло ощущение, что рядом с ней находится только его оболочка, а все его естество существует где-то отдельно. Иннокентий был привычно нежным, только очень усталым, и чем-то сильно напоминал классно сконструированного робота, которого уже обучили самым сложным навыкам, но еще не успели вживить душу. Несколько раз ей вообще показалось, что он будто принюхивается. Пока она обдумывала, как бы по тактичнее прояснить ситуацию, он спросил ее сам:
- Никак не могу понять, что здесь сегодня не так. Что изменилось? И этот запах... какой-то...
- А! Вот ты про что, - облегченно вздохнула Ольга, - мы это тоже заметили. У нас в здании энергетика поменялась. Теперь мы здесь защищены покоем от страданий, но зато совершенно бессильны перед натиском трудолюбия. Это наша Зинаида в пятницу батюшку приводила. Такой старательный священник оказался, ни один мало-мальски заметный уголочек без внимания не оставил. Все своей метелочкой обмахнул и какими-то непонятными словами обговорил.
Я к этому поначалу несерьезно отнеслась, а теперь такую разницу в состоянии души чувствую... Что с тобой?. - она увидела, что у Иннокентия на лбу выступили капли пота.
- Плохо мне. Заболел, наверное. Температура, - произнес он уже заметно осипшим голосом
Ольга попыталась что-то сказать, но он резко ее оборвал:
- Ничего не надо, и не трогай меня, а то... заразишься, - чуть запнувшись, добавил он, потом молча встал, оделся и, немного покачиваясь, двинулся к выходу.
- Не провожай, - не оборачиваясь, бросил он так жестко, что Ольга сразу оставила в покое застрявшую молнию и замерла, опустившись на деревянную крышку офисного стола, будто бабочка, насмерть пригвожденная к страшному бархату коллекционной коробки.
- ...Знаешь, мой Генофонд - очень даже эффектный мужчина, - сквозь воспоминания к Ольге снова пробился Лизин голос, - у него породистые черты лица, смуглая бархатная кожа, блестящие черные волосы, атлетическая фигура ...
- Ты как будто про моего рассказываешь, - грустно улыбнулась Ольга.
- Только давай не будем их сравнивать, будто куличики в песочнице: чей выше, а чей ровнее, - предложила Лиза.
- Конечно, давай...
Эх, девчонки, лучше бы вы их сравнили. Если бы вы знали, как мудра иногда бывает детская логика.
Лиза взяла со стола свой сотовый телефон и набрала номер.
...Самые долгожданные звонки всегда звонят неожиданно. И вот и сегодня, наконец, раздался такой неожиданный звонок.
- Добрый день. Это Марина Сергеевна?
- Да.
- Меня зовут Лиза. Я работаю с текстом вашей книги.
- Ой, Да, конечно, очень рада вас слышать.
- Мы можем договориться о встрече?
- С понедельника я в отпуске и могу приехать в любое удобное для вас время, - Обрадовалась Марина Сергеевна.
- Вот, давайте на понедельник и договоримся. Хотя... лучше все-таки на вторник, - Лиза вспомнила про одно очень важное дело и решила, что в понедельник она отдаст в печать тот материал и будет уже совершенно свободна. Потом она подробно объяснила Марине Сергеевне, как добираться до их издательства,
- Все, Ольга, - сказала Лиза подруге, - больше сегодня время на разговоры не тратим, у меня начался очередной приступ трудолюбия. И потом мне очень хочется поскорее встретиться с этой женщиной.
- Почему? Книга такая интересная?
- Книга неплохая, скорее даже необычная. Но она, так сказать, "неформат", и читать ее не каждый захочет. Только я чувствую, что как раз таких книг и просит душа нашего генерального.
- Так, тебе-то эта встреча зачем?
- Один очень важный вопрос хочу задать. Понимаешь, на запах планируемого материнства в мою голову столько разных тараканов заползло, надо, чтобы хоть на одного меньше стало.
- А... , - пожала плечами Ольга и снова уставилась в окно, но уже скоро приступ трудолюбия посетил и ее.
Как и договаривались, во вторник утром Марина Сергеевна села в электричку. Экспресс шел почти без остановок, и все места в вагоне были заняты, поэтому сегодня она никого не ждала. Она просто смотрела в окно и думала о том, что в последнее время тетрадь была с ней не очень общительна.
