Чередий Галина : другие произведения.

Инь vs Янь . Книга 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    ЗАКОНЧЕН. ЗАПРЕЩАЮ РАСТАСКИВАТЬ ДАННЫЙ ТЕКСТ И ЕГО ЧАСТИ НА ЛЮБЫЕ СТОРОННИЕ РЕСУРСЫ!!! . Кто ты для меня? Друг? Враг? Временный союзник? Возлюбленный во веки веков? Кто я для тебя? Лишь средство для достижения намеченной цели? Ключ к всевластию? Или Единственная, что спасет твой мир от тебя самого? Что принесет в этот мир ребенок, рожденный пламенной страстью двух носителей драконьей крови? Покой и благоденствие, новый золотой век? Или абсолютный Хаос? Продолжение истории взбалмошной Яны и настойчиво преследующего ее Игоря, члена загадочного Ордена, стоящего на страже порядка существующего мироздания. За нежные и эротишшные пинки и возвращения в реал благодарность моей Бете - Алене Нефедовой. За обложку низкий мой поклон и благодарность Татие Суботиной. Спасибо тебе, дорогая, за оперативность и внимание к деталям)). Я отключила оценки, потому как отказываюсь давать кому бы то ни было рычаг для манипуляции моим настроением и вдохновением. Вроде хрень несусветная когда тебе впаивают нечто от 1 до 4, ноооо.... Это раздражает. И я бы поняла если бы эти "смельчаки" отписывались бы в комментах указывая реальный обоснуй, почему я пишу на их искушенный взгляд полную хрень. И безусловно признаю право на анонимность голосования, но и так же имею полное право отказаться от данной системы оценки моих усилий создать нечто стоящее и тупо забить на их чрезвычайно компетентное мнение. Так что всем желающим сказать мне "фи-и-и - это хреново!" придется писать мне открыто, или отвалить на хрен. О-о-о-о и да, прошу прощения за мой "французский")) .
  1.
  Рамзин.
  Сознание вернулось так же резко, как и потухло, и тут же слух обожгло противным металлическим звоном. Следующим ощущением было жуткое жжение в запястьях и лодыжках, а поперек живота и на шее - полная неспособность двигаться. А потом в голове взорвалась ярость - белая, сухая со вкусом пепла, и я не мог различить, кому она принадлежит: мне или дракону. Она была нашей общей, и от этого сила ее была ошеломляющей.
  - Яна! - имя прошлось по моему горлу так, словно оно было битым стеклом.
  Тут же память взорвалась осознанием случившегося, от души добавляя к ярости еще и удушливый страх потери. Я безуспешно рванулся, распахнув глаза, но путы, удерживающие меня, впились только сильнее, нагреваясь и обжигая и так пострадавшую кожу. Мрачные, грубо обтесанные стены вокруг, запах сырости и затхлости, что копится даже не годами, а веками, и факелы на стенах вместо электричества. Да, я в первую же секунду понял, что нахожусь в одном из подземелий ордена, и от остального мира меня отделяют не только толстенные каменные стены, многие метры почвы над головой и бесконечные лабиринты катакомб, из которых так просто не выйти, если не знаешь точных ориентиров. Были еще и силовые барьеры, настроенные только на прохождение строго определенных членов ордена. Я бывал здесь уже раньше, пока учился ладить с драконьим духом, решившим облагодетельствовать именно меня, выделив из числа всех остальных своих потомков. Поладить нам с ним оказалось совсем не просто. Дракон неистово желал моего полного подчинения его воле, я же долго противился даже самому факту его присутствия во мне. И поэтому братья заперли нас обоих в одном их этих подземелий на несколько месяцев в ожидании, что либо один из нас подомнет второго под себя, либо мы уничтожим друг друга. Но даже тогда я не чувствовал себя в тюрьме, смиряясь с необходимостью. И тогда меня никто не приковывал к стене. А сейчас с первым ударом сердца после возвращения из омута забытья я ощутил себя не просто запертым, а отделенным, отодранным наживую от самого главного. Дракон бесновался внутри, оторванный от своего Светоча, и исступленно рвался убить, уничтожить, растереть в пыль всех и всё, кто посмел вырвать из алчных лап его главную ценность. В этот самый момент для меня нет братьев, проклятого Ордена, великих целей и даже кровной связи. Все это сгорело, испарилось в диком пламени щедрого топлива, которым являлась драконья и человеческая ярость, паника и отчаяние. Они посмели забрать, посягнуть, создать стены между мной и моим Светочем. Они угрожают ее жизни и, возможно, жизни моего наследника! Они взяли МОЁ ВСЁ!! Новый приступ свирепого бешенства выгнул зажатое путами тело, почти ломая кости и разрывая мышцы.
  - Я-я-я-я-яна-а-а-а! - мой рёв сотряс стены, но недостаточно, чтобы обрушить их на головы виновных.
  Дракон лез сквозь мою кожу, выворачивал человеческие суставы, исходился жаждой убийства, не щадя меня при этом, и мой собственный инстинкт самосохранения был слишком жалким противником для этого безумия, чтобы защитить меня. Не нужна мне защита! Гори она в аду! Мне нужна Яна. Близко, рядом, кожа к коже, тело к телу.
  - Сынок, пожалуйста, не усугубляй все еще больше. Эта оковы и так тянут из тебя силы, которые вскоре очень понадобятся тебе, - голос отца был грустным и усталым, но мне сейчас было плевать на это.
  Только что я разглядел его сидящего в полутьме у дальней стены этой искусственной пещеры. Царивший вокруг полумрак ложился причудливыми тенями на его черты, делая отраженную на них печаль болезненной. Я и с первого взгляда понял, где нахожусь. Но сам вид отца, всегда непреклонного и невозмутимого, а сейчас такого ссутуленного и словно выдохшегося показал мне совершенно отчетливо: дела мои весьма плохи. Но это совершенно не было важным сейчас. Ничего не было важным, когда Яна где-то там одна, а я здесь и совершено не могу дотянуться до нее и защитить, снова спрятать.
  - Яна, где она, отец? - зарычал я.
  - Тебе не об этом стоит сейчас волноваться! - в голосе моего родителя появилась достаточная толика силы, чтобы поставить многих на колени, и он выпрямился становясь обычным собой - царственный, могущественным Главой Ордена, перед которым трепетали все, кто мнил себя великими в этом слое бытия и во многих других.
  Раньше мне тоже этого было достаточно, чтобы подчиняться не раздумывая. Но не в этот раз.
  - Где моя женщина? - из глотки рвется уже не мой голос, а рёв взбешенного дракона.
  - Она не твоя женщина! Она - Дарующий Светоч и не может принадлежать единолично никому! Даже тебе! - его голос крепнет силой в ответ, стараясь придавить меня. Но это больше невозможно. Не в тот момент, когда она где-то там, а я здесь беспомощный и никчемный.
  - Она уже принадлежит мне и моему дракону! Он признал ее не просто Светочем, а своей Единственной, отец. Мы признали. Тебе ли не понимать, что это значит? Законы вашего чертова Ордена распространяются на одаренных драконьей благодатью, но не на самих драконов! Кто из вас, рожденных простыми смертными, рискнет навязать хоть какие-то правила дракону? - презрение и высокомерие моего дракона лилось сквозь меня в окружающий мир, подпитываемое яростью, ревностью и тоской.
  Отец поднялся и подошел вплотную ко мне.
  - Ты не можешь знать чувств дракона. Они скрыты от нас. Это просто заблуждение, сынок, - впервые, наверное, он снизошел до уговоров, а не отдавал приказы.
  - В самом деле, отец? - жесткий, режущий нутро смех рвался из меня, отзываясь болью в пережатых оковами животе и горле. - Ты или кто-то из вас станет говорить, что я знаю и чего не знаю о своем драконе? Если вы уж такие умники и знатоки, почему он не выбрал ни одного из вас?
  - Драконы не удостаивают нас объяснениями, и нам не постичь их логики и смысла поступков, Игорь! - о да, я слышу это уже столько лет, с того момента, как узнал, кем и для чего появился на свет.
  Может, это и правда. Во многом. Мне всегда казалось, что драконы - редкие заносчивые ублюдки, лишенные человечности в людском понимании, а мой дракон так просто квинтэссенция властности и надменности среди них. Несмотря на то, что они в полном смысле слова скорее духи, чем реальные существа, их воздействие нельзя отрицать или игнорировать. Не знаю, каким были отец и другие братья до снисхождения благодати, но по себе могу сказать, что меня присутствие этой чуждой сути изменило и продолжает менять безвозвратно. И то, что мне мысли моего дракона были частенько непонятны, тоже правда. А еще мне казалось, что у него нет эмоций, а только одни устремления и цели, средства для достижения которых не важны.
  Но с первого же появления Яны все изменилось. Дикая, неутолимая жажда, ослепляющая ревность, неистовая ярость и желание подчинить и обладать безраздельно... Все это смертельной отравой влилось в мою кровь вместе с запахом и вкусом этой женщины. Жадность на грани полного помешательства охватила моего дракона и терзала и мою человеческую суть, ломая ее снова, как в самом начале нашего слияния. И если с властностью дракона я совладал тогда, установив между нами хрупкое равновесие, то с его одержимостью не смог. Она опрокинула и уничтожила моё сопротивление, и я стал таким же больным, зависимым и прикованным вечными нерушимыми цепями к этой язвительной и непокорной женщине.
  Поэтому я просто усмехаюсь словам отца, потому что знаю, что без Яны мой дракон существовать не сможет. Хотя какой он, к черту, мой? Он весь ее, со всеми его призрачными потрохами и мною в придачу.
  - Я не собираюсь выслушивать твою очередную лекцию, отец. Наелся их до сыта за эти годы. Просто отдайте мне Яну и оставьте нас в покое. Это единственное, что спасет вас всех от возможных последствий и ярости дракона, - хрипло каркаю я.
  - Ты хоть отдаешь себе отчет, что говоришь сейчас не только со своим отцом, но и с Главой своего Ордена, которому ты должен подчиняться беспрекословно, - отец отшатывается от меня.
  - Я отдаю себе отчет, что мой дракон гораздо сильнее твоего и любого другого в братстве. И если вы не отдадите нам с ним нашу женщину, он слетит с катушек, и никто из вас ничего не сможет ему противопоставить. Останется только убить меня, но ты же знаешь - пока дракон активен, сделать это будет ой как не просто, отец! И даже моя смерть не обезопасит вас полностью. Он найдет способ вернуться, одарив благодатью другого, и тогда уж точно не станет церемониться ни с кем из вас. Просто отдайте нам с ним наше, и тогда, возможно, никто не пострадает.
  Я и не думал сдерживать злость, льющуюся наружу из моей глотки вместе с каждым словом.
  - Ты смеешь угрожать нам? - загромыхал отец, становясь будто больше ростом.
  - Однозначно да!
  - Опомнись, сын! Ради чего ты пытаешься вступить в борьбу со своими братьями? Сейчас благодаря моему заступничеству тебе грозит всего несколько лет ссылки на нижние уровни, а потом ты сможешь вернуться и спокойно видится с этой женщиной. За это время она пройдет Восхождение и обучение и, вполне возможно, ты станешь одним из тех, кому она будет Даровать свет.
  Несколько лет? Вдали от Яны, без ее тепла, запаха, стонов? А самое главное - вокруг будут жадные ублюдки, готовые на все, чтобы заполучить её в свои загребущие ручонки? Дракон снова взвился, беленясь от злобы и ревности.
  - Не-е-е-ет! - взревел я. - Никаких Восхождений, пока она не родит моего наследника! И только я поведу ее через Восхождение, когда настанет нужное время! Только я стану наставником! Только для меня будет ее свет!
  - Ты сошел с ума, если, и правда, веришь, что тебе это позволят после того, что ты и так уже натворил, Игорь, - жестко отрезал отец.- Зрячий сказал, никакого ребенка нет. Так что Восхождение никто не станет откладывать. А ты лишен права даже на нем присутствовать, как и права претендовать на место ее наставника. Тебя ждет скорый суд и изгнание. И я очень надеюсь, что то недолгое оставшееся до него время будет достаточным, чтобы ты одумался, давал правильные ответы и облегчил свою будущую участь. Я оставляю тебя. Подумай обо всем.
  Отец направился к выходу, а я опять забился в оковах, стараясь вырваться и требуя вернуть нашу женщину. Как только отец шагнул наружу, все факелы разом потухли, отставляя меня во тьме. И мне только и оставалось, что сходить с ума от сжигающей нутро тоски и перебирать в памяти все мгновения, когда Яна была рядом. Начиная с того самого мига, как я увидел ее в том клубе. Только это немного утихомирило дракона, готового разодрать меня на части, жестоко карая за потерю.
  Картинки - яркие, обжигающие приходят в полной тьме одна за одной.
  Вот Яна, стоящая в толпе извивающихся в танце тел в том самом клубе. Прямой, нахальный взгляд врезается в мой собственный, как раскаленный от полета сквозь атмосферу метеорит в поверхность земли. Дракон мгновенно взрыкивает и просыпается от этого мощного столкновения, ощущая в первый момент самую настоящую опасность агрессивного вторжения в его безэмоциональное пространство. А уже в следующий момент по мне прокатывается жесткая волна пришедшей от него похоти и требование получить эту дерзко пялящуюся женщину. Меня это удивляет, потому что никогда раньше я не ощущал влечения моего дракона. Ему было плевать, когда я отводил душу первые годы после его снисхождения на меня, упиваясь властью и имея всех, на ком останавливался мой взгляд. Так же равнодушен он оставался и когда все эти игры мне прискучили, а желания завести постоянные отношения так и не появилось, и секс стал просто периодической необходимостью. Сбросом лишнего напряжения, особенно после сражений. Насущной нуждой, как пища или сон. Ни на одну из моих многочисленных партнерш дракон никогда не обращал внимания, оставаясь совершено безучастным. И поэтому столь бурная реакция на девицу в коротком платье, которое скорее уж открывало, чем что-то скрывало, шокировала меня. Что такого в ней? Красота? Да, но у меня были гораздо красивее. Скромность и чистота? Да уж, это однозначно не про нее. Откровенная, вызывающая сексуальность? Да, пожалуй. В этом я согласен с драконом. Это женщина просто смотрит, а я чувствую, как мое тело реагирует, и член не просто встал, а вскочил, как заполошный, и болезненно уперся в ткань. А еще эта хищная манера смотреть, словно выбирая жертву, оценивая ее шансы оказать сопротивление. И такой, как она, явно нужна достойная добыча, в глазах вызов, выманивающий, подначивающий, предлагающий игру. Но нет, детка, тут ты ошиблась. Я не добыча и никогда не буду. Я охотник и играть сегодня будут с тобой. В тот момент я готов был облизнуться в предвкушении, но рано же расслабился. Да, тогда я впервые попробовал заставить ее приблизиться. А она, усмехнувшись собственным мыслям, просто развернулась и ушла. Как будто не сочла меня достойным. Как же это взбесило нас с драконом.
  Сценки одна за другой сменяются в моей голове.
  Яна насмешливо смотрит на меня, выпуская дым своей сигареты в черное небо. Запрокидывает голову и без труда ускользает от давящего взгляда. А я смотрю на ее губы, обхватывающие эту проклятую сигарету, на острые ключицы, по которым хочу скользнуть зубами, на ее грудь, что поднимается под тонкой тканью, которую я хочу содрать. Она дразнит меня каждым движением и вдохом, капризным изгибом роскошного рта, даже не подозревая, насколько близка в тот момент к тому, чтобы оказаться распятой по этой самой стене клуба, в которую я невыносимо хочу ее вколачивать, вырывая стоны и стирая эту нахальную ухмылку с лица. И плевать на свидетелей, я могу и хочу сделать так, чтобы она не заметила даже камнепада.
  Яна - обнаженная - впервые в спальне того орденского дома проходится по моему телу цепким, бесстыдным взглядом и усмехается, снова беся меня. Лишая привычного равновесия. Снова не подчиняется приказам и провоцирует взять ее жестко. Показать, кто владеет ситуацией, а кому следует согнуться. И я поддаюсь, потому что желание оказаться в ее теле, ворваться, захватить эту территорию сожгло во мне само понятие терпения.
  Да уж, я тогда был по-настоящему груб, дико зол и в самом деле хотел сломать эту дерзкую, непокорную девку. Хотел ее покорности, как и часто после этого. Но ошалел, потерялся от того, как она ощущалась. Хотел скрутить ее, а скрутило самого. От этой изогнутой подо мной длинной спины, беззащитного горла, которое я вынудил открыть для меня, от вида того, как мой член врывается в ее тело, напряженное и бунтующее против него, как будто, отпусти я ее, и она тут же разорвет меня в клочья, столько ярости в ней было в первый момент. А потом вдруг ярость обратилась страстью, такой же обнаженной, испепеляющей, без намека на пощаду. И я совсем пропал, осатанел, обезумел. И дракон беленился в унисон, драл призрачными когтями ее безупречную кожу, толкал меня вцепиться зубами, наставить следов, ощутить на языке вкус крови. Это был не секс, а какое-то исступление, сумасшествие. Когда Яна забилась в оргазме, окончательно убивая меня видом своего экстаза, я сгорел, испарился в одну миллисекунду, будто упал на Солнце.
  И когда отпустила слепота и глухота после собственного ошеломляющего финала, я обвил ее, отключившуюся, собой и отчетливо понял, что не отпущу, не отдам. Кем бы она ни была и чтобы ни творила до этого и после. Теперь моя.
  А эта маленькая стерва просто ушла. Бросила меня без сожалений и записки на прощанье. Меня та ночь вывернула наизнанку, а она отряхнулась от нее, как от чего-то незначительного.
  Я открыл глаза, вбирая в себя тьму и тишину подземелья, и глубоко вдохнул, позволяя оковам терзать мое тело. Лучше так, чем ощущать эту непереносимую боль внутри. Боль ее отсутствия.
  Вижу Янин взгляд, когда переступил порог дома её отца. Помню, как холодно она смотрела, будто не узнавая меня, но я поймал на своем языке запах её возбуждения. Она могла притворяться незнакомкой, которой нет до меня дела, но вся потекла, стоило мне появиться. Торжество наполнило меня, и я хотел рассмеяться над её актерской игрой в безразличие тогда, но мы ведь играли в тот момент по правилам. Тогда еще да.
  Но когда этот мальчишка надел на Янин палец знак своего обладания, и она, снова насмешливо глядя на меня, позволила это... Вот тогда игры кончились. Она была моя с того момента, как я ворвался в неё впервые, даже тогда, когда бросила мне вызов в том клубе, и с тех пор никто не смел даже думать, что может обладать ею. С того момента началась игра по моим правилам.
  О да, как же это не нравилось моей Яночке! Как она бесилась, бежала от меня, огрызалась, защищалась. Не желала признавать, что это бессмысленно. Колола словами, била наотмашь показным безразличием.
  Во что она обратила мою жизнь? В череду погонь за ней, когда я терял способность нормально мыслить, сходил с ума от ревности и черной зависти ко всем, с кем она, оказывается, может нормально говорить, кому она способна искренне улыбаться, тогда как мне доставались только едкие шпильки и насмешливые ухмылки. В краткие моменты близости, когда она была моя, и за которые я готов отдать все что угодно. Уже отдал. Ни секунды не жалея и упиваясь самим процессом. Стал учить прогибаться себя и своего дракона. Учился гладить, когда невыносимо хотелось давить, решая все сразу и силой. Учился говорить "пожалуйста", тогда как помнил только как приказывать и рычать. Понимать, ловить кожей, когда она была зла, когда задумчива, а когда наставали краткие мгновения, в которые я мог быть чуть ближе. Очеловечивал своего дракона, и он подчинялся, огрызаясь и ярясь, укрощал свою алчную жажду властвовать и ломать. Ради неё. Я бесился, что она не хотела этого видеть, срывался снова на приказы, портил все, начинал заново, жалел, тосковал. Изнывал по ней, пытал себя близостью, запахом, теплом, потому что без неё оказалось быть вообще невозможно. Как же я хотел ее, нет, хочу, хочу! Каждую минуту, остервенело, безысходно, все что готова дать добровольно и все что смогу украсть, взять силой, обманом, как угодно. Гори огнем все принципы, гордость, честность. Когда она подо мной, когда стонет, когда рвет меня, уже сама обезумев от наслаждения, вот тогда я живу, впитываю, глотаю, подыхая от того, что все время мало.
  Жгучая боль взорвалась в центре груди, разрывая в клочья мое человеческое сердце, и угрожающий вой дракона вторил этой муке, продлевая и усиливая в сто крат. Я не смогу жить без неё, без всего этого. Не смогу и не буду. Найду дорогу обратно. Не будет дороги, будет тропка, хоть крошечная лазейка, но я протиснусь, вернусь, заберу себе свое. Не найду лазейки - так снесу стены, и пусть все сгорит. Яна, ты не будешь ничьей. Только моей. Не знаю пока как. Не знаю когда. Сейчас, всегда. Я вернусь и начну все заново, или с того места, на котором мы остановились.
  Даже если она ненавидит меня за то, что я пытался сделать, даже если захочет вырвать мне глотку при встрече. Я все равно приду, приползу, буду подыхать у твоих ног, пинай сколько хочешь. Буду опять хватать, тащить, подчинять. Буду делать что угодно но отдеру тебя назад, даже если отбирать придется у тебя самой. И только попробуй впустить в душу кого-то другого! Там только одно место, и оно моё! Только вздумай полюбить кого-то кроме меня! Пусть ссылают хоть на край мира, я дотянусь, достану, не отпущу.
  Я расслабился, отключаясь от боли и повисая в оковах. Решение принято. Единственно возможное. Осталось найти пути. А я их всегда находил.
  2.
  Как только Рамзин рухнул, вся серая братия пришла в движение, напоминая мне стаю гиен, которые никогда бы не кинулись, пока сильный на ногах, но стоит ему упасть, и они тут же спешат его разорвать. Мой разум все еще был вялым, а реакции заторможенными, но, увидев, как они поднимают с пола бесчувственное тело Рамзина, я как могла быстро бросилась и вцепилась в единственного мужчину, которого тут знала. Четверо этих серых типов подняли Игоря за руки и за ноги, и все, что я могла, это, обхватив Рамзина в районе подмышек, просто повиснуть на нем, пытаясь перетянуть на себя.
  - Оставьте его! - моё горло еще саднило, и попытка выкрикнуть закончилась кашлем, - Оставьте его в покое! Мы сами во всем разберемся.
  Конечно, мои попытки противостоять силе четырех здоровых мужиков были смехотворны, но однако же они так и замерли, держа бесчувственного Рамзина на весу.
  - Отпусти его, девушка! - раздался у меня за спиной властный бархатистый голос его отца, и я безошибочно узнала эту манеру мягко отдавать приказы которым, нет сил не подчиняться. - Ты не понимаешь всего. Мы совершаем благо и хотим спасти в первую очередь тебя!
  - Не хрен меня спасать! - огрызнулась я, не собираясь подбирать выражения. Я их сюда не звала. - Почему вы лезете к нам! Мне не нужна помощь! Я сама во всем разберусь!
  И я крепче вцепилась в Рамзина.
  - Вот видите! - опять этот сука Роман подал свой гадский голос. - Он совсем мозги ей промыл! Я говорил вам, что брат Игорь прекрасно знал, кто она такая, и поэтому все его действия являются никаким не заблуждением, а прямым преступлением против законов Ордена!
  - Да заткнись ты, заполошный! - не выдержала я и одарила этого Романа уничтожающим взглядом. - Орёшь тут как припадочный!
  Он злобно зыркнул на меня и, проигнорировав, продолжил вопить:
  - Мы должны срочно ее спасать! Иначе она может повредиться рассудком и станет навечно бесполезна для нас!
  Я уже набрала воздуха, чтобы пообещать повредить ему что-то жизненно важное, если он не заткнется, когда опять подал голос Рамзинский родитель.
  - Не думаю, что все столь катастрофично, брат Роман. О причинах такого поведения брата Игоря мы узнаем на суде. А реакция девушки вполне закономерна. Она ведь ничего не знает и, естественно, боится! - мужик надавил голосом, и большинство этих серых ворон закивали.
  Ничего я прямо сейчас не боялась. Центр страха в мозгу, видимо, еще не очнулся. А вот эта манера говорить обо мне с друг другом, но не со мной меня точно бесила. Но не это сейчас было основной проблемой.
  - Положите Рамзина, где взяли, и проваливайте все на фиг, спасатели недоучки! - разозлившись, рявкнула я как могла громко, ощущая, как ослабленное за эти дни тело начинает трястись, а руки, вцепившиеся в Рамзина, разжимаются.
  - Несите его в вертолет! - вякнул Роман. - Чего вы медлите? Ждете, когда он очнется?
  И он подскочил ко мне и протянул свои грабли, чтобы оторвать от Рамзина.
  - Только посмей прикоснуться, - зашипела я на него змеей, даже сама от себя не ожидая такой злости.
  Он замер с повисшими в воздухе руками.
  - С каких пор, брат Роман, ты отдаешь приказы в присутствии Главы Ордена, не спросив позволения? - в голосе рамзинского папаши лязгнуло столько стали, что ее количеством легко должно было придавить Романа насмерть.
  Придурок попятился, опуская руки, и покорно опустил голову.
  - Прошу прощения, Глава. Я забылся.
  - Мы все сейчас нервничаем, Глава, - влез Зрячий. - Ситуация небывалая, согласитесь.
  - Да, - только и ответил Глава, и мужики, державшие Рамзина, рванули его вперед так резко, что я просто повалилась на пол на задницу.
  Я попыталась встать и рвануть за ними, но была схвачена поперек тела стальной ручищей Главы.
  - Остановись и не усугубляй все, девушка! - сказал он мне прямо в ухо. - Если ты хочешь помочь моему сыну, то прояви послушание. Сопротивляясь, ты даешь больше возможностей в руки его врагов.
  Я была дезориентирована, зла и совершенно не была уверена, что вообще хочу хоть в чем-то помогать этому засранцу Рамзину. Но и давать какие-то непонятные козыри неизвестно каким его врагам просто из природной вредности не хотелось.
  Нет уж, если и доставать Рамзина после всего, что он сделал, то только лично. Мне помощники не нужны. Я проводила глазами уходящих мужчин и постаралась оттолкнуть удерживающую меня руку Главы.
  - Отпустите.
  - Ты будешь вести себя спокойно? - с ноткой угрозы спросил он.
  - Буду. Пока не разберусь, что к чему. Потом ничего не обещаю, - пробормотала я.
  - Одевайся и поднимайся наверх. Пора вылетать. Для тебя начинается новая жизнь, - вот что это за манера разговаривать приказами? Сразу остро хочется послать в пеший эротический тур. Может, сходит, расслабится и научится по-человечески общаться.
  Я проводила взглядом спину мужчины и, когда он скрылся в дверном проеме, в котором, как я только заметила, самой двери-то и не было, огляделась по сторонам в поисках вещей. Напряжение, видимо, схлынуло, и меня затрясло от холода, как и в прежние разы, когда вино, которое давал мне Рамзин, отпускало. Об этом мы тоже поговорим с ним с пристрастием, кстати, при следующей встрече. Стуча зубами и ощущая, как внутри разливается тянущая противная пустота, я натягивала на себя штаны и футболку. Окинув еще раз все взглядом увидела рубашку моего зверюги и, поколебавшись, все же накинула ее сверху и пошла на выход.
  - Новая жизнь, говоришь? - пробухтела я под нос. - Ну, еще посмотрим, у кого она начнется.
  Когда я поднималась, то зарокотал двигатель вертолета, и я прибавила шагу, хоть ноги и дрожали, и в теле, кажется, медленно начинало болеть все, даже каждая кость, хоть это и невозможно в принципе. Солнечный свет ударил по глазам, и меня затошнило от его яркости. Я зажмурилась и остановилась. Какого я тороплюсь? Уж, наверное, если они притащились на эту скалу, то не улетят без меня.
  - Ты нормально себя чувствуешь, девушка? - сказал Глава совсем рядом и аккуратно, но настойчиво взял меня под локоток, вынуждая идти вперед.
  Я приоткрыла глаза и увидела, что на поверхности стоят сразу два вертолета. Один - тот, на котором мы летали с Рамзиным, а второй - заметно больше - чуть поодаль. Все кроме меня, Главы и Романа уже погрузились в большой, и его двигатель заполнял мощным гулом окружающее пространство.
  - Брат Роман, ждут только вас, - я уловила в голосе Главы не только подавляющие нотки, но и некую смесь раздражения и насмешки.
  - Я думаю, что могу быть полезным и полететь с Вами, Глава, - ответил тот, стрельнув в мою сторону взглядом.
  - Я в состоянии самостоятельно доставить девушку в главный дом, брат. Или вы сомневаетесь в моих способностях и намерениях? - сказано было так, что, будь я этим Романом, я бы захотела просочиться сквозь камень скалы под нами.
  - Я бы никогда не посмел, Глава, - снова опустил он голову и, одарив меня снова злобным взглядом, зашагал в сторону большого вертолета.
  Глава же стоял неподвижно, широко расставив ноги и заложив руки за спину, похожий на некую скульптуру, изображающую собой наглядный пример властности и открытой демонстрации своего превосходства над всем миром. Все время, пока вертолет набирал обороты, отрывался от поверхности скалы и медленно исчезал вдали, он даже не шелохнулся. А мне только и оставалось трястись всем телом и смотреть на него, ища в нем такие знакомые черты Рамзина.
  - Мой сын ведь очень похож на меня, верно? - наконец отмер Глава и повернул ко мне лицо.
  - Ну, определенное фамильное сходство на лицо, - ответила я сквозь перестук собственных зубов.
  - Тебя морозит из-за того, что действие препарата, который давал тебе мой сын, заканчивается. Это скоро пройдет, - в его голосе не было и грамма сочувствия или беспокойства за меня. Просто констатация очевидного.
  - Как вы это сделали? - спросила я, наплевав на то, как противно от этого полного пренебрежения самим фактом того, что его сынок совершил нечто гадкое в отношении меня. Не похоже чтобы этого человека, или кто он там, это вообще хоть сколько-то волновало.
  - Сделал что? - уголок его рта чуть приподнялся, и глаза прищурились в окружении мелких морщин. Он прекрасно понимал, о чем я.
  - Как вы вырубили Рамзина? Мне казалось, он слишком крут, чтобы так глупо попасться, - тоже старалась выглядеть равнодушной, хотя, когда тебя потряхивает от озноба, и от этого болью отзывается все внутри, сложно изображать бесстрастность.
  - Мой сын действительно... хм... крут, как ты выражаешься, девушка. Но, во-первых, каким бы я был Главой, если бы не знал слабые места и не имел рычагов давления на каждого, - мужик заносчиво вздернул подбородок, и мне захотелось посторониться, на тот случай, если его сейчас порвет от самодовольства. - А во-вторых, Игорь в тот момент был слишком сконцентрирован на тебе, девушка, и поэтому уязвим.
  - Вам не кажется, что для отца вы повели себя странновато? - хотя мне ли об этом судить с моим-то опытом семейной любви и взаимопонимания.
  - Законы Ордена одинаковы для всех! - повторил он уже слышанную мною фразу, и его глаза на секунду стали щелками, из которых струился гнев в чистом виде, но мужик моментально вернул себе самообладание. - К тому же в том, что мой сын попал в подобную ситуацию, во многом твоя вина, девушка!
  Моя вина? Охренеть, как интересно выходит! Мне захотелось послать этого Главу с его раздутым до небес эго куда подальше. Но, черт возьми, нужно было выбираться с этого гадского утеса хоть как-то, а потом уже разбираться, кто и в чем виноват. Но это его 'девушка', звучащее странно старомодно, уже порядком достало меня, и совсем смолчать я не смогла.
  - Яна. Моё имя Яна, - раздраженно сказала я. - Не хотите проявить вежливость и представиться?
  - Для тебя я Глава, девушка, - вот заносчивый ублюдок ведь! - А твое нынешнее имя совершенно не важно. После Восхождения ты получишь истинное имя, и прежнее останется в прошлом. Так что мне нет нужды его запоминать.
  Глава ухмыльнулся уже явственней, и при этом его сходство с Рамзиным стало отчетливей. Сразу возникло столь привычное желание съездить камнем по этой самодовольной роже. Что, млин, за жизнь у меня становится? Сначала появился один невыносимый засранец, а теперь они плодятся вокруг, как тараканы- мутанты.
  - Что будет... - я чуть не спросила "с нами", но вовремя прикусила язык,- ... со мной дальше? Куда вы меня повезете?
  Если честно, мне очень хотелось знать и дальнейшую судьбу Рамзина, но злость и это противное выражение лица его папаши не располагало к расспросам.
  - Ты все узнаешь в положенное время, - ну уж точно сын пошел в отца. Прямо копия!
  - А если я хочу знать все прямо сейчас? - вот хотелось упереться. Хотелось, но я не в том положении сейчас.
  - Идём, нам пора вылетать,- забил Глава на мой вопрос и, просканировав последний раз взглядом небо, развернувшись, зашагал к вертолету, даже не оглядываясь на меня. Будто в том, что я последую за ним, не может быть и сомнений, и не царское это дело беспокоиться о таких, как я. В вертолет я тоже забиралась самостоятельно. Он не подал мне руки и даже не смотрел, устраиваясь в кресле пилота. Всем своим видом он словно подчеркивал мою незначительность, и это реально бесило. Единственный раз, когда каменное лицо Главы поменяло своё холодное нечитаемое выражение, это когда меня стало тошнить во время полета. Хотя желудок и был пустым, а спазмы сухими, выглядело это явно неприятно, судя по тому, как он скривился. И, несмотря на то, как мне было паршиво в этот момент, не порадовать меня это досадливо-брезгливое выражение на каменном лице Главы не могло. Хоть одно приятное событие.
  В этот раз полет длился гораздо дольше, чем когда мы летели с Рамзиным. Настолько, что, устав от тошноты и страха перед возможной авиакатастрофой, я совершенно неожиданно для себя вырубилась. Никогда бы не подумала, что можно уснуть в подобной ситуации, но однако же проснулась я от того, что вертолет тряхнуло при посадке. Оглядевшись, я быстро сообразила, что мы находимся на крыше какого-то высотного здания.
  Пока останавливались лопасти и затихал движок, на плоской поверхности неожиданно появилась высокая женщина, одетая в длинное роскошное платье, которое больше бы подошло для посещения приема или театра, а не для шастанья по вертолетным площадкам. Глава выбрался из вертолета первым и в этот раз снизошел до того, чтобы подать мне руку, хоть и с таким лицом, будто совершает над собой реальное насилия и одаривает меня до невозможности.
  Потом, отпустив мою руку, он гордо, будто кол проглотил, прошествовал в сторону женщины. Замерев в паре метров перед ней, он чуть-чуть склонил голову, и у меня открылся рот. И как это она у него не отвалилась от того, что он соизволил это сделать.
  - Амалия, приветствую твой свет, - чинно произнес он.
  - Глава, - кивнула женщина в ответ и перевела взгляд на меня. Пройдясь сверху до низу, она чуть скривилась и посмотрела на Главу.
