Бледный мерцающий лик обнажённой луны застенчиво улыбался тенями кратеров морей и нежился в небесной пустоте, окутавшей светящееся кольцо ночного светила безобидными лоскутами прозрачной шали дымчатых перистых облаков, мигающих изнутри таинственным сиянием своей искусительной спутницы. Сонные волнистые лучи мерным пульсом таящейся в безмолвии интриги ласкали во тьме две точёные изяществом фигуры, бросив плоские вычурные тени на слепое полотно окна, подёрнутое абстрактным пейзажем дыхания человеческих эмоций, исполненных головокружительных виражей сквозь тугую и влажную плоть туманного томительного искушения и живописных штрихов невинной тревоги внутри надломленного ритма робкого сердца, вовлекающего дрожащую душу в нервный танец с собственным розовым отражением в неоновой трубке дурманящего желания. Пенная волна на холодном стекле нехотя позволяла врезаться в своё тело колючим искоркам морозной влаги на тени ветреного поцелуя, распускавшимся зимним великолепием в замысловатую красивую и нежную пушистую ветвь ночного цветка среди мутных клубов пара, застывшего массивным облаком в интимном откровении чужого трепещущего сознания.
Это облако, вспоротое ледяными трещинками изморози, пропускало сквозь себя ровный лунный свет, который невесомыми ладонями оглаживал тонкую кожу, обнажающуюся путающимися и медленными от страха потери опоры движениями, беззащитную и стеснительную, светящуюся выхваченным во тьме сумбурным силуэтом смятённого тела, ведомого мечущимся внутри центром тяжести, сплетённым из длинных и тонких лент эмоций и ощущений, мыслимых и немыслимых, знакомых и желанных, проникших химией в слишком тугие и несвободные вены и развернувшихся там бурным цветением сладких фонтанов предвкушения и искушения, фонтанов, бьющих в такт сердечному волнению и странной мелодии сознания, психоделическим мотивом шепчущей о каждом секрете, спрятанном в желеобразном омуте подсознания, о каждой невысказанной тайне, искрящей электрическим импульсом кремниевой пластины запретной фантазии. Сейчас нерешительная рука сумасшедшего расчёта касалась каждого датчика в суетливом поиске идеала на каждое мгновение, проносящееся смазанными огнями фотографий реальности, сделанных взволнованным задыхающимся взглядом.
Этим поиском занимались оба, они сидели друг напротив друга, не смея физически сблизиться, не смея сказать слова, не смея встретиться глазами... Но каждый был полностью готов к тому, чтобы сорваться в головокружительный водоворот крика боли, недопитого из хрустальной чаши утончённого наслаждения, и прекратить тщательный путь сквозь тяжёлое пространство агонизирующего подсознания, пропустить через себя растрескавшейся от напряжения призмой весь сложный свет и энергию каждой микрозвезды желания, плавящей картину мира наяву, заставляя разводить плывущими руками тёплую влагу массы воздуха и смотреть через искажённое стекло опьянённого хрусталика, обречённо ласкать слезой раскалённые кристаллы огня в угольной черноте расширенного зрачка и дрожать от резкой перемены температур... Их прожигала адреналином безумная мания впиваться жалящими лезвиями обоюдоострых чувств в магические пульсы уносящей в небытие спирали взаимного желания, ни за что не отпускать кровопролитной хватки, пока металл со стоном излившегося сердца не рассыплется, а с тела не будут сорваны последние оковы... Плоть расступится перед плотью, чтобы на абсолютное мгновение стать одним животрепещущим целым, чтобы схлестнуть два бурных пылающих потока, разрывая все саднящие тонкими порезами путы умозрительных границ и выворачивая вселенную, затаившую своё пёстрое дыхание, наизнанку... Чтобы в один пронзительный миг, сокрушающий огрубевшее плотно космоса, спустить все планеты со своих опостылевших бесчувственной монотонностью орбит... Безудержно и безвозвратно, смеясь в зияющее пропастью лицо потери разума, сгореть исподним Фениксом заживо, окутав плащом невесомого праха, играющего в неверном блеске ночи, плещущуюся в эйфории беспечную тень, превращая опустевшую оболочку тела в готически черный фетиш колоссальной шахматной статуи могущественной девы, прячущей под смиренной и скромной одеждой лезвие безумного и справедливого меча.
