Черкасова Лана Юрьевна : другие произведения.

Приключение Постороннего

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  

ЛАНА ЧЕРКАСОВА

  

ПРИКЛЮЧЕНИЯ Постороннего

  
  
   ЧАСТЬ 1
  
  
  
  
  
  
  
  
   2002-2003
  
  
  
  
  
   Глава 1
  
   В слегка приоткрытое купейное окно, давно утратившее способность закрываться до конца, врывался рассветный ветерок, донося свежий воздух, смешанный с ароматом железнодорожного туалета и металлической смазки. Занавеска из белой простынной ткани, вставшая на пути ветерка, трепыхалась из последних сил, окончательно потеряв свой белоснежный первоначальный вид в этой неравной борьбе. Выключатель купейного динамика не работал, и из него четвертые сутки нескончаемым потоком звучали бодрые патриотические советские песни. Может быть так было задумано специально, чтобы не дай бог, пассажиры не заскучали во время утомительного путешествия.
  
   "Если музыка - это совокупность благозвучных звуков, рождающих в душе радость, любовь или печаль, то, интересно, как называются звуки, рождающие в душе желание поерзать и почесаться?" - эта многозначительная мысль с трудом помещалась в голове, сдавленной до размеров грецкого ореха головной болью. Ореховая голова принадлежала молодому небритому человеку в тельняшке, раскинувшемуся на диване в купе вагона СВ. Второй диван пустовал. На столике в центре купе красовался незамысловатый натюрморт: по обрывкам газетной бумаги - белила яичной скорлупы, киноварь надкусанных помидор и еще что-то противное фисташкового оттенка. Под столиком в такт стуку колес позвякивал табунчик пустых разномастных бутылок.
   Молодой человек в тельняшке, несмотря на небритую двухдневную щетину, действительно пребывал в молодом возрасте. Лет двадцати трех, не больше. В этом не оставляли сомнения ни гладкая загорелая кожа, ни накачанные мышцы, которые не могла скрыть тельняшка, ни та неукротимая энергия, присущая лишь молодым и сильным, исходящая от них, в каком бы состоянии не находились ее обладатели. А состояние молодого человека, надо признать, характеризовалось неприглядно и коротко - глубокое похмелье.
   Молодого человека звали Димыч. Это имя образовалось от отчества Дмитриевич. В семье Димыча рос сводный брат с таким же именем как у него, и родители, для удобства, различали их по отчеству: Дмитриевич и Олегович. Со временем длинные имена трансформировались в короткие - Димыч и Олегыч. Димыч с раннего детства настолько привык к своему имени-отчеству, что и не мыслил себя иначе. По окончании политехнического института, Димыча распределили на автомобилестроительный завод, строительство которого подходило к завершению, и шел набор инженерно-технических работников. Молодого специалиста сразу озадачили далекой командировкой в Казахстанский городок с труднопроизносимым названием, с заданием добыть и привезти станок для изготовления замысловатой детали, без которой опытные образцы автомобиля издавали зловещие звуки при левом повороте. Очень ответственное задание.
   Долгий путь близился к концу. Сегодня, ближе к ночи, поезд, пробороздивший уже больше половины Казахстанской степи, неизбежно прибывал к месту назначения с опозданием в двенадцать часов.
   После недолгих размышлений о сути музыки Димыч попытался вспомнить прошедший вечер, и это ему удалось после некоторых усилий, сопровождающихся вращением зрачков, потягиванием и зевотой. Весь вечер и пол ночи они с соседом по купе пили, причем очень много и без разбору: водку, коньяк и колоритный местный напиток, принесенный проводником. Сосед очень веселился, постоянно подливал в стаканы и произносил тосты. Поднапрягшись, Димыч отчетливо припомнил его круглое, желтое, улыбающееся даже во сне лицо. Казах, ехавший в купе с Димычем, работал директором фабрики по производству юрт и возвращался из Москвы, где в Госплане утверждал повышенные обязательства, приуроченные к предстоящему столетию Ленина. Изумленный Димыч спросил:
   - И что, кому-то нужны юрты в наше время?
   - Как же? - удивился бестолковости соседа директор. - Пол Казахстана живет в юртах. Нефтяники заказали большую партию для рабочих в Сибири. И на севере без них никак не обойтись. Вот, думаем, пора выходить на внешний рынок. В Америку будем продавать юрты, эскимосам. Мы что хочешь можем пошить. Юрту, чум, ярангу, вигвам. Тебе нужен вигвам, Димыч? Нет? А жаль, могу посодействовать. Надумаешь, обращайся. Давай, выпьем за вигвам!
   Малопьющий Димыч, сраженный натиском соседа, быстро опьянел и отключился, не услышав, как его жизнерадостный спутник сошел ночью на какой-то станции.
   Натюрморт, лежащий на столе, пощекотал ноздри Димыча неаппетитной вонью, отчего он поморщился и, попытавшись разлепить намертво склеенные сухим трением губы, осознал, что ему нестерпимо хочется пить. Тут же представилась теплая, желтая вода из вагонного титана и чувство отвращения прокатилась с кончика языка, через гортань, пищевод и застряло в желудке зудящим спазмом. Его могла спасти только ледяная, прозрачная, еще лучше с пузырьками углекислоты, а можно и со щепоткой соли вода. "Подъем!", - дал себе команду Димыч и встал с дивана. Пошатываясь, дошел до купе проводника. Дверь была открыта. Проводник, как две капли похожий на соседа - директора, безмятежно спал, свернувшись на своем диванчике. В вагонном окне Димыч увидел все тот же заунывный забег железнодорожных столбов по Казахстанской степи, что и вчера. "Прокати меня, Ванюша, на тракторе..." - в сотый раз безответно призывал из динамика частушечный бабий голос. Чтобы отделаться от докучного напева, Димыч потряс головой и огляделся. Абсолютно пустой вагон, закрытые двери в купе и на удивление прохладный воздух - указали Димычу на раннее время. "Значит, ресторан пока закрыт". Посмотрев на запястье, часов на руке не обнаружил. В этот момент он внятно услышал что колеса, равномерно отстукивающие свою заурядную однообразную песню, сменили ритм. Вагон закачало сильнее, и раздался металлический скрип тормозов. Стало ясно - поезд останавливается.
   "Ура! Станция. Если уж не буфет, то какой-нибудь арык с холодной водой там должен быть",- обрадовался Димыч и, не заходя в свое купе, решительно открыл дверь в тамбур.
   Далее все произошло необычайно быстро. Не дожидаясь полной остановки поезда, Димыч спрыгнул со ступеньки вагона, неловко подвернул ногу, упал и кубарем покатился с насыпи вниз. Пока он кувыркался по насыпи, безуспешно пытаясь остановиться, зазвучал лязг, скрежет и набирающий ритм стук колес. Поезд, так и не успев остановиться полностью, припустился вперед, ускоряясь. Наконец неудачник сумел совладать с вращательным движением тела и, не разгибаясь, на четвереньках, быстро перебирая руками и ногами, пополз наверх. Все его старания были тщетны. Гравий, камни и песок, из чего собственно и состояла насыпь, с огромной скоростью вылетали из-под рук и ног, но, согласно законам физики, сам Димыч оставался на месте. Со стороны он очень походил на веселого пса, который, сутки напролет просидев в запертой квартире, наконец-то вырвался на волю, справил накопившуюся нужду и теперь зарывает свои отметины, одновременно призывая хозяина побегать и поиграть с ним. Когда Димыч, сумев все же встать на ноги, бежал, прихрамывая, вдоль насыпи с криком: "Какого ж черта ты здесь останавливался!?" - поезд, расхлябисто виляя последним вагоном, начал нехотя оборачиваться. Вот уже виден первый вагон, показался следующий. "Возвращается за мной", - мелькнула дикая мысль. Но поезд, вполоборота похихикав над Димычем, повернул всем туловищем направо и унесся, набирая скорость, окончательно разрушив надежды на возвращение.
   "Тьфу, какая банальность. Отстал от поезда. Без документов, денег и часов", - заключил запыхавшийся Димыч и внимательно оглядел себя сверху вниз. Любимая тельняшка и синее спортивное трико с вытянутыми коленками (излюбленная одежда железнодорожных пассажиров), превратившиеся в пыльное и грязное тряпье, огорчили придирчивый взгляд хозяина. В самых неожиданных местах зияли дырки, под ними, припорошенные рыжей пылью, саднили и зудели розовые ссадины на теле. Чернели босые ноги, причем в пятку правой ноги впился приличный кусок гравия, который, без сомнения, и вызывал сильную хромоту. Никакой станции или полустанка в обозримом пространстве не наблюдалось.
   Во время извлечения куска гравия из пятки, Димычу неожиданно вспомнился разговор с секретарем комсомольской организации завода, состоявшийся за день до отъезда в командировку. Комсомольского вожака звали Павка Корчагин. Действительно его так звали, или это прозвище - неизвестно. Димыч не успел разобраться с этим вопросом. Очевидно лишь то, что Павке Корчагину очень нравилось его имя. В своих зажигательных речах во время комсомольских собраний он постоянно сравнивал себя и подопечных комсомольцев с Павкой Корчагиным и его бригадой, недвусмысленно намекая на то, что и задачи у них схожи, и, дескать, преодолеваемые трудности подобны. И даже в Москве, в Центральном Комитете ВЛКСМ, получая бодрые отчеты Павки Корчагина, живо представляли себе этакого рубаху-парня, с кудрявым чубом и атлетическим телом, похожего на актера - исполнителя роли Корчагина в нашумевшем кино. На самом деле Павка Корчагин был невысок, слегка полноват и очень любил комфорт.
   В тот день Павка Корчагин в очередной раз вызвал Димыча и потребовал немедленно написать личные социалистические обязательства.
   -Ты далеко уезжаешь, случись что с тобой в дороге, а мне в обкоме голову снимут, - настоял тогда Павка.
   "Накаркал, придурок", - удовлетворенно постановил Димыч. Куда приятнее считать, что виноват в случившемся - прозорливый Павка Корчагин.
   "Что теперь делать? По расписанию пассажирский поезд по этому маршруту проходит раз в четыре дня. Выходит, надежда только на товарняк. А когда он пройдет здесь, неизвестно. В любом случае надо куда-то идти, пока не жарко. Только куда? Вперед или назад? И надо найти тапочки, ведь я точно был в них, когда выходил из поезда".
   Одолеваемый невеселыми мыслями, с трудом отыскав свои тапочки, один из которых чудом оказался с другой стороны насыпи, Димыч принял решение двигаться вперед....
   ...Уже несколько часов Димыч вышагивал по железнодорожному пути строевым шагом, насколько это позволяли домашние шлепки с мягкими круглыми носами. Отвращение к теплой воде, возникшее в поезде, выкатилось из него еще во время кувыркания по насыпи. Теперь попросту хотелось пить. Димыч старался отогнать от себя назойливые мысли о воде, но большой, размером с ведро граненый стакан, наполненный прозрачной жидкостью, настырно заполнял собой все мозговое пространство, вытесняя из головы иные мысли. Пытаясь спастись от наваждения, Димыч напевал: "Сердце.... Тебе не хочется покоя... Сердце.... Как хорошо на свете жить.... Кстати, сколько человек может прожить без воды? Кажется три дня. Но при такой жаре не больше суток. Ну, за сутки я точно куда-нибудь выйду. Какое же сегодня число? Все правильно, сегодня 16 июля 1969 года. Надолго мне запомнится этот июльский денек".
   Разговаривая и рассуждая сам с собой, Димыч бодро шествовал навстречу неизвестности, ничуть не унывая.
   Минут сорок назад во встречном направлении, кропотливо перебирая колесами, пронесся товарняк, судя по издаваемому звону - с пустыми цистернами. Димыч до последнего момента стоял на шпалах, подняв руки и скрещивая их над головой, как во время Первомайской демонстрации, и едва успел соскочить с рельсов, рискуя быть раздавленным. Равнодушный товарняк, обдав бедолагу мазутной волной, умчался по своим делам. Видимо ему не терпелось наполнить свое прожорливое брюхо новой порцией вкусных нефтепродуктов. И снова воцарилась знойная тишина, изредка прорезаемая негромким, но резким свистом, издаваемым то ли какой-то невидимой птицей, то ли зверем. Из школьных знаний по природоведению Средней Азии Димычу помнились лишь скорпион и ядовитый паук каракурт. В свое время рассказ об этих членистоногих произвел на юного Димыча неизгладимое впечатление, и он даже просил одного знакомого узбека, торговавшего курагой на соседнем рынке, привезти парочку насекомых. Правда о цели их использования он стыдливо умолчал, ибо цель эта явно не отвечала принципам гуманизма. Вспомнилась трогательная учительница Марь Ванна, в белой блузке, с неопрятными кудельками на голове и в очечках с желтой оправой. Марь Ванна, глубоко проникшись идеями воспитания советского человека, никогда не расставалась с длинной деревянной указкой. Испытывая искреннее отвращение к телесным дореволюционным наказаниям, как методу воспитания, Марь Ванна самозабвенно лупила своих учеников указкой по голове. Ведь голова - это, как известно, не тело, а голова. Следовательно, наказание это не телесное, а головастое. Воспоминание об этом вызвало у Димыча слегка подзабытый зуд на макушке. С каким упоением юный Димыч рисовал себе картину вопящей училки, у которой на голове, запутавшись в кудельках и хищно щерясь, сидел скорпион. К счастью, этому умыслу не суждено было осуществиться, так как узбек, продав курагу, уехал на родину и больше не возвращался. Напевая и предаваясь школьным воспоминаниям, путешественник бодро вышагивал по шпалам....
  
   ...Не сразу поняв, что происходит, Димыч остановился и обернулся. Гул, услышанный им, отличался от железнодорожного грохотания. Покрутив головой, он увидел вдалеке, почти у самого горизонта - густое марево, а из него - лениво и неуклюже поднимающийся вертолет. Поднявшись на небольшую высоту, машина, натужно погудев, развернулась вокруг своей оси и неожиданно шустро полетела, скрывшись за горизонтом. И только облако пыли, оставшееся висеть в воздухе, доказало Димычу, что это не мираж и не галлюцинация воспаленного и иссушенного воображения.
   "Вряд ли вертолет садился в голую пустыню. Как минимум, там должен быть аул. Сейчас возьму небольшой тайм-аут и двину туда. Вон тот саксаул будет мне ориентиром", - решил Димыч, приметив примерно на полпути растущее дерево. После небольшого отдыха, наполненного приятными мечтами о воде, он бесповоротно двинулся к своему спасению....
  
   ...Последние четыреста метров Димыч преодолевал босиком. Нестерпимо болели изодранные в кровь ступни, радовали только пятки. Толстый слой белой шершавой ороговевшей кожи защитил эти уязвимые места от истирания. Как хорошо, что в свое время не послушался мать, настоятельно рекомендующую тереть пятки пемзой для придания им мягкости и нежности. Вдрызг рваные тапочки пришлось оставить у саксаула, они только сдерживали скорость передвижения. Дойдя до дерева, Димыч не удержался и влез на него, хотя и так было видно, что он неминуемо приближается к островку цивилизации. С высоты толстой корявой ветки ему открылась картина, придавшая неслыханный прилив сил и энергии. Димыч увидел длинные низкие постройки, напоминающие амбары, выстроенные наподобие свадебного стола буквой П., между ними и вокруг них громоздились небольшие строения различной формы: квадратные и округлые. Все это хозяйство по периметру было обнесено высоким забором, по четырем углам которого торчали явно сторожевые вышки. Перед этим хозяйством располагалась, без сомнения, вертолетная площадка, и, самое главное, рядом с ней Димыч своим зорким зрением отчетливо рассмотрел колодец. Обычный русский колодец, одетый в сруб и с ведром на цепочке. Вызывало беспокойство абсолютное безлюдье. "Ну, так правильно, не иначе, тихий час после обеда". Размышляя, Димыч нетерпеливо припустился вперед.
  
   ...Спустя некоторое время анахорет Димыч расслабленно сидел, откинувшись спиной к срубу колодца с закрытыми глазами. Мокрая тельняшка, накрученная на голове наподобие тюрбана, источала живительную влагу, образовавшую на небритой щетине росистый лужок. Димыч, закатав трико до колен, горстью зачерпывал воду из ведра, стоящего рядом, с наслаждением поливая уже отмытые и остуженные ноги. Стакан с водой, сидевший в голове несколько последних часов, выскочил после первого глотка, оставив после себя звенящий вакуум. Димыча несколько смущал запах, вернее даже вонь, волной наплывающая из-за забора. Кстати, и забор вблизи оказался серьезным сооружением с колючей проволокой по верху. Но обдумывать этот факт пока не было ни возможности, ни желания. Димыч отдыхал....
  
   В то же самое время, в ближайшей к вертолетной площадке вышке, сидя на полу, прислонившись к ограждению и нежно обняв винтовку, дремал солдат срочной службы Костя Копытов. Заступив в дозор менее часа назад, рядовой знал, что начальство появится не скоро, поэтому и позволил себе чуть-чуть расслабиться, хотя относился к караульной службе чрезвычайно серьезно.
   Костя Копытов, призванный на службу этой весной, происходил родом из Рязанской деревни Пустышкин Рог. Щуплого телосложения, с белобрысым чубом на бритой голове и конопатым курносым носом, в новехонькой, с иголочки, солдатской пилотке, он являлся типичным представителем новой этнической группы, созданной Коммунистической партией - Советский Народ. Взращенный Советской сельской школой, Костя знал, что бога нет; при всем том, регулярно ходил с матерью в церковь за десять километров от их села, крестился и ставил свечки "за упокой" и "за здравие". Китайская культурная революция, о которой он много слышал по радио, представлялась ему в виде толпы из миллиона, нет, десяти миллионов китайцев, вооруженных умными книжками Мао Цзэдуна, хором кричащих в праведном гневе: "Долой бескультурье!". Но главной чертой Кости Копытова - была безграничная доброта и жалостливость. Он очень жалел угнетаемых в Америке негров, соседскую тетку Нюру, схоронившую умершего от белой горячки мужа, корову Зорьку, у которой издох едва народившийся теленок, жалел кур, рубить головы которым научился с восьми лет, и совсем жалился, до слез, на мамку, когда та, рыдая, провожала единственного сынка в армию. Однако служба для Кости оказалась не обременительной. После принятия присяги, его и еще нескольких новобранцев погрузили на поезд, затем на вертолет и доставили к месту службы - в подсобное свиноводческое хозяйство воинской части Н. Длинные приземистые строения, показавшиеся Димычу издалека амбарами, служили свинарниками, в которых выращивались упитанные, довольные жизнью хрюшки. Привычная с детства работа по уходу за животными Косте даже нравилась. Но, конечно, куда приятнее и почетнее - нести караульную службу. Очнувшись от дремоты, солдат окинул строгим взглядом охраняемое хозяйство. Кроме свинарников по всей территории в хаотичном порядке ютились вентиляционные шахты, накрытые сверху толстыми металлическими болванками, в нескольких местах маячили сооружения, напоминающие землянки, крытые дерновою кровлей и с металлическими воротами. Одно из них было столь велико, что в открытые ворота запросто проезжал до верху груженый грузовик. Виднелись несколько бункеров, в один из которых заходило изредка прилетавшее на вертолете большое начальство, в погонах и в штатском. Один раз Косте померещились генеральские погоны, но он мог и ошибиться, так как его вместе с сослуживцами в этот момент близко к бункеру не подпускали. Все постройки, не имеющие отношения к свиноводству, сверху тщательно скрывались дерном и маскировочной сеткой.
   Свинки недостатка в кормах не испытывали. Ежедневно открывался люк одного из бункеров, и оттуда извлекались несколько оцинкованных корыт, доверху наполненных различными пищевыми отходами. В свою очередь, убиенные и опаленные хрюшки исчезали там же. Поначалу Костя Копытов думал, что под землей находится завод по производству корма для свиней, но, пораскинуть мозгами, решил, что там как раз и располагается воинская часть Н, которая занимается чем-то очень секретным. Отсутствие любопытства и природная леность ума не позволили ему додумать до конца эту гипотезу. Тем более что старшина Заглушко ежедневно напоминал рядовым: "Носы никуда не совать, об увиденном не разглашать!".
   Поразмыслив о том что и нос то совать некуда, так как все ворота, люки и двери, ведущие в подземную часть, всегда на замке, Костя не спеша снял пилотку, обтер ей вспотевшее лицо, водрузил обратно, и, облокотившись на ограждение вышки, задумчиво уставился на ближайший свинарник.
  

Глава 2

  
   - Солдатик, привет!
   Услышав голос, Костя Копытов вздрогнул и резко обернулся. Никого не увидев, подошел к внешнему краю вышки и, свесившись через ограждение, уставился на человека, стоящего внизу. Его взору предстал молодой улыбчивый человек: стройный, голый по пояс, загорелый и с босыми ногами. Темные цепкие глаза дружелюбно смотрели на Костю.
   - Браток, мне б побриться, - Димыч провел ладонью по подбородку и белозубо улыбнулся, как бы извиняясь за свою небритость.
   Костя, в первое мгновение впавший в легкое оцепенение, очнулся, грозно вскинул винтовку и прокричал, не делая пауз между словами: " Стой кто идет руки вверх пароль ты кто такой?" Димыч беспрекословно и молниеносно вытянул руки вверх. В правой руке у него была зажата туго свернутая тельняшка-тюрбан.
   - Что у тебя в руке? Почему босой?
   Димыч с облегчением заметил, что речь солдата стала раздельной.
   - Подожди, не все сразу. Сейчас расскажу, только убери свою рогатку.
   И Димыч, не опуская рук, коротко, живописно и ярко описал свои злоключения. Заметив сочувствие в глазах солдата, особенно во время рассказа о бездушном товарняке, едва не раздавившем его, Димыч подналег в своем повествовании на жажду, жару и истерзанные ноги, при этом он скакал на одной ноге, подняв вторую как можно выше, чтобы часовой мог увидеть ее плачевное состояние. К концу рассказа Костя стоял с опущенной винтовкой. Он совсем не обиделся на рогатку, и ему стало по-настоящему жалко Димыча.
  
   Спустя некоторое время приятели, именно таковыми они стали после короткого знакомства, сидели на сторожевой вышке и обсуждали рекогносцировку. Костя, отлично зная все лазейки, а таковые всегда имеются даже на самом сверхсекретном охраняемом объекте, провел Димыча за забор и тот, пригибаясь и прячась за все выступающие неровности, короткими перебежками добежал до вышки и, быстро забравшись на нее, присел на дощатый пол. Сделал он это вовремя. Свиноферма начала потихоньку отходить от послеобеденной дремы. Протопал заспанный старшина Заглушко, угрюмо взглянул на торчащего на вышке Костю и грозно прохрипел: "Не спа-а-а-ть на посту!". Энергичней и громче захрюкали свинки, с упоением опустив рыльца в корыта, наполненные винегретом из продуктов, ассортименту которых могла позавидовать любая столовая общепита. Димыч отчетливо услышал возмущенное чваканье желудка. Тот просил кушать.
   - Согласно артикулу я обязан сдать тебя, - Костя ткнул пальцем в грудь Димыча, - начальнику караула. Но я не хочу этого. Тут недавно какой-то местный забрел к нам, то ли заблудился, то ли надо чего было, так его взяли под стражу, а на следующий день под конвоем погрузили в вертолет и все, не поминай лихом. И с тобой также будет. Вот такой у нас секретный объект.
   - Нет, мне нельзя под конвоем, мне за станком надо. Ты говоришь тут станция не так далеко. Я, дурак, ошибся и пошел не в ту сторону. Сейчас уже мог бы на месте быть. Что ж мне делать? ... Слушай, Костян, мне бы пожрать, побриться и на ноги чего-нибудь, и уйду я незаметно своей дорогой. Поможешь, а? В долгу не останусь.
   Костя задумчиво сдвинул пилотку на затылок, почесал лоб, вернул пилотку на место и, наконец, принял решение:
   -Держись за авось, поколе не сорвалось. Вот что. Мне еще два часа в карауле торчать. Как случится момент, я тебя спрячу в свинарнике, есть там закуток с соломой. Когда стемнеет, принесу сапоги с портянками, больше ничего нет, а на рассвете уйдешь, лазейку знаешь. Я на стреме постою. Лады?
   - Ну, Костян, мировой ты мужик, по гроб обязан буду, - расчувствовался Димыч.- Ты только учти, нога у меня не маленькая, 45-го размера, и чем побриться не забудь. Идет?
   На том по рукам и ударили.
  
   ...Димыч блаженствовал. Растянувшись во весь рост и подложив руки под голову, он лежал на кусачей ароматной соломе в небольшом огороженном закуточке, занимающем угол свинарника. В закутке стояли вилы, две совковые лопаты, валялась пустая алюминиевая миска с ложкой и солдатская фляжка с чистой водой. Костя не подвел Димыча. Улучив момент, крадучись провел его в закуток. Еще до темноты, воровато озираясь, забежал к Димычу в схрон с большим ведром, укрытым сверху масляной телогрейкой. Торопливо выгружая из ведра миску с едой, фляжку и сапоги, Костя громким шепотом приговаривал:
   -Вот тебе жратва, вода, сапоги у Заглушко спер, у него лапища, что у слона, лезвие и обмылок. Миску и лезвие зароешь вот тут под соломой, я опосля заберу.
   Димыч бросился примерять сапоги, которые пришлись впору, а Костя продолжал:
   - Димыч, ты не горячись, но не получится тебе уйти на рассвете. Не знаю, что случилось, но вдруг привезли целый взвод автоматчиков, не из наших, расставили по всем вышкам. Раньше ночью только на двух стояли. И еще охрана на каждом шагу. А нашим без надобности запретили выходить из казармы. Хорошо, я сегодня дежурю в этом свинарнике, а то бы не дошел до тебя.
   -Да ладно, Костян, ночью слиняю, до рассвета.
   -Ты че, спятил? - Костя покрутил пальцем у виска. - Пристрелят, глазом не моргнут.
   -Ну, влип, едришкин кот, - не очень то огорчился Димыч.
   -Слушай, а ты случайно не лазутчик?
   Бдительность, доколе усыпленная жалостливостью и благодушием, приподнялась в голове у Кости и задала этот нелицеприятный для Димыча вопрос.
   - Какой, на фиг, лазутчик! Я офицер Советской Армии! Младший лейтенант! Запаса.
   От негодования у Димыча приподнялись плечи и грудь, а на них короткими перебежками заиграли отлично развитые мышцы. Грудная, бицепс, трицепс. Грудная, бицепс, трицепс....
   - Да ладно, не пыжься, придумаем что-нибудь.
   Костя с уважением посмотрел на мышцы и его бдительность сдалась без боя.
   После ухода Кости, Димыч, чертыхаясь и экономя воду, побрился и приступил к трапезе. В алюминиевой миске лежали две огромные, с лопату, остывшие котлеты. Одна состояла из слипшихся макарон, другая из мяса. Сверху лежали два больших ломтя хлеба от круглого каравая. Хлеб оказался, в самом деле - вкусным. Запив ужин чистой водой из фляги, одетой в аккуратный брезентовый мешочек, ощутив блаженство и сонливость, Димыч, растянувшись на соломе, обдумывал свое положение. В отличие от Кости, Димыч с детства обладал завышенным для среднего советского ребенка любопытством и любознательностью. Его пытливый ум частенько пребывал в стойке охотничьего пса, готового по первой команде хозяина броситься, не разбирая дороги, в камыши, чтобы, триумфально виляя хвостом, принести тому пищу. Такая особенность нередко доставляла беспокойство родителям и педагогам мальчика. Вот и теперь, все его мысли направились на разрешение загадки: "Что за сверхсекретный объект под землей?" То, что там находится что-то очень серьезное, Димыч понял с первого взгляда, брошенного еще с Костиной вышки. "А что охрана слабая, так это тоже своего рода маскировка. Правда непонятно, зачем сегодня автоматчиков навезли, может, начальство ждут? Как бы не застукали". Засыпающая фантазия рисовала секретную химическую лабораторию, в которой люди в белых балахонах, масках и перчатках производят вещество, делающее невидимыми для противника солдат нашей армии. Нет, ерунда детская. Возможно, там работают над созданием лазерного оружия, современного гиперболоида. А может...
   С этими мыслями Димыч провалился в сон...
  
   - Лазутчик! - белый балахон, держа Димыча за грудки, прижимал его к шершавой холодной стене и орал прямо в лицо.
   - Лазутчик! Вот мы сейчас и испытаем гиперболоид! Старшина Заглушко, готовь орудие к бою!
   - Я Советский офицер запаса! - отбивался обеими руками Димыч, но они проникали через балахон как через привидение, не ощутив сопротивления плоти, в то время как балахон все крепче вдавливал его в стену. В спину впились ошметки бетона со стены, дышать становилось все труднее.
   - Запаса говоришь? Вот нам и нужен запасной. Заглушко, поторопись!
   Старшина, у которого вместо человеческих ног торчали две исполинские слоновьи тумбы, сдернул чехол и Димыч увидел зенитное орудие, только вместо ствола на нем ощетинилась труба, похожая на телескоп.
   - Вы же убьете меня! Мне нельзя умирать! Меня на заводе ждут!
   Димыч, пригвожденный к стене балахоном, как марионетка впустую дергал руками и ногами.
   - А ты думал? Для чего столько лет делали, сколько свинины съели. Пора испытать.
   Вдруг прямо за балахоном материализовался Костя, в руках он держал пробирку с мутной жидкостью.
   - Держи, Димыч, быстрее пей, станешь невидимым!
   Костя протянул руку сквозь голову балахона и прижал пробирку к губам Димыча. Тот свободной рукой перехватил пузырек и залпом проглотил содержимое. Тут же хватка балахона ослабела, он повернулся к Косте, схватил того за грудки и заорал:
   -Предатель! Теперь ты будешь на его месте!
   Костя, как и Димыч чуть раньше, бесполезно отмахиваясь от балахона, закричал:
   -Лети! Мне ничего не будет! Я не в запасе, я на службе. А ты лети, быстрее!
   И тогда Димыч вытянулся в струнку, прижав руки к телу, задрал подбородок кверху, поднатужился, поднапрягся, слегка согнув колени, оттолкнулся от бетонного пола и... взлетел! Взлетел как ракета, строго вертикально, прошил головой и телом бетонный потолок, насыпь из земли и дерна, ничего при этом не почувствовав, и вырвался на волю, в ночную прохладу. Не останавливаясь и не оборачиваясь, Димыч продолжал полет все выше и выше в черное, звездное небо. Снизу донесся незнакомый голос: "Счастливого полета, подполковник!". "Я не подполковник, я - младший лейтенант", - хотел ответить Димыч и в этот момент проснулся.
   Окончательно очнувшись от кошмарного сна, он понял, что пожелание счастливого полета произнес реальный человек, который беседовал с кем-то буквально в двух метрах, с наружной стороны свинарника. "Спасибо, товарищ полковник", - ответил низкий приятный баритон. Послышались шаги, собеседники разошлись в разные стороны. Димычу стало тоскливо. "Может сдаться? Нет, прав Костян. Пока разберутся кто, что, да зачем, уйдет недели две, а то и больше. А тут до станции три часа хода в хорошей обуви. Надо как-то выбираться. А сон забавный приснился, - Димыч ухмыльнулся и прислушался. - Сделаю вылазку, разведаю обстановку. Да и вонь свинская надоела, хоть воздуха дыхну".
   Димыч осторожно приоткрыл дверь свинарника и высунул наружу один глаз. Людей рядом не видно, но приглушенные голоса, шум работающего мотора и другие нераспознаваемые звуки подтверждали Костины слова. Ночная жизнь на объекте велась намного интенсивнее, чем дневная. Однако прожектора освещали территорию неравномерно. От построек местами лежали густые тени. "Если добраться вон до того бункера и спрятаться в его тени, там совсем темно, можно увидеть место лазейки. Эх, надо было еще форму спереть у Заглушко, прошел, никто б и не заметил", - нагло подумал Димыч, затем еще некоторое время понаблюдал, чутко прислушиваясь, и, не заметив ничего опасного, рискнул. Благополучно добравшись до бункера, он присел в его тени, прилипнув к стене. Осмотрелся. Вокруг вроде все спокойно. А вот место, где находится замаскированный верблюжьей колючкой лаз в заборе, ярко освещен прожектором. На вышке, располагающейся рядом, маячит фигура военного, с автоматом наперевес. "Нет, этот путь закрыт, по крайней мере, пока". Послышались шаги. Обернувшись, Димыч вдалеке увидел две фигуры, двигающиеся в его направлении. "Если не свернут, выйдут прямо на меня. Надо переползти за бункер, на другую сторону", - что он и сделал, не раздумывая долго. С другой стороны бункера находился вход в него. Димыч сначала почуял слабый, характерный запах подземелья, а затем заметил, что железные ворота чуть-чуть приоткрыты. Оттуда пробивался слабый свет. Звук шагов усилился, стали слышны тихие голоса разговаривающих фигурантов. Димыч ощутил легкую панику и под ее воздействием, что, как правило, всегда приводит к совершению безрассудных поступков, приоткрыл дверь и юркнул в бункер. Стараясь не нашуметь сапогами и дверью, он аккуратно притворил последнюю и замер, забившись в угол и прекратив дышать. В это время два человека, разговаривая вполголоса, обогнули бункер, прошли мимо ворот и удалились. До Димыча донеслись обрывки разговора: "Что спешность вдруг такая?" - "Что-то с американцами связано". Димыч облегченно выдохнул через рот и огляделся. Он оказался в начале тоннеля, со всех сторон облаченного в бетон. Тоннель плавно снижался и поворачивал направо. Под потолком высотой чуть более двух метров поочередно по правой и левой стороне висели фонари, обернутые в металлическую сетку и покрытые толстым слоем пыли. Светились из них далеко не все, поэтому весь тоннель был погружен в полумрак. Димыч осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. Обстановка не изменилась. Оглянулся, посмотрел вглубь тоннеля, затем опять наружу, и снова назад. На чашах весов судьбы лежали любопытство и безрассудство с одной стороны и здравый смысл с банальным страхом с другой.
   В это самое время, много километров восточнее бункера, происходили события, которые воздействовали на судьбу Димыча, качнув одну из чаш. А именно: проводник поезда, обнаружив поутру таинственное исчезновение пассажира, по прибытии в пункт назначения поздно ночью собрал нехитрый скарб Димыча в его серый дерматиновый чемоданчик, присовокупил к нему портмоне с небольшой суммой командировочных, паспорт, и отнес все начальнику поезда, не забыв удержать небольшую часть суммы за чай и ночную выпивку. О том, что за выпивку уплатил сошедший ранее сосед Димыча, проводник как-то подзабыл. Начальник поезда, удержав у пропавшего пассажира небольшую сумму за причиненное беспокойство, сдал все вещи в опорный пункт милиции на конечной станции. Дежуривший сержант милиции поставил чемоданчик в углу кабинета, невнимательно просмотрел паспорт и затем небрежно бросил его в открытый ящик стола. Увлекшись изучением содержимого портмоне, сержант не заметил что паспорт, пролетев через ящик, свалился за него и застрял между задней стенкой стола и нижним ящиком. Затем сержанта отвлекли приводом пьяного дебошира, снятого с отправляющегося поезда и он окончательно забыл про документ. Паспорт Димыча будет обнаружен в этом месте через восемнадцать лет, во время очередной протравки тараканов.
   Именно это событие, без ведома Димыча, каким-то чудесным, необъяснимым образом качнуло стрелку весов в сторону безрассудства и любопытства и гражданин без паспорта, плотно прикрыв ворота, двинулся вглубь тоннеля.
  
   Глава 3
  
  
   После недолгого блуждания по подземному тоннелю, Димыч окончательно понял что заблудился, несмотря на обладание фотографической памятью. Этот навык он развил в себе в студенческие годы, когда понял, что ему катастрофически не хватает времени на чтение всей необходимой учебной литературы. Большую часть времени студента занимали чтение художественной литературы, в основном, самиздатовской и, конечно, многочисленные вечеринки с традиционным вином "Агдам". Димыч овладевал методом развития фотографической памяти в любом месте и в любое время суток. Метод заключался в умении использовать глаза как затвор фотоаппарата для фиксации картинки, с последующим мысленным проявлением ее. Частенько сокурсники с усмешкой наблюдали как Димыч, уставившись в книгу или на любой другой объект, нарочито моргал три раза, затем на несколько секунд закрывал глаза и замирал, чем очень походил на больного нервным тиком. Некоторые девушки, ловя на себе такой странный взгляд, относили его на счет своей красоты и неотразимости. Тем не менее, Димыч после месяца упорных тренировок достиг желаемого результата. Одного короткого взгляда куда-либо ему стало достаточно, чтобы с достоверной точностью мысленно воспроизвести увиденное в мельчайших деталях.
   Впервые Димычу не пригодилась его замечательная способность, настолько окружающий его тоннель казался однообразным и монотонным, несмотря на то, что начало путешествия предвещало массу всевозможных впечатлений и интересных открытий. Пройдя около ста метров, Димыч, повинуясь линии тоннеля, свернул направо и увидел, что обстановка изменилась. Тоннель приобрел более техногенный вид. Вдоль стен по низу с обеих сторон тянулись металлические трубы различного диаметра, выкрашенные в зеленый цвет. По верху вдоль стен - пролегали короба разнообразного сечения, в которых, по видимому, находились силовые кабели и воздуховоды. Через определенные расстояния в стенах попадались углубления, или ниши, в которые заходили трубы для того, чтобы скрутившись в замысловатый клубок, наподобие змей, затем распрямиться и последовать до следующей ниши. Клубок из труб венчали различные по форме и размеру краники, краны и вентили. В одной из ниш торчал вентиль размером с табуретку, и Димыч присел на него отдохнуть, окрестив свое убежище террариумом. Стали попадаться двери. Тяжелые, металлические, скорее всего бронированные, на некоторых из них вместо дверных ручек красовались стальные или чугунные колеса, выполненные в форме автомобильного руля. Изредка попадались двери с круглыми темными окнами на уровне человеческого лица. Окна, при ближайшем рассмотрении, оказались иллюминаторами, так как были герметично закрыты и сработаны из прочного двойного стекла. Однажды попалась дверь с освещенным изнутри окном. Димыч осторожно заглянул в него. В тускло освещенной комнате за столом, сваренным из листа железа и четырех стальных уголков, сидели три офицера и самозабвенно резались в карты. В другой раз за дверью оказалась столовая. Димыч понял это по столу, накрытому клеенчатой скатертью в синий горох и неистребимому запаху тушеной кислой капусты. Подняв глаза, увидел, что над дверью висит какой-то лозунг, написанный огромными буквами. Заинтересовавшись, он, сделав пару шагов, отошел назад, но даже стоя у противоположной стены, сумел прочитать лишь два последних слова: "...сгоряча. В.И.Восмикратный" Начало лозунга терялось за пройденным поворотом. Возвращаться не хотелось, и Димыч рассудил: "По-видимому, это что-то о пользе горячей пищи. А Восмикратный В.И., наверное, местный шеф-повар". На некоторых дверях висели таблички-треугольники, значение которых Димыч помнил еще с уроков по гражданской обороне: "Высокое напряжение", "Радиация", "Химическая опасность". За одной из дверей, когда Димыч поравнялся с ней, раздался грохот и промелькнул свет. Стало понятно, что мимо промчался лифт. Какая же глубина этого подземелья? Легкое беспокойство впервые за время путешествия под землей охватило Димыча. Но основной тоннель, по которому он двигался, плавно снижался, закручиваясь по спирали направо, и возникала иллюзия, что вот сейчас, именно за этим поворотом, он увидит конечную цель путешествия. Несмотря на то, что тоннель имел ответвления в виде боковых горизонтальных коридоров, меньших по размеру, Димыч решил дойти до конца, никуда не сворачивая. "Ведь должен он куда-то привести?". Все же, планы пришлось нарушить. На очередной развилке он услышал гул, доносящийся снизу, а когда гул, приближаясь, трансформировался в топот сапог не одного человека, Димыч, не колеблясь, свернул в боковой коридор и побежал, гонимый страхом. Проход оказался недлинным, и беглец очутился в тоннеле, точно таком же, из которого сбежал. Вернуться назад побоялся, пришлось пуститься дальше. А затем опять пришлось свернуть, так как впереди замаячила фигура часового, и еще раз, и еще... Подземелье, своими тоннелями и коридорами, словно спрут щупальцами, обвив и крепко удерживая, затянуло и закрутило Димыча так, что он окончательно потерял ориентацию во времени и пространстве.
   Когда измученный путешественник, ругая себя за безалаберность, решил, плюнув на все, повернуть назад, следуя теперь только по восходящей линии, его внимание привлекла очередная дверь с освещенным иллюминатором. Заглянув в него, он увидел нечто, вернее часть от нечто, что не могло быть распознано по видимым в окне элементам. Стало ясно одно - за дверью находится помещение очень больших, просто гигантских размеров. От мысли, что это помещение и есть сердце подземелья, куда он стремился и где найдет разгадку всего странного подземного объекта, по телу Димыча пробежала оторопь. Кстати, дверь не была заперта.
  
   Вот уже несколько минут путешественник в легком замешательстве и нерешительности стоял перед заветной дверью, снедаемый сомнением. Незадолго до этого Димычу перебежала дорогу огромная серая крыса с рыжими подпалинами, маскирующаяся под цвет и фактуру бетона. Серая крыса, конечно, не черная кошка, но Димыч, на всякий случай, сплюнул через левое плечо три раза. Он верил в приметы. В бытность студентом политехнического института Димыч проживал в общежитии - мрачном сером здании дореволюционной постройки. Веселая школярская жизнь протекала по типу коммуны. Тем не менее, почти каждый из студентов имел при себе какой-нибудь предмет, являющийся личной собственностью, но пользующийся устойчивым и постоянным спросом всех остальных. Все члены коммуны признавали бесспорное право хозяина и обязаны были спросить разрешение попользоваться вожделенным предметом. Особенной популярностью пользовались пиджак с нашитым к подкладке патронташем для шпаргалок, карманный сборник лирических стихов о любви (его наличие в кармане во время свиданий действовало на девушек безотказно), молоток, штопор и гитара. Димыч являлся обладателем и хозяином огромной плоской чугунной сковороды диаметром не менее сорока сантиметров, единственной на все общежитие. Сковорода имела потрясающий успех, сравнимый разве что со сборником любовных стихов. Во-первых, на ней можно пожарить единовременно не менее трех килограммов картошки, то есть накормить от одного до двадцати человек сразу. Во-вторых, только на этой сковороде картошка всегда получалась с румяной хрустящей корочкой и неописуемым вкусом. А так как жареная картошка для студента, что фураж для лошади, то представители фуражирского обоза чуть ли не ежедневно забегали за замечательной сковородой. К середине второго курса Димыч вдруг уловил связь между результатами экзаменов и глупой чугунной посудиной. Если он расставался с ней накануне испытания, то результат, как правило, всегда получался значительно ниже ожидаемого. Пришлось принимать чрезвычайные меры. С тех пор накануне экзамена на дверь комнаты Димыча вешалось объявление "У сковороды завтра экзамен", и никакие уговоры голодных сокурсников не могли заставить хозяина расстаться с ней.
   И вот теперь, когда Димыч в раздумьях стоял перед закрытой дверью, размышляя о возможном исходе сомнительного дела, в этот самый момент, много километров западнее подземелья произошло событие, снова необъяснимым образом повлиявшее на его дальнейшую судьбу. В родное общежитие бывшего студента с гиканьем и хохотом ввалилась после ночного купания шумная и голодная компания абитуриентов. Обнаружив знаменитую сковороду Димыча, оставленную им в наследство будущим студентам, ватага с энтузиазмом принялась жарить гору картошки. Это событие, хотя и без ведома Димыча, явилось последним резоном, и он решительно потянул дверь за рулевое колесо.
   Впечатление, произведенное на Димыча увиденным, можно резюмировать так: его охватила падучая кондрашка, но столбняк, нахлынувший следом, удержал на ногах.
   Помещение, открывшееся взору, могло свободно вместить в себя Египетскую пирамидку средних размеров. Чтобы полностью охватить его взглядом, необходимо было покрутить головой и глазами, что в первое мгновение было невозможно из-за столбняка. Тогда Димыч зажмурил глаза, напряг жилу и завертел головой из стороны в сторону с невероятной скоростью. Мозговая встряска помогла справиться с нервным недугом, и он смог осмотреться. Димыч оказался на небольшом металлическом балкончике. Сделав два шага и заглянув вниз, он увидел, что находится примерно на высоте шестого этажа жилого дома. Внизу копошились несколько человек в белых одеждах. Все их действия совершались вокруг сооружения, стоящего в центре помещения и простирающегося снизу и до самого потолка. Чтобы разглядеть потолок, пришлось высоко задрать голову, но он полностью терялся во мраке. Димыч, охваченный чувством первооткрывателя, внимательно рассмотрел это сооружение снизу вверх и совершенно отчетливо понял, что перед ним - космическая ракета. Со всех сторон она была окружена металлическими фермами, балками, еще какими-то технологическими элементами, но за всей этой железной клеткой просматривалась законченная, готовая к старту космическая ракета, именно такая, какой и представлял ее себе Димыч, основываясь на редких фотографиях, увиденных в печати после удачных стартов Советских космонавтов. Единственное, что отличало эту - ее местонахождение, глубоко под землей. Димыч, захлебываясь от чувства гордости и восхищения, продолжая разглядывать это чудо, думал: "Ну, как такое можно построить? Неужели это дело рук человеческих? Как же ее сюда затащили? А ведь наверху никаких признаков. Как она взлетает? Значит наверху огромный открывающийся люк. А как все замаскировано! Мне никто не поверит. Эх, потрогать бы и пощупать все это руками. Как интересно! Нет, точно никто не поверит. Вот увидеть бы запуск! Потрясающе! Интересно, как называется это чудо?". Вытянув шею и заглядывая за металлические балки, Димыч разглядел три буквы, которыми закачивалось название ракеты: "...НУС". Начало слова никак невозможно было разглядеть. В голове побежали возможные варианты: "ГНУС", "АНУС".... Улыбнувшись нелепости подобный тавтологии, Димыч решил: "Еще успею разгадать этот кроссворд". Тут его внимание привлекла одна деталь, не замеченная в первые минуты. От балкончика, на котором стоял восторженный Димыч, прямо к ракете протянулся металлический мостик, упирающийся в открытый люк в боку корабля, призывно зазывая осуществить зародившуюся мечту побывать внутри. Упустить такой шанс - невозможно. Димыч снова заглянул вниз и обнаружил, что люди исчезли, и только из-под основания ракеты, которое он не мог рассмотреть, выбивались легкие белые облачка пара. Чутко прислушался. Ухо уловило ставшие привычными звуки, сопровождавшие его всю дорогу: легкое гудение вентиляции, тихое шипение и свист вырывающегося пара, монотонный гул работающих моторов и двигателей, тихие позвякивания и постукивания, доносящие откуда-то издалека. Присутствия людей не слышно. Сама судьба дает такой шанс! Димыч на всякий случай выглянул в тоннель, никого там не увидел и осторожно, осматриваясь по сторонам и заглядывая вниз, старясь не шуметь сапогами, двинулся по мостику к ракете.
   Если представление Димыча о внешнем виде космического корабля очень близко приближалось к увиденной действительности, то кабина пилота обескуражила обывателя, впервые попавшего в нее. То, что это и есть кабина пилота, однозначно подтвердило кресло, располагающееся перед пультом управления. Кресло космонавта чем-то отдаленно напоминало стоматологическое, но отличалось опутавшими его проводами, трубками и баллонами. Пульт управления, утыканный тумблерами и переключателями, светился приборами, входящими в систему индикации и сигнализации. Впрочем, описание технических подробностей не является целью данного повествования, поэтому ограничимся тем, что Димыч хотя и был обывателем, но все же с высшим техническим образованием, поэтому осмотревшись, он без труда распознал систему регенерации воздуха, радиооборудование, баллоны с кислородом, аппаратуру системы ориентации и многое другое, необходимое для орбитального полета. Кабина, шарообразной формы, оказалась просторней, чем представлялось при взгляде снаружи. По ней можно передвигаться. Три окна-иллюминатора с жаропрочными стеклами и специальными шторками, защищающими глаза от прямых солнечных лучей, позволяли наблюдать пространство вокруг ракеты. Возникшее искушение посидеть в кресле пилота, ощутив себя космонавтом, прервалось новым звуком, донесшимся снаружи. Димыч исподтишка выглянул из кабины и увидел, что дверь в тоннель распахнута настежь, а за ней происходит какое-то движение. "Через эту дверь можно пройти только в кабину, значит, сюда кто-то направляется. Что же делать?" - Димыч в панике заметался. Спрятаться совершенно негде, путь назад отрезан....
  
   Глава 4
  
   Начальник подземного объекта, полковник КГБ Федор Эдуардович Пузцов беспокойно прохаживался по своему кабинету. Несмотря на то, что кабинет располагался под землей рядом с центром управления полетом, он был достаточно комфортно оборудован. Удобный диван, обитый натуральной кожей, позволял при необходимости полноценно расслабиться и отдохнуть. Вентиляционная система работала безотказно - свежий воздух доносил до полковника нежный ночной степной аромат. На большом столе, сработанном дореволюционным краснодеревщиком, а потому готовом служить людям еще с полвека, стоял хрустальный графин с ледяной водой и несколько разночинных телефонных аппаратов. Настольная лампа, подобранная полковником лично, очень походила на лампу, увиденную им в музее В.И.Ленина. На одной из стен, окрашенных в бежевый цвет, красовался лозунг, начертанный на белом фоне красными буквами: "Ко дню рождения Ильича, не сделай глупость сгоряча! В.И.Восмикратный". Виктор Иванович Восмикратный, генерал-майор КГБ, являлся непосредственным начальником полковника Пузцова. Фразу, сказанную им не так давно на собрании, посвященном приближающемуся столетию вождя, полковник посчитал очень своевременной и животрепещущей. Она глубоко запала в сердце Пузцову, и он распорядился оформить цитату в виде лозунга, развесив по всему объекту. На стене противоположной лозунгу - в ряд висели портреты Дзержинского, Ленина, Брежнего и Восмикратного. Феликс Эдмундович Дзержинский, читая лозунг, подозрительно и одобрительно хмурился. Владимир Ильич, хитро щурясь на цитату, как бы восклицал: "Архизлободневно, батенька!". Взгляд Леонида Ильича Брежнева был устремлен поверх лозунга, в коммунистическую даль. Портрет Виктора Ивановича Восмикратного, точнее, его глаза - обладали чудодейственными свойствами. В каком бы месте кабинета не находился полковник, они всегда смотрели на него, причем выражение глаз менялось в зависимости от обстоятельств: с благодушного и одобрительного - до гневного и осуждающего. В данный момент портрет явно беспокоился. Это беспокойство передавалось полковнику и оттого он нервничал. Причина для беспокойства есть. Для полной подготовки к полету, как всегда, не хватило нескольких дней. Сегодня утром из Москвы пришел приказ о полной боевой готовности. Полковник хорошо понимал почему. Главная задача была ранее четко определена: обогнать американцев хоть на день, час или несколько минут, но обогнать. Любой ценой. Задним умом Пузцов понимал, что такое суетливое соперничество может и не довести до добра. Но зато, в случае успеха, генеральские погоны ему обеспечены. Поэтому все силы объекта бросились на выполнение задачи. Несколько минут назад полковнику доложили, что все готово к запуску. Время Ч приближается, уже ничего нельзя ни изменить, ни отменить. Незадолго до этого полковник встретился с основным персоналом объекта, выслушал доклады, отдал приказы, поддержал морально-политический дух подчиненных, закончив встречу, как всегда, любимым лозунгом: "Ко дню рожденья Ильича, не сделай глупость сгоряча!". Затем вернулся в свой кабинет, доложился в Москву и теперь, нервно расхаживая, ждал очередного доклада...
  
   ...В это время Димыч, охваченный смятением, продолжал метаться по кабине. Осторожно выглянув еще раз, он утвердился в том, что сюда двигаются люди. У открытой двери он увидел вооруженного военного, стоящего в позе часового, из тоннеля слышались звуки шагов и голоса. "В лучшем случае - арестуют, в худшем - пристрелят", - эта мысль чуток отрезвила суматошную голову. Димыч замер, глубоко вздохнул и медленно выдохнул. После короткой медитации несколько успокоился и в который раз внимательно осмотрелся. На потолке он увидел слегка приоткрытый люк, не замеченный им раньше. Рост Димыча позволил ему без труда дотянуться и ухватиться за край люка, чуть подпрыгнув. Затем Димыч, повиснув на одной руке, свободной откинул тяжелую многослойную крышку люка. В следующую секунду он, подтянувшись на двух руках, очутился в еще одной кабине. Кабина, размером намного меньше первой, также включала кресло пилота, стоящего спинкой к люку. Снаружи загромыхал железный мостик. Люди приближалась. Димыч прикрыл за собой люк, бросился к креслу, бухнулся в него с налету, откинул голову, закрыл глаза и сказал: "Все. Будь, что будет, дальше бежать некуда". Кресло, в котором оказался Димыч, отличалось своей формой. Находясь в нем, человек не сидел, и не стоял, а пребывал в промежуточном состоянии: полусидя, или полустоя, кому как удобнее. Но Димычу было не до анализа формы кресла. Полусидя в ожидании своей неминуемой участи, он слышал снизу голоса, но слов разобрать не мог, то ли от страха, то ли оттого что разговаривали тихо. Он также не мог видеть что люк, через который он проник сюда, приоткрылся, в него заглянула человеческая голова, осмотрелась и, не увидев Димыча, скрытого спинкой кресла, исчезла, захлопнув крышку люка. Димыч понял это по своеобразному звуку и затем - по внезапно наступившей гробовой тишине....
  
   ...Спустя некоторое время в кабинете полковника зазвонил телефон. Пузцов снял трубку, произнес: "Докладывайте..., выполняйте, я сейчас буду". После этого он положил телефонную трубку, налил и выпил полный стакан воды, повернувшись к портретам отдал им честь, затем неумело перекрестился, сказал вслух сам себе "Ну, с богом" и строевым шагом направился в центр управления полетом.
   Открыв дверь, ведущую в большое помещение, называемое ЦУПом, Пузцов ощутил себя Дворжаком,
   дирижером огромного слаженного оркестра, готового по мановению его дирижерской палочки грянуть в раскатистые литавры; надув щеки, густо и хрипловато забасить в фаготы; едва порхая над клавишами фортепиано, создать нежно-переливчатую мелодию и окрасить ее сочными и поэтичными тонами скрипок. И вся эта полифония предназначалась для сопровождения главного действа, разворачивающегося на огромном светящемся экране, перед которым амфитеатром размещались оркестранты - полета космической ракеты. Вместо партитуры перед каждым из оркестрантов громоздились экраны, по которым пробегали или просто высвечивались цифры и графики, а вместо музыкальных инструментов - пульты с множеством клавиш и тумблеров. Каждый из них являлся высочайшим специалистом, даже виртуозом в своей области и мог безукоризненно исполнить собственную партию, сымпровизировав в нужный момент или поддержав растерявшегося соседа. А все вместе они и представляли собой тот слаженный оркестр, готовый по приказу Пузцова немедленно приступить к увертюре.
   Оркестр разминался, создавая какофонию: проводились последние проверки систем, люди отрывисто переговаривались на профессиональном малопонятном языке - словом, велась обычная необходимая работа, предшествующая старту. Пузцов, стоя у главного пульта управления, выслушивал доклады и отдавал приказы. Наконец наступила минута, когда полковник, осознавая всю важность происходящего, одернул пиджак, осмотрелся критическим взглядом вокруг себя, мысленно взмахнул дирижерской палочкой и скомандовал: "Ключ на старт!".
  
   ...К тому моменту, когда Пузцов отдал решающую команду, Димыч все еще находился в кресле, расслабленно и опустошенно уставившись перед собой. После всех пережитых приключений наступила фаза резкого торможения, и он пребывал в полнейшей апатии, которая, как известно, характеризуется снижением психической активности, безразличием и безволием. Димычу снова вспомнился комсомольский вожак Павка Корчагин, с горящими глазами вещавший: "Партия прикажет, и в космос полетим!". "Прямо вещун-пророк какой-то, - подивился Димыч, - впрочем, что-то я очень часто за последние сутки предаюсь воспоминаниям". В силу своего возраста и неиссякаемого оптимизма Димыч до этих событий не был обременен этой старческой проблемой. Все его мысли, фантазии и действия всегда устремлялись в будущее, ближайшее и далекое, а воспоминания, иногда посещавшие его, были связаны исключительно с девушками, и только в том случае, если доставляли приятность и удовольствие. "Говорят, перед смертью человек вспоминает свое прошлое". Димыч поежился и отогнал эту абсурдную мысль. Как и все молодые люди, он не сомневался в своем бессмертии, как минимум, на ближайшие сто лет. И в ту же секунду, его детство и юность, существовавшие до этого момента независимо от Димыча, будто в параллельном мире, слились в единое целое с настоящим Димычем, вызвав щемящее чувство трепетной ностальгии....
   Его мама, по профессии - библиотекарь, по образованию - филолог, схоронив мужа через два года после рождения единственного сына, вскоре вышла замуж за вдовца, также растившего сына. Сводный брат Димыча был младше на год, в семье его называли Олегыч. Отчим, ведущий инженер, сутками пропадал на оборонном заводе, втянутом в бесконечную, изнуряющую гонку вооружений, развязанную коварными империалистами. Мама - стройная, очаровательная блондинка, озабоченная главной своей задачей - чтобы дети были сыты физической и духовной пищей, всей душой обожала своих мужчин. Отчасти ей это удалось. Димыч на правах старшего брата опекал младшего, слегка меланхоличного толстячка Олегыча. Как и все советские мальчишки, братья хулиганили, дрались, неоднократно поджигали квартиру, взрывали пистоны, притаскивали бездомных собак, болели лишаем и ветрянкой, но вопреки, а может быть и благодаря этому, неплохо окончили школу и поступили в институты. Димыч - в политехнический, Олегыч - в медицинский. Мамиными стараниями мальчишки, кроме положенных по возрасту Толстого, Майн Рида и Беляева, перечитали еще чуть ли не четверть областной библиотеки, включая Библию и Фридриха Ницше. Этот факт позволил повзрослевшим братьям относиться ко всему происходящему вокруг с долей здорового любопытства и скептицизма.
   "Эх, расскажу Олегычу, ни за что не поверит", - подумал Димыч и тотчас ощутил что ракета, в которой он находился, завибрировала вместе с креслом. "Ничего себе, они что, взлетать собрались?" Фаза психического торможения сразу сменилась фазой возбуждения. Димыч резко вскочил с кресла, но тут же упал обратно, так как в этот момент вибрация ракеты усилилась, и Димыч почувствовал движение ракеты. Снаружи нарастал гул. "Что же делать? Я погибну при взлете! Нет, не хочу!" Он сделал еще одну попытку встать, но опять был прижат к креслу инерционной силой. "Так, спокойно. Похоже, так просто мне отсюда не выбраться. Думай, пока не оглох!" - отдал приказ себе Димыч. Умевший молниеносно принимать решения, он лихорадочно осмотрелся, схватил шлем, соединенный с кислородным баллоном, в свою очередь прикрепленным к креслу, натянул на голову и включил кислород. Затем схватил фиксирующий ремень, помешкав секунду, разобрался с его устройством и пристегнул себя к креслу. Ракета продолжала медленное и дрожащее движение вверх, но шлем, приглушивший грохот, и кислород сделали свое дело - Димыч немного успокоился. Затем ракета неожиданно прекратила движение, продолжая вибрировать. "Может быть, это просто испытания? А есть ли кто-нибудь в нижней кабине? Вдруг это беспилотный полет? Что же будет?" Окончательно испугаться Димыч не успел, потому что почувствовал в этот момент резкое, порывистое и мощное движение ракеты вверх, тогда как самого его стало с огромной силой вдавливать в кресло...
  
   ...Как только в чреве затрепетала и забилась ракета, Земля поняла: "Пора!" Медленно раздвинув ладони, явила свету свое детище. Ракета, осторожно высунув макушку из образовавшейся прорехи, трусливо осмотрелась и замерла, мелко и часто содрогаясь. Подрожав недолго, зарокотала, набралась сил и полегоньку, неспешно, приноравливаясь к окружающему, начала движение вверх. Земля не сразу, осторожно придерживая, отпускала Ракету, выжидая, пока та наберется мощи. Но вот наступил момент, когда Земля уже не могла укротить и задержать рвущуюся ввысь силищу. И она отступила. Испытывая облегчение, она отпустила Ракету, с невероятной мощью стремительно набирающую высоту...
  
   ...Мозг Димыча начал медленно покидать место своего обиталища, уготованного природой. Плавно стекая вниз и равномерно распределяясь по органам, он заполнил каждую клеточку тела. Поэтому очередная мысль, порожденная мозгом, возникла в районе коленок, стала подниматься, проникла в грудь и руки, и Димыч подумал не головой, но телом: "А сон то, в руку был...". Последняя мысль зародилась под грудной диафрагмой и протяжно закричала: "Умира-а-а-ю-ю!!!..." В этот момент в пустой голове сработал предохранительный клапан, который установлен там для подобных ситуаций, к счастью, работающий в автоматическом режиме, и Димыч отключился, потеряв сознание....
  
   ...Уже попрятались в земляные норы свихнувшиеся от землетрясения, грохота и света суслики и прочие жители казахской степи; уже отвизжались обезумевшие свинки и теперь, зарывшись пятаками в навоз, обиженно похрюкивали; уже редкие случайные люди, издалека увидев взлет ракеты и, пережив всю возможную гамму чувств: ужас, удивление и восторг, недоуменно пожимая плечами, разошлись по своим делам; а в подземелье, в центре управления полетом, все еще продолжал монотонно отстукивать метроном: "Три минуты - полет нормальный.... Пять минут - полет нормальный...".
   И что интересно, никто из причастных к этому "нормальному" полету людей, делающих сейчас свою обычную работу в ЦУПе, даже не догадывался о ненормальности взлета ракеты. Никто из них не мог и предположить, что сейчас на борту корабля, в совершенно бессознательном состоянии летят в неизвестность девяносто килограммов лишнего веса, ставящие под сомнение не только достижение цели, но сам факт полета.
  
   Глава 5
  
   ...Летний Заволжский луг, расцвеченный разнотравьем, источал терпкий аромат богородской травы. Димыч, растопырив руки и ноги, медленно парил над лугом, жадно вдыхая возбуждающий запах и рассматривая сверху ситцевую акварель, мастерски исполненную Флорой - богиней цветов. Многие цветы узнавались Димычем: ромашка, колокольчик, луговой чай, мыльнянка, гвоздика.... Цветы, не имеющие для него названия, но виданные - перевиданные им тысячу раз, ощущались такими же родными и прекрасными. Жужжащая братия насекомых сосредоточенно трудилась. Каждый из них, прильнув дрожащим тельцем к соцветию, целовал его в раскрытые уста, чтобы в следующую секунду перелететь на соседнее растение. Цветы не успевали обижаться - место покинувшего влюбленного тотчас занимал следующий, так же страстно припадая к устам. Невесомые бабочки, порхая над цветником, радели единственно об одном - придать акварели прозрачный и трепещущий вид. В трельный свист кузнечиков вплеталась неземная музыка. Мелодия была незнакома, но божественна. Солировали флейта-пикколо и клавесин.
   Парение доставляло Димычу неописуемое наслаждение. "Я - в раю. Это бесподобно! Я умер и попал в рай. У меня есть руки и ноги, но они мне не нужны. Я все равно не ощущаю их тяжести. Я стал бестелесным фантомом, и только чувства у меня остались и даже обострились: я вижу каждую травинку и пчелку, я чувствую самый тонкий аромат гвоздики, я слышу отдельные инструменты в оркестре! Как хорошо! Я хочу, чтобы так было всегда!".
   Ожидания Димыча не сбылись. Сначала пропало видение. Луг потемнел, как от набежавшей грозовой тучи. Прозрачные акварельные краски перемешались и сгустились, затем на рисунок плеснули фиолетовых чернил, они расплылись, полностью смазав все очертания и, наконец, почернели. Димыч увидел перед собой абсолютно черное полотно, а потом, как будто кто-то нажал выключатель, разом на нем вспыхнули неестественно яркие и ослепительные звезды. Пока Димыч пытался найти этому объяснение, музыка продолжала звучать, но все тише и тише, будто кто-то невидимый специально убавлял звук, плавно передвигая регулятор громкости. Когда неземная музыка полностью исчезла, ее сменил монотонный тихий шум, но источник его находился не снаружи, а внутри головы. В это время ноздри еще продолжали улавливать луговой аромат, но и он постепенно улетучивался, последним из райских ощущений. "Что происходит? Теперь я в преддверии ада?". Димыч попробовал шевельнуть рукой и отчетливо ощутил напряжение мышц. "Нет, у бестелесных существ не может быть мышц, надо просто их пробудить". Димыч принялся поочередно, а затем и синхронно сокращать мышцы тела. От этого дрыганья произошло непонятное: руки, ноги и голова болтались и двигались хаотично, совсем не так, как хотелась хозяину, а вот его тело оставалось неподвижным, несмотря на усиленное напряжение мышц брюшного пресса и спины. Притомившись, Димыч утихомирился и в этот момент все вспомнил: поезд, недосчитавшийся одного пассажира, Костю Копытова - солдата срочной службы, бесконечное подземелье и ракету. Он вспомнил, как в последнее мгновение перед взлетом успел пристегнуть фиксирующий ремень (Поэтому я и не могу двигаться), надеть шлем и включить кислород. Димыч осознал, что черное полотно с яркими звездами - ничто иное, как просматриваемый через окошко в шлеме и иллюминатор в ракете космос - пустой, холодный и враждебный. От этой мысли сердце отчаянно заколотилось, и Димыч окончательно вернулся в действительность. Реальность оказалась страшной. Во-первых, его знобило. Во-вторых, подташнивало, и ныли виски. В-третьих, положение казалось безысходным и трагическим. Волна безнадежности и страха захлестнула Димыча, он откинулся на кресло, закрыл глаза и беззвучно запаниковал...
   Чем хороша морская накатная волна? Тем что, захлестнув, она обязательно отступит, оставив после себя опустошенный и омытый берег, дав возможность сделать необходимый вдох или уползти, а может быть, подготовиться к приходу следующей волны? Вон там вдалеке уже виден ее гребень, запененный белыми барашками. И не надо дожидаться девятого вала. Пока ты барахтаешься в соленой мутной хляби отступившей волны, у тебя есть шанс. Может быть последний, но шанс.
   Димыч, в какой-то момент осмыслив, что захлестнувшая его волна отчаяния отступила, а следующая будет обязательно роковой, которая, закрутив и захлебнув болью и бессилием, унесет в пучину небытия, не оставив шанса, решил для себя: "Я обязательно выкарабкаюсь. В конце-то концов, я еще жив. Я дышу. Я даже не ранен. У меня ничего не болит. Ну не на Луну же запустили эту дурацкую ракету! И как я раньше не подумал, возможно, в соседней каюте сидят космонавты, наши, Советские. Они обязательно помогут. Надо только добраться до них".
   Сначала Димыч попробовал снять шлем. Ничего страшного не произошло. Дышалось, как и прежде. Затем он отстегнул фиксирующий ремень и попытался встать. От неловких движений и несоразмерных усилий Димыч вылетел из кресла, закрутился вокруг своей оси в тесном пространстве, ударился о корпус ракеты, отчего его опять закинуло к креслу, где он попытался зацепиться за него, но вместо этого снова оттолкнулся и поплыл в сторону люка. Но и здесь ему не удалось остановиться. Тошнота усилилась, но при этом Димыч понял, что состояние невесомости ему нравится. "Надо просто потренироваться. Для начала, наверное, необходимо полностью расслабиться"...
  
   ...Пока Димыч осваивал совершенно новое для себя состояние, в соседней каюте в кресле пилота отдыхал космонавт. Закончен один из важнейших этапов полета - взлет и выход в космос.
   Космонавта звали Владлен Кузьмич Скворцов.
   Подобно тому как талантливый живописец с большой достоверностью передает характер и сущность модели, используя гибкую и точную линию, контраст света, тени и живой динамичный мазок, так и самый выдающийся портретист по имени Жизнь расчертил лицо Владлена штрихами, смело использовав светотеневые эффекты, не только не испортив природной красоты, но придав ей особую выразительность. Жизнь не продумывала композицию картины на лице Владлена заранее, она рисовалась спонтанно, в процессе работы, и оттого получилась уравновешенной, динамичной и правдивой.
   Разбегающиеся веером морщинки из внешних уголков глаз и легкий прищур - это смешливый характер модели и пытливый ум. Короткая складка между бровей - постоянная готовность мыслить и принимать решения, а глубокие борозды на скулах - гибель друзей, летчиков-испытателей. Седина в черных волосах - результат первого полета в космос, едва не закончившегося трагически. Выдвинутый вперед подбородок с ложбинкой по центру - трезвый и решительный взгляд на Жизнь, своего портретиста, и желание иногда поспорить с ним. Только красиво очерченный рот выдавал чувствительную застенчивость натуры, поэтому, как правило, был крепко сжат.
   Удивительно, но такой красивый и цельный мужчина не нашел счастья в личной, интимной жизни. Скорее всего, именно цельность и весомость натуры явились своеобразной броней, которую не сумела пробить ни одна из красавиц, пересекавших жизненный путь Владлена....
   Рано осиротевший Владлен воспитывался в семье родной тетки, где росли трое сыновей - погодков: 23-го, 24-го и 25-го годов рождения. Владик, родившийся в 26 году, пришелся очень кстати, продолжив этот числовой ряд. Тетка Маня, ее муж дядя Саша и мальчишки приняли Владика как родного - одним больше, одним меньше - какая разница. Семья обитала в деревянном флигельке двухэтажного дома в одном из южных городков. Во флигель вела деревянная лестница, расположенная снаружи дома, на которой каждый день болталось развешенное для просушки многочисленное мужское исподнее. Мальчишки, к которым присоединялась ватага соседских ребят, с гиканьем носились вверх-вниз по лестнице, обязательно запутываясь в белье и роняя его. Тогда тетка Маня выстраивала ребятню строго по возрасту и поочередно отвешивала им звонкие подзатыльники, соизмеряя силу удара с годом рождения. Так что Владику всегда доставался самый слабый шлепок. На этом тетя Маня считала воспитательный процесс законченным.
   Дядя Саша, высокий и грузный мужчина, отличался мягким нравом, любил поиграть в домино с соседями в пыльном дворике и также изредка занимался воспитанием сыновей. Раз в месяц дядя Саша строил ребятню и вел в ближайшую парикмахерскую на подстрижку, где их жужжащей машинкой стригли "под ноль". Раз в неделю, тем же строем, мужчины шли в баню, вооружившись шайкой и веником. Дядя Саша с оттяжкой хлестал тощие зады и спинки мальчишек, приговаривая: "Вот так, вот так, чтоб не повадно было". Ребятня отбрыкивалась и визжала, но дядя Саша, крепко держа за локоть левой рукой, правой продолжая банить, просил: "Ну-ка, сынок, поддай еще парку, чтоб до мурашек пробрало".
   Начиная с августа 41-го года тетя Маня ежегодно провожала на фронт по сыну, получая не более чем через три месяца похоронку на каждого из них. Получив последнюю, четвертую похоронку на мужа, ушедшего на фронт в июне 41-го и провоевавшего дольше всех, тетка уже не плакала. Три дня она окаменело сидела под маленьким бумажным иконостасом, спиной к нему, и бормотала: "Господи, да что ж это такое? Господи, да за что ж это так?".
   В январе 45-го тетка проводила в армию Владлена. Воевать тому на ее счастье не пришлось. У страны уже пропала необходимость штамповать летчиков на ускоренных курсах и Владлен, попав в летную школу, проучился в ней весь положенный срок. Тут и война подступила к победе. После войны Владлен служивал на Дальнем Востоке, затем его перевели на испытательную работу, где он добился немалых успехов, став настоящим профессионалом. Когда прозвучал призыв идти в отряд космонавтов, Владлен, не раздумывая ни минуты, принял решение и, успешно пройдя все испытания, был зачислен туда....
  
   Владлен Кузьмич, боковым зрением уловив какое-то движение, повернул голову и изумленно уставился на раскорячившегося человека, с помощью неловких движений приноравливающегося к невесомости. Разглядывая тельняшку, драное спортивное трико и кирзовые сапоги гигантского размера, Владлен оторопело размышлял: "Что это? Очередной эксперимент психологов, черт бы их побрал?! Как они мне надоели! Новый психологический тест? Наподобие того, когда в иллюминатор заглянул инопланетянин с рожками-антенами на зеленой роже. Но я не на тренажере! Я в космосе! А может, загипнотизировали, проверяют адекватность реакции? А вдруг я просто спятил?". Тут Владлен Кузьмич увидел что фантом, приняв более-менее правильное положение в тесном пространстве, что-то говорит и тычет пальцем правой руки в запястье левой. Догадавшись, он снял наушники и услышал:
   - Который час, не скажете?
   Голос прозвучал абсолютно реально, но вопрос показался таким абсурдным, что Владлен Кузьмич, проглотив образовавшийся в горле комок, ответил:
   - Может и закурить попросишь?
   - Я не курю, - ответил незнакомец, дернулся, и его закинуло на Владлена.
   Тот, машинально вытянув вперед руку, оттолкнул фантома, который от легкого толчка окончательно потерял контроль над телом и отчаянно забарахтался, приговаривая:
   -Фу ты, черт возьми, за что же мне здесь уцепиться можно?
   Ошеломленный Скворцов, рискуя быть ударенным огромным кирзовым сапогом, вскричал:
   - Замри! Не двигайся. Расслабься. Медленно протяни руку и ухватись вон за ту блестящую ручку. Не делай резких движений. Осторожно сапогами. Ты кто такой?
   - Меня зовут Димыч. Я тут случайно оказался. Мы что, в космос что ли летим?
   - Хотел бы я сам это знать. Вроде летел на Луну, а теперь сомневаюсь.
   - На Луну???
   От великого изумления Димыч выпустил спасительную ручку и снова закувыркался.
   - Слушай-ка, парень. Это тебе не карусельки. Хватит дергаться!
   Владлен Кузьмич, отстегнув на себе фиксирующий ремень, выплыл из своего кресла, ловким и сильным движением притянул к нему Димыча, ухватив за тельняшку, вдавил в кресло и защелкнул на нем замок ремня.
   - Рассказывай все по порядку. Если это какой-то эксперимент, то все в порядке. Как видишь, я в обморок не упал, не обкакался и крыша у меня не съехала. Слушаю.
   Димыч, все еще испытывая невероятное изумление и поэтому, заикаясь и путаясь, пропуская и возвращаясь к пропущенному, сбивчиво рассказал Владлену Кузьмичу все, что с ним произошло за последние сутки, закончив свой рассказ словами: "Вот так я здесь и оказался".
   Теперь пришла пора изумляться Владлену Кузьмичу. Внимательно разглядывая и наблюдая парня во время рассказа, он поверил, что его история - истинная правда. Но изумился он не столько сумасбродству и безалаберности Димыча, сколько тому, как самая изощренная в мире система секретности, способная засекречивать любые масштабные проекты и действия, на этот раз явно дала сбой. Только непонятно на каком этапе это произошло. Видимо машина засекреченности изначально строилась такой громоздкой и неповоротливой, что любой человек рядом с ней казался неприметной букашкой, а потому мог быть с равной вероятностью раздавлен ею или пропущен незамеченным между колес, что и произошло с этим мальчишкой. Осознав это, Владлен Кузьмич расхохотался. Мысль о том, как опорфунились все эти полковники и генералы, отвечающие за секретность проекта, совсем его не огорчила.
   - А когда обратно на Землю собираетесь? - Димыч, не понимая причины смеха космонавта, даже слегка обиделся. - Провалил я свою первую командировку. Неприятности теперь будут.
   - Неприятности? Вряд ли ты назовешь неприятностями то, что тебя ждет, - Владлен Кузьмич, отхохотавшись, стал очень серьезным. - Я бы назвал это бедой.
   - Бедой? Да ладно, что же, расстреляют меня что ли, без суда и следствия? Не те времена. Разберутся. Ну, уволят с работы, выгонят из комсомола. Я же вреда никакого не принес. Бес меня попутал, а умысла никакого не было.
   - Да ты что, - возмутился космонавт,- не понимаешь? Ты срываешь самый важный космический полет! Сколько лет к этому готовились, сколько денег в проект вбухали, а ты: "Бес меня попутал". Это не бес, а твоя пустая башка тебя попутала. Или думаешь если кретин, то и взятки гладки? Ты еще докажи, что у тебя не было умысла, что ты не диверсант, не империалистический шпион!
   - Ну ладно, - Димыч оскорблено вскинул голову. - Про лазутчика я сегодня уже слышал. Что же мне, теперь, повеситься?
   - Неплохая мысль, - ухмыльнулся, успокаиваясь, Владлен Кузьмич. - Забавно будет посмотреть, как ты повесишься в невесомости.
   А про себя подумал: "Влип ты, парень, по самые уши!". Что-то подсказало ему, что говорить об этом вслух пока не стоит.
   - Кстати, не могу сказать, что очень приятно познакомиться, но представлюсь: меня зовут Владлен Кузьмич, а если ты Димыч, то зови меня Кузьмич. Так короче, - он примирительно протянул руку для пожатия. - Освобождай место, осторожно. Мне пора выходить на связь. Сейчас доложу начальству.
   - Слушай, Кузьмич, - испугался Димыч, - может не надо? Может, я также тихонько вернусь с тобой, никто и не заметит.
   - Ты что, парень? Похоже, невесомость перемешала твои мозги. Да не сучи ножками да ручками. Переломаешь все. Зацепись вот здесь и не дергайся.
   Доклад Скворца (именно такой позывной был у Владлена Кузьмича) на Землю о том, что на борту находится посторонний человек, вызвал в ответ гробовое молчание...
  
   Глава 6
  
  
   Пузатая хрустальная рюмка в руке Пузцова, преломляя свет настольной лампы под зеленым абажуром, обнаружила в себе свойства калейдоскопа. Роль разноцветных стеклышек и камешков исполнял армянский коньяк янтарного цвета, наполнивший рюмку, зеркалами служили тонко отточенные грани хрусталя. Полковник, держа рюмку за изящную ножку, медленно поворачивал ее, отчего внутри вспыхивали причудливые меняющиеся узоры, несущие в себе весь цветовой спектр, вобранный божественным напитком в период своего рождения и созревания. Это был цвет спелого винограда, солнца, выжженной травы в предгорьях, цвет загорелых человеческих рук и конечно цвет столетнего дуба.
   Наслаждаясь замысловатою калейдоскопической игрой, полковник Пузцов ожидал обеда, оттягивая момент поглощения любимого напитка - армянского коньяка пятнадцатилетней выдержки.
   Закончен этап взлета, корабль вышел в космос и устремился к своей цели, о чем Пузцов уже доложил Восмикратному. Теперь полковник, не спавший сутки, предполагал пообедать и отдохнуть. Легкое беспокойство у полковника вызывал отказ телевизионной аппаратуры. Ну да ладно, инженеры что-нибудь придумают, а Скворцов отремонтирует, время еще есть....
   Раздался стук в дверь и на пороге, после сурового "Войдите!", появился солдат. На ладони левой руки со сноровкой тертого официанта солдат держал большой поднос, правой рукой отдавал честь командиру:
   - Здравия желаю, товарищ полковник! Разрешите...
   - Проходи, проходи, - перебил солдата Пузцов, - давай уже, проголодался, как волк.
   На сервированном для полковника подносе стояли: вазочка с тонко порезанными помидорами и огурчиками, политыми сверху сметаной, блюдце с нарезанным хлебом и фарфоровая тарелка, наполненная большой свиной отбивной и картофелем, жаренным во фритюре. В одном углу подноса лежали мельхиоровая вилка и нож, завернутые в белоснежную салфетку, в другом стоял приборчик для специй и дымился стакан, облаченный в блестящий подстаканник, с черным ароматным чаем.
   После ухода солдата Пузцов, предвкушая удовольствие, развернул вилку и нож, заправил салфетку за ворот рубашки и поднес рюмку с коньяком ко рту, оттопырив локоть руки параллельно столу, но выпить его не успел. Раздался нервный и тревожный телефонный звонок, полковник невольно вздрогнул от этого звука, разлив при этом капельку коньяка, недовольно поморщился, поставил рюмку на стол и протянул руку к телефонной трубке...
   Услышанное им по телефону сообщение заставило его, ни секунды не мешкая, чуть ли не бегом покинуть кабинет. На столе осталась нетронутая рюмка с взволнованным от встряски напитком. Поволновавшись недолго, коньяк успокоился. Калейдоскопические огоньки и искорки, вызванные колыханием жидкости, потухли, а на румяную картошку уселась невесть откуда взявшаяся большая муха. Портрет Восмикратного, проводив Пузцова удивленным взглядом, принялся с интересом наблюдать за мухой, потирающей лапки в предвкушении вкусного обеда.
   Сообщение, полученное с борта корабля от космонавта, повергло в шок уравновешенных и бывалых инженеров. Сценарии разнообразных внештатных ситуаций, могущих возникнуть во время полета, разрабатывались заранее и многократно проигрывались и оттачивались на тренажерах. Каждый из сидящих сейчас за пультом слежения хорошо знал, что нужно делать при возникновении, не дай бог, любой из них. Но то, о чем сообщил космонавт? Такая чрезвычайная ситуация не была предусмотрена ни одним из сценариев.
   Более того, внешний вид постороннего человека, коротко описанный Скворцом в докладе, навел персонал на невеселые мысли о самом худшем, что могло произойти в космосе. А именно: космонавт сошел с ума, и у него начались галлюцинации.
   Полковник Пузцов, не успевший снять салфетку с груди, и теперь совсем забывший о ней, вопрошающе смотрел на врача. Тот, скосив глаза в сторону, недоуменно пожимал плечами.
   - Ну, хорошо, - рассудил Пузцов, - должны же у вас быть какие-нибудь тесты, по которым вы можете однозначно заключить, в своем ли уме космонавт?
   - Да, конечно есть, - продолжая косить, замямлил врач, - но, видите ли, дело в том, что космическая психология..., это совершенно новое направление науки..., как невесомость влияет на психическую деятельность..., поэтому однозначно заключить..., - сумев побороть косоглазие, врач взглянул на полковника и обнаружил гипнотизирующий взгляд удава. Сделав над собой отчаянное усилие, доктор вытянулся по струнке и произнес:
   - Разрешите приступить к подготовке теста!
   - Выполняйте, - процедил Пузцов.- Всех руководителей ко мне на совещание, немедленно!
   Развернувшись, отправился в комнату для совещаний, заняв место во главе длинного стола...
  
   Владлен Кузьмич, не получивший вразумительного ответа на свой доклад, живописно представлял себе атмосферу, творящуюся в ЦУПе. Это вызывало у него легкую усмешку. А что прикажете делать? Не по его вине оказался тут этот оболтус, в реальности которого он не сомневался. То, что на Земле сомневаются в его здравом рассудке - было очевидно по затянувшемуся молчанию. Главное чтобы там поверили в реальность происходящего как можно быстрее, потому что у него, грамотного и опытного пилота, уже забились в голове несколько очень важных вопросов, касающихся не только выполнения полетного задания в полном объеме, но и самого полета, возможности его дальнейшего осуществления и завершения.
   Критически окинув Димыча взглядом, Кузьмич спросил:
   - Ты сколько весишь то, парень?
   - Грамм триста, - ответил Димыч, попытавшись достоверно оценить вес своего невесомого тела.
   - Да нет, на Земле, - улыбнулся Кузьмич.
   - На Земле я весил около девяноста килограмм, точнее не скажу, - доложился Димыч.
   - Хорошо, будем считать, что вместе с сапогами - девяносто килограмм. Что- то здесь не так, этого не может быть!
   Димыч понял, что эти восклицания относятся не к его весу, а к чему-то другому, но, увидев, что космонавт погружен в какие-то свои профессиональные мысли, не решился нарушить их, задав глупый вопрос: "Почему не может быть?".
   Владлена Кузьмича, тем временем, отвлекла от невеселых мыслей Земля. Услышав первый вопрос, он понял, что его начинают тестировать на предмет здравомыслия и душевного равновесия, принял это как неизбежное и, сделав Димычу знак рукой, мол, не мешай мне, принялся монотонно отвечать на вопросы Земли...
  
   Аскетизм в убранстве комнаты для совещаний предполагал рабочую обстановку. Повинуясь настроению помещения, руководители подразделений, ведущие специалисты и полковник Пузцов, расположившись вокруг длинного стола, слушали доклад врача - психиатра. Доктор, осуществивший тестирование космонавта, представил заключение, изобилующее сложной специальной терминологией: психоанализ, невропатология, психомоторика, невропат, психоневроз, психопатология и т.п. Полковник, совершенно потерявшись среди многочисленных "психо..." и "невро...", ничего не уразумев, нетерпеливо спросил: " Не понял. Что, свихнулся что ли?"
   Оказалось, что совсем наоборот. Пузцов, уже успевший оценить обстановку, понимал, что вариант со свихнувшимся с ума космонавтом в сложившихся обстоятельствах, пожалуй, самый безболезненный для него выход из чрезвычайной ситуации. Поэтому, не став безоговорочно соглашаться с медицинским заключением, обращаясь ко всем сразу, произнес:
   - Хорошо, допустим, что это не галлюцинации Скворцова. Допустим.
   Пузцов сделал ударение на слове "допустим", исподлобья оглядел присутствующих хмурым взглядом, и когда достаточно убедился в том, что слово "допустим" понято всеми верно, продолжил:
   - Тогда перед нами встает несколько вопросов, на которые необходимо срочно дать четкие ответы. Вопрос первый. Кто этот человек? Имя, возраст, все анкетные данные. Майор Надыба, это твой вопрос.
   Пузцов уставился тяжелым взглядом на майора Надыбу, суетливо вскочившего со стула, вытянувшегося в струнку, сделавшего "под козырек" и отрапортовавшего: "Слушаюсь, товарищ полковник!"
   - Вольно. Вопрос второй. Как этот человек проник на объект и соответственно в ракету. Это опять твой вопрос, майор Надыба.
   Снова повторился ритуал вскакивания и козыряния.
   - Вольно. Вопрос третий. Какая цель у этого постороннего человека. Кто за ним стоит. Это мой вопрос, и решать его я буду после твоего доклада, майор Надыба.
   Бедный майор, прожженный в третий раз тяжелым многозначительным взглядом полковника, дернулся, чтобы снова вскочить, но был остановлен Пузцовым, погасившим свой взгляд и пробормотавшим: "Сиди, майор. Пока". Слово "пока" было сказано таким тоном, что майор в этот момент понял для себя: "Все. Конец карьере. Это будет в лучшем случае, о худшем страшно и подумать. Надо обязательно найти виновного, еще лучше, если он будет связан с иностранной разведкой. Разоблачение агента хоть немного реабилитирует меня. Нет, как было бы хорошо, если бы космонавт сошел с ума. Никто не виноват, кроме врачей. А уж с врачами то мы умеем разбираться...". О деле врачей Надыба не успел додумать, его мысли прервал голос Пузцова:
   - Теперь технические вопросы. Майор Головастый, доложите свои соображения.
   Соображения майора Головастого, отвечающего за инженерную часть, оказались громоздки, путаны, насыщены техническими подробностями и сводились к следующему: ракета, неся на своем борту не предусмотренный вес взрослого человека, не могла взлететь.
   - Итак, - заключил Пузцов, - опять вернулись к первоначальной гипотезе. Если ракета взлетела и вышла в космос, значит, на ее борту нет лишнего веса, человек, которого видит Скворцов, ничего не весит и, следовательно, не существует...
   - Если только...- майор Головастый перебил полковника. Испугавшись своей смелости, смутился, но после поощрения Пузцова: "Продолжайте, майор, если только...", закончил мысль:
   - Если только вес человека не компенсирует недостаток полезного груза!
   - Вы хотите сказать, майор, что на корабль чего-то недогрузили? - уточнил Пузцов.
   - Именно так, товарищ полковник.
   - Или сознательно выгрузили, чтобы на борт попал диверсант. И телеаппаратура очень кстати вышла из строя, - развил идею полковник, - это очень похоже на спланированную диверсию или саботаж, если не предположить кое-что более серьезное.... Так, так, так...
   Произнося "так, так, так...", Пузцов прищурил глаза, уставившись в одну точку, и забарабанил пальцами по столу. Сердца всех присутствующих в комнате людей забились в унисон с этим стуком, причем, когда пальцы Пузцова задумчиво останавливались, сердца также замирали. От возникшей сердечной аритмии кого-то бросило в жар, кто-то ощутил леденящий холод, кому-то срочно понадобилось в туалет. Ожидание гнева, разбирательства и наказания сгустилось в материальную субстанцию, каким-то образом залетело в вентиляционную систему, заклинило там что-то, раздался щелчок, и вентиляция вышла из строя. К сердечной аритмии присоединился недостаток кислорода - люди стали задыхаться. От нарастающей гипоксии всех присутствующих спас Пузцов. Прекратив гипнотизировать невидимую точку и отстукивать неведомый марш, он произнес:
   - Все ясно. Будем работать. Майор Головастый, какие у вас предложения?
   - Товарищ полковник, считаю необходимым срочно вызвать на объект разработчиков и конструкторов. Понадобятся дополнительные инженерные головы.
   - Ну что же, выполняйте. Всем разойтись по местам. Майор Надыба, задержитесь.
   Отпущенные специалисты, облегченно выдохнув, стуча стульями и толкаясь, гурьбой побежали из душной комнаты.
   Оставшийся сидеть за столом полковник, без сомнения, находился в дурном расположении духа. Растерянно и сконфуженно улыбаясь, майор ожидал дальнейшей бури. Надыба однажды был свидетелем такого катаклизма - при воспоминании об этом его лоб покрывался испариной. Предательская капелька пота, сорвавшись со лба, щекоча и обжигая солью, побежала по щеке. Майор, не смея шевельнуть рукой, ловким движением языка поймал ее. Полковник перевел взгляд на майора и, увидев вспотевший лоб, расценил это как признак жаркой и душной атмосферы в комнате. Сам он также ощущал нехватку кислорода, вспотевшие подмышки и тягучие удары пульса в правом виске.
   - Вот что, майор, - устало проговорил Пузцов, - иди сейчас в ЦУП и подготовь связь с этим Посторонним. Я сам буду с ним говорить. А затем берись за дело, как надо!
   - Слушаюсь, товарищ полковник, - радостно козырнул майор. - Разрешите идти?
   - Иди. Ты бы так свои обязанности выполнял, как устав, - съязвил Пузцов, видя, что Надыба, справно щелкнув каблуками, строевым шагом направляется к двери.
   Эта подколка уже не могла омрачить радостного настроения майора, очумело шептавшего про себя: "Пронесло, пронесло. Пока. Покажу я всем кузькину мать!". Угроза эта относилась, конечно, не к полковнику, а ко всем остальным, служащим и работающим на объекте, потому что все эти люди, без исключения, находились под неусыпным и бдительным надзором майора КГБ Надыбы, отвечающего за соблюдение секретного режима и охрану объекта.
   Взмокший полковник, тяжело выбравшись из-за стола, поплелся в свой кабинет, предвидя очень неприятный разговор с Восмикратным. Но, дойдя до кабинета, он переменился в своем намерении, а мудрый лозунг окончательно убедил его в принятом решении: "Чего я буду раньше времени пороть горячку, беспокоить Виктора Ивановича. Сначала надо все выяснить, принять меры, а потом уж и докладывать". После этого полковник, без аппетита посмотрев на остывший обед, хватанул потускневший от невостребованности коньяк, занюхал куском хлеба и отправился в ЦУП для разговора с Посторонним.
  
   Глава 7
  
  
   Пока шло историческое совещание, Владлен Кузьмич, видя, что парень изможден и мерзнет, выдал ему специальный запасной скафандр, такой же, в каком был сам. Изготовленный по индивидуальному заказу легкий скафандр пришелся Димычу совершенно впору, словно шился для него, обнаружив тем самым огромное сходство в телосложении Кузьмича и Димыча. Новоиспеченный космонавт, освоившийся к этому времени с невесомостью, согрелся, немного повеселел и даже улыбнулся. Критически осмотрев его, Кузьмич сказал:
   - Слушай, парень, а ты прирожденный космонавт!
   Димыч, не сумев осмыслить, сказано это искренне или с иронией, попытался отшутиться:
   - Подлецу - все к лицу.
   - Да нет, я не шучу. Посуди сам. Перегрузки при взлете ты перенес без серьезных последствий, и в невесомости - словно рыба в воде, - пояснил Кузьмич.
   - Не совсем так, - сконфузился Димыч. - Я при взлете отключился, сознание потерял, а невесомость - это здорово. Любому бы понравилось.
   - Совершенно ошибочная, обывательская точка зрения. Не более трех из десяти летчиков - профессионалов спокойно реагируют на невесомость. У остальных проявляются неадекватные реакции - потеря ориентации, галлюцинации, необоснованный страх и куча других неприятностей.
   - Правда? Так и у меня тоже была галлюцинация, или видение. Представляешь, я летал над лугом, а главное, слышал музыку и запах, ну совсем, как наяву. Это точно был не сон. Так все реально ощущалось, - признался Димыч, испытав удовольствие от воспоминания.
   - Это естественная реакция. Но, в общем, ты производишь впечатление хорошо тренированного космонавта. Может, ты все-таки где-нибудь тренировался? - Кузьмич, подозрительно сощурившись, искоса взглянул на Димыча.
   - Снова о том же, - огорчился Димыч, - нигде я не тренировался. Случайно я здесь! И никакой не шпион и не лазутчик!
   Диалог космонавтов был прерван Землей, потребовавшей, чтобы посторонний человек немедленно и правдиво ответил на вопросы полковника КГБ Пузцова. Реакция Димыча на это требование оказалась непредсказуемой и необъяснимой. Растерянная и виноватая улыбчивость, до сих пор наличествующая на физиономии Димыча, мгновенно улетучилась, и Владлен Кузьмич увидел лицо не мальчишки, но зрелого мужчины.
   - Владлен Кузьмич, передай на Землю, что ни с каким полковником я говорить не буду и ничего о себе не расскажу. Передай еще, что я не лазутчик и планов по захвату ракеты не имел и не имею, я здесь случайно, пусть оставят меня в покое. Вот вернусь на Землю, тогда и будем говорить.
   Владлен Кузьмич несказанно удивился этому ответу, но, почувствовав за этими словами какой-то непонятный с налету смысл, обратился к Димычу, предварительно прикрыв свой микрофон:
   - Что за мальчишество. Ты же понимаешь, что по тем сведениям, что ты мне сообщил о себе, они тебя в пять минут вычислят. Зачем эта поза?
   - Затем, - насупился Димыч. - Представь себе, что сейчас будет с моими близкими на Земле. Их начнут вызывать во всякие органы, допрашивать, а мой отчим, между прочим, на оборонном заводе работает. Брата могут турнуть из института. А с матерью что будет, и представить страшно. Владлен Кузьмич, - в голосе Димыча появилась мольба, - то, что я рассказал о себе, никто кроме тебя пока не знает. Что изменится оттого, что они начнут мучить моих родных и знакомых? Никто из них к этому не причастен и ничего не знает, верь мне. Помоги мне достойно выйти из этой ситуации, пожалуйста.
   Кузьмич, слушая монолог Димыча, размышлял: "Парень прав. Эти сексоты искалечат судьбы людей, и глазом не моргнут. Разве это поможет нам? Выпутываться из этой ситуации все равно придется самим, и Земля нам тут не помощник".
   Не ответив Димычу, Владлен Кузьмич молча отвернулся от него и проговорил в микрофон:
   - Земля, посторонний просил передать, что разговаривать с Землей не желает, рассказывать о себе ничего не будет. Просил добавить, что на корабле оказался случайно, злого умысла не имел и не имеет.
   Пузцов, услышав такой наглый и бессовестный по всем параметрам ответ, вмиг осознал свое бессилие (качество, совершенно не свойственное полковнику КГБ), что спровоцировало приступ злобы, которой он и задохнулся, не сумев дать достойный ответ наглецу. Заметив в этот момент, что у него из-за ворота рубашки до сих пор торчит белая салфетка вместо галстука, и что окружающие его люди с изумлением, прекратив текущие дела, уставились на него, Пузцов резким движением сорвал с себя дурацкий слюнявчик, бросил на пол, растоптал, словно мерзкого таракана и тихо процедил сквозь зубы: "Надыбу ко мне, срочно!". Окинув тяжелым взглядом людей, отчего те съежились, и, отведя взгляд, принялись изображать усердную работу, рявкнул: "Всем работать!", затем быстрым шагом покинул ЦУП. По дороге в кабинет, его мозг осенила невероятная и страшная догадка...
  
