20 апреля - очень важный день для нашей семьи. В этот день родился человек, с которым в моем сознании прочно связаны тяжелые годы военных лишений и мытарств.
Я говорю не о мальчике Адольфе, родившемся в 1889 г. в семье скромного австрийского таможенника.
Я говорю о девочке, родившейся в 1916 г. в семье эвакуированного в Баку путейского инженера. Я говорю о своей бабушке.
В нежном возрасте я отнесся к ее рассказам самонадеянно и не поспешил своевременно их записать. Теперь страшно жалею. Она прожила без преувеличения бурную и интересную жизнь, скорее всего счастливую, и поэтому мне особенно обидно за свою лень и расхлябанность. Какой это мог бы быть увлекательный мемуар!
Когда мне попадаются на глаза фотографии женщин, стремившихся стать жизненной опорой сильно повзрослевшего и даже заматеревшего давно не мальчика Адольфа, они не вызывают у меня заметного мужского интереса. Не то. Если бы эти женщины напоминали мою бабушку, великий Фюрер немецкого народа вполне мог отказаться от идеи "жениться на Германии". Ах, если б он хотя бы увидел ее фото - он знал бы к чему стоит стремиться!
Но - не судьба!
Ближе всего их жизненные пути сблизились в первых числах августа 1942 г., когда немецкая пехота взломала-таки оборону северной Кубани и решительно двинулась на Краснодар. Комсомолка, служившая каким-то счетоводом в аппарате горисполкома, красавица-разведенка с 5-летним сыном на руках, в недавнем прошлом жена одного из самых популярных игроков регионального футбольного клуба попала в последний поезд, эвакуировавший городскую администрацию и специалистов. Поезд шел медленно: немцы много бомбили, и пути были сильно повреждены. Запланированные стоянки постоянно отменялась, потому что наперегонки с составом неслись к Ростову по донским степям танки Вермахта. Сейчас мне уже трудно восстановить ее рассказ, но, по моим представлениям, выехали они из Краснодара 9-го или 10-го августа, провели в пути день - от силы полтора и не одолели даже половины дороги, как на одной из станций им сообщили, что поезд дальше не пойдет, немцы уже в Минеральных Водах.
Не могу вспомнить, как бабушка вернулась в Краснодар. По-моему, ехали долго, на телеге. О каком-нибудь контроле документов или обысках в пути она не упоминала.
Хотя оккупационный режим в Краснодаре отличался особой кровавостью и безжалостностью, каких-то страшных рассказов о зачистке города новыми властями бабушка не оставила: сразу по приезде ее свалила тяжелейшая дизентерия, от которой она обессилела настолько, что передвигалась, опираясь на палку. От болезни она спаслась, собирая в соседском саду осыпавшиеся перезрелые мелкие абрикосы, те, что на юге называют "морельками".
После выздоровления она долго боялась появляться на улице: красивая русская девушка неюжной наружности рано или поздно привлекла бы внимание патрулей или солдат. Немного помогали родители, в доме которых она жила. Еще выручало, что городские клумбы еще при советской власти были превращены в огороды, и это позволяло какое-то время сводить концы с концами. Пятилетний сын, играючи, мародерствовал по бессознанке, собирая картофелины или дергая морковку, пока мама, стоявшая рядом, якобы увлеченно беседовала с кем-то из знакомых. Однако, впереди маячила зима, и будущее выглядело более чем мрачным.
Однажды то, чего она так боялась, произошло. На улице ее остановил немецкий офицер, проверил документы и допросил на хорошем русском языке. Выслушав ее историю, он велел ей придти в комендатуру и там назначил ее учетчиком по приему сельскохозяйственной продукции от крестьян. В этой должности она и проработала всю осень и большую часть зимы.
Нет, никаким саботажем или сбором разведсведений моя бабушка не занималась. Самое большее, что она себе позволяла, было закрыть глаза на недосдачу крестьянами продуктов. Крестьяне быстро оценили ее сговорчивость и со своей стороны старались всякий раз ее отблагодарить.
