У меня не все дома - в буквальном и переносном смысле. А если точнее - не осталось дома никого. Жена на старости лет, хотя она моложе на каких-то двадцать лет, сбежала от меня, как от чумы. Несовершеннолетняя дочь бросила школу и до недавнего времени пропадала у сверстника - любовника. А я угодил в дурдом, хотя приняли меня туда далеко не сразу. Прежде я попал под следствие, которое с легкостью пришило мне дело, но благодаря консенсусу с рядом людей из правоохранительных и медицинских органов, обошедшемуся мне недешево, отделался легким испугом, угодив к психам, признанный невменяемым. Пришлось хорошо поработать и над собой - в конце концов, я настолько вошел в роль, что стал на время настоящим идиотом. Даже тогда, когда моя дочь из чистого сострадания к папаше, разыскала меня, я ее не узнал. Пришла она не одна, а со своим парнем. Наконец-то я увидел, кто заменил ей отца и мать, если учесть, что мать принимала в ее воспитании куда меньше времени, чем приятели, в основном, мужеского рода. Ну а обо мне и говорить нечего - я занимался тем, чтобы моя семья жила безбедно, для чего уволенный с прежней работы употребил весь свой талант и время на зарабатывание первоначального и текущего капитала там, где я оказался востребован. Молодая жена и рожденная ею, возможно, даже от меня дочь требовали, чтобы я соответствовал духу времени, что мне на новом месте удавалось, пока я по чистому недоразумению едва не попал под жернова российского правосудия.
Дело в том, что я трудился в компании, продававшей больным, в основном, старикам - под видом лекарств биологические добавки, упаковывая их в другие коробки и покупая по одной цене, а продавая на порядок дороже. Убедить людей, что им жить недолго, если они не станут принимать самые новейшие и прошедшие испытания на Западе заграничные лекарства, пусть они и дорогостоящие, не так легко, как кажется, на первый взгляд. Для этого в нашей компании работали специалисты, имевшие на руках пусть фальшивые, но документы, удостоверяющие, что они кандидаты и доктора нужных для этого наук. Первый визит к больным, адреса и телефоны, получаемые нами из поликлиник за небольшие деньги, наносился такими людьми. А затем наступала моя очередь - приходил я от имени нашей фирмы, имеющей все необходимые сертификаты, добивался, вернее, добивал колеблющихся стариков, далеко не всегда спешивших расставаться со своими деньгами - и теми, что у них были последними. Очевидно, меня за то и держали в нашей небольшой компании, что я считался незаурядным мастером перевоплощения и, как правило, находил нужный подход к недоверчивым старикам - не все из них походили на полных идиотов, и тем более являлись ими. К каждому человеку необходим индивидуальный подход, и даже последнего дурака следует считать умнее, чем он есть на самом деле, зная, впрочем, в этом меру. Я находил свою работу тем интереснее, когда мне удавалось в свою пользу склонять самых умных и неуступчивых , не говоря о том, что получал за такой труд хороший процент от сделки. Сложность моей специальности заключалась, прежде всего, в том, что я редко когда останавливался на достигнутом. Труднее всего убедить людей в том, чтобы они, не получившие никакого эффекта от первого "лечения", поверили в целесообразность его продолжения, купив снова в качестве наших постоянных клиентов те же "лекарства" со скидкой в 15 %.. Вот когда мне выпадала такая удача, я по праву гордился собой. Любая работа, господа, должна приносить удовлетворение. Только тогда можно считать себя счастливым человеком. И хотя в нашем коллективе попался трус, сдавший всех нас, когда его приперли к стенке, я не жалею о том, что хотя бы на склоне лет сумел проявить свой талант. Другие попытки сделать это в нашей стране, сколько я ни пытался раньше, мне не удавались. Что касается совести, она не очень сильно испытывала мои нервы, так как я не хотел быть идиотом, наблюдая за тем, что делалось у нас повсюду. Многие чиновники и депутаты самых разных уровней, врачи и учителя не пренебрегали получением дополнительного дохода - не мне рассказывать вам, сами неоднократно на собственном опыте убеждались в этом.
