В медицине, тоскливое, подавленное состояние человека, с осознанием собственной недостаточности, пессимизмом, однообразием представлений, снижением побуждений, зачастую сопровождаемое заторможенностью движений и реакции.
(Большая Советская энциклопедия.)
Услышав шум в палате двадцать четыре, где находилась пациентка номер шесть - двадцать четыре - ноль четыре, медсестра, дежурившая по этажу, не замедлила отложить чтение очередного любовного романа и быстро подошла к двери. Какой же шок охватил бедную девушку, когда она открыла замок и перед ее глазами предстала страшная картина развернувшейся здесь трагедии. Почти посередине палаты в луже собственной крови лежало безжизненное тело с рассеченной поперек грудью. Ее мертвый взгляд будто укором и беспомощностью впивался в несчастную медсестру. От всего увиденного она почти уже теряла сознание. Она буквально застыла в недоумении, чувствуя, что ноги ее не держат и вот-вот она рухнет в бессилии. Кровь была повсюду: на полу, на стенах, простыни на кровати. Все вокруг было заляпано алыми пятнами.
С трудом переживая в себе ужас увиденного, она кое-как пришла в себя и с жутким криком побежала вдоль по коридору к кабинету главного врача.
Незадолго до этого, Николай Григорьевич, отложив заполнение медицинских карт, от усталости потянулся в своем кресле и взглянул на часы. Стрелки уставились на без четверти семь. Через пятнадцать минут должен был начаться выпуск новостей, и он, стараясь хоть как-то находиться в курсе событий последнего времени, подошел к старенькому телевизору и щелкнул выключателем. Большой выпуклый экран зажегся голубым светом, и вскоре на нем появилась заставка информационного блока. Через пару секунд заставка сменилась симпатичным лицом ведущей. Сразу было заметно, что она сильно нервничала и видимо была плохо подготовлена к эфиру, но, тем не менее, мужественно переборов волнение, собрав волю в кулак, она начала:
- Доброй ночи. В эфире экстренный выпуск новостей нашего канала и с вами я, его ведущая, Марианна Каковская. Здравствуйте. Только сейчас к нам поступило трагическое сообщение: сегодня около двух часов по Московскому времени, в одном из городов Подмосковья прогремел взрыв. Причины взрыва пока установить не удалось, в данный момент ведется расследование. Эпицентр взрыва находился предположительно в самом центре города, в его наиболее густонаселенной части. Характер повреждений можно лишь описать несколькими словами: город полностью стерт с лица земли. Все его тринадцать тысяч жителей погибли в пожаре и под завалами. В этот час несколькими группами спасателей ведется спецоперация по поиску уцелевших и возможных раненых, но надежда на это крайне мала. Как утверждают специалисты, судя по разрушениям, мощность взрыва была колоссальной. В черте города не осталось ни одного целого здания. Мы не оставляем надежды на то, что спасателям все же удастся найти выживших. Мы так же выражаем свои соболезнования семьям и родственникам погибших.
- Боже, какой ужас, - прошептал про себя Николай Григорьевич. Он еще ни разу до этого не чувствовал себя так низко и грязно, как сейчас. Он буквально ощущал на себе весь страх и боль тех, кто встретил Смерть в нескольких километрах отсюда в этом трижды проклятом городе, среди дикого безмолвия. Его угнетала мысль о том, что неверием своим он перечеркнул жизнь этим людям, на его плечах лежала часть ответственности за всех, за каждого из них в отдельности. Он испытывал стыд и неприязнь к самому себе от того, что волей своей мог предотвратить весь этот кошмар, и это задевало его больше всего.
