Аннотация: Немного юмора, немного сюра. Смешать, но не взбалтывать.
Как-то жил-был на белом свете один именитый писатель. Ну, жить на белом свете, положим, дело обычное, быть и подавно - а то, что именитый писатель, так ведь это не грех.
И была у писателя муза. Большая такая, как и сам писатель. Массивная, как его именитость.
А жил этот писатель, ни много ни мало, на сааамом последнем этаже саааааамого высокого в городе дома. Не хухры-мухры, понимаешь, жил. Он говорил: "чтобы к сферам высшим поближе". А высшие сферы знай себе помалкивали. И каждый божий день (как иные на службу) к именитому писателю с тех сфер направлялась муза. Муза, она ж прийти должна, не с потолка свалиться. Где это видано, чтобы музы падали с потолка? Тем более к именитым писателям. Несолидно.
Только дело это не простое. Вот, бывало, взбирается муза на последний этаж с отдышкой. Начнет утром, закончит к обеду. То есть как раз сядет герой наш за стол, ложечку ко рту поднесет - а тут, оба! В дверях муза. Эка незадача.
И вот именитый писатель рос-рос (над собой), талант его тоже рос-рос (пропорционально библиографии), ну и муза его, соответственно, тоже росла. А музе, ей куда расти? Только вширь.
И пришел как-то день черный, недобрый... Когда муза не пришла.
Не пьет, не ест именитый писатель. Музы нет. Не ест, не спит именитый писатель - музы нет! Не спит, не блудит именитый писатель. Музы нет! Сиднем дома сидит именитый писатель - музы нет! После очень даже пьет наш писатель, только музы все одно никак нет, и хоть ты волосы рви, хоть плачь...
"Так и чах наш герой, так и чах,
Простужаясь, уходил в чих,
Да бессонницей страдал в ночах,
Утверждали, что почти псих...!"
Жалел себя именитый писатель в стихах и стихал лишь к утру.
И тянуться бы этой канители до полной творческой кончины одной человеческой единицы, кабы как-то раз от тоски да безнадежности не погрузился наш герой в лифт грузовой и головой бедовой не припал к стенке лифта. А в голову вдохновение так, робко, соскучившись, тук! Тюк! Спохватился писатель, обрадовался, рванул в дом, за стол, за прибор перьевой, передовой, как мысли великих, а вдохновение пшик. Вжик. И как не было. Побродил наш герой тучи мрачнее и снова в лифт, а в лифте вдохновение тюк! И вжик и даже бряк, - "хоть в башке и кавардак, только буду я дурак, - подумал писатель, - если все это срочно не зафиксирую". И принялся фиксировать. В блокноте, что из дома предусмотрительно захватил.
Так оно и пошло, так оно и поехало. Пошло по вертикали, а поехало вверх и вниз, вместе с лифтом.
По шахте запах крепкий, душистый разносится... То кофий будущему классику на стол домработница поставить спешит, а писатель именитый знай себе строчит не останавливаясь. Рядом пальма в кадке стоит, уют создает. Да народ иногда в лифт заходит, не удивляется. Все привычные. Даже дети с собаками.
Там потом и табличку установили. "Здесь жил и работал величайший в мире именитый писатель. Круглосуточно его окружали стол, пальма, торшер, масштабные идеи и пианино из сорок седьмой квартиры, которое впихнуть-впихнули, а выпихнуть так и не смогли". Ооооот такая табличка. Прямо на лифте. Самого высокого в городе дома.
От того, что муза писателя, располнев, в лифте застряла.