  Представляю, конечно, как я выглядела в штанах для йоги, футболке и мятой мужской рубашке перед ней, всей такой шикарной в платье от кутюр и милых повседневненьких брилиантиках. Да ну и по фиг мне и на нее, и на всех остальных.
  - Амалия, это - смертная, имеющая все шансы в скором времени стать еще одной Дарующей, - Глава сделал неопределенный кивок в мою сторону, как если бы я была неким предметом, а не человеком. - Она поживет в пентхаусе рядом с твоим, пока придет время Восхождения.
  Глаза женщины сузились, а ноздри гневно дернулись, несмотря на то, что на губах появилась холодная улыбка.
  - А разве ей не положено до Восхождения находиться в нижних кельях главного Орденского дома? - спросила она вроде безразлично, но за этим четко прозвучало раздражение.
  - Положено, - отчеканил Глава. - Но я решил поселить ее здесь.
  И он, сделав мне повелительное движение, двинулся вперед к лифту.
  - Полагаю, для подобного есть веские причины, - едко произнесла эта Амалия ему в спину и еще раз прошлась по мне глазами, словно надеясь найти эту самую причину записанной где-то на моем теле или лице.
  - Есть, - отрезал Глава.
  Само собой квартира оказалась ожидаемо роскошной, но очень напоминала тот самый дом в России. Все идеально и супер современно и стильно, но безлико и не носит следов реального дома, а не просто шикарного временного пристанище вроде гостиницы.
  - Располагайся, девушка, - сделал щедрый жест Глава. - Пока пользуйся тем что есть, а потом составь список необходимого и отдай Амалии. Из здания выйти не пытайся. Это невозможно без моего личного позволения.
  И он развернулся, намереваясь свалить, наверняка посчитав, что его обязанности по уходу за домашней зверушкой Яной на данный момент исчерпаны. Но я с этим категорически была не согласна. Я уже чувствовала себя гораздо бодрее после сна в воздухе, а также заметно злее. Что за на хрен вообще? Сначала сынок мною помыкал, теперь еще и папаша на мою голову.
  - А ну стоять! - гневно рявкнула я и решительно захлопнула дверь, приваливаясь к ней спиной. - Вы же не думаете, что вот просто так сказали мне 'Место!', и я охотно послушаюсь, улыбаясь во всю пасть и виляя хвостом?
  Одна бровь Главы сначала поползла вверх, но по пути похоже настроение ее хозяина изменилось и она опустилась вниз, сходясь со второй от того что Глава гневно нахмурился.
  - Отойди от двери, девушка! - ага, а вот и знакомое давление в позвоночнике.
  Я ответила мужику 'так заставь меня' взглядом, и он нахмурился еще больше. Противостоять ему мне было даже гораздо легче, чем Игореше. То ли у меня уже вырабатывается иммунитет, то ли все дело в том, что ну нет у рамзинского родителя такого волшебного метода воздействия на мою слабую психику, как у сынули.
  - Отойди! - мой позвоночник пожаловался, что ему реально приходиться не сладко, а в основание черепа будто горячую иглу воткнули, и возникло ощущение, что у меня кровь сейчас носом хлынет.. Неприятно, однако. Рамзин такого со мной никогда не делал. Но я мотнула головой, стараясь стряхнуть с себя это давление. И, как ни странно, это почти получилось. Неприятные ощущения заметно снизились.
  - Можете, конечно, меня и силой сдвинуть. Но я не дам вам уйти, пока не получу, наконец, чертовы ответы на свои вопросы. Меня задолбало, что все кому не лень распоряжаются мною и говорят 'иди-сиди-беги'. И даже не думают поинтересоваться, хочу или я это делать и вообще вас всех видеть. Поэтому на хрен все! Вы объясняете мне, что вообще происходит, кто вы все такие и какого вам нужно от меня. И в ваших интересах, чтобы в этом объяснении была хоть одна причина, по которой я захочу остаться. В противном случае я отсюда сваливаю сию же минуту.
  Говоря это, я не стеснялась нагло тыкать в грудь Главы прямо над этой его понтовой бляхой.
  Мужчина посмотрел на мой палец так, будто он был как минимум в дерьме, потом медленно поднял глаза.
  - Ты не сможешь покинуть здание, - твердо сказал он и едва заметно ухмыльнулся.
  - Поспорим? Ваш сын тоже так думал. Потом гонялся за мной три недели по стране, - я выпрямилась, нагло глядя в карие зеньки Главы.
  Ну да, я вру. Понятно, мне просто повезло тогда, потому что Рамзин был усталый и облажался. Но в данный момент обстоятельства не важны. Главное факты. И, похоже, факты произвели нужный эффект. Глава развернулся и, подчеркнуто игнорируя меня, пошел в глубь квартиры. Войдя в огромную гостиную, он уселся в царственной позе в кресло и снисходительно мне кивнул.
  - Присядь! - нет, ну, если он не снабдит меня очередным указанием, ему поплохеет, судя по всему.
  Мне хотелось гордо сказать как в кино: 'Ничего, я постою!', но с другой стороны я еще не полностью оправилась, так что уселась напротив.
  - Ну, спрашивай, девушка, - дал дозволение Глава.
  На самом деле я ожидала больше упертости с его стороны и немного опешила. Слишком уж у меня много вопросов, не знаю так сразу, с чего и начать.
  - Кто вы такие? - решила я начать сначала.
  - Кого конкретно ты имеешь в виду? - ну, сейчас начнем играть, кто кого вопросами заморочит.
  - Вы будете отвечать на вопросы или задавать? Прекрасно понимаете, что я имею в виду, - да, мне нравится, что я такая вся из себя грозная.
  - Ну, на самом деле не совсем, - продолжал игру в увиливание Глава.
  - Рамзин, Роман, вы. Что между вами общего? Кто вы.
  - Защитники, - я невольно вздрогнула от этого ответа, что не ускользнуло от цепкого взгляда Главы, и он весь подобрался. - Ты уже слышала о нас? Тебе сын мой рассказал?
  Надо же, а оказывается в "игнорируй вопрос" можно играть в две стороны. Очень подмывало так и сделать. Но тут пришла дурацкая мысль, что у Рамзина могут быть неприятности, если решат, что он трепло.
  - Он мне не рассказывал, - ответила я, сама себе удивляясь. Ну вот какая мне разница - дадут этому самоуверенному засранцу по шапке сильнее или нет, и это после того, как он со мной поступил.
  - Тогда кто? - властно продолжил Глава.
  - Эй, мужчина, - спародировала я его манеру обращения. - Вообще-то это я здесь спрашиваю.
  От моего обращения рамзинский папаша поморщился. Что, не нравится, когда своим же салом по мусалам? Так мне тоже.
  - Итак, вы защитники... чего?
  - Всего.
  Ясно, разговор грозил затянуться и быть изнуряюще информативным.
  - А нельзя ли как-то поконкретней отвечать?
  - Как спрашиваешь, так и отвечаю, - я даже глаза распахнула в удивлении, услышав в сухом тоне Главы иронию. Не так что бы явную, но пропустить невозможно.
  - Ладно, - кивнула я. - У вас, типа, какой-то Орден защитников чего-то там. Так?
  - У нас совершенно точно Орден Защитников всего, что ты знаешь... ну, и не знаешь тоже, - уже открыто ухмыльнулся Глава.
  А мне подумалось, что когда на его лице отражается еще что-то, кроме 'мне никто не ровня', то он ничего так себе мужик. Милашкой, конечно, не назовешь, но вполне так живой, а не изваяние.
  - Ну, с Орденом мы выяснили, - согласилась я. - А вы вообще люди?
  - Мы все рождаемся людьми, - ну, такое я уже слышала от Рамзина.
  - И?
  - Что 'и'? - вот ведь идиотский разговор.
  - Вы рождаетесь людьми, но потом становитесь кем?
  - Скажем, мы остаемся людьми, но... м-м-м... с расширенными способностями и как принято сейчас говорить с дополнительными опциями.
  Он издевается, ведь правда?
  Да и хрен с ними и их загадками.
  - Ладно. Пофиг на вас. Я для чего вам нужна?
  - Ты, такая, как ты есть сейчас, нам абсолютно бесполезна.
  Нет, ну вот как с ним разговаривать?
  - Раз так, то почему я не могу просто встать и уйти прямо сейчас? - окрысилась я.
  - А у тебя есть куда идти? Ты знаешь, в какой стране хотя бы находишься? У тебя есть нормальная одежда? Документы? Деньги, чтобы где-то жить и что-то есть? - Глава опять прикрылся маской самодовольного превосходства.
  - Если вы думаете, что хоть один из перечисленных пунктов или даже все они вместе могут остановить меня, то подумайте еще разок хорошенько. Однозначно мы не в Антарктиде и вокруг не хреновы пингвины, а люди. А я не немая и не беспомощная. Так что я как-нибудь разберусь, не помру. И, может, мы прекратим, наконец, эти словесные пируэты, и вы просто и по-человечески объясните, какого вам нужно от меня?
  Глава вальяжно откинулся на спинку кресла и, кажется, слегка расслабился, рассматривая меня на этот раз как забавного зверька. Ну прямо прогресс в отношениях, по крайней мере уже не как вещь.
  - Так ты хочешь знать все, девушка? - лениво сощурив свои карие глаза, спросил он.
  - Прошу прощения, но до вас как до жирафа доходит, - черная бровь резко вздернулась, - медленно, в смысле. Да, я хочу знать все... ну, по крайней мере то, что касается лично меня.
  Где-то в центре груди кольнуло при мысли о моей зверюге, но я отгородилась от этого.
  - Ладно, думаю, и в самом деле никто не пострадает, если я тебе кое-что объясню, - смилостивился Глава.
  Но в это время раздался какой-то шум, и дверь в пентхаус распахнулась. Внутрь натуральным образом ввалилась толпа уже знакомых мне серых ворон во главе с истеричкой Романом. Глава даже не шевельнулся в своем кресле, когда они нарисовались в гостиной, и только я видела, как глаза его почернели, перед тем как он медленно опустил ресницы, скрывая это.
  - Могу я узнать, что вас привело сюда, братья? - голосом, похожим на скрежетание льда, спросил глава.
  - Мы просто хотели спросить, что так задержало Вас и потенциальную Дарующую на пути в главный дом? - подал голос Роман и, несмотря на его почтительно склоненную голову, яд только что с клыков не капал.
  3.
  - Задержало? - Глава величаво повернул голову к вновь прибывшим. - А что, есть какие-то временные рамки для моих передвижений, о которых я не в курсе?
  От его тона у меня по спине пробежал холодок. Если бы не эта бесящая ситуация, в которой я находилась, я бы, пожалуй, поаплодировала мужику за высшую степень самообладания. Моему Игорьку стоит у него поучиться. Хм. Моему?
  - Нет, для вас их, безусловно, нет, - ответил Роман, так как никто больше делать этого не собирался. - Но девушка должна пребывать в положенном для нее месте, и оно явно не здесь.
  - Скажи, брат Роман, кто устанавливает правила Ордена? - Глава звучал обманчиво мягко.
  - Вы, Глава, и Совет, - и без того напряженная поза Романа стала вообще деревянной.
  - Ну, раз так, то я решил установить новое правило. Думаю, отныне наши потенциальные Дарующие не будут похоронены в тесных и душный кельях. Жизнь меняется, братья, и, думаю, нам пора меняться вместе с ней. Поэтому считаю, будет правильно, что девушка будет готовиться к Восхождению здесь, а не в орденском доме.
  - Это неслыханно! - взвился Роман и тут же осекся. - Я хотел сказать, что любое изменение правил должен еще одобрить Совет в полном составе.
  - Ну, на то, чтобы собрать всех членов Совета, понадобится где-то неделя. А до этого времени девушка останется здесь.
  - А как же изоляция и погружение в себя? - подал голос кто-то из серой толпы.
  - А какая разница - будет она изолирована здесь или в темной келье? - почти невинно ответил Глава.
  - И все равно, я считаю, что менять правила именно сейчас не самая хорошая идея, - попробовал упереться Роман. - И, учитывая, в каком положении находится в данный момент ваш сын, Глава, эти ваши идеи с новшествами выглядят довольно подозрительными.
  Последняя фраза была сказана с неким ехидным значением и даже легким оттенком зарождающейся угрозы. И я заметила, как зрачки мужчины напротив резко расширились, а затем превратились в крошечные точки. Могу поклясться, что он был взбешён, но даже дыхание не сбил.
  - На самом деле, брат Роман, это была моя идея! - раздался голос Амалии из-за сплошной стены мужских спин.
  Услышав ее, мужчины моментально отхлынули в стороны, освобождая ей дорогу, и поэтому снова никто кроме меня не заметил, что отчетливая тень удивления промелькнула во взгляде Главы, прежде чем он опять стал нечитаемым. Не завидую я его жене, если таковая имеется. Вот как жить с человеком, эмоции которого можно уловить лишь с большим трудом, и то, если ты достаточно внимательна и не отводишь глаз. А то моргнешь и - опа! все пропустишь. Хотя не представляю, какой может быть женщина, способная изо дня в день терпеть такого заносчивого говнюка в своей жизни? Или с ней он совершенно другой, не такой, как со всеми остальными?
  - Я позволила себе обратиться к Главе с предложением, - прервала мои измышления о личной жизни каменного изваяния напротив Амалия. - Которое заключается в том, что для новых потенциальных Дарующих будет намного легче проходить подготовка к Восхождению, и сам обряд будет давать лучшие результаты, если в этом будем участвовать еще и мы, а не только вы, братья, - женщина медленно шествовала по образовавшемуся коридору из мужчин, и они почтительно склонялись перед ней, прижимая правую руку в район сердца и произнося что-то шепотом.
  Роман тоже склонился, но, услышав сказанное, резко вскинул голову и впился в Амалию гневным взглядом.
  - Такого никогда не бывало раньше, Дарующая Амалия! Разве мы сами плохо справляемся с подготовкой девушек?
  - О, поверьте, брат Роман, я прекрасно помню, как лично вы усердствовали во время моей подготовки. Рвения вам было не занимать, - голос женщины звучал без всякого выражения, но Роман неожиданно поменялся в лице и быстро оглянулся, будто желая увидеть реакцию остальных. - Безусловно, вы справлялись и можете справляться и впредь. Но, думаю, положение Ордена сейчас таково, что нельзя пренебрегать ничем, если это может улучшить наше положение. Вот поэтому я осмелилась сделать столь смелое предложение Главе.
  Амалия, наконец, дошла до кресла Главы и, обойдя его, стала у него за спиной, четко обозначивая, на чьей она стороне.
  Я, прикусив язык, наблюдала за этим действом, силясь понять, что же тут на самом деле происходит.
  - Возможно и так, Дарующая Амалия, - Роман снова оглянулся, стараясь понять, кому принадлежат сейчас симпатии серой толпы. - Но какая необходимость начинать это именно с этой девушки?
  - А почему нет? - подчеркнуто небрежно повела плечом Амалия. - Она не лучше и не хуже любой другой, и если уж решили попробовать, то почему не начать прямо сейчас. Ведь насколько я знаю, на данный момент других кандидаток в Дарующие у Ордена нет? Не так ли, Глава?
  Женщина нарочно обратилась к Рамзинскому родителю, подчеркивая для остальных, кого считает тут главным.
  - Совершенно верно, Амалия, - снисходительно кивнул Глава.
  - И если я припоминаю, потенциальных Дарующих не находили уже некоторое время? - спокойно продолжила женщина.
  На этот раз ей согласно закивали из толпы.
  - Ну, тогда будет вполне логично, если мы все отнесемся к этой девушке... скажем, более бережно, раз уж новых пока не предвидится. И, возможно, это повысит ее шансы успешного Восхождения, - речь женщины стала плавной, и вороны, как зачарованные, внимали ей.
  Опять это Восхождение! Что за фигня такая? На самом деле меня уже подутомило сидеть и молчать. Никогда не любила самодеятельные театральные постановки, а насколько я понимаю, сейчас передо мной именно разыгрывался некий экспромт, в котором далеко не все актеры понимали свои роли и определились со своим местом на сцене. Но подавать голос сейчас было не слишком умной идеей, учитывая мою способность довести окружающих до бешенства в рекордные сроки и отчетливо взрывоопасную атмосферу царившую в помещении. Тем более выбор между пребыванием здесь и в каких-то там 'нижних темных кельях', чем бы они ни были на самом деле, был очевиден для меня. Особенно с учетом того, что моего водворения туда так добивался этот Роман, на лбу которого я все отчетливей видела надпись 'редкостный мудак'.
  - На самом деле я тоже не вижу никакой беды в том, чтобы девушка осталась здесь, если ее изоляция от мира будет обеспечена, - неожиданно из общей толпы выступил мужчина с довольно экзотичной внешностью при ближайшем рассмотрении. - Здесь или в келье, без разницы. В здание никто не может войти или выйти без нашего ведома, как и в орденский дом, так что вопрос перестает быть принципиальным.
  Высказавшийся мужчина был таким же высоким и широкоплечим, как и все здесь, но в отличие от других, носящих сдержанные короткие стрижки, у этого рыжие волосы были заплетены в длинную толстую косу, которую он обкрутил вокруг шеи, поэтому она и не бросалась сразу в глаза.
  Роман бросил на этого оратора злобный взгляд, но процесс был запущен. Остальные братья без особого энтузиазма стали соглашаться, кивая все уверенней. По лицу Романа скользнула гримаса, говорящая о том, что он понял, что потерпел поражение прямо сейчас, но собирался отыграться в будущем.
  - Ну что же, если все столь единодушны и согласны, то я тоже не буду возражать, - выдавил он. - Но, надеюсь, остальные правила будут прежними, и каждый брат будет иметь равные шансы для общения с девушкой до Восхождения.
  На этот раз я краем глаза заметила резкое движение головы Амалии, когда она вперила глаза в Романа.
  - О, поверьте, брат Роман, уж за тем, чтобы шансы были равные для всех, я лично буду следить неотрывно, - сказала она с ледяной улыбкой. - А теперь, я думаю, вам пора покинуть нас и позволить девушке освоиться и отдохнуть.
  Не сказать, что хоть на чьем-то лице отразилось действительно беспокойство обо мне, но все, покорно откланявшись, потянулись к выходу. В том числе и Глава, похоже, собирался воспользоваться возможностью свалить от меня без дальнейших разъяснений. Мне это не понравилось, но, видимо, сейчас не время повторять свой трюк с захлопыванием двери. Я постаралась молча показать Главе, что все еще жду продолжения образовательной программы, но он ответил мне своим нечитаемым безразличным взглядом, проигнорировав мою пантомиму. Мне захотелось догнать его и потребовать продолжения, но в этот момент Амалия плавно закрыла дверь перед моим носом и обернулась, преграждая мне путь. Её лицо мгновенно поменялось, становясь хищным, и глаза угрожающе сверкнули.
  - Сейчас я уйду, - тихо сказала она. - Но вернусь спустя несколько часов. В твоих интересах отдохнуть и привести себя в порядок, - она сделала пренебрежительное движение сверху вниз, указывая на мой прикид. - А после ты мне расскажешь, что в тебе такого, если Глава рискнул своим влиянием и нарушил все правила Ордена ради тебя.
  Она шагнула ближе, и мне буквально заплохело от этого вторжения в личное пространство. В районе солнечного сплетения появилось мощное ощущение давления, будто некая сила отталкивала меня от нее, как это происходит с магнитами, если поднести плюс к плюсу. Очень сильно захотелось попятиться и вообще создать между нами некий непреодолимый барьер. Я гневно глянула в глаза Амалии и, судя по вспыхнувшим там стервозным огонькам, она прекрасно знала о моем дискомфорте и делала это нарочно. Насладившись моей реакцией, она плавно шагнула обратно к двери.
  - И кстати я искренне надеюсь, что мне понравится твой рассказ, - бросила она через плечо и, нажав несколько кнопок на панели у двери, тоже покинула квартиру.
  Звонкий щелчок возвестил о том, что меня снова заперли. Прекрасно! Я все там же, где и была. Заперта, ни черта не понимаю и не представляю, что будет со мной дальше. Но теперь ко всему этому добавилось еще понимание, что мною очевидно пытаются воспользоваться, как пешкой в некой игре, и что есть еще эта Амалия, которая ждет от меня объяснения того, о чем я сама имею весьма смутное представление. Разве это не я - та, которой все должны объяснить? Похоже, что нет.
  Заранее не надеясь на успех, я попробовала открыть дверь и, само собой, не преуспела. Пройдя через всю гостиную, я вышла на огромный балкон и подошла к перилам, глянув вниз. Н-да, тут только разве что летать учиться. Крошечные фигурки людей и машин суетились внизу, напоминая движениями и размерами муравьев. Ну, раз я не могу ни выйти, ни улететь, то остается получить удовольствие от того, что имею под рукой. Я обошла пентхаус и обнаружила сразу две ванных комнаты. Выбрав ту, где была шикарная мраморная ванна, в которую легко можно было поместить футбольную команду, я нашла в шкафчике пену и стала набирать горячую воду, с наслаждением вдыхая ароматный пар. Раздеваясь, я совершенно неосознанно поднесла воротник рубашки к носу, вдыхая смесь запахов кожи моей и Рамзина. Несмотря на то, что я провела в этой рубашке несколько часов, свойственные только ему флюиды не стерлись, и в ответ на них мышцы внизу живота резко сжались в тугой сладкий узел. Разозлившись на себя, я швырнула тряпку подальше и, содрав остальное, забралась в ванную. Я не собираюсь думать о нем. Мне наплевать, где он и что с ним. Все, что меня волнует, это как вырваться от психованной шайки этих сверхчеловеков и вернуть себе контроль над своей жизнью. И начать ее заново. Без прежних ошибок и дурости, скорее всего без поддержки отца и без любых намеков на то, что в ней когда-то присутствовал один невозможный черноволосый тип. Тянущая, вязкая боль - не острая, но от этого не менее ощутимая, плавно сжала, как в кулак, сердце, а потом проникнув вглубь него, потекла во все стороны по телу, когда я пыталась заставить себя представить себе эту жизнь. Ту, в которой никогда не будет ни его голоса, ни запаха, ни его нахальных рук и губ на моем теле. Я откинула голову на бортик ванны и закрыла глаза, стараясь полностью расслабиться и по капле выдавить эту боль из себя.
  Сильные руки опускаются на мокрые плечи и властным движением отодвигают меня от бортика ванны. Мне не нужно открывать глаза, чтобы понять, чьи они. Прохладное обнаженное тело проскальзывает мне за спину, а мощное предплечье обхватывает меня поперек живота, уверенно прижимая к мужскому торсу. Вторая его рука ложится на шею, отводя мокрые волосы и мягко вынуждая склонить голову набок, открывая доступ горячим губам. Щетина привычно царапает кожу, когда открытый жадный рот скользит таким знакомым медленным движением от скулы до ключицы и обратно. Пробуя меня на вкус. Наслаждаясь им. Мною.
  - Ты же не думала, что я отпущу тебя, Яна-а-а? - как у же у него выходит произносить мое имя, как нечто бесстыдное дико возбуждающее. Как будто он откровенно кайфует от самого его звучания.
  Я хочу сдержаться, но его рука соскальзывает от шеи вниз и обхватывает мою грудь. Уверенно, без малейшего колебания, как нечто изначально принадлежащее ему. Резко выдыхаю, потому что легкие от одного этого движения сжимаются, чтобы потом расшириться, желая наполниться воздухом пропитанным его терпким запахом.
  - Ну почему же, - привычно стараюсь огрызнуться. - Я как раз на это и надеялась.
  Его большой палец начинает ласкать мой сосок, кружа сначала едва касаясь, но становясь все настойчивей.
  - Не-е-ет... Ты ждала меня. Всегда будешь ждать, - порочное мурлыканье просачивается в меня, скручивая нутро.
  - Черта с два ждала... - упрямлюсь я, но откидываюсь на его широкую грудь.
  Вторая рука Рамзина неторопливо, почти лениво сползает от талии вниз и дразнит мои складки легкими касаниями. Я шумно выдыхаю и сжимаю зубы, чтобы не податься навстречу его пальцам. И в очередной раз задаю себе один и тот же вопрос. Как так выходит, что я каждый раз загораюсь, как высушенная солнцем трава от первой же искры? Как так выходит, что рот и руки этого мужчины каждый чертов раз запускают в моем теле какую-то долбаную химическую реакцию, остановить которую невозможно, пока это не приведет к оглушительному взрыву? Что за хренов катализатор есть в его голосе, запахе, самом факте присутствия, которому нет возможности противостоять?
  Дыхание Рамзина становится резче, возбуждая меня все больше, а губы и руки намного настойчивее. Мужчина трется бедрами, давая мне понять, какой он уже твердый. Я знаю эту жесткость, помню, как она ощущается внутри. Забиваю на размышления, потираюсь о его стоящий колом член, наслаждаясь протяжным ответным стоном Рамзина. И сама не сдерживаю звуков, которые рвутся из меня, и готова благословить пальцы, что наконец проскальзывают внутрь, одновременно усилив давление на сгусток моих нервов.
  - Ты, на хрен, душу из меня вынимаешь своими стонами, - хрипит у моей шеи Рамзин, царапая зубами и заставляя мое тело дергаться и трепетать, ища все больше сводящего с ума трения. - Я никогда тебя не отпущу,- он вдавливается в мою поясницу так сильно, что мне почти больно, порыкивая и насаживая на свои же пальцы. И я позволяю это, хочу этого, закатываю глаза и сучу ногами по дну ванны.
  - Не отпущу... не отдам... ты только для меня... - он опять жонглирует моим оргазмом, как опытный фокусник, дразня меня его отчаянной близостью. Господи, ну неужели он снова хочет, чтобы я умоляла его об освобождении. Какой же все-таки жестокий сукин сын!
  Я уже собираюсь заорать на Рамзина, проклиная, но тут, наконец, получаю столь желанное наслаждение, которое, несмотря на то, что было так сильно ожидаемо, оказалось шокирующе ярким.
  - Для меня... только для меня... - рычит Рамзин, кусая меня за плечо и продлевая и без того разрушительные спазмы внутри. - Никто больше не будет видеть это.
  Я хочу вдохнуть, но тут же захлебываюсь и резко подрываюсь из ванной. Моё сердце все еще бухает где-то в горле, а легкие горят. Я озираюсь и понимаю, что в роскошной ванной нет никого кроме меня. Но мои ноги трясутся, а столь знакомая истома в теле ясно говорит, что я только что кончила. И могла бы поклясться, что еще ощущаю легкое жжение на плече там, где в меня вонзились зубы Рамзина, когда я переживала свой финал. Но его здесь нет и похоже, что и не было. Выходит, я просто заснула в ванне. И увидела во сне Рамзина. Проклятый подонок умудрился довести меня до исступления, даже находясь черте где от меня!
  - Ненавижу тебя, Рамзин, - говорю я, стоя перед зеркалом и глядя на свое плечо, на котором никаких следов. - Как же я тебя, на хрен, ненавижу!
  4.
  В квартире две спальни. Обе оснащены огромными платяными шкафами, но в них, понятное дело, нет ничего, кроме нескольких мужских банных халатов больших размеров. Совершенно новых, как и в том доме в России. Интересно, это получается, что и этот пентхаус, и тот дом, наверное, являются собственность это странного ордена и используются по мере необходимости теми его членами, кто в данный момент находится там? Типа, конспиративные квартирки, пароли, явки и чего там еще положено в этой шпионской лабуде? Вот интересно, для Рамзина и остальных бизнес - это хобби, а основная профессия - защитник обыкновенный, или все наоборот? Если Рамзин так старательно убеждал меня, что лично он и, наверное, и остальные земляне чистопородные, то, может, они все тут какие-нибудь богатенькие придурки, объединившиеся в секту? А этот загадочный Орден, Восхождения, Дарующие, Светочи и что там у них еще - это просто дебильные обряды, у них принятые? Типа, нарисуют пентаграммку, заставят туда голышом улечься, обкапают воском и кровью свиной для создания антуража загадочности, а потом скажут все, вставай - ты теперь Светоч со всеми вытекающими. Или у них массовые оргии положены?
  Меня слегка передернуло от представленной картины. Не, я, безусловно, не ханжа, но все эти групповые развлечения не моё. Конечно, такое объяснение поведения окружающих весьма бы устроило меня. Хотя бы потому, что если это просто люди с заскоками, то предполагается, что от них можно просто свалить и жить себе, не отсвечивая, пока о моем существовании не забудут. И все эти Рамзинские фокусы с промыванием мозгов и внушением вполне себе вписывались эту мою гипотезу. Может, они там в секте обучаются методам воздействия на психику. Ну а почему нет-то?
  Или, может, они, к примеру, продукты генетических опытов. Мало ли какие эксперименты над людьми проводили и еще проводят наверняка? А они вон, жертвы этих самых экспериментов, сбились в кучу и организовали себе Орден защитников. Вон в кино то и дело такое показывают.
  Я вздохнула, завязывая халат. Чушь все это, конечно. Можно, разумеется, поупражняться в этих шизанутых предположениях в попытке отвлечься от реального положения вещей, но, к сожалению, этим все и заканчивалось. Никакая они не секта больных на голову человеков Х. Здесь что-то гораздо глубже и сложнее, чем просто кучка психов с суперспособностями. И чутье мне подсказывало, что и гораздо старше, чем опыт человеческих игр с ДНК. Даже, я бы сказала, древнее.
  Потому что от того же Главы, Зрячего, что меня осматривал, и этой сучки Амалии просто разило чем-то не свойственным людям, рожденным в наше время. Манера держаться, говорить, двигаться... Это было какое-то другое. Причем оно было настоящее, хоть и неуловимое, а не как у актеров, играющих роли. Это было для них как само собой, как дышать, а не хорошо поставленная игра в людей из прошлого.
  Хотя, конечно, все это может быть и выкрутасами моего воображения, которое вынужденно кормиться только крохами полученной инфы, оброненными фразами и собственными бурными домыслами.
  Вот почему тот же Рамзин не рассказал мне все? У нас что, мало было времени? Злость на этого мужика снова поднялась в груди и разлилась желчью на языке. Схватил меня, втащил насильно в этот свой мир долбанутых на голову братишек, а потом позволил так глупо вырубить себя и теперь пропал еще не знамо куда, оставив меня разбираться во всем самой.
  На секунду передо мной стало видение Рамзина в темноте, запертого и беснующегося, не в силах вырваться. Но затем я резко отбросила его. С чего бы этим братишкам и папаше запирать его? Еще скажите, что на цепь себя позволил посадить! О чем ты, Яна? Это же, мать его, Рамзин!
  И к тому же даже если и так, и его заперли, то так ему и надо! Пусть побудет в моей шкуре!
  Очень хотелось позлорадствовать. Но почему-то сделать это искренне не выходило. Поэтому я поплелась искать кухню, на ходу убеждая себя в том, что по-любому во всем, что со мной случилось и еще случится, виноват Рамзин. И даже если он сидит где-то в тюрьме, это не является смягчающим обстоятельством в том, что я сейчас тут одна и по прежнему ни черта не понимаю, а он где-то там и обо всем прекрасно осведомлен.
  В общем, добравшись до холодильника, чтобы только убедиться, что в нем нет ни фига, кроме нескольких бутылок вина, я себя полностью убедила в том во всем случившемся за эти последние недели виноват целиком и полностью Рамзин. А то, что я сама тогда...ну, скажем, сделала первый шаг... Ну, так это не считается. Кто ж знал-то, что у них все так запущено? Надо было ему себе на грудь табличку повесить: 'Подойди, если хочешь превратить жизнь в эпичный гемор!'.
  Посмотрев на вино и поразмыслив, решила, что раз не спрятали, то сами виноваты и, достав бутылку, пошла искать штопор. Так как в гостиной не было даже телевизора, то я отправилась с открытой бутылкой и бокалом на балкон и с комфортом расположилась там в плетеном кресле. Вино было красным, терпким и приятно потекло теплом в мой пустой желудок. Я уже всерьез настроилась напиться и забить на все жизненные обстоятельства и, налив себе второй бокальчик, вытянулась и прикрыла глаза. Но буквально спустя минуту мой желудок вдруг скрутило узлом, и вино резко решило попроситься на свет божий. Выронив бокал от остроты приступа, я ломанулась в ванную, зажав рот ладонью.
  Меня полоскало вдохновенно. Когда вино покинуло меня, не попрощавшись, жесткие сухие спазмы продолжали сгибать меня снова и снова, и я уже готовилась к потере самого желудка. Когда же хоть чуть отпустило, я повисла на унитазе, как на самом преданном друге и единственной опоре в жизни.
  - Надо же, как интересно, - раздался едкий голос Амалии, и я, скосив глаза, увидела ее ноги в роскошных туфлях и подол платья. Смотреть ей в лицо особого желания не было. Сучка будто нарочно подгадала момент для появления, чтобы застать меня в таком унизительном положении. Хотя по фиг на нее. По фиг на них всех!
  - Спасибо, что зашла, но не могла бы ты свалить пока в туман? У меня закончились часы посещений, - пробормотала я, уставившись тоскливым взглядом на раковину умывальника, которая сейчас казалась недостижимо далекой. Какого черта строить такие здоровенные ванные комнаты ?
  - Хм. Свалить? - Амалия шагнула ближе, и каблуки звонко цокнули по каменному полу заставляя меня поморщиться.
  - Ага, свалить. Уйти, убраться на хрен, исчезнуть с горизонта, - подтвердила я, продолжая размышлять о склонности к гигантизму некоторых личностей.
  - То есть ты смеешь указывать мне на дверь, смертная? - в ее голосе достаточно угрозы, чтобы обратить нормального человека в заику. Но после моего последнего опыты общения с Рамзиным это ерунда. Ей бы взять у него мастер класс по устрашающему рычанию.
  - Чего тебе на нее указывать. Ты и сама дорогу знаешь, - отмахиваюсь я и начинаю подниматься. Желудок по-прежнему сжат как в кулаке и ощущения паршивые.
  - Не думаю, что я уйду. Я ведь тогда пропущу тот момент, как ты тут будешь ползать и корчиться, а я не хотела бы лишаться этого удовольствия, - женщина усмехается, похоже, вся ее злость испарилась. Но самое удивительное то, что она подходит вплотную и, подхватив под мышки, резко поднимает меня с неожиданной для такого хрупкого сложения силой.
  Я шокированно вскидываю глаза, но она даже не смотрит на меня, а просто подтаскивает к желанной раковине и наклоняет, как непослушного ребенка, продолжая придерживать.
  - Умойся и прополощи рот, смертная. И поторопись, еда остывает, - отдает указание она.
  При упоминании пищи у меня опять узлом сводит нутро, и я плююсь водой, что успела набрать в рот.
  - Я не буду есть! - пытаюсь выпрямиться, но она не дает.
  - Будешь, - спокойно отвечает Амалия.
  - Издеваешься? Не буду! Я не могу! - продолжаю я возражать, отплевываясь от холодной воды.
  - Ты должна. Иначе может стать только хуже, - она сует мне в руки полотенце и волочит к выходу из ванной.
