Аннотация: Просто такая фантазия на Евангельские темы.
... и ядущим им, прием Иисус хлеб, и благословив, преломи,и даде им, и рече: примите, ядите, сие есть тело мое. И приим чашу, хвалу воздав, даде им: и пиша от нея вси. И рече им: сия есть кровь моя Новаго завета, за многи изливаема...
Долго ли, коротко ли, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Живут себе Иван-царь с Царевной-лягушкой, горя не знают. Но не долго безмятежность в царстве их продолжалась.
Проросли косточки-то Кощеевы, дубом в небо вонзились крылатым и подняли на одном из крыльев, на горбатом суку сундук ,а в сундуке спящего зайца, который по иронии судьбы проглотил таки перед сном утку, которая вот-вот готова была разнестись яйцом, скорлупа которого слепилась из морского песка, а одной из песчинок оказалось...жало от иглы смерти Кощеевой.
Встрепенулась вдруг жизнь в пепле, которым жилы Кощеевы развеялись по земле после пожарища дворца его разрушившегося, и слетелся пепел на совет, и порешено было - телу быть! И вот сам кощей по земле вновь идет, каблучками притопывает, косточками трясет, зубками прищелкивает да глазищами своими тьму по земле расстилает, одеялом ее людей от света укрывает. А помудрел то как по восстании своем, похитрел. Теперь он жертву свою не запугивает, а таким всем и каждому приятным является со всякими приятностями на под носе в блюдечке с голубой каёмочкой, что все сами, с превеликим удовольствием детей своих несут на съедение злодею, или взрослые, уже молодые дети волокут своих старых родителей. Даже до того доходит, что сами себя, с почетом и уважением от других, в жертву приносят и удовольствие невыразимое в самый момент пожирания самих-то себя испытывают!
Прослышал о таком злодействе Иван-царь, призадумался. Надобно, значит, снова за меч браться, да на войну собираться, но дела не пускают. Кощей пока в тридевятом-то государстве тридесятого царства, что за тридевять земель, делишки свои творит, а тут с соседними сладу никакого нету.
Да сын еще бездельный на свет уродился, хотя при крещении в младенчестве пророчествовали ему великие дела. В соседних государствах народ поговаривал, что как мол в совершеннолетие войдет, так царем над всеми землями станет, а он на это молчит, да с ведунами, говорят, знается, и стража его однажды чуть было не сцапала, якобы за колдовством, а он сквозь толпу прошел и был таков,
А еще молва такая пошла, что видели людей, зверей, птиц и рыб морских как бы огнем горящими, да несгорающими. Только тепло от них такое исходит, что те, кто с ними рядом стоит или даже издали только тот огонь увидят, так сами, прямо из самого сердца, сразу все и возгораются, а дела-то эти ни кого иного, как сыночка Иванова. Вот народ-то и возроптал, что же это, мол, такое делается, а коли все, вдруг, тем огнем воссияют, то кто же тогда работать-то станет, все ж сгорят.
Прошло так еще какое-то время и (это уж в точности было передано государю) сказал одним из вечеров сын Иванов друзьям своим, что убьют его скоро, но такое от него останется на земле с людьми, что ни в сказке сказать, ни пером описать, только в сердце самом человеческом вынести можно.
А ведь странно как-то вышло-то, так он на всех людей похож был одновременно, что никак его Кощей, который тайную силу его давно нутром своим изведал и опасность от него исходящую за тридевять земель почувствовал, с высоты своего Кощеева полета выследить не мог. И решил он подговорить одного из путешествующих с пророчествующим, за небольшую плату, (за пару королевств мира сего).И ведь разглядел же среди толпы этих бескорыстных бродяг одного, самого суетного, понял, что тому надо не завтра, не после завтра, а сегодня, сейчас и все сразу . На предложение Кощеево согласившись он может быть и не понимал до конца, чем может закончиться его поступок. Кощей-то шептал ему, что хочет только познакомиться с его учителем, якобы для обмена опытом.
В условленный час предающий вышел навстречу предаваемому. По заранее обговоренному с Кощеем плану, он первый приветствовал Иванова сына поцелуем.
Незадолго до этого Кощей, тайно являясь многим, прелестными своими обещаниями каждому его собственного царства (ну хотя б над самим собой, но во всей полноте своей, ведь и этого, согласитесь, не так уж и мало) вселил в сердца людские ненависть к Цареву сыну.
И вот, когда облобызались предаваемый с предающим, многие из народа кинулись на первого, дабы удержать его до прилёта Кощея. А тот, само собой разумеется, не замедлил молнией явиться из-за облака, тем самым, являя всем силу свою и крепость. И унёс добычу в цепких когтях своих. Если бы он знал, бедолага, хотя должен был знать да, знал наверняка, чем затея его кончится.
И вот приносит Кощеюшко сына Иванова в царство свое, где народ тайно
ожидал таки увидеть Василисина отрока царем всемогущим, Кощея поразившим.
