С божьей и моей помощью Толя вышел из больницы целым и невредимым. Так что все разговоры относительно нашей жуткой и дорогой медицины абсолютно несостоятельны. Правда, на всякий пожарный случай еще до того, как Толе пришлось лечь в больницу, я навела кое-какие справки. Его направили в относительно приличную для нашего времени клинику, перевели в лучшую палату, назначили наиболее квалифицированного врача, с которым я оговорила сумму гонорара за труды - всего-то 2ОО баксов. Другое дело, скорее всего, его бы лечили ничуть не лучше и не хуже в другой палате. Может быть, в другой - бесплатной - не все пациенты оказались бы такими полными придурками, как в Толиной, шестой. Хотя бы потому, что лечились бесплатно. Но если у вас есть деньги, все же не экономьте на здоровье - своем и своих близких. Если вас угробят за деньги, вы не скажете себе, что не сделали все возможное и невозможное. А если их у вас нет, займите. А вообще-то наша медицина вполне бесплатна, мы сами сделали ее платной. Просто врачи вынуждены считаться с нами, и не отказывают нам в благодеянии. Тем более что государство прекрасно знает свой народ, и уже потому недоплачивает персоналу.
Конечно, мой благоверный думал, его лечили бесплатно. Это помогло ему умеренно критиковать уход, или его отсутствие, а также лечение. Врача я предупредила - Толя не посвящен в нашу врачебную тайну - тайну Гиппократа. Но, так или иначе, все больные из шестой палаты вышли из нее на своих двоих и до сих пор живы, хотя некоторые из них время от времени обращаются к врачу, посещая того по личной договоренности за совершенно смешную плату. Толя до сих пор (а прошел почти год) не нуждался в визите к врачу. Он, как ребенок, не только не умеет зарабатывать деньги, но и не научился их давать. Кошмарные издержки социализма трудно выкорчевать из нашего брата. К счастью, я принадлежу совсем к другой категории людей. Забавно, никто из Толиных "однопалатников" ни одним словечком не обмолвился об оплате лечения, хотя мне это было ясно, как день...
Толя на следующий день после выхода из больницы, имея на руках бюллетень, плюнул на него и вышел на работу. Его принял директор, они пришли к полному согласию, и Толя приступил к работе в новой должности. Начал с предупреждения своей шайки-лейки: все должны трудиться не на страх, а на совесть, приходить во время и думать на работе только о работе. Такие новации большинству его подчиненных по вкусу не пришлись, но деваться им было некуда, и они вынужденно согласились с новой метлой, которая, как правило, всегда метет по-новому, ничего не меняя по существу. Но они не на того нарвались. Мой муж явился исключением из общего правила. Даже знавшие его раньше поразились тем, как он вошел в раж и не желал из него выходить. В благосостоянии работников мало что менялось, но они имели работу и строгого начальника, скупого на похвалы и щедрого на критику. Впрочем, он никогда не опускался до ругани и вел себя со всеми исключительно корректно и безукоризненно. Так что придраться к нему могло только начальство, которое на то и начальство, чтобы не баловать добрым отношением своих назначенцев. На то и щука, чтобы карась не дремал...
Первое время я не могла нарадоваться поведению мужа. Хотя он всегда приходил с работы очень поздно и усталым, как черт, все же умудрялся сохранять свои силы для дома, для семьи. Толя спешил наверстать упущенное и уже только поэтому, казалось, был неистощим, к тому же понимал, скоро ему придется поститься - приходилось помнить о малютке и вести себя в определенных рамках. Он старался услужить мне, помочь по хозяйству и постоянно справлялся о моем здоровье, выражая крайнее беспокойство по поводу того, что я, находясь в декретном отпуске, продолжаю по мере сил и возможностей вести свои незаконченные дела. Даже начала новые. Но, с учетом пополнения нашей семьи, работала большей частью дома, взяв партнершу для беготни по домам клиентов. Толя, выйдя из больницы, сразу же оформил со мной брак, и был настолько мил и любезен, что внял не только моему, но собственному рассудку. Он встретился с Геннадием на предмет принципиальной возможности публикации своего романа в его издательстве. Первая встреча мужа и любовника прошла в теплой и дружеской атмосфере, ничуть не уступая встречам лидеров России и США. И если она не закончилась подписанием договора, то лишь по чистому недоразумению: Толя не захватил с собой роман. Я не слишком сильно давила на мужа. Прежде он хотел выяснить для себя некоторые детали. Моим мужчинам нашлось и так, помимо романа, о чем поговорить. Толя выглядел достойно и чувствовал себя свободно и раскованно. Более того, Геннадий понравился ему. Стороны пришли к согласию - оговорили своего рода декларацию о намерениях. Так как издательство не располагало рукописью, то не могло вынести окончательный приговор автору, быть ему или не быть. Извечный гамлетовский вопрос повис в воздухе до следующего свидания моих мальчиков.