  - Садись, - она останавливается около кресла в гостиной. Оно настолько глубокое, что я в нем почти утопаю. - Я сейчас принесу тебе поесть.
  - Ты что же, предлагаешь мне в таком положении есть? - возмущаюсь я.
  - Готова сесть за стол? - насмешливо спрашивает она.
  - Готова, - я стараюсь подняться, но понимаю, что ноги не держат, а желудок опять сжимает спазм. И причем в этот раз голодный.
  Амалия разворачивается и уходит на кухню. Возвращается с полной тарелкой чего-то похожего на лазанью и аккуратно подает мне.
  - Что это? - придираюсь я, хотя пахнет просто божественно.
  - Все, в чем ты нуждаешься прямо сейчас, смертная. И изволь это съесть без остатка, иначе я в тебя силой это затолкаю.
  Ничего себе 'приятного аппетита'! Амалия усаживается в кресло напротив с неестественно прямой спиной и следит за мной пристальным орлиным взором.
  - Вообще-то я хотела бы поговорить и получить ответы на многие вопросы, - бурчу я, прожевав первый кусочек потрясающего кулинарного творения.
  - Я тоже! - бесстрастно отвечает она. - Но вначале...
  И она повелительно указывает на мою тарелку. Я подчиняюсь, но ухмыляюсь про себя. В самом деле ей что, сказали, что она неподражаема в роли строгой воспиталки детсада, что она так старается? Мне ни за что в жизни не съесть все, что на этой тарелке, так что ее ждет разочарование.
  Однако уже через десять минут моя тарелка пуста, и я совсем не чувствую себя готовой лопнуть пополам. Амалия забирает ее и возвращается с кухни обратно с кружкой какого-то травяного пойла.
  - Я не хочу такое пить, - кривлюсь я, понюхав.
  - От кого ты понесла, смертная? - прерывает меня Амалия, и ее лицо снова хищная маска.
  - Чего я сделала? - не понимаю я.
  - Твое дитя. Кто его отец?
  Я пристально смотрю на женщину, которая сейчас выглядит одновременно и потрясающе, и до усрачки пугающе. Она буквально застыла в ожидании, напряженная, изящная, но при этом смертельно опасная. Как великолепный, дорого украшенный кинжал, прекрасное произведение исскуства, но при этом и безжалостный инструмент для убийства. И я осознаю в этот момент, что от правильности моего ответа будет зависеть, сделаю ли я следующий вздох.
  
  Конечно, очень хочется, заикаясь, спросить, какое-такое дитя, и я уже открываю рот, но тут же его захлопываю. Мне же не пятнадцать, чтобы спрашивать такие вещи, а тем более учитывая последние события. Ясное дело, что я думала о последствиях нашего с Рамзиным пребывания на том гребаном острове. Просто пока не разобралась вообще, в каком я нахожусь положении и что с этим делать, задвинула страх перед беременностью подальше вглубь. Просто она может быть, а может и не быть, а у меня есть проблемы более актуальные и реально существующие.
  Поэтому хоть прямой вопрос от Амалии и не был для меня шокирующим откровением, но думать об этом со всей ясностью в данный момент я не совсем была готова. И встречный вопрос тоже тут же напрашивался. Даже два. И если с тем, что, откуда узнала - это более-менее понятно, наверняка Глава растрепал, в каком экзотичном виде застал меня с Игорьком... Хотя стоп. Если бы он ей это рассказал, то вопрос "от кого" она бы сейчас не задавала. Или она его ревнует и не верит на слово и решила меня проверить на вшивость? Кто его знает, что у них тут за отношения? Авось, я испугаюсь и расколюсь. Но это не было главным интересующим меня. Амалия спрашивала о ребенке, не предполагая, а точно утверждая, что он есть. И это при том, что тот самый Зрячий говорил прямо противоположное. И почему-то ей в отличие от него я сразу поверила.
  - Зрячий сказал, никакого ребенка нет, - прищурившись, я не отводила взгляда от этой живой угрозы.
  - Я спросила, кто тот, перед кем ты ноги раздвинула, смертная, а не о том, что сказал Зрячий, - в воздухе еще добавилось с десяток градусов напряжения.
  В этот момент я совершенно четко поняла: ребенок - абсолютный свершившийся факт, и невольно положила руку на живот.
  Злость - сухая, концентрированная - взорвалась в голове, как хренова химическая бомба, и отрава от нее устремилась к сердцу, откуда тяжелым потоком хлынула вниз, отравляя каждый уголок тела и души. Я вскочила из кресла, забыв о слабости, о присутствии Амалии, обо всем, кроме ощущения сокрушительного предательства. Ноги сами вынесли меня на балкон, и я, наклонилась вперед, намертво вцепилась в перила.
  - Рамзин, ублюдок! - заорала что есть мочи.- Ты хренов проклятый подонок!
  Я почувствовала себя раздавленной, использованной, обманутой. Да, я сама не ангелок по жизни, творила всякие непотребные вещи и часто превращала жизнь окружающих в ад. Да, Рамзин поступал со мной ужасно, постоянно помыкал и лишал свободы, и наши отношения изначально были уродливыми! Но твою же мать! У всего есть границы, которые нельзя преступать. То, что происходило между нами - это одно, но если в результате его целенаправленных действий в эти наши взаимные пинки и выкрутасы окажется вовлечен еще один живой человек... Ребенок. Наш ребенок. Его и мой. Нет! Это уже просто гребаный перебор! Горечь пропитала меня почти без остатка, и я поддалась ей, отчаянно желая увидеть сейчас Рамзина и вцепиться ему в лицо. Располосовать ему его в лохмотья. Пустить его проклятую кровь. Оторвать его чертовы яйца.
  Еще один крик, отчаянный и нечленораздельный, рванулся из меня, но это не принесло ни капли облегчения.
  И тут неожиданно где-то в глубине живота родилась волна тепла и покатилась обратно к сердцу, заставляя горечь и злость отступать перед нею. Словно кто-то осторожно, с необычайной нежностью попытался погладить изнутри мою душу. Сердце отозвалось на это щемящей болью и не знамо откуда родившейся эмоцией... растерянностью? Трепетом? Восхищением? Не понимаю, что это было, но совершенно неожиданно мои глаза защипало, а горло сжалось, как будто я готова позорно разреветься, как пятилетка.
  Я разжала пальцы, которые до омертвения впивались в перила, и обхватила себя руками. Вдруг так отчаянно захотелось поймать и удержать это новое незнакомое ощущение. Сохранить его, спрятать ото всех, потому что именно оно неожиданно сделало все вокруг терпимым, забрало часть боли и отчаянья, превращая их в апатию и неестественное для меня и этой ситуации спокойствие. Опустившись прямо на пол, я уткнулась лбом в ограждение балкона, глядя сквозь него на суету муравьиной жизни далеко-далеко внизу.
  - Значит, ты носишь в утробе внука Главы? - Присутствие Амалии за спиной больше почему-то не ощущалось угрозой. А я уже почти забыла о ней. - Вот почему он тянет время и пытается спрятать тебя.
  - А ты думала, что я повелась бы на этого твоего Главу? - фыркнула я, понимая, что больше опасаться нечего. По крайней мере со стороны Амалии.
  - Глава не мой, - бесстрастный голос дрогнул. - Он не может быть моим.
  - Может, не может, кто это на фиг решает, - я развернулась к ней, скользя по гладкому каменному полу, и откинулась на парапет, расслабляясь.
  Амалия пожала узкими плечами и уселась в плетенное кресло.
  - Судьба, - как-то обреченно сказала она.
  - Никакой судьбы не существует. Ерунда все это, - вяло отмахнулась я. - Хотя я тебя не понимаю. Конечно, мужик выглядит ничего так для раритета, но у него же на лбу написано, что ему лет сто пятьдесят.
  - Восемьсот, - тихо, как эхо, откликнулась Амалия.
  - Фу-у-у! А посвежее ничего тебе не нравится?
  - Посвежее? - на лице женщины впервые появилось нечто вроде улыбки. - А, по-твоему, мне сколько лет?
  - Ну, во-первых, дамам таких вопросов не задают, а во-вторых, опираясь на что мне строить предположения в этом вашем дурдоме? Мне же никто ничего не рассказывает, не объясняет. Не хочешь быть пионером в деле просвещения, куда я на хрен попала, и чем мне это светит?
  - Разве тебе удобно на полу? Может, пересядешь? - Амалия махнула рукой в сторону второго кресла.
  - С чего такая забота? Или просто опять попытаешься съехать с вопросов? - усмехнулась я.
  - Нет, смертная. Поговорить самое время. Просто это не на одну минуту, и я подумала, что тебе стоит устроиться поудобнее.
  - Слушай, достали вы меня! Один со своим "де-ву-шка", ты с этой "смертной"! Меня зовут Яна. Мне это имя дали мама с папой, и именно на него я намерена откликаться до конца своих дней.
  Амалия окинула меня долгим, пристальным взглядом.
  - Ну что же, может, это и справедливо... Яна, - согласилась она после недолгого раздумья.
  Поколебавшись, я все же встала и уселась напротив Амалии.
  - Итак, - сказала я.
  - Итак, - повторила Амалия и ответила мне открытым взглядом. - Спрашивай. Только учитывай, что есть вещи которые ты должна услышать только от братьев Защитников.
  - Это почему же? Типа, чтобы составить для себя нужную только им картину происходящего? Для этого меня тут заперли?
  - Не могу тебе подтвердить это, но ведь и опровергать не обязана, - но при этом Амалия одобрительно кивнула.
  Ясно. Похоже, рассказа все же не будет, мы будем играть в вопрос-ответ. Наверное, это у них тут любимая игра для всех. Тоже мне, затейники великовозрастные. Ну ладно, как- нибудь прорвемся.
  - Выходит, я буду тут сидеть, как долбаный гражданин какой- нить Северной Кореи, без связи с внешним миром, а эти братья-козлики будут приходить и мне в уши дуть о какой-то величайшей миссии? - решила уточнить я.
  На лице Амалии отразилось гримаса, как будто она не совсем меня поняла. Видимо, нужно выражаться менее красочно.
  - Я имею в виду, что буду взаперти, а общаться придется только с этим серым вороньем и верить всему, что они скажут? - решила пояснить я.
  - Да, ты верно уловила суть, - согласилась Амалия.
  - И что, они всерьез полагают, что со мной это сработает?
  - Ты не понимаешь. Они делают подобное уже довольно давно. Ты и представить не можешь, - женщина опустила глаза на свои руки. - Они умеют убеждать. К тому же судьба, к которой тебя готовят, действительно достойна всяческой зависти и восхищения.
  - Я и смотрю, кого тут ни встретишь - так все прямо визжат от восхищения, - огрызнулась я.
  - Ты не понимаешь, Яна, - Амалия резко взмахнула рукой.
  - Вот уж, правда, не понимаю. Если все так чудно, зачем кого-то хватать, запирать и промывать мозги. Всякие там великие миссии должны свершаться добровольно, а не вынуждено.
  - Ты не понимаешь!
  Вот заладила то!
  - Ну так объясни нормально! Принуждать кого-то к чему-то ненормально и бесчеловечно. Это вообще нарушение прав и подсудное дело!
  - Я не могу сказать тебе все. Просто прими, что до Восхождения ты для Ордена и братьев никто. Смертная, каких миллиарды. Пустое место. До того, как ты станешь Дарующей, никто не будет считаться ни с твоим мнением, ни с твоими желаниями. Человеческие законы не властны над теми, кто хранит само существования этого мира от наступления полного хаоса и разрушения. По крайней мере они так считают.
  5.
  - Погоди-ка! - возмутилась я. - Чего-то я не пойму. Что за орден долбаных Защитников, которые прибор кладут на мнение защищаемых и ни во что их не ставят? Мне и Рамзин, и Глава этот сказали, что они рождены людьми, так с хера ли такое пренебрежение к себе подобным?
  Амалия нахмурилась и посмотрела прямо перед собой.
  - Да, они рождаются людьми, хотя изначально избранны, - подтвердила она.
  - Кем и для чего?
  - Скажи, что ты знаешь об устройстве мира? - проигнорировав мой вопрос, ошарашила меня Амалия.
  - В каком смысле? - потрясла я головой. - Если ты о том, что Земля не плоская и не лежит на спинах... кого там? Китов, слонов, стоящих на черепахе - то я как-то в курсе.
  Амалия неожиданно рассмеялась.
  - А в мое время тебя бы за такое утверждение по меньшей мере наказали бы, - заявила она.
  О да, похоже дамочка-то тоже у нас не первой свежести. Тогда понятно, почему у нее к этому Главе столь трепетное чувство. Подобное к подобному. А че, одни там радио Ностальжи слушают или дискотеки восьмидесятых смотрят, а эти сядут перед камином и будут балы во времена какого-нить Людовика вспоминать.
  - За мнение, отличное от точки зрения большинства, в любое время можно схлопотать,- пожала я плечами. - К чему ты ведешь?
  - К тому, что мир, каким его сейчас видишь ты и воспринимают подавляющее большинство людей, на самом деле выглядит и устроен по-другому, - Амалия начала так решительно, будто, и правда, собиралась открыть мне нечто способное перевернуть мой взгляд на окружающее.
  - Ну, знаешь, я где-то слышала или читала, что каждый из нас воспринимает действительность и события совершенно по-особенному и совсем не так, как другие люди, - осторожно сказала я.
  - Яна! - голос Амалии отдавал легким упреком. - Я говорю не о субъективном восприятии! Мир на самом деле устроен совсем не так, как считают большинство людей, и только избранные способны видеть это.
  - Ладно. Как скажешь, - покладисто согласилась я, заметив, что женщина взволнована. Кто я такая чтобы спорить? Буду сидеть молча и слушать, пока хоть кто-то в этом сумасшедшем доме имеет желание мне хоть что-то рассказать. А верить меня ведь никто не заставляет.
  - На самом деле об истинном строении мира тебе должны рассказывать братья, - Амалия немного нервно нахмурилась, как будто преодолевала какие-то собственные сомнения. - Так что когда они будут делать это, постарайся выглядеть достоверно удивленной, - попросила она.
  - Да без проблем. Могу даже в обморок хлопнуться, если сведения окажутся непереносимыми для моей хрупкой психики, - заверила ее я.
  Она же снова уставилась на меня пристальным изучающим взглядом, словно я нечто диковинное, классифицировать что пока ей не под силу. Но потом прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Наверное, решила, что я безнадежный случай, и не стоит на этом зацикливаться.
  - Итак, реальное строение мироздания совсем не такое, каким его видишь ты, - включила она опять режим то ли училки, то ли воспиталки старшей группы. - Оно состоит из множества плотно соприкасающихся слоев, и все, что ты знаешь и что можешь увидеть, потрогать - это лишь один из них. На самом деле их великое множество. Точного количества нам знать не дано.
  Я хотела сказать, что сейчас не услышала ничего нового - очередная теория о параллельных мирах. Вон, об этом кто из писателей-фантастов только не писал уже. Разве что ленивый. Да и некоторые почти серьезные ученые обсасывают это тему наверное лет 30 точно, как бы не больше. Но решила, что благоразумно помолчу и послушаю. Мало ли что.
  - Слои в большинстве своем абсолютно изолированы друг от друга. Дело в том, что, не смотря на столь тесное соседство, каждый из них является совершенно чуждым другому, живущем по разительно отличающимся принципам развития.
  В моей голове почему-то тут же возник образ огроменного капустного кочана, каждый лист которого является этим самым параллельным миром, и я невольно усмехнулась гастрономическим ассоциациям в отношении мироустройства.
  - Даже законы столь привычных тебе наук, которые здесь считаются фундаментальными, там могут быть иными или прямо противоположными. Там в порядке вещей может существовать то, что, скажем, в нашем мире считается магией. Так же и существа, обитающие там, чрезвычайно отличаются друг от друга и от нас.
  Я пока не слишком понимала, к чему это фантастическое отступление, но в конце концов я никуда, вроде, не тороплюсь.
  - Но иногда происходят прорывы преград, разделяющих слои, - продолжила лекцию по малонаучной фантастике Амалия. - Они бывают случайными или намеренными.
  - Из твоих уст это звучит как неприятность, - решила, наконец, прокомментировать я.
  - Это и есть неприятность. У каждого слоя есть только ему свойственное энергетическое поле с налаженными потоками, которые поддерживают его функционирование в изначально заданном порядке. В момент прорыва эти потоки нарушаются, и случается взаимное проистекание и проникновение энергий. Слои начинают смешиваться и воздействовать друг на друга.
  Я почесала бровь. Звучало странно, но любопытно.
  - И это, как я понимаю, не есть хорошо, - уточнила я.
  На лице Амалии отразилось явное сомнение. Она колебалась, какой ответ дать мне в этот момент. Я видела такое выражение лица у людей и раньше. Когда они решали, что сказать тебе - то, что нужно, или то, что есть на самом деле.
  - Принято утверждать, что это однозначно плохо.
  О, кажется, в этот раз стремление к правде победило. Хотя... кто сказал, что ты такая, блин, умная Яна и тобой не пытаются манипулировать, только более тонко? Правильно, никто. Поэтому сидим и слушаем, а выводы будем позже делать.
  - Но знаешь, с того времени как я обучилась грамоте, я провела целые годы за чтением и собственным образованием.
  Слабый укол сочувствия ужалил меня в сердце. Могу ли я представить, какой была жизнь этой женщины? Пожалуй, это вряд ли.
  - Летописи в библиотеке и архивах Орденского дома я тоже перечитала, хотя и пришлось это делать украдкой. Сотни древних свитков, огромные книги памятных описаний, разрозненные дневники. Как только я вырвалась из плена того невежества, в котором прожила смертную часть своей жизни, во мне открылась неутолимая жажда знаний. Обо всем. Так вот если я что и поняла, то не все прорывы между слоями есть зло. Иногда взаимопроникновение ведет к некому новому витку развития, изменениям, которые становились благом. Возникают новые виды, более сильные и приспособленные, нежели их предки. Цивилизации делают прорывы в своем развитии, великие открытия позволяют совершить рывки, требующие в обычных условиях сотен лет медленного развития.
  Я приподняла брови. Это что-то типа своеобразной теории эволюционных скачков? Ага, история развития жизни, версия от Ордена Защитников.
  - Почему мне кажется, что сейчас ты скажешь 'но'? - насторожилась я.
  - Потому что так и есть. Подавляющее количество этих контактов все-таки гибельны. Они способны приносить только опасности, искажать и отравлять все, с чем войдут в контакт, - резкое рубящее движение ее ладони было призвано отсечь ненужные сомнения.
  - На самом деле для меня это звучит как-то абстрактно, - я не хотела показаться откровенно неверующей в эту галиматью, потому как Амалия-то верила в то, что говорила на все сто.
  - Я понимаю, что звучу для тебя чуднО, - усмехнулась она.
  Ну, я бы, допустим, выбрала для этого другое слово. Уверена, даже диагноз для этого есть какой-нибудь. Но я сегодня само терпение и слух.
  - Чтобы сделать все немного понятней, вспомни из истории о жутких эпидемиях, непонятно откуда бравшихся во все времена, вплоть до современности, и выкашивающих сотни тысяч и потом так же необъяснимо прекращавшихся. А еще о том, что наши предки иногда сталкивались с чудовищами, которых описывали весьма достоверно, и которые никак не могли быть порождениями нашего мира. О том, что частенько о некоторых местах говорят, что они 'нехорошие' или аномальные, и люди там болеют или сходят с ума. Начинают творить невообразимые вещи. Например, где-то случаются вспышки самоубийств людей определенного возраста и пола, или вообще непонятно как появляются целые общины людоедов, или тихие городишки, где приняты человеческие жертвоприношения.
  Я с трудом держала язык за зубами, хотя так и подмывало разнести в пух и прах эти дурацкие заявления.
  - Все это и многое-многое другое - результат прорывов из других слоев бытия, Яна. Все зависит, из какого слоев начинает просачиваться чужеродная энергия, а при серьезных дырах и обитатели других слоев.
  Я все же не смогла сдержать сухой короткий смешок.
  - Амалия, все, что ты сейчас перечислила, на мой взгляд, имеет более прозаические и научно объяснимые причины, чем прорыв каких-то там мифических слоев бытия, - вырвалось у меня, и я увидела, что женщина нахмурилась, и решила все смягчить. - Ну, по крайней мере я так думаю. Возникновение новых болезней является мутацией старых, чудовища чаще всего порождения массовой фантазии, да и психозы, бывает, имеют свойство становиться коллективными. Я честно не вижу в этом никакой мистической подоплеки.
  - И тем не менее тебе придется не просто поверить, что она есть, но вскоре и лично в этом убедиться. Так же, как и поверить в то, что только Орден и братья Защитники, одаренные драконьей благодатью - единственные, кто не дает нашему миру скатиться в хаос. И то, что никто даже не подозревает об истинных причинах многих явлений и событиях, и является показателем, того что делают они это весьма успешно. А призвание нас, как Дарующих Светочей, всячески помогать им в этом и посвящать свое существование этой цели.
  Вот не верю я по жизни в столь любимые Голливудом сюжеты про героев, которые рвут свою задницу на благо мира во всем мире и тд. Как-то не вызывают у меня их идеи ни сочувствия, ни понимания. Такая я вот бессердечная сучка. Но гораздо больше идей личного супергеройства меня бесят всякие типа миссии и пророки, которые используют других, воодушевляя их пламенными речами на то, чтобы те шли грудью на баррикады и приносили свои жизни в жертву великим целям. Если уж так хочется - пойди и сдохни на благо всех самостоятельно, а не посылай других.
  Поэтому слова Амалии вызвали у меня вполне законный приступ раздражения, и я вскочила, выдавая его.
  - Скажи, Амалия, ты сама об это всем откуда знаешь? Я так понимаю из летописей из библиотеки этого самого придолбнутого ордена? Или со слов самих братцев, которых благодатью этой по головам пригрело?
  Женщина сделала неопределенный жест, явно призывая меня успокоиться. Но мне не этого хотелось.
  - Это не просто слова. Это дела и великие свершения, запечатленные в многочисленных летописях. И не все они являются хвалебными. Поверь, я читала и о неудачах Орлена.
  - Я тебя умоляю! Вот по здравому размышлению, прикинь-ка некий орган к носу. Если я руководство какой-то секты или Ордена, я стану хранить у себя в библиотеке инфу, идущую вразрез с моими концепциями, которые я пытаюсь кому-то втереть? Я тебе отвечу. Хрен я стану это делать. Поэтому все, что ты там читала по-любому призвано не посеять сомнения, а убедить еще больше тебя в загребенной значимости этого Ордена для судеб бедного человечества. У них все это наверняка продумано до мелочей.
  - Если ты ожидаешь, что я буду спорить с тобой, Яна, то напрасно. Я выполняю твою же просьбу объяснить тебе происходящее. Если ты не готова выслушать меня, то, думаю, пока этот разговор не имеет смысла, - и Амалия величаво поднялась с кресла, намереваясь уйти.
  Мне неожиданно стало стыдно за своё поведение. Действительно, чего я так взъерепенилась? Раньше я как-то ровно дышала к тому, что у любого человека может быть право на собственные заскоки. И плевать, чем ему это грозит, если он совершеннолетний и относительно в своем уме. Просто, видимо, раньше лично меня это не касалось.
  - Извини... - черт, не часто в своей жизни я перед кем-то чувствовала вину, а уж тем более признавала ее вслух. Блин, это как-то ...нелегко. - Амалия, я прошу прощения за то, что так реагирую. Просто все это так необычно и совершенно противоречит тому, как я привыкла думать об окружающей действительности. Если хотя бы предположить, что все сказанное тобой правда..
  - Это и есть правда, - прервала меня женщина. - И если хочешь, чтобы мы продолжили беседу, прими это как константу. Тогда будет проще понять все остальное.
  - Хочешь сказать, что тебе самой это удалось вот просто так? Хоп, пальцами щелкнула и поверила? Типа, пришли эти серые вороны и втерли тебе про мир-капусту, и ты тут же и поверила? Или как там у тебя было?
  Амалия улыбнулась моему сравнению и задумчиво посмотрела на меня.
  - Все же женщины вашего времени совсем другие, - негромко заметила она. - В вас нет этой изначальной покорности и смирения перед мнением и волей мужчин, что для нас была буквально вросшей в кости. Столько лет прошло, но я все равно испытываю робость перед тем, чтобы впрямую перечить мужчине. Когда даже делаю это, просто пытаюсь спорить, во мне будто все протестует. Этого видимо не вытравить из себя. А в тебе, похоже, нет и зачатков этого.
  Она прошла по балкону и оперлась на перила, глядя вниз, на город, к которому уже подкрадывался вечер.
  - Когда-нибудь я расскажу тебе, как все это было у меня. И о том, что я утратила и что приобрела, - ее слова почти терялись и были обращены не столько ко мне, сколько к себе самой. - Сейчас же единственное, что я хочу до тебя донести, это то, что другой судьбы, кроме как связанной с Орденом, у тебя не будет. Поэтому лучше если ты ее примешь смирено и добровольно. Потому что на самом деле то, что делает Орден, это поистине великое дело, позволяющее остальному миру просто жить.
  - Я в судьбу не верю. Уже говорила.
  - Ну, зато, видимо, судьба в тебя верит, если выбрала на роль Дарующей. Это великая честь. Твоё появление большая радость для Ордена. Новых Дарующих не находили уже очень давно. Так что ты очень ценна.
  - То-то я и смотрю, что от моей великой ценности все кому не лень мною помыкают и обращаются, как с неким предметом.
  - Тут ты должна понять, что, во-первых, многие из братьев родом из тех времен, когда за женщиной не было права принятия никаких решений. А во-вторых, удостоившись драконьей благодати, они очень сильно меняются.
  - Что это за благодать такая, о которой все упоминают? В чем это выражается? Эти братья что, мнят себя не только великими и могучими защитниками мира, но еще и драконами?
  - Нет, конечно. Они носители их древнейшей крови, их далекие потомки.
  - Постой-ка, Амалия. Давай уточним. Я, говоря 'дракон', подразумеваю нечто огромное, чешуйчатое, с когтями, здоровенными зубами, хвостом и крыльями. А ты?
  - Никто не знает их истинного облика, - спокойно ответила она. - Он может быть и таким, какой представляешь ты, и совершенно другим. Нам это неведомо.
  - Ла-а-а-а-а-адно, - решила не вступать в препирательства я. - Просто если драконы это то, что я себе представляю, то мне, уж извини, трудновато поверить в возможность того, что у чего-то похожего на тиранозавра с крыльями и человеческой женщины могло появиться совместное потомство, - моё богатое воображение тут же подбросило мне похабную картинку, и я невольно хмыкнула. - Хотя, может, конечно, там все наоборот было?
  Нет, кажется, я уже слегка моросить начинаю в этом дурдоме, представляя себе сексуальные похождения волосатых древних мужиков с драконихами. Не, ну если тут предлагают поверить в то, что Вселенная похожа на кочан капусты, то почему до кучи и в драконов, предающихся разврату с людьми не поверить. Так, кажется, мне нужна перезагрузка, а то вся система нервная накроется.
  На щеках же Амалии появились розовые пятна от моих слов. Видимо, ей в таком контексте думать о этих самых драконах раньше не случалось. Похоже, добиваться от нее сведений, как, собственно, физически возможно это пресловутое вливание драконей крови, не стоит. Разве что оно происходило внутривенно. А что, тоже выход!
  - Так, хорошо, мы остановились на том, что эти самые братья являются потомками каких-то древних ящеров и при помощи полученных от них супер способностей спасают наш мир от всякой гадости, прущей в него из всяких там дырок бытия. Я все верно поняла? - пошла на мировую я. Оцените мою покладистость!
  - Ну, для первого раза могу сказать, что да. Ты все видишь довольно близко к истине, - уклончиво ответила Амалия. А вот этого я уже не люблю. Сильно.
  - Не могла бы ты выражаться яснее, - едва сдержав природную ехидность, спросила я.
  - Просто драконы - не те ящеры, которых ты представляешь, а совершенно непостижимые для человеческого ума создания, обладающие знанием обо все сущем и великой силой, которую они даруют, снисходя до своих потомков.
  Для меня это прозвучало так, что, если эти самые драконы и существуют не только в воображении самой Амалии и остальных посвященных в эту мистическую хрень, то выходит, что они редкие, прямо-таки эпические засранцы, помешанные на собственной значимости.
  - Знаешь, я чего-то не очень понимаю. Если они такие могущественные и все из себя умные, то на черта им сдались эти серые вороны, которые, как я понимаю, являются, типа, проводниками их силы. Если я долбаный дракон с уймой власти на фиг мне промежуточные звенья? Я что, не могу сам прийти и накостылять всем плохим парням, заткнуть на хрен все дыры, из которых че-то там энергетическое подтекает, а потом свалить в закат?
  Амалия опять растерянно заморгала, видимо, гонясь за извивами моего лексикона. Блин, надо научить себя говорить более доступно для этих гуманоидов из прошлого. Хотя постой-ка, Яна. Тебе это на фиг не надо под кого-то подстраиваться.
  - Ты спрашиваешь, почему драконы сами не следят за порядком в нашем мире? - неуверенно уточнила женщина.
  - Бинго! Ты угадала с первой же ноты! - буркнула я.
  Амалия прошла по длинному балкону из конца в конец раз, потом еще и только на третьем заходе остановилась.
  - Думаю, это может быть потому, что их больше нет в живых, Яна, - сообщила она мне таким тоном, как будто продала страшную тайну оккупантам.
  6.
  Рамзин.
  Темнота и тишина. Отсутствие хоть какого-то представления о течении времени. Но при этом ощущение нарастающего отчаяния, от того, что оно протекает через меня, бездарно растворяясь в этой тьме и безмолвии. Да уж, в Ордене знают, что такое изоляция. Они стали мастерами по ее обеспечению за долгие века своего существования. Толстый слой камня и преграждающие заклятья обеспечивают абсолютное отсутствие звуков. Нет даже тихого шуршания крыс или других возможных обитателей темных и замкнутых пространств. Потому что их инстинкты и близко сюда не подпускают. Нет ни малейшего сквозняка, ни звука падающих где-нибудь капель. Ничего, что вносило бы хоть какое-то разнообразие или позволяло отмерять отрезки времени от чего-то до чего-то. Но не само одиночество причиняет мне муки. Не полное отсутствие запахов, звуков, ориентиров. Нет, не в этот раз. Не голод и жажда, призванные ослабить моё тело, замутить разум и сломить стремление к сопротивлению. Да и боль от въедающихся в тело оков тоже уже давно притупилась, потеряла остроту. Она ничто по сравнению с тем, что творится в моём воспаленном мозгу. Мысли, гребаные фантазии о том, где сейчас Яна, и что могут с ней делать... Вот что на самом деле является настоящей, длящейся без конца изуверской пыткой. И самое невыносимое, что, похоже, я остался с этим испытанием сейчас один на один. Дракон, побесившись какое-то время от бессилия и убедившись, что на данный момент ничего не поделать с пленением никчемного сейчас тела, совершенно неожиданно покинул меня. Не так чтобы совсем, я чувствовал отзвук его силы, то, что она по-прежнему является навечно приросшей частью меня. Но такое ощущение, что большая часть его сущности переместилась в другое место. На грани подсознания мне пришли странные видения о том, как мой призрачный дракон отыскал нашу женщину и так и остался рядом с ней. Он свернулся гигантским кольцом, отгораживая пространство, в котором сейчас обитала Яна, от всего остального мира, явно намереваясь ревностно оберегать границы. Место, где находилась Яна, совсем не похоже на келью в главном доме. Скорее уж на один из орденских гостевых пентхаусов. Я потянулся за драконом, желая видеть ее. Это не было как в тот первый раз, когда я нашел Яну во сне после побега. Мне не случалось делать такого раньше, и я не стремился к этому специально. Просто тогда бесился и думать ни о чем не мог, кроме того, как найти ее. И тот контакт вышел совершенно случайным. Я даже не был уверен, что он не плод моего воображения. Тогда я не мог разобрать деталей, только рассмотреть ее и говорить с ней. Но сейчас все было по-другому. Совершенно отчетливо, со всеми даже мельчайшими деталями. Яна в роскошной квартире, похоже, задремала в огромной ванной. Раздражение кольнуло меня. Глупая, неосторожная девчонка, кто же засыпает в воде! Но оно быстро прошло, смытое мощнейшим желанием приблизиться, вдыхать, прикасаться. Даже если это был сон или творение моего измученного мыслями и томлением по ней разума, я был благодарен за возможность присутствовать рядом с ней хотя бы так. Потому что в этом видении я мог дотронуться до нее. Мог осязать мягкость и жар влажной восхитительной кожи, изгибы тела, которое желал так, что готов был стереть зубы в порошок, сдерживаясь. Я чувствовал ее вкус на губах, ласкал жадными пальцами ее лоно, скользил по влаге, вторгался внутрь, мечтая, чтобы это был мой язык или изнывающий, напряженный до боли член. И Яна, придя в себя, была такой, какой я ее помнил- язвительной, резкой, но такой податливой, отзывчивой под моими бесстыдными ласками. Горячей, стонущей хрипло и отрывисто, как всегда, когда возбуждение побеждало ее упрямство. По ее телу пробегали срывающие мне крышу волны, а мои пальцы в ее теле сжимали конвульсии внутренних мышц. Она содрогалась, скользила пятками по дну ванной, отчаянно вскрикивала. Поворачивала ко мне пылающее лицо, неосознанно ищя в этот момент мой рот. Насаживалась на мои пальцы, позволяя вести себя к вершине, отдавая в мои руки право выбрать то, как быстро она там окажется. Даже если она отвергала и ненавидела меня большую часть времени, то в такие моменты принимала и отдавалась без оглядки и оговорок. Яна была снова моей в этот момент, моей без остатка. Рассыпалась на части, кончала для меня, убивая меня видом своего оргазма. Превращая меня в зависимого, в раба своей одержимости ею, готового на все что угодно, только бы видеть раз за разом это зрелище, пропускать его через себя, испытывать одуряющую сладость этих мук снова и снова. Проживи я еще хоть вечность, но и тогда, наверное, мне не случится увидеть нечто более совершенное, чем моя Яна в момент экстаза.
  Очнувшись, я все еще ощущал аромат мокрых волос Яны и даже ее влагу на моих пальцах. Тело буквально звенело от напряжения, и член дергался, желая снова быть тесно зажатым между нами и дерзко тереться о ее поясницу, намекая на то, что его личный узкий и скользкий рай находится совсем рядом.