- Теперь о других новостях. Сегодня президент выступил перед народом с очередным официальным обращением, в котором он заверил граждан о том, что ситуация полностью контролируется властями и любые попытки противоправных действий, а так же иных действий носящих провокационный характер, будут жестоко пресекаться. В связи с введением на всей территории государства чрезвычайного положения, он убедительно рекомендовал гражданам по возможности воздержаться от выхода на улицы до окончательного прояснения сложившейся обстановки. Так же президент посоветовал не поддаваться панике, пообещав при этом, в скором времени во всем разобраться и устранить причины этого природно-климатического катаклизма. Однако ученые утверждают, что ситуация практически неразрешима в связи с ее необъяснимостью. По их заверению, они непрерывно бьются над решением этой проблемы, но выхода до сих пор пока не найдено. Так что пока нам с вами остается только ждать и надеяться.
Вдруг дверь распахнулась, и в кабинет Николая Григорьевича вошел молодой человек. Не спрашивая никакого разрешения, он прошел вперед, отодвинул стул и сел напротив него.
- Что вам угодно? - повышенным тоном спросил Николай Григорьевич, возмущенный столь наглой выходке.
Молодой человек был явно уверен в своем поведении и не менее дерзко и решительно ответил:
- Заткнись, доктор.
- Кто вы такой и что вам здесь надо? - в полном недоумении переспросил он, тогда как тот встал с кресла и подошел ближе. Зеленый свет от настольной лампы позволил ему лучше разглядеть лицо своего посетителя, и в ту же минуту он все поняли буквально оторопел. Глаза, горящие огнем темной ярости, мрачный плащ и золотые рыцарские наплечники...
- Догадался, кто я? - с нескрываемой злобой и призрением спросил тот.
- Так значит, это вы? - с удивлением и потерянностью тихо проговорил он.
- Вот именно! К твоему сожалению, это я. И пришел я узнать, что она наговорила тебе?
- Ничего.
- Не валяй дурака! Отвечай! Что она тебе говорила?!
- Решительно, я не понимаю о чем вы?
- Ну-ну, доктор. Неужели ты настолько наивен теперь, что полагаешься на мое неведение? Я же прекрасно знаю, что вы разговаривали очень долго. Так что нет смысла для тебя скрывать этот факт. Тебе же легче будет сказать мне все и сразу, пока я еще терплю твое присутствие здесь. А будешь упрямиться, так некоторые найдут для тебя иные методы. Понимаешь меня?
- Я повторяю вам, она ничего мне не говорила.
Откинувшись на спинку стула, Лорд Векслер впился в глаза испуганного Николая Григорьевича долгим и пристальным взглядом. Используя данную ему силу, он с легкостью проник в мысли доктора и без труда узнал весь их разговор.
"Ах ты, лживая свинья! Где ж тебя так не научили врать? Надумал отнекиваться до последнего, так это зря! А оказывается, она порассказала тебе гораздо больше, чем я предполагал. Да, гораздо больше! Ухты! Да к ней еще и ныне покойный апостол Петр приходил. Этого я не знал. Вот так объяснение тому, что он так отчаянно пытался ее спасти в подземелье. Прямо герой! Как я сам об этом сразу не догадался? Все думал, с чего это вдруг, а тут вот оно что! Прямо нет слов, храбрый малый. Был! Лживый докторишка, ни к лицу тебе вранье! Особенно мне! Раз ты оказался так глуп, тогда зачем тебе голова?"
В эти минуты тяжелого молчания Николай Григорьевич начал заметно нервничать. От напряжения на его лбу и висках выступили маленькие капельки пота, правый глаз стал судорожно подергиваться. Он не мог выдержать такого психологического напора со стороны своего оппонента и начал понемногу отступать в сторону истерического страха. Тот же спокойно и хладнокровно вынул меч и положил его на стол. Теперь уже бедного Николая Григорьевича действительно охватил настоящий панический ужас.
- Ну что? Ты мне скажешь или так и будешь продолжать тянуть овцу за хвост? - голос Лорда Векслера звучал равно и неторопливо.
- Я на самом деле не понимаю вас. Чего вы от меня добиваетесь? Что вы хотите?
- Все что я хотел, я уже получил.