  
   Глава 8
  
  
   С раннего утра Надежда Николаевна ощущала непонятное беспокойство и тревогу. "Наверное, давление меняется", - предположила она и, машинально захватив небольшой альбомчик с фотографиями любимых мужчин, ушла на работу. Надежда Николаевна, мама Димыча, много лет работала заведующей областной библиотекой. Управлять женским коллективом - непростые и хлопотливое дело. От нередких женских дрязг спасало одно - возможность уединиться в архиве или фонде. Вот и сейчас, Надежда Николаевна сидела среди длинных стеллажей, уставленных неиссякаемой пыльной человеческой мудростью и глупостью, и предавалась любимому занятию - листала альбомчик с фотографиями своих обожаемых. Вот двенадцатилетний Олегыч, сын ее нынешнего мужа, Олега Яновича. За него Надежда была спокойна, и не потому, что Олегыч не был ее родным сыном. Для Надежды этот вопрос был решен окончательно и безоговорочно много лет назад - когда годовалый Олегыч, недавно потерявший родную мать, обожженный высокой температурой, обиженно кривил губки и начинал всхлипывать, протестуя против боли и готовый разреветься. Тогда она брала его на руки, прижимала к сердцу, опустив плечи и выставив локти в попытке заслонить от злой болезни, дотрагивалась то щекой, то губами до разгоряченного лобика и шептала: "Кисонька моя, солнышко мое, не плачь, все будет хорошо". Ребенок, почувствовав защиту и ласку, ненадолго засыпал, так и не успев разреветься.
   Олегыч рос основательным парнем. На этой фотографии двенадцатилетний мальчишка очень серьезно смотрел в объектив, надув щеки и насупив брови. Когда Олегыч, окончив школу, поступил в медицинский институт, пожелав выучиться на хирурга, мать нисколько не удивилась. "Из него должен получиться выдающийся хирург", - решила Надежда, вспомнив, как с раннего детства Олегыч обладал способностью кропотливо и скрупулезно делать толстенькими пальчиками самую мелкую работу. Например, часами собирать мозаику из разноцветных микроскопических гвоздиков, или, став постарше, зажав лупу щекой и бровью, долго и прилежно чинить ее часики. Сейчас Олегыч уже начал ассистировать на операциях. Ожидалось, что он с отличием окончит институт и, возможно, займется научной работой.
   Полистав альбомчик, Надежда Николаевна улыбнулась. С фотографии на нее смотрел второй, вернее первый сын - Димыч. Тринадцатилетний мальчишка широко и удивленно улыбался, при этом глаза его оставались хитрющими. Старший сын всегда вызывал необъяснимое беспокойство матери. Нет, он рос отличным парнем, чистосердечным и прямодушным, хорошо учился и много читал, но уж очень был непоседлив и горяч. Имея прекрасные спортивные данные, Димыч успел перезаниматься во всех секциях детской спортивной школы, нигде не задержавшись более трех месяцев. Драматический кружок, радиотехнический и шахматный - далеко не полный перечень увлечений этого живого и нетерпеливого мальчишки. Даже выбор профессии после окончания школы носил, как всегда, спонтанный характер. "Пойду в летное училище. Нет, в медицинский с Олегычем, веселее будет! А может, махнуть в Москву, на артиста?!". Родители, наблюдая муки егозы, посоветовали поступать в политехнический институт, приведя убедительный аргумент: "Приставка "поли" указывает на множество и разнообразие, так что у тебя будет выбор, по ходу дела и разберешься". Мать сердцем чувствовала, что проучившись пять лет, неплохо окончив институт и получив распределение в перспективное место, ее мальчишка так и не нашел своего истинного назначения и все еще пребывает в поисках и сомнениях. "Этот парень еще долго будет искать своего места в жизни, - вздохнула мать. - И в кого ты такой уродился?". Это был сакраментальный для Надежды вопрос, произносить вслух который она запретила себе раз и навсегда много лет назад. Ответ на этот вопрос был для нее самой сокровенной тайной, бережно охраняемой от всего мира и даже от самых близких и родных людей, включая самого Димыча. На сегодняшний день Надежда осталась единственным человеком, знающим тайну рождения своего сына....
  
   ...В послевоенный год двадцатилетняя Наденька жила и работала в небольшом городке на Дальнем Востоке. Ей очень повезло, когда она получила работу секретаря в военной комендатуре. Работа оказалась несложной и позволяла одновременно учиться в педагогическом институте, на филологическом факультете.
   Природа не дала Надежде неотразимой красоты, но наградила несоизмеримо большим - колоссальной магнетической женской энергией и обаянием, существующим независимо от ее сознания. Про таких женщин говорят: "Ее кокетство родилось вместе с ней". Она никогда не кокетничала с мужчинами специально, тем не менее, ее улыбка, телодвижения и голос были такими соблазнительными, что любой мужчина рядом с ней непременно начинал слышать в себе могучее мужское желание и мечтать о Надежде. Женщинам такого склада, как ни парадоксально, приходится в жизни нелегко, до тех пор, пока они не осознают своей особенности и не научатся контролировать и управлять ею. Даже в самое голодное до мужчин послевоенное время такие женщины не бывают одиноки, если сами этого не захотят. Сама жизнь забрасывает их в места скопления мужчин, и им остается только выбирать. В далеком сорок пятом году Наденька, волею судьбы, оказалась в таком месте и была окружена постоянными ухаживаниями со стороны многочисленной братии действующих и отставных военных, заходящих в комендатуру по делам. Многие из ухажеров имели вполне определенные и серьезные намерения, но Наденька в ответ лишь загадочно улыбалась, еще больше распаляя воображение влюбленных мужчин, и никогда ничего не обещала....
   Однажды в комендатуру зашел лейтенант, летчик, совсем молодой, почти ровесник, и Надежда вдруг ощутила озноб, незаметно переродившийся в жаркую волну, будто в глубине ее тела растопили печурку. Затем она посмотрела на холеные руки красавца с длинными тонкими пальцами, и воображение ее тотчас перенесло их на свою грудь, отчего та вдруг стала центром Наденькиной сущности, ее квинтэссенцией, обрела небывалую чувствительность, стала требовать скинуть мешающую одежду и просить ласки теплых и нежных ладоней. Надежде показалось, что ее грудь, перестав подчиняться безвольной хозяйке, бесстыдно увеличилась и оголилась, призывно и нагло стремясь к молодому человеку. Засмущавшись и даже слегка покраснев, Надежда выбежала из комнаты, что-то пролепетав лейтенанту. С этого момента Надежда превратилась в одно огромное ОЖИДАНИЕ. Ее тело, более не подчиняющееся разуму, пребывало в напряженном возбужденном ОЖИДАНИИ мужчины с утра и до вечера, а ночью доводило до рабского исступления. Надежда влюбилась.
   Красавец лейтенант, чутко чувствующий женское начало, не мог не обратить внимания на девушку со слегка осунувшимся лицом, в изумрудных глазах которой ни на минуту не затухала ожидающая искра. А когда он окончательно растворился в ее неукротимой призывной энергии, произошло то, что не могло не произойти.
   Далее Надежда Николаевна не любила вспоминать. Лейтенант, чье имя она стерла из своей памяти, через три дня любви и страсти уехал в часть, не оставив адреса. Конечно Надежда, работая в комендатуре, без труда могла узнать его адрес, но делать этого не стала, потому что насытившееся тело, сполна вобрав в себя мужскую любовь, пребывало в совершенно новом для себя состоянии. Наденька, оставаясь к этому моменту все еще неискушенной и наивной девчонкой, не сразу поняла и с трудом поверила в то, что она беременна. Не зная, что предпринять, Надежда находилась в мучительном отчаянии, когда в нее с первого взгляда влюбился зашедший в комендатуру уладить последние дела Дмитрий Алексеевич, вышедший в отставку. На третий день знакомства он сделал ей предложение. На четвертый день она сказала ему о своей беременности, так как Дмитрий Алексеевич, будучи на семь лет старше ее, сразу внушил ей доверие и уважение. Дмитрий Алексеевич промучился одну ночь, а на следующее утро, уладив свои и Наденькины дела, собрал пару чемоданов с ее бесхитростными пожитками и увез невесту в свой родной город на берегу Волги, где они и поженились. Когда родился их первенец, никому и в голову не могло придти, что это не его родной сын. Вот на этой фотографии Дмитрий Алексеевич с удивленной нежностью держит кулек с ребенком. Это в день выписки из роддома. Безграничная благодарность Надежды к Дмитрию Алексеевичу переросла в любовь, но судьба, сумев уберечь солдата во время войны, распорядилась легкомысленно, и он умер во время обострения фронтового ранения, когда сыну не исполнилось и двух лет.
   Надежда Николаевна, в соответствии со своей особенностью, не долго оставалась одна и вскоре вышла замуж за Олега Яновича, вдовца с годовалым сыном на руках, с кем счастливо жила по сегодняшний день. Взглянув на фотографию шестнадцатилетнего Димыча, в лице которого к этому возрасту уже проявились забытые и едва узнаваемые черты, она подумала: "Какая кровь в тебе кипит? Куда выведет тебя непонятная наследственность твоего отца?". Надежда Николаевна закрыла фотоальбом, положила на него ладонь, добавила: "Господи, храни их всех" и поспешила к телефону, куда позвала ее библиотекарь Лидочка. На другом конце провода раздался голос мужа:
   - Надюша, я срочно вылетаю в командировку.
   - Олег, я сейчас прибегу, соберу тебя, - засуетилась Надежда.
   - Нет, нет. Не надо. Я уже собрался. Меня внизу машина ждет.
   - Надолго?
   - Точно не скажу, но дня три как минимум.
   - Тогда счастливого пути. Звони, - с легким огорчением попрощалась Надежда.
   - Целую, родная, - извиняющимся тоном ответил Олег Янович.
  
  
   Глава 9
  
  
   Майор Надыба развернул на объекте деятельность, сравнимую по своим масштабам разве что с взлетом ракеты. Двое его подчиненных, запершись в мрачном, душном кабинете, штудировали личные дела всех без исключения людей, имеющих отношение к объекту. Надо заметить, что эти личные дела совсем не походили на те, которые обычно хранятся у рядового кадровика в какой-нибудь захудалой конторе и содержат набор стандартных "родился...", "учился...", "не состоял...", "не привлекался...". Это были особые дела. Кроме анкетных данных они содержали такие подробности жизни человека, о которых он сам мог уже позабыть, а может быть, он о них никогда и не знал. В этих делах жизнь каждого человека от рождения до сегодняшнего дня тонко препарировалась на мельчайшие подробности, неосторожные слова, давно забытые поступки или нелепые намерения. Характер человека, его нравственные свойства, качества души и даже мысли подробно обозначались, описывались, рассортировывались и изучались. Более того, личные дела постоянно дорабатывались, как говорят, находились в разработке. В них регулярно вносились новые детали, убеждения и особенности изучаемого человека. Можно сказать, что досье человека вместе с ним росло, мужало, совершало ошибки, безрассудные поступки и глупости, старилось и умирало. Только, в отличие от человека, которого на третий день после смерти зарывали в землю и забывали, личное дело аккуратно подшивали, пронумеровывали, заносили в реестр и укладывали на хранение в секретный архив, сроком не менее чем на пятьдесят лет.
   Личные дела, упакованные в серые картонные скоросшиватели, извлеченные из пыльных шкафов, сейчас неопрятной горой валялись на железном столе. За вторым столом два лейтенанта КГБ внимательно просматривали каждое очередное дело и при обнаружении малейшего факта, указывающего на неблагонадежность, откладывали его в особую стопку. Из просмотренных дел таких накопилось ровно половина.
   - Вот смотри, - говорил один другому, - написано, что любимая книга - "Приключения Тома Сойера" Марка Твена. Куда его?
   - Том Сойер, Том Сойер.... Так это же американец! И ты еще думаешь? - второй делал обличительные глаза, и личное дело отправлялось в особую стопку.
   - Послушай-ка, что у меня: "Во сне часто летает". По-моему подозрительно.
   - Конечно. Человек с чистой совестью во сне спит, а не летает.
   И это дело причислялось к неблагонадежным. Бумажная пыль щекотала ноздри, лейтенанты поочередно чихали, но дело спорилось. Таким образом добрались до людей, служащих в подсобном свиноводческом хозяйстве. Тонюсенькое личное дело Кости Копытова и ни одна из его характеристик не вызвали серьезного подозрения. Разве что фраза: "Туповат, но смекалист". Лейтенант ненадолго задумался: "Туповат - это, конечно, хорошо. Но вот смекалку вполне можно применить в шпионской службе". Прочитав далее, что рядовой Копытов никогда и никуда в своей жизни далее деревни Пустышкин Рог не выезжал и что у него кроткий и добродушный характер, справедливо рассудил, что в данном случае смекалка не является подозрительным фактом. Дело Кости пополнило стопку благонадежных дел.
   Второй лейтенант в это время открыл личное дело старшины Заглушко Тараса Никитича. Описание характера и образа жизни Заглушко вызвали у него обоснованное подозрение. Посудите сами: "Расчетлив и сметлив по хозяйственной части". Или: "Отпуск предпочитает проводить в праздности, на морских курортах, где имеет многочисленные связи с женщинами. Потребляет алкоголь в больших количествах. Замечен в притонах за картежной игрой на деньги". Ну, скажите, разве не подозрительно? И как он вообще, с таким моральным обликом может служить на секретном объекте? Смачно чихнув, лейтенант немедленно присовокупил дело Заглушко к неблагонадежным....
   В соседней комнате также не бездельничали. Здесь проводились опросы и дознания. С помощью специальных вопросов людей просеивали через сито, с тем, чтобы отсеять морально устойчивых и не вызывающих подозрений. А вот те, кто останется растерянно барахтаться, не сумев проскользнуть через расставленную сетку тщательно продуманных и каверзных вопросов, будут в дальнейшем подвергнуты допросам, возможно даже с пристрастием.
   Опросы проводили два чекиста, оба в звании старших лейтенантов, в полутемной комнате, убранство которой состояло из двух железных столов и трех стульев. В соответствии с лучшими традициями, опрашиваемого усаживали напротив одного из чекистов, и в глаза ему направлялся свет от настольной лампы. Второй чекист сидел в это время за спиной опрашиваемого, занимая другой железный стол, и делал какие-то пометки на бумаге, также изредка задавая неожиданные и хитрые вопросы. Бедный опрашиваемый, желая как можно быстрее и подробнее дать ему ответ, оборачивался, но вместо спрашивающего видел яркие желтые пятна на темном фоне. От этого несчастный смущался, начинал моргать, нервничать и путаться в ответах. Не давая опомниться, первый чекист сейчас же задавал следующий, еще более провокационный вопрос, призывая смотреть в глаза, но человек вместо глаз видел перед собой только слепящий до одурения свет лампы. К концу опроса измочаленный человек думал, ужасаясь: "Что-то я наговорил лишнего, по-моему. Что же теперь будет?". Он начинал дрожать, заискивать с чекистом, показывать всеми силами свою лояльность и благонадежность, готовность к содействию и сотрудничеству и не замечал, что в это время рядом с ним, у его ног под железным стулом валяется в пыли и корчится от боли его раскатанное человеческое достоинство. Осознание этого приходило к нему после того, когда наконец-то, поклявшись сохранить в тайне "беседу", отпущенный на волю человек радостно выбегал за дверь. Вот тут-то он и понимал, что за дверью осталось что-то очень важное и необходимое, без чего человек не может существовать, и что он так бездарно утратил. Человеку становилось очень больно и стыдно, до слез, и он тайком вытирал слезу, оправдываясь перед собой: "Это от яркого света". Но некоторые из людей, надо признать, ничего подобного не испытывали, ибо, нельзя потерять того, чего не имеешь.
   В ходе проводимых опросов выяснилось много интересного. Больше всего прозвучало признаний о кражах. Кто-то стащил амперметр для личных нужд, кому-то понадобился моток проводов, а кому-то колода карт из офицерской комнаты. Прозвучало даже признание о краже коньяка из кабинета полковника Пузцова. Но все это являлось шелухой, и чекисты понимали, что с таким результатом докладываться майору Надыбе - подобно суициду. Впрочем, одна кража заинтересовала их особенно. В ходе опросов людей из подсобного хозяйства выяснилось, что вчера вечером у старшины Заглушко пропали сапоги, сорок седьмого размера, сшитые по специальному заказу. Старшина бушевал и поставил на уши все подразделение, грязно матерясь и грозясь "отправить всех в тартарары, вслед за этим летуном", при этом он делал недвусмысленный жест, не оставляющий сомнения в том, кого он имеет в виду. Это обстоятельство сопоставили с описанием Постороннего (именно так его стали называть), данным Скворцовым: "Тельняшка, драное трико и огромного размера кирзовые сапоги". А вот это явно зацепка! Старшина Заглушко тотчас попал в число подозреваемых, подлежащих допросу.
   Итак, бурная деятельность, развернутая майором Надыбой, сдвинула дело с мертвой точки, и по объекту поползли зловещие слухи. Люди, помня данную клятву "о не разглашении", отчаянно труся и нарочито хорохорясь, изъяснялись друг с другом исключительно намеками, недомолвками и обиняками. Самый скромный слушок предполагал, что "с корабля сперли какую-то важную деталь, и теперь ищут виновного". Самый смелый слух звучал так: "Американцы захватили космический корабль, а помогал им в этом кто-то из наших". Но все это, конечно, полная ерунда. Мы то знаем, что смелая и неожиданная догадка огорошила полковника Пузцова, когда он, растоптав невинную салфетку, шествовал в свой кабинет.
   А что же Костя Копытов? Основной, а возможно и главный виновник происходящих событий?
   Нарушитель устава сейчас мирно посапывал в узкой солдатской койке, прикрывшись серым колючим одеяльцем. Взлета ракеты ни Костя, ни его сослуживцы не видели, потому что их, незадолго до этого, строем увели в один из бункеров, где старшина Заглушко продолжил свои экзекуции по поводу пропавших сапог. Экзекуции выражались в размахивании руками, непристойном мате и угрозах. Один из предков Заглушко служил, по преданию семьи, архидиаконом. Именно от этого предка старшине достался в наследство зычный, прямо-таки громовой голос. Кстати, обладание таким голосом стало решающим фактором в выборе профессии. "Тебе только в армии командовать", - говорили ему случайные люди, затыкавшие собственные уши в опасении за их здоровье. О другом предке Заглушко анналы семейной истории сведений не сохранили, но, без сомнения, он служил по извозчичьей части, иначе от кого бы Тарас Никитич унаследовал способность виртуозно и красиво изъясняться русским матом? Поэтому, когда взбешенный старшина принимался орать во все горло на провинившихся солдат, это становилось для них сущим наказанием, пострашнее, чем наряд вне очереди или, даже, гауптвахта.
   - Я знаю..., - орал Заглушко, перемежая слова витиеватыми нецензурными присказками, - сперли сапоги..., чтобы продать...! Узнаю..., кто сделал...., отправлю в ..., вслед за летуном...!
   О каком таком летуне идет речь, солдаты первогодки не понимали. От этого неведения становилось страшно, солдаты втягивали головы в плечи, потупляли глаза и чертили носком сапога на бетонном полу заковыристые иероглифы. Меньше всех боялся Костя Копытов. Во-первых, он меньше других подозревался в содеянном в силу того, что его глаза источали совершенно младенческую невинность и непорочность. Во-вторых, Костя вдруг ощутил в себе доселе неведомое чувство злорадства, которое никак не отразилось на лице, но согрело душу и придало сил. "Так тебе и надо, драный козел, - думал про себя Костя, застенчиво хлопая глазами. - Спер у меня носки, так теперь хоть обгорланься, не признаюсь". Надо уточнить, что Костя немного кривил душой. Старшина Заглушко ни у кого ничего не "пер". Он честно занимался обменом. Так, например, листок желтой бумаги для писания писем он выменивал у солдат на папиросы, кусок хозяйственного мыла менялся на тушенку с коровьей мордой на этикетке и сине-белую сгущенку. Носки, о которых вспомнил Костя, были обменены на стираные портянки. Из чистейшего козьего пуха с незамысловатым орнаментом, носки связала и прислала Косте мать. Они были единственным напоминанием о теплом уютном доме, в котором пахло козьим молоком и сенями. "И зачем они Заглушке в такую жару?" - удивлялся тогда Костя. Но, послужив недолго, разобрался, что старшина приторговывает пустячным солдатским добром заезжим кочующим казахам.
   Впрочем, даже старшина Заглушко иногда уставал. Поэтому, после отсидки в бункере, солдаты разошлись по своим местам: кто на кухню, кто в караул, кто в свинарник. Старшина завалился спать, потому что устал, а Костя Копытов потому, что ему полагалось спать сейчас. С совершенно чистой совестью, не испытывая ни малейших угрызений, Костя спал сном младенца, не зная, что снизу уже поступил приказ приводить по одному человеку для опроса.
  
  
   Глава 10
  
  
   Наглая муха, объевшись вкусным обедом полковника Пузцова, после непродолжительного отдыха совершила облет кабинета. Побегав по раме портрета Дзержинского, так и не посмев присесть на сам портрет, она перелетела поочередно на портреты Ленина и Брежнева. Что-то ей там не понравилось, и она спланировала на Восмикратного, усевшись на переносицу. Зрачки генерала с удивлением съехались к центру, в попытке рассмотреть нахалку. Нахалка, тем временем, принялась ползать по носу вверх - вниз. Это действие, видимо, вызвало щекотку у портрета, поэтому зрачки генерала закатились, открыв желтоватые белки глаз, кончик носа конвульсивно задергался, и портрет вознамерился чихнуть. Но, даже обладая такими чудесными свойствами, портрет все-таки оставался портретом, поэтому чихнуть ему не удалось. Всем известно, что нет пытки страшнее, чем невозможность чихнуть при огромном желании это сделать. Лицо человека, лишенного этого бесспорного физиологического права, приобретает мученическое выражение: закатившиеся зрачки, слезящиеся глаза, приоткрытый рот с отвислой губой и подергивающийся наморщенный нос. В таком виде и застал полковник Пузцов портрет Восмикратного, когда взбешенный, вернулся из ЦУПа в кабинет.
   Метаморфоза, происшедшая с портретом за время отсутствия полковника в кабинете, вызвала у него изумление вперемешку с ужасом. Пузцов тревожно подумал: "Дознался уже, не иначе. Всегда все знает, чуть ли не раньше меня. Кто-то стучит ему напрямую, а мне все недосуг выяснить, кто". В подтверждение его мыслей раздался телефонный звонок, и Пузцов услышал голос Восмикратного. Муха в панике перелетела с носа на лозунг, и портрет Восмикратного, испытав облегчение, приобрел свой обычный вид. Генерал вкрадчиво, тщательно гася голосовые модуляции, дабы не выдать своих эмоций и настроения, поинтересовался, как идут дела и все ли в порядке. Пузцов, применив тот же прием, ответил, что все в полном порядке и по плану.
   "Американцы запустились. Но, судя по всему, мы их все-таки опережаем. Смотри, не подведи, товарищ полковник", - предостерег генерал и отключился от связи.
   Предостережение вызвало мысленную панику. Пузцов растерянно опустился на стул, обхватил голову руками и принялся размышлять, погрузившись в болото мыслей и прыгая с трусливой кочки на гневную и наоборот: "Почему я соврал? Ну почему я соврал, кто тянул меня за язык? А он точно уже все знает. Кто стучит ему? Уж не Надыба ли? Вряд ли. Мой человек. Хотя.... Узнаю кто - размажу. Надо что-то делать. Зачем так все?". От этих невеселых мыслей пульс у Полковника застучал как пишущая машинка в руках опытной машинистки, лицо покраснело, а затылочная область головы заныла тягучей болью. Пузцов достал из ящика стола пакетик с пилюлями, прописанными врачом, проглотил одну, запив водой, тяжело встал из-за стола и, заложив руки за спину, принялся расхаживать по кабинету, стараясь не смотреть на Восмикратного и лозунг. От равномерной ходьбы и пилюли наступило небольшое успокоение, а вместе с ним и некоторая упорядоченность скачущих мыслей. Вот теперь можно сесть и поразмышлять. Страшная догадка, пронзившая полковника недавно, теперь не казалась такой уж и страшной, даже наоборот, что-то в ней было обещающее и обнадеживающее.
   Догадка Пузцова состояла в том, что космонавт Владлен Кузьмич Скворцов - заодно с Посторонним. Уж больно спокойно и заученно тот передал на Землю отказ Постороннего от диалога с полковником. Конечно, самообладание космонавта - это профессиональное качество, тем не менее, его поведение казалось подозрительно спокойным и уравновешенным для подобной ситуации. "Подумаешь, какой пустячок, на борту корабля неизвестный человек, у которого черте что в голове. Я бы на его месте.... Очень подозрительно. Но если это действительно так...". Получается что он, Пузцов, как бы и не при чем. По счастью, к отбору космонавта в полет он не имеет прямой причастности. Это прерогатива Москвы. Хотя... Посторонний человек проник в ракету на объекте его, Пузцова, подчиненности. За это не то, чтобы по головке не погладят, могут и .... Полковник специально не додумывал мысли о возможных последствиях для себя лично. Так можно притянуть плохие события, уж это он точно знал. Но, если Скворцов - предатель, то может быть, на ракете действительно нет никакого Постороннего, а придуман он только для того, чтобы отвести подозрение от космонавта? Зачем? И какая цель у всей этой неразберихи?
   Бедный полковник совсем запутался в своих гипотезах, и предательская мыслишка уже замаячила в дебрях мозговых извилин: "Послать всех куда подальше и лечь спать. Чему быть, того не миновать, что суетиться?". От этой коварной малодушной мысли Пузцова отвлек стук в дверь. На пороге появился майор Надыба, который, выполняя приказ командира, принес тому личное дело Скворцова.
   - Что нового, майор? - спросил полковник, принимая дело из рук Надыбы.
   - Работаем, товарищ полковник. Дела изучаются, опросы проводятся, - доложил майор.
   - Надыба, ты стучишь в Москву? Скажи честно, я не обижусь, - тихо спросил полковник и, вскинув глаза, уставился на майора пронизывающим немигающим взором.
   - Никак нет, товарищ полковник, - ответил тот, вытянувшись в струнку и устремив свой взгляд в стену позади полковника.
   "Врет. Точно врет, - с облегчением подумал Пузцов. - Я его, дурак, вытащил из швали. Ловил бы сейчас умничающих писак и прочую шушеру, если бы не я". А вслух произнес:
   - Вот что, майор. Не считаю необходимым пока докладывать в Москву. Надо сначала хоть что-то выяснить. Проследи за этим. Докладывай мне постоянно. Свободен.
   После ухода бравого майора Пузцов придвинул к себе толстое личное дело Владлена Кузьмича Скворцова и с интересом открыл его....
   Есть такой парадоксальный психологический эксперимент. Испытуемому человеку показывают фотографический портрет мужчины и сообщают, что перед ним отъявленный преступник, убийца женщин и детей, растратчик и мошенник, в общем, разбойник с большой дороги. В соседней комнате другому человеку показывают тот же самый портрет и говорят что это лицо великого ученого, выдающегося врача, спасшего от неминуемой смерти не одну сотню людей и воспитавшего целую плеяду замечательных учеников, гуманист и в целом превосходнейший человек. Обоих испытуемых просят рассказать, какие отдельные черты физиономии человека указывают на его характер и внутренний мир. И вот тут-то начинается самое занимательное.... Взгляд фотографического лица характеризуется первым испытуемым как вороватый и лживый, по мнению второго испытуемого, глаза выражают проницательность и дальновидность. Один и тот же лоб с ярко выраженными надбровными дугами для одного испытуемого - признак животных инстинктов, довлеющих над личностью, для другого - знак благородства и могучего ума. И так далее по всему лицу. Даже небольшой прыщик, случайно вскочивший на носу, трактуется первым как сладострастие и чревоугодие, вторым - как самоотрешенность и признак филантропа. В результате такой "физиономистики", один и тот же горемычный человек наделяется всеми людскими пороками и необыкновенными человеческими достоинствами одновременно. И что же это означает?
   Означает это только то, что Пузцов, конечно хорошо знакомый с личным делом Скворцова ранее, и вполне удовлетворенный нравственным и морально-политическим обликом космонавта до сегодняшнего дня, перечитывая дело теперь, после своей гениальной догадки, серьезно задумался и засомневался.
   И как он раньше этого не заметил? Подал заявление о вступлении в КПСС только после прихода в отряд космонавтов. После того, как ему намекнули это сделать. Скворцов оказался последним, вступившим в партию, из всего отряда. Что это? Раньше поступок расценивался как скромность. А на самом деле? Первый звоночек. А семейное положение? Не выдерживает никакой критики. Женат, с женой не живет и практически не видится. Пузцов размышлял: "Все мы видимся редко с женами, но не до такой же степени? Кстати, надо срочно сделать запрос по супруге Скворцова. Подозрительно, что ее отец - генерал в отставке. Воевал, масса наград, заслуженный человек - хорошее прикрытие, однако! А дочурка у него ведет явный антисоветский образ жизни. Не работает, живет у папочки на великолепной дачке, отдыхает по два раза в год на курортах, то на Черном море, то в Прибалтике. Живет за счет отца и мужа, с которым не общается, но и не разводится. Второй звоночек. А сам Скворцов? Отпуск проводит обычно в одиночестве, в Подмосковье или на Волге. Рыбалку любит, видите ли. Это уже не звоночек, а целый набат! Как же раньше об этом не подумали? Что может быть проще, чем встретиться со связным, замаскированным под рыбака, где-нибудь на необитаемом островке? Вот это да! Вот это финт! И куда же это Восмикратный смотрел?".
   Пузцов оторвал глаза от личного дела и торжествующе посмотрел на портрет Восмикратного. Удивительное дело, но впервые тот смотрел не на полковника, а отрешенно устремил взгляд на лозунг. "Ну что, генерал, наломали дров сгоряча? А ведь мне хорошо известно, Виктор Иванович, что Скворцов всегда был вашим любимчиком, фаворитом", - с поддевкой произнес вслух Пузцов и захлопнул личное дело. Портрет удручающе потупил взор....
  
  
   Глава 11
  
  
   Между тем, полет на Луну продолжался. Со стороны техники, не считая телевизионной аппаратуры, не наблюдалось ни малейшего вредительства. Словно почувствовав, что люди, находящиеся внутри корабля, сохраняя внешнее самообладание, находятся на самом деле в некоторой растерянности и даже ипохондрии, техника прилежно и рачительно выполняла свою функцию, стараясь не огорчать и без того расстроенных космонавтов. Все системы корабля, включая систему жизнеобеспечения, работали безотказно. Владлен Кузьмич выполнял полетное задание в соответствии с установленным графиком, не испытывая дефицита времени. Димыч нисколько не мешал ему. Новоиспеченный космонавт проявил завидную сноровку и оказался приемистым человеком, схватывающим все на лету, так что Владлен Кузьмич подумывал о том, чтобы приспособить его к выполнению простейших действий и операций.
   Димыч, ощущая себя в первое время "приблудной лошадкой", теперь окончательно освоился и подладился к непривычной обстановке. С огромной благодарностью он отведал предложенную трапезу. Внешний вид обеда (тюбики различного размера) и его вкус оставляли желать лучшего. Тем не менее, обед вполне насытил его. Несколько пролитых капель воды, пока он не приспособился пить в невесомости, позабавили и повеселили Димыча как ребенка. Скворцов, наблюдая, как тот пытается ртом поймать повисшую цепочку водяных шариков, сказал с улыбкой: "Считай, что принял космическое крещение"
   Земля уже несколько раз пыталась напомнить Скворцову о том, что совершенно необходимо с помощью косвенных и наводящих вопросов выяснить у Постороннего хоть что-то о его личности. На что Владлен Кузьмич отвечал, что ничего не получается. Дескать, висит себе в сторонке, никому не мешает и ничего о себе не рассказывает, хоть ты тресни. На самом деле он уже много чего узнал об этом парне и, странное дело, тот с каждым часом нравился ему все больше и больше. Димыч также не мог не заметить, что они с Кузьмичом прекрасно соотносятся друг с другом, и был очень благодарен Скворцову за дружелюбие и хлебосольство. Осознавая, что жизнь его теперь целиком и полностью зависит от этого человека, Димыч искренне стремился оказать посильную помощь космонавту, или, по крайней мере, не докучать ему своими дилетантскими вопросами. Однако, несмотря на все старания, его желание расспросить обо всем Владлена Кузьмича было таким сильным, что стало осязаемым и достигло затылка космонавта.
   Владлен Кузьмич, кожей ощутив любопытство Димыча, неспешно отложил очередную безуспешную попытку разобраться с неработающей телекамерой и обратился к нему:
   - Что, космонавт, не терпится расспросить обо всем?
   Димыч, смутившись прозорливостью Владлена Кузьмича, застенчиво спросил:
   - Это правда, что мы летим на Луну?
   - Правда, правда, - успокоил его тот, - давай, не стесняйся, задавай свои вопросы. Вижу, сгораешь от любопытства. Что могу - расскажу.... Впрочем, какая теперь разница, если ты уже на корабле.
   - Кстати, а как называется этот корабль? - поинтересовался Димыч, вспомнив, что так и не разгадал кроссворд с названием.
   - А ты не знаешь? - хитро взглянув, спросил Скворцов.
   Увидев, что в ответ Димыч закатил глаза, мимикой показывая, что мол, опять все про то же, сколько можно, хватит уже..., ответил на свой вопрос:
   - Хорошо. Не обижайся. Пойми меня, трудно поверить в то, что человек совершенно случайно может попасть на космический корабль, просто в голове не укладывается. Земля так и не поверила. Думают, наверняка, невесть что. А корабль наш и весь проект называется "ЯНУС".
   - "ЯНУС"? - удивился Димыч. - Как же я сам не додумался? Янус - это кто, двуликий Янус? Двуличный человек? Какое странное название для корабля.
   - Положим, называя так корабль, имели в виду не двуличного человека, а божество времени из древнеримской мифологии. В этом проекте все решает время: дни, часы и минуты. Но ты - верно подметил символику двуликого Януса.
   - В чем же эта символика? - не разобрался Димыч.
   - Это ты сам поймешь, чуть позже, - с горечью ухмыльнулся Владлен Кузьмич.
   - А почему все решает время - я тоже сам пойму?
   - Об этом я расскажу тебе, теперь уже нет никакого смысла скрывать. Дело в том, что этот проект особенный.
   - Об этом я догадался еще в подземелье. Я, как и все простые советские люди был уверен, что космические запуски производятся с Байконура.
   - В целом ты прав. Так оно было и есть. Но, представь себе, до недавнего времени мы, Советский Союз, во многом были действительно первыми: искусственный спутник, человек в космосе, первая женщина в космосе, выход в открытый космос... и много еще в чем, о чем ты и не догадываешься. А потом последовала череда серьезных неудач, и первая трагедия в этой серии - гибель Комарова, которую некоторые склонны связывать с уходом из жизни Королева. Может быть, в этом и есть доля истины, потому что после смерти этого человека между министерствами и различными КБ начался раздрай и шатание. США, тем временем, упорно наступали на пятки, а в некоторых вопросах и явно опережали нас.
   - Например? - недоверчиво поинтересовался Димыч, абсолютно уверенный в беспрекословном космическом приоритете родной страны.
   - Например - лунная программа. Для них быть первыми на Луне - это единственный шанс восстановить мировой космический престиж, имеющий к тому же колоссальное политическое значение. Впрочем, для нас - тоже. И тогда КГБ, рассудив, что все неудачи происходят из-за недостаточности контроля и секретности, решает обособить и осуществить свой проект по высадке человека на Луну, опередив Америку. Полностью взяв под свой контроль все, от разработки до запуска, КГБ реализует этот проект, в котором ты имеешь честь участвовать.
   - И что, мы прилетим и сядем прямо на Луну? - вытаращив от удивления глаза, Димыч отказывался поверить сказанному.
   - Не так просто, - снисходительно продолжал Владлен Кузьмич, стараясь объяснять Димычу все как можно проще и доступнее. - "ЯНУС" прилетит на Лунную орбиту, я перейду в лунный модуль, который и прилунится. После выполнения намеченной программы на Луне, этот же модуль поднимет меня к "ЯНУСУ". После стыковки, надеюсь удачной, я перейду в корабль, и мы отправимся на Землю.
   - Что значит - "надеюсь удачной"? - забеспокоился Димыч, уловив в интонации Владлена Кузьмича некоторую неуверенность.
   - То и значит, - проворчал себе под нос Скворцов. Потом, решив, что лучше парню знать всю правду, продолжил: - Это значит, что не успели мы отработать стыковку. Времени как всегда не хватило. Как только стало известно о дате запуска американцев, пришлось форсировать подготовку максимально, и все равно не успели.
   - Ты хочешь сказать, что вам известно, когда американцы полетят на Луну? - спросил Димыч.
   - Да что тут знать, они уже в космосе. Можно сказать у нас на хвосте. Кто первый долетит, тот и выиграл. Вот почему все решают часы и минуты. Теперь понял?
   - Ничего себе! - Димыч закатил глаза, переваривая услышанное. - Занесла меня нелегкая! Послушай, ты говоришь, что американцы у нас на хвосте, значит, мы все-таки опережаем их?
   - Не факт. Тут многое зависит от траектории полета, места прилунения и многих других обстоятельств. Но моя задача ясна - опередить американцев любой ценой.... Димыч, мне надо работать. Ты помолчи пока немного, хорошо? Я закончу работу, и мы еще поговорим, у нас будет достаточно времени для разговоров. Лады?
   - Конечно, Владлен Кузьмич. Я постараюсь не мешать, - ответил Димыч, понимая, что ему также необходимо время для раздумий об услышанных чудесах.
   "Янус... - мечтательно размышлял Димыч, вспоминая все, что ему известно о древнеримском божестве. - Красивое название для космического корабля. Бог времени, бог начала всего, бог небесного свода, символ неба, покровитель всякого начала...."
   ... Находясь в возбужденном, встревоженном и мечтательном состоянии, Димыч вдруг оказался за пределами корабля, где-то в космосе, между Землей и Луной. Вот здесь, слева на космическом фоне - мутно-голубой шар Земли, справа - блекло-серый шарик Луны. В следующую секунду они начали сближаться, стремясь слиться в одно целое, и одновременно удаляться в космическую бездну. Вместе с их движением Димыч ощутил, что сам он также стремительно уносится назад, затылком вперед. Когда Земля с Луной соединились в одну светящуюся точку, мимо него с огромной скоростью промчалось Солнце, лизнув по правой щеке теплым шлейфом, и устремилось к тому же месту, где уже еле-еле различимо светилась Земля со своим спутником. Вслед за Солнцем к этой загадочной точке понеслись отдаленные звезды, окружающие Димыча справа и слева, сверху и снизу, стремясь соединиться там. В следующую секунду их прямолинейное движение стало закручиваться по спирали, все более ускоряясь. И Димыч понял, что это он сам стремительно крутится вокруг своей оси и мчится с невероятной скоростью. Верчение не доставило Димычу никаких неприятных ощущений, и он с удовольствием вытянул руки и ноги буквой Х.. Полностью отдавшись сумасшедшему движению, Димыч испытывал удивление и наслаждение от полета, почему-то вспоминая в это время правило буравчика из курса школьной физики. Но вот нескончаемый поток звезд, несущихся по спирали, прекратился, образовав вдалеке маленькое пятнышко, излучающее слабый рассеянный свет, движение Димыча затормозилось, и он оказался в новом пространстве. Безграничное воображение, унеся за пределы солнечной системы, а затем и галактики, вынесло его во вселенную, остановившись в нерешительности. Вокруг Димыча чернела пустота, и где-то очень далеко, во всех направлениях, куда ни попадал его растерянный взгляд, виднелись неподвижные звезды и размытые звездные скопления, похожие на покинутую родную галактику. Воображение Димыча оказалось в плену разума, не способного постичь - где заканчивается бесконечность, и потому не выпускающего его за пределы вселенной. Безысходная вечность, окружившая Димыча, вызвала подавленное настроение и чувство болезненного одиночества, и он решил, что пора вернуться на корабль. Вдруг прямо перед ним, из ниоткуда, образовался арочный дверной проем, закрытый массивной дверью из мореного дуба, неподвижно повиснув на фоне вселенной. На двери Димыч разглядел накладные бронзовые петли, выполненные в виде витиеватого узора, замочную скважину и причудливую дверную ручку в облике львиной головы с продетым через нос кольцом. На этом чудеса не кончились. Пока Димыч постигал и осмысливал увиденное, перед дверью сформировался маленький корявый человек, затейливого вида. На тщедушном тельце, одетом в камзол средневекового фасона, покоилась большая, седовласая голова. Лицо, украшенное седой клинообразной бородкой и испещренное глубокими морщинами, несло на себе печать вечной мудрости. Лик старца совсем не вязался с прочим обликом. Камзол серого цвета подпоясывался солдатским ремнем из грубой толстой кожи, на ремне которого красовалась металлическая пряжка с изображением красноармейской пятиконечной звезды. Короткие кривые ноги старца обтягивались тесными шерстяными штанами. Мокасины, украшенные непонятным чужеземным орнаментом, надетые прямо на голые ноги, не скрывали кривых пальцев с желто-серыми ногтями. В одной руке старец держал большой ключ, видимо от той двери, в другой - неказистую короткую палку.
   - Что ты ищешь, юноша, - обратился человечек к Димычу бесцветным, скрипучим голосом, лишенным эмоций.
   - Я ищу начало или конец вселенной, - ответил Димыч, ничуть не смутившись, и добавил, - а вы кто такой?
   - Я - привратник, божество начала и конца, - ответил на вопрос старец, продолжив затем, - я могу помочь тебе в твоем поиске.
   - ??? - теперь Димыч не только удивился, но и смутился. Пытаясь интонацией выразить уважение к божеству, он произнес, - Значит вы - Янус? Тот самый покровитель времени? Примите мое глубочайшее почтение, я не узнал вас. Вы действительно можете показать мне начало и конец вселенной?
   - Нет ничего проще, - ответил привратник и, развернувшись, принялся лязгать своим ключом в замочной скважине.
   Димыч изумленно обнаружил, что, хотя старец и отвернулся всем телом, не него все также продолжали смотреть мудрые глаза. Вместо ожидаемого затылка у божества оказалось точно такое же лицо. "Действительно, двуликий Янус", - подумал Димыч и увидел в этот момент, что старец справился с замком и, потянув дверь на себя, которая издала при движении скрежет несмазанных петель, распахнул дверной проем. В образовавшемся широком арочном проеме простиралась все та же черная пустота, с сияющими очень далеко звездными точками. Движимый азартным любопытством, Димыч мгновенно, без видимого усилия очутился по ту сторону двери. Осмотревшись, он с удивлением увидел картину абсолютно идентичную той, что наблюдалась секунду назад, с той стороны. Димыч недоуменно обернулся, чтобы убедиться в том, что он действительно проник в дверной проем. Дверь, открывшаяся ранее внутрь, теперь была распахнута наружу, подтверждая его переход. Рядом с распахнутой дверью, с той стороны, стоял Янус и пристально смотрел на Димыча.
   - Не понимаю, вы пошутили со мной, великий Янус? - спросил Димыч.
   - Божества не склонны шутить, - ответил тот, впервые чуть скривив губы в горькой усмешке. - А ты, юноша, ничего не понял.
   - Вы обещали показать мне начало и конец. Где они?
   - И все-таки, юноша, ты ничего не понял. Объясняю: начало всегда там, где ты есть, а конец всегда там, где тебя нет.
   - Да, я действительно ничего не понял, вы уж извините меня. Выходит, конца просто нет? Есть одно лишь начало?
   - Почему нет? Я же сказал тебе, что конец там, где тебя нет.
   - А когда я умру, я окажусь в конце?
   - Какой ты глупый, юноша, ты окажешься в начале, потому что ты там будешь.
   - А что же тогда бесконечность?
   - Бесконечность - это путь от начала к концу, поэтому ее никогда невозможно постигнуть. Где бы ты ни находился, ты всегда будешь в начале.
   - И все-таки я ничего не понимаю.... - Димыч был ошеломлен и растерян.
   - Мне пора, - перебил его старец и, не дожидаясь ответа Димыча, захлопнул дверь и стал растворяться в пустоте вместе с дверным проемом...
   Димыч, у которого на языке уже висел очередной вопрос, потрясенно наблюдая чудесное исчезновение, услышал затихающий вдалеке голос старца: "Помни, начало всегда там, где ты есть... есть... есть..." ....
  
   Непонятно, в какой момент мечтательные грезы Димыча трансформировались в сон, но когда Владлен Кузьмич взглянул на него, то увидел, что тот беспокойно спит, сложив на лбу первую в своей жизни встревоженную складку, и беззвучно шепчет, едва шевеля губами: "Начало всегда там, где ты есть...."
  
  
   Глава 12
  
  
   Не прошло и трех часов с того момента, как Олег Янович, позвонив своей супруге, сел в ожидавший около подъезда лимузин, вмиг домчавший его до заводского аэродрома. Там он погрузился в тупорылый транспортный самолет, доставивший его на небольшой аэродром за Уралом. После короткого ожидания Олег Янович пересел на вертолет, подлетавший теперь к известному объекту в Казахской степи. Вертолет был заполнен веселыми мужиками, дружно гомонящими друг с другом, в надежде перекричать шум двигателя. Лица пассажиров оказались хорошо знакомы Олегу Яновичу, он радостно встретил своих приятелей и старых знакомых. Всех этих мужчин, срочно вызванных из разных городов Советского Союза, объединяло одно большое дело. Все они являлись ведущими специалистами заводов, причастных к разработке и производству космической техники. Образованные и умнейшие "технари" хорошо понимали, что всеобщий сбор и срочная доставка на объект означает только одно - внештатную ситуацию. Обсуждать эту тему за пределами специальных кабинетов считалось не допустимым, поэтому всю дорогу они делились новостями, травили анекдоты и обсуждали футбольные баталии. Олег Янович, приняв в этих разговорах необходимое участие, сидел теперь, откинувшись в кресле и делая вид, что задремал. На самом деле он думал о жене. Чувство вины перед Надеждой за предстоящие выходные, которые ей наверняка придется провести в одиночестве, смешивалось с чувством нежности и любви, образуя суррогатную смесь под названием - сладкая грусть.
   "Как мне все-таки повезло, - ласково думал Олег Янович. - Надежда - умница и красавица, все также желанна, будто и нет позади двадцати лет семейной жизни. А жаль, что не сможем поехать на Волжские острова, порыбачить. Лето такое короткое!".
   Раньше сыновья Олега Яновича всегда с восторгом составляли отцу компанию на рыбалке. Теперь повзрослевшие ребята отдавали предпочтение своим друзьям. Их место с радостью заняла Надежда, освобожденная от рутинной домашней работы и ставшая постоянной спутницей мужа. И оказалось, что это и есть самое настоящее счастье - провести целый день на островах с любимой женой. Понемногу рыбачить, лениво валяться на разогретом песке, брызгать на осторожно заходящую в воду Надежду, слышать ее визг и смех, а потом, тщательно сложив костерок, смотреть и ждать, пока Наденька сварит уху. Ах, какую ушицу могла сварганить его жена из десятка окуньков и пары подлещиков! Как настоящая колдунья, она, обходя окрестности, собирала какие-то травки, потом долго шуршала припасенными заранее и прихваченными из дома пакетиками, осторожно помешивала в котелке и часто пробовала варево. Какая умопомрачительная получалась ушица! Как уплетал ее, нахваливая повариху, Олег Янович! Глупые белуги, осетры и стерлядки, завидев такое безобразие, грустно уплывали, обиженно взмахнув плавниками от осознания своей ненужности. Возвращение домой всегда сопровождалось охапкой луговых цветов, веселым смехом и прибауткой: "Отдохнувшие, но усталые, мы вернулись домой".
   "И как же я раньше не понимал, что это и есть самое главное в жизни, - с легкой грустью думал Олег Янович. - Но ничего, скоро отпуск. Подсчитаем семейный бюджет - и махнем с Надеждой в Крым. Есть там такой маленький поселок - Симеиз, на самом берегу моря. Удивительно, как его до сих пор не смыло во время сильного шторма. Надо написать хозяйке, Нине Ивановне, забронировать комнату".
   Песчаная буря, забурлившая за стеклом иллюминатора, подсказала Олегу Яновичу, что вертолет прибыл на место и совершает посадку.
   Балагурящие мужики, сошедшие с вертолета, гурьбой направились к объекту. Пока происходила необходимая проверка документов, Олег Янович осмотрелся. Он впервые попал на этот объект, хотя и слышал о нем от своих таких же засекреченных коллег. Вот Байконур для него давно стал вторым местом работы, где он бывал едва ли не ежеквартально. Здесь же все было вновь и необычно. Олег Янович заинтересовался солдатом, подвозившем к свинарнику тележку какой-то совершенно необычной конструкции. Забрав свои документы с проверки и убедившись, что у него есть несколько минут пока остальные, вновь прибывшие, пройдут контроль, Олег Янович подошел поближе, чтобы рассмотреть чудо техники. В первое мгновение он не поверил своим глазам. Солдат, а это был, надо сказать, проснувшийся к тому времени Костя Копытов, толкал перед собой тележку, на которую сверху было взгромождено огромное корыто с отвратительными, кисло пахнущими объедками. Но, конечно, не помои удивили и шокировали Олега Яновича, а то, на чем они перемещались. Тележка, на которой громоздилось корыто, оказалась ничем иным, как плодом его, Олега Яновича и еще нескольких десятков лучших специалистов, труда. Разработкой, испытаниями, доводкой и производством этой единственной в своем роде тележки занимался он со своими товарищами последний год. Обалдевший Олег Янович, вытаращив глаза, молча наблюдал за действиями Кости Копытова. Тот, натужно толкая тележку перед собой, заметил пристальный взгляд незнакомого, но с виду уважаемого гражданина, подумал, что привлек его внимание своей неловкостью и виновато произнес:
   - Здрассьте. Вот какую неудобную тележку выдали. Глядите: громоздкая и неповоротливая. Есть моторчик, да не исправен. А скока на ней лишнего навешано! Какие-то провода да железяки. Тяжеленная! С места не свезешь! Куда сподручнее приспособить детскую колясочку. Люльку выкидываешь, а вместо нее - корыто. Мы в деревне всегда так делаем. Удобно получается. А эта - дура, а не тележка!
   - Да, да..., - совершенно растерявшись, ответил Олег Янович, - детская коляска - она конечно сподручнее, а эта - точно дура.
   Развернувшись, он медленно поплелся к товарищам, которые уже закончили контроль документов и направлялись к бункеру, чтобы спуститься в подземный объект.
   Один из знакомых, заметив потерянный вид Олега Яновича, участливо спросил:
   - Случилось что, Олег Янович? Не здоров?
   - Нет, нет..., - потирая висок свободной рукой, ответил тот. - Все в порядке. Кажется, все в порядке.
   По слову "кажется" знакомый понял, что не все в порядке, но Олег Янович, судя по всему, пока не намерен рассказывать о проблемах. Олег Янович всегда потирал висок, когда сталкивался с какой-нибудь проблемой, имел такую привычку. Проблема, вставшая перед ним пять минут назад, сильно озадачила инженера. Дело в том, что на тележке с пищевыми отходами он четко рассмотрел жестяной квадратик с выбитыми буквами "ЛТ-3", что означало: "Лунная тележка, третья модификация". Первые два образца оказались неудачными во время испытаний, а третий показал себя с лучшей стороны и его приняли к производству. Кстати, Олегу Яновичу необязательно было увидеть эту табличку, чтобы определить, что это именно "ЛТ-3", настолько он хорошо знал каждую "железяку", навешанную на ней. Потому что каждый элемент этой хитроумной конструкции тщательно просчитывался, продумывался и дорабатывался им самим и его коллегами конструкторами. Тележка эта, выполненная в единственном экземпляре, предназначалась никак не для перевозки корыта с объедками, а исключительно для передвижения по лунной поверхности. Спускаясь в лифте, а затем следуя подземными коридорами, Олег Янович думал: "Значит, они отказались от нашей конструкции. Зачем же тогда меня вызвали? Все-таки, какая дикость - приспособить эту конструкцию для перевозки корыта с объедками. Абсолютно прав солдат - совершенно неудобная конструкция для Земли. Тележка предназначена для Луны, с учетом лунной силы тяжести, которая в шесть раз меньше земной. И никак на Земле не будет работать "моторчик", двигатель рассчитан на ее лунный вес. Ничего не понимаю. Отличная конструкция, все ее одобрили, и вдруг - в свинарник. Ерунда какая-то.... Впрочем, чего это я так разволновался? Мы свое дело сделали. Меня сюда вызвали, наверное, по ошибке. Как только все разъяснится, сразу улечу домой при первой возможности. Глядишь, к выходным успею вернуться"....
  
   ...Летний день, почувствовав усталость, медленно отходил ко сну. Сначала он погасил солнце, ласково задвинув его за горизонт, затем заботливо укрыл землю и его обитателей долгожданной прохладой, наполнил пространство усыпляющим ароматом, успокоил и убаюкал обитателей Земли и впустил нетерпеливую (оттого, что слишком коротка) летнюю ночь.
   Ночь, осветив свое королевство лунным светом, с удивлением обнаружила, что люди на объекте, которым полагалось спать в это время, суетливо носятся по поверхности, включив все осветительные приборы и затмив этим великолепный загадочный свет луны и звездного неба. "Какие неугомонные", - подумала ночь и оставила их в покое.
   Суета и переполох, наблюдаемый на объекте ночью, были вызваны тщетными поисками уникальной тележки, которым предшествовал ряд событий.
   Олег Янович и другие специалисты, прибывшие вместе с ним, собрались в комнате для совещаний. Сломанная ночью вентиляция оказалась отремонтированной к тому времени, в остальном же обстановка не претерпела изменений, оставаясь лаконичной и рабочей. Полковник Пузцов, собравший спецов, предварительно продумал беседу с ними. Перед ним стояла непростая задача, которую он себе сформулировал так: "Строго сохранив секрет, получить на все ответ". Пузцов любил рифмовать, водился за ним грешок стихоблудства. Среди сослуживцев он имел репутацию ценителя поэзии, и за глаза его иногда называли "Пушкин". Усевшись во главе стола, полковник говорил коротко, в результате первая часть задачи была выполнена - никто ничего не понял, секрет строго сохранен. Выполнение второй части задачи "получить на все ответ", Пузцов делегировал своему подчиненному. Встав из-за стола, он произнес: "С этой минуты вы переходите в подчинение к майору Головастому. Прошу вас максимально серьезно отнестись к решению вопросов, которые он перед вами поставит". И быстро удалился, оставив присутствующих в полном недоумении.
   Место полковника занял майор Головастый, оказавшийся в еще более сложном положении, чем первый председательствующий, потому что получил от полковника строгие инструкции, запрещающие отвечать на вопросы, касающиеся полета. Специалисты после ухода Пузцова тут же буквально засыпали бедного майора всевозможными вопросами, касающимися именно проходящего полета. Выкручиваясь, как уж на сковородке, Головастый сумел переломить ход беседы, взял ситуацию в свои руки и принялся сам задавать вопросы спецам. Беседа плавно перетекла в конструктивное русло. Олег Янович терпеливо ждал, когда очередь дойдет до него. Работа интенсивно закипела. Люди громко спорили, перекуривали, рисовали формулы, что-то доказывали друг другу, бегали в ЦУП, разворачивали чертежи и тыкали в них пальцем, опять курили и снова спорили. Короткий отдых, вызванный обеденным часом, пополнил силы, и работа возобновилась. Олег Янович наконец-то нашел возможность обратиться к Головастому:
   - Товарищ майор, меня, видимо, вызвали сюда ошибочно. Вы отказались от нашей конструкции лунной тележки. Может быть, пока не поздно, вызвать разработчика принятого вами изделия?
   Майор, взглянув на него воспаленными от усталости и сигаретного дыма глазами, ответил:
   - Не понимаю, Олег Янович. Что значит отказались? Нету у нас другого изделия. Ваша тележка нас вполне устроила.
   - В таком случае, я тоже ничего не понимаю. ЛТ-3 изготовлялась в одном экземпляре, это я точно знаю. Второй экземпляр просто не успели, - недоуменно пожал плечами Олег Янович. - Однако я видел ЛТ-3 наверху, ошибки быть не может.
   - Где наверху, что вы говорите? - не поверив сказанному, но, заподозрив что-то неладное, встревожился майор.
   - Наверху. В ней солдат перевозил пищевые отходы. Разве вы об этом не знаете?
   Воцарилась пауза, во время которой даже те из спецов, которые ожесточенно спорили, склонившись над чертежами в противоположном конце стола, замолчали и вопросительно воззрились на Головастого. Майор подумал и, ничего не ответив в соответствии с указанием, побежал докладывать Пузцову.
   Полковник все-таки урвал пару часов для отдыха. Свалившись на уютный диван, он мгновенно заснул без сновидений. Непродолжительный отдых пошел на пользу. Поэтому, когда майор Головастый возбужденно доложил Пузцову о вновь открывшемся обстоятельстве с просьбой выяснить этот вопрос, тот спокойно, не придав трагического значения, ответил:
   - Проясним, не волнуйтесь. Пришлите ко мне майора Склерозова.
   Склерозов оказался высоким, худым и сутулым, с нездоровой бледностью на чисто выбритых щеках и с круглыми очками на горбатом носу человеком. Майор Склерозов отвечал за материальную часть не только предстоящих полетов, но и всего объекта. Всякая деталька, прибор, агрегат или алюминиевая миска, находящиеся на объекте, строго пересчитывались и учитывались этим педантичным и придирчивым любителем порядка.
   Вопрос Пузцова о тележке вызвал у Склерозова некоторое удивление, потому что он точно знал - она на борт не загружалась. В предписании о комплектации полета, подписанном самим Пузцовым, тележка не значилась. Это он хорошо помнил. Однако Склерозов решил не говорить об этом Пузцову прямо сейчас, а сначала самому все выяснить и заручиться оправдательными документами.
   Ретиво взявшись за дело, Склерозов выяснил интересные обстоятельства. Вот документы, подтверждающие получение изделия ЛТ-3 на объект. Вот эти документы доказывают, что оно не должно быть загружено на корабль. А где же изделие? Где тележка? На складе ее нет. Начались поиски. Несколько часов ушло на то, чтобы, перерыв все подземелье, убедиться в ее отсутствии. Ближе к ночи поиски переместились на поверхность, которые также не дали положительных результатов.
   Полковник Пузцов громогласно требовал срочно разыскать тележку, словно собирался запустить ее на корабль дополнительным рейсом. Стали выяснять, кто и когда видел ее в последний раз. Вышли на Олега Яновича и Костю Копытова. Первый подтвердил, что видел ее днем в руках Кости, второй утверждал что, выгрузив отходы, отвез ее в сарайчик для хранения инструментов и оставил там. Нашелся солдат, подтвердивший Костины слова. Но тележки нигде не было! Испарилась! Улетучилась!
  
  
   Глава 13
  
  
   Единственный, кто не принимал участия в поисках тележки, был старшина Заглушко. Во-первых, он знал, что ее найти невозможно. Во-вторых, он был в стельку пьян. Бодливо крутя головой, старшина сидел за столом, на котором стояла распечатанная поллитровка (уже вторая) и граненый стакан.
   Заглушко пребывал в тоске. Сегодняшний день казался ему самым несчастным в его жизни. Вспоминая длинный, неприятнейший разговор с чекистами в комнате для опросов, старшина мучительно страдал, потому что ему пришлось малодушничать и откровенничать, признаваясь в разных мелких грешках, которые, по мнению старшины, и гроша ломанного не стоили. Какое он пережил унижение, когда дошли до его похождений на курортах. На прямой вопрос: "С какой тайной целью вы представляетесь при знакомстве с дамами космонавтом в звании майора?", пришлось юлить и оправдываться, скромно сложив исполинские кулачищи на коленях, сваливая все на бабскую глупость, которым, дескать, говоришь одно, а они, дурехи, понимают по-другому. После вопроса об азартных играх, Заглушко, не выдержав, принялся каяться и виниться, размазывая сопли по щекам. Тьфу, срамота, да и только. Блуждая остекленевшими глазами по бутылке, Заглушко бормотал:
   - Меня, боевого старшину.... Почти офицера.... Как последнего новобранца.... Кому я отдал свои сапоги? Мои сапоги, кому хочу, тому и отдам! Какое ваше свинячье дело?
   Тихое бормотание набирало громкость. Последние слова, сопровождающиеся стуком кулака в грудь, прогромыхали с надрывом, вызвав позвякивание пустого стакана. На грохот в комнату заглянул испуганный Костя Копытов:
   - Вызывали, товарищ старшина?
   - Вызывал, - боднул головой Заглушко, - садись. Широким жестом он придвинул к столу табурет, откуда-то из-под стола извлек солдатскую кружку и, проливая на стол, разлил водку.
   - На, выпей за своего командира!
   Старшина, не отрывая кружки от стола, отточенным движением бывалого бармена запустил ее Косте.
   Копытов робко уселся на табурет и, стесняясь и смущаясь, взял кружку в руку.
   - Товарищ старшина, там тележку ищут, - совсем оробев, Костя произнес это почти шепотом.
   - Так им и надо, пусть ищут. Все равно не найдут, - обрадовался Заглушко и залпом проглотил содержимое стакана. - А ты че не пьешь? Командира не уважаешь? Ик.... Пей! Обидно мне, солдат. Ох, обидели твоего командира. Ик.... Пей, тебе говорят! - приказал старшина.
   Костя, никогда ничего кроме первача, виртуозно изготавливаемого матерью, не пробовавший в своей жизни, с недоверием держал кружку перед губами, принюхиваясь и присматриваясь к водке и не решаясь пригубить. Присутствие пьяного командира не добавляло смелости, однако приказ надо выполнять. Костя, набравшись храбрости, задержал дыхание и проглотил водку, после чего громко выдохнул, вытянув губы и обтершись рукавом.
   - Молодец! - воскликнул Заглушко, взмахнув рукой с вытянутым указательным пальцем, увенчанным желтым ногтем и грязным черным ободком. - Давай, солдат, погуторим. Скажи мне, как тебя там....
   - Рядовой Копытов, товарищ старшина, - услужливо подсказал Копытов, осторожно, без стука, опустив кружку на стол.
   - Копытов, правильно. Скажи мне, знаешь ли ты, что твой командир - боевой танкист! Я срочную - в танковых войсках отбарабанил, этим... пилотом..., нет, водилой! Мне сам товарищ генерал на танкодроме благодарность объявил за то, что я во время боевых учений машину спас, когда она в овраг свалилась.
   - А кто ее, товарищ старшина, в овраг свалил? - спросил Костя, приняв участливый вид для поддержания разговора.
   - Кто, кто.... А кто? Конь в пальто! Ха, ха, ха....- Заглушко захохотал, можно даже сказать заржал во все свое архидиаконовское горло. Кружка и стакан в унисон запрыгали по столу, передвигаясь мелкими прыжками к бутылке. Обхохотавшись, старшина протянул руку к бутылке, но вдруг убрал ее и обратился к Косте, боднув головой:
   - Налей-ка, Копытов, своему командиру.
   Просьба была немедленно выполнена.
   - Говори тост! - приказал Заглушко.
   - За вас, товарищ командир! - угадал Костя.
   Опять выпили, не чокаясь, и разговор продолжился.
   - Я говорю тебе, Копытов. Обидели меня сильно. Меня, боевого танкиста сюда к свиньям приписали. Вас, сопляков, обучать дерьмо выгребать. И еще спрашивают, что это я прошлым летом в Пицунде бабам говорил? Как свиней резать - так Заглушко. Как Заглушко - так не космонавт. Да что эти летуны? Они с настоящим танкистом рядом не стояли! Подумаешь, сел в ракету, и фьють! - старшина изобразил рукой жест, словно щекочет кого-то невидимого, висящего в воздухе.
   Слушая монолог Заглушко, Костя пытался понять, о чем речь, и даже придвинулся поближе, стараясь не пропустить ни одного слова из театрализованной болтовни старшины. Между тем, тот извлек из-под стола уже третью бутылку, огромным кухонным ножом одним метким движением, наотмашь, срезал блестящую пробку с горлышка и небрежно плеснул в стакан и кружку.
   - Давай выпьем, солдат, за тех... за тех, кто в танке! - провозгласил тост Заглушко и обрадовался его краткости и значимости.
   Костя, уже ничуть не смущаясь, словно только этим и занимался, махнул водку, обтерся и подумал: "Ерунда эта водка! Ничуть не берет! С мамкиного первача мы бы сейчас с дедом Федулом уж давно летку-еньку отплясывали!"
   - Эх, посадить бы тебя не в ракету, а в танк, - обращаясь к воображаемому оппоненту, продолжал Заглушко, - полетал бы по оврагам да ухабам. Это тебе не космос, где ни кочки, ни ямки, ни колдобины! Сидит себе, звездочки считает! - на этих словах Заглушко закатил глаза к потолку и покрутил поднятыми руками с растопыренными пальцами. - Покрутился там, кнопочки понажимал, а потом ему все - почет и слава, и награды всякие. А денег сколько! Ты знаешь, Копытов, сколько эти летуны за один день полета получают? Сколько я, боевой командир, за год службы. Вот так.
   Тут до Кости стало доходить, что старшина имеет в виду, похоже, Советских космонавтов, а может быть, и самого Гагарина! Удивившись такой смелости, Костя продолжил выслушивать хмельные откровения командира.
   - Ты мне скажи, Копытов, что, я не смог бы слетать что ли? Да запросто.... В ракете даже руля нет! Так не взяли. Говорят, не подходишь ты нам по морально - потили...политити...политическим нормам, - Заглушко, проявив завидное усердие, с трудом справился с труднопроизносимым словом. - Ну да, выпиваю иногда, бывает. Да они сами то, знаешь, сколько пьют? Как кони! Вот тогда, помнишь, привезли матчасть? Сколько выгрузили ящиков да коробок. А Склерозов, интеллигент очкастый, тогда еле на ногах стоял. Все ящики и коробки занесли в бункер, а один остался стоять, за бункером. День стоит, два стоит, никому не нужен. Склерозов, видите ли, шибко занят был. Я думаю, ну и хрен с тобой, значит, не нужен тебе этот ящик. Отволок его к себе, вскрыл, смотрю - а там тележка. Правда, мудреная какая-то. Думаю, инженеришки придумали какую-то ерунду для облегченья физического труда Склерозова и его людей. А что же мои солдатики? Все на своих руках корячат. Я им кто? Я им отец солдата. Кто о них позаботится, как не я? Вот я эту тележку вам и отдал, для облегчения вашего, солдатского труда. Прав я, Копытов?
   - Да, спасибо, товарищ старшина, - ответил Костя, до слез тронутый заботой командира. Он и не подозревал раньше о такой сердечности старшины. - Только куда-то подевалась, тележка-то. Видно понадобилась кому-то, уж больно они усердно ее ищут.
   - А! - Заглушко махнул рукой и попытался опереться локтями на стол, но промахнулся и тюкнулся подбородком о край стола, отчего обозлился. - Пускай ищут, все равно не найдут. Я сегодня тележку эту, Копытов, продал за пять пузырей водки. Вот так вот. Я ведь как думаю, если со мной по-хорошему, так и я "Здрассьте вам", а ежели ко мне плохо, так и я вам "дулю с маслом"!
   Сложив на правой руке при помощи левой огромный кукиш, Заглушко ткнул им в нос Косте и зловеще пошевелил грязным пальцем. Потом, немного поерзав, сумел угнездить локти на столе, сложил руки одна на другую, как первоклассник, и запел густым басом:
   - Я - Земля - а-а-а! Я своих провожаю питомцев, сынове-е-ей, дочере-е-ей. Долетайте до самого солнца, и домой возвращайтесь скоре-е-ей!
   Костя, снова ощутив робость при виде могучего кулака Заглушко, покачавшегося перед его носом, улучил паузу в оратории командира и вежливо спросил:
   - Товарищ старшина, можно я пойду? А то мне вскоре в караул заступать.
   - Иди солдат, служи Родине, - великодушно согласился старшина. И когда Костя, с трудом поднявшись, аккуратно задвигал за собой табурет, безуспешно пытаясь протиснуть его между ножек стола, вдруг вскинулся:
   - Постой, Копытов, ты это..., чево я тебе тут говорил..., в общем, сам знаешь, что за разглашение военной тайны тебя ждет. Понял?
   - Так точно, товарищ старшина. Буду нем, как в танке.
   Костя отдал честь, повернулся, сделал один шаг и треснулся лбом о дверной косяк.
   - Молодец, Копытов. Погоди....
   Заглушко, запустив длинную руку куда-то под стол, извлек из-под него очередную поллитровку и протянул ее Косте:
   - Бери, Копытов. Передай солдатам, пусть выпьют за отца - командира.
   Хмельные слезы заполнили добрые глаза старшины и он, растроганный собственным великодушием, вздохнув и всхлипнув, словно баба на поминках, возобновил пение:
   - Долетим мы до самого солнца, и домой возвратимся скоре-е-ей....
   Костя, выйдя от командира, обнаружил, что тревожная беготня, вызванная поисками тележки, унялась, а его собственные ноги, выписывая кренделя, заносят хозяина то на бункер, то на свинарник. На душе у него светлело доброе чувство. Бережно прижимая к груди бутылку, Костя, совершенно очарованный радушным приемом Заглушко, с умилением думал: "Зря ребята не любят старшину. Отзывчивый мужик. Все правильно сделал. Зачем нам такая бестолковая тележка? Лучше солдаты выпьют, повеселятся немного. А Заглушко жалко. За что его так не любят...?"
   Летняя ночь, уже готовая уступить свое место жизнерадостному звенящему утру, с интересом наблюдала за человеком, зигзагами бредущим по объекту и ревностно прятавшим что-то на груди, из-за чего проворонила самый завораживающий момент - когда первые рассветные лучи, проснувшись, начинают радостно выглядывать из-за горизонта, осветив и посеребрив своей улыбкой высокие перистые облака.
  
  
   Глава 14
  
  
   Когда постройки на поверхности объекта озарились первыми солнечными лучами, короткая летняя ночь побежала семимильными шагами на запад, задержавшись ненадолго в подземелье.
   И какая пьяная муха укусила сегодня ночью обитателей объекта - не известно, но под землей также как и на поверхности, этой ночью пили все кто мог себе это позволить. Не пили только люди, работающие в ЦУПе. От их трезвого и расчетливого ума зависела жизнь двух землян, одиноко летящих к своей цели - Луне. Впрочем, нет. Теперь они не одиноки в бескрайнем космосе. Стартовавший на несколько часов позже, американский космический корабль под названием "APOLLO" уже устремился к Луне, неся на своем борту таких же смелых людей. Большая гонка вступила в завершающую фазу.
   Полковник Пузцов, нарушив этой ночью им же установленное правило, не пить больше одной рюмки коньяка в день, сидел за столом в своем кабинете и допивал бутылку армянского коньяка. Перед ним лежал большой лист бумаги, расчерченный множеством стрелок, соединяющих слова: Скворцов, США, Надыба, Посторонний, тележка, связной, резидент, диверсант и даже Восмикратный. Таким образом, нарисовав схему возможных связей и взаимоотношений, Пузцов пытался раскрыть заговор, в наличии которого он не сомневался. Пока у него ничего не выходило, поэтому стрелки, соединяющие слова, много раз перечеркивались и рисовались вновь. Снова ничего не получалось. Чего-то в схеме не хватало, какого-то важного звена.
   Полковник считал себя блестящим аналитиком. До назначения на этот объект Пузцов, работая в Москве на Лубянке, неоднократно наблюдал, как некоторые его особо ретивые сослуживцы лихо раскрывали очередной антисоветский заговор, получая за это награды и повышения по службе. "Еще бы не раскрыть, - ревниво думал Пузцов, - будь у меня такие информаторы и оперативные данные, я бы тоже раскрыл, раз плюнуть". Но как- то не пришлось ему раскрыть ничего важного в государственном масштабе, поэтому и продвижение по службе шло со скрипом. Назначение начальником секретного объекта Пузцов воспринял с большим энтузиазмом: "Наконец-то меня заметили и оценили". Надо признать, что некоторыми талантами Пузцов действительно обладал. Например, он умел сделать свой взгляд таким умным, проницательным и прозорливым, что начальство любило ставить его в пример молодым: "Вот так должен смотреть в глаза врагу настоящий Советский чекист!". Или поэтический дар, благодаря которому Пузцов регулярно пописывал высоко ценимые Восмикратным злободневные стишки в стенгазету "Чистые руки" под псевдонимом "Чистюля". Всячески используя эти несомненные таланты, Пузцов и добился назначения на секретный объект, который обязан стать трамплином в серьезном карьерном росте. И вот теперь, когда он так близок к своей цели, трамплин зашатался, грозя обрушиться. Выход один: если уж не суждено прославиться историческим полетом, прошедшим без сучка и задоринки, то раскрытие антисоветского заговора приблизит сокровенную цель.
   К сожалению, пока ничего не получалось. Связи не срастались, не выстраивались в логическую цепь, никак не хотели укладываться в законченную и правильную картину ладного, большущего, настоящего заговора. И посоветоваться не с кем. Те из немногих людей, которым Пузцов доверял до недавнего времени, находятся теперь у него под подозрением. От чувства утраты доверия к людям и набегающего порой страха за то, что не сумеет осилить такую "гиперболу", Пузцов пил. Вернее, уже допил свой коньяк.
   - Что-то давно Восмикратный не трезвонил, - сказал Пузцов и взглянул на портрет.
   Тот сонно смотрел на лозунг осоловевшими глазами, потому что генерал Восмикратный сейчас сидел на широкой золотистой липовой скамье, завернувшись в простыню после отличной русской баньки, и потягивал пивко в кругу своих сослуживцев. Закусывая икоркой и шумно обсасывая рачьи клешни, компания лениво обсуждала последнюю интригу, разворачивающуюся в Политбюро ЦК КПСС. Генерала так и подмывало рассказать товарищам о готовящейся политической бомбе в адрес американцев, но он сдержался и сохранил государственную тайну.
   Пьяная муха долетела и до Склерозова с Надыбой. Объединившись, майор и подполковник сидели за столом и пили каждый свой напиток. Надыба глушил водку, Склерозов потягивал изящную Хванчкару, к которой привык еще со Сталинских времен. Надыба был молод и напорист, Склерозов - в зрелой для мужчины поре, замкнут и болезнен. Объединяла этих разных людей за столом не дружба, но беда. Обоим очень не хотелось быть "козлами отпущения", роль которых готовил им Пузцов, как они предчувствовали. Не сговариваясь, они потянулись друг к другу, в надежде объединиться и защитить себя от надвигающегося урагана, причем каждый из них преследовал свои личные цели.
   Склерозов чувствовал свое нездоровье и мечтал только об одном - выйти в отставку в положенный срок (через два года), получить стоящую пенсию и отбыть к своей семье, в город Люберцы под Москвой. Надвигающийся ураган обещал снести выстроенные планы: его могли отправить дослуживать в какой-нибудь "гадюшник" на краю Советского Союза, что только повредит здоровью, да и на пенсию повлияет не лучшим образом.
   Амбициозный Надыба преследовал более солидную цель - он мечтал занять место Пузцова. Ну и что из того, что тот, приметив в свое время рвение молодого чекиста, приблизил к себе и дал возможность карьерного роста. "Я Родине служу, а не этому надутому индюку и стихоплету", - справедливо рассуждал Надыба.
   Сначала беседа не клеилась. Оба осторожничали и выжидали, когда второй переступит дозволенную черту в разговоре. Лишь опорожнив содержимое бутылок до состояния пустой стеклотары, собеседники развязали языки.
   - А с тележкой этой, - теребя и играя фигурной пробкой от дивного вина, говорил Склерозов, - я показываю ему предписание. Нет там никакой тележки! И стоит его подпись. Ну да, предписание составлял я, но ведь с его же приказа! Не я решаю вопросы комплектования полета. Мое дело - обеспечить согласно предписанию, не более чем! В результате - я стрелочник, который во всем виноват.
   - Вот, вот..., - откинувшись на спинку кресла, подхватил Надыба. - Я сколько раз говорил ему, необходимо усилить охрану наверху. Смешно. Скажи кому - не поверит. Вся охрана - взвод свинопасов! А он мне: "Главное - хорошо продуманная маскировка". Домаскировался, партизан. Теперь, конечно: как мог проникнуть посторонний на объект? Надыба, ты во всем виноват! Да с такой охраной наверху не то, чтобы один посторонний, целый полк диверсантов мог проникнуть. А кто будет отвечать? Пушкин? Нет, Надыба. Пушкин вроде не причем. Надо что-то делать, Склерозов.
   - Надо, - согласился тот и передразнил Пузцова, кривляясь и подражая его голосу и интонации, - не сделай глупость сгоряча!
   Излив друг другу наболевшее, ощутив единение чувств и мыслей, Надыба со Склерозовым распрощались, сговорившись завтра крепко подумать и принять план действий.
   - Утро вечера мудренее, - подытожил результативную беседу Склерозов и протянул майору руку для пожатия...
   Надыба, направляясь в свою комнату, проходил мимо небольшого казарменного помещения с несколькими солдатскими койками, в котором временно поселили прибывших на объект гражданских специалистов. Услышав за дверью шум и гам, майор, взявшись за ручку, резко открыл ее и удивленно воззрился на происходящее. Да, да. И сюда прилетела пьяная муха. И здесь этой ночью пили.
   После напряженного рабочего дня мужики, распаковав свои портфели и чемоданчики, извлекли захваченные из дома припасы. У кого-то оказалась поллитровка, у второго бутылка вина, у другого нашелся коньячок, а кто-то вытащил и спиртяшку, налитую в плоскую фляжку из нержавейки, на которой чеканным способом выбит пузатый охотник, опоясанный патронташем, в банной шапочке и с огромной, размером с него самого, двустволкой в руках. В портфелях нашлись бутерброды, завернутые аккуратной женской рукой в вощеную бумагу, вареные яйца и всякая другая снедь, вполне годная для закуски. Всю добычу свалили на единственный стол, установленный между двумя койками. Одна беда, на всю компанию нашлось лишь два стакана, но инженерная мысль не позволила застолью зачахнуть на корню. Из плотных ватманских листов, в избытке бытующих чуть ли не в каждом портфеле, свернули стаканчики, которых вполне хватало на то, чтобы, быстро наполнив, донести до рта и залпом выпить. Сначала, как водится, говорили о работе. Каждый высказал свое предположение о происходящем. День даром не прошел, и специалисты, несмотря на то, что все время были заняты решением инженерных задач, успели пообщаться с людьми, работающими в ЦУПе. Их намеки легли в основу разнообразных гипотез, которые, впрочем, были все не верны. С каждой следующей ватманской рюмкой разговор все настырнее утекал к житейским темам. В тот момент, когда Надыба появился на пороге, один из инженеров травил байку про техника с Байконура, ворующего технический спирт занятным способом. Хитроумный техник слепил из папье-маше муляж огромного бутерброда с любительской колбасой, промазал его эпоксидной смолой, проковырял дырочку и приладил незаметную пробку. Разрисовал его соответственно, не забыв изобразить вкрапления жира на колбасе, и проносил мимо охраны в бумажном свертке. Если охранник просил показать, что у него в свертке, техник с готовностью разворачивал бумагу и издалека показывал бутерброд. Надо заметить, что в этот чудо-бутерброд вмещалось ровно пол-литра спирта. Один бдительный охранник заметил, что у одного и того же техника совершенно пропал аппетит, и он ежедневно не съедает свой перекус, унося его домой после рабочей смены, несмотря на то, что рожа у техника с каждым днем становится все шире и краснее. Так он был изобличен. Взрыв хохота потряс казарму.
   Разгоряченные спиртным и весельем, люди повернулись к Надыбе, ожидая, что тот скажет. Майор молча стоял на пороге. Тогда самый смелый из них, сделав серьезное лицо, произнес:
   - Товарищ майор, стучаться надо, мы все-таки не в казарме. И вообще, зря вы нам не договариваете о происшествии. Оттого, что мы в полном неведении, дело может пострадать.
   Надыба, разозленный беспечным весельем мужиков, испытывая чувство зависти к их беззаботности, мрачно произнес:
   - Не ваше дело решать, что следует знать, а чего нет. Для этого тут другие люди установлены. Завтра, в семь тридцать, всем быть на рабочем месте.
   После ухода майора мужчины переглянулись. Веселое настроение улетучилось вслед за Надыбой, да и запасы опустошились. Ничего не оставалось делать, как улечься спать. Олег Янович с удовольствием растянулся на своей койке, подложил руки под голову, сонно подумал: "Вот именно, установлены. Словно истуканы", и мгновенно заснул.
   Вот такая пьяная ночь случилась на объекте.
  
  
   Глава 15
  
  
   Утро, давно завладевшее объектом на поверхности, наконец-то пробралось и в подземелье. В ЦУПе произошла смена дежурных за пультами слежения и управления. Уставшие после ночного дежурства, люди по эстафете вручили ответственность за жизнь на корабле космонавтов отдохнувшим, и те сосредоточенно взялись за работу. Из столовой доносились неприятные, но возбуждающие аппетит запахи.
   Полковник Пузцов, сытно позавтракав в своем кабинете, отдал дежурившему лейтенанту текущие распоряжения и направился в ЦУП.
   Специалисты, а с ними и Олег Янович, наскоро перехватив в столовой, собрались в комнате для совещаний, ожидая майора Головастого.
   Майор Надыба, собрав своих подчиненных, разрабатывал с ними план дальнейшей работы по выявлению шпиона среди работающих на объекте.
   Майор Склерозов, сидя на материальном складе и нацепив на нос очки, просматривал многочисленные документы: накладные, предписания, журналы учета и прочие важные бумаги.
   Напрасно Склерозов надеялся, что утро будет мудренее вечера. Ох, совсем напрасно. Наступившее утро, проворно перебегая в день, только добавило новоиспеченных проблем, ничуть не разрешив прежних.
   Неожиданно выяснилось, что бесследно улетучившаяся тележка ЛТ-3 являлась едва ли не самым важным элементом при достижении намеченного плана - высадки на Луну. Специалисты подтвердили, что без тележки лунный модуль не сможет прилуниться без риска, так как траектория прилунения и запасы горючего в нем рассчитаны именно с учетом веса тележки, а это, слава богу, более ста килограмм. Уже вторая, не менее серьезная помеха, чем присутствие на корабле постороннего человека поставила под угрозу осуществление грандиозного проекта, над которым поработали тысячи людей со всего Советского Союза. Уселись думать. Мозговая атака умнейших и инициативных специалистов пунктиром наметила выход из сложнейшей ситуации.
   По первоначальному плану, тележку предполагалось оставить на Луне после проделанной работы, из-за того, что запаса горючего в модуле хватало только на подъем одного космонавта. На Луне космонавт вполне может обойтись без нее. Но для прилунения - тележка, вернее ее вес, совершенно необходим. Значит, додумались спецы, при спуске лунного модуля тележку следует заменить чем-нибудь иным, с подобным весом, и что можно безболезненно для корабля оставить на Луне. Вот только что? Ну нет ничего на корабле весом более ста килограмм, что можно выломать, погрузить в лунный модуль и оставить на Луне без угрозы для дальнейшего возвращения на Землю.
   Полковник Пузцов, все еще не веря в реальный срыв проекта, нервно расхаживал между специалистами и подначивал: "Думайте! Шевелите своими умными мозгами! Должен быть какой-то выход. Вон сколько железа на корабле. Еще есть время, мозгуйте!".
   В это время, позабытый всеми майор Склерозов, нацепив на нос очки, сидел на материальном складе и, зарывшись в бумажные талмуды, водил пальцем по строчкам, шевеля губами. Еще с вечера его мучила одна несуразность, замеченная в документах. Выходило, что количество предметов, загруженных на корабль, на одну единицу больше, чем в предписании. Который час уже он сверял списки, включающие в себя все, что находилось на корабле: от кислородных баллонов до тюбиков с яблочным пюре. Наконец, его титанический труд увенчался успехом. Склерозов выяснил, что вместо тележки ЛТ-3 на корабль загрузили второй лунный скафандр! В надежде, что это несколько реабилитирует его в глазах Пузцова, майор, прихватив кипу бумаг, побежал с докладом к полковнику.
   Пузцов, внимательно выслушав Склерозова, вдруг переменился в лице. Вот оно, то единственное и гениальное озарение, способное выправить ситуацию! И как же он сразу не додумался? Вот она, соломинка, подбрасываемая судьбой в миг отчаяния. Как трудно ее разглядеть и еще труднее ухватиться. Воспрянув духом, Пузцов воскликнул мысленно: "Ай да Пузцов, ай да сукин сын!".
   Склерозов, заметив перемену в настроении Пузцова и, не ведая ее причин, выжидающе молчал, ожидая дальнейших распоряжений. Полковник вдруг улыбнулся, одними уголками рта, немножко панибратски хлопнул майора по плечу и вкрадчиво произнес: "Молодец, Склерозов. Иди, отдыхай".
   Растерянно глядя вслед убегающему полковнику, Склерозов подумал: "Вот это да! Или он свихнулся, или я разжалован. Так недолго и до ареста. Надо срочно привести все документы в полный порядок, чтобы комар носа не подточил".
   Окрыленный неожиданным озарением, Пузцов проследовал в свой кабинет, где принялся возбужденно расхаживать из угла в угол, заложив руки за спину и размышляя: "Надо все тщательно взвесить. Главное обдумать, как правильно преподнести мою мысль, под каким соусом подать. А то начнут изображать из себя гуманистов". Затем полковник позвонил в ЦУП и дал задание, связавшись со Скворцом, выяснить вес Постороннего, хотя бы приблизительно. Узнав вскоре, что вес Постороннего около девяносто килограмм, Пузцов радостно вскричал: "Есть! Все сходится! Как я все-таки умен! Вы еще все узнаете, кто такой Пузцов!". Погрозив кулаком лозунгу, полковник направился в комнату для совещаний, отдав приказ собрать всех.
   В комнате царила неразбериха. Инженеры, лишенные руководителя в лице майора Головастого, убежавшего в ЦУП по делам, ожесточенно спорили, разделившись на два лагеря. Предметом спора являлась все та же злополучная тележка, вернее то, чем можно заменить ее на лунном модуле. Каждая из сторон отстаивала свой вариант. Надо признать, инженеры прекрасно понимали, что оба варианта нелепы и трудноосуществимы, но продолжали спорить. Дело было в принципе. Спор велся на уровне теоретических выкладок, в которых, как известно, всякий инженер считает себя докой.
   - Это фанфаронство! - кричал представитель одной стороны, - посмотрите, к чему приведет ваша комбинаторика!
   Придерживая левой рукой очки, норовящие спрыгнуть с носа, он наклонялся к столу, хватал клочок бумаги и принимался писать формулы и цифры, на которые, впрочем, никто не смотрел. В результате бумажный клочок, истерзанный и продырявленный пером, перехватывался представителем другой стороны, яростно разрывался на мелкие кусочки и выбрасывался на пол.
   - Освежите в голове фундаментальную физику! - призывал оппонент со всклоченными от мыслительного напряжения волосами. - Ваша коммутационная схема - нонсенс, она приведет к коллапсу!
   В свою очередь он тоже хватался за перо и протыкал им бумагу, доказывая свое убеждение....
   Олег Янович не участвовал в теоретической баталии. Пристроившись на стуле в углу комнаты, он молча наблюдал за дискуссией. Ему сегодня нездоровилось. Каменная тяжесть, поселившаяся в грудной клетке сегодня утром, сделала свое дело - предмет спора между специалистами казался ему пустым и ненужным. Потирая висок, Олег Янович думал: "Сорван проект, и думать нечего. Космонавта надо возвращать, и дело с концом. Слишком велик риск. Зачем они так громко спорят? Что-то мне нехорошо, вроде и выпил вчера - ничего, едва пригубил. От духоты, наверное".
   Коллизию, грозившую перерасти в потасовку, задушил холодной рукой Пузцов, стремительно вошедший в комнату. Увидев на своем месте инженера, погруженного в черчение неразборчивых каракулей на клочке бумаги, полковник подошел к нему сзади и похлопал по голове папочкой, которую принес собой. Инженер, изумленно подняв голову на неуважительное постукивание, увидел Пузцова, пробормотал "Извините", вскочил и убежал к другому концу стола. Пузцов по-хозяйски уселся на свое место. Критически оглядев заваленный бумагой стол, полковник приподнялся со стула и, сложив руки наподобие тракторного отвала, отгреб от себя гору бумаги, освободив место для своей папочки. Специалисты, молча наблюдавшие за действиями Пузцова, правильно расценили его последний жест и принялись сгребать со стола ненужные бумаги и усаживаться по местам. К этому времени подтянулись остальные люди, вызванные на совещание. Когда все расселись, Пузцов, самодовольно оглядев свой анклав, саркастически произнес:
   - Ну - с, коллеги, что надумали? Каких идей нарожали?
   Специалисты сориентировались, что Пузцов задает риторические вопросы, поэтому в ответ ему раздался лишь скрип стульев.
   - Или государственную копеечку считать - не наше дело? - продолжал Пузцов, постепенно меняя саркастический тон на обличительный. - Государство Советское - богатое, поднатужится и соберет денежки еще на один полет. Так? А политический престиж страны? Это тоже не наше дело? Наше дело - теоремки Пифагора решать! - Пузцов схватил со стола одинокий, случайно забытый исписанный листок бумаги, потряс им в воздухе и швырнул на пол. - Выходит так? Нет, коллеги, вы перед партией и народом ответите за все, что тут происходит. Персонально и по полной программе ответите.
   Обалдевшие от такого вступления испуганные люди растерянно попрятали глаза, не зная, что и думать. Этой реакции Пузцов и добивался. Для того чтобы его план заработал, ему нужны запуганные и чувствующие за собой вину люди. Несомненно, он этого добился. По крайней мере Олег Янович, после вступления Пузцова, уже изменил направление мыслей: "Полковник прав. Прервем полет, а что дальше? Когда еще страна сможет поднять такой масштабный проект? В это время американцы обскачут нас по всем параметрам. Действительно, плохо думаем. Нам страна такое дело доверила, а мы не можем справиться. Стыдно". Подобные мысли постепенно, словно зловредный вирус гриппа, завладели головами всех присутствующих, за исключением майора Надыбы. Майор, пряча глаза, чтобы не выдать своих мыслей, подумал: "Чертяга. Что-то придумал. Известный приемчик - застращать интеллигенцию, обвинив ее во всех грехах, а потом управлять, как заблагорассудится. Интересно послушать, что он сочинил?"
   Тем временем, полковник продолжал политическую агитацию:
   - Итак, товарищи, надеюсь, вы полностью осознаете личную ответственность, возложенную на вас партией и народом. Мы обязаны выполнить полетное задание любой ценой, повторяю - любой. Вы согласны?
   Пузцов, справедливо посчитав, что интеллигенция уже достаточно подготовлена к его плану, несколько смягчил свою речь и интонацию.
   - Да, конечно, понятно, согласны, так точно, - загомонили разноголосицей специалисты.
   - Благодарю за понимание. Теперь к делу, - перешел Пузцов к главному. - Я должен ознакомить вас со сверхсекретной информацией, со всеми вытекающими последствиями из этого. Итак, работниками объекта во главе со мной... раскрыт антисоветский заговор.
   При этих словах среди людей пробежал тихий ропот, сопровождаемый удивленными возгласами. Выдержав паузу, Пузцов продолжил:
   - Надо признать, что заговор раскрыт с опозданием, это наша вина, и мы еще с этим разберемся. К сожалению, предателям и диверсантам удалось частично осуществить свой коварный, антигосударственный замысел, в результате которого на "ЯНУС" проник вражеский агент, который и находится там в данный момент вместе с космонавтом.
   Тихий ропот перерос в волнение, но Пузцов жестом руки призвал к спокойствию и заговорил дальше, набирая громкость и строгость голоса:
   - Перед нами стоит задача сорвать план заговорщиков и выполнить намеченную высадку на Луну. Тележка, сознательно украденная диверсантами, призвана сорвать высадку, но ничего у них не получится. Мы уже выяснили, что тележку необходимо заменить чем-то, с подобным весом. Так вот этим чем-то будет диверсант, находящийся на "ЯНУСЕ".
   Пузцов снова взял паузу, чтобы присутствующие сумели осмыслить сказанное.
   - Товарищ полковник, - раздался голос Олега Яновича, - вес человека меньше веса тележки.
   - Дело в том, что на корабль загрузили два лунных скафандра. Вес диверсанта - девяносто килограмм, в сумме с лунным скафандром получаем необходимый вес!
   - Это означает, - опять взял слово Олег Янович, - что одного человека мы пошлем на верную, мучительную смерть. Вернуться в корабль сможет только один!
   Пузцов ожидал этого вопроса и тщательно подготовился к ответу:
   - Ах, какие сантименты! Ах, какие мы гуманисты! Ах, мы интеллигентные, благородные рыцари! Послать на смерть вражеского агента - это претит нашим принципам! - ерничая и кривляясь, Пузцов пытался изобразить страдания интеллигентного человека, терзающегося вопросом о цене жизни.
   - Да, но не случится ли так, что агент вернется на корабль, оставив космонавта погибать на Луне, может быть он этого и добивается?
   - Товарищи, - принялся терпеливо пояснять Пузцов, с трудом сдерживая нахлынувшее раздражение и злобу, - каким образом мы поступим с вражеским агентом, это не ваша проблема. Занимайтесь, пожалуйста, своим делом, я и так сказал вам слишком много. Так что не надо больше вопросов, спокойно беритесь за работу. Вам необходимо произвести сложнейшие расчеты, корректировку траектории и проделать всю остальную инженерную работу. Нужные данные вам предоставит майор Головастый. Так что приступайте.
   - Товарищ полко..., - открыл было рот один из инженеров.
   Но Пузцов, встав из-за стола, резко перебил его:
   - Все вопросы окончены. Работайте, - и быстрым шагом вышел из комнаты, бросив на ходу, - майор Надыба, зайдите ко мне.
  