  Но вокруг была только тьма, и я был в ней совсем один, покинутый даже своим вероломным драконом. Я рассмеялся, искажая окружающую тишину отрывистым, лающим звуком, продравшим мое сухое горло. Древний зверь решил все именно так, как я и предположил. Выбрал ту, что ему действительно дорога. Правильно, другого кровного наследника, подходящего ему как вместилище, он еще сможет найти, ведь он живет гребаную вечность и наверняка повидал нас сотни. А вот, судя по его реакции, испытывать подобные чувства к женщине моему дракону случилось впервые. Не зря ко мне от него пришло это слово - Единственная. Её не заменить другой, не встретить снова даже спустя сотни поколений. Её потеря, если она случится, будет окончательной и неисправимой. Вот он и оставил меня, чтобы последовать за ней, решив, что я сейчас бесполезен. Предоставив с барского плеча право и возможность самостоятельно разгребаться со всем, что мы вместе наворотили, и доказать, что я не являюсь ненужным балластом и способен не только выбраться, но и быть полезным ему и нашей женщине. Все-таки драконы всегда были, есть и будут заносчивыми и даже бесчувственными ублюдками, с совершенно непостижимой логикой. Все, что не касалось их предназначения и не было интересно им лично, они просто игнорировали. Они всегда безразлично относились к сопутствующим жертвам во время устранения прорывов, жестко требуя лишь одного - нужного результата. Обычно, пока мы пребывали с этим зверем в гармонии, я и сам испытывал схожие чувства и не слишком из-за этого заморачивался. Что поделать, ради спасения всех приходится кем-то жертвовать. А вот сейчас, оказавшись 'снаружи', вдруг ощутил, каково это - выпасть вдруг из зоны интереса собственного дракона. Оказаться как раз тем, кем могут пренебречь, отбросить в стремлении достичь чего-то гораздо более ценного. Чувство далеко не из приятных, а если еще и добавить ревность к тому, что он сейчас там, где больше всего хочу быть я, становилось совсем уж отвратно. Конечно, это как-то тупо и почти противоестественно ревновать часть себя, но я ничего не мог поделать с этой эмоцией. Так и хотелось спросить этого чешуйчатого призрачного засранца, вот что он, интересно, может сделать без физического воплощения? Как намерен защищать ее, если у него нет сейчас проводника его силы, состоящего из плоти и крови? Или все же есть у наших драконов некие возможности и способности, которые они от нас, убогих, успешно скрывают на протяжении уже почти целой вечности?
  Закрыв глаза, я снова постарался расслабиться и дотянуться до Яны. Но в этот раз не вышло. Ничего, даже отголоска ее сущности уловить мне не удалось. Злость, зависть к собственному дракону, что сейчас мог хоть незримо, но быть рядом с ней, оставив меня одного, разгорелись с новой силой, открывая для меня новое значение слова 'страдания'. Недвижимый воздух в камере вдруг обратился в концентрированную тоску, которую я вдыхал, сжигая в пепел легкие. Она всосалась в кровь вместо кислорода, отравой поползла в мозг, разрушая мою решимость. Что, если я, и правда, никому не нужен больше? Ни моему дракону, что, вильнув своим долбаным хвостом, если он у него есть, и свалил за моей женщиной. Ни, что гораздо хуже, самой Яне. Ведь никогда, ни одного проклятого раза она не потянулась ко мне сама, не показала ни словом, ни языком тела, что рада мне, что, исчезни я в следующую секунду, и она не забудет об мне как можно скорее. Только во время секса, когда я буквально заставлял ее терять себя, она льнула ко мне, требуя всегда больше, будто просто не могла насытиться мною.
  Что же, наши отношения нельзя назвать нормальными с первой минуты, как мы столкнулись. Это больше походило на взаимные попытки угробить и сломать друг друга, нежели на любовные игры и попытку сблизиться. Да ладно, чего уж там, сейчас, когда дракон со своими чрезмерными эмоциями и зверскими реакциями был далеко от меня, я мог взглянуть на все с другого ракурса и честно признаться. По человеческим меркам я вел себя большую часть времени как полный мудак, подчиняясь свирепому требованию дракона схватить, присвоить и не отпускать ни на секунду из-под своего контроля. Каким бы древним, мудрым и равнодушно-рассудочным дракон ни был во всем, что касается других вопросов, в момент, когда его охватила страсть, он стал обычным зверем. Тем, кто действует только с одной позиции - захватить желаемое любой ценой. Отобрать у всего мира, спрятать, заклеймить собой, связать энергии так, чтобы этого нельзя было разорвать, а потом уже можно расслабиться и баловать и лелеять своё сокровище.
  Да, я сопротивлялся его давлению насколько мог, стараясь довести до его опьяненного жаждой обладания мозга, что это не по-людски, и что наша женщина не из тех, кто смирится. Но когда выяснилось, что Яна рождена возможной Дарующей, меня накрыл приступ острой паники от осознания, что потеря ее не просто возможна, а совершенно неизбежна, когда об этом узнают в Ордене. Вот тогда, в момент моего отчаянного страха, дракон и забрал весь контроль. Он больше не собирался рисковать и выжидать, и игры с ухаживанием он тоже терпеть был не намерен. Ему нужна была нерушимая связь и причем немедленно. И я, скрепя сердце, согласился ему подчиниться. Он указывал мне каждый следующий шаг, уча и диктуя, как соединить нас с Яной в единое целое. Мне, как человеку, было в глубине души муторно от того, что я понимал - то, что мы с ним делаем, это все равно насилие. Но под влиянием эмоций дракона тогда мне казалось, что никакая причина или довод не будут достаточными, чтобы остановиться и прервать процесс соединения энергий. А то, что в результате этого Яна может забеременеть... Ну, дракон просто ликовал при этой мысли. А я... ладно, солгу, если скажу, что меня она расстраивала. Ведь совместный ребенок - это то, что привяжет Яну ко мне на совершенно другом уровне. Тогда это казалось замечательной перспективой.
  Сейчас же, при мысли, что я здесь, совершенно бессильный пока хоть что-то сделать, а Яна где-то, и, возможно, в ней уже растет крохотный комочек наших сплетенных жизней, моё нутро сворачивало в стальной ком, готовый порвать меня на части. Она сейчас может быть зла, растеряна, напугана и все, что у нее есть для защиты себя и нашего ребенка - это чертов призрачный дракон, в котором, может, и хватит силы, чтобы до основания разрушить этот мир, да только у него прямо сейчас нет живого проводника, способного высвободить всю эту чудовищную мощь.
  А все потому, что я был в тот момент идиотом, чье внимание было затуманено растущей энергией связи, и позволил приблизиться тому человеку, которому доверял всю жизнь и теперь вот болтаюсь тут, жалкий и никчемный. Обряд соединения прерван, его результат оказался повисшим в воздухе, как и вопрос о том, беременна Яна или нет. Зрячему я не поверил ни на секунду, запах его лжи был совершено отчетлив - как для меня, так и для моего древнего зверя. И он еще заплатит за эту попытку солгать. Все заплатят за каждое мгновенье вынужденной разлуки. Не знаю, что там задумал мой чертов дракон, и покинул ли он меня на время или насовсем, но я и сам по себе не намерен отступаться от Яны. Если он мне не помощник больше и каждый сам за себя, то я готов бросить вызов даже ему. Если не наша, то только моя, и никак иначе! Я рванулся, осознавая всю тщетность моих усилий и заставляя оковы глубже врезаться в плоть. Но физическая боль хотя бы приводила в чувство, иначе я уже готов был сорваться в настоящие безумие от собственного бездействия, даже без взрывных эмоций моего дракона.
  В тот момент, когда звук от позвякивания оков затих в камере, до меня вдруг долетел другой, извне. А вскоре отдаленный мерцающий свет, появившийся в дверном проеме, подтвердил, что я не ошибся. Ко мне шли. Видимо, решили, что пришло время суда. Ну что же, пошевеливайтесь, ленивые подонки! У меня нет времени болтаться тут без дела.
  Свет стремительно становился ярче, и моим глазам, привыкшим к темноте, стало больно, а слух резал звук чужих шагов. Кто-то реально торопился. И раньше, чем визитер появился в дверном проеме, я понял, кто это.
  - Ну что, похоже, ты дозрел для справедливого суда и заслуженного возмездия, брат Игорь, - голос Романа как никогда сочится ехидством и самодовольством.
  Ублюдок считает, что хапнул какой-то джек-пот? Я бы на его месте радовался поосторожнее. Я ведь вечно висеть тут не собираюсь.
  - И тебе привет, брат Роман, - насмешливо хриплю я пересохшим горлом. - Надеюсь, твой день прошел прекрасно?
  Роман делает несколько шагов и приближает свое лицо, освещенное факелом в его руке, настолько, что я чувствую его мерзкое дыхание и энергию его дракона, вдавливающую меня в грубую каменную стену. Он слабый, в разы слабее моего, но сейчас, когда мой собственный зверь покинул меня, даже такое давление причиняет боль. Кажется, что на грудную клетку медленно, но неумолимо накатывается чертов асфальтовый каток, дробя кости и сплющивая легкие в лепешку. Но я не даю ему увидеть этого, просто расслабляясь и позволяя боли течь сквозь меня.
  - Мой сегодняшний день прошёл не слишком хорошо, брат Игорь, - выдыхает мне в лицо ублюдок. - Зато буквально завтра я надеюсь провести его, получив массу удовольствия и пользы. Потому что завтра день моего посещения будущей Дарующей. И знаешь, что я думаю? Она красивая девка и горяча, как никто другой. У меня стоит на нее с того момента, когда я увидел ее в твоем кабинете и даже не знал, что она претендентка. И наверняка эта жаркая штучка соскучилась сидеть в четырех стенах без мужского внимания. Так что завтрашний день я проведу между ее ног, и, поверь, после меня она даже и не вспомнит твоего имени. Я сожру эту сладкую шлюшку со всеми ее потрохами. И после она просто умолять меня будет стать ее Наставником.
  Роман пристально смотрит на меня, ожидая моей реакции, желая упиться ею сполна. И от его слов действительно в мой живот словно льют жидкий азот, вымораживая и разрывая льдом каждую клетку. Изуверский холод расползается внутри, но я не позволяю отразиться ему в моем взгляде и растягиваю потрескавшиеся губы в ухмылку.
  - Думаю, ты обломаешь свои жалкие зубы об МОЮ женщину, брат Роман. Ни за что она после меня не поведется на такое ничтожество, как ты. А если посмеешь сделать что-то силой, я тебя буду рвать на части кусок за куском и наслаждаться процессом, - отвечаю я, стараясь сохранить в голосе убийственное спокойствие.
  Роман презрительно хохочет мне в лицо, но я чувствую нервозность и в его смехе, и в том, как быстро он отстраняется от меня.
  - Ну, пока-то ты не сумел даже выбраться из этих оков, - тычет он в заговоренный металл пальцем, но быстро отдергивает его, обжегшись.
  - Нет ничего постоянного, - равнодушно отзываюсь я.
  - Вот уж точно. Хотя твой отец и ты забыли это, возомнив себя чрезмерно сильными и обладающими неограниченной властью. Но всему приходит конец, братец Игорь.
  Надо же, сколько яда, как бы он им не захлебнулся. Хотя, как говорит моя женщина - 'Да насрать!'
  - Рискнешь сказать это в лицо моему отцу, братец Роман? - фыркаю я.
  - Не сейчас! Но скоро! Очень скоро! - Роман выпрямляется, стараясь выглядеть торжествующе и даже угрожающе, но на мой взгляд попытка жалка и неубедительна. - И ты, кстати, своим необдуманным поведением заметно приблизил меня к этому моменту.
  Да, я прекрасно знаю, как пошатнул положение отца и политическую расстановку сил в Ордене тем, что дракон толкнул меня на откровенное нарушение многих законов. Да только мне плевать на это было и тогда, и сейчас.
  - Черт, прости за откровенность, но, на мой взгляд, единственное, к чему ты приблизился - это возможность бесславно закончить свою и так уже чрезмерно долгую жизнь. И если ты настолько облажаешься, что посмеешь прикоснуться к тому, что уже моё навечно, то этот конец наступит так скоро, что ты и моргнуть не успеешь, - я не тороплюсь, говоря это, вкладывая в каждое слово достаточно неприкрытого предупреждения. Того самого, что бывает не просто первым и последним, а вообще единственным.
  - Сказал жалкий неудачник, которого скоро вышвырнут из этого слоя бытия так далеко и так надолго, что и представить страшно, - огрызается белобрысый крысеныш, демонстрируя наигранное полное отсутствие страха передо мной, и движется по периметру камеры, поджигая торчащие из стен факелы. - Но не переживай, я утешу эту девку так хорошо, что она о тебе и не вспомнит. У нее такой красивый рот, уже представляю, как она будет замечательно выглядеть на коленях, голой, облизывая мой член. Думаю, после завтрашнего дня каждое мое утро будет начинаться с того, что она будет ублажать меня этим роскошным ртом и умолять стать ее Наставником распухшими после минета губами. И я милостиво соглашусь. А потом заполучу ее силу после Восхождения. И начнется новая жизнь!
  - Только тебя в ней не будет, заносчивый придурок, - шепчу я себе под нос, игнорируя ком лютой ярости, распирающий мою грудь.
  Как ни стараюсь я изгнать из головы красочные картинки, которые озвучила своим поганым языком эта мерзкая сволочь, они все равно лезут в мозг, сверля в нем дыры, моментально заполняемые обжигающей кислотой. Яна с другим... Не важно с кем... Не важно как.. Отдающая своё удовольствие в чужие руки... Не-е-ет! Лучше уж любому, на кого падет хоть тень подозрения в таком, покончить с жизнью собственноручно, потому что я не проявлю и капли милосердия.
  Вдалеке раздается звук уже множества шагов и гулкие голоса членов Совета, спасая меня от очередного прыжка в бездну кипящего безумия.
  - Час платить пришёл! - ухмыляясь, пафосно произносит Роман, оборачиваясь ко мне.
  Его лицо буквально сияет от гадкого предвкушения моего унижения.
  Ну что же, я готов расплатиться по всем счетам. Самое время.
  7.
  Мне понадобилось около полминуты, чтобы осознать сказанное Амалией.
  - В каком смысле нет в живых? - тупо переспросила я. - Не ты ли мне толковала только что про их силу, волю и героические достижения на благо мира во всем мире или даже всех мирах. Как, по-твоему, они это могут делать, будучи покойниками? Это они, типа, на поприще спасения мира так подорвались, что склеили ласты или лапы, или что там им полагается? Или у них просто срок службы истек, и ты так образно выразилась?
  Губы Амалии неожиданно дрогнули в легкой улыбке.
  - Нет, Яна, это ты у нас одаренное создание в деле создания весьма красноречивых и доходчивых образов. Так что я даже не буду и пытаться с тобой сравниться.
  Ну, в принципе, да. Меня иногда заносило, особенно когда злилась или возбуждалась. И тогда возникало такое впечатление, что мой язык начинал жить самостоятельной жизнью и командам из головного офиса не подчинялся. Так что вот прямо сейчас я помолчу и дождусь, пока Амалия сама пояснит, что имеет ввиду.
  - Понимаешь ли, Яна, то, что подразумеваешь под смертью ты, очень отличается от того, как вижу это явление я. - Амалия опять сделала это свое неопределенное движение рукой. Я уже заметила - она всегда к нему прибегала, когда думала, что я не смогу понять то, что она до меня доносит. Но, может быть, она просто сама до конца не уверена, что знает, о чем говорит. Меня бы не удивил ни один из вариантов.
  - Ок, давай поиграем в 'найди десять отличий', - пожала плечами я. - По мне так смерть - это конец всему. Полный и необратимый. Переход из движимого в недвижимое, от живого к неживому. Тебе больше не страшно, не радостно, вообще никак. Ты не дышишь, не думаешь, не чувствуешь, только лежишь и разлагаешься, отравляя вокруг воздух, - я нахмурилась, размышляя, как еще описать окончание жизни.
  Воспоминания о маминой смерти, о ее медленном угасании пришли непрошенными, отняв на несколько секунд у легких способность расширяться, а глотку обожгло, как всегда в такие моменты, будто я щедро хлебнула расплавленного свинца. Этот жидкий раскаленный металл медленно потек вниз, облив обжигающей болью сердце и спустившись к диафрагме.
  - А еще... смерть - это когда тебе больше не больно, - прохрипела я. - Ничего не болит уже никогда.
  Жестокая тяжесть моих воспоминаний, как обычно, тянула меня к земле. Захотелось согнуться, свернуться клубком, немного побаюкать своё горе и память. Но нежданная волна тепла вдруг опять родилась в глубине моего живота, принося импульс сочувствия и утешения на каком-то совершенно неподвластном разуму уровне. Этот прилив нежности смешался с моей свинцовой болью, растворяя ее, облегчая, обращая из неподъемной тяжести непоправимой безысходности в сверкающие легкие снежинки светлой грусти.
  Я, шмыгнув носом, судорожно выдохнула и сделала приглашающий жест, предлагая Амалии выдать свое видение явления смерти. Она же, если и заметила то, что эта тема вызвала во мне такой эмоциональный отклик, то никак не показала этого и даже тактично смотрела в сторону и только кивнула. А может, она из тех людей, кому нет дела до чужих соплей и переживаний. Такие всегда очень своевременно отворачиваются, чтобы под видом хороших манер не замечать чужой боли. Сама старалась стать такой последние годы.
  Пару раз глубоко вдохнув-выдохнув, я совершенно успокоилась и откинулась в кресле, уже почти каким-то привычным движением расположив одну ладонь на животе. И тут же сама себе ухмыльнулась. Вот ведь страшная сила самовнушения! Я даже не знаю, права ли Амалия насчет беременности, и даже если и так, то сколько ему - часы, дни? А у меня уже совершенно иррациональное ощущение, что я не просто чувствую его, но и он непостижимо общается со мной. ОН? Общается? Господи, Яна, почему не она-то? Или они? Блин, крыша твоя, которую в этом сумасшедшем доме окончательно перекосило, общается. Ага, шлет сообщения во всех доступных форматах связи.
  - Понимаешь ли, Яна, дело в том, что смерть привычного тебе физического тела совсем не является окончательным концом существования личности, - хотя говорила Амалия ровно и даже занудно, но я абсолютно точно чувствовала неуверенность в её тоне. - Она просто завершение определенного этапа, доступного для понимания большинству людей и в том числе и тебе, такой, какая ты сейчас. Но после этого не наступает ничто, полное отсутствие всего, как ты думаешь. И особенно это верно для существ, обладающих такой огромной силой, как драконы. Эта сила, или энергия, если тебе так легче будет воспринять, не может просто исчезнуть, рассеяться. Она остается цельной и продолжает жизнь в ином качестве и измерении. Драконы умерли в привычном тебе понимании, но они живут в новом качестве. А для взаимодействия с физическим миром выбирают братьев, наследников, несущих хоть каплю их крови и способных принять и направлять их силу.
  Снова здорово с этой драконьей кровью. Она что, считает, что эти самые драконы генной инженерией в своей невообразимой лохматой древности занимались? Потому что как они.... приливали эту кровь естественным путем, я вообще представить не могу. И это при том, что сначала стоит поверить, что драконы эти вообще хоть когда-то имели место быть. Я, вот честно, с трудом представляю себе какого-нибудь ящера с лабораторной пробиркой в лапах или выполняющим великую миссию по сохранению установленного миропорядка. Глупость какая-то.
  - Скажи мне, Амалия, а все это - твоё предположение, научно установленный факт или снова сказки из орденской библиотеки? - как можно вежливей поинтересовалась я.
  Женщина метнула на меня сначала недовольный взгляд, но потом опустила глаза и смутилась.
  - Это мои собственные мысли, - призналась она.
  - А что на этот счет говорят сами облагодетельствованные драконами братья? - я старалась не язвить. Честно.
  - О таких вещих говорить запрещено. Никто из братьев не станет обсуждать своего дракона. Принято считать, что драконы живы и управляют своими наследниками, дают силу, помогая им хранить миры от хаоса. Но настоящего общения между ими самими и братьями нет. Точнее, оно абсолютно одностороннее. Драконы указывают, что и как делать, но никогда не открывают своих мыслей, не отвечают на вопросы.
  - И исходя из этого ты решила, что они уже давно покойники и витают в пространстве в виде чистой энергии? Выходит, братцы у нас что-то типа пейджеров. На них сообщения приходят, а обратной связи нет? Дурацкая система.
  Амалия кивнула, хоть и нахмурилась на мои замечания.
  - Она была создана еще до начала истории и прошла испытание временем, - почти обиженно заметила она.
  - Ну, знаешь ли... Все когда-то наступает время менять.
  - Не думаю, что это возможно. И когда ты пройдешь через Восхождение, то все перестанет казаться тебе странным или неправильным. Все будет восприниматься уже по-другому.
  Ага, а отсюда давайте поподробнее.
  - Так, меня уже порядком задолбало слушать про это загадочное Восхождение, которое я должна пройти. Объясни мне, наконец: Восхождение куда и зачем? - практически уже потребовала я.
  Амалия вдруг заметно занервничала и принялась снова ходить туда-сюда. У меня неприятно заскреблось внутри. Судя по ее реакции это самое Восхождение та еще прелесть.
  - Восхождение - это обряд твоего перерождения, - выдала она и как-то странно дернула головой, будто у нее тик начался.
  - Интересно, а что, в первый раз я как-то не так родилась, что меня перерождать нужно?
  Не нравится мне это все больше и больше.
  - Дело не в этом. Просто... когда ты его пройдешь.. - она запнулась, и мне услышалось скорее 'если пройдешь'. - Изменится само твое восприятие мира, и откроются дремлющие сейчас способности, чтобы ты могла выполнить предназначение, ради которого была рождена.
  Вот говорю же, что мне все это не нравится все больше.
  - Я вот, наивная, думала, что меня мама родила, для того чтобы жить и радоваться и стать вроде как счастливой, - недовольно пробурчала я. - И кстати. Что, если я не хочу никуда восходить, и выполнять какое-то там предназначение мне тоже не улыбается. Я что, не могу просто отказаться?
  - К сожалению, нет, Яна. Единственное, что еще возможно, это что Совет решит дать тебе отсрочку до того момента, как ты выносишь и родишь. И только потому, что наличие дитя снижает твои шансы пережить Восхождение благополучно.
  Вот тут мне вообще поплохело. Мало того, что опять Амалия упомянула ребенка как очевидный и неизменный факт, так еще и, оказывается, все может еще и хреново кончится. Как будто до этого все хорошо было.
  - Погоди-ка. То есть, может быть еще и неблагополучный исход? И что тогда? Я не стану видеть что-то там по-другому, не открою эти самые способности, и бедные братцы расстроятся? Мне это подходит.
  - Нет, Яна. Ты умрешь, - Амалия произнесла это, как ударила, и тут же попыталась смягчить эффект. - Но произойдет это быстро и без боли.
  На полминуты я подвисла. Потом мысли сорвались с места и помчались с бешеной скоростью. Ну конечно! А ты что думала, идиотка, что тебе пожмут сочувственно руку, извинятся и выдадут билет до дома? Ясно, что этого не будет. Хотя меня бы сейчас даже вариант с выкидыванием из машины в безлюдном месте устроил бы.
  - Это, типа, ты меня сейчас успокоила. Если быстро и без боли - это все меняет! Прямо камень с души, - медленно, продолжая осмысливать чудные перспективы, сказала я. - Слушай, Амалия. а давай ты меня отпустишь?
  - Это невозможно, Яна, - печально покачала женщина головой.
  - Почему невозможно-то? Ты просто скажи мне код двери или там открой ее сама и отвернись ненадолго. А я с остальным сама справлюсь, - я уже откровенно ее упрашивала. - Ну пойми ты, вся эта хрень со служением великой цели это не моё. Ну посмотри на меня! Разве можно такой раздолбайке, как я, какие-то сверхспособности доверять? Я же так накосячу, что вы потом всем Орденом не разгребете!
  - Яна, пожалуйста, не проси меня. Ты не можешь уйти. Даже из здания не выйдешь! - лицо Амалии исказилось, будто она собиралась заплакать.
  - А вот и выйду! Ты только отсюда меня выпусти, а там я придумаю что-нибудь. Ну, Амалия, ну, пожалуйста!
  Не может быть, чтобы не было выхода. А выбравшись отсюда, я так спрячусь, что меня с собаками вовек не найдут.
  - Нет! - неожиданно тон женщины стал резким, почти грубым. - Нельзя тебе уходить!
  - Да почему нельзя-то? - не признаю я это слово дурацкое.
  - Потому что если ты уйдешь и не пройдешь Восхождение, то умрешь абсолютно точно! И случится это не когда-то в старости, а очень скоро! - выкрикивает она.
  - С какого такого перепугу? Хочешь сказать, что эти братья-долбоящеры меня найдут и прикончат? - напрягаюсь я.
  - Что?! Нет, конечно! - в голосе Амалии прямо настоящее возмущение. - Никто не стал бы убивать тебя нарочно!
  - А как? Случайно? - я уже откровенно злилась.
  - Я вообще не говорила, что тебя кто-то собирается убивать! - раздраженно дергает головой Амалия.
  - А с чего бы мне тогда умирать скоропостижно, если я уйду отсюда? Думаешь, что я от тоски по вашей секте помру? Или, типа, меня совесть зажрет насмерть? Так я тебе сразу скажу - не бывать такому. Скучать я по вам не буду, а совести у меня и в помине нет. Не веришь - у моего отца спроси.
  - Яна, ты можешь быть хоть минуту серьезной? - закатывает глаза Амалия.
  - Да я серьезна, как никогда в жизни, наверное.
  - Тогда не просто послушай, а услышь меня наконец! Тебе нельзя уйти и избегнуть Восхождения. Потому что оно - единственная возможность выжить для тех, кто рожден потенциальными Дарующими, - Амалия уже практически орала на меня, и я ощущала, как тут же запустилась моя привычная защитная реакция, выражающаяся в полном игноре всего, что пытаются до меня донести на повышенных тонах.
  - И я должна в это естественно незамедлительно поверить! - огрызнулась я.
  - Да, должна! Поверить и принять, как неизбежность, - снова эта бесящая попытка давить.
  - Чушь! - практически оскаливаюсь в ответ. - Знаешь, ты мне уже стала казаться почти нормальной теткой, Амалия. Мне прямо ненадолго подумалось, что ты, если уж не на моей стороне, то хотя бы нейтральна. А ты, как я понимаю, решила поспособствовать скорейшей промывке мне мозгов. Для Главы стараешься? Думаешь, если убедишь меня быть послушной собачонкой, он тебя разок другой по головке погладит? Неужто оно того стоит? Что, на одном мужике свет клином сошелся?
  Амалия вскинула голову и посмотрела на меня так, словно я ее по лицу ударила наотмашь. Где-то в глубине души меня противно царапнул стыд за мои откровенно грубые и жестокие слова. Может, я и не права и несправедлива к этой женщине, но взбунтовавшееся чувство упрямого противоречия и привычное желание обороняться от давления любой ценой, выработанное за годы жизни, одержали верх.
  Амалия гордо выпрямилась, и ее лицо заледенело, а взгляд, обращенный на меня, стал жестким и прожигал, как чертов газовый резак.
  - Если тебе так хочется поговорить обо мне и моем отношении к Главе, то ради бога, Яна. Я скажу тебе, что на самом деле испытываю к этому великолепному мужчине не только уважение, но и преклоняюсь перед ним, чего он заслуживает в полной мере. Но кроме этого есть и совершенно иные чувства. Я могу с уверенностью сказать, что люблю его уже очень давно, глубоко и всем сердцем. Хоть и без всякой надежды, с чем давно уже смирилась. - Амалия сейчас больше походила на ледяную скульптуру, нежели на живую женщину, и хлестала словами, словно швыряла мне в лицо колючий снег щедрыми горстями. - И да, я готова быть на его стороне в любой ситуации и поддерживать и помогать во всем, потому что твердо уверена, что он достойнейший и в высочайшей степени преданный своему делу человек. Он во всем следует велениям долга, а не собственным амбициям и жажде власти, как многие другие. Чем и заслуживает моё искреннее благоговение, пусть это и лишает меня даже малейшей надежды стать к нему ближе.
  Она остановилась, словно желая убедиться, что я ее слушаю, и что до меня, наконец, доходят ее слова. Я не отводила взгляд, стараясь дать понять, что она в полной мере привлекла мое внимание, но это не значит, что я готова верить сказанному. Но на самом деле моя уверенность испарялась под ее пристальным и безжалостно правдивым взглядом.
  - Но все мои чувства к Главе и преданность тому, что делает Орден, сейчас не имеют никакого отношения к тому, что я пытаюсь донести до тебя, - так же холодно и жестко продолжила женщина. - Ты можешь думать обо мне что угодно, не верить ни одному слову, считать, что я просто выслуживаюсь, пытаясь кому-то угодить. Твое мнение не изменит неизбежных фактов. А они таковы, что для рожденных потенциальными Дарующими есть только две судьбы. Прожить очень короткую жизнь и закончить свои дни в жуткой агонии, сгорая заживо в конце. Или попытаться все же пройти перерождение и получить очень-очень долгую жизнь, которую нам должно потратить на служение высшим целям. Других вариантов нет.
  - Охренительный выбор! - я взмахнула руками, чувствуя себя до отвращения беспомощной, потому что, глядя сейчас на Амалию, не находила сил даже саму себя убедит, что сказанное - ложь, что уж говорить о споре с нею. - Зашибись просто перспектива! Но почему?
  Амалия просто пожала плечами, и в ее ледяном взгляде отразилось сочувствие и понимание.
  - Я не хочу! - упрямо помотала головой я. - Не хочу никаких предназначений, не хочу даже знать всего этого. Почему я? Разве это не может быть кто-то другой?
  Я понимала, что звучу жалко, и сотрясать воздух в подобной ситуации бессмысленно. Но слова вырывались сами собой.
  - Что я такого сделала? - голос предательски задрожал.
  - Ничего, - мягко ответила Амалия. - Просто родилась такой. Нет других причин.
  - Почему же именно я? - вопрос сверлил мозг.
  - Любой на твоем месте задался бы этим вопросом. Я тоже спрашивала, - печаль в глазах Амалии добавила градус к чувству необратимости происходящего.
  - И что?
  - Нет ответа. Просто это так. Прими это, - в ее голосе и позе предложение утешения и сочувствия. Но это не выход. Не для меня.
  - Я не хочу! - мотаю головой, отвергая.
  - Иногда судьба совершенно глуха к тому, чего мы хотим.
  Я вдруг почувствовала себя безмерно уставшей. Пришло ощущение, что весь небесный свод вдруг опустился мне на плечи и намерен там лежать до конца моих дней, сколько бы они ни продлились. Расхотелось думать или задавать вопросы. На хрена мне ответы на них? Чтобы добить окончательно? Развернувшись и еле волоча ноги, я пошаркала в сторону спальни. Захотелось просто лечь и уснуть. Проспать долбаную вечность, а потом проснуться в своей прежней жизни и понять, что и Рамзин, и Орден, и эта Амалия с ее откровениями - просто кошмар, который развеется в ярком дневном свете.
  - Яна? - голос Амалии звучал встревоженно. - Ты куда?
  - Спать.
  Я слышала звук ее шагов за своей спиной.
  - Хочешь, мы еще поговорим? Или я могу просто посидеть с тобой, - предложила она.
  - Нет, на оба вопроса, - безразлично ответила я. - Не хочу разговаривать, и мне не нужна ночная сиделка.
  - Но мне еще много необходимо рассказать тебе. Я ведь не просто так поддержала идею оставить тебя здесь. Ты должна иметь четкое представление о расстановке сил и подводных течениях, с которыми придется столкнуться.
  - Не сомневаюсь в этом. Но, веришь ли, мне нужно немного времени, чтобы переварить уже полученную инфу. А то все как-то неожиданно. Мысль о том, что, куда ни дернись, везде светит подохнуть, очень освежает, знаешь ли. Так что мне нужно немного уединения, - я даже не собиралась останавливаться.
  Я доковыляла до постели и забралась под одеяло, накрываясь с головой.
  - С тобой будет все хорошо?
  Вот чего она пристала?
  - Ага.
  - Мне точно не нужно остаться?
  - Не-а.
  - Я могу просто быть в гостиной или на кухне...
  Я тяжело вздохнула, желая уже оказаться в тишине.
  - Просто уйди.
  - Ладно, - смирилась Амалия. - Но я еще зайду тебя проверить.
  - Охренительно любезно с твоей стороны.
  Звук шагов затих, и еле слышно щелкнул замок на монументальной входной двери. Я лежала, свернувшись клубком на огромной постели, и не могла понять, что же чувствую. Все мысли и эмоции будто превратились в жидкость и смешались в единый коктейль, который плескался в голове, отражаясь от стенок черепа, и не было никакой возможности выделить хоть что-то конкретное в этой мутной жиже и дать ему определение. Хотя нет. Была одна упрямая тупая мысль. Если бы сейчас здесь был Рамзин, то он наверняка заставил бы меня злиться на него или вынес бы мозг безумным возбуждением. И это были бы простые и понятные эмоции, не та неопределенного состава взвесь, что колышется в моем разуме сейчас. С позиции того, что происходило в моей голове в этот момент, все, что этот мужчина заставлял меня чувствовать, было всегда таким однозначно примитивным, какими только могут быть чистая злость и концентрированная похоть. И, черт возьми, как же мне не хватает этой гребаной незамутненной простоты.
  8.
  Рамзин.
  Я расслабляюсь и прикрываю глаза, позволяя своему телу обманчиво бессильно повиснуть в оковах, и наблюдаю сквозь ресницы, как огромная камера становится тесной от прибывающих членов Совета и братьев, их сопровождающих. Громкие голоса, запахи чадящих факелов и их яркий после длительной тьмы свет отзывается болью в моей голове, от которой мутит все больше. Истощение физическое и психическое дает о себе знать навязчивым звоном в черепе и тупой пульсацией в каждой клетке уставшего организма. Но меня беспокоит не столько физическая слабость, а то, что сознание мутится и становиться слегка нечетким.
  - Я не понимаю, какая необходимость все нам спускаться сюда! - режет слух громкий возмущенный голос брата Федерико, одного из членов Совета и близкого друга отца. - Нам и раньше случалось разбирать проступки братьев. Но тогда мы это без проблем делали наверху, в главном зале, а не набивались как проклятые селедки в душную нору под землей.
  - Данный случай отличается от прежних, брат! - отзывается Роман и изображает на лице притворную печаль. - Брат Игорь совершил поистине тяжкий проступок.
  - Да неужто? - не снижает громкости Федерико. - Настолько тяжкий, что мальчика нужно держать закованным и распятым на стене? Разве его вина уже доказана, и приговор вынесен Советом, чтобы подвергать его такому?
  Еще двое членов Совета поддерживают Федерико, и все взгляды обращаются в сторону моего отца, игнорируя Романа. Лицо того искажается на долю секунды, становясь маской чистейшей ненависти, но он быстро берет себя в руки.
  - Брат Игорь осмелился угрожать физической расправой своим братьям и отказывался подчиняться требованиям Главы, - вякает он ставшим выше голосом, выдавая свое раздражение.
  Но никто так и не поворачивается к нему.
  - Антон? - Федерико один из немногих, кто осмеливается обращаться к отцу по имени, и тот ему позволяет эту вольность.
  Все в камере напряженно смотрят на Главу, и я отчетливо вижу его вечно бесстрастное лицо. Он смотрит прямо на меня, но в его глазах ничего не прочесть, и только выступающие желваки у его скул выдают намек на волнение или гнев.