С этими словами тот схватил со стола меч и молниеносным движением приставил лезвие к шее обреченного доктора. Николай Григорьевич окончательно сдался и в отчаянии пролепетал:
- Поверьте мне, я ничего не знаю! Ровным счетом ничего!
- Врешь, старая калоша! Вранье твое мне порядком надоело. Глупец, я уже давно все прочитал в твоих мыслях, а ты этого даже не заметил. Теперь ты мне бесполезен. Так что, прощай!
Мощный резкий удар и голова его слетела прямо на стол, забрызгав струей крови чистые листы, разбросанные на столе. Он вряд ли что-то почувствовал, наверное, понял все только тогда, когда сознание оказалось вне своего тела. Смерть не замедлила появиться в то же мгновение и прибрала к рукам очередную жертву.
- Пойдем, моя дорогая. Здесь нам больше делать нечего, - произнес он, и, собравшись растаять в полумраке, как-то незаметно для себя бросил короткий взгляд на заляпанные бумаги Николая Григорьевича. И одна из них особенно привлекла его внимание. Это было заключение об общем физическом состоянии пациентки из двадцать четвертой палаты с результатами исследования образца ее крови. Единственная строка пронзила острием иглы самый центр его разума и буквально перевернула его сверху вниз, спутав все мысли и понимание происходящего:
"Тест на беременность. Результат: положительно".
- Будь ты проклят!!!
Не прошло и минуты, как в опустевший кабинет ворвалась ошалевшая медсестра. От ужаса, творившегося в ее голове, она не сразу поняла, что здесь произошло. Но как только обстановка отразилась в ее сознании целиком, уже окончательно впав в шоковое состояние, она практически остолбенела на месте. И было от чего. В кресле главного врача сидело его туловище, машинально поправляя рукава залитого кровью халата. Голова же мирно покоилась на стопке папок и больничных карт, сложенных на краю стола. И все, как будто ничего страшного не случилось. И каково же было ее удивление, когда мертвая голова подняла на нее свои глаза и спокойно спросила:
- Маргарита Петровна, вам что, плохо? А, это у вас предобморочное состояние сложилось. Ну что вы, что вы! Зачем же так эмоционально реагировать на все увиденное? Я же вам сотни раз говорил, что физиологически существование головы отдельно от самого тела вполне возможно. И в современной медицине такие случаи встречаются нередко. Так что, здесь совершенно нечему удивляться. Или, быть может, вы и сейчас мне не верите? Или глазам своим не верите?
- Ник... Григорь... вы не... а? - попыталась что-то произнести она, но из-за всего этого кошмара дар речи у нее явно нарушился.
- А вы оказались правы! - невозмутимо пролепетала голова. - Я действительно изрядно потолстел в последнее время. Хотя с шеи это было менее заметно.
Ошарашенная вконец признанием его головы, Маргарита Петровна стала медленно закатывать глаза. Взгляд у нее помутнел, темные круги начали сужаться, она уже отдаленно слышала и видела все окружающее.
- Ну-ну, милочка моя! Вы только не вздумайте терять сознание в моем кабинете! Слышите? Ни в коем случае! Я вам запрещаю! - едва сумела протрещать голова доктора, как бедная медсестра обмякла и шлепнулась на пол. - Вот дрянь!
