Черняков Владимир Васильевич : другие произведения.

Маршалы Победы: Чуйков

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга посвящена командующему 62-й Армией. Она отстояла Сталинград, не подпустила немцев к Волге, благодаря чему и было выиграно историческое сражение за Сталинград.
   СТАЛИНГРАДЕЦ
  
   Василий Чуйков. Фото с сайта http://www.mhealth.ru/blog_redakcii/1563054.php []
   Сказание о командующем 62-ой армии Василии Ивановиче Чуйкове, которого бойцы называли командармом в белых перчатках. Впоследствии он стал Маршалом Советского Союза.
  
   Владимир ЧЕРНЯКОВ,
   журналист
  
   "ЧУЙКОВ ЧТОБ В БЕЛЫХ БЫЛ ПЕРЧАТКАХ
   В аду сраженья впереди?..
   Ты, автор, этак не блуди,
   Правдивее рассказ веди".
   Какой читатель-всеевед!..
   Не верится и сразу: "Нет!"
   Но командарм был впереди.
   Храбрец отчаянный такой
   Смотрелся в боевых порядках,
   Являя там пример собой.
   Да не перчатки, а бинты.
   Они скрывали его раны.
   По ним и стал он узнаваны.
   В самом сраженьи - хоть бы хны!
   Здесь боль как будто заглушалась,
   Ну, может, малость оставалась.
   ...Ни тени на его лице.
   И всё вниманье на бойце
   В руке с гранатой.
   Вот взмах, бросок и взрыв её...
   Примите, вражье вороньё.
   И... очередь из автомата.
   А ну-ка марш из Сталинграда!
   Бойцовское тут дело свято.
   А фрицы издали глазели
   И как бы вдруг остолбенели.
   "Вон рус. Ха! - белые перчатки.
   Стоит и - никакой оглядки.
   А может, это сам Христос?
   Гляди, да он же в камни врос".
   "Бойцы, прикрой Чуйкова! И-ии...
   Не то опомнятся враги".
   Тут медсестра собой прикрыла,
   А звали-то её Людмила.
   И, взяв за локоть, отвела.
   Откуда в ней те смелость, сила?
   Да что тут... Экие дела!..
   Бойцов выносит из огня.
   И их, собою заслоня,
   Как будто бы она броня,
   Врачует сразу, чтобы жил.
   И каждый для неё здесь мил.
   О, сколько жизней сберегла!..
   Она
   Не-у-стра-ши-ма-я!
   Поклон ей низкий от меня.
  
   ШТАБ ФРОНТА. ЛЕВЫЙ БЕРЕГ ВОЛГИ.
   Чуйков по приглашенью здесь.
   Андрей Ерёменко. Да, он-то
   Командующий Сталинградским фронтом.
   И взгляд его уж очень зоркий,
   Такой испытывающий, долгий...
   Ну что же, это тоже честь.
   Командующий - настоящий воин,
   Пропахший гарью боевой.
   В нём столько мужества и воли,
   И удали, отваги той,
   Что перед немцем он не дрогнет,
   А примет бой тот огневой.
   И, если ранит, не застонет,
   А станет злей, пока живой.
   - Присядь, Василий дорогой.
   Худющ, усталый от сражений.
   Уж третий месяц на войне.
   Переживаний и волнений,
   Смертей, ранений, отступлений -
   Всего хватило. О-ё-ей!
   Побудь часок хоть в тишине.
   Но где тут... Надо поскорей.
   - Рад встрече я с тобой, Андрей.
   В те довоенные года
   Казалося тогда,
   Что все военные науки
   Неприменимы будут. Да?
   О, как мы были близоруки.
   Увы, ну что тут говорить...
   Сегодня фрицев надо бить.
   - Ты их повадки изучил.
   В степи манёвры проводил
   И контратаки, контрудары...
   Что ж, не терял там время даром.
   Есть опыт даже наступлений.
   Ты и поныне весь в сраженьи.
   Прочти приказ о назначеньи.
   Теперь ты - командарм уже.
   Соседней армии, да, той,
   Точнее скажем, городской -
   62-ой.
   На Сталинградском рубеже.
   Для нас - последний он уже.
   Лишь берег Волги за тобой,
   А наверху жестокий бой.
   Хочу узнать твоё я мненье,
   А если что, то и сомненье.
   - Чтоб ни случилося со мной,
   На левый берег - ни ногой.
   И город не отдам врагу.
   - А я вам в этом помогу, -
   Сказал Ерёменко Чуйкову.
   Ну как тут не заметить к слову:
   Поднялось сразу настроенье,
   А с ним пришло успокоенье.
   Что ж, новый командарм был рад:
   Доверили сам Сталинград.
  
   И СТАЛИН-ТО ПРОСТИЛ УЖЕ.
   ...И вспомнилось: Китай, война.
   Чуйков - военный атташе.
   Фантазия газет вольна:
   В них ложь на Русь возведена,
   Попытка даже нас столкнуть,
   В опаснейший конфликт втянуть.
   Мол, в интервью Чуйков сказал...
   Да, провокация. Скандал.
   Поди уйми, опровергни,
   Когда потоки льются лжи.
   Советник-атташе отозван.
   И всё казалось очень грозно.
   Такой непредсказуем случай.
  
   ...КРЕМЛЬ. СТАЛИН В ГНЕВЕ. ЗАКУРИЛ.
   И тут же бросил взгляд колючий:
   - Советский дипломат-советник
   Держаться должен неприметно.
   Зачем тебе язык там дан?
   Чтоб мысли прятал ты в карман.
   А ты пустился в разговоры
   С газетчиками, от которых
   Невесть чего-то можно ждать:
   И переврать, оклеветать...
   Так как же нам тебя понять?
   С тебя не вышел дипломат.
   Ну что ж, иди теперь воюй.
   И мой совет такой: мозгуй
   Пред тем, как шаг вперёд-назад.
  
   ЛЕГКО ОТДЕЛАЛСЯ ЧУЙКОВ,
   Был искупить вину готов.
   ...Июль. Опасный месяц тот.
   А немец прёт и прёт, и прёт...
   ...Там у колодца видел лица
   Тех отступающих бойцов.
   Привал минутный, чтоб напиться
   И той прохладой насладиться.
   Боец на нас взглянуть стыдится -
   Уж лучше в пропасть провалиться.
   Да, и на это он готов.
   Угрюм, подавлен и тосклив,
   На все вопросы - молчалив,
   Плетётся из последних сил.
   Да свет ему уже не мил.
   И так один и за другим
   Да с командиром со своим.
   Расхлыстан строй и равнодушен.
   А он вообще-то был послушен?
   О том уже не думать лучше.
   Хотелось крикнуть строю: "Стой!
   Назад! Воюй и задержи!
   Себе немедля прикажи
   И овладей хотя б собой".
  
   ФРИЦ РВЁТСЯ К ВОЛГЕ, НА ВОСТОК.
   И каждый бой с ним был жесток.
   А для Чуйкова и - урок:
   Прознать о тактике врага
   И в ней, конечно, слабину,
   Да не одну,
   Чтоб бить потом наверняка.
   Вот залп вразброс, не в глубину,
   А только по передовой.
   Манёвр огня у них такой.
   Не вижу доблести танкистов,
   Нет смелости и быстроты.
   Здесь что-то есть от суеты.
   Ползут громады те стволисты...
   Один наш залп артиллеристов -
   Горят немецкие кресты.
   Враги боятся темноты.
   Пехота наша - в контратаку,
   А фрицы - нет. Назад "в кусты".
   Что ж, стойкость всех наших ребят
   Донские степи подтвердят.
   Река Аксай без переправы.
   Скопление немецкий войск.
   Наш залп "катюш" по ним - геройск!
   Врасплох, внезапно и по праву.
   Их сотни там нашли капут.
   Что нам ещё добавить тут?..
   Но мощью враг превосходил.
   И всё же натиск мы сдержали,
   Насколько уж хватало сил.
   Враги на шкуре здесь познали,
   Что русский дух неукротим.
  
   ПОКА МЫ ВСЁ ЖЕ ОТСТУПАЛИ,
   Верней, позиции меняли.
   В войсках придонья и степи
   Таков закон уж был в чести:
   НЕ ОТХОДИ
   И ЗАДЕРЖИ,
   НЕ ПРОПУСТИ.
   СЕБЕ СКАЖИ,
   ЧТО К СТАЛИНГРАДУ НЕТ ПУТИ!
  
   ВРАГУ МАНЁВР НАШ БЫЛ В НОВИНКУ.
   Нас поутру, мы знали точно,
   Бомбить стервятники начнут.
   Ушли мы незаметно ночью
   И... заманили немчуру.
   Они и клюнули хитринку:
   Туда попёрла пехотня.
   А утром бомбовозы прут
   Да на своих... Капут, капут.
   Такая вышла западня.
  
   ЗАКОН ПРОСТОЙ НАШ - УСТОЯТЬ,
   Захватчиков уничтожать.
   Какой ценой нас враг теснил?
   Всю степь он фрицами стелил.
   Красноармейцы,
   Как гвардейцы,
   Долг свято исполняли свой.
   Таков был боевой настрой.
  
   А ФЮРЕР ДУМАЛ: ПО СТЕПИ
   До Сталинграда - день пути.
   Уже два месяца ползут.
   За каждый метр - капут, капут...
   Закон гвардейцев был - стоять
   И заслонить Отчизну-мать.
   Потом уж в тот недобрый час
   Объявлен сталинский приказ.
   Да, тот - ни шагу чтоб назад.
   Ответ держать тебе, солдат.
  
   ДВЕНАДЦАТОЕ СЕНТЯБРЯ.
   Да, странный день календаря.
   Как будто наколдован он.
   Что Гитлер будет побеждён,
   О том прекрасно Жуков знал -
   В тот день на Волге побывал.
   И был уверен в том Чуйков, -
   В тот день он командармом стал,
   Ну и к сражению готов.
   Из Ставки прибыл Паулюс в штаб.
   Да с похвалою. Как он рад...
   Сражений здесь - о-ёй! Масштаб!
  
   ЧУЙКОВ ЖЕ, КАК МУЖИК БЕДОВЫЙ, -
   На катер сразу и поплыл,
   Где крепенько обстрелян был.
   Но это для него не ново.
   Вот, наконец-то, и причал.
   А правый берег их встречал
   Огнём и громом батарей.
   И город уж вовсю пылал.
   Здесь всё стреляло, завывало,
   Трещало, рушилось, взлетало...
   Вот где оно - преддверье ада.
   Что значит пекло Сталинграда!
  
   ВЗГЛЯНУЛ И - ОТОРОПЬ ХЛЕСТНУЛА:
   Бегут бойцы успеть на катер
   По всем откосам. Вот так нате!
   - Назад! Назад! Остановись!
   Пальнул из пистолета ввысь.
   - Где командиры? Всех вернуть! -
   Ещё успел он сказануть...
   Поблизости вдруг так рвануло,
   Что всех бегущих как бы сдуло.
   Те командирские "Назад!"
   Вернули всё-таки ребят.
   Что ж, не обстреляны, наверно.
   И боязнь их несоразмерна.
   Соприкоснётся вот с врагом
   И станет смелым здесь бойцом.
  
   ОН ДОЛГО ЛАЗИЛ ПО ОВРАГАМ,
   Где прыгал, пробирался шагом,
   Наверх взбирался, снова вниз...
   Всё ж оставался оптимизм.
   И тут вдруг окрик часового,
   А прозвучал довольно строго:
   - Стой! Кто идёт?
   - Ну, наконец-то, вот.
  
   ОВРАГ. И ЩЕЛИ СЛЕВА-СПРАВА.
   Услышал голос из одной,
   Нагнулся и вошёл в "покой".
   Похоже, он и был штабной.
   Стол земляной, такая ж лава,
   На ней мужчина занятой
   По телефону убеждал,
   Поругивал и поучал.
   Угадывался сам Крылов.
  