Доброжелательный офицер, принявший ее на работу временами встречался с ней, но бабушка никогда не говорила, что их отношения стали более близкими чем недавнее случайное знакомство. Не было даже знаков личного внимания с его стороны. Я бабушке в этом верю, потому что о своих поклонниках она всегда рассказывала мне без особого смущения.
А теперь я расскажу о маленьком чуде, которые, как показала история нашей семьи, таки случаются на войне.
Разгром немецких войск под Сталинградом сменился бурным контрнаступлением Красной Армии на Северном Кавказе. Отступление Вермахта из Краснодара было довольно беспорядочным, нервозным, и моя бабушка, напуганная окружавшей ее неразберихой, обратилась за советом к своему немецкому покровителю.
И вот тут этот покровитель сообщил ей, что он - сотрудник советской разведки, и велел ей спокойно остаться в городе, лишь укрывшись на переходное время от посторонних глаз. Бояться за себя ей не следовало, но, когда придут "наши" и будут ее проверять, нужно было прямо сказать - что на работу в немецкой управе ее назначил он. Еще этот офицер сказал, что сейчас он должен уехать с немцами, но через одну-две недели вернется в город. Я плохо запомнил, как его звали, поэтому позже, уже после перестроечных рассекречиваний, проверять рассказ бабушки с этой стороны не было никакого смысла; по-моему, она называла своего опекуна довольно банальным именем, Фукс.
Больше моя бабушка никогда его не видела и не слышала о нем. Она считала, что человек этот, скорее всего, погиб.
Правда ли все это?
Несколько непрямых фактов убеждают меня в этом.
После того, как Красная Армия вошла в город, бабушку, как находившуюся в городе во время оккупации, тут же вызвали в смерш и очень придирчиво допросили. Она сделала так, как ее научил загадочный покровитель - сослалась на него и рассказала все без утайки. Допрос был очень напряженным, ее продержали в смерше целую ночь. По ее словам, за эту ночь она поседела. Но утром следователь сказал ей, что она свободна, и подписал пропуск.
Можно, конечно позлопыхать и попытаться дезавуировать этот рассказ, предположив, что красивая девушка, умеющая общаться со значительными мужчинами, могла ради своей и сына безопасности пойти на любые договоренности со следствием, в том числе и личные со следователем.
Но есть еще два обстоятельства, говорящие в ее пользу.
Первое. Ни в известном первом процессе над пособниками немецких оккупантов в Краснодаре в июле 1943 г., ни в одном из менее громких последующих бабушка не участвовала даже как свидетель. Хотя, думаю, при необходимости сталинские ястребы без труда убедили бы ее, как уже прощеную коллаборантку, выступить в суде со стороны обвинения - факты массовых убийств были вопиющи и многочисленны, и все, что от нее потребовалось бы, это заявить, что она была их очевидцем. Однако ее не привлекали ни к этим процессам, ни даже к следствию при их подготовке. Это непривлечение само по себе ничего не подтверждает, но становится хорошо понятным, если что-то, связанное с ее работой в оккупационной администрации, следовало непременно скрыть.
Второе. Послевоенные приключения заставили ее покинуть краснодарское семейное гнездо и переехать в столицу Украины, где бабушка, несмотря на отметку в кадровых бумагах "побывавшая на оккупированной территории", очень быстро нашла работу в плановом отделе Киевского военного округа. Причем работала она в КВО далеко не на третьестепенных должностях: через нее проходили все документы по материальному обеспечению строительства в Украине сверхсекретных новинок - противоатомных убежищ. И в дальнейшем, она, не смотря на свое оккупационное прошлое, без проблем работала в аппарате Совмина Украины и даже была зачислена в члены КПСС.
Конечно, этим фактам можно придумать и иное объяснение, менее чудесное, чем дала сама бабушка. Но заходить уж так далеко, мне почему-то не хочется.