  - У брата Игоря на самом деле было некое временное помутнение рассудка, - он явно нарочно не называет меня сейчас сыном. - Но, я думаю, подобное состояние знакомо каждому из нас, не так? - наконец произносит он ничего не выражающим тоном.
  Камера заполняется ропотом согласных. Да, каждому известно, как притягательна сила, и как легко затеряться в ней без остатка, утратить ориентиры. Остаться навсегда в этой упоительной тьме вседозволенности и безграничной власти. И самое ужасное, что наши драконы подвержены этому так же, как и мы - их слабые человеческие проводники, и никакая их рациональность и древняя мудрость не способны помочь бороться с этим, если все заходит слишком далеко. Только свет Дарующих - единственное, что возвращает нас и укрощает драконов. Ведет нас по тонким тропкам их природного сияния из непроглядной тьмы, в которой мы с легкостью и даже наслаждением можем утонуть навсегда. И все знают, хоть и не часто упоминают это вслух, что были в истории Ордена случаи, когда даже Дарующим не удавалось привести некоторых братьев и их драконов назад. И это было поистине ужасно. Драконы обращались в первобытных, одержимых жаждой разрушения зверей, полностью погружая в это безумие и своих проводников. И тот ущерб, что они приносили, был несоизмеримо больше, чем тот, что приносили случайные или намеренные прорывы. Это были катастрофы, способные сотрясти само мироустройство. И тогда наступали скорбные дни Охоты. Я слишком молод и, конечно, не застал ни одной из них. Но даже боюсь представить, что должны чувствовать братья, выслеживая и обрекая на вечные муки одного из своих. Ведь уничтожать их нельзя. Мы не знаем способа убить рехнувшегося дракона, а убийство проводника приведет только к тому, что дракон найдет себе новое человеческое пристанище.
  Вот поэтому есть у Ордена настоящая тюрьма, по сравнению с которой моя камера - просто курорт. О ее местоположении в бесконечных катакомбах знают далеко не все. Доступ же к ней имеют только единицы. Я знаю, что мой отец уже веками напролет бьется над тем, чтобы найти способ или вернуть погрязших во тьме обратно к свету, или уничтожить вместе с проводником и чокнувшегося дракона. Способа нет, но он упрям и не оставляет попыток.
  - Я о том и говорю, что меры безопасности вполне оправданы в данных обстоятельствах! - притворно льстиво склоняет голову Роман. - Конечно, может быть, что поведение нашего горячо любимого брата Игоря лишь временное затмение. Но приходится с прискорбием признать, что это может быть и необратимый процесс, и мы должным быть к этому готовы. О, разумеется, будет невыносимо жаль утратить столь сильного и талантливого брата, да и его дракон силен как никто, - продолжал он разглагольствовать, эффектно жестикулируя и постепенно все же оттягивая внимание всех на себя. - Именно это обстоятельство и делает ситуацию особенно серьезной. Тем более, что, как это не горестно, но вынужден сообщить, что, придя сюда прямо перед вашим появлением, я стал мишенью для очередной волны угроз и агрессии от брата Игоря, ничем с моей стороны не спровоцированной, и это значит...
  - Это значит, что все мы люди очень занятые, и нам стоит приступить к официальной части, - резко прервал его отец тем самым тоном, которому никто не смел не подчиниться. - Если у вас есть что сказать, брат Роман, вам будет предоставлено слово в ходе разбирательства, в том же порядке, как и другим желающим высказаться.
  - Да, верно! - решительно поддержал отца Федерико. - Мы не кумушки на лавочке, собравшиеся пошушукаться. Мы приехали решать судьбу нашего брата, самого молодого и одареннейшего среди нас. И к тому же, пока мы устраиваем пустые препирательства, он терпит страдания, которые, возможно, совершенно не заслужил. Да и остальные дела ждать не могут.
  Все дружно согласились, и вскоре передо мной выстроился ряд кресел, в которых заняли свои места все семь членов Совета, во главе с отцом.
  - Прошу остальных покинуть помещение. Мы будем призывать вас по мере необходимости, - в этот момент отец смотрел прямо на Романа.
  Тот снова подобострастно склонился, хотя только слепой бы не заметил его чрезмерно деревянную спину, что выдавала его злость и нежелание терять внимание, что он успел к себе привлечь.
  Я снова прикрыл глаза, пока длилась стандартная ритуальная часть, где каждый член Совета клялся в своей беспристрастности и преданности общему делу на древнем не знакомом остальному миру языке. Фразы старомодные и витиевато длинные лились в мой мозг, и, несмотря на всю их всегда казавшуюся мне бесполезность и формальность, я ощущал, что некая сила в них есть. По крайней мере внимание моего дракона они смогли привлечь, и он хоть и отдаленно, но шевельнулся внутри первый раз с того момента, как покинул меня, будто прислушиваясь к возне человеческих муравьев.
  Погрузившись в состояние, близкое к отрешенности от плавных речей и пытаясь понять настроение дракона, я попытался снова потянуться к Яне. Неизвестность пытала меня хуже любой боли. Поэтому я не сразу понял, что Совет уже перешел от формальной части к обсуждению непосредственно того, что мы с моим ящером наворотили.
  - Брат Игорь! Брат, вы нас слышите? - голос брата Доминика вырвал меня из тщетных попыток дотянуться до своей женщины и вызвал волну раздражения и на него, и на моего проклятого дракона, даже и не подумавшего мне помочь. Заносчивый и жадный ублюдок!
  - Мне все же кажется, что держать брата Игоря в этих оковах во время Совета по меньшей мере жестоко, - снова подал голос Федерико. - Он явно ослаблен их воздействием и едва может отвечать нам. Как мы сможет разобраться во всем и оценить тяжесть постигшего его помутнения, если он не сможет отвечать на наши вопросы?
  - Я прекрасно слышу и понимаю вас, братья. И я абсолютно отдаю себе отчет во всем происходящем. Мой ум ясен, как никогда! Поэтому давайте приступать побыстрее, - усмехнувшись, ответил я, обводя их всех взглядом.
  - Ну, о ясности ума и вашей адекватности судить только нам, - раздраженно влез брат Деклан. Высокий и тощий, с вечно желчно поджатыми губами он имел привычку всегда подчеркивать значимость своего мнения по сравнению с остальными и, насколько я знаю, был лепшим другом Романа и вечным оппонентом во всем моего отца. - И на то, с какой скоростью нам работать, тоже не вам указывать!
  Мне очень хотелось огрызнуться на старого усохшего засранца, тем более его симпатии автоматически не на моей стороне, но это могло настроить против меня остальных колеблющихся членов Совета и стать в их глазах подтверждением моей неадекватности. Так что я лишь молча и почти покорно кивнул, насколько позволяла металлическая полоса на горле. Пусть думают, что я тихий, смиренный и неопасный. И пусть освободят меня от этих долбаных магических оков, и я вырвусь отсюда, даже если придется сделать это без помощи бросившего меня подлого зверя.
  - Итак, Глава, озвучьте, пожалуйста, повод, по которому нам пришлось столь спешно собраться, - подал голос один из членов Совета.
  - Брат Роман и еще несколько наших братьев выдвинули обвинение в том, что брат Игорь стал после последнего задания в России подвержен тлетворному влиянию силы, в результате чего, обнаружив девушку, предположительную претендентку в Дарующие, он не только скрыл этот факт, но и якобы совершил ряд действий, приведших к намеренной беременности девушки, дабы сохранить за собой единоличные права на нее, пока она по нашим законам является простой смертной.
  - То есть, брат Игорь обрюхатил смертную девку, и нас сочли нужным собрать по столь незначительному поводу со всего мира? - презрительно взмахнул холеной рукой усеянной перстнями брат Родерик. - Факт того, что эта девица потенциальная Дарующая, был подтвержден?
  - Да. Зрячий Ордена утверждает, что девушка сияет так сильно, как никто, виденный им до этого, - не меняя позы подтвердил отец.
  - А то, что она понесла? - не менее нетерпеливо продолжил расспросы Родерик.
  - Это предположение подтверждения не нашло,- столь же ровно ответил Глава, но в самом конце фразы сумел оставить тонко повисшее в воздухе сомнение. Впрочем, Родерик не обратил на него внимания, а остальные тоже промолчали.
  - Брат Игорь, скажите, когда вы встретили эту девицу, вы не заметила в ней признаков того, что она может быть потенциальной Дарующей? - обратился Родерик уже ко мне.
  - Нет.
  - Невосприимчивость к вашему воздействию, странные реакции, неукротимую тягу быть в ее обществе? Ничего необычного?
  - Ну, неукротимую тягу быть в обществе красивой женщины я испытываю постоянно, брат Родерик. Я еще не настолько стар, чтобы мне это прискучило, - ответил я, и со стороны нескольких членов Совета послышались смешки. - А в остальном... нет. Ничего такого, - совершенно уверенно соврал я.
  - А вот брат Роман утверждает прямо противоположное. Что вы не только догадывались об этом, но и точно знали. Именно поэтому и увезли девчонку в уединенное место. А там опаивали и эээ... ммм... совокуплялись с ней, - тут же влез Деклан.
  - Брат Роман искренне заблуждается. Да, я увез девушку, но только потому, что мне хотелось заниматься с ней, как вы точно выразились, совокуплением без применения ментального принуждения. Она горячая штучка, если вы еще помните, о чем я, и мне хотелось сохранить этот огонь в постели. А она так и норовила убежать. Вот я и увез ее в такое место, откуда бежать ей некуда, чтобы развлекаться без помех, - у меня все нутро коробило и выворачивало от таких слов о моей Яне, но это то, что сейчас должны услышать эти напыщенные старые ослы. - Я люблю развлечения особого рода. Ну, вы меня понимаете, братья.
  Некоторые мужчины закивали, похабно ухмыльнувшись, но на лицах большинства застыли маски осуждения и брезгливости. Они смотрели на меня, как на испорченного похотливого подонка, но мне сейчас плевать на их мнение в этом вопросе. Пусть думают что хотят, только пусть освободят.
  - Что же, хоть я и не считаю подобное поведение в отношении пусть и смертной, но все же женщины, приемлемым, но законами Ордена оно никак не карается, - печально произнес Федерико, глядя на меня разочарованно.
  - Но если так, - не унимался Деклан, - и, как вы говорите, брат, вам нравятся подобные игры, то зачем вы опаивали эту девицу? Ведь, насколько мне известно, к моменту прибытия Главы и остальных она была практически без сознания.
  На секунду у меня возникло желание сказать этим замшелым тупицам и об обряде соединения энергий, продиктованном драконом, и о том, что мой зверь признал ее Единственной. Но тут ярость дракона сжала мой мозг будто в железный кулак. 'Не смей!!', пришло от него.
  - Ну, должен же я был хоть когда-то спать, брат, причем желательно без риска очнуться с ножом в груди. Говорю же, девочка весьма горяча, - снова ухмыльнулся я.
  - Если честно, поразмыслив сейчас, я пришел к мнению, что все эти обвинения весьма смехотворны и взаимоисключающи, братья мои, - поднялся со своего места Родерик.- Всем нам прекрасно известно, что те, кто поддаются влиянию тьмы, стараются избегать Дарующих, как бешеные собаки воды. Для них их свет кажется мучительным и раздражающим. Так что одновременно и поддаться тьме, и пожелать заполучить себе Дарующую в личное пользование брат Игорь никак не мог. Если бы его потянуло на другую сторону, он бы наоборот бежал от той девицы, а не увозил ее, чтобы остаться наедине.
  - Но однако же он вел себя ненормально и угрожал братьям, когда они пришли забрать девушку для отправки в Орденский дом, как положено. И даже отказался подчиниться прямым указаниям Главы, - продолжал нудить Деклан.
  - Они вломились в мой дом, на мою личную землю без приглашения! - рыкнул я. - Они хотели отнять у меня женщину, на которую я предъявил права. Кто бы стерпел это?
  - В самом деле я не понимаю вас, брат Игорь. Вокруг миллионы смертных женщин, стоило ли так вести себя из-за одной? - сокрушенно воздел руки к потолку Родерик. - Разве стоит она стольких хлопот?
  Она стоит всего! Стоит моей жизни и каждой капли уже перенесенной боли и той, что, может, еще будет, так хотелось заорать мне, но пристальный замораживающий взгляд молчащего все это время отца останавливал.
  - Вы правы, брат Родерик. Может, и не стоит. Но, как тут и было отмечено, я весьма молод и все еще испытываю нежную привязанность к игрушкам, в которые играю. А на тот момент я еще не наигрался. Осудите меня за это?
  
  - Вторжение на личную землю... - Родерик недовольно поморщился, а несколько членов совета согласно закивали. - Это так раздражает любого из нас. И вполне может быть если уж не оправданием, то хотя бы смягчающим фактором. Но неповиновение Главе... это тяжкий проступок.
  - Я прекрасно осознаю это и готов понести заслуженное наказание, - снова опустил я взгляд, желая на самом деле рвануться отсюда, сметая со своего пути каждого попавшегося у меня на дороге отчаянного придурка.
  - Ну, раз все так чудно, - практически хлопнул в ладоши явно обрадованный Родерик, - то давайте уже изберем наказание для нашего юного брата и уберемся восвояси.
  Очевидно, его тяготило пребывание здесь и необходимость участвовать в этом судилище, как и нескольких других членов Совета, которые всегда придерживались нейтральной позиции во всем. Еще бы. Хоть все и знали, что отец всегда неукоснительно и чрезвычайно дотошно следуют каждой букве Орденских законов, но кто в самом деле захочет открыто выступить и осудить меня - его единственного сына? Да и сила моего дракона заставляла наверняка их подумать дважды. Они ведь еще не в курсе, что я сейчас покинут этим вероломным животным и в реальности слабее, мать его, котенка.
  - Нет! - уперся Деклан. - Я против такого поверхностного рассмотрения данного вопроса! Требую призвать и выслушать всех свидетелей!
  Вот же старый пень! Ну погоди, я вспомню и тебе, и твоему выкормышу Роману каждую проведенную тут минуту, когда выберусь!
  Члены совета, хоть и пороптав немного, все же согласились выслушать нескольких свидетелей.
  Первыми, как ни странно, допросили моих охранников. Я, как и другие братья, всегда набирал их из послушников Ордена. Несущие в себе драконью кровь, но так и не удостоившиеся снисхождения благодати, они были преданы Ордену до мозга костей. Но еще они были преданы и мне, и поэтому ничего из их слов не шло вразрез с моими. Даже Александр, которого я отправил прочь в приступе ревности, смотрел на меня хмуро и сочувственно, отвечая четко и без колебаний. Затем по одному стали вызывать каждого из братьев, явившихся в мой дом, чтобы отобрать Яну. И хотя тогда они вроде проявляли завидное единодушие, то сейчас перед Советом их рассказы несколько отличались, показывая то ли действительно разное видение той ситуации, то ли страх оказаться в числе противников Главы. К своему стыду должен был признать, что не помнил, что конкретно тогда происходило, потому что был вымотан обрядом соединения энергий и полностью зациклен на мысли не отдать никому Яну, чего бы это ни стоило.
  Поэтому я просто слушал, незаметно наблюдая за членами Совета и пытаясь уловить, как колеблется их мнения после каждого допроса. Само собой, брат Роман был вызван Декланом последним, как настоящая звезда этого шоу. Он тут же рассыпался в многословных и пафосных заверениях в собственной озабоченности моей судьбой и клятвах, что все делает лишь блага Ордена ради. Мне очень хотелось собрать воедино всю ложь, источаемую им в окружающее пространство, и, свернув ее в ком, затолкнуть в его поганую глотку. От самого звучания его голоса у меня внутри все раскалялось, словно там были угли, жар которых раздувается сквозняком. Мерзкие картинки этого урода, прикасающегося к Яне своими гребаными лапами или того хуже вонючим ртом, засовывающего в нее проклятый член. Желание оказаться рядом с Яной прямо в эту секунду, целовать ее, поглощать ее стоны, насыщаться ее наслаждением, чтобы стереть эти отвратные видения ее с Романом, было просто сокрушительным и росло с каждым произнесенным им словом. Обращалось в невыносимую, иссушающею до последнего предела жажду. И вместе с этой жаждой росла и злость. На ублюдка Романа, продолжавшего распинаться и изливать притворную заботу о моем состоянии и благе всего Ордена, а на самом деле ведущего свою игру. На этих старых закостенелых идиотов, половине из которых нужна не правда, а возможность закончить все побыстрее, а вторая половина явно размышляла как использовать ситуацию в своих целях. На моего проклятого дракона, который выбрал на редкость неудачное время, чтобы бросить меня без помощи. Но больше всего на самого себя, потому что позволил себе не предусмотреть всего, поддался эмоциям и ослеп от страсти. Гнев, как я ни старался его унять, не желал поддаваться контролю истощенного усталостью и тоской разума. Меня ощутимо тряхнуло и кулаки невольно сжались, выдавая потребность сжать пальцы на горле мерзавца и заставить его заткнуться навсегда. Я изо всех сил старался отключиться, заставить себя просто не слышать, не замечать урода, не вдаваться в смысл его слов, но воображение будто взбесилось, отнимая остатки сил и самоконтроля. Но нужно терпеть! Когда-то же это закончиться? И я буду на свободе. И вот тогда посмотрим, насколько хорошо умеет прятаться драгоценный брат Роман. Плевать даже если он не подаст, мне больше ни единого повода, я уже слишком хочу свернуть его шею. Но ублюдок, будто испытывая мое терпение, все никак не замолкал.
  Я сжал зубы, чтобы не взреветь, требуя заткнуть этот гребаный фонтан красноречия, как вдруг сквозь пелену, которой я отчаянно отгораживался, отчетливо донесся его голос, полный скрытого торжества. Сукин сын обращался прямо ко мне!
  - Брат Игорь, вы меня хорошо слышите? - шагнул он ближе.
  - Превосходно, - проскрипел я и стиснул зубы, подавляя острое желание процитировать в его адрес некоторые любимые высказывания моей Яны.
  - Скажите, брат, все, что вы сказали тут совету по поводу девушки и о причине вашего желания уединиться с ней от посторонних глаз, является чистой правдой? - продолжил он.
  - Чище некуда, брат! - я ответил уверенно, однако уже ощущал, как в желудке растет ледяной узел, когда увидел, как предвкушающе сверкнули глаза Романа.
  - Я понимаю, уважаемые братья, что звать на Совет простого человека, не члена Ордена - это неслыханное нарушение, - отвернувшись от меня, продолжил Роман. - Но я все же прошу вас выслушать найденного мною свидетеля.
  - Позволить привести в Орденский дом простого смертного, да еще и дать ему право свидетельствовать на Совете против нашего брата? - тут же взвился Родерик. - Да вы в своем уме ли?
  - Это немыслимая дерзость с вашей стороны, брат Роман, даже предлагать подобное, - поддержал его брат Доминик, презрительно скривившись.
  - И тем не менее я нижайше прошу позволения ему говорить перед вами, уважаемые братья, - Роман согнулся чуть ли не до пола. - Тем более, что простым смертным этого человека назвать сложно.
  - Я поддерживаю, - тут же влез Деклан. - Большой беды не случится, если мы получим максимально четкое представление о событиях.
  Еще двое членов совета высказали вялое согласие, а отец впился в меня взглядом, безмолвно требуя ответа.
  - Что же, я согласен, - недовольно согласился Родерик. - Если это ускорит принятие решения, то давайте сюда этого смертного. Только ради всего вечного побыстрее. Это проклятые стены и вонь от факелов порядком действуют мне на нервы.
  Все обратили свои взгляда на отца, и в одну короткую секунду мне захотелось, чтобы родитель пересилил в нем Главу. Но он, не меняя позы, медленно кивнул, и я ощутил, что грядут настоящие проблемы. Роман метнул на меня злорадный взгляд и выскочил из камеры, чтобы вернуться через минуту и встать на прежнее место перед советом. Я мог поклясться, что он едва терпит, чтобы не сорваться и не начать приплясывать на месте от нетерпения. В помещении повисла тягостная тишина, сопровождающая любое ожидание, и наполненная раздражением, нетерпением и напряжением каждого присутствующего.
  В принципе, я уже знал, кого собирается предъявить Роман Совету, просто, наверное, не верил что он отважится на это. Когда, наконец, из сумрака прохода показался новый персонаж в сопровождении двух братьев, я узнал его сразу. Он не был грязным и заросшим, каким я его видел в свой первый и последний раз, но перепутать было невозможно. Это был тот самый бродяга Зрячий, которого мы с Яной встретили у собора в Женеве. И это означало лишь одно. Роман следил за каждым моим шагом и в этот момент открыто в этом признавался. И раз он на это решился, то все было действительно плохо.
  9.
  Как описать ощущение чьего-то насыщенного присутствия, от которого покалывает кожу, хотя ты не можешь видеть, не чувствуешь запаха или прикосновения? Ты просто знаешь на некоем первобытном подсознательном уровне, что тот, на кого реагирует каждое нервное окончание в твоем теле и разуме, находится рядом. Это как мощнейшее статическое электричество, поднимающее каждый волосок, посылающее по коже болезненно-сладкие разряды.
  - Рамзин... - сонно бормочу я, не желая пока покидать замкнутое дремотное пространство. Хочу еще немножечко побыть там, куда никакие проблемы не могут добраться и существуют только ощущения. - Что, явился, наконец, разгребать то дерьмо, в которое втянул меня?
  Знаю, я должна сейчас на него злиться, может, даже врезать, чтобы сделать себе приятное, но пока еще чуть-чуть побуду сонной и доброй. Сильное, горячее тело медленно опускается на меня, распластывая под своей такой уже знакомой тяжестью. Волна неосознанного тягучего удовольствия прокатывается от корней волос и до пальцев на ногах. Каждый сантиметр моей плоти, буквально подвывая от тоски, радостно приветствует это легко узнаваемое давление и жар, пульсирующую твердость, вжавшуюся в мой живот. О да, я слишком хорошо помню каждую выпуклую вену на упирающемся в меня члене, чтобы не вспомнить мгновенно, как он выглядит - жесткий и подрагивающий, с темной гладкой головкой, поблескивающий каплей выступающего предсемени. Внутренние мышцы резко сжимаются, нагло напоминая о том, каково это - иметь Рамзина в самой сердцевине своего тела. Это как инстинкт, и управлять этим никак невозможно.
  - Слезь с меня. Черта с два мы будем трахаться сейчас. И никогда вообще, - по-прежнему не открывая глаза бухчу я и удивляюсь, какой протяжный выдох из меня вырывается, когда Рамзин слегка отстраняется, смещая свой вес.
  Но, само собой, он не думает делать, что прошу. Это же Рамзин, ради бога! Нахальные пальцы снова в моих волосах, вцепляются, запуская гребаную кружащую карусель в моей голове этим слегка болезненным натяжением. Но я не хочу поддаваться этому снова.
  Нет, не так.
  Нельзя не хотеть того, что каждый раз заставляет испытывать меня этот мужчина. Было бы смехотворной ложью утверждать обратное. Каждое наше даже мимолетное соприкосновение как долбаное столкновение двух небесных тел. Рамзин врезается в меня с космической скоростью, и мы взрываемся, сияя так, что небу жарко, но после каждого раза у меня ощущение, что я остаюсь испепеленной, разломанной на куски. На короткое время я словно перестаю быть собой, Яной - отдельной личностью, а становлюсь жидким ослепительным пламенем, которое сливается воедино с таким же темным огненным штормом по имени Игорь Рамзин, и в эти мгновения мы смешиваемся настолько, что не различить, не разделить, не понять, кто сжигает себя или другого сильнее. А потом наступает похмелье. Самое отвратное, что при всем том, что я отдаю себе отчет, чем каждый раз заканчивается, и список рамзинских косяков передо мной длинной в километр, я раз за разом ничего не могу поделать с сокрушительной силой собственного влечения к нему. Такое чувство, что, дотрагиваясь до меня, он разворачивает в нужную ему сторону все химические процессы моего организма и полярность в мозгу. Это, наверное, как за считанные мгновения доходить до безумия людей, много дней находившихся в море без пресной воды. Ты точно разумом знаешь, что пить морскую нельзя, и это усилит жажду во сто крат, но, сойдя с ума, не выдерживаешь и наклоняешься, чтобы наглотаться ее до одури. А потом повторяешь это снова и снова, страдая все больше. Но я не хочу этого хотеть. Я только собираюсь сказать, чтобы Рамзин отвалил от меня, как он обрушивает на меня один из своих убийственных поцелуев, и я отвечаю, прежде чем успеваю подумать о том, насколько это хреново. И опять проваливаюсь в чертово параллельное измерение, в котором существуют только его властно вторгающийся язык, твердые ласкающие губы, сокращение рельефный мускулов напротив моего изнывающего тела, невыносимый жар, окутывающий меня словно плотный кокон. Ладони, пальцы, испаряющие мою кожу, делая каждое прикосновение просто невыносимо острым. Выгибаюсь и не могу не стонать, раздвигая ноги и желая большего, и, как всегда, получаю больше, чем прошу. Рот Игоря отпускает мой, давая, наконец, дышать и стонать в голос, и скользит вниз блуждающими торопливыми поцелуями и жалящими легкими укусами, каждый из которых словно проникающее в сердце и разум ранение. В его движениях голод, тот, который нет больше сил терпеть.
  Мои глаза закрыты, и открывать их нет необходимости, потому что я знаю, как он выглядит, когда совершенно теряет себя во мне. Когда борется с этим нарастающим безумием так же, как я, и так же бесславно проигрывает. Его лицо напряженное, бледное, брови сдвинуты, словно он терпит мучительную боль. На его огромном теле вздуваются все мышцы, и выступает пот, как и на моем, и они смешиваются от контакта нашей кожи, еще сильнее спаивая нас в единое вожделеющее существо. Больше всего желая оттолкнуть, я обвиваю его руками, обхватываю ногами, открываясь и отдаваясь. Должна гнать от себя, должна, но тяну еще ближе. Что же за проклятье на мне - так ненавидеть и так нуждаться в том, чтобы был не просто рядом, а немыслимо близко? Врывался, вплавлялся, врастал в меня. А я бы вцеплялась в него ногтями и зубами, оплетала как гребаная лиана, душила, топила в себе, задыхаясь от этих раздирающих надвое эмоций, каждая из которых как десятибалльное землетрясение по своей разрушительной силе.
  Рамзин снова захватывает мой рот, и в этом поцелуе чудится уже не только его обычное нападение, желание опрокинуть меня, смять все, что может вызвать даже намек на сопротивление, но и какое-то отчаяние. Это не грубая ласка, а жадное поглощение. Он захлебывается, давится, как зверь, что насыщается, зная что в последний раз, и это почти пугает меня. Рамзин не играет в свои игры сегодня, не изводит меня доводя до невменяемости ласками, а вторгается сразу, до упора врываясь в меня, распахнутую ему навстречу. И останавливается, погруженный так глубоко, что даже больно, вжимая свои бедра между моих ног намертво, и целует, целует меня так, что губы уже должны быть в кровь, сжимает мое лицо в ладонях, будто того контакта, что уже есть, ему совершенно недостаточно. Я не могу дышать, только не могу понять - то ли от его пожирающих поцелуев, то ли от исходящей от каждого его движения обнаженной, почти истеричной тоски и потребности во мне.
  А потом все приходит в яростное движение, сокрушая меня окончательно. Пальцы Игоря впиваются в мои ягодицы, обездвиживая и приподнимая, подстраивая под себя, делая глубину его проникновения просто запредельной. Его руки жестко фиксируют меня, и все, что я могу - это рассыпаться в пыль в этом мертвом захвате от каждого свирепого толчка. И я, как всегда, принимаю его правила, отдавая ему право взорвать нас обоих. И он делает это так, как не может никто другой. Выбрасывает меня в диком оргазме в иное пространство, топит в своей голодной тьме, делая само наличие физического тела совершенно неважным.
  - Яна! Яна! Проснись! Тебе плохо? - открываю, наконец, глаза, чтобы увидеть над собой не содрогающегося в собственном экстазе Рамзина, а встревоженную Амалию. - Ты не заболела?
  Заболела. Очень тяжелый, мать его, случай. И, млин, реально запущенный. Только сомневаюсь, чтобы от этой болезни лекарства хоть в какой-нибудь аптеке мира продавались.
  - Я в порядке. Кошмар просто приснился. Очень красочный причем, - вздохнув, я сажусь на постели.
  - Тебе нужно вставать. Я пыталась будить тебя чуть раньше, но ты не хотела просыпаться. Вообще не реагировала. А нам ведь нужно было поговорить. А теперь уже позвонила охрана со входа. Роман уже поднимается, - нахмурившись, произносит женщина.
  - Ну пусть себе поднимается. Мне-то что, - буркнула я, размышляя почему в сегодняшнем сне Рамзин не сказал мне ни единого слова. Обычно его молчуном никак не назовешь. Рычит вечно как зверюга, стонет так, что у меня от одних этих звуков нутро узлом сворачивает, да и грязные словечки из него так и сыплются. А тут тишина. Я напряглась, вспоминая, слышала ли я вообще даже звук его дыхания, чувствовала ли его запах? Похоже, что нет. В этот раз все вообще воспринималось как-то по-другому. Я потерла лицо, слушая, но не слыша то, что мне быстро говорила Амалия.
  - Что? - попыталась сосредоточиться я на ней, отбрасывая ночное видение. Это все лишь сон. Если вообще смысл думать и сравнивать один с другим по ощущениям?
  - Яна, я говорю, чтобы ты не верила ничему из того, что попытается внушить тебе Роман, - Амалия схватила меня за руку, буквально требуя к себе внимания. - Не позволяй ему подавить или убедить тебя.
  - Расслабься, Амалия, меня не особо то легко хоть в чем-то убедить. Ты по себе еще не поняла? - я аккуратно освободилась из ее захвата, чувствуя, что мне остро необходимо прямо сейчас оказаться в ванной. Мой желудок явно собирался устроить цирковой кульбит в ближайшие несколько минут.
  
  Рысью я понеслась в ближайший санузел и долго пугала сантехнику жуткими звуками, но дальше этого, впрочем, дело не пошло. Само собой, Амалия посчитала своим долгом встать у меня над душой и что-то навязчиво тарахтела, хотя сказать, что я уловила все, не могу. Но поняла основную суть. Роман - говно, слушать его нельзя и в наставники брать тоже ни-ни.
  - Слушай, что это за Наставники и на кой черт они нужны? - спросила я, плеща водой в лицо.
  - Наставник - это тот брат, который удостаивается чести провести тебя с помощью своего дракона через Восхождение, - она открыла шкафчик и достала новую зубную щетку, невскрытую тубу пасты и протянула мне.
  - То есть, он условно хороший парень, который должен мне помочь? - уточнила я и принялась чистить зубы.
  - Да. Наставник очень заинтересован в том, чтобы ты удачно пережила Восхождение. Потому что в случае удачи ему в вечное пользование достается часть твоей силы, а это повышает его собственную и поднимает статус и дракона, и проводника, - Амалия стала за моей спиной и смотрела мне в глаза через висящее напротив зеркало.
  - Но раш как, - сплевывая, прошамкала я, - то пошему тогда Ордену шамому не выбрать мне этого Наштавника? Им то виднее, кто круче и опытнее!
  - Они это и сделают, если ты к назначенному моменту Восхождения не выберешь сама. Но это будет означать, что настоящего контакта между тобой и Наставником нет, что резко снижает твои шансы на выживание.
  - Пошему?
  - Потому что сам обряд Восхождения подразумевает высокую степень близости претендентки и Наставника, - Амалия опустила глаза, и щеки ее порозовели.
  Я подавилась водой и зашлась в кашле, осознавая услышанное. Эмоциональная волна покатилась от моей диафрагмы к мозгу, принося с собой чистейший гнев и возмущение.
  - Чего-о-о? Это ты мне сейчас завуалированно сообщила, что я должна позволить этому самому Наставнику поиметь себя во время этого гребаного Восхождения что ли? - не сдерживаясь заорала я.
  - На самом деле вы должны достичь высочайшей степени эмоциональной близости и полностью соединить энергии в момент Восхождения. Только так Наставник сможет 'втащить' тебя обратно. А добиться этого проще и надежней... ммм... тем способом, который ты упомянула. Поэтому, конечно, замечательно если претендентке и Наставнику удается достичь хотя бы взаимной симпатии до обряда. Это все заметно облегчает, - она говорила с придыханием и не глядя мне в глаза, явно испытывая крайнюю степень неловкости.
  Вдалеке хлопнула входная дверь, и Амалия нервно оглянулась.
  - Но я не вправе все это рассказывать тебе в таких подробностях, - зашептала она.
  Я резко развернулась и зашипела в ответ:
  - Хрена с два я позволю хоть одному из этих долбаных братьев сунуть в меня свой член! Ясно? - казалось, меня сейчас порвет от злости.
  Амалия стала красной, как свекла, и опустила глаза.
  - Вовсе необязательно все должно дойти до этого, Яна! - смущенно пробормотала она. - Это может быть достигнуто... эээ... без окончательного контакта.
  - Да-а-а?! - так же свистящим шепотом продолжила я. - Тогда выражусь яснее. Я не намерена достигать никакой, мать ее, близости, что бы там под этим не подразумевалось, ни в какой хреновой форме, ни с кем из этих чертовых братьев. Так что, если этот ваш Роман пришел сюда в надежде, что у меня случится приступ слабоумия, и он мне вдруг понравится, то можешь сказать ему, пусть сразу оглобли разворачивает и возвращается лет через сто, когда у меня мозг сам собой усохнет. И все остальные тоже!
  - Яна! Не глупи! Тебе никуда не деться от этого! Или хочешь, чтобы из-за твоего упрямства тебя забрали отсюда и заперли в душной келье в подвале Ордена, где ты и Солнца не увидишь? В твоем положении это сейчас, согласись, очень плохой вариант.
  - Да что ты мне тычешь этим положением! Может, у меня просто отходняк от той дряни, которой меня Рамзин пичкал, а ты тут уже навыдумывала черте чего! Ты кто - аппарат УЗИ или тест ходячий для определения беременности?
  - Я женщина, у которой есть глаза, и я хочу тебе помочь! - раздраженно ответила Амалия.
  - Хотела бы помочь - рассказала бы как всего этого просто избежать, а не одаривала советами, под кого стоит ложиться, а под кого нет...
  В этот момент в дверь ванной громко постучали.
  - Дарующая Амалия, хочу напомнить, что моё время наступило, и я не намерен упускать ни минуты. Будьте добры вывести ко мне девушку и покинуть нас, - раздался громкий голос Романа с нотками не терпящей возражения властности.
  - Яна, прошу тебя, хорошенько подумай над тем, что я тебе сказала. Не груби брату Роману, но и ни на что не соглашайся. У тебя сейчас есть возможность хоть и небольшого выбора. Не упусти ее, - прошептала она совсем тихо.
  - Если меня вырвет прямо на него, это будет считаться грубым поведением? - спросила я, направляясь к двери.
  Роман обнаружился в гостиной стоящим у балконной двери. Он вполне себе почтительно поклонился Амалии, при этом делая недвусмысленный жест рукой, предлагая покинуть нас. В руке, которой он в высшей степени любезно указывал даме на дверь, он держал нечто, опознанное как крошечный плеер с парой вакуумных наушников.