   НАЧШТАБА - ГЕНЕРАЛ БЫВАЛЫЙ.
   Есть опыт уличных боёв.
   Да, голос твёрд, и в нём есть воля,
   Энергия. Ну и бесстрашье.
   Закалка той породы - нашей.
   А это - главное найболе.
  
   И ТУТ НА ГОСТЯ ОН ВЗГЛЯНУЛ,
   А гость бумагу протянул.
   Крылов прочёл и закивал,
   Мол, он об этом уже знал.
   И улыбнулся так светло,
   По-дружески и хорошо.
   - На левый берег не сбегу, -
   Сказал Чуйков, глядя в глаза.
   - Вот это правильно! Я "за"!
   Покажем дулю мы врагу.
   Не лез в карман гость за присловьем
   И за причиной пошутить.
   А это значит: шутке быть.
   Его суровое надбровье
   Скрывал роскошный чёрный чуб.
   А складка, резкая у губ,
   Являла, что золотозуб.
   Бомбёжка сверху донимала,
   Скала от боли вся дрожала,
   И вздрагивал штабной покой.
   Собой-то был он земляной.
   Стол, лаву, карту засыпало,
   На гостя струйкой лил песок
   На волосы и на висок,
   И за воротничок.
   Гость отряхнулся, но смолчал.
   Так потихоньку привыкал.
   Чуйков, Крылов верны друг другу
   И понимали с полувзгляда.
   И Паулюсу здесь оплеухи
   Влепляли крепко, как и надо.
  
   ЧТО ДЕНЬ ГРЯДУЩИЙ МНЕ ГОТОВИТ?
   О том себя спросил Чуйков.
   На равных к бою не готов:
   Враг превосходит в десять раз
   И ещё как силён сейчас!
   Ну оборона остановит.
   И то на несколько часов.
   Вот так-то, командарм Чуйков.
   Ищи возможности, ищи,
   Чтоб вся немецкая армада
   Здесь, у окраин Сталинграда,
   Нашла себе исчадье ада.
   Не пропусти их к Волге. Ни!
   К святой для русских всех реки.
  
   - ИТАК, С ЧЕГО НАЧНЁМ ШТАБИСТЫ?
   А враг силён и он неистов...
   - А поутру атаковать.
   Ведь фрицы утром любят спать,
   И мы их - вспять...
   - Да, их смятенье обозлит.
   - Поколошматим. Будет бит.
   - Нам защитить бы переправы.
   Да Разгуляевку занять...
  
   НО КТО БЫЛ БОЛЕЕ ЛУКАВЫЙ,
   О том лишь утру было знать.
   Вдруг гром немецкой канонады.
   По мощи злой он был таков,
   Что растерялся сам Чуйков.
   Опередили. Это ж надо...
   А ливень бомб, снарядов мин
   Прижал бойцов, ошеломил.
   Впервой, пожалуй, тут такое.
   Да, испытанье боевое.
   Казалось, всё взметало ввысь.
   Бойцы друг другу: "Вниз, держись!"
   - За что?
   - Хотя бы за штаны.
   - Не для того же нам даны.
   - Терпи, браток, и привыкай,
   И голову не подставляй.
   - Башка, ой, как ещё нужна...
   Пока что мне она верна.
   - Ну, может, хватит, ганс проклятый.
   Жаль, что не знаешь наших матов.
   Гул танков, полчища вояк...
   - Посмотрим, кто из нас слабак, -
   Сержант промолвил, наклоняясь, -
   Мой пулемёт глядит на вас.
   И, нараспев так, чертыхаясь:
   - Ах же паскудный ты пруссак...
   И длинной очередью в ряд.
   Так уложил их всех подряд.
   И треск гранат, и минный вой...
   - Дружок, прикрой меня, прикрой,
   Я к танку мигом. Подожгу...
   - Оберегу, оберегу.
   Размах, бросок и - пламя. Есть!
   И падших уж не перечесть.
   Но фриц бросал, бросал вояк
   Сознательно. На смерть. Вот так.
  
   ОТПОР ДОСТОЙНЫЙ. ДЕНЬ НЕ ЗРЯ,
   По-честному так говоря.
   Мы пристрелялись, осмелели
   И, кажется, остервенели.
   Работы будет санитарам,
   Чтобы не ели хлеба даром.
  
   В ТО УТРО СТАЛИН БЫЛ В КРЕМЛЕ
   И весть увидел на столе
   Страшнейшую до самой сути.
   И... оторопь. Не обессудьте.
   Недоброе тут сердце чует.
   "Берлин вовсю уже ликует.
   И Паулюс Сталинград пленил,
   И всех легко там победил.
   Россия надвое рассечена,
   Уже в агонии она".
   - Нет, это, Риббентроп, брехня!
   И не подколешь тут меня.
   Я только выслушал доклад:
   Сражается мой Сталинград.
   Но трубку взял.
   - Как там на Волге?
   - Чуйков не подпускает к ней.
   И вздох вождя таким был долгим...
   Ну, отлегло. Он стал бодрей.
  
   ТРЕВОГА ВСЁ Ж ОСТАЛАСЬ С НИМ.
   - Неуж не удержим?
   Такого просто быть не может.
   Ведь Сталинград - не просто град,
   А мой. Да, Сталина!
   И что же?
   А символы у нас ведь чтят.
   Не посрамят!
   Осталось только подождать.
   Эвакуировали ж мы
   Заводы, фабрики, станки...
   Наладится там всё опять,
   И мы силёнки нарастим.
   Урал снабдит вооруженьем
   И, никакого тут сомненья,
   И свору Паулюса пленим.
   Раз на защиту встал народ,
   То он уже непобедим.
  
   ВОЖДЬ РАЗМЫШЛЯЛ ТАК ПРО СЕБЯ.
   Жестоко там бойцов бомбят.
   Но город Сталина не взят.
   Донельзя разозлён солдат,
   А значит, немец будет смят.
   Плохоньки там пока дела.
   Чуйкову надо устоять.
   Велю дивизию придать
   Гвардейскую. Сибиряков.
   Уничтожать немецких псов.
   В штаб фронта тут же позвонил:
   - Как с переправой? Завершилась?
   Ничто такого не случилось?
   - Комдив Родимцев у Чуйкова.
   Для отраженья всё готово.
   - В чём он нуждается ещё?
   Подставьте вовремя плечо,
   Не дожидаясь просьб, заявок.
   Река - артерия поставок.
   И Гитлер рвётся перекрыть.
   На вас ответственность лежит
   Такой их замысел сорвать
   И к Волге чтоб не подпускать.
  
   ГЛАВКОМ СПРОСИЛ О ПЕРЕПРАВЕ,
   Хотя и знал: прикрыть-то нечем.
   Ерёменко смолчать не вправе:
   - Нужна защита от бомбёжки.
   Нам дайте ястребков хоть трошки.
   Ведь фриц хозяйничает в небе.
   Их сотни над передовой.
   Бойцы там жертвуют собой.
   Не полагаться ж на молебен,
   Чтоб пронесло, остались жить...
   А им-то немцев надо бить!
   - Подумаем мы, как тут быть,
   Чтоб просьбу удовлетворить.
  
   СО ВСЕХ СТВОЛОВ "КОНЦЕРТ" ЧУЙКОВА
   Начался в три часа утра.
   Паршивая ты немчура,
   Тебе же на тот свет пора!
   Ну что же, музыка басова.
   Вот так, вот так!
   Мы им устроим кавардак.
   И перепутаем им карты,
   Ну и умерим прыть, азарты.
   - На левый край жарку поддай!
   Пришёл незваный - получай,
   Вот так-то, Паулюс враг-камрад,
   Мы вам покажем Сталинград.
   Ну а теперь контратакуем,
   Но аккуратно, поточнее.
   - Как на кургане?
   - Не балуем,
   Прицельно бьём и повернее.
   Но фриц становится всё злее.
   Несчётно их, как саранчи.
   - А ты строчи!
   А в центре есть уже успех.
   Эх, если б не было помех...
   Тут сотни юнкерсов насели,
   А к ним ещё и минный град...
   И ни вперёд, и ни назад.
   Уже держались еле-еле.
   Да, немцы явно оборзели.
   Вот-вот прорыв,
   А вдруг сейчас не устоим...
   Колонны в город ворвались
   Пьянёхоньки. Орут и пляшут.
   Уже глядят на Волгу нашу.
   Вон-вон. Ты только подивись:
   Концерты на губных гармошках...
   Безумство это скоморошно
   Явилось тут и суматошно
   Пошло глумиться...
   Но тут опять она, бомбёжка.
   Скажите, как нам тут не злиться?
   Ведь бомбы падают на нас.
   И наставал опасный час.
   Для них патронов нам не жаль.
   Прельщает фрицев Волги даль.
   Уже по трупам по своим
   Перелезают, спотыкаясь,
   И снова перелезть стараясь,
   Но вот сражён
   И - вниз ничком.
   Под шнапсом-то не страшно им.
   Волною новые резервы
   Штурмуют. Только бы прорваться.
   Понятно: хочется быть первым...
  
   ЧУЙКОВ ВСТРЕВОЖЕН: МОЖЕТ СТАТЬСЯ...
   Силён захватчик. Вдруг прорвёт
   И - вниз к центральной переправе.
   Бой продолжается кровавый.
   Настал момент, когда я вправе
   Ввести свой танковый резерв.
   Для них-то он и есть барьер.
   Как раз его недостаёт.
   Жаль, невелик он и - единый.
   И, разделив на половины,
   Он оголил охрану штаба.
   Что тут поделать, если надо.
   Дорога к Волге перекрыта
   И пристань от огня прикрыта.
  
   ПРИСЕЛ У ВОЛГИ НА БРЕВНЕ.
   Он сам с собой наедине.
   Тут мысль о доме, о семье...
   А напишу-ка я жене.
   Валюшка, милая, родная,
   Жена моя ты дорогая.
   Пишу вот это я письмо,
   А вдруг последнее оно.
   Я защищаю Сталинград,
   А здесь у нас кромешный ад.
   Случится может всё. Я знаю.
   За мною смерть здесь по пятам.
   И где настигнет - тут ли, там...
   Такую мысль я отгоняю.
   Но ты пойми, моя родная,
   Поверь, каков бы ни был бой,
   Но в каждый миг здесь ты со мной.
   Ты так прекрасна. И пригожа...
   Во всём на ангела похожа.
   Я обнимаю и целую.
   Как я люблю тебя такую...
   Прошу: себя ты береги
   И память обо мне храни,
   И долго, долго ты живи
   И за себя, и за меня...
   Ну вот опять напор огня.
  
   ПРОТИВНИК ЗНАЛ СИЛЁНКИ НАШИ.
   - Ну что от русских можно ждать?
   Азарта могут лишь придать.
   Но то, что не дадут доспать
   И ночью вдруг атаковать...
   Уж запредельно тут бесстрашье.
   А взять их русских, рукопашье...
   Арийцы в страхе от него. -
   Дерр генерал в смятеньи смолк.
   В делах военных знал он толк.
   - Их и не выбить, не убить,
   Откуда эта жажда жить?
   Откуда он такой - Чуйков?
   С глуши. Из самых из низов.
   И с кем же по повадкам схож?
   Ну, память, с кем же, с кем же всё ж?
   С Суворовым! Был озорник.
   Сквозь Альпы, помнится, проник.
   Чудной был всё же тот старик.
  