Геннадий несколько раз звонил мне, спрашивал, когда Толя соблаговолит принести рукопись, но тот был вечно занят, извинялся и откладывал встречу, словно она нужна не ему, а другому. Думаю, уже тогда в моем супруге зародились прежние сомнения. Кроме того, он испытывал естественный страх за возможный провал своего любимого детища. Я предлагала ему собственноручно передать роман в издательство, но он отнесся к моей идее отрицательно, заявил, сделает это самостоятельно - как только, так сразу... В конце концов, за пару часов до возвращения с работы Толи Геннадий пришел к нам и дождался его. К тому времени он женился на своей американке и на днях отбывал в Штаты на месяц, а то и больше. Нанес мне прощальный визит под предлогом целесообразности оказания легкого нажима на издателя, собственноручной передачи ему романа.
Женитьба Геннадия на красивой и молодой американке не создавала никаких проблем между нами, во всяком случае, так мне казалось. Я ошиблась. Геннадий, едва появился в нашем доме, полез целоваться и объясняться в любви. Такое его поведение мне не понравилось, я напомнила ему, мы оба женаты, наш статус с того времени, когда я однажды отдалась ему, изменился, и мы не вправе возвращаться назад, в прошлое. Геннадий ничуть не смутился.
- Хоть завтра разорву отношения с Мэри, которую никогда не любил, не люблю и не полюблю, так как всегда, еще со студенческих лет, любил только тебя. Если б у нас не произошло той памятной встречи, которую трудно забыть, я бы не обольщался. Не понимаю, почему ты вернулась к Толе, у которого тьма разных достоинств, но отсутствует самое главное - любовь к тебе, во всяком случае, соизмеримая с моим чувством. Более того, я люблю твоего будущего ребенка, независимо от того, кто его отец.
Я пыталась объяснить ему, Толя любит меня ничуть не меньше его. А главное, он - моя первая любовь. Геннадий выразил сомнения в Толином отцовстве. Ведь он был близок со мной буквально через считанные дни после близости с Толей. Мое утверждение, мне лучше знать, от кого рожу, не возымело на бизнесмена никакого действия, он остался при своем мнении. И подтвердил свое намерение в любой день развестись со своей американкой, чтобы жениться на мне... Ужасно, но я не слишком сильно сопротивлялась натиску Геннадия, оставляя некоторый зазор в наших с ним отношениях в расчете на будущее. Как оно для меня еще обернется, трудно предугадать. Он мне далеко не безразличен. А рефлексивный Толя, как вы знаете, в любой момент мог выкинуть любой фортель... Разумеется, я произнесла все нужные слова относительно глубокой любви к мужу, за которого боролась до конца и добилась, чего хотела.
