Три года, как ушла из жизни Женя - моя жена. Большего кошмара в своей жизни я до этого не знал. Невозможно поверить в смерть самого близкого человека даже тогда, когда накануне тебе говорят, что у него метастазы по всему телу, и он должен умереть сегодня вечером, ночью или завтра утром. И с этим я должен продолжать жить.. Она умерла поздно вечером через день, когда я уже не сомневался в ошибочности диагноза врача. Ее последние слова были: "Мишенька, дай попить". Мишенькой она называла меня в прошлой жизни...
Пол года после ее смерти я возвращался домой только для того, чтобы есть и спать, находиться в нем я не мог - все напоминало мне о ней. Я сам не понимаю, как мне удалось переломить себя. Возможно, помогло то, что после ее смерти я совершенно случайно узнал, что болен сам, и могу умереть в любой день. И это придало мне силы жить. Каждый день я рассматривал как подарок судьбы.Уже через пол года после ее смерти, оформив все дела, связанные с завещанием и оформлением на себя квартиры, я совершил первый выезд за рубеж - три дня на пароме из Питера в Хельсинки, Стокгольм, Таллинн. К тому времени я потерял больше двадцати кг. веса, сидя на диете, которая едва не довела меня до смерти. Именно тогда, стоило мне увидеть все яства, я начал есть... и жить.
В нашем архиве я еще раньше нашел написанные Женей без всякой правки, наспех, скорее всего, где-то после нашей женитьбы "Мелочи жизни", прочел их и не отнесся к ним серьезно хотя бы потому, что многие факты перемешаны там с ее фантазией, связанной главным образом с именем одного мужчины, трагическая судьба которого стала едва ли не главной темой "Мелочей жизни".
В память о Жене я решил опубликовать ее "Мелочи жизни" без всяких купюр.и правок. Все имена и фамилии в них, кроме моего, там вымышленные, но за ними, за исключением того самого мужчины, стоят реальные люди.
1 Вместо вступления
Юрка любит говорить, что он живет в атмосфере Богемы. Мы приходим в его узкую, с крохотным окошком, комнату, стены которой сплошь закрыты Юркиными этюдами,и читаем стихи. Стихи бывают разные - плохие и хорошие, непризнанные и признанные. маститых и начинающих.
Мы все считаем себя тоже начинающими. мы все тоже пишем. И нас в "наших кругах" даже принимают как затерянных гениев, во всяком случае, Юрку. Залогом тому Юркина борода. Недавно Юрка женился. И наши встречи приняли более домашний характер.
Вообще-то мы не любим это слово"домашний". От него веет чем-то затасканным, затюканным, абажурным. И женатые ребята относятся к своим женам как к боевым литературным подругам.
Время идет, мы уже почти все переженились. Но мы остаемся верны своим идеалам юности, мы спорим и мечтаем, рвемся из постромок быта куда-то туда, за пределы комнаты, улицы, города, за пределы Вселенной.
Мы не все точно знаем, чего хотим, мы еще не раз упадем и не раз потеряем веру, но где-то там, на вершине все равно остается наше что-то, во что в тайне души верят даже самые отчаянные нигилисты.
Мой комментарий.
Юрка - это Александр Морев (Пономарев), с которым я познакомился, работая на фабрике после того, как помог ему, поэту и художнику, устроиться художником на работу. И хотя его вскоре уволили, мы подружились с ним. Это был замечательный человек, очень талантливый, но совершенно неорганизованный. не вписывавшийся в рамки советской идеологии и правил. Он замечательно читал свои стихи, и когда ему давали "трибуну" ( в те достаточно вегетарианские времена существовали ЛИТО (литературные объединения), т.н. кафе поэтов и другие площадки, где поэты могли собирать своих поклонников. Мы с Женей часто бывали на таких сборищах и компаниях, познакомившись через Морева и с другими интересными людьми. Сам Морев очень хорошо относился ко мне и Жене, беря ее под защиту, когда некоторые из его круга не проявляли к ней должного внимания. Морев женился на очень красивой девушке, которая целиком и полностью посвятила ему себя, работая, печатая его стихи и проявляя по отношению к нему такую заботу, которой никто из нас не удостаивался от своих жен. Сам Морев пробавлялся случайными заработками, которыми едва ли мог без жены прокормить даже самого себя. Но при этом он был одним из самых талантливых поэтов того времени в Питере,.