   ВОН ОСВЕТИТЕЛЬНЫ РАКЕТЫ.
   И самолёты вдоль реки.
   Нельзя остаться незаметным.
   Хотя и катера легки,
   На них попробуй утеки.
   На катерах - сибиряки.
   А юнкерсы идут на цели.
   На них воздели кулаки:
   - Ишь, гады, как вы осмелели.
   - Спустись пониже. Застрелю,
   Тебя я с бомбой утоплю.
   Заметил юнкерс кулачки.
   - Что, мне условия игры?
   Засуетился он кругом,
   Спустился, помахал крылом...
   А катера, как поплавки,
   На середине той реки.
   Глядь, а вверху уже их стаи,
   Пикировать по целям стали.
   Сибиряки - фронтовики.
   Своих уже не досчитали.
   Обидно гвардию терять...
   Таких-то боле не сыскать.
   Что писари напишут им домой?
   И как запричитают там... О-ёй!
   Растянется тот плач аж на года.
   Так было на Руси оно всегда.
  
   УЖ ПОЛДЕНЬ, А КОМДИВА НЕТУ.
   Где же Родимцев? Что стряслось?..
   Рискнул герой наш на авось
   Добраться в штаб. Мол, с пистолетом...
   Но берег правый.
   Шутки брось!
   И тут откуда что взялось...
   Над ним стервятник уж "с приветом".
   Совсем на бреющем полёте
   Он прострочил. И снова, снова...
   Знать, видел-то его живого.
   И на каком-то развороте
   Он бомбу сбросил, разозлясь,
   Мол, ладно, топай восвоясь.
   Цель падала и спотыкалась,
   Вставала, тут же отряхалась.
   Ох, неприветлив берег правый:
   Он сразу метит для расправы.
   А вот скала и щель её.
   Прижмись, толкни себя живьём,
   Мол, Александр Ильич пред вами!
   Да, генерал. И с орденами.
   И, между прочим, уж герой.
   Пред вами вот я, сам собой.
   Да вы же как кроты живёте.
   Не произнёс, подумал так.
   Родимцев всё же был остряк.
  
   В ГРЯЗИ, ВЕСЬ В ГЛИНЕ ДО МАКУШКИ.
   - Где, кто вас этак раскатал,
   Всего измял?..
   Он днём пустился в побегушки... -
   И тут Чуйков зароготал.
   Из всех серьёзнейший Крылов,
   Не находя для шутки слов,
   Качал, смеяся, головой:
   - Ну, слава богу, хоть живой.
   У нас смеяться не грешно.
   С начала так заведено.
   - Причин для смеха маловато.
   Была бы попросторней хата.
   - Да, мы гостюем тут в щели,
   Но вишь, порядок навели:
   Стол земляной, кушетка - тоже.
   Приют наш в целом, в общем обжит.
   Вот новый Гитлера приказ:
   Любой ценою город взять.
   И рвутся к Волге напролом
   - Им надо дулю показать.
   С повадкой ихнею знаком, -
   Сказал Родимцев, хмуря брови.
   Тут в разговор вступил Чуйков:
   - Дела сейчас у нас хреновы.
   Длиною фронт вёрст двадцать пять
   Такой изогнутой подковой.
   А оборона - островки.
   Бойцов потери велики.
   Пойдёмте мы к передовой
   Воочию увидеть бой.
   Сюда, к Мамаеву Кургану,
   Где бой подобен урагану.
   Траншею преградил майор:
   - А далее идти нельзя.
   И командир здесь только я.
   Вам там опасно.
   Надеюсь, ясно?
  
   - РАЗГОНУ ДЛЯ АТАК НЕ ВИЖУ.
   Сидеть в окопах взаперти...
   Такой я жизни ненавижу.
   Ни вёрст, ни километров тут, -
   Сказал Родимцев. - Извини,
   Мои орлы Курган возьмут,
   И что скажу им? Погоди?
   Ого, какие драчуны!
   Чуйков заметил: - Поточнее.
   Такой не нюхали войны.
   Здесь каждый метр версты длиннее.
  
   БЫЛ МИГ. И - НЕТУ ТИШИНЫ.
   Нежданый был обстрел тот минный.
   С пунктирного он стал обширный...
   Да, нету случая глупее
   Вот так испытывать судьбу.
   Читатель, я тайм-аут возьму.
   А становилось вечерее.
   Кто с генералов был храбрее,
   Не стали выяснять позднее.
  
   БЫЛ ГИТЛЕР ЯВНО В ЭЙФОРИИ.
   Война - уже его стихия.
   Ещё рывок - у ног Россия.
   Июль и год 42-й.
   Идёт везде жестокий бой.
   Чтоб импульс преподать фронтам,
   Теперь рулить решился сам.
   Вот здесь, на южном направленьи
   Уж слишком медлит тот фон Бок.
   Какой с него уже тут прок?
   На действия зовёт Восток!
   Затем без всякого сомненья
   Он танкоармию изъял.
   И дальше действа продолжал.
   В придачу армию Манштейна
   На север двинул грязь месить.
   Вот так по-своему, келейно
   И фюрер продолжал рулить.
   Он возражений не терпел,
   Вершил дела, как сам хотел.
   - Я - фюрер, ясновидец новый
   И политический стратег.
   И знаю, как достичь успех.
   А что же Сталин их суровый?
   Сдаваться он уже готовый?
   Их Ленинград и Сталинград
   С земли сотру и брошу в ад.
   Одним рывком я их возьму,
   И русских символов лишу.
   А кто они тогда без них,
   Без них, без символов своих?
   Растерянность и поклоненье...
   И я один - для них спасенье.
   У ног Россия! Без сомненья!
  
   А ВОЛЖСКИЙ ГРАД БЫЛ БЕЗЗАЩИТЕН.
   Без боя можно б захватить.
   За откровенье не взыщите:
   Теперь-то можно говорить.
   Пока вершилось то руленье,
   Летели дни, часы, мгновенья...
   Резервы красных подошли:
   Твердыня Волги под защитой.
   Уж как успели, что смогли.
  
   ...И ВСПОМНИЛОСЬ. МОГЛО ЖЕ СТАТЬСЯ:
   Им удалось тогда б прорваться -
   Брось Паулюс батальон, другой.
   И к Волге хлынули б навалом.
   Представить жутко, что бы стало...
   О, Боже мой...
   Чуйков смахнул с себя виденье.
   Оно, как светопредставленье.
   Навала та бы расползлась,
   Как грязь.
   Ведь стаей юнкерсов прикрыта,
   Они - надёжная защита.
   Родимцев стал бы лишь свидетель
   Трагедии печальной той.
  
   НО НЕМЕЦ ДРЫХНУЛ НА РАССВЕТЕ,
   Родимцевы ж рвалися в бой.
   Ого, какое подкрепленье!
   Рассвет не дремлет над рекою.
   Пожарищ зарево над ней.
   - Полки, к вокзалу поживей,
   Пока нет юнкерсного вою.
   - А первый батальон, за мной,
   Поближе чтоб к передовой.
   Там, на Мамаевом Кургане, -
   Предупреждаю вас заране, -
   Противник злой.
   Гвардейцы, всё понятно?
   - Да.
   - Должна быть высота взята.
   - Комбат, за час или к полудню?
   - К полудню... если только трутню,
   А вот за час оно как раз.
   - На том спасибо. Понял вас.
  
   НО НЕ УСПЕЛИ ОСМОТРЕТЬСЯ,
   Себя настроить на войну -
   Здесь от неё уже не деться.
   - Где немец? Спрятался во рву?
   Вот я туда перемахну,
   Мгновение и - там взорву.
   Но вздрогнула земля, тряхнула,
   Бойцов в себя как бы впихнула.
   Артиллерийский гром подмял,
   Он всех на крепость изучал.
   Да, их, гвардейцев, чёрт возьми,
   И не вздохни, и не моргни.
   Вот так приветствовал их фриц:
   Раз пал, вот и лежи тут ниц.
   И никакой чтобы оглядки.
   О, боевые вы порядки...
   А сверху сотня бомбовозов
   Перепахала всё подряд.
   И никаких уже вопросов:
   Ты жив ещё? Судьбе ли рад?
   И долго длилась канонада.
   Вот где оно, преддверье ада.
   Перетерпеть такое надо.
   Гвардейцы мы - не слабаки
   И убедятся в том враги.
   Тут свистопляска началась.
   Так немец о себе дал знать.
   Родимцевы приняли бой.
   И был он злой.
  
   ОРУЖЬЕ ГЛАВНОЕ - БЕССТРАШЬЕ
   Тут устремилось на врага.
   Познает он сибиряка.
   Здесь будет верховенство наше.
   И где ползком, а то броском,
   Сподручней если - кувырком
   Поближе на бросок гранаты.
   - На, получай же, ганс проклятый!
   И выстрел был наверняка.
   Ещё ты будешь весь расквашен.
   Такое наше рукопашье.
   Кто смел, умел,
   Тот будет цел.
   Сошлась здесь ярость двух сторон.
   Стрельба и взрывы, гул и стон...
   Чужак строчит поверх голов.
   Прицел - и фриц уже готов.
   Так расширялся встречный бой.
   Стрелял здесь мёртвый и живой.
   А смерть исчезла. Испугалась.
   Как видно, ей тут доставалось.
   Винтовка, штык и пулемёт,
   И раньше кто кого убьёт,
   Больнее ранит, поразит,
   Прикладом череп размозжит.
   И бились за друзей своих -
   Убитых и полуживых...
   А напряженье нарастает...
   Уж всё, казалось, убивает.
   И схватки те на истребленье.
   Ну просто нет уже спасенья.
   Здесь узнаёт отродье вражье
   Сибирское то рукопашье.
   А вот и верховенство наше.
   Шестнадцатое сентября.
   Курган был взят. Дрались не зря.
  
   В ТУ СТАЛИНГРАДСКУЮ СТРАДУ
   Из рук да в руки десять раз
   Переходил он, как сейчас.
   Сполна познал он всю беду.
   Курган - он волжская твердыня.
   Так было. Будет и отныне.
   Из исторической дали
   Стал виден тот клочок земли.
  
   - КАКОВ ИТОГ, ХОТЕЛ БЫ ЗНАТЬ? -
   Спросил Родимцева Чуйков.
   - Потери вражьи тысяч пять.
   Назвать точнее не готов.
   - Своих-то сколько полегло?
   - Поменьше, но и не мало.
   - Пойдём к бойцам, поговорим.
   - Что скажешь о бомбёжке им?
   Бойцы бессильны перед ней.
   Погибло сотни, а калек
   Не сосчитать тебе вовек
   И не представить их беды.
   А главный командир здесь - ты.
   Сам в безопасности ведь был,
   А юнкерс их вовсю бомбил.
   И ты виновен пред бойцом.
   Её искупишь ли потом?
   Печально, горестно, обидно,
   Что наших ястребков не видно.
  
   БОИ НИГДЕ НЕ УТИХАЛИ.
   А в городе накал возрос.
   И встал о тактике вопрос.
   Ответ Чуйкова здесь был прост:
   Сближенье до броска гранаты.
   Бойцы уж это испытали.
   Глядь - шпок.
   И есть двадцатый.
   Они такие, результаты.
   - А взводному я доложу,
   Мол, так я Родине служу.
   Воздерживался фриц бомбить:
   Своих ведь может положить.
   Такие случаи бывали.
   А к опыту да плюс сноровка...
   Такая выйдет оркестровка...
   Мы, кажется, окружены
   И притаились у стены.
   Но выручили нас морпехи
   "Ура! Полундра!" И... успехи.
   Вон танк немецкий с белым флагом.
   Их офицер: "Сдавайся рус!"
   Ответ сказать я воздержусь.
   Они исчезли одним махом.
   Словечки наши понимали
   И что за ними, тоже знали.
   Отбили девять мы атак.
   Вот так.
  
   ПЕХОТУ, ТАНКИ КАК СДЕРЖАТЬ,
   Что рвутся к Волге напролом?
   Манёвра нам не предпринять.
   Чуйков, Пожарский так вдвоём
   Кумекать стали.
   Вот о том
   И попытаюсь рассказать.
   ...Танк вкопан. Башня наверху.
   Такая огневая точка.
   На перекрёстке - одиночка
   Стоит у самого кусточка.
  