Я ругала себя последними словами, отбрыкиваясь от Геннадия всеми правдами и неправдами, но в глубине души чувствовала, наши с мужем отношения как-то слегка провисают, особенно тогда, когда я вижу любовника. Но я не хотела рисковать. До настоящего на ту пору времени Толя вполне устраивал меня. Все-таки я любила его, а Геннадий вызывал симпатии - главным образом как сильный и деловой мужчина, чью любовь я снискала в молодости и не утратила даже теперь. Толя видел в нем соперника, хотя это скрывал это от меня. Не исключено, моя беременность и недавние переживания сыграли не последнюю роль в моих тогдашних ощущениях. К тому же моя работа, как бы я ни дорожила ею, не вполне отвечала моему характеру, хотя она не исключала определенной доли авантюризма. Я ведь и Толю полюбила за его непредсказуемость и мальчишество. И сама, если помните, имела ту же склонность, но проявить ее я так и не смогла. А тут представлялся прекрасный случай. И не с обыкновенным человеком, а с Геннадием, добившимся в жизни почти всего, чего хотел один из самых авторитетных мужчин нашей страны. Он являл собой полную противоположность мужу, оставшемуся со своим менталитетом в прежнем времени. И хотя мне удалось достичь некоторых результатов в перемещении Толи в новые времена, он все же не становился настоящим гражданином новой страны, желающей встать вровень с европейскими государствами. И то, как он тянет корову за хвост с тем же романом, свидетельствовало - ничего путного из моего мужа не выйдет, он никогда не впишется в предстоящий вскоре новый век. С Геннадием моя жизнь могла получиться намного ярче и интереснее. Но отношения между мужчиной и женщиной складываются вопреки всякой логике. Я любила мужа, каким бы он ни был. А Геннадию лишь благодарна за то, что он любил меня, в трудную для меня минуту оказался со мной и помог... принять правильное решение - бороться за Толю, любимого мужчину и отца моего ребенка, если только я не ошиблась в своих расчетах, которые очень часто на примере нашей страны опровергаются самой жизнью. Вам, милые дамы, не нужно говорить, бывают разные непредвиденные обстоятельства и задержки... И Геннадий - бывалый мужчина - кое-что соображал, когда оспаривал в свою пользу Толино отцовство, коль скоро как деловой человек обладал хорошей памятью.
Одним словом, те несколько часов, проведенных мною с Геннадием наедине, до Толиного возвращения с работы, стали для нас обоих нелегкими. Каждый знал только свою правду, и никакого согласия мы не достигли. Толя наверняка заметил некоторую напряженность между нами, но не подавал вида. За ужином он очень мило беседовал с Геннадием. Мой любовник не зря прослыл не последним бизнесменом нашей страны, скрывать свои чувства, мысли и намерения - одна из главных особенностей деловых людей. И я ничем не выдала себя, поддерживая разговор между двумя мужчинами ровно настолько, чтобы не мешать их беседе. В результате ее Толя так и не отдал Геннадию свой роман, сославшись на необходимость его доработки и завершения. Обещал - к возвращению Геннадия из Америки постарается закончить работу и с благодарностью воспользуется любезностью мецената, к которому испытывает огромное уважение и признательность. Мужчины распили по этому поводу бутылку вина (не без моего символического участия). Говорилось и о ребенке. Причем тост в его честь произнес именно Геннадий - с милой и дружеской улыбкой, в которой только иезуит мог заподозрить скрытый смысл. Толя не был иезуитом, откликнулся на тост с охотой и поцеловал меня в щечку. Я раскраснелась, но лишь чуть-чуть, как и полагается жене в подобной ситуации. Когда Геннадий попрощался с нами и ушел, Толя сказал о нем несколько хороших слов, я подтвердила их своим поддакиванием. Установилась минутная тишина. Я ее нарушила.
- Это, конечно, твое дело, но, по моему мнению, ты напрасно не передал через Геннадия экземпляр романа в издательство.
- Зачем?
- Хотя бы затем, чтобы выяснить их мнение.
- Оно мне известно.
- То есть?
- Если по каким-то причинам Геннадий взялся за дело, значит, роману дадут ход, независимо от его достоинств и недостатков. Думаю, это простая формальность...
- Но какой резон Геннадию тащить тебя на аркане?
- Этот вопрос адресуй себе.
- На что ты намекаешь, дорогой?
- Я не намекаю. Я лишь отвечаю на твой вопрос.
- Ты удивительный человек, Толя. Мне казалось, мы давно покончили с подозрениями. Геннадий - мой старый друг, только и всего. Он откликнулся на мое предложение и получил хороший отзыв в журнале на сотню страниц, которую в свое время я отдала редактору. Эту историю мы уже пережили, как мне казалось.
- Верно. Пережили и не будем к ней снова возвращаться.
- Скажи прямо, ты поставил крест на своем романе?
- Там видно будет. Сейчас мне не до него. Пусть полежит. Столько лет лежал, есть не просил, и не попросит впредь.
- Но зачем мы морочим голову Геннадию? Он - деловой человек. У него каждая минута наперечет. И если он пришел к тебе, то не для того, чтобы обмениваться с тобой простыми любезностями.
- Прежде он, надеюсь, обменялся ими с тобой. Или, как истукан, сидел молча и дожидался меня? Пришел к нам с одной целью - взять рукопись?