  
   Глава 16
  
  
   Димыч явно хандрил. Тоскливая хандра коснулась его лица, опустив уголки губ и загасив жизнерадостный взгляд. Грустно уставившись в иллюминатор, Димыч молчал уже минут тридцать, что казалось очень подозрительным. Кузьмич, занятый своими текущими делами, не сразу заметил молчаливую хандру Димыча, а когда понял, что с парнем происходит досадное и опасное в космосе состояние безнадежности и уныния, спросил:
   - Димыч, о чем задумался?
   Не отведя глаз от Земли, одним боком сияющей в иллюминаторе, Димыч отозвался:
   - Знаешь, Кузьмич, я бы пол жизни отдал за то, чтобы прямо сейчас, в эту минуту, оказаться на Земле. Где угодно, хоть в Антарктиде, лишь бы на Земле.
   Владлен Кузьмич, отложив свое занятие, прищурившись, с беглой улыбкой взглянул на Димыча и ответил:
   - Положим, шансов выжить в Антарктиде у тебя гораздо меньше, чем в космосе. Здесь, по крайней мере, тепло. А если говорить серьезно.... Не советую тебе разбрасываться своей жизнью за исполнение какого-то сиюминутного, необдуманного желания.
   - Нет, нет, правда, отдал бы, - уверил Димыч.
   Владлен Кузьмич с удовлетворением отметил, что парень отвел глаза от Земли и готов к диалогу.
   - И все-таки, послушай моего совета, не говори так никогда, - настаивал Кузьмич.
   - Да что изменится от моих слов, говори, не говори, - досадливо махнув рукой, Димыч снова повернулся к иллюминатору.
   - Ну, не скажи. Хочешь, я расскажу тебе, почему я убежден, что так нельзя говорить?
   Кузьмич, окончательно свернув свое дело, развернулся к Димычу все телом, проявляя этим готовность к беседе.
   - Расскажи, если хочешь, - скорее из вежливости, чем от интереса ответил Димыч.
   - Хорошо. Слушай, только предупреждаю, рассказ мой будет длинным. С чего начать...?
   Владлен Кузьмич задумался, сосредоточенные глаза погрузились в далекое прошлое в попытке увидеть давнюю историю, о которой он хотел поведать Димычу. Поразмыслив немного, он заговорил:
   - Произошло это в конце сороковых. В то время я уже перешел на испытательную работу. Был у меня тогда закадычный дружок - Гришка Арутюнов, летчик-испытатель. Дружили мы с ним крепко, по-мужски. Любил я Гришку всей душой, как старшего брата, я младше его на четыре года. Так вот, Гришка..., - Владлен опять задумался на минуту, вызывая в памяти образ своего друга, - представь себе: высокий стройный красавец. Выправка военная, черные волосы крупными локонами, нос с восточной горбинкой и серо-голубые глаза. Какая кровь в нем намешалась - не знаю, не успел он мне рассказать об этом. Но, не в этом дело. Любил Гришка небо, и это естественно, какой летчик не любит неба. Главное, небо любило его. Порой казалось, что оно нуждается в Гришке больше, чем Гришка в нем. Смелость его граничила с безрассудством, но никогда он эту границу не переступал. Ум расчетлив, а машину чувствовал, словно растворялся в ней во время полета. Не поверишь, но при всей внешней бравости, оставался он в душе мечтательным романтиком. Да и не пытался скрывать этого от нас, своих друзей. Дело в том, что увлекался он сочинением фантастических рассказов. В свободное время всегда строчил что-то в своем блокнотике. А когда случались мальчишники, сам знаешь, с бутылочкой и задушевными разговорами, доставал из планшета свой блокнот и читал очередной рассказ. Всем нам очень нравились его рассказы. То посмеемся, то тема для разговора всплывет. Мы понимали, что эти рассказы вряд ли можно опубликовать, присутствовала в них всегда какая-то двусмысленная недосказанность. По этой причине и держали Гришкино хобби в тайне от начальства. А ему и не требовалось издавать их, он писал для своей души и для нас, чтобы позабавить.
   Так вот. Хорошо помню вечер 24 июня. Собрались мы на мальчишник, пять человек. Все летчики, друзья, отличная компания. Дождь тогда лил как из ведра третьи сутки, да еще грозы, град временами, в общем, посетил нас в то время мощнейший атлантический циклон. Что делают летчики в такую погоду? Правильно. Собираются на мальчишник с бутылочкой. Все - не женатые, живем в общежитии рядом с аэродромом вдали от цивилизации, чем еще заняться? Надо сказать, что пришла к нам тогда на испытания новая машина. Красавица. Изящна, лаконична - ничего лишнего. Все пропорции точны и целесообразны, потому что машина эта - предназначена для взятия нового барьера скорости.
   - Наверное, какой-нибудь новый МИГ испытывали? - показал Димыч свою осведомленность в авиации.
   - Извини, многолетняя привычка не называть вещи своими именами. Для нас всегда новый самолет был просто "машиной". Какая теперь разница? Дело в том, что каждый из нас мечтал быть первым испытателем этой машины. Но, кого назначат, тогда мы об этом не знали. Слушай дальше. Обсудили мы уже со всех сторон эту ласточку. И тут Гришка говорит: "Эх, мужики, я бы пол жизни отдал, чтобы быть первым испытателем этой красавицы. Кстати, у меня новый рассказ есть на эту тему". И достает свой блокнотик.... Я тебе сейчас хочу поведать Гришкин рассказ, потому что знаю его наизусть. Понимаешь, он в тот вечер забыл у меня свой блокнот, а больше он ему не понадобился. Жаль только, что блокнот едва начат, с одним единственным рассказом. Я этот рассказ перечитывал раз двадцать, поэтому помню слово в слово. Слушаешь?
   Димыч к тому времени полностью отвлекся от своих минорных мыслей, чутко и заинтересованно слушая Владлена Кузьмича.
  
   РАССКАЗ ГРИГОРИЯ АРУТЮНОВА
  
   МЕНЯЛА
  
   Однажды, в одном из подмосковных санаториев, в новогоднюю ночь, собралась небольшая компания совершенно случайных людей. Что свело вместе таких разных людей? Провидение или роковая случайность - неизвестно, но праздник есть праздник, поэтому нечаянной компании ничего не оставалось, как, дружно усевшись за прекрасно сервированный стол, предаться традиции встречи Нового Года. Разношерстная компания состояла из дамы средних лет, юной девушки и пятерых мужчин, разного возраста и положения.
   Дама средних лет, супруга партийного чиновника высокого ранга, была невероятно толста. Одетая в шелковое вечернее платье черного цвета, призванного, по-видимому, стройнить фигуру, дама походила на огромную кучу жирного чернозема, сваленного на газон. К тому же дама отличалась надменностью и громогласностью. Благодаря этим качествам, дама в первую же минуту завладела руководящей ролью за столом, и, собственно, с нее то все и началось. Но, об этом позже. Сначала познакомимся с остальными. По правую руку от дамы оказался тоже полный, но еще не толстый мужчина пятидесяти двух лет, представившийся всем как работник министерства. Далее сидела томная девушка анемичного типа, с длинными прозрачными руками. Представилась студенткой консерватории. Девушка закатывала глазки и находилась в сомнении, чьим ухаживаниям отдать предпочтение, работнику министерства, сидящему по левую руку, или бравому офицеру, сидящему справа. Офицер, коротко отчеканив: "Летчик - испытатель", тут же принялся откровенно приударять за ней. За офицером сидел мужчина лет тридцати, щеголеватого вида, с бегающими глазами. Этот гражданин нарек себя финансовым работником. На самом деле, он ежедневно наблюдался в одной из Московских бильярдных, где успешно приторговывал ворованным золотишком. Далее сидел писатель. Так он себя назвал. Однако компания ему не очень поверила, уж больно неразговорчивым и скучным он казался, что не соответствовало по общим понятиям образу советского писателя.
   Между писателем и толстой дамой оказалась, пожалуй, самая колоритная личность. Мужчина неопределенного возраста, единственный из всех, одетый в черный фрак. В руках он держал трость с набалдашником из большого красного камня, похожего на рубин. Эта трость вызвала естественный живейший интерес всей компании, но фокусник (именно так он представился), никому в руки ее не дал, объяснившись: "Трость - мой профессиональный инструмент, а не игрушка". Народ, пожав плечами, не обиделся. У каждого своя странность, тем более что и внешность у фокусника была необычная, можно даже сказать иноземная. Помимо черного фрака и трости, фокусник обладал диковинными усами - в виде черных жестких кисточек, словно приклеенных, но при ближайшем рассмотрении ощущение искусственности усов пропадало. Кстати, и брови походили на усы: также черны, как смоль, и также торчали, словно приклеенные кисточки. Но, самыми удивительными у фокусника были глаза. Каждый из компании, поймав на себе пристальный взгляд этих темно-серых глаз, неуютно поеживался, смущался и словно под гипнозом принимался говорить правду. К счастью всех присутствующих, фокусник не злоупотреблял своим гипнотическим взглядом.
   Дама, самовольно возложив на себя обязанности тамады, провозгласила полный "остроумия" тост за проводы уходящего года, и праздник покатился по накатанной колее. Стесненность и неловкость, возникшие в первые минуты встречи незнакомых людей, бесследно улетучились после третьего тоста. Когда пробила полночь, все уже передружились, громко разговаривали, стараясь перекричать жену партийного чиновника, смеялись над анекдотами, подливали друг другу в рюмки и подкладывали в тарелки. Наступивший Новый Год встретили стоя. Дама отчеканила традиционный спич, все дружно выпили и даже расцеловались. После этого, возбужденные и веселые, расселись по своим местам, предвкушая продолжение веселой ночи.
   Работник министерства, подняв блюдо с жареным поросенком, вознамерился положить один из самых лакомых кусочков на тарелку своей соседке, толстой даме.
   - Нет, нет, нет, - замахала та руками, - я уже столько всего съела, это будет излишество.
   - Ну что вы, драгоценная, вашей красоте излишества не грозят, - шептал ей на ухо министерский работник.
   - Но я и так толстая, - кокетничала во весь голос дама.
   - Я жизнь готов отдать за такую красавицу, - пускал слюни в ухо толстушке совсем опьяневший сосед.
   - А я пол жизни готова отдать за то, чтобы похудеть на несколько размеров, - прогремела дама, уплетая увесистый кусочек ветчины.
   - Ну что вы, мадам, - вступил в разговор фокусник, и вся компания тотчас умолкла. - Пол жизни, я думаю, многовато за такое пустяшное желание. Впрочем, это можно подсчитать.
   Откуда-то из-под стола он извлек большие конторские счеты. Все так и ахнули, а девушка - консерваторка даже принялась аплодировать, но фокусник остановил ее взглядом и принялся сосредоточенно щелкать счетами. Закончив подсчет, фокусник объявил:
   - Ваше желание, мадам, будет стоить двух лет жизни.
   - Всего - то? - обрадовалась дама. - Два года жизни, и я похудею вполовину?
   - Конечно. Я могу исполнить ваше желание, еще есть время, новогодняя ночь в самом разгаре.
   - Как интересно! А что для этого надо?
   - Ничего, мадам, кроме вашего желания и согласия отдать за него два года вашей жизни.
   - Боже мой, конечно я согласна. Я бы и больше отдала! Так исполняйте! - нетерпеливо вскричала дама.
   - Больше отдавать не придется, - возразил, ухмыльнувшись, фокусник, затем протянул ей свою трость. - Обхватите рукой набалдашник и скажите: отдаю два года своей жизни за исполнение моего желания.
   Дама, дружно поддержанная компанией, вступившей в игру, сделала все что велел фокусник.
   - И когда я начну худеть?
   - Уже начали, мадам, - ответил ей фокусник и принялся глодать куриную ножку.
   Все дружно засмеялись, но тут в разговор вступил работник министерства:
   - Интересно, э,... сколько в годах моей жизни стоит мое желание?
   - Можно подсчитать, - с готовностью отозвался фокусник, схватил салфетку, быстро вытер руки, усы и приготовил счеты, - так какое желание?
   Работник министерства смутился, но, поддержанный одобрительными возгласами, промямлил:
   - Я бы хотел... э...стать министром.
   Под восхищенное "О-о-о!" фокусник пощелкал счетами и сказал:
   - Ваше желание стоит десять лет жизни.
   - Да, не два года, - с завистью пробормотал будущий министр, - но, с другой стороны, подумаешь, короче на десять лет, зато какая жизнь!
   - Слово за вами, решайте, - фокусник протянул ему свою волшебную трость.
   - Думаю, овчинка выделки стоит, - решился почти министр и ухватился за набалдашник.
   После этого началось всеобщее умопомешательство. Все одновременно кричали, обращаясь друг к другу и фокуснику. Тот, пристально взглядывая то на одного, то на другого, щелкал счетами, называл цифры и опять считал, считал....
   В результате загадали еще три желания. Летчик-испытатель отдал три года жизни за возможность первым испытать новую машину, поступившую на испытание. Анемичная девушка тридцать (!) лет своей жизни отдала за то, чтобы выйти замуж за богатого, с положением мужчину. Финансовый работник расстался с десятью годами за устранение конкурента. "Он нечестно работает, по нему давно тюряга плачет", - объяснил "финансист". Каждое соглашение с тростью фокусника подкреплялось тостом. Когда возбуждение и веселье достигло апогея, дама, изумленно посмотрев на писателя, строго спросила:
   - А что же вы, у вас нет заветного желания или мечты? Или это тайна?
   - Да нет никакой тайны, - ответил писатель. - А желание у меня простое - хочу написать самую лучшую свою книгу.
   - Так что же, загадывайте!
   - Не буду. Потому что не хочу отдавать за эту мечту ни одного дня своей жизни.
   - Значит, эта слабая мечта, - заключила дама.
   - Наоборот, эта самая сильная и большая моя мечта, но, когда она осуществится, мне вряд ли захочется жить. Так что не буду я ничего загадывать, - сказал писатель и взглянул на фокусника.
   - Как угодно, - ответил тот и зевнул.
   Тотчас вслед за фокусником компания принялась зевать - кто явно, кто тайно. Стало ясно, что все ужасно устали, опьянели, и дело идет к утру. Знакомство и веселая праздничная ночь сдружила людей, поэтому, расходясь, обменялись адресами и телефонами, дав обещания друг другу непременно созвониться и, возможно, встретиться. Например, на старый Новый Год, 13 января. На том и порешили, разойдясь по своим комнатам.
   Наутро, поспав несколько часов, компания разъехалась по домам в разное время. Кто на автобусе, кто на электричке, за кем-то пришла машина....
   ...Утро 13 января выдалось удивительно белоснежным и писатель, последнюю неделю плодотворно трудившийся не выходя из дома, решил поехать в центр Москвы - погулять. Он очень любил в хорошую погоду бродить по Московским переулкам и давно уже выработал свой маршрут.
   В одном месте дорогу ему перегородила толпа скорбных людей и машин, зажатых домами тесного проулка. Писатель понял, что здесь кого-то хоронят. Ждать окончания церемонии показалось долгим, возвращаться не хотелось и он решил пробраться сквозь толпу. С трудом преодолев молчаливое сопротивление толпы, неожиданно для себя он очутился прямо перед гробом, стоящим около подъезда для прощания. В богато убранном гробу лежала женщина с неузнаваемым, но до боли знакомым лицом. Писатель, отступив назад, спросил шепотом у стоящей рядом старушки: "Кого хоронят?". Бабушка, перекрестившись, назвала имя той толстой дамы с новогодней вечеринки. Писатель обомлел. Этого не может быть! В гробу лежала совсем худая женщина, не больше сорок второго размера. "Что с ней случилось?", - спросил писатель. "Растаяла милая, - крестясь, ответила старушка, - каждый день по десять кило усыхало".
   Гулять после увиденного расхотелось, писатель сел в троллейбус и быстро добрался домой. "Надо обзвонить всю компанию, - подумал он. - Сообщить скорбную весть".
   Летчик - испытатель значился первым в записной книжке писателя. Трубку взяла соседка по коммунальной квартире и сказала слезливым голосом, что летчика схоронили, уж как три дня. Как? Что? Разбился на каком- то новом самолете, схоронили как героя. Писатель, заподозрив неладное, принялся накручивать диск телефона в надежде услышать голос министерского работника. Там откликнулась домработница. Всхлипывая и причитая, рассказала следующее: буквально второго января министерский работник получил великолепное продвижение по службе, а именно, - был назначен министром. Еще через пару дней неожиданно женился на юной красавице, то ли пианистке, то ли скрипачке, с которой только успел познакомиться где-то в новогоднюю ночь. И так все складывалось замечательно. Велел домработнице собирать вещи для переезда в хорошую, просторную квартиру, да вдруг, нежданно-негаданно, помер от сердца, прямо с молодой женой в постели. А та, бедняжка, так перепугалась, что видно сошла с ума от этого. Так что министра схоронили, а его жену увезли в психическую больницу, где она, говорят, пускает пузыри как годовалый ребенок.
   Совершенно очумевший от услышанного, писатель долго не решался позвонить финансовому работнику. На звонок откликнулась мать финансиста. Этот пока, слава богу, был жив. Мамаша, охая и ерепенясь, рассказала, что милиция арестовала какого-то домушника, а тот, подлюга, возьми да оклевещи ее сыночка, ни в чем не виноватого. И вот сегодня к ним пришли милиционеры, обыскали квартиру и увели ее невинное дитя в тюрьму.
   Что случится в тюрьме с этим барышником, неизвестно. Но то, что ему осталось жить день или два, не больше, писатель не сомневался. В полной прострации он просидел до позднего вечера, не решаясь набрать номер фокусника. Однако на этот раз ему повезло - трубку взял он сам. Писатель сразу узнал его глубокомысленный и ироничный голос, мгновенно отрезвивший затуманенную голову. Бред, родившийся в голове писателя во время вечернего бдения, показался неуместным и нелепым, и писатель принялся мямлить стандартные фразы, принятые между малознакомыми людьми во время телефонного разговора. Фокусник вежливо и, как показалось писателю, смешливо отвечал ему тем же. Тогда писатель, задетый холодностью и отстраненностью визави, без всякого перехода выпалил тому все, что он узнал сегодня о судьбе членов новогодней компании. На что фокусник, не высказав ни малейшего удивления, ответил:
   - Что же, тем не менее, сбылись все их желания. Не так ли?
   Писателя пронзила страшная догадка, и он спросил дрожащим голосом:
   - Интересно, сколько лет жизни стоила бы мне моя заветная мечта?
   В трубке воцарилась молчаливая пауза, и писатель услышал звуки, похожие на щелканье бегающих костяшек конторских счет, затем прозвучал голос фокусника:
   - Желания исполняются только в новогоднюю ночь.... В любом случае, в следующую новогоднюю ночь, ваше желание будет дешевле ровно на один год.
   - Кто вы? - с трудом сумел выговорить прозревший писатель.
   - Я? - весело ответил фигляр, и тон его становился все развязней с каждым словом. - Я - меняла. Вымениваю у людей то, что им не нужно и не ценится - на то, что им совершенно необходимо, по их мнению. Все честно. Не так ли? Все довольны и счастливы. Так что если надумаете, звоните 31 декабря, я могу и по телефону исполнить желание, подержитесь за трубку, и....
   Писатель отпрянул от телефонной трубки, в который уже слышался откровенный, безобразный смех, с ужасом посмотрел на хохочущую трубку, зажатую в руке, и резко откинул ее от себя, словно гадюку. Потом писатель долго и тщательно мыл руки с мылом в ванной комнате, с трудом узнавая в зеркале свое лицо с испуганными глазами и покойницкой бледностью. Затем пошел на кухню, достал из холодильника бутылку "Столичной" водки, налил себе пол стакана и выпил залпом, без закуски. Вслед за тем писатель решительно прошел в кабинет, сел за стол, взяв в руки перо, раскрыл тетрадь, немного подумал... и... написал первую фразу своей лучшей книги....
  
   Тишина, повисшая в невесомости по окончании рассказа, была нарушена нетерпеливым вопросом Димыча:
   - А что же Григорий Арутюнов, твой друг?
   - Гришка? - переспросил Владлен Кузьмич, - Гришка погиб через день, 26 июня. Он был лучшим из нас, и конечно ему первому доверили ту машину. Он до последнего момента пытался вытянуть ее из пике.... Не смог.... Я думаю, просто небо - пожелало не расставаться с ним больше никогда. Вот так.
   Владлен Кузьмич развернулся, давая понять, что разговор окончен, и включил связь с Землей, которая настойчиво требовала срочно связаться с ЦУПом.
  
  
   Глава 17
  
  
   Полковник Пузцов, вернувшись с совещания и пребывая в отличном расположении духа, решил подвести некоторые итоги. Для этого он вызвал к себе майора Надыбу, которого и ожидал теперь.
   Дежуривший лейтенант доложил Пузцову, что к нему рвется майор Фелыгин с каким-то срочным донесением.
   - Хорошо, пусть заходит, - предчувствуя очередную неприятность, ответил Пузцов.
   Майор Фелыгин, врач общей практики, оказался невысоким, округлым здоровячком, завернутым в белый халат, с румяными щечками и веселыми круглыми глазками. Двигался он порывисто и непредсказуемо. Залетев в кабинет полковника, словно пинг-понговский шарик, Фелыгин, не сумев вовремя затормозить, с налету налетел на стул, отскочил от него и только после этого остановился.
   - Здравия желаю, товарищ полковник, разрешите доложить! - весело обратился майор к Пузцову и вскинул руку для того, чтобы лихо козырнуть. В этот момент он вспомнил, что в штатском, тем более без головного убора, и чтобы не выглядеть смешным перевел руку от виска выше, отсалютовав, как пионер - над головой. Полковник, не сумев скрыть усмешку на задорный пионерский салют, ворчливо произнес:
   - Что там у вас стряслось? Я очень занят, давайте короче.
   - Федор Эдуардович, у нас ЧП. Весь взвод, обслуживающий свиноферму, слег с сильнейшей диареей, - испытывая радость от подвалившей работы, доложил Фелыгин.
   - Это еще что такое? Дристос что ли?
   - Да, можно сказать, что и так, - бодро согласился Фелыгин.
   - Ну и что? Нажрались чего-нибудь, тоже мне, беда. Дайте им какую-нибудь пилюлю, и дело с концом.
   - Дело в том, уважаемый Федор Эдуардович, - покачиваясь с пятки на носок, принялся разъяснять майор, - что кроме диареи, у всех больных повышена температура, наблюдается рвота и сильнейшая резь в животе. Эти симптомы наводят на подозрение, что у них - дизентерия. Это очень опасно. Может свалиться весь объект.
   Тут уже Пузцов испугался не на шутку.
   - Что надо сделать, чтобы этого не случилось?
   - Необходимо всех больных срочно изолировать, провести комплекс санитарных мероприятий по объекту, усилить и ужесточить контроль на кухне.
   - А лекарства у вас есть? - озабоченно спросил Пузцов, ощутив в этот момент урчащее томление в животе.
   - Так точно. Все необходимое для лечения есть, не хватает лишь кое-каких реактивов для анализов, но думаю, обойдемся.
   - Вот что майор, - заключил Пузцов. - Сейчас же изолируй всех живодристов, проведи все эти свои санитарные мероприятия, бери в помощь кого надо, короче, делай все, что считаешь нужным. И если в ближайшие сутки ни один человек на объекте не заболеет, я обещаю тут же представить тебя к награде, может даже к ордену. Понял?
   - Так точно, - совсем уже расцвел от радости Фелыгин, - разрешите приступить?
   - Ступай. Нет, погоди. Ты мне принеси прямо сейчас какую-нибудь пилюлю для живота, в качестве профилактики.
   - Будет исполнено! - Фелыгин, резко развернувшись, так, что бумаги, лежащие на столе полковника, испуганно вспорхнули от сформировавшегося завихрения, унесся выполнять распоряжение командира.
   К этому моменту подоспел майор Надыба. Терпеливо подождав, пока тот усядется перед ним на стул, разложив принесенные бумаги, Пузцов встал, достал из небольшого сейфа нераспечатанную бутылочку коньяка, поставил на стол две хрустальные рюмки, и, открывая бутылку, произнес:
   - Давай-ка мы с тобой, майор, продезинфицируемся. Слышал, хворь какая-то ходит?
   Майор Надыба, с удовольствием проглотив великолепный напиток, ожидал начала беседы.
   - Ну-с, докладывай, что твои рыбачки в мутной водице наловили? - спросил Пузцов и уставился немигающим рыбьим взглядом на майора.
   Надыба, чутко уловив поэтический настрой полковника, с удовольствием включился в предложенную игру:
   - К сожалению пока, Федор Эдуардович, одна уклейка в сетях, да и та с душком.
   - Не густо.... Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца..., - оценил работу майора Пузцов.
   - Верно, щука пока не идет, но....
   И майор с оптимизмом принялся рассказывать о проделанной работе. Из его рассказа следовало, что на данный момент удалось выявить только одного серьезно подозреваемого фигуранта - старшину Заглушко, но он с утра серьезно болен, поэтому нет никакой возможности допросить его.
   - Не густо, - повторил Пузцов, - уху из такого улова не сваришь, мелковата фигура. Доступа на объект он практически не имеет. Должна быть щучка посерьезней внутри объекта. Надо ловить. Смени, майор, размер ячейки в сетях. Иди, рыбачь.
   Надыба, поняв последние слова как окончание разговора, собрал свои бумажки, встал и направился к двери. В этот момент Пузцов окликнул майора:
   - Надыба, ты веришь в случайность?
   - Никак нет, товарищ полковник, - развернувшись, ответил майор.
   - И правильно. Случайности случаются только со случайными людьми, а мы тут люди не случайные. Верно?
   - Так точно! - козырнул майор. - Разрешите идти?
   - Ступай, - отпустил его Пузцов, и когда дверь за майором почти закрылась, проговорил вслед: - в следующий раз твои сети должны вытащить золотую рыбку, понял?
  
   Тем часом, весь взвод вместе со старшиной Заглушко экстренно переместили в подземный изолятор. Под изолятор срочно освободили небольшую комнату рядом с медпунктом, натащили туда коек, расставив их так тесно, что пробраться на дальние койки можно было, только переползя через соседние. Доктор Фелыгин самолично нарисовал табличку со словами "Изолятор. Вход посторонним строго воспрещен" и повесил ее на дверь. Полюбовавшись на свою работу, он, немного пораздумав, дописал: "Опасно для жизни!"
   Ухаживать за больными принялась санитарка Клавдия Николаевна, тучная пожилая женщина, просившая называть себя тетей Клавой. Когда она заходила в изолятор раздать больным градусники или пилюли, то полностью наполняла собой все свободное пространство. Тетя Клава, также как и доктор Фелыгин, давно истосковалась по своей природной потребности - ласково и заботливо выхаживать больных. К ее досаде таковых на объекте почти не бывало. И вдруг - целый взвод больных мальчишек! Она истово взялись за дело.
   Старшина Заглушко страдал сегодня более чем вчера. До сегодняшнего дня он, ничем никогда не болевший, даже головной болью после мощнейшей попойки, вынужден лежать теперь вместе с рядовыми солдатами в одной тесной комнатенке и мучиться от боли в животе. Его страдания многократно усиливались необходимостью часто вскакивать и бежать в туалет, а если туалет случался занятым кем-то, Заглушко, зажав руки на животе и высоко перебирая ногами, принимался мучительно басить: "Да что ты там застрял, будто танк в овраге? Ой, не могу больше! Окапывайтесь! Давай быстрей, освобождай танкодром!" После очередного посещения туалета наступало некоторое облегчение, которое улетучивалось, как только какому-нибудь бедолаге приспичивало и тот, извиняясь и чертыхаясь, переползал через Заглушко, пихаясь неуклюжими ногами. Из-за чего старшина, заняв сначала самую крайнюю койку, теперь горько сожалел об этом. Тетя Клава, протягивая солдатам на дальние койки какое-то питье, наклонялась вперед и задевала нос Заглушко своим арбузоподобным бюстом, обтянутым в неопрятный белый халат, разивший мерзким снадобьем и эфиром. От этого у Заглушко ко всем неприятностям добавлялся рвотный позыв.
   Костя Копытов, в отличие от старшины, был знаком со случившейся хворью не понаслышке. Летний деревенский двор, в котором прошло беззаботное детство Кости, изобиловал предательскими источниками кишечных недугов, случавшимися несравнимо чаще, нежели банальный насморк. В таком случае его мать всегда применяла проверенное многолетней деревенской практикой лекарство. Налив треть стакана крепчайшего первача, она добавляла в него ложку соли и пол ложки перца. Смесь получалась отвратнейшая по вкусу, но, странное дело, всегда помогала. Позеленевший Костя, лежа на койке рядом с Заглушко, вспомнил мамкин рецепт и снова подумал о том, насколько ее напиток лучше водки: "Им не только веселиться, еще и лечиться можно".
   Из чего была произведена водка, полученная в уплату за уникальную лунную тележку - неизвестно, но, по совершенно понятным причинам, никто из солдат не признался доктору, что пил ночью неопознанный напиток. Майор Фелыгин с воодушевлением принялся выискивать на объекте кишечную палочку, в первую очередь на кухне и в столовой. Результатом его санитарно-профилактических мероприятий явилось то, что все сотрудники остались без обеда, и по объекту пополз новый слух: "Диверсанты, захватившие ракету, применили к тому же неизвестное отравляющее вещество, в медпункте уже не хватает коек для всех заболевших, есть случаи летального исхода". Самые мнительные потянулись в медпункт с различными жалобами и доктор Фелыгин, хватаясь за голову, объявил по объекту карантин. Не видать майору Фелыгину ордена, как своих ушей!
   Объявленный карантин, между прочим, пришелся для Пузцова очень кстати. Молчать дальше никак не возможно, и полковник вынужденно доложил о происходящих событиях в Москву, генералу Восмикратному. Реакция Восмикратного на этот доклад оказалась вполне предсказуемой. Он немедленно высылал на объект комиссию, промолвив: "Комиссия во всем разберется, раз своей головы не хватает". Узнав об охватившей объект неизвестной эпидемии, генерал, заботясь о здоровье своих людей, сократил комиссию до трех человек и ворчливо добавил, перефразировав известную поговорку: "Дурная голова и кишкам покоя не дает". Так что ожидаемая комиссия состояла из трех человек - полковника КГБ Скупидомова и двух лейтенантов, что слегка успокоило Пузцова, потому что втирать мозги трем человекам - гораздо проще, чем десятерым.
   Между тем, на объекте разворачивалась нешуточная и непонятная эпидемия. Робкий ручеек больных людей, потекший в медпункт, грозил перерасти в целое наводнение. Добросовестный доктор Фелыгин, давно работающий на объекте, недоумевал, что за болезнь приключилась с этими здоровыми, жизнерадостными мужчинами. Большинство из них жаловались на какие-то невнятные и малопонятные симптомы. У кого-то "сосало под ложечкой", другой жаловался на мельтешение ярких вспышек в глазах, у третьего "как будто в груди что-то застряло". Приходили люди и с более понятными жалобами на головную боль, расстройство желудка или повышение артериального давления. Добрый доктор всем старался помочь, в результате ближе к вечеру почти все население подземелья, не занятое работой в ЦУПе или обслуживанием систем объекта, оказалось в лазарете, под который пришлось срочно занять и оборудовать еще несколько комнат. Доктору Фелыгину было невдомек, что все эти жалобы связаны с посещением сотрудниками комнаты для опросов в ведомстве майора Надыбы. Даже те, кто еще не успел побывать там, наслушавшись своих товарищей, начинали испытывать настоящее недомогание. Но признаваться в этом никто из заболевших не торопился, поэтому Фелыгин, лечивший до этого дня на объекте лишь царапины да ушибы, лихорадочно принялся листать толстенные учебники по медицинской практике, дабы освежить в памяти подзабытые знания. Тот факт, что он не обнаружил на объекте кишечной палочки не обрадовал, но насторожил доктора, так как он наводил на нехорошие мысли о применении какого-то отравляющего вещества. Майор Фелыгин не спешил делать окончательные выводы, но зародившееся подозрение очень встревожило его, и он решил, освободившись, почитать учебник по боевым отравляющим веществам....
  
  
   Глава 18
  
  
   Совершенно обескураженный Владлен Кузьмич с тревогой поглядывал на Димыча, чей неурочный сон, без сомнения, был вызван нервной перегрузкой. Несколько минут назад он имел разговор с ЦУПом, в котором ему подробно изложили план Пузцова, рассказав о заговоре, о незагруженной лунной тележке и о втором лунном скафандре. Первой реакцией Владлена стал возглас: "Вы что, с ума там посходили?". На что Скворцову недвусмысленно напомнили об его долге и обязанностях, присовокупив: "У вас есть другие варианты выполнения полетного задания?".
   Владлен Кузьмич не поверил ни единому слову Земли об антигосударственном заговоре и о вражеском агенте на корабле. В то же время он хорошо осознал, что оказался в страшном безысходном тупике, из которого нет пути назад, а любое движение вперед неминуемо вызовет его гибель - физическую либо нравственную. Что пугало сильнее, в этом он не мог разобраться. Да, невозможно отказаться от цели, к которой он шел несколько лет, а вместе с ним еще тысячи людей, в большинстве своем даже не подозревающих, над чем они работают. Закрыв глаза, Владлен Кузьмич, будто с высоты птичьего полета, увидел толпы советских людей, рано поутру спешащих к заводским проходным. Кто-то из них, заняв свое рабочее место и выпив обязательную чашку чая, сосредоточенно склонялся над чертежом. Кто-то, побалагурив в курилке, засучив рукава, включал станок, а кто-то принимался ожесточенно спорить на планерке, окутав кабинет табачным дымом. Нет, никак невозможно предать этих людей, вложивших столько ума и труда в надежду быть первыми на Луне. Открыв глаза, Владлен Кузьмич снова взглянул на все еще спящего Димыча. Да, разгильдяй и оболтус, любопытен до безобразия и безалаберен до неприличия, но разве за это убивают? Разве цена юношеского безрассудства - смерть?
   Как странно. Если бы ему на Земле предложили сделать этот выбор он, ни минуты не мешкая, сделал бы выбор в пользу государственной цели. А здесь... Что с ним произошло за эти часы общения с парнем, на которого очень хочется обозлиться, по-настоящему - свирепо, гневно и мстительно. Но, не получается. Нет злобы, не хочется винить и корить мальчишку и уж тем более, никак невозможно послать его на верную смерть. Что же делать? Впервые в жизни Владлена Кузьмича необходимость принятия решения вызвала у него мучительное терзание и он, закрыв ладонью глаза, наклонив голову вперед и покачав ею, застонал сквозь зубы: "Нет, не могу, не могу. Что же мне делать?".
   В этот момент Димыч проснулся. Увидев Скворцова в такой необыкновенной позе и едва разобрав последние слова, Димыч испугался, поняв, что что-то стряслось за время его, необъяснимо, как и когда настигшего сна.
   Владлен Кузьмич, медленно оторвав руку от лица, взглянул на Димыча и встретился с его испуганным и вопрошающим взглядом.
   - Что-нибудь случилось, Владлен Кузьмич? - спросил Димыч, а в вопросе его прозвучала истинная мольба: "Только не говори, что случилось что-то страшное и непоправимое, только не это, умоляю".
   Скворцов, с трудом вырвавшись из объятий собственного страха и страдания, ответил:
   - Не волнуйся, все в порядке. Что-нибудь придумаем.
   Димыч, увидев что Владлен Кузьмич отвернулся, не собираясь давать разъяснения, все-таки немного успокоился. Такая надежность исходила от Владлена, что даже его явное смятение чем-то не могло надолго испугать Димыча и он принялся вспоминать свою встречу с Янусом, которая произошла то ли наяву, то ли во сне.
   Тем временем Скворцов последовал своему проверенному правилу. В трудные минуты принятия решения, если позволяло время, он всегда давал возможность потрудиться своему подсознанию. Для этого просто надо переключить сознание и внимание на какие-то приятные мысли или воспоминания, тогда проблема, если она действительно серьезна и непроста, никуда из головы не убежит, а переместится в подсознательную область, где и будет перерабатываться. А затем всплывет оттуда если уж не с готовым решением, то, как минимум, с подсказкой. И тогда сознание и разум с легкостью доработают ее. В надежде на это Владлен Кузьмич переключился на Земные воспоминания, интуитивно угадав, что они имеют какую-то едва уловимую связь с происходящим.
   - Я без отца и матери рос, - неожиданно для самого себя вслух сказал Владлен Кузьмич, не оборачиваясь к Димычу.
   - Я тоже без родного отца вырос, - машинально откликнулся Димыч, продолжая думать о своем. Затем, спохватившись, спросил:
   - Так ты круглая сирота?
   - У меня тетка Маня еще жива, - задумчиво продолжил Владлен Кузьмич. - Совсем старенькая стала. И все ждет меня, ждет. Говорит, ну сам не вернулся, хоть бы внуков мне родил, я бы нянькалась, пока еще силенки есть. Я обещал, да не сдержал слово. Так сложилось. Жалко тетку. Она меня вырастила, а всех своих родных сыновей схоронила. Один я у нее, а не навещал уже три года. Чертова работа. Не дай бог, помрет тетка, похоронить некому, я все летаю...
   Димыч, невольно перестроившись на ностальгическое настроение Кузьмича, поддержал беседу:
   - А у меня брательник есть, Олегыч зовут, на год меня младше. Он сын моего отчима, но роднее родного. Медицинский заканчивает, хирургом будет. Трудно представить. Помню как-то, на наших с ним глазах машина собаку сшибла, я в классе шестом учился, а он значит, в пятом. Так он так тогда ревел, что люди подумали, будто на него машина наехала, еле успокоил. А теперь он людей резать будет, а потом зашивать. Брр..., - поежился Димыч, - я бы точно не смог.
   - Смог бы, куда ты денешься, если надо будет, - успокоил Кузьмич Димыча, заинтересовавшись его рассказом.
   - Ты еще скажи: партия прикажет, разрежем и зашьем. Нет уж. Это или дано, или не дано. Может, Олегыч и пошел в хирурги, потому что тогда, в пятом классе, плакал. А я ведь не плакал, хотя очень жалел собаку. Разные мы, но любим друг друга. Он мне всю жизнь и брат и друг одновременно.
   - А девушка у тебя есть? Любовь? - поинтересовался Владлен Кузьмич, лукаво улыбнувшись.
   - Девушка? - Димыч задумался, пытаясь искренне ответить на такой личный вопрос. - Да как сказать. Вроде есть, а вроде и нет. Вернее, бывает периодически, а так, чтобы жениться, такой точно нет. И вообще, признаюсь честно, меня всякая симпатичная баба возбуждает. Какая это любовь?
   - Ну, брат, ты это не путай. В тебе молодая мужская сила играет, она любви не помеха, даже наоборот.
   Димыч несколько смутился от своих откровенностей и перевел тему разговора:
   - А у тебя, Кузьмич? Семья, дети?
   - Нет никого у меня, кроме тетки Мани. Жена вроде есть, а вроде и нет. Прямо как у тебя, - усмехнулся Владлен Кузьмич.
   - Как это? - не понял Димыч.
   - Да так. Женился больше десяти лет назад. Не женатых и не коммунистов в космос не брали. Я за все эти годы с женой виделся.... - и полгода не наберется. Да и те встречи в скандалах и претензиях сплошных.
   - А что же не развелся?
   - Мне - нельзя, а ей - не надо. Вроде замужем, муж - летчик, служит где-то далеко. Деньги я ей регулярно высылаю, мне то на что тратить? Плохо ли? Вообще-то, моя Валюха красавица. Москвичка. Папа военный начальник, в штабе служил. Но уж больно стервозная баба. Не разглядел я поначалу. Да дураком был, ревновал ее сильно. А что ей было делать? Детей нет, что-то там не в порядке по женской части, а я в год пару раз на три дня приезжал. Конечно, ухажеров у нее без меня - не счесть. А потом у меня и ревность прошла. Вообще перестал приезжать.... Слушай Димыч, а ведь у меня вполне мог бы быть сын, такой же, как ты сейчас, - неожиданно предположил Владлен Кузьмич и, пораздумав немного, развил свою мысль, - а может и есть.... Нет, скорее всего, есть. А может и дочь. Я после войны на Дальнем Востоке служил. Молодой, красивый. Бабы гроздьями вешались. Да и я, чего греха таить, охоч до них тогда был....
   Владлен Кузьмич замолчал, вспоминая женщин: Катерина, Шурочка, Наденька, Маргарита.... Несмотря на одинаковую послевоенную неустроенность, все - очень разные, и лишь одно роднило их, то, что в свое время озадачивало и страшило Владлена. И сейчас он вдруг понял, что это. Все они мечтали родить детей. "Женщина мудра своим телом", - догадался Кузьмич. Природа настойчиво требовала от них продолжения рода, восполнения прореженного войной человеческого племени.
   - Точно, этого я и боялся, - продолжил вслух рассуждать Владлен Кузьмич.
   Димыч, удивившись скачкообразному течению мысли Кузьмича, тем не менее, не стал перебивать его, понимая, что тот движется к какому-то очень важному для себя выводу.
   - Дети, быт.... Казалось, что я видел? Захолустное детство, война и служба. Думал, вся жизнь впереди. Планы Наполеоновские были и дети в них не вписывались. А вышло что?
   Такая досада прозвучала в последнем вопросе Владлена Кузьмича, что Димыч не выдержал и от всей души возмутился:
   - Ну, ты даешь! Космонавт! Герой! Слава, почет, деньги! Ты такого добился, о чем каждый мальчишка мечтает!
   - Обо всем этом только мальчишке и позволительно мечтать. Поверь мне, не это главное, - горько усмехнулся Владлен Кузьмич.
   - А что же?
   - Не знаю. Вот послушай. Я ведь в космосе уже бывал. А ты меня знаешь? Нет. И не узнал бы никогда, если бы нелегкая тебя сюда не занесла. Я - космонавт засекреченный и все полеты мои засекреченные. А ты говоришь слава, почет. Да разве в этом дело? Что мне, слава да почет что ли нужны? - досадливо ответил Скворцов.
   - Не понимаю, Кузьмич. Что же тебе надо?
   - Не знаю, что мне надо. Устал, наверное. Депрессия у меня, угнетенное состояние. Чувствую себя винтиком никчемным. Надломлюсь - выкинут и заменят новым.
   - Зря ты, по-моему, Кузьмич, самоедством занимаешься. Винтиков в космос не отправляют.
   - Ну да, много ты понимаешь, - в голосе Кузьмича послышались ожесточенные нотки. - Только винтики тут и нужны. Отлично натренированные винтики. Де-факто, у меня каждое движение расписано, я ни шагу не могу сделать без приказа. Когда в космосе - ЦУП приказывает, на Земле - специальный отдел каждый шаг отслеживает и направляет. Я даже в сортир по регламенту шастаю. Мне в отпуск только в определенные места можно ездить. Мечтал в Прибалтике отдохнуть. В Юрмале. Не пустили. Видите ли, иностранцев там много. Да на черта мне сдались эти иностранцы?
   - Кузьмич, ну ее, эту Прибалтику! В стране столько прекрасных мест для отдыха! - попытался отвлечь от мрачных мыслей Кузьмича Димыч.
   - Это ты верно подметил. Я вместо Юрмалы на Волгу поехал. Рыбачил на островах. Красота...! Впрочем, хватит копаться в грязном белье. Работать надо, сынок....
   Владлен Кузьмич хотел сказать слово "сынок" с иронией, но получилось совсем иначе. Неуместное и незнакомое чувство отцовской любви, еще недавно казавшееся иллюзорным и недоступным, защемило и заныло в груди, вызвав ошеломляющее изумление у Владлена. Изумление сменилось вдруг чувством великой ответственности за этого молодого, красивого и безалаберного парня, попавшего в очень серьезную передрягу. Владлен Кузьмич отчетливо осознал, что с этой минуты все его решения и действия будут соизмеряться с этим новым, удивительным и приятным чувством. После недолгих раздумий Владлен Кузьмич принял для себя окончательное и бесповоротное решение: "На Землю полетит мальчишка". Подсознание выполнило свою работу....
  
  
   Глава 19
  
  
   Ближе к вечеру на объект прибыла представительная комиссия из Москвы. Полковник Пузцов, вышедший лично встретить делегацию на вертолетную площадку, увидел, как из вертолета высадились сначала два старших лейтенанта в форме, своей подтянутостью и выправкой похожие друг на друга словно близнецы. В руках они несли чемоданчики и портфели из дорогой кожи. Вслед за ними, потея и отдуваясь, выбрался глава комиссии - Лукьян Серафимович Скупидомов. Полковник был одет в штатский костюм, но его важный вид не вызывал сомнения в том, что он и есть главный в прибывшей делегации. Коротконогий и короткорукий, с пухлым женоподобным телом, Скупидомов обладал необычайно высоким лбом, плавно переходящим в облысевшую голову. При взгляде на него казалось, будто вся его голова состоит из одного блестящего взопревшего лба. И только круглые очки, сидящие на маленьком, курносом носу, обозначали границу между лбом и лицом. Скупидомов обладал, по мнению Пузцова, одной неприятной привычкой. Его толстые и короткие пальчики постоянно находились в движении, будто ощупывая что-то, или наигрывая на невидимом инструменте, к тому же Скупидомов слегка заикался на первом слове предложения. Вот и сейчас, пошевеливая пухлыми пальцами, он протянул Пузцову руку для пожатия и недовольно произнес:
   - З-з-з-з-здравия желаю. Ж-ж-жарко у вас тут.
   После рукопожатия он ослабил узел на галстуке, покрутив головой, что вызвало удивление у Пузцова, потому что голова Скупидомова располагалась прямо на плечах, и полное отсутствие шеи наводило на мысли о том, что головой крутить просто невозможно. Однако Скупидомов умудрился повертеть лбом с очками, после чего извлек из внутреннего кармана пиджака марлевый респиратор и ловко нацепил его ниже очков, сказав при этом:
   - Бе-бе-бе-береженого - бог бережет. П-п-п-пошли.
   Повернувшись, он, убористо перебирая короткими ножками, засеменил к объекту. За ним, чеканя шаг и поглядывая по сторонам, будто телохранители, направились два старших лейтенанта-близнеца. Замыкал шествие понурый Пузцов. Ему хорошо был известен нрав Скупидомова. В своем ведомстве тот прослыл мастером интриг. С завидным успехом Скупидомов умел сплести самую изощренную интригу, за что и был высоко ценим Восмикратным. То, что председателем комиссии был назначен именно Скупидомов, несколько озадачило Пузцова. В каком качестве будет вплетен в интригу он сам? И Пузцов, следуя за комиссией, на всякий случай сам себе дал установку: "Осторожность - не помеха, приведет меня к успеху". Довольный удачной рифмой, он обогнал членов комиссии и услужливо распахнул перед Скупидомовым дверь бункера....
  
   ...Босоногая закалка, полученная в детстве, вкупе с пилюлями доктора Фелыгина вывела организм Кости Копытова из слякотной болезни, и он медленно, но уверенно пошел на поправку. Исчезли противные симптомы. Питье, постоянно подносимое тетей Клавой, наполнило силой изнуренный организм, и Костя обнаружил в себе способность мыслить и рассуждать. Лежа на своей койке и задумчиво разглядывая потолок, Костя раздумывал: "Интересно, где теперь Димыч? Как ему удалось выбраться? А что же наши хрюшки? Кто за ними ухаживает? Не дай бог, забудут покормить вовремя, вот визгу то будет! С сапогами Заглушко, кажется, пронесло. Ему теперь не до этого".
   Костя покосился на старшину, который лежал на соседней койке и все еще страдал, видимо потому что больше всех выпил той злополучной водки.
   Вспомнив случайно услышанное слово во время болезни, Костя шепотом спросил у тети Клавы, склонившейся в это время над ним, чтобы поправить подушку:
   - Тетя Клава, а что такое летальный исход?
   - Летальный исход, сынок, это когда человек помирает от болезни. Тебе это не грозит, ты выздоравливаешь, - успокоила Костю сердечная тетя Клава.
   Костя спросил об этом вовсе не потому, что его интересовало значение новых слов, а потому, что он связал слова "летальный исход" с угрозой Заглушко "отправить всех вслед за летуном".
   "Вот это да..., - подивился Костя, - выходит старшина грозился убить того, кто спер его сапоги. Хорошо, что я не признался. А то случился бы у меня летальный исход".
   Мысль о собственной изворотливости порадовала Костю, и он улыбнулся. Тетя Клава, заметив на лице больного первую за весь день улыбку, радостно вздохнула:
   - Раз улыбаешься, значит, точно выздоравливаешь. Поспи, сынок, наберись силенок и совсем поправишься.
   Костя, благодарно взглянув на тетю Клаву, послушно закрыл глаза и провалился в оздоровляющий сон....
  
   ...Прибывшая на объект комиссия, тем временем, разделилась. Старшие лейтенанты отправились вместе с майором Надыбой разбирать личные дела и протоколы опросов. Скупидомов с Пузцовым заперлись в кабинете последнего для приватной беседы, причем Скупидомов, едва осмотревшись, тут же бесцеремонно занял место Пузцова за столом, вынудив таким образом Федора Эдуардовича пристроиться на неудобный стул напротив, словно школьника на экзамене. Тем более что Пузцову пришлось постоянно вскакивать и оббегать стол, чтобы достать из сейфа или ящика стола нужную бумагу.
   Беседа между полковниками продлилась до позднего вечера. О чем говорили два матерых чекиста, мы никогда не узнаем, потому что муха, все еще обитавшая в кабинете, была единственным случайным свидетелем разговора, но она не сумеет поведать об этом. Заметим только, что разговор получился тягостный. Об этом свидетельствовали налившиеся кровью складки кожи на коротко остриженном загривке Пузцова, вспотевший бесконечный лоб Скупидомова, периодические вскакивания то одного, то другого, сопровождающиеся хождением по кабинету с заложенными за спину руками, а также громкие возгласы и нервозный тон. Портрет Восмикратного, молчаливо участвующий в разговоре, вместе с ними гневался, хмурился, соглашался и спорил, удивленно поднимая брови или сводя их в немом вопросе.
   В конце концов, полковник Скупидомов, протерев запотевшие очки и промокнув покрытый испариной лоб респиратором, подвел итог разговора:
   - Бе-бе-бе-бездарно. Просто бездарно. М-м-много туманных вопросов, но в целом, Федор Эдуардович, картина ясна. Е-е-е-единственное верное решение - это план прилунения. С-с-сейчас надо сосредоточиться на этом. О-о-о-окончательные выводы сделаем позже.
   - Я тоже так считаю, Лукьян Серафимович, - ответил Пузцов, сильно оскорбленный словом "бездарно", но сумевший задавить в себе чувство обиды.
   - Я х-х-х-хочу осмотреть стартовую площадку, а п-потом - ужинать, - произнес Скупидомов и, поднявшись из-за стола, выразил свою готовность к немедленному осмотру.
   - Я, к сожалению, не могу сопровождать вас, у меня совещание в ЦУПе, - ответил Пузцов, дав понять Скупидомову, что пока еще начальник объекта он. - Так что вас проводит майор Надыба.
   Подождав майора, пришедшего вместе с "близнецами", Пузцов с облегчением проводил всю компанию до лифта. Затем, вернувшись в кабинет, достал заветную бутылочку, налил полную рюмку и поднес ее к губам. В этот момент раздался тревожный телефонный звонок.
   - Ну уж дудки, - язвительно произнес Пузцов и, заглотнув сначала коньяк, только потом снял надрывающуюся телефонную трубку. - Что стряслось? Что...? Черт вас дери, никакого покоя!
   Злобно бросив трубку, Пузцов побежал из кабинета....
  
   А случилось вот что. Проспав несколько часов, Костя Копытов проснулся совершенно здоровым человеком. Оглядевшись, он увидел, что большинство его сослуживцев все еще пребывают в болезненном состоянии. Заскучав, Костя решил пройтись до туалета. Перебираясь через Заглушко, он неловко въехал тому коленом в живот, отчего старшина вскинулся с воплем:
   - Чтоб тебя, Копытов.... Убери свои копыта! - и лягнул его под зад своей ножищей сорок седьмого размера.
   - Извините, товарищ старшина, - пролепетал Костя и выбежал из изолятора.
   Справив нужду, Костя живо представил себе, что сейчас снова придется перелазить через старшину, и ему очень не захотелось возвращаться. Замешкавшись, Костя осмотрелся и заметил что коридор, в который выходила дверь изолятора с пугающей табличкой, представляет собой тоннель, окончание которого скрывается где-то за поворотом. Наверное, случившаяся болезнь повлияла на Костю таким образом, что в нем вдруг проснулось любопытство и он решил прогуляться по тоннелю. Поборов робость, он осмотрелся еще раз и, не увидев людей, двинулся в свое первое путешествие. Однако прогулка быстро наскучила Косте. Тоннель казался однообразным и бесконечным, а многочисленные закрытые двери не вызвали у него интереса. Разве что одна дверь привлекла внимание. Остановившись около нее, он услышал за дверью гул, что и возбудило его любопытство. Костя никогда в жизни не видел настоящего лифта, и уж тем более, никогда не разъезжал в нем. Сейчас чутье подсказало ему, что за этой дверью, похоже, движется лифт. Вот бы прокатиться в нем! Будет что рассказать матери. Костя потянул за ручку двери. Дверь не поддалась. Тогда Костя, взявшись обеими руками за ручку, одной ногой уперся в стену и потянул на себя дверь что было мочи. Лифтовая дверь не сумела устоять под натиском тщедушного с виду, но вскормленного натуральным козьим молоком молодца и ... открылась! Костя при этом, потеряв опору, выпустил ручку и отлетел от двери, приземлившись со всего маху на пятую точку. Из лифтовой шахты донесся невообразимый скрежет и грохотание, затем многочисленные тросы, пронизывающие шахту сверху до низу, разом остановились, и... воцарилась тишина. Костя, испугавшись до трясучки, не замечая боли в месте удара о бетонный пол, вскочил и помчался в спасительный изолятор, никого, наудачу, не встретив на пути. Тараща испуганные глаза, не удивившие сослуживцев, потому что у всех сегодня такие, Костя торопливо перемахнул через Заглушко, не коснувшись того, вжался в свою койку, накрылся одеялом с головой и замер....
   Конечно, Костя не догадывался, что по его вине лифт застрял где-то внизу между этажами, и что вместе с лифтом повисла вся московская комиссия во главе с полковником Скупидомовым и сопровождающим их майором Надыбой.
   Сообщение о застрявшем лифте и погнало полковника Пузцова из кабинета. Пока разобрались в каком месте завис лифт, пока добежали до того места, прошло немало времени. Пузцов, находясь чуть выше застрявшего лифта, прислонив губы вплотную к дверной щели, прокричал:
   - Лукьян Серафимович, не волнуйтесь, сейчас разберемся и все починим.
   В ответ он услышал глухие, словно из преисподней, срывающиеся на визг вопли:
   - З-з-з-аговор!... П-п-п-под арест всех!... П-п-п-предатели!... Р-р-р-расстрелять!...
   "Да что это он так разволновался. Подумаешь, лифт застрял. Чокнутый какой-то", - подумал Пузцов.
   Принялись разыскивать рабочего, отвечающего за лифтовое хозяйство. Оказалось, что он болен и находится в лазарете. Срочно вызволили его оттуда, и он с головой погрузился в изучение механизма. Пока рабочий копался, выискивая причину поломки и пути ее устранения, прошло не меньше часа. Все это время Пузцов топтался на месте, в бессильной злобе слушая доносящиеся снизу ревы, переходящие с визга на хрип. Когда вопли затихли, раздался голос Надыбы:
   - Товарищ полковник, поторопитесь! Тут Скупидомову совсем плохо!
   Наконец рабочий, к которому присоединились многочисленные помощники, справился с поломкой и лифт, чуть поднявшись, остановился перед Пузцовым.
   Картина, явившаяся взору Пузцова после раскрытия двери, привела его в полное изумление и вызвала едва сдерживаемый хохот.
   Лейтенанты-близнецы бережно вывели под руки из лифта то, что осталось от важного и строгого председателя комиссии. Круглые очки криво висели на лице Скупидомова, держась за ухо на одной дужке. Поросячьи глазки, закатившись глубоко под лоб, указывали на полуобморочное состояние. Пухлые розовые губки тряслись вместе со всем остальным телом. Толстые пальцы на руках, сложенных под грудью как лапки у зайчика, не просто шевелились, а стремительно разыгрывали виртуозное каприччо.
   - Что с ним? - ошалело прошептал Пузцов, обращаясь к Надыбе.
   - У него, оказывается, клаустрофобия, - пояснил неунывающий майор, не скрывая усмешки в глазах.
   Доктор Фелыгин, который находился здесь же, нетерпеливо приплясывая, срочно послал за носилками. Скупидомова осторожно усадили на пол, прислонив к стене, и попытались разогнуть ему руки, но это не удалось, и он совсем стал походить на очумелого новогоднего зайца, потерявшего уши в хмельном угаре. Фелыгин, ухватившись за запястье, принялся сосредоточенно считать пульс. Из приоткрытого рта Скупидомова потекла струйка вспененной слюны, вызвав отвращение у Пузцова.
   - Ну и ну, вот тебе и председатель комиссии. Называется - прокатился в лифте, - прошептал Пузцов стоящему рядом Надыбе.
   - Вы бы видели, что он в лифте вытворял! Он еще и обмочился, - чуть слышно ответил майор, не утаивая своего презрения.
   Тут подоспели носилки, на которые бережно уложили Скупидомова, с все также сложенными ручками-лапками и унесли в лазарет. Доктор Фелыгин первым делом вколол Скупидомову лошадиную дозу мощнейшего успокоительного лекарства, отчего тот, не приходя в сознание, плавно перетек в сонное небытие. Старшие лейтенанты, очень расстроенные и озабоченные физическим состоянием своего шефа, не разобравшись, приняли предложенное доктором успокоительное питье. В результате, через несколько минут они тоже почувствовали навалившуюся усталость, сонливость и благополучно отбыли в мир грез вслед за своим председателем.
   Через полчаса в лазарет явился полковник Пузцов проведать членов комиссии и с удивлением обнаружил, что вся троица сладко почивает, удобно устроившись на узких солдатских койках.
   - И долго они будут спать? - растерянно спросил он доктора Фелыгина.
   - Этот, - доктор, вытиравший в это время руки белым полотенцем, кивнул головой в сторону Скупидомова, - я думаю, не меньше суток. Сильнейшее нервное расстройство. А эти, - кивок в сторону "близнецов", - часов восемь, десять.
   - Поутру ты ее не буди, поутру она сладко так спит..., - довольно замурлыкал под нос Пузцов и, продолжая напевать, отправился в ЦУП....
  
  
   Глава 20
  
  
   - Вот что, Димыч, - решительно обратился Владлен Кузьмич, - раз уж так все сложилось.... Хватит бить баклуши, не на туристической прогулке. Словом, у нас есть время, за которое я должен сделать из тебя космонавта, способного управлять кораблем и лунным модулем.
   - Что??? Разве это возможно? - Димыч не поверил собственным ушам.
   - А тебе деваться некуда. Считай, что ты на ускоренных курсах, как во время войны. Жить захочешь, и не тому научишься, - строго сказал Кузьмич, и Димыч понял, что он не шутит.
   - Я не понимаю, Владлен Кузьмич, а что же ты?
   - Да мало ли что со мной может случиться. Что ты будешь делать? - раздраженно воскликнул Скворцов.
   - Что это с тобой может случиться? Я без тебя никуда! - Димыч определенно испугался слов Скворцова.
   - Да не пугайся ты раньше времени. Я гипотетически предположил. В нашей профессии никто ни от чего не застрахован, и ты в том числе. И все-таки я настаиваю на твоем обучении. Конечно, всему обучить я тебя просто не успею. Только самому необходимому, чтобы попытаться выжить, если что. А с учетом того, что 90 % работы корабля возложено на автоматику, остается не так уж и много. Понял?
   - Нет, не понял. Что это значит "если что"? Я, Владлен Кузьмич, конечно понимаю, что твоя работа сопряжена с риском, но зачем же думать об этом?
   - Если не думать об этом, то риск увеличивается многократно, запомни это.
   Владлен Кузьмич, которому надоело уговаривать капризного мальчишку, перешел на жесткий тон, и Димыч испуганно примолк.
   - Надеюсь, у тебя хорошая память? - поинтересовался Кузьмич.
   - У меня великолепная зрительная память, просто фотографическая, я ее развивал специальными упражнениями, - похвастался Димыч.
   - Зрительная память - это хорошо, но для космонавта важнее оперативная память.
   - Оперативная память? Это что? Помнить то, что произошло минуту назад? Это не сложно, я и так это помню, - самоуверенно заявил Димыч.
   - Нет, парень, это не так просто, - терпеливо принялся объяснять Владлен Кузьмич. - Важно не только зафиксировать в памяти прошедшие события, а уметь их связать в одну логическую цепь, включая ближайшие ожидаемые. И главное, держать в голове несколько таких цепочек, и уметь мгновенно переключаться с одной на другую, не упуская из виду ни одну из них.
   - Эко ты закрутил, Кузьмич, сразу и не разберешь.
   - Если проще, стремись стать Наполеоном, он, говорят, мог делать несколько дел одновременно.
   - Вот это уже яснее, - засмеялся Димыч.
   Владлен Кузьмич протянул Димычу откуда-то извлеченную пилюлю и сказал:
   - Выпей вот эту таблетку. Она освежит твои мозги, обострит внимание и память, снимет усталость и наполнит бодростью.
   Димыч, взяв из рук Владлена Кузьмича пилюлю, с недоверием рассматривал ее.
   - Что это?
   - Не помню как называется, какое-то мудреное название, но это специально для космонавтов разрабатывалось. Очень хорошо помогает, есть у нас великолепные врачи, все предусмотрели в этой пилюле. Пей, я тоже выпью, и начнем заниматься.
   После поглощения чудодейственной пилюли, Кузьмич усадил Димыча в кресло пилота и строго сказал:
   - Я прошу тебя, подойди к обучению ответственно и серьезно, поверь мне, это надо. Ну что, готов?
   - Владлен Кузьмич, я тебе так за все благодарен, - расчувствовался Димыч, - поверь, я сделаю все, что от меня зависит, если ты считаешь, что это необходимо.
   - Вот это по-мужски. Начнем с пульта управления кораблем....
   Владлен Кузьмич принялся медленно, терпеливо, доступным языком, переспрашивая часто: "Понятно?" объяснять Димычу самые необходимые, с его точки зрения, понятия. Не прошло и пятнадцати минут, как Димыч почувствовал, что у него действительно обострилось внимание и восприимчивость, а главное, ему стало чрезвычайно интересно и увлекательно слушать Владлена Кузьмича, и он полностью обратился в слух. Скворцов с удовлетворением отметил, что парень заинтересовался и все схватывает на лету, поэтому, закончив ознакомительную часть, без перерыва перешел к более серьезным вещам....
   По истечении не менее двух часов Владлен Кузьмич устало произнес:
   - Все, Димыч. Хватит на сегодня. Давай отдохнем. Ты молодец, на лету все хватаешь.
   От похвалы Владлена Кузьмича Димыч смутился, но радость и удовольствие отразились на лице его обычной широкой белозубой улыбкой.
   - Это ты хороший педагог, Владлен Кузьмич, - выбираясь из кресла и устало потягиваясь, произнес Димыч, а его место занял Скворцов.
   - Мне надо поработать, - произнес Владлен Кузьмич, зафиксировав себя в кресле, а сам отрешенно уставился в одну точку, теребя что-то между ладоней.
   Димыч заинтересовался, что у того в руках. Сквозь пальцы Владлена Кузьмича он разглядел, что тот катает между ладоней что-то округлое и очень яркое.
   - Что это у тебя, Владлен Кузьмич? - не сдержал любопытства Димыч.
   - Это? - выйдя из задумчивости, переспросил Владлен Кузьмич. - Это мой талисман, если хочешь.
   Раскрыв ладони, он показал Димычу обыкновенную русскую деревянную матрешку очень маленького размера, расписанную традиционными цветами: красным, желтым, синим.
   - Матрешка? Обыкновенная матрешка твой талисман? - недоверчиво изумился Димыч.
   - А что? Смотри, какая забавная штука, - произнес Владлен Кузьмич и, раскрыв последовательно одну за другой, выпустил в свободное плавание по кабине семь улыбающихся, с нарисованными платочками и удивленно поднятыми дугообразными бровями куколок, от самой большой, размером менее спичечного коробка, до микроскопической.
   Поймав одну фигурку, Димыч рассмотрел ее и не обнаружил в ней ничего необыкновенного.
   - Странный талисман у тебя, Владлен Кузьмич, ты уж не обижайся, - ухмыльнулся Димыч, выпустив куколку и спросил, - откуда он у тебя?
   Владлен Кузьмич посмотрел Димычу прямо в глаза, его губы попытались раздвинуться в улыбке, но взгляд остался при этом щемяще грустным. Протянув руку он поймал одну фигурку, нежно погладил ее между ладоней и произнес, не спеша с ответом:
   - Теплая, как живая.
   После чего замолчал.
   Димыч тоже замолчал, поняв, что видимо поспешил со своим выводом, и если Владлен Кузьмич не обиделся на его бестактность, то, скорее всего, обязательно объяснит свою странную любовь к деревянной игрушке. Его молчаливое терпение было вознаграждено через несколько минут.
   - Вот в чем дело, Димыч. Тетя Маня, вырастившая меня и еще троих сыновей, все время твердила нам в детстве: "Не верьте никому, что бога нет. Бог внутри каждого из нас". Откуда она это взяла, не знаю, ведь она и в церковь то никогда не ходила. Правда, в углу комнаты у нее висел бумажный иконостас, но молилась она только во время войны. Я ее слушал и недоумевал. Как же бог может быть одновременно над нами и внутри каждого человека, ведь нас так много?
   Однажды летом, было мне тогда лет девять, на рынке увидел старика, торговавшего русскими расписными матрешками. Представь себе: на улице плюс двадцать пять, а он сидит в ватнике и на макушке - меховая солдатская ушанка. Худой, зубов половины нет, между редкими сохранившимися зубами, желтыми и длинными, зажата папиросина. Небритый, брови седые торчат. На Кощея похож. Глаза водянистые, почти белые, но такую теплоту и доброту излучают, что я невольно около него остановился и стал рассматривать его товар. Старик говорит мне: "Купи, сынок, матрешку, смотри - какая красивая!". Я ему отвечаю: "Я, деда, уже в школе учусь. В куклы не играю". А он мне: "Это, сынок, не просто кукла, это, - говорит,- самая мудрая кукла в мире. Вот смотри...". Открыл матрешку, а там еще одна вточь такая же. Открыл следующую - и там еще одна. И всего их семь штук, совсем одинаковых, только размером разнятся. Я деду отвечаю: "Знаю я, что такое матрешка. Чего же в ней мудрого? Игрушка для девчонок, и все". Он мне в ответ: "Нет, сынок, матрешка - не просто игрушка. Матрешка - это самая простая модель божьей благодати. Вот представь себе, что человек - это матрешка. Растет он от самой маленькой до большой, и всегда, в любой момент его жизни, и внутри и вокруг него - божья благодать, защищающая от невзгод. Чем младше человек - тем больше вокруг него, а чем старше - тем больше внутри него. И пока человек несет в себе и окружен вокруг божьей благодатью - тогда он и жив. А лиши его этого, и станет он пустой деревянной куклой, место которой - на помойке". Так меня в тот раз пробрали его слова, что я купил у старика матрешку, принес ее тайно домой, чтобы братья не смеялись, и часто по вечерам разбирал и собирал фигурки, фантазируя. И стало мне ясно и понятно, как бог может быть одновременно и внутри, и вокруг нас. С тех пор не расстаюсь я с этой игрушкой, только меняю их, когда краски стираются. Мне кажется был прав старик, отчасти. Божья благодать - что ж, не уверен, но... может быть.... Только не в этом дело. Думаю, что матрешка - самая простая модель человеческой жизни. Чем младше человек - тем больше вокруг него, чем старше - тем больше внутри. А если и снаружи и изнутри пусто - то нет и человека.
   Рассказ Владлена Кузьмича удивил Димыча:
   - Кузьмич, ты же наверняка коммунист. Значит атеист и материалист. А говоришь о какой-то божьей благодати.
   - Конечно коммунист, - досадливо подтвердил Владлен Кузьмич, оттого что Димыч снова не понял его сразу, без дополнительных разъяснений. - Только ты, Димыч, первый и последний человек в моей жизни, с которым я на эту тему разговариваю. Видишь ли, чем дольше живу, тем больше вопросов без ответов, на которые ни физика, ни другие технические науки не дают объяснения. А гуманитарным наукам не обучался. Книг философских не читал, некогда было. Неуютно в жизни становится. Приходится выдумывать свою систему мироздания.
   - Может, - предположил Димыч, - проще принять на веру существующие теории? Почитать Платона, Канта, Библию?
   - Может и проще, - легко согласился Владлен Кузьмич. - Только это не мой путь. Я до всего сам люблю додумываться. Видно, много внутри накопилось, надо все это переварить. А насчет атеизма вот что скажу. Я терпеть не могу всю эту поповскую братию. В церковь никогда не ходил, и ходить не буду. Потому что не моя это цель в жизни. А божья благодать по моему разумению - это душа человека, которая существует независимо от того, верующий ты или нет.
   - А какая у тебя цель в жизни?
   - Сейчас у меня одна цель - выполнить задачу по высадке на Луну и, - Владлен Кузьмич замешкался, раздумывая, стоит ли договаривать начатую мысль, - и еще обучить тебя, оболтуса, управлять кораблем. Вот так. Поэтому предлагаю перекусить и отправиться на отдых. Завтра у нас трудный день, очень много предстоит сделать, надо набраться сил. Собери, пожалуйста, мой талисман.
   Димыч, поймав плавающие в невесомости фигурки, сложил их одна в другую и протянул Владлену Кузьмичу. На что тот произнес:
   - Оставь себе. Я ее тебе хочу подарить.
   - А как же ты без матрешки? Ведь это твой талисман?
   - Обойдусь, - угрюмо заключил Владлен Кузьмич. - Я хочу, чтобы она была теперь всегда с тобой. Береги ее.
   Скворцов снял со своей шеи шнурок, к которому был привязан маленький кожаный мешочек для хранения матрешки и передал Димычу.
   Димыч неуверенно принял талисман и сказал:
   - Я, кажется, понял, о чем ты говорил. Спасибо за подарок.
   В этот момент в голове у Димыча зародилось первое смутное подозрение, которое пока было невозможно оформить в законченную мысль....
  
  
   Глава 21
  
  
   День, не прекращая свой извечный бег вокруг Земли, опять стремительно унесся за горизонт, а на его место прибежала запыхавшаяся летняя ночь. Вновь осветив лунным светом поверхность объекта, ночь с удовлетворением отметила, что там царит тишина и порядок: люди, видимо, мирно спят, и никто не пытается помешать ей разукрасить пространство роскошными гирляндами звездного неба. Ночь не ошиблась - действительно, в свиноводческом хозяйстве царило спокойствие. Свинки были заботливо обихожены присланными снизу людьми, взамен заболевшим. Напрасно беспокоился Костя Копытов.
   В подземелье также ничего не предвещало бурной ночи.
   Полковник Пузцов навестил доктора Фелыгина, сосредоточенно изучающего увесистый труд по психиатрии, в частности тот его раздел, где описывались методы лечения различных фобий. Дивясь разнообразию больной человеческой психики, он вздыхал и качал головой, сожалея, что в свое время мало уделял вниманию изучению этого интересного раздела медицины, и главное, не позаботился вовремя об оснащении объекта необходимыми средствами лечения подобных заболеваний. Правда, в свое время он ознакомительно изучил курс гипнотического воздействия на больных и теперь подумывал о том, чтобы попытаться с помощью этого метода помочь Скупидомову справиться с обострением его болезни.
   Пузцов, критически оглядев куцую и унылую обстановку лазарета, где, похрапывая и пуская слюни, спала вся московская комиссия, спросил у доктора:
   - Может перенести их в гостиничные комнаты?
   - Думаю, не стоит, Федор Эдуардович, - ответил доктор, - они должны находиться под моим постоянным наблюдением.
   - Как остальные больные? Надеюсь, ничего серьезного? - проявил заботу о своих подопечных Пузцов.
   - К счастью, дизентерия не подтверждается. Отравление, скорее всего, вызвано какими-то несвежими продуктами, ничего страшного. Некоторые пошли на поправку, думаю, что они уже завтра смогут приступить к службе.
   - Это хорошо. Нечего тут прохлаждаться. Хочу предупредить, что в связи со сложившейся обстановкой на объекте, кое-кто может симулировать болезнь. Будь с ними построже. И еще. Можешь мне дать что-нибудь, чтобы я заснул быстро, но ненадолго, часа на два, три?
   Доктор засуетился, после многочисленных похлопываний по всем карманам извлек маленький ключик и отпер дверцу стеклянного шкафа, в котором как на витрине красовалось множество лекарственных упаковок и пузырьков, порыскал там и протянул Пузцову пилюлю.
   - Выпейте половину, Федор Эдуардович, и проспите максимум три, четыре часа. Легкое засыпание гарантирую.
   - Смотри, доктор, под твою ответственность, - предупредил Пузцов и отправился в свой кабинет....
  
   Майор Надыба, следуя предварительной договоренности, этой ночью снова пришел в гости к майору Склерозову. Осмотревшись, отметил что обстановка за прошедшие сутки ничуть не изменилась. Комната Склерозова, размером с каморку, была вся завалена бумагой. Стопки бумаги и отдельные разрозненные листы лежали на столе, кровати и на полу. В комнате стоял застарелый запах лекарства. Чтобы избавиться от неприятного духа, Надыба закурил. Некурящий Склерозов недовольно поморщился, молча поставил на край стола пустое блюдце в качестве пепельницы и жестом пригласил майора присесть. Освободив стол от пишущей машинки и, сгребая бумагу в одну кучу, Склерозов уселся напротив и выжидающе уставился на Надыбу, со смаком выпускающего из горла колечки папиросного дыма. Что-то насторожило его в этих кольцах, размеренно и неспешно поднимающихся к потолку, и в позе Надыбы, развязно заложившего ногу за ногу и откинувшегося на спинку стула, небрежно забросив за нее свободную от папиросы руку. Затянувшееся молчание прервал молодой и нетерпеливый Надыба:
   - Что скажешь, Склерозов, придумал что-нибудь?
   - Ты о чем? - ненароком, вскользь спросил Склерозов, хотя прекрасно понял, что Надыба пытается вызвать его на продолжение вчерашнего разговора, но с каким-то новым подтекстом.
   - Хватит ходить окольными путями. Давай говорить прямо, - поморщился Надыба, давая понять, что сегодня не намерен тратить пол ночи на недомолвки, и желает прямо сейчас перейти к делу.
   Склерозов, тоже не лыком шитый, предпочел предоставить сделать первый шаг Надыбе.
   - Ну, так и говори прямо, а не задавай вопросов, - ответил он и, откинувшись на спинку стула, занял подобную Надыбе позу, уравнивая таким образом себя с ним.
   - Тебе сколько служить то осталось? - тотчас задал следующий вопрос Надыба.
   - Два года, - ответил Склерозов, рассудив, что нет смысла делать из этого тайну.
   - Два года..., - пробурчал Надыба и тут же, только успев затушить в блюдце первую папиросу, принялся прикуривать вторую, пряча глаза за этим действием.
   Эта операция окончательно убедила Склерозова в обоснованности собственного беспокойства, вызванного, в первую очередь, чутьем пожившего человека.
   Надыба, прикурив тем временем, сменил позу: придвинулся к столу и облокотился обеими руками на него. Пуская дым в лицо собеседнику и пристально глядя в глаза, произнес:
   - Мы выяснили, что ту несчастную тележку ты сознательно оставил наверху, не приняв на склад. Ответь мне, по чьему указанию ты это сделал, может быть по приказу Пузцова?
   Склерозов опешил, потому что осознал, что очутился в западне. В течение дня он выяснил, что тележка действительно была забыта наверху после получения, но произошло это по случайности, забывчивости, халатности, если хотите, но никак ни специально. Если он сейчас признается в этом, то все равно ему никто не поверит, а только усугубит его положение. Можно, конечно, свалить все на подчиненных, но это также ни к чему не приведет, потому что Надыбе в качестве виновного нужен человек в звании майора, не ниже, это Склерозов хорошо понимал. Ссылаться на Пузцова было тем более бессмысленно, так как стало ясно что Надыба, прошлой ночью настроенный против полковника, теперь переметнулся и занял его сторону.
   "Какой я идиот, - разочарованно подумал Склерозов, - едва не поверил ему в возможность нашего союза". Разочарование сменилось нарастающей злобой и Склерозов, усмотрев выход из ситуации в нападении, зло произнес:
   - Ты это брось, Надыба. Где был ты, интересно, в это время со своей охраной?
   - Я не намерен отчитываться перед тобой, майор, - презрительно ответил Надыба.
   - А я не намерен отчитываться перед тобой, - парировал Склерозов, все более наливаясь бессильным ожесточением и поэтому начиная утрачивать рассудительность и контроль над собой.
   Ответ Склерозова также сильно разозлил Надыбу, но этот пока еще контролировал свои мысли и слова, поэтому, сдержав грубый ответ, сидящий на языке, он взял себя в руки и, затушив вонючую папиросу, перешел прямо к сути:
   - Слушай, Склерозов, - предложил он, постаравшись предать своему голосу задушевность, - возьми все на себя, и я обещаю тебе, что через два года ты будешь спокойно копать свои грядки в огороде. Я сумею все повернуть как надо.
   Склерозов, лицо которого, всегда бледное, разукрасилось к этому моменту розовыми и желтыми пятнами, от такого бесцеремонного предложения окончательно вышел из себя и, брызгая слюной, перешел на крик:
   - Вот уж шиш тебе, Надыба! Хочешь из меня козла сделать? Не выйдет! Или я не знаю, что ты перед стартом, чтобы выслужиться перед Пузцовым, снял всю внутреннюю охрану и погнал людей на дурацкий политический митинг, организованный этим стихоплетом? Только в это время и мог Посторонний проникнуть на корабль! И вообще, кто вы такие с Пузцовым? Я с войны служу в ракетных войсках! А вы что смыслите в освоении космоса? Да вы в ракетах понимаете меньше, чем наши свиньи сверху! Вы тут случайные, никчемные люди! Или думаешь, не знаю, что ты....
   - Что-о-о-о??? - развязно перебил Надыба Склерозова и, положив ладони на стол, слегка привстал и подался навстречу майору. - Да как ты смеешь так о товарище полковнике? Ты..., да я тебя за это... не только козлом, ты у меня предателем под суд пойдешь!
   При этих словах Склерозов, уперев ладони о стол, тоже подался вперед и, сократив расстояние между своим и разъяренным лицом Надыбы до минимума, прошипел ему в нос:
   - Если я буду предателем, то ты у меня американским агентом вслед за мной отправишься, это я тебе обещаю!
   Надыба, не выдержав такой нахрапистой наглости, оторвал руки от стола, чтобы не упасть, ухватил Склерозова за грудки и затряс того, тараща глаза и выкрикивая:
   - Я арестовываю тебя, майор! Немедленно сдай личное оружие и следуй за мной!
   Склерозов, не ожидавший рукоприкладства, чуть растерялся и, ухватившись за запястья, принялся отдирать от себя Надыбу, продолжая шипеть:
   - Много берешь на себя, майор. Попробуй только, арестуй. У меня уже все нужные бумажки на тебя собраны и припрятаны.
   Осознав на этих словах, что ему не совладать с молодым и сильным Надыбой, Склерозов вдруг совершил абсолютно неожиданное для своего противника нападение. Отпустив запястья Надыбы он, растопырив пальцы, словно кошка в момент рокового прыжка во время охоты, вцепился обеими руками в покрасневшую рожу врага и пропахал ими холеную кожу. Надо заметить, что у Склерозова указательные пальцы на обеих руках венчались длинно отращенными и тонко отточенными ногтями, за которыми он тщательно ухаживал каждую свободную минуту. Эти удобные ногти он нередко использовал как отвертку и другой мелкий инструмент. Ногти - отвертки, пробороздив чисто выбритые щеки Надыбы, оставили на них две кровавые полосы.
   Надыба, задохнувшись от болезненного сюрприза, отпустил правую руку, сложил ее в тяжеловесный кулак, притянул левой рукой Склерозова поближе и, размахнувшись, врезал тому со всей силы по носу. Тот от нехилого удара запрокинул голову и отлетел от стола на кровать, своротив стул, стоящий под ним. Прилетев на кровать, ударился головой о стену и, обмякнув, медленно сполз с нее, окончательно приземлившись на пол. Удар о стену вырубил его сознание, и Склерозов остался сидеть в неудобной позе на полу, раскинув ноги и свесив голову набок. Из расквашенного носа потекла красная струйка. Надыба, тяжело дыша, достал из кармана носовой платок, обтер им лицо и, увидев следы крови на белой ткани, рассвирепел еще больше. Хватая со стола листы бумаги, он принялся рвать их на мелкие клочки, цедя сквозь зубы:
   - К-а-зел! Я тебе устрою американского агента, крючкотворец....
   Быстро расправившись с бумажной кучей на столе, Надыба набросился на аккуратные стопки, стоящие в углу комнаты и немедленно распинал их по всему полу. Выпустив таким образом пар, Надыба с откровенной ненавистью посмотрел на начинающего приходить в себя Склерозова, сплюнул ядовитую слюну на пол и триумфально, чувствуя свою неоспоримую победу, объявил:
   - Я с тобой завтра поговорю, Склерозов, в другом месте.
   Бедный Склерозов, приподняв голову, бессмысленно посмотрел вслед хлопнувшему дверью Надыбе....
   Не прекращая промакивать носовым платком окровавленные щеки, Надыба тяжелым быстрым шагом топал в свою комнату, цитируя по ходу Пузцова:
   - Я тебе покажу, какие мы случайные люди. Случайности случаются со случайными людьми, а мы тут люди не случайные....
  
  
   Глава 22
  
  
   Вопреки обещаниям доктора Фелыгина полковник Пузцов проспал не пару, тройку часов, а до самого утра. Ну и хорошо. Никто не побеспокоил его и без того тревожный сон, и Пузцов проснулся отдохнувшим и полным сил. Умывшись и побрившись, с удовлетворением выслушал доклад дежурного о том, что на объекте все спокойно. Сходив в ЦУП, полковник и тут остался доволен, потому что полет продолжался в заданном режиме, без дополнительных происшествий, а главное Скворцов, который еще вчера доложил на Землю о том, что понял и принял новый план высадки на Луну, сегодня подтвердил это, сообщив, что приступает к подготовке выполнения новой программы. Вернувшись в кабинет, полковник вызвал Надыбу и, ожидая того, принялся размышлять:
   "То, что Скворцов легко согласился на мой план, говорит о его невиновности. Сомнений нет, на корабле действительно присутствует посторонний человек, иначе высадка на Луну не может быть осуществлена. А вдруг Посторонний действительно оказался на корабле случайно? Нет, этого не может быть. Такое просто невозможно. Значит, либо у Постороннего есть какой-то свой план, либо он не понимает, что на корабль может вернуться только один человек. Может быть, он все-таки надеется в последний момент сорвать высадку? Как учил меня Восмикратный? Если мы не знаем преследуемую цель, то никогда не узнаем и пути ее осуществления. В данном случае, о цели Постороннего мы как раз и не знаем. Что-то тут не сходится.... Как некстати вышла из строя телеаппаратура. Взглянуть бы на этого человека. Главное, что Скворцов никак не может ее отремонтировать, а теперь и времени на это нет...."
   Размышления Пузцова были прерваны приходом Надыбы. Увидев лицо майора, разукрашенное двумя красными полосами, неумело замазанными чем-то, и от этого еще ярче сияющими на коже, Пузцов не удержался от вопроса:
   - Тебя что, кошки драли?
   Надыба смутился и ответил, давая понять, что не намерен делиться в подробностях:
   - Это личное, Федор Эдуардович.
   "Личное? - мысленно удивился Пузцов. - На объекте всего одна баба - тетя Клава, и та старуха. Где отыскал то?" Но в душу не полез, а перешел прямо к делу.
   - Вот что, Надыба, мне стало известно, что люди на объекте сильно нервничают, слухи всевозможные распространяют. Это сказывается на их работе. Так что ты притормози с дознанием, на сегодня и завтра. Ты же знаешь, что сейчас мы приблизились к самому важному моменту проекта. Вот высадимся, тогда и возьмешься с новой силой, продумай все и хорошо к этому подготовься. Не трогай пока никого, никуда они не денутся. Усиль наверху охрану, чтобы мышь не проскользнула. И еще. Зайди к Фелыгину и проведи с ним работу, чтобы он вколол еще чего-нибудь этой комиссии. Хорошо было бы, если они до вечера проспали, нечего им тут под ногами мешаться, без них проблем по горло. Понял?
   - Так точно, товарищ полковник, - ответил Надыба. - Разрешите приступить к выполнению?
   - Ступай. Кстати, выяснили, почему лифт завис?
   - Так точно. Кто-то случайно открыл лифтовую дверь в верхнем ярусе.
   - Случайно? Ты уверен в этом?
   - Так точно.
   - Хорошо, ступай.
   Надыба, обрадованный хорошим настроением начальника и тем, что не пришлось давать унизительных разъяснений по поводу ночной потасовки, побежал выполнять поручение.
   Позавтракав, Пузцов решил совершить прогулку на поверхности объекта. Выбравшись из бункера, полковник сощурился от ударившего в глаза потока солнечного света, вдохнул полной грудью степной воздух, напоенный духом, исходящим из свинарников и, заложив руки за спину по своей многолетней привычке, отправился размеренно вышагивать по территории свиноводческого хозяйства....
  
   Космическое утро на "ЯНУСЕ" началось с ворчания Владлена Кузьмича.
   - Димыч, что ты развозился со своим туалетом. Можно подумать, на свидание собираешься. Хватит чиститься, я уже давно позавтракал, а ты еще с заспанными глазами. Сегодня у нас предпоследний день перед высадкой на Луну, дел невпроворот, а ты все возишься.
   Димыч, проспавший несколько часов без сновидений, проснулся в плохом настроении, потому что настолько привык к своим видениям за последние два дня, что не увидев в этот раз ничего, расценил это как дурной знак.
   - Владлен Кузьмич, - мрачно произнес Димыч, распечатывая тюбик с завтраком, - я думаю, ну ее, эту Луну. И совсем мне не интересно, если честно сказать, побывать там. Вон она как близко, - причмокивая, Димыч кивнул в сторону иллюминатора, - я на нее с орбиты посмотрю и хватит. Что-то мне не хочется прилуняться.
   Владлен Кузьмич наоборот, в отличие от Димыча, был переполнен воспоминаниями о цветных снах, посетивших его во время отдыха, и пребывал в спокойном, рабочем настроении. Отчасти его настроение и было вызвано снами, которых он, кстати, почти не видел в последние годы.
   Владлен Кузьмич вспомнил, что засыпал он с мыслями о своем решении. О том, что вот принял он решение, и это сразу облегчило его душу, и что умирать ему будет не страшно, может быть, совсем чуть-чуть. О том, что Гришка Арутюнов тогда, 26 июня, тоже принял решение, только в отличие от Владлена, у него от того момента до смерти прошло несколько минут, а у Владлена пройдет больше суток. Впрочем, какая разница? Владлен был уверен, что последние минуты своей жизни Гришка был также спокоен и уверен в правильности выбора, как и он сейчас.
   Несомненно, именно эти мысли вызвали сон Владлена....
   ...По зеленому, низко скошенному полю, в синих трусах, белой майке и кедах на босу ногу бегал Гришка Арутюнов, лениво перебрасывая с ноги на ногу потертый футбольный мяч. Он был молод и красив: загорелое, идеальных пропорций сильное тело, волнистый черный чуб и собранный взгляд сине-серых глаз, не выпускающих мяч ни на секунду из поля зрения. Совершив очередной проход по полю, он поднял голову, продолжая приплясывать вокруг мяча, лучисто улыбнулся Владлену и неожиданно сильным размашистым ударом паснул мяч в его сторону. Владлен сгруппировался, кинулся на мяч, в высоком прыжке поймал его, прижал к груди и со смехом повалился на колкую траву. Повернувшись на спину, увидел над собой бесконечное, любимое небо в редких шалопутных белоснежных облачках, а затем и голову Гришки, склонившегося над ним и со смехом выдирающего из его рук мяч. Тогда Владлен еще крепче прижал к себе кожаный шарик и, улучив момент, дернул со всей силы корпусом в сторону, перевалившись на живот. Гришка, не выпустивший мяч из своих цепких рук, не удержался на ногах и повалился с хохотом на Владлена. Покувыркавшись немного в кутерьме, они утихли и остались лежать на спинах, глядя ввысь.
   - Ты, Гришка, почему тогда не катапультировался? Если бы ты остался жив, и моя жизнь сложилась бы иначе, - спросил Владлен, не отрывая взгляда от легковесного облачка.
   - Нет, Владька, ты не прав. Это был мой, и только мой выбор. И он никак бы не повлиял на твою жизнь. Независимо ни от чего ты бы все равно пришел к своему выбору. Может быть, в иной ситуации, с другими людьми, но ты бы неизбежно пришел к этому, - ответил Гришка.
   - Ты хочешь сказать, что вся наша жизнь, все события в ней предопределены?
   - Нет. Предопределены не события, а выход из них. Не ситуация определяет решение, а решение, которое предначертано для тебя, моделирует ситуации и события. Ты давно готов к своему решению, оно предопределено для тебя, поэтому и сложилась ситуация, где ты должен реализовать свой выбор.
   - А как же Димыч? Я полюбил его, как родного сына.
   - Не волнуйся за него и не мешай - у парня в жизни предначертан свой выбор, и он уже начал его реализовывать, иначе, как бы он попал к тебе на корабль?
   Владлен ненадолго замолчал, мысленно повторяя Гришкины слова и пытаясь постичь их смысл, потом, не поворачивая головы, тихо спросил:
   - Ответь мне, Гришка, страшно умирать?
   В ответ на этот вопрос Гришка засмеялся, вскочил на ноги и принялся бегать вокруг Владлена, виртуозно ведя мяч, словно тот был привязан к его ногам невидимыми нитями.
   Владлен резко сел и, провожая взглядом галопирующего вокруг него Гришку, настойчиво и громко повторил:
   - Ты мне не ответил. Страшно умирать?
   - Конечно страшно, - из-за спины раздался веселый голос Гришки.
   А когда он, пробежав пол круга, оказался перед лицом Владлена, то вдруг резко остановился, посмотрел на него расширенными от беготни глазами и сказал:
   - Гораздо страшнее не суметь сделать свой выбор, поверь мне. Это не прощается. Вставай, пошли гонять мяч!
   И Гришка побежал по полю, не расставаясь с мячом ни на секунду....
   Вот такой необыкновенный сон приснился Владлену, именно он повлиял на его вдумчивый и рабочий настрой. Поэтому слова Димыча насторожили и обеспокоили Владлена и он, отложив свое дело, озабоченно обратился к нему:
   - Что это ты выдумал? Что значит "не хочу на Луну?".
   - Нет, правда, совсем не хочу. Я все-таки не космонавт! - проявил гонор Димыч.
   Владлен Кузьмич отвернулся от Димыча и произнес с нескрываемой горечью:
   - Я поверил в тебя. Не думал, что ты можешь подвести. Видимо, я ошибся.
   От таких слов и оттого, с каким огорчением они были произнесены, Димычу стало совестно за свою детскую прихоть. Чувствуя, что лицо его заливается краской от стыда, он смущенно произнес:
   - Прости меня, Владлен Кузьмич. Не знаю, что на меня нашло. Я больше не буду, - совсем уже по-ребячьи пообещал Димыч и от этого окончательно устыдился.
   Погрустневший Владлен Кузьмич взял себя в руки и обернулся к Димычу.
   - Хорошо, считай, что пролетели. Заканчивай скорее свои личные дела, и приступим к изучению лунного модуля, это самое трудное.
   - Буду готов через минуту, - обрадовался Димыч быстро полученной индульгенции от Скворцова.
   А Владлен Кузьмич, еще минуту назад абсолютно уверенный в правильности своего решения, вновь засомневался: "Прав ли я? Имею ли я право так поступать с Димычем? Как там сказал Гришка? Не волнуйся за него и не мешай, у Димыча предначертан свой выбор в жизни и он начал его реализовывать, иначе, как бы он оказался на корабле? Но, ведь это лишь сон...."
   Колебания Владлена Кузьмича развеял Димыч, бодро доложившись в самое ухо:
   - Я готов, Кузьмич. Сделаю все, что от меня зависит, и даже больше. Не сомневайся во мне.
   Работа закипела....
  
   Костя Копытов, осмотренный поутру доктором Фелыгиным, был незамедлительно выпущен на волю с диагнозом "Здоров". Первым делом, вырвавшись из страшного подземелья, Костя навестил в свинарнике свою любимицу - свиноматку Катюху. Свиноматка, названная Катюхой в честь конопатой девчонки с соседского двора, в которую Костя тайно втюрился с пятнадцати лет, должна была со дня на день опороситься. Ей уже было трудно двигаться, и хавронья лежала на боку огромным бугром, вытянув морду с круглыми щеками, подергивала сложенными копытцами и довольно похрюкивала. Костя, расположившись на корточках рядом с ней, ласково поглаживал ее необъятное брюхо, с набухшими розовыми сосками, в котором дрыгались окончательно созревшие поросята, не меньше десятка, готовые осчастливить своим появлением на свет не только мать, но и всю свиноферму. Свиноматка слыла смышленой и отвечала Косте полной взаимностью. Почесывая и теребя покрытый нежной белоснежной щетинкой живот хаврюши, Костя приговаривал:
   - Катюха, Катюха, моя хорошая.... Как ты тут без меня? Ах ты моя красавица.... Соскучилась?
   В этот момент полковник Пузцов, совершая свой моцион, проходил впритык к свинарнику, где миловались солдат с хавроньей, и невольно услышал Костины слова.
   "Это еще что за Катюха объявилась на объекте? Уж не из-за нее ли у Надыбы вся рожа расцарапана? Нет ничего страшнее женщин в нашем деле", - тревожно подумал Пузцов и двинулся обходить свинарник, разыскивая вход.
   Заглянув в дверной проем, Пузцов удивленно воззрился на Костю.
   - Что ты тут делаешь, солдат? - приподняв и сложив брови домиком, спросил Пузцов.
   Костя, обернувшись на голос, смутился, но не очень, потому что полковник был одет в штатский костюм, и он его не признал. Рассудив что перед ним, видимо, кто-то из штатских, прибывших накануне, Костя, оставшись сидеть на корточках, улыбнулся в ответ.
   - Здравствуйте, - первым словом откликнулся Костя, сызмальства обученный матерью вежливости. - Вот, животик хрюшке чешу.
   - А где тут Катюха? - строго спросил Пузцов. Поняв, что солдат не признал его, он не придал этому большого значения.
   - Да вот она, Катюха. Красавица,... правда? - ответил Костя, потрепав хавронью за ушами.
   - Это же просто свинья, которой пора под нож, вон как разжирела, - сказал Пузцов, беспокойным бегающим взглядом рыская по всему длинному свинарнику, оставаясь при этом брезгливо стоять в дверном проеме.
   - Это не просто свинья, это свиноматка, - нравоучительно пояснил Костя. - У нее скоро поросята родятся, оттого она и толстая.
   Тут до Пузцова дошло, что Катюха - это действительно просто свинья, что вызвало у него кривую, одной стороной губ, ухмылку. Между тем, Костя продолжал:
   - Под нож ее никак невозможно, скольких поросят она еще нарожает! У свиней, ведь, как у людей. Кому под нож, а кому жить всю жизнь в довольстве и неге.
   - А при чем тут люди? - не понял Пузцов.
   - Так у людей также. Кому в генералах ходить, а кому солдатом под пули лезть.
   - Положим, генералы тоже под пулями ходят. И вообще, плох тот солдат, который не стремится стать генералом. Или ты не знаешь военную заповедь?
   - Это как посмотреть, - рассудил, вздохнув, Костя. - Генералом быть, оно может и хорошо, только, кто будет землю пахать, если все в генералы полезут? Куда интереснее работать механизатором. Почет и уважение, особенно во время посевной и уборочной. Мне мать всегда говорила: где родился, там и пригодился.
   - И что, ты действительно не хочешь быть генералом? - спросил Пузцов, абсолютно уверенный в том, что любой мужчина только и мечтает об этом.
   - Упаси меня господь, - испугался Костя, - только не это. А случайных генералов и без меня хватает.
   Изумленно покачав головой, Пузцов добродушно сказал Косте:
   - Ну, чеши дальше живот своей Катюхе, - и отправился в подземелье с чувством, что узнал сейчас для себя что-то совершенно новое и необычное, о чем раньше никогда не задумывался и не знал. И еще ему резануло слух слово, произнесенное Костей - случайный. В который раз за последние сутки он встречается с этим словом. К чему бы это...?
  
