Прошлое, настоящее, будущее. Вся жизнь человека представляет собой сплетение этих понятий, сопровождают его они всю его жизнь, постоянно переплетаясь между собой и меняясь местами.
В молодые годы занимает человека больше настоящее, взрослея человек, начинает задумываться и о будущем, для ребёнка оно ограничивается всего лишь только следующим днём. Прошлое же медленно начинает отвоёвывать себе пространство, с годами которое становиться всё значительней, в прямом и переносном смысле.
Моё детство пало на годы войны, в то время настоящее представляло собой непрерывный труд всей страны, которая жила ожиданием победы. - Женщины ждали мужей, дети ждали своих отцов. Действительность постоянно омрачалась похоронками, с приходом которых уходила и надежда, жить надо было для детей, многие этому и посвятили все свои жизни.
Это ожидание вошло в кровь и плоть русского человека, закончилась война, многие не дождались своих мужей и отцов, наши матери теперь стали ждать, когда мы повзрослеем и будем им помощниками.
В деревне в то время можно было получить только семилетнее образование. Мы стали подрастать и стали разлетаться кто куда, теперь наши матери стали ждать нас, меня ждал отец. Моя жизнь тоже превратилась в сплошное ожидание, экзамены для меня были каждый год.
Так вот я и жил, позднее экзамены для меня стали сессиями, всё, что я задумывал, претворялось в действительность. Молодёжь всегда находила себя в этой жизни, и часто вдали от своих родных мест, куда всем сердцем рвалась всегда. Деревня для нас была большой семьёй, ей она в радостях и горе осталась до глубокой старости.
К старости человек начинает жить прошлым, как бы стараясь прожить жизнь заново. Его настоящее представляет непрерывную череду потерь, уходят в прошлое родители, родственники, школьные товарищи, друзья, сослуживцы, соседи.
И вот снова пришла очередная печальная весть - умерла на 82-ом году жизни моя двоюродная сестра по матери, которой я лишился в 13 лет. Последнее время сестра болела, теперь у всех у нас болезнь одна - гипертония. Жила сестра с дочерью и с зятем. Я давно собирался посетить свои родные места, могилы своих родителей и вот случай представился.
Весёлой нельзя назвать и мою жизнь. Четыре года назад перенёс я инсульт и это будет мой первый выезд после него за пределы города. Вначале для меня была проблема, связанная с поездкой и в город. Инсульт был у меня редкий и очень тяжелый, врачи в один голос говорили, что я родился в рубашке. Чтоб поставить диагноз мне сразу по поступлению в стационар сделали пункцию и одновременно откачали кровь из спинного мозга. Заведующий отделением жене сказал, что у меня мозги тогда плавали в крови.
В больницу сразу меня не положили, для "скорой" помощи нужно было направление участкового врача, а, может быть, им нужно было ещё кое-что. В начале года участковый врач, не поднимая головы, выписывал рецепты на бесплатные лекарства.
Когда мы вызвали участкового врача, она решила понаблюдать за мной на дому, только после наших настойчивых требований дали нам направление в стационар с диагнозом - остеохондроз и лечили меня целую неделю дома, как нам сказал заведующий отделением неврологии, неправильно.
Я давно неравнодушен к медицинским проблемам. В своё время после смерти матери я хотел быть врачом, много читал разной медицинской литературы, чтоб получить среднее образование, пошёл учиться в школу рабочей молодёжи, окончил её с серебряной медалью, поступил во 2-ой Московский медицинский институт, но учиться не поехал.
Перед экзаменами у нас была медицинская комиссия, у меня признали порок сердца - недостаточность митрального клапана. Это заболевание у меня признавать начали раньше, я очень много болел ангинами. По этой причине меня не взяли и в армию. На комиссии в институте мне дали заключение: "Учебную программу по состоянию здоровья выполнить не сможет". Однако в институт меня приняли.
Решение не ехать учиться далось мне трудно, чувствовал себя я тогда неважно, ещё в этот год в институте были проблемы с общежитием. Во время реконструкции какой-то площади снесли несколько институтских общежитий. Так что не суждено мне было быть врачом. С таким диагнозом мне пришлось жить более 10-и лет, и, всё-таки, я победил эту болезнь!
Через год я поступил учиться в городе Горьком в университет на механико-математический факультет. Это длинная история, возможно к ней я и вернусь. Скажу только, что на 5-ом курсе здоровье моё меня подкачало, вопрос стоял даже об академическом отпуске, но, собравшись с силами, университет я всё-таки окончил.
После инсульта у меня не выходит из головы высказывание заведующего отделением о том, что я родился в рубашке. Я давно прихожу к мысли, что именно ошибка врачей и явилась причиной того, что я выжил после такого инсульта.
Так как такой инсульт редкий, диагностика его трудная, то таких больных начинают лечить методами, какими лечат других больных. А раз инсульт редкий, то он и лечения требует особого. То лечение, которое я принимал, приводило к разжижению крови, что приводило к усилению внутреннего кровотечения, но зато из-за того, что кровь становилась жиже, она покинула пределы черепа и там не образовалась гематома. Затем, наверное, сыграло роль и то, что я не сразу попал в больницу, так как они могли применить ко мне не то лечение, что нужно.
У моего знакомого, который работал со мной и связан был тоже длительно с вычислительной техникой, а она в то время у нас была источником сильного электромагнитного излучения, тоже случился инсульт, как и у меня. Он обслуживал вычислительную технику, я же был программистом. На моём компьютере уровень электромагнитного излучения был в два раза выше предельно допустимого, об этом я узнал позже, когда вышел на пенсию.
Попал он в больницу сразу, у него после в мозгу образовалась гематома, и он вынужден был делать операцию по удалению её. Операция очень дорогая, не у каждого на неё найдутся средства, ему повезло.
При поступлении в отделение мне сразу сделали пункцию, из спинного мозга откачали кровь. Так что, как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Четырнадцать дней я был прикован к постели, только встал на ноги, меня сразу выписали домой, оказывается, я 3 дня пролежал в больнице лишку. Дома я целый месяц осваивал пространство квартиры, живу я на 5-ом этаже, выход на улицу был для меня следующим этапом, который я освоил, сначала с помощью жены, затем самостоятельно. Весной же начал осваивать дорогу на садовый участок, отказавшись от процедуры "велосипед", которой я должен был заниматься в процедурном кабинете.
Случилось инсульт у меня в феврале 2005-ого года.
В конце 2004-ого года медицина была другой. Помню 13-ого декабря, был нерабочий день, скрутила меня почечная колика, вызвали скорую помощь, которая приехала быстро, мне сделали обезболивающий укол, подождали, как он начнёт действовать, но он не принёс мне облегчения. Медсестра, молоденькая девочка, вместе с ней мы на семейном совете принимаем решение везти меня в больницу в отделение урологии. Когда я лежал в отделении, ко мне приходили студенты местного медицинского училища, их интересовал вопрос, как мы поняли, что меня надо везти в урологическое отделение.
Когда меня выписали из больницы, врач выписал мне лекарства и сказал, в какую аптеку мне надо будет обратиться, вызвал тем самым у меня определённые подозрения. Прежде, чем меня выписать из больницы, мне сделали снимок мочеточников, предварительно введя в вену контрастное вещество. Позднее я всё вычитал про это лекарство, оказывается, после него нельзя обращаться с зубами к стоматологу. В зимние каникулы у меня разболелись зубы, анальгина пришлось выпить много. А вскоре у меня случился инсульт.