- У нас нашлось, о чем поговорить и без тебя.
- Вот видишь. Думаю, он не в обиде на меня. Мой роман - хороший предлог для встречи с тобой. Ведь и бизнесмены иногда нуждаются в кратковременном отдыхе. Не переживай за него, милая.
- Что ты городишь, Толя? Геннадий любит свою жену, и меньше всего нуждается в другой женщине, тем более такой, как я... И вообще мне, мало сказать, неприятен этот разговор. Просто смешно, когда ты подозреваешь меня, чуть ли не в измене...
- Знаешь, я сегодня дьявольски устал. Ни в чем я тебя не подозреваю, дорогая. Но ты сама не веришь в свои слова. Я знаю по себе, что такое любовь. Геннадий, надо думать, то же кое-что в ней смыслит, коль скоро влюбился в тебя еще в молодости. И уже только потому знает тебе цену.
- Вздор! Он улетает, и просто пришел попрощаться. А заодно - дать ход твоему роману. Я ничего предосудительного в том не вижу...
- Все это пустой разговор, Маша. Нам не стоит его продолжать. Я сегодня слишком устал, чтобы обсуждать твои отношения с Геннадием. Бог вам судья, не я. Если не возражаешь, лягу сегодня пораньше, чем обычно. И вино подействовало. Не следовало мне сегодня напиваться ...
- Да, дорогой. Я тебе сейчас же постелю.
- Спасибо, милая, я сам. На это у меня еще сил хватит...
И он совершенно бесстрастно поцеловал меня в щечку и, не глядя мне в глаза, отправился спать. Я не могла не придать всему этому значения, и очень расстроилась. И не напрасно.
Наши отношения с того вечера стали весьма прохладными. Я связывала это с визитом Геннадия. Во всяком случае, мне не следовало после него идти на мужа, как танк. Нельзя будить спящего медведя в его берлоге после посещения ее другим медведем. Внешне Толя оставался хорошим мужем: интересовался моими делами, помогал по дому, всегда любезен и добропорядочен, никогда не срывался. Но под предлогом усталости и боязни повредить нашему будущему ребенку перестал приходить ко мне в гости, по-дурацки отворачивался, когда раздевался перед сном - сохранил привычку спать обнаженным. Перед этим целовал меня в лоб или в щечку, чем собственно и ограничивалась наша физическая близость. В конце концов, в один прекрасный вечер я не выдержала.
- Что с тобой с недавних пор случилось?
- Ничего, милая. Каким я был, таким я и остался.
-Казак, какой? Забыла, извини.
- Не такой лихой, как прежде, верно. Извини, устаю безбожно, и потом... Хотя ты по-прежнему прекрасно выглядишь - так, словно находишься как максимум на втором месяце, - все же нам нужно поостеречься... Согласна?
- Видимо, моя беременность протекает иначе, чем ты представляешь. Но у врачей она не вызывает никаких вопросов.
- Я рад не меньше тебя и врачей, если наш ребенок развивается нормально и родится в срок.
- Именно в срок - не раньше.
- Не позже?
- Ребенок родится своевременно, ясно?!
- Ясно. Наш сын родится во время, я буду тому только рад.
- Я не раз говорила, скорее всего, у нас будет дочь.
- Не верь врачам, ты родишь сына.
- А если дочь, что тогда?
-Дочь, так дочь. Она будет напоминать мне - через много лет - тебя, молодую.
-Ты, все еще хотя бы немного любишь меня?
- Я много тебя люблю. Как прежде.
- Чем же тогда объяснить твое нынешнее охлаждение? Тебя отпугивает моя беременность? Я стала страшной? Что с тобой происходит?
- Ничего, я ж тебе сказал.
- В последнее время ты избегаешь меня, не приходишь ночью...
- Я очень хочу тебя, даже сильнее, чем прежде, поверь мне. Но боюсь, наша близость плохо отразится на ребенке.
- А просто полежать со мной рядом - уже никак?
- Как-нибудь в другой раз, сейчас я в таком состоянии, что едва ли смогу быстро уснуть. А у меня завтра, уже сегодня, очень тяжелый день.
- Ты не хочешь рассказать мне, что с тобой?
- Обычная рутинная работа, ничего интересного. Если не возражаешь, попробуем заснуть. - Хорошо, Толя. Спокойной ночи, дорогой.