Она обратила на себя внимание всего два раза и рассказала совсем немного.
Сначала она сообщила о том, что все эти дни после возвращения из Германии Кир и Луна были бесконечно счастливы. Они трепетно любили свое счастье, испытывая благодарность за каждое подаренное мгновение. И неважно, что состояло из этих мгновений - короткие минуты телефонных разговоров, или долгие часы нежности.
Они собирали эти драгоценные искры в пригоршни и осыпали друг друга радостным чувственным разноцветьем...
Второй раз тетрадь подробно описала один малосущественный момент из жизни Кирилла, точнее даже, одну единственную его мысль:
" Завтра вечером я не увижу Луну, - буквы сложились в слова и застыли на клетчатом листке. - Какие у нее могли возникнуть проблемы, связанные с выставкой? - думал Кирилл. - Как жалко, что я ничем не могу ей помочь. А может, и смог бы, но она наотрез отказалась об этом разговаривать. А с другой стороны, что я удивляюсь, я и сам ни за что не стал бы грузить ее своими неприятностями".
Последнее Марина Сергеевна записала вчера вечером и убрала тетрадь в сумку...
Около одиннадцати часов дня она уже поднималась по лестнице старинного особняка. Рядом с массивной входной дверью была прикреплена не менее внушительная бронзовая табличка. "Издательский дом "Путь к свету", - прочитала Марина Сергеевна и подумала о том, что такое название не очень соответствует содержанию книжной продукции, которой в огромном количестве завалены полки книжных магазинов. "Наверное, у них какая-то нестандартная специализация, поэтому они и взяли мою книгу".
На вахте, или, как теперь принято говорить, на ресепшене ей подсказали, как подняться наверх. Чуть раньше по телефону Лиза предупредила, что еще недолго будет занята и попросила подождать ее в холле на втором этаже.
Холл был просторный. Вдоль стен располагались большие кожаные диваны, а пустоту середины спасала одинокая пышная пальма в больной деревянной кадке. Возле нее стояли трое: рыжеволосая женщина лет шестидесяти с пышными формами, симпатичный загорелый парень и стройная худощавая девушка. Марине Сергеевне показалось, что глаза девушки были печальными и красными, будто она недавно плакала.
Коричневый диван радостно принял Марину Сергеевну в свои мягкие объятья, и она невольно услышала конец их разговора.
- Я считаю, что здесь, - и рыжеволосая повелительно ткнула пальцем в мохнатый ствол пальмы, - должен находиться фонтан! Вы люди творческие и, представляете, как хорошо вам будет думаться под звуки журчащих струй!
При этих словах глаза говорящей загорелись азартом, а в глазах девушки печаль угасла, но появилось нечто другое - недоброе.
- Ты, Зинаида, не только любовь к духам своей молодости сохранила, у тебя и с самой молодостью расстаться не получается, а, точнее сказать, с детством. Когда ты только повзрослеешь? Все время какую-то ерунду выдумываешь! Делать тебе, что ли, нечего?
Марина Сергеевна заметила, что собеседники удивленно переглянулись.
- Ты что, Оль? - потеряно спросила женщина, - ты не заболела? Странная ты какая-то в последнее время, - с сердцем добавила она.
Ольга хотела что-то возразить, но молодой человек, быстро сориентировался и попытался разрядить обстановку:
- Знаете, Зинаида Ивановна, Вы меня, конечно, извините, но под звуки этих струй у меня могут возникнуть несколько иные чувства, можно даже сказать, физиологические желания, - рассмеялся он, но смех его никем не поддержанный, быстро угас, а девушка, резко повернувшись, скрылась за ближайшей дверью.
- Ой, Вода, ты, как всегда! Лучше скажи, что с Ольгой? - спросила женщина.
- Не знаю, они с Лизой о чем-то шепчутся, но мы не в курсе.
- Да, чего там, и так все понятно - с хахалем у нее что-то не ладится, точно, - махнула рукой Зинаида. - Ну, а мне-то что посоветуешь, лоббировать мой проект у генерального, или как?
- Лоббируйте, Зинаида Ивановна, лоббируйте, - похлопал ее по плечу собеседник.
- А, между прочим, "гламурные" меня очень даже поддержали, пойду еще к "умным" загляну, но на них у меня надежды маловато, - вздохнула она и двинулась к следующей двери, а парень открыл ту же, за которой только что скрылась девушка.