В опустевшую палату, где покоилось тело мертвой пациентки, пролился ослепительный белый свет. Этот свет явил взору из зловещей темноты весь ужас этого помещения. Откуда-то из пустоты на окровавленный пол спустился Спаситель. Он уже знал о той страшной трагедии, что здесь произошла, и не испытывал удивления от всего увиденного, а лишь только печальные глаза его затмились слезой скорби и сострадания. Еще никогда за всю вечность ему не приходилось видеть бездыханное тело своего ангела. Каков страшен был для него этот момент. Впервые он почувствовал тяжелую боль утраты близкого ему создания, и боль эта только усиливалась с каждой минутой, потому как отягощала его сердце тем, что была она рождена столь чистым, прекрасным и совершенно добрым человеком. Только сейчас он стал понимать, что чувствуют обычные люди, когда теряют безвозвратно кого-то самого дорогого и родного в своей жизни. Испокон веков он терпел все муки, которое в излишестве своем приносило ему человечество, и знал, что страдания его на кресте во имя их же самих. Но эта была куда намного больнее, чем прежние. Пережив подобную, человек обычно теряет что-то от себя, будто уходит в неизвестную даль не только близкий сердцу человек, пропитанный когда-то жизнью и сознанием, но и вместе с ним теряется доля собственной души. Она уходит с ним, как знак прощания и прощения умершему, как символ того, что он останется светом в памяти, что его не забудут. Спаситель, испытывая всю горечь своей немыслимой утраты, не решался отдавать ее телу последние почести. Может из-за того, что он еще не до конца осознавал ее гибель, может просто не хотел в нее поверить. Слишком неуемна была его боль, слишком велика была для него эта потеря.
Склонясь над нею, он осторожно поднял ее на руки и воззвал мольбою к небесам:
- Боже, отец мой всевышний! Дай мне силу пережить это испытание, ибо оно стало слишком тяжело для меня. Я изведал силу страдания и скорбь утраты. Ты же помоги мне, укажи путь мой правильный. Что мне до искупления другим, когда сам я прибываю в смятении? Ответь мне, за что она жертвовала собой, во имя чего приняла истязание свое? Поведай мне о том, какой она была. Я вижу здесь только омертвленное тело ее, но в нем нет ее души. Что стало с нею, отче мой? Каков был грех ее, коль не оставил ты ее в жизни? В чем она стала виновата пред тобой? Решение твое мне не понятно, но раз повелел так сам, то не откажи мне в просьбе моей. Прошу тебя, дай ей мягкое ложе, чтоб в мире упокоилась на нем, сотвори вокруг деревья высокие, чтоб укрыли ее в тишине своих крон, вживи с ней птиц прекрасных и накажи им хранить ее таковой в вечности. Укрой своей любовью ее светлые глаза и пусть никто не потревожит ее покой в безмолвии. Воздай ей благодать последнюю по заслугам ее, потому как я не в силах сделать этого.
- Сын мой, - прозвучал над ним в тот же миг голос Создателя, - не хорони ее раньше времени, не отпускай память о ней в забвение темноты времен. Она приняла гибель свою в мире этом, но не в царствии моем. Оставь скорбь и плач в суетной реальности. Жизнь ее не прекратилась до тех пор, пока ты веруешь в ее судьбу. Не отвергай надежд в сердце своем, ведь она еще не покинула тебя и теплится огнем ясным среди безумства. Я приготовил для нее безмятежность, но только лишь на время. Придет тот час, когда зло совершит последний вздох и уничтожит себя само. И вот тогда ангел очнется и озарит угасший мир сиянием своего живого сердца, и принесет она спасение и прозрение во мраке. Но до этого не смей думать о ней, что все закончено. Это не так! Возвращайся назад и принеси с собой тело ее. Пусть найдет она в Райском саду свой желанный отдых от слез и переживаний.