- Спокойной ночи, любимая...
В таком духе он вел себя и дальше, я уже не звала его к себе... Все, к счастью, изменилось к лучшему чисто случайно. Толя, как обычно, лег спать. Микс обычно укладывался рядом с Толей, но в последние дни - со мной. И это, несмотря на его любовь к мужу. А тут, в эту ночь, он лег на стул, на котором лежали Толины трусы, и, видимо, уронил их. Ночью я встала, зажгла свет над своей кроватью, увидела, они валяются на полу. И положила их под Толину рубашку. Утром проснулась от Толиных шагов. Он носился по комнате в костюме Адама в поисках трусов. Я и забыть забыла о своей причастности к этим трусам. Кроме того, мне показалось очень забавным наблюдать за мужем, который в том же самом виде, что вызвал восторг его соседа по больничной палате, с выражением злости и отчаяния что-то искал и не мог найти. Впрочем, у меня хватило ума, чтобы понять, какой предмет он ищет. Но совершенно забыла о том, что сама положила их на стул. Хотела ему помочь, но не знала, как он к этому отнесется. Тем более, он явно не желал меня будить, хотя догадывался - я не сплю и, может быть, именно потому и не находил трусов, лежавших на том же стуле, на который он положил их вечером. Должна вам признаться, давно вид обнаженного мужа - сам по себе - так сильно не возбуждал меня. Как правило, я не смотрела на него тогда, когда он снимал с себя одежду, чтобы заняться со мной любовью. Но в это утро я, много дней лишенная радостей любви и отягощенная своей беременностью, страхами за все сразу - и за ребенка, и за Толю, - получала почти садистическое удовольствие от переживаний мужа, какой бы характер они ни имели. Человек уж так устроен, он непременно должен найти утрату немедленно, особенно тогда, когда ей просто некуда пропасть. Толя помнил, куда их положил - на сидение стула. А на нем теперь лежала рубашка, которую он повесил на спинку. Мог бы и сам догадаться в "перемену мест слагаемых". Но когда мужчина зол на весь мир, ему все нипочем. Мой муж, как впоследствии выяснилось, почти не сомневался, это я затеяла с ним игру в кошки-мышки, желая тем самым обратить его внимание на себя, коль скоро он меня игнорирует. А раз так, ему нечего скрывать свое желание. Если угодно, он доставит мне удовольствие! И доставил. Конечно, я не такая дура, чтобы принять его желание только на свой счет. Воздержание, на которое муж обрек себя добровольно, не могло не сказаться на всем его облике. И вообще утром он всегда находился на взводе, я где-то прочла, а многие из вас знают по личным наблюдениям, подобное состояние характерно для большинства мужчин. И все равно - приятно видеть его таким. От Толиных шагов, беготни и тихого рычания проснулся Микс. Он стал носиться за Толей, не взяв в толк, почему хозяин вместо того, чтобы кормить его, бегает по комнате, словно буйно помешанный. В конце концов, Миксу надоело полное пренебрежение Толей своих кровных интересов. Он вцепился ему в ногу, обхватив лапами и расцарапав ее до крови. Все это произошло в тот самый момент, когда Толя понял, у него уже нет времени искать эти проклятые трусы, и чтобы не опоздать на работу, стал надевать брюки, успев залезть лишь одной ногой в штанину, т.к. в другую - вцепился Микс. Толя взвыл от боли и с криками проклятий стал гоняться за котом в таком неудобном для бега положении. По дороге (закон жанра) он задел злополучный стул. Тот вместе с трусами свалился на пол. Тут уж я не удержалась от смеха. (Вспомнила, кто невольно положил начало этому представлению.) Толя увидел трусы, а в моем смехе - прямую издевку над собой. Над чем смеетесь, над собой смеетесь. Я тут же заткнулась. А он уже забыл о коте, забившемся под моей кроватью, и с перекошенным от досады и боли лицом схватил трусы и, подняв их, как знамя, направился в мою сторону. Я от ужаса, сейчас он выместит все свое зло на мне, отвернулась как раз в тот момент, когда его не менее разъяренный пенис (что странным образом вязалось с нынешним обликом его хозяина) оказался почти над самым моим носом. (Тут я не совсем, кстати, вспомнила остроту: "Лучше бы думал головой, чем головкой".) А он все еще вопрошал, что тут смешного, продолжая размахивать трусами над моей головой. И мне стало элементарно жалко и его, и себя, и ребенка. Я отвернулась к стене и тихо разрыдалась от всей этой нелепицы, вида мужа, застывшего в дурацкой позе и не знающего, что ему делать со мной, с собой, с котом, с трусами. И тогда я - неожиданно для самой себя - встала, можно сказать, вскочила (если такое можно представить с беременной женщиной) с кровати и, не давая Толе времени опомниться, обняла его со всей силой, на которую только способна. Тогда и он прижался ко мне, не зная, куда девать свои жадные руки, которые мало-помалу сами нашли себе применение, ощупывая мое тело и страстно, и бережно, и нежно, от чего у нас обоих перехватило дыхание. Мы застыли в этом объятии, забыв обо всем на свете. Есть такое банальное выражение: "Осушил мои слезы". Но прежде Толя вызвал целый их водопад, только это были какие угодно слезы, но никак не горькие...
