|
|
||
|
- Дух? - Эъщшы чршм. - Можешь разговаривать на нашем языке? - Да. На любом. - Зачем ты пришел? - Искать голову Пана Бобровского. - Он потерял ее? - Да. - Здесь? - Нет, в Кéльце. - А где сейчас находится пан? - Во тьме.
(Дальнейший рассказ восстановлен из стенограммы беседы с духом, составленной во время сеанса столоверчения 16.10.2010 года.)
Итак, в июне 1622-го пан Бобровский потерял голову. Голова его лежала в плетеной корзине возле плахи и скалилась из-под седых усов в дочиста промытое теплым ночным дождиком небо. Немного раньше, когда пан, прихрамывая, поднимался на эшафот, он неловко оступился на последней ступени. Палач протянул руку, но Бобровский, вместо того, чтобы принять предложенную помощь и встать с колен, стянул перчатку с широкой лапищи ката и припал к ней в поцелуе - столь благоговейном, словно палаческую руку украшали если не стигматы, то, по меньшей мере, "кольцо рыбака". Жена городского главы, наблюдая из окна эту безобразную сцену, вздрогнула и опустилась в кресло. Она отвела от лица поднесенный служанкой флакон с нюхательной солью и едва слышно шепнула: - Все нормально... Просто малыш брыкнулся. Примерно за год до этих событий Пан Бобровский шел по мокрой тропке вдоль кустарника и беззаботно помахивал мешком, ведя в поводу Карего. Внутри набитого травой мешка трепыхалась пара пучеглазых рыб в золотисто-зеленой чешуе. Ксендз Марцин, в гости к которому направлялся пан, как известно, заснуть не мог, не поужинав карпом в сметане. Мелкий дождик шуршал среди ветвей. Запах прелого сена витал над садами. Лягушки сигали из-под копыт Карего, прячась под желтеющей травой. В тот год август выдался настолько теплым, что яблони цвели повторно. Яблоневый цвет в преддверии осени - плохой знак, однако пан Бобровский не склонен был доверять приметам. Неожиданно он расслышал стон неподалеку от тропы, и, не задумываясь, свернул в мокрые заросли. Зрелище, явившееся взору, оказалось не из приглядных, недаром дурная репутация Лысой горы царила над этой местностью. Лежащий среди лопухов человек выглядел так, словно побывал в пасти у смока. Глубокие раны избороздили тело, а в тех местах, где кожа осталась цела, ее покрывали мутные волдыри. Человек не дышал и больше не издавал стонов. Бобровский без особого труда приподнял его и, несмотря на то, что Карий в испуге шарахался и вертелся угрем, уложил ношу через седло. Ксендза пан нашел на заднем дворе под крытым соломой навесом. Марцин обедал в обществе длинноносого молодого человека с клочковатыми и светлыми, под стать вязанкам соломы, волосами. На столе красовалась внушительная сковорода с наполовину съеденной яичницей, коляски чесночной колбасы, хлеб и пузатые запотелые кувшины. - Франек, - представил своего сотрапезника ксендз. - Ученик художника. Потолок потрескался, вот я и подумал: пусть распишет его облаками и ангелочками. - Не хотелось бы портить настроение, - извиняющимся тоном проговорил Бобровский, увлекая ксендза к коновязи. - Но тут такое дело... - Матерь Божья, сегодня я точно не засну, - ужаснулся Марцин, вглядываясь в страшную находку. - Зачем было привозить это сюда? - А куда? Лекарь ему уже не понадобится. - Священник тоже. Посмотри, как он одет. - Смотря, что называть одеждой, - пробурчал Бобровский, приподнимая мертвеца за остатки ворота. Откуда-то из-под лохмотьев выползла и шмякнулась на землю бурая от крови книга. - Сжечь надо от греха подальше, - метнулся к ней ксендз, заподозрив подвох. - Буквы знакомые, а написано непойми что. Поблизости крутился Франек и водил любопытным носом, пытаясь заглянуть через плечо священника. - Лучше отдайте мне. Там картинки красивые. - Пусть берет, - вступился за него Бобровский. - Все равно ведь не прочтет. - Не нравится мне это, - в сомнении протянул ксендз, но махнул рукой, поддавшись на уговоры, и тут же прикрикнул на Франека: - Ну, чего встал? Иди яму копай! На следующий день пан Бобровский проснулся с непонятной тяжестью на душе и подумал, что надо бы для очистки совести съездить, посмотреть, как продвигается роспись. Дождь кончился, но низкие облака закрывали небо, и совсем по-осеннему свистел ветер, стряхивая с деревьев холодные капли. Под потолком костела тоже было темно, и вместо ангелочков на сводах виднелись черные птицы, руины и красные жерла печей. Чуть ниже печей голые худые люди толпились у края глубокого рва. Франек метался между рисунками по верхам шатких лесов, отбрасывал одну кисть и тут же хватался за новую. С досок сочилась краска, сажа мешалась с кармином, образуя на полу бурые лужи, похожие на запекшуюся кровь. Бесшумно подошел ксендз и уставился наверх опухшими от слез глазами. - Это что, ад будет? - поинтересовался у него Бобровский. - Мы уже в аду. Знаешь, что там, в книге? Пророчество. - Ты сумел разобрать, что в ней написано? - Нет, не смог. И не должен был, но... Там иллюстрации. На них - безумие и смерть. И даты. И названия городов - Краков, Варшава... - Слушай, этот человек не зря тащил сюда книгу. Предупрежден - вооружен, согласись. Да, ты будешь по-прежнему творить молитвы, я - воевать, но теперь мы лучше знаем, о чем молимся и за что сражаемся. - Ты не понимаешь, - с глубоким вздохом возразил ксендз. - Ты их не видел. Мысль о битвах настолько завладела Бобровским на обратном пути, что он решил завтра же утром