   "ФОРВЭРЦ! ПРИЦЕЛ! И - РУС УБИТ
   И путь открыт".
   Того огня сосредоточье
   Скользнуло по округлой стали,
   А башня сиднем всё сидит.
   Такого уж не ожидали.
   Но раз "форвэрц", ползла армада.
   - Вот это то как раз, что надо.
   Подпустим ближе, чтоб рвануло.
   Залп орудийный, ты - потом.
   И башня пламя изрыгнула,
   И первый танк тот кувырком...
   Он запылал и - дым столбом...
   За ним второй и тут же третий.
   Вы к Волге прётесь, эки черти.
   Пехота вздрогнула от смерти.
   А пулемёт её косил,
   Косил, косил, косил...
   Тут было немцы врассыпную...
   Выкашивал их подчистую
   И полинейно, вкруговую.
   Вот я вам, гады, повоюю,
   Такую мать вас, растакую.
   Танк-башня крепостью стоял.
   Такого фриц не ожидал.
  
   ПОЖАРСКИЙ ГЕНЕРАЛ, КАК ЗНАХАРЬ,
   Догадлив был артиллерист.
   В своих решениях он быстр.
   И стали пушкари бабахать.
   По цели не давали маху.
   Он никогда не ведал страха.
   И в помыслах своих он чист.
   Тут вспомнился Чуйкову случай...
   А он - свидетель наилучший:
   Наш штаб был крепенько обстрелян.
   Что мы в обрыве, немец знал
   И злость свою он возмещал.
   - Вам надо бы на левый берег, -
   Совет-приказ Чуйковым дан.
   - Без вас покинуть этот терем?..
   Как вы могли мне так сказать?
   Ни в коем разе не намерен.
   Такому просто не бывать!
   Уж будем вместе погибать.
  
   ЕЩЁ НОВИНКА. ДА КАКАЯ!
   Она - та группа штурмовая!
   Бойцов всего один десяток,
   Но что до схваток...
   ...Дом гэобразный. Как стратег:
   Осмотр с него со всех сторон.
   И немцем в крепость превращён,
   Стал неприступный бастион.
   Брать фронтом сотнями солдат?
   Да это же на смерть ребят.
   Ну нет. Вот группой штурмовой,
   Да не одной...
   Внезапно, ночью обмануть,
   Не прозевать да прошмыгнуть...
   Так поступал полковник Елин
   В том Сталинградском октябре.
   Умелец. Действовал он смело.
   А всё дымило и горело...
   В огне был дом на пустыре.
  
   ШТУРМГРУППАМ, ТОЛЬКО ИМ ДЕРЗНУТЬ
   И ночью фрицев ужаснуть.
   И вот огонь прямой наводкой
   Со всех орудий громыхнул.
   Противник малость струханул.
   Опомниться б, но нет минут.
   А автоматы уж секут,
   Гранатов взрывы и... захват,
   Кинжал, лопатка, рукопашье -
   И снова русское бесстрашье.
   И враг уже ошеломлён:
   И смерть, и вскрики, дикий стон,
   И кто убит, а кто пленён.
   Весь гарнизон был обречён.
   Итог уже был предрешён.
  
   НО КТО ЖЕ ТЕ ШТУРМОВИКИ,
   Что, все, как снайперы, стрелки?
   Есть и минёры, и сапёры...
   О них особы разговоры.
   Без них потери велики.
   А вот гвардеец рядовой,
   Обычный он боец такой.
   Нежданно ранен был Козлов.
   Своей здоровою рукой
   Метал гранаты на врагов.
   Предохранительные чеки,
   Уже зубами вырывая,
   Да, об опасности он знает.
   Скажите: были в коем веке
   Такие чудо-человеки?
   Задачу выполнил свою
   Он в том бою.
   Раз защищал ты Сталинград,
   Считай, уже навеки свят.
  
   У ВСЕХ СОЛДАТ И ОФИЦЕРОВ
   Тут привилегия одна:
   На первой линии огня
   Быть там для точного прицела.
   И вместе действовать умело.
   Здесь воля вся устремлена,
   Чтобы эффектно бить врага.
   Пример комдива Соколова
   И наступления штурмгрупп:
   Огня минута и - готово!
   И никаких претензий тут.
   Где сверхопасно и сурово,
   Там можно видеть и Чуйкова.
   Настрой бойцов совсем иной:
   - Раз главный на передовой,
   Ничто не случится со мной, -
   Уверен был боец пехоты.
   И точно били пулемёты,
   И быстро тот закончен бой.
  
   ЧТО Ж, КОМАНДАРМ ВСЕГДА БЫЛ СМЕЛ.
   Сам защищать себя умел.
   Свой партбилет, как документ,
   Хранил в кармане на груди.
   Да, как зеницу ока, бди.
   В нём и молитва береглась,
   А с ней душа имела связь.
   Чуйковский норов она знала
   И смелость, храбрость одобряла.
   Ведь пуля-дура метит вмиг,
   Но есть защита и от них:
   А изловчись
   И помолись.
   Не можешь крестным ты знаменьем -
   Молися просто кулаком.
   Да, таково души веленье.
   И к этому Чуйков готов:
   - О, Всемогущий, помоги,
   От пуль меня ты защити.
   А трудность лёгкою содей,
   Продлиться жизни чтоб моей.
   В церкви Никольской мать молилась
   За Васю, что здесь на войне.
   Чтоб быть уверенной вполне,
   Власть тоже к церкви обратилась
   И даже с нею подружилась,
   Покрепче верой чтоб сплотить
   И поскорее победить.
  
   ВОТ И МИНУТНОЕ ЗАТИШЬЕ.
   Бывает вечерком оно.
   Лаптёжники ушли звеном,
   Вздохнуть от гула их нелишне.
   - Братишки, эй, сюда поближе.
   С газеты тут корреспондент.
   О нас он, стало быть, напишет,
   На смелость сделая акцент.
   - Тогда во-он тройка мордобоев
   Из рукопашной возвратясь.
   Они поведают такое...
   - Как там?
   - А, вражеская мразь.
   На штык и - вверх, не суетясь.
   Ты, немец, как ни берегись,
   Мы не даруем тебе жизнь.
   - Ша! Слышишь рогот? Главный.
   К нам по траншее сам Чуйков.
   Он зубоскал у нас таков.
   Вулкан энергии! Недавно
   Как гаркнул - сдуло немчуров.
   - Сынки, чего вы приуныли?
   Послать письмо то не забыли?
   О, вижу, здесь у вас газетчик.
   Я, понимаешь, сам спешу,
   Тебя я очень попрошу:
   Уважь, вот мой тебе советчик:
   О письмах Коли напиши,
   Всем-всем о нём ты расскажи.
   Красноармеец-паренёк
   Он так заботился о маме...
   Бойцы расскажут тебе сами.
  
   ПИСЬМО ОДНО ДОМОЙ ПОСЛАЛ.
   Ещё шесть писем написал.
   Шесть треугольничков таких.
   Как будет ждать мать дома их!..
   Пришло оно, знать, Коля жив.
   И счастье мамы бесконечно,
   И любит он её сердечно.
   Как много в этом мире див!
   Наказы он даёт сестричкам,
   Чтоб помогали мне во всём.
   Теперь на женской доле дом.
   Всё хорошо, сынок, у нас.
   Тебе вот дедушкин наказ:
   Поосторожней там воюй.
   Себя получше маскируй
   И где не надо, не рискуй.
   Игра со смертью не шутейна:
   Веди себя не ротозейно.
   Бросок вперёд и - падай ниц,
   Чтоб не поранил тебя фриц.
   Не оказался б недобиток.
   Боец везде должён быть прыток.
  
   ТАКОЕ ИЗДОМУ ПИСЬМО.
   Совсем уж свежее оно.
   Как долго он его читал!
   Всё улыбался. И молчал.
   Слезинки падали в мороз.
   Какой уж с них тут будет спрос!
  
   БЫЛ РАНЕН ОН. КОНЕЦ НЕ ДОЛОГ.
   Он это знал и - вновь осколок.
   Как же бойцу не повезло...
   Все шесть в кармашке возле сердца.
   И им уж никуда не деться:
   Пронумерованы они,
   Мол, так и посылать должны.
  
   ИХ ОТПРАВЛЯЛИ ПОНЕДЕЛЬНО.
   Так командира он просил.
   Но время-то не беспредельно,
   Остановить его нет сил.
   И вновь Чуйков благоволил:
   - А чёрну весть попридержать.
   Беречь, беречь нам надо мать.
   Ещё наплачется она
   И нагорюется сполна.
  
   К ОТПЛЫТЬЮ КАТЕР БЫЛ ГОТОВ.
   - Моряк, доставь сюда букет
   Обычных полевых цветов.
   - Майор, однако ты како-ов...
   - На правом здесь у нас их нет.
   А снайперу-то двадцать лет.
   С махоркой на, возьми кисет.
   Я буду ждать, бывай здоров.
   Потом обратно катер плыл.
   На ящиках цветы, цветы...
   Благоухали, как мечты,
   Той несказанной красоты.
   А правый берег фриц бомбил
   И катер тот расстрелян был.
   Цветы - по Волге на волнах
   Всё ближе к берегу.
   - Ой! Ах! -
   Восторг связисток был неистов.
   Уж таковы они, связистки.
   Все подобрали. Ну - охапок!
   Майор: - Позвольте, буду краток.
   Я заказал их. В чём секрет?
   А снайперу уж двадцать лет.
   - Где он?
   - Вон там, за той стеной.
   - Дружочек, миленький ты мой,
   Туда я мигом долечу,
   Сама охапок я вручу.
   Стремительны мгновенья были:
   Охапок тот уже у Лили.
   Она летела, как стрела,
   Вот-вот уже и та стена.
   Совсем близёхонька она.
   Перепорхнуть один завал.
   Ох, как некстати он мешал.
   И вдруг пронзительное: "О-ой!"
   Ну что случилось там с тобой?
   Осталось на завал вспорхнуть...
   Нет-нет, не больно ей ничуть.
   Но вдруг споткнулась и... осела:
   Шальная пуля там задела.
   Сама промолвить лишь успела:
   - Зачем же я упала...
   Стрельба как будто замолчала.
   Майор поднял, понёс к реке.
   О снайпере, о том стрелке
   Она чуть слышно лепетала.
   Головка же её свисала...
   - Скорей, скорей её неси!
   Здесь на песочек опусти.
   Нам только бы её обнять
   И сил придать, и приласкать,
   И Лиля оживёт опять.
   Она всё также горяча...
   Дотроньтесь до её плеча.
   Нет, смерти тут не может быть!
   И надо Бога попросить,
   Чтобы велел ей долго жить.
   ...Могилка вся была в цветах.
   Связисток слёзы с "ох" и "ах".
   Итог-то горестный каков...
   Как раздосадован Чуйков...
   - Что ж, оплошал ты так майор? -
   Промолвил он ему в укор.
  
   КРОВОПРОЛИТНЫЕ СРАЖЕНЬЯ
   За выход к Волге день и ночь.
   Теснит противник в наступленьи.
   Как Батракову нам помочь?
   Уже отбито шесть атак,
   Что ни боец, то сибиряк.
   Его не сдвинешь с места, нет.
   "Огонь!" - один его ответ
  
   СЕНТЯБРЬ И 21-Й ДЕНЬ,
   И фриц упёрся, словно в пень.
   Коварный замысел врага:
   Пройти вдоль берега на юг.
   Совет комдива Батюка:
   Будь, ганс, подальше от греха,
   А то получишь оплеух...
   И к Волге ты не норови,
   Иль захлебнёшься там в крови.
  