  
   Глава 23
  
  
   На безжизненной Лунной поверхности, среди валунов, камней и впадин, лежал раздутый скафандр, в позе нечаянно сваленного на спину манекена: с приподнятой ногой и согнутыми в локтях, торчащими вперед руками. К скафандру двигалась группа людей, одетых в легкую, блестящую, фантастическую одежду. Медленно подойдя к лежащему объекту, люди окружили и молча уставились на него. Затем один из них, тот, что стоял ближе других к огромной круглой голове скафандра, наклонился, осторожно протер припорошенный пылью иллюминатор и заглянул туда. За мутным, поцарапанным стеклом увидел желтое, иссохшее до состояния воблы, навсегда потерявшее узнаваемые черты лицо мумии с длинной седой бороденкой.
   "Тьфу, какая гадость, - потряс головой Владлен Кузьмич, отгоняя неприглядную картину. - И почему, собственно, с длинной седой бороденкой? Ей то откуда взяться?"
   Но, на смену убежавшей картинки, тотчас предстала следующая: теплый летний день на Красной площади, заполненной до отказа толпой скорбно молчащих и не двигающихся людей. У Кремлевской стены разрытая могила, окруженная мужчинами в военных мундирах, тайно утирающими скупую, ненароком блеснувшую слезу, и среди них ссутулившаяся женщина, одетая в черное траурное платье и шляпку с вуалью. Тонкая рука, обтянутая перчаткой, с зажатым нервными пальцами белоснежным носовым платком, изредка ныряющая под вуаль. Рядом с могилой, на специальном постаменте установлен большой, красного дерева, красивый гроб с откинутой крышкой. В гробу лежит скафандр с мумией, наполовину прикрытый белым тюлем в цветочек.
   "Нет, не могу смотреть больше эту гадость, - снова затряс головой Владлен Кузьмич, - так и с ума сойти можно. Гришке повезло, у него не было времени рисовать и фантазировать картину собственных похорон. И почему, собственно, я решил, что меня с почестью захоронят на Красной площади? Может быть, экспедиция из будущего, которая найдет меня на Луне, здесь же и похоронит, не тратясь на доставку до Земли. А может быть, это случится так не скоро, что меня сразу передадут в какой-нибудь музей, где будут показывать и рассказывать детишкам о первых героях, осваивавших космос в двадцатом веке. Надеюсь, к тому времени проект "ЯНУС" полностью рассекретят. А может быть, меня и вовсе никогда не найдут?".
   В этот момент Владлен Кузьмич ощутил, почти физически, что его сущность раздвоилась, и одна половинка язвительно спросила другую:
   - Все-таки ты тщеславен, мой друг, не так ли? Больно уж ты озабочен собственными похоронами.
   - Да, - ответила тщеславная половинка, - мне не безразлично, где я буду похоронен. А что тут такого? Разве я не имею права распорядиться этим?
   - Имеешь, имеешь, - успокоила первая, - только подумай, какая в этом разница? Когда мы с тобой умрем, нам это будет совершенно безразлично.
   - А ты откуда знаешь? - не сдалась тщеславная.
   - Я думаю, что нам будет это безразлично потому, что нас просто не будет, - неуверенно аргументировала первая.
   - Умрет наше тело, - согласилась вторая. - А мы? Разве может вот так, бесследно и навсегда, в небытие, исчезнуть твой ум и рациональность, мое тщеславие и гордость, наши мысли, опыт, чувства? Разве не ты говорил сегодня с Гришкой, гроб которого с символическими останками ты нес на своем плече двадцать лет назад и в могилу которого первым бросил горсть земли?
   - Это был лишь сон! - возмутилась первая половинка.
   - Откуда ты все знаешь? Почему ты думаешь, что сон - это не реальность? Оттого, что тебе об этом сказали люди? Откуда это знают другие люди? Они такие же, как ты. Почему ты веришь им, и не веришь себе? Ты же говорил с Гришкой!
   - Прекрати! - с мольбой вскричала первая. - Прекрати меня мучить! Ты используешь то, что знаешь обо мне все. Это бесстыдно и подло. Ты знаешь, что со мной в последнее время творится что-то болезненное и играешь на этом. Я потерял точку опоры, в моей голове произошел дисбаланс знаний и ощущений. Я не знаю, зачем живу и зачем умру.
   - Положим, познать жизнь можно - только пожив, а познать смерть - только умерев. Ты прожил интересную жизнь, может быть не очень длинную, но интересную. Скажи мне, если бы ты прожил еще столько же, ты узнал бы жизнь больше, чем теперь? Или Гришка, ушедший из жизни в двадцать шесть лет знает о ней меньше, чем ты?
   - Думаю, что Гришка знает о жизни больше, чем я, - грустно согласилась первая половинка.
   - Конечно, больше! Это ты задаешь ему вопросы, а не он тебе!
   - Но это же сон..., - застонала первая.
   - Опять - двадцать пять. Дурак ты, Влад, каких свет не видывал!
   На этих словах Владлен Кузьмич не выдержал. Усилием воли соединив две, едва не подравшиеся половины, он решительно подвел черту под их диалогом.
   "Все. Приехали. Раздвоение личности. Не иначе, двуликий Янус повлиял так на мою психику. С этим надо к психиатру. Впрочем, зачем? Мне жить осталось - ничего, а я - к психиатру. И Янус тут не причем. Близость смерти меня страшит и путает мозги. Нормальные люди в таком случае о спасении души молятся, а я думаю о бренном теле. Ну и что? - не унимался внутренний голос, продолжая диалог. - Да, я не хочу быть похоронен на Луне, она мне чужая. На Земле - тоже не хочу, не уютно мне там. Я хочу остаться в космосе. Навсегда. Это мое желание и никто не вправе винить меня за это. Вот так. Может, написать записку, что, мол, хочу быть похоронен в космосе, и оставить на груди? Если найдут, наверняка исполнят последнюю волю космонавта. Надо подумать над этим".
   - Димыч, ты не спишь? - нехотя оторвавшись от безрадостных размышлений, обратился Владлен Кузьмич к Димычу.
   Димыч не спал. После многочасового учебного процесса, его мозг так и не сумел переключиться с работы на отдых, продолжая переваривать полученные от Скворцова новые знания, повторяя и анализируя услышанное, оттачивая полученные навыки, беспрерывно прокручивая в голове последовательность операций, действий и возможных ситуаций. Свалившиеся на бедовую голову знания требовали рассортировки и раскладки по многочисленным ячейкам в голове, приведения в стройный и аккуратный порядок с тем, чтобы в нужный момент, не мешкая ни секунды, суметь их извлечь и применить. Владлену Кузьмичу удалось донести до Димыча главное: в космосе часто решают все даже не секунды, но мгновения, поэтому любое действие космонавт должен выполнять автоматически, обдумывая в этот миг следующее.
   - Нет, Владлен Кузьмич, я не сплю. Повторяю пройденный материал, - откликнулся Димыч.
   - Это хорошо, - похвалил Скворцов. - Повторенье - мать ученью. Но все-таки надо отдохнуть, скоро снова за работу.
   - Я думаю, Владлен Кузьмич, что я буду делать, когда закончится этот полет? Я, наверное, не смогу вернуться к своей обычной жизни: ходить на завод, в кино, на свидания.
   - Этот полет для тебя никогда не кончится, - ответил Владлен Кузьмич и тут же понял, что сморозил глупость, парень наверняка испугался, и нужно дать разъяснения своим словам.
   В подтверждение его мыслей, Димыч испуганно спросил:
   - Как это никогда не кончится?
   - Не пугайся, я не это имею в виду, - поспешил утихомирить волнение Владлен Кузьмич. - В физическом смысле полет, конечно, закончится. А во всех остальных смыслах этот полет будет для тебя началом новой жизни, потому что для человека каждый миг его жизни - всегда начало чего-то нового, уж тем более, такое космическое путешествие.
   - Владлен Кузьмич, - изумленно произнес Димыч, - ты не поверишь, но мне Янус сказал примерно то же самое.
   - Кто, кто сказал тебе это? - подозрительно посмотрев на Димыча, переспросил Скворцов.
   - Двуликий Янус, божество времени. Ты не пугайся, я с ума не сошел, - успокоил Димыч, - просто, видимо от невесомости, мне тут постоянно всякие сны или видения мерещатся. Вот и Двуликий Янус привиделся. Забавный такой старикашка. Он мне сказал: "Помни, начало всегда там, где ты есть, а конец всегда там, где тебя нет".
   - А что, интересно, он еще сказал тебе? - спросил пораженный рассказом Димыча Владлен Кузьмич.
   - Еще он сказал, что когда я умру, то не окажусь в конце, а буду снова в начале, потому что я там буду.
   Помолчав немного, мысленно повторив слова Януса и обмозговав их смысл, Владлен Кузьмич произнес:
   - Думаю, прав твой Янус. Хорошо, что ты мне рассказал об этом. Именно этой мысли мне и не хватало.
   Димыча на этих словах вновь кольнуло подозрение, начинающее складываться в законченную догадку. Но он промолчал....
  
  
   Глава 24
  
  
   Все утро майор Склерозов вынашивал план жестокой мести. Сидя на материальном складе, под предлогом проведения срочной инвентаризации, майор бессмысленно перекладывал бумажки с места на место и думал. Месть его должна быть неотвратимой и меткой, словно пуля, выпущенная из "Макарова". Угрожая Надыбе, что у него собраны изобличающие бумаги, Склерозов блефовал. Не тот человек Надыба, на которого можно собрать такие бумаги. Поэтому надо придумать что-то такое, что сразу скомпрометирует и разоблачит в глазах Пузцова этого зарвавшегося наглого самозванца. Также важно, чтобы никто не догадался, что эта инициатива исходит от него, майора Склерозова. Вот над такой трудноразрешимой задачей ломал голову Склерозов, изредка вздыхая и нежно ощупывая свой нос. Ближе к обеду, ничего не придумав, Склерозов в очередной раз достал из ящика стола женскую пудреницу с зеркальцем и, посмотрев в него, разочарованно убедился в том, что его нос, похожий с утра на большую сливу, теперь прибрел вид огромной спелой груши со сливовым оттенком. Потрогав потерявший чувствительность кончик носа, Склерозов произнес: "Ну и гад, Надыба!", и в этот момент его осенило. Осенило так молниеносно, что майор от неожиданности треснул себя ладонью по лбу и радостно воскликнул: "Ах ты, старый склеротик! Как же ты раньше не догадался!".
   Вот в чем было дело. Подземный объект, строительство которого началось неизвестно в каком году, окончательно достроили два года назад. Именно тогда все люди, принимавшие участие в строительстве, разъехались и на службу заступили новые, во главе с полковником Пузцовым. Тогда же сюда были переведены Склерозов и Надыба. Начальник строительства, отбывавший в неизвестном направлении, передал огромную стопку папок с бумагами по строительству Пузцову, тот, в свою очередь, передал ее Склерозову, определив местом для хранения этих не очень нужных теперь бумаг - материальный склад. Педантичный Склерозов аккуратно перебрал все бумаги, просматривая каждую, и именно тогда обратил внимание на один интересный документ - подробный план подземного объекта. Всегда питавший страсть к рассматриванию географических карт, планов местности и строений, Склерозов провел на досуге некоторое время, внимательно изучая тот документ. Сравнив его впоследствии с планом эвакуации в случае возникновения чрезвычайных ситуаций, Склерозов обнаружил, что на последнем не указан один замаскированный подземный ход, который вел из подземелья за пределы охраняемого свиноводческого хозяйства, имея выход на поверхность где-то далеко за вертолетной площадкой. Посчитав это досадным недоразумением, Склерозов, помнится, передал один экземпляр плана объекта майору Надыбе, бросив на ходу: "Разберись с планом эвакуации, тут нестыковка". Зная нелюбовь Надыбы к бумажной работе, Склерозов не сомневался, что тот не удосужился разобраться с этим вопросом, потому что изменения в план эвакуации так и не были внесены. Значит, об этом подземном ходе никто, или почти никто не знает. Именно через него и мог проникнуть на объект Посторонний. Вот так начальник охраны! Что это? Недоработка, или преступная халатность, если не настоящее предательство! План мести созрел.
   ....Спустя некоторое время Склерозов, вооруженный фонарем, связкой ключей, отмычкой и еще кое-каким инструментом, в задумчивости стоял в тоннеле подземелья перед одной из ниш, в которой сплетались в клубок различные по диаметру трубы. Это была та самая ниша с огромным, размером с табурет вентилем, на котором отдыхал Димыч, путешествуя по тоннелю. Склерозов, конечно, не ведал об этом, как не знал и то, где дверь, ведущая в тайный подземный ход. Судя по плану, она должна находиться в этой нише, но ее здесь не было. Неужели это ошибка? Задумчиво рассматривая трубы, Склерозов обратил внимание на не соответствие размера огромного вентиля с диаметром трубы, на которой он был установлен. А что, если.... Наклонившись, майор принялся осторожно откручивать вентиль, чутко прислушиваясь. Вместо ожидаемого шипения газа или бульканья воды, он услышал скрежет и увидел, что стена в глубине ниши медленно отъезжает в сторону, открывая темный проем. Так и есть! Осветив фонарем образовавшийся проход, Склерозов убедился в том, что там начинается искомый подземный ход. Перешагнув через трубы, он осторожно зашел в него, обнаружив с другой стороны точно такой же вентиль, закрыл за собой дверь и, освещая путь тусклым фонарем, отправился в странствие....
  
   Надо же такому случиться, что в то же самое время Костя Копытов, ожидая начала родов у своей любимицы, вновь проведал ее. Катюха все также лежала на боку и Костя, не упуская случая, снова присел рядом с ней на корточки, теребя уши и приговаривая:
   - Ты, Катюха, смотри, подгадай, чтобы поросята родились во время моего дежурства. А то я заступлю в караул, а ты надумаешь пороситься. Кто тебе поможет?
   Вдруг у Кости закружилась голова, и он едва не упал на свинью, вовремя опершись о землю руками и коленями.
   "Слаб я еще после болезни", - подумал Костя, и тотчас его снова качнуло вперед.
   "Нет, это не слабость. Это, похоже, землетрясение!" - сообразил Костя и, вскочив с корточек, потрясенно уставился себе под ноги.
   Земляной пол под ним, покрытый толстым слоем старой соломы, подрагивал и приподнимался, но только в одном месте, прямо под его ногами. Сойдя с этого загадочного места чуть в сторону, Костя заинтересованно наблюдал за необыкновенным локальным землетрясением. Тем временем, в результате потряхивания и содрогания, на соломенном полу нарисовался четкий квадрат, одна из сторон которого начала медленно приподниматься, образовав сначала небольшую щель, а затем и черную прореху, в которую полетели, затянутые слабым вихрем, легкие соломинки и пыль. Костя заметил какое-то движение в прорехе, а вслед за тем увидел, что из нее на свет божий медленно высовывается непонятно что, сливового оттенка. С детства верующий в чертей, ведьм и вурдалаков, Костя принялся быстро и мелко креститься, шепча: "Свят, свят, свят...". Нечто, продолжая вылезать, обратилось в черную рожу с неестественно огромным сизым носом и громко изрекло: "АПЧХИ!!!". Нервы Кости, разогретые его собственным воображением, не выдержали и он с громким криком: "А-А-А-А...." понесся прочь из свинарника, глухо топоча сапогами и сверкая пятками. Вурдалак Склерозов (это был именно он) еще раз громко чихнул и осмотрелся, проводив солдата недовольным взглядом. Прямо перед его носом очутилось исполинское свиное рыло, с интересом рассматривающее майора и даже сделавшее попытку понюхать. Гадливо отпрянув, Склерозов захлопнул люк и кубарем скатился вниз по железной лестнице, оказавшись через секунду на полу подземного хода.
   "Ай - ай - ай. Как нехорошо получилось. Черт меня дернул полезть в этот люк. Теперь глупый солдат непременно приведет начальство, и весь мой план будет сорван. Впрочем, скорее всего, солдат меня не знает, тем более что я почти не показался, а этот дурак сильно напуган. Все равно, надо немедленно возвращаться", - ругая себя за любопытство, Склерозов припустился назад, так и не дойдя до окончания подземного хода.
   Действительно, какое непростительное, прямо-таки мальчишеское любопытство проявил Склерозов, за что и поплатился. Пройдя по подземному ходу совсем небольшое расстояние, он наткнулся на железную лестницу, упирающуюся в люк на потолке. Сообразив, что на плане подземного хода этот выход не показан, он не удержался и полюбопытствовал, куда ведет таинственный люк. Ответ оказался немудрен. Люк вел в свинарник в пределах охраняемого свиноводческого хозяйства.
  
   Неожиданное появление вурдалака из-под земли быстро разъяснилось, когда Костя успокоил свое колотящееся от страха сердце и удосужился немного подумать. Конечно, под ним огромное разветвленное подземелье, с множеством входов и выходов. Замаскированный люк в свинарнике - один из них. Вурдалак, выглянувший оттуда - один из обитателей подземелья, а чернота его - всего лишь грязь. Вот так все просто, никакой нечисти. Улыбаясь собственной необоснованной трусливости, Костя все-таки решил доложить о происшествии старшине Заглушко, когда того выпустят из изолятора.
  
   Последующие действия Склерозова носили совсем уже заговорческий характер. Отмыв грязное лицо и выщипав из волос застрявшие в них соломинки, Склерозов уселся за стол и левой рукой, печатными буквами написал на имя Пузцова анонимное письмо, содержащее сведения о тайном подземном ходе и майоре Надыбе, использующем этот ход для своих личных (а может быть, и антигосударственных) целей. Затем, проникнув в приемную Пузцова когда дежуривший лейтенант отлучился на минуту по своим надобностям, подбросил подметное письмо на стол. Только после этого, с чувством выполненного долга он расслабился и, предвкушая итог своей мести, приступил к работе. Свершилось это уже ближе к вечеру.
  
   Тогда же, ближе к вечеру, доктор Фелыгин выпустил на волю старшину Заглушко. Притихший старшина был радостно встречен рядовым Копытовым, бодро доложившим о пережитом происшествии. Свирепо сверкнув глазами на Костю и мысленно матерясь, старшина побежал докладывать о происшествии майору Надыбе, как начальнику всей охраны. Для такой свирепости и поспешности имелись свои веские причины. Дело в том, что старшина Заглушко прекрасно знал о существовании этого подземного хода. Он обнаружил его еще в первые дни службы на объекте, то есть два года назад. Тогда же вскрылась еще одна пикантная подробность. Старшина выяснил, что об этом подземном ходе никто не знает, или о нем попросту забыли. Быстро сообразив, что из этого факта можно извлечь несомненную выгоду, Заглушко, тщательно оберегая люк в свинарнике от посторонних глаз, принялся беззастенчиво пользоваться им в корыстных личных целях, именно через него проникая далеко за территорию объекта, где и производил свои торговые операции с местными жителями. В оправдание Заглушко следует уточнить, что он пользовался всегда только одним направлением подземного хода, заканчивающимся замаскированным люком, выходящим прямо в голую степь, и всегда тщательно запирал его по возвращении. Другое направление Заглушко считал тупиковым, так как, уткнувшись в бетонную стену и в огромный вентиль перед ней, не догадался, что здесь находится закрытый проем.
  
   Полковник Пузцов, получив анонимное письмо, с нескрываемым увлечением прочитал его. Он всегда с немалым уважением относился к подметным письмам, считая их незаменимым подспорьем в своей нелегкой работе. Выскочив из кабинета, Пузцов по ходу бросил дежурному лейтенанту: "Возьми фонарь, быстро следуй за мной" и скорым шагом углубился во чрево подземелья.
  
   Майор Надыба, выслушав доклад старшины Заглушко, ощутил в своих сетях трепыхание золотой рыбки и немедля отправился смотреть замаскированный люк, захватив личное оружие, фонарь, старшину и рядового Копытова.
  
   Таким образом, в предвечерний сумеречный час, когда день, убежав за горизонт, подтягивает за собой свой длинный светлый шлейф, почесывая и поглаживая землю перед сном, на объекте сложилась следующая азбучная задачка.
   Из пункта А, расположенного в тоннеле внутри подземелья, открутив вентиль, в подземный ход вошел полковник Пузцов в сопровождении лейтенанта и двинулся вперед со средней скоростью четыре километра в час.
   В это время, из пункта В, расположенного в свинарнике, спустившись по железной лестнице, навстречу Пузцову двинулся майор Надыба в сопровождении старшины и рядового со средней скоростью три километра в час.
   Вопрос. К чему приведет их неизбежная встреча?
   Ответ прост, как ситцевые трусы рядового Копытова. Их встреча приведет к немедленному аресту Надыбы вместе со всеми сопровождающими, как подозреваемых в антигосударственном заговоре.
   Так оно и случилось. О такой удаче Склерозов не мог и мечтать. Известие об аресте Надыбы вызвало у него ликование, но, как выяснилось впоследствии, майор явно поспешил праздновать победу.
  
   Не пожелав слушать и разговаривать с пытающимся оправдываться Надыбой, полковник Пузцов отдал приказание увести майора и старшину, запереть под замок и приставить охрану. Костя Копытов, в котором Пузцов без труда узнал утреннего собеседника, вызывал у него симпатию (наверное, оттого, что тот не мечтал стать генералом) и полковник распорядился привести солдата для беседы в свой кабинет.
   Ранимая душа Кости Копытова, потрясенная последними событиями, больше всего тем, что штатский гражданин, с которым он утром имел фривольную беседу, оказался никем иным, как полковником Пузцовым, самым главным начальником объекта, пребывала в полном смятении. Залитый пунцовой краской, сложив вялые руки на коленях, он сидел в кабинете полковника, косил испуганный взгляд на строгие портреты и ожидал чего-то страшного. Пузцов, заметив состояние рядового, достал свой знаменитый коньяк, две хрустальные рюмки, наполнил их и, не скрывая своего расположения к Косте, сказал:
   - Расслабься, солдат.
   Костя, не смея ослушаться, выпил залпом коньяк, с трудом скрыв отвращение, и подумал, мысленно сплюнув: "Ну и мерзость. Хуже водки". При всем том, божественный напиток независимо от Костиных пристрастий сделал свое дело - по телу прокатилась теплая истома: расслабила органы и чувства, окрасила оттопыренные уши Кости малиновым цветом и наполнила голову тихим приятным шумом и любовью к начальнику.
   Превращение, происшедшее с рядовым на глазах полковника, вполне удовлетворила его тщеславие и он приступил к беседе.
   - Рассказывай, рядовой Копытов, как ты оказался в компании Надыбы и Заглушко. Да не бойся, я же понимаю, что ты человек подневольный. Рассказывай мне все, как на исповеди, - по-отечески ласково глядя на Костю, попросил Пузцов.
   Умиленно, не спуская честных глаз с лица Пузцова, Костя подробно рассказал полковнику о последних событиях, подробно описав "вурдалака", вылезшего из люка.
   "А ведь это Склерозов со своим синим носом, собственной персоной, - сразу догадался смекалистый Пузцов, вспомнив нечаянную встречу с майором утром. - Его то и не хватало в этой троице. Все, капкан захлопнулся, можно смело передавать всех Скупидомову, пускай разбирается с ними".
   К этому моменту Пузцов совершенно поверил в то, что это именно он расставил капкан и таким образом раскрыл заговор.
   Окончательно расслабившись, Костя, подогреваемый благосклонным взглядом Пузцова, открыл было рот, чтобы рассказать о Димыче, но от этого необдуманного рокового поступка его спас зазвучавший телефонный звонок. Звонил Восмикратный.
   - Прошу прощения, Виктор Иванович. Одну минуту, - сказал в трубку Пузцов и нажал кнопку вызова дежурного.
   Далее последовала немая сцена, непонятная для девственного ума Кости.
   Полковник Пузцов молча схватил листок бумаги, написал несколько слов и передал его зашедшему на вызов лейтенанту, сделав при этом жест рукой, мол, уведи солдата. Куда? Кивком головы и глазами спросил дежурный. Наверх - пальцем показал Пузцов и подстегнул дежурного размахиванием кисти, мол, поторопитесь. После этого произнес в трубку:
   - Слушаю вас, Виктор Иванович....
   Дежурный, провожая Костю до выхода на поверхность, по дороге развернул листок бумаги и прочитал: "Арестов. Склероз. Немедл. Пузц." Слово Пузц. было выполнено в виде залихватской подписи, с округлыми буквами и жирной точкой на хвосте.
  
  
   Глава 25
  
  
   Жизнь космонавтов на "ЯНУСЕ" отличалась размеренностью и однообразием - работа, прием пищи, личное время, отдых, снова работа....
   В этой монотонной размеренности работа занимала самое важное место, отнимая тем больше времени от сна и отдыха, чем ближе приближался "ЯНУС" к своей цели - Луне, и чем дальше отдалялся от своей матери - Земли, с легкой грустью наблюдавшей из-за атмосферной пелены за своими непоседливыми чадами.
   Учебный процесс, затеянный Владленом Кузьмичом, став неотъемлемой частью работы, доставлял обоим космонавтом изнуряющее удовольствие и внес в однообразную космическую жизнь привкус земной радости, получаемой одаренным педагогом и прилежным учеником от общения.
   Удивительная метаморфоза произошла с двумя мужчинами на "ЯНУСЕ". Установленный первоначально модус вивенди (способ существования), незаметно трансформировался в то, что в народе называется - слияние душ и мыслей. То самое слияние, к которому стремятся многие люди в своем партнерстве, на достижение которого уходят порой годы, а в иных случаях и целая жизнь, произошло с ними всего лишь за пару дней, вызвав поразительное взаимопонимание и проникновение. Взаимодействие людей перешло на иной уровень, не доступный рациональному человеческому пониманию, и происходило не в области слов, но в сфере чувств, ощущений и мыслей. Это очень облегчило учебный процесс, сведя к минимуму количество многословных вопросов и объяснений.
   И все-таки, оставалась одна область в душе Владлена Кузьмича, закрытая для Димыча на крепкий засов.
   "Зачем это нужно Владлену Кузьмичу? - задавал себе вопрос Димыч. - Неужели он действительно допускает, что с ним может что-то случиться, и мне придется управлять кораблем и лунным модулем?"
   Первоначально, не найдя прямого ответа на свой вопрос, Димыч пытался подступиться к нему, используя тактику хитроумной лисы, решивший отобедать ежом. Но, подступая с разных сторон, задавая наводящие вопросы и пытаясь вызвать разговор на эту тему, он всякий раз, словно лиса, натыкался на острые иглы молчания или краткого завершения разговора. Владлен Кузьмич выстроил грамотную круговую оборону, и тактика лисы бесталанно провалилась. Димычу ничего не оставалось как попытаться, применив дедукцию, самому додуматься до сути, тем более что ему несколько раз казалось, что вот она, догадка, совсем рядом, протяни руку и ухватись, но... опять она удирала, так и не сложившись в законченную мысль....
   И только тогда, когда Скворцов с Димычем, переместившись в лунный модуль, принялись отрабатывать подъем модуля с Луны, к Димычу вдруг снизошло озарение, и его догадка наконец-то сформировалась: "Кузьмич не собирается возвращаться на корабль!".
   Мысль показалась нелепой и дикой, но за нее говорили множество мелких деталей и оговорок, допускаемых Скворцовым, скорее всего оттого, что сам он давно уже свыкся со своим решением.
   "Это же неминуемая гибель. Разве так может быть?". От этого вопроса по Димычу пополз потный страх, захватив не только голову и тело, но и сердце, заколотившееся в спринтерском ритме.
   - Что с тобой? - тут же почувствовал состояние Димыча Скворцов.
   Не решаясь задать прямой вопрос, заранее предвидя, что не получит на него ответа, Димыч, сделав попытку подавить страх, спросил:
   - Владлен Кузьмич, ты уже так многому научил меня. Скажи, как мне избавиться от страха?
   "Вот так вопрос, - обескуражено подумал Скворцов, - все равно, что спросить горбатого, как избавиться от горба". Димыч выжидающе молчал, и Скворцов понял, что на этот раз ему не удастся ускользнуть от ответа.
   - Я знаю только один путь избавления от страха - это принятие решения. На самом деле, человеку не свойственно бояться чего-то понятного и конкретного. Человек страшится, как правило, неизвестности. А вдруг случится то-то, или будет так-то. А может быть, меня ждет это? Согласен?
   Дождавшись понимающего кивка головы, Владлен Кузьмич продолжил, в большей степени убеждая самого себя, нежели Димыча.
   - Раздроби и разложи по полочкам свой страх и рядом с ним, на каждую полочку, положи свое решение. Если случиться то-то, я поступлю так-то. Если события повернутся так, я сделаю это. Страх, раздробленный на мелкие кусочки, привязанный к конкретным решениям, перестает быть страхом и преобразуется в беспокойство, а на него уже можно и не обращать большого внимания. Но игнорировать совсем тоже нельзя, потому что беспокойство - это необходимое чувство, контролирующее работоспособность человека. Я думаю так, - заключил Скворцов.
   - Я понял все, Владлен Кузьмич, кроме одного. Как быть, если мое решение напрямую зависит от другого человека, от его решения?
   "Парень не прост, - подумал Владлен Кузьмич, и эта мысль вызвала у него удовольствие и тревогу. - Похоже, он догадывается обо всем. И все-таки, не надо ему знать раньше времени ни о чем".
   - Запомни, твое решение - это твое решение, и оно зависит только от тебя, - завершил разговор на поднятую тему Скворцов и тут же перешел к другой. - Сейчас нам надо придумать способ расположения второго человека в лунном модуле. Кресло-то тут одно. Видимо, придется использовать оборудование с кресла из основной кабины. Давай, поразмышляем....
   - Если я правильно понял, Владлен Кузьмич, - настойчиво не согласился с быстрым завершением разговора Димыч, - ты даешь мне право принимать мое собственное решение?
   "Кажется, я наговорил ему что-то лишнее, - отвращая глаза от проницательного взгляда Димыча, подумал Скворцов. - Как бы мальчишка глупостей не наделал". А вслух произнес, постаравшись придать голосу беспрекословную строгость:
   - Ты неправильно меня понял. Давай договоримся и не будем больше к этому возвращаться. Я - командир корабля. И если ты признаешь этот факт, то должен выполнять мои приказы безоговорочно и не задавать лишних вопросов.
   - Слушаюсь, товарищ командир, - нехотя согласился Димыч, оставаясь в то же время при своем мнении....
  
   На Земле, вернее в подземелье, в это время рождалась непримиримая оппозиция. Арестованная по приказу Пузцова троица была недальновидно помещена в одно помещение. Комнаты в подземелье были универсальны и с равным успехом могли использоваться в качестве гостиницы, лазарета или тюремной камеры. Оказавшись в одинаковом плачевном состоянии, Надыба со Склерозовым, быстро позабыв ночной спарринг после короткого шипения друг на друга, вновь задумались о создании коалиции, направленной против Пузцова. Старшина Заглушко, как брат по несчастью, был снисходительно включен в образуемый союз. На что старшина, критически посмотрев на синий нос Склерозова и расцарапанные щеки Надыбы, спросил с ухмылкой:
   - Что у вас с рожами, господа офицеры?
   Интеллигентный Склерозов потерял дар речи от такой наглости, а Надыба, скривившись, предостерег:
   - Но, но.... Соблюдай субординацию, старшина.
   - Какая, на ... субординация, - валясь на койку с голым матрасом, издавшую отчаянный писк при этом, ответил Заглушко. - Может, тебе еще сапоги почистить? В одном говне оказались, словно мухи. Что-то я не замечал, чтобы мухи субординацию соблюдали.
   - Нет, ты посмотри какой наглец! - плаксиво воскликнул Склерозов, качая головой и обращаясь к Надыбе.
   - Да ладно, не обращай внимания, - махнул рукой Надыба. - Правду сказал - в одном дерьме сидим.
   Надыба побил кулаками подушку без наволочки, отчего из нее полезли перья, и тоже плюхнулся на койку, не разуваясь.
   - И все-таки, товарищи, давайте проявлять друг к другу уважение. Нам еще служить вместе, - усаживаясь на свободную койку и протирая очки, предложил Склерозов
   - Ты думаешь? - вскинул ироничный взгляд Надыба. - Плохо ты Скупидомова знаешь! Я о нем такие легенды на Лубянке слышал, в страшном сне не привидится.
   - Так что же делать? - разнервничался Склерозов.
   - Ноги отсюда надо делать, - отозвался Заглушко и добавил, - пока не поздно.
   - Каким же это образом? - не унимался Склерозов.
   - Да через тот самый подземный ход и слиняем. Он недалеко от станции на поверхность выходит.
   - А ты откуда знаешь? - заинтересовался Надыба.
   - Откуда? От верблюда. Нашептал тут мне один двугорбый. А если вы такие умные, то придумайте, как часового от двери убрать, а я вас выведу куда надо, и никакой Скупидомов не найдет.
   После этих слов Склерозов, кряхтя и брезгливо охая, улегся, и троица с головой погрузилась в раздумья....
  
   Ближе к ночи Пузцова посетил майор Фелыгин.
   - Федор Эдуардович, Необходимо срочно отправить Скупидомова на большую землю, - теребя стетоскоп и подпрыгивая в нетерпении, доложил доктор.
   - Что такое? Совсем плох? - не скрывая удовольствия, заботливо справился полковник.
   - Дело в том, что я попытался провести с ним сеанс гипноза. Я, правда, не специалист, но краткий курс изучал в свое время. Вы не думайте, я посоветовался с врачом-психиатром, работающим с космонавтами. Он одобрил мою попытку. Видите ли, Федор Эдуардович, в основе любой фобии, в том числе и клаустрофобии, почти всегда лежит потрясение, испытанное когда-то в детстве или юности.
   - Ну и...? Его что, в детстве злая нянька в чулан запирала? - поторопил Пузцов и без того поспешного доктора.
   - Нет, не в детстве.
   Доктор, не спрашивая разрешения, придвинул к себе стул, присел на краешек и, облокотившись на стол и не выпуская из рук стетоскопа, перешел на заговорческий шепот, как будто хотел поведать Пузцову какую-то страшную тайну.
   - Находясь в гипнотическом трансе, Скупидомов рассказал о каком-то бетонном подвале, в котором очень, очень много трупов и крови. Везде кровь.
   На этих словах Фелыгин сделал такие круглые глаза, будто он сам, минуту назад, побывал в том подвале.
   "Ах, вот оно в чем дело, - догадался Пузцов, припомнив биографию молодого чекиста Луки Скупидомова, чья блестящая карьера начиналась в подвалах НКВД. - Не выдержали нервишки у мальчика. Какие нежности!".
   - Что дальше? - спросил Пузцов, заметив, что Фелыгин выжидающе смотрит на него, вытянув шею и сложив губки в точку под знаком вопроса, обрисованным глазами.
   На лице Фелыгина отпечаталось разочарование, оттого что Пузцов не захотел комментировать рассказ о жутком подвале.
   - По-видимому, именно этот подвал и лег в основу его болезни, потому что когда он проснулся после гипнотического сна, огляделся, увидел вокруг серые бетонные стены без окон, низкий потолок, то снова заметался, раскричался, грозился всех расстрелять и... словом, не смог я ему помочь, пришлось опять вводить успокоительное, после чего он заснул.
   - На большую землю, говоришь? - задумчиво спросил Пузцов, невнимательно слушая Фелыгина. - Отправим на большую землю, ближайшим рейсом, только не сейчас, попозже.
   - Федор Эдуардович, его необходимо переместить наверх, - пальцем и глазами указал Фелыгин на потолок, - чтобы в момент просыпания он не находился в замкнутом пространстве.
   - Как его пажи себя чувствуют? - язвительно поинтересовался Пузцов.
   - С ними все в полном порядке. Здоровы, как быки.
   - Вот бери этих быков, и пускай они тащат своего пастуха наверх - там, по моим сведениям, комната старшины Заглушко освободилась. А позже мы его на большую землю отправим. Зачем он нам тут, такой нервный? - заключил Пузцов, и Фелыгин, радостно вскочив, умчался из кабинета.
   Лейтенанты-близнецы в это время, лишенные своей головы, точнее, великомудрого лба в лице Скупидомова, неприкаянно слонялись по объекту, не отходя далеко от лазарета, и изнывали от безделья. Выслушав доктора Фелыгина, они с энтузиазмом схватили своего спящего шефа и поволокли наверх. Уложив Скупидомова на койку старшины Заглушко, тоскующего в это время в тюремной камере, лейтенанты с великой радостью выскочили на свежий ночной воздух и принялись дышать полной грудью, выжимая из легких остатки затхлого и душного воздуха подземелья.
  
   ...Наплывы застывшей скучной краски на бетонном, грубо окрашенном потолке, обрисовали русло реки, делающей замысловатую петлю, и контуры островов, разбросанных по реке в хаотичном, на первый взгляд, порядке. Олег Янович, задумчиво рассматривая случайную карту, лежал на кровати в безуспешной попытке заснуть. Очередной тяжелый рабочий день не снял грудной тяжести, и если днем можно было отвлечься, с головой погрузившись в работу, то ночью от нее невозможно было избавиться. Тяжесть настойчиво напоминала о себе тупой ноющей болью, навевая невеселые и даже, можно сказать, трагические мысли.
   "Собственно, почему в хаотичном порядке? - размышлял Олег Янович. - Природе не свойственен хаос. В природе все закономерно и упорядоченно, только нам, людям, не всегда ясен ее замысел. Человек - единственное создание природы, который протестует и отказывается жить в этом порядке. За этим обязательно должна последовать расплата. Долго ли еще будет терпеть нас она? Если разразится атомная война, то человечество уничтожат не бомбы, а сама природа. Она просто стряхнет людей с Земли, как Надежда стряхивает с полотенца назойливых муравьев".
   Воспоминание о Надежде, когда та, выйдя из реки после купания, трясет полотенце, держа его за уголок двумя пальцами, повернула глобальный ход мыслей на житейский.
   "Завтра обязательно зайду к врачу, что-то не нравится мне эта боль в груди. Сунулся сегодня к нему - а у того сеанс гипноза. Вот уж никогда бы не поверил, что на этом объекте кто-то занимается гипнозом. Впрочем, все мы ходим под каким-то всеобщим внушением. Вот теперь, затолдонили: юбилей вождя... к столетию великого Ленина... обгоним и перегоним...! До юбилея еще целых полгода, а уже все уши прожужжали. Как такой сырой проект можно было запускать? Мало им Комарова? А тележка? Все это полная ерунда про диверсанта, не верю. Скорее всего, очередное растяпство. И стыковку даже на тренажере не отработали, как положено. Как человека можно посылать на верную гибель? Кто бы он ни был, он прежде всего - человек. Не понимаю я чего-то, волнуюсь из-за этого, потому и боль в груди. Обязательно зайду завтра к врачу".
   С этими мыслями Олег Янович заснул, так и не расправив на лице маску вселенской скорби.
  
  
   Глава 26
  
  
   - Владлен Кузьмич, который час? - спросил Димыч, проснувшись в очередной раз.
   Скворцов, посмотрев на свои хитроумные часы, показывающие время одновременно в разных точках Земли, ответил:
   - В Москве десять часов утра.
   "Ничего себе, - удивленно подумал Димыч, - я считал, что уже вечер".
   Что-то произошло с Димычем, утратившем способность адекватно воспринимать время. Будто кто-то невидимый нажимал на газовую педаль, безостановочно ускоряя течение времени. Монотонность и однообразие жизни, а может быть, (по выражению Владлена Кузьмича), невесомость перемешала ему мозги, но время, отслеживаемое биологическими часами Димыча, совсем не совпадало с реальным временем, отсчитываемым часами Скворцова. Димыч часто засыпал, в совершенно неурочное время, и, проспав несколько часов, был уверен, что проспал целую ночь, в то время как день был в разгаре. Владлен Кузьмич, очень хорошо понимая, что это не более чем физиологическая реакция нетренированного организма на невесомость и необычную обстановку, лишенную привычного восхода и захода солнца, не препятствовал этому, и даже наоборот, поощрял:
   - Живи, подчиняясь воле своего организма. Захотел спать - спи. Хочешь бодрствовать - бодрствуй.
   Димыч так и делал, но, обнаружив сегодня утром, что его внутренние часы убежали вперед чуть ли ни на сутки, решил привести свое восприятие времени в некоторый порядок. Поэтому, оглядываясь назад, он решил все прожитое время разделить по ощущениям, присвоив каждому отрезку свое название, начав с самого первого дня своего приключения - с шестнадцатого июля.
   Этот день он назвал просто - день Дури. Именно так, с заглавной буквы. Разве не Дурью была ночная попойка с соседом по купе? Или то, как он бездарно вывалился из не остановившегося поезда? Или то, что пошел не в ту сторону? И уж совсем полной Дурью можно назвать его любопытство, толкнувшее в тоннель, а затем и в космическую ракету. Словом, Дурь, да и только.
   Второй день, семнадцатое июля - Димыч ощущал как день растерянности, смятения и хандры. Так и назвал его - Хандра. Хотел назвать его днем Януса, но, все-таки остановился на Хандре. Именно это ощущение преобладало в тот день, включая впечатление от встречи с божеством.
   Третий день, восемнадцатое июля, Димыч не мудрствуя лукаво назвал - день Знаний. Аккурат в этот день Владлен Кузьмич принял историческое решение по обучению и посвящению Димыча в космонавты, именно этим он и запомнился - началом напряженной работы.
   Четвертый день, девятнадцатое июля, прошел под знаком поиска ответа на мучивший Димыча вопрос: "Зачем это надо Владлену Кузьмичу?". Поэтому дню было присвоено название - день Вопроса.
   Ответ на вопрос, найденный с помощью дедукции к вечеру, тотчас породил следующий, еще более трудный вопрос: "Что мне делать?". Димыч отчетливо осознавал, что никакая дедукция не поможет при решении этой задачи. Ответ на этот вопрос он может получить, исключительно приняв собственное решение. Поэтому наступивший предстоящий день, двадцатое июля, так и обозначил - днем Решения.
   Название последующего дня, двадцать первого июля, напрашивалось само собой - день Луны. Именно на этот день была запланирована высадка.
   Вот такая у Димыча получилась цепочка: Дурь - Хандра - Знания - Вопрос - Решение - Луна. Выстроенная цепочка собрала разбросанные мысли и чувства Димыча в некоторую систему, упорядочив таким образом и восприятие времени.
   - Владлен Кузьмич, чем сегодня будем заниматься? - спросил Димыч, удовлетворившись проделанной работой.
   - Сегодня будем отрабатывать стыковку лунного модуля, - ответил Скворцов. - Хочу предупредить тебя, что это, пожалуй, самое трудное. Если, не дай бог, откажет автоматика, стыковку придется выполнять в ручном режиме. Я тебе уже говорил, что мы не успели отработать этот маневр в реальных условиях, да и на тренажерах отработали недостаточно. Так что, вся надежда на автоматику и на теоретические знания. Ты должен безукоризненно изучить теорию.
   "Ну вот, опять, - тоскливо подумал Димыч, - зачем мне безукоризненно знать теорию, если Скворцов будет рядом? Значит, он не рассчитывает на это. Значит, я - верно угадал его намерение".
   - Владлен Кузьмич, а когда ты спишь? Что-то я совсем не видел тебя спящим, - спросил Димыч, вдруг осознав, что это действительно так.
   - Я сплю по ночам, когда и ты спишь, - ответил Скворцов. - Мои физиологические ритмы натренированы на Земной ритм жизни. Для меня здесь, на корабле, также существует день и ночь, как и на Земле. И сна мне требуется гораздо меньше, чем тебе. Так что, не обращай на меня внимания, и живи по своему ритму, как требует твой организм. Я тебе уже говорил об этом. Иначе это может плохо кончится для твоего здоровья. Не хочу повторяться, но не могу удержаться от комплимента - ты действительно, Димыч, поражаешь меня своим стоицизмом и приспособляемостью. У тебя все задатки хорошего космонавта.
   - Спасибо, - стушевался от похвалы Димыч. - Может, мне действительно податься в космонавты, сменив профессию?
   - А что? Подумай, может быть, эта дорога окажется для тебя более счастливой, чем для меня.
   - ??? - немой вопрос Димыча заставил Владлена Кузьмича задуматься и дать разъяснения.
   - Видишь ли, мне человеческая жизнь представляется в виде длинной, хорошо вымощенной дороги, с множеством ответвлений в виде асфальтовых шоссе, грунтовок, дорожек и еле заметных тропок. Не берусь судить, счастлив ли человек, прошедший по своей дороге, никуда не сворачивая, не знаю. Но, думаю, что редкий человек устоит от соблазна свернуть на очередной развилке. Только не известно, куда заведет новая дорожка? Может быть, на широкое шоссе, а может быть в тупик. А главное, что одна и та же дорога может для одного человека обернуться широким шоссе, а для другого - тупиком. Иной раз, еле заметная тропка, змеясь среди зарослей, вдруг выведет неожиданно на такой простор, что дух захватит. А в другой раз, пропетляв, приведет на старую дорогу. Как угадать нужный поворот?
   - А что делать, если с дороги заставила свернуть обыкновенная дурь? - спросил Димыч, думая о первом звене в своей выстроенной цепочке.
   - Дурь это или не дурь - может рассудить только время, - ответил Владлен Кузьмич, понимая, что Димыч спрашивает о себе. - Мне один человек сказал, что не ситуация определяет решение, а решение, к которому человек готов в какой-то определенный момент своей жизни, моделирует ситуацию, в которой он должен реализовать свой выбор. Поэтому твоя дурь, как ты изволил выразиться, может быть и приведет тебя к реализации очень важного для тебя решения. Например, сменить профессию.
   "Вряд ли, - подумал Димыч, - то решение, которое мне еще предстоит принять, лежит совсем в иной сфере, не имеющей отношения к профессии".
   - Ну что? Хватит болтать? Приступим к работе? - подвел итог разговору Владлен Кузьмич.
   Первоначально, когда Димыч только сложил свою цепочку, она представилась ему горизонтально, в виде поезда, где в роли паровозика выступала Дурь, а все остальное - вагончиками, последним из которых ехала Луна. После слов Владлена Кузьмича Димыч призадумался. Выходит, Луна может быть паровозиком, а все остальное, включая Дурь - лишь вагончики, слепо следующие по рельсам? Выходит, что тот выбор, который ему предстоит сделать, и есть та причина, из-за которой все началось? Странно, но что-то в этом есть. Надо будет крепко подумать над этим парадоксом. Совсем запутавшись в причинно-следственных связях, Димыч мысленно подрисовал к своему поезду великого Януса, усадив его верхом на паровозик и сунув ему в руку вместо корявой палки детскую дудку, в которую Янус тут же победоносно загудел - "ДУ-ДУ-ДУ!", потом обреченно вздохнул и ответил, предчувствуя трудный день:
   - Поехали....
  
   - А ты что здесь делаешь, ррррядовой Копытов? - грозно рыкая, призывал к ответу полковник Пузцов выпучившего глаза Костю.
   Стараясь стоять как можно правильней по стойке смирно (будто шест проглотил), Костя явно перестарался и от натуги у него вдруг перехватило и запершило горло, вызвав кашель, который он усмирял из последних сил.
   - Стою на часах, товар... кхе-кхе... кхе... - ответил Костя, и, не сумев сдержаться, забился в кашле, согнувшись пополам.
   С тревогой поглядывая на дверь, о которую бился в конвульсиях Костя, полковник досадливо поморщился:
   - Ну, хватит, Копытов. Что ты мне тут юродивого изображаешь? Кто тебя на часы поставил?
   Костя, сумев побороть внезапный кашлевой недуг, снова встал по стойке смирно, но уже не так прямо, козырнул и ответил:
   - Извиняйте, товарищ полковник. Что-то кашлянулось. Кхе-кхе. Стою по приказу майора Надыбы!
   "Здорово, однако! Арестант устанавливает себе часового! Что-то тут не так....", - заволновался Пузцов, пришедший утром навестить арестантов и обнаруживший Костю Копытова в качестве часового.
   - Открой-ка мне эту дверь, Копытов, - приказал полковник.
   Костя растерянно захлопал белесыми глазами и ответил:
   - Никак не могу, товарищ полковник. У меня нет ключа. Не выдали.
   - Не выдали, говоришь?
   Неясное беспокойство Пузцова переросло в уверенность и он спешно заговорил:
   - Так, Копытов, одна нога здесь - другая там, к лейтенанту Сидоренко и..., впрочем..., а...., - махнув рукой, полковник унесся в неизвестном направлении, вовремя поняв, что ему быстрее самому сбегать, чем объяснять Косте кто такой Сидоренко и где его найти.
   Пока Костя, недоуменно кривя отсутствующие брови, пытался понять, куда это так спешливо унесся Пузцов, раздался звук шагов. Полковник возвращался широким шагом, рядом с ним суетливо галопировал лейтенант.
   Лейтенант, повозившись с замком, распахнул дверь тюремной камеры и... из нее на людей стеной обрушился мощнейший буран. Кашляя и чихая, все трое принялись отмахиваться от снега, который оказался вовсе не снегом, а неимоверным количеством пуха и перьев, норовящих залететь именно в нос.
   Когда вьюга немного улеглась, Пузцов, пропустив вперед Сидоренко, зашел в комнату и увидел картину, окончательно убедившую его в своей правоте. Арестованной троицы в комнате не было. Подушки и матрасы были распороты, а вывалившиеся из них вата и перья создавали в комнате зимний пейзаж. Вдруг один из ватных сугробов, лежащий в углу комнаты, зашевелился и издал мычание. Лейтенант, быстро распинав сугроб, с удивлением воскликнул:
   - Рядовой Сидоров!?
   Обалдевший Костя, тупо разглядывающий связанного по рукам и ногам, с кляпом во рту обезумевшего Сидорова, подумал: "Так вон он какой, самый главный диверсант!".
   После недолгих расспросов всех участников зимней сцены, Пузцову стала совершенно ясна картина побега узников. Он почти угадал сценический замысел режиссера, потому что на самом деле все произошло так....
  
   ...Убрать часового от двери оказалось для Надыбы - делом пустяковым. Погромыхав кулаком в железную дверь, майор прокричал:
   - Эй, кто там на часах. Иванов? Петров?
   - Рядовой Сидоров, - отозвался из-за двери неокрепшим баском часовой.
   - Открой срочно дверь. Я - майор КГБ Надыба. Мне необходимо экстренно переговорить с полковником Пузцовым, - не терпящим возражения тоном приказал Надыба.
   После некоторого замешательства, Сидоров пропищал:
   - Не велено, товарищ майор.
   - Я тебе сейчас такого не велено навалю! - разъяренно заорал майор и бухнул в дверь ногой, отчего та едва не слетела с мощных петель.
   Сидоров после такого дюжего выпада не сумел сладить со своим страхом и опрометчиво открыл дверь. Не мешкая ни секунды, Надыба тотчас оглушил рядового кулаком по темечку, а подскочившие на подмогу Склерозов с Заглушко молниеносно привели несчастного Сидорова в жалкое состояние, в котором тот утром и обнаружился.
   Затем беглецы беспрепятственно проникли в подземный ход, у входа в который Пузцов, по забывчивости ли, или по иным, неведомым нам причинам, не выставил охрану.
   Гениально замышленный побег оказался под угрозой из-за отсутствия фонаря. Один коробок спичек, изъятый у рядового Сидоренко, таял на глазах, обжигая Склерозову пальцы каждой новой сгорающей спичкой, отчего тот всякий раз громко ойкал и тряс рукой.
   - Без фонаря далеко не уйдем - заключил Заглушко. - Дальше проход сужается, могут встретиться змеи.
   - Что же делать? - осветив свой сизый нос снизу, в волнении спросил Склерозов. Он до смерти боялся змей.
   - Гы - гы - гы, прямо Горгона ходячая, - захихикал Заглушко, взглянув на образовавшуюся из-за спичечного освещения жуткую маску африканского божка на лице Склерозова.
   - Слушай, старшина, - возмутился обиженный Склерозов, - наш мезальянс вынужденный, и не дает тебе право на панибратство. Я с тобой брудершафт не пил.
   - Фу ты, ну ты, ножки гнуты. Ай, ай, ай, пардон мосье, но я такую гадость даже с родным папашей пить не стал бы, - кривляясь, откликнулся Заглушко.
   - Хватит вам, - попытался прекратить разгорающуюся перебранку Надыба но, взглянув на маску Склерозова, не удержался от ухмылки и добавил, - скорее уж не Горгона, а Прозерпина.
   - И ты туда же, майор, - затянул Склерозов, но в этот момент спичка догорела, и он бросил ее на землю с возгласом, - ах, зараза!
   - Вот что, - деловым тоном сказал Надыба. - Мы сейчас рядом с люком, ведущим в свинарник. На дворе темная ночь. Я думаю, надо выйти на поверхность и добыть фонарь.
   На этих словах Склерозов зажег очередную спичку, и Надыба вопросительно посмотрел на Заглушко. Тот скривил рожу - мол, понятно, куда вы без меня, господа офицеры, как что, так сразу Заглушко.... Состроив снисходительную мину и удовлетворившись чувством собственного превосходства, старшина коротко ответил: "Пошли".
   Процесс добывания фонаря неожиданно наткнулся на препятствие в лице Кости Копытова, сидящего в это время в свинарнике на люке и растроганно наблюдающего за родившимися пару часов назад поросятами. Двенадцать розовых поросят, едва появившись на белый свет, тут же принялись набирать привес, жадно прильнув к набухшим от изобилия молока соскам Катюхи. Почувствовав под собой дрыганье люка, Костя на этот раз не испугался, а просто отступил в сторону. Увидев, что из люка высунулась рожа старшины, он ничуть не удивился, решив, что Заглушко отпустили так же, как и его. Старшина, напротив, был явно ошеломлен и недоволен. Молча взглянув на Костю, он тут же исчез в люке. Через минуту люк снова задрожал. На этот раз из него высунулся майор Надыба и заговорческим шепотом приказал:
   - Рядовой Копытов, следуй за мной!
   Костя, естественно, беспрекословно подчинился и спустился в подземный ход через люк, где его окружили недавние узники.
   - Слушай, Копытов, - освещая лицо Кости последней спичкой, вкрадчиво произнес Надыба. - Нас сегодня арестовали для отвода глаз, чтобы раньше времени не вспугнуть настоящего диверсанта, затаившегося на объекте. Уловка удалась, теперь он под замком, но у него остался сообщник. Мы сейчас занимаемся его поимкой. Так что, сам понимаешь, сейчас самое важное - соблюдение полной секретности. Но тебе мы можем довериться. Так что, приказываю тебе немедленно приступить к охране арестованного главного диверсанта, и, пока мы не возьмем второго, чтобы ни-ни!
   Надыба приложил палец к губам, как на плакате, виданном Костей где-то: "Болтун - находка для шпиона". Преисполненный важностью задания, Костя приступил к охране комнаты, в которой томился главный диверсант - рядовой Сидоров.
   Для беглецов же все остальное было - делом техники. Заглушко без труда раздобыл фонарь, и, не встретив в пути на счастье Склерозова ни одной змеи, троица задолго до рассвета бесследно растворилась в бескрайней степи....
  
   "Вот и славно, - подытожил свои размышления полковник Пузцов. - Бабы с возу - кобыле легче. Этим они полностью подтвердили свою причастность к заговору. В чем я, правда, сомневаюсь, но об этом знать никому не следует. Вот морока была бы доказывать это. А так...? Куда они денутся? Из-под земли достанем. Это уже дело Скупидомова, не мое".
   Пробудившийся Скупидомов, выслушав наутро доклад Пузцова о раскрытии заговора и о побеге заговорщиков во время его болезни, изрек:
   - М-м-молодец, полковник. Б-б-буду хлопотать о представлении к награде. Т-т-только ты, о моей болезни, т-т-того, без подробностей.
   - Какие вопросы, Лукьян Серафимович, - великодушно развел руками Пузцов. - Да разве вы болели? Так, легкая усталость от проделанной работы по раскрытию заговора. Ваше участие трудно недооценить.
   - Я настоящих друзей не забываю, - проникновенно, без заикания, глядя поверх очков, пообещал Скупидомов, наигрывая пальцами Гимн Советского Союза.
   - Я тоже, - также проникновенно ответил Пузцов. - Кстати, полет осуществляется по графику. На "ЯНУСЕ" все в порядке, завтра - высаживаемся. Вы побудете здесь до завтра, или вызвать вертушку?
   - П-п-побуду. Мне у вас нравится. От-от-отдохну немного, устал, - ответил Скупидомов, оглядывая комнату старшины Заглушко.
   Стараниями верных пажей она преобразилась во время сна полковника до неузнаваемости. Личные вещи Заглушко исчезли, стол и стулья были заменены на презентабельные, у кровати постелен ворсистый половичок, на полочке громоздилась красивая посуда, а на подоконнике стояла вазочка с нехитрыми степными цветами, источающими бодрящий аромат.
   - Я пришлю вам снизу бутылочку армянского коньяка, великолепный напиток. Расслабляйтесь, Лукьян Серафимович! - расчувствовался от полного взаимопонимания Пузцов.
   - С-с-спасибо, Федор Эдуардович, - едва ли не со слезами умиления промолвил Скупидомов, пожимая руку церемонно раскланивающемуся Пузцову....
  
   Несмотря на упорядочение временного восприятия, течение времени для Димыча ничуть не замедлилось, а наоборот, к вечеру развило предельную скорость. Промелькнувший день вместил в себя столько новых знаний, сколько в иной обстановке не осилишь и за месяц. График работы, установленный Владленом Кузьмичом, уплотнился до твердой субстанции, в которую стало невозможно втиснуть лишнюю минутку отдыха и личного времени.
   - Ночью хорошо отдохнем, - говорил Скворцов, снова и снова загружая его голову теорией и отрабатывая с ним необходимые навыки.
   Примеряли лунный скафандр. Как слезливая мамаша, обряжая свою дочь - невесту к венчанию, вьется вокруг, поправляя уголок фаты и бумажный цветочек, или припудривая носик, так и Владлен Кузьмич, снаряжая Димыча в Лунную экспедицию, суетливо кружился вокруг него - что-то подкручивая, налаживая и проверяя на скафандре.
   - Надо же, как повезло, мы с тобой совершенно одинаковы сложены. А? Скафандр на тебе сидит - прямо загляденье! - с улыбкой приговаривал Владлен Кузьмич. - Так, переговорное устройство в норме.... Кстати, Димыч, ты и на Луне хочешь соблюсти свое инкогнито?
   - Хотелось бы, - застенчиво отвечал Димыч.
   - В таком случае, как изволите вас величать? Наши переговоры на Луне будут транслироваться на Землю.
   - Кузьмич, ты же называешь меня в переговорах с Землей - Посторонним. Так и называй.
   - Нет, мне это не нравится. Во-первых, это длинно. А во-вторых, какой же ты мне теперь посторонний? Чуть ли не родня, - посмеивался Владлен Кузьмич.
   - Если надо коротко, зови меня - Янус. Куда уж короче? - предлагал Димыч.
   - Вот это другое дело. Янус - коротко и понятно. Все. Выползай из скафандра. Примерка окончена.
  
   Так - в работе, учебе и заботах - пронесся день Решения, не принеся Димычу никакого решения, а лишь еще больше убедив его в правоте своей догадки. Засыпая после хлопотливого дня, Димыч думал:
   "Ну, какой же это день Решения? Надо его переименовать. Самое верное название будет - день Мучения принятия решения. Впрочем, какая теперь разница? Завтра - день Луны, а значит, все закончится...".
  
   Самое интересное, что в подземелье течение времени тоже ускорилось - и, не успели оглянуться его обитатели, как подступил вечер, а за ним и ночь.
   Олег Янович снова рассматривал потолочную карту реки и подводил итог прожитому дню.
   "Так и болит, - Олег Янович потирал ладонью область ноющей боли, - опять не зашел к доктору. Завтра тем более не выкрою и минутки. Ну и ладно. Завтра уж точно можно будет вернуться домой. Мне тут делать будет нечего. Все-таки здорово. Когда-нибудь, на старости лет, когда будет полностью снят гриф секретности, я скажу своим сыновьям - Ваш отец принимал участие и даже присутствовал при историческом моменте. У Димыча наверняка от удивления и радости полезут глаза на лоб, и он начнет приставать: "Расскажи: как? зачем? почему?". А спокойный Олегыч и глазом не моргнет, просто, наверное, скажет: "Это здорово, отец!". Такие у нас с Надюшей разные мальчишки получились".
   С мыслями о таких разных по темпераменту и мировосприятию, но одинаково любимых сыновьях, Олег Янович погрузился в сон....
  
   Не в силах оторваться от обаяния забавных поросят, Костя Копытов ближе к ночи вновь навестил блаженное семейство. Удовлетворенно заметив, что за истекший день поросята заметно округлились, Костя растроганно вздохнул, и его мысли повернули в сторону прошедших событий:
   "В комнате старшины поселился какой-то важный полковник, даже телефонную линию туда провели. А старшину, наверное, перевели служить в подземную часть. Как он ловко вместе с майорами задержал диверсанта! Может быть, ему медаль дадут за это. Но я бы все равно не хотел служить внизу. Духота и темнота. Тут намного лучше. Правда, Катюха? Ну, спокойной ночи, пузыри....".
   Похлопав на прощание по розовой попке ближайшего поросенка, Костя отправился спать, провожаемый счастливым похрюкиванием Катюхи.
  
  
   Глава 27
  
   - С днем рождения, мой мальчик, - раздался хорошо знакомый, ласковый голос.
   На лоб опустилась мягкая ладонь и, нежно погладив, сдвинула прядку волос.
   - Мама... - улыбнулся Димыч.
   Не открывая глаз, нащупал рукой мамину кисть, накрыл ее сверху своею и сдвинул по лицу вниз, прижав к губам. От маминой ладони пахло домом: смесью цветочного аромата недорогих духов с книгами и жареным мясом с луком.
   - Как ты здесь оказалась, мама? - спросил Димыч, прижимая мамину ладонь к губам и с наслаждением вдыхая родной запах. От этого голос прозвучал глухо, словно его лицо накрыли подушкой.
   - Я никуда и не девалась. Я всегда рядом с тобой, - ответила Надежда Николаевна. - У меня для тебя подарок.
   - Какой? - сердце Димыча забилось в предвкушении сюрприза, и он еще крепче зажмурил глаза - совсем как в детстве - когда рано утром он точно знал, что подарок лежит рядом на подушке. Димыч тогда всегда оттягивал момент просыпания, рано раскусив, что процесс ожидания сюрприза - так же приятен, как и сам сюрприз.
   - Не скажу, - весело и загадочно ответила мама, - иначе, какой это будет подарок? Вот вернешься домой, и узнаешь.
   - Мама, а если я не вернусь? - вкрадчиво спросил Димыч и решил, что он совсем не будет открывать глаз.
   - Какой же ты у меня еще мальчишка, - потрепала по щеке мамина рука.
   - М - а - а - м, - пробасил Димыч. - Какой же я мальчишка? Мне сегодня исполняется двадцать три года!
   - Конечно мальчишка, - утвердительно ответила мама и в подтверждение своих слов не больно ущипнула за нос. - Ты до сих пор не знаешь простых истин. Во-первых, ты для меня всю жизнь будешь мальчишкой, а во-вторых, как это ты, интересно, не вернешься, если я жду тебя?
   Мамина логика слегка озадачила Димыча.
   - Мама, ты мне говорила, что мальчишка тогда становится мужчиной, когда научится принимать решения и отвечать за их последствия. Было дело?
   - Неужели я отказываюсь от своих слов? - удивленно спросила Надежда Николаевна и ее ладонь исчезла с лица Димыча.
   - Мама, если я вернусь к тебе, то, по моей вине погибнет один замечательный человек. Если он будет жить - то я никогда не вернусь к тебе. Одно из двух, третьего просто не дано. Мне надо принять решение, и любое из них - плохое. Что мне делать?
   Димыч напряженно замер в ожидании ответа.
   - Ты хочешь, чтобы я за тебя приняла решение? - грустно ответила мама, ее рука снова вернулась на голову Димыча и принялась ласково теребить и перебирать волосы. - Я не могу этого сделать за тебя. Бедный мой мальчик....
   Димыч раздраженно покачал головой, пытаясь освободиться от маминой руки, и рука исчезла.
   - Мама, я не понимаю, что для тебя важнее? Чтобы я стал мужчиной или вернулся к тебе?
   - Для меня все важно: чтобы ты научился принимать решения, став мужчиной, и чтобы ты обязательно вернулся ко мне.
   - Но это невозможно. Надо делать выбор.
   - Так и делай свой выбор. Разве я мешаю тебе? Я только хочу напомнить, что я верю в тебя - в то, что ты сможешь принять решение и обязательно вернешься ко мне. И еще. Не забывай никогда, что я люблю тебя больше жизни и всегда жду.... С днем рождения, мой мальчик. Благословляю тебя....
   На этих словах Димыч вновь ощутил ускользающий аромат цветочных духов и вслед за ним легкий мамин поцелуй....
  
   Димыч открыл глаза. Продолжая ощущать на лбу тающий благословляющий поцелуй, осмотрелся. Нахлынувшее разочарование, оттого что он не в своей детской кровати, а на "ЯНУСЕ", отразилось на лице страдальческой маской.
   Владлен Кузьмич, закончивший к тому моменту переговоры с ЦУПом, посмотрел на Димыча и улыбнулся, но, увидев на его лице терзание, озабоченно спросил:
   - Доброе утро, космонавт. Что грустный такой? Опять мудрый Янус приснился?
   - Нет, - коротко ответил Димыч, растирая заспанное лицо ладонями. - Владлен Кузьмич, какое сегодня число?
   - Сегодня двадцать первое июля. Исторический день в жизни Землян, - ответил Скворцов и добавил, - надеюсь в нашей жизни тоже. Сегодня мы с тобой побегаем вот по этой красавице.
   Владлен Кузьмич стрельнул глазами в сторону иллюминатора, и Димыч, последовав за его взглядом, с удивлением обнаружил, что за время его ночного сна Луна невероятно увеличилась в размере, заслонив собой почти весь иллюминатор, и на ее монохромной поверхности не просто обозначились, а стали совершенно отчетливо различимы любые неровности - горы, холмы, впадины и кратеры. Однако это открытие не доставило ему радости, а напротив, вызвало тревожную мысль:
   "Опять я сбился с правильного времени. Сегодня - день Луны, и сегодня все должно решиться и закончиться"
   - Для меня двадцать первое июля - и без Луны исторический день, - проворчал Димыч. - У меня сегодня день рождения.
   - Да ты что??? - Владлен Кузьмич, изумленно подняв брови, даже не попытался скрыть своего радостного удивления. - Вот так совпадение! Ну что ж, поздравляю тебя! За уши будем дергать?
   Скворцов протянул Димычу руку и тот, ответив рукопожатием, пробурчал:
   - Спасибо. Веселенький у меня получится день рождения.
   - В качестве именинного пирога - разрешаю тебе подольше повозиться со своим туалетом. Я заметил, - по доброму ухмыльнулся Владлен Кузьмич, - что ты всегда просыпаешься в хмуром расположении духа, и тебе требуется время, чтобы войти в гармоничное настроение.
   - Есть такое, - согласился Димыч, признавая за собой некоторую особенность. - Родители и Олегыч - первые пятнадцать минут после моего просыпания - всегда обходили меня стороной.
   Воспоминание о семейных утрах вызвало у Димыча улыбку и сразу подняло настроение.
   - Только не забудь сделать хорошую зарядку, а то по Луне ходить не сможешь, - сказал Владлен Кузьмич и занялся своими делами, предоставив Димычу свободное время....
  
   Сегодня, в решающий день, Владлен Кузьмич совсем не докучал Димычу с учебой. Он только строго спросил:
   - Ты все хорошо помнишь?
   Получив утвердительный ответ, добавил:
   - Помни, я - командир корабля. Ты обязан беспрекословно выполнять мои решения и команды, какими бы дикими они тебе не показались. И ничего не бойся, все будет хорошо.
   После этого Скворцов погрузился в долгие и сложные переговоры с ЦУПом, все время что-то уточняя: цифры, время, траекторию. Разговор происходил на профессиональном, техническом языке и Димыч, немного освоив за время обучения этот сложный язык, вполне мог бы понять предмет разговора, но он даже не прислушивался к нему.
   Время для Димыча к этой поре вдруг резко затормозилось, ожидание стало тяготить его и он беспрерывно повторял одно и то же: "Скорей бы уже, скорей бы уже...".
   Потом Владлен Кузьмич повернулся к Димычу и просто произнес:
   - Пора.
   И с этого момента понеслось....
  
   В подземелье царило деловое возбуждение. В ЦУПе собралось почти все подземное население, имеющее отношение к проекту "ЯНУС". Специалисты, среди которых находился Олег Янович, кучкой пристроились около стены, молча наблюдая за происходящими событиями, иногда тихо переговариваясь между собой, дабы не мешать работе.
   - Телекамера так и не работает? - шепотом спросил Олег Янович соседа.
   - Нет, - качанием головы ответил тот.
   - Хоть фотокамеры исправны?
   - Даже две, - показал на пальцах сосед.
   В этот момент к Олегу Яновичу тихо подошел человек и прошептал на ухо, что его экстренно вызывают к телефону. Удивленный такой срочностью, Олег Янович быстро перешел в соседнюю комнату, где его ждала телефонная трубка, и услышал голос директора родного завода.
   - Здравствуй, Олег Янович. Не хочу пугать тебя, но мне уже несколько раз звонила твоя супруга, Надежда Николаевна, просила безотлагательно связать тебя с нею. Что-то там у вас стряслось, только не пугайся, все живы. Ты уж, пожалуйста, перезвони ей прямо сейчас, она дома. Хорошо?
   Олег Янович, потирая висок, спросил у дежурившего лейтенанта, как связаться с его городом и принялся набирать номер.
   Надежда Николаевна схватила трубку на первом звонке. Это было тревожным знаком. Сквозь треск и помехи на телефонной линии Олег Янович услышал плачущий голос Надежды, быстро, прерываясь всхлипываниями, рассказывающий о каком-то Павке Корчагине, о Димыче, Казахстане, комсомоле и еще о чем-то совсем не понятном. Ровным счетом ничего не разобрав из сказанного, Олег Янович прервал монолог Надежды:
   - Милая, успокойся, я ничего не понимаю. Давай по порядку. Я тебе сейчас буду задавать вопросы, а ты мне отвечай, только помедленней и погромче. Хорошо?
   Надежда Николаевна, привыкшая слушаться мужа в трудных ситуациях, признавая за ним бесспорное мужское самообладание и выдержку, немного успокоилась и ответила:
   - Хорошо, Олег. Давай по порядку....
   В результате этого разговора Олег Янович выяснил следующее: утром Надежде Николаевне позвонил комсомольский вожак завода, на котором работает Димыч, какой-то Павка Корчагин, и сказал, что их сын был отправлен в командировку в Казахстан, но до места назначения не доехал, пропав где-то бесследно на полпути, вместе с командировочными деньгами. И вот теперь, своим антинародным поступком он подводит многотысячный коллектив, срывая план по выпуску первого автомобиля. За это его обязательно накажут - исключат из комсомола и объявят выговор. И если он появится дома, пускай срочно возвращается на завод с повинной, тогда, может быть, его и не исключат из комсомола. В конце рассказа Надежда снова разрыдалась:
   - Олег, что с ним случилось, где он? Я схожу с ума!
   Что на это мог ответить Олег Янович? Что может успокоить разрывающееся от неизвестности сердце матери?
   - Дорогая, первое, что надо сделать - это успокоиться. Подумай хорошенько. Что с ним могло случиться? Димыч - здоровяк, самостоятельный парень. Может, отстал от поезда. Казахстан - огромная, бескрайняя степь. Здесь от жилья до жилья не один десяток и даже сотня километров. Прошу тебя, успокойся, я прилечу в самое ближайшее время, и все устроится. Будь умницей. А если тебе еще раз позвонит этот Павка Корчагин, пошли его к чертовой бабушке вместе со своим комсомолом. Обещаешь?
   Дежуривший военный, не покидавший комнаты во время разговора, подозрительно вскинул брови на Олега Яновича при последних словах, но, увидев тревожное лицо, осекся, отвел взгляд и занялся перекладыванием бумаг.
   Медленно убирая на место телефонную трубку, Олег Янович рассеянно потирал висок, уставившись в пустоту. Это сообщение его очень расстроило, не меньше чем Надежду. Он хорошо знал своего сына и понимал, что если Димыч действительно отстал от поезда, то он бы уже давным-давно вышел на какую-нибудь станцию, все-таки Казахстан - не джунгли, и первое, что он сделал бы - позвонил матери. Нет, что-то тут не так. Необходимо как можно скорее попасть домой, оттуда он быстрее организует поиски, несмотря на то, что сам сейчас находится в Казахстане.
   С этими мыслями Олег Янович вернулся в ЦУП, как раз к тому моменту, когда Скворцов сказал Димычу:
   - Пора.
   И с этого момента понеслось....
  
   Владлен Кузьмич с Димычем облачились в лунные скафандры, и Скворцов тщательно задраил герметичный переходный люк, соединяющий лунный модуль с "ЯНУСОМ"....
   О чем думал в этот момент Димыч?
  
   "Дорогие соотечественники и люди планеты Земля! Совсем скоро я сделаю шаг, который войдет в историю человечества и откроет новый этап в освоении космоса! Я хорошо осознаю всю огромную ответственность, возложенную на меня Великим Советским народом, руководимым мудрой Коммунистической партией. Я посвящаю первый шаг по Луне победе Коммунизма и столетию великого вождя всех времен и народов - дорогому Владимиру Ильичу Ленину!"
  
   Если вы решили, что Димыч в этот момент думал примерно так, то вы не просто ошибаетесь, вы вопиюще заблуждаетесь! Потому что в этот момент Димыч ни о чем не думал. Коварный Янус - повелитель времени - снова нажал на газовую педаль, и время для Димыча ускорилось до космической скорости! События замелькали с такой нереальной быстротой, что Димыч не успевал не то, чтобы обдумывать их, он не успевал их даже зафиксировать в своем сознании! В его голове, снова сдавленной до размеров грецкого ореха, только не похмельной головной болью, а под воздействием перегрузки и невероятного усилия воли, билась одна единственная мысль: "Не потерять сознание, не подвести Кузьмича!"
   ...А потом модуль успешно прилунился. И Владлен Кузьмич сделал первый человеческий шаг по Лунной поверхности! А за ним второй шаг сделал Димыч. Потом Владлен Кузьмич говорил какую-то речь о первом шаге, о Советском народе, о Коммунистической партии и столетии вождя. Эта речь была заранее заготовлена и предназначалась для записи. Затем Димыч помогал Скворцову расставлять по поверхности Луны какие-то вымпелы, флажки, на которых были написаны простые и заезженные слова: "СССР", "ЛЕНИН", "КОММУНИЗМ ПОБЕДИТ!".... Затем Владлен Кузьмич сунул в руки Димычу фотокамеру, закрытую в особую коробку, и он принялся фотографировать. Лунный модуль, лунные горы на горизонте, Владлена Кузьмича на фоне лунных гор и модуля.... Потом Владлен Кузьмич забирал пробы грунта с помощью специальных приспособлений, и Димыч помогал ему складывать пробы в специальные мешочки и относить к модулю.... И снова фотографировались. Владлен Кузьмич указывал Димычу место и тот покорно позировал на фоне Лунных гор.... Потом, натащив приборов, делали замеры, анализы.... Затем опять забирали пробы.... И все это время Владлен Кузьмич переговаривался с Землей, а Димыч не понимал, о чем они говорят.... Он только слышал, что голоса у людей с Земли радостные, и они все-время повторяют о том, что мы их опередили! Владлен Кузьмич, разговаривая с Димычем, называл его - Янус, и тот безропотно откликался на это имя.... На самом деле, все это было Димычу совершенно безразлично. Ничто не могло оживить его безучастного сознания, застывшего в этой безудержной гонке времени - ни загадочная лунная пыль, ни ослепительное солнце, низко висящее над лунным горизонтом, ни таинственный лунный ландшафт, ни необычные ощущения, возникающие при хождении по Луне - ничто. И только одно не давало Димычу покоя, одна мысль, вернее, не мысль, а программа, которую он заложил себе в голову еще в "ЯНУСЕ". Опередить Владлена Кузьмича. Не упустить подходящий момент - и ОПЕРЕДИТЬ!
   И в какой-то миг, не разум, а чутье подсказало Димычу: "Вот сейчас. Потом будет поздно". Димыч очнулся от этой мысли, его сознание вернулось в действительность, и он осмотрелся....
  
   В ЦУПе ликовали. Нет, конечно, люди не прыгали от радости и не бросались в объятия друг к другу с криками "Ура!" (прыгать будем, когда космонавт благополучно приземлится), но нахлынувшее ликование проникло в глаза людей, осветив их изнутри победным светом, закралось в мимические мышцы - и люди с трудом сдерживали желание свободно и радостно улыбнуться, расправило ссутулившиеся плечи и наполнило людей чувством гордости и самоуважения. Сомнения не было. Мы опередили американцев на целых пятнадцать минут!
   Радостные события слегка заретушировали волнение Олега Яновича. Склонившись к соседу, он спросил:
   - Американцы где-то рядом с ними?
   - Да, - тихо ответил тот, - около четырех километров. Но, они не увидят друг друга. Линия горизонта на Луне всего в двух километрах.
   - Это понятно, - согласился Олег Янович и перешел на едва слышный шепот, - посмотри на Пузцова, сейчас лопнет от важности!
   Сосед, взглянув на полковника, молча улыбнулся.
   Пузцов сиял. Все складывается именно так, как он замыслил! И теперь уже не очень то и важно, кто вернется на Землю - Скворцов или Посторонний, которого Скворцов называет Янусом. Хотя, конечно, лучше бы Скворцов. Главное, что мы однозначно опередили американцев! Полковник покосился на свое плечо, прикидывая, хорошо ли там будут смотреться генеральские погоны.
   "Что там у них происходит?" - донеслось до Пузцова. Полковник опустился на Землю.
   - Что там у них? - обратился к специалисту, обеспечивающему связь с Луной.
   - Слушайте! - призвал тот и максимально прибавил звук
   Прислушавшись к переговорам на Луне между Скворцовым и Янусом, полковник досадливо воскликнул:
   - Что он делает? Сейчас самое время!
   Выхватив микрофон из рук руководителя полета, ведущего разговор с космонавтом, он строго произнес:
   - Скворец, Скворец.... Говорит полковник Пузцов. Немедленно приступай к подъему модуля. Сейчас самое время...!
  
   ...Димыч осмотрелся. Как он оказался так далеко от модуля? Ноги сами, без участия разума хозяина, вывели его сюда. Этот факт, видимо, и вернул сознание Димыча в действительность. Вдалеке, рядом с модулем, возился Кузьмич, склонившись к чему-то до земли. "До Луны", - поправил себя Димыч. Лунный модуль сбоку и Кузьмич со спины были ярко освещены солнечными лучами, теневые стороны объектов издалека казались абсолютно черными. Сюрреалистическая картинка с раскорячившимся как паук лунным модулем и фигуркой человека с круглой головой вызвало беспокойное чувство незаконченности. Чего-то не хватает в этой картинке.... Чего-то явно не хватает.... Конечно! Цвета! На ней не хватает цвета! Лишь серебристый и черный. Они подавляют. "Я бы добавил немного голубого и любимого оранжевого!" - подумалось Димычу. Он медленно развернулся и посмотрел в противоположную сторону. От его ног и дальше простиралась однообразная каменистая поверхность, упирающаяся в округлый, четко очерченный горизонт. Будто циркулем начертили. Из-за линии горизонта торчали лысые макушки горного хребта. Словно их подрисовали отдельно, после того, как основной пейзаж был закончен. И здесь - серебристый и черный. "Ну, хоть каплю зелени!" - умолял неизвестного художника Димыч.
   - Янус, подтягивайся к модулю. Я уже почти все собрал. Отбываем.
   В первое мгновение Димыч не понял, кто это говорит и зачем. Смыл слов не сразу дошел до его запорошенного лунной пылью рассудка. Он удивленно обернулся, посмотрел на Кузьмича, все еще возившегося около модуля согнувшись, и снова услышал голос:
   - Янус, где ты? Время истекло.
   Не услышав ответа на свой запрос, Владлен Кузьмич разогнулся и беспокойно начал осматриваться вокруг. Увидев вдалеке стоящего словно истукан Димыча, он нетерпеливо повторил:
   - Янус, немедленно возвращайся к модулю.
   Димыч задумчиво смотрел в сторону Владлена Кузьмича и молчал. "И все-таки оранжевого не хватает.... Или сейчас, или никогда", - пронзила мысль. Димыч, к удовлетворению Скворцова, зашевелился и сделал шаг. Но затем он, неуклюже подпрыгивая и переваливаясь, развернулся всем телом, и побрел, широко размахивая руками, в другую сторону от модуля.
   - Янус, что с тобой? У тебя все в порядке? Ты идешь не в ту сторону. Сейчас же развернись! - вскричал Скворцов, хотя в крике не было никакой нужды, Димыч и так его прекрасно слышал.
   Поморщившись от громкого голоса, Димыч подумал: "Главное, не обернуться, а то не смогу", и продолжил двигаться вперед.
   Владлен Кузьмич, не сумев сдержать порыв, бросился за Димычем, от сильного толчка взлетел над Луной, медленно, но неудачно приземлился, ударился боком о камень, снова подлетел и опять завалился..., словом, забарахтался....
   - Янус, я приказываю немедленно вернуться! Я - командир корабля и ты обязан меня слушаться. Ты меня слышишь?
   В этот момент в наушники Скворцова и Димыча врезался голос Пузцова:
   - Скворец. Скворец.... Говорит Полковник Пузцов. Немедленно приступай к подъему модуля. Сейчас самое время. Черт с ним, с этим Янусом!
   Владлен Кузьмич Скворцов, стоя на коленях, потому что еще не успел встать на ноги из-за толстого скафандра, сковывающего движения, закричал в отчаянии:
   - Янус, я приказываю! Нет, Димыч, прошу, умоляю - вернись! Слышишь?! Димыч, не ходи туда, там - конец!
   На этих словах Димыч остановился, обернулся, вскинул руку над головой в прощальном жесте и абсолютно спокойным голосом произнес:
   - Не надо, Владлен Кузьмич. Я так решил. Спасибо, ты многому научил меня. А главное, - в этот момент голос Димыча изменился, и Скворцов понял, что он улыбнулся своей обычной - широкой и чуть грустной улыбкой, - главное, помнишь, что сказал Янус? Начало всегда там, где ты есть, а конец - там, где.... Прощай.
   Димыч повернулся и двинулся дальше.
   Владлен Кузьмич, все еще не веря в неизбежность случившегося, снова сделал попытку броситься за Димычем, но Луна, не признающая эмоций, вновь швырнула его на колени, требуя смирения и трезвого рассудка. Осознав это, Скворцов покорился. Не вставая с колен, склонил голову к Лунной поверхности и размеренно закачался, шепча: "Прощай, Димыч. Прости и прощай, сынок".... Именно в этот момент он постиг, что это и есть тот самый предначертанный выбор Димыча, о котором ему сказал Гришка Арутюнов, и что он не в силах помешать или изменить что-либо. Именно к этому решению подошел Димыч к двадцати трем годам, и поэтому судьба вытолкнула его из поезда и привела на "ЯНУС".... С днем рождения, Димыч. Прости и прощай, сынок....
  
   И с этой минуты Владлена Кузьмича Скворцова не стало....
  
   В ЦУПе воцарился небольшой переполох.
   - Димыч? Какой Димыч? Их там трое? Он сказал Димыч? Что там происходит? Где Янус? - пробежал среди людей ропот.
   Руководитель полета настойчиво повторял:
   - Скворец, Скворец, выйди на связь...
   Олег Янович, не расслышав, или отказываясь слышать, беспокойно переспросил соседа:
   - Что он сказал? Димыч? Я не ослышался?
   - Да, - подтвердил сосед. - Скворцов назвал Постороннего Димычем.
   "Димычем? - отказывался верить Олег Янович. - Не может быть. Этого не может быть".
   И тут мысль о том, что это именно может быть, и не просто может быть, а скорее всего так и есть, обожгла мозг Олега Яновича, молниеносно спустилась из головы ниже и заполнила жгучей, нестерпимой болью грудную клетку. А потом кто-то неизвестный подошел к Олегу Яновичу сзади и садистки, со всего маху, вонзил ему между лопаток заточенный клинок. Боль от внезапного удара смешалась со жгучей болью, будто в открытую рану бросили зажженную спичку. Олег Янович, прижав к груди руки, недоуменно обернулся, никого не увидел, и начал медленно оседать на пол. Стоящие рядом люди, заметив движение, тотчас подхватили Олега Яновича под руки, и кто-то громко крикнул: "Врача! Срочно!"....
  
   ...И с этой минуты Владлена Кузьмича Скворцова не стало.
   Нет, он был: трудно поднявшись с колен, передвигался по Лунной поверхности; тяжело наклонялся, поднимая предметы; всякий раз проходя мимо, рассеянно поправлял флажок со словами "КОММУНИЗМ ПОБЕДИТ!", не желающий гордо развеваться в безвоздушном пространстве; спокойным голосом разговаривал с ЦУПом; словом, он делал все необходимое для успешного старта с Луны. Но,... его не стало.
   Считается, что душа человека покидает тело в момент смерти - последней. После того, когда легкие перестанут наполняться воздухом, остановится сердце, застынет недвижимая кровь и утихнет разум. С Владленом Кузьмичом произошло все наоборот. Его легкие наполнялись необходимым воздухом из баллонов, сердечный насос исправно качал кровь, неся в мозг живительный кислород, мышцы сокращались, приводя в движение конечности, но душа покинула Владлена, превратив работающее тело - в пустую матрешку. И теперь ее место - на помойке.
   Безжалостная вселенская бесконечность, существовавшая ранее вокруг Владлена и особенно остро ощущаемая во время космических путешествий, вдруг, молниеносно развернувшись, потоком проникла внутрь, заполнила собой опустевшее тело, вытеснив все то, что составляло его человеческую сущность, и трансформировалась в страшную пустоту. Пустота была настолько жуткой и неотвратимой, что Владлен, не успев по-настоящему испугаться, покорно и равнодушно смирился с ней. Мир перевернулся вокруг него. И все вокруг, окружающее Владлена, стало понятным и законченным, а внутри - уходящая в бесконечность непостижимая, загадочная и беспредельная пустота...
   И лишь тренированное тело продолжало выполнять необходимую работу в лунном модуле, стартующем сейчас к "ЯНУСУ"....
  
   ...Спустя некоторое время лунный модуль, следуя по выверенной до миллиметра траектории, приблизился к "ЯНУСУ". Космический корабль, заглянув в иллюминатор лунного модуля, обнаружил в нем не ожидаемого Димыча, а Владлена Кузьмича и... заартачился.
   - Стыковка в автоматическом режиме не прошла, - равнодушно доложил Скворцов на Землю.
   - Скворец, переходи на ручной режим, - ответили из ЦУПа, и на Скворцова обрушился поток цифр, слов, снова цифр....
   - Ручной не проходит, - все также безразлично сообщил Скворцов, послушно исполнив все необходимые действия.
   - Скворец, горючее на исходе, пробуй еще! - отчаянно призывали с Земли.
   Владлен Кузьмич пробовал, потом начинал все сначала и снова пробовал, но ничего не получалось. Корабль отказывался впускать Владлена Кузьмича.
   - Горючее закончилось, - хладнокровно и безучастно доложил Скворцов. - Кислород на исходе.
   И принялся покойно и отрешенно наблюдать за тем, как лунный модуль, исчерпав весь запас горючего и потеряв управление, медленно отдаляется от космического корабля.
   Затем Владлен Кузьмич ощутил, что дыхание затруднилось, возникло легкое головокружение и иллюминатор затянуло туманом, будто на него кто-то подышал. Подумалось, что сейчас закончится кислород, а он не успел чего-то сделать, или сказать, не помнилось чего именно, но чего-то очень важного. А с Земли все кричали, кричали, сбивая с важной мысли. Космическая пустота, заполнившая Владлена на Луне, все настойчивее зазывала его, обещая призрачный полет и избавление. И тогда Владлен Кузьмич, подчинившись этому призыву, подумал: "Эх, Гришка, если бы у меня было полжизни, я бы всю ее, без остатка, отдал за то, чтобы Димыч остался жить", вслед за тем закрыл глаза и... освобождено растворился в собственной бездонной пустоте....
  
   На ЦУП обрушилась мертвая тишина. И только руководитель полета, все еще не веря в случившееся, продолжал бессмысленно, но уже совсем тихо, повторять в микрофон:
   - Скворец, Скворец, вызывает Земля....
   Кто-то из людей сидел, откинувшись на стуле, с закрытыми глазами и сдерживал дрожание губ; кто-то, закрыв лицо ладонями, изображал позу усталости; другие и не пытались скрыть заблестевшие слезы; и все - молчали. Наконец руководитель полета, отодвинув от себя микрофон, обреченно поставил точку.
   - Все.
   Полковник Пузцов, не снимая с лица каменной маски, повернулся и вышел из ЦУПа, направляясь в свой кабинет быстрым шагом.
   Стремительно зайдя в кабинет, Пузцов, ничего не видя перед собой, прошел к столу и уселся, облокотившись на него. После этого он поднял голову и огляделся. Его глаза медленно расширились, а брови поднялись в немом вопросе.
   Каким образом неведомая стихия проникла в подземелье, от всей души покуражившись в кабинете полковника? И что это была за стихия? Но она, проносясь по кабинету, разметала по полу листы бумаги, сложенные раньше аккуратной стопкой на столе; перевернула вверх ногами стул; пошутила над портретами - и теперь каждый из них висел, скособочившись, из последних сил цепляясь за стену одним углом. Портрет Восмикратного втянул голову в плечи и состроил при этом рожу, будто его бьют по голове толстой книгой. Страшная стихия попыталась содрать со стены лозунг, но это ей удалось лишь отчасти, и сейчас его края бессильно повисли до самого пола, тогда как центральная часть осталась висеть. Пузцов, напрягая зрение, всмотрелся в единственное слово, оставшееся на стене, и с ужасом прочел: "ГЛУПОСТЬ". В голове отчетливо зазвучал голос Скупидомова: "Бе-бе-бездарно. П-п-просто бездарно". Надрывались телефоны. Пузцов посмотрел на них бессмысленным взглядом и, не отрывая взора от прыгающей в звенящем нетерпении трубки, нащупал рукой ящик стола, извлек из него личное оружие и положил на стол перед собой....
  
   ..."Как долго не кончается кислород. Я все иду, иду, а он все не кончается.... Кажется, за это время можно совершить кругосветное, нет, круголунное путешествие и вернуться в точку отправления. Или что-то опять со временем случилось? Когда не просят - оно несется с несусветной скоростью, а как надо, так еле перебирает ногами. Скорей бы уже кончился кислород, чтобы все завершилось. Вот тогда и посмотрим, прав ли Янус, и где я окажусь, в начале или в конце".
   С этой мыслью Димыч, обойдя очередной каменный завал, вышел на ровную поверхность, поднял глаза, всматриваясь вдаль, и остолбенел.
   "О, Янус, великий Янус. Что ты делаешь со мной? Что ты делаешь со временем и пространством? Я, кажется, схожу с ума".
   Перед взором Димыча предстал все тот же грустный серебристо-черный, без любимого оранжевого цвета пейзаж с лунным модулем, раскорячившемся словно паук, на фоне горной гряды. Недалеко от модуля, легкими, невысокими прыжками передвигался Кузьмич.
   "Когда я уходил, солнце освещало модуль слева, а теперь справа, значит, я действительно совершил круголунное путешествие..., - удовлетворенно подумал Димыч и тотчас спохватился, - это невозможно!"
   В ту же секунду сюрреалистическая картинка подернулась дымкой, размазалась и чуть съехала в сторону. Через мгновение она вернулась на место, и Димыч увидел, что из-за лунного модуля вышел он сам, Димыч, второй космонавт собственной персоной.
   "Все ясно. Это галлюцинация. Наконец-то кончается кислород. Я галлюцинирую, вижу со стороны себя и Кузьмича. Конец близок. Или Начало?"
   Картинка вновь затуманилась, смазалась и сдвинулась. Димыч, не дождавшись ее возвращения на место, тронулся вперед, спотыкнулся обо что-то, и все вокруг него закружило в водовороте. Открыв зажмуренные во время падения глаза, Димыч обнаружил прямо перед своим носом возвышающуюся глыбу, полностью заслонившую собой пространство. Глыба, вся испещренная впадинами, кратерами и трещинами, стала оживать. Сначала из трещины высунулся один жгутик, осторожно ощупывая каменистую поверхность, за ним второй, следом на поверхности очутился паук и принялся пританцовывать. Из соседней впадины образовался еще один, потом еще, и через мгновение вся глыба зарябила танцующими пауками, отчего и казалась живой.
   Димычу подумалось, что это пауки каракурты, что надо бы вскочить и убежать, но двигаться не было сил. Пауки, наплясавшись тем временем, проворно попрятались в щели, а сама глыба вдруг обратилась в улыбающееся лицо казаха, директора фабрики по производству юрт. Каменное лицо подмигнуло Димычу. Изумленно поморгав в ответ, Димыч обнаружил, что перед ним уже не лицо директора, а лик Януса, божества времени. Щели, в которые попрятались пауки, сложились в глубокие морщины, кратеры обратились в острый взгляд, впадина обернулась язвительной ухмылкой. Тогда Димыч, чтобы больше не видеть такого безобразия, закрыл глаза, обреченно подумал: "Ну и фиг с вами, со всеми!" и... стремительно погрузился во тьму....
  
   ...Американский экипаж Лунной экспедиции веселился, "собирая чемоданы". Программа выполнена, сделан "маленький шаг для человека и большой прыжок для человечества", пора отбывать восвояси. Прямая трансляция с Луны, которую имел возможность лицезреть весь цивилизованный мир, за исключением стран Варшавского Договора, подходила к завершению.
   Неожиданно ЦУП в Хьюстоне получил с Луны зашифрованный сигнал, означающий "Вижу неординарное явление", понятный только руководителю полетом и небольшой кучке посвященных специалистов. Тотчас на телеэкранах миллионов обывателей, затаив дыхание наблюдающих за Лунным шоу, побежали полосы и зигзаги телевизионных помех. Шумовые помехи наполнили радиоэфир, и приятный голос извинился перед зрителями и слушателями за технические неполадки, добавив, что трансляция производится все-таки не из Лондона, а с Луны.
   Ох, не зря мудрыми специалистами НАСА был предусмотрен такой вариант! Все учли толковые руководители! Даже то, что астронавты, впервые высадившиеся на Луну, могут увидеть там что-то из ряда вон выходящее, не подлежащее показу широким массам налогоплательщиков, с тем, дабы не травмировать их обывательскую психику.
   На Землю понеслось зашифрованное тревожное: - Вижу гуманоида!
   В ответ: - Что он делает?
   - Движется в нашу сторону! Остановился. Теперь ложится. Гуманоид спрятался за большой камень!
   ...О чем далее говорили ЦУП с астронавтами, нам, к сожалению, не известно. Возможно, узнаем мы об этом только тогда, когда рассекретят сверхсекретные архивы НАСА....
  