С Нового же года начались реформы в области здравоохранения, и картина стала иной!
Чтоб получить инвалидность пришлось мне ждать её 8 месяцев, если бы я жил один, то умер бы с голоду, так как вся моя пенсия уходила на оплату коммунальных услуг и лекарства. Так как я был пенсионер не работающий, то таких больных комиссия рассматривала в последнюю очередь.
Уволиться с работы мне пришлось из-за зрения после операции на правом глазу. Для чтения мне приходилось пользоваться очками, у которых на правый глаз линза была +5, на левый глаз - -5. И это ещё не все проблемы, на каждое расстояние мне надо было надевать другие очки, их у меня было 3 или 4 пары. По улице меня при ходьбе покачивало. Так что мне было не до работы, и так продолжалось два года до операции на левом глазу.
Обе операции я делал в Чебоксарах. По поводу платности операции это целая история, после первой операции мне часть расходов оплатило предприятие, на котором я работал. Вторую операцию я оплачивал полностью сам, будучи уже неработающим пенсионером. Такие у нас были законы!
После инсульта дали мне третью группу. В этот год медицинскую комиссию поменяли полностью, предыдущая комиссия была уличена в торговле инвалидностями. Вот и попали мы под раздачу, всем без разбора нам давали 3-ю группу. Были несогласные, жаловались в область, но напрасно. Для некоторых эти поездки в область заканчивались трагически. Я сразу же отказался от этой мысли.
Не буду вдаваться в подробности жизни пенсионера, обзавелся я с помощью брата жены медицинской энциклопедией лекарств и занялся самолечением. Пациент для врачей я сложный, на большинство лекарств от гипертонии у меня аллергия, с которой мне пришлось даже полежать и в стационаре. В общем, не жизнь, а постоянный бой. У меня даже появилась поговорка, при встрече своих бедолаг по несчастью я величаю их бойцами невидимого фронта и орлами с подрезанными крыльями.
Теперь в моей жизни предстоял следующий этап освоения знакомого окружающего меня жизненного пространства. Раньше дороги в моей жизни занимали значительное место, привыкал я к ним быстро, жена отпускать меня одного побаивалась, мне в очередной раз пришлось испытывать себя на храбрость, запасся в дорогу лекарствами и отправился в путь.
Ночь была бессонная, ко всему прочему ещё всю ночь не давали спать подвальные комары, от которых не спасают никакие таблетки. На человека же они действуют безотказно, после них на следующий день давление повышается за 200 единиц, и я решил перед дорогой к ним не прибегать. Каждая ночь летом для нас является настоящей пыткой, живём мы на пятом этаже, от крыши в квартире жара, окна открывать нельзя. Вот так и мучаемся каждую ночь.
В дороге к человеку всегда возвращается его прошлое, тем более, если ты едешь дорогой, которой ты ездил несчётное количество раз. Воспоминания посещают тебя непрерывной чередой, нахлынули они и на меня уже с вечера, тем более путь предстоял мне знакомый, но каждый раз обязательно было в нём что-то новое, как и в нашей постоянно меняющейся жизни.
II
Ночь перед отъездом была бессонная, в голову лезли разные мысли. Рано утром попасть на автовокзал у нас всегда была проблема. В советское время часто приходилось ездить в командировки, чтоб попасть на вокзал жители пользуются служебным автобусом, который в 4 часа утра доставлял к смене шоферов автопарка, автобус пассажиров довозил до гаража, кто ехал до железнодорожного вокзала, сходил раньше. От гаража до автовокзала пешком хода было минут 25, мне ждать своего автобуса надо было чуть больше часа.
Был и другой путь, надо было попасть на проходящий автобус мимо посёлка из города Меленки, недостаток этого пути заключался в том, что автобус приходил прямо к отходу автобуса на Вязники. Таким путём 12 лет ездила на работу во Мстёру жена, где жена работала художником-надомником. Все эти годы я каждый раз я провожал жену на автобус, в 90-ые годы время было беспокойное, и ходить по ночам одному было опасно, тем более, выходя из подъезда дома, ты опускался в темноту, на ночь весь посёлок опускался во мрак. Только после того как жену посажу на автобус, я шёл домой. На этом автобусе жители соседних деревень везли на продажу молоко, многие пассажиры были мне знакомы, иногда с ними шёл я вместе до рынка, многие носили молоко прямо на дом. Пока шли, зажигалось освещение.
Чтоб как-то облегчить себе путь, с женой мы решили заказать такси, что пенсионеру с его пенсией было накладно.
За 5 минут до прихода такси диспетчер сообщал тип машины, в этот раз звонка что-то не было, пришлось позвонить самому. Такси пришло к дому на 5 минут позже, но ничего страшного в этом не было, на автобус я успевал. Пока ехали по городу, в одном месте таксист поехал не по той улице, я сразу спросил его, куда мы едем. Оказывается, он повёз меня на железнодорожный вокзал.
Автобусный вокзал был почти пустой, на площадке перед посадкой было несколько пассажиров. По одному пассажиры рассредоточивались по отходящим автобусам. Осталось несколько пассажиров с корзинами и сумками, по разговорам между собой угадывалось, что это садоводы ехали на свои участки. В былые времена пассажиров всегда было больше. Когда дочь училась в университете в Нижнем Новгороде, я её тоже каждый раз провожал. Поступила она учиться в 1990-ом году.
На нашем автобусе больше половины было пустых мест. Вскоре автобус тронулся. Последний раз этим путём я ехал с женой лет 6 назад. Вообще, с этим вокзалом много всего было связано. Были времена, когда до посёлка приходилось добираться на перекладных, это когда в конце квартала кончался бензин, и большинство автобусов стояло несколько суток на приколе.
На сей раз без приключений по расписанию мы тронулись в путь. Первое время автобус шел по пустынным улицам города, город только начал просыпаться. Утро было ясное, был конец августа, ехали мы объездной дорогой по высокому берегу Оки. Раньше при выезде из города дорога очень петляла, были одни спуски и подъёмы, сейчас сразу при выходе из города сделали объездной путь, который был короче и ровнее. Справа, внизу открывались речные дали, туман опускался всё ниже и ниже, и автобус временами ехал сплошным туманом с включёнными фарами.
Когда мы стали удаляться от реки, вдали на горизонте из тумана стало подниматься солнце, освещая купола одинокой церкви, выплывающей из тумана. Последнее время за пределы города не приходилось выезжать, и окружающий пейзаж вносил разнообразие в однообразную жизнь пенсионера, на задний план стали отходить серые однообразные будни.
Автобус мчал по пустынной трассе, только изредка попадались одинокие машины. Вначале я думал вздремнуть в автобусе, но сон что-то не шёл. Я с интересом смотрел в окно, замечая в окружающем пейзаже изменения. Только в окрестности города поля были засажены, чем дальше дорога уходила от города, тем пустыннее становились поля, пейзаж становился пустынно однообразным, временами вдали к дороге приближались какие-то фигуры, похожие на солдат, при приближении это оказывались заросли какого-то нового сорняка, который начал завоёвывать новое пространство. В некоторых местах это были уже целые поля. Говорят это очень ядовитый сорняк, название его как-то не запоминается.
Километров через 30 от города мы должны были свернуть с основной трассы влево на Вязники. Дорога в этих местах шла мимо населённых пунктов, только иногда вдали от дороги мелькали одинокие деревеньки.