Толя не пошел на работу, в три короба наврал директору что-то насчет своего нездоровья и взял отгул... И мы занялись любовью...
Когда мой муж брал отгул - уже у меня, - нуждаясь в передышках, мы использовали паузы для обсуждения эпизода с трусами. По Толиной версии, я имела к ней самое прямое отношение. Якобы, я специально спрятала трусы так, чтобы он их не нашел. (Смешно, правда?) Цель - вызволить его из той прострации, в которой он находился в последние дни. Однако причину своего состояния он не назвал. По моей версии, он сам загнал себя в угол, потому стал в одном лице и режиссером, и исполнителем главной роли в той незатейливой пьесе, которой всего лишь подыграли и я, и наш ребенок, и Микс. Толя, нехотя, признал возможность существования подобной версии - поскольку мы любим друг друга, просто обязаны были найти выход из создавшейся ситуации.
- Нам не стоит искать виновных, иначе мы опять поссоримся. А это не тот случай, к сожалению, о котором говорят, милые ссорятся - только тешатся.
Такие слова мне не очень пришлись по душе, но я промолчала, не желая разрушить тот хрупкий мир и наше приподнятое настроение - безотносительно потенции мужа, к тому времени достаточно измотанного. Однако до конца мы свои отношения еще выяснили. И не только потому, что Толины паузы затягивались во времени, так как мы не вылезали из постели почти весь день...
Их выяснение состоялось несколько позже. Геннадий неожиданно быстро вернулся из Америки - один, без жены. Оказалось, они не нашли общего языка и развелись без финансовых и прочих претензий друг к другу. Сказать, чтобы я обрадовалась их разводу, ничего подобного. Он меня огорчил. Теперь мне следовало ждать новых притязаний Геннадия. И хотя не сомневалась, Геннадий не опустится до такой подлости, чтобы рассказать Толе о моей скоротечной с ним связи, все же не скидывала со счетов любую случайность. На что способна любовь и ревность, многие из нас знают не понаслышке.
Буквально через несколько дней после возвращения из Штатов он попросил о встрече в любом месте. Я решила самым деликатным образом поставить все точки над i. Мы встретились в доме Геннадия. Я предупредила, чтобы он ни на что не рассчитывал. Его дом показался мне местом, наиболее защищенным от посторонних глаз. За мной заехал днем его шофер. Геннадий ждал меня и выглядел очень взволнованным. Признаюсь, мне это польстило. Я и не думала, что такой деловой человек, как Геннадий, способен на подобные эмоции. С американкой, если ему верить, у него почти сразу не сложились отношения во всем, кроме постели, чего недостаточно для совместной жизни.
- Жена не захотела жить в России, не понимала моей привязанности к Питеру, друзьям и родным, русскому языку и пр. Мы разошлись мирно, я окончательно понял: люблю только одну женщину - тебя. Еще в студенческие годы впервые влюбился, и с тех самых пор не в состоянии разлюбить. Уже тогда готов был связать себя с тобой узами брака, хотя женитьба могла помешать карьере. И если б не твоя холодность, я пошел бы на все, не желая терять тебя. Я вел себя, как последний идеалист, когда позволил тебе вернуться к мужу, недооценил его как соперника. Надеялся, мне удастся убедить тебя: лучшего мужа и отца нашему ребенку ты не найдешь, а Толю сбросил со счетов - вы развелись, и не случайно. Даже в том случае, если на самом деле продолжала любить мужа. Я не настолько плохо знаю женщин, чтобы так сильно ошибаться в них. Наш, к сожалению, короткий роман все же давал мне основания утвердиться в своем мнении... Моя попытка помочь Толе с публикацией романа никоим образом не связана с нашими личными отношениями. Хотя, если б он был для тебя чужим человеком, уговаривать его не стал.
