![Обложка [Рашевская Наталия]](/img/c/chausowa_e_i/upryamaya_bukva/bukva.jpg)
Машинка была шикарная! Красный корпус, белый чехол! Правда, не печатала букву "х", там была сломана сцепка между клавишей и той штукой, которая собственно печатает.
Это было офигенно, я ведь сделалась самым взаправдашним писателем! Я делала наброски в тетради, потом ставила на стол машинку, заправляла ее тонкой-претонкой бумагой - в два слоя, а посередине еще копирка, потому как опасалась, что если дать подругам почитать мое гениальное творение, созданное в единственном экземпляре, то оно еще пропадет, как пропал роман двух моих одноклассниц, который нашелся лишь через пару лет у третьей одноклассницы, которой дали почитать, а потом бабушка совершила на ее комнату разбойный налет из тех, которые бабушки называют уборкой, после которого роман не находился долгих два года. Печальная судьба, а ведь мог и совсем не найтись. В общем, опасаясь за судьбу романа, я печатала сразу в двух экземплярах, оставляя пробел вместо "х" и потом дорисовывая эту букву ручкой. Очень распространенная оказалась буква русского языка, я постоянно удивлялась, при том, что уж имена и названия у меня всегда были без "х".
Самым замечательным в печатании на машинке было переводить каретку, чтобы сдвинуть бумагу для следующей строки. Она сначала делала замечательное длинное "тррр", пока ехала из края в край, а потом в конце приятно отзванивала, сообщая, что можно печатать дальше.
А еще, чтобы лучше шел творческий процесс, пока писала, я жгла свечи. Понятно же, что свечи - это куда интереснее обычной лампы, а еще, если не подбиралось подходящее слово, можно было смотреть, как стекает парафин - все же смотреть прямо на свечное пламя утомительно.
После того, как я заканчивала писать, машинку нужно было прятать, вытаскивая напечатанное перед тем, как упаковать её в чехол. А не так-то легко было заправлять два листа с копиркой, поэтому я старалась очередную сцену уложить в целый лист или в два за один подход, более-менее приучаясь к тому, чтобы укладывать мысль в удобный формат. Это умение писать столько, сколько нужно, кстати, не раз пригождалось мне в дальнейшей жизни, хотя со временем и поистратилось.
Но моей душе все-таки ужасно не нравилась вписанная от руки "х", она выглядела корявой, была другого цвета и привлекала внимание среди аккуратных строк машинописного текста. И вот, в какой-то момент, утомленная этим несовершенством, я взяла молоток и принялась, дойдя до нужной буквы, прислонять ее к бумаге вручную и ударять по ней молотком, чтоб пропечаталась. Надо сказать, фокус более-менее удался и, хотя буква часто выглядела смазанной, она хотя бы не выделялась среди прочих таких же.
Но, по какой-то странной причине, машинке такое обращение не понравилось, и она сломалась. Перестала делать "трр" и "дзынь" и глухо замерла, не двигаясь после каждого удара по клавише. Я была опечалена безмерно, ведь писать роман мне нравилось.
Сломанную бедняжку отнесли в ремонт, но там нужной детали не нашлось, все же модель была не нова и не распространена. Нам предложили поставить вместо сломанной деталь от другой машины, но та продержалась всего лишь еще две страницы, и машина снова встала.
Так, на семьдесят третьей странице, заглох роман моей юности и остался лежать в папке, копию же я подарила подруге - зря, что ли, печатала старательно два экземпляра?
Ну а поскольку писать только от руки и не перепечатывать на машинке стало как-то скучно, я решила, что лучше пока побуду художником, и оставалась им, пока спустя много лет мы не завели компьютер.
Я до сих пор думаю, что было нечто кармическое в том, что мой роман так и не был дописан из-за подлого характера буквы "х" - ведь ни одна другая буква русского языка не положит Х на ваши планы.