  
   Глава 28
  
  
   Свежий, напоенный морским йодистым запахом бриз коснулся лица Димыча, ласково потрепал по щеке, словно мамина рука, и проник в легкие. Вслед за ним, лицо вскользь задели мельчайшие брызги воды, одна капля упала на губы и скатилась в едва приоткрытый рот. Димыч вздохнул полной грудью, ощутил на губах соленый привкус и... открыл глаза.
   Прямо над ним разливался голубой цвет. В глубине своей светлеющий и переходящий в белый. Море высокого голубого цвета! Ощутив плавное покачивание, Димыч опустил глаза и увидел любимый оранжевый! Совсем рядом, только руку протяни - яркое оранжевое пятно! Сфокусировав зрение, Димыч разглядел над оранжевым пятном затылок человека, черноволосого, с глубокой проседью.
   - Кузьмич! - воскликнул Димыч, как ему показалось, на самом деле его губы едва прошептали.
   Затылок повернулся, и Димыч увидел лицо совершенно незнакомого человека, внимательно взглянувшего на него и что-то сказавшего на неизвестном языке. Потом вдруг ноги Димыча стали плавно подниматься, закрывая говорившего человека, и он увидел, что они привязаны широким ремнем к какой-то плоскости, на которой он лежит. Скосив в этот момент глаза в сторону, Димыч мельком увидел воду, много воды, затем вода пропала, ноги опустились, и он снова оказался в горизонтальном положении, увидев над собой простирающуюся безграничную голубизну. Димыч попытался дернуться, но обнаружил, что и тело его привязано широкими ремнями к плоскости. Правую руку удалось согнуть в локте, и Димыч принялся лихорадочно шарить по своей груди. Обнаружив бугорок, образованный заветной матрешкой, его ладонь удовлетворенно замерла, накрыв талисман. В этот момент его окружили люди в оранжевых жилетах, говорящие между собой на незнакомом языке, один из них склонился над Димычем, принялся трогать его лицо, оттягивать веко, заглядывая в глаз, щупать пульс и что-то лопотать невнятное. Затем Димыч ощутил легкий укол на сгибе левой руки, и, не успев ничего понять, вновь уплыл в забытье....
   Катер, на борту которого лежал Димыч после извлечения из спускаемого аппарата, удачно приводнившегося в океане, под покровом глубокой тайны уносил его к берегам незнакомой и чужой Америки....
  
   Олегу Яновичу повезло несказанно. Умница доктор Фелыгин молниеносно распознал симптомы и верно поставил диагноз - инфаркт миокарда. Не изменяя своей привычной поспешности, вовремя оказал необходимую и главное квалифицированную помощь, вытащив, таким образом, Олега Яновича с того света. Через три дня, приняв необходимые меры предосторожности, его переправили в родной город.
   Надежда Николаевна, посетившая мужа в больнице при первой возможности, находилась в ступоре от свалившихся бед. У Олега Яновича, при взгляде на постаревшую от горя супругу, сжалось и без того больное сердце, и он не смог раскрыть ей правды, тем более что и сам не был уверен в ней абсолютно. Щадя и жалея Надежду, он сказал ей, что Димыч сбежал в Америку, но это страшная тайна (по понятным причинам), о которой никто (НИКТО!) не должен знать.
   Лежа на высокой подушке в больничной палате и ласково поглаживая застывшую ладонь Надежды, сидящей рядом, Олег Янович шепотом уговаривал ее:
   - Помнишь, он всегда говорил, что мечтает посмотреть мир. Ему представилась возможность, и он ею воспользовался. Сбылась его мечта, но он вернется, обязательно вернется, верь мне.
   - Откуда ты знаешь об этом? - также шепча, спрашивала Надежда.
   - Он звонил мне, сказал, - отвечал Олег Янович, ничуть не смущаясь собственного праведного вранья.
   - Почему же он мне не позвонил? - одними губами спрашивала Надежда, но Олег понимал ее.
   - Он боялся звонить тебе. Просил передать, чтобы ты не волновалась, все будет хорошо. И еще просил сказать, что очень любит тебя, и поэтому обязательно вернется.
   Надежда поверила Олегу Яновичу. Не изменив своей привычке, она частенько уединялась в архиве, листала заветный фотоальбом и, вглядываясь в лицо сына, шептала:
   - Где ты сейчас, мой мальчик? Я знаю, что ты жив и здоров. У тебя все будет хорошо, я уверена. Я люблю и жду тебя, родной мой....
   И Надежда была права, так же как и все матери на белом свете....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЛАНА ЧЕРКАСОВА
  
  
  
  
  
   ПРИКЛЮЧЕНИЯ
   ПОСТОРОННЕГО
  
  
  
  
   ЧАСТЬ 2
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2003-2004
  
  
  
  
  
  
  
  
   КАТАРСИС - в психоанализе - один из методов психотерапии, посредством которого пациенту помогают избавиться от ложных страхов, навязчивых идей, вредных привычек путем вызывания у него глубоких переживаний и очищающего изумления, ведущего к перемене отношения пациента к самому себе.
  
   Современный словарь иностранных слов.
  
  
  
  
   Глава 1
  
   Мягко прошелестев, волна подкатила, ласково, по щенячьи лизнула босые ноги и озорно попятилась, игриво переворачивая и перекатывая мелкие ракушки и камешки. Крошечный краб, совершенно потеряв ориентацию, кувыркался в пузырях отбегавшей волны, со страхом озираясь на ноги, которые, не дожидаясь следующей волны, потоптались на месте и пошлепали прочь, оставляя на песке зыбкие следы.
   "Кто он? Явно не латинес-бурбудос. Может, американец? Красавчик. Только взгляд какой-то отрешенный, будто рассматривает собственное нутро. Ничего вокруг себя не видит. И меня не замечает. Ну почему мне так не везет? Почему в меня влюбляются одни кретины и уроды? Мне бы только познакомиться! Может, он женатый? А жена у него - рыбачка, и он ждет ее возвращения, стоя на берегу? Хи-хи-хи. Смешно. А что тут собственно смешного? Здесь такое запросто может быть. Где у них тут только не работают женщины. И водители, и каменщики, и шаманы. Прямо как у нас. И столяр и плотник, и дояр и скотник. Вот сейчас он поравняется со мной. Неужели опять даже взгляда не бросит? Положим, вчера и позавчера я была не одна. Но сегодня - вот я одна одинешенька, лежу, скучаю. Подойди, познакомься. Посмотри, какая я красивая, загорелая. А тело? Ты и представить не можешь, что может вытворять мое гибкое тело! Ну, хотя бы взгляни в мою сторону! Ну же!"
   В этот момент босые ноги, принадлежащие молодому красивому мужчине в закатанных до колен джинсах, равнодушно прошлепали мимо девушки, ни на мгновение не задержав около нее своего хозяина.
   Стройная девушка, лежащая до этого на спине, опираясь на локти и приподняв изящную головку и точеные плечи, разочарованно прошептала "Ну вот, опять" и расслабленно откинулась на песок, сделав глубокий выдох и отпуская напряженные мышцы.
   Полежав еще немного с закрытыми глазами, потому что даже солнцезащитные, почти черные очки, несмотря на раннее утро, не могли уберечь глаза от ослепительно яркого света, льющегося с безоблачного белого неба, девушка встала. Подняла большое полотенце, на котором лежала, встряхнула и ловко обернула им свои стройные бедра, завязав узел с левой стороны. Затем, изящно изогнувшись, приподняла одну ногу, стряхнула со ступни песок и просунула ее в сланец, ощутив, как перемычка, протиснувшись между пальцами, обожгла кожу. Проделав то же самое со второй ногой, девушка веселой, легкой поступью направилась с пляжа. Сделав несколько шагов, не сдержалась и обернулась, сделав вид, что поправляет узел на полотенце. Стрельнув поверх очков зелеными глазищами в спину молодого человека, все также неспешно бредущего вдоль кромки воды, встряхнула рыжеволосой головой и вприпрыжку побежала дальше. Быстро пробежав песчаную прибрежную полосу, девушка углубилась в зеленую зону, где между пальмами пролегали каменные дорожки и тут и там попадались лавочки, выкрашенные во все цвета радуги. Не замедляя хода, девушка игриво бросила сидящему на одной из них гражданину: "Доброе утро, товарищ Федор Эдуардович!", на что тот неразборчиво буркнул, и ускакала в направлении виднеющихся за пальмовой стеной крыш.
   Федор Эдуардович, открывший уже рот, чтобы спросить, как сегодня водичка, восхищенно и укоризненно покачал головой, глядя ей вслед, и произнес: "Ну и коза!".
   Девушка, тем временем, стремительно влетев в одно из бунгало, хаотично разбросанных среди неимоверной зелени, забежала в маленькую комнату. Не останавливаясь ни на секунду, скинула с себя полотенце и купальник, швырнув их на разбросанную кровать, сочувственно посмотрела на спящую в соседней кровати молодую женщину, звонко крикнула: "Танька, подъем! Скоро на репетицию!" и, хлопнув дверью, с наслаждением погрузилась под душ, ладонями отодвигая с лица мокрые пряди волос.
   Девушку звали Анна Вильяминова. Это по паспорту. А по жизни она гордо несла цирковой псевдоним - Жанна Вильм.
   Жанна, несмотря на свой юный возраст, была настоящей звездой. Звездой Советского цирка. Жанна выступала в жанре "женщина-каучук", а ее сольный номер, когда она изгибала и сворачивала свое прекрасное тело в немыслимые и замысловатые фигуры, делая звучащую мелодию видимой и осязаемой, неизменно вызывал овации. Кубинцы, в большинстве своем сами подвижные и гибкие люди, восхищенно принимали ее номер, со знанием дела отдавая дань таланту цирковой артистки. За это Жанна была им безумно благодарна.
   Первые в жизни зарубежные гастроли на Кубе оказались для Жанны успешными, хотя поначалу она нервничала и страшилась. Но, слава богу, пока все складывается чудесным образом. Вот уже десять вечеров цирк собирает аншлаги, а ее сольный номер срывает прямо-таки бурю аплодисментов! Погода стоит преотличная! Условия проживания - великолепные, о таких и не мечтали! Скоро Новый Год, и как замечательно, что Жанна встретит 1971 год не здесь, на Кубе, а в заснеженной и замерзшей Москве - возвращение запланировано как раз к празднику. Все-таки Новый Год без снега - вроде, как и не Новый Год, а какой-то день солидарности трудящихся, Первое мая. Словом, все это - просто фантастика какая-то!
   Вот только тот красивый парень на берегу. Третий день он не дает Жанне покоя. С первого взгляда, как только она его увидела, что-то в ней изменилось, причем не в лучшую сторону. Тогда она загорала в небольшой компании артистов цирка, а он, так же, как и сегодня отрешенно прогуливался, босоногий, голый по пояс, устремив взгляд в перспективу Мексиканского залива, будто ожидая кого-то оттуда, из глубины. На следующее утро все повторилось. Жанна не сразу заметила за собой, что стала громче обычного разговаривать, как-то нервозно хихикать, и ее глаза (слава богу, прикрытые солнцезащитными очками), постоянно ловят одинокую фигуру (так и окосеть можно!). Поэтому сегодня Жанна, намеренно встав чуть раньше обычного, не стала будить свою подругу и соседку по комнате Татьяну и умчалась на пляж одна. Однако обычное равнодушие красавца не омрачило ее настроения, даже наоборот. Ощущая в душе внутренний подъем, Жанна, стоя под горячим душем, радостно произнесла: "Похоже, ты влюбилась, дорогуша! И как тебе безответная любовь? Нравится?". Покрутив вентиль, девушка почувствовала на коже прыгающие мурашки от холодной воды и ответила себе: "А что? В этом что-то есть! Интересно и азартно! По всем канонам классической литературы первая любовь должна быть несчастной. Вот и у меня так. Посмотрю на него, повздыхаю и уеду в Москву. А он все также будет бродить каждое утро по берегу и сожалеть, дурашка, что не обратил внимания на такую красавицу. Так ему и надо!".
   Развеселившись от этой мысли, Жанна напоследок окатила себя ледяной водичкой и принялась обтирать уютным полотенцем свое действительно красивое тело.
  
   Лачуги, мимо которых плелся молодой человек, не производили удручающего впечатления. Сморщенные и скособочившиеся, наподобие своих хозяев, в основном стариков и старух, лачуги, тем не менее, были расцвечены яркими циновками у кривых порогов, веселыми лоскутными занавесками на моргающих окнах и улыбчивыми лицами своих обитателей, сидящих на приступках. Из открытых дверей доносились бодрящие ароматы свежесваренного кофе и жареной рыбы. Куры, - разноцветные, худые, с длинными шеями и резвыми ногами, как оглашенные носились по улице, своим оглушительным кудахтаньем внося в общий звуковой фон, сплетающийся из фырканья стареньких Фордов, детского смеха и зажигательного латиноамериканского ритма - нотку скоморошного балагана.
   И впрямь, куры здесь обитали ненормальные. Они спокойно уживались в курятниках вместе с попугаями, мирно засыпая на жердочках вперемешку с ними. А попугаи, большие и зеленые, видимо, считали себя курами, потому что кудахтали и кукарекали, без всякого зазрения совести отталкивая кур от поилок и отчаянно дерясь за зернышко, найденное петухом.
   Молодой человек, осторожно обойдя обеспокоенного петуха, собирающего в кучу разбежавшихся кур и попугаев, подошел к покосившейся двери, с тоской взглянул поверх крыши, где вдалеке, отраженным солнечным светом сверкали небоскребы центра Гаваны, потом по привычке зажмурил глаза и рывком распахнул дверь, отступив чуть в сторону. Подождав, пока уляжется пыль, вошел в свой дом. Первое, что увидел мужчина, зайдя в свое жилище и поморгав после яркого света, оказалась жердочка, облепленная встревоженными курами и попугаями, все еще возмущенно ворчащими. Скромная меблировка дома ограничивалась кроватью, представлявшей собой снопик соломы, прикрытый циновкой, и полочкой с бритвенными принадлежностями, укрепленной в углу. Вот и все.
   - Привет, цыплята, - кивнул в сторону птиц молодой человек.
   Потом достал из-под циновки полосатую майку, стряхнул с нее соломинки, и, удовлетворившись ее видом после критического осмотра, натянул на мускулистое, загорелое тело. Небольшое зеркальце, закрепленное на полочке, отразило лицо красивого, с унылыми глазами молодого человека, пятерней приглаживающего непослушные темные волосы, с небольшой, одной единственной изломиной, будто к ним нечаянно приложили щипцы для завивки волос. Затем в зеркале отразился клюв попугая, нежно покусывающего молодого человека за мочку уха.
   - Ах ты, проказник, - ласково сказал мужчина и, согнув крючком указательный палец, принялся почесывать зеленую макушку попугая, неожиданно спланировавшего к нему на плечо. От этой ласки попугай опустил головку, взъерошил перья на макушке и гортанно заворковал, всем своим видом показывая, ах, как хорошо! Продолжай, продолжай....
   - Нет, все-таки надо тебе дать имя, - не прекращая почесывать, сказал мужчина. - Вон ты какой ласковый. И верный. Как собачка. А потому нареку я тебя - Тузик. Понял? Теперь я буду называть тебя Тузик, а ты должен откликаться на это имя. И вообще, хватит кукарекать, пора говорить. Сегодня же начнем занятия, вечером. А сейчас мне пора на работу. Понял? Ну-ка, давай, давай, иди, а то я опоздаю.
   Мужчина осторожно подтолкнул попугая и тот, хлопая крыльями и недовольно бормоча, неохотно перебрался с плеча на полочку.
   Окинув взглядом свое жилище, мужчина произнес:
   - Пока, цыплята, не скучайте, - и покинул курятник.
   Да, да. Не удивляйтесь. Молодой человек жил в обыкновенном курятнике. И, надо сказать, несказанно радовался этому. Все-таки курятник - это крыша над головой и возможность уединиться. Куры и попугаи - не в счет. За три месяца жизни здесь мужчина не только привык к своим соседям, но и полюбил их, а с некоторыми, к примеру с Тузиком, успел подружиться. Опять таки хорошо, что работа рядом, в двадцати шагах от курятника. Обойдешь его справа, затем еще огромную, в два обхвата, старую пальму, свернешь чуть влево, мимо крохотного огородика с пряными травами, и очутишься прямо перед низкой дверью на кухню. Это и есть место работы. Обязанности не сложны, но требуют сноровки. Быстро протереть столы, полить огородик, нашинковать лук или зелень, снять с огня огромный чан с ячменной похлебкой, помыть посуду, разгрузить продукты из подъехавшего фургончика, снова на огородик, затем опять лук, посуда, столики... и так весь день, до позднего вечера, и перекусить некогда. Вот такая работа. Мужчина называл себя мальчиком на побегушках. Хозяин маленького ресторанчика, на которого работал мужчина, деликатно называл его - Амиго. К слову сказать, свою деликатность хозяин обнаружил еще три месяца назад, когда, не задавая лишних вопросов, взял к себе на работу незнакомого молодого человека, без единого документа, и сдал ему под жилье собственный курятник. Сначала установил за это небольшую плату, которую удерживал из причитающейся зарплаты, и без того мизерной, а затем, убедившись в порядочности и расторопности нового помощника, отменил ее, сказав: "Да живи так. Жалко, что ли? Куры вроде не жалуются".
   Хозяина забегаловки звали Фидель. Невысокого роста, сухощавый, он был необычайно шустр и ловок, несмотря на преклонный возраст. Помимо испанского прекрасно владел английским, вернее, американским языком и потихоньку начал осваивать русский, так как в округе жили русские специалисты, иногда забредавшие в его ресторанчик. Фидель явно тяготил к изысканной французской кухне, но, посетителями его заведения по большей части являлись небогатые трудяги, работающие по соседству, поэтому основу меню составляли Кучуко (ячменный суп), незатейливые Тортильяс (жареные лепешки из пресного теста), бобы, чечевица и рыба. Еще, конечно, кофе. С молоком на завтрак, черный на обед и ужин. И еще между завтраком и обедом, потом между обедом и ужином, и обязательно перед сном. Амиго быстро пристрастился к этому напитку, тем более что лишь во время его потребления и можно было передохнуть. Фидель не так давно схоронил свою супругу, явно грустил по ней, но, вспоминая, рассказывал о жене всегда с улыбкой. Без сомнения, Фидель любил ее. Амиго не всегда понимал Фиделя, когда тот рассказывал о семейной жизни, так как плохо разбирался в идиоматических выражениях, но переспрашивать остерегался. Опасался встречных вопросов. Поэтому прослыл нелюдимым молчуном, а некоторые посетители полагали, что Амиго немой. Это хорошо, посчитал молодой человек. Надо было с самого начала прикинуться немым. Даже с Фиделем. Было бы проще. А так, все равно, рано или поздно, кто-нибудь задаст вопросы, на которые у него нет ответов. Страх, всколыхнувшийся в Амиго от этой мысли, прокатился по телу, толкнул острый нож в его руке, шинкующей петрушку в этот момент, и оставил на пальце кровавый порез.
   Амиго как завороженный уставился на разделочную доску, где воплощением его страха лежала темно-зеленая трава, окропленная неестественно ярко-красной кровью.
  
  
  
   Глава 2
  
   Нет, день явно не задался. С утра тот красавец, вновь проявивший к Жанне преступное равнодушие. Потом дура Танька. Из-за того, что она проспала, они опоздали на автобус, подвозивший артистов цирка к месту репетиции, поэтому все на них косо посмотрели, надо же, пришлось подождать целых десять минут, а придурки Яблочкины не удержались от язвы, мол, девушки, спать по ночам надо, чтобы не просыпать! Хотелось ответить, со смыслом, но тут автобус тронулся, и Жанна едва не упала, успев ухватиться за Таньку. Из-за опоздания пришлось стоять и трястись всю недолгую дорогу, сидячие места были заняты мужчинами. Вернее, существами, называющими себя мужчинами. Никому из них и в голову не пришло уступить место девушкам. Максимум, на что хватило галантности все тем же придуркам братьям Яблочкиным, это предложить присесть к ним на колени. Нет уж, лучше всю дорогу трусцой, за автобусом, чем на их обтянутые колени. Потом зануда фокусник со своим ворчливым вечным недовольством. Опять не синхронно двигали руками, не вовремя убрала ногу, шумно перемещались, и все это брюзжащим голосом с рязанским прононсом.
   Жанна, кроме сольного номера, работала еще в номере иллюзиониста вместе с Татьяной, в качестве ассистентки. Обе девушки были гибки, как гуттаперча, одинакового роста и схоже сложены. Зрители видели в основном лицо Татьяны, голубоглазой красавицы с льняными волосами, именно ее, бедную женщину, иллюзионист разрезал и распиливал, сжигал, топил и замуровывал. Словом, проделывал все те безобразия, которые вызывают у зрителей радостное изумление. В задачу Жанны входило лишь, изогнувшись и сложившись пополам самым необыкновенным образом, изобразить нижнюю часть отрезанного Танькиного тела, подрыгать ногами, чтобы зрители не сомневались, что разрезанная женщина жива и здорова, или приветливо помахать отпиленной рукой, или покрутить бедрами расчлененного тела. Именно эта несправедливость, что зрители так мало видят ее лицо, и подвигло Жанну на создание собственного номера. Режиссер цирка оказался прозорливым человеком, помог Жанне, и вот теперь ее сольный номер пользуется гораздо большим успехом, чем выступление маститого иллюзиониста, отчего тот, несомненно, и бесится. Жанна с Татьяной, бывшие сокурсницы по цирковому училищу, не только работали вместе, но и дружили. Вот только Танька - сонуля и лентяйка, а Жанна - нет. Она полна энергии и амбициозных планов. Поэтому у нее уже есть сольный номер, и она зовется Жанной Вильм, а Танька как была Танькой Ивановой, так и остается ей по сей день. Впрочем, Татьяна не завидует Жанне, ей даже завидовать лень.
   Жанна улыбнулась, посмотрев на посапывающую подругу.
   Теперь до самого вечера не разбудишь. А ведь сейчас, после репетиции и обеда у них законное свободное время. Нет, чтобы погулять по Гаване, или на море, так она опять спать. Жарко, говорит. Ну и что?
   Жанна любила свою подругу, - она добрая, отзывчивая и совсем не завистливая. Это самое главное. Мама с раннего детства твердила Жанне, не бери в подруги завистливых. Наверное потому, что отца Жанны увела от мамы завистливая подруга, когда дочке исполнилось два года. Это по версии мамы. Повзрослевшая Жанна сомневалась в справедливости этой версии, потому что ее отец до сих пор счастливо жил с той завистницей, а мама уже сменила..., сбилась со счету скольких мужей! И всех их, несчастных, уводили завистливые подруги. Прямо бараны какие-то, а не мужики. Вот сейчас у нее очередной потенциальный муж, как его, Игорек кажется. И этого уведут, Жанна не сомневается.
   Эх, мамулька, хоть ты у меня и красавица, но дело все-таки не в завистливых подругах, а думаю, вот в чем. Ты всегда говорила мне, ищи мужчину, который будет любить и боготворить тебя. Вот и Танька мне. Главное, чтобы тебя любили, а ты уж как-нибудь. А я не хочу такого! Хочу мужчину, которого Я буду любить и боготворить! А он уж как-нибудь. Танька мне, с ума, что ли спятила? А я хочу только так, и все тут! Потому что знаю, с мужчиной, которого не люблю, не смогу прожить и дня. А с тем, которого полюблю, хоть на край света. Танька мне, а дальше что? А дальше, он не сможет не полюбить меня, не посмеет! Потому что от своей любви я буду такой, какой он захочет меня увидеть и полюбить. Танька говорит, а как же твоя индивидуальность? Ха-ха-ха. Так в этом и есть моя индивидуальность. Хочу любить. Словом, ХОЧУ ЛЮБИТЬ! АУ-У-У!!! Отзовитесь!
   Нет ответа, вздохнула Жанна и улыбнулась.
   Скажите на милость, вот кого можно полюбить из нынешней труппы? Акробатов Яблочкиных? Братья Эдвард и Эдгар Яблочкины! Ну, почему они Яблочкины, понятно. У них в задницах вместо ягодичных мышц наливные яблочки так и перекатываются, так и перекатываются. Хи-хи-хи. Или этот, маг и чародей Георгий Валторн! Почему не Трамбон? По-моему звучит симпатичнее. Или, на худой конец, Габой. А чего стоит клоун? Рудик Штык! Явно косит под Олега Попова. Дурацкое кепи на голове и дрессированная собачка, беспородная шавка, маленькая и злючая! Зовут Плотвичка. А у Рудика настоящая фамилия Шмаков. Танька на паспортном контроле подсмотрела. И теперь между собой они зовут его Прудик Шмакодявкин. Хи-хи-хи. Ростом тот действительно не очень вышел, не выше Таньки, а у нее всего-то метр шестьдесят. Да и остальные не лучше. Вот такой паноптикум получился, сборище уродцев и злюк. И где же это пресловутое цирковое братство, о котором им с Танькой столько долдонили в цирковом училище? Сплошная ревность, зависть да сплетни. Да, чуть не забыла! Федор Эдуардович! Вот уж интересный экспонат. Прямо звезда паноптикума! Называется руководителем группы, но всем хорошо известно, кто он на самом деле и для чего приставлен. Соглядатай и доносчик, но, единственный из всех, кто относится к Жанне хорошо. Может, он даже влюблен? Хи-хи. Конечно, он Жанне в отцы годится, но, взгляды у него точно не отеческие. А что? Всякое может быть. Говорят, седина в бороду, бес в ребро. Хи-хи-хи. Как ловко, по блату пристроил Пузцов на гастроли свою дочурку - Нюсю, студентку иняза. Переводчиком. Что касается английского, тут она еще что-то кумекает, и то с трудом. А с испанского - ни бе, ни ме. Тоже мне, переводчик. А имя? Нюся. Козье имя. На самом деле ее зовут также, как и Жанну - Аня. Но, любящий папочка ласково называет - Нюся. Если бы Жанну так кто назвал - убила бы на месте. И все в подружки к Жанне с Танькой набивается. Только, не нужна им эта блатная коза. Хотя, оно и понятно, почему такой паноптикум сформировался. Цирковой коллектив временный, собранный лишь под конкретные гастроли на Кубу. Надергали артистов из разных цирков, руководствуясь лишь одним, чтобы реквизита было немного, потому что перелет на Кубу дорог. Вот какой реквизит у Яблочкиных? Лестница, да пара палок. У жонглеров - шарики да мячики. У Штыка - кепи да собачка. У Жанны - вообще один половичок, тумбу в виде барабана не разрешили взять, сказали, если надо, то и стол сгодится. Больше всего реквизита у Валторна. Огромные ящики, шкафы и прочая мебель для дурения людей. Но, Валторну можно. Он заслуженный артист! Считается, что публика идет посмотреть именно его представление, а все остальные - так, в пристежке. Хи-хи-хи. Оттого он и бесится, что получается все не так. И сегодня все настроение испортил своим недовольством. Говорит, на вечернем представлении ожидаются члены правительства Кубы, Федор Эдуардович предупредил. А представление и цирковым то назвать трудно. Потому что нет никакой арены, а лишь полукруглая сцена в летнем театре, среди пальм и фикусов. Конечно, там очень красиво, но, никак не приспособлено для циркового представления. Ни света нормального, ни звука. Вся аппаратура ужасно старая, с дореволюционных времен, фонограмма фонит и хрипит. И гримерных мало. Жанну с Татьяной определили в одну гримерку с Прудиком. Ширмочку крохотную поставили, и переодевайся, как хочешь. А Прудику только дай повод поржать. Да еще огромный черный ящик впихнули в комнату, Валторновский реквизит, у него все не поместилось, а больше никуда не поставишь, вдруг посторонние чужие люди разгадают его чудеса! Словом, никаких санитарно-гигиенических норм и производственных условий! Впрочем, пора будить Таньку и начинать разминаться и разогреваться, а то хрустнешь пополам во время представления. И все-таки, как все чудесно!
   Блаженно улыбаясь, Жанна счастливо потянулась на кровати, разминая застывшие мышцы. Вот только тот парень на берегу, равнодушный красавчик, никак не дает покоя....
  
   ...После обеда, когда иссяк ручеек посетителей в рабочей одежде, к Амиго, моющему посуду, подошел Фидель и проговорил тихим голосом:
   - Слушай, Амиго. Мне сегодня нездоровится. Думаю, закроемся пораньше. Вот сейчас приберемся и закроемся. Хорошо?
   Амиго удивленно обернулся к хозяину, вытирая руки о белый фартук, прикрывающий живот. Он впервые услышал от Фиделя слова о здоровье. Пристально всмотревшись в лицо хозяина, увидел нездоровые тени под смертельно усталыми глазами на смуглом лице.
   - Что с тобой, Фидель? Тебе к врачу надо, вид у тебя и, правда, нездоровый.
   - Да зачем к врачу, - досадливо махнул рукой Фидель. - Мне никакие врачи не помогут. Ты знаешь, мне ведь скоро восемь десятков стукнет. Это старость. При чем тут врачи?
   - Сколько? - от удивления Амиго присел на стол. - Я думал, тебе лет шестьдесят, ну шестьдесят пять, не больше. У тебя кожа на лице гладкая.
   - А я как рыбные консервы, - попытался отшутиться Фидель. - Законсервированный. У нас все в роду такие. Дед умер в восемьдесят два года, а выглядел как пятидесятилетний. И отец также, только в семьдесят девять ушел. Теперь, видно, и моя очередь пришла. Вот только дело наше семейное мне передать некому. Два сына, а наследников нет.
   - У тебя и сыновья есть? - еще больше удивился Амиго. За три месяца он не слышал о сыновьях ни слова.
   - Есть, - грустно вздохнул Амиго. - Старший, тот во время революции в США эмигрировал, не мог принять нового порядка. А младший, тот наоборот, видный революционер. Сейчас где-то при правительстве. Все грозился отнять у меня ресторанчик, как последний оплот капитализма. А я сказал ему, подожди, нам с матерью недолго осталось, мы ничего другого и делать то не умеем. Вот уйдем, тогда хоть взрывай, только дай спокойно дожить. Ведь этот ресторанчик и деду моему, и отцу принадлежал. И никого никогда они не эксплуатировали, всегда все сами делали, и меня этому научили. Мы с женой всю жизнь вдвоем здесь крутились. Если б не померла она, я и тебя бы не взял. Поссорились мы тогда с сыном, но он оставил нас в покое. Вот так. А теперь пойду я, Амиго, прилягу. Ты как приберешься, закрой все и иди, отдыхай. А завтра видно будет.
   - Может за лекарством каким сбегать? - тревожно спросил Амиго.
   - Мне теперь одно лекарство - доска гробовая, - вздохнул Фидель и мелкими шаркающими шажками засеменил к выходу.
   Не дойдя до двери, внезапно обернулся, похлопал рукой по нагрудному кармашку на клетчатой рубашке, достал из него клочок бумаги и, протянув Амиго, произнес:
   - Вот, чуть не забыл. У меня тут билет в открытый театр. Там Советский цирк выступает. Я не смогу пойти, жалко, пропадет билет. А ты сходи. Тебе интересно будет. Я же понял, что ты русский, хоть и делаешь вид, что не знаешь русского языка. Фиделя не обманешь. Я сколько пожил, сколько повидал! Ты не бойся, мне нет до этого никакого дела. Кстати, мой младший сын два года в Москве чему-то учился. Болтает по-русски. Вот так. А ты, хватит прятаться, сходи. Если надо, возьми из того шкафа любую одежду.
   Фидель улыбнулся и медленно, по слогам, выговорил на русском языке:
   - Ка-ра-шо!?
   - Хорошо, Фидель, спасибо, - с улыбкой ответил по-русски Амиго и взял в руки билет.
  
   Амиго все сделал так, как велел хозяин, даже табличку на дверь повесил с извинениями за то, что ресторан закрыт. И теперь лежал в своем курятнике, устремив задумчивый взгляд в потолок. На груди у него топтался Тузик, настойчиво подставляя для почесывания взъерошенную холку. Впервые за три месяца проживания на Кубе у Амиго образовалось свободное время в этот час, и он растерялся. Совершенно непонятно, чем можно заняться в эту пору. День в разгаре, спать не хочется. Пойти на пляж никак невозможно, там сейчас наверняка полно народу, идти в город - тем более.
   Свет яркого дня, пробивающийся сквозь щели дощатого курятника, соткал на потолке золотую решетку и Амиго подумалось, что стены и потолок вокруг него вовсе не курятник, а клетка, что он запер себя в самую настоящую клетку, замаскировав ее в своем сознании под курятник, потому что сознанию так легче смириться с заточением. И ключ от этой клетки есть, только найти его никак не может. И не только ключ потерял, растерял все, что имел раньше, что составляло его личность и суть. Даже имя потерял. Забвение и одиночество - вот его нынешний удел. И еще страх. Клетка, сотканная из забвения, одиночества и страха. Иллюзорность этой клетки - кажущаяся. На самом деле она существует, и крепче любой железной клетки с самым крепким замком. Железную клетку можно сломать, распилить, открыть, убежать из нее, в конце концов.
   "Из этой клетки не сбежишь, - подумал Амиго. - Она всегда со мной, где бы я ни находился, и чтобы ни делал. Как черепаший панцирь. С ним - тяжело, без него - невозможно".
   Амиго не заметил в своей задумчивости, что его палец, почесывающий холку Тузику, остановился. Попугай напомнил о себе хлопаньем крыльев и пощипыванием руки.
   - Эх, Тузик, Тузик..., - с улыбкой проговорил Амиго и снова защекотал холку попугая. - Как же мне быть? Надо делать выбор и на что-то решаться.... Представляешь, оказывается, выбор между жизнью и смертью - не самый сложный выбор в жизни. А тут еще постыдный страх. Он не отпускает меня ни на мгновение. Говорят, раздроби и разложи свой страх по полочкам. Я его пытаюсь раздробить, но он, словно шарики ртути, снова сливается в один большой страх. Вот посмотри, что получается.
   Попугай забормотал и Амиго оживился, обрадовавшись нечаянному благодарному слушателю в его лице.
   - Чего я боюсь? Я боюсь попасть в руки спецслужб. Все равно чьих, американских, кубинских или советских. И какой бы я выбор не сделал, я неизбежно попаду в чьи-то руки. Вернуться в США? Ну уж нет. Хватит с меня. Больше года промучился. Остаться на Кубе? Как? Легально - не могу. На меня ихний Комитет защиты революции, это вроде нашего КГБ, тут же повесит, что я - засланный агент США. Тот старик-контрабандист, который переправлял меня на Кубу, так и сказал мне: "Скольких нелегалов я с Кубы в США перебросил! Но чтобы нелегально из США на Кубу? Не иначе, ты агент ЦРУ". Признаюсь тебе по секрету, меня и правда пытались завербовать. Да только на фиг мне это надо? Вернуться в СССР? Ни денег, ни документов. А если и вернусь, то одна мне дорожка - в КГБ. Нужно на что-то решаться, а я не могу. Потому что мне страшно. Страшно и одиноко. Еще недавно казалось, вот вырвусь на Кубу, а там все решится. И вот я здесь. А что дальше? Видел Советских специалистов, они тут неподалеку живут. Обрадовался в первое мгновение. А потом понял, не могу я к ним обратиться за помощью, даже заговорить не могу с ними. Потому что неминуемо навлеку на них подозрение. И будет таскать КГБ по кабинетам невинных людей. Они тут и так под постоянным колпаком. Вот и получается, для всех я - либо шпион, либо предатель, и чтобы я не выбрал - все плохо.
   За разговором Амиго не сразу заметил, что Тузик задремал, опустив головку.
   - Спишь? Ну, спи.... Интересно, птицам снятся сны? А мне перестали сниться. Как отрезало. За последние полтора года - ни одного сна.... Вот возьму и пойду в цирк. Наберусь впечатлений, может, сны вернутся? Что в этом опасного? Уже стемнеет. Разговаривать ни с кем не буду. Глядишь, пронесет. А что? И правда, схожу я, пожалуй, сегодня в цирк, - решил Амиго.
   В этот момент Тузик встрепенулся, покрутил головой, потом скособочился, и хрипловатым металлическим баском изрек, растягивая слово:
   - Ци-и-рк.... Ци-и-рк.... Ци-и-рк....
  
  
  
   Глава 3
  
   Большая, идеологически выверенная передовица в "Правде" о мирных инициативах Советского Союза навеяла мысли об оружии.
   "Все-таки, напрасно не разрешили взять личное оружие. Неспокойно на острове Свободы. Неспокойно. Чему же удивляться? Если б у нас, по соседству с Москвой, например на Клязьме, располагались Багамские острова со своими шикарными белоснежными яхтами, бесстыжими красотками в бикини и прочими атрибутами роскошной буржуазной жизни, разве могли бы Советские люди спокойно строить социализм и досрочно выполнять пятилетки? Сколько вокруг бедных кубинцев соблазнов. А империалисты не дремлют. Для них все способы хороши. От покушений на убийство руководителей республики, до охмурения идеологически нестойких граждан. И за всеми нужен глаз да глаз. Кубинским спецслужбам, пожалуй, посложнее будет, чем нашим. Хорошо, что рядом с нами нет ни Майами, на Гаити, ни Багамских островов".
   Федор Эдуардович Пузцов, разморенный послеобеденным зноем, обмахивал вспотевшее лицо свернутой в трубочку газетой "Правда". Лавочка, на которой сидел Федор Эдуардович, размещалась в густой тени развесистой пальмы, и со стороны казалось, что вот сидит немолодой гражданин в тенечке после обеда, отдыхает, газетки почитывает. На самом деле, Федор Эдуардович работал. И лавочка выбрана не случайно. С нее хорошо просматривались большинство бунгало, в которых проживали артисты цирка. Ну что же, в этом и есть его работа. Терпеливо наблюдать, подмечать, следить, словом, бдеть, а если потребуется, то вовремя остановить и направить на путь истинный. Не дай бог, кто-нибудь учудит из них что-нибудь антисоветское, не сносить головы Федору Эдуардовичу Пузцову. Артисты - народ неспокойный, впечатлительный и потому не шибко устойчивый. Без надлежащего надзора их оставлять нельзя. Особенно некоторых. Как ни крути, а эта поездка для Федора Эдуардовича - как индульгенция за прошлые ошибки и просчеты. Ох, как неприятны воспоминания о проекте "Янус". Думал тогда, все. Конец и карьере, и службе, и жизни. Но.... Своих в обиду не даем, сказал тогда генерал Восмикратный. Конечно, былых регалий не вернешь, но послужить стране еще можешь. И пристроил Пузцова в секретный научно-исследовательский институт, инструктором по гражданской обороне. Обязанности понятны. Научить сотрудников института, что делать и куда бежать во время угрозы ядерной атаки. Но, до чего народ непонятливый попался! Никак не могут запомнить, кому в какую колонну строиться и куда двигаться. Одно слово - ученые. Как детей малых, все их норовит в диссидентство занести. А тут - Федор Эдуардович начеку. Подправит вовремя, а если нужно, то и на место поставит. Так что поездка на Кубу - как благодарность и награда за хорошую службу. Артисты - народец тот еще, посложнее ученых будет. Те - что, сидят в своих лабораториях, за границу их не выпускают, иностранцев к ним не подпускают, вот и следи только за тем, о чем они думают и что друг с другом обсуждают. А эти - так и лезут на контакты, с кем ни попадя, без разбору. Эх, глаз сомкнуть некогда! Уследи за всеми, попробуй!
   Федор Эдуардович поерзал по лавке и почуял как капля пота, образовавшаяся между лопаток, сорвалась и покатилась вниз по позвоночной ложбине. Быстро пробежав по всей спине, она предательски проникла в интимное место. Пощекотав Пузцова, капля пота увлажнила еще больше и без того мокрые штаны. Федор Эдуардович привстал для проветривания, но в этот момент увидел, что дверь ближайшего бунгало открылась, из нее вышел Рудик Штык со своей собачкой, и Пузцов быстро сел на место, разворачивая газету.
   "Отправился выгуливать свою шавку. Сейчас все начнут потихоньку выползать. Послеобеденный отдых заканчивается".
   И правда, вслед за Рудиком из той же двери вышла Жанна, прямо на широком пороге бунгало расстелила коврик и уселась на него в позе "лотоса".
   Дальновидный Пузцов сознательно поселил в одно двухкомнатное бунгало Татьяну с Жанной и Штыка с братьями Яблочкиными. Молодежь вызывала у него обоснованное беспокойство. Особенно эти пигалицы. Татьяна - та поспокойнее, а Жанна - не девка, а черт из табакерки. Но, трудолюбива. Ничего не скажешь. Вот и сейчас, Татьяна еще спит наверняка, а эта уже работает. Сейчас закончит медитацию, и начнет разминаться. Обе - красавицы. А красивые женщины - всегда головная боль для спецслужб. Братья Яблочкины - те просто нахрапистые наглецы. От них всего можно ожидать. Клоун Штык со своей Плотвой - только с виду безобидный. На самом деле, так и норовит высмеять и покритиковать социалистический строй в своих репризах. Слава богу, в худсовете не дураки сидят, от его острот только псевдоним острый оставили - Штык, а все остальное урезали и подправили. Еще иллюзионист Георгий Иванович Валторн.
   "Читал, читал его дело. Есть там сомнительные эпизоды. А вот и он, собственной персоной. Отправился на прогулку. Очень недоволен гастролями. Чувствует, что его принимают сдержанно, злится от этого. Говорит, не позволили взять реквизит, на котором он работает самые интересные номера, слишком тот тяжел. А кого удивишь в наше время исчезновением женщины или ее распиливанием? Это любой подмастерье может, а он - Заслуженный артист. Ага, а вот и братцы Яблочкины выползли, потягиваясь. И с ходу, видно, к Жанне цепляются. Заржали как кони и побежали, а Жанна даже взглядом их не удостоила. Как сидела в позе йога, так и сидит, не шелохнувшись. Молодец. Нравится мне эта девка. Не то, что моя Нюся. Ей такая возможность представилась - совершенствуй язык на практике. А она ленится. Ни на репетиции, ни на представления не ходит. Занята, не знаю чем. Все прыщи свои отбеливает с утра до вечера. А каково отцу было запихнуть ее в иняз и устроить эту поездку в качестве переводчика - и знать не хочет. Выросла дочка без отца - я все на службе, вдалеке от дома был, вот теперь и искупляю перед ней свою вину. Был бы толк....
   Теперь и мне пора. Сейчас в душ, затем перекушу, потом встреча с коллегами, а там уж и вечернее представление скоро"....
  
   Растянувшись вдоль кровати, Нюся валялась на животе, приподняв и болтая согнутыми ногами. На подушке перед ней лежал раскрытый учебник по испанскому языку, исключительно для отца, чтобы не приставал. Между страниц покоилось маленькое зеркальце, в которое Нюся критически разглядывала свое бледненькое, курносое лицо. На лоб падали жидкие прядки русых волос, и она раздраженно заправляла их за ухо.
   Нюся росла обиженной девчонкой. В детстве она обижалась на отца, коего никогда не было дома, вечно в своих командировках! Потом на мать, которую интересовало лишь то, какие штанишки одела дочка перед выходом на мороз, да как она ведет себя за столом. Не шмыгай носом, кушай обязательно с хлебом, не трогай прыщик - сам пройдет, - вот и все, чего она слышала от матери с утра и до вечера. Учителя в школе тоже обижали Нюсю. Никак не хотели ставить отличные отметки, хотя отец, как только появлялся дома, обязательно проводил с ними беседу. И даже подруги обижали Нюсю. И прыщи у них исчезли раньше, чем у Нюси, и округлились они тогда, когда Нюся все еще оставалась неуклюжей тонконогой девочкой-подростком. И в институты ее подружки поступили самостоятельно, а за Нюсю пришлось похлопотать отцу. А теперь ее обижает Жанна. Потому что все, включая отца, считают ее красивой и талантливой, а на Нюсю никто особого внимания не обращает. Вот только Эдгар Яблочкин. Приударяет за Нюсей, но совсем ей не нравится.
   "И что в этой рыжей Жанке красивого? - недоуменно пожала плечами Нюся, - не люблю рыжих! Блондинкой быть гораздо лучше!"
   - Ты все валяешься? - проворчал Пузцов, зайдя в комнату.
   Нюся быстренько спрятала зеркальце между страниц.
   - Я занимаюсь, не видишь? - недовольно ответила отцу, не оборачиваясь.
   - Ты пойдешь на представление? - поинтересовался отец.
   - Ну что мне там делать? - раздраженно и обиженно ответила Нюся. - На Жанну твою любоваться? Лучше я позанимаюсь, а то вернемся, и у меня сразу зачетная неделя начнется. Как, интересно, по-твоему, я буду сдавать зачеты и экзамены?
   Пузцов в ответ вздохнул, но решил не связываться с дочерью, а то сейчас начнет во всем обвинять его, даже в том, что он уговорил ее поехать сюда, на Кубу.
   - Ну, я пошел по делам, а оттуда - сразу на представление, - доложил дочери.
   - Пока, - радостно ответила Нюся и, не дождавшись, пока за ним захлопнется дверь, извлекла из-под страниц зеркальце...
  
   ....Взглянув на часы, Амиго подумал, пора замешивать тесто для лепешек. Потом вспомнил, что не надо, Фидель заболел и ресторанчик закрыт. Еще раз посмотрев на часы, понял, что продремал больше часа, и снова ничего и никого не увидел во сне. Заточение, в котором томился его разум, не только не отпускало его самого, но и никого не впускало. Клетка из забвения, одиночества и страха. Черепаший панцирь. С ним - тяжело, без него - невозможно. Или возможно? Достал из кармана билет на представление, внимательно посмотрел какой ряд, место, когда начало и, немного поколебавшись, решился.
   "Пойду. Сделаю хоть маленький шажок, но сделаю. Как страшился первый раз выйти на утреннюю прогулку к морю. Вышел, и ничего не произошло. И теперь уже целый месяц каждое утро гуляю по берегу. Если не получается вырваться из моей клетки сразу, одним порывом, попробую выползать из нее маленькими шажками, медленно и постепенно. Не могу же я теперь до конца своей жизни жить безвылазно в курятнике и печь лепешки? Пойду".
   Оттого, что отважился, поднялось настроение. Амиго улыбнулся, проворно вскочил на ноги, растревожив пыль и птиц, потянулся, провел рукой по подборку и решил, что для такого случая можно побриться еще раз....
   Большой сюрприз преподнесла Амиго его полосатая майка. Только сейчас он заметил на животе огромное, желтоватое, жирное пятно. Когда ляпнул? И не заметил. Но, в таком виде идти в летний театр невозможно. Уважительное отношение к искусству, привитое с раннего детства, невозможность переступить его, едва не разрушило радужный решительный настрой. Выручил Фидель, его позволение взять любую одежду из шкафчика. Одна беда. Фидель ниже ростом, чем Амиго на целую голову. Поэтому полувоенный зеленый френч из хлопчатобумажной ткани, узковатый в плечах и короткий, пришлось заправить в джинсы. С рукавами - проще. Закатав их до локтя, Амиго вполне удовлетворился своим видом. По крайней мере, хоть чисто.
   Тузик взволнованно провожал Амиго. Нервно переступая лапками, он прохаживался по жердочке туда-сюда, наклоняя голову, придирчиво осматривал Амиго и беспрестанно повторял:
   - Ци-и-рк... Ци-и-рк...
   - Заладил как попугай одно и то же, - ворчал Амиго, пытаясь рассмотреть себя во весь рост в крошечном зеркале. - Смени пластинку, Тузик. Скажи - Ту-зик.
   Попугай остановился, возбужденно почесал о жердочку клюв и произнес:
   - Ту-у-зик.
   Амиго опешил.
   - Ну, ты талант! Я сколько с тобой разговаривал, а ты в ответ лишь кукарекал! И вдруг, за один вечер - сразу два слова! Умница! Тебе надо в цирке работать!
   Ответ попугая прозвучал многозначительно:
   - Ту-у-зик, ци-и-рк. Тузик - цирк.
   Амиго расчувствовался, нежно почесал холку попугая и сказал:
   - В цирк пойдет не Тузик, а я. И день сегодня какой-то необычный, весь. Что-то произошло, или произойдет, что сдвинет мое заточение с мертвой точки. Я это чувствую. Пока не знаю, плохое или хорошее, но это будет движение. Не знаю, вперед или назад, но движение, и противиться ему нельзя и бесполезно. Кто-то свыше уже запустил механизм. И я рад этому. Не скучай, я ненадолго.
   Амиго вышел из курятника и неспешно направился к центру города.
  
  
   Глава 4
  
  
   Если чуть прикрыть глаза, сощурив, но, не закрыв их полностью, то через ретушь ресниц экзотические тропические растения, стеной опоясавшие зрительный зал открытого театра, превращаются в березы, клены и сирень, обступившие летний театр в парке культуры и отдыха. Гудящая темнокожая орда зрителей, занимающая свои места, обращается в веселую студенческую толпу, а незнакомая полукруглая сцена становится узнаваемой. Вот сейчас прозвучит вступительный аккорд, откроется занавес и на сцене сбацает свой очередной хит любимый всеми длинноволосый хиппующий институтский ансамбль, под туманным названием "Мимикрия". И тогда отпускает страх, одиночество кажется нелепым, а забвение невозможным. Сейчас сзади кто-нибудь обязательно окликнет, приветливо махнув рукой, спереди через недовольные головы потянется ладонь для пожатия, а вон та девчонка, слева, метнув мимолетный взгляд, сделает вид, что она его не узнает. И со всех сторон гул молодых голосов, взрывы хохота, робкие аплодисменты, требующие начала концерта, громкие оклики и разрезающий плотный воздух свист. И так хорошо, просто и беззаботно в этой атмосфере, так нескончаемо комфортно и уютно в ней, так ласкающе звучна русская речь....
   Амиго вздрогнул и размежевал веки. Не поворачивая головы, поводил вокруг себя глазами. Мечтательное наваждение исчезло. Вместо берез и сирени вновь возникли странные тропические растения, с огромными, глянцевыми темно-зелеными листьями, называемые Амиго одинаково - пальмы. Вместо веселой студенческой толпы - не менее веселая, но совсем чужая, незнакомая толпа кубинцев, одетых в яркие, разноцветные одежды. А русская речь.... Это не наваждение. Амиго отчетливо слышал русскую речь. "Антон, мы здесь, пробирайся к нам!". Именно эти слова вывели Амиго из грез. Голос....
   "Какой знакомый голос! Он прозвучал сзади, ряда через три, четыре от меня. Я знаю этот голос!".
   Стараясь не привлекать к себе внимания, Амиго принялся медленно поворачивать голову, окидывая взглядом людей, сидящих или только занимающих свои места позади него.
   "Я в третьем ряду, а голос прозвучал ряда с шестого, седьмого, не дальше".
   В глазах зарябило, но зрение вдруг выхватило из пестрого зала два абсолютно пустых ряда (по-видимому, восьмой и девятый), стоящего в проходе рядом с ними вооруженного военного, и двигающихся по направлению к сцене еще нескольких людей в военной форме. Причем, эти люди изредка останавливались, обращались к кому-нибудь из зрителей, а те тут же протягивали им что-то.
   "Проверка документов. Видимо, ожидаются важные персоны", - догадался Амиго.
   И в этот момент страх, опрометчиво отпустивший его минуту назад, ударил Амиго, как обухом по голове, саданул по ушам, вызвав пульсирующее эхо в голове, полоснул по горлу, перекрыв воздух, и вдавил в кресло. В голове забилась одна единственная мысль:
   "Сейчас дойдут до меня, попросят документы и...."
   Вжавшись в кресло, Амиго втянул голову в плечи и замер. Но, сидеть оказалось невыносимо. Страх, обратившийся в материальное существо, толкал его в спину, пихал в бок и пинал под зад коленкой. И Амиго поддался. Не в силах более этого терпеть, он встал, спотыкаясь о колени зрителей, выбрался со своего ряда и напряженной походкой направился к сцене. У самых кулис Страх, бежавший вслед за Амиго, догнал его и лягнул со всей силы, отчего тот спотыкнулся, обернулся в этот момент и с ужасом увидел, что один из военных, подозрительно рассматривая его, сделал рукой призывающий жест своему коллеге, и они быстро направились к сцене. Это явилось последней каплей, и Амиго побежал. Сначала запутавшись в кулисах, потом, спотыкнувшись обо что-то, натыкаясь на какие-то конструкции, Амиго побежал по полутемному коридору, не разбирая дороги и ничего не соображая. Бежал от тех людей, бежал от нахального Страха, от себя самого. Коридор оказался коротким, упирающимся в туалетные комнаты. Амиго заметался, бросился к какой-то двери, дернул за ручку - дверь оказалась заперта изнутри, кинулся к другой - та тоже не открылась. Третья дверь поддалась, и Амиго пулей влетел в загроможденную тесную комнату....
  
   - Признайся, Танька, ты мои румяна скомуниздила? Не боись, убивать не буду, только побью слегка, - вопрошала Жанна, рыская по столику, заваленному тюбиками, баночками с гримом, клочками ваты и прочей мишурой.
   - Да ничего я у тебя не брала. Я и так румяная, как королевна, - отвечала Татьяна, не поднимая головы.
   Полностью загримированная, одетая в красивый блестящий костюм, с накинутым на плечи шелковым халатиком, Татьяна сидела в кресле, напоминающем по форме морскую раковину, лениво перелистывая буклет о животном мире острова Куба, приобретенный сегодня днем.
   - Значит, Прудик взял, - заключила Жанна, перешла к соседнему столику, стоящему перед таким же большим зеркалом, и принялась шарить там. - Кстати, куда он делся?
   - Плотву выгуливает. Начало задерживается. Руководство ждут, - внимательно разглядывая картинку, ответила Татьяна.
   - Ты откуда знаешь?
   - Пузцов известил.
   - Нет, я не могу так больше. Куда же они задевались?
   Раздался звук открываемой двери. Жанна, не оборачиваясь, возопила:
   - Рудик, если ты еще хоть раз возьмешь что-нибудь из моего грима и не положишь на место, я твою кепочку порежу на мелкие кусочки и развею по ветру над Мексиканским заливом.
   Не услышав ожидаемой гадости в ответ, Жанна удивленно повернулась, увидев сначала Таньку, вопросительно приоткрывшую рот и молча смотрящую на дверь, а потом, последовав за ее взглядом, стоящего на пороге ЕГО.
   Немая сцена с радостно удивленным застывшим лицом Жанны и бегающим испуганным взглядом Амиго продлилась несколько секунд.
   - Простите, за вами гонится стадо крокодилов? - разорвав паузу, вежливо осведомилась Татьяна.
   Амиго, прислонившись к двери спиной и придерживая ее руками, быстро и согласно закивал в ответ головой, продолжая порывисто дышать.
   Татьяна изумленно посмотрела в раскрытый на коленях буклет, где на фотографии с подписью "Гуама. Крокодилий питомник", на берегу зеленой трясины вперемешку с серыми камнями в липкой грязи сонно распластались гигантские рептилии, совсем безвредные с виду, и перевела испуганный взгляд на Жанну.
   Жанна, ответив ей осуждающим взглядом, переспросила Амиго:
   - Она шутит. За тобой правда кто-то гонится?
   Тот еще энергичней закивал в ответ.
   "Так он немой?" - пронзила догадка Жанну.
   В этот момент раздался стук в дверь. На лице Амиго нарисовался ужас, он еще крепче прижался к двери и взглянул на Жанну с мольбой, спаси меня! Жанна, прочитав на лице Амиго немую просьбу, мгновенно сориентировалась, схватила его за руку, сильным движением швырнула за ширмочку, надавив на плечи, усадила на пол, скинула с себя халат и, оставшись в одном белье, спряталась за ширму вместе с ним. Через мгновение над ширмой появилась ее голова. Азартно посмотрев на изумленную Татьяну, приложила палец к губам, мол, помалкивай, и громко крикнула: "Войдите!".
   На пороге стоял Федор Эдуардович в сопровождении военного человека.
   - В чем дело, Федор Эдуардович? - кокетливо поинтересовалась голова Жанны, торчащая над ширмой.
   - Девушки, - строго обратился Пузцов, - товарищи из охраны утверждают, что за кулисы проник подозрительный человек. Они его ищут. К вам никто не заглядывал?
   - Нет, нет, - стараясь опередить Татьяну, сидящую с все еще открытым ртом, поспешила с ответом Жанна.
   - Где Рудик Штык? - спросил Пузцов, глядя на Татьяну.
   - Собачку выгуливает, - весело ответила за нее Жанна, и Татьяна, не закрывая рта, согласно покивала головой.
   - Товарищи хотят осмотреть все помещения, - доложил Пузцов, кивнув головой в сторону военного.
   - Помилуйте, Федор Эдуардович, - капризно надула губки Жанна. - Я совершенно голая, мне надо срочно одеться, скоро мой выход! Татьяна, ты слишком увлеклась крокодилами в буклете. Помоги мне застегнуть костюм!
   Татьяна растерянно встала, с ее колен шумно упал буклет, и когда она наклонилась за ним, с плеч соскользнул халатик, оголив девушку. Сценический блестящий костюм в виде откровенного купальника, подчеркивающего все прелести молодого тела, в данной обстановке неожиданно вызвал стыдливое замешательство у всех участников сцены. Военный человек конфузливо ухмыльнулся, Татьяна, смущенно схватив халатик, принялась прикрываться им, а Пузцов проговорил:
   - Хорошо, одевайтесь. Мы заглянем к вам чуть позже.
   И, ревниво подталкивая военного, вышел из гримерной, тщательно прикрыв за собой дверь.
   Татьяна вопросительно уставилась на Жанну.
   - Ты что, подруга, онемела? - возбужденно спросила Жанна. - Это хорошо. А то обязательно что-нибудь ляпнула бы. Ну, что стоишь?
   - А что надо делать? - Татьяна наконец-то вышла из оцепенения.
   - Что, что.... Не знаю что, - ответила Жанна и потерянно посмотрела на немого сверху.
   Тот сидел за ширмой на полу, опустив голову на колени и прикрыв ее скрещенными руками, будто ожидая, что сейчас на него упадет потолок.
   - Знаю! - воскликнула Жанна и принялась трясти Амиго за плечо. - Вставай, раздевайся, быстро!
   Тот поднял голову, непонимающе посмотрел на Жанну и начал расстегивать пуговицы на одежде.
   - Быстрей, быстрее! - поторопила Жанна и принялась помогать ему. Быстро стянув рубашку, подсобила Амиго выползти из штанов, затем, скрутив одежду в один узел, перебросила его через ширму Татьяне с призывом:
   - Быстрее спрячь все в моей сумке!
   - А что дальше? - спросила Татьяна, запихивая узел в сумку.
   - Дальше...? - Жанна замешкалась. - Дальше его надо одеть в униформу наших рабочих и вывести из здания.
   - А где мы возьмем форму? - осведомилась Татьяна, окончательно пришедшая в себя и обретшая свою обычную рассудительность.
   - Где? Конечно, у рабочих. Надо... - Жанна не успела договорить, в дверь стукнули пару раз для проформы, и она открылась. Жанна едва успела подтолкнуть Амиго, стоящего в одних трусах, чтобы он присел за ширму.
   В гримерку влетела Плотвичка, радостно тявкая и виляя хвостом, а за ней взбудораженный Рудик Штык.
   - Девки, что делается! - возбужденно заговорил Рудик. - Везде охрана, ищут кого-то, обыскивают все комнаты. Пузцов сказал, через пару минут придут к нам. Вы тут что, любовников без меня попрятали?
   Татьяна ахнула, испуганно прикрыв открывшийся рот ладонью.
   Жанна, чья голова все еще торчала над ширмой, изменилась в лице. Сначала веселое возбуждение сменилось страхом, на одну секунду, потом ее глаза озарились радостной догадкой.
   - Прудик, миленький, - затараторила Жанна. - Мы тут одну хохму придумали, нам срочно надо униформу, только очень срочно, а то ничего не получится! Пожалуйста, принеси прямо сейчас, попроси, тебе дадут, или стяни, на крайний случай, ненадолго.
   - Как, как ты меня назвала? - озаботился Рудик, чей слух выхватил из всего монолога лишь обращение. - Прудик? Прудик.... А это, пожалуй, здорово. В этом явно что-то есть! Прудик и его Плотвичка! Слушай, на этом можно сделать классный номер!
   - Прудик, миленький, - в нетерпении заныла Жанна, - ты слышал, что я тебя попросила? Такую хохму сделаем! Только надо срочно! Прямо сейчас! Пожалуйста!
   - Прудик и Плотвичка! - Рудик задумчиво устремил глаза в потолок, на котором уже рисовался замысел новой репризы. - Что ты говоришь? Ах, да, униформа. Хохму, говоришь, придумали? Это я люблю. Можно у Леньки попросить. Он добрый. Только, чур, чтобы я участвовал!
   - Конечно, конечно, - Жанна аж запрыгала от нетерпения. - Только живее, а то не успеем!
   Не успела закрыться за Рудиком дверь, как Татьяна спросила:
   - Ну, оденем его в униформу. А как выводить будешь?
   - Не знаю... - пролепетала Жанна и взглянула вниз.
   На полу за ширмой, в позе испуганного шимпанзе, обхватив голову руками, сидел предмет ее влюбленности - голый, несчастный и жалкий. В душе у Жанны шевельнулась предательская мыслишка: "И что я в нем нашла такого?"
   В дверь требовательно постучали.
   - Кто там? - взвизгнула, подпрыгнув, Жанна, а Татьяна, запахнув поглубже халат, со стоном упала в кресло.
   - Девушки, мы с осмотром, - доложил голос Пузцова.
   - Не успели, - прошептала Татьяна.
   Жанна зажмурила глаза на секунду, потом схватила сжавшегося в комок Амиго за руку и выволокла из-за ширмы, крича при этом:
   - Федор Эдуардович, к нам нельзя, я голая! Одну минуту подождите!
   Амиго, не сопротивляясь, но и не помогая Жанне, своротил заплетающимися ногами ширму, слепо последовав за ней. Жанна, тем временем, приговаривая громко: "Одну минуту, я голая, к нам нельзя", подтащила безвольного Амиго к большому шкафу, стоящему у стены, распахнула дверцу. Углубившись внутрь, повозилась там с чем-то, впихнула внутрь Амиго, закрыла за ним дверь и бросилась нацеплять на себя халат с криком:
   - Войдите!
   Вошли Пузцов и кубинец в военной форме.
   - Осматривайте! - пригласил жестом своего спутника Федор Эдуардович, а сам подозрительно уставился на девушек. Видок у тех, и в самом деле, был подозрительный. Татьяна, сидя в кресле со скрещенными на груди руками, хлопала глазами, источающими невинность и чистоту помыслов. Лицо рыжеволосой Жанны рдело возбужденным румянцем, глаза искрились шкодливой энергией, а губы растягивались вымученной улыбкой.
   "Не иначе, что-то натворили, - подумалось Пузцову, - Какие-то они странные".
   Кубинец, тем временем, поднял лежащую на полу ширму, поставил на место и тщательно заглянул за нее. Затем обошел по периметру небольшое помещение, заглядывая под гримерные столики, и остановился перед шкафом.
   Жанна почувствовала дрожание рук. Чтобы скрыть это от посторонних глаз, она скрестила их на груди и предупредила:
   - Федор Эдуардович, если Валторн узнает, что кто-то заглядывал в его реквизит, будет скандал.
   - А он не узнает, - многозначительно ответил Пузцов, - открывай!
   - Под вашу ответственность, - пожала плечами Жанна и распахнула перед военным дверцу.
   Тот, вытянув шею, начал внимательно осматривать внутренность пустого шкафа....
   - Что тут происходит? - раздался требовательный и недовольный голос. - Что делает этот человек в моем реквизите? Почему вы до сих пор не одеты?
   На пороге стоял Георгий Валторн в сценическом наряде по последней магической моде: длинный черный плащ, котелок на голове и трость в руке. Густые черные брови сурово насуплены, взгляд взыскательно ожидает ответа на свои вопросы.
   Под строгим взглядом Валторна даже Федор Эдуардович струхнул.
   - Все в порядке, Георгий Иванович, - проговорил Пузцов и, махнув рукой кубинцу, двинулся к выходу. - Осмотр проводился под моим контролем.
   Валторн, не поворачивая головы, проводил их подозрительным взором.
   - Жанна, Татьяна, мы выступаем в первом отделении, начинаем прямо сейчас.
   - Почему в первом? - пролепетала Татьяна.
   - Потому. На представлении большое начальство, они могут посмотреть только одно отделение. А вы до сих пор не готовы. Почему?
   - Из-за этого Пузцова, - зло ответила Жанна и, зайдя за ширму, принялась натягивать сценический костюм.
   Валторн уходить не собирался, продолжая стоять в дверях. За его солидной фигурой возникла щуплая фигурка Рудика Штыка, пытающегося просунуться в дверной проем то с одной, то с другой стороны. Валторн не шелохнулся. Потеряв надежду проскользнуть в гримерку, не задевая иллюзиониста, Рудик, поймав взгляд Жанны, выходящей из-за ширмы, развел руками и вытянул лицо, показав своим видом, мол, ничего не вышло с униформой. Вслед за Рудиком в проеме образовались лица униформистов, весело заглядывающие в гримерку, издалека прозвучал обеспокоенный голос: "Георгий Иванович, начинаем, срочно на выход!".
   - Пошли! - скомандовал Валторн.
   Униформисты подхватили ящик-шкаф и, покрякивая, потащили его в коридор.
   Жанна, потерянно переглянувшись с Татьяной, отчаянно воскликнула:
   - Подождите!!!
   - Что еще? Вы не слышали, что начинаем? Быстро на выход, - сердито бросил через плечо Валторн.
   - Нет, ничего... - ответила Жанна, осознав, что ее изобретательность иссякла, и она не знает, как можно вернуть на место уплывающий на сцену в руках униформистов ящик с пляжным красавцем....
  
  
   Глава 5
  
  
   ...Поначалу мелькнула мысль, что все наконец-то кончилось. То есть кончилось в буквальном смысле слова. Что нет планеты Земля, острова Кубы, нет морей, океанов и суши, нет животных, растений и людей, нет рук, головы - ничего больше нет. Осталась лишь способность мыслить. Нет, даже не так. Способность мыслить - это качество головного мозга, признак наличия головы. Но ее нет, следовательно, и способности не может быть. Значит, осталась лишь мысль, сама по себе, которая каким-то чудесным образом может прекрасно существовать без своего прародителя. И что белая, непрозрачная, слегка подрагивающая субстанция, окружающая мысль со всех сторон, видимо, необходимая питательная среда для нее.
   Потом зябкий озноб, пробежавший по телу, указал на его существование. Стало быть, тело есть. Амиго медленно поднял свою руку, и не увидел ее. Ага, значит, все-таки нет. Озноб, холод и мурашки по телу - лишь фантомные ощущения. Видимо мысль, лишенная своего тела, все еще помнила и ощущала его фантомно. Зачесался нос. Хотя нос тоже фантомный, но чешется, как настоящий. Рука, не дожидаясь команды, сама поднялась и принялась тереть кончик носа. И в этот момент Амиго увидел свою руку. Удивленно рассмотрев свою ладонь перед самым носом, он чуть отодвинул руку, и она вновь пропала, полностью растворившись в белом тумане.
   "Туман! Конечно это туман! Такой густой, что я не вижу собственной руки!"
   Амиго сел и принялся ощупывать свое невидимое тело. Вот ноги, руки, плечи, и даже голова - все есть, все на месте, только не видимы из-за плотного тумана. Пошарив окрест, нащупал крупный песок и понял, что сидит на берегу. В этот момент туман содрогнулся, зашевелился и чуть отполз от Амиго, открыв его взору собственные ноги. Однако, как холодно! Обняв свои плечи, Амиго принялся энергично растирать кожу. От произведенного тепла туман вокруг него перемешался и слегка рассеялся, показав Амиго еще большее пространство. Взгляд выхватил из белой пелены непонятный предмет, стоящий на песке в паре метров. Какой- то камень, похожий на огромный башмак. Вон круглый носок, а там пятка и широкий каблук. А рядом что? Еще один каменный башмак! Удивительно, как искажает предметы густой туман на рассвете. Башмак шевельнулся. Нет, это не башмак сдвинулся, а туман оживил своим движением камень. В самом деле, в этот момент влажный ветерок коснулся лица Амиго, и туман нехотя, сопротивляясь и упираясь, начал сдавать свои позиции. Вот это да! В самом деле, два громадных каменных башмака. А над ними уже вырисовываются толстые, из неотесанных камней ноги, затем проступают каменные кулачищи, сложенные на коленях, выше - мощная грудь, булыжные плечи, и, наконец, яйцеобразный валун на месте головы. Каменный человек сидит на перевернутой вверх дном дырявой деревянной лодке, сложив кулаки на коленях, чуть боком, и, приподняв одну ногу, небрежно покачивает ею!
   "Куда же меня занесло ночью после всего случившегося!? Какой-то странный памятник, да еще ногой качает!"
   Всмотревшись, Амиго заметил на валуне, изображающем голову, зигзагообразную трещину, которая, медленно растянувшись, сформировала подобие усмешки.
   "Он еще и ухмыляется! И чего только со страху не привидится!"
   Амиго зажмурил глаза и принялся их тереть.
  
   - Со страху только страх и привидится!
   Услышав низкий, скрипучий и противный голос, Амиго замер, потом, открыв глаза, принялся испуганно озираться. Чуть отступивший туман, приоткрыв небольшое пространство вокруг Амиго, все еще плотно закрывал от него все, что было дальше невидимого очерченного круга диаметром не более трех метров. В этом пространстве никого кроме Амиго и памятника не было.
   - Да здесь я, перед тобой!
   Амиго понял, что голос исходит из памятника.
   - Кто ты? - только и смог прошептать обалдевший Амиго.
   - Я - твой Страх, - ответил каменный человек, и Амиго увидел, что трещина на голове во время ответа двигается, будто жует.
   - Не может быть! - застонал Амиго, обхватив голову руками.
   - Еще как может! - проскрипел Страх.
   - С чего это вдруг я тебя увидел? - спросил Амиго, собравшись с силами.
   - Погода располагает. Рассвет, туман, а главное, больно мне хорошо с тобой. Любишь ты меня, лелеешь.
   - Я тебя люблю??? Да я ненавижу тебя! Я мечтаю избавиться от тебя! Я готов ....
   - Ну, ну..., - перебил Амиго Страх. - Разошелся. Поостынь. И не ври, что ты меня ненавидишь. Я все вижу...
   - Как же ты видишь? - поутих Амиго. - У тебя и глаз то нету. Один поганый рот.
   - Ха, ха, ха, - затряслась каменная глыба. - Ты еще скажи, у страха глаза велики. Зачем мне глаза, когда я смотрю твоими глазами?
   - И что же ты видишь?
   - Вижу себя, любимого. Смотри, какой я незыблемый, непоколебимый и непобедимый!!!
   Страх, согнув руки в локтях, развел их и потряс кулаками как атлет, демонстрирующий свои мускулы. У Амиго округлились глаза, такими мощными казались мышцы из булыжников.
   - Ну вот, так то лучше. Вижу, зауважал, - удовлетворенно опустил каменные руки Страх. - А то ненавижу, не люблю....
   - Что тебе от меня надо? - испуганно спросил потрясенный Амиго.
   - Мне от тебя ничего, кроме любви, не надо, - самодовольно ответил Страх.
   - А если я тебя не буду любить, ты оставишь меня в покое?
   - Ха! Размечтался. Что же, я враг самому себе? Никогда и ни за что я тебя не оставлю. Если только....
   На этих словах Страх поперхнулся.
   - Если только что? - вкрадчиво поинтересовался Амиго.
   - А ничего. И не думай об этом. И вообще, не серди меня глупыми вопросами. Ненавижу злость. Да и туман рассеивается, сейчас солнце взойдет, я его тоже не очень, чтобы....
   Страх потянулся, издав кирпичный скрежет, сладко зевнул уродливой трещиной и проскрипел:
   - Веселая сегодня ночка удалась. Здорово я порезвился. Притомился. Отдохну. А ты помни, я всегда рядом с тобой. Не забывай об этом!
   И Страх стал растворяться в утренней мгле, а вместе с ним и туман, сначала приобретя легкость и прозрачность, вдруг разлетелся в разные стороны с первыми лучами восходящего солнца.
   Амиго огляделся. Лодка, на которой недавно праздновал победу его Страх, оказалась большим, старым, почерневшим баркасом, избитым и покалеченным штормами и бурями, и теперь брошенным за ненадобностью на берегу. Берег, простирающийся в обе стороны от Амиго и упирающийся в молочную туманную стену, пустовал. Позади Амиго сквозь рыхлые остатки тумана виднелась зеленая полоса, кое-где маячили пальмовые крыши покосившихся хибар. По своим собственным следам, оставленным на песке, Амиго определил направление, откуда он прибрел на этот незнакомый берег.
   "Как стыдно! Он прав! Как здорово этой ночью порезвился мой Страх. Лишь Страх, незыблемый, непоколебимый и непобедимый руководил мною. Он завел меня сюда. Что происходит со мной? Страх поработил мой рассудок. Я не владею собой. И ничего не могу поделать. Не получается. Как стыдно. Особенно перед теми девчонками. Ведь они, по сути, спасли меня. Особенно та рыжеволосая, Жанна.... Ее волосы пахнут музыкой. В тот момент, в ящике, когда она прижалась ко мне, такая хрупкая и маленькая, до плеча не достает, я вдохнул аромат ее волос, и... это был один миг, когда постыдный страх выпустил меня из своих каменных ручищ..., я услышал музыку, прекрасную и освобождающую..., а потом снова навалился страх, и... дальше стыдно вспомнить. Да и не могу. Будто пелена опустилась на мозги. Как в тумане. Куда-то бежал, не разбирая дороги, потом долго брел по песку, потом свалился, и, наверное, заснул. Стыдно".
   Мучительная гримаса исказила лицо Амиго. Сделав усилие и отогнав от себя досадные воспоминания, он произнес:
   - Пора на работу.
   Тяжело поднялся и, поглощенный своими мыслями, побрел берегом по своим следам. Через некоторое время заметил, что от тумана не осталось и следа, а может быть, его и вовсе не было? Потом обнаружил, что утреннее солнце, еще невысокое, сегодня необычайно белое, будто весь туман, недавно накрывавший берег, собрался в облако и прикрыл собою звезду для того, чтобы люди смогли на нее посмотреть. А затем линия горизонта начала медленно подниматься, догоняя солнце, и когда настигла его и поглотила, Димыч понял, что это не горизонт, а гигантский грозовой фронт, надвигающийся на остров. На море воцарился абсолютный штиль, и в воздухе повисло обманчивое состояние, называемое затишьем перед бурей...
  
   ...Сбившаяся простыня неприятно натирала кожу. Подушка, перевернутая за ночь много раз, превратилась в неудобный комок, отчего разнылась шея. Тонкое одеяло утратило свою функцию. Накроешься им - сразу жарко, скинешь - через минуту зуб на зуб не попадает. Жанна с тоской посмотрела на окно, в котором сквозь салатную занавеску забрезжил рассвет. Теперь и подавно не заснуть. Вот Танька. Счастливая. Поохала, поахала, что делать, что делать и... сладко заснула. А Жанна искрутилась, извертелась. А сна все нет и нет. Как завтра репетировать и выступать после бессонной ночи - непонятно. Слава богу, нервное возбуждение слегка улеглось, и воспоминания уже не скачут в беспорядке, словно кузнечики на летней поляне, а выстроились в последовательную цепь и связались в единую картину.
   ...Как дошла до сцены на ватных ногах, помнилось плохо. Как зашла в хитрый шкаф, спрятавшись в специальном отделении, совсем стерлось из памяти. А вот то мгновение, когда она прижалась к немому красавчику, оттого, что униформисты качнули шкаф, подняв и потащив его на сцену, то блаженство, которое она испытала, приникнув носом к его груди, тот запах, мужской, самобытный и возбуждающий, от которого кружится голова, закатываются глазки и слабеют ноги.... Если зажмурить глаза и хорошо постараться, то и сейчас тот запах улавливается, вызывая те же ощущения.
   Жанна повернулась на бок, повозившись, улеглась поудобнее, закрыла глаза и длинно втянула воздух. Тотчас ноздри уловили неповторимый аромат, вызвав еще большую слабость в расслабленном теле. Ну как же тут заснуть, когда можно снова и снова воскрешать и наслаждаться этим ароматом....
   Раньше Жанна была уверена, что невозможно ощутить запах в отсутствии его источника. Оказалось, возможно. И даже очень просто. Ничуть не сложнее, чем представить лицо человека, или вновь ощутить его миновавшее прикосновение.
   Жанна вспомнила, что в тот момент ей подумалось, так бы и стояла, уткнувшись в него носом, целую вечность. Ну и что, что немой. Пускай хоть глухонемой. Лишь бы не слепой, а то не увидит какая Жанна красавица. К чему слова, когда все и так родное и понятное - запах, теплая кожа, прикосновение, глаза....
   А затем зазвучала музыка и Жанна поняла, что представление началось. Сейчас Валторн, придерживая на одном указательном пальце Татьянину ладонь, проводит ее по сцене, демонстрируя зрителям красоту и тонкую линию тела. Татьяна, улыбаясь ослепительней, чем сама Софи Лорен, делает реверанс в сторону зала. Потом Валторн подводит ее к шкафу и, распахнув дверцу, приглашает зайти внутрь. Татьяна, не переставая улыбаться, прокручивается вокруг своей оси, и спиной изящно протискивается в шкаф, поводя плечами и показывая тем самым, что он тесноват. Затем посылает в зал воздушный поцелуй, и Валторн закрывает за ней дверь. После этого, под нарастающую напряженную музыку Валторн начинает изображать магические пасы, а в это время внутри ....
   Фокус с исчезновением женщины - самый простой, не то, что распиливание. Татьяна прячется в скрытое с помощью специальной окраски и зеркал отделение, туда же, где в это время находится Жанна, и Валторн демонстрирует изумленному залу пустой шкаф. Так происходит каждый вечер. Но вчера....
   Потайное отделение - вполне просторное для двух стройных девушек, и Татьяна с Жанной без особого труда помещались в нем, прижавшись тесно друг к другу. Но, присутствие пляжного красавца, занявшего место Татьяны, вызвала у нее смятение. Попытавшись протиснуться, она поняла, что не вмещается. Тогда Танька, вдавив Жанну в красавца, принялась пропихиваться, что было сил, приговаривая:
   - Теснота тут у вас, как в трамвае в час пик.
   Танькины слова неожиданно вызвали у Жанны приступ истеричного гомерического хохота, что никак не способствовало размещению троих человек в потайном отделении.
   - Хватит ржать, - зашипела Танька. - Номер срываем! Подвиньтесь, наконец, выдохните, втяните животы. Как же нас распиливать будут?
   - Танька, хватит щекотаться, все равно не поместимся, - сквозь смех прошептала Жанна, и в эту секунду Танька вдруг протиснулась и быстро закрыла за собой потайную дверь.
   Жанна не сразу поняла, что она стоит, прислонившись к холодной стене вместо красавца. А когда поняла, что Татьяна, пролезая, просто выдавила того из потайного отделения, как зубную пасту из тюбика, было поздно. Зазвучали аккорды, сигнализирующие о том, что Валторн прекратил колдовать, и сейчас откроет дверь. Жанна с Татьяной напряженно замерли, ожидая скандала. Но, никакого скандала в тот момент не произошло, даже наоборот, зал разразился веселым смехом и бурей аплодисментов.
   Бедный Валторн! Можно представить себе, как вытянулась у него рожа, когда он вместо исчезнувшей Таньки увидел в ящике нагого, в одних полосатых трусах, мужика! Вот умора! А зрительный зал оценил этот юмор! Представьте, открылся ящик, а в нем полуголый мужик, сложил ручки на интересном месте, прикрывшись, будто он голый из воды выходит, глаза вытаращил, а потом одну ножку подогнул, и почтительно присел в поклоне. Зрители, конечно, подумали, что так и надо, засмеялись, захлопали.... А Валторн не зря Заслуженный артист! Быстро сориентировался и подыграл. Молодец, не растерялся. Раскланявшись, закрыл ящик и прошипел: Татьяна, на место! Быстро поменялись местами с красавцем, и залу снова явилась краля Татьяна. Но, о продолжении выступления не могло быть и речи! Какое тут распиливание и расчленение, когда в ящике посторонний голый мужик! Сделал знак, и унесли ящик-шкаф с Жанной и красавцем в гримерку.
   А дальше полная неразбериха и сумятица.
   Только выпустила Жанна из ящика красавца, тут как тут уже Пузцов на пороге. Глаза прожигают, ноздри подрагивают. А за ним в дверях свирепый Валторн и испуганная Танька, знаки какие то Жанне глазами посылает. Между ними Прудик просовывается, сгорая от любопытства, под ногами Плотва крутится, выпрашивая кусочек сахара.
   Пузцов посверлил глазами красавца и спрашивает того в лоб:
   - Кто ты такой?
   А немой, видимо от пережитых приключений, вдруг прозрел, то есть обрел дар речи, и отвечает ему на чистом русском языке, правда слегка заикаясь:
   - Я п-посторонний, я тут с-случайно оказался.
   Что такого особенного сказал, непонятно. Не соврал, ведь и, правда, посторонний и случайно. Только Пузцова вдруг будто колом прошило. И со всего маху как рухнет на пол! С грохотом, как бревно. При падении Плотву придавил, та завизжала, заскулила, а Валторн с Танькой едва отскочить успели. Рухнул и лежит, руки по швам.... Вот как барышни в обморок падают? Глазки под лоб, ручки плавно раскинули, А-А-Х, и на руки кавалеру, в крайнем случае, на диван. А этот - на пол, бревном, и руки по швам.
   Первым очнулся Валторн. И говорит красавцу (Вот уж чего Жанна никак не ожидала!):
   - Молодой человек, идите отсюда, быстро.
   Тот схватил одежду, Жанна ему протянула, и, озираясь, бочком, бочком из гримерки. Как только скрылся, Танька говорит:
   - Врача надо!
   А Прудик, который в это время ушибленную Плотву успокаивал, как закричит:
   - Ветеринара, срочно!
   В этот момент, как по мановению волшебной палочки, появляется на пороге мужчина, молодой, голубоглазый, словом интересный, и говорит:
   - Я врач. Кому тут помощь нужна?
   Увидел Пузцова, присел быстро к нему, пульс пощупал, в глаз заглянул и поставил диагноз:
   - Обыкновенный обморок. Дайте что-нибудь под голову подложить. И воды в стаканчик, - а сам глазами на Таньку - зырк, зырк.
   Ну, стаканчик с водой ему быстро протянули, и пока искали чего не жалко на пол под голову подстелить, незнакомец набрал в рот воды и как из пульверизатора окатил Пузцова. Больной открыл глаза, приподнял голову, посмотрел чумным взглядом на врача и спрашивает:
   - Кто ты такой?
   А незнакомец, будто специально, говорит:
   - Я тут посторонний, случайно мимо прохо....
   Не успел договорить, Пузцов - бух, и снова в обморок, башкой об пол. Прямо какой-то условный рефлекс на эти слова, как у собачки Павлова.
   Незнакомец говорит:
   - Гематома на затылке ему обеспечена, - а сам опять на Таньку так и зыркает. - Есть здесь где-нибудь диван? Надо бы перенести его.
   Валторн отвечает:
   - В моей гримерной есть диван. Рудик, позови рабочих, пусть перенесут его. А вы, молодой человек, кто такой?
   Незнакомец опять на Татьяну взглянул, как-то восторженно и смущенно, и отвечает:
   - Надеюсь больше никто в обморок не упадет после моих слов, но, я действительно тут случайно. Мне очень хочется взять автографы у вас, номер понравился, - и снова на Татьяну с упоением - зырк!
   Тут подошли униформисты, подхватили Пузцова и потащили в гримерную Валторна, с его сопровождением. Остались в комнате Жанна, Татьяна, Прудик и незнакомец. Прудик тут же заныл:
   - Надо же, чуть собачку не убил, бухнулся не глядя, как слон в посудной лавке. Молодой человек, посмотрите, все ли цело у моей Плотвички, а то этот припадочный за центнер весит, мог в лепешку раздавить бедную собачку.
   Незнакомец улыбнулся (улыбка у него добрая, как у доктора Айболита), погладил Плотву, ощупал, поставил на задние лапы и потерся своим носом об ее нос. На собачьем языке это означает, видимо, я - твой друг, потому что Плотва радостно завиляла хвостом, вырвалась и принялась счастливо кружиться и прыгать.
   - Все в порядке у собачки, - успокоил Прудика. - Цела и здорова.
   Потом повернулся к Татьяне, а та стоит, с раскрытым ртом, глаз с незнакомца не сводит, и протягивает ей программку со словами:
   - Вы мне дадите свой автограф?
   - Конечно! - расцвела от счастья Танька, схватила карандаш для бровей со столика и старательно вывела "Татьяна Иванова". Жанна принялась обиженно поправлять прическу, а незнакомец и к ней обратился с такой же просьбой, но видно, что сделал это просто из вежливости. Жанна снисходительно пожала плечами и выше Танькиной росписи небрежно, но красиво, с хвостиками, начертала "Ж. Вильм".
   - А где мне можно найти вашего коллегу, который вместе с вами в номере выступал, - обратился незнакомец к Татьяне. - Я бы у него тоже хотел взять автограф.
   - Валторна то? Так он в своей гримерной. Он же Пузцова туда понес. Я вас провожу. Хотите? - Татьяна выразила готовность проводить незнакомца хоть к черту на куличики.
   - Да нет, меня интересует тот парень, который в ящике был, в трусах, - смутился незнакомец.- К Валторну я сейчас и так зайду, осмотрю больного.
   Тут Жанна ревниво вскинула голову:
   - А чем это он вам, интересно, интересен?
   - Да как чем? Собственно, ничем, - потрепав затылок, растерянно ответил незнакомец. - Ну, он же артист, в номере участвует. Почему бы ни взять автограф?
   - Его нет. Он уже ушел, - отвернувшись к столику, быстро ответила Жанна.
   - Да, кстати, а кто это? - вступил в разговор Прудик, занятый до этого своей Плотвой.
   В этот миг в дверь настойчиво застучали, взволнованный голос позвал:
   - Татьяна, Жанна, на сцену, быстро! Валторн ждет, продолжаем. Рудик, готовься!
   - Ой, - хором воскликнули девчонки, засуетились, принялись поправлять костюмы и пудрить носики.
   - Да бегите быстрее, - подстегнул их Прудик.
   Когда Татьяна выскочила за дверь, а за ней уже и Жанна почти убежала, незнакомец не выдержал:
   - Скажите хотя бы, как его зовут?
   Жанна обернулась в дверях, улыбнулась и ответила, отрицательно покачивая головой:
   - Мы не знаем. Правда, не знаем....
  
   Глава 6
  
   Фидель умирал. У него ничего не болело, но жизнь уже сплелась со смертью и медленно поглощалась ею, как поглощается низовым пожаром некогда зеленый лес, превращаясь в пепелище с черными обуглившимися столбами. Временами сознание перескакивало черту, оказываясь по ту сторону, и тогда виделись некие ворота, кто-то звал его, хотелось скорее оказаться там, и все, что было раньше, уже не волновало и не интересовало, казалось суетным и посторонним. Потом сознание возвращалось, и вместе с ним возвращались заботы и недоделанные дела.
   За умирающим ходила Тереза, соседка Фиделя, темнокожая дочь выходцев из Центральной Африки, привезенных на Кубу в качестве рабов более полутора столетий назад. Тереза испекла и принесла касаве - традиционный деревенский хлеб с добавлением тропического корнеплода юкки, и потчевала умирающего, тихо напевая какую-то ритуальную мелодию.
   Когда сознание Фиделя в очередной раз вернулось в бренный мир, он тихо сказал:
   - Тереза, я просил позвать Амиго, моего помощника.
   - Да ходила я уже несколько раз в курятник. Нету его там, ушел куда-то. На-ка, съешь лучше кусочек касаве, - протянула Тереза хлеб Фиделю.
   - Спасибо, Тереза. Не хочу я есть. И пить не хочу. Мне Амиго нужен.
   - Где ж я его искать буду? Нет его в курятнике, видно, что не ночевал там.
   - Иди, посмотри еще. Может, пришел.
   В этот момент в дверь постучали. Увидев стоящего на пороге Амиго, Фидель горестно улыбнулся.
   - Вот он, пришел. Хорошо. Боялся, что не успею. Тереза, оставь нас одних, мне поговорить с Амиго надо.
   Тереза встала со стула у изголовья кровати, положила касаве на край стола у окна и, охая, покинула комнату. Ее место занял Амиго.
   - Что ты, Фидель, совсем разболелся? Сегодня опять не работаем?
   - Я же сказал тебе, что не болею, а умираю, - ответил Фидель.
   - Ну что ты говоришь? Ты обязательно поправишься, - успокоил Амиго.
   - Не надо, ничего не говори. Я не для этого тебя позвал, - остановил Фидель Амиго и положил слабую руку на его колено, подтверждая жестом свою просьбу помолчать. - Слушай меня. В курятнике, под соломой, на которой ты спишь, в полу - тайник. В тайнике спрятаны деньги и еще кое-что. Я хочу, чтобы ты взял все себе.
   - О чем ты говоришь, Фидель? - удивился Амиго. - Зачем мне твои деньги? У тебя два сына, может, и внуки есть. И вообще, ты еще поправишься.
   Фидель прервал его нетерпеливым похлопыванием по колену.
   - Я тебе говорил, что сыновья у меня есть, а наследников нет. Так что не спорь со мной. Я так хочу. Это мои деньги, и моих предков. Я вправе распорядиться ими. Вижу, ты хороший парень, только попал в трудную ситуацию, может, мое наследство выручит тебя. Не отказывай мне. Возьми. Главное, забери из тайника все, что там есть, ничего не оставляй. Понял?
   - Послушай, Фидель....
   - Не надо ничего говорить. Ступай, и выполни мою просьбу. Прощай, - Фидель убрал руку и закрыл глаза.
   - Хорошо, как скажешь. Спасибо, Фидель, - недоуменно пожимая плечами, Амиго попятился к двери и тихо прикрыл ее за собой.
  
   Отыскать тайник оказалось несложно. А вот содержимое тайника озаботило Амиго не на шутку.
   Тузик, возбужденный возвращением своего друга, хлопотливо топтался на содержимом тайника, разбросанном на соломе: пачке американских долларов крупными купюрами, пистолете ТТ и коробке патронов к нему. Попытавшись забраться на рукоятку пистолета, Тузик соскользнул с гладкой вороненой поверхности, возмущенно захлопал крыльями, попытался еще раз. Снова соскользнул. Оставив безуспешную попытку, вразвалку забрался на пачку денег и выразил свое презрение к ним, справив нужду.
   - Ты что делаешь, Тузик? Я, конечно, понимаю, что не в деньгах счастье, но, все-таки, прояви уважение хотя бы к лику президента.
   Амиго сидел на полу перед всем наследством и с интересом листал маленький блокнот, найденный там же, в тайнике. Вытащив из-под Тузика пачку, вытер неуважительный след попугая соломой и пересчитал деньги. Оказалось ровно десять тысяч долларов.
   - Ничего себе! Наследство! И блокнот какой-то непонятный. Одни цифры. Похоже на шифровки. Может быть, Фидель был в свое время участником партизанского движения против диктатуры Батисты? Почему не сказал мне об этом? И откуда у партизана столько денег? Что-то тут не чисто. Блокнот не просто странный, а, похоже, совершенно новый. Вряд ли сохранился бы в таком чистом виде, пролежав в тайнике более десяти лет.
   Амиго медленно поднял пистолет, погладил ствол, заглянул в него, понюхал и покачал головой.
   - Оружие ухожено. Свежая смазка. Что-то тут не так. Давай-ка Тузик, сложим все на место. Не надо нам такого наследства, от греха подальше. Пойду сейчас к Фиделю и скажу ему об этом.
   Амиго, отогнав попугая, принялся складывать наследство в коробку из-под обуви, где оно и хранилось ранее. Только успел закрыть крышку, у двери курятника раздался голос Терезы.
   - Амиго, ты здесь? - позвала Тереза.
   - Да, - громко ответил Амиго, вскочил на ноги и выглянул из двери курятника.
   - Амиго, - по круглым чернокожим щекам Терезы текли слезы, - Фидель умер.
   И Тереза запричитала на незнакомом наречии, всхлипывая и утирая щеки подолом верхней юбки.
   - Успокойся, Тереза, - растерянно пробормотал Амиго. Он не знал, что нужно говорить в таких ситуациях. - Успокойся. Надо организовать похороны? Чем я могу помочь?
   Тереза высморкалась в ту же юбку и окончательно осушила слезы.
   - Нет, нет, ничего не надо. Последними словами Фиделя были: Тереза, скажи Амиго, чтобы обязательно исполнил мою последнюю волю, все забрал и сразу уходил отсюда. Здесь ему нельзя оставаться ни минуты. Так и сказал. Уходи, раз он велел. Волю умирающего надо обязательно исполнять.
   - Хорошо, Тереза. Я уйду, прямо сейчас. Только не одолжишь ли ты мне какую-нибудь не очень нужную сумку? Мне свои вещи сложить не во что. Я верну, чуть позже.
   - Сейчас найду что-нибудь у Фиделя. Ему теперь уж точно ничего не надо.
   И Тереза, снова разрыдавшись, засеменила по тропинке, огибающей курятник. Амиго посмотрел ей вслед и у него защемило в груди, оттого что тропинка, по которой он три месяца ходил на работу и обратно, ставшая хорошо знакомой и родной до последнего камешка, с этого момента убегала из его жизни навсегда, так и не выведя его на верную дорогу, а, пропетляв в дебрях одиночества и страха, вновь вернула его на первоначальную развилку.
   - Вот так, - подытожил Амиго, вернувшись в курятник. - Надо начинать все сначала. Куда же мне теперь идти?
   Вопрос, адресованный Тузику, остался без ответа и Амиго, тяжело вздохнув, начал собирать свой нехитрый багаж с полочки.
   Не прошло и пяти минут, как вернулась Тереза, держа в руках плетеную тростниковую корзину.
   - Ничего больше не нашла, - сообщила Тереза, протягивая корзину. - Корзина даже удобнее, ничего не помнешь в ней.
   Амиго криво ухмыльнулся. Багаж у него немнущийся.
   - Спасибо и на этом, Тереза. Через пять минут меня здесь не будет, не волнуйся, - успокоил Амиго, видя, что Тереза не уходит.
   - Тогда прощай, Амиго, - ответила Тереза и медленно направилась к дому.
   - Прощай, Тереза, - тихо ответил скрывшейся за курятником соседке и, присев на корточки, начал укладывать на дно корзины коробку из тайника, затем пакет с бритвенными принадлежностями, зеркальце с отколотым углом и свою полосатую майку с жирным пятном на животе.
   Весь багаж занял не более половины корзины.
   - Прощай, мой тихий уголок, - грустно окинув взглядом курятник, произнес Амиго. - Прощайте, цыплята, прощай, Тузик. Не успел я тебя научить говорить. А ты талантливый парень. Два слова быстро усвоил. Скажи-ка мне на прощанье, - Тузик, цирк!
   Попугай, все это время деловито топтавшийся вокруг Амиго, вспорхнул на круглую ручку корзины, потерся об нее клювом и проговорил:
   - Ту-у-зик. Ци-и-рк.
   Амиго радостно засмеялся, наклонился и поднял корзину. Птица, качнувшись, свалилась в корзину при этом и с удовольствием угнездилась на свернутой майке.
   - Ты хочешь со мной? - Амиго задумался на секунду. - А что, ты ведь все равно ничейный. И такой же одинокий, как и я. Пошли, если хочешь, вдвоем веселее будет.
   Амиго подхватил корзину вместе с Тузиком, вышел из курятника и быстрым шагом, не оборачиваясь, пошел в сторону залива....
  