ехать к гетману Любомирскому рубиться против янычар. Он даже развернул Карего, чтобы сообщить ксендзу о своем решении и попрощаться, да так и застыл в седле, глядя издали на холм. Два дюжих ангела в просторных одеяниях до полу деловито подпирали дверь костела бревнами и обкладывали соломой. Затем они отошли на некоторое расстояние и чем-то посветили на стену. Взвился огонь. Ангел повернул голову с черным лицом и уставился прямо на пана огромными блестящими глазами. Бобровский, хлестнул коня и понесся оттуда напролом через кустарник, вжимая голову в плечи. Ему казалось, что испепеляющий свет корнает позади заросли лещины, и приторный запах гари стелется следом, забиваясь в ноздри. Позже, немного отдышавшись, он убедился, что никто за ним не гонится и свернул с дороги к большому дубу. Справедливо рассудив, что чернее быть уже не может, откопал из-под корней припрятанный на черный день кувшин с монетами. Дома наскоро собрался по-походному и окольными путями отправился к Днестру. Там пан провоевал до октября, то есть до самого перемирия. Повидал много удивительного - верблюдов и слонов, которых турки гнали в атаку впереди войска, темнолицых арабов и татарскую приземистую конницу. Испытал обстрелы, жажду, голод, лихорадку и был ранен при последнем штурме. Эти события на время затмили воспоминания, но война окончилась, и стоило пану Бобровскому забыться, как он заново представлял себе рисунки Франека, бурые натеки краски на полу и стену огня там, где только что стоял костел. Как жалел он в такие моменты, что не приучен плакать и читать молитвы. Жалел, возможно, недостаточно искренне, и от того искал забвения в пьянстве и картах. Случайные попутчики, собутыльники и любовницы довольно быстро превратили Бобровского из состоятельного господина в бедного странствующего рыцаря, который, перебиваясь охотой и рыбалкой, скитался по редеющей к зиме пуще. Он распрощался со страхом перед неведомым и не опасался ночевать в одиночку у языческих жрищ на вершинах, где лишь колдун Твардовский украдкой мог присматривать за ним с луны. Ни в водах Вислы, ни в Блендовских зыбучих песках смерть не находила его. Лишь один раз, под Рождество прошла совсем рядом, едва не задев краем плаща. Тогда, не поделив с шалыми людьми добытую к ужину дичь, Бобровский кое-как дотащился с перебитой ногой до дороги и без сил прилег у обочины. Начиналась метель, кружил снег, и ветер пел так монотонно, что пан стал задремывать от холода и кровопотери. Но, по прихоти судьбы жена Келецкого главы возвращалась в тот вечер из Ченстоховы, где молилась Богородице о здоровье престарелого супруга. Пани не терпелось совершить доброе дело, и она велела слугам подобрать калеку. Он отплатил ей, вылечившись. Отплатил тем, чего не смогли дать бездетной красавице молитвы перед иконой из Ясной Горы. Хотя, как знать, как знать... Насколько неисповедимы пути? Быть может, пан Бобровский замерзал в тот вечер у дороги неспроста, а по воле самой Богородицы. Так или иначе, едва отпустили холода, он сбежал из-под ласковой опеки, даже не оглянувшись на окна приютившего его дома, и вновь отправился бродяжничать, опираясь на верный чекан. Теплым майским днем пан Бобровский принес в корчму дичь, и, никуда не торопясь, тянул пиво и курил, поплевывая на устланный соломой пол. Все нравилось ему - и то, как солнце через открытую дверь пригревает спину, и то, как аппетитно шипят угли, когда хорошенькая дочь корчмаря льет вино на вертел с заячьими тушками. Но вдруг словно холодный сквозняк пробежал по залу. Пан обернулся и встретился взглядом с ангелом. Нет, тот ничем не отличался от обычного человека, ни одеждой, ни цветом лица, и все же Бобровский сразу узнал его. Ангел не спешил стрелять огнем, наоборот, дружески кивнул и присел напротив. - Тебя пришлось долго искать, - сказал он. - Зато у меня было время подумать. Но я так и не понял, как могут ангелы сжечь костел? - Мы не ангелы, дурашка, мы - ликвидаторы. Тот человек - перебежчик, он хотел рассказать людям о будущем, но без защитного костюма ему при переходе весь ливер наизнанку вывернуло. И поделом. Впрочем, доберись он в добром здравии, ничего бы не изменилось. Историю нельзя переписать. - Врешь. Будь все просто, вы бы не сжигали тех, кто видел книгу. - А ты видел книгу? - Нет, не видел, но знаю про ад. С тех пор я ищу смерти, а она обходит меня. - Ад у тебя вот здесь, - произнес "ангел" и указал пальцем на лоб Бобровского. - Представляю, как ты с ним намучался, бедный. Сейчас выпишу рецепт, отдохнешь немного. Он бегло набросал на листке несколько строк, подозвал мальчишку и дал тому денег за доставку письма по адресу. На выходе из корчмы Бобровского скрутили и приволокли в тюремную башню. Он смог бы выдержать допрос под пыткой, но не видел в этом смысла, да и приговор был составлен заранее. По нему, согласно двадцать второй статье "о собственном признании" пан Бобровский обвинялся в измене. Отыскались и свидетели, подтвердившие, что под Хотином он не пил вместе со всеми за победу и не праздновал подписание мира. - Дух? - Я ухожу, мне надо найти голову пана Бобровского. Он долго пребывал во тьме, многое узнал и хочет вернуться, чтобы предупреждать людей. Пан говорит: бояться и знать - разные вещи. - Дух, ты здесь? Молчит... И вот так всегда - на самом интересном месте. |
|