Через пару минут в холл поднялся молодой человек лет тридцати. На нем была ярко желтая бейсболка и такая же жизнерадостная ветровка. Черным на спине был напечатан длинный телефонный номер и какая-то эмблема, но ее Марина Сергеевна рассмотреть не успела, потому что он снял ветровку и закинул ее на плечо.
Проходя мимо, он окинул Марину Сергеевну быстрым внимательным взглядом. Ей даже показалось, что взгляд этот на секунду замешкался, но только на секунду, а потом молодой человек открыл все ту же дверь.
"И этот на моего похож, - подумала она. - Бородка, русые кудрявые волосы собраны в хвост, только лет на десять постарше..., как тот попутчик", - но потом она решила, что уже так сильно соскучилась, и ей просто очень хочется хоть в ком-то находить сходство с сыном.
Через несколько минут дверь распахнулась, и молодой человек вышел обратно. Теперь он был заметно взволнован, отчего лицо его немного покраснело. Быстро пройдя в сторону лестницы, он все-таки успел еще раз бросить на Марину Сергеевну такой же пристальный взгляд, а потом бегом спустился вниз.
Вслед за ним вышла миловидная девушка с толстой русой косой и виновато посмотрела. Она почему-то нервно теребила кончик своей косы.
- Здравствуйте. Вы Марина Сергеевна? - спросила она.
- Да.
- А я Лиза. Извините, пожалуйста, что пришлось подождать, но... так получилось.
- Очень приятно, - Марина Сергеевна подумала, что ей действительно очень приятно это знакомство. Лиза расположила к себе сразу и спокойной красотой лица, и ласковостью обращения, и, главное, какой-то неуловимой правильностью. Но больше всего Марине Сергеевне понравились ее глаза: большие и очень внимательные.
- А давайте мы с вами здесь поговорим, - предложила Лиза. Здесь тихо, прохладно, а то у нас там возникло некоторое напряжение.
В этот момент из кабинета выскочила та худощавая девушка, что недавно стояла возле пальмы, и бегом пробежала мимо них. Только теперь она была уже совсем другая. Она счастливо улыбалась и даже махнула Лизе рукой.
- Кажется, напряжение спало, - вздохнула Лиза, - но тут все равно лучше.
- Это как вам удобнее, - поддержала ее Марина Сергеевна, - мне здесь очень хорошо.
- В общем, так, вопросов у меня к вам много, и еще я дам вам почитать правки. В основном это касается стилистических ошибок, но есть кое-что и по смыслу. Вы настроены выслушивать критику?
- Абсолютно.
- Хорошо. Например, в вашей книге вы пишите о конце Вечности. А не кажется ли вам, что это звучит так же, как, если я бы я сказала, что масло не масляное, а вода, журчащая в ручье, не мокрая. Можно, конечно, применить и такой художественный прием, но тогда с точки зрения физики эти субстанции уже по определению становятся совсем иными.
- А что такое - Вечность? - ответила вопросом на вопрос Марина Сергеевна. - То, что будет всегда? Я этого не отрицаю. Осталось только разобраться с пониманием субстанции "всегда". Когда человек произносит фразу: " Я буду любить тебя всегда", он что под этим подразумевает? Какой временной промежуток? Ограниченный рамками его собственной жизни, или, если в нем живет вера в иное бытие, то рамки эти значительно раздвигаются? Получается, что даже у человека есть воля мысленно ограничить или раздвинуть Вечность?
Другой пример. Есть логический, а, может быть, даже философский вопрос: "Чем тоннель отличается от коридора", знаете?
- Нет, - призналась Лиза.
- В конце тоннеля свет, а в конце коридора стена. Вот, представьте себе, что вы стоите в начале очень длинного коридора. Рядом видны рисунки на стенах, двери, плитка на полу, а в перспективе все сливается, превращаясь в четыре сплошные поверхности, замыкаемые тупиком. Но если появится желание пройти по коридору, то не исключено, что где-то там, в конце, есть проем, позволяющий попасть в другой коридор. То есть коридор может оказаться началом лабиринта, как прообраза бесконечности.
А ведь можно стоять на месте, уткнувшись взглядом в тупик стены, и не знать иной перспективы. Вот и опять возникает присутствие воли человека.