За этими размышлениями Лорд Векслер не заметил того как вернулся из забвения обратно в мир окутанный ночной мглой. Как высокие тени, выросли вокруг фасады домов. Множеством желтых огней растянулись почти до самого горизонта бесконечные улицы. Совсем неподалеку извилась белой змеей река, похороненная под замерзшими кусками колотого льда. Кирпичные стены древней крепости с узкими щелями-бойницами и башни увенчанные красными звездами, памятник и символ многовековой истории. Острые шпили высоких многоэтажек, оставшихся монументальным мраморным эталоном от прежней эпохи, и опоясанные лентами дорожных развязок новые стеклянные монстры модных небоскребов. Расцвеченные пестрыми вывесками типичные офисные здания и заляпанные бытом однотипные железобетонные кварталы спальных районов. Золотые купола ненавистных церквей, белые своды колонн и сквозящие темное небо колокольни. Ядовитый коричневый снег и грязь - извечные спутники тысяч тротуаров и мостовых этого огромного мегаполиса, раскинувшегося, подобно новому Риму, на семи холмах. В какое-то время показалось, что город этот ему знаком. С каждым шагом эти призрачные догадки подтверждались. Словно здесь он уже был, но как будто давным-давно, сотни лет назад. Все было так знакомо, будто вернулось к нему из прошлой жизни. Он прошел еще несколько кварталов, свернул на один из центральных проспектов и оказался на широкой площади, сплошь уложенной брусчаткой. Вдали он узнал старое здание университета, возвышающееся над крышами других домов. Да, теперь у него не оставалось никаких сомнений, он точно знал, что это за город - Москва.
- Что ж, раз так, тогда приветствую тебя, древняя столица! Давно же мы с тобой не виделись. Как живешь? Как настроение? Да-да, понимаю, нелегко тебе приходится и народу у тебя, хоть застрелись. Каждый день тысячами приваливают. Ну а ты чего хотела? Чтобы они все провалились к чертям? Что же, в качестве одолжения и это могу для тебя сделать. Хотя не понимаю, ты вот уже без малого девять веков терпишь весь свой бардак, а теперь что? Надоело? Понимаю, трудно тебе сейчас. А ты посмотри, кому легко? Вижу и с деньгами, как всегда, напряженка, но уж с этим не ко мне! Да, долго же я к тебе не приезжал. Ты знаешь, в тебе многое изменилось. Заметно подросла, расширилась дорогами и эстакадами. Пробки замучили совсем? Прибавляешь в весе населения. Куда же больше? Ведь ты не резиновая на самом деле. Ты стала какой-то дикой, не такой как раньше. Прячешься за черными окнами кабинетов и лимузинов, считаешь прибыль и гонорары, развиваешь деловые связи. Ведешь свою политику с девяти до шести, а потом за лицами из узкого круга с толстыми кошельками скрываешься с шести до девяти. Под брызги дорогого шампанского не замечаешь мерзость нищеты. Не хочешь даже слышать про жизнь за кольцевой дорогой, наивно полагая, что ее не существует. Дышишь химическим угаром и пропускаешь порошок с реагентом в широкие ноздри. Льешь по венам отравленную воду, разбавляя в ней аспирин. Свои мечты ты старательно прячешь на ветках метро и там же оставляешь чуждые тебе откровения. Делишься большими секретами в коротких текстах сообщений и тянешь жизнь по силиконовым проводам, заменяя реальность паутиной. Все перемешалось в тебе: и блеск с комфортом и жалость с неотъемной рванью. Мера ценностей в твоих весах склонилась к извращению. Да, только сумасшествие ты признаешь за правду и тратишь дорогостоящее время, которого у тебя всегда не хватает, на ожидание, когда загорится зеленый.
Он на секунду остановился, чтобы прикурить сигарету.
- А кто там говорил, что ты слезам не веришь? Ах, черт, уже и не помню! Наивен тот, кто полагает, что может доверить тебе свою судьбу. С мечтою думая, что именно к нему проявишь ты свою симпатию, с азартом глядя на твои роскошные дома, и не заметит он, как место его будет в подворотне, что раньше, чем поймет, окажется не встать. Ты как стервозная жена поступишь с ним: отнимешь всю зарплату, а взамен оставишь только обещанья. Пустым словам твоим поверит он и снова будет рад лапше в пластмассовом стакане и сухарю. Работа для него за медь и дикое желанье быть тебе угодным оставит в нем надежду. И сколько так сгубила жизней ты, невинных и безгрешных? Десятки? Сотни? Тысячи? Нет, поболее. Их никому не сосчитать уже. История твоя длинна, но вся в крови и муках, скорей походит на дорогу к Лысой Горе. Ты все же остаешься верна себе и продолжаешь быть бездушным монолитом из бетона и стекла. Ты знаешь, я тут понял одно: ведь мы с тобой похожи в некотором смысле, как брат с сестрой. Подумай же сама: мы оба безразличны к этим людям, вершим огромные дела, по своей воле распоряжаемся их судьбами. И на тебя, и на меня постоянно отовсюду сыплются проклятья, по слабости своей никто не хочет признавать нашей силы. Вывод здесь один, мы гораздо ближе друг другу, чем тебе того не хотелось.