   НО ПАУЛЮС ПЁР ВПЕРЁД ВОЯК.
   Лишь Волга - для него маяк.
   Десятки тысяч штурм ведут
   И всё на нашенский редут.
   Противник дважды щель пробил.
   Катюшин залп...
   Растерзан был.
   Ряды гвардейцев всё ж редели.
   Уже держались еле-еле.
   Приказ был Гитлера - громи,
   И сталинградцев победи!
   Ты, Фридрих, нас не подведи.
   Престиж Германии превыше
   Судеб народов и столиц
   И всяких разных заграниц.
   Надеюсь, ты меня там слышишь.
   На Волгу немцы уж глядели,
   Любуясь прелестью её.
   Ещё напор и - в самом деле...
   - Куда же прётесь вы, зверьё? -
   Заметил генерал Пожарский, -
   Могу приём устроить "царский":
   Орудий... Все калибры есть.
   Я окажу такую честь.
   И Сталинградский "гимн" запел...
   И кто из них остался цел?
  
   ВОПРОС УЖ ВО ВЕСЬ РОСТ СТОЯЛ:
   Что ж медлит подкрепленье так?
   Наш командарм, конечно, знал:
   Готовит Сталин и генштаб
   Все силы - в жуковский кулак.
   Да, в контрудар, что меч вознёс.
   Огромен битвы той масштаб.
   И будет, наконец, всерьёз.
  
   А ВПЕРЕДИ НОЯБРЬ, ДЕКАБРЬ...
   Так что придётся подождать,
   Ну и, конечно, устоять.
   Командующий фронтом знал,
   Что фриц немного нас "помял".
   И подкрепление послал.
  
   ПО ВСЕМ ПО ФРОНТОВЫМ ДЕЛАМ
   Чуйков на левом побывал.
   А там и банька. Вот так да!
   Парилка, веник, как всегда.
   Хлестай себя до забытья
   Да с той оттяжкой до битья,
   Как будто бы спина ничья.
   И с охами, и бормотаньем,
   И самолюбованьем
   Своим горячим естеством.
   Сравнимо ли с речным купаньем?
   Мы остановимся на том,
   Что вышел чуть не нагишом.
   Как вдруг донёсся смех девчат...
   Он, облачаясь:
   - Видеть рад.
   Ах, здесь же рядом медсанбат...
   - Вон с баньки вышел новичок,
   Сияющий, смешлив собой.
   - Пусть подойдёт и будет мой.
   - Красавчик, прибыл на денёк?
   - Гляжу - да ты золотозуб,
   А значит, будешь мною люб.
   - Поди-ка рядышком присядь,
   Я разрешу себя обнять.
   - Тебя б, застенчивый дружок,
   К Чуйкову на один часок,
   Как сразу стал бы там сморчок.
   - Зачем же этак мне грозить?
   Я влюбчивым хочу побыть.
   - Из баньки, значит, свеж и чист.
   Скажи, а ты не гармонист?
   Нам обещали подыскать...
   - Как знать.
   И есть гармонь? Давай сюда!
   Такая станет тут гульба...
   - А то у нас одна пальба,
   Уже оглохли от неё.
   - Не ты ли счастьице моё?
   Поди ко мне, я расцелую
   Тебя, прекрасную такую.
   Ох, девоньки, вы так пригожи,
   До обалденья. Вот гляжу
   И чувствую, что я стреножен,
   Уйти от вас я не могу.
   Красавица, вот ты, постой,
   Да я хоть к Паулюсу с тобой.
   И возвращу тебя живой.
   Сестричка, жгучая на слово,
   Плясать со мною ты готова?
   Затем к Чуйкову мы махнём
   Уже счастливыми вдвоём.
   Ох, там уж я пообнимаю...
   Поверь, я влюбчивым бываю.
   Эх, погулять бы до утра...
   Но тут подъехал грузовик.
   - Товарищ командарм, пора.
   Вот-вот уходят катера.
   - Так кто из вас со мной к Чуйкову?
   А он, признаюсь, мне знаком.
   Рванём мы к Волге прямиком,
   А там паромом прямо к дому.
   Вон к той скале,
   Что вдалеке.
   Но сразу тут же смех притих:
   - Ну и жених...
   Так вот смешливец он каков
   Сей развесёленький Чуйков!
   Не распознали как же мы...
   Ох, эти уж говоруны.
   Медички прыскали от смеха.
   О, мимолётная потеха...
   Забавный эпизод такой.
   Мой друг читатель, будь со мной.
  
   ПАРОМ ПРИЧАЛИЛ К ПЕРЕПРАВЕ.
   Тревога первой поднялась,
   Невесть откуда и взялась.
   Но политрук был добронравый,
   Бойцам он подмигнул лукаво:
   - Располагайтесь, не боясь.
   А сам уселся на снаряды,
   Небрежно так облокотясь.
   Темно и ветрено. Прохладно.
   Солдаты перед ним - ребятки.
   Ещё совсем-то зелены,
   Ну и не нюхали войны.
   Но всё ж собою вроде хватки.
   Пожарищ зарево вдали.
   Уж сами видят-то они.
   Разрывы и сплошной тот гул
   Наверно, многих ужаснул.
   - Бойцы, за Волгой Сталинград.
   Для каждого из нас он свят.
   Великой Родины сыны,
   Вы отстоять его должны.
   Вниманье: я прочту стихи.
   Создал их Симонов-поэт,
   Как фронтовик, даёт совет:
   - Если ты фашисту с ружьём
   Не желаешь навек отдать
   Дом, где жил ты, жену и мать,
   Всё, что Родиной мы зовём, -
   Знай: никто её не спасёт,
   Если ты её не спасёшь;
   Знай: никто его не убьёт,
   Если ты его не убьёшь.
   Во внимании лица ребят.
   Каждый строки услышать рад.
   Политрук читал вдохновенно,
   Громко, искренне и душевно.
   Каждый тут автомат прижал,
   За спиной нащупал кинжал.
   Лица сумрачны были и злы,
   И решительны. Ну - орлы!
  
   СКЛОНИЛИСЬ ГОЛОВЫ В РАЗДУМЬЕ
   Увидел каждый наяву
   И дом, и маму там свою.
   Другой же - сразу всю семью,
   На улице цветные клумбы,
   Тот школьный бал безумно шумный.
   И мамин тот отрез костюмный,
   Что так и не успели сшить.
   Эх, как же хочется там жить...
   Вдруг голос тут политрука:
   - Бойцы, а пристань уж близка.
   Всем быть в готовности сойти.
   - Ну погоди же, погоди...
   Ещё минуточку побыть
   В виденьи дома наяву,
   Я всё же в нём ещё живу,
   Покинуть сразу не могу.
   - Вон подлетают нас бомбить.
   Подальше к бакам отходить.
   Майор скомандовал: - За мной!
   Такой он, берег огневой...
   Но гул и грохот, некий вой
   Бойцов упрямо наклонял
   И он уже бежать мешал.
   Но вновь приказ: "Скорей! За мной!"
   И все зигзагом по траншее.
   Уже к пожарищам вперёд.
   Мешает автомат на шее,
   Поклажа жмёт, - признать не смею,
   Но вот обрыв и - вниз прыжок...
   А что-то ещё будет вот...
  
   ДОМОВ СКЕЛЕТЫ У РАЗВАЛИН
   И пепелища едкий дым.
   Фронт обороны здесь сказали.
  
   - О, ПОДКРЕПЛЕНЬЕ. И ОТКУДА? -
   Раздался голос из-за груды.
   А то у нас уже безлюдно.
   - Вот мы вдвоём из Барнаула.
   - А я один на этаже
   И дважды раненый уже.
   Боль, ноющую адски,
   Переношу я по-солдатски.
   Ни старшины, ни санитара.
   И всё же ждал-то я недаром,
   За что судьбе и благодарен.
   Тут пулемёт, там - бронебойка.
   Атаки отражаю стойко.
   Здесь будь всегда настороже.
   Взглянул в пространство на чуток,
   А снайпер - шпок.
   Вот так, браток.
   Меняй своё расположенье
   И чувствуй то, одно мгновенье.
   Сюда пришёл ты убивать
   И это дело должен знать.
   Гляди: ползут короткостволки.
   И что ни выстрел, то прицельный.
   И вот такой совет мой дельный:
   Андрей, стань там у косяка
   И автоматом лаз прикрой.
   Гранат пяток бери с собой.
   И бей уже наверняка.
   Раз пулемёт Иван освоил,
   Уже доверия достоин.
   Располагайся в том углу,
   Я, если надо, помогу.
   Не торопись, их подпусти
   За всех убитых наших мсти.
   Везёт: теперь уже втроём -
   И нам угрозы нипочём.
   И это против сотни фрицев.
   Ну как тут тройкой не гордиться!
   Их смерть считала сколько раз!
   Вот и сегодня враг увяз.
  
   ВЕСЬ ДОМ ИЗРАНЕН УГЛОВОЙ.
   На перекрёстке по прямой
   До Волги близкая дорога.
   Бойцов осталось уж немного.
   Вон грязносерая толпа
   По трупам по своим - к реке!
   Уже была в одном прыжке,
   Но дом - заслон! Огонь - стрельба...
   Родимцевы - гвардейцы там.
   "Вот огоньку ещё поддам
   И немчуру ту - к мертвецам!"
   И трупы множатся вокруг...
  
   НО ГЛЯДЬ: ОТ ВОЛГИ КАК БЫ ВДРУГ
   Девчонка Люба приползла
   С тяжёлой сумкой санитарной.
   Не углядел он, фриц коварный.
   Сама уж раненой была.
   Бойцов-то надобно спасать,
   Скорее их перевязать.
   - Родной, немножко потерпи,
   Ты лучше на меня гляди.
   Уйму совсем я боль твою.
   И мигом я перевяжу.
   А стоны слева уж зовут.
   Там Любу терпеливо ждут.
   И раны всем перевязала.
   Но пуля - "чирк!" Опять "достала"
   Вся окровавлена была,
   Превозмогая боль, ползла.
   Ведь там, на третьем этаже,
   Давно, наверно, ждут уже.
   Туда скорее бы подняться.
   Теперь-то некого бояться.
   Но немец целил прямо в грудь.
   И "Ой!" И больше не вздохнуть.
   О, Люба-Любочка медичка,
   Для всех - родная ты сестричка.
  
   ...А НА КУРГАНЕ СКОЛЬКО ЛЮБ!..
   В них тоже целит душегуб.
   Чуйков: - Так что же предпринять,
   Коль будут этак убивать?
   А кто ж потом будет рожать?!
   Всех ЛЮБ на левый берег - в тыл.
   На правом санитар уж был.
   Семнадцатое октября -
   Кровавый день календаря.
  
   И СНОВА БЫЛИ ПОДКРЕПЛЕНЬЯ,
   И смертоносные сраженья.
   Уже десятую атаку
   Гвардейцы Гурьева отбили.
   Фашисты трупами стелили
   Свой каждый шаг. И... уступили.
   Вы б видели такую драку.
   На улице Тувинской бой.
   И немцы лезут напролом.
   Но краснофлотцы тут: "Постой,
   И разговор один с врагом:
   Всех на тот свет! За упокой!
  
   А ВОТ РАЗВАЛИНЫ. БЫЛ ДОМ.
   И у стены они вдвоём -
   Красноармейцы-пареньки.
   Они - любимые сынки.
   Но мама знает ли о том,
   Что опалён Антон огнём
   И мечен пулей вдоль спины?
   Но с автоматом у стены
   Длиннющей очередью фрицев
   Он аккуратно уложил.
   Покуда сердце будет биться,
   Бомбёжек, мин он не боится.
   Сергей лимонку запустил.
   На большее уж нету сил:
   Нога в крови и боль пронзает.
   Помочь тут некому. Он знает.
   Контужены, оглохли оба.
   И друг его за шею обнял:
   - Держись, пока ещё способны
   Мы этих гансов убивать.
   Я же могу ещё стоять.
   А ты за пулемёт присядь,
   Сподручней будет и удобно.
   ...Чтоб посчитать живых повзводно,
   Отыщет может старшина.
   "Раненье? - спросит. - Что ж, война".
   А санитар и перевязка
   Тут прозвучат уже как сказка.
  
