Минералка в холодильнике закончилась, и на этот раз бесповоротно. Зря я в напрасной надежде тряс над лицом бутылкой из-под литровой "Радонежской" - лишь пара запоздалых капель лениво скатилась в пересохшее горло. Под ложечкой ныло, нехорошо и настойчиво, а последнюю банку консервов я вскрыл, матерясь вполголоса, при помощи найденной в квартире вилки, еще вчера. Есть хотелось сильно, до слабости в ногах, но голод можно переносить, при необходимости, долго. А вот вода... вода - это сама жизнь.
Пора менять квартиру.
Вокруг было сравнительно тихо, но подстраховка никогда не помешает. Я осторожно выглянул в разбитое окно - улица выглядела естественно, безопасно: ни движения в черных провалах разбитых окон, привычные контуры трех мертвых авто. Перевернутая, сгоревшая "Ауди" на тротуаре, две остальные - классики, почти целые, воткнувшиеся в стены домов. Возможно, они даже заведутся, если вымести из-за руля серую труху, когда-то бывшую водителем, и занять ее место.
Но кто же теперь ездит на автомобиле? Только те, кто желает, из праха единожды вышедши, во прах же и возвратиться. Вот удивительно - всего суток двадцать, как началось вторжение, и мгновенно привыкаешь прятаться по темным углам, питаться всякой дрянью и рвать глотку ближнему просто так, превентивно. А вот привычка витиевато выражаться никуда не уходит, въелась крепче дегтя.
На сборы ушло немного времени: легкая сумка с лекарствами и всякой полезной мелочью, кепку на лоб - сейчас, утром, она без надобности, но днем, когда солнце, очень помогает. В последнюю очередь, воинственно сопя, забросил на плечо СВД и выглянул во входную дверь. Подъезд был мертв и тих, и я стал спускаться по лестнице, стараясь делать это быстро и максимально бесшумно. Пролет третьего этажа постарался проскочить как можно скорее и не дыша - там лежало два трупа, один мужской, второй - женщины лет сорока в грязно-белом свитере. Их убили не чужие - кто-то, вооруженный автоматом Калашникова, потратил на каждого из них по три патрона. Этот же человек выбил все двери по пятый этаж и перевернул всё в квартирах в поисках провианта и ценностей - водки, лекарств. Утешало одно - он здесь был, ушел и вряд ли вернется. Именно поэтому я позволил себе остаться тут на целую пару ночей.
Шагнул на крыльцо подъезда и сразу вздрогнул - в дальнем конце улицы что-то горело. Но, присмотревшись, я понял, что это всего-навсего догорает вчерашний танк. Люки были закрыты - значит, танк сначала попал под бледный луч, и только потом был сожжен. По крайней мере, для тех, кто внутри, все кончилось быстро. В отличие от спецназовца, с тела которого я неделю назад взял драгуновку - его нижняя часть была распылена, а верхняя полностью цела, и даже сохранилось выражение лица. Полностью. Еще совсем недавно я как можно скорее ушел бы, стараясь меньше думать о только что увиденном кошмаре, но оружие - слишком большая ценность. Только пальцы его, окоченевшие на стволе, пришлось разгибать минуты три, но цель того стоила.
Как ни странно, но опасаться приходилось в первую очередь не чужих, которых я видел всего раза два, и то очень издалека. Дезертиры, бандиты и просто разное отребье, дорвавшееся до оружия и ощутившее свою полную безнаказанность, были во много раз опаснее. Тел на улицах и в домах с огнестрельными и колото-резаными ранами попадалось едва ли не больше, чем сожженых и обезображенных бледным лучом.
Живые горожане встречались гораздо реже и обычно либо сразу убегали, либо пытались напасть. Один раз едва унес ноги, неудачно заночевав в супермаркете - вышел на улицу утром, услышал гортанный возглас и, почти сразу - грохот. Стрелок поторопился, выпалив навскидку, и заряд из двухстволки прошел выше, разнеся вдребезги чудом уцелевшую витрину. Я бросился обратно в дверной проем, пригибаясь, и второй выстрел тоже ушел в молоко.
Стреляю я не очень, только пару раз на сборах давали за калашников подержаться. Но жить захочешь - и не в таком разберешься, а кроме того из снайперской винтовки Драгунова промахнуться с семидесяти метров - это надо быть совсем тупицей. Двоих я снял из окна второго этажа - они явно не ждали, что у меня будет такая качественная машинка, третий прятался за грудой картонных коробок - я всадил в нее две пули, надеясь, что они найдут цель. Больше не стал - жалко было патронов. Вышел через черный ход, оглядываясь, но потряхивало еще долго.
В другой раз пришлось спешно уходить из очень приличного укрытия, когда-то бывшего солидным особняком, только слегка попорченного попаданиями нескольких танковых снарядов в фасад. Состояние, в котором я обнаружил тела двух молодых девушек на втором этаже, выделялось даже на фоне разбросанных по улицам трупов, а на улицах последнее время встречалось всякое.
Я шел по направлению к центральному проспекту, держась теневой стороны улицы. В первые сутки, когда пожаром боя был охвачен почти весь город, здания рушились, непрерывно била по ушам канонада. Сиди и молись, чтобы в твой дом не прилетело нечто существенное. С каждым днем стрельба становилась всё тише и разрозненней, теперь по ночам беспокоили лишь редкие перестрелки. И, подозреваю - стреляли уже не в чужих. Исход баталии был ясен без слов - сгоревшей бронетехники и трупов в форме на улицах разбросано хоть отбавляй. И ни одного убитого чужого. Ни единого.