2 О времени и о себе
Нам казалось, что война - это обычное состояние жизни. Нам было по 2-3 года, когда запылали украинские хаты и появились первые сироты второй мировой. А для ребенка в 3 года - это вечность. И было в порядке вещей, что папа где-то воюет ( у него вся грудь в орденах!), что мама с утра до ночи работает (шьет фронту), что самая вкусная еда - черствый хлеб с солью.
Мы пошли в школу в первый послевоенный год. И первое слово, которое прочли, было Сталин. Нам было по 12, когда это слово перестало быть первым. В этот день учительница сказала нам, испуганным и ревущим: "Встаньте, дети. Сегодня умер тот..." Мы ждали, что мир встанет вверх ногами, свершится что-то страшное, и враг разобьет нас.потерявших нашего вождя.
Но этого не произошло. А когда мы окончили школу, .в райкоме читали письмо. И белый потолок кружился между колоннами, и мы вспоминали...
Я всегда мечтала войти к нему в кабинет. Тихо. Из-за стола поднимается самый мудрый, самый любимый...
-Ты молодец, - говорит мне Сталин.
Интересно, а как он назовет меня? Мое имя - Евгения. Но я люблю, чтобы меня называли по-мальчишески Генкой...
Было еще и дело Берия, и много других дел - неожиданных,диких для привыкших к тому, что все правильно и гладко.. Мы были детьми...
3.Я и моя подруга Инка
Зря я написала сначала себя, а потом Инку. В нашей дружбе Инка всегда стояла на первом месте. И не потому, что волосы у нее кудрявые, а у меня висят, как палки, и не потому, что она учится хорошо, а я так себе. И не потому, что дома у нее четыре книжных шкафа, и кроме того ( моя несбыточная места!) старшая сестра.
Четыре года назад. Мы уже студенты. Мы сидим, забравшись на диван. Мы должны готовиться к экзамену по математике, но...
-Я никогда не любила, - говорит Инка. - Знаешь, я никогда не танцевала с мальчишками.
Я искушена в этом вопросе чуть-чуть больше Инки. Но она такая доверчивая и наивная, что я кажусь себе взрослой опытной женщиной. Инка - ребенок. И я добровольно беру на себя роль опекунши. А ребенку оставляют самое вкусное, уступают само лучшее. И потому Инка в нашей дружбе на первом месте.
4. Снова вместо вступления
Это теперь у нас все женаты и замужем. А тогда женаты еще не были. Мы с Инкой учились на третьем курсе. Я ходила в ЛИТО у N-ской заставы. И там я познакомилась с Юркой, Мишкой и Зойкой. И еще с другими ребятами.
5. Сначала
"В окно стучится ветка,
И шепчет мне о чем-то,
Девчонка- статуэтка,
Растрепанная челка".
Это мой голос. Я стою,опираясь о край стола.
-Плохо, - говорит Юрка. Кошмар какой-то.
Зойка насмешливо улыбается. Она вообще не считает мои стихи стихами. И она всегда насмешливо улыбается.
А Мишка молчит.
И Глеб молчит. Молчит и теребит какую-то бумажку. У него гладкие белобрысые волосы и бесцветные глаза.
-Если вспомнить Марину Цветаеву, - медленно, с расстановкой произносит Ким Арбузов. Он всегда вспоминает Марину Цветаеву.
Я не смотрю на них. Я наперед знаю, что будет дальше. И что скажет староста Ленка Лидина, и как высмеет меня Володя Малайкин, и как отвернется к окну Олег Ревизов. И что с ней говорить. И как подведет всему итог руководитель Иван Аркадьевич Вазов.
-Что-то есть, - говорит Иван Аркадьевич, - но работать, работать и работать. Это вам не персики кушать.
И почему он всегда вспоминает персики?
Мой комментарий.
Инка - это Ирма, единственная подруга Жени. Уже давно живет с мужем в Израиле. Уехала туда с двумя маленькими детьми.Их долго не выпускали, ее муж Ося был одним из самых известных "неотпускников" в Питере, его даже сажали на десять суток- якобы за хулиганское поведение. Помню, как еще в начале нашего знакомства удивлялся силе привязанности Жени к своей подруге, хотя сам раньше почти ежедневно встречался со своим другом Володей, моложе меня, что не мешало ему приобщать меня, замкнутого и скрытного, к женскому обществу, с которым я редко когда находил общий язык.