   О, СТАЛИНГРАДСКОЕ СРАЖЕНЬЕ...
   Не счесть уже тут всех смертей.
   Как же глотаешь ты людей
   И в обороне, в наступленьи.
   Вчера ещё сражалась рота.
   Да, та бесстрашная пехота.
   Сегодня - список мертвецов,
   К нему - и раненых бойцов.
   Жизнь ограничена до суток.
   Уже сам берег правый жуток.
  
   ВОИНСТВЕННОСТЬ ВСЕЛИЛ САМ ФЮРЕР.
   Маршрут был дан на Сталинград.
   Послушный Вилли был солдат.
   Донским степям безумно рад -
   Насколько ж этот край богат!
   В Цимлянской он побалагурил,
   Испив вкуснейшего вина.
   Его не видели понурым,
   Вокруг приволье, тишина...
   Пока прогулка. Не война.
   Но вон станица сожжена,
   И громыхает на Востоке.
   А зарево ещё далёко.
   Они есть признаки войны.
  
   ДОРОГИ ЗАПОЛОНЕНЫ.
   По ним всё беженцы с детьми
   Идут, идут куда-то вдаль.
   Они - не Виллина печаль.
   "Вот и речушка. Наш привал.
   Расположились отдохнуть.
   Но не успели и уснуть,
   А кто и даже глаз сомкнуть,
   Как вдруг накрыл смертельный залп,
   Снарядный вой, а с ним и жуть...
   Такого-то никто не ждал.
   Полк сразу сотню потерял
   Арийцев. Тех ещё вояк!
   Вот так".
   Признал факт Вилли на листке.
   Всё ж не запомнится в башке.
   Пехотный писарь вёл дневник.
   Сомнения, признанья, крик -
   Всё излагалось напрямик
   Он, Вилли Гофман, фронтовик.
   А вдруг заставит Сталинград
   Вернуться мыслями назад.
   И каждый день бои, бои,
   Изматывающие до предела.
   И спесь арийцев присмирела.
   Казалось бы, глубокий тыл,
   А русский самолёт бомбил.
   Страшна бомбёжка была ночью,
   Всё разметалось сразу в клочья.
   И полк редел, ариец ныл.
   Недалеко уже до Волги.
   Считай, что рядом Сталинград.
   За пару дней его захват.
   ...А растянулось как надолго.
  
   ДНЕВНИК. ЧИТАЕМ. ДА, УПРЁК:
   "Мол, головы нельзя поднять,
   Как тут же снайперский щелчок".
   Что ж, Вася Зайцев снайпер точный:
   Умеет сразу убивать.
   ...Свой взвод провёл он скрытно ночью
   К оврагу. Стали немцев ждать.
   Противник тут как тут трусцой
   И - вниз четыреста солдат
   - Ты к Волге нашей? Ах ты гад!
   Прицельно били снайпера.
   Вся полегла там немчура.
   Никто не прошмыгнул назад.
   Как Зайцев, тысячи таких
   И всех не перечислить их.
  
   ДНЕВНИК В БЕССИЛИИ ПРИЗНАЛСЯ:
   "Измучены, унылы, злы,
   Есть самострелы, голодны,
   Нельзя поднять и головы
   Для нас здесь всё уже ужасно".
   У дома Павлова опасно:
   Там поражают сразу, вмиг.
   И тех, кто дальше, и кто ближе.
   Враг потерял солдат своих
   Здесь, как при взятии Парижа.
   А дом два месяца сражался,
   От всех атак он отбивался.
   Лавину бомб, снарядов, мин
   Обрушил враг на смельчаков.
   Не всем, но удалося выжить.
   На удивление. Поди же...
   Теперь израненный один
   Дом Павлова, как исполин,
   Над Волгой и степным простором.
   Минёт немало здесь веков.
   Стоять он будет, с ветром споря.
   Как символ мужества бойцов.
  
   ЧИТАЕМ. ВНОВЬ ВОПИТ ДНЕВНИК.
   Он, впрочем, к этому привык.
   "Несём мы жертвы и мученья,
   По трупам прыгаем своих
   И никакого нет спасенья..."
   Тут Вилли прав. Ведь их
   В том октябре мы потрепали.
   Комдив Василий Соколов
   Неудержим в борьбе с врагом.
   И каждый день мы наступали.
   От "Баррикады" отогнали,
   Две улицы отвоевали.
   Бойцы дралися за троих.
   Бесстрашие - закон у них.
  
   В ТУ ПОЛНОЧЬ СНОВА ЖДАЛ ДНЕВНИК,
   Но Вилли Кауфман был убит.
  
   БЕСНУЕТ ГИТЛЕР: УЖЕ ОСЕНЬ.
   В который раз ариец смят.
   Готов Германию он бросить,
   Чтоб захватить тот Сталинград.
  
   ШТАБ АРМИИ РЕШАЛ ЗАДАЧУ,
   Сложнейшую для них сейчас:
   - Боеприпасов нет у нас
   И просим их в которых раз.
   Нам фрицу нечем давать сдачу,
   А надо бы ещё в придачу...-
   Так в трубку убеждал Чуйков.
   - К отправке катер уж готов,
   И не порите вы горячку.
   Сегодня ждите вот приказ. -
   Так отчеканил левый берег.
   Он и теперь в своей манере:
   О нас в заботах, мол, увяз.
   - Приказ? Я знаю он какой! -
   Взволнованно промолвил Гуров.
   Заликовал он тут же бурно. -
   Вчера принёс солдатский вестник...
   - Ну, комиссар, дружище мой,
   Зачем скрывал? Ведь мы же вместе...
   Каков же был собою Гуров?
   Спокоен, смел. Во всём культурен.
   Вот случай, что как раз в натуру:
   Попал осколок прямо в шапку.
   Он тут же снял свою ушанку
   И улыбнулся виновато:
   - Живём пока что небогато.
   Служить-то ей придётся всё ж.
   Уже заметил он всерьёз.
  
   ПРИКАЗ ТОТ, ЗАТАИВ ДЫХАНЬЕ,
   Читали пункт за пунктом весь.
   Он - долгожданное желанье.
   И радость поселилась здесь.
   А он гласил о наступленьи
   На Паулюса со всех сторон.
   Куда уж денется-то он?
   А шесть фронтов уж в нетерпеньи
   Того великого сраженья,
   Чтоб окружить и уничтожить.
   И нам тут есть что подытожить
   Три месяца каких боёв!
   Тех, жесточайших до предела.
   Сама земля уже горела,
   Но каждый выстоять готов.
   Да, так как Родина велела.
   На узкой кромочке земли
   И день, и ночь бои, бои.
   Враги уже по трупам шли
   Да, по своим. Но не дошли
   До Волги-матушки реки.
  
   НАУТРО ГОЛОС ЛЕВИТАНА.
   Он отзывался с похвалой
   О нашей шестьдесят второй,
   Что защищает Сталинград.
   Герой здесь каждый наш солдат.
   Чуйков был горд за командиров.
   Он благодарно называл
   Всех их, кто насмерть здесь стоял.
   Комдив Горишный. С переправы
   Его полки вступили в бой.
   А на кургане он такой...
   Земля взметалась над тобой,
   Как будто некий бес лукавый
   Тебя испытывал судьбой.
   "Умру,
   Но я с кургана не уйду!" -
   Священный тот бойцов закон.
   Уже здесь в битвах утверждён.
   Комдивы Людников и Белый,
   Вайнруб и Гуртьев Смехотворов -
   Они талантливо умелы.
   И знают точно: очень скоро
   Разгром врага тут неминуем.
   О, как тогда отсалютуем!
  
   УЖЕ ФОН ПАУЛЮС ВЗАПЕРТИ,
   Но прыть упрямца - на восток.
   Спокойно, Фридрих, рассуди.
   Тебе б отсюда наутёк,
   А ты настроен на бросок.
   Треть сил нацелены на Волгу.
   Что, воевать собрался долго?
   Ещё речную воду пить?
   А не придётся ль волком выть?
  
   СТОЯЛ УЖЕ КАЛЕКОЙ ДОМ.
   Он вынес ста бомбёжек гром,
   Но всё ж стоял, как бастион.
   А били-то со всех сторон.
   - Ты с автоматом здесь присядь,
   Столкни тот ящик с барахлом.
   Пришлось его приподнимать
   И - глядь...
   Да в нём же патефон.
   Стоят пластинки там рядком...
   - А не оглох уже здесь он?
   - Боец, попробуй завести.
   - Пылищи сколько... погоди.
   Он сдул, смахнул и приспособил.
   - Поставлю эту я для пробы.
   И тут мотив за душу обнял:
   "Расцветали яблони и груши..."
   - Эй, фриц-камрад, ты тоже слушай.
   И голос милый зазвучал.
   Никто уж рядом не стрелял.
   "Катюша" наша восхитила
   Простой мелодией такой.
   Да, про орла, которого любила,
   Где он, её орёл родной?
   Скорей приехал бы домой.
   Солдаты слушали, молчали,
   Тихонько так переживали,
   Украдкой слёзы вытирали
   И вспоминали дом родной...
   Вот победим и все - домой!
   Вдруг петь пластинка перестала
   - Давай-ка заведём сначала.
   Взлетела песня над войной.
   Что значит наш мотив родной!
   И рядом вдруг тут мина "шмяк"!
   Что же наделал тот дурак...
   Игла подпрыгнула. Заело.
   Петь-то она ещё хотела,
   Но что-то ей уже мешало.
   Мелодия сама звучала
   В умах, в сознании, в мечтах...
   Подольше бы продлилось так.
   За стенкой голос: "Рус, гут-гут..."
   Ну что ответить ему тут...
   А был лишь эпизод войны.
   В нём не было ничьей вины.
   Никто не ранен, не убит:
   Все песней были спасены.
   Сам эпизод уж позабыт.
   "Катюша" наша всё звучит
   Над всей страной, над всей землёй...
   Не так ли, друг - читатель мой!
  
   А СТАЛИНГРАДСКИЙ ФРОНТ СИЛЁН,
   Его войска со всех сторон.
   А значит немцу - западня.
   Кольцо сжималось день со дня.
   Впервые Паулюс так растерян.
   Поди, попробуй разберись...
   Он, как медлительный штабист,
   Во всех делах был формалист,
   Зато ухожен был и чист.
   Собою он высокомерен.
   В перчатках лайковых - манера.
   Он в них, как благородный лорд,
   Собою был безмерно горд.
   А ну-ка там - посторонись!
   Перед собой глядел и - вниз.
   Но не способен был, чтоб ввысь.
  
   ЧУЙКОВ ПОЗНАЛ ЕГО НАТУРУ.
   Сраженья вёл он каламбурно.
   Но Паулюс - преданный нацист,
   Само собою, карьерист.
   А что до тактики - робка:
   Была всего на два вершка.
   Признать... донельзя примитивной.
   Подчас казалася наивной.
   Да, тугодум он. Вне сомненья.
   Лишён совсем воображенья.
   Не полевой он командир.
   В нём что-то было из задир.
   На лобовой удар способен
   И то, насколько он удобен.
   Конечно, будет задираться.
   Но нам ли тут его бояться?
   Пребольно будем огрызаться,
   На штурмогруппы разбредясь,
   Их храбрость как ещё дралась!
   Для немцев страхом вознеслась.
  