  Амалия тоже остановила взгляд на этом предмете.
  - Вы решили тоже начать использовать новые методы брат Роман? - ледяным голосом спросила она.
  - Нет, я просто принес нечто, что, как я думаю, стоит узнать нашей будущей Дарующей, чтобы не испытывать романтических заблуждений, свойственных ее юному возрасту, - звучал он вежливо, но ухмылялся весьма мерзко.
  - Вы считаете, что это достойные методы ведения борьбы за доверие претендентки? - вздернула подбородок женщина.
  - Я считаю, что любые методы, приносящие результат вполне достойны. Какая разница, какой дорогой идти, если пункт назначения у всех один и тот же?
  - Может и так. Только одни идут путем чести, а другие тропой бесчестия, - в тоне Амалии отчетливо прозвучали пафосные и, я бы даже сказала, экзальтичные нотки.
  - При всем моем уважении, Амалия, - усмехнулся Роман, - оставьте этот тон. Как вы верно сами указали нам всем еще совсем недавно - времена изменились. Поэтому все эти высокопарные высказывания пора уже забыть, вместе с рыцарством и прочим устаревшим хламом.
  - Однако быстро же вы приспосабливаетесь, - фыркнула Амалия, демонстративно проходясь взглядом по сегодняшнему наряду Романа. А одет он был сегодня вполне себе нормально. Вместо серого орденского одеяния и того щегольского костюма, в котором он являлся в офис к Рамзину, на нем были сейчас черные джинсы и белоснежная шелковая рубашка, расстегнутая почти до середины груди. При всем моем к нему негативном отношении вынуждена была признать, что этот засранец все же красивый мужик, окруженный отчетливой аурой утонченности. Полная внешняя противоположность Рамзину с его жестким самцовым излучением, и это в их внутренней сути отчетливо веяло своеобразной общностью.
  - Спасибо, - снова склонил голову Роман с преувеличенным почтением, которое уже начинало отдавать насмешкой. - А теперь, несмотря на то, что я наслаждаюсь каждой минутой вашего присутствия, драгоценная Амалия, вынужден попросить вас удалиться.
  Амалия напоследок одарила меня многозначительным взглядом и покинула нас. Я же молча уставилась на Романа в ожидании, когда он начнет свою массированную атаку, но он молчал. Выражение его лица разительно поменялось. От прежней высокомерной и даже гадкой улыбки не осталось и следа. Он смотрел на меня настороженно и хмуро сдвинув брови, словно решаясь на нечто важное и совсем непростое для себя. В этот момент в тишине наполнившей квартире громко подал голос мой голодный желудок. Роман как-то встрепенулся, будто даже смутился.
  - Я принес кое-что для удовлетворения твоего голода, девушка, - быстро сказал он и приглашающе кивнул в сторону кухни.
  - Надеюсь, это не что-то, от чего я очнусь через несколько дней и узнаю о себе массу нового? - настороженно прищурилась я. Есть на самом деле вдруг захотелось просто дико, но после Рамзинской подставы с вином, не особо хотелось принимать хоть что-то от любого существа мужского пола. Мало ли.
  На столе обнаружилось большое количество разнообразной выпечки, уже разложенное на тарелках, и все было готово к чаепитию.
  - Я не знал, что ты предпочитаешь на завтрак, поэтому решил взять разнообразием, - Роман отодвинул для меня стул.
  - Обычно я на завтрак ем непрошенных гостей, но раз сегодня это не вариант, то спасибо, что не даешь умереть от голода, - пробурчала я, усаживаясь и подозрительно поглядывая на Романа, который занялся приготовлением чая.
  - Я тут тебе кое-что принес. Думаю, будет интересно услышать, чтобы понять, как к тебе на самом деле относился брат Игорь, - не оборачиваясь сказал он.
  - Если ты считаешь, будто я верила в то, что он влюблен в меня без памяти, то можешь даже не утруждаться. Я знаю, что это не так. И кстати, я в отношении его тоже не испытываю никакого трепета душевного. Так что переходи сразу к основным вопросам.
  - Ну, я живу довольно давно и знаю, что женщины чаще всего лгут или умалчивают о своих истинных чувствах к мужчине. Поэтому все же буду настаивать на том, чтобы ты прослушала кое-что.
  Он поставил передо мной кружку с зеленым чаем и одновременно на столе появился листок бумаги.
  'Подыграй мне. И ни о чем не спрашивай вслух', было выведено там красивым твердым почерком. А потом Роман молча положил рядом крошечный плеер с паутиной наушников. Я недоуменно уставилась на записку, потом медленно подняла глаза на мужчину. Он же преспокойно уселся напротив со своей кружкой и пододвинул ко мне тарелку с булочками.
  - Поторопись с едой, девушка! - приказал он. - Мне многое нужно тебе рассказать, - и снова показал глазами на плеер.
  Я мало что понимая, все же вставила наушники в уши и включила приборчик.
  - Ну, здравствуй, Яна, - зазвучал голос Романа. - Знаю, что ты, наверное, удивлена, и у тебя сейчас возникнет масса вопросов. Но огромная просьба не задавать их вслух. Я, конечно, не уверен, что нас могут слушать, но лучше перестраховаться'
  Я откусила от булочки с черникой и уставилась прямо на мужчину напротив, вопрошая взглядом, что за шпионские игры он тут затеял. Но его лицо ничего не выражало, и он с аппетитом поглощал еду. И только предупреждение, горевшее в его глазах, как яркая неоновая вывеска, удержало меня от того, чтобы напрямую спросить об этом.
  'Итак, - продолжил его монотонный голос - Ты наверняка уже имеешь обо мне некое мнение и, могу поспорить, оно негативное. Я прямо сейчас не собираюсь бросаться убеждать тебя изменить его. Если я правильно вижу твою натуру, то на это у нас еще будет время. Если же я ошибся в тебе, то это вообще не имеет смысла. На данном этапе мне бы хотелось только донести до тебя то, что я могу быть твоим союзником. Я единственный, кто может и готов тебе помочь'.
  Я приподняла вопросительно бровь и усмехнулась. Ну да, хорошая попытка. Но слушала дальше.
  'Уверен, что, не смотря на запрет, многоуважаемая Амалия уже рассказала тебе о самом Ордене и его целях. А так же думаю постаралась тебя убедить в том, что от меня тебе следует держаться подальше, потому что я рвусь к власти и пожелаю использовать тебя в своих целях. Опять же не собираюсь сейчас убеждать тебя в обратном, потому как она права. Да, я действительно желаю встать у руля в Ордене. Она только не знает почему я этого хочу. Достижение верховной власти не самоцель для меня, а только средство, которое призвано будет помочь мне стряхнуть все заблуждения и догмы, которыми оброс Орден за долгие века существования. Они, накопившись, погребли под собой первоначальные устои и истинные принципы взаимоотношений братьев с Драконами и их Дарующих. Единственно верное слияние было забыто и ради достижения целей любой ценой было заменено практически насильственным сращиванием, которое губит жизни Дарующих, а выживших унижает и уродует сам смысл и такого действа, как Восхождения, и дальнейшие взаимоотношения Светочей и Проводников. Я же хочу вернуть в Орден первозданные обычаи, которые были поистине прекрасны и наполнены любовью и преданностью вместо насилия и принуждения. И я знаю, что ты носишь ребенка, в котором я вижу символ и великую силу изменить сложившийся неправильный порядок вещей.
  И все, что я хочу узнать сейчас, это - готова ли ты стать на этом пути не моим непосвященным орудием, а настоящей союзницей, готовой бороться, если придется, рядом со мной против всего Ордена. Потому что иначе тебя ждет плачевная судьба. И это не попытка запугать тебя.
  Со своей стороны могу поклясться, что готов отдать даже свою жизнь за тебя и то будущее, что ты сейчас взращиваешь в себе. А также обещаю никогда не использовать тебя, как марионетку, принуждать к чему-то или требовать и положу все силы, чтобы не позволить сделать это никому другому. Я могу подарить тебе свободу, помочь приобрести неограниченную силу и великую судьбу взамен почти верной гибели и твоей, и твоего ребенка, либо, если выживешь, жизни в мнимом почтении, которое на самом деле является вечным услужениям чужим ошибочным целям и методам. Я не требую ответа немедленно. Можешь думать, пока есть время, можешь встречаться с другими братьями и слушать их. Но если ты готова хотя бы выслушать меня до конца, просто кивни сейчас и не обращай внимания на все, что я буду дальше говорить вслух'.
  Я перестала жевать и нахмурилась. Что это все, черт возьми, должно значить? Упорно всматривалась в сидящего напротив мужчину, который явно ждал моего ответа, хоть и сохранял видимость полной невозмутимости. Это что, один из тех способов убедить меня в чем угодно, о которых так настойчиво предупреждала Амалия? Или попытка втянуть меня во что-то еще более отстойное, чем то, что ожидает меня сейчас? Хотя куда уж хреновей.
  В любом случае из всего услышанного сейчас в моем мозгу зацепилась намертво только одна фраза. 'Я могу пообещать тебе свободу'. И только она для меня имела значение, а не все путанные объяснения и чьи-то там великие цели и заблуждения на пути к ним. Только ради этого я могла бы себе позволить рискнуть и ввязаться в непонятную игру Романа. Потому что, похоже, свобода требуется не одной мне. Поэтому я, не отводя взгляда, медленно, но отчетливо кивнула.
  'А теперь, пожалуйста, представь, что ты услышала что-то крайне нелицеприятное о себе из уст брата Игоря, и выскажи вслух свои эмоции - как можно экспрессивнее, что бы поверили те, кто, возможно, подслушивает нас сейчас. И ради всего вечного, сделай это очень достоверно. От этого зависят наши с тобой жизни'.
  10.
  Я, пытаясь взять дыхание и чувства под контроль, упорно пялюсь на мелкие осколки, в которые обратилась чайная чашка, но проигрываю битву с эмоциями и с криком швыряю ей вдогонку еще и тарелку с выпечкой. Ярость - ослепительная, жгучая - прет из меня, ищет выхода хотя бы в желании крушить, разбивать все, до чего сейчас могу дотянуться. Да как этот напыщенный ублюдок вообще посмел! Что он, на хрен, возомнил о себе? Тоже мне, психолог гребаный!
  Я несусь на балкон и борюсь с желанием заорать во все горло, что это долбаный Роман не прав. Не прав! Я совсем не такая!
  Прослушав запись, я согласилась поучаствовать в этой затеянной им игре. Да и почему нет? Не похоже, что появится Рамзин в костюме Бетмена и спасет меня, несчастную пленницу, из этого притоноподобного Ордена чокнутых. Во-первых, потому что он сам один из них, а во-вторых - не упирался мне никуда этот властный придурок ни в каком качестве. Не хочу его ни видеть хоть во сне, хоть наяву, ни помнить. И да, я не забыла, что Амалия меня предупреждала ни в чем не доверять Роману. Но с другой стороны, а кто такая Амалия, чтобы принимала ее слова за аксиому? Разве она предложила мне помощь? В моем понимании - нет. Учить меня, как правильно прогнуться и внушать побыстрее смириться с по ее словам неизбежной судьбой - какая это, к черту, помощь? Она предлагает покорность, тогда как Роман говорит о некой борьбе. Её смысл мне пока непонятен, но в любом случае это не статичное ожидание уготованной судьбы, а какое-то движение. А там, где движение, всегда есть возможность. Верить в то, что судьба, озвученная Амалией, неизбежна, я отказываюсь. У всего, что она вещает и о ребенке, и о неминуемой смерти нет никаких подтверждений. Это просто слова, они ничем не подкреплены, их нельзя потрогать. Само собой, сказанное Романом тоже не более чем сотрясение воздуха. Но если положить на чаши моих мысленных весов нытье Амалии и предложение Романа - я предпочитаю действие нежели смиренное ожидание. Я верю в то, что если не сидеть на заднице ровно то рано или поздно найдется некая лазейка, хоть крохотная возможность вырваться из этого дурдома, и я ею непременно воспользуюсь.
  Вот руководствуясь этим я и дала согласие, потом, как он и просил, прошлась по Рамзину вдоль и поперек, изображая оскорбленную в лучших чувствах кисейную барышню. Уж это я умею. Думаю, Рамзин бы оценил мой слог и экспрессию. А Роман, по всей видимости оставшись довольным моей игрой, стал толкать ожидаемую речь о себе любимом, которую в высшей степени скромно назвал 'некоторой информацией о себе'. Причем делал он это в развернутом виде, обстоятельно и не торопясь, вышагивая по гостиной прямо как кандидат в президенты на предвыборной кампании. И если его послушать, так цены ему не было во всех отношениях. Оказывается, в отличии от того же Рамзина и многих остальных братьев, которые 'в миру' занимались бизнесом или поиском все новых удовольствий для себя, Роман трудился не покладая рук на благо человечества. И делал это на поприще науки, в частности психологии. На данный момент он как раз был известен как автор бесценных исследований по теме реабилитации и психиатрической помощи людям, пережившим травмирующие события, в том числе и всевозможные катаклизмы и акты насилия, первопричиной которых были те самые пресловутые прорывы слоев. Когда же я, подыгрывая ему, спросила, что же это за слои, то он начал пространную лекцию об истинном устройстве мира, которое мне, наивной, неведомо, о величии и безмерной важности Ордена для мира во всем мире и бла-бла-бла. В общем то, что и положено было мне услышать.
  Я заметно заскучала на этом моменте спектакля и даже стала зевать и поглядывать в сторону балкона, мечтая уже оказаться на свежем воздухе, поэтому как-то поначалу пропустила момент, когда Роман стал вещать о том, какая это честь - получить в подарок от жизни судьбу Дарующей. Понятно, что тут уж я стерпеть не могла. Надо же меру знать.
  - И в чем же, по-вашему, брат, заключается эта подарочная часть? - чисто автоматически раздраженно спросила я.
  - Для начала в том, что ты становишься частью некоего великого действа, цель которого - сохранение мира таким, каким его знают миллиарды живущих сейчас существ, и самого факта его существования, - с нажимом произнес Роман.
  - То есть, вы - весь из себя такой психолог и научное светило - считаете нормальным для себя судьбу какого-то жалкого винтика в механизме? - огрызнулась я.
  - Я не воспринимаю себя жалким винтиком.
  - А как же?
  - Ну, если тебе, девушка, нужны такие сравнения, то уж скорее некой опорой, ребром жесткости, что поддерживает все в первозданном состоянии. И это весьма примитивное сравнение. И я, и многие другие братья все годы нашего служения Ордену не пребывали в статичном состоянии бездумной опоры бытия. Мы активно на него воздействуем и меняем согласно своим взглядам, поставленным целям и исповедуемым принципам. Хотя да, некое сходство с механизмом могу допустить. Но это для меня ничуть не унизительно, а наоборот наполняет существование таким смыслом, который совершенно недоступен простым смертным.
  - Так что, по-вашему выходит, что это очень даже замечательно, когда нет своей жизни, а только это пресловутое служение высшей цели? Нет свободы, нет права делать, что хочется, а только обреченность делать то, что должно? - моё раздражение постепенно повышало градус с каждой следующей фразой.
  - Это не обреченность. Это величайшая возможность и шанс.
  Меня уже стало выбешивать это спокойствие и уверенность в каждом слове, которыми буквально лучился сейчас этот брат Роман. Почему-то стало абсолютно четко понятно, что этот наш диалог уже не имеет отношения к прежней театральной постановке, и то, что он говорит - это вещи, в которые он верит сам, ну, или весьма искусно старается заставить поверить меня. Только черта с два!
  - Шанс на что? - против воли повысила я голос. - На то, что единицы должны принести свои жизни в жертву ради того, чтобы остальные жили себе спокойно в своё удовольствие и даже понятия не имели, что кто-то спасает их день за днем? С чего бы кому-то в своем уме не просто хотеть подобного, но еще и считать великой честью? Для этого надо совсем уж не дружить с головой!
  - Интересно, что тебя больше на самом деле не устраивает, - Роман, усмехнувшись, уставился на меня, как смотрят, наверное, на любопытное животное, пока неизвестное природе, - то, что нужно поступиться своим эгоизмом и суетным существованием ради других, или то, что, если и поступишь так, никто не станет возносить тебя до небес и даже не узнает об этом?
  Я сжала зубы, чтобы просто не послать этого заносчивого придурка сразу куда подальше с точным описанием маршрута.
  - Кто вы все такие, чтобы судить о том, насколько другие эгоистичны и насколько их жизнь наполнена смыслом? - гнев разрастался во мне, медленно расползаясь в окружающем воздухе, становясь густой, почти осязаемой субстанцией, и, как ни странно, казалось, этот брат Роман реально видел его. Не просто видел, а, похоже, даже испытывал нечто вроде восхищения. Его глаза заблестели странным огнем, какой выдает людей фанатичных и, даже я бы сказала, одержимых.
  - Я одинаково нормально отношусь и к тому факту, что нужно чем-то жертвовать ради кого-то, и к тому, что за это не будет никакой благодарности. Но это нужно делать только сугубо добровольно и ради тех, кого любишь и кто достоин.
  - А как ты определяешь достойных? Среди живущих несметное количество достойных людей, но ты их не знаешь, и, соответсвенно, не любишь. Значит, пусть они погибают в случае чего? Это, по-твоему, справедливость?
  - Нет. Не это. Но если эти люди достойны и любимы кем-то, то пусть о них те люди и позаботятся.
  - А если у тех, кто их любит, нет для этого сил, какие дарованы тебе или мне?
  - И что теперь? Значит, судьба! Я не хочу быть той, кто будет вечно идти грудью на гребаные танки ради того, чтобы остальные жили себе припеваючи. Хочу нормальной жизни.
  - Нормальной, девушка? Это такой, какую ты вела до этого? По мне, так это была не жизнь, а безостановочное ее превращение в ничто! И все почему? Потому что ты так и не захотела повзрослеть и застряла в роли психически неуравновешенного подростка, который обижен на все и всех и на саму судьбу включительно?
  - Какого черта?! - вскочила я. - Не пошел бы ты со своими рассуждениями? Ты ни хрена меня не знаешь.
  - А вот тут ты ошибаешься, Яна Крамер. На данный момент я знаю о тебе почти все. О каждом шаге в твоей недолгой и довольно никчемной жизни. Хотя, должен признать, ты прилагала массу усилий, чтобы она была достаточно яркой. Жгла себя, с наслаждением предаваясь однажды выбранной роли бунтующей жертвы обстоятельств и чужой черствости и предательств. Причем делала это так долго, что выбраться из этого стереотипа, в который затолкала сама себя, будет совсем нелегко.
  - Нет никакого долбаного стереотипа!
  - Думаешь, если будешь орать громче, то сможешь убедить меня или себя?
  - Мне не нужно никого убеждать!
  - Знаешь, а я не стану спорить с тобой сегодня, девушка. Тебе еще предстоят встречи с другими братьями и беседы с ними. А я пока оставлю тебя и дам возможность подумать. Может, хватит уже упиваться ролью вынужденной жертвы и взращивать в себе искусственно страдания?
  - А, ну да, самое время стать жертвой добровольной во имя великой цели. Так выходит?
  - Именно так! - Роман не спеша пошел к двери. - Когда отдаешь что-то с чистым сердцем и с искренней убежденностью, что поступаешь правильно, а не вынужденно, сама суть меняется. Ты больше не покорная чужим ветрам жалкая щепка, а рычаг, обладающий немыслимой силой. Пришло время стать тебе взрослой и взглянуть на мир и на себя честно, не прячась за перенесенные потери и несправедливость жизни, и решить, кто же ты на самом деле.
  Дверь хлопнула, отрезая меня и от самого Романа, и от моей возможности спорить с ним. Оставляя наедине со своими мыслями. Я вдруг ощутила себя водой, в которую кинули здоровенный камень. Волны гнева, застарелой обиды, боли от потерь всколыхнулись, превращаясь в цунами, и заметались в душе, многократно отражаясь и становясь всё мощнее с каждой минутой. Они бушевали, набирая силу, разнося в клочья с таким трудом достигнутое призрачное равновесие и разрушая выстроенные стены, будто они из бумаги. Ведь этот проклятый мужик никак не может быть прав! Ведь так? Я ни от чего не прячусь, я такая, какая есть. Я дрянная, испорченная, грубая, бесконечно сломанная, и меня уже не починить! Или все же это самообман? Оправдание, за которым я спряталась и действительно сижу за своей болью, как за ширмой, прячась от необходимости выйти и жить дальше? Не пытаюсь вернуться к тому, о чем мечтала когда-то, о том, о чем мы часами говорили с мамой. Каким-то образом я незаметно для себя обратилась в существо, сконцентрированное на том, чтобы и дальше пребывать в отчужденном от всех пространстве и никуда оттуда не думающее выбираться. Но ведь это не может быть правдой! Хотя почему нет? После маминой смерти я поклялась себе, что стану врачом и поступлю в Корпус Мира. Буду ездить по всему миру и помогать спасать жизни людей каждый день. И кем стала в итоге? Еще одной скандально известной избалованной доченькой состоятельного папаши, прожигающей жизнь, выражая какой-то тупой протест... Чему? Что помешало мне вовремя остановиться и придать жизни новое направление. Нет, не новое. А вообще хоть какое-то. Что не дало стать кем-то, кроме разломанной фарфоровой куклы, получающей удовольствие, когда об ее острые осколки режется любой, кто подошел слишком близко.
  Я тряхнула головой, пытаясь выгнать все эти неуместные сейчас мысли. Не об этом мне нужно думать. А о том, что все вокруг меня на данный момент ведут некие свои игры, цели которых мне не понятны и не близки ни разу. И, собственно, я бы хотела вникнуть в их смысл только для того, чтобы понять, с кем мне будет выгодней 'дружить', чтобы освободиться. Я не собираюсь на самом деле принять хоть чью-то сторону. Намерена остаться на своей собственной. Понятно, что Роман нарочно затронул причиняющую мне боль тему и оставил меня в раздумьях, надеясь, что я вскиплю и приду к нужным ему умозаключениям. Ну что же, взбесить ему меня удалось, признаю. Но и принимать его точку зрения я не собираюсь.
  Я даже не услышала, как вошла Амалия, и заметила ее, только когда под ее дорогими туфлями скрипнули останки ни в чем не повинной посуды.
  - Надеюсь, ты не в голову ему все это бросала? - с долей беспокойства спросила она.
  - К сожалению, нет, - буркнула я.
  - Яна, не шути так. Я совсем не хочу, чтобы Роман потребовал твоего препровождения в орденский дом. Там я не смогу помочь тебе ни советом, ни делом.
  - Я помню, - с трудом удержалась от ядовитого замечания насчет этой самой своеобразной помощи.
  - Я не вправе просить тебя рассказать, как прошла ваша встреча. Но ты, если хочешь, можешь поделиться со мной, - мягко произнесла она.
  Я посмотрела в миндалевидные большие глаза этой женщины, явно светившиеся неподдельной заинтересованностью, и задалась вопросом, какую же выгоду она хочет извлечь, участвуя в моей судьбе? Потому что, похоже, все вокруг делали все совсем не из альтруистических побуждений. Ага, здравствуй, паранойя.
  - Нечего особо рассказывать, - безразлично пожала я плечами. - Все прошло в принципе так, как ты предупреждала. Роман стал рассказывать о себе любимом, потом произнес речь о моей прежней никчемной жизни и о том, что мне нужно сдохнуть от счастья, радуясь, что мне выпала такая судьба.
  Амалия слегка кивала, то ли подтверждая свою правоту в предсказании поведения брата, то ли соглашаясь с его словами.
  - И что ты решила? - прищурилась женщина.
  Я ощутила, как во мне все напрягается, протестуя одновременно и против лжи, и против давящего теперь на меня любопытства Амалии.
  - Ничего пока. Скажи мне лучше, сколько еще таких посещений мне ожидать?
  - Все зависит от того, сколько драконов подтолкнет своих Проводников претендовать на твоё Восхождение, - охотно пояснила Амалия.
  - То есть нет определенного количества тех, кто будет приходить и выносить мне мозг, призывая мою несуществующую совесть и чувство долга?
  - Если хочешь знать точно, я могу осмелиться и спросить у Главы, каково количество претендующих братьев.
  - Да уж, хотелось бы знать хоть что-то. Значит, будет ли в этих смотринах участвовать Проводник или нет решает его дракон? - что же, нужно хотя бы узнать больше о том, с кем и чем предстоит иметь дело.
  - Да. Но если брат совершил проступок, то к отбору он вообще не допускается. Так же Глава Ордена может запретить участвовать и тому, чья связь с драконом будет сочтена незрелой и не до конца состоявшейся. Обычно так бывает с теми, на кого благодать снизошла совсем недавно.
  Тоже мне благодать.
  - А эти братья... они что, бессмертные?
  - Нет, конечно. Каждого можно убить. Только это не так легко, как с простым смертным. Но что касается старения, то да. Ни они, ни мы не становимся старше с годами.
  - Тогда почему одни братья выглядят гораздо старше других?
  - Все зависит от того в каком возрасте на них снизошла благодать.
  - А что, определенного возраста для этого тоже нет? - я торопилась задавать вопросы, пока у женщины было настроение на них отвечать.
  - Нет. Только желание дракона.
  - А способности у братьев разные или одинаковые?
  - Яна, я не вправе тебе говорить это. О своих способностях они будут говорить тебе сами.
  - А как находят этих самых кандидаток в Дарующие?
  - Это в большинстве своем дело случая. У Ордена есть много сотрудничающих Зрячих. Они-то и сообщают о найденных девушках.
  - Они тоже Проводники?
  - Нет. Зрячие просто одаренные смертные.
  - То есть, если Зрячий не наткнется на девушку случайно, то она может жить себе спокойно?
  Недовольство на секунду исказило идеальные черты Амалии.
  - Яна, я же говорила тебе, что, если их не находят, то претендентки умирают достаточно рано в мучениях, - с нажимом сказала она. Ага, только доказательств нет, так что делим на сто.
  - Да я поняла, поняла. Просто мне интересно. То есть нет никакого там спецзаклинания или еще какой-то фигни, помогающей выследить и найти эту самую Дарующую.
  Амалия пристально посмотрела на меня.
  - Яна, тебе не сбежать от Ордена. Не нужно даже и пытаться, - а вот это спорное утверждение.
  - Разве я сказала, что буду пытаться?
  - Думаешь, я не понимаю, к чему эти твои вопросы?
  - Ой, ну ладно, типа, ты меня поймала, - отмахнулась я.
  - Перестань думать в этом направлении. Или наживешь неприятностей!
  - Ага. Я в курсе. Слушай, а почему эти самые Дарующие такой дефицит? Или все дело в том, что их трудно найти?
  - Нас, Яна. Нас трудно найти. Братья могут нас узнавать лишь по косвенным признакам, а Зрячие должны увидеть непосредственно. К тому же после Мировых войн число носителей крови и Дарующих, и мужчин, способных стать Проводниками, резко сократилось.
  - В смысле? Почему?
  - Подумай сама. Урожденные носители драконьей крови рассеяны по миру. И мы особые не только в силу своего происхождения, но и имеем иной душевный склад. Даже не подозревая о своем истинном происхождении, люди с такими качествами и порывами всегда оказываются способными на самопожертвование. Мы всегда на передовой и готовы закрывать собой простых смертных. Не можем оставаться равнодушными и поэтому во всяких катаклизмах гибнем гораздо чаще обычных людей, - это 'мы' резануло мне по слуху.
  - Погоди-ка. Почему мы-то?
  - Потому что Дарующие тоже носительницы драконей крови, - ну да, сюрприз, сюрприз.
  - Но раз так, то почему тогда все эти братья надутые относятся к претенденткам, как к простым смертным?
  - Потому что по сути они такими и являются. Если взять весь мир, то наследников, носящих в себе хоть крохотный след дракона, огромное количество. Это не такая уж и редкость. Но лишь единицы из мужчин могут быть Проводниками, и еще меньше женщин рождаются Дарующими. И еще меньше переживают Восхождение. Поэтому нет никакой причины как-то выделять претендентку, пока она не прошла обряд. К тому же, насколько я знаю, есть еще давно укоренившееся поверье, что нельзя внушать будущей Дарующей мысли о ее некой исключительности. Дабы это не привело к излишней гордыне.
  Вот оно как. Но по мне, что-то перегибают они со своими воспитательными мерами. Не знаю, как там насчет гордыни, а вот острое желание найти способ усадить всех этих индюков на их заносчивые задницы у меня точно возникает.
  - Ну, тогда со мной тут точно ошибочка вышла. Поверь, я в жизни не пойду на баррикады и не испытывала и намека на желание жертвовать хоть чем-то ради кого-то.
  - Думаю, ты обманываешь не столько меня, Яна, сколько себя. Загляни в свою душу и поймешь, что это не так.
  Ну надо же, еще одна любительница душевных копаний.
  - Ерунда. Уж поверь. Нет во мне этой жертвенной хрени ни грамма.
  - Значит, ты еще не постигла себя.
  Так пора оставлять эту тему, пока я опять не взбесилась. На сегодня мне уже хватит гребаных сеансов самоанализа.
  Я, резко сменив направление разговора, задала еще целую кучу наводящих вопросов, но на большую часть получила все те же уклончивые ответы. Желание откровенничать у Амалии очевидно иссякло. При этом она продолжала ненавязчиво вставлять в разговор фразочки о величии и исключительности нашего предназначения, и пропорционально их количеству росло моё на нее раздражение. Ну сколько можно всем талдычить об одном и том же. Все эти попытки манипулирования разной степени тонкости и завуалированности уже откровенно напрягали. Поэтому я сделала вид, что устала, и стала зевать, откровенно намекая на отсутствие интереса к беседе. Амалия же тогда засобиралась и, расспросив меня о том, что мне нужно из самых необходимых вещей, направилась к выходу.
  В этот момент дверь распахнулась, и в квартиру быстро вошел Глава собственной персоной. Сухо кивнув Амалии, он стремительно прошёл ко мне и остановился прямо напротив. Его лица как всегда было непроницаемо. Но глаза и волны, исходящие от него, выдавали глубоко спрятанный гнев, направленный явно на меня. Интересно, что же это я уже успела накосячить, когда еще и не начинала?
  - У меня две новости, девушка, - не потрудившись поздороваться сказал он. - Первая: ни один из братьев больше не придет к тебе. По какой-то пока мне неизвестной причине их драконы неожиданно отказались от желания претендовать на право провести тебя через Восхождение. Так что на данный момент брат Игорь и брат Роман являются единственными. И так как брат Игорь приговорен к ссылке и уже в нее отправлен на нижние слои, то остается один претендент,- после этих слов Амалия сдавленно ахнула и уставилась на Главу в почти суеверном страхе.
  - И поэтому вытекающая из этого вторая новость, - не меняясь в лице продолжил мужчина.- Твое Восхождение назначено на завтра.
  Амалия ахнула и, прижав руку ко рту, покачнулась.
  - Нет! Нельзя! - умоляюще вскрикнула она.
  11.
  С первым же вдохом я хватанула полные легкие запаха такой ядреной гари, словно лежала посреди гигантского пепелища. Глаза как будто запорошило песком, и они отказывались открываться, в спину что-то давило и, похоже, давно, судя по тому как болели ребра и позвоночник. Я попыталась вдохнуть глубже, чтобы определить степень собственных повреждений, прежде чем шевельнуться. Пересохшее горло тут же свело спазмом, и я закашлялась. Из глаз сразу брызнули едкие слёзы, потому как ощущение было, как будто в глотке все рвется как бумага, а в теле нет целых костей.
  - Что за на хер? - очень хотела сказать я, но вышло только какое-то глухое бульканье.
  Зато слёзы, льющиеся потоком, стали возвращать мне способность видеть. А посмотреть было на что. Я лежала на круглом возвышении, сделанном из чего-то напоминающего цельный кусок кристально прозрачного горного хрусталя, находящегося в центре большого мрачного зала. Прямо надо мной в потолке было отверстие замысловатой формы, или скорее уж колодец в толще камня, который, видимо, выходил на поверхность. Именно через него сюда и попадал свет. Один узкий направленный луч. Но, падая на хрустальную хрень, на которой я лежала, он странным образом преломлялся и создавал в остальном помещении зоны света и тени, которые пока расплывались неясными пятнами в моем мутном взгляде. Я, кряхтя, приподнялась на руках, и голова тут же поплыла, пришлось закрывать глаза и бороться с подступающей тошнотой. Через время снова попыталась осмотреться, заодно стараясь вспомнить, где я и что тут делаю. Пока память отказывалась сотрудничать, а непреходящая дурнота от противного горелого запаха вызывала головную боль и не способствовала моим усилиям. Прищурившись, чтобы умерить резь в глазах, я стала медленно и методично осматриваться в надежде, что это даст результаты. Сначала, собственно, моё креативное ложе. Оно действительно было круглым, но верхняя поверхность была испещрена множеством глубоких борозд, которые складывались в какие-то иероглифы или непонятные рисунки. Напрягшись, я припомнила, что видела нечто похожее впервые в круглой тату на груди Рамзина, а потом на той запертой двери в его Женевском доме.
  О-о-о, стоп! Рамзин! Да, вот с чего нужно начинать. С его появлением в моей жизни происходит черте что, и я то и дело оказываюсь в странных местах и участвую против своей воли и в событиях, в которых мало что понимаю. Я еще разок посмотрела на вязь, вырезанную на прозрачной поверхности, и вдруг в голове отчетливо вспыхнула картина, как по всем этим желобкам и бороздам бежит темная кровь. Моя кровь. И как от контакта с ней поверхность начинает светиться, и этот кусок природного стекла будто губка впитывает жидкость, постепенно окрашиваясь на всю свою немалую толщь в зловещий красный цвет. А еще я вспомнила об оковах, которые удерживали мои руки и ноги. Но оглядев все, не нашла даже их следов. Зато в тех местах, где они крепились, на полу виднелись серебристые лужицы. Словно металл оплавился и стёк. Я, моргая, посмотрела на свои запястья, одновременно отмечая, что я совершенно голая. Никаких следов ожогов не нашлось. Но, начав осматриваться более внимательно, поняла, что все помещение выглядело так, будто тут... ну, не знаю... произошло извержение вулкана, ну или молния страшной силы шарахнула. Стены, пол и потолок выглядели так, словно претерпели воздействие неимоверной температуры, которая заставила камень растечься, как шоколад на солнце, а потом резко охладили, и все так и замерло в чудовищных потеках. В паре мест с потолка даже свисали огромные каменные капли, как будто они застыли, не успев сорваться вниз. Абсолютно нетронутым было только это хрустальное возвышение, не считая, конечно, превратившихся в лужи оков.