Значит, даже здесь, в этой жизни, мы управляем границами и вечности, и бесконечности, как в философском, так и, в некотором роде, даже физическом смысле.
А вода?
Если вы дотронетесь до водной поверхности ручья, отраженного в зеркале, то рука по-прежнему останется сухой. Но ведь вы же трогали не глаза свои, не уши, а именно воду. Просто в этот момент она находилась по отношению к вам в иной реальности.
...Я тоже пишу о совершенно иной реальности, - вздохнула Марина Сергеевна, - А, чтобы не было лишних вопросов, я назвала эту книгу сказкой.
- Ну, что ж, ваши рассуждения вполне соответствует жанру вашей книги. Кстати, нужно было бы сказать об этом сразу, извините за мою несообразительность, - руководство одобрило ваш труд, так что будем готовить книгу к печати.
Они так увлеклись беседой, что не обратили внимания на то, как вслед за первой на улицу ушла вторая девушка, а вскоре первая вернулась, и хотя уже не была такой искрящейся, но все равно ее лицо освещалось радостной таинственной улыбкой. Проходили какие-то другие люди, а они все говорили, говорили...
Когда разговор подошел к концу, Лиза неожиданно замялась:
- Можно мне задать еще один вопрос, ...личный. Я точно почувствовала, что могу вам его доверить, если вы, конечно, ответить захотите...
- Не стесняйтесь, Лиза. Мне кажется, что мы с вами уже подружились.
Девушка еще несколько мгновений колебалась, а потом, немного волнуясь, произнесла.
- Я решила родить ребенка. У меня нет мужа, но я все равно хочу его родить. Для себя. Разве это плохо?
- Это хорошо.
- Ну, вот, - выдохнула Лиза и продолжила уже совсем спокойно, - Мне уже не двадцать лет, я привыкла серьезно обдумывать каждый свой шаг, вот и сейчас я о чем только не передумала. Например, у меня появился страх, а вдруг с моим ребенком когда-нибудь потом случится что-то страшное? Ну...
-Я понимаю. И что?
- Просто иногда я думаю о том, что может лучше и не рожать вовсе. Я вообще в последнее время немного нервная стала, наверное, от этого и такие мысли, но они ведь мучают.
Марина Сергеевна очень тепло посмотрела на девушку:
"А пусть они вас, Лиза, не мучают. Конечно, думать нужно обязательно, но верить только в хорошее. А когда случается что-то плохое, нужно думать, для чего это произошло. Это очень трудно - думать об этом, правда, очень трудно. Особенно, когда случается такое, - в глазах Марины Сергеевны блеснули слезы, но она привычно справилась и продолжила, - Только знаете, этот труд вознаграждается.
Вот я получила веру в то, что мой сын где-то есть и он очень там нужен. Я никому не хочу это доказывать по той простой причине, что есть вещи, доказать которые невозможно. Но даже если бы это чувство ко мне не пришло, я ведь двадцать три года была счастлива тем, что у меня такой замечательный ребенок. Это гораздо больше, чем ничего. Знаете во сколько раз двадцать три больше, чем ничего? В бесконечность. Я была с ним целую бесконечность, только она на время закончилась, а вы говорили... а могла бы просто знать, что кроме дочери было бы хорошо иметь еще сына.
Каждый решает сам, что лучше: двадцать три года видеть солнце, а потом, ослепнув, до конца своих дней вспоминать, как оно прекрасно. Или быть слепым от рождения, и жить, зная, что солнце - это яркое пятно на небе непонятного желтого цвета.
Видите ли, Лиза, у меня был не просто сын, у меня был добрый, очень мудрый и необыкновенно веселый друг. Если бы мне предложили подарок - изначально родить совершенно другого мальчика, и пообещали, что с тем другим я счастливо проживу до конца своих дней, я бы этот дар не приняла. Я не хочу другого. Я, даже в мыслях, никогда не предам своего.
Вечером тетрадь позвала Марину Сергеевну особенно настойчиво. Она перелистала исписанные листы и... очень удивилась. Такое случилось с ней впервые.
Там, где она ожидала увидеть продолжение, она увидела белую страницу, на которой не было написано ни единого слова. Но ощущения, что на ней было пусто, тоже не было. На странице была тишина.
Вернувшись в кабинет, Лиза обнаружила очень жизнерадостную Ольгу. Ей бы в голову не пришло этому удивляться, если бы не предшествующие события этого дня.