"И вот есть определенная техника, определенная культура, в которой максимально и технически осознан символический характер представлений, которым не придается никакого натурального прямого смысла"
Порадовало понимание Мамардашвили религии:
"Для человеческого мышления об идеалах, о которых я говорил, о самом положении человека в мире, таком, что человек раскорячен между символической жизнью и жизнью натуральной, природной, - для сознания об этом, для жизни с этим, кроме философии и философских построений, существовала еще одна изобретенная техника, а именно религиозная техника, религиозная культура, в которой, собственно говоря, все эти термины, которые я сейчас начинаю применять, фигурируют (а именно конец истории, некое идеальное состояние и так далее). Помечу мимоходом, что религия, или религиозная техника, или религиозная культура в том смысле, как я говорю, - это постфилософское, или посттеоретическое, явление. Факты показывают, что без предшествующего, без пред-случания философии тем теоретическим вопросам, о которых я говорил, не возникли бы мировые религии. Они возникли, имея позади себя уже свершившимся факт открытия теории (в том смысле, в каком я это определил). Тогда стала возможной особая организация религиозного сознания, которая стала называться мировыми религиями, религиями, обращенными к личности и дающими ей определенную технику духовного здоровья в условиях, которые сама религия считает данными и неизменяющимися. Религия не есть политика, не есть преобразование мира, а есть та техника, которая вводит все предельные абстракции, реализуемые только при преобразовании мира, но устраняя само преобразование, и говорит, что случится это или не случится, жить нам ведь нужно здесь, сейчас. А если преобразование будет через тысячу лет? Откладывать на тысячу лет реализацию здесь человеческого облика невозможно, а как же тогда жить? И вот есть определенная техника, определенная культура, в которой максимально и технически осознан символический характер представлений, которым не придается никакого натурального прямого смысла. Скажем, идеал просветленной плоти в буддизме или в христианстве не есть фактическое событие, а есть символ, указывающий на способ организации жизни, в том числе и конечные идеальные состояния не есть когда-либо на земле реализуемые состояния (и поэтому это обозначается как конец истории; это эсхатология). Это лишь переход в другое измерение, а не конкретная человеческая мысль о том, что действительно на земле можно это построить. Но кроме культурных явлений существуют еще иногда становящиеся массовыми околокультурные явления, или паракультурные. Таким явлением была алхимия, которая взяла ту же самую символику и придала ей прямой, фактический, буквальный смысл"
Итак, согласно Мамардашвили, религия - это техники жизни в современности как в будущем. Человек оставляет за скобками несовершенства мира и живет (пытается жить) так как если бы несовершенства мира не было, как если бы оно его не касалось. Человек такой версии религиозности не адаптируется к миру, не воет с волками по волчьи, не делит песок с детьми в песочнице, не оправдывается за свою взрослость и не скрывает ее. Нужна смелость, чтобы принять "символические представления" за нечто (над)реальное, осознавая при этом их символичность.
Наивная вера "бретонских крестьянок" подобна тому, как дети живут со своими игрушками, укладывая их спать, усаживая за стол и таская за собой повсюду.
С этой стороны смерть Бога, о которой говорил Ницше - это всего лишь очередная смерть очередного плюшевого медведя, когда ребенок вдруг понимает, что жизнь этому мишке придается только его фантазиями.
Наше время сурово. Современный человек не может позволить себе роскошь верить в Бога, "как бретонская крестьянка", но время смерти Бога - это и время его воскрешения. Понятно, что (под)сознательное конструирование (подсознательное оно - потому что осознается не до конца, и одновременно сознательное - потому что фальсификация божественного производится все-таки целенаправленно) божеств доводится (как и все прочее) увлеченным человечеством до абсурда. Вот идут кришнаиты со своими дикарскими напевами, вот просветленные мистики, вот фундаменталисты, откопавшие старинные суеверия, вот еще бог весть кто, и над всеми ними реет плюшевый медведь.
Жить даже не просто без Бога, как с Богом, - это да, имитация, - но зная, что Бог - это символ, живущий как символ, то есть нечто более значимое, чем реальность.
Символу придают значимости наши поступки. Но он не выдумка, он символ, и в силу этого наши поступки ничего не могут у него отнять. Люди могут лишь добавлять символу от своей реальности, но отнять от его невещественной реальности не способны. В этом его сила, в этом его отличие перед искусственными конструкциями Бога.
"О таких вещах говорить не надо, они могут привести к релятивизму" - сказал внутренний Скептик. Но, во-первых, этого никто не прочитает, а во-вторых, где они те "бретонские крестьянки"? Завидуем ли мы их слепой, уверенной, но, - увы, - глупой, вере? Кто из мыслящих людей серьезно, а не в качестве интеллектуального позерства, действительно окажется готов отказаться от мышления ради веры? Все взрослые вздыхают о детстве, но дай им действительную возможность вернуться в него, никто не согласится.
Так что дело не в том, чтобы опасаться привить верующим неверие - им и так его прививали все кому ни лень. А в том, чтобы попытаться обнаружить что-то уже ЗА неверием. Тем более, что неверия не избежать.
Таким шагом - может оказаться понимание религии как символа. Не "религиозный материализм", как у обычных верующих, не неверие, как у атеистов, а - нечто третье, - то есть принятие символичности.
Возвращаясь к цитате Мамардашвили, отмечу еще некоторое переворачивание смыслов им совершенное. В массе своей верующие понимали то, о чем говорила религия, именно "алхимически", в духе "религиозного материализма". Причем так они понимали на всех уровнях - вплоть до самых верхних. Исключения были единичны и говорить о них даже как о некоем внутреннем стержне религий не приходится. Не было такого стержня, разовые прорывы сознания не в счет. Этот символический смысл религии был скрыт в ней, содержался в ее глубинах, но явственно развернут не был. Религия не была символичной, как о том пишет, будучи полным благих намерений, Мамардашвили, а как раз напротив представляла собой - социальную алхимию.