  Я сглотнула сухим горлом и снова постаралась заставить свой мозг вспомнить, что же тут вообще случилось. Но разум ответил только вспышкой ослепительной боли, а вслед за ней я вспомнила здоровенный нож с причудливой рукояткой, входящий прямехонько в центр моей груди. Эта картинка была такой яркой, что я испуганно схватилась за то место, где должна быть рана. Но ничего не нашла, никаких следов. Даже легкой царапины или кровавых потеков. Только смутно проступающее сквозь кожу большое потемнение, как временная побледневшая тату, линии которой складывались в еще один витиеватый иероглиф. Надавила на это место, но ни рези, ни дискомфорта не было. Так что, выходит, нож, торчащий между ребер - просто мой глюк? Очередная попытка напрячь извилины принесла только жгучую волну головной боли, и сердце совершило дикий кульбит, от которого возникло ощущение, что кровь хлынет у меня носом.
  - Так, тихо... тихо, - скрипуче сказала я себе и потерла виски, стараясь заставить боль отступить, - не хочешь работать - не надо.
  Фиг с ней с памятью, я просто умираю от жажды, и это сейчас более насущная проблема. Оглядевшись еще раз, я поняла, что если в этом помещении и была когда-то вода, то она однозначно должна была испариться. Прищурив по-прежнему слезящиеся глаза, рассмотрела черное округлое отверстие в стене, которое, очевидно, и было выходом. Не взлетать же в просвет под потолком, в самом деле?
  Я осторожно опустила ноги и постаралась встать. Тут же шатнуло так, что я сочла за благо сползти на пол, привалившись к куску хрусталя.
  - Твою ж налево! - прохрипела я, понимая, что меня так не штормило даже в моменты моих самых эпичных алкогольных погружений. Похоже, идти пока не получится.
  Прикрыв глаза, я откинула голову. Плохо дело. Случалось мне и раньше просыпаться в неожиданных местах с головной болью и бешеным сушняком, но не до такой же степени. Определенно, это пробуждение на данный момент занимает вершину хит-парада последствий моих приключений.
  - Эй ! Кто-нибудь есть тут?! - можно было бы назвать это криком, если бы горло мне подчинялось, так что вышло сипло и едва слышно. Ну я попыталась, ведь так?
  Неожиданно со стороны выхода донесся звук, напоминающий слабый стон. Я вздрогнула и уставилась туда, желая рассмотреть хоть что-то. Но там было темно, так что безрезультатно. Не решившись вставать и здраво рассудив, что четыре точки опоры в моем нынешнем положении надежней двух, я медленно поползла на звук. Вскоре в полумраке я смогла увидеть лежащего ничком человека. Определить, знаю я его или нет, не представлялось возможным. Потому как он скорее напоминал головешку, которая продолжала дышать непостижимым образом. Мой желудок сжался от этой ужасающей картины и кошмарного запаха горелой плоти. Наверное, будь во мне сейчас хоть капля свободной жидкости, я бы ее лишилась бы мгновенно. В голове словно что-то щелкнуло, и она стала проясняться, и события, которые словно прятались в густом тумане, проявлялись, выстраиваясь в логическую цепочку.
  Амалия, взирающая так, будто ей вырвали сердце, после того как Глава сообщил о ссылке Рамзина и моем скоропостижном Восхождении.
  - Нет! - практически причитала она. - Нужно время! Нельзя делать это прямо сейчас! Антон, умоляю! Это неправильно!
  Она вцепилась в его рукав, в один момент изменившись до неузнаваемости. Из прекрасной женщины с гордой осанкой и почти ледяным спокойствием она обратилась в страстно умоляющую и почти сломленную.
  - Дарующая Амалия, вы осмеливаетесь оспаривать решение Совета Ордена? - лицо Главы не поменяло выражения, он даже не взглянул на в ее сторону, продолжая сверлить меня взглядом. Вот уж где бесновалась ярость в чистейшем виде.
  - Нет, Глава! - прерывисто ответила Амалия. - Но есть обстоятельство...
  - Любое из которых абсолютно не важно, когда окончательное решение уже принято, - грубо оборвал женщину Глава, и ее руки упали, отпуская его.
  - Но вы должны знать... - поникнув головой, пробормотала Амалия.
  - Уважаемая Дарующая, - желчно прервал ее этот напыщенный засранец, - уж не думаете ли вы, что в Ордене может происходить что-то, о чем я был бы не в курсе?
  - Нет, - почти шепотом произнесла Амалия, сдаваясь.
  - Ну, раз так, вам что, не приходило в голову, что, обладая в отличии от вас полной картиной событий и имея опыт управления Орденом, который превосходит ваш возраст, я лучше знаю, как следует поступить в любой ситуации? Или вы считаете, что я могу сделать хоть что-то, идущее вразрез законам и целям Ордена? - он говорил так, словно хотел размазать по стенке бедную Амалию, и во мне стал вскипать гнев. Желание защитить эту женщину от его распинающей вежливости было практически неконтролируемым.
  - Эй, дядя! - шагнула я ближе, - А нельзя как-то помягче? Вынь кол из задницы и сделай фейс попроще, глядишь, народ к тебе потянется.
  Мой порыв удивил даже меня саму. Вообще-то защитные инстинкты это точно не про меня.
  Но Глава меня проигнорировал, а Амалия вскинула глаза и шепнула мне: 'Не надо!', а ему тихо ответила:
  - Я никогда в вас не сомневалась, Глава. Мой порыв продиктован нервным потрясением. Вы же знаете, как я отношусь к брату Игорю, поэтому весть о его ссылке выбила меня из равновесия. А то, что у него не будет шанса претендовать на участие в обряде этой претендентки... думаю, это очень расстроит его, - к концу фразы Амалия, похоже, совсем растерялась и была едва слышна.
  - А вот я знаю, что брат Игорь прежде всего член Ордена, и эмоции для него не должны играть никакой роли. И наказание, вынесенное ему Советом, как раз и призвано напомнить ему об этом. А что касается вопроса Восхождения данной конкретной претендентки... - Глаза Главы еще больше сузились и превратились прямо-таки в лазеры, желающие порезать меня в капусту. - Ущерб уже нанесен. Чем быстрее мы его исправим, тем вернее отсутствие последствий.
  Амалия вскинула голову, делая последнюю попытку.
  - Но, насколько я знаю, прежде положение, в котором находится сейчас девушка, всегда было поводом для отсрочки!
  - На самом деле, Амалия, никогда прежде ни одна претендентка не была в ТАКОМ положении, - впервые на лице Главы что-то промелькнуло, и в голосе проявилась нотка глубокой горечи. - На этом разговор окончен. Девушка, ты идешь со мной. Амалия, до встречи.
  Моя натура, конечно, протестовала против этих команд, а природная вредность прямо-таки умоляла упереться, чтобы заставить этого долговязого индюка со мной повозиться хотя бы из чистой вредности. Но еще я и понимала, что, устрой я сейчас мелкий бунт, он будет в любом случае быстро подавлен. И при этом наблюдать за мной Глава будет тщательней, ожидая новой вспышки неповиновения. А значит я потеряю возможность предпринять что-то, даже если представиться возможность. Поэтому, просто кивнув на прощание Амалии, пошла вслед за Главой, глядя в его широкую и неестественно прямую спину. Надо же, а он мне почти начал нравиться в какой-то момент. По крайней мере на фоне остальной массы выглядел колоритнее и адекватнее. Вот тебе очередной урок, Яна - ты не разбираешься в людях ни фига. Хотя, глядя на то, как этот мужчина движется, даже суше и сдержанней, чем обычно, я пришла к выводу, что внутренне он напряжен настолько сильно, что, ткни в него пальцем - и он сдетанирует. Может, и не так уж он и равнодушен, как хочет казаться. Но для меня это знание ничего не меняло.
  Когда я уже стояла перед лифтом, моей спины коснулись, и я вздрогнула от того, как кожей ощутила поток щемящего тепла и, обернувшись, наткнулась на взгляд Амалии.
  - Все будет хорошо, - прошептала она, хотя ее подернутые слезами глаза излучали чувство, которое я могла опознать как глубочайшее сочувствие, и то, как она провела снова по моей спине утешающим жестом, согревая что-то внутри, говорили об обратном.
  Она не верила в собственные слова и прощалась со мной. Осознание этого было таким отчетливым, что мне остро захотелось прямо сейчас сорваться с места и бежать, не разбирая дороги и снося все препятствия. Но не смотря на глухую панику от этой ее реакции, которая подкатила к моему горлу, я была ей благодарна за то, что ей хотя бы не все равно. А еще что-то глубоко внутри меня не давало мне потерять самообладание. Будто некий центр тяжести, как у детской игрушки-неваляшки. В какую бы сторону меня ни качнуло, этот странный якорь притягивал меня обратно, внушая иррациональное чувство безопасности.
  - Спасибо, - ответила, выдавливая обманчиво-бодрую улыбку и сглатывая страх, и шагнула в лифт следом за Главой. - Мы еще обязательно увидится.
  Двери лифта схлопнулись, и в последний момент я заметила, как исказилось лицо женщины, и она прижала руку ко рту.
  - Надеюсь, вы довольны собой? - проворчала я, бросив злой взгляд через плечо на замершего истуканом Главу.
  - Не уловил суть вопроса, - ровным голосом ответил мужчина, и я даже этому была удивлена. Вообще-то ожидала полного игнора.
  - Куда уж вам уловить. Вы же чертов Робокоп, лишенный чувств и эмоций. В упор не видите, что причиняете боль женщине, которая беззаветно и преданно любит вас дольше, чем люди живут, несмотря на то, что, по мне, так вы просто эпический козлище и не заслуживаете этого. Но вам же некогда, все мир спасаете.
  В лифте повисла минутная тишина, и только когда он замер и открылись двери на крышу, я услышала:
  - Тебе не об этом сейчас следует волноваться, - бросил Глава мне в спину и, обогнав, зашагал к вертолету.
  - А я вообще ни о чем не собираюсь волноваться. Не хочу же я, чтобы ваш внучок истериком родился. Хотя погодите-ка! Ему вообще рождаться не придется вашими усилиями, - нарочно громко сказала я и заметила, как мужчина споткнулся на ровном месте и развернулся так резко, что я попятилась на всякий случай.
  Его карие глаза сузились в щели от гнева, а ноздри трепетали, как у скакового жеребца после дистанции. Черт, в этот момент, когда Глава позволил наконец эмоциям проявиться на его ледяном лице, их сходство с Рамзиным было таким очевидным. И от этого открытия я ощутила необъяснимую тянущую боль, которая, родившись где-то под ложечкой, потекла вниз, заражая по пути все тело.
  - Считаешь меня убийцей детей и бездушным тираном, девушка? - прорычал он мне буквально в лицо, но могу поклясться, что различила боль за завесой злости.
  - Думаю, вам глубоко плевать, кем я вас считаю. И что гораздо важнее - это никак не повлияет на то, что вы решили со мной сделать, - справившись с первым испугом от прорвавшейся реакции этого обмороженного истукана, я отказалась отступать.
  - А вот тут ты права, девушка. Ничто не заставит меня поменять решение. Потому что я знаю, что совершаю, возможно, самый значимый и верный поступок в своей долгой жизни! - отчеканил он.
  - Поздравляю! Надеюсь, эта мысль позволит вам оправдывать себя перед собственной совестью, сколько бы этой самой жизни ни осталось, - раздраженно махнула руками я и, обойдя его, сама пошла к вертолету. Чего уж затягивать? Не с крыши ведь мне бросаться?
  - Так нужно! - практически крикнул мне вслед Глава, и вот теперь я, наконец, услышала тончайшую нотку вины в его громком и нарочито уверенном голосе. - Ты не понимаешь, но нужно поступить именно так!
  - Флаг вам в руки, барабан на шею! - огрызнулась я, влезая в воздушную машину и сталкиваясь взглядом со здоровенным пилотом, который был чем-то неуловимо похож на моего знакомца Александра.
  Дорога мне запомнилась плохо. В вертолете я уже привычно вцепилась в сидение и почти все время сидела, глядя в мощный затылок пилота, чтобы не смотреть по сторонам. Ненавижу уже эти проклятые металлические стрекозы! Каждый раз, когда я в них летаю, пункт прибытия оказывается все хреновей и хреновей. Тенденция, мля. Но когда мы стали снижаться, я все-таки скосила глаза в иллюминатор. Должна же я знать, куда меня привезли.
  Пейзаж, открывавшийся с высоты, был вполне пасторальным. Посреди почти не естественно изумрудно зеленых полей возвышался самый настоящий средневековый замок, сложенный из красновато-коричневых замшелых природных камней. Все в нем было как положено и вполне при этом функционально: и широкий наполненный какой-то черной жижей ров, и откидной мост, и толстенные каменные стены, поросшие в некоторых местах густым плющом, и самые настоящие остроконечные башни с узкими окнами-бойницами. Просто идеальная замануха для туристов. И только вертолет, опустившийся во внутреннем мощеном камнем дворе замка, выглядел здесь нелепо.
  - Добро пожаловать в главный дом, девушка, - произнес Глава, оборачиваясь ко мне, как только смолкли двигатели.
  - Типа, я могу отказаться сюда, блин, жаловать, - пробормотала себе под нос я и выбралась наружу. И тут же увидела шагающего через двор Романа. И, судя по его порывистым движениям и выражению лица, он был по меньшей мере в ярости. Видимо, сегодня так звезды встали, что все мужчины, которых я вижу, психуют по непонятным мне причинам. Но поняв, что бешеный взгляд приближающегося Романа направлен не на меня, а приклеен к Главе, я даже чуть посторонилась, понимая, что сейчас что-то будет.
   Даже не глядя на меня, Роман подошел вплотную к Главе.
  - Я настаиваю на немедленной отмене обряда Восхождения для этой претендентки, - он обманчиво уважительно склонил голову, но в его тоне я не ощутила и грамма покорности.
  Глава же еще больше выпрямился, и лицо его стало просто куском камня, становясь похожим на статую какого-то грозного языческого божества.
  - Приветствую вас, брат Роман, - церемонно произнес он. - Полагаю, вы можете мне назвать причину, по которой осмеливаешься оспаривать решение Совета о как можно более скорейшем Восхождении для девушки?
  - Да, я знаю такую причину, - Роман выпрямился. - И если бы вы позволили мне присутствовать на Совете, когда решался этот вопрос, я бы ее обязательно озвучил.
  - Хм. Разве вы, брат Роман, являетесь членом Совета? - Глава чуть нахмурился, будто что-то пытался припомнить, но ясно, что это была просто игра на нервах собеседника.
  - Нет.
  - Вот как. Насколько я помню, рядовые члены Ордена вполне могут просить права присутствовать на Совете, если им есть что сказать. Когда вы хотели высказаться о моем сыне, вы ведь добились этого, ведь так? Что же помешало поведать нам о девушке?
  - Я не думал, что вы вынесете этот вопрос на обсуждение в тот же день, - Роман с Главой смотрели в глаза друг другу, и я понимала, что мысленный диалог этих двоих гораздо более насыщен и информативен, чем тот, что слышу я. - И вы точно знаете, чем я был занят, когда вы выносили это решение.
  - Ну, а я решил, что все члены Совета крайне занятые люди, и нет смысла задерживать их или собирать еще раз по столь незначительному поводу, если можно решить все и сразу, - Глава явно нарочно проигнорировал последнюю фразу Романа.
  - Я не считаю, что повод так уж незначителен, - Роман чуть подался вперед, и я была поражена, когда прочитала скрытый вызов в его движении. Он что, совсем страх потерял?
  - Что бы вы ни считали, брат Роман, решение вынесено, - ответом Роману было отчетливое торжество Главы.
  - Я считаю что девушка абсолютно не готова к обряду, и это приведет к ее потере, - не пожелал сдаваться Роман.
  - Ну что же, прискорбно, конечно, - мне невыносимо захотелось двинуть этому долговязому козлу в какое-нибудь чувствительное место, из-за того как противно и нескрываемо лживо прозвучало это его 'прискорбно'. - Но потери неизбежны в нашем нелегком деле. Помнится, вас раньше сопутствующие жертвы никогда не волновали, брат. Что-то изменилось?
  - Многое. Я стал старше и намного умнее, Глава, - снова чуть склоненная голова и ни тени почтения в этом жесте.
  - Похвальная эволюция, - отчетливо проскользнула насмешка. - Я осведомлен о том, что вы последние годы буквально поселились в старой части Орденской библиотеки. Провели огромную работу по упорядочиванию скопившихся там за долгие века свитков и рукописей. Даже, насколько я знаю, увлеклись переводом и толкованием старых фолиантов. Ваш труд просто неоценим для Ордена, поверьте, брат Роман.
  При этих словах я заметила, как неуловимо изменилась сама поза и эмоциональный фон вокруг Романа. Сказать, что ему не нравятся слова Главы, было бы ничего не сказать. Было такое ощущение, что он сейчас балансирует на тонкой грани своей выдержки, при этом отчаянно желая узнать, каким еще оружием обладает его визави.
  - Да, я решил, что пора навести порядок и разобраться в старых текстах. Потому как по моему мнению большая их часть давно стала бесполезным мусором, - Роман явно постарался придать своим словам занудное и обыденное звучание.
  - Вот даже и спорить не стану, дорогой брат. Ваше рвение - особенно в переводе и толковании многих из них - потрясающе. Мне особенно понравилось некое стихотворное творение. Дайте-ка припомнить, - Глава поднял к небу глаза, якобы напрягая память, а потом продекламировал четко и без единой запинки:
  'Страстью Драконов сплетённый,
  Светом и Тьмою рожденный
  Выжжет Огонь разъяренный
  Мир, где он был зачат.
  Кровь дедов колыбель окропит,
  И разрушит Порядка гранит,
  Так придет Разрушитель границ,
  Так воцарствует Хаоса Принц.'
  
  Роман ничем не выдал своего еще более возросшего напряжения, но я, стоя в паре шагов от этих двух мужчин, уже наверное могла бы при желании потрогать его рукой, настолько густым и отчетливым оно было.
  - Меня это прямо вернуло на века назад, - продолжил Глава уже таким тоном, будто они тут ведут светскую литературную беседу, и при этом по-прежнему расчленяя взглядом собеседника. - Прежний Глава, знаете ли, мне его показывал. Помню все как будто вчера было. Хотя удивляюсь, чем вас могло заинтересовать столь простенькое творение? Вы же у нас ценитель более изощренных и запутанных трактатов.
  - О, оно совершенно меня не интересовало. Просто попалось под руку среди остального хлама. Вот и все, - в тон Главе небрежно ответил Роман.
  - Ну и ладно, - Глава поменялся мгновенно, снова становясь властным и опасным. - Но мы отвлеклись. Вернемся к Восхождению. Если вы, брат Роман, не находите в себе сил провести данную претендентку через обряд, то, учитывая, что драконы других братьев так же отвергли ее, придется сделать мне все самому. Я все понимаю. Вы так много и напряженно трудились, что, возможно, стоит отдохнуть, вместо того чтобы отдавать последние силы на, вполне вероятно, совершенно бесполезные потуги.
  Роман замер на несколько секунд, и я видела, что он признал себя проигравшим в этой конкретной ситуации. Видимо, ни один из предложенных вариантов не был хорошим как для него, так, собственно, и для меня, но Глава поставил его в такое положение, что избегнуть обоих не было возможности. Нужно было выбрать. Он бросил на меня всего один нечитаемый взгляд и ответил:
  - Нет, я чувствую себя полным сил как никогда, Глава. Поэтому проведу обряд в то время, которое было выбрано решением Совета.
  - Прекрасно. Насколько я припоминаю, если все пройдет удачно, это будет ваша двенадцатая Дарующая, - Роман на это только сухо кивнул. - Круг будет завершён. Вы обретете силу, которая позволит вам претендовать на место в Совете.
  Говорилось это с неким пафосом, хотя в глазах Главы ясно читалось: 'Не бывать этому!'. Я же, наблюдая за этим иерархическими вывертами, ещё четче поняла, что являюсь просто пешкой в играх, которые ведут между собой эти долбанутые на всю голову мужики. Развернувшись, я зашагала от них подальше. По фиг куда, но стоять и слушать, как тебя делят словно неодушевленный предмет, было дальше невозможно. Но была схвачена Романом буквально через несколько десятков шагов по огромному мощеному камнем двору. Вцепившись мне в локоть, он настойчиво стал подталкивать меня, сменив наше направление.
  - Руку отпусти, или я тебя пну на хрен, - прошипела я, упираясь.
  - Не смей. Или хочешь дать Главе повод обвинить меня в том, что я не обладаю на тебя никаким влиянием, и на самом деле отлучить от Восхождения? - ответил он мне едва слышно, почти интимно прижимаясь губами к виску, имитируя нежное приветствие. - Поверь, он просто сейчас ищет способ сделать это, не нарушив ни одно из столь чтимых им правил Ордена.
  - А почему бы мне бояться этого? По мне вы все - хрен редьки не слаще. Не по хер ли, кто из вас попытается меня прикончить?
  - Идиотка! Разве не видишь дальше своего носа? Я тебе не друг и на место любовника не претендую, но я тот единственный, кто сейчас на твоей стороне. Я тот, кто заинтересован в том, чтобы ты выжила, тогда как другим или плевать, или они хотят совсем обратного.
  Я покосилась через плечо туда, где стоял Глава, но он уже шел в противоположную от нас сторону.
  - Это только твои слова.
  - Но от других ты и этого не получишь! - с нажимом сказал Роман мне в самое ухо, посылая по телу сердитые мурашки от своей чрезмерной близости.
  - И что же ты предлагаешь мне сделать?
  - Я не рассчитывал на столь стремительное развитие событий. Моя ошибка. Я недооценил ум и проницательность Главы. Я надеялся, что у нас будет достаточно времени на то, чтобы ты научилась верить мне. Но раз уж все так выходит, то единственная возможность для тебя - довериться мне, так как не доверяла никому и никогда в жизни. Пусть не навсегда, а лишь на короткий необходимый отрезок времени. И только в этом случае может получиться. По крайней мере я приложу все силы, если понадобиться - иссушу и себя, и своего дракона, но верну тебя и сохраню жизнь твоему чаду.
  - Но ты не можешь обещать, что все получиться удачно, - я, наверное, впервые пристально посмотрела в ярко-зеленые глаза этого мужчины.
  - Это все, что у тебя есть. И у меня теперь тоже, - он ответил мне таким же прямым взглядом, в котором не было обманчивых обещаний.
  Громкий мучительный стон буквально подбросил меня на месте, и я вернулась из дебрей реанимирующейся памяти. Обгоревший человек рядом шевельнулся, вызывая у меня очередной приступ тошноты и мучительного болезненного сочувствия.
  - Эй, не двигайся, парень! - хрипло попросила я. - Я сейчас пойду и позову кого-то на помощь.
  Я знала, что нереально спасти того, кто обгорел так, как он, но если уж этот человек и умрет совсем скоро, то заслуживает услышать пару слов ободрения перед уходом в вечность. Я постаралась подняться по стеночке, но вдруг эта живая головешка накрепко вцепилась в меня, дико напугав этим стремительным движением, и открыла удивительно знакомые зеленые глаза.
  - Помоги мне, - проскрипел человек едва различимо. - Ты теперь это можешь.
  12.
  Рамзин.
  Год в чужом, неимоверно далеком слое бытия. Вот каким был мой приговор. Конечно, у Ордена не было методов, чтобы принудить дракона пребывать там, где ему не угодно. Но пока я - его человеческая составляющая - был жив, и на мне были наложены удерживающие от перемещения между слоями оковы, он тоже был вынужден оставаться поблизости. И это однозначно бесило дракона, сводя наше и без того призрачное в последнее время взаимопонимание почти к нулю. Но сегодня срок истекает. Двенадцать долбаных месяцев. Пятьдесят три чертовых недели. Триста шестьдесят пять гребаных дней я не слышал ее голоса. Не вдыхал ее запах. Не держал в руках принадлежащее только мне, мне, мне!!!! тело моей Единственной.... От полного умопомешательства спасала только жизненная необходимость ежесекундно быть начеку - монстры нападали и днем, и ночью. В любой сезон, в любую погоду. Стоило моргнуть невпопад - и в следующее мгновение перед глазами уже капает ядовитой слюной очередной претендент на мое внимание. И те из них, что имели только физический облик, были еще самыми милыми из тварей, перенаселивших этот слой бытия и мечтающих прорваться выше. Гораздо опасней были те, кого нельзя просто проткнуть обычным оружием. Те практически не переставая то бросались в прямые ментальные атаки, то пытались осторожно прокрасться в мой мозг и укорениться там. Первые полгода были самыми тяжелыми. В одиночку удерживать всех желающих заразить своим присутствием чужие миры было невероятно сложно.
  Раньше никого не отправляли так далеко, обычно продвижение инфернальных существ принято было перехватывать на более высоких уровнях, ловя уже конкретно в момент причинения вреда другим слоям. Но моим наказанием и задачей стало не допускать вообще их прорыва из их собственной реальности и создать нечто вроде постоянного форпоста Ордена в этом сказочном местечке. Несколько месяцев я просто тупо бился с ними, отсчитывая дни и часы до того момента, когда вернусь к Яне. Но потом понял, что без помощников и союзников мне не обойтись. Поэтому мы с драконом стали еще и изучать местные виды монстров. Хотя надо быть достоверным. Монстрами их нельзя было называть в полной мере, разве лишь исходя из чувства прекрасного, привычного моей человеческой натуре. Они все были порождениями своего мира, и на их взгляд я тоже наверняка был редким уродцем, достойным только отвращения. И понятно, что каждый пытался прикончить меня при первой же встрече.
  Но несмотря на это, нам с драконом удалось выделить один местный вид. Огромные устрашающие рептилоиды, которые сами называли себя сакхии, обладали довольно развитым интеллектом и были, пожалуй, единственным здесь видом, не питающимся жизненной или ментальной энергией других существ. К тому же обнаружилась их сильная тяга к подчинению, что было и благом, и проблемой. Подчинив многих себе, я получил право на отдых и надежную защиту спины. Но так же прибавилось забот, когда они стали обращаться ко мне за помощью, прося освободить своих близких от влияния других, более опасных местных тварей, мааскохии, которые захватывали молодежь сакхии и держали их годами, питаясь за их счет и превращая практически в растения, а так же управляя ими, как послушными марионетками, и бросая их на штурм, мечтая прорваться в верхние слои бытия, где они обретали неимоверную силу, поглощая ментальную энергию беззащитных перед ними существ. К тому же на других слоях эти твари имели привычку подселяться в тела и мозги сильных того мира и приносили своими действиями и неумной жаждой насилия огромное количество несчастий. Не говоря уже и о том, что в прорывы, которые они устраивали, вслед за ними рвались не столь сильные, но все равно смертоносные виды всякой мелкой пакости и нечисти. И если самих мааскохии было вычислить в чужих мирах довольно легко, учитывая обычный масштаб их 'свершений', то эту 'мелочевку' приходилось отлавливать только по 'хлебным крошкам' их единичных жертв.
  Да, на утверждение своих позиций и на выживание первое время уходили все силы, и переносить разлуку было хоть сколько-то терпимо. Хотя в любой момент передышки тоска накатывала снова, ворочаясь внутри, как огромный осколок стекла с сотнями режущих граней, измываясь и надо мной, и над драконом. В остальное же время она не исчезала полностью, а оставалась постоянным тянущим ощущением пустоты в центре груди, некой меткой на границе сознания, на которой вроде и стараешься не сосредотачиваться, но и не замечать ее невозможно.
  Но не смотря на это, я пахал не покладая рук и к концу года создал уже настоящую полноценную армию, линию обороны. И теперь тем братьям, что придут сюда после меня, останется только взять уже готовый фундамент и развить начатое мной. И тогда, возможно, спустя столетия и этот слой бытия уже не будет считаться инфернальным, а его порождения перестанут пробиваться на верхние уровни, принося с собой массу жертв и разрушений.
  Меня буквально трясло от нетерпения, и отсчет последних дней, а потом и часов перед возвращением в мой мир был особенно мучительным. Чувство всепоглощающего одиночества усиливалось еще и тем, что дракон за это время стал еще более отстраненным, чем раньше, и наше взаимодействие сводилось только к совместной борьбе. Он будто прятал свои эмоции от меня, скрывался за еще большим отчуждением. И если что и прорывалось иногда, то только нарастающее мрачное отчаянье. Так, словно он знал что-то, чего не знаю я. Хотя, конечно, знал. И самое худшее, что я не ощущал в нем того же горячего нетерпения, которое бурлило во мне с приближением нашего возвращения.
  Итак, я ждал, когда же наконец оковы, удерживающие меня здесь, будут сняты. Ждал. Ждал. Но прошел день, за ним еще и ещё. Но силы, мешающие мне вернуться, и не думали ослабнуть. Ярость росла во мне прямо пропорционально тому времени, что я проводил тут сверх своего срока. Я не мог понять, в чем причина того, что моё наказание так затягивается. Ведь за чем-чем, а уж за точным соблюдением всех мельчайших формальностей Орден всегда следил более чем тщательно. Мысль о том, с кем Яна, грызла, конечно, но по большому счету мне на это было плевать. Потому что, вернувшись, я намерен вернуть ее себе, и горе тому, кто попытается встать на моем пути. А мудаку Роману, который все это затеял, вообще не жить.
  - Тебе еще нужно научиться быть достойным того, что досталось просто так, - сказал он, вталкивая меня в специально открытый тоннель между слоями. - Но ты знай, если не сможешь это сделать или просто погибнешь, я позабочусь о милой девушке Яне, брат Игорь.
  Урод вызывающе ухмылялся, зная что в безопасности, пока я скован и ослаблен. В тот момент я ощутил, как дракон потянулся за мной в этот пространственный тоннель, но сделал это словно нехотя, будто тоже считал не слишком достойным своего внимания и поддержки и ему отчаянно не хотелось покидать этот слой. Как же я его понимал!
  Эти воспоминания одновременно выводили из себя и в тоже время подпитывали злость, которая ждала своего часа. Но когда все разумные сроки вышли, и терпение иссякло, я буквально потребовал от моего дракона ответов. Какого черта происходит? Сколько еще должна продлиться эта пытка? Но образы, что пришли от него, были совершенно непонятны. Какая-то чушь. Сначала он показал два параллельных водных потока, которые были разделены только узенькой полоской земли. На этой преграде из земли росло красивое раскидистое дерево с листьями, окрашенными во все оттенки красного. Периодически эти листья срывались и опускались в воду. И в одном из потоков цветная лодчонка едва двигалась, тогда как во второй уносилась с огромной скоростью, подхваченная стремниной.
  - Да какого черта! Хватит мне тут пасторальные картинки рисовать! - мой иссушенный долгой тоской мозг отказывался разгадывать загадки чокнутой призрачной зверюги. - Просто объясни мне, почему мы не можем вернуться прямо сейчас!
  Но в ответ опять получил только картинку сразу двух небосклонов. По одному светило лениво ползло в нормальном темпе. На другом же с огромной скоростью сменяли друг друга ночь, рассветы, зениты и закаты.
  - Да чтоб тебя! - окончательно потерял я терпение. - Ну почему вы такие, мать вашу, могущественные, всезнающие и вечные не освоили обычную долбаную речь, общаясь с людьми чертову пропасть лет!
  Конечно, я знал, что речь была бесполезной для таких существ как драконы. Мало того что они мыслили совершенно другими категориями и абсолютно отличным от нашего восприятия образом, так что облечь это в слова было практически невозможно. Так еще и надо учитывать то, что изменения, происходившие за века развития в человеческих языках и манере доступной изложения были, скорее всего, совершенно непонятны существам, для которых несколько веков - это просто время для краткого сна. Но сейчас мне было плевать на все разумные доводы. Я хотел знать, почему я не могу вернуться к женщине, в которой нуждаюсь так, как не нуждался ни в чем. Это чувство нарастало весь год и сейчас уже бушевало во мне как смертоносный тайфун. Я готов был сам броситься и зубами прогрызать себе дорогу домой, даже если чертов древний зверь не пойдет за мной. И провались в вечность все последствия, потому что мне нужна была Яна. Нужна как глоток чистого воздуха, который определит - буду я и дальше дышать или задохнусь в собственной тоске.
  Дракон, словно прислушавшись ко мне, неожиданно рванул моё сознание из тела и потянул за собой, вплавляя в себя таким образом, каким мы никогда раньше не взаимодействовали. Поразительное ощущение слияния причинило в первый момент такую адскую боль, что я орал, срывая глотку. Словно каждая клетка тела, каждый малейший кусочек сознания принудительно расширился из-за втискивающегося в них несоизмеримо большего содержимого. А когда боль наконец отхлынула, то я понял, что мы - я и дракон, как будто перестали быть разными существами, просто сосуществующими в симбиозе. В этот момент мы были неким общим организмом, скорее похожим на какую-то астральную проекцию меня, но совершенно реальным и все чувствующим. А еще мы неслись куда-то. Нет, не куда-то. К нашей женщине.
  Ощущения времени и скорости не существовало, и просто в какой-то момент я увидел себя шагающим по длинным мрачным коридорам главного Орденского дома на верхнем этаже. Я не имел четкой цели, но знал куда идти. Миновав бестелесным призраком мощные деревянные двери, я очутился в огромной светлой комнате, и внутри все свело от нахлынувшей вулканической волны ярости. Эти комнаты наверху предназначались для Дарующих, прошедших обряд Восхождения и обучающихся владеть своей силой. И я ощущал тут присутствие моей Яны каждым нервным окончанием. Она была здесь, а это значило, что кто-то все же провел ее через Восхождение. Кто-то получил это право, и мысль о том, был ей проводник навязан ей, или она добровольно отдала кому-то это право, вдруг захлестнула удавкой моё горло и туго его стянула. И если я раньше думал, что с ума схожу от гнева, то для моих чувств сейчас просто не было определения.
  Двери, ведущие в ванную, открылись, и Яна шагнула в комнату, вытирая свои влажные взъерошенные волосы полотенцем. Длинный шелковый халат изумрудного цвета облегал ее еще влажное тело. Наглая ткань алчно льнула к изгибам, по которым я тосковал все это время, нахально облизывала мягким скольжение кожу, от воспоминаний о вкусе которой у меня сводило челюсти.
  Яна сделала шаг и вдруг вскинула голову, отбрасывая копну мокрых волос, и уставилась прямо на меня. Её рот удивленно открылся, и она резко выдохнула.
  - Рамзин, ты здесь? - ох, как же мне не хватало этого ее голоса, который я помнил то насмешливым, то агрессивным, то низким и хриплым, требующим от меня дать ей кончить и проклинающим за промедление.