   НО СТАЛИНГРАДСКОЕ СРАЖЕНЬЕ
   Задало Ставке и вопрос:
   Кому доверить наступленье?
   Уж очень много там угроз.
   - Плеяда новых генералов...
   Кого не назови - талант! -
   Вслух рассуждал товарищ Сталин. -
   Но битва в центре показала,
   Что лучший всё же Рокоссовский.
   С врагом дерётся по-геройски.
  
   ДЛЯ ПАУЛЮСА ТОТ ФРОНТ НЕЖДАННЫЙ.
   И Гитлер также не прознал.
   Так кто же всё же проморгал?
   Не поступало разведданных?
   Вовсю там фюрер рвал, металл...
   Выходит как-то нелогично.
   Фронт точно или злоязычье?
   Престиж уходит из-под ног.
   И с ним германское величье.
   И в Ставке там переполох:
   Теперь поможет только Бог.
   Но как же Сталин это смог -
   Отродье это большевичье?
   И Паулюс там не устерёг.
   Мне предан Фридрих фанатично.
   Он что, уже в стальном кольце
   И там настолько уж трагично?
  
   А НА ВОСТОЧНОМ ТОМ КОНЦЕ
   У Волги в земляном дворце
   Всё приспособлено отлично.
   Здесь Рокоссовский и Чуйков,
   Сидя за земляным столом,
   Вели серьёзный разговор.
   Сама скамейка земляная,
   Совсем удобная такая,
   Располагала к откровенью.
   Всё дело было в настроеньи,
   С тем оптимизмом во главе
   И непреклонным убежденьем,
   Что скоро быть концу войне.
   - Вот в этой находясь щели,
   Как же дышать вы тут могли
   В огне, во взрывах и в дыму?
   Не пожелаю то врагу.
   - Невмоготу - иду в траншею.
   Там я душою здоровею.
   Люблю компанию такую.
   В ней я ничуть там не рискую.
   У нас везде передовая.
   Здесь, в Сталинграде, жизнь такая.
   - Вы сможете тут устоять
   И к Волге фрица не пускать,
   Когда со всех сторон прижмут?
   Вдруг на Восток они попрут...
   - Не понимаю то "попрут"...
   Да их же всех тут ждёт "капут".
   Мороз у нас уже под тридцать.
   А он кусается, зверится.
   Голодным им, полузамёрзшим,
   Как зайцам на ветру продрогшим...
   О, сколько льдом покрытых тел:
   Застуденел, окоченел...
   Их мысль: остался б только цел.
   И ни к чему ему уж драка.
   Оборвыш. Разве он вояка?
   Блюдём мы строго здесь закон,
   Что вековечен на Руси.
   Какой? Любого здесь спроси
   И сразу же ответит он:
   "Сам погибай, но выручай".
   Никто здесь боя не покинет,
   Пока последний фриц не сгинет.
  
   И ОН, КОМАНДУЮЩИЙ ФРОНТОМ,
   Сам Рокоссовский был польщён.
   Ему докладывал экспромтом
   И мысли отдавая оптом,
   Причём, нисколько не смущён
   Сей бесподобный был Чуйков.
   Ну что сказать, талантлив он.
   Да, крепко-накрепко стоял
   И к Волге немца не пускал.
   Умён, всеведущ и лихой
   Был командарм Чуйков такой.
   Неисправимый оптимист.
   Смешлив собой и взгляд искрист.
   Им можно только восхищаться.
   И в этом смею я признаться.
  
   О, СТАЛИНГРАД, ВСЕ ВЗОРЫ МИРА
   Ты, как магнит, тянул к себе,
   К своей возвышенной судьбе.
   А ждали как вестей в Москве...
   Дни августа и сентября -
   О, тяжелейшие там были:
   Дрались чуйковцы не зазря,
   За стойкость жизнями платили.
   Переживал товарищ Сталин.
   Он, как главком, всю правду знал.
   Чем только можно, помогал.
   Эх, выжидает заграница...
   Хитрюга Черчилль. Что ж, боится?
   А знаю: и ему не спится,
   Ведь Гитлер и ему грозится.
   Настойчив Сталин. Убеждал
   И кой-чего он достигал.
   Свидетель - город Тегеран,
   Где новый старт уже был дан.
   Все: Черчилль, Рузвельт и наш Сталин
   Сотрудничать совместно стали.
   И вновь был сталинский напор,
   С упрёками тот разговор.
  
   ВОЖДЮ СОЛДАТЫ КЛЯТВУ ДАЛИ,
   Что Сталинград навеки наш.
   И клятву мужества сдержали:
   Боец-гвардеец - верный страж.
   Мощь боевая возрастала.
   Крепчал и голос Левитана,
   Когда всем радость сообщал.
   С надеждой Родина вздыхала...
   Шульженко пела на фронтах
   Про тот, про синенький платочек...
   У всех-то слёзы на глазах,
   А в душах - мамино "сыночек"...
  
   ГЕРМАНСКИЙ ФЮРЕР ЛИШЬ БРЮЗЖАЛ,
   Вопил и удержу не знал.
   Что ж, Сталинград его "достал".
  
   ЧЕКИСТ. РАБОТА НЕЗАМЕТНА,
   Неосязаема она.
   Солдатам... точно не видна.
   И лишь штабисты и Чуйков
   На этот счёт иного мненья.
   Селивановский заглянул.
   Он контрразведчик, генерал
   Бытует в пекле Сталинграда.
   Ему всегда и всё знать надо.
   По-дружески он так моргнул
   Чуйкову. Мол, поговорим.
   Вдвоём побыть хотелось им.
   У командарма крепость духа,
   Напорист он во всех делах,
   Ответственен не на словах,
   Его боится ложь-ползуха.
  
   БОЕЦ ЖЕ РАССУЖДАЕТ ТАК:
   Какой бы ни был злющий бой,
   А раз чекисты здесь со мной.
   И каждый тут уже смельчак.
   Пример солдатам подавали.
   Всё наперёд они ведь знали.
   Чуйков немало удивлён:
   Зачем же так храбрится он
   Здесь, в самом пекле огневом?
   Вот он каков....
   Но был примером вразумлён:
   Чекист всегда собою чист.
   Как много значит это слово!..
   Всем помогать оно готово:
   Предвидеть и предусмотреть,
   И всё понять, и всё узреть,
   И подсказать, как завтра быть,
   И как быстрее победить.
   Селивановский генерал -
   Один из тех, кто лучше знал.
  
   ...ИЮЛЬ И АВГУСТ СВЕРХОПАСНЫ:
   На юге силища врага.
   На нашу Волгу он глазастый.
   Рванёт вперёд и - нам хана.
   Но тут разведка помогла,
   Её удача привела.
   Чекисты - ушлые спецы:
   Проникли в абвер, в верхотуру
   И закрепились удальцы.
   Сливали дезу рецептурно.
   Обманна длилась процедура
   До самого конца войны.
   Запутан Гитлер. Абвер. Штаб.
   Две операции разведки
   Уж очень тайные, без метки:
   "Престол" заслуживал доверье,
   То подтверждали и бои.
   И "Монастырь" в перепроверьи
   Доказывал, что там свои.
   В разведке асы ведь они.
   Под Ржевом Жукова удар
   Сильнейший будет и разгромным.
   И точно. Был он. Вероломный.
   - Ох, этот Сталин неуёмный...
   Хитёр, коварен и нахал.
   В раздумьи Гитлер бормотал.
   Кремлёвца он немного знал.
   И тут же этак самовластно
   Две танкоармии изъял
   Тогда в июле жарком том.
   ...Как Гитлер каялся потом...
   Манштейн тогда ведь взбунтовал,
   Но Гитлер руку приподнял:
   - Шестая Паулюса сильна,
   И справится она сама.
   До Волги уж рукой подать,
   Вы только будете мешать.
   Опасность нам здесь не грозит.
   О, что-то голова кружит...
  
   ПЕРЕДВИЖЕНЬЯ ВОЙСК, СКОПЛЕНЬЯ, -
   Да, для того контрнаступленья, -
   Велися скрытно для врага
   По очень умному веленью.
   Плюс, помогли мороз, пурга...
   И был застигнут враг врасплох.
   Что оставалось?
   Хенде хох!
  
   ПЛЕНЕНЬЕ ПАУЛЮСА. ТАКОГО
   Сам Гитлер в мыслях исключал.
   Случилось. Новость мир узнал,
   Москву-столицу поздравлял.
   И быть-то не могло иного.
   А Сталинград уж сразу стал
   Вершиной мужества, геройства.
   Примолкло даже беспокойство, -
   Победный тон возобладал.
  
   ВАМ РАССКАЗАТЬ О ХЭНДЭ ХОХ,
   Назвать того, кто первым смог
   Пленить фельдмаршала без жезла?
   Как в голову такое влезло?..
   Но я сомнений не имею
   И медлить тут уже не смею.
  
   СМЕШЛИВ, КУРНОС И БЕЛОКУРЫЙ,
   Удачлив и вполне рассудный
   Тот Федя Ильченко. Такой.
   Артиллерист. Ведёт он бой
   По зданью, где немецкий штаб
   И Паулюс. Он и ждёт расплаты.
   В последний час здесь бой ослаб,
   Примолкли даже автоматы,
   Но после взрыва встреч метнулся
   Сам фриц. К себе зовёт рукой.
   (Я, видно, малость промахнулся,
   Раз он живой).
   Мол, подь сюда, сказать приспело.
   Он мне. Мол, срочное есть дело.
   Кумекаю: так как же быть?
   Уж очень хочется мне жить.
   Но надо площадь проходить...
   А если пуля там шальная...
   Подумать только. Мать родная...
   Но я шагнул. И твёрдым шагом
   Навстречу вьюге и судьбе.
   И - тишина, и - стоп! - пальбе.
   Ко входу подойти я смог,
   А метроном вёл счёт себе
   На память стук моих сапог.
   Тут сердце ёкнуло и "Ох!"
   За мной бойцы и офицеры.
   - А ну! Открой пошире двери!
   Гляжу: погоны генерала.
   Я - только лейтенант старшой.
   Ну что ж, неплохо для начала.
   А он издёрганный такой
   Тот Раске - уж знакомец мой.
   И мне с улыбчивой гримасой
   Поклон. И переводчик тут.
   Теперь уже вполне гут-гут.
   - Наш главный хочет встречи с вашим...
   - Но я сейчас перед тобой,
   На равных говори со мной
   Коль занят наш начальник старший.
   Слова мои не по нутру.
   - Ты говори, я всё пойму.
   И всё же нас ввели в подвал.
   О, если б знал...
   Вонющий, что дохнуть нельзя.
   Солдатский ужас - нам в глаза:
   Грязны, голодны супостаты.
   Чем-чем, а бедами богаты,
   Я не сказал "Айда до хаты".
   К нам Раске, Шмидт вновь подошли,
   Переговоры провести.
   Но где же Паулюс их надменный,
   Тот, что в разбоях непременный?
   Догадываюсь: где-то рядом.
   Тут дверь открыли, я вхожу
   И сразу
   взглядом
   нахожу.
   - Ну что ещё за непорядок?
   Лежит дебила долговязый.
   Мундир измят, небрит и мрачен.
   Бродяга, уличный изгой,
   Кого постигла неудача.
   И тут же мой приказ такой:
   - А ну-ка встать и Хенде Хох!
   Тот долговяз собою плох,
   Но всё ж привстал. Кровать скрипела,
   Она давно уж проржавела.
   Взглянул в глаза и мне кивнул,
   Затем вздохнул,
   Мундир поправил, застегнул.
   Тут я его легонько пнул,
   Давай, мол, двигайся вперёд,
   Где ждал его иной черёд.
  
   ДА, ПЕРВЫМ ИЛЬЧЕНКО ПЛЕНИЛ,
   О чём всем, Федя, говорил
   Хвастливо, откровенно так.
   Само собою, и острил.
   На это парень был мастак.
   Затем уж наши генералы,
   Чей вклад в события немалый,
   Тут Федю - в сторону. "Молчи!"
   Ну что тут скажешь: ловкачи.
  