Очки я потерял, еще когда выбегал из загоревшегося дома, после падения первых десантных капсул. Поэтому сейчас не сразу заметил, что напротив меня стоит, прислонившись к стене магазина, человек. Бухнуло сердце, и сама собой поползла с плеча смертоносная тяжесть винтовки.
- Хы-хы, - сказал человек, - гы-ы. Они повсюду.
Ствол уже смотрел ему в живот. Человек, обходя меня по дуге так, чтобы между нами оставалось метров десять, вышел на свет, и тогда я рассмотрел его получше. Заросший, небритый, в грязной одежде - впрочем, а лучше ли я сам выгляжу? Но одного у меня точно не было - таких же безумных, прыгающих зрачков.
- Повсюду, - тянул он свою песню, - повсюду, повсюду они, страх, петля и яма!
- Кто они? - спросил я его, не ослабляя внимания.
- Они! Адские мишко! Адские мишко! - с этими словами он захихикал и потрусил куда-то вбок. На миг я подумал, что вся эта сцена могла быть отвлекающим маневром, и наскоро оглянулся вокруг - вроде чисто.
- Мишко! - последний раз донеслось из полутьмы арки.
Я посмотрел ему вслед сквозь оптический прицел. Кусты, ящики, смятая и отброшенная чудовищной силой, как пучок соломы, металлическая карусель. Похоже, действительно просто сумасшедший.
Дом, в тени которого я шел, мне понравился. Правда, имелся один недостаток - фасадом он выходил на проспект, что могло стать источником проблем. Но пить хотелось уже совсем сильно, и я вошел в парадное. Не ниже второго этажа - мое правило, и именно на втором, как по заказу, обнаружилась открытая дверь - не выбитая, а именно открытая. Я постоял с минуту, прислушиваясь - ничего. Шагнул в прихожую. Внутри, разумеется, бардак, всё перевернуто. Повсюду разбросана одежда, бумаги, невнятные коробки. Я прошел на кухню - неработающий холодильник был распахнут... Но, о чудо! В нем обнаружилось несколько полных пивных банок, а под столом - сетка с начавшей прорастать картошкой.
- Живем! - сказал я себе. В пустой квартире голос прозвучал гулко и неприятно. Тогда, чтобы избавиться от ощущения неловкости, я торопливо, обламывая себе ногти, открыл одну из банок, и, жадно сглатывая отдающее горчинкой пиво, подошел к окну.
Банка выпала у меня из руки.
Чужих я раньше видел, мельком. Каждый раз по двое, метров с трехсот. Очень недолго. Запомнился гуманоидный контур и металлический блеск скафандра. Казалось, они ростом метров пять...
Сейчас я хорошо мог видеть, что на самом деле - метра три, не больше. Зато их было много, целая колонна. Они клином шли по проспекту, медленно и неторопливо. Время от времени аркан силового поля поднимал и отшвыривал с их дороги автомобиль или сгоревший бронетранспортер с такой легкостью, как будто это был спичечный коробок.
Движение колонны завораживало - словно исполинская стальная змея ползла по проезжей части, в хищном ожидании добычи. И жертва нашлась - заметив, что движение чужих замедлилось, я положил драгуновку на подоконник и припал к окуляру.
- О Боги, - только и смог выдохнуть.
На мостовой сидел ребенок, мальчик лет восьми. Не очень понятно, почему именно там - но, похоже, он не мог двигаться - подвернутая нога или нечто вроде этого. Поза, во всяком случае, не выглядела похожей на естественную. Он что-то держал в руках - что именно, мне было не видно, так как ребенок сидел спиной.
Чужие не спеша подходили к нему, обступая полукольцом. Я заметался перекрестьем черных линий прицела по массивным металлическим фигурам, вспыхивающим бликами на солнце. Если их броню, судя по всему, не берет прямое попадание из танковой пушки, то что я могу здесь со своей игрушкой?
Разве что - не отдать им мальчишку живым, избавить его, а заодно и себя, от вероятных страданий в самом близком будущем. Ведь чужие всегда, стоит им заметить человека, пускают в ход бледный луч, или свой аналог напалма - почему же сейчас они медлят? И откуда их сразу столько в одном месте?
Один из чужих вышел вперед и приблизился почти вплотную к мальчику. Броня его сверкала не белым, как у остальных, а золотыми всполохами. По бокам шлема красовались ответвления, похожие на крылья. И только забрало, как и у прочих, отливало чернильным зеркалом.
Ребенок поднял голову, потом протянул золотому руку с каким-то предметом. Этот простой жест произвел потрясающее воздействие - чужой отшатнулся назад на шаг, сделав такое движение передними конечностями, словно хотел защитить голову от удара. Невозможно было поверить, что подобное случилось - я даже рыскнул стволом вправо-влево, пытаясь обнаружить истинную причину такого странного поведения - но нет, вокруг ничего не происходило, разве что остальные подошли поближе.
Золотой чужак овладел собой, нагнулся вперед и бережно взял нечто у ребенка из рук. Одновременно второй конечностью он коснулся шлема сбоку, и непроницаемое бронестекло отъехало вверх, приоткрывая его... его лицо. Его безволосую морду медведя.
Невероятно похожую на мордочку плюшевого медвежонка, которого он держал в своей правой лапе.
Никто и никогда не учил меня распознавать эмоции по выражению морды разумного медведя, но, впившись в нее взглядом через две скрещивающиеся черные линии оптического прицела, я готов был поклясться, что морда эта выражает растерянность, боль и трудное размышление.
Он явно стоял на пороге какого-то очень важного решения. Несколько собратьев золотого повторили его финт с поднятием забрала. Сколько раз мне дадут успеть выстрелить? Вряд ли больше, чем один. Но больше и не нужно.
Не спеши, адский мишко, подумай хорошенько, глубоко, как никогда.