  - Да, это я пришел взять своё! - рявкнул я, даже не зная, может ли она меня слышать и видеть, но явно чувствовала. Чувствовала и не забыла. Я прочел это во взрывном расширении черноты зрачков, затопившей зелень ее глаз, что показались мне даже ярче, чем я помнил. В дерганом трепетании тонких ноздрей, которые тщетно ловили мой запах. В сбившемся дыхании. В том, как суматошно забился пульс в голубоватой венке сквозь тонкую кожу ее шеи, которую я так часто раньше ласкал губами. В том, как затвердели ее соски под тонкой тканью. И осознания этого было достаточно, чтобы концентрированная удушливая злость обратилась в невыносимо жгучее желание, которое опьянило сразу до невменяемости, до полной потери ориентации. Перестало существовать все вокруг, стало неважным, сжалось, схлопнулось, испепелилось. Все мои гневные вопросы, ревность, гложущая столько времени тоска вдруг стали зыбким туманом и рассеялись от следующего ее резкого выдоха. В одно мгновение я смотрел на Яну, а в следующее уже прижимал ее к дверям ванной, впитывая каждым сантиметром тела ощущение такого дурманящего и столь долго желанного тепла. Губы к губам. Не поцелуй еще, не просящее впустить облизывание, не наглое упорство требующего впустить жадного языка. Только мой рот, тесно прижатый к ее - напряженному до побелевшей, сжатой тонкой упрямой линии. Только взгляд напротив, в котором диким калейдоскопом проносились эмоции. Полное шокированное узнавание, стремительно нарастающий смерч долго сдерживаемого гнева, и вслед за ним ослепительно острая вспышка желания, такого же неподдающегося ни малейшему контролю разума, как моё собственное. А потом ее веки опускаются, Яна выдыхает одновременно досадливо и признавая поражение и осторожно, словно пробуя на вкус, обхватывает мою верхнюю губу. Проводит языком едва касаясь. Посасывает, то ли вспоминая вкус, то ли приноравливаясь. Потом тоже самое с нижней губой, и я не двигаюсь, не тороплю, позволяю ей вести в эти короткие мгновения, запоминая, выжигая в мозгу и собственной плоти эти, кажется, уже почти забытые ощущения. Её пальцы скользят по моим плечам неловкими, дерганными рывками и вплетаются в волосы, сначала будто не веря в реальность, но потом сразу и без предупреждения загребают, сжимают, нарочно причиняют боль. И я еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться, не впиться в нее зубами, отметить, присвоить заново. А Яна не желает быть нежной и провоцирует меня, напористо потершись своим животом о мою пульсирующую от потребности отвердевшую плоть. И это словно срывает с меня все остатки здравомыслия, и я алчно пытаюсь перехватить у нее инициативу в поцелуе. Но Яна как всегда ничего не отдает без боя. Моя упрямая, дерзкая, одуряюще сладкая женщина! Её язык борется с моим, губы неистово атакуют, одномоментно срываясь с осторожного изучения в яростную атаку. И нам обоим плевать, что губы в ранах от этого голодного напора, что зубы сталкиваются, и эта ласка уже с привкусом крови. Нам чертовски недостаточно, неимоверно мало, мало того, что есть. Мы уже не целуемся - пожрать друг друга пытаемся. Наши руки шарят, сжимают. Мы мешаем друг другу в этой суматошной жажде захватить побольше, быть везде одновременно.
  Яна стонет и больно дергает меня за волосы, отстраняя от своего рта, а я рычу и тянусь обратно, готовый озверело клацать зубами, как зверь, у которого отняли добычу, без которой он издохнет с голоду. Не могу вынести даже сантиметра между нами. Хочу ее... Как же я хочу ее! Оглаживаю грудь, баюкаю в ладонях ее полноту, поражаясь тому, что она как будто стала еще тяжелее и совершеннее, чем я помню. Отдергивая в сторону проклятую ткань, перекатываю пальцами ее уже твердые соски. Яна опять разрывает мне мозг своим низким стоном и тем как выгибается, подставляясь еще больше. Скатываюсь ладонями вниз, беспардонно задираю ткань ее халата, обхватываю ее ягодицы и жестоко мну эту плоть. Вдавливаю в нее пальцы, легко отрываю от пола, не ощущая веса, вжимаю в себя, одновременно мучаясь и наслаждаясь болью и давлением ее горячий сердцевины на каменно-твердый уже член.
  - Ты же знаешь, как я тебя ненавижу, Рамзин! - хрипло бормочет Яна, при это послушно обхватывая мою талию своими голыми ногами и сжигая меня взглядом из-под опущенных век, тут же кусает мою шею и потом облизывает ее. И я не могу не стонать и не вздрагивать, словно ее рот - это оголенный провод, посылающий в моё тело жесткие разряды похоти.
  - Ненавижу! - продолжает она свою пытку. - Ненавижу за все, что ты сделал. За то, что вообще появился. За то, что бросил меня тут одну! Почему ты не сдох в своей чертовой дали?
  Я уже почти не различаю ее слов, потому что она шепчет их едва слышно, впиваясь в мою кожу поцелуями укусами снова и снова, а в моих ушах уже оглушительно ревет кровь. Потому что ерзает на мне давая ощутить, какая уже она влажная и готовая принять меня. Кислород, как же жутко не хватает его обоим, и мы делим его на двоих. Захлебываясь дыханием, ранясь об острые края зубов.
  Потом неожиданно Яна выворачивается из моих рук, и я совершенно дезориентирован, раздавлен сокрушительной потерей ее губ и тела. Но Яна решительно тянет меня за собой, прямо на пол, покрытый роскошным старинным ковром. Почти грубо толкает меня на спину и несколькими рваными движениями освобождает мой истомившийся член от штанов. Он счастливым идиотом выпрыгивает ей навстречу и шлепается на мой живот, пачкая его смазкой. Пытаюсь рвануться и опрокинуть Яну на спину. Хочу подмять ее, развести до предела бедра и врываться, пока не издохну в конвульсиях. Но Яна буквально оскаливается на меня и жестко толкает назад.
  - Хрена с два сейчас будет по-твоему! - натуральным образом рычит она, и ее лицо искажено маской чистейшей похоти.
  Перекидывает ногу, встает надо мной на колени и, матерясь, как умеет только она, сдирает с себя халат и гневно швыряет ненавистную тряпку в дальний угол. Замирает еще на секунду, оглаживая меня жадным взглядом и давая мне увидеть всю себя. В моей груди больно, я не могу дышать, потому что не видел ничего более убийственно-прекрасного, чем она обнаженная, застывшая в миге до полного безумия, глядящая на меня с гневом и вожделением сверху вниз. В этот момент я ее проклятый раб, ничтожный, сгорающий от испепеляющего желания кусок плоти, ясно осознающий никчемность своего существования без нее. Все долбаные проблемы и великие катаклизмы всех слоем бытия обращаются в ничто и могут катиться в вечность, когда Яна, не разрывая контакта наших глаз, обхватывает мой стояк и начинает медленно опускаться, вбирая в свое тело.
  Она сжимает челюсти и почти сразу останавливается, резко выдыхая, дрожит, как от холода, и, похоже, испытывает легкий дискомфорт. Я сам скриплю зубами, потому что она ощущается мучительно теснее, чем я помню. Тянусь к ее бедрам, но она досадливо отшвыривает мою руки и с коротким вскриком насаживается на меня до предела. Я сам не могу сдержать вопля и выгибаюсь на полу, зажмурив до ослепительных звезд глаза, чтобы не кончить сию же секунду. Яна сидит на мне запрокинув назад голову, вся натянутая, как струна, и ее твердые соски направлены вверх, нагло дразня своим видом сами небеса. Меня прёт, ломает от вида ее полной груди, от выступающих тонких косточек ключиц, от легкой дрожи мышц гладкого живота, которая только слабый внешний отзвук невыносимо сладких сжатий вокруг моего члена там, в обжигающей глубине ее тела. Я больше не могу терпеть, не желаю терпеть, хватаюсь за ее бедра и подбрасываю свои, приподнимая Яну над полом. Одно движение, а член уже пульсирует, как раскаленный добела стержень, и яйца поджимаются, грозясь закончить это, даже не начав. Яна впивается в меня гневным взглядом.
  - Что, не можешь быть снизу, даже лежа на спине, Рамзин? - сипло спрашивает она и тут же начинает двигаться.
  И это последнее осмысленное воспоминание. Потому как дальше только движения - все уверенней и уверенней, быстрее навстречу, выгибаясь до немыслимых судорог мышц, чтобы долбить ее даже в таком положении. Вцепиться, в прямом смысле насаживать на себя, вслушиваясь в крики и всхлипы. Трахать на грани физических возможностей, чувствуя, как пот скатывается по моему лицу, щедро течет по груди и спине Яны. Дергаюсь, как в припадке, превозмогая боль в мускулах от невозможного темпа. Словно это наш последний раз. Яна рванулась так, что чуть не слетела с меня, действительно взвыв, как раненное животное. По ее телу пробежала судорога, сжав меня в ее теле почти до дикой боли, и вслед за ней мой мозг разворотило оргазмом. И в этот момент я увидел "это". Сияние, как всполох пламени ниже диафрагмы Яны. И с кристальной ясностью понял - это новая жизнь. Яна беременна. Она обмякла и стала валиться мне на грудь, и тут я ощутил, как закипает вернувшаяся злость, превращая меня в озверевшего безумца. Беременна! Беременна, и это через год после того, как мы виделись в последний раз! Какой-то ублюдок точно так же ревел от наслаждения между ее ног и сделал ей долбаного ребенка. Другой, не я! Я схватил Яну за плечи и грубо вздернул, заставляя сесть. Она скажет мне, кто он, скажет в любом случае! Но уже знакомый мощнейший рывок сорвал меня с места, и все исчезло. И следующим моим ощущением была раздирающая каждую клетку боль, когда дракон разъединял нас, вышвырнув меня в моё физическое тело.
  Я хрипел от безумной смеси уходящего наслаждения и раздирающей боли. Трясся, свернувшись в позу эмбриона, пытаясь удержать одно ощущение и оттолкнуть второе. Ничего такого не испытывал раньше. А когда отрезвел, и оба они схлынули, то вскочил, не в силах снова дышать от ослепительной ярости.
  - ЧТО?!! Что ты творишь с нами?! - орал я, не задумываясь о том, кто меня слышит. - Что, будь ты проклят, это было? Что это, гребаная подачка? Почему ты не оставил меня с ней? Почему не дал хотя бы побыть чуть дольше? Почему вернул сюда? Что происходит? Долбаная бесчувственная тварь! Верни меня к ней!
  Я не мог остановиться и бушевал весь остаток местной ночи, заставляя разбегаться и прятаться все живое и круша неживое. Я требовал у дракона ответов. Просил, увещевал, умолял, даже угрожал сам не помню чем. Но проклятый зверь словно оглох и не желал отзываться ни малейшим шевелением внутри, словно его и не было со мной.
  И когда мой гнев иссяк, обратившись черным отчаяньем, я лег на землю ненавистного мира, желая в этот момент, чтобы хоть какая-то тварь явилась и попыталась меня прикончить. Но ни одна из них так и не решилась ко мне тогда приблизиться.
  13.
  Я, задыхаясь, рухнула лицом на пол, и, если бы не было ковра, то вполне рисковала расквасить нос. Какого хрена опять произошло? Только что Рамзин тряс меня, как грушу, больно вцепившись в плечи, и вот теперь я голая, дрожащая, практически распластана на ковре задницей кверху. Он просто исчез, после того как мы накинулись друг на друга, как одичалые, и трахались, как умалишенные. И теперь я одна в этой комнате, нет даже малейшего признака его недавнего присутствия, если не считать медленно утихающих волн взрывного оргазма и того, что каждая мышца в моем теле колотиться от изнеможения и удовлетворения.
  Я со стоном перекатилась на спину и уставилась в богато украшенный росписью и лепниной потолок. Эйфория быстро откатывалась, возвращая меня к реальным ощущениям и пониманию, что я, как всегда, со всех сторон идиотка. Если то, что сейчас случилось, было плодом моего воображения, то мне однозначно нужно лечиться. Потому что я все понимаю: и то, что секса у меня не было уже больше месяца, и то, что я чувствую себя потерянной в этом дурдоме, как бы внешне ни крепилась, а остро хочется иногда как в прежние времена отвлечься от своих страхов и проблем, используя проверенный железный метод - сбежать, нажраться до онемения всех чувств и трахаться до звенящей пустоты в голове. Но одно дело фантазии, а совсем другое - стертые о ковер саднящие колени и до сих пор горящие на теле места, где не слишком нежно отметился рот Рамзина. Я абсолютно отчетливо ощущала и болезненную пульсацию внутри после того, как он, как одержимый, врезался в меня, отрывая мощными толчками бедер мои колени от пола, и то, как ныли плечи от того, как он сжал их перед тем, как раствориться в воздухе. А это значит, что, не знаю, каким уж образом, но Рамзин был здесь. Хотя после того что я узнаю день за днем, мне ничему уже не стоит удивляться. Но раз он действительно был здесь, это опять возвращает меня к вопросу о степени моей тупости. Вместо того, чтобы разбить его наглую рожу первым, что под руку попадется, и орать на него, высказывая, как давно хотелось, в какой эпичной заднице я оказалась по его вине, я, как озабоченная сучка, первым делом полезла объезжать его долбаный член. А он тоже, скотина похотливая. Нет бы поговорить, спросить: 'Как ты, дорогая? Нравится блевать каждое утро и пару раз в течении дня? Каково тебе понимать, что в тебе растет новая жизнь, когда ты сама ни хрена не знаешь, что делать со своей собственной? А как впечатления после того, как тебе в грудь тесак засадили и спустили всю кровь, как свинье на бойне?'. Я бы ему тогда сказала, как мне нравится все это. И даже показала. Так нет же, опять устроил мне отключение мозга от перегрузки. Ну кто мне скажет, почему, когда его нет, я могу думать и анализировать степень дебилизма своей реакции на него, но стоит только нам оказаться лицом к лицу и коснуться хоть кончиком пальца, и весь мой рассудок превращается просто в пшик. Такое впечатление, что во мне есть скрытая программа, добланный кибер-вирус, который берет под контроль и тело, и мозг, как только Рамзин оказывается в зоне видимости. И лишь слабеньким утешением служит то, что его-то перемыкает еще покруче моего. От одного воспоминания, каким одуревшим и невменяемым он выглядел, как хватался за меня, как рвался внутрь, словно от этого зависела его жизнь, у меня опять судорогой свело весь низ живота.
  - Сука ты, Рамзин! - крикнула я в потолок. - Какая же ты все-таки сука! А я тупая безвольная овца, помешанная на твоем проклятом члене.
  В этот момент в дверь настойчиво постучали.
  - Яна, я войду? - раздался голос Романа.
  - Только попробуй, и я тебя опять поджарю! - пробурчала я, поднялась и оглянулась в поисках закинутого куда-то халата.
  - Ну, допустим, мы-то с тобой знаем, что это не так, - тихо ответил он, все равно входя. Зачем вообще спрашивал разрешения?
  - Я вообще-то голая! - раздраженно ответила, подбирая наконец зеленую тряпку.
  - Я тебя уже такой видел. Как и почти любой брат в Ордене. И с последнего раза, насколько могу заметить, ничего не изменилось. Так что тебе вряд ли удастся смутить меня или шокировать, - ухмыльнулся он, нагло меня рассматривая и цепляясь взглядом за мои покрасневшие колени до того, как я скрыла их халатом.
  - Давай ты попробуешь сказать мне, как ты не впечатлен тогда, когда у тебя стояка не будет, - ответила я ему не менее нахальным взглядом.
  - Я здоровый мужчина, который давно воздерживается с нормальными инстинктами, и передо мной голая женщина, пусть и не особо в моем вкусе, - бесстрастно пожал плечами Роман. - Так что реакция моего тела вполне предсказуема и оправдана. Но это совсем не значит, что ты меня хоть сколько-то привлекаешь, или я увлечен тобой. По мне так более невыносимой, эгоистичной, грубой и упертой...
  - Да-да! Обожаю когда меня осыпают комплиментами с утра пораньше. Только не мог бы ты их хоть иногда разнообразить? А то как-то уже приедаются! - отмахнулась я. - И я бы на твоем месте не мнила о себе слишком много. На самого-то сейчас только какая-нибудь извращенка поведется!
  Надо сказать, что за этот месяц Роман стал выглядеть гораздо привлекательней той головешки, которую я нашла у выхода из алтарного зала, но только человек с очень крепкими нервами смог бы долго смотреть на него без содрогания. Вся его новая кожа представляла собой средоточие сплошных шрамов и бугров и пестрила всеми оттенками ярко-розового, от чего у меня случались еще и внеплановые приступы тошноты. И только глаза оставались прежними и отражали еще большую холодную решимость, чем раньше.
  - Ну, допустим, я уже через месяц-полтора буду выглядеть, как и раньше, а вот тебе не светит измениться, - отмахнулся Роман. - Может ты уже пошевелишься и оденешься? Ты не забыла, что сегодня день Совета?
  - Забудешь тут, если ты мне талдычишь об этом каждый день и в день по сто раз, - огрызнулась я и открыла шкаф. - И я бы на твоем месте не радовалась возвращению к прежнему облику. Так, пока ты весь в шрамах, тебя хоть пожалеть можно и не видно надписи во весь лоб 'Я самый надменный мудак в мире!'. Хотя нет! Глава покруче тебя будет!
  Подобные взаимные милые гадости стали уже для нас привычными за этот месяц. Поэтому Роман уже даже не заморачивался мне отвечать, а просто подошел к окну и с невозмутимым видом уставился в окно. Типа, за все эти века он что-то не успел там рассмотреть. Надо сказать, что особой альтернативы в общении у меня не было, потому как никто больше из орденоносных братьев со мной не общался. Даже Глава ни разу не появился с того момента, как мы с Романом выползли на свет Божий, опираясь друг на друга. Тогда в том коридоре Роман долго пытался объяснить мне, как я должна направить энергию, чтобы исцелить его. Но проблема в том, что я не ощущала никакой энергии и не понимала, как я должна направлять то, чего нет. Роман злился, сипел и кашлял и довел и так вымотанную меня до телепучки. Все, чего мне хотелось - это не сидеть с ним рядом на холодном каменном полу, а пойти найти источник воды и пить до тех пор, пока не лопну. Жажда была просто невыносимой. Поэтому, вконец разозлившись, я просто схватила его за обе руки и, зажмурив глаза, представила просто картинку того, как из моих ладоней вытекает нечто похожее на светящуюся ослепительным изумрудом тягучую жидкость и просачивается сквозь кожу Романа. Мне удалось сосредоточиться всего на доли секунды, и, когда я открыла глаза, Роман выглядел по-прежнему ужасно, но при этом уже смог подняться на ноги, скрипя зубами и постанывая, и даже потянул меня вверх. Так мы и шли, как два боевых товарища или сильно поддатых алкаша, покачиваясь и опираясь на соседа. Причем по ходу движения память возвращалась ко мне, словно отматываемое назад изображение. Я смотрела по сторонам и вспоминала, что вот этот поворот и арку я помню, а по этой лестнице мы сюда спускались. На большее мой мозг пока был явно не способен.
  Когда мы наконец, пошатываясь, выползли на огромный внутренний двор, нас ждало то ещё зрелище. Повсюду из-за высоких стен замка поднимался густой черный дым, который плотной завесой отгораживал и сам замок, и двор от внешнего мира. Видимо, горела та самая черная маслянистая жижа, которой был наполнен ров. Редкие деревья и кусты, которые служили украшением до этого, сейчас догорали, и между ними метались братья с перепачканными лицами и пропалинами на одежде и суетливо тушили все, что придется. Но главным украшением двора был остов полностью выгоревшего и сейчас потушенного вертолета, что не могло не вызвать моей злорадной ухмылки, несмотря на то, как мне было хреново. Оглянувшись назад, можно было увидеть все перекошенное и даже можно сказать оплывшее низкое строение, которое еще недавно гордо именовалось храмовым. Сейчас вид оно имело весьма плачевный.
  - Похоже, что-то тут хорошенько шарахнуло, - сглотнув, пробормотала я.
  - Не что-то, а кто-то. И я даже знаю кто, - ответил мне Роман и, глухо застонав, отстранился от меня, выпрямляясь. - Чего встала? Шевелись и иди прямее да сделай лицо поуверенней. Если мы сейчас покажем слабость, боюсь, нас прикончат. Не думай, что каждое Восхождение приводит к таким последствиям. Тем более у меня вообще нет уверенности, что ты его прошла.
  - Да ёпт! Что вы за люди-то такие? - слабо возмутилась я. - Ну только и думай каждую минуту, чтобы тебе нож не воткнули между лопаток! - и тут же ко мне опять вернулось воспоминание о том, как сам Роман всаживает кинжал мне в грудь. - Кстати о ножах! Ты просил меня довериться тебе, а сам привязал к гребаному куску стекляшки и пытался убить!
  - Давай мы обсудим все нюансы произошедшего позже и наедине, - шикнул на меня Роман и зашагал вперед, почти достоверно изображая бодрую походку. Учитывая, как он выглядел внешне, выглядело очень стремно. Фильмы ужасов отдыхают. Хотя нужно быть честной. Мы оба выглядели не фонтан. Голые, все в копоти и грязи, но мне было как-то не до того.
  - Да уж, будь уверен, что мы это обсудим, - пообещала я Роману в спину и поплелась следом. - И не надейся, что я забуду за то время, пока ты оклемаешься.
  Когда нас заметили остальные братья, то они побросали свои дела. По мере нашего с Романом приближения они сбивались в кучу и смотрели на нас с ужасом и отвращением. Ну ладно. Не на нас. Только на меня. Когда мы подошли вплотную, Роман, несмотря на то, что явно еле передвигался, стал так, чтобы почти перекрывать обзор остальным на меня. Некоторое время царило напряженное молчание, и я себя реально ощущала стоящей на открытом пространстве прямо перед окопом врагов, которые решали, кто же нападет первым. С каждой секундой угрозы в воздухе становилось все больше, и наконец один из братьев открыл рот, очевидно, собираясь спровоцировать остальных. Но Роман не дал ему этого сделать.
  - Я требую созыва Совета для решения участи этой женщины и моей собственной, - сказал он на удивление чистым и мощным голосом, будто и не сипел едва слышно совсем недавно.
  
  В толпе тут же наметилось замешательство, и братья стали шокированно переглядываться между собой, бормоча как обеспокоенная вторжением пчелиная семья.
  - Ты точно понимаешь, о чем говоришь, брат Роман? - из-за спин остальных протиснулся уже смутно мне знакомый рыжий дылда с длинной косой, обмотанной вокруг его шеи.
  Мне он запомнился тем, что единственный не сливался с общей серой массой и имел нечто, напоминающее все же собственного мнение. Сейчас он внимательно смотрел на Романа, избегая даже вскользь касаться взглядом меня. На его лице не было особой симпатии к Роману, но он явно был из тех парней, кто все старается сделать правильно, а не исходя из сиюминутных эмоций.
  - Брат Маверик, у тебя есть причины сомневаться в моей адекватности и взвешенности решений?
  Вот я бы на месте этого рыжего точно сомневалась бы не только во вменяемости хорошо прожаренного Романа, но и вообще всех присутствующих, но ведь меня никто и не спрашивал.
  - Просто хочу знать, помнишь ли ты, что, если Восхождение этой женщины... пошло не так, тебе не обязательно обрекать себя на чрезмерную за это ответственность, - только теперь этот Маверик мазнул по мне взглядом, в котором не было никакого сочувствия. Создавалось такое ощущение, что эти братцы старательно намекали на что-то Роману, но он демонстративно это игнорировал.
  - Я считаю, что Восхождение этой женщины прошло именно так, как должно было, учитывая все обстоятельства и спешку, - отрезал Роман. - Я со всем справился.
  - Вот как? А это тогда что? - почти истерично выкрикнул кто из толпы, явно имея в виду окружающую разруху. - С этой женщиной что-то не так! Сначала из-за неё пострадал брат Игорь, потом от нее отказались все драконы, а теперь еще и это! Никто из нас не помнит таких Восхождений! Нам следует ее прикончить, пока все не стало еще хуже!
  Несмотря на общее изнеможение, во мне вскипела злость, и я вдруг ощутила, как незнакомый жар рождается где-то в центре живота и устремляется к горлу и выше. Глаза словно подернулись пылающей пеленой, и даже весь спектр цветов вокруг изменился. Казалось, еще пара секунд, и я начну выдыхать огонь. Я дернулась вперед, чтобы сказать этому умнику все, что о нем думаю, но Роман резко завел руку за спину и предостерегающе сжал мою руку так, что я тихонько ойкнула и будто отрезвела. И в какой-то момент показалось, что нахлынувшая злость не моя. Точнее, как бы не совсем моя. Кажется, меня глючит от переутомления и жажды.
  - Брат Игорь пострадал не из-за нее, а потому что нарушил законы Ордена. Ваши драконы отказались потому, что не почувствовали себя в силах тягаться с моим. А то, что произошло сегодня, является только подтверждением того, насколько сильным сделала сила этой Дарующей моего дракона. Настолько, что я оказался к этому не готов. Но сейчас у меня все под контролем.
  - Думаю, ты или намеренно нам лжёшь или просто пока не в себе! - опять вякнул кто-то.
  - Что бы кто из вас ни думал, решаться наша судьба будет позже на Совете. А сейчас я должен препроводить новую Дарующую в предназначенные для этого покои, - и Роман двинулся вперед прямо на толпу, демонстрируя нарочитую самоуверенность каждым движением.
  - По мне так лучше ее отправить вниз и поглубже, - пробормотал кто-то, но толпа расступилась.
  Мне же ничего не оставалось, как плестись за ним следом. Роман шагал и держал прямо спину ровно до тех пор, пока за нами не закрылась дверь одной из комнат на третьем этаже. Тут же он с болезненным выдохом согнулся, будто ему выдернули позвоночник, едва добрел до стула и упал на него, пачкая роскошную обивку.
  - Можешь мне нормально сказать, что там сейчас во дворе было, и вообще, что, собственно, произошло? - сказала я, оглядываясь, и тут наткнулась взглядом на приоткрытую дверь в ванную. Жажда тут же напомнила о себе с новой силой, и я как зачарованная пошла в нужном направлении.
  - Яна, я сейчас несколько не в форме, чтобы вести диалог, - устало пробормотал Роман мне вслед.
  - Можешь вполне обойтись и монологом. Мне нужны ответы, - бросила я через плечо и приложилась прямо к крану. Я пила, обливаясь и давясь, и плевать, какие там бактерии в водопроводе, вкуснее в жизни ничего не пробовала, чем эта обычная вода. Наглотавшись, я выползла из ванной, чувствуя себя отяжелевшей и практически счастливой. Роман сидел в той же позе, закрыв глаза и как будто даже не дыша. Мне стало его жаль, но при всем моем сочувствии настало время мне обладать хоть какой-то инфой, чтобы понимать, как быть дальше. Я уже хотела опять пристать к нему, но он заговорил сам, так и не открывая глаз и не шевелясь.
  - Протоколы Ордена дают возможность любому брату, проводящему претендентку через Восхождение, снять с себя ответственность в случае любой неудачи в его процессе, - голос его снова стал глухим и сиплым, будто и не давил он его мощным звучанием совсем недавно во дворе.
  - Неудачи в процессе - это смерть Дарующей? - мрачно уточнила я.
  - Сейчас считается, что именно так. Достаточно заявления перед свидетелями братьями сразу после обряда, что претендентка оказалась не в состоянии пережить его. Но в архивах я находил упоминание о нескольких Восхождениях, в процессе которых братья не могли по какой-либо причине справиться с энергией Дарующей, и это приводило к катаклизмам вроде сегодняшнего, - бесстрастно ответил Роман.
  - И что? - не выдержала я, когда молчание затянулось.
  - А то, что ошибки, тем более подобные, принято прятать, Яна, - Роман открыл глаза на своем жутком сейчас лице и уставился на меня жестким взглядом, который не оставлял сомнений в том, как 'прятали' ошибки.
  - Хочешь сказать, что в таких случаях.., - у меня во рту стало горько и снова сухо.
  - В случае, если Проводник не в состоянии справиться и подчинить себе силу той Дарующей, которую он провел через обряд, то правила дают ему право и даже обязывают уничтожить её, как несущую неуправляемую угрозу своей силой.
  - Но почему, черт возьми?! Что за скотство такое?! - не выдержав, заорала я и сжала кулаки.
  Роман поморщился и поднял руку, прося меня заткнуться. Вот сидит головешка-головешкой, а каждое движение привыкшего повелевать всем вокруг.
  - Очень просто, Яна. Проводники они и есть проводники в прямом смысле слова. Мы сотрудничаем с драконами, если это можно так назвать. Но у нас нет силы без наших драконов. А Дарующим дана не только собственная сила и свет, но и власть призывать и даже управлять нашими Драконами и их желаниями. Поэтому Орден должен всегда добиваться подчинения от Дарующей. Светочи должны быть инструментом Ордена, послушным и безотказным, а никак не своевольными наделенными властью игроками.
  - Боже, ну вы и уроды, - передернуло меня от отвращения. - И ты сам... устранял такие 'угрозы'?
  - Нет, у меня никогда не было сбоев. До тебя, - Роман не отводил глаз и не моргал. Будь на его месте просто человек, я, может, и поверила, но это же манипулятор и интриган Роман, так что...
  - Врёшь!
  - У меня сейчас не так много сил, чтобы тратить их на то, чтобы произвести на тебя благоприятное впечатление. Да мне это и не нужно. Тебе все равно никуда от меня не деться. Я по-прежнему твой единственный союзник. А еще я тот, кто связал теперь свою участь с твоей.
  Как же бесит эта безразличная манера постоянно напоминать, что пока у меня нет выхода.
  - Что ты хочешь сказать?
  - Я не устранил тебя сразу. Заявил, что ты подконтрольна мне. А значит, солгал перед толпой свидетелей, убеждая собственных братьев в том, что Восхождение в итоге прошло нормально. Но они не совсем идиоты и могли счесть меня слегка не в себе после обряда, да и переполох получился знатный. Такое не утаишь. Так что, если на Совете решат, что тебя нельзя оставлять в живых, то и меня ждёт такое же наказание.
  - Ну, допустим, ты был слегка не в форме, чтобы прикончить меня даже при всем желании, - презрительно отмахнулась я, и в тот же момент охнула, когда жесткие пальцы слегка сжали моё горло. Роман вроде бы только что сидел на стуле обвисшим кулем, и вот его глаза прямо напротив моих, и обгоревшая кожа царапает мою шею.
  - Сука, - прохрипела я. - А я тебя еще лечила.
  Пальцы Романа сжались чуть сильнее, а потом он отпустил меня и опять почти по-стариковски поплелся к своему стулу. Все действо заняло лишь краткий момент, и я даже понять ничего не успела.
  - Никогда не нужно недооценивать окружающих, Яна, - пробурчал Роман. - Посмотри на меня сейчас. Это потому, что я посчитал себя чрезмерно умным и достаточно осторожным и не учёл, что кое-кто может быть ничуть не глупее и намного наблюдательней большинства.
  - Что же ты тогда не прикончил меня, если мог? - почти детская обида подступила к горлу, и в глазах почему-то защипало от сознания собственной слабости.
  - Причин много. Но есть две главные. Во-первых, не я тот, кто провел тебя через Восхождение, так что не моё право и обязанность было решать, что с тобой делать прямо после него. И вторая - ты все еще нужна мне. Я все равно не намерен проигрывать. Совет собирали совсем недавно. Поэтому сделать это быстро снова не смогут. Так что, думаю, у нас где-то месяц. За это время ты должна многому научиться. Потому что каким бы ни было решение Совета, умирать я пока не собираюсь, как и терять хоть и бестолковую, непредсказуемую, эгоистичную, безответственную, но на данный момент управляющую такой огромной силой союзницу. Скажу сразу. Эта сила твоя не навсегда. Ты только временный сосуд, можно сказать, регент. Но пока я вынужден иметь дело именно с тобой, я намерен сделать все что угодно, чтобы ты выжила. На это ты можешь полностью рассчитывать. И готов пойти на многое ради этого. Но и от тебя я потребую полной отдачи сил. Игры кончились, и в твоей жизни начался новый этап. Сын, которого ты носишь, совершенно особенный. И теперь ты ответственна за него, как за самую великую ценность.
  Я ощущала себя в тот момент уже совершенно вымотанной, пришибленной и слегка оглушенной. Все, что я хотела - ванна и постель. Поэтому единственное, что я тогда спросила:
  - С чего ты так уверен, что у меня не девочка?
  - Потому что это твой ребенок протащил тебя через Восхождение. Для этого нужна сила Дракона. А девочки никогда не владеют ею.
  Мой усталый мозг совсем уже не готов был фильтровать то, что я говорю, поэтому следующее вырвалось само собой.
  - Рамзин... Он многих провел через это... Восхождение? - не знаю почему, замерла в ожидании ответа. Какое мне, в сущности, дело?
  - Нет, - помедлив, ответил Роман.
  - А неудачные у него были?
  - Почему ты спрашиваешь? Соскучилась по любовнику? Хочешь вспомнить, как это - быть опоенной и оттраханой до бесчувствия? - презрительно выплюнул Роман.
  - Пошёл ты! - мы сцепились взглядами, и мне в тот момент очень хотелось двинуть ему, наплевав на то, что он сейчас такой, мать его, убогий.
  - Расслабься, не было у твоего Рамзина ни одного Восхождения. Он тебе, можно сказать, девственником в этом смысле достался. Хотя, если все пойдет, как я думаю, он им и останется, - скривил он обожженные губы в жутковатую ухмылку.
  - Яна! - Роман говорил вроде и негромко, но все равно для меня, погрузившейся в свои мысли, это было неожиданно. - Ты долго собираешься пялиться в этот шкаф? Совет уже собрался, между прочим.
  - Ну, без нас-то все равно не начнут! - огрызнулась я.
  - Нет причин злить их заранее, - нахмурился Роман. - И старайся контролировать себя. Они должны поверить, что ты полностью управляема мной. Только так может все обойтись. Но если нет... Ты тоже должна быть готова.
  Весь этот месяц наше с Романом проживание напоминало боевой лагерь, разбитый прямо в этих покоях. Мы спали по очереди, причем Роман, несмотря на истощение и ожоги, делал это только урывками. Поэтому у меня создалось впечатление, что он все же опасается того, что кто-то из доблестных братцев может захотеть устроить мне безвременную кончину от несчастного случая, скажем, в ванной. Еду тоже носил мне он. Единственное, что я получила не от него - это те самые вещи, которые раньше заказывала Амалии. Саму ее я не увидела, просто Роман принес и бросил на кровать большие пакеты. А еще он меня учил. Даже, правильней сказать, муштровал каждую минуту бодрствования, заставляя выискивать в себе ростки тех самых сил, о которых он постоянно талдычил. Я старалась как могла. Причем меня постоянно путало, что они были совершенно разные. Роман утверждал, что это потому, что одна - моя, а вторая ребенка, но мне от понимания не было легче с ними разобраться. А еще он выводил меня на прогулки, где я под взглядами наблюдающих издали братьев должна была изображать, как послушно внимаю каждому слову Романа. Ох и нелегко же мне это давалось. Выручало то, что близко никто не подходил, будто мы оба больны нехорошей болезнью, и они боятся заразиться. Мы готовились к Совету Ордена, как к чертовой спецоперации, и сегодня наступил час ХЭ.
  - Да готова я, готова, - раздраженно ответила я, натягивая джинсы и футболку.
  - Было бы лучше, если бы ты пошла в платье... но в случае чего да, так удобнее, - кивнул Роман, окидывая меня взглядом, пока я зашнуровывала кеды. - Пошли.
  Я прошлась взглядом по комнате, понимая, что, возможно, больше сюда не вернусь, и вышла вслед за Романом.
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"