- Я очень высоко ценю твою дружбу и доброе ко мне отношение. Но я - Толина жена. То, что однажды в моей жизни был другой мужчина, больше никогда не повторится. Так как всегда любила и поныне люблю мужа. Хотя Толя, пожалуй, слишком горяч и экспансивен, а мне больше импонируют мужчины, умеющие контролировать свои чувства.
Геннадий обвинил меня в лицемерии, напомнив о наших бурных страстях в тот вечер, который мы провели в его доме. Я поняла - завралась. Для мужчин секс важнее всего на свете, и едва ли кому-то из них может понравиться сдержанность в постели. Знал бы Геннадий, чего стоила она моему Толе?! Видел бы он, что мы с ним вытворяли на третьем году нашей совместной жизни и на четвертом месяце моей беременности?! Тогда бы у него отпали всякие вопросы о возможности моего разрыва с мужем. Но я не желала травмировать любовника, ставшего им по воле случая. Я извинилась - он неверно истолковал мои слова. Меньше всего я имела в виду любовные дела. Но поскольку никто не знает, за что мы любим далеко не самых лучших и достойных, то объяснять свое отношение к мужу не берусь, знаю только одно, пока он будет со мной, я от него никуда не уйду. И тут же заметила в глазах Геннадия нехороший огонек. Он его погасил, а я выразила надежду: во имя наших отношений, как в прошлом, так и в будущем, не говоря о настоящем, он не станет рисковать ими. Не скажет Толе о нашей близости. Геннадий даже обиделся на меня, как это я могу сомневаться в его порядочности. Речь о ребенке он не заводил, чему я была только рада. Мы расстались, договорившись остаться друзьями. Он снова пообещал дать зеленый свет Толиному роману, как только Толя сочтет нужным передать его в издательство.
Существуют нити, связывающие всех нас в один тесный клубок. Видимо, каждый из нас излучает токи, достигающие других людей, которым мы не безразличны. Наученная горьким опытом, я уже не настаивала на передаче Толей романа в издательство. Он сам заговорил о нем, когда узнал о возвращении Геннадия из Америки.
- Прошло слишком мало времени, я ничего не успел сделать и потому не стану спешить.
Я промолчала.
- Маша, ты слышала, что я произнес.
-Я не глухая, но не смею вмешиваться в вопрос, который вызывает столь ревностное у тебя отношение.
Слово "ревностное" вызвало в моем муже негодование совсем другого свойства. Хотя для начала он вовлек меня в ненужную дискуссию о своем романе. По его словам, получалось так, что в душе я продолжаю настаивать на публикации романа (когда он ни к черту не годится), лишь бы потакать неизвестно кому или чему. Я попробовала уточнить, что он собственно имеет в виду. Он, однако, свернул на прежнюю тропу и вынудил меня заявить ему то, что я хотела сказать, но боялась.
-Ты сам толком не знаешь, чего хочешь. И не принимаешь решение, обвиняя во всем кого угодно, только не себя самого. И потому я в последний раз, чтобы навсегда покончить с этой набившей оскомину темой, спрашиваю, намерен ли ты отдать роман, или нам следует перестать вводить в заблуждение людей, проявляющих к нему недостойное твоей персоны внимание.
- Хорошо, Маша, раз так настаиваешь, позвоню Геннадию и утрясу с ним все недоразумения, принесу свои извинения за то, что мы столько времени крутим ему яйца.
Я живо представила, как все это может выглядеть буквально, и расхохоталась. Толя уставился на меня так, как только он один умел. Чего мол, дура, ржешь?