  
   Широкая веранда выходила на залив. Ветер, порывами дувший со стороны залива, наскакивал на веранду и в замешательстве отступал, наткнувшись на двух мужчин, беспечно сидящих в бамбуковых креслах-качалках и потягивающих ледяное пиво, вместо того, чтобы спрятаться за теплыми стенами. В немалой степени смущал и вид мужчин. Несмотря на затянутое штормовое небо оба были в широкополых соломенных шляпах и солнцезащитных очках. Черные курчавые волосы и такие же бороды делали их совсем одинаковыми. Мужчины, покачиваясь в унисон, поочередно отхлебывали из высоких тонких стаканов и беседовали.
   - Докладывай, - сказал первый мужчина.
   - Отец умер, - грустно сообщил второй.
   - Прими мои соболезнования. Он вписал свое славное имя в дело освобождения. Родина обязательно узнает его. Отец успел?
   - Да. Отец все успел. Тайник вскрыт, Он все забрал.
   - А куртка?
   - Куртка на нем.
   - Что думаешь дальше? Уже три месяца прошло. Медленно продвигаемся.
   - Он очень осторожен. За три месяца не вышел ни на один контакт. Вчера состоялся первый, но не по его инициативе. Отец успел подтолкнуть.
   - Он ничего не заметил?
   - Думаю, нет. Отец и, правда, умирал.
   - Мир его праху. С кем контакт?
   - С советскими артистами.
   - Интересно. Что за люди?
   - Есть там интересный экземпляр. По нашим сведениям, полковник КГБ, к тому же, со своей дочерью.
   После этого сообщения первый мужчина прекратил качание, повернул голову и посмотрел на второго.
   - Это как раз то, что нам надо!
   - Думаю, да. Но, Он очень осторожен и хитер. Вчера охрана его чуть не взяла, но он сумел вывернуться, так что мне вмешиваться не пришлось.
   - Хитер, говоришь? - первый снова обратился на залив, продолжая раскачиваться.
   - Да. Умен. Выдержан. Осторожен. Какая у него цель - непонятно.
   - По большому счету, нам не очень интересно, какая у него цель. Главное, чтобы Он исполнил свою роль в нашем спектакле. Где Он сейчас?
   - По последним сведениям, Он покинул дом Отца и находится неподалеку с местом, где живут артисты. Видимо, продолжит контакт.
   - Хорошо. Главное, не упустить подходящий момент, чтобы все было правдоподобно.
   - Понятно. Считаю, что не следует торопиться. Выдержка в таком деле не помешает.
   - Да, - согласился первый. - Шторм набирает силу. Пошли в дом.
   Мужчины встали и проследовали с веранды в дом, оставив на растерзанье ветру беспомощные качалки.
  
  
   Когда порывы ветра достигли штормовой скорости, Амиго загрустил. Сейчас ливанет дождь, а крыши нет. Тузик, нахохлившись и втянув голову, сидел в корзине и, судя по всему, горько сожалел о том, что покинул теплый уютный курятник. Первая проблема, с которой столкнулся Амиго после ухода - добыча пищи. Работая в ресторанчике Фиделя, Амиго, всегда сытый, не знал этой проблемы. Воспоминание о горячей ячменной похлебке Фиделя - вызывало в животе протестующее бурчание. Образ румяной лепешки, с пылу, с жару - доводил до полуобморочного состояния. Пришлось рискнуть и зайти в прибрежную забегаловку. Скромный обед, лишь слегка насытив Амиго, съел почти все его скромные сбережения. Можно, конечно, разменять доллары. Все-таки наследство он получил законно, по воле умирающего. Но где можно разменять крупные купюры без риска быть задержанным, Амиго не знал. Вторая проблема - крыша над головой. Амиго хорошо представлял, каким может быть шторм на острове. Никакая пальма не спасет. С этими грустными мыслями Амиго подошел к лавке, уютно пристроившейся под развесистой пальмой, присел, поставил корзину рядом с собой и глубоко задумался....
  
  
   Глава 7
  
   Голубоглазый светловолосый доктор думал о Татьяне всю прошедшую бессонную ночь. На следующее утро, ассистируя на сложнейшей операции, впервые в своей недолгой практике замешкался, чем вызвал неудовольствие и замечание оперирующего хирурга, потом не слышал, на что жалуются больные во время обхода, пропустил мимо ушей все назначения профессора и к концу рабочего дня, сидя в ординаторской, пожаловался своему другу:
   - Антон, мне так хочется снова увидеть ту циркачку, Татьяну Иванову, - на этих словах он достал из кармана программку с подписью артистки и с любовью посмотрел на нее. - Может, сходим еще разок на представление?
   - Ты что, с ума спятил? Что там еще раз делать? - ответил Антон, но, увидев, что его друг откровенно огорчился, попытался оправдаться. - Нет, послушай, сегодня передали штормовое предупреждение, значит, представление в открытом театре наверняка отменят. Посмотри в окно, какой ветрюга поднялся. И вообще, я сегодня занят, у меня у самого свидание, с той кубиночкой, помнишь?
   Антон лукаво улыбнулся и подмигнул, но его слова не успокоили, а еще больше расстроили друга. Антон задумался, - жутко хотелось помочь другу. После недолгих размышлений воскликнул:
   - Ты знаешь, где живут артисты?
   - Да.
   - Ну, так в чем же дело? Иди!
   - Что ты говоришь? Приду и скажу, зрассьте, это я! Чтобы она подумала, что я наглый нахал... или нахальный наглец.
   - А что? Я бы так и сделал. Подумаешь? - Антон пожал плечами, удивляясь старомодности своего друга в отношении женщин.
   - Я так не могу.
   - Тогда вот что, - осенило Антона. - У тебя есть совершенно правдоподобная причина пойти туда. Ты кто? Ты - врач, и будто пришел проведать вчерашнего больного, упавшего в обморок. Того, про которого рассказывал. Он ведь из их группы?
   - Да, - обрадовался врач. - Действительно. Это мой врачебный долг, в конце концов! Умница, Антон!
   Причина, по которой можно навестить артистов, оказалась такой тривиальный и правдоподобной, что у врача сразу поднялось настроение, и он забормотал, объясняя самому себе: "Разве сможет она подумать что-нибудь плохое о враче, исполняющем свой врачебный долг? Кстати, можно еще раз попытаться выяснить что-нибудь о том парне из ящика"....
  
   Идея о вечеринке принадлежала, конечно, Жанне. Вот так всегда. Ляпнет, а потом подумает. Идея зародилась утром, после того, как администратор объявил собравшейся труппе, что в связи с погодными условиями, репетиция и вечернее представление отменяются. Ура!!! - возликовала Жанна и на волне счастливой эмоции тут же предложила молодежной компании устроить вечеринку, своеобразную репетицию Нового Года! Идея с энтузиазмом подхватилась всеми обитателями бунгало: Рудиком, братьями Яблочкинами и Татьяной. Однако счастливого пыла у Жанны хватило ненадолго, и вскоре она уже сожалела о своей идее. Придется весь вечер выслушивать скабрезные шуточки Яблочкиных, в сотый раз внимать рассказу Прудика о встрече с Юрием Никулиным, потом мужики наверняка напьются и начнут приставать, а когда Танька, обзевавшись, благополучно отвалится от стола и заснет, именно ей, Жанне, придется вытуривать мужиков и убирать за всеми образовавшийся свинарник. Сто раз это проходили! И кто тянул за язык? Лучше валялась бы в уютной кровати весь вечер, вспоминая и мечтая о своем красавце с пляжа. Мечты о нем доставляли неописуемое удовольствие. Жанна сделала для себя удивительное открытие. Оказывается, валяние на кровати и ничегонеделанье - не означает бездействия. Мечтать - это тоже работа, - трудная, напряженная, но, чертовски приятная. И надо еще разобраться, что важнее в жизни человека, двигаться, куда-то бежать, что-то делать, или мечтать? Может быть, и Танька - вовсе не лентяйка, а мечтатель? Просто скрывает это от всех. Надо обязательно попытать ее на эту тему при случае.
   Однако не в правилах Жанны отступать от своего слова, и она быстро организовала подготовку к вечеринке. Сложились из своих жалких командировочных, мужская компания отправилась за напитками, а Жанна с Татьяной на ближайший рынок, за закуской. Вот уж где душеньку отвели! Не то, что в магазинах с полупустыми полками. Такого тропического изобилия и представить не могли! Перепробовали все! Некоторые фрукты (а может быть, это овощи или рыба?) показались откровенной дрянью (фи, как это можно есть!), некоторые, растаяв во рту, оставили райское послевкусие (ну почему такие не растут у нас?), но, рисковать не стали, остановились на хорошо знакомых бананах, апельсинах, яблоках. На этом и деньги кончились.
   Прудик, увидев что принесли девчонки, тут же загундосил:
   - Ну что вы приволокли? Разве эта закуска? Посылай баб после этого. Одни сладости. Эх, сейчас бы колбаски любительской... Или картошечки с селедочкой....
   - Заткнись, - прервала Прудика Жанна, накрывая на стол. - А то сейчас захлебнусь и утону в собственной слюне.
   - Давай, давай, захлебывайся, - подхватил Эдвард Яблочкин. - Я тебя буду спасать, делать искусственное дыхание, рот в рот.
   - Размечтался! Прикуси свой язык!- огрызнулась Жанна. С ними только так и надо. Не огрызнешься вовремя, себе дороже потом выйдет.
   - Мы должны позвать Нюсю! - вдруг безапелляционно предложил Эдгар Яблочкин, развалившийся на Танькиной кровати и настраивающий в этот момент транзистор, в попытке поймать веселую мелодию.
   - Это еще зачем? Прямо-таки должны и обязаны? Что тут этой козе делать? - возмутилась Жанна. (Интересно, влюбился, или перед Пузцовым выслуживается?)
   - Не обязаны, но думаю, надо позвать. Что она там одна, со своим больным папашей весь вечер будет делать? И компания симметричная сложится, три мальчика и три девочки.
   - Не три девочки, а четыре, - вступил Прудик. - Или думаешь, что моя Плотва не девочка? Уверяю тебя, еще как девочка.
   - Твоя Плотва - сучка. А Нюся - не коза. Она хорошая девчонка, компании не испортит.
   - Ну и зови на здоровье, жалко, что ли? - пожала плечами Жанна. (По крайней мере, при Нюське Яблочкины не пошлят, и то хорошо). - Только, пожалуйста, не забудь содрать с нее деньжат в общий котел. Или расплатись за нее сам, ежели ты настоящий кавалер.
   - Жадюга ты, Жанка. Что она, объест тебя?
   - Ха-ха-ха! Меня объесть невозможно, сама кого хошь объем. На отсутствие аппетита не жалуюсь, - расхохоталась Жанна, отправляя в рот дольку апельсина, - только, Эдгар, пожалуйста, не надо ставить дочку сотрудника особого отдела в особые условия. А то я подумаю, что ты Пузцову что-то должен или чем-то обязан.
   - Жадюга и злюка, - заключил Эдгар. - Ладно, я внесу за нее деньги, если она придет.
   - Прибежит, как миленькая, - победоносно подтвердила Жанна и, оглядев еще раз стол, подправила банан, свесившийся с тарелки. - Ну вот. Стол накрыт. Можно начинать. А где напитки? Прудик? Ты чем там занят? Марш за бутылками к холодильнику!
   ...Вечеринка, начавшаяся с безобидной перепалки, вскоре перетекла в веселое застолье под энергичную латиноамериканскую музыку, громко звучащую из транзистора. И даже Нюся, которая пришла с видом, будто делает всем непосильное одолжение, жеманно оттопырив пальчик, маленькими глотками пробовала ром, закусывая лимоном и морщась, залпом выпивала вкусное кубинское пиво из бутылок, на этикетках которых красовался орлиный профиль древнего индейского вождя, и, мелко содрогаясь узкими плечиками, хихикала над анекдотами....
  
   ...Раскатистый удар грома вывел Амиго из задумчивости. И не заметил, как стемнело, будто ночь на пороге. Лицо омывалось водяной пылью, доносимой штормовым ветром с залива. Остров гудел, словно внутри зарождался и креп вулкан, готовый выплеснуть раскаленную лаву на беспомощный остров, поглотив его вместе с пальмами, лавками и Амиго с Тузиком. Вытащил из-под притихшего попугая свою майку и заботливо прикрыл ею корзину сверху.
  
   - Ой, гром! - радостно вскрикнула Жанна. - Как я люблю грозу!
   - Люблю грозу в начале мая... - продекламировал пьяненький Рудик.
   - А я боюсь грозы, - надула губки Нюся. - Включите музыку погромче, чтобы не слышать грома.
   - Нет, гроза, шторм - это так интересно! Пошлите на берег, посмотрим какие там волны! - Жанна загорелась и привстала, чтобы сию же минуту побежать на берег.
   - С ума сошла, что ли? - Эдвард схватил Жанну за кофточку и попытался усадить на место.
   - Пусти! - возмущенно стукнула по руке Жанна.
   - Жанка, успокойся, - вступилась за Эдварда Татьяна. - Куда ты собралась? Там ветер - с ног сшибает. Сейчас дождь начнется! Хочешь, чтобы тебя смыло в море?
   - Да отстаньте от меня! Хочу смотреть бурю! - вырвавшись из рук, Жанна выбежала из-за стола, схватила зонтик, потом натянула на себя курточку из болоньи, запутавшись зонтом в рукаве, и выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
   - Дурочка, - скривила губки Нюся.
   - А он, мятежный, просит бури, как будто в бури есть покой... - нараспев подытожил Рудик.
  
   Дождь хлынул потоком, как из ведра, вернее как из огромной небесной лохани, перевернутой разом вверх дном. Пальмовые листья над лавкой собрали поток на своей поверхности и прицельно выплеснули вниз, окатив Амиго с ног до головы. Амиго вскочил как ошпаренный, схватив корзину, бережно прижал руками к животу и прытко побежал в сторону домиков, примеченных им ранее. Добежав до ближайшего, взлетел на широкое крыльцо под крышей, но и здесь хлестал дождь. Ветер задувал ливень на крыльцо, и крыша лишилась своего назначения. Амиго протянул руку к дверной ручке, и в этот момент дверь распахнулась сама. На пороге стояла Жанна.....
  
   "Врач, исполняющий свой долг. Как романтично... На самом деле, и не вспомнил бы о больном, если бы не интерес к девчонке. Надо признаться себе в этом честно и откровенно, затем устыдиться и сделать выводы. А больной и правда, нуждается в моем посещении. Все-таки ударился головой он сильно. По первым признакам, сотрясения мозга не наблюдается, но вполне еще может проявиться. Думаю, что завтра надо отвести его в госпиталь и провести обследование. К тому же здоровенный мужик, бухнувшийся в обморок как кисейная барышня, сам по себе нуждается в этом. Давление, сердцебиение и реакции у него пока нормальные, а сонная заторможенность - результат приема лекарства, в составе которого есть снотворное. Голова вроде соображает. Беспокоился о своей дочери, Нюсе, она в гостях у девчонок. Рассказал где живут Татьяна с Жанной, просил дойти до них и передать, чтобы Нюся в такой шторм, если не утихнет, домой не возвращалась, а заночевала у подружек. Вот теперь появился железный повод навестить Татьяну. Тем более, что шторм и не думает затихать, а наоборот, с каждой минутой набирает силу. Ух ты, как громыхнуло! Ливень усиливается. Дорожки все затоплены, обязательно промочу ноги, но, чего не сделаешь ради любви?"
   С этими мыслями врач, в нерешительности стоящий на пороге бунгало, в котором проживал Пузцов с дочерью и иллюзионист Валторн, натянул на голову капюшон длинного плаща, набрал побольше воздуха, как перед нырком, и сорвался в мокрую пучину....
  
   Амиго в первое мгновение не узнал Жанну. Ярко освещенная прихожая позади нее - затенила лицо, четко обрисовав лишь фигуру. Зато Жанна сразу узнала Амиго, на растерянную физиономию которого упал свет.
   - Это ты? Ты все-таки пришел? - задохнулась от радости Жанна.
   - Да, это я, - только и смог промолвить Амиго, узнавший в этот момент Жанну.
   - Как здорово, что ты пришел! - затараторила Жанна, обрушив на бедного, ничего не понимающего Амиго поток слов и эмоций. - У нас как раз вечеринка! Так весело! А буря, какая бешенная! Ой, ты весь промокший! У нас есть ром, сейчас я тебя отогрею! Ах, как сверкает, сейчас гром будет! Ого, смотри, прямо реки текут по дорожкам! Нас тут не смоет? Ну что ты стоишь? Пошли скорее в дом! Сейчас со всеми познакомишься!
   Жанна, не давшая сказать в ответ ни слова, схватила Амиго за руку, затащила в прихожую и захлопнула входную дверь. Амиго под натиском энергичной девчонки окончательно растерялся, и его слабая попытка оказать сопротивление не увенчалась успехом.
   - Да не стесняйся, там все свои, нормальные ребята! - подталкивая Амиго, вскричала Жанна и, распахнув дверь своей комнаты, втолкнула в нее Амиго с возгласом, - Смотрите, кто к нам пришел!!!
   Вся компания с интересом уставилась на гостя с корзиной в руке. Гость осмотрелся и робко покивал головой в знак приветствия. С мокрых волос ручьями бежала вода.
   - Ну вот, теперь компания точно симметричная. Четыре мальчика и четыре девочки. Правильно? - изрек Прудик, обращаясь к Плотве, сидящей у ног хозяина и не сводящей с него преданных глаз.
   - Знакомьтесь, это... - с радостной улыбкой сказала Жанна и вопросительно посмотрела на Амиго.
   Амиго не сразу сообразил, чего она от него хочет. Замешкался. А когда понял, поставил свою корзину аккуратно на пол, обтер правую руку об мокрые штаны, отчего та стала еще мокрее, и протянул ее Рудику, а затем и всем остальным со словами:
   - Амиго. Очень приятно. Амиго. Рад познакомиться. Амиго. Рад встрече....
   Когда дошла очередь до Нюси, та, освободив свои плечи от руки Эдгара, вплотную сидящего рядом с ней, кокетливо поерзала на стуле и протянула Амиго руку тыльной стороной кверху, как для поцелуя, произнеся при этом:
   - Амиго. Нюся.
   Жанна прыснула.
   - Нюся, Амиго - это имя, а не приветствие. Тебе, как переводчику, надо бы это знать!
   Нюся вспыхнула и с ненавистью посмотрела на Жанну.
   - Какое странное имя, - обиженно поджала губки и, пожав плечами, придвинулась к Эдгару.
   - Действительно, странное, - согласился Эдгар, нежно приобняв Нюсю.
   - Нормальное имя, - возразила Жанна. - Ничуть не страннее, чем Эдгар или Эдвард!
   На этих словах Жанна откинула руку в представляющем жесте, как конферансье. Танька хихикнула.
   - Ну, чего расселись? Не видите, что человек промок до нитки? Эдвард, быстренько, неси что-нибудь из своей сухой одежды, у тебя целый баул барахла! Прудик, организуй стаканчик рома, чтобы Амиго не простыл. Танька, Нюся, тарелочку, вилочку на стол, закусочку, да поживее! А ты, - Жанна обратилась к Амиго, - бегом под горячий душ, да хорошенько разотрись полотенцем!
   - Исключительно из сострадания к ближнему, - пробурчал Эдвард, направляясь в свою комнату за одеждой.
   "Нет, удивительным командирским талантом обладает эта девчонка, - подумалось Амиго, когда он с удовольствием погрузился под горячий душ. - А главное, все ее слушаются. Ворчат, огрызаются, но слушаются. Чувствую, что и мне не избежать повиновения".
   Появление нового человека, может быть, и не для всех приятное, внесло оживление в компанию. Пока Амиго грелся в душе, принялись обсуждать событие.
   - И где ты его откопала, Жанка? - спросил Эдгар.
   - Если ты намекаешь на то, что он клад, который можно отко...
   Слова Жанны прервал душераздирающий визг. Визжала Нюся. Подобрав ноги на стул, прижавшись всем телом к Эдгару, Нюся тыкала пальцем в сторону двери и визжала с надрывом, тараща глаза.
   - Что такое, Нюсенька? - заботливо спросил Эдгар, ласково прижимая ее к себе.
   - Нет, ну что за ненормальная, - откинулась на стул Жанна. - Ну что же ты так орешь?
   - Да замолчи, ты, Нюська, - не выдержала всегда выдержанная Татьяна. - Чуть до смерти не испугала.
   - Т-т-там к-к-кто-то шевелится, - еле выговорила Нюся, указывая на корзину, стоящую у порога.
   - Где там? - не понял Эдгар.
   В этот момент в дверь громко стукнули. Вся компания, включая мужчин, вздрогнула и переглянулась.
   - Прудик, открой, - распорядилась Жанна, и громко крикнула, - Кто там?
   Жанна мгновенно узнала вчерашнего голубоглазого доктора. Скинув капюшон, он улыбнулся и сказал, задержав свой взгляд на Татьяне.
   - Добрый вечер. Простите, что помешал, мне нужна Нюся. Я пришел с поручением от ее отца.
   - Нюся - это я! - сказала Нюся, вновь освободившись от объятий Эдгара.
   - Очень приятно, - ответил гонец, взглянув на Нюсю мимолетным взглядом, и снова уставился на Татьяну.
   Посмотрев на Таньку, Жанна увидела, что та отвечает гостю таким же долгим взглядом.
   - Вот как замечательно! - к полному непониманию компании воскликнула Жанна и подскочила к доктору. - Раздевайтесь, проходите к нашему столу!
   - Я, наверное, некстати, - засмущался доктор.
   - Нет, нет, ну что вы? - возразила Жанна и принялась помогать доктору снимать мокрый плащ. Потом повернулась к застывшей Таньке и подмигнула, мол, ну что расселась, как корова. Шевелись! Не упускай своего счастья!
   Татьяна очнулась и присоединилась к Жанне:
   - Очень даже кстати. Мы как раз обсуждали здоровье Федора Эдуардовича. Мы все так беспокоимся, вы нам сейчас и расскажете об этом.
   Нюся ревниво перебила Таню:
   - Никого кроме меня не интересует здоровье папы, не слушайте их. И поручение передайте мне, пожалуйста, на ушко. Оно ведь носит личный характер? Эдгар, пересядь, пожалуйста, на кровать.
   Тот неохотно привстал, скривившись...
   - Нет, нет, нет! - запротестовала Жанна. Разве могла она позволить этой Козе распоряжаться на своей вечеринке? - Ему там будет неудобно. Садитесь вот здесь.
   Жанна схватила стул Прудика, все еще стоящего у двери, и придвинула его к Татьяне.
   - А ты, Прудик, сядешь на кровать, смотри как там мягонько!
   Эдгар благодарно улыбнулся Жанне, а Нюся снова одарила ее ненавистным взглядом.
   Пока рассаживались, Эдвард принес Амиго сухую одежду и передал ее в душ.
   - Ну вот, опять не симметричная компания, - подсчитал Прудик, пробираясь на кровать.
   - Хватит ворчать, разливай лучше, выпьем за знакомство, - предложила Жанна и обратилась к доктору, - Татьяну и Прудика вы уже знаете, это - Эдвард и Эдгар Яблочкины. Наши братья-акробаты. С Нюсей также познакомились. А как зовут вас?
   - Меня зовут Олегыч, я ... - начал отвечать врач, но в этот момент дверь из душа с шумом раскрылась, на этот звук он обернулся и встретился взглядом с Амиго, после чего так и застыл с открытым ртом от потери дара речи....
  
  
   Глава 8
  
   "Сколько нам лет тогда было...? Мне - не больше семи, а Димычу - соответственно. Зима в тот год выдалась необычайно снежная, весна - холодная и затяжная. Летние школьные каникулы уже стремительно подбирались к июлю, а вода в реке все еще не прогрелась и оставалась высокой после весеннего половодья. День выдался очень жаркий, такое нередко случается в июне в средней полосе, и нас так и тянуло к реке. Несмотря на строжайший запрет мы, конечно, регулярно играли у воды. В тот день мы с Димычем снова ошивались на берегу, тренируясь запускать плоские камешки в воду. Устроили соревнование - у кого камешек больше раз подпрыгнет, оттолкнувшись от воды. Вдруг у самого берега что-то блеснуло, и мы увидели большую рыбу, плывущую прямо по поверхности, так, что отчетливо просматривалась горбатая спина рыбины, круглые глаза и жабры. Казалась, она все пытается нырнуть, но что-то ее держит на поверхности, не пуская в глубину, и она плавает на мелководье, будто ожидая чьей-то помощи. Сейчас я ее поймаю, - обрадовался новому приключению Димыч и, скинув майку, шорты и сандалии, смело полез в воду. Но как только он приблизился к рыбе, она, оставляя лодочный след, юрко ускользнула, направляясь к середине реки. Димыч за ней, все дальше от берега, вот уже руки поднял, вода дошла до шеи. А рыба - развернулась и поплыла по течению вдоль берега. И в тот момент я увидел, как Димыч нырнул в первый раз. А когда он вынырнул, откашливаясь и отфыркиваясь, дна под ним уже не было, и его понесло течением вслед за рыбой. Я бежал по берегу за Димычем и понимал, что происходит что-то опасное. И хотя Димыч умел к тому возрасту неплохо плавать, видимо силенок ему не хватало, чтобы справиться с сильным течением. Димыч, Димыч, - кричал я, - плыви к берегу! Но Димыч, периодически погружаясь с головой и выныривая, шлепал по воде руками, но к берегу не приближался. И тогда я, скинув одежду, бросился спасать брата. Димыч мне крикнул, - не ходи сюда! - а мне послышалось - иди сюда! Течение сбило меня с ног, когда вода не дошла и до пояса. И мы поплыли вдвоем, захлебываясь и борясь за каждый глоток воздуха. Спасли нас тогда рыбаки, оказавшиеся, по счастью, рядом. Мы приплыли, окончательно обессилевшие и готовые навсегда уйти под воду, прямо к их удочкам. Обматерив по-мужски, рыбаки отпустили нас с миром, убедившись, что мы самостоятельно дышим. Ох, и влетело нам тогда от матери, когда мы, словно шкодливые мокрые кутята, вернулись домой! Но мы так и не признались, что едва не утонули, сочинив по ходу душещипательную историю о том, как вынужденно залезли в воду лишь для того, чтобы спасти рыбку. Успокоясь, мать рассказала нам, что такую рыбу спасти невозможно, и есть такую нельзя, потому что она больная. Именно после того случая мы с Димычем и придумали специальный жест, означающий "Это родителям знать не нужно!". Если хочешь, чтобы тебя случайно не выдал брат в разговоре с родителями, подними руку и три раза чесани макушку головы, с хрустом. Ответный жест - потрепать волосы на затылке. Мать, заметив через некоторое время этот жест, принялась нас пилить. Мол, разве так можно голову чесать? Как обезьяна. Но, так и не смогла избавить нас от некрасивой привычки и смирилась со временем, посчитав, что жест этот - рудимент от наших обезьяньих предков. И еще, после того случая - я впервые ощутил, что взрослею. Ребенок тогда начинает ощущать свою "взрослость", когда у него появляются первые тайны. Тот случай стал в моей жизни первой тайной, а потом их становилось все больше и больше, а затем у меня появились тайны, которые я оберегал даже от Димыча...
   Димыч. Вот и вчера, когда он вышел из душа и узнал меня, то тут же с хрустом почесал макушку. Не забыл брательник наши тайны. Я, конечно, сразу его понял и потрепал затылок в ответ. Амиго, - представился Димыч. И будто впервые меня видит. Я еле сдержался, чтобы не броситься к нему на шею, а он к столу, и не смотрит в мою сторону. Значит так надо. Подыгрывал ему всю ночь, по-моему, удачно. Никто ничего не заметил. А Димыч, улучив момент, шепнул мне - приходи завтра сюда днем, когда все будут на репетиции, поговорить надо! Еще бы не надо! Пропадал где-то больше года, мы с отцом его уже схоронили, мать с ума сходит, а он тут, на Кубе, веселится в компании артистов! Столько вопросов к нему накопилось! Но, похоже, ему сейчас не сладко. Не увидел я в его глазах обычного огонька, да и молчалив непрывычно... Несмотря на это, ночка удалась на славу. Повеселились на полную катушку! Хорошо, что завтра не оперирую, не смог бы... Потерпи до завтра, и все узнаешь..." - сказал себе Олегыч и попытался заснуть. Его мысли настойчиво поплыли к Татьяне, и, вспоминая ее сдержанную мягкую улыбку, Олегыч погрузился в сон...
  
   ..."Олегыч... Братишка. Вот так встреча! Возмужал, солидность приобрел! Дипломированный врач! Все к нему на "Вы" обращались, пока он не рассердился. Умница. С ходу меня понял, сделал вид, что мы впервые видимся. Удивительно, как же я сразу не узнал его голос еще там, в летнем театре. Это был он! Подзабыл я голос родного брата со своими проблемами. Говорит, практику проходит на Кубе, в госпитале. Думаю, что не всякого пошлют на практику за границу! Молодец, Олегыч. Слава богу, что хоть у него все в порядке в жизни складывается. Как бы мне не навредить ему случайно. Встретиться надо завтра тайно, чтобы никто не видел. Олегыч, похоже, влюблен в Татьяну. Одобряю, как старший брат. Видно, что девчонка спокойная, рассудительная, к тому же - симпатичная. И, судя по всему, отвечает ему взаимностью. Вот ведь как у людей бывает. Все у них в жизни так как надо, в свое время и правильно. Учился, женился, детей нарожал... Впрочем, что это я нюни распускаю? Жанна ко мне не ровно дышит, это уж точно. Здесь я не могу ошибаться, так что грех сетовать. Вот только не позволительна мне пока никакая любовь. Сначала надо разобраться со своими проблемами, а потом уж и обычную жизнь налаживать. Жанна - интересная девчонка. В глазах - будто чертики пляшут. Энергия так и прет из нее! Всех ночью переплясала! И со мной что-то стряслось. Страх отпустил меня на всю ночь. Видимо, не любит веселья... А Тузик мой, какой молодец! Вот уж выручил, так выручил. Как только уселись за стол, так сразу расспросы начались, кто я, да откуда. А тут Тузик из корзины вылез. Что началось, как его увидели! А уж как он изрек "Тузик" и "Цирк", все про меня сразу и забыли. А тот - артист настоящий, как поел, отогрелся и обсох - целое представление на столе устроил! Здорово повеселились. А потом станцию отличную поймали - и плясать! Сколько я уж не плясал, со студенческих времен! Славные ребята, эти цирковые. Прудик - хохмач. Эдгар (если не путаю) вовсю приударяет за Нюсей. Эдвард - явно на Жанну глаз положил. Только как-то лениво он за ней ухаживает, как будто от нечего делать. А Жанна - весь вечер со мной, на него - ноль внимания. Эдвард даже приревновал, но старался скрыть свою ревность всеми силами. Но, я ведь тоже могу приревновать...
   Нет, о чем это я? Нельзя мне сейчас об этом думать... Еще наследство это дурацкое. Завтра возьму немного денег на жизнь, а все остальное куда-нибудь спрячу, в надежное место. И надо что-то решать и делать. Выбираться отсюда. Только чтобы никого не подвести...".
   Димыч, повозившись на неудобном шезлонге, сложил руки под щеку, зевнул и мгновенно заснул.
   Олегыч и Димыч заснули последними из всей разбитной компании, угомонившейся ближе к рассвету. О том, чтобы куда-нибудь идти, не могло быть и речи. Шторм все еще бушевал, правда, к утру слегка растеряв свою силу. В бунгало нашлось два пляжных шезлонга, вполне годных для ночного отдыха. Их и поставили для Олегыча и Амиго (для всех Димыч оставался Амиго) в мужской комнате. Для Нюси - Татьяна уступила свою кровать, перебравшись к Жанне. Девчонки хотели пошептаться перед сном о прошедшей ночи, но заснули тотчас, лишь только дотронулись до подушки. Стол, заваленный апельсиновыми и банановыми корками, фантиками и объедками остался неубранным, по углам комнаты валялись пустые бутылки из-под рома и пива, а на спинке стула, скукожившись, дремал Тузик....
  
   - До вас не достучишься... Это что тут за вакханалия? - привычно строго вопрошал Пузцов, стоящий на пороге девчачьей комнаты.
   Жанна, впустившая утром Пузцова, стоя в халатике посреди бедлама, потягивалась, зевала и, игнорируя вопрос Пузцова, жаловалась:
   - Ну почему всегда я? Даже не шелохнулись. Будто и не слышат стука. Посмотрите на них - дрыхнут как суслики!
   Татьяна, повернувшись к стене, продолжала спокойно спать, а Нюся, высунув нос из-под одеяла, с трудом разлепила сонные веки, посмотрела на отца и захныкала:
   - Ну пап, почему сразу вакханалия? Просто повеселились. Ты же сам мне разрешил здесь остаться. Забыл?
   - Если бы я знал, что тут у вас происходит, я разогнал бы вас вчера, не сомневайся! - окидывая взором строй пустых бутылок, сообщил Пузцов.
   - Федор Эдуардович, - огрызнулась Жанна, - мы совершеннолетние, работающие люди. Пили, ели на свои кровные, не на ваши. Так что разгоняйте свою Нюсю, сколько хотите, а к нам не цепляйтесь!
   Пузцов обозлился.
   - Не зарывайся, Жанна. Вы - Советские артисты! И не должны поддаваться тлетворному влиянию Запада! Ишь, распустились! Вот она, близость Багамских островов! Ром, бананчики, апельсинчики! Что дальше? Может быть, на панель отправитесь? Я тут для того и нахожусь, чтобы блюсти ваш образ мыслей!
   В этот момент проснулась Татьяна, спросонья не узнала Пузцова и пробормотала:
   - Кто это?
   - Вот, Танюша, - ехидно произнесла Жанна. - Пришел блюститель твоего морально-политического облика, и утверждает, что завтра ты отправишься на панель, потому что вчера пила ром и закусывала бананом!
   - Куда, куда? - ничего не поняла Татьяна.
   - Не передергивай, Жанна. А если ты ничего не поняла, то придется тебе все это разъяснить, как только вернемся в Союз, в соответственном месте, - многозначительно уточнил Пузцов.
   - Ой, ой. Напугали. Да идите вы в это свое соответственное отхожее место, вместе со своими разъяснениями!
   Пузцов опешил от такой грубости, с ним еще никто никогда не разговаривал подобным образом.
   - За эти слова ты еще ответишь, - процедил сквозь зубы и хлопнул дверью, бросив на выходе, - Нюся, марш домой!
   - Жанка, с ума что ли сошла? - испуганно спросила Татьяна.
   - Да пошел он... Достал. Голова раскалывается, а он тут лекции о моральном облике читать вздумал! А ты чего разлеглась? - посмотрев на Нюсю, воскликнула Жанна. - Беги за своим папочкой, доложи ему подробно обо всем, о чем тут вчера говорили! Он обязательно найдет что-нибудь антисоветское, и доложит в это свое соответственное место!
   Вспыхнув как уличный фонарь, Нюся вскочила, молча натянула одежду и выскочила из комнаты вслед за отцом.
   - Зря ты так, Жанна. Дети за отцов не в ответе, - укоризненно произнесла Татьяна и вылезла из кровати.
   - Ну и что. Что сказано, то сказано. Сами виноваты, - заключила Жанна. - А где у нас Тузик? И его напугал Пузцов. Тузик, Тузик, где ты? - зачмокала губами Жанна, заглядывая во все углы и подзывая попугая как собаку.
  
   Тем временем Нюся, едва сдерживая рыдания, добежала до своего бунгало и, ворвавшись в комнату, где Пузцов заваривал чай в этот момент, бросилась с налету на кровать, разревевшись во весь голос.
   - Нюсенька, что с тобой? - непонимающе спросил Пузцов, держа в одной руке кипящий чайник, а в другой - стакан.
   В ответ раздались надрывные рыдания. Нюся, уткнувшись в подушку и содрогаясь всем телом, перескочила в настоящую истерику. Такого Пузцов еще никогда не видел, хотя давно привык к слезливой капризности дочери.
   - Нюсенька, девочка моя. Кто тебя обидел?
   Пузцов, держа в вытянутых руках чайник и стакан, подошел к кровати и наклонился к Нюсе, не заметив, как из чайника на Нюсину ногу капнул кипяток.
   - А - А - А!!! - басом завопила ошпаренная Нюся.
   - Что, что? Не понимаю - топтался Пузцов.
   - Го, го, го... - пыталась что-то сказать Нюся сквозь рыдания.
   - Что? Горе? Какое горе? - наклонился Пузцов к Нюсе, плеснув на нее еще кипяточку.
   - Го-горячо!!! - наконец-то выговорила Нюся и лягнула отца, отталкивая от себя.
   - УХ! - отскочил Пузцов, окаченный кипятком из чайника. Сообразив, поставил чайник со стаканом на стол и снова обратился к дочери, - Успокойся и скажи, кто тебя обидел. Эта Жанна? Я с ней разберусь по приезду домой, не волнуйся. Хватит реветь, и рассказывай, кто тебя обидел?
   - Ты - ы - ы - ы... - протяжно басила Нюся.
   - Я??? Ты что это выдумала?
   - Ты-ы-ы... Ты во всем винова-а-т...
   - Что за чушь. В чем я виноват перед тобой?
   - Ты, ты все портишь. Мне так хорошо вчера было, весело. Мы так подружились. Меня даже целовали вчера. А ты пришел, и все испо-о-ортил...
   - Чего я испортил? Ерунда какая-то.
   - Ты всегда все портишь, - прерываясь истеричными всхлипываниями, обвиняла Нюся. - Из-за тебя - меня никто не любит. Все думают, что я доносчица, и никто со мной не хочет общаться, ни в институте, ни здесь. Все ты, со своей дурацкой моралью. Так делать нельзя. Так говорить не должно. Так думать не сметь. Чего ты лезешь в жизнь других людей?
   - Нюсенька, эта моя работа, - растерянно попытался оправдаться Пузцов.
   - Кому нужна твоя работа? Лучше бы ты слесарем рабо-о-тал...
   - Если бы я работал слесарем, ты вряд ли поступила бы в иняз, и уж тем более, не попала бы на Кубу в студенческие годы.
   - Ну и пусть... Зато меня бы все люби-и-ли...
   - Вот что. Хватит реветь. Устроила тут. Валторн услышит - стыдоба. Чего ты от меня хочешь?
   - Оставь всех в покое и извинись перед девчонками, - зашмыгала носом Нюся.
   - Я??? Перед этими пигалицами извиняться? Ни за что!!!
   - Ах, так? - Нюся резко вскочила с кровати, с ненавистью посмотрела покрасневшими заплаканными глазами на отца, шмыгнула распухшим носом и, не разжимая рта, прошипела: - Я ненавижу тебя!
   Слова дочери так сильно ударили Федора Эдуардовича, что он, не чуя собственных ног, ошалело присел на стул, придерживаясь за стол. Нюся одарила отца ненавистным взглядом еще раз, метнулась к выходу и выбежала, громко хлопнув дверью...
  
   Глава 9
  
   Шторм улетучился одним махом, так же, как и нагрянул. Засыпали - под шум дождя, проснулись - солнце сквозь рваные посветлевшие облака проглядывает. Запоздалым отголоском бури в мужскую комнату ворвалась Жанна.
   - Мужики, подъем!!! Пошли убирать комнату!
  
   Димыч к этой поре уже не спал, лежал с закрытыми глазами и прислушивался к своему состоянию. Без сомнения, оно претерпело изменения. Проснувшись от голоса Пузцова, хлопнувшего дверью в комнате девчонок, Димыч первым делом рванулся вскочить и спрятаться в душевой. Но, спокойный вид спящего рядом Олегыча, остановил порыв, и он остался лежать, погрузившись в задумчивость.
   Его Страх, представлявшийся недавно в виде незыблемого огромного каменного человека, видоизменился, и теперь казался Димычу сотворенным из небольших кусков щебня. Да и ростом уменьшился, едва доставая Димычу до груди. Чувствовалось, что его наглость поутихла и в голосе, еще недавно звучащем басисто и громко, появились фальцетные нотки. Иллюзорная клетка, окружавшая Димыча все последнее время, поредела и зияла прорехами и дырами. Забвение сгинуло, а одиночество проступало лишь редкими штрихами. Да, теперь он не одинок. И не важно, что нельзя обратиться к этим людям за помощью, ради их же блага, но, одно лишь присутствие Олегыча, Жанны и новых приятелей расшатало его клетку, спровоцировав начало разрушения. Может быть, его страх - всего лишь Колосс на глиняных ногах? И не так уж и сложно завалить его? Покачается, покачается и рухнет?
  
   Голос Жанны вывел Димыча из задумчивости, он приподнялся, посмотрел на нее и улыбнулся:
   - Доброе утро! Как спалось?
   Жанна, умывшаяся, причесанная и подкрашенная, источала свежесть и радость.
   - Спалось - замечательно! Вот только Пузцов утром настроение подпортил. Пришел и принялся читать лекцию на тему "Моральный облик строителя коммунизма", ну, да я его отшила!
   - Доиграешься, Жанка, - пробурчал, ерзая, Эдвард.
   - Да ну его, вместе с его дочуркой!
   - Хватит Нюську трогать! - предостерег Эдгар.
   - Ой, да мы влюбились! - весело заключила Жанна. - Тогда я - пас. Тогда, конечно, Нюська - замечательная девчонка! Умница, красавица!
   - Не твое дело, - пробурчал Эдгар.
   - Ну что вы разорались ни свет, ни заря, - заворочался Прудик. - Влетела, разбудила, и сразу ссориться! Ну что ты Жанка за баба?! Нет, чтобы рассольчику мужикам поднести, или водички, на худой конец.
   - А можно и рюмочку похмельную, - поддержал Прудика Эдвард.
   - Ага, щасс, рюмочку вам, - Жанна уперла руки в боки, - там не то, что рюмочки, и капли не осталось, все вчера вылакали!
   - Так организуй!
   - Да вы что? Нам скоро на репетицию! Сегодня вряд ли концерт отменят. Смотрите - солнце уже все высушило! И учтите, мы с Танькой не намерены разгребать одни этот гадюшник. Поэтому подъем - и на уборку!
   - Нет, ну оглушила, как реактивный самолет! - Прудик, натянув одежду, приготовился выгулять собаку. - Пойдем, Плотва, проверим, что там солнце намочило?
   Следующим приподнялся Олегыч.
   - Жанна, вы уж с Татьяной извините меня, но я и так опаздываю в госпиталь. К тому же мне надо зайти за Федором Эдуардовичем, я пригласил его на обследование.
   - Олегыч, Федор Эдуардович жив и здоров, как боров! Он с самого утра рьяно приступил к своей работе, не волнуйся!
   - И все-таки, я как врач настаиваю на обследовании, - улыбнулся в ответ Олегыч. - Можно мне зайти к Татьяне, попрощаться?
   - Конечно, - разрешила Жанна, отступив в сторону и пропуская Олегыча.
   Олегыч, пожав на прощание руку всем мужчинам, задержался на секунду около Амиго и шепнул ему: "Как договорились?". Да - ответил Амиго, опустив веки.
   - Жанна, моя одежда наверняка высохла? Не могла бы ты принести мне ее? - обратился к Жанне Амиго.
   - Сию минуту, сэр! - кокетливо вытянулась Жанна и, прибежав в свою комнату, застала там трогательную картину прощания.
   Олегыч, придерживая в своих руках ручку Татьяны, что-то шептал ей, отчего она посмеивалась и прятала глазки. Увидев Жанну, Олегыч выпустил руку и произнес:
   - Можно мне навестить вас днем?
   - Конечно! - ответила за Татьяну Жанна. - Исключительно для того, чтобы рассказать, в порядке ли головка у Пузцова!
   Засмеявшись, Жанна взяла одежду Амиго и побежала к нему.
  
   К той поре, когда вся компания привела себя в порядок, когда позавтракали и напились чаю с лимоном, когда наигрались с Тузиком и обсудили прошедшую веселую ночь, оказалось, что пора на репетицию, и уже не до уборки. Это сыграло на руку Амиго, которому очень не хотелось расставаться так скоро с новыми друзьями, к тому же с Олегычем договорились о встрече именно здесь. Поэтому он с готовностью предложил свою помощь в уборке.
   - Вот и хорошо! Хозяйничай тут, а мы к обеду вернемся, - обрадовалась Жанна и передала Амиго ключ. - Ты выйди пока, прогуляйся минут десять, мы с Танькой оденемся и соберемся, опаздываем уже.
   Амиго согласно покивал и, подхватив машинально свою корзину с наследством, до сих пор сиротливо стоящую у двери, направился к выходу.
   - Амиго, - насмешливо окликнула Жанна, - ты боишься, что мы с Танькой что-то своруем из твоих вещей?
   - Что ты говоришь, Жанна? - смутился Амиго. - Понимаешь, просто...
   - Что просто? Мы даже не знаем, кто ты такой, и оставляем тебе ключ, а ты...
   - Нет, Жанна, ты не поняла меня. Видишь ли, в этой корзине не мои вещи. Они чужие. И я не хочу, чтобы они оставались в вашей комнате. Если честно, мне надо их куда-нибудь спрятать подальше. Подальше от меня и от вас.
   - Я не спрашиваю, что там у тебя. Надеюсь, не бомба? Но, если надо спрятать, то давай, спрячем.
   - Куда? - удивился Амиго. Он все еще не привык к склонности Жанны руководить всеми и всем.
   - Ну, если не хочешь в нашей комнате, давай пристроим у мальчишек.
   - Нет, - не согласился Амиго. - Надо спрятать дальше.
   - Я знаю! - воскликнула Жанна после недолгого раздумья. - Есть надежное место!
   - Где? - спросил Амиго, поддавшись командирскому влиянию Жанны.
   - Давай я попрошу Валторна спрятать корзину, в его комнате. Он ничего мужик, не любопытный и не болтливый. К тому же в соседней комнате живет Пузцов, куда уж надежней? И от нас далеко.
   Амиго задумался. Может Жанна и права? Куда он сам может спрятать наследство? Зарыть под пальму?
   - Удобно ли?
   - Конечно, удобно! Мы с Танькой кое-что уже прятали у него. Он с пониманием отнесся, ничего не сказал. Он вообще, молчун.
   - Вам то что прятать?
   - Думаешь, у одного тебя секреты? - озорно поинтересовалась Жанна и скомандовала: - Давай свою корзину, я сейчас занесу Валторну и спрячу, будь спок, никто не отыщет!
   Амиго, не в силах устоять под властным натиском Жанны, отдал ей коробку из корзины, завернув ее в тряпку, служащую ранее полотенцем для него. Несколько сотен долларов он успел извлечь заранее и припрятать на себе...
  
   Олегыч, захватив по дороге на работу в госпиталь Пузцова для обследования, быстро перепоручил его своему другу Антону, сославшись на важное дело, и, сделав лишь самое необходимое, выкраивал момент, чтобы отправиться на долгожданную встречу с Димычем.
   Федор Эдуардович, очень расстроенный ссорой с дочерью, объявил, что на репетицию не поедет по состоянию здоровья. Не дождался возвращения Нюси и согласился на обследование, подумав: "Имею я право поболеть или не имею? Конечно, имею. А Нюська никуда не денется. Перебесится и появится к вечеру".
  
   Привыкший к кухонной работе в ресторанчике у Фиделя, Димыч без труда и быстро справился с уборкой в комнате, даже полы протер. Накормил Тузика, которому явно нравилось обитать в этой комнате на спинке стула, и подстелил рядом со стулом газету для сбора продуктов жизнедеятельности попугая. Затем постирал свою майку и вывесил ее на просушку. Солнце, окончательно разогнав ночную бурю, припекало с каждым часом все сильнее. Жирное пятно не отстиралось полностью, но заметно побледнело. Сойдет и так, решил Димыч и прилег на Жаннину кровать.
   Разглядывая милые женские мелочи, населяющие прикроватный столик, Димыч не удержался, открыл один из флаконов и понюхал содержимое.
   Это оказался мамин аромат. Запах - это воспоминание, говорила мама...
  
   ...В тот зимний день Димыч вместе с матерью возвращались с лыжной прогулки. Олегыч приболел, отец как всегда работал, несмотря на выходной, поэтому и катались вдвоем. Димыч, в возрасте семи с половиной лет, в ту зиму увлекся лыжами, особенно прыжками с трамплинов, и каждые выходные тянул родителей в лес, за реку. Напрыгавшись вдосталь с невысоких трамплинов, сооруженных на склонах оврагов, накатавшись до дрожи в коленках с горок, навалявшись в сугробах и нахохотавшись до хрипоты, Димыч уступил просьбам матери и неохотно отправился домой.
   - Мы последними из леса уходим. Видишь, уже темнеет, - говорила мама.
   - Мама, ну еще один разочек, вот с этого трамплина. Давай прыгнем вместе? Или ты боишься?
   - Я не умею прыгать, - улыбалась мама.
   - Ты попробуй, тебе понравится, - уговаривал Димыч. - Прыгнем последний раз, и сразу домой.
   - Хорошо, я прыгну, и больше нигде не будем задерживаться. Договорились?
   Мама согласилась прыгнуть, ей не хотелось ссориться с сыном. Больно уж настроение хорошее - негоже его портить.
   Прыжок получился неудачным, - мама упала, одна лыжа сломалась, вторая соскочила с ботинка, палки разлетелись в разные стороны, а сама она осталась сидеть на снегу, скрючившись и зажав правую щиколотку двумя руками.
   - Мама, мама, вставай! - испугался Димыч.
   Мама подняла голову, и Димыч увидел на ее лице две застывшие дорожки из слез.
   - Димыч, я повредила ногу.
   - Сейчас пройдет, посиди чуть-чуть, и пойдем.
   - Давай, попробуем встать. Подай мне мои лыжные палки.
   Димыч помог матери встать, но, сделав один шаг, мама со стоном опустилась на снег.
   - Я не могу идти, Димыч.
   - Что же делать? Смотри, уже темнеет. Давай, как-нибудь.
   - Нет, Димыч, я не дойду самостоятельно... Вот что мы сделаем. Ты сейчас побежишь домой один, изо всех сил побежишь, ты ведь хорошо знаешь лыжню, сто раз по ней бегали. Из леса ты выйдешь минут за семь, потом через реку минут за пятнадцать, десять минут до дома. Итого - минут тридцать пять, сорок. Объяснишь отцу, где я, он знает что делать.
   - Мама, я не оставлю тебя здесь. Скоро совсем стемнеет. А папа все равно пойдет нас искать.
   - Нет, Димыч. Отец пойдет искать нас не скоро. И найти ему нас будет трудно. Он не знает, по какой мы пошли лыжне. Мы тут замерзнем за это время. Не тяни время, беги скорее!
   - Мама, - глаза Димыча наполнились слезами, - я боюсь идти один.
   Чтобы скрыть слезы от матери, он отвернулся и осмотрелся. Смеркалось. Набежали тучи, и пошел колкий мелкий снежок. Мертвый зимний лес наполнился шелестом, шуршанием и скрипом схваченных морозцем деревьев. Заметно похолодало.
   - Ты смелый мальчик, я знаю. Не бойся ничего. Лыжню ты знаешь, беги, никуда не сворачивая. А если станет страшно, то хорошенько разозлись, и страх отступит. Страх не любит злости.
   - На кого разозлиться? - переспросил Димыч.
   - Ни на кого, а просто сожми губы - и разозлись. Обо мне не беспокойся, у меня спички есть. Беги, я верю в тебя!
   Димыч так и сделал. Побежал, вложив в этот пробег все свои силенки семилетнего мальчишки и всю свою злость неизвестно на что. Димыч не смотрел по сторонам, а видел перед собой лишь лыжню, и ему казалось, что он стоит на месте, а лыжня - стремительно несется ему навстречу и бросается под лыжи, с каждой минутой растворяясь в сгущающихся сумерках позади него. А ему остается лишь проворно перебирать ногами, чтобы убежать от темноты и страха. Димыч мчался так быстро, что его страх, бежавший по пятам, просто не поспевал за ним. Пыхтел, сопел, порывисто дышал в спину, но, не мог нагнать его на этой снежной беговой дорожке, а по мере приближения к городу и вовсе отстал.
   Когда полностью стемнело, Димыч добрался до дома, где отец уже не на шутку волновался. За десять минут отец собрал команду из своих друзей, и, вооружившись фонарями, санками и лыжами, спасатели побежали за мамой. Димыч порывался вместе с ними, убеждая отца, что с ним они найдут маму быстрее, но, отец не разрешил Димычу идти в лес.
   - Посмотри, ты задохнулся после бега и устал. Не волнуйся, я прекрасно понял, на какой лыжне мама. Оставайся дома за старшего. Видишь, у Олегыча поднялась температура.
   Родители не возвращались очень долго. Димыч с Олегычем просидели на диване весь вечер, не играя. Димыч поглядывал на часы и приговаривал:
   - Вот сейчас подожду еще полчаса, и, если не вернутся, пойду за ними.
   Олегыч, напуганный происходящими событиями, принимался хныкать:
   - Папа не велел никуда ходить. Не уходи.
   - Хорошо, еще сорок минут, и пойду.
   Родители вернулись ближе к ночи. Оказалось, что нашли маму очень быстро, но сразу из леса направились в травпункт. К счастью, перелома ноги не обнаружилось, лишь сильный вывих. Мама после этого несколько дней отлеживалась дома. А на следующий день отец принес им подарки. Димычу - огромный самосвал, предмет зависти Олегыча, а маме - духи, вот с этим самым запахом. Мама, лежа на диване, просила сына - Почитай мне! - Димыч забирался на диван, читал ей вслух, вдыхая и наслаждаясь новым ароматом, а потом спрашивал:
   - Мама, что такое запах?
   - Запах - это воспоминание, - отвечала, улыбаясь, мама...
  
   Глава 10
  
   Поежившись от зимнего холода, охватившего его на волне воспоминания, Димыч поставил на место флакончик духов, в этот момент в дверь стукнули три раза: два раза рукой и один - ногой. Получилось вот так: тук, тук, бух! Димыч узнал условный стук брата из детства, и, приняв игру, громко спросил:
   - Кто тут спать мне не дает?
   - Я - Взбесившийся Койот, - хриплым голосом донесся пароль из-за двери. - А ты кто?
   - Я - Одноногий Изюбр, - прозвучал басистый отзыв.
   Чтобы окончательно доиграть в шпионов, Димыч приоткрыл дверь слегка, чутко всмотрелся в лицо Взбесившегося Койота и тихо спросил:
   - Хвоста нет?
   - Нет.
   - Заходи.
   Впустив агента, Одноногий Изюбр выглянул из двери и внимательно осмотрелся. Неподалеку от бунгало на одной из лавочек сидел гражданин в широкополой шляпе, резво отвернувшейся в сторону залива, как только увидел выглянувшего Димыча.
   - Не знаешь, кто это? - спросил Димыч.
   - Это - секретный агент Длинноухая Жаба, он..., - играючи продолжил Олегыч.
   - Я серьезно, - прервал его Димыч, завершив детскую игру.
   - Понятия не имею. Но, ты знаешь, вчера, во время ливня, когда я бежал сюда, молния осветила ту лавку, и мне показалось, что на ней сидит фигура человека в плаще. Мне это показалось очень странным. Гулять в такой шторм...
   - Да? - нахмурился Димыч. - Надо срочно уходить отсюда. Сегодня же уйду, пока не поздно.
   Олегыч прошел в комнату, прямиком к столу, и взгромоздил на него портфель, из которого извлек две бутылки пива.
   - Ну, брат, выпьем за встречу, да и похмелиться не мешает.
   - Вот это здорово, - обрадовался Димыч. - Пивко сейчас - в самый раз!
   Церемонно чокнулись открытыми бутылками, обменялись - За встречу! - За встречу! - сделали несколько полных глотков, обтерли губы от пены, поставили бутылки на стол и только после этого радостно улыбнулись и обнялись, гулко шлепая друг друга по спинам.
   - Рассказывай, брат, как ты докатился до жизни такой? - обратился Олегыч. - Что означает весь этот маскарад с Амиго, где ты был все это время, что происходит? Все это мне очень напоминает нашу детскую игру в шпионов.
   - Засыпал прямо-таки вопросами, - ухмыльнулся Димыч. - Подожди, все узнаешь, в свое время. Давай присядем. Первым делом скажи мне, как родители?
   - А что родители? Живы, здоровы... Не так чтобы совсем здоровы, но живы.
   - Что случилось? - заволновался Димыч.
   - И ты еще спрашиваешь? - округлил глаза Олегыч.
   - Подожди, Олегыч, - поморщился Димыч. - Не наезжай на меня, мне и так не сладко. Что с ними?
   - Хорошо, - произнес Олегыч примирительным тоном. - Отец после твоего исчезновения перенес инфаркт. Но, сейчас - вроде бы все нормально. Уволился с завода, преподает в школе геометрию. А мама - все там же, в своей библиотеке. С виду - все в порядке, только мы то с отцом видим, что ее будто заморозили. Она так и осталась в том июле шестьдесят девятого года. Вот так. Ты - числишься без вести пропавшим.
   Димыч болезненно скривился и уставился на этикетку бутылки. Молчание затянулось, и Олегыч не выдержал.
   - Я вижу, ты не хочешь мне ничего рассказывать. Это твое право. Только знай - мы с отцом тебя мысленно схоронили. Отец сказал мне, что знает почти наверняка, что ты погиб. Как, при каких обстоятельствах - не стал объяснять. Потом, говорит, позже узнаешь. А матери сказал, что ты сбежал в Америку, она поверила и ждет тебя каждый день. Так где же правда?
   - Правда - посередине, как всегда, - ухмыльнулся Димыч. - И умер я наполовину, и в Америку сбежал наполовину...
   Снова замолчали...
   - И все-таки, чем я могу помочь тебе? Что ты планируешь делать?
   - Олегыч, братишка, - взмолился Димыч. - Ты не обижайся на меня, но, не могу я тебе пока ничего рассказать. Да, я был в США, но, не по своей воле. Да, я умер наполовину, поэтому не могу быть Димычем, не могу ни к кому обратиться за помощью, даже к тебе. И здесь, у этих девчонок, я действительно оказался случайно, и сегодня уйду, навсегда. Я очень хочу вернуться в Союз, но, не могу. Я сейчас в полной растерянности, но обязательно найду выход, придумаю что-нибудь.
   - Что с тобой, Димыч? - перебил Олегыч брата. - Я не узнаю тебя. По-моему ты болен.
   - Да, я болен. Я болен страхом и забвением. И еще - одиночеством.
   - Димыч, о каком одиночестве ты говоришь? Я здесь, рядом с тобой!
   - Ты не понял меня. Мы не должны и не будем больше видеться. Я сегодня уйду, но ты передай матери, что я действительно жив, и обязательно вернусь.
   - Димыч, ты всегда отличался самоуверенностью, - заговорил Олегыч после долгой паузы. - И самонадеянностью. Всегда рассчитывал только на себя самого, и в этом твоя ошибка. Не перебивай меня! Выслушай. Поверь мне, перед тобой сейчас не просто младший братишка, который всю жизнь в рот тебе заглядывал. Я уже не тот пацан, кое-что в жизни повидал и кое-что умею. И вот что я тебе скажу, как врач. Когда здоровый с виду мужик говорит, что болен страхом и одиночеством, это означает, что ему очень нравится это состояние. Он лелеет и холит свой страх и одиночество. Он просто влюблен в них!
   Димыч поднял удивленные глаза на Олегыча.
   - Ты так думаешь?
   - Я уверен в этом! Потому что нормальному мужику некогда думать об этом. Он ставит перед собой цели - и движется к ним.
   - Ты хочешь сказать, что нормальному мужику не бывает страшно и одиноко?
   - Конечно, бывает! Но он не нежится в этом дерьме как барышня в пенной ванне! Он действует! А если у него чего-то не получается, то для этого есть друзья, братья, любовь, наконец! А ты окружил себя страхом и одиночеством, закрылся ими, как панцирем от всего мира, и никого не хочешь впустить, потому что это твое, родное, любимое! И потому, что ты - законченный эгоист. Или, думаешь, я сейчас тебя послушаю, успокоюсь, скажу - до свидания, братишка, не хочешь ничего говорить, и не надо, я от этого только крепче спать буду? А мать? Отец? А эта Жанна, в конце концов? Большого ума не требуется, чтобы понять - девчонка влюблена в тебя по уши. И на нее тебе наплевать! Покантовался ночку, повеселился, - и уйду НАВСЕГДА! Плевать тебе на всех нас, вот в чем дело. Одного себя ты любишь, и об одном себе заботишься!
   Угрюмо сцепив ладони в замок и положив их на стол перед собой, Димыч не сводил глаз со своих рук. После обличающих слов брата его пальцы начали судорожно сжиматься. Не поднимая глаз, процедил:
   - Неправда. НЕПРАВДА ВСЕ ЭТО!
   - Неправда? Ты просто боишься правды! Посмотри, в кого ты превратился! Занимаешься самолюбованием! Ах, Ах! Я болен! Мне одиноко! Мне жалко себя, любимого!
   - Замолчи, Олегыч, иначе я тебе врежу! - угрожающе произнес Димыч, не отрывая глаз от рук, продолжающих конвульсивно сжиматься и разжиматься.
   - Куда тебе... - насмешливо и презрительно выговорил Олегыч. - Лучше сиди в обнимку со своим страхом, и никуда не рыпайся....
   Димыч грохнул сцепленным кулаком об стол, вскочил, дернулся к Олегычу с явным желанием ударить, но... вдруг наткнулся на веселый взгляд брата и сразу понял, что тот провоцирует его преднамеренно. Олегыч, сложив руки на груди, сидел, откинувшись на спинку стула, слегка покачивался и смотрел на Димыча благодушно и ласково. Из-за его головы также добродушно выглядывал Тузик, изредка пощипывая Олегыча за волосы.
   Димыч, увидев такую мирную картину, обессилено опустился на свое место.
   - Вот так то лучше, - заключил Олегыч и положил свою теплую ладонь на руку Димыча.
   "Типичный жест доктора", - с усмешкой подумал Димыч, успокаиваясь.
   - Я всерьез озаботился здоровьем твоей психики. Нет, вижу - все в порядке. Нормальная реакция здорового мужика. Вон как желваки заиграли, и вправду врезал бы. Кулаки твои мне хорошо знакомы, еще из детства.
   Олегыч засмеялся и погрозил Димычу пальцем.
   - Но, запомни. С этого момента думать и выбираться будем вместе. Если надо, то подключим еще людей. Кстати, где ты живешь?
   - Мне негде жить со вчерашнего дня, - устало произнес Димыч.
   - Не беда. Я знаю одно тихое место. Только мне надо немного времени, чтобы договориться. Ты останься здесь до вечера, в крайнем случае - до завтра, я решу этот вопрос. Деньги есть у тебя?
   - Есть. Доллары. У меня документов нет никаких.
   - Это уже посерьезней. Доллары оставь пока, не трогай. Могут пригодиться. Я дам тебе песо на жизнь.
   - И все-таки я тебе врежу, - благодарно улыбнулся Димыч, нарочито размахнулся и ударил Олегыча кулаком по носу, слегка коснувшись.
   - Ах, так? Получай! - воскликнул Олегыч, и также нарочито размахнувшись, приложился Димычу кулаком к челюсти.
   Димыч, схватившись за якобы выбитую челюсть, изобразил, будто вправляет ее на место, и игриво спросил:
   - Ну и удар! Силен стал, братишка?
   Братья громко рассмеялись и услышали в этот момент топотание у входной двери и веселое девчачье хихиканье.
   - Девчонки вернулись, - сказал Димыч и хрустко чесанул макушку головы три раза, мол, помалкивай - пока все остается, как было.
   Олегыч в ответ понимающе потрепал затылок...
  
   ...Толстые блестящие губы, окаймленные курчавой бородой и усами, нетерпеливо облизнулись и произнесли в серую телефонную трубку:
   - Это я. Докладываю. Девчонка у нас. Вечером приступим к завершающей фазе... Да... Да... Нет... Он все там же... Полковник? Да... Понял... А куда Он денется, у Него нет иного выхода... Успеем... Слушаюсь...
   Губы снова облизнулись, теперь хищно и довольно, как перед поглощением отменного бифштекса. Телефонная трубка, повешенная на место, облегченно вздохнула и, раскачиваясь, проводила долгим гудком обладателя блестящих губ, покинувшего телефонную будку...
  
   - Танька, и Олегыч здесь! - радостно завопила с порога Жанна.
   Девчонки вернулись с репетиции, обвешанные с головы до ног пакетами, набитыми продуктами и бутылками с питьем.
   - Амиго, скорей возьми вот этот пакет, а то сейчас грохнется! - придерживая подбородком пакет, прижатый к груди, - воскликнула Жанна. - Ух, Олегыч, бери вот эти, а то все руки оттянули.
   Мужчины, подскочив, мигом освободили девчонок от тяжелой ноши и сложили все на стол.
   Тузик тотчас перебрался туда и принялся теребить и шуршать пакетами, пытаясь заглянуть внутрь.
   - Как хорошо, что вы все здесь!
   Жанна, как всегда не давая никому сказать и слова, принялась тараторить, вихрем носясь по комнате. Димыч, сидя на стуле, с улыбкой пытался поспеть за ее ходом мыслей, а Татьяна, видимо давно привыкшая к своей подруге, молча обменивалась с Олегычем красноречивыми взглядами, и, судя по всему, они прекрасно понимали друг друга без слов.
   - Как хорошо, что вы все здесь! Мы специально не пошли в столовку, и купили все для обеда. Поэтому и задержались. Сейчас классный обед сварганим! Мы такой магазинчик откопали! У них там все как в нашей кулинарии! То есть почти вся еда уже готовая, или полуфабрикаты, только разогреть. Например, рыбка - уже жаренная. Такая аппетитная! Какая-то выпечка, на вид - пальчики оближешь. Сейчас все попробуем! Амиго, как ты здорово убрался! Чистенько, уютненько! Тузик, не суй свою мордаху в тот пакет! Олегыч, как я рада, что ты зашел!
   Воспользовавшись моментом, Олегыч придержал Жанну за плечо и обратился к ней:
   - Жанна, мне пора в госпиталь, так что обедайте без меня, я зайду вечером, после представления. Хорошо?
   - Ах, как жаль, - искренне огорчилась Жанна. - Но вечером обязательно приходи, мы тут еды накупили - на неделю!
   - Конечно! - согласился Олегыч.
   - Кстати, Олегыч, как там здоровье у Пузцова? Он на репетиции так и не появился, - спросила Татьяна.
   - Я когда уходил, обследование еще продолжалось, так что результатов пока не знаю, - ответил Олегыч.
   На том и распрощались. Потом, дружно накрыв стол, уселись пировать втроем. Только успели утолить первый голод, вернулись Яблочкины с Рудиком и сразу сунули носы в комнату к соседкам.
   - Ага, без нас тут лопаете? - возмутился Рудик. - А мы в столовке всякой гадости наелись. Что это тут у вас вкусненькое?
   Рудик, критически осмотрев стол, схватил с тарелки кусочек рыбы.
   - Руки мыл? - ударила по руке Жанна.
   - Ребята, садитесь, угощайтесь! - пригласила Татьяна.
   - Не-а, не будем, - ответил за всех Рудик. - Нам руки лень мыть. А Жанка не позволит с грязными!
   - Исключительно ради вашего блага! - воскликнула Жанна.
   - Благодетельница ты наша! - съехидничал Эдгар. - Куда мы без твоей заботы?
   - На-ча-лось, - констатировала Татьяна. Она хорошо знала, что сейчас последует обычная словесная пикировка, с подколками и язвами. - Хватит уже, надоело. Будете есть? Садитесь. Не хотите? Тогда я убираю, мы уже поели.
   - Спасибо, Тань, мы в самом деле сыты, - ответил Эдгар. - К вам, случайно, Нюся днем не заходила?
   - Нужна она тут! - возмутилась Жанна. - Потерялась что ли?
   - Нет, я все утро здесь убирался, никто не заходил, - ответил Амиго.
   - Могла бы зайти, помочь, все равно делать нефига, - не удержалась от комментария Жанна.
   - Амиго, - обратился Рудик, - мы сейчас в картишки планировали перекинуться с мужиками. Может, составишь нам компанию? Нам как раз четвертого не хватает.
   Амиго не успел раскрыть и рта.
   - Нет! - вскричала Жанна. - Мне Амиго обещал погулять со мной, показать Гавану. Танька сейчас наверняка спать завалится, а мы пойдем гулять. Да? Ведь так?
   Жанна посмотрела на Амиго взглядом, не терпящим возражения.
   "Что-то не припомню такого обещания, - подумал Димыч. - Меня в это время здесь вообще не должно уже быть!" Но, вспомнив разговор с Олегычем, он согласно кивнул головой и ответил извиняющимся тоном:
   - Да, обещал. В другой раз с удовольствием составлю компанию, а сейчас, действительно, обещал.
   - Не хотите, как хотите, - разочарованно заключил Рудик, схватил с тарелки кусочек чего-то и бросил Плотве. - Я тогда пойду досыпать.
   Эдвард, не принимавший участия в разговоре до этого, а лишь ревниво наблюдавший за Жанной и Амиго, поддержал Рудика:
   - В самом деле, пошли, поспим.
   После ухода мужчин Жанна ласково посмотрела на Татьяну и подлизывающимся голосом спросила:
   - Танюш, приберешься?
   - Идите, ради бога, - с улыбкой ответила Татьяна, отпуская влюбленную парочку...
  
   Глава 11
  
  
   Какое удовольствие - ступать по теплому песку, намеренно зарывая босую ногу и задерживая ее там, на долю секунды, чтобы насладиться массирующим движением крупных песчинок. Потом, едва отступив в сторону, оказаться на упругом влажном участке, омываемом прибоем, и испытать нежное прикосновение охлаждающей волны. Потом снова на теплый сухой песок, пока прилипшие к ноге песчинки не высохнут и не обрушатся. И так, не спеша, согревая и охлаждая ноги, брести по берегу долго - долго, в никуда, и ни за чем, без цели и причины, и всю дорогу болтать, ни о чем и обо всем, обмениваться взглядами, иногда соприкасаться руками или телами, смеяться и грустить... Словом, делать все то, что называется - жить. Димыч поймал себя на мысли, что целую вечность не ощущал вот такого удовольствия, как сейчас, когда они с Жанной бесцельно бредут вдоль прибоя. Вот уже и пригород миновали, берег опустел окончательно и, видимо, изгибался, упираясь прямо в море. Возникала иллюзия, что, как только закончится суша, они, также не спеша, зайдут в воду, и, никуда не сворачивая, углубятся в морскую пучину и побредут по дну, любуясь кораллами и зубастыми рыбинами, и обязательно набредут на затопленный корабль из эскадры испанских завоевателей-конкистадоров, заполненный сокровищами. И тогда Димыч подарит Жанне... нет, ничего он не подарит из награбленного. Они возьмутся за руки, молча обойдут корабль, отдав дань памяти смелым завоевателям, и пойдут дальше. И Димыч непременно найдет жемчужницу, раковину с перламутровым шариком внутри и подарит ее...
  
   - Амиго, - Димыча вывел из задумчивости голос Жанны, - Амиго, как хорошо, что мы пошли не в город, а за город. Как здесь красиво!
   "Да уж, - с улыбкой вспомнил Димыч, - пришлось применить силу, убеждая Жанну пойти гулять не в центр, а в пригород. Упрямая девчонка, но, да я тоже не лыком шитый!"
   - Амиго, как бы я хотела жить вот на таком пустынном берегу, в хижине, с любимым человеком. Вставать с рассветом, купаться и бегать по воде, потом жарить рыбу, пить кофе, качаться в гамаке, кушать бананы и апельсины... Потом проводить любимого в море и ждать его на берегу, волнуясь и вглядываясь в горизонт... А когда наступит вечер, развести костер у воды, смотреть на огонь и слушать цикад... Кстати, здесь водятся цикады, не знаешь?
   - Не знаю, цикад не видел, - ответил Амиго. - Я слышал, что остров Куба уникален тем, что здесь никогда не водились крупные хищники, ядовитые змеи не встречаются, и опасных насекомых практически нет.
   - Не может быть! Здесь же тропики, значит должно быть полно всякой ползающей, летающей и бегающей мерзости. К примеру, крокодилы. Они тут точно водятся. Я в буклете об острове видела.
   - Крокодилы - да. Пожалуй, единственные из крупных хищников, да и те в заповеднике на полуострове. Тем и уникален этот остров. Просто рай земной!
   - Действительно, рай, - согласилась Жанна и остановилась. Раскинула руки, задрала голову кверху и закружилась на месте вокруг своей оси, радостно крича: - Я в раю-ю-ю!!! Амиго, мы в раю-ю-ю!!! Как замечательно-о-о-о!!!
   Жанна крутилась до тех пор, пока у нее не закружилась голова, и не заплелись ноги. Тогда она остановилась. Пытаясь удержать равновесие, переступала с ноги на ногу и хохотала. Димыч, поняв, что сейчас она неизбежно упадет, вытянув руки, привлек девушку и крепко прижал к себе. Жанна, почувствовав мужскую хватку, расслабленно запрокинула голову, обняла Димыча за шею и властно притянула его голову к себе...
   Поцелуй оказался обескураживающе соленым и приятным на вкус. Димыч оторвался от губ Жанны, чтобы, набрав побольше воздуха, полакомиться еще разок, но в этот момент она вырвалась и побежала с криком:
   - Смотри, что это там такое? Бежим!
   "Эге, да это же тот баркас, на котором, как на троне восседал мой Страх! Вон куда мы дошли!" - подумал Димыч, увидев чернеющий большой предмет, к которому подбежала Жанна.
   - Ты посмотри, какой шторм сильный бушевал ночью! Вон, какую огромную лодку на берег вынесло! - восторженно причитала Жанна, бегая вокруг баркаса.
   - Это не этой ночью, а давно. Видишь, дерево сгнило наполовину, - показал Амиго.
   - Ого, а здесь какая дырища! - остановилась Жанна около рваной пробоины в боку баркаса. - Наверное, рыба-меч протаранила борт!
   - Фантазерка, - улыбнулся Димыч.
   - Давай, залезем под лодку! - предложила Жанна.
   - Зачем? - удивился Димыч.
   - Как зачем? Интересно! Представим себя мореплавателями! Морскими волками! Или еще кем-нибудь!
   Жанна, не дожидаясь согласия Амиго, смело полезла в пробоину, и Димычу ничего не оставалось, как последовать за ней.
   Под баркасом оказалось неожиданно сухо и даже уютно, но, все-таки Димыч снял с себя куртку Фиделя и подстелил под Жанну. Так они и сели, прижавшись друг к другу и осматриваясь по сторонам.
   - Какой занятный запах, - прошептала Жанна.
   - Не поверишь, но я подумал о том же самом, - ответил Димыч. - Такая странная смесь моря, гниющего дерева и рыбы.
   - Да, запах рыбы въелся в эту шхуну навсегда, - согласилась Жанна, - но он совсем не противный, даже наоборот.
   - Мне мать говорила в детстве, запах - это воспоминание... - задумчиво произнес Димыч. - Вот мы сидим с тобой под баркасом, давно выброшенным на берег, и благодаря запаху вспоминаем рыбаков, ходивших в море на нем, и мне начинает казаться, что я вместе с ними когда-то тянул сети, полные рыбой, а потом, после удачного улова, сидел с ними у барной стойки и маленькими глотками согревался ромом, вспоминая минувший шторм. И эти воспоминания становятся уже не придуманными, а моими, собственными...
   - Мне кажется, что это не воспоминания, а фантазии, - задумчиво сказала Жанна.
   - Я думаю, что наши фантазии - это чьи-то воспоминания.
   - Как это?
   - Как? А ты заметила, что фантазии наплывают только тогда, когда человек находится в определенном душевном настрое?
   - Я бы сказала - в романтически-мечтательном настрое, - согласилась Жанна
   - Вот именно. Человек будто настраивается на какую-то невидимую волну, ну понимаешь, как транзистор настраивается на радиоволну, так и человек, поймав из эфира чье-то воспоминание, начинает преобразовывать его в свою фантазию. А включается человеческий приемник тогда, когда он ощущает знакомый или необычный запах, слышит какой-то звук, видит что-то особое и находится в особенном настроении...
   - Мне непонятно, откуда в эфире берутся воспоминания? Где источник?
   - А источник - это все люди, жившие когда-либо на Земле, и живущие поныне. Все, что с ними происходило и происходит, все их чувства, эмоции, переживания, мысли - все существует в этом эфире. И то, что происходит с нами - тоже излучается в этот бесконечный эфир, и кто-нибудь, когда-нибудь, хоть через сто лет, но может попасть на нашу волну.
   - Они почувствуют запах рыбы, въевшийся в гниющее дерево, вспомнят о том, как мы тут сидели с тобой под шхуной и преобразуют это в свою фантазию. Так?
   - Примерно так. Умница. Ты поняла меня, - удовлетворенно ответил Димыч.
   - Может быть и так... - произнесла Жанна. - Помнишь, когда мы шли сюда, меня вдруг охватила фантазия о том, что я живу на этом берегу с любимым?
   - Помню.
   - Выходит, здесь на самом деле когда-то жила женщина, провожала любимого в море, ждала его на берегу, встречала и была счастлива?
   - Скорее всего.
   - Как здорово... Амиго, а ты будешь вспоминать меня? - неожиданно спросила Жанна.
   - Тебя? Зачем мне это надо?- равнодушно ответил Димыч.
   Жанна сжалась от этих слов, как от удара, и ее глаза стремительно наполнились слезами.
   - Зачем мне надо вспоминать тебя..., - выдержал нужную паузу Димыч, - если я тебя еще и не забывал?
   - Ах, так? - засмеялась Жанна, молниеносно осушив слезы. - Ах, так?
   Повернувшись к Димычу, она замахала на него кулачками, он перехватил ее руки за запястья, смеясь, прижал к себе, потом, ловко извернувшись, повалил Жанну на куртку Фиделя, и, оказавшись сверху, почувствовал всем своим телом гибкое, теплое, слабеющее на глазах тело Жанны. Не в силах больше подавлять себя, Димыч приник к девушке и ощутил с ее стороны мощный, всеобъемлющий и несдерживаемый ответный порыв...
  
   Антон, которому Олегыч доверил провести обследование Пузцова, отнесся к поручению чрезвычайно серьезно. Поэтому Федор Эдуардович в процессе обследования неоднократно пожалел о своем согласии. На все мероприятие ушел едва ли не весь день. За это время его многократно осмотрели, ощупали, замерили, просветили и прослушали, засовывали в какой-то агрегат, в котором Пузцов едва не испытал приступ клаустрофобии, кололи в палец и в вену, заглядывали в уши и нос, и когда вознамерились осмотреть самые интимные места, Пузцов взбунтовался. Да вы что, в космос что ли меня отправляете?
   Отпущенный из госпиталя с бумагой, исписанной малопонятными латинскими загогулинами, и диагнозом Антона "Жить будете", Пузцов вернулся домой в ужасном настроении. Не обнаружив в комнате признаков пребывания Нюси, заволновался и отправился на поиски. Постучал в комнату к девчонкам, в ответ услышал неразборчивое мычание. Открыла сонная Татьяна.
   - Таня, Нюси нет у вас?
   - Нет. Я ее с утра не видела, с тех пор, как она ушла от нас.
   - А Жанна где?
   - Гуляет по городу.
   - Как репетиция прошла?
   - Как всегда, - пожала плечами Татьяна, - все в порядке. А у вас как дела? Были в госпитале?
   - Жить буду, - махнул рукой Пузцов. - Если Нюська появится, пускай домой идет. Я ей устрою!
   Заглянул на мужскую половину - там царило сонное царство. Обошел всех артистов из группы - никто Нюсю не видел со вчерашнего дня.
   Вернулся было в комнату, но беспокойное чувство не давало покоя. И куда ее понесло? Вот теперь сходи с ума. Решил побродить в окрестностях, вдруг Нюська задремала где на лавке...?
  
   ...Жанна открыла глаза и прямо перед собой увидела пульсирующую жилку на шее Амиго. Он спокойно спал, раскинув руки. Жанна, свернувшись в уютный комочек, лежала у него под боком, положив голову на его плечо. Не удержалась, и осторожно дотронулась пальцем до жилки, услышав, как равномерно и надежно пульсирует кровь. От прикосновения Амиго поерзал головой и почмокал губами. Жанна счастливо улыбнулась.
   "Мой, мой. Целиком и навсегда. Теперь не отпущу! Потому что мой! Потому что люблю его. Потому что мне хорошо с ним... Наверное, пора двигаться назад. Разбудить? Нет, пусть еще поспит. Вон как притомился".
   Жанна осторожно, чтобы не разбудить любимого, высвободила руку и взглянула на часы.
   - Амиго!!! - в ту же секунду завопила, вскочив. - Вставай, уже вечер! Я опаздываю на представление!!!
   - Что случилось? - Димыч сел, ошарашено озираясь по сторонам. - Что случилось? Куда опаздываем?
   - Амиго, - лихорадочно приводя себя в порядок, говорила Жанна, - мы проспали больше двух часов! Я опаздываю! Быстрее собирайся!
   - Я готов, - помотал головой Димыч, сбрасывая остатки сна. - Пошли, побежим и никуда не опоздаем!
   Выбрался из-под баркаса, помог выползти Жанне, и когда отбежали на несколько шагов, воскликнул:
   - Жанна, я куртку забыл под баркасом!
   - Амиго, миленький, быстрее!
   Димыч подбежал к пробоине, заглянул в нее, разыскивая взглядом куртку Фиделя и вдруг, где-то под кормой, в самом темном месте увидел огромный каменный башмак, нетерпеливо постукивающий носком о песок. Димыч отпрянул от дыры, и побежал догонять Жанну.
   - А где же куртка? - на ходу спросила Жанна.
   - Ну ее. Оставил там. Может, завтра вернемся?
   - И правильно, - засмеялась Жанна. - Не нам, так кому-нибудь еще понадобится. И вообще, она мне совсем не нравилась, потому что мала тебе.
   - Мне тоже не нравилась, я свою майку постирал, она уже наверняка высохла.
   И Димыч с Жанной припустились со всех ног, изредка останавливаясь на секунду, чтобы отдышаться. Димыч спрашивал:
   - Успеваем?
   - Успеем, если увеличим скорость, - говорила Жанна, и они бежали еще быстрее...
  
   Татьяна встретила запыхавшуюся парочку упреками:
   - Жанна, куда запропастились? Ушли - и пропали. Пузцов тут Нюську ходит, ищет, и вас все нет и нет. Я уже заволновалась. Через десять минут автобус!
   Жанна, пропустив мимо ушей слова о Нюсе, нервозно собиралась.
   - Амиго, поехали с нами на представление? Ты ведь так и не видел мой номер?
   - Жанна, можно я сегодня не поеду? Мне очень хочется увидеть твое и Татьянино выступление, но не сегодня. Не обидитесь?
   - Конечно нет, - остановившись на секунду, ласково взглянула Жанна. - Ты ведь подождешь нас здесь? Никуда не уйдешь?
   - Если позволите, я тут с Тузиком похозяйничаю. Ужин приготовлю к вашему приходу.
   - Отлично! - обрадовалась Жанна. - Татьяна, я готова, бежим!
   Чмокнула на прощанье Амиго в щечку, чем несказанно удивила Татьяну, и девчонки побежали к автобусу.
   Едва плюхнулись на сиденье, Татьяна зашептала Жанне в ухо:
   - Ты уже его целуешь? Не рано ли?
   - Я уже не только целую его, но и...
   - Да ты что? С ума сошла? Ты же ничего о нем не знаешь!
   - Ну и что? Я люблю его, и мне этого достаточно.
   - Ненормальная. А вдруг он бандит какой-нибудь? Впрочем... на бандита он не очень смахивает. А вдруг больной чем-нибудь?
   - Дурочка. Типун тебе на язык, - обиделась Жанна. - А ты со своим доктором долго будешь церемониться? Ручки целовать?
   - Конечно. А как же иначе? Пускай поухаживает, а я еще подумаю.
   - Но я вижу, он нравится тебе!
   - Ну, нравится. Немного, - засмущалась Татьяна. - Главное чтобы он меня полюбил, по-настоящему!
   - Ой, Танька, мы с тобой на эту тему сто раз спорили. Да он уже полюбил тебя, это итак видно! Теперь, главное, чтобы ты его полюбила!
   - Может быть, и полюблю. Но торопиться не стану. Вот вернемся в Союз, а там видно будет...
   - Танька, холодная ты, как змеюка.
   - Ну да, зато ты горячая, как утюг, - обиделась Татьяна. - Смотри, не перегори!
   - Не обижайся, - ласково прошептала Жанна. - Я просто хотела сказать, какая ты выдержанная, я так не умею.
   - И ты не обижайся, - улыбнулась подруга. - Я просто боюсь за тебя, больно уж ты горячая. Сначала делаешь, а потом думаешь. Ты мне скажи по секрету, он хотя бы ничего? Тебе понравилось?
   - Понравилось ли мне? - мечтательно закатила глазки Жанна. - Так знай, это самый счастливый день в моей жизни!
   Татьяна недоверчиво покачала головой, вздохнула и молча воззрилась в автобусное окно...
  
   Димыч, оставшийся вдвоем с Тузиком в бунгало, с удовольствием понежился в душе, пошарив в холодильнике, нашел, чем перекусить, покормил попугая, и, ожидая возвращения артистов, призадумался...
   Жанна ему нравится. Это бесспорно. Воспоминание о "прогулке" доставляет ему колоссальное удовольствие. (Господи, как давно в моей жизни не случалось таких прекрасных мгновений!) Бесспорно и то, что Жанна не из тех девчонок, с которой можно легко распрощаться в любую удобную минуту. Понятно, что она влюблена, и ждет продолжения отношений. А что он предложит ей в ответ? Свои проблемы? Как объяснить ей, что он не может быть рядом, что может навлечь на нее крупные неприятности своим присутствием? А может быть, и не надо ничего объяснять? Через три дня труппа отбывает в Союз. Он за три дня своих проблем не решит, это точно. Улетит Жанна в надежде на скорую встречу, а там уж как получится...
   Димыч с удивлением отвлекся от своих мыслей, услышав условный стук в дверь - тук, тук, бух! Олегыч? Так рано? Вот не ожидал!
   Подошел к двери, не спрашивая, кто там, повернул ключ в замке и радостно распахнул ее. В это мгновение что-то темное промелькнуло перед его носом, и в следующую секунду окружающий мир, весело заискрясь неоновым светом, обрушился вниз и выключился, погрузившись в полную черноту и тишину...
  
   Глава 12
  
   Антон, провожая Олегыча, съязвил:
   - Видать, задела тебя эта циркачка не на шутку, по три раза на день к ней бегаешь.
   Олегыч остановился на пороге и, обернувшись к другу, искренне ответил:
   - Пожалуй ты прав. Я влюблен по уши. У меня впервые в жизни так.
   - Олегыч, не рано ли ты так серьезно влюбился? Еще и не погулял вволю.
   - А что, разве надо обязательно нагуляться перед этим?
   - Думаю, что мужику обязательно надо.
   - А я думаю, что у всех все по-разному, у кого как получится. У меня вот так. Увидел - и влюбился с первого взгляда.
   - Ну дай то бог, - по-старушечьи посетовал Антон. - Беги. Ночевать появишься?
   - Конечно, - уверенно ответил Олегыч. Затем улыбнулся и добавил с надеждой, пожимая плечами, - Впрочем, как получится.
   Всю недолгую дорогу от гостиницы до пригорода, где проживали артисты (десять минут на автобусе, столько же - пешком) Олегыч размышлял о Димыче, хотя сердце его рвалось, обгоняя автобус, к Татьяне.
   "Конечно, Димыч - не совсем здоров. Признаки депрессивного состояния имеются. Что-то он пережил тяжелое, о чем не хочет рассказывать. Эх, показать бы его психиатру, профессору Макарьеву. Ну так разве его затащишь? Так что придется мне самому его лечить. А что? Первый сеанс получился вполне удачным. Он и не понял, что я применил элемент катарсиса, метода психотерапии, когда искусственно вызванные переживания помогают избавиться от ложных страхов и навязчивых идей. Как говорится, клин клином вышибают. Надо мне почитать подробнее об этой методе. Пациент отреагировал положительно, есть надежда... И надо вызвать его на самый откровенный разговор. Расскажет, что с ним произошло - облегчит душу. В церковь его не загонишь, а жаль. Все-таки исповедь - великолепный психотерапевтический прием. Словом, должен я стать для своего брата сейчас мамой, папой, священником и профессором. Никто, кроме меня ему не поможет... Только если он сам. Димыч очень сильный мужик. Такой сильный, что даже не осознает за собой этой силы, не понимает. Прирожденный лидер, в самом хорошем смысле этого слова. Без крика, лозунгов, команд и подавления личности. Правда, в детстве бывало давил на меня..., - Олегыч усмехнулся, - Но я всегда признавал его лидерство. Да, что-то серьезное он пережил, если в таком состоянии пребывает... Но, ничего, придумаем что-нибудь, выкрутимся. Комнатку я ему подыскал, завтра обещали подтвердить. Вот только времени у меня не так много, через неделю - домой... Жанна - тоже явный лидер, но, как все бабы лидеры - командирша. Вот парочка получится, если у них что-нибудь сладится. Обхохочешься. Два лидера в одной семье - это слишком! Если только кто-нибудь не уступит. Скорее всего, уступит Димыч. Он сильный и умный мужик. Может быть, ему именно такая баба, как Жанна и нужна - яркая, настырная, волевая. Вот мне, например, не дай бог влюбиться в такую. Мне нужна спокойная, мягкая и рассудительная, как Татьяна. Хотя, я влюбился в нее с первого взгляда, как только увидел на сцене, тогда я не знал ее характера! А вдруг она оказалась бы как Жанна? Разлюбил бы? Пожалуй, нет... Запутался... Сейчас попробую утащить Татьяну прогуляться по берегу, погода установилась отличная"...
   Олегыч подошел к бунгало, посмотрел на занавешенные окна, где сквозь полупрозрачные занавески метались тени обитателей, и у него защемило в груди от нехорошего предчувствия...
   Затем он в нерешительности остановился на пороге перед распахнутой настежь дверью, тревожно прислушиваясь к звукам, доносящимся из бунгало. Бу-бу-бу-бу - монотонно басил мужской голос, похожий на голос кого-то из братьев Яблочкиных. Бух! - что-то прогремело, упав на пол, дзинь! - что-то разбилось. Подонок! - узнал голос истерично прокричавшей Жанны. Ту-ту-ту-ту - однообразно говорила Татьяна, слов не разобрать. Бу-бу-бу - вторил мужской голос. Затем донеслись громкие женские рыдания, прерываемые криками - Подлец! Отстаньте от меня!
   "Кажется, я совсем некстати. Что-то у них произошло, явно идет разбираловка".
   Олегыч собрался уже отойти, чтобы переждать бурю на соседней лавочке, в этот момент дверь из комнаты девчонок с грохотом распахнулась, из нее выскочил Эдгар, обернулся и выкрикнул:
   - Дура! За что боролась, на то и напоролась!
   Хлопнул дверью изо всей силы и решительно направился к выходу. Наткнувшись на пороге на Олегыча, зло бросил ему:
   - Привет, Доктор, очень кстати! Там кое-кому срочно требуется госпитализация. В психушку!
   Сбежал со ступенек, обернулся и спросил:
   - Олегыч, Нюсю не видел?
   Олегыч отрицательно покачал головой и, проводив растерянным взглядом убежавшего строевым шагом Эдгара, зашел в прихожую. Из-за двери продолжали доноситься рыдания. Может, там действительно нужна его помощь?
   Он не ошибся. Во врачебной помощи, похоже, нуждались все присутствующие в комнате, включая Тузика.
   На кровати, уткнувшись лицом в стену, лежала Жанна, сотрясаясь в рыданиях. Подушка под ней и простыня краснели кровяными штрихами и пятнами. Рядом с ней сидела Татьяна, осторожно придерживая ее руку, неестественно вывернутую и забинтованную на запястье. На полу рядом с кроватью сидел Рудик Штык, гладил Жанну по голове, отчего та изредка бодливо встряхивала ею, в перерывах между всхлипываниями. За столом, обхватив голову руками и монотонно раскачиваясь, сидел Эдвард, приговаривая:
   - Ну и дура. Ну и дура...
   В комнате царил полный кавардак. Ни одна из вещей не лежала на месте. Чемоданы на полу, словно раскрытые пасти зевающих бегемотов, пестрели вытряхнутой одеждой. Вокруг валялись перевернутые стулья, разбитая и уцелевшая посуда, расхристанные книги, обувь, флаконы и куча всякой мелочи. Посреди бедлама топтался взъерошенный Тузик, пытающийся собрать разбросанные вещи клювом, и бессмысленно талдычил, крутя головой: - Тузик, Цирк. Ку-ка-ре-ку.
   Обалдевший Олегыч растерянно осматривал обстановку, пытаясь сообразить, что тут произошло. Но ни одна из правдоподобных версий в голове не умещалась.
   - Ага, вот и доктор, как вовремя! - воскликнул Рудик, увидев Олегыча. - Жанночка, успокойся, сейчас тебе Олегыч поможет!
   Рудик с новой силой возобновил поглаживание Жанны.
   - Отстаньте от меня все!!! - выкрикнула Жанна, сбросив руку Рудика.
   - Что тут у вас стряслось? - ошалело спросил Олегыч, обретя самообладание. - Откуда кровь?
   - Олегыч, - подняла на него глаза Татьяна, и он увидел заплаканный страдальческий взгляд. - У тебя есть какое-нибудь успокоительное? Видишь, с Жанной истерика.
   - Да, есть. Я как раз захватил Федору Эдуардовичу, - пошарив по карманам, Олегыч извлек таблетки. - Эдвард, найди целый стакан, налей воды. Кровь, спрашиваю, откуда?
   - Она вены пыталась вскрыть, - ответил Рудик.
   - Крови много потеряла? - спросил Олегыч, присаживаясь на место Татьяны, вскочившей чтобы подать воды.
   -Да нет, только чуть-чуть порезалась. Мы вовремя остановили. Уже перебинтовали, - разъяснил Рудик.
   - Жанна, - потряс за плечо Олегыч, - Жанна, прими быстренько вот эту таблеточку, будь умницей.
   - Отстаньте! - выкрикнула Жанна и, махнув рукой, выбила протянутый Татьяной стакан воды.
   - Да мы уж пробовали дать ей воды, - прокомментировал Эдвард. - Бесполезно.
   - Татьяна, еще одна попытка, - поднял стакан Олегыч и протянул Татьяне. - Жанна, выслушай меня, - обратился к девушке. - Нас тут много, мы тебя сейчас скрутим и впихнем таблетку силой. Ты этого хочешь?
   - Не-е-е-т, - замотала головой Жанна.
   - Тогда будь умницей, приподнимись, и проглоти таблетку. Я тебя очень прошу, пожалуйста! - попросил Олегыч.
   Спокойный, просящий голос Олегыча повлиял на Жанну положительно. Рыдания затихали, раздавался лишь жалобный скулеж. Потом она приподнялась, и, не отворачиваясь от стены, сказала, обиженно всхлипывая:
   - Давайте сюда свою таблетку. На меня не смотрите, я сейчас страшная.
   Пока Жанна глотала лекарство, Олегыч обратился к мужчинам:
   - Ребята, вы пока уйдите. Мы сейчас придем в чувства, приведем себя в порядок, а потом встретимся. Хорошо?
   - Вот так всегда, - огорчился Рудик, двигаясь к двери. - Пойдем, Эдик, мы теперь тут не нужны.
   - Спасибо за все, ребята, - проводила их Татьяна и плотно прикрыла дверь.
   - И ты не смотри на меня! - раздался обиженный голос Жанны.
   - Хорошо, я на тебя не буду смотреть, - улыбнулся Олегыч. - Я только осмотрю твою руку. Я ведь врач, эта мое право. Так?
   Жанна молча протянула ему забинтованную руку, и Олегыч приступил к своим врачебным обязанностям.
   - Что же все-таки у вас стряслось? - спросил Олегыч, заново бинтуя руку, порез оказался неопасным.
   - Тсс! - приложила палец к губам Татьяна, не напоминай!
   - Олегыч, скажи мне, почему я такая невезучая? - спросила Жанна, успокаиваясь с каждой минутой.
   - Это ты невезучая? - возмутился Олегыч. - Ты, цирковая звезда!
   - Цирковыми только лошади бывают, - поправила Жанна. - А я - звезда цирка.
   - Ну вот, к тебе уже чувство юмора возвращается. Это хорошо. Так в чем же твое невезение?
   - Почему в меня влюбляются одни подлецы и уроды? Почему в меня не влюбляется хороший, честный парень, вот как ты? Почему ты влюбился в Таньку, а не в меня?
   От прямого вопроса Олегыч явно смутился, а Татьяна не выдержала:
   - Ты же у нас самостоятельная, независимая. Предпочитаешь сама первой влюбляться и выбирать!
   - Я его ненавижу-у-у, - снова заплакала Жанна.
   Олегыч строго посмотрел на Татьяну, - не трогай больную тему!
   - Жанна, ты красивый и талантливый человек. Тебя обязательно полюбит самый лучший парень в мире, поверь мне! А в Татьяну я влюбился, потому что первой увидел ее, а не тебя. В театре, на сцене.
   "Вот и признался в любви. Как странно, не думал, что мое признание прозвучит при таких обстоятельствах"
   Олегыч робко посмотрел на Татьяну и увидел разгневанный взгляд.
   "Вот дурак! Какой девушке понравится, что ее полюбили потому, что не попалась в этот момент на глаза другая. Вот дурак! Чего ляпнул?"
   - Я Татьяну полюбил с первого взгляда, лишь только увидел, и тебя полюбят, не сомневайся, - поспешил исправиться Олегыч.
   - Олегыч, я тоже влюбилась с первого взгляда, но он оказался подонком, и теперь я его ненавижу.
   Олегыч догадывался, что речь идет, видимо, о Димыче, но понимал, что говорить о нем с Жанной сейчас нельзя. Скорей бы Жанна успокоилась и заснула, тогда он и расспросит подробно обо всем Татьяну.
   Жанна нервно позевнула. Олегыч подправил одеяло на ней, сказал:
   - Закрой глаза и постарайся заснуть. Сон все лечит. Вылечит и твою обиду. Тебе сейчас надо о себе позаботиться.
   Жанна послушно закрыла глаза.
  
