Больница, куда я попала с диагнозом "острый аппендицит", запомнилась мне полным равнодушием к больным. Видимо, это было какое-то особенное отделение, потому что по длинному широкому коридору постоянно сновали стайки людей в белых халатах, о чем-то разговаривая. Они скользили мимо палат к дальней двери с вывеской "Лекционный зал". Там с утра до вечера шли бурные дискуссии, как я предполагаю, об искоренении всех болезней.
Наши болячки в перечень недугов человечества не попадали. Мы тихо карабкались сами, понимая, что никто нас в темечко целовать не будет: прооперировали, ничего
не забыли, лишнего не отрезали - спасибо! Но я отметила не это. Меня поразила и приятно удивила почти сверкающая чистота повсюду. Даже в туалетах. Мне есть с чем сравнивать в матушке России: поездила, впечатлилась.
Попала я "на стол" рано утром. Все прошло как в тумане, а в середине дня я лежала на койке с ледяной грелкой на животе. Действовал местный наркоз, и я смогла оглядеться. В палате - четыре женщины приблизительно моего возраста. Охая и ахая, цепляясь за спинки кроватей и держась за свои операционные места, они "расхаживались", подсмеиваясь друг над другом. Значит, я совсем новенькая. По очереди подошли, подбодрили: "аппендицит - это ерунда", у них много хуже. Я сразу поверила, но к вечеру мне поплохело.
Мои соседки, шаркая тапочками, ушли в холл смотреть сериал. Я боялась шевельнуться и медленно впадала в сумеречное состояние. Очнулась оттого, что кто-то теребит меня за плечо. С трудом открываю глаза и вижу близко склоненное надо мной сморщенное личико в больших круглых стрекозиных очках. Стекла сильно увеличивали глаза.
- Ой, Вы кто?
- Я санитарка. Тебе плохо? Громко стонешь.
- Мне очень холодно.
- Давай я тебе подушку поправлю и чаю принесу.
Засуетилась, помогая мне удобнее лечь.
- У тебя грелка со льдом сколько часов стоит? Убери, нам, женщинам, нельзя низ живота морозить.
Появились второе одеяло и чашка с чаем. Я немного отпила. От движений боль усилилась.
- Я сейчас Ларису пригоню, она безотказная. Тебе укол положен.
Медсестра молча вколола мне анальгин. Немного отошло. До середины ночи можно было терпеть, пока опять не полезла температура. То ли мне показалось, то ли так и было, но не раз наклонялись ко мне стрекозиные очки, и я слышала: "Надо чего?".
Оклемалась я на третий день и спросила:
- Девочки, кто это ко мне подходил?
- Это баба Стёпа, она тут за главврача.
Вскоре открылась дверь и появилась моя ночная добровольная сиделка.
- Ну, как вы тут! Все по койкам, я буду убираться!
Я с интересом разглядывала маленькую, худенькую, как котенок после купания, женщину, энергично снующую по палате с большой шваброй. Короткий халат туго стянут тесемками на спине, из-под него торчат ноги-палочки
в простых чулках и растоптанных кроссовках. Очки в пол-лица завязаны на затылке шнурком, а на голову надет сестринский колпачок с красным крестом. Движения резкие, угловатые. Она мне сразу напомнила Бабку-Ёжку из мультика. Орудуя шваброй, нянечка охотно со всеми говорила, отвечала на вопросы, праздное любопытство её не обижало.
- Баба Стёпа, когда ты отдыхаешь?
- Не устаю. У меня жила крепкая от природы. Здесь тридцать годков работаю.
- А лет тебе сколько?
- На именины Степаниды семьдесят справила.
- Почему на пенсию не идешь?
- Что дома делать? У меня там никого нет, даже кошка сбежала.
- А семья?
- Была, да сплыла. Муж от сердца помер. Пил очень. Трёх сыночков родила, да все сгинули. Старшенький -
в детстве от скарлатины, среднего убили в Афганистане, а младший всё хотел денег побольше заработать. Завербовался на Север - и с концами. Двадцать лет ничего о нём не знаю. Искать устала.
- По сменам работаешь?
- Не считаю. Посплю в подсобке, и опять мыть-убирать.
- Можно и пореже.
- Нельзя, девчата. Хирургия.
Из кармана её халата торчала шоколадка в яркой обёртке. И я положила "Бабаевский". Взяла спокойно.
- Я шоколад не ем. Не привыкла. Отдам больным, к кому не ходят.
Когда я стала выходить "на прогулку", то повсюду натыкалась на Бабку-Ёжку, прямо клонирование какое-то. Бесшумно передвигаясь в своих кроссовках, она тёрла пол то в одном углу, то в другом, мыла окна, холодильники, носила еду лежачим, возила их в колясках на процедуры и лопотала
с каждым, помнила "кто с чем", переживала за тяжёлых.
- В восьмой мужчина помирает. Не молодой, а жалко. Жена и носу не кажет. Как бессмертная.
В нашей "выздоравливающей" палате трудяжка могла присесть ненадолго. Мне:
- Оклемалась?
- Получше. Вы мне помогли ночью.
- Ночью самое лихо. Тебя кто резал?
- Не знаю. Такой высокий и красивый.
- Значит, Иван Сергеевич. Считай, повезло, у него брака не бывает. Ушёл на три дня в отгулы. Сын родился.
Стоит ли добавлять, что от шустрой бабульки мы получали всю нужную информацию и всякие советы.
Выписывалась я, как "легкораненая", через неделю. Накануне долго не спалось, вышла в пустой слабоосвещенный коридор. Нигде никого. Сестра спала на диване в холле. Казавшийся днем очень длинным, ночью коридор в перекресте теней предстал бесконечным. Двинулась в сторону таинственного лекционного зала. Иду, держась за бок, и слышу, что у входа на лестницу кто-то копошится. Подхожу и изумляюсь: Степанида широкой губкой моет дверь. Вон и тазик, и непременная швабра.
- Баба Стёпа! Вы просто ночная пчёлка.
- Сна нету. А ты завтра домой?
- Откуда известно?
- В ординаторской убираюсь, всё слышу. Они меня и не замечают.
- Я Вас никогда не забуду, - сказала я как можно теплее.
- Забудешь. Все забывают. Про больницу нечего вспоминать, надо жить. А если чего надо, приходи - помогу.
Последние слова тронули, устыдили. Свою помощь мне, благополучной женщине, предлагала маленькая неутомимая старушка, всё потерявшая, ничего не имеющая и ни на что не претендующая. Нам ли всем жаловаться по любому поводу...
...В нашем здравоохранении есть только один знак отличия - "заслуженный врач". Про медперсонал забыли. А чем награждать сестричек и санитарок, особенно таких хлопотливых, как баба Стёпа? Без них лечение и представить невозможно.............