Дорога эта была для меня очень знакомой. Переехали мы в Муром в 1970-ом году. Разные были поездки. Вначале часто приходилось ездить на родину к моим родителям, к родителям жены. Затем начались поездки иного рода, сюда за 50 километров посылали нас для оказания шефской помощи совхозу в селе Фоминки и в ближайших деревнях.
Места эти для меня стали до боли знакомыми, я всегда с болью в сердце наблюдал, как на глазах гибли деревни. Поездки в сельскую местность для меня были своеобразной лакмусовой бумажкой, по которой ясно отслеживалось положение в стране. За последнее время только замечалось убывание домов в деревнях, да и убывание самих деревень, количество которых с каждой поездкой сокращалось, когда редко бываешь в знакомых местах это особенно заметно.
Часто встречаются одинокие кладбища, деревеньки погибли, а вот кладбища пока живы, да, у кладбища тоже, оказывается, есть своя жизнь, и которая длиннее жизни деревень. Вопрос только в том, на долго ли?
После того, как сворачиваешь в сторону от трассы, дорога часто проходила населёнными пунктами, в которых обращали на себя внимание разрушенные церкви, разрушение со временем становилось всё заметнее. Это только в крупных городах стали восстанавливать церкви, а у нас на посёлке, который относится к городу, заканчивается строительство новой церкви. Строится она несколько лет, а в это лето строительство и вовсе не велось. - Мировой финансовый кризис.
Автобус мчался по безлюдной трассе, в деревнях в автобус стали заходить новые пассажиры. Все в основном ехали до железнодорожной станции Вязники и до самих Вязников. Судя по разговорам пассажиров можно было понять, что ехали они все на работу в Вязники, в деревне было работать негде, о чём можно было догадаться и по запустевшим полям. Не стало даже грибников, которых раньше в эту пору было много, за окном был конец августа. Заросли все леса могучим сорняком, так как не стало скотины, которая раньше не только тщательно всё выедала и вытаптывала, но и удобряла.
Помню однажды, когда нас на открытой машине везли сушить сено и метать стога, мы из кузова в поле могли наблюдать просто заросли шампиньонов. Гриб этот тогда у нас не пользовался особой популярностью, люди больше охотились за белыми.
На повороте, что находился у посёлка Татарово, в этот раз пассажиров не было, раньше всегда были. Отсюда, как правило, пассажиры были сначала до села Сергиевы Горки а затем до Вязников.
Перед Вязниками автобус был полон. На полях к этому времени стали заметны признаки присутствия человека, и сельскохозяйственной его деятельности, на некоторых территориях ещё неубранными лежали рулоны сухого сена, благо погода была без дождей.
У железнодорожного переезда пришлось ждать недолго, раньше иногда приходилось стоять подолгу. Переезд этот для меня особенный, сюда мы с другом привезли контейнер со своим скудным скарбом, которым успели обзавестись с женой. Сами мы с женой и годовалой дочерью поехали другой дорогой, ночь переночевали у тёщи в посёлке Стёпанцево. Утром на перекладных отправились в Муром, сначала на автобусе, затем на пригородном поезде, который тянул паровоз, оглашая окрестности гудками и дымя трубой, в первых вагонах, если окна были открыты, дым попадал и в вагон, светлая одежда после такой поездки становилась серой, и белой она становилась после нескольких стирок.
Железная дорога Москва-Горький электрифицировалась у меня на глазах, я в то время учился в университете в городе Горьком, частенько приходилось на электричке из Горького ездить до Вязников, правда, я предпочитал из Горького до Вязников добираться на попутных машинах. Каждый день в определённое время с Горьковского автозавода отправлялись машины своим ходом во все концы Советского Союза. Я выходил на улицу, по которой машины шли с автозавода, и дожидался колонны, по одной машины не отправлялись. Численность колонн была различная.
Шафёры пассажиров брали охотно, им даже рекомендовали их брать, чтоб не уснуть в дороге, разговорчивых пассажиров они любили, иногда даже не брали за проезд, особенно узнав, что я студент. Брали за проезд они по-божески, раза в 2 - 3 дешевле, чем на автобусе, в зависимости от автобуса. Поездка была как на такси, машины были новые, чистенькие. По выезде из города машины останавливались, шафера что-то колдовали в моторе и мы с большой скоростью отправлялись путь. Как оказалось, они просто отключали ограничители скорости, а по прибытии к месту назначения устанавливали всё на место. Время поездки они предпочитали ночное, можно было ехать с большей скоростью, а отдыхали днём, когда движение было сильное.
Поездки мои были либо к отцу в деревню, либо в посёлок Мстёра к друзьям, Мстёра для меня была второй родиной, до поступления в университет жил я там с 1954-ого года по 1963 год, все мои друзья остались там. Деревенские дружки после окончания 7-и классов разлетелись кто куда, а потом и деревни не стало. В университете друзья тоже разъехались, и связи с ними не осталось, а с годами друзей заводить становится всё труднее.
Будущую жену я встретил в одной из поездок на автобусной остановке около станции Мстёра, было это 31декабря 1966-ого года. Я пораньше перед сессией сдал зачёты и поехал в деревню Барское-Рыкино, что расположена была в 5-и километрах от станции Мстёра, навестить отца. Сейчас этой деревни нет.
За время учёбы в университете у меня сложилась традиция каждый Новый год встречать в коллективе художников, в котором я работал до поступления в университет. Коллектив этот был просто замечательным, работать художником я там стал после окончания Мстёрской художественной школы в 1958 году, 5 лет работал художником-миниатюристом на фабрике 'Пролетарское искусство'. Сейчас фабрика находится на грани умирания, другие предприятия поселка постигла та же участь. Позднее, учась в университете, я все каникулы работал на фабрике, жил на частной квартире.
Это было процветающее предприятие. Жена у меня тоже художник, последние 12 лет перед пенсией работала художницей-надомницей на фабрике во Мстёре ездила на работу раз в месяц по этой же дороге.
Сам же я давно поменял художественный профиль, стал математиком, но в душе художником остался на всю жизнь. Художник-миниатюрист из меня не получился, хотя на фабрике на меня возлагали надежды, особенно Народный художник РСФСР, заслуженный деятель искусств Фомичёв Иван Александрович. Со всеми художниками, как старшего поколения, так и молодыми нахожусь в дружбе, теперь многих из них нет уже в живых.
В трудные времена моей жизни фабрика всегда выручала меня. У меня выработалась способность со временем не терять навыков работы. Во время учёбы в университете каждые каникулы я работал на фабрике. Но темы моих творческих работ были далеки от декоративно-прикладного искусства. На работах отражено время наших перемен, которые выпало переносить нашему народу, не всем работам было суждено висеть в выставочных залах художественных выставок.
Вначале фабрика года была артелью, все предприятия Мстёры того времени были артелями. Артель - это особая форма организации производства, вот такую форму организации и надо было брать из нашего советского прошлого. Эта форма организации просуществовала до 1961-ого года.
Посёлок Мстёра всегда славился народными умельцами, раньше предприятия Мстёры назывались промыслами, которыми Мстёра славилась и раньше до 1917-ого года, а за годы советской власти они получили все дальнейшее развитие. Продукция данных предприятий славилась во всём мире. А вот наших реформ народ-умелец не сумел пережить, таланты уничтожаются на корню. Факт этот говорит о многом.