Так что же, старая столица, побудем немного вместе. Ты разрешишь, я тут поброжу чуток по твоим улицам. Даю слово, сжигать и взрывать ничего не стану. По крайней мере, это время тишины. Ты со мной согласна? Вижу-вижу, ты не возражаешь. И это с твоей стороны правильно потому, как больше надо доверять другим.
Он неспеша направился к угловым воротам и, обогнув высокую стену, вышел в безлюдный парк.
Клены, укрытые шапками снега больше напоминали хмурых стражей, стоящих у башен древней крепости. Вокруг них пролегала тонкая сеть протоптанных в сугробах тропинок. Слева его сопровождала чугунная ограда, справа простирался ковер их крупинок серебра. Ночь стояла относительно тихая и прозрачная.
Фонари один за другим выхватывали в темноте пятна дороги. Где-то далеко отсюда слышался гул машин, там же на проспектах и улицах имен забытых поэтов круглые сутки суетились какие-то люди, наполняя воздух запахами горячей закуски и никотиновым дымом. Город, который никогда не спал, не помнил тишины и успокоения. Город, который постоянно куда-то спешил, держал обязательства, назначал свидания, и все время на них опаздывал. Город вершил черную политику, нервно потирая об пепельницу белый окурок. Он мог с легкостью, присущей только ему, менять лидеров и идеалы, не прощая человеческих ошибок и беспечности. Никто не хотел признавать в нем огромной силы, хотя сам прекрасно понимал это.
- А знаешь, красавица, у тебя что-то прохладно. Надо бы это исправить, как думаешь? Но что спрашивать, когда я и так знаю, что тебе это без разницы: зима, лето, осень... все одно. И что самое интересное, не считаешь ли ты уместным несколько изменить настроение? Так слегка искривить реальность и при этом немного потеснить современные нравы и привычки? С твоего молчаливого согласия, я попробую.
Он осмотрелся по сторонам, словно опасаясь случайных свидетелей, потом поднял правую руку вверх и резко отдернул ее обратно. Через секунду, другую по темному небосклону прокатились отголоски грома и несколькими слабыми раскатами затерялись в пустоте. Откуда-то с крыш ближайших домов сорвались стаи голубей, и вслед за ними понеслось черное воронье, оглашая округу мерзким карканьем.
Стало заметно теплеть. Ясно понималось, что столбик термометра стремительно стал подбираться к десяти. По асфальту затарабанила капель, превращаясь в стремительные ручьи, уносящиеся в водостоки канализационных решеток. Весна, сорвав все рамки приличия и законы времени, ворвалась в этот город и разметала царствие зимней ночи, поразив ее своим сокрушительным теплом. Уровень реки стал подниматься в такт повышению температуры воздуха, поглощая мутной водой камень за камнем от бетонной набережной. Странным образом все выглядело просто и обыденно, будто так и должно. Тем временем термометр показывал уже за двадцать. Повсюду в домах стали распахиваться окна, из которых незамедлительно высовывались удивленные лица горожан. В считанные минуты картина унылого скучающего города непредсказуемо изменилась.
Где-то в темных переулках и дворах, на бульварах и в городских сквериках стали появляться увеселенные люди. Они как будто незаметно сыпались отовсюду. С песнями под гитару, шутками и смехом никто из них не выглядел ошарашенным таким весенним сюрпризом прямо посреди морозной зимы, однако некоторые из них все же с трудом верили в это. Природа словно взбесилась и выкинула им на радость очередную нежданную уловку. Она шутя решила разыграть свою новую причуду.