Зойка - это Рая, подруга девушки Володи. Именно она привела меня в ЛИТО библиотеки Маяковского, где я впервые увидел Женю, впрочем, не обратив на ее особого внимания. Лишь позже заметил, что она выделяется умом. Я не помню, когда мы начали впервые разговаривать, думаю, это произошло через Раю, с которой меня связывали тогда довольно сложные отношения.
В ЛИТО я появился много позже, чем об этом пишет Женя. Настолько, что на фото членов ЛИТО она и Рая сидят в первом ряду на первом плане, а я стою за всеми в самом конце.Хотя уже получил как новичок право прочесть свой рассказ, что было лестно, но гордо отказался по причине отказа читать другие рассказы, отвергнутые старостой ЛИТО Лидой ( Ленкой Лидиной). Позднее мы с Женей, женатые и поглощенные сами собой, покинув ЛИТО, бывали в ее доме .Ким Арбузов - это, скорее всего, Игорь Ефимов, ставший сначала детским писателем, а затем и взрослым, уже давно живет в США и часто публикуется в "Звезде". Володя Малайкин - Володя Марамзин, приятель Игоря в то время, они оба считались звездами ЛИТО и читали свои вещи, уже давно живет во Франции, был диссидентом в СССР. Вазов - это Виктор Бакинский, руководитель ЛИТО, не знаю, какой писатель, но очень неплохой человек.
И наконец - Глеб. Это Гера Шеф, привлекший сразу мое внимание, когда ему предоставили право прочесть свой рассказ. Уже тогда он выделялся среди собратьев по перу своим талантом и стилем, который не укладывался в рамки обычного письма. Я безоговорочно признал его настоящим писателем и не ошибся в этом. Но судьба его сложилась очень трагично, уже в перестроечные времена он покончил с собой ( как и Морев).. Гере удалось опубликовать свою повесть, и он решил посвятить себя литературе - ушел с работы, но дальше писал в стол - причем и на английском языке, изредка публикуясь за рубежом. Его вечно преследовал страх, чему были основания, т.к. его вызывали в КГБ. Меня и Женю связывали с ним и его женой в первые годы дружба, а затем он отдалился от всех...
Иногда я думаю, что стало бы с нами, мной и Женей, останься мы в ЛИТО. Но история не знает сослагательного наклонения....
6. Петр Самошин
Петр Самошин появился у нас неожиданно и просто. Он зашел к нам в пьяном виде под Новый год - сказал, что ошибся адресом, и остался до утра. Он читал нам такие же пьяные, как он сам, стихи о каком-то человечке, который мчится сквозь пургу и ветер к своей любимой и погибает, слетев с дороги в канаву в холодную зимнюю ночь.
Мы слушали и хлопали размякшими от тепла и вина ладонями и кричали:"Еще"! Утром я позвонила Инке и поздравила ее с Новым годом. Я оберегала ее от пьяных компаний. Новый год мы встречали порознь.
7. Ссора с Инкой
Мы поссорились. Это было тем мучительнее, что я привыкла к Инке, как к своей маленькой сестренке. Это было тем нелепей, что до последней минуты я не принимала наши мелкие ссоры всерьез.
С потерей Инки все куда-то рухнуло. Мир поломался, и меня понесло.
Была весна. Я шла по Невскому и неожиданно встретила Самошина.
-Привет, - сказал Самошин. -Куда бежит племянница Пушкина?
-Привет, - сказала я. Идемте куда-нибудь.
И мы пошли. За холодными окнами ресторана плыли огни Садовой. Мелькали какие-то силуэты. Совсем близко к стеклу, ограждающего от нас улицу, прошла девчонка в белой шапочке м черной шубке - как Инка.
-За музу!- сказала я. И затем выпила стакан какой-то гадости. Паркет стал невероятно скользким. Я еле дошла до дверей.
Когда я вернулась домой, мама ударила меня по щеке.
-Чудесно" - сказала я, открыла чемодан, , кинула туда пару платьев и ушла.
Петр Самошин жил в отдельной квартире. Меня разыскивали через милицию. Мама плакала, а дворник Самошинского дома кричал, что он не потерпит. Но я настояла на своем. Я осталась у Петра.
Он уступил мне одну из комнат. Эта квартира была домом какого-то друга, уехавшего в Нарьян-Мар по броне.
Мы жили в разных комнатах, а когда выходили утром на летницу, местное ханжество провожало нас "понимающими" глазами.