Что небольшие предприятия, большие-то не выдержали. Все ткацкие предприятия Вязниковского района погибли. А ведь в советское время в Вязниках, чтоб женское население не грустило, был построен завод осветительной арматуры с мужскими профессиями, который как раз расположен у автобусного вокзала, около него и заканчивался второй этап моего путешествия.
Не был в Вязниках я давно, но в памяти осталось ещё расписание автобусов, как раз должен был быть автобус до села Станки. Только сошёл я с автобуса, вижу, стоит автобус до Мстёры, который как раз идёт через Станки. Только в кассе купил билет, автобус тронулся. Автобус был полный, я огляделся кругом, ища глазами знакомых, раньше не было случая, чтоб я не встретил кого-то, но сейчас вокруг меня были незнакомые люди. А, может быть, время изменило многих, да, и меня тоже не пощадило. Так и ехал один.
Автобус шёл быстро, дорога была асфальтирована, помню эту дорогу я грунтовкой, шла она в центре аллеи. В молодые годы по этой дороге часто ходил я пешком.
МИРАЖИ. Часть 2.
Миражи - Прошлое, настоящее, будущее
Свидание с Родиной
III
Дорога от Вязников до своей деревни, давно стала для меня знакомой и родной. Я даже скучал по ней и иногда, как на свидание, в молодые годы ради интереса отправлялся я по ней в деревню с автовокзала пешком.
При выходе из Вязников, были просто изумительные места, конечно, остались они и сейчас, но многое изменилось. Не стало полей между последней деревней Быковка и Ярцевом, появилась целая деревня из садовых домиков. Среди этих бедных построек стали появляться и богатые коттеджи, место это престижное, почти в городской черте. Комсомольский дом, с которым связана моя молодость, я не смог даже найти.
Но пейзажи остались почти неизменными. Правда, не стало в округе колосившихся полей, много стало населённых пунктов, живущих своей жизнью только летом, состоящих из садовых участков. Ночные мои походы падали на осеннее или зимнее время года, запомнились они мне, когда выпадал первый снег, дорогу не было видно и было очень скользко.
Когда сворачиваешь с дороги Мстёра-Вязники, чтоб сократить на много свой путь в Вязники, вначале на пути находится деревня Малые Липки, где у моей мачехи жила сестра Поля, добрейшая женщина, всегда спокойная, с улыбочкой, она была старше матери. Иногда я заходил к ней. Судьба распорядилась так, что её дочь Людмила вышла замуж за парня из соседней деревни Плосково, который был трактористом. Вскоре им дали квартиру на центральной усадьбе, расположенной в Станках. Дети у них стали появляться почти каждый год. Вскоре и тётя Поля из Малых Липок переехала жить к ним, воспитывать и растить внуков.
Деревня Малые Липки, богатая вишнёвыми садами, расположена на высоком берегу реки Клязьма, живописно раскинулась по буграм. Торговля вишней была большим подспорьем в деревне, где в то время наличные деньги получить было проблемой. Тётю полю я частенько встречал в Вязниках, торгующую вишней. В конце деревни на спуске в низину, с левой стороны спряталась в зарослях садов и деревьев небольшая церквушка, рядом расположилось небольшое кладбище. Церквушка эта сейчас работает только по выходным, поп в ней приходящий.
С высоты этого берега вдали в летней дымке виднеется деревня Быковка, расположенная как в седле на выступающем к реке бугре. Подъём к деревне был крутой, в ненастную погоду, осенью и зимой, преодолеть его было невозможно. Почва была одна глина. Изгибаясь по откосу, рядом шла дорога, по которой можно было проехать на телеге, или зимой на санях.
После моего последнего посещения осталась, как память об этой дороге, картина - 'Путь-дорожка', которую я подарил в Нижний Новгород. Когда картины покидают стены моей квартиры, я испытываю чувство, будто я расстаюсь со своей частицей.
Но мысли постоянно возвращаются к ней, когда я повторил эту картину, название ей дал я другое - "Русский простор. Ожидание"
Это вид, который открывается взору, когда поднимешься в гору к деревне Быковка и обернёшься назад, в прямом и переносном смысле представлял русский простой. Хотя аналогичные картины видишь везде, однако, с высоты они воспринимаются ярче.
Взору открываются разные картины, которые мне приходилось видеть ранее, а я любил с Быковской горы глядеть на них, забыть которые невозможно, тем более после подъёма требовался всегда отдых.
За оврагом открывалось поле, на котором вначале хозяином был пахарь со своей лошадёнкой, весной им любовно обрабатывался каждый лоскуток земли, летом это поле радовало глаз колосившейся нивой, осенью скирдами свежей соломы. Дорога, откуда открывался вид, была неширокой, она петляла, в поисках легкого подъёма, трудно поднималась в гору.
Потом на этом поле появились трактора, вездесущим берёзкам, на поле не было места, плуг не позволял им набирать силу. Пробивались они только в ложбинках, которые выбили весенние протоки, когда они стремились в низину, чтоб потом пополнить воды реки Клязьмы, протекающей недалеко.
Потом, спустя годы, как будто что-то изменилось в мире, пропали куда-то нивы, из оврагов наступают на поле подросшие одинокие берёзы, которые кое-где успели из перелесков превратиться в настоящие леса. Перед ними уже стал бессилен плуг трактора, который ушёл с поля. Теперь оно занято странными для русской земли поселениями со строениями подобием жилишь сельского жителя, - это пришёл сюда с лопатой горожанин. Соседние же владения бесповоротно захватил лес.
Вдали за домами на горизонте слышится непрерывный шум машин - это шум с трассы Москва - Нижний Новгород.
Я всегда теперь в поездках смотрю в окно автобуса и рассматриваю окружающие места, особенно, мой взгляд задерживается на полях.
После того как автобус сходит с трассы Нижний Новгород - Москва, направо, вначале он шёл деревней Большие Липки, деревня Малые Липки остаётся слева, рядом с дорогой. Границы между деревнями почти нет, небольшое пространство между ними занимают садовые участки.
За деревней Малые Липки дорога идёт на небольшой спуск. Места здесь просто замечательные, дорога идёт высоким берегом реки Клязьма.
Когда на автобус я опаздывал, приходилось последние километры до дома преодолевать пешком.
Сейчас окружающая тебя картина напоминает и историю нашей страны, которая подобно русскому полю подверглась нашествию инородных элементов, которые на наших костях строят дорогу в своё светлое будущее.
Этого всего не изобразишь в картине, всё это живёт только в моей памяти, как двадцать пятый кадр, скрытый годами. Как вспышка молнии на миг он всплывает в мозгу и затем пропадает. Но я ещё имею возможность остановить плёнку и медленно, кадр за кадром, просмотреть её через дымку лет, переживая всё, связанное с этими местами, заново.
Вот такой пейзаж открывается с дороги, выровненной могучими тракторами, которую они построили для своего отступления.
Сейчас она напоминает фронтовую дорогу, по которой, в борьбе на выживаемость, нескончаемым потоком бредут люди, нагруженные урожаем со своих садовых участков, отдыхая по нескольку раз, пока не преодолеют подъём.
Спустившись же с этой горы, низина заканчивалась быстро, как будто время здесь текло быстрее. Слева за зарослями ольховника, блестит своими водами река Клязьма. Низом дорога бежит, пересекая несколько ручьёв, стекающих из глубины оврагов, врезавшихся в соседние поля, тянувшиеся почти до самой трассы Москва-Горький. Повторяя изгибы дороги, не отстают от неё многочисленные тропинки.