- Ну, вот так, теперь все как надо! Я полагаю, что двадцать пять градусов - это нормально. Или быть может повысить до тридцати? Сорока? Ладно-ладно, не буду. Раз уж ты так хочешь, то, пожалуйста, пусть останется двадцать пять. Но все равно, что-то не то, чего-то все еще не хватает. Наверное, солнышка? Ну, нет, о нем можешь забыть, подруга. Не те нынче времена, понимаешь? Да, ты, конечно же, все понимаешь, но вот только помочь ничем не можешь. Но в этом нет ничего предосудительного, дорогая, не твоя здесь вина, так уж получилось. А ты знаешь, многие, в основном отвергнутые тобой слабаки, склонны утверждать, что в тебе нет души, а это не так, правда? И с этим можно еще как поспорить. Твоя душа заключена не в мраморных стенах высоких учреждений и ведомств, и не в горящих алым огнем звездах, и уж тем более не в разноцветных куполах церквей и храмов, черт бы их всех побрал. А скрыта она в самих москвичах. Я прав? Конечно же, прав! Частичка ее лежит в каждом, кто составляет твое большое население. Все они живут и даже не ведают об этом. Наивные, да? А сама-то ты что о них думаешь? С одной стороны тебе должно быть легко наблюдать за ними с высоты своих стеклянных офисных карандашей, но с другой совершенно невыносимо терпеть их постоянную суету и никчемную беготню за временем. Больно осознавать, что в безумной стремительной гонке за делами и деньгами никто не думает о тебе, даже не заботится о простейшей чистоте. Ты их терпишь-терпишь, а в ответ они плюют на тебя, всего и забот. А сколько в свое время было сплетено песен и стихов про тебя! Когда-то голодные поэты и насквозь больные художники питались одним лишь восхищением твоей красотой, из своих творческих надрывов провозглашали твою стать и восторгались величием. Но это было так давно, что сейчас почти никто уже не вспомнит. Сейчас жрут их черви в могилах, и забыты их строки, запылились холсты, как это не печально.
Лорд Векслер в молчании и одиночестве прошел еще пару улиц и свернул на проспект, где царило знакомое и совершенно чуждое людское оживление. Мягкий желтый свет фонарей разжижал весенний воздух. Проезжающие мимо машины неприятно слепили глаза и уносились в ночную темноту.
То тут, то там попадались загулявшие прохожие. Около автобусных остановок, в парках на скамейках собирались компании молодежи. Эхом слышались веселые крики и лиричные, дворовые песни о войне и несчастной любви. Где-то из открытого окна доносились звуки популярной мелодии. В домах стояла обычная житейская суета. На кухнях под шипение горячего масла на раскаленной сковороде и свист кипящего чайника как всегда велись острые споры на повышенных тонах о том, что кто-то не закрывает дверь в уборной и не опускает крышку, что запах по всей квартире, кто-то по своей природной забывчивости не выключает за собой свет. У кого-то снова пропал чертов пульт от телевизора, и опрокинулась на диван чашка чая, а кто-то без конца трещит по телефону со своей подругой. А вот кто-то снова вернулся домой выпивший, и она в который раз подает на развод. "Да катись ты к своей маме, сука долбанная!" - резкий безапелляционный аргумент. Этим последним словом на сегодня у них скандал окончен, завтра от неизбежности должно быть помирятся. Все тот же извечный квартирный вопрос не давал покоя москвичам. Какая бестолковая мерзость, какая бессмысленная жизнь! Настоящий сумасшедший бред, называемый кем-то обычным бытом. Ну уж нет, подальше от всего этого!
Стараясь не обращать на них никакого внимания, он скорее направился дальше и вышел к реке. Остановившись у каменного парапета моста, он опустил глаза вниз и стал наблюдать, как спокойные волны в отблесках уличных огней одна за другой содрагают гладь темной воды.