Самошин торопился в издательство. Я - в институт.Лохмтый лектор в очках читал строение древесины. Впереди темнел Инкин затылок в черных кудряшках. На меня смотрели с интересом. Все, конечно,знали.
Мне никто не верил. Никто не мог поверить, что 18-летняя взбалмошенная девица живет в квартире молодого человека, свято соблюдая ритуалы соседства.
Вокруг меня звонили в большие и малые колокола. Родители неоднократно хотели воздействовать на меня и уговорами, и угрозами. В институте специально собрали комитет и грозили исключить из комсомола.
Инка, вопреки всем представлениям о дружеской верности и возвращению в лоно друзей, в трудную минуту ходила так, будто ее это не касается. В ЛИТО молчали. Здесь теоретически признавали свободную любовь даже для девчонок.
"В окно стучится ветка". В мое окно никто не стучал. И в дверь тоже. все вокруг злобно оскалилось. И я, полуповерженная, едва стоя на ногах,бросила миру вызов.
Мой комментарий
Мне трудно поверить, что все это Женя написала не в 18 лет, а значительно позже, уже будучи замужем. . Я ее такой наивной не знал даже в самом начале нашего знакомства, когда ей было 24 года. Если бы в самом конце "Мелочей" она не писала обо мне, я бы не сомневался в том, что они написаны в 18 лет. Однако все говорит о том, что "Мелочи" написаны уже после нашей женитьбы.
Никакого Петра Самошина в ее жизни не было - ни в !8 лет, ни позже. Сам факт их знакомства, когда он якобы остался под Новый год ночевать в маленькой комнатке,где Женя жила с родителями и младшей на 10 лет сестрой, уже плод ее фантазии. Как и все остальное, что связано с этим человеком. Но я отношу главы, посвященные Петру Самошину, к самым интересным в "Мелочах". Жаль, я не читал их раньше,а то мог бы обсудить с Женей ее фантазии.
Я всегда считал, что не столько факты определяют биографию человека, сколько его мысли и желания. Желая и мечтая о чем-то, человек уже живет придуманной жизнью. Упрощенно говоря, когда женщина мечтает о близости с определенным мужчиной, если таковая даже не имеет места, это уже факт ее биографии. Возможно, этот факт даже значимее, чем реальный, когда нередко приносит ей одно разочарование.
Поссорившись с единственной подругой, Женя ищет ей замену. И находит в своих фантазиях.Это дает ей утешение. Она переносит некоторые детали из будущего в прошлое, когда ее переживания из-за ссоры с подругой достигли максимального накала. После того, как она осталась у меня и вернулась утром домой, ее мать, уже будучи знакома со мной, дала ей пощечину, скорее - в воспитательных целях, т.к это видела ее 14-летняя сестра.
В наши дни все эти девичьи переживания могут показаться глупыми. Однако в 60-е годы прошлого столетия даже самые простые девушки дорожили своей честью, и мужчинам приходилось очень нелегко, чтобы без обещания женитьбы на них обладать ими. Они хотели достаться своим будущим мужьям девственницами, чтобы у мужей не возникали никакие вопросы к их прошлому. Но Женя вполне могла нарушить это табу, если бы полюбила мужчину, что, собственно, и сделала весной 62 года, оставшись у меня ( я никаких обещаний не давал ей даже тогда, когда мы вместе летом уехали на юг). Я дорожил своей свободой и не собирался жениться раньше , чем в 30 лет. Однако, оставшись на неделю один, понял, что уже не могу жить без нее... 8. Мое убежище
-Да, говорит, Петр.-Ничего хорошего в этом мире нет. Все покупается и продается. Все умирает и источает смрад. Нетленно только искусство.
Петр болен. Тяжело и неизлечимо болен. Он знает это. И, может, это оправдывает его злобу против всего живущего. Он зол. Но добр. Это страшно. Рядом с его теоретической словесной злостью, рядом с бешеной тягой к запою уживается какое-то внутреннее тепло. Петр ненавидит благополучных и протягивает руку слабому. Он - мое убежище в эти темные одинокие вечера.
-Друзей нет, - говорит Петр. -Ты пиши, пиши... Стихи твои совесть и твое утешение. Стихи твой друг и недруг.
И я пишу. Где-то в глубине живет тощая надежда на то,что все примет прежние очертания - дом,беззаботное существование, всегда обед и теплая кровать. . И где-то рядом в еще более потаенной глубине живет ее сестра, такая же немощная и худая, внушающая мне веру в будущее новое, отметающее обломки. Какое оно?