   Спустя некоторое время в комнату к соседям заглянула Татьяна:
   - Рудик, или ты, Эдвард, посидите с Жанной в комнате, ее нельзя оставлять одну, а мы с Олегычем немного прогуляемся.
   - Нет, увольте, - отказался Эдвард. - С меня на сегодня достаточно бабских истерик.
   - Да спит она.
   - Я посижу, - вызвался Рудик. - Плотва, пошли, поиграем в докторов и сиделок.
   Прогулка, о которой мечтал Олегыч, состоялась. Они с Татьяной медленно пошли по дорожкам, петляющим в парковой зоне, дошли до лавки, едва просматриваемой среди зарослей, вдали от уличных фонарей, и, не сговариваясь, повернули к ней.
   - Олегыч, - вкрадчиво спросила Татьяна, - ты там говорил это, чтобы Жанну успокоить? Или...?
   Олегыч сразу сообразил, о чем она говорит, и покраснел. Хорошо, что темно, и Татьяна не увидит краски. Когда он находился в роли доктора, сказать о своей влюбленности было не сложно, а здесь, наедине с девушкой, будто заклинило. Но, его молчание будет истолковано неправильно, и тогда ...
   - Или, - собрав всю свою волю в кулак, выдавил Олегыч.
   - Что или? - допытывалась Татьяна.
   "Неужели она не понимает, что мне трудно? Как училка выспрашивает".
   - Татьяна, ты мне скажи, что произошло с Жанной? - попытался уйти от ответа Олегыч.
   - Ты мне ответь сначала на мой вопрос, - не унималась девушка.
   "Да что ты будешь делать, - досадливо подумал Олегыч. - Куда же ее чуткость подевалась?"
   -Танюша, - Олегыч впервые назвал так ласково девушку, - да, я, кажется, влюблен в тебя.
   - Так влюблен, или, кажется? - строго спросила Татьяна.
   "Ну, это уж слишком! - разозлился Олегыч. - Издевается она что ли?"
   - Тань, ты не обижайся, но давай на эту тему поговорим чуть позже, - излишне жестко произнес Олегыч, и Татьяна тут же надулась.
   От неминуемой ссоры влюбленную парочку спас пробегавший мимо Эдвард. Заметив сидящих, приостановился, внимательно всмотрелся и спросил:
   - Тань, это ты, что ли, с Олегычем?
   - Мы, - ответил Олегыч.
   - Ну как там дела? Угомонилась Жанка?
   - Все в порядке, - успокоила Татьяна.
   - Тань, ты Нюсю не видела? Пока меня не было, она не заходила?
   - Нет.
   - А ее папаша?
   - Нет.
   - Куда ж они все подевались? - пробурчал Эдвард и умчался.
   - Эдвард влюбился в Нюську. Весь день ее ищет, - прокомментировала Татьяна. - Не гастроли, а сплошные любовные страдания.
   - А куда подевалась Нюся?
   - Да кто ж ее знает, где она весь день шляется? Ее Пузцов еще днем искал.
   - Подожди, подожди, - забеспокоился Олегыч. - Давай-ка по порядку. Итак, Нюси никто не видел целый день. А где Амиго?
   - Ой, не напоминай мне об этом подонке.
   - Да что он такого сделал? - удивился Олегыч.
   - Амиго твой оказался мошенником, ворюгой, подлецом и сволочью, - заключила Татьяна.
   - Ты мне ответь, что он сделал, что вы так о нем думаете?
   - Да, ты же ничего не знаешь... - догадалась Татьяна. - Представь себе, возвращаемся мы с представления, все двери в бунгало нараспашку, в комнатах, у нас и у ребят, все перевернуто и выпотрошено, а Амиго - исчез. У ребят ничего не пропало, они все ценное с собой носят, а у нас с Жанной пропали деньги, отложенные на сувениры. Вот так. Кто он после этого?
   - А почему вы решили, что это сделал Амиго?
   - А кто же? И сомнений нет ни у кого. Мне он сразу показался странным, еще в театре. Ничего о себе не рассказывает. Кто такой? Откуда взялся? И ребятам он тоже подозрительным показался. Одна Жанка, дура, втюрилась в него по уши. Ребята, конечно, все на нее свалили, мол пригрела на груди змею, привечала, кормила, поила, теперь сама виновата. Жанна сначала кричала, спорила, посылала их всех, а потом вдруг замолчала. Ей что-то говорят, а она уставилась на Тузика, гладит его, и молчит. Молчит и плачет. Потом ребята отстали от нее, ушли к себе, а Жанна встала и говорит мне, пойду в душ, помоюсь. Как-то так подозрительно спокойно говорит, и заперлась в душе. Я подождала минут пять, слышу, она и воды не включила. Открой, стучу к ней. А в ответ - тишина. Тогда я испугалась, позвала мужиков, они взломали дверь, а там Жанна сидит над раковиной, в руке - лезвие, и все кровью забрызгано. Ох и испугались мы! Выволокли ее силой из душа, уложили, забинтовали руку, принялись успокаивать, а с ней истерика, такая, какой я и представить не могла. Тут и ты как раз подошел...
   - Стало быть, из-за того, что ее обокрали, она себе вены резать вздумала? - недоверчиво переспросил Олегыч.
   - Да нет, думаю не из-за этого. Она на самом деле влюбилась в него, и у них сегодня днем уже и близкая связь произошла. Она сказала мне, что это самый счастливый день в ее жизни. И вдруг - такое предательство.
   "Ох и шустрый у меня братец, узнаю Димыча. Пошел на выздоровление. Пострел - везде поспел", - подумал Олегыч, а вслух озабоченно произнес:
   - Танюш, пошли домой, мне надо ребят порасспросить кое о чем. Этого так оставлять нельзя.
   - Пошли, - неохотно согласилась Татьяна.
   Все мужское население бунгало собралось в комнате девчонок. Жанна спала. Мужчины сидели вокруг стола, тянули из бокалов какие-то напитки и вырабатывали стратегию.
   - Я думаю, - говорил Эдгар, - надо заявить в милицию, или полицию, что у них тут.
   - Рано, подождем еще, - спорил с ним Рудик.
   Завидев вернувшихся Олегыча с Татьяной, Эдвард произнес:
   - У нас тут еще ЧП. Нюську никто не видел с самого утра, как выяснилось, а теперь пропал и Пузцов. Последний раз его видели, когда он вернулся из госпиталя, днем. На представлении его не было. Что будем делать?
   Олегыч задумчиво опустился на стул и загадочно произнес:
   - Оказывается, все гораздо серьезней, чем мне казалось поначалу...
  
  
   Глава 13
  
   Словно слепой беспомощный кутенок, Димыч ползал по закоулкам своей памяти, беспрерывно натыкаясь на людей и предметы, которые, каждый в отдельности, несли определенный понятный смысл, а все вместе представляли собой полный хаос. Подполз к большой плетеной корзине. И заглядывать в нее не надо, итак знает, что в ней лежит коробка, а в коробке - деньги и пистолет. Как много денег. Неужели они все его? А пистолет зачем? От кого он собирался отстреливаться? Пополз дальше, уткнулся носом в кривые ноги, обутые в мокасины. Этого старика зовут великий Янус. Янус наклонился и ласково погладил Димыча по голове. Может, это его дедушка? Метнулся в другой угол и уперся лбом в большой черный перевернутый вверх дном баркас. Если что, под ним можно будет отлежаться. Все-таки, какая-никакая защита. Под коленкой что-то округлое. Это кожаный мешочек с матрешкой внутри. Он был уверен, что потерял свою игрушку, так расстраивался из-за этого, а она - вот, катается себе по полу и в ус не дует. Кстати, пол земляной, укрытый соломой. Где же он видел такой? Кажется в свинарнике, или в курятнике. Может быть, он животновод или птичник? Подполз к балкончику, заглянул вниз, и дух перехватило. Высота какая! Посреди пропасти - космическая ракета - попыхивает парком. Нет, отсюда надо ползти бегом, это он точно знает, здесь - опасность! Пополз обратно, мимо баркаса, дедушки, глядь - перед ним девушка. Красивая, соблазнительно и призывно изгибается, манит к себе. Девушку зовут Жанна. Но к ней нельзя приближаться. Это тоже опасно, только непонятно, для него или для девушки. Заглянул еще в один закуток. А там - человек в космическом скафандре. Зовут его Кузьмич, но ему на глаза лучше не попадаться, потому что перед ним в чем-то очень сильно виноват. Сейчас возьмет за шкирку и будет тыкать носом в лужицу, приговаривая, так нельзя делать! Как же столько людей и предметов вмещается в его голове? И что их всех связывает?
   О боже, как раскалывается голова!
   Вот именно! Раскалывается! Кто-то или что-то раскололо его память, разметав обрывки по закоулкам, как осколки сосуда, в котором когда-то все эти люди и предметы связно и логически хранились. Как же склеить этот сосуд? Нужен какой-то клей?
   Пожалуй, таким клеем может стать обыкновенный свет, дневной, или от лампочки, может быть, хватит и свечи. Конечно, вокруг полный мрак! Как можно в такой темноте склеить сосуд?
   Хочется протереть глаза, да нечем. Рук нет. И об этом что-то помнилось, когда мысль оторвалась от тела и парила сама по себе. Теперь расколотая память отправилась в самостоятельное путешествие?
   Итак, что имеем? Расколотая память, разбросанная в полном хаосе, абсолютный мрак, отсутствие рук, а может быть и всего тела. Веселенькая ситуация!
   Слух уловил какой-то шорох. Ага! Еще не все потеряно! Слышу звуки, значит уши на месте! А нос? Пошмыгать носом удалось без особого труда. Рецепторы уловили специфический запах соломы и птичьего помета. Запах курятника, знакомый до боли. Это хорошо, ощущения потихоньку возвращаются. Уши, нос на месте. Теперь рот. Попробую облизнуться. Облизнуться не получилось, потому что рот не открывался. Более того, язык оказался насухо приклеенным к небу, и не то, чтобы облизнуться, им и шевельнуть оказалось невозможно. Тотчас ощутил жажду. И это чувство хорошо знакомо, когда-то он его испытывал.
   И все-таки, кое-какие чувства существуют, это хорошо.
   Снова шорох и человеческий стон. Может это он сам стонет? У-у-у, - выдавил из себя звук. В ответ ему раздалось - О-о-о... Действительно, кто-то стонет кроме него самого. Боже, что происходит? Как не хватает света!
   В этот момент послышался скрип открываемой двери, звук шагов и вспыхнул свет. Хотя, сказать, что вспыхнул свет - сильно преувеличено. Свет пробился одной каплей, в сто раз слабее крохотной свечи, но это был свет! Димыч ничего не увидел, кроме этой капли света, но и ее оказалось достаточно, чтобы осколки памяти, словно разбросанные по полу иголки, начали сползаться, цепляясь к этой капле как к магниту. К тому моменту, когда с его глаз сдернули черную повязку, память склеилась, все люди и предметы заняли свое подобающее место во времени и пространстве, события выстроились в хронологическую цепь, Димыч отчетливо вспомнил что его чем-то сильно ударили, и осознал что лежит связанный, с заклеенным ртом.
   Поток света ослепил Димыча, он зажмурился. В этот момент с его рта сорвали липкую ленту, отодрав вместе с ней щетину и губы. Димыч застонал, перспектива остаться без губ не утешала. Начал потихоньку приучать глаза к свету, приоткрывая их. Получилось быстро, потому что источник света представлял собой лампочку мощностью не более сорока ватт.
   Снова услышал стон и осмотрелся. Буквально в двух шагах от него, напротив, на полу лежал человек, связанный по рукам и ногам. Над ним склонился другой человек и сдирал с его лица повязки. Видимо тому также отодрали губы, потому что человек стонал. Димыч поводил глазами, и с удивлением обнаружил, что находится в своем родном курятнике, в котором прожил три месяца. Сомнений нет. Вот посреди курятника знакомый столб, поддерживающий подгнившие балки потолка. Вот жердочки, на которых гнездились куры и попугаи, сейчас их нет, куда-то разлетелись. А вон полочка в углу, на которой Димыч хранил бритвенные принадлежности. Судя по включенному свету и темным стенам, сквозь щели которых не пробивался ни один луч, сейчас глубокая темная ночь. Взглянул на людей, и узнал одного из них. Тот, что связан, - Пузцов Федор Эдуардович, он видел его в театре и слышал о нем от своих новых друзей. Тот, что присаживался сейчас на низкий табурет у столба в центре курятника - неизвестный, но со знакомым лицом человек. Впрочем, нет. Лицо лишь кажется знакомым, оттого что таких лиц на Кубе много. Смуглая кожа, пол-лица укутано окладистой курчавой бородой, убегающей по вискам в пышную шевелюру, абсолютно черный, тяжелый взгляд, в бороде застряло птичье перышко. Человек поджарый, поэтому возраст не определяется, одет в полувоенную куртку, вроде той, которую Димыч заимствовал у Фиделя для похода в театр. Словом - типичный мятежник со склонов Сьерра-Маэстры, боевой соратник Фиделя Кастро. Вот так компания! Занятно!
   Тем временем, мятежник уселся поудобней на табурет, положил на колени твердую папочку и весело взглянул на пленников.
   - Ну что? Вам, Федор Эдуардович, представляться, я думаю, не надо. По-моему, мы знакомы, - на русском языке, с едва уловимым акцентом, произнес он, обращаясь к Пузцову.
   Видимо у Пузцова расколотая память еще находилась в процессе склеивания, потому что он мутными глазами равнодушно взглянул на Димыча, затем на говорившего, всмотрелся и произнес, еле ворочая языком:
   - Ты начальник правительственной охраны Хосе Родригес. Так? Не понимаю, что тут происходит.
   - Да, я Хосе Родригес - начальник правительственной охраны, а также член Комитета защиты революции. А происходит тут сейчас допрос подозреваемых в антиправительственном заговоре.
   - Что за чушь, - пробурчал Пузцов, - развяжите меня немедленно!
   Димыч ощупывал пальцами свои связанные за спиной запястья. Железные наручники. Фиг вырвешься.
   - Федор Эдуардович, у меня мало времени, поэтому я сейчас коротко обрисую вам ситуацию, а потом освобожу, чтобы вы подписали признательный документ.
   - Валяйте, - согласился Пузцов.
   - Итак, - ухмыляясь сквозь курчавую бороду, произнес Хосе Родригес, - Вы, Федор Эдуардович Пузцов, гражданин СССР, полковник КГБ, остальные анкетные данные пропускаем, дали признательные показания в том, что прибыли на Кубу для выполнения террористической миссии, направленной против членов правительства Кубы. С помощью секретного агента под псевдонимом Амиго, - Хосе небрежно тряхнул шевелюрой в сторону Димыча, - вы планировали завтра, на концерте, посвященном годовщине Кубинской революции, в котором принимают участие артисты цирка, мнимым руководителем которых вы числитесь, совершить покушение на убийство членов правительства и руководителя - Фиделя Кастро. Подробности планируемого террористического акта излагаю подробно, прошу учесть мою помощь следственным органам, за сим, всегда ваш, полковник КГБ Пузцов. Если коротко, то примерно так. Впрочем, если желаете, можете подробно ознакомится со своим признанием, оно вот здесь, - Хосе постучал по папочке, - на десяти листах.
   - Кончайте валять дурака, товарищ Родригес, - устало произнес Пузцов. - Вы же понимаете, что я никогда не подпишу этого, и вы никогда не сумеете доказать эту абракадабру.
   - Вы ошибаетесь, товарищ Полковник, - любовно погладил папочку Хосе. - Что касается доказательств. У Амиго, вашего секретного агента, обнаружено их более, чем достаточно. Оружие, деньги, блокнот с шифровками, кстати, ключ к шифру зашит в курточке, - радостно пояснил Димычу Хосе, - в блокноте упоминаетесь вы, Федор Эдуардович, а также взрывчатка.
   - Какая еще взрывчатка? - подал возмущенный голос Димыч. - Нету никакой взрывчатки.
   - Нету, - согласился Хосе, - но будет представлена как доказательство. Мы не рискнули подсунуть тебе взрывчатку. Остального - вполне достаточно. На всем твои отпечатки пальчиков.
   - А я тут причем? - удивился Пузцов. - Я этого удальца первый, нет, второй раз в жизни вижу. Вы что, полагаете, что ради его спасения я подпишу вашу белиберду?
   - Это не белбе... - попытался выговорить Хосе, - нет, не знаю этого слова, русский язык такой сложный!
   - Однако ты им неплохо владеешь! - подначил Пузцов.
   - Я был прилежным учеником, Федор Эдуардович, два года стажировался в Союзе, в небезызвестном вам ведомстве, так сказать в вашей Альма Матер.
   На этих словах в голове Димыча все вдруг окончательно встало на свои места, стало ясным и понятным. Снова случай, все тот же дурацкий случай завел его в осиное гнездо к Фиделю. Потому что именно Фидель подсунул ему это наследство и свою куртку. А сын у Фиделя обучался в Москве два года, он сам говорил об этом. Значит Хосе и есть сын Фиделя. Кстати, он упоминал, что сын где-то при правительстве. Пузцов назвал его начальником охраны. Все сходится. Димыча просто подставляют. Только непонятно зачем, и, причем тут Пузцов?
   Видимо, похожие мысли посетили голову Пузцова, потому что он спросил:
   - Ну хорошо, задержали этого агента Амиго, и слава богу. А я вам зачем?
   - Федор Эдуардович, я считал вас профессиональным чекистом. Что же тут непонятного? Кто этот Амиго? Нелегал, тайно проживающий на Кубе. Ну и что? Это еще не повод для дипломатического скандала. А вы - полковник КГБ, как раз то, что нам и надо. Осталось только связать вас с Амиго в одну цепочку, и заговор КГБ против Кубы - готов.
   Пузцов молча переваривал ответ Хосе. Судя по напряженно насупленному лбу, процесс этот шел трудно.
   Димыч решил проверить свою версию.
   - Хосе, а твой отец, Фидель, на самом деле умер, или притворялся?
   - А ты не дурак, догадался... - одобрительно покачал головой Хосе. Потом в лице переменился. - Отец умер, мир его праху, но он сделал свое дело, внес неоценимый вклад в великое дело освобождения Родины, - глаза Хосе загорелись безумным пафосным огнем и сардонически завращались, - Родина его никогда не забудет! Он воспитал достойных сыновей, и они доведут его славное дело до конца!
   - Ничего не понимаю, - поиграл бровями Пузцов. Похоже, его также мучила головная боль, как и Димыча.
   - Да что тут непонятного? - разъяснил Димыч. - У них конкретная цель - спровоцировать дипломатический скандал и поссорить СССР с Кубой.
   - Так ты работаешь на американцев, Хосе? - догадался Пузцов.
   - Никогда, никогда Хосе не работал, и не будет работать на этих зажравшихся, разжиревших бюргеров! - воскликнул Хосе.
   - Бюргеры в ФРГ, - поправил Димыч. - Вы не можете не понимать, что рано или поздно все разъяснится, вы не сможете сломать дипломатических отношений между Кубой и СССР этой провокацией.
   - Да, когда-нибудь разъяснится, - согласился Хосе, - но за это время в Кубе, находящейся в изоляции от США и СССР, режим Фиделя Кастро ослабнет, и тогда совершится новая, единственно справедливая свободная революция, к власти придем мы, верные сыны своего народа, члены подпольной пока организации "Ящерица", и мы установим по-настоящему справед...
   Хосе понесло в политические лозунги, левый глаз его задергался, правый устремился в свободное будущее, рука, лежащая на папке, принялась сжиматься в когтистую лапу.
   "Влипли, - подумал Димыч. - Уж лучше в руки ЦРУ или КГБ, чем к фанатикам, борющимся за мнимую свободу"
   - Ну хватит, - резко прервал вошедшего в раж Хосе Пузцов. - Хватит тут борца за светлое будущее изображать. Ничего я не подпишу. И точка.
   Хосе пришел в себя, злобно взглянул, дергая щекой, на Пузцова и произнес:
   - Подпишете. Иначе ваша дочка, кстати, очаровательная девушка, полетит не в Союз, к маме, а отправится нелегально в Мексику, где ей найдут достойное применение в борделях.
   Это был удар ниже пояса. Лицо Пузцова съехало набекрень, связанные ноги подтянулись к животу, прикрывая уязвимые места и он жалобно взглянул на Димыча.
   "Бедная девчонка", - подумал Димыч, вспоминая щуплую, бледную девочку, с жеманными манерами и капризными губками.
   - Это не по правилам, - тихо проскулил Пузцов.
   - О каких вы говорите правилах? - возмутился Хосе. - Какие могут быть правила, когда речь идет о свободе и независимости Родины? Именно этому меня и научили в вашем ведомстве! Повторяю, я прилежно учился! Так что, Федор Эдуардович, давайте не будем тянуть резину, как говорят русские, подписывайте, затем Амиго передаст нам вещественные доказательства, подпишет в свою очередь признание, и мы сегодня же переведем вас в нормальные условия, в тюрьму. Там все необходимое для жизни есть.
   "Он сказал, передаст вещественные доказательства, - лихорадочно соображал Димыч. - Значит, у них их нет пока! Куртка осталась под баркасом, коробку спрятала Жанна к Валторну, они их могут и не найти! Надо проверить эту версию".
   - А я не собираюсь отдавать вам доказательства, - заявил Димыч.
   - Сам не отдашь, найдем, - сказал Хосе, и Димыч понял, что тот блефует.
   - Не найдете, я все уничтожил, - сообщил Димыч.
   - Тем хуже для всех вас, - пожал плечами Хосе. - Особенно для дочурки Пузцова.
   На этих словах в животе Димыча вдруг завозился какой-то зверек, который начал быстро расти, скрестить лапами, царапая внутренности и проситься наружу. Димыч чутко прислушался к зверьку и понял, что это злость. Зверек по имени Злость...
   - Я все подпишу, только отпустите девочку, - жалобно попросил Пузцов. - Гарантируйте мне, что отпустите ее!
   - Федор Эдуардович, мы ж не звери! - обрадовался Хосе. - Как подпишете, так сразу вернем ее на место, на берег, где ее и взяли. Она никого не видела, ничего не знает, зачем нам портить ее жизнь? Я, знаете ли, против таких жестоких методов, но, сами понимаете, Родина - превыше всего.
   Димыч смотрел, как Хосе полез в карман, доставая ключ от наручников, и вместе с ключом из его кармана выпал, незамеченный Хосе, небольшой кожаный мешочек, мягко, беззвучно ударился о пол и подскочил под нос к Димычу. Это оказался утерянный талисман, мешочек с русской матрешкой. Так значит, Димыч не потерял его здесь, на Кубе, в первые дни проживания, талисман попросту украли!
   Зверек по имени Злость, продолжая расти, подобрался к горлу и слегка придушил Димыча. Димыч напрягся, заерзал, пытаясь размять онемевшие ноги, и невольно сполз к центру курятника.
   Хосе тем временем, повернувшись спиной к Димычу, снял с Пузцова наручники, и пока тот разминал затекшие ладони, раскрыл перед ним папку с заготовленным текстом.
   - Вот здесь, здесь и здесь, - показывал Хосе место подписи.
   - Отпустите Нюсю, немедленно, - приговаривал Пузцов, подписывая бумаги.
   - Отпустим, не волнуйтесь. Вот только с вещественными доказательствами разберемся, и отпустим. Вы повлияйте на своего секретного агента, теперь все от него зависит.
   Димыч, продолжая изгибаться, сполз еще ближе к центру. Зверек, тем временем, заметно подрос и превратился в настоящего зверя, хищно вцепившись в глотку Димычу. Димыч ощутил удушье. Зверь рвался наружу, разрывая его грудь и глотку. И Димыч понял, что если сейчас не выпустит страшного зверя по имени Злость на волю, то сам же и станет его жертвой. Страх - не любит злости, вспомнились слова матери. Страх и злость - несовместимые вещи. Если тебе страшно, - ты не можешь по-настоящему злиться. Если ты свирепо злишься, - тебе неведом страх, он бежит от тебя сломя голову.
   И тогда Димыч подтянул колени к горлу, закрыл глаза и представил, что его связанные ноги - ничто иное, как монолитная железная кувалда, мощная и тяжелая, с помощью которой он освободится от зверя. Потом направил своего зверя в ноги, напряг мышцы изо всей силы и выплеснул Злость в ударе ногами-кувалдой по столбу, подпиравшему прогнивший потолок, направив падающий столб на Хосе.
   Раздался треск, Димыч зажмурил глаза и ощутил, как на лицо дождем посыпались трухлявые щепки, пыль, потом услышал мягкий удар, снова треск, вскрик, снова удар, и приготовился, что сейчас на него обрушится потолок. Но это уже было не важно. Главное, что он освободился от страшного зверя по имени - Злость...
  
  
   Глава 14
  
   Существует множество поводов для объединения людей. Склонность к хоровому пению, идея о переустройстве мирового порядка, трогательная любовь к собачкам породы Пекинес, тяга к заговорам, страсть к умерщвлению и пригвождению красавиц бабочек на доску, или любовь к поэтическому слову. Но это лишь поводы. На самом деле, людей объединяет в компании, партии, общества, собрания и прочие братии - жидкость, в любом ее виде. Это может быть чай, водка, виски, кофе, сок, коктейль или самогонка, на худой конец. В крайнем случае, графин с водопроводной водой, стоящий перед докладчиком на профсоюзном собрании. Как рыба никогда не сможет объединиться в косяк при отсутствии воды, так и объединение людей невозможно без этой связующей первопричины. Правы ученые мужи, отстаивающие гипотезу о том, что человечество вышло, вернее, выползло из воды. Так бы и ползали бессмысленно по планете до сих пор ластоногие чудища, если бы в один прекрасный момент три монстра случайно не собрались вокруг грязной лужицы, чтобы напиться из нее зловонной водицы, и не призадумались. Повод для объединения оказался найденным, связующая первопричина налицо, и чудища медленно, но уверенно стали превращаться в человека. Долгим и тернистым получился этот путь, пришлось избавляться от ласт, хвоста, жабр, мохнатой шерсти, и много еще от чего, но, когда человек, в конце концов, приобрел свой современный вид, тяга к объединению на основе жидкости - сохранилась и укрепилась в нем неосознанным, но вечным зовом.
   Так и компания артистов, подчинившись этому древнему, как мир, зову, объединилась вокруг бутылки рома, извлеченной Рудиком из своей личной заначки. То, что ее не украли, слегка реабилитировало Амиго в глазах мужчин. Несмотря на поздний ночной час, вся компания собралась в комнате у девчонок вокруг стола, к ним присоединились Олегыч с Татьяной, пили ром и судачили. Жанна мирно спала после нервной истерики, изредка беспокойно всхлипывая, Тузик, зарыв клюв под зеленое крыло, дремал на спинке стула.
   Мысль о том, что надо бы обратиться в полицию, заглохла постепенно, так и не перейдя к действию. В самом деле, где искать ночью полицейский участок? И главное, как без переводчика объяснить правоохранителям то, что их ограбил неизвестно кто по имени Амиго, которого они сами же и впустили к себе, и то, что их руководитель Пузцов вместе с переводчиком Нюсей исчезли бесследно?
   Эдгар, периодически убегающий посмотреть, не вернулись ли Пузцов с Нюсей, только что возвратился в очередной раз и загадочно произнес:
   - Похоже, произошло еще одно исчезновение.
   - Ты о чем? - забеспокоилась Татьяна.
   - Послушайте, я только сейчас понял - что-то тут не так.
   - А именно? - напрягся Олегыч.
   - Я сколько раз уже бегал в бунгало к Пузцову? И каждый раз громко барабаню в дверь. Пузцова с Нюсей нет, это понятно. А где Валторн? Почему он не выходит? Откуда он знает, что я стучу к Пузцову, а не к нему? Ведь они живут точно в таком же бунгало, как у нас. Общий коридор и две комнаты по обе стороны.
   - Действительно, странно, - произнес Рудик. - Если бы всю ночь кто-то барабанил к девчонкам, мешая мне спать, я бы точно спустил его с лестницы.
   - Может быть, он очень крепко спит? Или в уши вату запихал, чтобы отоспаться? - предположила Татьяна.
   - А кто-нибудь видел его после вечернего представления, когда мы все вернулись сюда? - поинтересовался Эдвард.
   Вся компания отрицательно покачала головой.
   - Какой-то заколдованный дом, прямо бермудский треугольник. Может, их инопланетяне утащили? - предположил Рудик.
   - Действительно, странно все это, - задумчиво произнес Олегыч.
   - Слушайте, если их утащили инопланетяне, - развил идею Рудик, - в комнатах должны остаться какие-то следы.
   - Какие еще следы? - спросила Татьяна.
   - Ну, например, следы борьбы. Ведь они же наверняка сопротивлялись? Кровь или зеленая слизь. Я точно знаю, у инопланетян кровь - в виде зеленой слизи. А вдруг инопланетяне послание человечеству оставили у них в комнате?
   - Ага, записочку с извинениями, - съязвил Эдгар. - Мол, извиняйте, мы только посмотрим, что у них внутри, и вернем на место.
   - Ребята, - обратился молчаливый Эдвард. - Может быть, ключи от нашей двери подойдут к их замку? Смотрите, ключ и замок - простейшие. Пошли, попробуем открыть дверь. Вдруг, и правда, внутри что-то есть, что прояснит эти исчезновения?
   - Неудобно, - засомневалась Татьяна. - Все - таки вламываться в чужой дом - непорядочно.
   - А по-моему - неплохая идея, - поддержал Олегыч.
   - Слушайте, - беспокойно сказала Татьяна. - Я тут одна, с беспомощной Жанкой, без мужчин - не останусь. Мне страшно.
   - С тобой Олегыч останется, - предложил Рудик.
   - Нет, - не согласился Эдгар. - Вдруг, не дай бог, кому-то его помощь понадобится. С вами останется Эдвард, а мы все пойдем.
   - Раскомандовался, - проворчал для виду Эдвард. - Хорошо, я останусь с девчонками.
   - Ребята, тогда я с вами пойду, - сказала Татьяна. - Тут и Эдварда одного хватит. А я могу пригодиться. Мало ли что?
   - Иди, - согласился Эдвард, любовно взглянув на полбутылки рома.
   После недолгих сборов, хлебнув для храбрости еще по глотку, вся компания отправилась на дело...
  
   ...Потолок не обрушился. Когда прекратилось падение щепок и палок, Димыч приоткрыл глаза и осмотрелся. Пыль и птичий пух, парящие в воздухе, затемнили и без того тусклый свет лампочки. Крыша над Димычем держалась на честном слове, с другой стороны частично обрушилась, и сквозь образовавшуюся прореху чернело ночное небо, усеянное звездами. Как в иллюминаторе, - подумалось Димычу. Услышав стон, перевел взгляд на людей. Пузцов сидел, ухватившись руками за голову, раскачивался и бормотал под нос, как пьяный. На полу курятника, вытянувшись во весь рост, ногами от центра, лежал Хосе, сверху на нем, вдоль туловища, покоилось бревно, служащее недавно подпирающим столбом. Будто часовая и минутная стрелки в полночь, неразлучные на одну минуту. В это мгновение затрещало, и на Хосе свалился огрызок потолочной балки, уложившись поперек. Теперь смахивает на крест, - подумалось Димычу, - символично!
   От шума Пузцов очнулся, посмотрел одуревшим взглядом на Хосе, затем на Димыча.
   - Что ты наделал... Что ты наделал? - забормотал Пузцов. - Ты чуть не убил меня.
   - Федор Эдуардович, - властным голосом сказал Димыч. - Ключ от наручников - в кармане у Хосе. Быстрее освободи меня! Сейчас сюда могут подойти соратники этого борца. Живее!
   Пузцов, охая и постанывая, освободил свои ноги от веревок, брезгливо скинул с себя щепки и на четвереньках подполз к Хосе. Первым делом вытащил из-под него все листы "Признания" и сложил их в папочку.
   - Быстрее, Федор Эдуардович, - поторапливал Димыч Пузцова, подползая к нему.
   Пузцов отыскал ключ и освободил Димыча от наручников. Пока Димыч непослушными пальцами высвобождал ноги, Пузцов сидел на полу, раскачиваясь, листал папочку и приговаривал:
   - Что ты наделал? Как ты посмел? Где я теперь найду Нюсю? Что ты наделал?
   - Федор Эдуардович, вставай скорее! - потянул за плечо освобожденный Димыч. - Сейчас либо крыша обрушится, либо кто-нибудь прибежит.
   - Я никуда не уйду, пока не узнаю, где Нюся, - покачивался Пузцов.
   - Вставай, я знаю, где Нюся! - приказал Димыч и кошачьим прыжком переместился к двери, потому что уловил за ней шорох.
   Пузцов так и не понял, что произошло. Раздалось отрывистое - Хосе? Скрип двери. Хрясть! Бум! И через мгновение Димыч уже укладывает рядом с начальником правительственной охраны его соратника, в такой же курчавой черной бороде.
   - Быстро встать! - приказал Димыч. - Идем за мной! Надо спасать Нюсю! Здесь рядом, я знаю!
   Эти слова отрезвили Пузцова. Приподнявшись с трудом, он поплелся за Димычем, который, пошарив по полу, подобрал что-то мелкое, и осторожно выскользнул из курятника. В дверях Пузцов обернулся на бездыханных подпольщиков и, сердито сдвинув брови, погрозил им папкой.
   Обошли курятник, задержались, выглянули из-за угла, крадучись, перебежали, спрятались за толстой пальмой. Остановились собраться с мыслями. Пузцов все порывался что-то спросить, но Димыч всякий раз останавливал его жестом.
   - Тише, - прошептал Димыч. - Видишь тот дом? Скорее всего, Нюся там, в том осином гнезде.
   - Откуда ты знаешь? - шепотом спросил Пузцов, разглядев лишь темный силуэт дома.
   - Я уверен, - ответил Димыч, и, выглянув из-за ствола пальмы, пристально всмотрелся в темноту.
   Попривыкнув, глаза рассмотрели тропинку, ведущую к кухне ресторанчика, темную закрытую дверь. Чуть правее - очертания лестницы, ведущей на второй этаж, в жилые комнаты покойного Фиделя. Только не известно, где они держат Нюсю, в забегаловке, или в комнате? Нет, скорее всего, в комнате. В подтверждение догадки Димыча на нижней ступеньке лестницы вдруг вспыхнул огонек сигары, высветив на одну секунду силуэт сидящего человека. Так и есть. Внизу еще один член "Ящерицы". Что ему там делать ночью? Только охранять Нюсю. Димыч, приникнув вплотную к уху Пузцова, что-то зашептал, показывая в темноту. Федор Эдуардович согласно кивал головой. Затем Димыч, сохраняя еще большую осторожность, проделал обратный путь к курятнику и неслышным шагом удалился в другую сторону от него, растворившись в темноте.
   Пузцов, тем временем, отсчитав мысленно четыре минуты, подождал еще одну минуту, для гарантии, заложил руки в карманы, папочку подмышку, не скрываясь, вышел из-за пальмы и неспешной беспечной походкой направился к дому, чуть слышно насвистывая буги-вуги.
   Охранник привстал со ступеньки, завидев фигуру человека, и, пристально всматриваясь и сделав пару шагов навстречу, тревожно спросил:
   - Хосе? ... Мигель? ...
   Димыч, оббежавший дом Фиделя к этому моменту со стороны улицы и сейчас притаившийся за углом, прыснул со смеху и чуть не упустил нужный момент, увидев, как Пузцов вдруг выдернул из кармана правую руку с торчащим стволом и тихо, отрывисто выкрикнул:
   - Хенде Хох! Гитлер капут!
   Охранник не успел среагировать, - на его растерянную от наглой выходки голову обрушилась огромная дрына, зажатая в руках Димыча, оглушив и приведя в бесчувственность щуплое тело бородатого члена подпольной организации "Ящерица".
   Пузцов деловито засунул в карман короткую палку, изображавшую пистолетный ствол и поспешил за Димычем, скачущим вверх по лестнице со словами:
   - За мной! Быстрее!
  
   ... - Нюсенька, доченька! - дрожащим голосом говорил Федор Эдуардович, развязывая веревочные узлы на руках и ногах Нюси. Вместе с голосом дрожали руки, и узы не поддавались.
   - Папа, быстрее, - хныкала Нюся, - где ты так долго был? Я проснулась, вокруг темно, руки, ноги связаны, рот заклеен... Как я испугалась!
   - Федор Эдуардович, торопись! - поторапливал Димыч, настороженно оглядывая темный двор в слегка приоткрытую дверь.
   Комната, в углу которой обнаружилась сидящая на полу Нюся, слабо освещалась через окно, выходящее на улицу. Включить свет не решились, узлы не сдавались.
   - Дай-ка я, - потеснил Пузцова Димыч. - А ты посмотри, как там?
   - Амиго, кажется какой-то шорох со стороны курятника, - шепотом доложил стоящий на стреме Пузцов.
   - Все, - справился с узлами Димыч. - Вставай!
   - Ой, не могу! - всхлипнула Нюся. - Ноги затекли, идти не могу!
   Димыч подхватил Нюсю на руки и бросился к двери.
   - Иди вперед, Федор Эдуардович, смотри, что там!
   Осторожно спустились по темной лестнице.
   - Ой! - вдруг взвизгнула Нюся. - Там кто-то лежит, по-моему, мертвый!
   - Живой, живой, живее всех живых, - успокоил Пузцов, тревожно оглядываясь.
   В то же мгновение раздался грохот, треск со стороны курятника, еще через секунду развалившийся сарай заиграл веселыми искорками.
   К тому моменту, когда Димыч, выкрикнув Пузцову: "Бежим!", ломонулся со всех ног в сторону залива с Нюсей на руках, весь курятник превратился в яркий, задорный пионерский костер, в соседних домах захлопали окна, двери и заголосили бабы, точно так же, как в какой-нибудь Рязанской или Вологодской деревне во время колхозного пожара.
   - Где мы? Куда бежим? - спросил запыхавшийся Пузцов, когда беглецы удалились на безопасное расстояние, и Димыч замедлил бег. Он даже не задохнулся.
   - Домой бежим, здесь по берегу до ваших бунгало от силы двадцать минут быстрым шагом.
   - Нюсенька, доченька, как ты? - обратился Пузцов к затихшей на руках Димыча Нюсе. - Идти сама можешь?
   - Нет, не могу, ноги - как ватные и голова кружится.
   - Давай я тебя понесу, - предложил заботливый папаша, - пускай Амиго передохнет.
   Нюся многозначительно промолчала в ответ, прижавшись к Димычу.
   - Да ладно, - понял ее Димыч. - Мне не тяжело, она как пушинка. Пошли, надо быстрее вещественные доказательства уничтожить.
   - Да, да, - засеменил за ним Пузцов, прижимая к себе папочку с "признанием". - Амиго, я считаю, что нельзя уничтожать вещественные доказательства. Мы их сейчас все соберем, и - в компетентные органы сдадим.
   - Федор Эдуардович! - Димыч остановился и обернулся к Пузцову. - Вы уверены в том, что в этих компетентных органах нет больше членов "Ящерицы"? Хосе Родригес тоже служил в компетентных органах, не так ли?
   Пузцов захлопал глазами.
   - Да, верно... Но, что же делать?
   - Ничего не делать, - Димыч отвернулся и снова потрусил вперед. - Немедленно все уничтожить, и никому ничего не говорить. Мы свою миссию выполнили.
   Пузцов ошарашено остановился, пронзенный обескураживающей гипотезой.
   "Миссию? Он сказал миссию? Ах, как же я сразу не догадался? Конечно, Амиго оказался тут не случайно. Похоже, что вся эта операция, включая мое и Нюсино похищение, тщательно спланирована, но не столько членами "Ящерицы", сколько ... Надо проверить..."
   - Амиго, - Пузцов догнал Димыча. - Мы правильно идем? Что-то я не знаю этих мест.
   - Правильно, правильно, - успокоил Димыч. Он наконец-то слегка задохнулся от быстрого шага и тяжелой ноши. - Я тут три месяца прожил, эту дорогу как свои пять пальцев знаю.
   "Точно. Он прожил тут три месяца, специально подставляя себя, с целью уничтожения подпольной группы, - Пузцов снова отстал от Димыча, с трудом пережевывая свою гипотезу. - Ай да Восмикратный! Вон какую сложнейшую операцию разработал! А мне намеренно, ни слова, ни полслова, чтобы все правдоподобно вышло! - Пузцов потрусил вдогонку Димычу. - Ай да Восмикратный! Славную смену подготовил. Нравится мне этот Амиго. Сильный, решительный. Интересно, в каком он звании? Впрочем, если он работает под прикрытием, то я никогда подробностей не узнаю. Хорошая смена нам, старикам, подросла. Вот бы Нюське моей такого молодца. А она то, за шею обняла, приникла и замерла! Но, все-таки, не слишком ли смело Восмикратный подставил мою девочку? А вдруг что-то сорвалось бы? Впрочем, нет, не думаю. Видимо, просчитано все было по секундам".
   - Товарищ Амиго, - уважительно обратился Пузцов, - так ты считаешь, что надо все уничтожить? Ведь это - улики!?
   - Конечно, - согласился Димыч. - Мы эту подпольную "Ящерицу" обезглавили, что еще? Кому теперь нужны эти улики? А вдруг они попадут не в те руки? Так что нужно все немедленно уничтожить.
   - Слушаюсь, - пробурчал себе под нос Пузцов.
   "Судя по его командному голосу, я должен ему подчиняться априори. Ну и славно. Нет у меня уже прежних амбиций. Хотя..., если Восмикратный отправил меня на это дело, значит я снова в обойме?"
   - Ну вот, - произнес Димыч, - узнаете родные места?
   Пузцов огляделся.
   - Да, это уже наш городок.
   - Федор Эдуардович, я не знаю где ваш дом, показывайте!
   - Сейчас налево, - Пузцов вырвался вперед и засеменил по хорошо знакомой тропинке, показывая дорогу...
  
  
   Глава 15
  
   Если инопланетяне и похитили Пузцова, Нюсю и Валторна, то очевидно без оказания сопротивления с их стороны. Более того, с Пузцовым они почаевничали, потому что на столе остался стоять чайник, пакет с чайной заваркой, грязный стакан и сахар, а с Валторном - отведали бутербродов, так как на столе валялись подсохшие колбасные шкурки и крошки хлеба. К такому выводу пришли все члены компании, проникшей в бунгало с разведывательной целью. Рудик внимательно осмотрел колбасные обрезки, понюхал их, двумя пальцами подхватил один кусочек и бросил Плотве. Плотва, явно строившая из себя служебно-розыскную собаку Мухтара, сосредоточенно обнюхала улику и радостно слопала ее. Согласно тявкнула и принялась рыскать по комнатам, виляя хвостом. Татьяна бегло осмотрела Нюсин чемодан.
   - Похоже, все вещи на месте. Одежда, косметика... - доложила Олегычу.
   Эдгар заглянул в шкаф.
   - Вещи Пузцова тоже на месте.
   - Ребята, идите сюда, - позвал Рудик из комнаты Валторна.
   Рудик стоял перед раскрытым одежным шкафом.
   - Смотрите, я не вижу спортивной сумки Валторна "Адидас", помните, красивая такая, мы еще все завидовали? И вещей, по-моему, маловато. Он такой щеголь, каждый день во все новое одевался.
   - Да, да, - согласился Эдгар. - Не вижу тенниски синей, импортной, и рубашки такой, с планкой вот тут, мне так нравилась...
   - Батник называется, - объяснила Татьяна. - Тоже не наш. У Валторна вообще, вся одежда только импортная была, он говорил, что все с гастролей привозит.
   - И что же получается? - попытался подвести итоги Олегыч. - У Валторна исчезли спортивная сумка и часть вещей, не все. А у Пузцова с Нюсей - ничего не исчезло?
   - Ну, мы не можем быть уверены в этом, - выразила сомнение Татьяна. - Мы же не пересчитывали их вещи, но, на первый взгляд - все на месте.
   - И что будем дальше делать? - устало спросил Эдгар, присаживаясь на стул в комнате у Пузцова.
   - Слушайте, - присаживаясь на кровать, проговорил Рудик. - А ведь завтра правительственный концерт. Самый ответственный. Как же без Валторна?
   - У вас, по-моему, были уже какие-то важные персоны на представлении? - спросил Олегыч.
   - Это они отсматривали номера. Вроде нашей приемной комиссии, худсовета, - пояснил Рудик. - А завтра концерт, на нем должен быть сам Фидель Кастро.
   - Действительно, - растерянно произнесла Татьяна и села в расстроенных чувствах. - Что же делать?
   - Может, до завтра они появятся? - с надеждой произнес Эдгар, и все задумчиво замолчали...
  
   - Что тут такое происходит? - зазвучал привычно суровый родной голос.
   На пороге своей комнаты стоял Пузцов, сердито оглядывая непрошенных гостей, за его спиной топтался Амиго с Нюсей наперевес.
   - Федор Эдуардович, - нетерпеливо сказал задохнувшийся Амиго, - позвольте, руки отваливаются.
   - Да, да, конечно, - Пузцов торопливо посторонился, пропуская в комнату Амиго.
   Димыч с нескрываемым облегчением уложил Нюсю на кровать и принялся растирать руки, растерянно прислушиваясь к зазвучавшему многоголосию. Загомонили все одновременно, нервно и громко. "Мы так волновались...", "Где вы были?", "Что случилось?", "Нюсе нужна помощь?", "Как вы зашли в мою комнату?", "А Валторн с вами?", "Мы вас везде искали!", "Рудик, заткни свою собаку!", "Почему вы не спите?", "Папа, подай мне мою косметичку!", "Мы думали, что Амиго - вор" ...
   - Тише!!! - не выдержал Димыч. - Тише! - и все невольно замолчали, подчинившись его волевому тону. - Не шумите так, говорите по одному. А еще лучше, дайте, пожалуйста, напиться! - Димыч обессилено опустился на стул.
   Татьяна суетливо ополоснула стакан, наполнила его водой из чайника и протянула Димычу.
   Выпив залпом, он спросил Таню:
   - А где Жанна?
   - Жанна спит, - опередил всех с ответом Рудик. - С Эдвардом.
   Увидев изумленный взгляд Амиго, поправился:
   - В смысле, Жанна спит, а Эдвард - рядом.
   - Да не слушай его, - махнула рукой Татьяна. - Жанна приболела, спит, а Эдвард сторожит ее.
   - От кого сторожит? - удивился Димыч.
   - Нет, интересно! - возмутилась Татьяна. - Наша комната вся перевернута вверх дном, ты исчез, затем исчезли Федор Эдуардович с Нюсей, потом Валторн испарился, конечно, мы испугались!
   - А Валторн куда подевался? - спросил Пузцов, с трудом оторвавшись от стакана с водой, и вопросительно взглянул на Димыча.
   Тот недоуменно пожал плечами. Потом сделал знак рукой Пузцову, мол, выйдем, поговорим!
  
   - Амиго! - похлопала заспанными рыжими ресницами Жанна. - Ты мне снишься?
   - Нет, - улыбнулся Димыч и ласково взял в руки теплую со сна ладонь Жанны.
   Пузцов, наблюдая эту сцену, подумал: "Не понял, что это у них за нежности? Любовь что ли? А как же моя Нюся?"
   - Жанна, у тебя рука забинтована. Ты поранилась? - Димыч слегка притронулся к забинтованному запястью.
   - Да, я резала хлеб, и порезалась - ответила Жанна, смущенно отведя взгляд.
   - А... Понятно, - согласился Димыч. - Бывает. Жанна, ты помнишь, я вчера просил тебя спрятать мою коробку? Ты ее отнесла к Валторну?
   - Да, я попросила его спрятать твою коробку.
   - И ты оставила ее у него в комнате?
   - Да, он при мне убрал ее в одежный шкаф. А что? Она пропала?
   - В общем..., да, пропала..., вместе с Валторном, - нахмурился Димыч и взглянул на Пузцова.
   Тот ответил ему долгим вопросительным взглядом.
   - Что случилось? А где Татьяна? - Жанна окончательно проснулась, осмотрелась, и, увидев лишь Димыча, Пузцова и Эдварда, слегка пьяненького, села на кровати с новым вопросом. - А где ты был?
   - Коробки в комнате точно нет, - сообщил Пузцов.
   - Да знаю, - задумался Димыч. - Ребята сказали, что у Валторна исчезли спортивная сумка и кое-что из личных вещей.
   - Ну и что? - спросил Пузцов.
   - А то..., - Димыч немного подумал, - А то, что, похоже, этот Валторн обнаружил деньги и оружие, и быстренько сделал ноги.
   - Что сделал? - не сразу понял Пузцов.
   - Слинял, - заплетающимся языком разъяснил Эдвард, до этого молчавший.
   - Куда слинял? - снова не скумекал Пузцов.
   - Так у тебя там были деньги и оружие??? - испуганно округлила глаза Жанна.
   - Федор Эдуардович, - набравшись терпения, принялся разъяснять Димыч, как бы не услышав вопроса Жанны, - я думаю, что Валторн, обнаружив деньги и оружие, просто сбежал. Для начала, может быть, в Мексику, чтобы потом - в США. А возможно, сразу туда. Здесь при наличии денег это не составляет большого труда. Поверьте мне.
   - Что??? - до Пузцова дошло, что ему втолковывал Амиго. Он обессилено опустился на стул и запричитал: - Не может быть! ... Не может быть... Нет, может. Я всегда подозревал его в этом. Ой, гад... Ой, гад, без ножа зарезал... Ой, гад, что наделал... А сколько денег то было?
   - Десять..., нет, немногим меньше десяти тысяч долларов, - ответил Димыч.
   - Ты такой богатый? - пролепетала Жанна.
   - Сколько? - отрезвел Эдвард. - Да с такими деньжищами...!!!
   - Знаю, - перебил его Пузцов. - С такими деньгами и ты бы слинял, все вы одного поля ягодки, по всем вам каталажка плачет!
   - Неправда! - возмутился Эдгар. - Я бы может, все эти деньжищи... все эти деньжищи... я бы их все... этому, на борьбу с миром, в смысле на борьбу за мир во всем мире пустил бы!
   - Ну, ну... - недоверчиво протянул Пузцов и почувствовал в этот момент, что выпитая ранее вода подкатила к горлу, грозя выплеснуться наружу, и комната слегка качнулась, как во время трехбалльного землетрясения. Стукнул себя по лбу раскрытой ладонью три раза и потряс головой. Землетрясение исчезло, но вода, поплескавшись, так и осталась стоять у горла. - Что-то мне нехорошо...
   - Федор Эдуардович, - взглянув мутными глазами на Пузцова, заплетающимся языком сказал Эдвард, - у вас из головы солома лезет!
   - Эх, напился... - констатировал Пузцов, и, проведя рукой по волосам обнаружил, и вправду, перья и солому.
   Жанна внимательно взглянула на Димыча и обрадовалась:
   - Ой, у тебя тоже солома и перья в голове! Вы что, на сеновале кувыркались?
   - Почти. В курятнике, - поправил Димыч Жанну, растерянно прочесывая пятерней волосы. - Федор Эдуардович, пойдем еще раз поищем коробку. Это очень важно.
   Вслед за вставшим Димычем вскочила Жанна.
   - Я с вами!
   Поспешно отряхнула слегка примятые брючки, поправила задравшуюся цветастую кофтенку, пригладила руками непослушную рыжую копну волос, и лишь чуток припухшие глаза и забинтованная рука напоминали о не так давно прокатившейся истерике.
   - Идите, - вдогонку убежавшим пробурчал Эдвард, - я тут Тузика посторожу, - и, уронив голову на стол, забылся беспокойным хмельным сном...
  
   - И вот, сижу я на берегу, - делилась Нюся впечатлениями о пережитом приключении со сгрудившимися вокруг нее слушателями, - сижу, смотрю на море, вдруг, подсаживается ко мне мужчина рядом. Я и не слышала, когда он подобрался. Бородатый, в шляпе и черных очках. И начинает говорить со мной на русском языке. Я еще подумала, на русского совсем не похож. Может быть, грузин какой? Они любят блондинок. Потом вдруг тряпку мне в нос сунул, я и пикнуть не успела! Наверное, с эфиром, потому что я с этого момента ничего не помню. А когда потом проснулась, меня чуть удар не хватил. Руки и ноги связаны, рот завязан, не закричишь, сижу на полу в полной темноте. Представляете? Я от ужаса чуть не померла. Так страшно! Ужас!
   Нюся с наслаждением купалась в лучах внимания, окружавших ее со стороны слушателей. Эдгар, присев рядом с героиней на кровать, заботливо массировал запястья Нюси, до сих пор сохранившие безобразные следы веревок на нежной тонкой коже. Олегыч, настороженно поглядывая на Нюсю, смешивал в стакане успокоительную микстуру для нее. Остальные, кто сидя, кто стоя, не сводя завороженных глаз, внимали ее рассказу. И даже Плотва, чутко приподняв одно ухо, зачарованно задрав голову, заглядывала в рот рассказчице.
   Нюся победоносно посмотрела на Жанну, стоящую на пороге и внимательно прислушивающуюся. Минуту назад она с Пузцовым и Димычем вернулась сюда, и мужчины сразу принялись обыскивать комнату Валторна, а Жанна зашла в комнату Нюси.
   - Жанка, привет! - радостно приветствовал Рудик.
   - Ты в порядке? - спросил Олегыч, и Жанна согласно кивнула головой.
   - Так вы будете слушать? - капризно и ревниво спросила Нюся.
   - Конечно! - воскликнул Эдгар, ласково глядя на Нюсю.
   - Так вот, - продолжила Нюся, довольная тем, что уловила зависть в глазах Жанны. - Сижу я в темноте и думаю. Прощай Москва, прощай молодость. Слышала ведь, что воруют красивых девушек и продают в рабство, жуть, да и только! Наверное, меня уже давно на пляже выследили.
   - Как же мимо такой красоты пройдешь? - не удержалась и съязвила с ухмылкой Жанна.
   - Я ничего больше не буду рассказывать, если она не перестанет! - воскликнула Нюся, и ее глаза наполнились крокодильими слезами.
   Все слушатели, включая Татьяну, с нескрываемым осуждением посмотрели на Жанну и она, усаживаясь на свободный стул, оправдалась:
   - Да нет, я тоже слышала, что воруют. Русских девчонок особенно любят. Продолжай!
   - Продолжай, продолжай! - попросил Олегыч.
   Всхлипывая и обиженно скривив губы, Нюся продолжила:
   - В общем, испугалась я страшно! Но, слава богу, слышу вдруг какой-то шорох, стук, открывается дверь, и входят папа и Амиго! Развязали меня, а у меня ноги как ватные, идти не могу. Тут Амиго взял меня на руки и понес. Выходим, а внизу, под лестницей, труп валяется! Ужас! Мы побежали, а потом шум, треск и начался пожар!
   - Так что, они подожгли тот дом, где тебя держали? - поморгав, уточнил Рудик.
   - Нет, загорелся какой-то сарай неподалеку от дома. И так, по берегу, мы и прибежали домой. И всю дорогу Амиго нес меня на руках! Он такой сильный и смелый!
   - Да, герой! - согласился Олегыч.
   - Интересно, как же они узнали, где ты находишься? - спросил Эдгар.
   - Я точно не знаю, но не забывайте, где работает мой папа! - с гордостью заключила Нюся. - Может быть, и Амиго там же!
   Олегычу стало не по себе от этого предположения.
   "Странно, - подумал он, - все это очень странно. Может, он поэтому мне ничего и не рассказывает? И Пузцов как-то уважителен к нему вдруг стал. А Димыч явно пошел на поправку! Без моего катарсиса! Глаза горят, подвижный, энергичный, деятельный! Ни капли страха или одиночества не осталось, всего лишь за один день! Профессор Макарьев несказанно удивился бы, узнав о таком чудесном мгновенном исцелении! Впрочем, чего тут гадать? Излечился, и, слава богу. Захочет - сам расскажет!".
  
   - Вот она! - воскликнул Димыч, вынося из душевой комнаты коробку из-под обуви.
   Тщательный повторный обыск принес положительный и отрицательный результаты одновременно. То есть коробка отыскалась, но в ней ни денег, ни оружия не обнаружилось, зато нашлись блокнот и мятая тряпка.
   - Вот этот блокнот, о котором говорил Хосе, - Димыч протянул его Пузцову. - Федор Эдуардович, немедленно сожгите блокнот и содержимое вашей папочки.
   Пузцов, так и не расставшись ни на секунду с "признанием", держал все это время папочку подмышкой.
   - Амиго, сожги, если считаешь нужным, - бессмысленно полистав блокнот, Пузцов протянул его вместе с папкой. - Ты знаешь, за последние сутки я столько раз получал по башке, по-моему, что-то там у меня сдвинулось. Голова кружится, тошнит...
   - А чего молчишь? - Димыч внимательно взглянул на Пузцова. - Надо срочно сказать Олегычу, он ведь врач!
   - Утром только прошел обследование, все было в норме. Что же, опять что ли обследоваться?
   - Ну и что? Тебя как взяли? По голове вдарили?
   - Да, - скривился от неприятных воспоминаний Пузцов. - Я Нюську искал...
   - Ну вот. А потом еще балкой в курятнике ухнуло. Что же ты хочешь?
   - Да уж... - приложил ко лбу ладонь Пузцов, будто температуру меряет. - Что с Валторном то делать будем? Может и его, эта "Ящерица", того... туда же... Куда идти?
   - И что вас все идти куда-то тянет? Ночь на дворе. Надо отдохнуть, подумать. А с Валторном - все ясно. Теперь уж сомнения нет. Если бы здесь была замешана "Ящерица", они бы и блокнот взяли. А так...
   - Ох, как все неудачно, - заохал Пузцов. - Товарищ Амиго, ты за меня замолви словечко, там, где надо. Ну не смог я уследить за этим фокусником, сам знаешь, на деле был в это время. А то не сносить мне головы из-за Валторна.
   На этих словах до Димыча наконец-то дошло, отчего это Пузцов такой вежливый и покладистый. Вот это да! Он явно принимает Димыча за кого-то из своих, может быть даже за секретного агента! Брови "секретного агента" поползли вверх от удивления. Пузцов, заметив на лице Амиго подобную мимику, понял ее по-своему.
   - Впрочем, готов понести наказание. Не в моих правилах оправдываться, - придав голосу обычную строгость, сообщил Пузцов. - Так что же будем делать?
   Димыч молча подошел к окну, отодвинул занавеску, ухмыльнулся себе под нос, чтобы Пузцов не заметил, и сказал, придав своему голосу металлические нотки:
   - Светает... Вот что, товарищ Пузцов. Сейчас нам всем необходим отдых, хотя бы пару часов. Утром будем думать. На данный момент считаю операцию удачной, так что не расстраивайтесь. Пошли отдыхать.
   - Нет, товарищ Амиго, не могу я ждать до утра, не имею права нарушать инструкцию! Мне необходимо немедленно доложить о пропаже Валторна сам знаешь куда. И так, сколько времени уже потерял! Надо немедленно организовать поиски, и через пару часов он будет в наших руках, не сомневаюсь!
   "Тьфу ты, черт тебя дери! - мысленно чертыхнулся Димыч. - Вот службист неугомонный! Инструкцию ему надобно выполнять! Надо остановить его рвение".
   Димыч откашлялся в кулак и вкрадчиво, но очень, очень многозначительно предостерег:
   - А вот этого как раз делать не следует, Федор Эдуардович!
   - Не понял... - потряс головой Пузцов. - Чего не следует? Валторна ловить не следует?
   Димыч отвернулся от Пузцова, подошел к одежному шкафу и принялся внимательно рассматривать оставленную иллюзионистом одежду, в аккуратном военном порядке разложенную по полочкам.
   - Денег у Валторна предостаточно, и оружие очень кстати... - как бы рассуждая сам с собой, проговорил Димыч, задумчиво перебирая плечики с рубашками, - надеюсь, он успеет пересечь границу...
   Пузцова бросило в жар. Да не просто бросило, а ошпарило! Будто кто-то выплеснул лоханку кипятка на бедную головушку!
   "Так это многоходовая операция... - пронеслось в распаренных мозгах. - Значит и побег Валторна спланирован и подготовлен! Вот так да... Похоже, Восмикратный решил убить двух зайцев сразу! И подпольную контрреволюционную группу уничтожить, и заодно агента под видом диссидента забросить! Ай да Восмикратный! Да и я молодец! Хотя меня и не посвятили в детали операции, но, по-моему, я не подкачал..."
   К этому моменту жар улетучился, голова остыла, Пузцов важно расправил плечи, выкатив грудь колесом, и ответил затылку Димыча, мысленно козырнув:
   - Слушаюсь, товарищ Амиго!
   - Благодарю за понимание, - пробурчал, не оборачиваясь Димыч.
   - Пойду, разгоню компанию, пора спать ложиться, - сообщил Пузцов и направился к выходу.
   - Вот что, - остановил его Димыч. - Федор Эдуардович, для избежания возможных осложнений, считаю, что вам с Нюсей не стоит оставаться здесь. Соберите свои вещи и перебазируйтесь в бунгало к артистам. Возьмем еще шезлонги и все там разместимся. Так спокойнее. И еще. Кроме тех, кому невольно стало известно об этих событиях, никто из вашей группы ничего не должен знать. Проведите нужную работу.
   - Разумно, - согласился Пузцов и отправился собираться.
   Вот так завершился этот беспокойный день, вернее ночь. Не прошло и пятнадцати минут, как все участники событий, разместившись на спальных местах, тревожно заснули. Воспользовавшись хмельным состоянием Эдварда, его уложили на шезлонг, а Пузцова - на кровать. Остальные разлеглись по своим уже не новым местам. И все-таки Нюся, укладываясь на Танину кровать, прошептала: "Ложусь на новом месте, приснись жених невесте". К ее ужасу, ей сразу же приснился Рудик Штык. Пузцову всю ночь на голову падала крыша курятника, и он постанывал во сне. Олегыч улыбался во сне, слушая признания в любви из уст Татьяны, до тех пор, пока чей-то голос не позвал его: - Доктор, быстрее, всех увезли в психушку, только вас не хватает!
   Димычу приснился строгий кабинет, в котором он стоял, вытянувшись в струнку, и слушал кого-то без лица. То есть, лицо, конечно, существовало, но Димыч, как ни всматривался, никак не мог его разглядеть. Гражданин без лица протянул Димычу подушечку, на которой сиял орден и сказал - От имени и по поручению... хрр... за огромные заслуги... хрр... награждаю вас... хрр, чмок, чмок...
   - Служу Советскому Союзу, - ответил Димыч и проснулся.
   - Хрр... - раздавался раскатистый храп Эдварда, раскинувшегося на соседнем шезлонге.
   Димыч потрепал его за плечо, Эдвард повернулся на бок и замолк. А Димыч лежал и думал: "Надо же, сон приснился! Нелепый, дурацкий, но ведь приснился! Какое все-таки счастье - видеть сны!" ...
  
  
   Глава 16
  
   И кому первому пришла в голову эта дикая мысль? До сих пор неизвестно. Димыч утверждает, что - Жанне. Жанна уверена, что - Амиго. Рудик не сомневается, что - ему. Татьяна убеждена, что одновременно всем сразу...
   Сейчас это не так уж и важно. Началось все во время мрачного завтрака. Мрачного - оттого, что все не выспались, находились в ужасном расположении духа и в полной растерянности. Эдвард от завтрака отказался, болел с похмелья в своей комнате. У Пузцова начисто пропал аппетит, но он все-таки присел к столу попить чайку. Остальные принялись вяло, без аппетита, жевать завтрак, благо накануне девчонки закупили достаточно еды. Всех мучила одна проблема - как отыграть представление без Валторна, ведь именно его номер и хотели посмотреть члены правительства.
   Олегыч спросил, ни к кому не обращаясь, просто попытавшись вывести компанию из молчаливого уныния:
   - А какой он, Георгий Иванович Валторн?
   Вот тут-то и выяснилась одна поразительная, прямо-таки колдовская деталь. То, что касается характера Валторна, - в этом все оказались единогласны, довольно быстро и подробно описав его. Угрюм, требователен в работе, неразговорчив, нелюбопытен, не сует свой нос в чужие дела, неулыбчив, терпим к людям, любит одиночество, - словом в целом, нормальный мужик, никаких конфликтов у него ни с кем не возникало, впрочем, он ни с кем особо и не общался. Вот такой характер. Глубокий интроверт, - заключил Олегыч. А вот то, что касается внешности Валторна, - тут то и началось полное разногласие и неразбериха. Выяснилось, что никто из его коллег не в состоянии достоверно описать внешность Валторна. Вернее, каждый в отдельности пытался сделать это, но с ним тут же принимались спорить остальные. Кто-то утверждал, что Валторн - жгучий брюнет, другой, - что никогда не видел его без головного убора, третий - что он коротко стриженый шатен, Татьяна заявила, что Валторн лыс, как кабачок, и носит парики. Цвет глаз также вызвал разногласия, сошлись лишь в одном - они темные. Похожи на глаза Амиго, - подытожила Жанна. Вдруг оказалось, что его видели то с усами, то бритым, то с трехдневной щетиной. Одевался Валторн всегда интересно, во все заграничное, и с одинаковой легкостью носил строгие костюмы, легкомысленные рубашечки в стиле апаш и брюки клеш, или западные джинсы. Очень любил очки. Всякие. Совсем черные, слегка дымчатые или совершенно прозрачные, в зависимости от освещения. И даже рост Валторна вызвал споры. Чуть выше меня, - доказывал Рудик. Ты что? Он не ниже Федора Эдуардовича, - спорил с ним Эдгар. При этом разница в росте между Рудиком и Пузцовым составляла не менее тридцати сантиметров. Вот такие чудеса получились. Проработали с человеком целые гастроли, но так и не разобрались, как он выглядит.
   - Я думаю, Валторн специально поддерживал такой образ, - заключил Олегыч. - Он ведь иллюзионист, поэтому и окружал себя тайной и загадочностью.
   - А я думаю, - вступил в беседу Пузцов, глубокомысленно сощурив глаз, - что он преследовал совсем иную цель, когда маскировался то под одного, то под другого. Весь этот камуфляж лишь для того, чтобы его невозможно было опознать. Вот так, - и многозначительно взглянул на Амиго.
   - Возможно, - согласился Димыч. - Не узнан - не пойман. Не пойман - не вор... Татьяна, Жанна, вы же с ним вплотную работали?
   - Мы только перед самыми гастролями заменили его старых ассистенток, - оправдалась Жанна.
   - Заменили? А что с ними случилось?
   - Они обе одновременно забеременели, - объяснила Жанна.
   - Надеюсь, не от Валторна? - риторически пробормотал Димыч.
   - Ассистенток он менял, как перчатки, старых - на молодых, - прокомментировал Рудик.
   - Заменили, заменили... - задумался Димыч, повторяя слово и постукивая пальцами по столу.
   В этот момент и осенило кого-то. Заменили ассистенток, значит можно заменить и фокусника. Поначалу идея показалась дикой, но, по мере обсуждения ее, надежда и оптимизм возобладали, и через несколько минут вполне серьезно принялись обсуждать детали.
   - А что? - возбудилась Жанна, и румянец раскрасил ее щеки. - Мы с Татьяной все знаем, умеем, все можем вполне и без него сделать. Нам нужен только человек, который, нарядившись в Валторна, изобразит на сцене магические пасы. Что в этом сложного?
   - Вы с ума спятили! - возражал Пузцов. - Хотите сорвать представление? Уж лучше отменить его совсем, сославшись на болезнь иллюзиониста.
   - Нет, действительно, - поддержала Жанну Татьяна. - Все наши действия расписаны по аккордам. Мы с Жанной работаем не по командам Валторна, а по музыке. Сложные и опасные номера можно исключить. А изобразить мага - не так уж и сложно. Вон хоть Рудик, вполне справится!
   - Да вы что? - возмутился Рудик. - Я - клоун, коверный, шут, но не маг и волшебник. Вон пусть лучше Амиго попробует! Ему не надо паузы собой заполнять.
   - Слушай, Амиго, а тебя действительно легче всего загримировать под Валторна, - критически оглядев Димыча, согласилась Татьяна.
   - Бросьте, - сказал Пузцов, уже смирившийся с неизбежными неприятностями из-за отмены представления.
   Идея о замене Валторна Димычем настолько понравилась Жанне, что уже никто не мог удержать ее разбушевавшейся фантазии. Она, быстро впорхнув в свой обычный командирский образ, принялась тараторить, убеждая всех в реальности плана.
   - У нас впереди целый день! Мы все отрепетируем до последнего жеста! Никто ничего не заметит! Послушайте меня, это вполне реально! Федор Эдуардович, представляете, какие неприятности нас ждут, если мы отменим правительственный концерт! Посмотрите, Амиго даже чуть-чуть похож на Валторна, мы его так загримируем, что никто из группы не узнает, не то, что зрители! Амиго, ну что ты молчишь? Выручай нас!
   Ее слова звучали так убедительно, что Пузцов, задумчиво взглянув на Амиго, увидел, что тот не больно сопротивляется, и робко спросил:
   - Может, попробуем?
  
   Вот с этого и закрутился безумный день.
   Первым делом загримировали Димыча под Валторна, целиком изменив его обличье. Нацепили на него магический плащ, котелок, сунули в руки волшебную трость, и получилось очень даже ничего. Если не всматриваться пристально, то - копия Валторн. Затем Пузцов, охая и хватаясь за голову, не перестававшую кружиться периодически, организовал репетицию, на которой никто из посторонних не присутствовал. Не считая радиста. Но радист сидел далеко от сцены, в своей будочке, и все дивился оттуда, какой-то Валторн сегодня бестолковый, все ему с нуля объясняют, заставляя радиста бесконечно проигрывать одни и те же музыкальные отрывки. Чем же он так болен, что все позабыл? Но, да его то дело маленькое, включай фонограмму, выключай. И так нескончаемое число раз. Рабочих, подтаскивающих и устанавливающих реквизит, заменили братья Яблочкины, в помощь им бросили Прудика с Плотвой. Функции режиссера добровольно взвалила на себя Жанна, с энтузиазмом принялась распоряжаться и вносить по ходу репетиции всевозможные изменения и даже интересные задумки.
   Димыч, втянутый в эту цирковую круговерть, подчинился безропотно, послушно отрабатывал выход и проходы по сцене, изящные развороты, загадочные жесты и пасы, демонстрацию ассистенток, поклоны и уход со сцены. Все номера, в которых требовалась настоящая ловкость рук иллюзиониста - безжалостно исключили, оставив лишь те, в которых основная нагрузка ложилась на гибких ассистенток и хитрый реквизит. Постепенно, час за часом, что-то завязалось, началось складываться и получаться. Бессонная ночь добавила нервного напряжения, все находились в крайне возбужденном пограничном состоянии, на пике своих эмоциональных и физических возможностей, но именно это и позволило достичь желаемого результата.
   Ближе к обеду прибежал Олегыч. Предвидя подобную обстановку, притащил целую сумку бутербродов и фруктов. Уселись перекусить в гримерной.
   - Ну как? Вижу, что-то получается?
   - Все нормально! - даже не присев от возбуждения, Жанна жевала бутерброд, нервно расхаживая по тесной гримерке.
   - Да присядь ты, угомонись! - дернула ее за руку Татьяна.
   Жанна неохотно присела.
   - Олегыч, у Амиго все классно получается! Он такой артистичный! Валторн ходит по сцене, будто кол проглотил, не улыбнется. А Амиго - пластичный, мелодию хорошо слышит, чувство ритма у него - что надо. Мы тут кое-что подправили, придумали, думаю, что у нас получится даже интересней, чем у Валторна. А в самых сложных моментах будет выходить Прудик с Плотвой, отвлекать внимание зрителей, и номер получится веселый!
   - Да, да, - с набитым ртом подтвердил Рудик, - наш выход с Плотвой очень украсит номер.
   - И Эдгар с Эдвардом не один номер покажут, а целых три! Так что в целом, по времени, все пройдет чики-брики! - сообщила Жанна.
   - Дай-то бог, - посетовал Пузцов.
   - А ты что скажешь? - Олегыч обратился к скромно жующему Димычу.
   - А что я? - пожал плечами Димыч. - Я - человек подневольный. Что мне говорят, то я и делаю. А как уж там получается, не мне судить. И вообще, разве можно противиться буре, шторму или урагану? - Димыч взглянул на Жанну и улыбнулся.
   - Это я - буря, шторм или ураган? - возмутилась со смехом Жанна.
   - Да уж, - согласился Эдвард. - Я бы сказал проще - стихийное бедствие.
   Дружный смех прервала Жанна.
   - Так, ребята, давайте не будем расслабляться! Сейчас маленький перекур, не более пятнадцати минут, и снова за работу!
   - Передохнуть немного все-таки надо, - возразила Татьяна. - Но, Жанна права. Лучше не сейчас, а перед самым выступлением, передохнем часик, полтора. Как вы думаете?
   - Конечно! - согласились все без исключения.
   "Вот оно - цирковое братство!" - подумала Жанна и счастливыми глазами оглядела своих друзей.
   В углу гримерной Валторна, поджав под себя ноги, на диванчике сидела насупившаяся Нюся и делала вид, что читает. Она не принимала участия в этом цирке, а в те короткие перерывы, когда в гримерную прибегал радостно возбужденный отец, и принимался восклицать, что все пока получается, может быть и пронесет, начинала гундеть: "Папа, ну что ты меня сюда притащил? Что мне тут делать? Лучше я бы осталась в бунгало, поспала, у меня голова болит!" На что Пузцов ей отвечал: "Ну уж дудки! Я теперь тебя и на минуту одну не оставлю. Тебе мало вчерашнего? А голова у всех гудит, потому что не выспались и перенервничали, так что терпи. Неужели тебя совсем не волнует, как все сложится у отца?" Нюся обреченно вздыхала в ответ. На самом деле ее волновало лишь одно. Она по уши влюбилась в Амиго, и, хотя и продолжала снисходительно принимать ухаживания Эдгара, все ее мысли крутились вокруг вчерашнего. Как ее нес на руках Амиго. Как нежно прижимал к себе. Как он спас ее! И вот теперь - снова эта Жанна! Все внимание к ней! Амиго слушается ее как теленок, и даже Эдгар будто позабыл про свою влюбленность, весь в работе.
   - Эдгар, - обратилась Нюся, - если у вас небольшой перерыв, пошли немного прогуляемся отсюда, а то все ноги затекли от сидения!
   Эдгар, у которого даже его хорошо тренированные ноги ныли от напряжения, тем не менее, послушно вскочил.
   - Пошли!
   Нюся демонстративно взяла Эдгара под ручку и важно удалилась.
   - Далеко никуда не уходите, - проворчал им вслед Пузцов. - А я сейчас пойду разговаривать с организаторами представления. Пора. Олегыч, ты сейчас уйдешь?
   - Нет, - ответил Олегыч. - Я на сегодня освободился и останусь тут с вами, до самого конца.
   - Вот и хорошо, - обрадовался Пузцов. - Следи, чтобы Нюська никуда не ушлындала.
   - Хорошо, - согласился Олегыч.
  
   И снова работали, репетировали до полного изнеможения, почти до самого вечера, пока Жанна, которую все молчаливо признали главным режиссером предстоящего действа, не подытожила устало:
   - Все. До начала полтора часа. Пузцов сказал, что выступаем во втором отделении, в первом выступают местные артисты, значит, еще минут сорок. Итого - больше двух часов. Отдыхаем, принимаем душ, гримируемся. Все ясно?
   Устало разбрелись по гримерным, о возвращении домой, хотя бы ненадолго, не было и речи.
  
   Димыч, как и положено Заслуженному артисту, занял один - целую гримерную Валторна. Сначала к нему зашел Пузцов, попросил Нюсю перебраться в гримерку к девчонкам, мол, дай мужику придти в себя, потом присел рядом и заговорческим шепотом произнес:
   - Товарищ Амиго, товарищи из местных органов сообщили мне, что вчера ночью, при исполнении служебных обязанностей, погиб начальник правительственной охраны Хосе Родригес.
   - Все-таки погиб? - равнодушно поинтересовался Димыч. - Я надеялся, что они успели выползти из курятника до пожара.
   - И что же теперь? - глаза Пузцова беспокойно забегали.
   - Ничего, - также равнодушно ответил Димыч. - Мы их в этот курятник не затаскивали, не убивали, и ничего не поджигали. Пожар возник наверняка от короткого замыкания, а оно, в свою очередь, оттого, что крыша обрушилась. Мы то тут причем?
   - И я также рассудил, - согласился Пузцов. - Ты так и считаешь, что местным органам ничего не следует сообщать?
   - Я в этом абсолютно уверен, - жестко ответил Димыч.
   - Хорошо, хорошо, - успокаивающе похлопал по плечу Пузцов. - Я все понял. Отдыхай, готовься к выступлению, я пошел...
  
   Затем заглянул Олегыч.
   - Ну, как ты, артист?
   - Нормально, - хорохористо ответил Димыч.
   - Глотни немного, для бодрости, - Олегыч протянул стограммовую бутылку из-под медицинского спирта, заполненную коньком.
   - Я тебе квартирку нашел, обещали придержать пока.
   - Олегыч, я думаю, квартирка может и не понадобиться. Пока перекантуюсь у девчонок.
   - Группа послезавтра отбывает. А дальше как?
   - Есть одна мыслишка. Пока не знаю, насколько реальна, но есть. Но, ты прав, придержи квартиру до послезавтра, если можешь, вдруг ничего не получится?
   - Не хочешь говорить? - с надеждой спросил Олегыч.
   - Нет, Олегыч, рано пока. Сначала все сам обдумаю.
   - Как хочешь. От меня что-нибудь требуется?
   - Да, - ответил Димыч и пристально взглянул Олегычу в глаза. - Требуется, чтобы ты был рядом. Мне твое присутствие совершенно необходимо. Спасибо тебе.
   - За что спасибо? - искренне удивился Олегыч.
   - Просто за то, что ты здесь, рядом.
   - Это я завсегда, пожалуйста, - смутился Олегыч. - К тому же у меня тут еще и шкурный интерес присутствует. Ты уже наверняка понял, что я влюблен в Татьяну?
   - Конечно, понял, - улыбнулся Димыч. - И на правах старшего брата одобряю твой выбор.
   - Ну, спасибо, брат! - обрадовался Олегыч. - А то я думаю, вдруг брательник не одобрит, что же тогда делать? Вот беда!
   Посмеялись, и Олегыч убежал со словами:
   - Бутылек тебе оставляю, глотни перед выходом!
  
   Потом забежала Жанна. Воровато выглянула в коридор и, повернув ключ в замке, бросилась к Димычу на колени. Обняла его за шею, расцеловала щеки, глаза, губы и зашептала:
   - Амиго, ты прости меня, пожалуйста, я вчера о тебе так плохо подумала, решила, что ты предал меня, чуть глупостей не натворила, не обижайся, хорошо?
   - Хорошо, - ответил Димыч и улыбнулся.
   - Ты пойми, я же о тебе ничего не знала, совершенно, а мне о тебе таких гадостей наговорили, что я, дура, поверила.
   - А сейчас ты обо мне много знаешь?
   - Знаю, - уверенно ответила Жанна. - Знаю, что ты настоящий, что не можешь предать или обмануть, знаю, что когда-нибудь мне все о себе расскажешь, надо только набраться терпения. Ведь так?
   - Да, именно так. Наберись терпения, - попросил Димыч.
   - Спасибо тебе.
   - За что ты благодаришь меня?
   - За то, что ты согласился помочь нам, - Жанна замешкалась, будто решая, стоит ли говорить дальше, и, поборов смущение, продолжила: - У меня есть мечта, Амиго. Я хочу поступить на режиссерские курсы, чтобы работать режиссером - постановщиком цирковых номеров. И если у нас сегодня все получится, значит, я могу, значит, моя мечта не пустая!
   - Я в этом и не сомневаюсь.
   - А я сомневаюсь.
   - Неужели ты иногда в чем-то сомневаешься? - съехидничал Димыч.
   - Представь себе! - засмеялась Жанна. - Ну, я побежала гримироваться, чтобы потом тобой заняться. Отдыхай и набирайся сил!
   Димыч снова остался один....
  
  
   Глава 17
  
   ... А потом случился триумф! Полный и безоговорочный! Зал рукоплескал, смеялся, что-то выкрикивал, словом бурно, как и подобает темпераментным кубинцам, выражал свои чувства и эмоции. Прудик с Плотвой вызывали взрывы хохота, братья Яблочкины восторженное - У-у-х!!! Жанна выступала под восхищенное - О-о-о!!! Димыч-Амиго-Валторн со своими ассистентками пробудили бурю аплодисментов! По залу катались волны экстаза, изумления и взвинченности. Волны выплескивались на сцену, окатывали артистов, и от этого все они пребывали в ударе. Пузцов, подглядывая из-за кулис, нервно покусывал ноготь на большом пальце. Олегыч, топтавшийся рядом, сцепив руки на животе, щелкал пальцами, чем вызывал недовольство Нюси, также выглядывающей из-за кулис. Когда кто-нибудь из артистов, возбужденный и вспотевший, убегал со сцены, чтобы подготовиться к следующему выходу, Пузцов хватал его в свои объятия и принимался тискать, приговаривая:
   - Молодец, молодец, так держать! Родина тебя не забудет!
   Артист вырывался, бежал в гримерку, а Пузцов снова принимался грызть ноготь.
   Олегыч, сделав несколько нервных шагов за убегающим артистом, понимал, что он сейчас там не нужен, и, махнув рукой, возвращался к Пузцову. Когда Димыч принялся распиливать Татьяну, Олегыч не выдержал и трусливо сбежал в туалет.
   Нюся, забыв обо всех своих обидах, с потрясенным интересом смотрела представление, сожалела, что не пошла в зал, и все недоумевала, ну куда же делась Танька из этого ящика, а как же это получилось, голова в одном месте, а ноги - в другом. Эх, надо было посмотреть репетицию, тогда бы все стало понятно! А Амиго - настоящий артист! Ну как можно не влюбиться в такого?
   После триумфального представления последовало приглашение Заслуженному артисту Валторну и товарищу Пузцову прибыть на банкет, по случаю окончания гастролей и по поводу предстоящих празднований годовщины Кубинской революции. Во избежание дипломатических осложнений, Пузцов решил посетить банкет, прихватив с собой вместо Валторна свою дочь, Нюсю, объяснив пригласившей стороне, что артист серьезно разболелся. Бородатые члены правительства, рассевшиеся вокруг аскетично накрытых столов, совсем не огорчились, увидев вместо Валторна - юную, прелестную русскую красавицу, к тому же слегка владеющую иностранным языком. Нюся, поначалу не желавшая идти с отцом, быстро освоилась в копании солидных по возрасту мужчин, принялась кокетничать, и, почувствовав свой неоспоримый успех, расцвела. Лишь изредка, вспоминая о том, что сейчас Амиго там с Жанной, ее настроение слегка омрачалось, но ненадолго. Мысль о том, как ей позавидует Жанна и приревнует Амиго, когда она расскажет об этом приеме, согревала Нюсе душу.
  
   А что же истинные триумфаторы? Конечно и они, вернувшись домой, тут же принялись организовывать свой, куда менее скромный, но банкет. Выложившись до последней капли на этом представлении, они одновременно получили такой колоссальный заряд адреналина, что, несмотря на бессонную предыдущую ночь, чувствовали готовность праздновать еще хоть целые сутки. Амиго находился в центре внимания, и это его смущало. Пока шла подготовка к банкету, он удалился в душ, с наслаждением встал под горячую воду и попытался разобрать свое состояние.
   Ну и денек! Кажется, что он длился целую вечность! Как удивительно поворачиваются события! Разве мог он три дня назад, сидя в зале открытого театра и вспоминая городской парк, предположить, что скоро сам очутится на сцене в качестве артиста? А в каком состоянии он тогда находился? Клетка из забвения, одиночества и страха... Казалось, что от нее невозможно избавиться, что она вросла в его кожу, мозги, обвязала узлом его сердце, зарешетила глаза.
   "А Страх? Где ты сейчас, такой непобедимый и непоколебимый? Так что ты там не любишь? Теперь я точно знаю, Страх не любит злости и любви. Две крайности - злость и любовь. И пока бултыхаешься посередине, опасаясь заступить в одну из крайностей, то невольно лелеешь и растишь свой Страх".
   Димыч припомнил, как он трясся от страха перед самым выходом на сцену. Но это был совсем другой страх, не тот, с которым он разговаривал у баркаса. Этот представлялся в виде маленьких чертиков, бегающих по коже, щекочущих и хихикающих. Хотелось их стряхнуть с себя, но они ловко увертывались. И так и прыгали по Димычу до того момента, пока Пузцов не вытолкнул его на сцену. А как только он оказался на сцене, они сразу и разбежались. Правда, после этого неожиданно наступил полный ступор, но выручил Прудик. Выскочив на сцену со своей Плотвичкой, принялся смешить народ, и Димыч, как услышал смех и хлопки из зала, из ступора вышел, но тут же все позабыл, чему его научили девчонки. На выручку пришла Татьяна. Королевской походкой выплыла из-за кулис, и не он ее, а она его провела по сцене, демонстрируя публике, вот, мол, какой у нас Заслуженный артист! А потом помогали братья Яблочкины. Весело подтаскивали магические ящики и шкафы, совали ему в руки то пилу, то ножи или пики, то какие-то штуковины, и каждый раз шептали и показывали глазами, что делать. А если Димыч так и не соображал, куда надо приспособить эту штуковину, то делали все сами. А зрителям казалось, вот ведь какой важный артист, не снисходит до этого, зачем самому делать то, что могут сделать помощники? Димыч иногда поглядывал в зал, но, ослепленный софитами, ничего не видел, а слух из общего гула выхватывал один единственный голос, обхохатывающийся в первом ряду. Принимался искать глазами этого весельчака, да всякий раз неудачно. Так и отыграл все представление, растерянно протоптавшись на сцене. И лишь заключительный поклон содеял вполне осознанно, со знанием дела...
  
   - Амиго, выползай, у нас все готово! - прозвучал из-за двери голос Жанны.
   Выход Димыча из душа сопровождал взрыв рукоплесканий. Вся компания, сгрудившаяся вокруг стола, растянув улыбки до ушей, громко и долго била в ладоши. Олегыч даже поднял руки над головой, выражая полный восторг и восхищение. Рудик, установив Плотву на стул и взявшись за передние лапы, сосредоточенно стучал ими, изображая аплодисменты. Всепонимающая Плотва при этом упоенно скалилась.
   - Да вы что, ребята? - смутился Димыч.
   - Бурными, продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию, встретили делегаты съезда народного артиста Амиго! - подражая голосу диктора, продекламировал Рудик.
   - А мне что, уже народного присвоили? - поинтересовался Димыч.
   - Амиго, мы посвящаем тебя в артисты и принимаем в наше цирковое братство, - торжественно произнесла Татьяна и вручила Димычу трость, ту, с которой он должен был выступать, да забыл ее в гримерке перед выходом на сцену.
   - Трость, - обрадовался Димыч. - А я на сцене думаю, чего-то мне не хватает, руки занять нечем!
   - Теперь она твоя! На память о первом выступлении!
   Жанна, перевоплотившись в сомлевшую от безответной любви к кумиру поклонницу, тянула к Димычу клочок бумаги, томно прося:
   - Умоляю, автограф...
   Димыч снисходительно чиркнул закорючку.
   - Спасибо. Вам всем спасибо, вы так меня выручали на сцене, если б не вы, точно сорвал бы выступление!
   - А если б не ты, то оно вообще бы не состоялось! - уточнила Жанна.
   - Ребята, давайте уже выпьем, надо снять напряжение, - предложил Димыч, и его бурно поддержали все без исключения.
   - Ура-а-а!!! За всех нас! - воскликнула Жанна и протянула свой бокал.
   - Ура-а-а!!! - откликнулись друзья и, сблизив свои бокалы, дружно чокнулись.
   Банкет медленно и уверенно принялся набирать обороты...
  
   - Пап, вот мы послезавтра улетаем. Так? - спросила Нюся, нежно прижавшись к плечу отца.
   - Да, - подтвердил Пузцов.
   Нюся с отцом сидели на заднем сиденье дребезжащего автомобильчика, любезно предоставленного устроителями банкета для доставки гостей домой.
   - А Амиго, он с нами полетит?
   - Я не знаю, скорее всего, не полетит, места на такие рейсы заранее бронируются. А что?
   - Пап, мне бы так хотелось, чтобы он с нами вернулся. А потом, чтобы ты пригласил его к нам в гости...
   - Не понял... Ты влюбилась что ли?
   - Ну и что?
   - Да ничего. Просто мне показалось, что у Амиго с Жанной - эта, любовь - морковь...
   - Пап, ну почему сразу любовь? Они и знакомы всего два дня, столько же, сколько и я. Просто Жанна такая нахальная, сразу себе его заграбастала. А я, если наедине с ним останусь, то тоже так могу. Чем я хуже?
   - Да ничем ты у меня не хуже, даже лучше, - Пузцов чмокнул Нюсю в лоб. - Только учти, в институт поступить, практику интересную организовать, или распределение - это в моих силах. А вот твою любовь устроить - здесь я - пас, здесь ты сама должна проявлять инициативу. Поняла?
   - Вот так всегда, - разобиделась Нюся. - Как ерунда, какая, так я тебе помогу, а как что важное, так сама! И вообще, ты забыл, что говорил мне, когда узлы развязывал? Нюсенька, доченька, я для тебя все что хочешь, сделаю, только скажи! - передразнила Нюся отца.
   - Я имел в виду тогда, может мне перед девчонками извиниться, ты ведь из-за этого убежала из дома?
   - Ну вот еще, извиняться перед ними! Больно много чести!
   - О господи, ну что же ты от меня хочешь?
   - Я хочу, чтобы ты помог мне с Амиго.
   - Но как? - Пузцов не мог понять, чего от него хочет дочь.
   - Как, как... Не знаю как. Ведь ты полковник КГБ, а не я. Вот и придумай что-нибудь. Прикажи ему, в конце концов!
   У Пузцова и слов не нашлось на такое предложение. " Вот глупая девчонка, ничего у нее не получится с этим парнем. Слишком он умен для нее. К тому же неизвестно, в каком он звании, и кто кому должен приказы отдавать. Впрочем, некоторым мужикам именно такие глупышки, вроде моей Нюськи, и нужны"...
   Вслух устало произнес:
   - Хорошо, Нюся, я подумаю, чем помочь тебе. Как у меня башка раскалывается! Сейчас приеду, и сразу - спать!
  