Да, такой была она. Сильная, опасная и пронзительно прекрасная, она медленно, но вполне решительно позволяла вздохам наслаждения вырываться из груди и затуманивать заворожённый лик спутника тёплой вуалью пульса лёгких, опавшей дымом на умозрительном стекле, которое, как окно между двумя мирами, выросло и растаяло в тонкий слой из искрящего молчания и пленённой, а от этого ещё более сумасшедшей, страсти. Она первая приложила свою тонкую изящно изогнутую девственными линиями ладонь к прозрачной и скользкой поверхности, она первая ощутила хрустальную дрожь, пробившуюся в плоские подушечки нежных пальцев, нарисовавших запотевшие следы влажного ореола в воздухе.
Он последовал её примеру и, пробившись через кровавую битву с полчищами отравленных страхом нервов, коснулся сквозь стекло линии жизни, выгнувшейся неведомой тропой на её ладони, разрезая розовое поле плоти сплетением мелких светящихся красной тенью морщинок. Он провёл пальцем по незамысловатой траектории, выводя странный и облачный путь туманного образа предназначения пути, и поднял взгляд туда, где должны были смотреть на него её испуганные собственной смелостью зрачки. Он увидел миллионы взглядов, сверкающих на запотевшем стекле живописной игривой росой, которая лопалась ручьями в оранжевом свете одинокого фонаря, потерянного в снежном благополучии и опустошении. Он увидел миллионы взглядов, которые любил, которые сводили его с ума, которые сейчас были скрыты от него двойным волнением двух играющих с огнём сердец. Он встретился тёплым касанием с другой вдруг появившейся из пелены ладонью, он снова поискал взгляда, но лишь натолкнулся на вставшую острой стелой воображения едва угадываемую картину её мыслей, мучений, решений.
Он увидел пьяно, как она шептала в кровавом кольце капилляров границ чистого листа искусства в его разуме, как она била руками в стены и оставляла на них мокрые следы каждого пальца, испившего слезы страха отрыва от уз прошлого, опутывавших каждый уголок её памяти. Он видел, как она распутывала клубки воспоминаний и судорожно выплетала из сумбурных комков ленты чувств и выкладывала их в разноцветные полосы рядом на ослепительно белом полу, он видел, как брызгали кровью её пальцы, обжигаясь об острие сверкающих сквозь ленты ненавидящих и преданных взглядов, как она закрывала ладонями уши, лишь бы не слышать мольбы и проклятий каждого из воспалённых обидой разумов, уже потерянных в пустоте мимолётных и ненастоящих, искусственных влюблённостей, зерно которых принадлежало как и ей, так и жестоким игрокам, ставившим на карту её жизнь, её чувства и её сознание, закрыв чёрной бархатной ладонью доверчивые глаза материальной ценности, волнительно вздымавшей грудь от каждого звука в очереди треска костяного шарика в ячейках рулетки.
Они часто проигрывали и никогда не выигрывали, довольствуясь компромиссной и разочаровывающей ничьёй. Он сейчас видел, как нежные, в багровых хлопьях ладошки в истерике рвут голографические интерактивные нити, светящиеся щупальцами, приникающими в её настоящее, цепляя нынешнее ценное грязными прокажёнными крюками грязного прокажённого прошлого, а милое беззащитное создание хватается за свои чувства и идеалы с поражённым и внимательным ужасом. Он вдруг явственно представил себе, как маленькая девочка с до боли знакомыми ему чертами лица прижимает к груди любимые плюшевые игрушки, потому что чья-то чужая, уже смутно знакомая тень проникла черным ручьём в её комнату и теперь смотрит на неё вопрошающими и режущими злобой взглядами, словно требуя какого-то долга, о котором невинная девочка никогда не подозревала. Ему вдруг резко и неотвратимо захотелось ворваться в эту комнату и занести непреклонный холодной сталью клинок над серой безжалостной субстанцией, рассечь её на миллионы мелких кусочков, разорвать на утеху голодному ветру этот клубящийся и угрожающий пепел, спасти...
Меч прорвал пространство со свистом и искрами, став рабом сумасшедшей кисти любящего человека, взалкавшего всем своим издёрганным существом кислородной справедливости, он ослепил его непоколебимой мощью и тёплым ярким светом чистоты, раскрошив жаром стекло в песок в жертвующей ладони, впрыснув кровавую пену наркотиком в обнажившиеся вены, изошедшие трещинами и черными реками, сплетя вокруг паутины кости чёрствый панцирь перчатки средневекового воина.