У Петра выпуклые глаза, лохматые длинные волосы. Он напоминает мне народника давних времен. Я люблю с ним разговаривать. Петр- шизофреник. Это его вторая тяжелая болезнь. Он был в концлагере в эту войну. Ему тогда было 10 лет. У него на руке длинный голубой номер. Петр смотрит на меня долгим взглядом.
-Подруга? Ты переживаешь из-за подруги? А если муж? А если ребенка забирают из твоих рук и кидают живого в огонь, и ты видишь его глаза и слышишь его крик? Ты любишь свою подругу? Ты должна хотеть, чтобы она жила. Чтобы была счастлива. Где угодно, как угодно. Попробуй постарайся поднять любовь выше собственного эгоизма. И докажи, докажи ее иначе. Не криками, не слезами, не просьбами. Пока человек жив, не все потеряно. Все можно вернуть. Все. Забирает только смерть.
Он глядит пустыми глазами. Где-то перед ним маячит костлявый призрак смерти. И я преклоняюсь перед ним. Я начинаю жить.
9.Его памяти
Петр, Петька Самошин, мой дорогой взъерошенный и лохматый друг. наша жестокая вера и трудная жизнь. От твоего присутствия суше и злее становились глаза, а внутри оттаивала нежность, нежность к людям, к цветам, животным. Я помню, было лето, и мы с тобой ездили в Сестрорецк. Там, в парке, близко от воды ветром сломало маленько дерево в белых цветах, и ты поднял тонкий ствол и перевязал его носовым платком.
-Оно все равно упадет, - сказал ты - все равно. И тихая боль прозвучала в твоем голосе, такая боль, что все замолчало и затихло, и мое горе упало камнем к твоим ногам. Петька умер. Его никто не знал, как следует, никто кроме меня.
Его считали злым и насмешливым, его именем пугали детей на лестнице. А он, больной, спившийся через всю жизнь, через кошмары концлагеря вынес горькую любовь к людям. Мир праху его!
10 Возвращение
Я вернулась домой осенью. Я вернулась домой как беглянка с затонувшего корабля, и родительский кров принял меня. Был сентябрь. Мы с Инкой встретились в коридоре института и отвели глаза
Я ходила холодная и пустая. И если мне было трудно , я вспоминала Петьку и его стихи.Я по-прежнему ходила на ЛИТО. И еще в Филармонию. Шумные вечеринки больше не развлекали меня. Я была вдовой, вдовой собственной веры, и только в глубине души хранила память о ней. Я стала старше. Намного старше.
Мы с Инкой стали разговаривать. Натянуто. Еле-еле. Как ходит больной, едва вставший с постели. Потом вместе мы поехали на практику, и Инка познакомилась с Сашкой. А весной Инка вышла замуж. Счастье сделало ее по-новому мягкой. Мы снова стали подругами. и пытались не помнить о болезни. Ей это удавалось легче
А я, я по-прежнему любила ее и радовалась счастью моей сестренки. Мне казалось, что это я выхожу замуж, что это моя весна. И что все будет хорошо. 11. Мишка
Я никогда не думала, что можно вот так долго знать человека и не обращать на него внимания, пока...
С Мишкой я познакомилась на ЛИТО еще в самом начале его основания, и после каждого занятия мы ехали домой вместе - Мишка, Зойка и я.
Мишка торопился - он тогда работал сменным и часто выходил в ночь.
Мы доезжали до Добролюбова, и Мишка с Зойкой выходили. Мишка провожал ее домой. Дальше я ехала одна - одна выходила из автобуса, одна шла через двор, рывком ( на всякий случай) открывала парадную и опрометью кидалась наверх -про наш район рассказывали всякие кошмары.
Весной, когда была Инкина свадьба, я пришла на ЛИТО оживленная и впервые разговорилась с Мишкой. Я тогда думала о назначении на работу и на полном серьезе хотела на Сахалин.
- Что ж, это неплохо,- сказал Мишка.- Ты поезжай и напиши мне. Я, может, тоже приеду.
-Ей надо замуж, - сказала Зойка.
- Могу предложить только свою кандидатуру, - усмехнулся Мишка.
Эти слова, из вежливости сказанные, явились пророческими. Ни на какой Сахалин я не уехала. Осталась в Ленинграде. Осенью снова пришла на ЛИТО.