Идя, домой, после спуска с Быковской горы, пройдёшь низину, и не заметишь за мыслями, как надо уже подниматься в гору перед Липками, пройдешь деревню, а там рукой продать до села Станки, стоит только, идя берёзовым бульваром, миновать деревню Сингерь. Своё название она получила, наверное, оттого, какие синие заречные дали, открываются взору, с высоты её улицы с часовенкой, расположенной в средине деревни.
Дорога здесь проходит по гряде, справа далеко внизу протекает Клязьма, за которой тянутся безбрежные пойменные луга. Слева от дороги за нешироким полем, в низине расстилаются леса. Эта низина, поросшая лесом, кончается около Станков, рядом с домом, в котором последние годы прожил отец.
Идя этой дорогой, ты имеешь возможность обозревать знакомые окрестности. Справа в километре от дороги расположилась на высоком берегу деревня Глубоково, любимое место писателя Казакевича.
Когда подходишь к селу Станки, с высокого бугра на горизонте на возвышенности виден бульвар, за которым скрывается моя деревня Барское-Рыкино, это в километрах 4-ёх отсюда, которой давно уже нет. Из окна автобуса теперь эту картину не успеваешь рассмотреть.
Автобус с возвышенности спускается в низину, которая идёт до самой реки Клязьма. Дорога круто поворачивается напротив разрушенной церкви, раньше рядом с ней располагались церковные постройки, которых давно уже нет. Спустившись с горы, дорога делает крутой поворот, автобус проезжает по мосту через небольшую речушку, впадающую в реку Клязьма. Полноводной она бывает только в весенний разлив, затапливая иногда соседние с ней дома.
Проехав метров сто, автобус останавливается, конец моего маршрута. Автобус поедет дальше, открывая пассажирам свои красоты до самого посёлка Мстёра. Путь этот для меня тоже был хорошо знаком.
Поля здесь путешественнику встретятся только при подъезде ко Мстёре, что они представляют сейчас, не знаю, последний раз во Мстёре я был зимой, но, думаю, картина не будет отличаться от той, что мне пришлось уже наблюдать.
В моей памяти в картине прошлого отпечатались последние впечатления, моё прошлое стало богаче, а в моей палитре добавилось ещё больше мрачных красок. Перед глазами прошла картина окружающих меня полей от берегов Оки до окрестностей реки Клязьма. Дали были прекрасные, но в близи картина была удручающей, за эти годы добавилось больше полыни, диких зарослей, пустырей, заросших бурьяном. На поля стали наступать заросли борщевика, в некоторых местах они вплотную приблизились к жилищу человека. К осени издали эти растения напоминает солдат, идущих в атаку, особенно такое впечатление усиливалось утром, когда ещё не совсем рассвело. В некоторых местах оно было готово вступить прямо на трассу, забытых богом российских дорог. Картина, которую я наблюдал из окна автобуса, из-за затенённых окон иномарок совсем не видна, вид же на уровне горизонта был прекрасен. А если хозяин машины был в чёрных очках, то окружающий пейзаж на скорости вселял в душу и совсем умиротворение, а скорость и вовсе напоминала состояние опьянения.
Трасса же Москва - Нижний Новгород стала бойчей, шум с трассы слышен издалека, на полях же было тихо, а ведь был месяц август, время осенних сельскохозяйственных работ. Только на некоторых полях валялись неубранными рулоны сена.
Я сошёл с автобуса, огляделся, вроде бы знакомые места, но я несколько минут был в замешательстве, вместо некоторых домов была пустота, каменное одноэтажное здание магазина, мимо которого лежал мой путь, зияло глазницами пустых окон, вокруг здания были высокие заросли полыни. Раньше здесь собиралось всё население окрестных деревень. Не был я здесь больше 20-и лет, последняя поездка тоже была связана с похоронами, моей тёти, матери двоюродной сестры, которую я приехал хоронить сейчас.
Я прошёл мимо, разрушенного магазина, и направился к пешеходному мостику через речушку, в этом месте в ней держалась вода. Путь к дому через этот мостик был короче. Раньше это были две широкие доски, сейчас лежала железобетонная плита. Навстречу мне попалась пожилая женщина с дочерью, я поздоровался с ними, стараясь вспомнить, не знакомые ли кто, но моя память ничего мне не подсказала. Женщины ответили на моё приветствие и разглядывая меня уступили мне дорогу. Я поблагодарил их и пошёл к знакомому дому. Соседний дом стоял на месте, в нём раньше каждое лето жили москвичи, две пожилые женщины, которые жили здесь всё лето. Дом за эти годы постарел.
Пройдя несколько метров, и я у цели своего путешествия. Дом этот знаком мне с раннего детства, лет с 3-ёх, но только раньше стоял он на другом месте, в деревне Удельное-Рыкино, а его с хутора в эту деревню перевёз мой дед, которого увидеть мне не пришлось.
Дом тех лет стоит у меня перед глазами как живой. располагался он у переулка, которым шла дорога по плотине рядом с прудом в поля за деревню, а затем в лес. По этой дороге ходил на работу с хутора дед, работал он железной дороге железнодорожным мастером, по его стопам пошли все его сыновья.
Дом был вместительным, имел три комнаты, при входе с коридора сразу попадаешь в среднюю комнату без печки, в ней можно было жить только летом, и из неё вели двери в другие комнаты. Жили мы в комнате окнами, выходящими на улицу. Любил я, когда был маленький, лежа на кровати разглядывать две картины, висящие над ней, на одной была в рамке цветная репродукция паровоза, на ступеньках которого стоял машинист, на другой - вечерний пейзаж, на берегу пруда с темными силуэтами деревьев, на фоне красного заката отражавшегося в воде. На потолке в рисунках сучков мерещились мне замысловатые фигуры сказочных существ. Эти картины, как реликвию, напоминающую о былом, родственники перевезли вместе с домом в Станки. Бывая у них, глядя на эти картины, невольно вспоминалось далекое милое детство, когда живы были отец с матерью.
Коридор был высоким, обит тесом, с правой стороны между забором был проход для скота во двор. Чтоб зайти в дом, надо было подниматься по ступенькам наверх. В конце коридора был холодный туалет, рядом с ним, слева, спускаясь по приступкам, можно было попасть во двор уже из дома, оттуда - в хозяйственные помещения. Во дворе содержалась скотина, хранились дрова, на сеновале лежало заготовленное на зиму сено для коровы, которая находилась в коровнике, представляющем сруб из толстых бревен с потолком на высоте человеческого роста.
Помню, теплыми летними вечерами, отмахиваясь от комаров, сидя на приступках крыльца, ведущего в коридор и выходящего во двор, смотрел я, как бабушка доит корову, как о стенки дойницы ударяется звенящая струя молока. В соседнем пруду лягушки устраивали настоящий концерт. Затем моё ожидание вознаграждалось кружкой теплого парного молока, после которой я отправлялся спать.
Забыть эти годы невозможно, до сих пор помню ощущение голода, с которым так и жили мы постоянно, даже не хватало картошки, которая была, можно сказать, единственной пищей. Помню лепешки из муки, которую отец получал из зерен ржи, промолов их в самодельной мельнице между двух камней. В эти лепешки добавляли высушенные очистки картофеля, сваренного в мундире, а затем измельченные. Горький привкус во рту ощущается до сих пор, когда вспоминаешь об этом. Более вкусными были лепешки из мороженой картошки, которую мы собирали в поле весной при перепахивании. Мы выстраивались в шеренгу и шли позади пахарей. Пахали, как правило, ребята постарше. Картошку приносили домой, её мыли, мяли, затем пекли лепешки или блины из этой массы, которые к тому же были сладкими.