   Пляски шли полным ходом, когда появились Пузцов с Нюсей. Широко зевнув, Пузцов ворчливо прокричал:
   - Вот неугомонные! Неужели вы не устали?
   Обрадованный Эдгар, с порога подхватив Нюсю, закружил ее в танце.
   - Мы всю ночь плясать будем! - радостно выкрикнула Жанна, не прекращая дрыгаться.
   - А звук можно убавить?
   - Нет уж, - не согласилась Жанна. - Лучше вы заткните уши ватой. Кто же пляшет под тихую музыку?
   Пузцов хотел уже было отдать распоряжение, но, взглянув на звонко смеющуюся Нюсю, заткнулся.
   - Амиго, выйдем, поговорить надо! - прокричал мелькнувшему перед его носом Димычу.
   Вышли на воздух. Димыч облокотился о перила, посмотрел вверх и произнес:
   - Ни звезд, ни Луны, все небо затянуло. Опять дождь собирается?
   - Не знаю, - пробурчал Пузцов. - Я с некоторых пор на ночное небо, особенно на Луну, не смотрю.
   - Я тоже не люблю смотреть на Луну, - опустил глаза Димыч.
   - Спасибо, Амиго, выручил сегодня, концерт не сорвали. А я лишний раз убедился, что в наших рядах самые лучшие парни, белая кость, так сказать.
   - Да не стоит, - смутился Димыч.
   - Что дальше думаешь, если не секрет? Когда возвращаться?
   - Собственно, - Димыч спрятал глаза, рассматривая что-то на земле, - все, что мне тут было назначено выполнить, я выполнил.
   - Понятно. Ждешь связи? Надо посоветоваться?
   - Да нет, я и сам могу решить, что мне делать, - пожал плечами Димыч.
   - Если нужно, можешь воспользоваться моим каналом связи, - предложил Пузцов.
   - Нет, нет, не надо, - поспешно отказался Димыч.
   - Понял.
   - Федор Эдуардович, - вкрадчиво поинтересовался Димыч, - документы Валторна тоже пропали?
   - Нет, документы не пропали, - удовлетворенно доложил Пузцов и для убедительности похлопал по нагрудному карману пиджака, хотя никаких документов в нем в этот момент не было. - Паспорта, билеты на всю группу у меня, как положено. Кто же им позволит за границей держать документы при себе? Я их через границу всем скопом, по списку провожу.
   - Ну да, как стадо баранов, - подтвердил Димыч.
   - Ты же понимаешь, так положено. Только раздай им документы, разбегутся как тараканы.
   - Конечно, - согласился Димыч. - Я подумаю еще, может, вашим рейсом полечу, - неуверенно сообщил Димыч.
   - Не знаю, есть ли свободные места. Перед Новым Годом все может быть забито.
   - А место Валторна?
   - И правда! - хлопнул себя по лбу Пузцов. - Что-то с головой у меня не в порядке. Теперь уж он точно не вернется, значит, место есть! Так надо поспешить, переоформить все документы на тебя, это не так скоро. Я, конечно, ускорю по своим каналам, но все равно, за один день можно не успеть. Давай мне твои документы, я с утра займусь этим вопросом.
   - Я еще окончательно не решил, Федор Эдуардович, подождем до завтра. Ничего, успеем, если что.
   - Понял. Хочешь все-таки посоветоваться с центром.
   - Можно сказать, что и так. Хочу посоветоваться, - стараясь не смотреть на Пузцова, ответил Димыч.
   - Тебе виднее. Ну, Амиго, вы молодые, сил и энергии вам не занимать, давайте, веселитесь, хорошо сработали, а я уже старик, пойду отдыхать. Давай руку!
   Пузцов уважительно протянул Димычу ладонь, крепко пожал протянутую встречно руку, и произнес:
   - Да завтра. А музычку, все- таки, убавьте чуток!
   Пузцов рывком открыл дверь, и на волю радостно вырвались оглушительные рок-н-рольные ревы, столпившиеся у двери и нетерпеливо ожидавшие освобождения. Радостно накинувшись на Пузцова, они схватили его за руки, ноги и ритмично задергали ими, захлопали блестящими тарелками по ушам, стукнули бас-гитарой по затылку, отчего голова судорожно задрыгалась, но Пузцов, собрав волю в кулак и пересилив себя, заткнул уши руками и смело бросился в самую гущу ревов, успешно проскочив опасный участок. После такого подвига Федор Эдуардович закрылся в своей комнате, заткнул уши ватой и улегся спать.
   Упустив Пузцова, ревы тут же перебросились на Димыча, и вот уже его нога конвульсивно задергалась в коленном суставе, пятка принялась отстукивать ритм, а плечи равномерно приподниматься и опускаться.
   И вдруг все в одно мгновение стихло. На уши Димыча обрушилась громоподобная ночная тишина. Оглушенный тишиной, Димыч не сразу заметил, что рядом с ним, облокотившись на перила, стоит Олегыч.
   - Все. Девчонки упали, - довольно известил Олегыч.
   - Куда? - не сообразил Димыч.
   - На кровать, - улыбнулся Олегыч. - Первой упала Татьяна, за ней - Нюся, а последней - Жанна.
   - Кто бы сомневался, что она свалится последней, - ухмыльнулся Димыч. - А ребята?
   - Те тоже расползлись. А Тузик как обрадовался, что угомонились! По-моему попугай попросту оглох.
   - Да уж, денек сегодня выдался оглушительный! А ты чего не ложишься?
   - Я не буду ложиться. Скоро рассвет, пойду к себе в гостиницу, прогуляюсь по пути. Отосплюсь утром, у меня завтра свободный день. А ты иди, ложись, устал, наверное?
   - Есть немного, - согласился Димыч. - Вот что, пойдем, я провожу тебя. Только сейчас ключ возьму!
   - Пошли! - обрадовался Олегыч.
  
   - Так ты когда возвращаешься? - спросил Димыч, неспешно ступая рядом с Олегычем по дорожкам парковой зоны.
   - Я лечу через неделю, а этим рейсом, с ребятами, летит мой друг, Антон. Как уж он уговаривал поменяться меня с ним местами, у него тут роман закрутился с местной кубиночкой, мечтает задержаться еще на несколько дней.
   - А ты?
   - Я отказал.
   - Почему?
   - Из-за тебя, неужели непонятно? Будем что-то решать вместе. Моя помощь может тебе пригодиться.
   - Послушай, Олегыч, - после недолгого раздумья сказал Димыч. - Для меня будет лучше, если ты улетишь этим рейсом. Вот только не знаю, не поздно ли? На то, чтобы все переоформить, время требуется. Можно попросить Пузцова, он поможет по своим связям.
   - Ты что-то задумал?
   - Может быть, - загадочно ответил Димыч. - Так что, будем просить Пузцова?
   - Опять не хочешь говорить. Как знаешь, твое дело. А то, что касается переоформления, так не надо просить Пузцова. У меня Антон - такой ушлый парень, у него своих связей тут немеренно завязалось, и среди местных, и среди наших. Ему только предложи, он всю Гавану на уши поставит, но успеет переоформить! - с легкой завистью сказал Олегыч.
   - Вот и отлично, действуй!
   Вышли из парка, подошли к пустынной магистрали, ведущей в центр города.
   - Все, - остановился Олегыч. - Спасибо, что проводил, дальше я сам. Поймаю сейчас машину.
   - А ты сам то, хочешь лететь этим рейсом, с Татьяной? - хитро прищурившись, спросил Димыч.
   - И ты еще спрашиваешь?
   - Понятно! - обрадовался за брата Димыч и протянул руку для пожатия. - Тогда, до завтра!
   - Пока, - ответил Олегыч, пожав крепкую руку, и проводил долгим взглядом удаляющуюся фигуру Димыча. Через минуту тот окончательно скрылся в темноте тропических деревьев, бережно охраняющих ночь под своими ветвями от заигравшего на востоке рассвета.
  
   Глава 18
  
   Вот досада, выспаться - опять не удалось!
   - Подъем! - бегал по комнатам Пузцов, за ним по пятам носилась веселая Плотва, громко тявкала и просилась на двор.
   Призыв Пузцова долго оставался без ответа. Первой откликнулась Жанна.
   - Заткните его!!! - отчаянно закричала, и тут же получила в бок тычок от Татьяны, спящей с ней на одной кровати. - В смысле, заткните ее! - поправилась Жанна и окончательно проснулась.
   - Откройте собаке дверь! - прокричал Рудик. - Она гулять хочет!
   - Подъем, вставайте, - тормошил молодежь Пузцов, бегая из комнаты в комнату. - Опаздываем на автобус!
   - Какой автобус? - проснулась Татьяна. - У нас сегодня выходной! Гастроли окончены!
   - Гастроли закончатся тогда, когда все вещи будут собраны, упакованы, погружены в самолет, и когда мы приземлимся в Москве, - разъяснял Пузцов.
   - А для чего у нас рабочие? Вот пусть они собирают и упаковывают реквизит! - возмутилась Жанна.
   - Рабочие сделают свою работу, не волнуйся, но собрать весь реквизит должны вы сами! Что я вам разъясняю банальные истины! Подъем! - начал сердиться Пузцов.
   - С этим доводом трудно не согласиться, - пробурчал Эдвард и выполз из шезлонга.
   Однако, необходимость ехать в театр, собирать и упаковывать реквизит, не омрачила настроения компании, и, быстро приведя себя в порядок, наскоро перекусив, приготовились к отъезду.
   - Амиго, ты не знаешь, Олегыч давно ушел? - спросила Татьяна.
   - Давно, - ответил Димыч. - Он не ложился, сразу к себе пошел. Обещал придти днем.
   - Отлично! - обрадовалась за подругу Жанна. - А тебе, Амиго, опять достается уборка. Вон какой свинарник вчера развели.
   - Мне не привыкать, - улыбнулся Димыч.
   - Нюся, а ты чего не собираешься? - поинтересовался Пузцов.
   - А что мне там делать? - пожала плечами Нюся. - Я лучше тут останусь, помогу Амиго, - с нажимом произнесла Нюся и многозначительно посмотрела на отца.
   На этих словах Жанна остановилась и так красноречиво взглянула на Димыча, что у того по телу пробежали мурашки. Вот влип! Только сцен ревности ему не хватало!
   - Федор Эдуардович, - тихо обратился к Пузцову, - мне необходимо отойти по своим делам, ненадолго, но Нюсю одну оставлять нельзя.
   - Понял! - доложил Пузцов и быстро погасил Нюсин каприз. Надувшись и злясь на отца, она отправилась вместе со всеми в театр...
  
   - Слушай, Тузик, - разговаривал Димыч с попугаем, прибираясь в комнате, - странные дела со мной творятся...
   ...Опять перед Димычем замаячил день Решения. Может быть, не такой пронзительно трагический, как тогда, на космическом корабле, но не менее сложный и ответственный. И снова время для Димыча изменило свой бег, неожиданно тормозясь или ускоряясь, сжимаясь или растягиваясь. К примеру, все три месяца жизни на Кубе до его первого похода в открытый театр представлялись ему теперь одним долгим однообразным днем, проведенным в клетке из забвения, одиночества и страха. Так и назвал этот трехмесячный день - День Заточения. Но, то ли потому что вспоминался этот период исключительно в сумеречных красках, то ли потому, что все остальные важные события происходили поздним вечером и ночью, то, не колеблясь, переименовал его в Ночь Заточения. А потом случилась встреча с собственным Страхом, казавшимся в тот момент непобедимым и пожизненным. Поэтому и ночь получила название - Ночь Страха. А затем, неожиданная встреча с Жанной и Олегычем что-то сдвинула в его сознании, и его клетка зашаталась, подвергаясь разрушению. Не сразу, не одномоментно, но процесс разрушения, начавшийся с основания, остановить уже казалось невозможным. Долго думал, как назвать эту ночь. Сначала назвал - Ночь Колосса, потому что как раз тогда осознал, что Страх его - всего лишь Колосс на глиняных ногах. Задумался, и переименовал в ночь любви. Именно этой ночью любовь Жанны разбудила ответную влюбленность, что и качнуло его Колосса. Следующая ночь, проведенная в родном курятнике в компании борца за свободу Хосе Родригеса, запомнилась Злостью, охватившей и едва не задушившей его. Именно Злость окончательно разрушила его клетку и освободила от Страха. Пришлось применить к Хосе запрещенный прием, своеобразный клинч, ну, да он сам напросился, нечего было тормошить спящего зверька по имени Злость. Разумеется, нарек эту решающую ночь - Ночь Злости. Прошедшая ночь после триумфального выступления, банкет по этому поводу - рождали в душе добрую усмешку и чувство освобождения. Хотя, нет, до настоящего освобождения - еще далеко, потому что предстоит Ночь Решения. Поэтому назвал ее просто - Ночь Веселья.
   Вот такой в этот раз сложился поезд: Заточение - Страх - Любовь - Злость - Веселье - Решение. Усадил мысленно на него Тузика, и тот, потоптавшись, прокукарекал - Ку-ка-ре-ку!
   - Ку-ка-ре-ку! - вывел из задумчивости Димыча Тузик. В дверь стучали, и Димыч, увлекшись своими мыслями, не сразу услышал стук.
  
   Пришел Олегыч с радостной вестью.
   - Ты бы видел, как возликовал Антон! Тут же схватил все документы и умчался переоформлять. Сулился - в доску расшибусь, но сделаю!
   - Вот и хорошо.
   - А ты чем занят?
   - Да вот, уборку заканчиваю, надо отрабатывать хлеб-соль, - ухмыльнулся Димыч. - Собственно, уже закончил.
   Димыч горделиво осмотрел чистую комнату.
   - Где артисты? - спросил Олегыч.
   - В театре, реквизит собирают. Не терпится сообщить Татьяне хорошую новость?
   - Рано еще. Как билет будет на руках, так и скажу. А ты, все-таки, может, посвятишь меня в свои планы? Или что-нибудь расскажешь? А то я начинаю думать, что ты мне не доверяешь...
   - Ну что ты говоришь, Олегыч. Кому мне еще доверять, как ни тебе? Просто, время еще не пришло. Хотя... Вот что. Пошли на воздух, прогуляемся, пока артисты не вернулись, - предложил Димыч.
   - Конечно! - радостно согласился Олегыч.
   Тщательно закрыв дверь бунгало, они отошли недалеко, присели на уютную лавку и принялись тихо беседовать...
  
   Ничто так не раздражает, как чужое ревнивое любопытство, особенно, если нет возможности удовлетворить его. Весть о триумфальном выступлении артистов накануне - мигом разнеслась среди остальных участников гастролей, вызвав легкую зависть и кривотолки. Встретившись в театре во время сборов, к Жанне и остальным участникам вчерашнего выступления тут же пристали с расспросами, на которые никто не мог толком ответить, помня строгий наказ Пузцова. Тем более что это было в их интересах. Конечно, когда-нибудь, по возвращении в Москву, они обязательно расскажут об этом удивительном представлении, приукрасив и приврав в три короба, но сейчас, до вылета, необходимо держать язык за зубами.
   "И чем это так болен Валторн, что так замечательно выступил? Уж не заразна ли болезнь?" - ехидно спрашивали одни.
   "И как это вы за одну репетицию перекроили все выступление?" - интересовались другие.
   "Всю славу себе одним забрать удумали? Никого не взяли на концерт, даже рабочих!" - возмущались третьи.
   - Да отстаньте вы от меня! - разозлилась Жанна. - Что сделано, то сделано! Не я распоряжалась! Все вопросы к Федору Эдуардовичу!
   Но, странное дело, именно к Пузцову никто и не решался приставать с расспросами.
   Федор Эдуардович, обходя гримерные комнаты, поторапливал артистов:
   - Давайте, собирайтесь поскорее, хватит лясы точить! Сейчас должна подойти машина, будем грузиться!
   И работа возобновлялась. Все-таки, неоспоримыми организаторскими способностями и непререкаемым авторитетом обладал Федор Эдуардович Пузцов...
  
   - ...Вот так я и оказался в Америке, - закончил нелегкий рассказ Димыч.
   Олегыч, ошеломленно слушая Димыча, ни разу не перебив его во время длинного рассказа, пребывал в состоянии полного обалдения. После минутной паузы, необходимой ему словно глоток воздуха, медленно произнес:
   - Если б это был не ты, я решил бы, что все это - бред сумасшедшего.
   - Мне тоже иногда так кажется, - не обиделся Димыч. - Но, поверь мне, все это - правда.
   - Ничего себе... В печати - ни слова, ни пол слова... А отец, выходит, знает об этом?
   - Возможно. Ты ведь знаешь, что он по своей работе на заводе был связан с ракетной техникой... Да что тут гадать, встретимся - спрошу.
   - Он уверен, что ты - погиб. Как бы ему сообщить о твоем воскрешении, чтобы опять инфаркта не случилось? Впрочем, эта моя забота, подумаю над этим, - успокоил Димыча. - А дальше что было? В Америке?
   - Дальше...? - Димыч задумался, и Олегыч почувствовал своей кожей, как тому трудно говорить на эту тему. Однако после минутного молчания Димыч вдруг встрепенулся, улыбнулся, и, явно сделав над собой усилие, весело осведомился: - Ты в своем институте проводил эксперименты над всякими лягушками, мышами, может быть, даже кошками?
   - Над кошками - нет. А мыши, лягушки... Ты к чему об этом?
   - Да так, просто чтобы ты понял. Вначале меня изучали со всех сторон, как подопытную зверушку. Когда убедились в том, что я человек, землянин, к тому же из СССР, вот тут и началось... Они решили, что я прямо-таки ходячий сейф, забитый всяческими военными и космическими секретами. И начались бесконечные допросы, беседы, тесты... Потом принялись перед каждым разговором колоть какой-то гадостью. Уж чего я им там наговорил, и вспомнить не могу. Помню только, что после уколов становилось мне хорошо и весело...
   - Эликсир правды. Слышал об этом, правда, не знаю химический состав, могу только догадываться, - подтвердил Олегыч.
   - Ну вот. Так что разболтал я им все, что знал...
   - А ты много знал?
   - Да чего я знал? - удивленно посмотрел на Олегыча Димыч. - Но, ты же понимаешь, им скажешь А - они в ответ В, им С - они Д. А так и алфавит сложится.
   - А что потом?
   - А потом, через год, они потеряли ко мне интерес. Видимо, получили все, что их интересовало.
   - А где ты жил?
   - Я жил в плену, - горько сказал Димыч. - в штате Аризона, на секретной военной базе.
   - Как выбрался оттуда?
   - О... Эта отдельная история... Я почувствовал, что уже не нужен им, только они не знают, что со мной делать. Отпустить - нельзя. Международный скандал. Убить - не решаются, вдруг сгожусь еще на что? Пытались завербовать меня, да видимо поняли, что пользы от меня - как от козла молока. Так и оставили пока на базе, правда, охрану ослабили, не до меня стало, вроде обломки какого-то инопланетного корабля заполучили. Впрочем, не удивлюсь, если эта инопланетная тарелка производилась на каком-нибудь секретном объекте в Оренбургских степях, под патронажем КГБ. Короче, как им не до меня стало, я взял, да сбежал. Сначала в Мексику, оттуда - на Кубу. И вот я здесь, уже больше трех месяцев.
   - Так вот почему ты был в таком сложном психологическом состоянии. Теперь мне понятно, - догадался Олегыч.
   - Да, - согласился Димыч. - Но, что удивительно, тот плен, в Америке, теперь уже кажется мне полной ерундой, по сравнению с тем заточением, в который попал мой разум, мои чувства уже здесь, на Кубе. Со мной и, правда, творилось что-то непонятное и опасное. Представляешь, я видел собственный Страх, вот как тебя сейчас, да еще и разговаривал с ним! А потом встретил тебя, Жанну, потом еще с Пузцовым попал в историю, потом в артисты заделался, и... все прошло, хочешь - верь, хочешь - нет.
   - Верю, почему же, - согласился Олегыч. - Катарсис.
   - Что ты сказал? Катарсис? Это, по-моему, медицинский термин?
   - Катарсис - психотерапевтический метод, когда новые яркие переживания избавляют человека от прошлых страхов и навязчивых идей, - пояснил Олегыч.
   - Хм... Действительно катарсис. И жизнь, со своими крутыми поворотами и неожиданными сюжетами - самый лучший катарсис, - констатировал Димыч, ухмыльнувшись.
   - Ты действительно сейчас в полном порядке? - на всякий случай уточнил Олегыч.
   - Да, - уверенно ответил Димыч, - не сомневайся.
   В голосе Димыча Олегыч услышал твердые ноты, и все прошлые опасения за брата тут же улетучились.
   - Вот только... - неуверенно продолжил Димыч, и Олегыч испугался что рано порадовался.
   - Что? - спросил беспокойно.
   - Одно меня мучает... - безрадостно ответил Димыч. - Чувство вины перед Владленом Кузьмичом. Но, видимо, жить мне с этим придется до конца дней своих.
   - Это у тебя наследственность, - отлегло от сердца у Олегыча. - От матери.
   - О чем ты? - не понял Димыч.
   - У нее гипертрофированное чувство вины. Всякий раз, как смотрит на твою фотографию, то шепчет - прости меня сынок, это я одна во всем виновата.
   - Ее то в чем вина? - удивился Димыч.
   - Вот и пойми, в чем ее вина перед тобой? Мы с отцом уж не трогаем ее, считает себя виноватой, и пускай, лишь бы не плакала. Вот ты считаешь себя виноватым перед космонавтом, а я думаю - нет твоей вины. Не состыковался лунный модуль с кораблем, но, не ты же сделал это? Техника подвела, бывает...
   - Нет, Олегыч, ты не понял. Ты не понял, что за человек Скворцов, и поэтому не понял, в чем я виноват перед ним, - нахмурился Димыч. - А техника - это уже второе.
   - Ну, хорошо, - успокаивающе произнес Олегыч. - Может и не понял, ты же мне коротко обо всем рассказал. При первой возможности - мы с тобой сядем ночью на кухне, позовем отца, откроем бутылочку, и ты нам во всех подробностях расскажешь об этом человеке. Идет?
   - Обязательно, - согласно кивнул Димыч.
   - И все-таки, что дальше? На Кубе оставаться нельзя. Опасно. В Союз возвращаться, насколько я понимаю, в твои планы пока не входит. Что ты думаешь? Давай вместе пораскинем мозгами, пока я здесь.
   - А я уже придумал, - беззаботно ответил Димыч. - Осталось только решиться.
   - Как?
   - Скажу, когда приму решение, - ответил Димыч. - А ты спокойно возвращайся, не волнуйся за меня. Честное слово, со мной уже все в полном порядке, не пропаду.
   - Димыч, ты хотя бы письмо матери напиши. Я придумаю, как ее подготовить, и передам, а то извелась вся.
   - Конечно, - согласно улыбнулся Димыч и благодарно взглянул на брата.
   Олегыч пристально посмотрел на Димыча, и вдруг с изумлением заметил на его лице совершенно незнакомые, новые черты. Все приключения, переживания, страхи, боль и лишения, пережитые братом за последние полтора года, отпечатались на его лице в виде разлетающихся от глаз к вискам морщинок, короткой и крутой складки между бровей и двух глубоких бороздок, пробежавших по щекам. Освещенные ярким дневным светом, они отчетливо нарисовались на лице, добавив мужественности и зрелости. И самое главное, в центре подбородка Олегыч рассмотрел ложбинку, которой раньше никогда не было, и теперь эта ложбинка не только не испортила лица, но придала ему чеканную четкость и указывала на волевой, необыкновенной силы характер.
  
   - Олегыч, Амиго! - прозвучали веселые голоса артистов, вернувшихся со сборов.
   - Пошли встречать, - вздохнув, произнес Димыч, вставая с лавки...
  
  
   Глава 19
  
   - Я - пикадор! Вызываю на бой! - грозно вскричала Жанна, заняла позу фехтовальщика, вытянув вперед руку, и наставила на Димыча трость.
   - Если ты пикадор, тогда я - бык! - решительно ответил Димыч. Оттопырил на руках большие пальцы и мизинцы, причем большие пальцы приставил к вискам, так, что получились если уж не рога, то рожки, набычился, угрожающе наклонив голову, и, тяжело ступая, пошел в атаку на Жанну со страстным ревом: - МУ-У-У-У!!!
   Жанна зябко поежилась, увидев, как наливается кровью бычий взгляд, опустила трость и жалобно пропищала:
   - Нет, нет! Не хочу пикадором! Я хотела сказать, что я мушкетер! Вызываю на бой! Защищайтесь, мосье! - и снова выставила вперед трость-шпагу.
   Бык тотчас исчезнул, а на его месте образовался галантный кавалер, который, присев на одно колено, прижал правую руку к сердцу, левой рукой размашисто сдернул с головы воображаемую широкополую шляпу, украшенную перьями, учтиво дернул вниз подбородком и произнес:
   - Я - безоружен перед вами, Мадам!
   - Вот так-то лучше! - высокомерно окинув смиренную фигуру, рассмеялась Жанна. - И все-таки, мосье, защищайтесь! Вот ваше оружие!
   Подобрав на песке огрызок палки, раза в два короче ее трости, бросила его Димычу.
   - Ваше слово для меня - закон, Мадам! - любезно ответил тот, ловко перехватив на лету палку, и встал в позицию, готовый к защите.
   Поединок длился непродолжительно и закончился долгим пылким поцелуем.
   Море тревожилось, ворчливо ударяя в берег, пенясь и пузырясь, все пыталось дотянуться до одинокой застывшей парочки. Когда ему это удалось, и очередная волна, распластавшись по песку, лизнула пятки влюбленных, Жанна взвизгнула, подпрыгнула и повисла на шее у Димыча. Тот, со смехом подхватив девушку, перенес ее на сухое место, огляделся. Ничего не изменилось со времени их последней прогулки. Берег, такой же пустынный, все также изгибался, убегая в море, неподалеку вырисовывался черный баркас. И Димыч и Жанна, оба, и душой и телом рвались изо всех сил под этот баркас, но виду не показывали. Не сговариваясь, растягивали предвкушение удовольствия, и, не спеша, играя и болтая, останавливаясь, обнимаясь и целуясь, брели по безлюдному берегу, понимая, что их ноги безо всякой команды приведут туда. Так оно и случилось...
  
   - Жанна, ты не помнишь, в прошлый раз вон там, под кормой, валялись эти камни? - спросил Димыч, указав на горку камней в темном закоулке под кормой.
   - Не помню. Но, наверное, валялись. Твоя куртка как лежала здесь, так и лежит, значит, тут никого не было. Да и кому это надо затаскивать сюда камни? - ответила Жанна и прижалась к Димычу. Они сидели под баркасом на куртке Фиделя и разговаривали шепотом.
   Димыч взял в руку трость и, вытянувшись, осторожно потыкал в горку камней. От прикосновения тростью горка вдруг зашевелилась, тяжело вздохнула и почти бесшумно рассыпалась на безобидные обломки.
   - Вот все, что осталось от моего страха, - заключил Димыч.
   - Страха? - Жанна заглянула в глаза Димычу. - Ты чего-то боялся?
   - Было дело... - неохотно ответил Димыч.
   - А чего? - допытывалась Жанна.
   - Жить боялся.
   - Жить? - удивилась Жанна. - Как это можно бояться жить? Бояться смерти - это я еще могу понять. А бояться жизни? Смешно. Чего ее бояться? Живи и радуйся!
   - Ты права, - обняв Жанну за плечи, согласился Димыч. - Живи и радуйся! Теперь то я это понимаю, а еще совсем недавно - жить боялся, а смерти, наоборот нисколько!
   - А я боюсь смерти, - прошептала Жанна.
   Димыч ощутил, как передернулись ее плечи от этих слов. Еще крепче прижав к себе девушку, успокоил:
   - Не думай об этом, и не говори. Не надо. Живи и радуйся. Лучше никогда не задумываться на эти темы. Я завидую людям, умеющим жить, не задумываясь ни о смысле жизни, ни о смысле смерти...
   - Людей, которые не задумываются о смысле жизни, я думаю, очень мало, а может быть, и вовсе нет. А какой смысл в смерти? Чего об этом думать? Смысл один - конец всему.
   - Хм... - загадочно ухмыльнулся Димыч. - Это еще неизвестно... У всего в этом мире есть свой смысл. Должен быть и у смерти. И то, что смерть - конец всему, тоже под вопросом. Один мудрый старец сказал мне, что начало всегда там, где ты есть, а конец - там, где тебя нет. Так что...
   - Так вот почему ты не боялся смерти, - поразмыслив, догадалась Жанна. - А что спасло тебя от страха жизни?
   - Ты спасла меня, - нежно произнес Димыч, потерся носом об щеку девушки, наслаждаясь ароматом кожи, затем губами, и через секунду старый баркас, приютивший парочку, вновь конфузливо отвел взгляд, с меланхолией уставившись на море...
  
   - Амиго, что это у тебя такое на груди висит? Щекочет меня все время?
   Жанна заинтересованно подхватила мешочек и принялась рассматривать его.
   - Это мой талисман, - снимая с шеи шнурок, ответил Димыч. Перевернувшись на живот, осторожно извлек матрешку, раскрыл ее, рукой выровнял песок и выставил перед собой семь крошечных кукол.
   - Это же матрешка! - воскликнула Жанна, растянувшись на животе рядом с Димычем.
   - Да, это русская матрешка, модель человеческой жизни, - удовлетворенно ответил Димыч, подложил руки под подбородок и задумчиво принялся разглядывать игрушку.
   Последовав его примеру, Жанна приняла такую же позу.
   - Не понимаю. Ты говоришь загадками. Как матрешка может быть моделью человеческой жизни? Откуда у тебя такой странный талисман?
   - Этот талисман мне подарил один замечательный человек. Я тебе обязательно когда-нибудь о нем расскажу. Русская матрешка много лет, с самого детства, служила ему талисманом, а потом он пожелал подарить ее мне. И теперь это мой талисман. Я, правда, терял его недавно, ненадолго, но он все равно вернулся ко мне, как и положено амулету.
   - А про модель? - нетерпеливо поторопила Жанна.
   - Вот смотри, - поерзал Димыч, укладываясь поудобней. - Представь себе, что человек - это матрешка. Растет он от самой маленькой до большой, и всегда, в любой момент его жизни, окружен снаружи и заполнен изнутри тем, что составляет его человеческую жизнь. Любовью и заботой, знанием и мудростью, мыслями и чувствами, всем тем, без чего человек перестает быть человеком. И чем младше человек - тем больше всего вокруг него, а чем старше - тем больше внутри. А лиши его этого, и превратится он в пустую глупую куклу, место которой - на помойке.
   - Ну вот... - разочарованно пробормотала Жанна. - Я уже хотела выпросить у тебя на память одну из них, самую маленькую, но вижу, что их нельзя разлучать. Иначе получается, что, будто у человека отнимаешь что-то, например, какое-то воспоминание, или кусочек опыта, или толику его любви...
   Димыч с благодарностью взглянул на Жанну за понимание.
   - Я когда вернусь домой, обязательно куплю себе такую же, и будет у меня свой талисман.
   - Нет, - засмеялся Димыч. - талисман тогда становится талисманом, когда его передадут по наследству, или подарят от всей души, или когда какой-нибудь самый простой предмет вдруг приобретет для человека определенный, почти мистический смысл.
   - Я все равно куплю, - упрямо повторила Жанна. - А когда у меня родится и подрастет сын, я передам ему по наследству, и для него это станет настоящим талисманом.
   Жанна с Димычем замолчали, погрузившись в свои мысли. И в какой момент радостное, счастливое настроение от любви, близости, взаимопонимания - вдруг потерялось, и на смену ему нежданно нахлынуло грустное предчувствие разлуки?
   - Амиго, я улетаю завтра, - поддавшись печальному чувству, напомнила Жанна.
   Димыч промолчал в ответ.
   - Я даже не знаю, как тебя зовут. Ведь Амиго - это твое не настоящее имя?
   - Ты права, - согласился Димыч. - Для тебя это очень важно?
   - Не так, чтобы очень важно, но... - соврала Жанна. - Мы с тобой еще увидимся?
   - Обязательно, - неуверенно ответил Димыч, и Жанна все поняла.
   Сдерживая и скрывая навернувшиеся слезы, спросила:
   - А Тузик? Он останется с тобой? Он нужен тебе?
   - Тузик - не мой попугай, он ничейный, - ответил Димыч. - Прибился ко мне случайно.
   - Правда? - обрадовалась Жанна. - Подари мне Тузика, я возьму его с собой, в Москву.
   - Как? - удивился Димыч. - Вывоз животных и птиц запрещен. У тебя не получится. Отнимут на таможне.
   - Получится, - решительно отозвалась Жанна. - Я знаю как. Олегыч поможет.
   - Если знаешь, то бери, - согласно ответил Димыч. - Он привык к людям, ему будет хорошо с тобой. К тому же он совсем одинокий.
   Снаружи баркаса зашуршало, в пробоину заскочил сквознячок, взъерошил песок, запорошив глаза, повалил пару матрешек. Жанна села, протирая глаза. Димыч, часто моргая, собрал матрешку, бережно уложив в мешочек, и повесил на шею.
   - Пошли домой, уже поздно, - отчужденно произнесла Жанна и привстала.
   - Жанна, - робко обняв за плечи девушку, проговорил Димыч, - не обижайся на меня. Ты же умница, никто так не понимал меня, как ты, с полуслова. Я действительно не могу пока тебе ничего о себе рассказать, время не пришло. Но, я найду тебя в Союзе, когда вернусь, обязательно найду, обещаю, не плачь!
   - Ты о чем? - гордо всхлипнув, вскинула голову Жанна. - Я и не думаю плакать! Эти слезы - от песка! Я ничего тебе не обещала, и не жду от тебя никаких обещаний! Запомни это! Мне было хорошо с тобой, не буду врать, и это я сохраню и увезу с собой, никто не отнимет у меня этого воспоминания! И еще увезу Тузика! Так что не бери в голову, все со мной нормально!
   Жанна решительно полезла в пробоину, Димыч, прихватив с песка куртку Фиделя, последовал за ней. Выбрались из-под баркаса и обалдели. За время их уединения, полнеба накрыла кучерявая серая туча, море взъерепенилось и, подражая туче, почернело и закурчавилось. Западный ветер надул на песке большие дюны.
   - Вот это да! - воскликнула Жанна и ее голос, подхваченный ветром, понесся вдоль берега. - Неужели опять будет шторм, как тогда, когда мы познакомились?
   - Очень может быть, - ответил Димыч, тревожно поглядывая на тучу. - Нам надо поторопиться, чтобы успеть до дождя.
   - Побежали! - выкрикнула Жанна, заслоняя ладонью глаза от песка.
   - Подожди, - призвал Димыч. Подобрал небольшой камень, обернул его курткой Фиделя и, размахнувшись изо всех сил, швырнул в возмущенное море. - Прощай страх! Прощай Ящерица!
   - Какая еще Ящерица? - прокричала Жанна. - Чтобы вернуться сюда, надо бросать монеты, а не камни с курткой!
   - Я имел в виду, прощай Куба! Ты знаешь, что этот остров по конфигурации напоминает ящерицу? Посмотри сама на карту, и увидишь, что и правда, напоминает! А возвращаться сюда я не хочу!
   - Да? - Жанна подобрала камень, размахнувшись, бросила его вслед за камнем Димыча и закричала: - Прощай Куба! Прощай Ящерица! Я тоже не хочу сюда возвращаться!
   После этого Димыч схватил Жанну за руку, и они помчались навстречу ветру, наклонив головы, сложив ладони козырьком для защиты глаз и изредка останавливаясь, чтобы, повернувшись спиной к вихрю, смахнуть песок с лица.
  
   Пока Димыч с Жанной предавались любви на пустынном берегу под баркасом, остальные герои - не скучали.
   Олегыч утянул Татьяну в старый центр Гаваны, а за ними увязались все остальные: Нюся с Эдгаром, Рудик с Плотвой и Эдвард. Вот такой веселой компанией и гуляли по городу.
   В ту пору, когда Димыч с Жанной прибежали домой, компания уже вернулась и, накрыв чайный стол, перебивая друг друга, делилась впечатлениями с Федором Эдуардовичем. Слушателей явно не хватало, поэтому на объявившуюся парочку тотчас обрушился шквал впечатлений и эмоций.
   - Я и представить не могла, что в старом городе - такая красотища! Такая архитектурная мешанина из разных эпох, народов, роскоши, - взахлеб делилась Татьяна, - Хотя, конечно, испанский стиль преобладает. Поэтому кажется, будто и в Испании заодно побывали.
   - Только все чуть потрескалось, поломалось и обрушилось, - ворчливо поправлял ее Рудик.
   - Да ну тебя, - махала на него рукой Нюся. - Это же естественно, ведь этим зданиям по сто, двести и больше лет, ведь это история!
   - История - это, конечно, хорошо, - не унимался Рудик, - Но, все-таки, подремонтировать и подкрасить не мешало бы.
   - Рудик, - не удержался Пузцов, вступая в спор, - Республика Куба строит социализм, и ей сейчас не до реставрации буржуазной эпохи. Полным-полно более насущных проблем! Куба со всех сторон окружена идеологическими врагами, да и внутри их хватает!
   На этих словах Пузцов многозначительно посмотрел на Димыча, присевшего к столу. Рудик, поняв, что сейчас зазвучит непременная политическая лекция, вскочил со словами:
   - Пойду еще чайку поставлю. Ребята, наверное, тоже хотят попить?
   - С удовольствием! - ответил Димыч.
   - Жанн, - обратилась к подруге Татьяна, - мы с тобой сколько раз гуляли по городу, но всегда по новым, современным районам, а до старого города так и не дошли. Жаль, что ты не видела такой красотищи!
   - Ну и что? - поправляя макияж перед зеркальцем, равнодушно ответила Жанна. - Подумаешь, не велика потеря!
   Пожала плечами, сложила зеркальце и направилась в душевую комнату. Татьяна, проводив ее взглядом, вопросительно взглянула на Димыча. Тот, сосредоточив взгляд на чашке, вытянув губы, старательно дул на чай, остужая его. Татьяна встала и последовала за Жанной.
   - Ты чего? Опять поссорились? - прикрывая за собой дверь, спросила подругу.
   - Да нет, с чего ты взяла? - безразлично ответила Жанна. - Просто настроение мерзопакостное. Ты иди, я в душ залезу, песок надо смыть.
   Татьяна сомнительно топталась у двери.
   - Да иди! - подтолкнула ее Жанна. - Не бойся, резать вены больше не собираюсь! Честное слово, мы не ссорились! Да даже если бы и поругались, все равно бы больше не стала делать такую глупость! Иди!
   - Кстати, у меня радостная новость, - обернулась Татьяна у двери. - Вместе с нами летит Олегыч, он поменялся билетами со своим другом.
   - Я рада за вас, - пробормотала Жанна, и Татьяна поняла, что своей новостью не только не исправила, а наоборот, еще больше испортила ей настроение.
  
   Пасмурное настроение Жанны перекинулось к Татьяне, а от нее, незаметно, постепенно и незримо - всей компании. Спустя некоторое время Рудик громко зевнул, потянулся и произнес:
   - Пойду, выгуляю Плотву, и, пожалуй, отправлюсь спать. Что-то подустал я сегодня на этой историко-краеведческой прогулке.
   - А что, плясать сегодня разве не будем? - наивно поиграв ресницами, спросила Нюся с надеждой в голосе. - Ведь сегодня - последний вечер здесь, на Кубе.
   - Хватит, наплясались... - мрачно ответила Жанна.
   - Да, ребята, - заворчал Пузцов. - Давайте сегодня без этих плясок обойдемся, а то я из-за вас которую ночь не высыпаюсь!
   На этом и завершили вечер, отправившись спать...
  
   Глава 20
  
   ...Как тяжко далека и трудна была песчаная дорога! При каждом шаге нога, погрузившись в песок выше щиколотки, схватывалась песком, словно затвердевающим цементом, и приходилось приложить огромное усилие, чтобы, вырвав ногу из оков, сделать следующий шаг. С правой стороны шумело штормовое море, но Димыч не делал попытки перейти на твердый влажный песок, понимая, что ему необходимо пройти именно эту дорогу. Дорогу искупления вины. Так назвал ее Димыч. Пока он не знал, что ждет его в конце нескончаемой песчаной дороги, но понимал, что ему обязательно нужно дойти до конца. Взглянув исподлобья вперед, Димыч всмотрелся и разглядел черный предмет, замаячивший вдалеке на его пути. Короткая остановка дорого далась. Ноги увязли, чуть ли не по колено, песок опутал и сковал Димыча, предприняв последнюю попытку не пустить его вперед. Тогда Димыч опустился на четвереньки, руки тотчас увязли в песке по локоть, нащупал точку опоры, и, совершив неимоверное усилие, выдернул ноги из песка, затем рывком высвободил руки и побежал. Задыхаясь от тяжелого бега, Димыч слышал грохот своего сердца, стучащего в груди, в голове и даже в ногах. Все его тело превратилось в одно большое сердце, рвущееся вперед. Затем по лицу хлынул пот, залил глаза, и чернеющий предмет размазался, потерял форму, хотя и увеличивался в размерах с каждым шагом. И вот предмет уже совсем близко, сердце устало, глаза ничего не видят, а ноги, те окончательно отказывают двигаться. Нет, еще несколько шагов! Еще три шага! Еще один шаг! Еще... И Димыч обессилено рухнул на колени, тяжело дыша и опустив голову.
   Когда сердце, разрывающее тело, немного успокоилось и вернулось на место, когда дыхание слегка выровнялось, и обсох пот на глазах, Димыч взглянул на предмет, к которому стремился и... обомлел.
   Прямо перед ним, как ни в чем не бывало, покоился старый баркас, хорошо знакомый и даже ставший родным, а на баркасе в непринужденной позе, одетый в солдатскую гимнастерку, дружелюбно поглядывая на Димыча и покачивая ногой, сидел Владлен Кузьмич Скворцов.
   - Кузьмич!!! - прошептал Димыч, облизнул высохшие губы и ощутил соленый вкус пота.
   - Здорово, Димыч! - приветливо произнес Владлен Кузьмич, но руки не протянул. - Я знаю, ты очень хотел видеть меня и поговорить. Так вот я, перед тобой. Говори!
   Димыч жадно всматривался в лицо Владлена, пытаясь запечатлеть в памяти каждый штрих, складку и морщинку дорогого лица. Сколько раз он пытался воспроизвести в памяти это лицо, но всегда натыкался на разочарование. Каждая черта в отдельности, - глаза, губы, нос, ложбинка на подбородке, - помнились хорошо, но разрозненно, вместе не складывались, и образ ускользал, не формируясь в целое. А сколько раз говорил с Владленом Кузьмичом! Как тщательно продумывал свои слова, сплетающиеся то в благодарность, то в покаяние, то в вопросы. И вот теперь, когда он перед ним, Димыч вдруг осознал, что слова ныне не нужны, более того, он вдруг понял, что Владлен Кузьмич хорошо знает все эти придуманные им слова, и что ему не надо этого пустословия, и совсем не этого ждет от него Скворцов. И вообще ничего не ждет. Что-то другое привело его сюда, то, что нужно Димычу, а не Скворцову. И даже все, о чем сейчас, в этот момент, думает Димыч, Владлену Кузьмичу хорошо известно, безо всяких слов, и не потому, что тот обладает какими-то сверхъестественными телепатическими способностями, а потому, что он буквально все знает и понимает о Димыче, и не только о нем, а обо всем на свете, обо всех людях, будто он сам прожил все эти жизни, и ему уже совсем неинтересно быть здесь, на Земле.
   И все-таки, несмотря на осмысление этого, Димыч смиренно потупил взор в песок и тихо произнес:
   - Прости меня, Владлен Кузьмич. Я занял твое место. Прости меня, и отпусти...
   Стоя на коленях в позе кающегося грешника, в страхе приподнять глаза, Димыч покорно ожидал ответа.
   - Посмотри на этих птиц в полете, - раздался спокойный голос Владлена. - Разве может одна из них занять место другой? Небо такое бесконечное! И разве можно их отпустить, если они и без того свободны?
   Услышав неожиданный ответ, Димыч взглянул на Скворцова и увидел что тот, подняв голову кверху, с умиротворенной и счастливой улыбкой наблюдает за двумя серебристыми птицами, парящими высоко над головой. Удерживаемые восходящими потоками теплого воздуха, птицы, наслаждаясь и блаженствуя, неспешно и широко рисовали на голубой палитре известные только им одним иероглифы и символы. Димыч вдруг ощутил такое сильное желание полетать вместе с птицами, что у него зачесалось между лопаток, будто крылья прорезаются.
   - Лети, сынок! - угадал желание и благословил Димыча Скворцов.
   И Димыч взлетел! Почувствовав необыкновенную легкость во всем теле, он мгновенно очутился рядом с птицами.
   - Курлы? - удивленно посмотрела на Димыча одна из них.
   - Курлы! - засмеялся в ответ Димыч и очутился по другую сторону Земли, над Россией.
   Легко спланировав вниз, Димыч беспрепятственно проник сквозь стены, оказавшись в огромном, высоком зале, сплошь уставленном стеллажами с книгами. К одному из них приникла специальная лесенка, по которой, осторожно поглядывая под ноги и поправляя очки, взбиралась его мама, Надежда Николаевна. Взобравшись на самый верх, под потолок, мама принялась искать глазами нужную книгу. Димыч откуда-то узнал, какую именно, и, аккуратно взявшись за корешок, чуть выдвинул ее. Надежда Николаевна удивилась, увидев, что искомая книга сама выпрыгивает ей в руки, но нисколько не испугалась, а наоборот, бережно прижав книгу к груди и посмотрев вверх, безмятежно улыбнулась своим мыслям. Задержавшись, Димыч осмотрительно придержал лесенку, пока мама спускалась вниз, чмокнул ее в щеку, отчего та вспыхнула, приложила ладонь к щеке и растерянно опустилась на стул, озираясь. Потом легонько дунул ей в лицо, остужая кожу, и улетел.
  
   В следующую секунду Димыч оказался над захолустным южным городком. Декабрьский ветер зло перебрасывал грязные клочки бумаги из одной канавы в другую. Дворики и улицы, такие уютные и приветливые летом, теперь нахохлились, съежились и замерли под зимним дождем, смиренно пережидая непогоду. Димыч точно знал, в какой дом ему надо заглянуть. Вот он! Вот тот самый покосившийся флигель, в который ведет подгнившая, скривившаяся от старости лестница, прилепившаяся к давно некрашеной стене. Непрошенным гостем проникнув внутрь, Димыч осмотрелся. Громоздкий комод, накрытый сверху белоснежной, вышитой крестиком скатеркой, и уставленный картонными паспарту с портретами мужчин. На четырех - молодые вихрастые лица, среди них - еще не тронутое войной, юношеское лицо Владлена Кузьмича. На пятом - мужчина с кроткими и добрыми глазами. Подоконник небольшого оконца украшен горшками с цветущей геранью. Рядом с окном, на ободранном кошкой кресле, сидит пожилая женщина и, тихо позвякивая спицами, вяжет. Димыч очень хорошо знает, что женщину зовут тетя Маня. Вернее, теперь уже бабушка Маня, потому что голова у нее совсем седая, и очки, сидящие на носу, одеты больше по привычке, чем по надобности, так как, что с ними, что без них - одинаково ничего не видно. Но это не мешает ей вязать, пальцы проворно делают свою обычную работу. Бабушка Маня целыми днями вяжет детские носочки, по нескольку пар в месяц, всех размеров, и раздает их соседским ребятишкам. За это благодарные мамаши, бегущие в соседний магазин, иной раз забегают к ней. Вот и сейчас, дверь распахнулась, в проем просунулась запыхавшаяся молодая женщина, весело осмотрелась и выкрикнула:
   - Баба Маня!
   По тому, что баба Маня не подняла головы, Димыч понял, что она еще и глуховата.
   - Баба Маня!!! - повысив голос, крикнула женщина.
   - А? - вскинула голову вязальщица. Поискав слепыми глазами, спросила: - Зоя, это ты, что ли?
   - Я! - откликнулась Зоя. - Я в продмаг бегу, тебе надо чего?
   - Да, Зоенька, купи мне рафинаду, кончился весь. И хлебца бородинского, кирпичик. Деньги надо?
   - Нет, потом. Поняла, рафинаду и бородинского, - захлопывая дверь, отозвалась женщина и умчалась.
   Баба Маня вздохнула и возобновила вязание, бормоча:
   - Благослови тебя Господь, Зоенька, и твоих детишек, и мужа твоего непутевого.
   Димыч осмотрелся еще раз, повнимательней, и не увидел ни одной иконы. Тогда он подлетел к бабушке, наклонился и ласково поцеловал ее в прохладный, пахнущий манной кашей лоб.
   Баба Маня вздрогнула, замерла, потом откинулась на кресло с закрытыми глазами. Из-под очков выкатилась прозрачная слезинка, устремилась вниз, но, заплутавшись в лабиринте морщин, избороздивших щеку, размазалась и потерялась.
   - Я обязательно найду тебя, баба Маня, - шепнул ей в ухо Димыч и покинул старый флигелек, устремившись на восток.
   Пролетая над рыжей бескрайней степью, притормозил, всматриваясь вниз. Разглядел вертолетную площадку, русский колодец рядом с ней, разбросанные в хаотичном порядке строения и скрючившуюся фигурку человека, сосредоточенно толкающего перед собой детскую коляску, в которой вместо люльки приспособилось корыто с объедками. Не сдержался, подлетел к Косте Копытову, трудолюбиво дослуживающему срочную службу на объекте, и игриво скинул с его головы поношенную пилотку. Досадливо крякнув, Костя поднял пилотку, взгромоздил на место, удивленно похлопал белесыми ресницами, оглядываясь окрест, и проворчал:
   - Вот ведь растолстел как на службе, аж пилотка мала стала. Мать родная не узнает!
   Димыч приметил, что и в самом деле, лицо у Кости заметно округлилось, а глазки, и без того небольшие и бесцветные, совершенно спрятались за щеками и веснушками. И теперь Костя весьма смахивает на свою любимицу - хавронью Катюху. Толстая ватная телогрейка добавляла его фигуре солидности и важности, напоминая о том, что до дембеля остались - считанные месяцы.
   - Будь здоров, Костян! - весело прокричал Димыч и улетучился.
   И тут же оказался снова в небе над Кубой.
   - Курлы! Курлы! - радостно, как старого знакомого, приветствовали Димыча птицы.
   - Счастливого полета, сынок!!! - услышал снизу голос Владлена Кузьмича.
   - Счастливого полета! - прозвучал незнакомый голос, и Димыч в этот момент... проснулся.
   - Счастливого полета, - тряс руку Пузцову незнакомый человек, стоя в дверях. Как оказалось, это был один из Советских специалистов, попросивший Пузцова передать своим родным в Москве посылочку.
   Находясь под впечатлением от сна, которого он так долго ждал, умоляя судьбу послать ему сон, в котором обязательно появятся Владлен Кузьмич и мама, Димыч не сразу опустился на землю, все еще продолжая ощущать легкость в теле и чувство полета. Осмотрелся украдкой. Из душевой доносился шум воды, кто-то принимал душ. Кровати пустовали. В комнате кроме Пузцова, провожающего своего знакомого, никого не было. Значит, утро в разгаре, все мужчины встали и готовятся к отъезду. Ах, как не хочется выползать из уютного шезлонга, на котором приснился такой замечательный, долгожданный сон! И почему он не приснился раньше? Как не хватало ему этого сна для того, чтобы все окончательно встало на свои места, для того, чтобы почувствовать себя прощенным и свободным, для того, чтобы снова очутиться в начале, принять решение и двигаться вперед!
   "Все, - подумалось Димычу. - Поставлена точка. Вопросительные, восклицательные знаки, многоточие - все позади. Теперь только с чистого листа и с красной строки".
   Решительно откинув одеяло, встал.
   - Доброе утро! - приветствовал Пузцова, закрывшего дверь за посетителем.
   - Доброе утро, - ответил Федор Эдуардович, засовывая посылочку в свой чемодан.
   - Федор Эдуардович, мне необходимо поговорить с тобой.
   - Давай, поговорим, - согласился Пузцов.
   - Прямо сейчас, только лицо ополосну!
   - Хорошо, - удивился Федор Эдуардович такой спешности.
   - Наедине! - строго уточнил Димыч.
   - Как скажешь, - еще больше удивился Пузцов.
   Из душевой вышел Эдгар, растираясь полотенцем.
   - Я мигом! Встретимся на лавке у бунгало! - приказал Димыч, убегая в душ, а Пузцов, недоуменно пожав плечами, застегнул чемодан, медленно вышел и уселся на ближайшей лавке, ожидая Амиго.
   Тот не заставил себя долго ждать. Бодрой походкой подошел к Пузцову, сказал:
   - Вот что я решил, Федор Эдуардович...
   В этот момент из-за угла вышли Рудик со своей собакой, радостно приветствуя Амиго. Димыч, ответив на приветствие, уселся рядом с Пузцовым, снизил голос до шепота и принялся ему что-то очень тихо говорить...
  
   Глава 21
  
   ...Приближение католического Рождества, Нового года и годовщины Кубинской революции породило в международном аэропорту гремучую предпраздничную смесь. В атмосфере настырно царил революционный дух, приправленный запахом старых чемоданов и потных тел, подсвеченный легкомысленными разноцветными фонариками и подкрепленный верой в рождение Спасителя и патриотическими лозунгами.
   Важные персоны в строгих костюмах и дымчатых очках, посещавшие Кубу с целью деловых переговоров по поводу закупок сахара, Советские специалисты, трясущиеся над своими чемоданами, набитыми причудливыми ракушками, кораллами, выпотрошенными морскими черепахами и прочей экзотикой, бродячие длинноволосые хиппи с потрепанными рюкзачками за плечами и прочая, неизвестной породы публика - все спешили покинуть гостеприимную страну, стремясь к родному очагу в преддверии долгих зимних праздников. Прибытие в аэропорт группы артистов цирка внесло дополнительную сумятицу и, словно катализатор, ускоряющий химическую реакцию, разворошило и возбудило зал ожидания. Вслед за Нюсей всем пассажирам одновременно захотелось пломбиру, отчего он тотчас закончился. Побежали напиться лимонаду - тут уже хвост выстроился. В женском туалете сформировалась безрадостная очередь. Рудик, вспомнив, что забыл купить подарок своей пассии, судорожно забегал вокруг киосков, торгующих сувенирами, вслед за ним - еще с десяток пассажиров, в результате план по торговле случился перевыполненным. И лишь Татьяна с Жанной тихонько сидели в уголочке, не участвуя в предпосадочной суматохе. Сумка коричневой кожи с блестящей пряжкой и длинным ремешком, принадлежащая Татьяне, небрежно лежала на лавке рядом с ней, сумка Жанны, вточь такая же, как у подруги, стояла у нее на коленях, бережно придерживаемая. Девушки тихо переговаривались, изредка озираясь и осторожно заглядывая в сумку Жанны. К подругам подошел Олегыч. Татьяна убрала свою сумку.
   - Садись, - кивнула Олегычу.
   - Как там дела? - спросил он, усаживаясь и кивая на сумку Жанны.
   - Каталепсия, - удовлетворенно ответила Жанна, с явным удовольствием произнеся мудреное слово. - А у вас как дела?
   - А у нас - кишечные колики, поэтому будет сидеть в туалете до самой посадки.
   - Хи-хи-хи, - нервно захихикала Татьяна.
   - Господи, помоги нам, - зашептала Жанна.
   Деловой нервной походкой подошел Пузцов.
   - Девушки, возьмите посадочные талоны, слышали, объявили регистрацию на наш рейс? Действуем по плану, никаких импровизаций, понятно? - строго посмотрел на девушек, протянул им бумажки и обратился к Олегычу: - Ты на подстраховке. Помнишь?
   - Так точно! - отрапортовал Олегыч.
   В соответствии с планом, стратегию которого разработал Димыч, а тактику сам Федор Эдуардович, группа известных нам артистов пошла на регистрацию и посадку в самолет - последними. Пузцов стоял у стойки регистрации, с документами и списком своей группы, контролируя процесс.
   - Поторопитесь, поторопитесь, - командным тоном поторапливал артистов. - Эти трое - последние из моей группы, - обращаясь к пограничнику, совал тому под нос документы, - Татьяна Иванова, Анна Вильяминова, Георгий Иванович Валторн. А этот - не наш, - перегородил рукой дорогу Олегычу, напиравшему прямо на Валторна, который, в надвинутом на глаза канотье из соломы, скромно топтался у стойки. - Подождите, гражданин, не видите, группа оформляется? Куда вы лезете?
   Олегыч, игнорируя замечание Пузцова, вытянув руку с документами, отталкивал Валторна, пытаясь пролезть раньше его.
   - Да что же это такое? - возмутился Пузцов. - Дайте группу оформить!
   Валторн, уступив настойчивому натиску нетерпеливого гражданина, отступил в сторону.
   - Проходи, Георгий Иванович, а то затопчут! - подтолкнул Валторна к девушкам Пузцов. - А вы не толкайтесь, и не лезьте без очереди!
   Наглая настойчивость Олегыча привлекла к себе внимание пограничника и он, наскоро завершив оформление группы, переключился на странного пассажира, не взглянув толком на Валторна.
   Георгий Иванович Валторн, озорно глянув на Жанну из-под канотье, заговорчески подмигнул. Жанна облегченно вздохнула и беспокойно прижала к груди свою сумку.
   Прохождение таможенного досмотра срежиссировала Жанна. Вслед за братьями Яблочкинами прошла Татьяна, лучезарно улыбнувшись государеву служащему и любезно предоставив свою сумку для досмотра. Не в силах оторваться от красивой блондинки, чернокожий таможенник белозубо улыбнулся в ответ и мельком заглянул в сумку. Следом за Татьяной суетливо пробежал Рудик, все порываясь пристроить Плотву, смиренно сидящую у него на руках, на транспортер, медленно пожираемый аппаратом для просвечивания багажа. Не надо, не надо! - жестами отогнали его от транспортера служащие. Плотва, тем временем, видимо оскорбилась от такого пренебрежения, и как только Рудик миновал заветную черту, называемую границей, вдруг завошкалась в его руках, заерзала, задрыгала лапами и выкинула фортель. Выскользнув из рук хозяина, с лаем помчалась назад, нещадно нарушая границу.
   - Ой, держи ее! - завопила Татьяна.
   - Плотва, ко мне! Назад! Жанна, лови ее! - заорал Рудик и бросился за наглой собакой, за ним ринулась Татьяна. Начались переполох и сумбур. Служащие, выкрикивая на непонятном языке понятные фразы вроде "Вернитесь, туда нельзя!" пытались задержать Татьяну, Рудика и собаку.
   - Не троньте собаку! - кричал Рудик. - Она злющая, искусает до смерти! Жанна, лови, тебя не тронет!
   Служащие, не говорившие на русском языке, прекрасно поняли предостережение Рудика и растерянно расступились. Плотва в ту пору, заливаясь веселым лаем, уткнулась в Жанну, которая, поставив свою сумку на пол рядом с собой, присела на корточки и, растопырив руки, перегородила ей дорогу. Подскочили Рудик с Татьяной. Таня, присев на одно мгновение рядом с Жанной, молниеносно поставила свою сумку рядом с сумкой Жанны, подхватила Плотву на руки, покрутила ее со словами "Ах, ты, хулиганка!", впихнула собаку в руки хозяину, подхватила с пола сумку и мгновенно ретировалась на место вместе с Рудиком. Ни одна живая душа, наблюдавшая картину поимки злостного нарушителя границы, не заметила, что девушки поменялись сумками, даже Олегыч, Валторн и Пузцов, стоящие позади Жанны в ожидании своей очереди на таможенный досмотр. Тем большую досаду ощутила Жанна, когда таможенник лишь вполглаза взглянул в сумку, предупредительно открытую для досмотра.
   - Теперь мы - контрабандисты! - гордо шепнул Рудик Жанне, когда они уже поднимались в самолет.
   - Ну и пусть! - радостно ответила Жанна и нежно прижала к груди коричневую сумку.
   Однако преодоление форпостов лишь со стороны казалось делом легким и пустяшным. На самом деле, такому блицкригу предшествовала тщательная разработка и подготовка, с распределением ролей, постановкой сверхзадач и многократными репетициями.
   Началось все с тихой беседы Димыча с Пузцовым ранним утром...
  
   ...Когда Димыч, приняв заговорческий вид, шепотом сообщил Пузцову, что планирует улететь вместе с его группой в качестве Валторна Георгия Ивановича и по его документам, Федор Эдуардович откровенно струхнул.
   "Ничего себе, это же настоящий подлог!" - подумал Пузцов, произнеся вслух:
   - Послушай, Амиго, давай лучше попробуем переоформить документы. Я сейчас подключу дипломатов, успеем!
   - Федор Эдуардович, зачем беспокоить людей? Вы же понимаете, что мои документы такие же липовые, как и документы Валторна! К тому же можем не успеть, а мне необходимо улететь! - аргументировал Димыч.
   "В самом деле, не под своим же настоящим именем Амиго участвовал в этой операции. Конечно, у него обязательно есть своя "легенда" - заворчала рассудительность Пузцова.
   "Да, но "легенда" - это всегда надежно! По крайней мере, для обычных пограничников! А тут - по чужим документам, как бы чего не вышло! - завозилось сомнение где-то под вилочковой железой.
   "Эй, - постучала по темечку дерзость, - Риск - благородное дело! И если все получится, то ты явишься перед Восмикратным на белом коне!"
   "А вдруг что сорвется?" - кольнула в задницу трусливая иголочка.
   "А если не сорвется?"- многообещающе покачивал головой авантюризм, намекая на возможные награды.
   "Да, но если что не так, то скандала не оберешься!" - предательски защекотался в животе страх.
   "Да брось! - убедительно воскликнула храбрость. - Не забывай, что ты действующий полковник КГБ!"
   "И все-таки", - колебалась неуверенность...
   - Кхе, кхе... - откашлялся Пузцов, прерывая внутренний диалог. - И как ты себе это представляешь?
   - Очень просто, - доказательно ответил Димыч. - Загримируюсь под Валторна, опыт в этом деле уже есть. Скажусь приболевшим, чтобы ни с кем не общаться из посторонних. Правда, всех наших, - Димыч указал головой в сторону бунгало, - придется посвятить, но, это и к лучшему, они мне подыграют.
   - Ну что же, ну что же... - задумался Пузцов. - Может ты и прав. Давай, попробуем!
   - Но, Федор Эдуардович, это только первая часть плана, а вторая...
   Димыч не договорил, потому что в этот момент из двери выглянула Нюся, поискав глазами отца, выкрикнула:
   - Папа, Амиго, мы завтрак накрыли! Пошлите кушать!
   - Сейчас подойдем, через несколько минут! - откликнулся Димыч и зашептал Пузцову: - это только первая часть плана, а о второй части никто не должен знать! Только еще Олегыч. Его я посвящу в это, потому что мне понадобится его помощь, и я всецело доверяю ему!
   - Что за вторая часть плана? - беспокойно поерзав, поинтересовался Пузцов.
   Димыч, покрутив головой, внимательно осмотрелся, и, приблизив свои губы к самому уху Федора Эдуардовича, что-то зашептал ему...
   Сообщение о том, что Амиго под видом Валторна полетит вместе с группой, вызвало взрыв нескрываемых эмоций.
   Олегыч восхищенно взглянул на Димыча и судорожно проглотил радостный вопль, готовый вырваться наружу.
   - Надо же, прямо комедия дель арте, - ухмыльнулся под нос Эдвард.
   - Во, во, - согласился Эдгар. - Комедия масок, буффонада. Осталось определиться, кто из нас Панталоне, Бригелла или Арлекин.
   - Не-а, - возразил Рудик. - Я бы сказал, что это не буффонада, а шпионский детектив!
   - Но, но, но!!! - постучав вилкой по столу, предостерег Пузцов. - Шутники, понимаешь, собрались! Арлекины в панталонах! Вам такое дело доверяют, а вы - шутить! Все это очень серьезно, а главное, никто вас пока от классовой борьбы не освобождал! И помогать органам, в этой классовой борьбе, - ваша святая обязанность, как граждан СССР!
   Свою пламенную речь Пузцов завершил поглощением банана, ловко нацепленного на вилку. Классовые борцы пришипились, втянув головы в плечи.
   Татьяна победоносно посмотрела на Жанну, дескать, ну вот, видишь, как все отлично складывается, а ты куксилась!
   Жанна, вместо того, чтобы обрадоваться, округлив глаза, с опаской покосилась на трость фокусника, прислоненную к стене. Ей вспомнилось, как вчера, во время прогулки с Амиго по берегу, они много шутили и дурачились. Трость, прихваченная Жанной с собой, принимала участие в играх в качестве реквизита. В какой-то момент Амиго остановился и принялся внимательно рассматривать трость, а именно ее набалдашник, выполненный в виде зеленого самоцвета с золотыми прожилками.
   - Что ты так внимательно разглядываешь? - остановилась рядом Жанна.
   Амиго, хитровато взглянув на Жанну, ответил:
   - А трость то, не простая! Не простая, а волшебная!
   - Да??? - тут же включилась в новую игру Жанна.
   - Да, - ответил Амиго. - Можешь испытать. Если возьмешься за набалдашник и загадаешь желание, оно обязательно исполнится!
   - Хочу, хочу! - радостно запрыгала Жанна.
   Амиго протянул ей трость, она с благоговейным видом ухватилась, закрыла глаза, задрав подбородок кверху, и мысленно, медленно и четко произнесла: "Хочу, чтобы Амиго улетел вместе с нами!"
   - Теперь моя очередь! - поторопил ее Амиго и, приняв такой же таинственный вид, загадал свое желание.
   Тогда они весело посмеялись над своей игрой, и тут же забыли о ней, потому что Жанне захотелось сыграть в пикадора. А теперь, что же получается? Трость и в самом деле волшебная? Ведь исполнилось желание Жанны, Амиго летит вместе с ними, и произошло это нежданно-негаданно, как по волшебству! Вот это да! Интересно, а что загадал вчера Амиго? Жанна взглянула на Димыча, как ни в чем не бывало допивающего кофе, и не увидела ответа на свой вопрос.
   - Ну вот, - завершил завтрак Пузцов и посмотрел на часы. - Времени не так много, так что сейчас мы распределим роли и все тщательно отрепетируем! Вам всем пять минут на уборку, пять минут личного времени и - приступим!
  
   ...Вот так и был разработан и отрепетирован план прохождения пограничного контроля Амиго - Валторном.
   А что, интересно, с таким настоящим актерским мастерством исполнили Жанна, Татьяна и Рудик с Плотвой в момент прохождения таможенного досмотра, что за контрабанду протащили через границу в коричневой сумке?
   Стыдно! Очень стыдно! В этой сумке, завернутый в белый носовой платок, разрисованный розовыми уморительными зайчатами, безмятежным сном спал Тузик, усыпленный снотворным, дозу которого тщательно рассчитал Олегыч. Вот такая контрабанда.
   Однако, все позади. Самолет взлетел, набрал необходимую высоту и, ворчливо огрызаясь на воздушные ямы, понесся без оглядки в СССР.
  
   Вчерашнее отчуждение сегодня не исчезло, а упрочилось, вызывая у Жанны беспокойство и смятение.
   "Это оттого, что он не похож на себя, а загримирован под Валторна", - пыталась объяснить свое состояние Жанна. Покосилась на Амиго, сидящего на соседнем кресле. Тот, полностью закрыв свое лицо канотье, делал вид, что ему крайне нездоровится, и поэтому он дремлет всю дорогу, приняв лекарство. Впрочем, никого из группы и не интересовало состояние иллюзиониста, все привыкли к его нелюдимости и неразговорчивости. Озабоченные неминуемым возвращением и встречей с родными, артисты не обращали внимания на мнимого Валторна. Те же, кто оказался посвященным в эту подставу, тем более, делали вид, что все в полном порядке. Жанна скучала. Уже и поспала, уткнувшись лбом в иллюминатор. Как хотелось приложить голову на плечо Амиго, но - нельзя. Если кто увидит, начнут шушукаться, мол, у Жанны с Валторном какие-то отношения. С завистью посмотрела на Таньку, сладко дремавшую на плече у Олегыча. И на них поглядывают косо, но это мало волнует Татьяну, и уж тем более, Олегыча. Полистала журнал, но не заинтересовалась ни текстами, ни картинками. С удовольствием сжевала предложенный обед. Хотелось поболтать, да не с кем! Сделала пару попыток, подергав Амиго за локоть, но наткнулась на непонимающий, даже слегка раздраженный взгляд из-под канотье. Обиженно надула губы, но Амиго это не тронуло. Дуться надоело, заглянула к Тузику в сумку. Потрогала его и испугалась. Тот будто окаменел. Потом вспомнила, что Олегыч предупреждал об этом, и успокоилась.
   - Георгий Иванович, - нарочито уважительно и громко обратилась к Димычу, - я совсем запуталась во времени. Что, куда переводить, вперед или назад, на сколько часов, никак не пойму! Когда посадка?
   - Посадка через тридцать минут, - приподняв шляпу и взглянув на часы, тихо пробурчал Димыч.
   - Спасибо! - вздохнула Жанна и успела заглянуть под канотье, в лицо Амиго.
   Как-то неуютно стало от увиденного. Поплывший грим исказил лицо, будто судорогой, и уже не Валторн, но и не Амиго, а чужой человек ответил Жанне. И человек этот явно пребывал в тревожном состоянии.
   "Что так тревожит его? Даже от обеда отказался, сославшись на якобы кишечные колики. А может, у него и в самом деле, эти колики? Нет... Непохоже. И тревожит его что-то более серьезное. Но что? Непонятно. Кажется, все самое опасное - позади. Все получилось как надо. Таможню и границу на Кубе проскользнули - без сучка и задоринки. В Москве на него и тем более никто не взглянет. На промежуточной посадке, в Марокко, уверена - никаких проблем не возникнет. Нас там из специального зала для транзитных пассажиров никуда и не выпустят. Никаких причин для тревоги. А он - нервничает и волнуется, без сомнения. И от этого - как чужой вдруг стал. За весь многочасовой полет и двумя словами со мной не перекинулся. Что-то тут не так. Явно переигрывает... А может он совсем и не переигрывает? А, наоборот, по мере приближения к Москве, сбрасывает свои маски - Амиго, Валторна, и становится самим собой? Чужим и недоступным?"
   Заразная штука - тревога. Чувство, которое люди понимают без слов, чуя на уровне инстинкта, или осязают кожей, а иной раз обоняют носом, и тогда говорят - в воздухе запахло бедой. Вот и Жанна поймала тревожные флюиды, исходящие от Амиго, настроение омрачилось, сердечко затрепыхалось, голова разболелась. А когда выглянула в иллюминатор и увидела, что снижающийся самолет запутался в густых дождливых тучах, настроение испортилось окончательно, и даже благополучная посадка в транзитном аэропорту в Рабате, вызвавшая благодарные аплодисменты пассажиров, не оживила и не обрадовала Жанну...
  
  
   Глава 22
  
   ...Весь мир плакал... Обливался слезами иллюминатор, содрогался в рыданиях самолет, выруливающий на взлетную полосу, хлюпала носом рулежная полоса, отражая мерцающий свет судорожно всхлипывающих сигнальных фонарей. И даже стюардесса, которой предписано неизменно сохранять на лице улыбку, жалобным слезливым голосом попросила: - "Пристегните, пожалуйста, ремни..."
   Самолет взлетел. Кресло рядом с Жанной пустовало. Уткнувшись лбом в холодный, плачущий иллюминатор, Жанна беззвучно проливала слезы вместе со всем миром.
   Вот так всегда. Мир то плачет, то смеется... Это аксиома. Вся жизнь состоит из сплошных аксиом. Первая любовь должна быть несчастной. И это аксиома. Весь мир знает об этом, и ничего невозможно поделать. Остается смириться и плакать... Слезы - это доказательство аксиомы. Хотя аксиома, как известно, не требует доказательств, но, вопреки математической логике, миллионы девчонок на всей планете пытаются доказать ее, следуя исключительно своей женской логике. И тогда проливается дождь, такой как сейчас, и весь мир плачет...
   "Никогда, никогда в жизни я больше не полюблю! Права мама, права Татьяна. Они не пытаются доказать того, что и так известно миру. Вся наша жизнь - это огромное хлюпающее болото. Люди барахтаются в нем, в надежде уцепиться за ближайшую кочку. А она, оказывается, уже занята кем-то, и его оттуда дубиной по башке - хрясь! Не лезь не на свое место! Изредка кому-то повезет, отыщется свободное местечко, так он, отплевываясь, взберется на него, и давай охранять. И совсем уж редко - вдруг протянет руку помощи кто-то и поддащит на свою кочку. Если уместятся вдвоем на ней - хорошо. Купят телевизор, холодильник, детей родят. А как только детишки подрастут - спихнут в трясину, - выплывайте сами! Могут совет напутственный дать, но детишки все равно его не послушают, и будут барахтаться, захлебываясь и выплывая, до тех пор, пока не найдут свободное место, или кто-нибудь не протянет руку.
   Амиго сказал, что я спасла его. Я протянула руку, затащила его к себе, но мы не поместились на моей кочке. И вот я снова в болоте бултыхаюсь, пока кто-нибудь не протянет мне руку, не спасет...
   Никогда, никогда я больше не полюблю. Пускай меня теперь спасают и затаскивают за шкирок к себе..."
  
   Пахнув жасминовым ароматом, на пустующее место присела Татьяна, ласково взялась за предплечье, потрепала и зашептала:
   - Жан, Жанночка, ну что ты? Я вижу, ты плачешь... Не надо, не стоит он этого...
   Жанна всхлипнула в ответ.
   - Ты знаешь, Тань, - после паузы тихо произнесла, - мне кажется, что я за несколько дней прожила целую жизнь: любила и ненавидела, надеялась и разочаровывалась, я испытала мгновения самого настоящего женского счастья и минуты самого страшного отчаяния, когда жить не хочется. И закончилось все так, как и должно закончиться. Полным крахом. Так что в нашем споре победила ты, признаю это. Ищи мужчину, который полюбит тебя, а ты уж как-нибудь...
   - Я завидую тебе, - тихо произнесла Татьяна, и ее глаза затуманились слезами.
   - Ты? Мне? - удивилась Жанна и взглянула на подругу. Увидев слезы в ее глазах, изумленно похлопала веками, смахивая собственные. - Тань, ты что это? Что случилось? Ты чего плачешь?
   - Я завидую тебе, - пробормотала Таня, - тому, как ты умеешь любить. У меня такого никогда не было, и, наверное, не будет...
   - Нашла чему завидовать, - недовольно всхлипнула Жанна. - Тебя вон какой замечательный парень полюбил, - Жанна кивнула головой в сторону кресла с задремавшим Олегычем. - Из-за тебя раньше срока с Кубы улетел. Будущий светила медицины, не сомневаюсь. Красивый, умный. Чего еще тебе надобно? Наслаждайся и радуйся своему везению, а ты завидовать вздумала сомнительной любви.
   - Конечно, - согласилась Татьяна, но слез не осушила, - конечно, Олегыч - очень хороший, умный, перспективный... Но...
   - Подожди-ка, - заволновалась Жанна, - тебе он что, не нравится?
   - Нет, мне он нравится, и даже очень, - поспешно ответила Татьяна, будто испугавшись, что Жанна прямо сейчас отберет у нее Олегыча. - Мне даже кажется, что я люблю его, но я никогда не смогу любить как ты, чтобы вены себе резать. И такого счастья не смогу испытать как ты от своей любви, чтобы сказать, это самый счастливый день в моей жизни! Вернее, сказать так могу, но испытать - вряд ли. Я даже ненавидеть не умею как ты.
   - Ты это брось, - принялась успокаивать Татьяну Жанна. - Ты обязательно будешь счастливой, ты обязана быть счастливой в любви, хотя бы ты... А по поводу своей любви я вот что думаю... Помнишь, в детстве любили играть в "клады"? Вырывали в земле ямку, красиво укладывали в нее разноцветные стеклышки, монетки, пуговицы, затем закрывали прозрачным стеклом и присыпали землей. Рисовали карту и на следующий день отправлялись на поиски клада. Так вот что в той игре было самое завораживающее? Момент поиска собственного клада! И не важно, что сама же и собрала его, сама зарыла и карту нарисовала! Всегда, до последнего момента верилось, что сейчас отроешь свой клад, а там - вместо стекла, копеечных монет и пуговиц - золото и бриллианты! Вот и моя любовь - сродни поиску такого "клада". Сама придумала, сама спрятала, сама нашла...
   - Что-то я не пойму тебя, подруга! - Татьяна отстранилась и внимательным взглядом оглядела Жанну. - Ты минуту назад сказала, что испытала минуты самого настоящего женского счастья! Разве это игра?
   - А почему нет? Ведь тогда, в детстве, я тоже испытывала минуты настоящего счастья и радости во время поиска. Счастье и реальная жизнь - вещи не совместимые. Чтобы испытать счастье, надо сначала что-нибудь выдумать. А жизнь ни за что не раскошелится на такой подарок!
   - А вот это верно! - согласилась Татьяна. - Я поэтому, наверное, и не испытывала такого счастья, как ты, потому что не умею выдумывать.
   - А впрочем, бог с ним, со счастьем! - грустно улыбнулась Жанна. - Жизнь продолжается, а значит, все у нас с тобой, подруга, еще впереди!
   Жанна с Татьяной, прижавшись головами друг к другу, как две старушонки на завалинке, вздыхая и всхлипывая, глубоко задумались.
   - Девушки, у вас все в порядке? - озабоченно склонилась над подругами стюардесса, протягивая к ним поднос, заполненный россыпью леденцов под названием "В полет".
   - Да, - шмыгнула носом Татьяна и захватила с подноса полную горсть конфет.
   - Иди, - перекатывая во рту леденец, подтолкнула Таню Жанна, - видишь, Олегыч тебя глазами ищет. Иди к нему, соскучился.
   - А ты больше не будешь плакать? - спросила Татьяна.
   - Нет, - кивком головы ответила Жанна.
   - Честное слово?
   - Честное пионерское...
  
   ... Молодая симпатичная барменша, с высоко взбитой прической цвета красного дерева, облокотившись на стойку, с интересом поглядывала на единственного посетителя маленького бара, разместившегося на втором этаже в здании аэропорта. Сначала он привлек ее внимание своей молодостью и красотой. Потом она обратила внимание на его трость, прислоненную к столику. Вроде не хромает, а ходит с тростью! Затем, когда он заказал вторую чашку кофе и все это время неотрывно смотрел в окно, выходящее на летное поле, барменша заволновалась, снедаемая любопытством. Но профессиональная выучка не позволяла ей совать нос в дела посетителя. И бедной барменше, явно скучающей из-за отсутствия посетителей в ночное время, оставалось лишь гадать, кто этот молодой красивый человек, почему так долго смотрит в окно, ожидает кого-то, или встречает?
  
   Димыч, (это был именно он) неотрывно, с тоской смотрел на темное летное поле. Несмотря на ночь и сильный дождь, жизнь на поле кипела на полную катушку. Руководимые незримой силой, по нему сновали трапы, игрушечные самолеты послушно взлетали и садились, рулили по полю, останавливались, заглатывая или выплевывая фигурки людей, горы чемоданов, ящиков и коробок. Что это были за самолеты, какой марки и чьей авиакомпании, распознать через залитое водой окно не представлялось возможным. Поэтому Димычу казалось, что его самолет, тот самый, на котором он прилетел сюда, и который должен умчать его друзей в Москву, все топчется по полю, ожидая недосчитавшегося пассажира. И, хотя давно объявили о взлете его самолета, Димыч все еще до конца не верил в это, пристально всматриваясь в мокрое окно.
   Это было верным шагом - не покидать здание аэропорта, а подняться сюда, на второй этаж, в бар, - здесь его точно искать не будут. Да и будут ли вообще искать? Пузцов обещал все уладить. Никаких угрызений совести перед Федором Эдуардовичем Димыч не испытывал. Чего уж там Пузцов нафантазировал о нем, остается только догадываться, но совесть у Димыча чиста, потому что ничего он не врал, не выдумывал, и в соратники по борьбе к нему не набивался, а сказал лишь, что ему надо улететь вместе с группой по документам Валторна, но не в Москву, а в Рабат. Первая часть плана - вылет с Кубы - легко удалась с помощью друзей. Во вторую часть плана - остаться в Марокко - посвятил лишь Пузцова и Олегыча. Они то и помогли осуществить этот план. С их помощью в туалет транзитной зоны зашел Георгий Иванович Валторн, мучившийся от кишечных коликов, а вышел - серый, скрюченный уборщик мусора, нагруженный щетками, ведрами и тряпками. Затем, незаметно проскользнув из транзитной зоны, уборщик зашел в туалет в зале ожидания, а вышел вместо него - молодой красивый человек, одетый по последней моде, с тростью в руке...
  
   ... Кресло рядом с Жанной пустовало недолго. Сначала на нем очутилась Плотва в потешном наморднике, глядевшемся на ней также нелепо, как если бы на бегемота надели узду. Плотва, вытянув морду, принялась обнюхивать Жанну. Свой ли? Не надо ли обтявкать? Вслед за ней, перехватив собаку на руки, в кресло плюхнулся Рудик и радостно сообщил:
   - Вот и мы.
   Жанна, посмотрев на гостей, грустно улыбнулась.
   - Ой, погоди-ка, - Рудик тревожно нахмурил брови, устремив озабоченный взгляд на голову Жанны, - что это у тебя на голове? - Принялся рукой рыскать по рыжим волосам Жанны. - Нет, кажется, это в ухе!
   - Что там, что? - испугалась Жанна и замерла, ожидая, что сейчас Рудик снимет с нее какую-нибудь гадость вроде гусеницы, или, не дай бог, паука.
   - Точно, в ухе застряло, - удовлетворенно произнес Рудик, и, пощекотав Жанне ушную раковину, извлек из нее банан. - Вот, смотри, что у тебя в ухе торчало!
   Жанна облегченно рассмеялась.
   - Ну, ты фокусник, прямо не хуже Валторна!
   - Конечно, мы с Плотвой ничуть не хуже. Ты возьмешь нас в свое представление?
   - Какое представление? - от чистого сердца удивилась Жанна.
   - В то, которое ты обязательно поставишь!
   Жанна, смутившись, отвела глаза.
   - Откуда ты знаешь, что я мечтаю заниматься постановкой? Я никому об этом не говорила, кроме одного человека.
   - Не волнуйся, этот человек мне ничего не болтал. Только, поверь, догадаться об этом совсем не сложно.
   - Мне еще учиться и учиться для этого надо, - окончательно стушевалась Жанна.
   - Мы с Плотвой думаем, что можно учиться и работать одновременно. Постигать науку, так сказать, в процессе... Я знаю, ты сможешь. У тебя - талант, а его, как известно, не пропьешь... Ты сейчас просто пребываешь в состоянии фрустрации, но это пройдет.
   - Во фру... чем? - непонимающе сдвинула брови Жанна.
   - Во фрустрации. Это означает крушение надежд. У меня было такое, я знаю, - пояснил Рудик.
   - Это верно. Крушение надежд, - грустно согласилась Жанна. - Спасибо тебе, Прудик, за понимание, - и благодарно почесала Плотву за ухом.
   - Спасибом сыт не будешь, - нравоучительно ответил Рудик. - Ты мне обещай, что возьмешь нас с Плотвичкой в представление, тогда и будем квиты.
   - Хорошо, обязательно возьму. Всех вас возьму, - растроганно пообещала Жанна.
   - А банан скушай, он настоящий. Бананы поднимают настроение, так что лопай, пока я добрый!
   Подхватив Плотву, Рудик ретировался...
  
   ... Барменша вздрогнула от грохота. Вопросительно посмотрела на посетителя, увидев, что тот, согнувшись, полез под стол, поняла, что грохот вызвала упавшая на кафельный пол трость.
   - Что-нибудь еще желаете, сэр?
   - Да. Пожалуй, еще кофе, - смущенно улыбнувшись, ответил Димыч, выбираясь из-под стола.
   - Встречаете кого-нибудь? - не удержалась от вопроса барменша, услужливо подавая чашку кофе.
   - Нет, провожаю, - ответил Димыч.
   - Любимую?
   - Да, любимую, - опустив веки, ответил посетитель.
   Барменша, ругая себя за то, что, нарушив профессиональные правила, все-таки влезла в личную жизнь посетителя, торопливо ушла за стойку.
   "Провожаю, - повторил про себя Димыч, отхлебывая горячий кофе, - провожаю любимую".
   Как-то не по-мужски он простился с Жанной. Хотел посвятить ее во вторую часть плана, да Олегыч отговорил. Расстроится, может невольно все испортить, - привел убедительный довод Олегыч, и Димыч легко согласился с ним. И вот теперь сидит и мучается самоедством.
   "Смалодушничал", - поставил себе диагноз и сделал лицо, подобающее для такого случая...
  
   Когда пустующее кресло занял Эдвард, Жанна уже не удивилась.
   - Грустишь? - вполне серьезно, без обычных подколок спросил Эдвард.
   - Да, - также серьезно и чистосердечно ответила Жанна.
   - Не стоит. Не такой парень тебе нужен.
   - Откуда ты знаешь, какой мне нужен, а какой не нужен? - подивилась Жанна.
   - Представь себе, знаю. Не одна ты всезнайка!
   - Интересно послушать, - изобразив заинтересованный вид, сказала Жанна.
   - Послушай, если интересно, - согласился Эдвард. - Тебе нужен не такой, как этот Амиго, а наш, цирковой парень, который будет понимать тебя.
   - Интересно, интересно, - ехидно поддержала Жанна.
   - Я серьезно говорю, - досадливо проговорил Эдвард. - Ты сама не сознаешь, Жанна, какой ты талантливый режиссер - постановщик. Посмотри, как всего за одну репетицию ты перекроила и перестроила представление, сколько нового, интересного внесла, и как безжалостно избавилась от серости! Мы такого успеха никогда не имели. Каждый номер, в отдельности, вроде бы хорош, а все вместе... Динамики, энергии не хватало. А ты все это привнесла, безо всяких спецэффектов!
   - Ты действительно так думаешь, или чтобы меня успокоить? - недоверчиво поинтересовалась Жанна.
   - Я уверен в этом! Представляешь, если у тебя будет возможность использовать весь потенциал цирка? Арена, музыка, свет, спецэффекты... Ты такое сотворишь! - восторженно ответил Эдвард.
   - Я, конечно, благодарна тебе, что ты такого высокого мнения о моих талантах, только мне непонятно, как это вяжется с тем, какой мне парень нужен или не нужен?
   - Для того чтобы ты могла реализовать себя как постановщик, тебе нужен надежный тыл, из наших, цирковых, - повторил Эдвард. - Надежный мужик, понимающий и любящий тебя.
   Жанна задумалась. Уже не первый человек говорит ей об ее талантах. Конечно, сама она никогда не сомневалась в них, но то, что об этом говорят ее коллеги, значит очень много.
   Ее взору привиделась красочная афиша, призывающая зрителей посетить сногсшибательное представление. Внизу афиши крупными буквами начертано - Режиссер - постановщик - заслуженная артистка РСФСР - Жанна Вильм. Потом почудилась арена, где, молниеносно сменяя друг друга, мелькают яркие, ритмичные, неповторимые выступления, по залу разливаются искусственно подаваемые ароматы, каждому аромату сопутствует своя, своеобразная музыка, и все это действо объединено единой идеей: "фантазия - это чье-то воспоминание". Зрители, погрузившись с головой в такую атмосферу, начинают вспоминать, фантазировать, мечтать, - словом, грезить наяву.
   У Жанны от такой фантазии аж ладошки зачесались! Эдвард, заметив, как заблестели глаза у будущего режиссера - постановщика, решил ковать железо, пока горячо.
   - Жанна, выходи за меня замуж, - прямо в лоб, без предварительных прелюдий, выпалил Эдвард.
   - За тебя? - спокойно спросила Жанна, все еще пребывая на своем уникальном представлении.
   - Почему бы и не за меня? Я всегда сумею понять и помочь тебе, во всем, не сомневайся. И никогда не предам.
   - Эдвард, а как же любовь? Разве можно без нее замуж?
   - Любовь? Может быть, тебе хватит моей любви? А ты уж как-нибудь привыкнешь. Я от тебя ничего не хочу требовать, мне достаточно того, что я тебя буду любить. А потом у нас родится сын, или дочка, и будет у нас цирковая династия.
   Жанна попыталась опуститься на землю, но это не очень то получилось - самолет, летящий на высоте в десять тысяч метров, удерживал ее выше облаков. Поэтому на арене вдруг, трогательно держась за ручки, возникли мальчик и девочка, лет шести. Мальчик, одетый в белые панталончики и белую рубашечку с кружевным воротничком, стукнул ножками, чопорно и сдержанно наклонив голову в поклоне. Девочка, в пышной многослойной юбочке, тряхнув огромным белым бантом на золотоволосой головке, лучезарно улыбаясь, присела в книксене. Зал визжал и сучил ножками в восторге.
   - Здорово, - мечтательно произнесла Жанна. - Всегда завидовала цирковым династиям.
   - Я тоже... Ты не торопись с ответом, подумай, время есть, - Эдвард положил руку на колено Жанне, как бы предупреждая ее от необдуманных ответов.
   - Хорошо, я подумаю, - Жанна сумела все-таки слегка приземлиться, - и обязательно отвечу тебе.
   - Я буду терпеливо ждать, - обрадовался Эдвард и понял, что сейчас ему необходимо удалиться, оставив Жанну наедине со своими мыслями, дав возможность спокойно переварить его предложение. - Пойду на свое место.
   Жанна не возразила и проводила жениха задумчивым взглядом.
   "Ну, вот и рука протянулась..."
  
   ... "Впрочем, что я мог сказать Жанне? - продолжал уговаривать себя Димыч. - Прости и прощай, любимая? С заламыванием рук и страдальческим видом? Как-то театрально. А может быть, так и надо было сделать? Не знаю".
   Зачем-то вспомнилась пьеса "Без вины виноватые". Любимая пьеса мамы.
   "Вот и мама, как сказал Олегыч, терзается иллюзорным чувством вины предо мной. И зачем вообще человеку дано это чувство? Для самоистязания или очищения? Удивительно, как многого я еще не умею и не понимаю в этой жизни!"...
  
   Жанна в одиночестве оставалась недолго. Кряхтя и что-то бормоча под нос, в узкое кресло протиснулся грузный Пузцов.
   - И чем думали, когда такие узкие кресла проектировали?
   Жанна в ответ деликатно промолчала. Федор Эдуардович, с трудом извернувшись, пошарил в кармане пиджака и извлек из нее конфету. Протянул Жанне.
   - Скушай, вкусная конфета, такие только в самолете дают, в магазине не купишь.
   - Спасибо, - с благодарностью приняла конфету Жанна, хотя в ее кармане таких лежало не меньше десятка.
   - Скоро прилетим. В Москве снега, наверное, намело, мороз... Акклиматизироваться надо успеть до Нового Года, чтобы не заболеть на праздник.
   - Говорят в Москве сейчас - минус двадцать, - поддержала разговор Жанна.
   - Вот видишь, - принялся убеждать Пузцов, будто Жанна оспаривала его слова, - из плюс двадцать - сразу в минус двадцать. Чревато. Чревато...
   - Федор Эдуардович, - ухмыльнулась Жанна, - вы, наверное, пришли, чтобы успокоить меня? Так не стоит, я уже успокоилась.
   - Вот умница! - обрадовался Пузцов, в самом деле находившийся в затруднении, не зная, с чего начать разговор. - Я всегда догадывался, что ты умница, все понимаешь. Амиго, конечно, отличный парень, но не пара тебе, не пара...
   - А кому же он пара? - не сдержалась Жанна. - Вашей Нюсе?
   - И Нюське он не пара, - убежденно сказал Пузцов. - Он никому не пара. Потому что работа у него такая. Нельзя ему сейчас никакой пары заводить. Так что не горюй, ты - вон какая красавица, у тебя поклонников - не счесть, без пары долго не останешься, не то, что моя Нюся.
   Жанна молча слушала Пузцова, согласно покачивая головой.
   - И еще. Вы все - молодцы, хорошо отработали гастроли, особенно последний концерт. Я походатайствую за вас, где надо, так что готовьтесь, следующие гастроли поедете в капстрану.
   Удовлетворенный собственной добросердечностью, Пузцов выбрался из кресла и важно удалился на свое место.
   "Облагодетельствовал... - проводила Пузцова язвительной мыслью Жанна. - И вообще, все эти соболезнования становятся забавными. Интересно, кто следующий?"...
  
   ... В бар зашел полицейский. Кинув равнодушный взгляд на Димыча, прошел к стойке и попросил кофе. У Димыча екнуло, совсем чуть-чуть, и испарилось. Взглянул на часы.
   "Не надо суетиться, - приказал себе. - Уйду после того, как приземлится их самолет".
   Надобно подумать о будущем, о том, что дальше делать и как жить, да не думается. И о прошлом думать не хочется. И такое состояние связано, видимо, с самолетом, летящим сейчас в Москву. Как те люди, сидящие в том самолете, так и Димыч, находится сейчас между небом и Землей, вне времени, между прошлым и будущем, и такое "подвешенное" состояние Димычу нравится. Эдакая душевная невесомость, когда сброшены оковы прошлого, и не накинуто бремя будущего. И смысл бытия заключен в чашке обжигающего кофе и проливном дожде, заливающем окно бара...
   Полицейский, выпив кофе, рассчитался и, не взглянув на Димыча, покинул бар...
  
  
   ...Следующим оказался Олегыч. Молча присел рядом с Жанной и полез в карман пиджака.
   "И этот конфеткой угощать станет?"
   Но Олегыч ничего не достал из кармана, а, посмотрев на сумочку, стоящую на коленях Жанны и прикрытую сверху белым носовым платком, спросил:
   - Как там Тузик?
   - Тихо, не шевельнется. Я все беспокоюсь, не умер ли?
   - Нет, не должен. Я дозу правильно рассчитал. Должен проснуться тогда, когда уже из аэропорта выйдем.
   - Как еще на нашей таможне получится, неизвестно. Не отберут?
   - Надеюсь, пронесет. В крайнем случае, как договорились, утверждай, что это - чучело.
   Олегыч снова полез в карман, достал из него в этот раз что-то, и, не показывая Жанне, вложил предмет в ее ладонь.
   - Что это? - спросила Жанна и раскрыла свою ладонь. На ней сиротливо лежал потертый кожаный мешочек, с матрешкой внутри. Жанна отчетливо рассмотрела песчинки, въевшиеся в старую кожу, с того самого берега, где она счастливо смеялась, мечтала, любила и была любимой.
   - Это талисман Амиго. Он передал его мне?
   - Да. Он просил передать его тебе.
   - И это все? - разочарованно спросила Жанна, осознав, что ей недостаточно одного лишь талисмана для того, чтобы расстаться со своей первой любовью навсегда.
   - Нет. Он просил передать тебе, - Олегыч замялся, и Жанна требовательно и вопросительно взглянула на него. - Он просил передать тебе, что любит тебя, но не может быть рядом. Просил простить его, если он причинил тебе боль. И еще...
   - Все, - резко прервала его Жанна. - Этого достаточно. Все как в классических романах. Безделушка на память, прости и прощай. Больше ничего не надо, будет перебор. Полное крушение надежд, фрустрация... - сардонически ухмыльнулась.
   - Зря ты так, Жанна, - горько произнес Олегыч, приподнимаясь в кресле. - Романы выдумывают не люди, а сама жизнь. Если для тебя мое слово хоть что-то значит, поверь мне, тебя полюбил самый замечательный парень, из всех, кого я знаю. И еще он просил передать тебе, что зовут его - Димыч....
   На панели зажглась красная лампочка со словами "Пристегните ремни", безрадостный голос стюардессы произносил намертво заученные слова: "... Займите свои места, приведите спинки кресел в вертикальное положение..."
   Жанна, раскрыв ладонь, долго смотрела на талисман Димыча, вспоминая и прощаясь со своей любовью, а когда заглянула в иллюминатор, с удивлением обнаружила, что все слезы превратились в снег, летящий не на землю, а куда-то назад, туда, где остались Димыч и ее любовь. Жанне привиделась зеленая елка, расцвеченная огнями и увешанная блестящими игрушками, послышались звон бокалов, бой курантов, гимн, и предчувствие начала чего-то нового, обязательно хорошего, охватило девушку. Жанна смиренно уткнулась лбом в иллюминатор, с печальной и счастливой улыбкой на устах и прошептала:
   - Прощай, Димыч... Начало всегда там, где ты есть...
  
   ...Димыч взглянул на часы. Все. Теперь, без сомнения, самолет приземлился в Москве, можно уходить. Как раз и дождь закончился. Приподнялся из-за столика, обменялся с барменшей приятельскими взглядами и направился к выходу.
   - Сэр, вы забыли свою трость, - услышал оклик.
   - Да, спасибо, - поблагодарил за напоминание, подхватил трость и, поигрывая ею, покинул бар.
   Прогулочной походкой пересек зал ожидания аэропорта, открыто и честно глянув в глаза полицейскому, стоящему на выходе, вышел на улицу и остановился в легком замешательстве.
   Прошелестев по мокрому асфальту, прямо перед Димычем остановилось такси, прицельно плюнув на начищенные ботинки грязной лужицей. Оглядевшись по сторонам, не увидел никого, спешащего к машине, пожал плечами, распахнул дверцу и уселся рядом с водителем, установив трость между колен.
   - Сэр, вы без багажа? - спросил водитель.
   - Абсолютно без, - ухмыльнулся в ответ Димыч.
   - Куда ехать?
   Димыч ответил, подумав одну секунду:
   - ВПЕРЕД!!!
  
  
  
  
  
   346
  
  
   518
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"