Как сейчас помню, стою у двери и рассказываю Малайкину свои перипетии с назначением. И тут входит Мишка. Я ужасно обрадовалась, кинулась к нему, и мы снова разговорились.
Зойки не было. Она была в колхозе. В этот день Мишка пошел провожать меня.
12. Белые ночи
Я не ждала от этих встреч продолжения. Я верила в любую жестокость, и мой отрезвевший после Петиной смерти рассудок четкл ставил все на свои места. Мне было 24 года. Я не любила и не могла полюбить - так мне казалось. Я хотела получить от жизни то, что имели люди в 17-18 лет, чтобы кагда-нибудь сказать: " И у меня было".
Я хотела писать. Это было моей навязчивой идеей. Но нельзя писать романы без любви, и нельзя писать о любви, не зная любви. И я решила узнать.
Мы встречались ежедневно. Нас притягивал взаимный холод и такое же взаимное недоверие. Нас тревожило взаимное тепло и желание любить - желание двух никогда не любивших зверенышей.
Как в калейдоскопе : комната у нас в комнате, и первый ( конечно же, в шутку) поцелуй. Выборг, куда мы ездили в одно из тех замечательных воскресений, все светло, легко, все застраховано ненастоящим, и вдруг внезапно мое пробуждение ночью дома, моя твердая уверенность и желание бежать к нему.
Потом лето вместе. Тысячи вопросов, недоверие ( ведь мы же играли!), потом проза - загс, дом, жена, муж. Хорошо еще не дети.
13 Вместо эпилога
Мы собираемся в маленькой Юркиной комнате. Раздоры и сумбур у нас в голове. Мы все женаты. И над каждым из нас уже прошлась своя большая или маленькая буря. Инки нет с нами - она занята. У нее маленькая дочка. В мире снова разгораются страсти- где-то война, где-то революция. А у нас, у нас наши стихи, наше трудное, по-разному обретенное счастье. Пусть не думают люди, что первый поцелуй - мелочи жизни, что ссора с подругой - ерунда, что стихи в юности - пустая забава. Это то, из чего слагается наша жизнь. И Зойка, потерявшая в войну отца и живущая с матерью на мизерную зарплату, и погибший Петька, прошедший через невероятное физическое унижение, видевший то, от чего содрогался мир в период Нюрнбергского процесса, и я - нелепая девчонка, живущая на всем готовом, и мой муж Мишка - для всех нас - это не просто так. Это- основа, канва , и все мы верили и верим в эти хорошие и плохие мелочи,из которых слагается наша жизнь.
Мой комментарий
Все так, как написала Женя, лишь детали другие. Например, как уже писал раньше, я появился в ЛИТО много позже ее, и мы далеко не сразу обратили внимание друг на друга . Я в то время мучился сам и мучил Раю ( Зойку), Лилю - женщину очень достойную, любившую меня, с которой я не решался рвать отношения и потому, что нуждался в них. Я никого не любил - и это терзало меня, я уже не сомневался в неспособности любить. Образ зверенышей, о которых написала Женя, - самое то. Думаю, именно желание любви подтолкнуло нас друг к другу - с недоверием, сомнениями и страхами, почти исчезнувшими в тот вечер, когда она осталась у меня (три месяца я жил в полуподвальной комнатенке, в которой до меня жил муж моей сестры, с которым она затем развелась). Я хорошо помню этот вечер и утро, когда мы ехали вместе - я на свою фабрику в утреннюю смену, а она домой. В моей жизни впервые замаячила любовь, в которую я при своем вечном скептицизме не хотел верить. И даже потрясающий совместный отпуск в Одессе, Севастополе, Крыму и Кавказе, когда я совершенно неожиданно для себя проявил умение договариваться даже в гостинице аэропорта в Одессе, не разрешил моих сомнений. Женя была умной женщиной, она ничего не требовала и не просила. Любой звук на тему женитьбы мог разрушить нашу едва начавшуюся совместную жизнь. Я и сам не ожидал того, что вернувшись с юга через неделю после нее, сделаю ей предложение, которое она с радостью приняла...
Первые 25 лет нашей совместной жизни - сплошной праздник. Пока она не начала болеть, после чего окончились наши поездки по стране - одна другой лучше. Но и тогда мы остались теми, кем были в самом начале. Иначе бы, наверное, я все эти три года, что остался один, постоянно не думал о ней...