Я прямо в лоб сказала ему, что у меня на уме. Лучше бы я не говорила, а жевала. Как в той идиотской рекламе. Он все это связал с моими сугубо личными отношениями с Геннадием, которого продолжал подозревать в интимной связи со мной и отцовстве. Но сколько я ни пыталась вытрясти из него это признание, он закусил удила, молчал и злился. Тогда я напрямую сказала ему, что он жалкий трус и боится прямо сказать, в чем подозревает меня. Если так боится, я скажу сама. И замолчала в страхе, сейчас скажу такое, от чего вся моя жизнь пойдет кувырком. Он и сам до смерти перепугался, побледнел, но решил идти до конца. Только не сам - за мой счет. Вот что я ненавидела в нем больше всего. Уж лучше бы он был мужчиной в жизни, чем в постели. Он не желал признаться в том, чего боится, хотя мы оба хорошо знали это. Он ждал моего покаяния, как многие романтики начала постсоветской эры в нашей стране ожидали нечто похожего от коммунистов, которые не только не покаялись в своих прежних грехах, но и прославляли многие из них в своих речах и публикациях в СМИ. А что я могла заявить? Что сомневаюсь в отце своего будущего ребенка, хотя наверняка отец - он? И в сердцах сказала Толе, чтобы он, наконец, перестал трястись от страха, я никогда не знала другого мужчину, кроме него, труса и бабника. Хотя стоило изменить и посмотреть, как бы это пришлось ему по душе. Ребенок будет его, и ничей другой. А Геннадий, которого он подозревает во всех мыслимых и немыслимых грехах, по сравнению с ним святой и никакого отношения ни ко мне, ни к нашему ребенку не имел и не имеет. И тут я разревелась, не выдержав всей своей лжи и напряжения. Толя и обрадовался, и растерялся одновременно. Начал утешать меня и приговаривать, он любит нашего сына, и никогда не сомневался в своем отцовстве. Он - развратный и грязный тип, которого я незнамо за что полюбила. Я только и нашла одно, чтобы ему возразить на все это. Родится у нас не сын, а дочь, сколько можно твердить одно и то же. И хотя он до последней секунды, как маньяк, остался верен своей идее - фикс, в тот момент не стал мне перечить, лишь бы я перестала изводить себя и его ненужными нашему ребенку слезами. Если моя дочь когда-нибудь станет психопаткой, то отчасти, если не во многом, благодаря этой сцене. Ее отец даже не понял, какой ценой добился моих не стопроцентно правдивых признаний. И все ради своего спокойствия. Геннадий давал ему сто очков вперед, соглашаясь ради меня на любого ребенка. Вот и разберись, кто на самом деле из них двоих меня по-настоящему любил! Одно, несомненно, сама я любила не самого лучшего из них. Любовь зла... Дальше можно не продолжать?
Казалось бы, после того, как я успокоила мужа, и он стал паинькой, я и сама могла успокоиться. Но почему-то моя вынужденная ложь все время давала о себе знать. Я стала придираться к мужу по пустякам, капризничать, нервничать. Он считал это проявлением беременности и терпел любые мои выходки. Продолжал верить в сына, и ради него прощал мне все что угодно. Он настоял на своем присутствии при родах. Каким-то чудом (откуда только взялась у него такая прыть?) добился его и, когда я удачно родила, заорал благим матом: "Сын!", тогда как все, кроме него, увидели то, что было в действительности, - дочь. Он еще долго отказывался верить чужим глазам. Но, как это нередко случалось с ним раньше, принял неизбежное и смирился с жестокой реальностью. Обожает нашу дочь, отнюдь не красавицу. Одно хорошо, его сперматозоиды оказались такими же верткими и настырными, как он сам, в нужное время и в нужном месте, что вообще-то для него нехарактерно. Иначе бы все мы имели то еще еврейское счастье! А что? В моей дочери течет эта самая кровь, выдающая ее происхождение со всеми Толиными потрохами. (Вылитая его мать!) Даже Геннадий, придя к нам усомниться в подлинности Толиного отцовства, признал его.
- Мне остается только одно. Ждать, когда ты поймешь, какого мужа в моем лице могла приобрести, и на кого его променяла. На шута горохового, который боится опубликовать свой несчастный роман из страха выглядеть в глазах людей тем, кем он являлся, является и будет являться до конца дней своих.
Я простила любовнику его горячность, даже втайне оценила ее. То, что ничто человеческое не чуждо моему бизнесмену, только радовало. И тем более - его желание жениться на мне - уже не такой молодой и красивой, какой я когда-то была...