Попав в дурдом, я далеко не сразу перестал быть идиотом. Прежде всего, мне следовало поверить в свой вынужденный идиотизм самому и убедить всех остальных - персонал и коллег по несчастью, которые едва ли понимали, в чем оно заключается. Но при этом многие из них отличались крайней агрессивностью и приняли меня в свою семью без особых симпатий. Впрочем, я с самого начала не слишком сильно обижался на них. Понимая то, что мог оказаться в еще худшей компании, попав за решетку, я не жаловался на свою судьбу. Другое дело, что должен был сделать все возможное и невозможное, чтобы оставаясь номинально идиотом, не стать им на самом деле. ( Как известно, с кем поведешься, от того и наберешься.) А это в моей ситуации означало одно - найти общий язык с персоналом, благо арест на мое имущество не наложили. Но по закону как невменяемый распорядиться им я права не имел, а дочь не достигла совершеннолетия и к тому же не баловала меня частыми своими посещениями - особенно после того, как убедилась в полном моем идиотизме. Поэтому в ее редкие приходы ко мне я должен был переубедить дочь хотя бы в этой части. Для начала я стал узнавать ее, а чуть позже заинтересовал тем, что она может получить пользу от наших контактов. Конечно, я рисковал, когда сообщил ей, где она может найти часть моих сбережений в иностранной валюте, чтобы поделиться ими со мной. Речь могла идти только о тех деньгах, что я хранил дома там, о чем никто из домашних не знал.
Даже законченные идиоты знают, на какие шиши они жили на воле. И персонал хорошо владеет этой информацией, когда пытается использовать это не столько для их, сколько для своего блага. Я понял это сразу, стоило мне отказаться от той еды, что мне однажды принесли. Мне тут же дали знать, что и дураку должно быть понятно - деликатесы он может получить , если располагает таковым, только за свой собственный счет. То же самое касается дорогостоящих лекарств, выписываемых врачами. Последнее сообщалось родственникам, посещающим больных. И моя дочь, надо отдать ей должное, купила их для меня, отчего я едва не выдал себя, прослезившись, когда меня стали пичкать ими, хотя я не выглядел буйным. Пришлось мне для избавления от психотропных препаратов, способных превратить меня в настоящего идиота, убедить врачей, что они сразу хорошо подействовали на меня. Тем самым я добился двух целей - доказал им, какое эффективное средство они нашли, вылечив меня, что польстило их самолюбию, и позволило мне нащупать с лечащим меня и моих коллег по палате врачом первый контакт. Я стал постепенно подводить его к тому, что я не безнадежен, стоит мне заинтересовать его материально. Он оказался достаточно умным человеком, чтобы понять меня правильно - тем более что, скорее всего, он знал, отчего я "спятил". А стоило моей дочери, получившей доступ к моим сбережениям в валюте, попросить его уделять мне больше внимания, подкрепив свою просьбу вручением ему конверта с деньгами, как я прекратил изображать из себя полного идиота. В конце концов, он окончательно понял причину моего попадания к психам. Подкрепляемое деньгами, наше взаимопонимание достигло нужных кондиций, хотя оно и проходило без ненужных объяснений. И, действительно, какой разговор может идти между больным на голову и лечащим ее врачом, кроме того, что происходит обычно? К тому же не нужно забывать - в палате я находился далеко не один. Мои соседи не были буйными, но могли поколотить меня, заметив лучшее, чем к ним, отношение ко мне персонала. . У меня и без того сложились не самые простые отношения с коллегами, которые лезли мне в душу, пытаясь доказать, что они здоровее меня, и потому я должен угождать им, тем более что они моложе меня. А я вообще не привык кому-либо подчиняться, если это противоречило моим интересам. Так что мне стоило немалого труда найти общий язык с коллегами, чему способствовал мой талант перевоплощения и умение убеждения любого, кто попадался на моем пути. Опыт работы со стариками оказался и тут бесценным. В конце концов, через пару месяцев между мной и моими соседями установились вполне братские отношения, какие только возможны между придурками, из роли одного из которых я никогда не выходил, находясь рядом с ними.
А через три месяца после поступления в дурдом мой лечащий врач без особых проблем договорился со своими коллегами о том, чтобы разрешать моей дочери забирать меня на выходные домой. Он убедил своих коллег, что благодаря общим усилиям я нахожусь на пути выздоровления и способен оценить их труд не только словами. Каждый раз, когда очередной врач отпускал меня домой, он получал за это соответствующее вознаграждение.
Сколько времени мне предстоит находиться в больнице, я не знаю. Иногда я уже жалею о том, что выбрал такой путь свободы, которая лучше, чем несвобода. Недавно узнал, что мог бы вполне попасть под амнистию. Хотя и не факт. Как-то, находясь дома в обществе дочери и ее парня, я ностальгически вспомнил старый документальный фильм "Легко ли быть молодым?" Мои молодые заявили, что в наши нынешние времена лично им не намного легче, чем старым. Но тут же моя дочь поправилась: я не должен эти слова относить на свой счет. Все же мне может быть тяжелее...