   ПОЗВОЛЬТЕ СДЕЛАТЬ УТОЧНЕНЬЕ:
   Дл сей поры бытует мненье,
   Что паулюсовский штаб тот злой
   Нашёл приют и постоянство
   (Ох, уж партийное лукавство...)
   Отнюдь не в здании обкома,
   Том символичном и знакомом,
   Идейном, ну и очень важном,
   А размещался он в продажном,
   Универмагом что звалось.
   Слукавить власти так пришлось.
   Сойдёт небось...
   Вот только правда-босоножка,
   Она обиделась немножко.
   Все наперёд должны мы знать:
   Не надо правду обижать.
  
   ПОБЕДНЫЙ МИТИНГ СРЕДЬ РАЗВАЛИН...
   Был Сталинград и - нет его.
   А град вождя-то самого.
   Приехал бы сюда сам Сталин...
   Ах, да! Его не приглашали.
   Руины мистику являли.
   Со всех сторон одни печали.
   Досель история не знала
   Кровавёй битвы Сталинграда.
   Кого она б здесь утешала?
   Тех девять тысяч горожан,
   Живыми вышедших из ада?
   Им приз на жизнь судьбою дан.
  
   ...РЯДЫ СПАСИТЕЛЕЙ-СОЛДАТ.
   А командиры на трибуне
   О их геройстве говорят,
   О павших тех и о живых...
   А у бойцов-то возраст юный,
   Они, конечно, смущены,
   Но все ведь тяготы войны
   Несут-то на худых плечах.
   Сказали: в списках наградных
   Их имена стоят подряд.
   И всем - медаль за Сталинград.
  
   А ВСЯ ГЕРМАНИЯ В ПЕЧАЛИ.
   Дни траура. Оцепененье.
   О Сталинграде там молчали.
   Оно понятно: пораженье.
   Грозится фюрер об отмщеньи:
   Взамен той армии шестой
   Шестую мстителей создал.
   - Готов сразиться и с такой. -
   Спокойно так Чуйков сказал.
  
   ВЕСТЬ О ПОБЕДЕ В СТАЛИНГРАДЕ
   Мгновенно облетела мир.
   О, Сталин - лучший командир!
   Звучали мысли о награде...
   И Рузвельт Сталина хвалил,
   И был он горд знакомством с ним.
   А Черчилль Сталину вручил
   Дар короля - меч Сталинграду
   Это ж надо!..
  
   ВОСТОРГИ В ПРЕССЕ. И НЕМАЛО
   О командирах, генералах.
   Звенели имена Чуйкова,
   Родимцева и Чистякова.
   Шумилов, Батов и Ватутин...
   Всегда горды вы ими будьте.
  
   КАКИЕ ПОЧЕСТИ ВОЗДАЛИ...
   Но Сталин заслужил ли их?
   Вопрос... оставшимся в живых.
   Красноармейцы б промолчали
   И на могилки указали.
   Вон холмики вокруг-то те...
   Их множество. Они - везде.
   И одиночных, групповых,
   А большинство-то их - своих.
   Насколько взгляд достанет даль -
   Везде: печаль, печаль, печаль...
   Разброшенных их там костей
   И ручек, ножек тех детей...
   И слёзы льются из очей,
   Видавших тысячи смертей.
  
   МОЛВА И ПРАВДА - НЕРАЗЛУЧНЫ.
   Они нам много говорят.
   И если случай был везучий,
   Хвала тут будет наилучшей.
   А случай, если он плакучий,
   И до сих пор он память мучит...
   Виновника тогда разят!
  
   ...ИТАК, ТОТ ГОД СОРОК ВТОРОЙ.
   Ого опаснейший какой!..
   Июль и августа начало.
   Бои в придоньи и степи.
   Пехота наша отступала.
   А ну, попробуй удержи
   Винтовкой танкову навалу...
   Так что хорошего не жди.
   Власть Сталинграда понимала.
   Война уж явно угрожала.
   А что тут будет впереди?
   Кому тут скажешь "помоги!"
   И ею делалось немало,
   Чтоб оборону укрепить.
   А если прилетят бомбить?..
   Мы город сможем защитить?..
  
   РУКОВОДИТЕЛЬ СТАЛИНГРАДА, -
   А им тогда Чуянов был, -
   Вождю в июле позвонил:
   Эвакуировать, мол, надо
   Детей и женщин, стариков.
   И волжский транспорт уж готов.
   Обеспокоены ведь мы:
   Всё ближе, ближе гул войны.
   Сберечь, чтоб не врагу попал
   Научный наш потенциал,
   Детей, прибывших с Ленинграда,
   Десятки тех госпиталей,
   Всех раненых, больных людей...
   На левый берег всех их надо.
   Здесь толпы беженцев везде:
   На улицах, на берегу...
   Поток сюда их нескончаем,
   Куда их разместить, не знаем,
   Их, обездоленных таких...
   Ну, слава богу, хоть живых.
   Но Сталин голосу не внял,
   Чуянова он отчитал.
   - Врага к вам не подпустим мы, -
   Уверенно он так сказал.
   Вожди, конечно же, мудры,
   Но... до опасной той поры.
  
   КОМАНДУЮЩИЙ ФРОНТОМ ЗНАЛ:
   Свирепый гитлеровский нрав
   Безжалостно уничтожал
   И пленных он, и населенье.
   Не будет никому спасенья.
   Когда уже начнут бомбить,
   Нам нечем будет защитить
   Тех, что побольше полмиллиона.
   Их ужасающего стона
   Уж не проститься никому -
   Ни победителю и ни врагу.
  
   ДА ЧТО УЖ... ТАК ТОМУ И БЫТЬ.
   И стал Ерёменко звонить.
   Без разрешенья был не вправе
   Эвакуацию начать.
   И только Сталин, он, как главный,
   На то согласье должен дать.
   Мол, так и так, бои подходят,
   Мы будем насмерть здесь стоять.
   Но слишком огненно уж будет.
   Сегодня ж город многолюден.
   Позвольте нам людей спасать -
   На левый берег отправлять.
   - Эвакуацию начать?
   Хотите это мне сказать,
   Чтоб с ними вместе отступать?
   Вы что такое говорите? -
   Был Сталин в гневе.
   - Не юлите!
   Вы в городе или за ним?
   Подумайте умом своим.
   Каков командующий... Ишь!
   Так вот куда уже рулишь...
  
   ОТ ВОЛГИ ГОРОД - НА ЗАСОВ!
   Был сталинский приказ таков.
   Людей на произвол судьбы,
   В горнило бросить той войны...
   Что скажешь, друг-читатель, ты?
  
   ДЕНЬ ЯРКО-СОЛНЕЧНЫЙ, ЧУДЕСНЫЙ
   Был 23-го числа.
   И самолёт малоизвестный
   Над городом туда-сюда
   Парил-летал часа так два.
   Мальчишки-знатоки: - Вон рама
   Рассматривает, хочет знать.
   - Ох, не к добру, - сказала мама. -
   Всех наших срочно разыскать!
   Беги скорее созови,
   Они внизу там у реки.
   Плохие видятся мне сны.
   Ведь разрешить уже должны
   На левый берег. Там бы лучше.
   Тревожное то самочувствие.
   Часы остались до беды.
  
   - ВЫ, РИХТГОФФЕН
   Стратег люфтваффе, -
   Заметил Гитлер: - А теперь
   Устрой на Волге фейерверк.
   Сотри тот град с лица земли
   И этих русских устраши,
   Чтобы помыслить не смогли
   Сопротивляться, защищать.
   Их надо деморализовать,
   Чтобы совсем изнемогли.
   Белград, Варшава, Роттердам...
   Мы там устроили бедлам.
   Теперь приказ - на Сталинград.
   Пусть превратится он там в ад.
   Ну а костёр тот погребальный
   Для всех славян - уже прощальный.
  
   ТОТ ВЕЧЕР С ЗЫБКОЙ ТИШИНОЙ...
   У сталинградцев нет покоя.
   А состояние такое,
   Что каждый как бы сам не свой.
   Тревожны думы. Беспокоят.
   Мальчишки собрались гурьбой,
   О юнкерсах, о раме спорят...
   Зенитки все расчехлены,
   Зенитчицы спокойно-строги.
   Закончились все ахи-охи.
   Какие уж теперь им сны...
  
   - ТЫ СЛЫШИШЬ? НЕКИЙ ТЯЖКИЙ ГУЛ,
   Он, посекундно нарастая,
   Являл собой враждебну стаю.
   Она, воинственно чужая,
   Была эскадра боевая.
   К тому ж, с сиренами "ревун".
   "Ревун" собою ужаснул -
   Врата от ада распахнул,
   На город бомбы сыпанул
   И этим землю всколыхнул,
   Дома, квартиры - всё сметая.
   Велась бомбёжка "ковровая"
   Со страшной бурей огневой.
   Кто мог остаться в ней живой?
   Огонь взметал, бросал, терзал,
   С земли до неба доставал.
   В одно лихое одночасье
   И Сталинград руиной стал.
   Вот всенародное несчастье.
   А юнкерс всё бросал, бросал...
   Уже руины он взрывал.
   Бомбили тысячи эскадр.
   Ночь продолжался огнепад.
  
   ПОГИБЛО СТОЛЬКО ТАМ ЛЮДЕЙ...
   Не счесть ужасных тех смертей -
   Поболее как полмиллиона.
   Такого стона
   Мир никогда не знал доселе.
   А вот посмели же, посмели...
   Что, всех списать их на войну?
   Или Вождю
   признать
   вину?
   Ты, автор, спятил.
   Ну и ну...
  
   О, БОЖЕ МОЙ, СТРАНА, ДЕРЖАВА
   Да ты по-прежнему лукава.
   Те цифры вроде под секретом.
   И вовсе уж молчат об этом:
   Вернуть нельзя из забытья.
   Но совесть-то твоя, моя...
  
   ПРИКАЗ ЧУЙКОВУ БЫЛ - НА ЗАПАД.
   Что ж, мы заставим немца драпать.
   Кто там за Паулюсом очередной?..
   Их армия гвардейской стала,
   Восьмой и боевой такой:
   Что ни боец в ней, то - герой.
  
   БОИ В ДОНБАССЕ, В ЗАПОРОЖЬЕ...
   Дерётся немец? Уничтожить!
   Но где же армия шестая,
   Что Гитлер мстителей назвал?
   Чуйков под Яссами сыскал.
   Сразиться очень уж желал.
   А чем она располагает?
   Дивизий в ней аж вдвое больше.
   Боеспособность высока.
   Голидт-эссесовец. Он тоже,
   Как генерал, считал, что должен
   Помять Чуйкову все бока.
   Вот спесь его-то какова.
   Ну нет, Голидт, кишка тонка.
   У нас же опыт Сталинграда -
   Не по зубам тебе преграда.
   Такого влепим тумака...
   Итог сраженья подытожим:
   Враг в большинстве был уничтожен.
   А кто пустился наутёк,
   Их тоже ждал там рок жесток.
  
   ШТАБ ФРОНТА. ПЕРВЫЙ БЕЛОРУССКИЙ
   - Что ж, армии у нас-то есть,
   А вдруг придёт дурная весть:
   Противник нрав проявит прусский...
   Споткнёмся. Всмятку сроки все.
   - Нужна вам армия на острие
   Гвардейская и боевая?
   Заметил Жуков, в суть вникая:
   - Так точно. Именно такая.
   - Дадим вам армию Чуйкова.
   Усилена. Уже готова -
   - О, Сталинградская... Да, знаем.
  
   И ВНОВЬ ЧУЙКОВСКОЙ БОЕВОЙ
   Гвардейской армии такой
   Доверено быть впереди.
   А это значит - ПОБЕДИ
   Тот гитлеризм,
   В Берлин войди!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"