Аннотация: Какого конца истории хотите вы - по Марксу, по Достоевскому или по Гегелю - выбирайте сами. Есть еще, конечно, Чоран и Фукуяма, но это уже разновидности.
Достоевского нередко обвиняют в латинофобии и в главе "Великий инквизитор", видят отблески борьбы русской православной церкви против латынян. Тот факт, что из французских популярных изданий Достоевского эта глава напрочь убиралась, говорит об устойчивости связи "народ-религия" в головах людей. Уж если он против нашей религии, то, несомненно, и против самого народа.
Действительно, трудно человека, создавшего эпистемологическую метафору "католичество -социализм" и всюду видевшего "католический всемирный заговор" не заподозрить в неприятии народов Европы.
Но суть борьбы Достоевского против католицизма совсем не в борьбе против народа и не против Европы, которую, к слову сказать, Достоевский называл священной. Он разводит народ и идеи, навязываемые пастырями, при этом (парадокс) сам претендуя на роль пастыря, точно знающего, куда идти миру, и какой социализм - истинный, а какой - ложный.
Сразу же проведем феноменологическую редукцию: против всей исторической Европы Достоевский не выступает, поскольку из нее исключается Германия, протестантская страна. Достоевский, беспокоясь о будущем мира, не желая миру католического социализма, большие надежды возлагал на Бисмарка: "Единственный политик в Европе, проникающий гениальным взглядом своим в самую глубь фактов, - есть, бесспорно, князь Бисмарк. Самого страшного врага Германии, ее единства и ее обновленного будущего он прозрел, еще задолго назад - в римском католицизме и в порожденном католицизмом чудовище - социализме" (Достоевский. "Дневник писателя")
Остается Европа как идея, точнее, забывшая, в отличие от России, свою идею, идею всеобщего примирения всех религий и выхода из истории (У Гегеля конец истории - не с другого ли конца той же парадигмы? Оба конца одной парадигмы равноправны, и можно сказать, что историческая теология Гегеля и социальная теология Достоевского уловили истину с двух концов).
Причем из Европы как идеи опять придется исключить ее объединительную силу, которую Достоевский приветствовал, противопоставляя ей идею мусульманского владычества, грозящего вернуть в мир хаос. Нет, в Европе Достоевский видел способности понять и принять ту всемирную социальную идею, которая одна только, по его мнению, может быть гарантом порядка.
Что же это за идея, и почему Леонтьев называет пророчество Достоевского "чуть-чуть" еретическим? "...Пророчество всеобщего примирения людей во Христе, не есть православное пророчество, а какое-то; чуть-чуть не еретическое". (Леонтьев К. Наши новые христиане).
В своем высказывании "Судьбы православия слиты с назначением России" ( 26, 85)
Достоевский представляется более верящим в назначение, чем православие. В ином случае фраза была бы перевернута - и назначение истории стало бы в определении судьбы православных истин. Истина любой религии для религиозного фанатика выше истины исторической. А здесь как бы перевернутая теософия. Православие Достоевский делает не целью, а средством достижения если уж не земной гармонии, то апокалипсиса. А католичество - препятствием на пути к достижению этой цели: "Римское католичество, предавшее давно уже Христа за земное владение, заставившее отвернуться от себя человечество и бывшее таким образом главнейшей причиной матерьялизма и атеизма Европы, это католичество естественно породило в Европе и социализм. Ибо социализм имеет задачей решение судеб человечества уже не по Христу, а вне Бога и вне Христа, и должен был зародиться в Европе естественно, взамен упадшего христианского в ней начала"("Дневник писателя").
Получается, что православие - средство, а католичество - препятствие. Препятствие - и третье сословие. Средство опять же - сословие четвертое. Средство - чего? Препятствие - чему?
Опять же турки почему-то препятствие: В наше время чуть не вся Европа влюбилась в турок, более или менее. Прежде, например, ну хоть год назад, хоть и старались в Европе отыскать в турках какие-то национальные великие силы, то в то же время почти все про себя понимали, что делают они это из ненависти к России. Не могли же они в самом деле не понимать. Что в Турции нет и не может быть сил правильного и здорового национального организма, мало того, - что и организма-то, может быть, уже не осталось накакого, - до того он расшатан, заражен и сгнил; что турки - азиатская орда, а не правильное государство" ("Дневник писателя").
Классификатор государств на правильные и неправильные - Гегель. Для него и Древний Египет - не государство, и азиатские страны - не государства. Кто освободительную силу видел в революции? - опять Гегель.
И Достоевский и Гегель пекутся об одном - о Государстве, и вся жизнь человека, и его религия - это служение Государству. И плоха, следовательно, по-Достоевскому, не Европа, а ее католицизм, устроивший государство неправильно, не по Христу, мечтающем о социализме ненародном, поскольку народ, как о том говорится в легенде о великом инквизиторе, католичество презирает. Только в православии, и еще точнее, в России, сохранился тот образ Христа, который поможет устроить то самое Государство как абсолютное знание, о котором Гегель говорил, что оно уже есть и устроено - но во всеобщем, во времени вообще, но Достоевскому нужно было, чтобы оно было устроено и в истории соединить конкретного будущего человека в "согласное общество". Он, в отличие от Гегеля, принявшего время как абсолют, жаждал конца истории в самой истории... И свободного государства не по той схеме философской абсолютной свободы, которую проповедовал Гегель, беря на вооружение бинарную психологическую оппозицию "раб-господин", а исходя из евангельского понимания рабства и господства:
"Что же? Станем ли мы грешить, потому что мы не под законом, а под благодатью? Никак. Неужели вы не знаете, что, кому вы отдаете себя в рабы для послушания, того вы и рабы, кому повинуетесь, или рабы греха к смерти, или послушания к праведности? Благодарение Богу, что вы, быв прежде рабами греха, от сердца стали послушны тому образу учения, которому предали себя. Освободившись же от греха, вы стали рабами праведности. Говорю по рассуждению человеческому, ради немощи плоти вашей. Как предавали вы члены ваши в рабы нечистоте и беззаконию на дела беззаконные, так нынче представьте члены ваши в рабы праведности на дела святые. Ибо, когда вы были рабами греха, тогда были свободны от праведности. Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, каких ныне сами стыдитесь; потому что конец их - смерть. Но ныне, когда вы освободились от греха и стали рабами Богу, плод ваш есть святость, а конец - жизнь вечная. Ибо возмездие за грех - смерть, а дар Божий - жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем". (Посл. к Римлянам 6, 15 -23)
Сравним эпизод из "Пушкинской речи" Достоевского: "Не вне тебя правда, а в тебе самом; найди себя в себе, подчини себя себе, овладей собой, и узришь правду... Победишь себя, усмиришь себя - и станешь свободен".
Вырисовывается 3 уровня понимания оппозиции "раб-господин":
1 профанный (великого инквизитора и К.Маркса) - историческое рабство и историческое господство;
2 евангельский (Достоевский) - этическое рабство и этическое господство;
3 абсолютный (Гегель) - субстанциональное рабство и субстанциональное господство.
И три типа преодоления (снятия) рабства: социализм классовый (антихристианский, царство Антихриста, коммунизм по Марксу-Энгельсу), социализм христианский (тот, о котором мечтал Достоевский), и то абсолютное государство, которое всегда при нас.
Какого конца истории хотите вы - по Марксу, по Достоевскому или по Гегелю - выбирайте сами.
Есть еще, конечно, Чоран и Фукуяма, но это уже разновидности.