IV
Когда в деревне жителей уже не осталось, семья перевезла дом на новое место в село Станки. Дом стал совсем другим, неизменным остался только фасад, одной комнаты не стало. Дом перевозил муж двоюродной сестры.
Моя двоюродная сестра, после замужества Скороходова Валентина Николаевна, была старше меня на 12 лет, всю свою трудовую жизнь проработала она в колхозе на ферме дояркой. Со своим будущим мужем она познакомилась по переписке, когда он сидел в тюрьме. Характера он был нервного, но совершенно безвредного, правда, выпивши, на женщин нагонял страху. Позднее у них родилась дочь Надя, которая так и осталась жить вместе с матерью и бабушкой, позднее, после переезда в Станки, работая в детском садике.
Трудно было тогда с женихами, почти никто не вернулся с фронта. Из двух деревень вернулось только четверо, один был без ноги, сосед, это из одной деревни, два хромых - из другой, и один с больными легкими. Четверых на войну не взяли, у них была броня, трое работали на железной дороге, четвертый был лесником, такая тогда была важная профессия, но и в лесу, зато был порядок.
В один из запоев Алексей, так звали мужа сестры, поджог дом, за что снова попал в тюрьму. Во время пожара дом сильно пострадал. Ремонт делал брат сестры Леонид, с которым прошло моё детство, был он старше меня на 6 лет. Как узнал он о случившемся, взял отпуск и приехал восстанавливать дом. В то время жил он в Читинской области, служил в армии по контракту, где и прожил всю жизнь, обзавелся там семьёй, внуками и там провёл последние годы своей жизни. Помогал ему старший брат, который в соседнем районе работал председателем колхоза, старше меня он на 12 лет.
Пока шёл я к дому, всё это прошло у меня перед глазами, шёл несколько метров, а промелькнула почти вся жизнь.
Сейчас дом выглядел ухоженным, я сразу оценил происшедшие с ним перемены, как говорят соседи, руки у мужа Нади золотые. В палисаднике буйно цвели флоксы, источая вокруг запах цветов. Стоял дом на небольшой возвышенности, перед окнами протекала речушка.
Надя, дочь сестры, с подругой встретили меня у гроба матери. Двоюродную сестру я не узнал, не виделись мы давно, длительная болезнь сделала её не узнаваемой.
Последние годы с ней мы виделись чаще, чем с родной сестрой, которая младше меня на 5 лет. Дом, в котором жила моя двоюродная сестра всегда был у меня на пути.
Моя же родная сестра после окончания 8-и классов поступила работать ткачихой в посёлке Серково. Там встретила бравого моряка и уехала жить в город Карабаново. Города Муром и Карабаново расположены в разных концах Владимирской области, легче к ней было добраться через Москву. В настоящее время для пенсионера такие поездки обременительны и для здоровья и для бюджета.
Дома хлопотали соседи, среди женщин увидел знакомое лицо, она подошла ко мне, оказалось, мы с ней учились в одном классе, она помнит то время, когда у меня умерла мать и ребята из класса с классным руководителем к нам в деревню приезжали на лыжах. Я в то время сильно болел, они помогли нам навести порядок в доме. Наш классный руководитель, Алексеева Валентина Алексеевна давно умерла. Мы были тогда её первыми учениками.
Давно я собирался навестить свои родные места, и вот представился случай, жаль, что последнее время приходится видеться нам только по печальным событиям, при жизни родственников как-то не получается.
Дни в это время стояли жаркие, с утра, как сошёл с автобуса, был ещё туман, крыши домов были сырыми, на траве была сильная роса. Солнце поднималось всё выше и выше, я посидел на лавочке перед домом, разглядывая знакомые места, изменений почти не заметил. Правда, через улицу наискосок заметил, что дома, в котором последние дни доживал отец, не было.
К нему при жизни ездил я сюда каждый год помогать копать огород и садить картошку, осенью приезжал её убирать. Умер отец в 1982-ом году, через несколько лет я приезжал сюда на похороны тётки, матери двоюродной сестры.
Был ещё тогда Советский Союз, со многими родственниками виделся я тогда в последний раз. Среди них был и мой двоюродный брат, моя нянька во время войны, был он старше меня. Тогда он прилетел на похороны из Читинской области, где служил в армии. Тогда он приезжал с дочерью и с двумя внуками.
И с тех пор здесь я не был, время было такое, на страну опустился мрак "перестройки", каждый выживал, кто как мог.
Сейчас на похороны приехала его другая дочь с сыном, они из Читинской области переехали жить в Подмосковье, она мне и рассказала о последних днях своего отца, моего брата, - печальная история.
Всё это вспомнилось, пока я сидел на лавочке. Как только трава подсохла, я отправился на свою Малую Родину, туда, где когда-то была деревня, которая называлась Барское-Рыкино. На обратном пути мне предстояло посетить кладбище, где похоронены наши родственники, жившие в деревнях, которых давно нет. Похоронены на этом кладбище и мои родители.
V.
Знакомым путём.
Сначала мне пришлось идти тем же путём, каким я шёл сюда с автобуса, за разрушенным зданием магазина от дороги отходила улица, по которой я раньше ходил несчётное количество раз, всё здесь мне было знакомо. Шёл я по улице и замечал изменения, которые произошли за эти годы. Первое, что я заметил сразу, это была дорога, по улице был проложен асфальт, проложили его давно, ещё при советской власти.
Село тогда сильно изменилось, эта часть села осталась без изменения, так как расширяться село стало в сторону посёлка Мстёра.
Улица, по которой мне предстояло идти, и соседние улицы располагались в самой низине, которая простиралась до реки Клязьма. Весной, бывало, эти улицы затапливало. На моей памяти был случай, когда их затопило даже осенью, тогда несколько дней подряд шли дожди, и река вышла из берегов, вода хлынула от реки сюда. Случилось это ночью, жители еле успели спасти домашний скот, мы тогда не учились 3 дня, были затоплены все огороды, хорошо, что урожай был уже убран.
Дорога, идущая в сторону посёлка Мстёра, около школы, в которой я учился раньше, с низины поднималась на небольшую возвышенность, которая заканчивалась вскоре и дорога долгое время шла почти рядом с рекой. Так вот на этой небольшой возвышенности и располагалась центральная усадьба совхоза.
Рядом со школой через дорогу располагался большой животноводческий комплекс, его присутствие ощущалось издали по запаху. Здесь на ферме долгие годы и работала моя двоюродная сестра.
Летом, в окрестности села, пастись скоту было негде, рядом были поля. Так вот совхоз и облюбовал для летнего пастбища поля, расположенные рядом с моими деревнями, это в 4-ёх километрах от центральной усадьбы. Дальняя деревня перестала существовать давно, 70-ые годы, в другой деревне жителей уже последние годы не было, моего отца на центральную усадьбу я перевёз последнего. В соседние дома жители стали приезжать только на лето.
За нашей деревней было и организовано летнее пастбище, в низине между двух деревень была сделана плотина, рядом с которой и пасся скот. Первое время табун на дневную дойку гнали на центральную усадьбу, после дойки и отдыха гнали его назад.