И обращается злодей к народу с вопросом таким, как они могут себе представить будущего, и втайне сердца своего с верой великой ожидаемого царя государства мира сего, захваченного сейчас им, Кощеем, как овча кротка, и неспособного за себя даже слова молвить? Народ в отчаянии взревел, мол, нет, не может быть у нас такого царя, твоя это, царь наш всемогущий, добыча, возьми его, как взял! Но здесь последовала от Кощея такая милость, которой, конечно, и в мыслях своих никто не держал. Он вдруг объявил, что сегодня он, за проявленную любовь к нему, Кощею, позволяет людям самим расправиться со своим собственным обидчиком и обманщиком.
Бедные обманутые люди, как ликовали они, с какой радостью приняли они на руки свои не сказавшего ни единого слова в свою защиту. С какой лёгкостью разорвали его на куски. А с каким восторгом каждый из многотысячной толпы взял себе свой кусок, что крови пролитой при этом никто не заметил. Да, как будто ее и не было вовсе, тем самым и утвердился народ до времени, в правильности совершившегося суда, и никто не был мучим совестью, когда дома кормил своих детей крошками человеческого мяса, а напротив гордились, что с самозванцем покончено и, к тому же, не без их участия.
Василиса знала о происходящем, но она и сама, как нам небезызвестно, слыла причастницей сил потусторонних и неведомых, а сын ей неоднократно говорил о том, чему непременно должно произойти, только проснулась она утром следующего за совершившейся казнью дня, с непонятным даже ей чувством. Сердце её горело от неизреченной, вот-вот готовой совершиться радости, которой непременно должны быть причастниками все, весь мир, потому что жизнь - это дар, и она прекрасна, и все в ней прекрасно.
На следующий день у царя-Ивана был гость - Кощей. А прибыл он вот с каким беспокойством.
Иван, говорит, старого не помню, жизнь продолжается, идет своим чередом, думаю ты, как царь мудрый, со мной одного мнения и выслушаешь меня внимательно. Летел я сегодня ночью над своим царством и вижу, куст в терновнике горит. Я-то себя знаю, попросту пламени не пускаю, да к тому же на свое добро. Подлетаю я - горит, а сам живей живого, листочки-то пламенем объяты, а еще зеленее стали, ягоды слаще и крупнее. Я огнем своим дыхнул, а он у меня поперек горла встал. Смотрю я значит вокруг и диву дивлюсь дивному, все вокруг меня уже тем пламенем объято, и спросил я тогда у горящих, что мол за напасть такая на вас, а они отвечают - любовь пришла на веки вечные, и нет теперь власти над нами иной, как только власти крови сына Иванова, сына Василисина. Посоветуй уж теперь, Иван-царь, что мне делать теперь, ведь так может статься огонь этот и до дуба моего заветного доберется. Помоги горю моему, я в долгу не останусь, подданных твоих от своей власти освобожу. Ну, что улыбаешься?
- А радуюсь я, Кощеюшко, радость велия в сердце моем, думал не доживу до дня такого, а вот дожил, да еще с тобою вместе, Не царь я теперь в своем государстве. Разуй глазищи-то, аль не видишь? Посмотри, да со мной порадуйся!
Й вышли они на террасу, и окинул взглядом Кощей землю-матушку, а вокруг - огни не угасающие в сплошной океан пламени слились. Ахнул тут Кощей и за грудь свою, как болью страшной пронзенный, схватился. Вдруг явилось ему видение страшное - запылал дуб на утесе каменном и расплавились цепи чугунные, и испустил из себя заяц пылающий утку горящую, и снесла она, взлетев, яйцо огненное, и упало оно на камни прибрежные, всеми цветами радуги переливающееся, и сверкнуло на камнях звездою жало иглы заветное. Что же это?! - возопил Кощей, - Что со мной? - и он провел по щеке костяшками своей пятерни, - это что же, слезы? Ну, нет! Нет, я не могу! Я не должен! Я не в праве принять ЭТО! Я не в праве предать себя и тех, кто сегодня пойдет со мной до конца, слишком долго я служил себе самому, и теперь, после моего второго рождения, я сам стал само зло. Вы слышите!? Я есть зло! Я! Я! Я сам есть зло!!! За мной, именем моим проклятые, восстанем, есть у нас еще время! Верьте мне, я никогда не предавал вас, мои доблестные рыцари зла!
С этими словами, знающий, что зовет слуг только для того чтобы не быть одному, Кощей улетел, почерневший от злости, и с ним они, верные слуги его, которые все на миг просияли в свете радости, но тьму паче света возлюбили, и тепло Любви на веки вечные возненавидевшие. И утонули они пятнышками темными среди озера огненного, и понял тогда Иван, что за озеро огненное, в котором должно было вечно Кощею гореть - это любовь бесконечная, ничего не требующая в ответ за себя. Ничего... кроме жизни.