Но это никак не спасало, чёрные разводы химической плёнкой гормонального возбуждения проникли в сферы фарфоровых белков каждого глаза и застлали панораму белой комнаты воспоминаний непроглядным туманом жуткой боли, разорвавшей тело в клочья, пройдя жестоким эпилептическим импульсом сквозь жёлтые с чёрным указатели дорог нервной системы. Электрический свет фар заблудившегося в этом сплетении асфальтовых змей ощущения вдруг выхватил в неуверенный бледно-жёлтый взгляд багровое бархатное полотно неописуемого удовольствия. Полотно тотчас же было вспорото клиньями ночного неба, сверкавшими в молочном свете изголодавшейся от жажды стремительного действия луны, наблюдавшей завораживающую своей красотой и противоречивостью прелюдию.
Стеклянные брызги превратились в прохладную испарину на мягких линиях двух тел, а его уста были тотчас же запечатаны горячим воском сумасшедшего поцелуя, расплавленного под жарким дыханием, пылающим от волнения, попав в радиус поражения взрывной волны эмоционального фонтана, забившего кипящей кровью чувства в обезумевшем от треска электрического времени сердце. Неописуемая волна внутреннего света заставила его тело выгнуться и заключить её в нежнейшие объятия, обволакивая оба сплетённых тела пеленой пьянящего счастья и беспечного благополучия.
В чёрной пропасти комнаты, озарённой молочной вспышкой энергии, высвободившейся при уничтожении умозрительного окна, схлестнулись два бурных потока, вылившихся на белое пространство, готовое к безумным мазкам двух влюблённых живописцев: бушующая волна совершенно прозрачной кристально чистой воды, наполненная кружащимися в дьявольских вальсах лепестками кроваво-красных роз, впилась нежными пенными губами в не менее ошеломляющее полотно тёмно-вишнёвого цвета, плещущееся в такой же сюрреалистичной гармонии с совершенно нереальными своей красотой лепестками роз-альбиносов, прозрачных белым льдом и преломляющих красные нити реки вокруг себя в кровавые формы пышущих жаром страсти сердец. Эти два абсолютно контрастных потока слились в головокружительный водоворот спирали брызг и одиноких лепестков, позволив разбить самое место своего волшебного сплетения двум соединившимся в нежном наслаждении телам, пронёсшимся сквозь это инфернальное пространство в любовном танце плоти и ставшего общим в одночасье чувства.
Головокружение и вкус фантастических цветов на губах заставлял их эмоции переворачивать мир вверх ногами и рвать на части лёгкую ткань, опутавшую свободу эмоций единственным напоминанием о реальности всего происходящего, в то время как естество каждого было отделено от ощущений тела и выведено на совершенно новый уровень, где была только гармония любви... Гармония, сорвавшая с них все отметины пустоты бытия и ненависти чужого небытия, высшая гармония. Леденец лепестка розы таял на языке и окутывал сладостным дымом оба сознания, сжимавших последние оплоты своей человеческой сущности в объятьях до того момента, когда вихрь напряжения между разумом и сердцем оставит их в пространстве космического безумия наедине с самими собой и заставит рвать согнувшимися в судороге пальцами липкую сладкую паутину иллюзии и наслаждения, которая склеила между собой два обнажённых чувства... Рвать её в клочья от переполняющего духовный сосуд удовольствия бытия вместе с тем человеком, который может дарить любовь и счастье. Взаимно.
Рвать эту паутину до тех пор, пока плоть ещё едина и содрогается пульсом единого, избитого сумасшедшей любовью сердца, опьяняющего слившиеся воедино сознания вспышками новых истин. Истин, которые открываются только в моменты великого и чистого счастья, такого, какое можно взять в руки и не обжечься, подарить и не обжечься, а только пасть в вечную и неземную нирвану. Пасть, взявшись за руки и улыбнувшись друг другу во имя прощания с прошлой реальностью, подарившей знание любви и научившей чувству любви. Улыбнуться, не открывая глаз, прошептать мучительно и закричать, когда ростки ржавых цепей пошлой завистливой реальности оторвутся от босых ног и больно хлестнут в отместку кровавой раной, впитавшей в себя всю чувственную суть прежнего бытия, негативную, но ласкающую память воспоминанием победы и смелости. Своей смелости и силы...
Закричать, когда линия горизонта соединит концы, очертив искрами огненную траекторию безумного кольца зрачка Вещего Ока, и долгожданный взрыв встречи после томительного ожидания и эмоционального переживания разорвёт единый влюблённый организм на множество мелких частей и опустошившимся вакуумом втянет в бесконечность бесчисленные клеточки плоти и два забывшихся взгляда, где в первозданной пелене наготы и невинности двое воссоединятся вновь...