Естественно, от коров марафонцев удоя хорошего ждать нельзя было. Тогда совхозное руководство и приняло решение сделать до деревни асфальт, всё необходимое для дойки, да, и самих доярок, привозить на машинах. Совхоз тогда пошёл на такие затраты, как асфальтирование дороги, значит это было выгодно. По просёлочной дороге в ненастье ездить было нельзя, так как в первой деревне от усадьбы был подъём в гору, дорога врезалась в центре улицы в грунт, который представлял одну сплошную глину. Объехать деревню не представлялось возможным.
Трудности этой дороги я испытал сам, в сырое время года деревней невозможно было пройти даже пешком.
Дорогу сделали, но местному населению попользоваться ей почти не пришлось. - Начались, так называемые реформы, совхоз перестал существовать, скота почти не стало. Асфальтом также пользовались как кратчайшим путём до железнодорожной станции, но не стало совхоза, и потребность ездить на станцию тоже отпала. Первая деревня, Плосково, тоже перестала существовать, теперь здесь стало садоводческое общество.
Вот такой парадокс, в наше время такая дорога была просто мечтой, для деревенских жителей это было бы большое удобство. - Появилась дорога, но деревень не стало! Зато на этом асфальте появились мзрсздесы!
Для меня такой маршрут был первым, дома мне показалось, что стали ниже, как будто вросли в землю, но стояли все на своих местах почти все, только в некоторых был сделан косметический ремонт. Да, оно и понятно, в этих домах доживали свой век одинокие женщины. Отсутствие мужчин определялось по тому, что вокруг домов хозяином стала одна полынь, трава вокруг не скашивалась, похоже, перестали хозяйки держать и коров.
Местность прямо у асфальта стала заболачиваться, правда, и раньше воды здесь хватало.
В конце улицы, прямо напротив дороги образовалась болотина, дорога вынуждена её огибать. С левой стороны дороги появились какие-то новые постройки.
Был ясный августовский день, лето жаркое, но август уже начал разбавлять летнюю жару ветерком приближающейся осени. Я снял жилетку и понёс её на руке, выйдя за улицу, выпил таблетку, запил её водой, в дорогу я беру только родниковую воду.
Асфальт спрямил все изгибы дороги, путь стал намного короче, раньше дорога сильно петляла, а рядом все изгибы дороги повторяла тропка. Путь был знакомый и в то же время незнакомый. Дорога стала чище, прямее, короче, но пропало какое-то очарование этой дороги, - та дорога была ближе и родней. Теперь чувствуется какая-то жёсткость, безликость, отчужденность и однообразие дороги.
Пока я сюда ехал, это бросалось в глаза, за день у меня перед глазами много промелькнуло всего.
Раньше дорога была одна и в тоже время всегда разная, весной, летом, осенью и зимой. Окружающие дорогу поля раньше всегда радовали глаз своим многообразием. С правой стороны дороги поля подступали прямо к дороге, теперь дорогу стал теснить молодой лес.
На дороге тебе были знакомы все изгибы её, бугорки, ямки, лужи. Особенную радость от дороги испытывалась весной, когда становилось тепло, по дороге ходить становилось невозможно, жили мы тогда бедно, у нас даже не было резиновых сапог, зимой мы ходили в валенных сапогах, в сырую погоду на них мы надевали калоши, однако, в весеннее половодье такая обувь не спасала. В это время нас и распускали на весенние каникулы.
Когда каникулы кончались, дорога была уже иной. Ярко светило весеннее солнце, со всех сторон раздавался шум ручьёв и оврагов, которые несли свои мутные воды в реку Клязьму.
За посёлком низина продолжалась, и она вся была изрезана хитроумной лентой ручья, который глубоко врезался в землю, на крутых поворотах образовывались водовороты, образуя глубокие ямы, не пересыхающие даже в сухое лето.
По весне вода сплошь занимала всю низину, превращаясь в настоящую реку. Это нам приходилось видеть редко, так как основной разлив был в это время.
Это всё и вспомнилось мне, пока шёл я до деревни Плосково, за такое короткое время, а прошло перед глазами почти всё твоё детство, точнее, отрочество. - Я ходил этой дорогой, когда после начальной школы, расположенной в нашей деревне, стал учиться в семилетке.
При подходе к деревне время прошло незаметно. На середине пути около меня остановилась иномарка, дверь машины открыл водитель и предложил мне садиться, я согласился, он поинтересовался, куда я иду, я естественно ему рассказал о том, сколько лет здесь я не был. Он только и успел мне сказать о том, что ждут меня воспоминания. Много поговорить не пришлось, около его остановилась встречная машина, он остановился, вышел и сказал мне, что он уже приехал. Кто это был, я не успел узнать, вышел из машины, поблагодарил его и продолжил путь пешком.
Деревня мне показалась короткой, вначале деревни с правой стороны ещё осталось несколько домов, облик которых был мне знаком, говорят, стоимость этих домов в последнее время резко возросла, и это понятно. -Покупают эти дома теперь даже жители Дзержинска, от которого до самого участка сплошной асфальт.
К концу деревни пошли дома стандартной архитектуры, которые типичны для всех садовых участков. Хоть дорогу в центре улицы и засыпали, но на правой стороне садовые домики стояли на возвышенности.
В окрестности нашей деревни небольшие овражки, впадающие в основной овраг, использовали в качестве дорог, по ним можно было подъехать к любому полю. Естественно, эти пути облагораживались. Похоже, деревня Плосково и располагалась по берегам какого-то овражка, но почему её назвали - Плосково, не знаю.
За заборами участков видны были деревья груш, ветви которых низко провисали под тяжестью крупных плодов. К некоторым участкам были сделаны подъездные пути.
Облик деревни сильно изменился, местами у меня появлялось ощущение, что я попал в незнакомые места, затем что-то улавливалось знакомое в окружающем тебя пейзаже, то в памяти возникали старые видения. Странное ощущение овладевает тобой, твоё сознание как будто раздвояется, ты видишь два разных видения, прошлое и настоящее слились воедино.
С таким ощущением я и шёл до конца деревни, да, нет, это была уже не деревня, а что-то новое знакомое и незнакомое. Вот она виртуальность существования, и ты есть, и тебя уже нет, везде кругом тебя окружает новая действительность, два мира начинают жить в твоём сознании.
Не мудрено, что многие этого не выносят, не поэтому ли так быстро убывает население когда-то мощной державы. Меня, наверное, спасает то, что у меня профессия такая - программист, которая появилась на моём веку.
Трудности такого положения я пережил давно, ещё учась в университете, после профессии художника осваивая профессию математика. Не учёба, а вот эта психологическая ломка, давалась мне нелегко, окружающим меня это состояние было трудно понять.
Но избавиться от первой профессии мне не удалось. Затем мне предстояла следующая ломка, при переходе с профессии математика к профессии программиста. А в самой профессии программиста до самой пенсии постоянное освоение новой вычислительной техники, а что не новая ЭВМ, то новая перестройка. Так что к этим перестройкам под конец жизни я стал испытывать даже любовь, меня никогда не пугали трудности. Учась ещё в школе рабочей молодёжи, я испытывал любовь к трудным задачам по математике, это и было решающим в выборе мной профессии. Свои дипломы мы не покупали, а зарабатывали кровью и потом, но только дивиденды наши под конец жизни оказались нулевыми.
Под конец жизни можно сказать о том, что во мне мирно уживаются 3 профессии, а, вообще-то, даже 4!
Уже работая, пришлось мне окончить вечерний университет марксизма-ленинизма. Был я членом партии, вступил я в неё в 22 года, тогда была только одна партия - КПСС. Сейчас, проживши жизнь, могу сказать о том, что тогда, вообще, не было партии - это был механизм управления государством. И это было правильно, стране сейчас не хватает этого!
Вот до чего я дошёл в своём путешествии, дорога всегда человека располагает к размышлениям, тем более, когда ты один на один с твоим прошлым и настоящим, о твоём будущем речь уже не идёт, всё уже становится ясным. Так что, раздвоение личности мне не грозит, времени для этого у меня уже нет.
VI
Так незаметно я и вышел из деревни, дорога шла бульваром. Раньше он состоял из трёх дорог, пешеходы пользовались левой частью, там же, когда появились велосипеды, стали ездить и велосипедисты. Правой частью почти не пользовались.
Асфальт проложен был посередине аллеи, вместо меленькой травки, прямо рядом с асфальтом всё пространство завоевал бурьян, в котором нет места ни грибам, ни ягодам. Раньше на этих аллеях пасся скот, удобряя землю и поедая молодую поросль берёзки и траву, не давая ей стать бурьяном, сколько себя помню, это была красивая берёзовая роща.
Берёзы в этой роще как застыли, как бы храня воспоминания, они не стали толще, да, и новых деревьев почти не появилось, зато с левой стороны, от оврага и до аллеи захватил березняк, раньше ещё просматривалось пространство за оврагом, где полем шла дорога в деревню Демаково, березняк заслонил собой всё.
В центре аллеи слева к дороге походил овраг, по краям которого были поля, сейчас не стало полей, а из оврага выглядывает только темнота, ночью здесь, наверное, становится ходить страшно. Как себя помню, ночью ходить этим бульваром приходилось часто, но так как были знакомы все изгибы дороги, бугорки и ямки, тебя вело по этим препятствиям какое-то шестое чувство, часто дорогу тебе освещал свет луны.
В лунную ночь пейзаж был просто сказочным. Как было не полюбить всё это, и эта любовь вошла в тебя незаметно и осталась там навсегда. Это, наверное, и есть любовь к Родине. Спроси тебя, за что это ты всё любишь, ответа ты не найдёшь.
Современная молодёжь сейчас лишена всего этого, получается какой-то парадокс, цивилизация, детище человеческое вымывает из человека всё человеческое, человек уподобляется бездушной машине.
Бывало, идёшь этим бульваром не заметишь, как он уже кончился, тебе открывается поле, сердце начинает биться чаще, тобой овладевает смешанное чувство, то ли радости, то ли грусти и скорби. Чувство это было оправданным, так как количество домов со временем всё уменьшалось.
При выходе из аллеи справа, я заметил какие-то непонятные сооружения, несколько молодых парней что-то пилили бензопилой, рядом навалены были берёзовые брёвна. В каких-то круглых цистернах что-то горело, пахло берёзовой смолой, к этому запаху примешивался запах печеной или варёной картошки, было время обеда. На жердях, прибитых между берёз, сушились какие-то ковры. После я узнал, что здесь парни летом и зимой производили берёзовые угли, для жарки новыми русскими шашлыков.
Со смешанным, непонятным чувством я выходил из бульвара, передо мной расстилалось поле бурьяна, которое тянулось от самой деревни Плосково, вообще, по пути я не встретил ни одного поля, которое было чем-то засажено.
Только в одном месте от асфальта отходила дорога, которая вела неизвестно куда, но мне было пока не до этой дороги. Ведь я подошёл к цели своего путешествия, встречи этой ты ждал почти два десятка лет и не чаял дождаться этой минуты. Мной овладело чувство растерянности, видимая мной картина ни чем не напоминала о присутствии здесь какого-то человеческого жилья, пейзаж был таким, каких с утра я уже насмотрелся вдоволь. Надо сказать, я был готов ко всему, но то, что я увидел, меня потрясло. Каждое посещение деревни меня поражало неожиданными видениями, но к такому моя фантазия была не готова.
Приближаясь к тому месту, где была деревня, по признакам известным только бывшим жителям деревни, я определял своё место в старой системе координат, когда ещё жива была деревня. Но, похоже, скоро исчезнут и эти метки.
Я упорно шёл к месту, где располагался наш дом, ориентир для его определения существовал, это было дерево, растущее в палисаднике дома, расположенного почти напротив нашего дома, но про другую сторону дороги. Напротив дома был пруд, сейчас же не было никаких признаков, говорящих о наличии здесь когда-то пруда.
Когда, по асфальту я подошёл к месту, где был родительский дом, ничего я не нашёл, место же я определил по приметам, известным только мне одному. Видно это место по возвышающему рядом с дорогой дереву, с последнего моего посещения это дерево сильно подросло. На месте же родительского дома только молодые берёзки, качаясь на ветру, набирали силу.
Росли они на бугре, такого большого бугра здесь раньше не было, наверное, когда строили дорогу, бульдозером землю сгребали к дороге, и поэтому появился холм, вроде памятника.
В этом месте, если сойдёшь с дороги, пройти было невозможно, такие были заросли бурьяна, я сделал попытку сойти, но вынужден был вернуться.
И это ведь ни какая-то глухомань. От нашей деревни было 4 километра до центральной усадьбы совхоза, 4 километра до трассы Москва-Нижний Новгород, 4 километра до железнодорожной станции на дороге Москва-Нижний Новгород, километров 12 до районного центра.
Когда я был маленьким, доносившийся до деревни шум поездов и гудки паровозов слышал часто. Вести из другой жизни часто доносились до нас, приходили они к нам несомые и гудками соседних фабрик, сзывающих из соседних деревень рабочий люд на очередную смену. Призывно звучали эти гудки в радостные и трагические дни для нашей страны. Слышны были эти гудки до конца 50-ых годов. По этим гудкам мы определяли время и находили дорогу к деревне, когда ходили в лес.
Шум, доносившийся до деревенских улиц, говорил о том, что где-то течет другая жизнь, не такая как в деревне, и какое-то тоскливое чувство появлялось внутри, предчувствовало детское сердце и гибель деревни и в тоже время тобой овладевало стремление к другой жизни, посмотреть мир. Мечта эта исполнилась, но теперь сердце рвётся сюда.
Постоял я в центре деревни, как раз у того места, где раньше был дом Федуловых, прямо у окон их дома раньше стояли две вековые липы, их давно уже нет.
В последнее моё посещение, когда от деревни на входе в неё, оставались только 3 дома с чёрными глазницами, эти липы ещё охраняли покой несуществующей деревни, для них, пока стояли дома, она существовала. Стояли они на посту до последнего, пока безжалостный нож цивилизации не подрезал их корни. - Вот так и мы, будем носить деревню в своём сердце, пока оно будет биться у нас в груди.
Асфальт ещё продолжался до видневшегося на горизонте леска, хотелось бы пройти и дальше, ходил бы и ходил бы по этим местам, но надо было возвращаться назад. - Не знаю, придётся ли мне здесь побывать ещё?
Как и сама деревня, моё последнее посещение её, уже кануло в прошлое.
![Серия 'Русский крест' [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/mirazhi/serijarusskijkrest.jpg)
![Серия 'Русское поле' [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/mirazhi/serijarusskoepole.jpg)
![Серия 'Там вдали за рекой' [Е. Чекалов]](/img/c/chekalow_ewgenij_wasilxewich/mirazhi/serijatamwdali....jpg)