- Послушай, дорогая, ты случайно не знаешь, что я делаю, а? Что вообще мне здесь надо? Не знаешь... Вот и я не знаю. Со стороны посмотреть, так похоже трепыхается птица, запертая в тесную клетку, мечется, рвет свои крылья. Так и я ищу свободы во тьме собственных амбиций. Кого-то постоянно ненавижу и всех презираю, скорее почти существую лишь какой-то дикой яростью ко всему, все время стремлюсь доказать себе то, чего нет и совершенно наоборот расстаться с тем, чем по настоящему живу. А зачем все это? В конечном счете, все равно останусь один. Но тогда уж, если по-настоящему завою, то никто не услышит, потому как никого уже не будет в живых.
Он на несколько минут замолчал и выкурил очередную сигарету. Трепетная вода лишь безмолвно играла внизу, плескаясь о камни набережной.
- Эх, подруга, если бы ты могла видеть, какие у нее были глаза. Она хоть и была слепа, ты понимаешь, слепа! Но все же она все это видела... видела, как я предал ее. И дело не в том, что она стала мне какой-то мнимой преградой, а в том, что я действительно любил ее. Хотя тебе-то как раз это чувство мало знакомо. Хотел бы я сейчас увидеть того, кто все это придумал. Но скорее всего нет того человека, а на свою судьбу и стечение жалких обстоятельств во времени обижаться глупо, не так ли? А она до последней минуты в своей жизни надеялась на чудо правды и справедливости. Понимаешь, я бы мог все это как-то там пережить или просто забыть, но не хочу. Пусть останется она в моем мертвом сердце тяжелым камнем проклятья, и пусть он будет вечно тащить меня к холодной земле. Знать бы сейчас, где она? Что с ней? Думаю, что этого я никогда не узнаю, но может быть, когда-то я найду свой смысл, то самое место, где захочу остаться навсегда. И пусть даже это будет не скоро, пусть на моем пути вырастут тысячи преград, но я найду его. А там... да что там?! Нет того места, где я бы смог остаться без нее, так же как несчастный летучий голландец веками бороздил моря и океаны, так и мне не найти свой причал. И что же теперь? Плестись мне по просторам этого тесного мира и быть всегда пленником на свободе. Не кажется ли тебе, красавица, что мы оба попали в один и тот же капкан, из которого нам никак не выбраться? А ведь когда-то было время, и приходили счастливые минуты. Когда казалось, что все наконец-то встало на свои места и вроде как ничего больше не нужно. Хоть и оставались они с нами не долго, но все же счастье было. И была радость, и свобода, настоящая свобода. И мы были вместе, и ничто нам не мешало. Странно вспоминать все это сейчас, а ведь когда-то мы с ней сидели на берегу, вот так совсем рядом друг с другом, и любовались закатом над маленьким морем. А солнце и не торопилось прощаться с нами. Оно как будто зависло над горизонтом и долго-долго стояло над водой. А вокруг была такая тишина, и только песни птиц доносились из леса, что стоял на том берегу, да ветерок чуть шелестел густой травой. И в тот упоительный миг я заметил, как прекрасны были ее глаза. Если бы ты видела их! Она изо всех сил умоляла, чтобы все это никогда не кончалось. Хоть еще на один часок продлился бы для нас тот великолепный вечер. Она призывала солнце остаться, всем своим сердцем уговаривала не торопиться уходить. Но оно ее не слышало и безмолвно покидало тот райский уголок, затерянный где-то среди леса...
Город, слушая его монолог, стал понемногу утихать. Ручьи спрятались под землей в бесконечности сточных канализационных труб, асфальт заново раскинулся меж домов, освободившись от грязного месива песка и снега. От нежданного тепла деревья сами собой раскрылись свежей листвой, и все как бы пришло в норму. Заметно реже стали встречаться веселые и почти беззаботные прохожие, лишь только некоторые из них соединились парочками и остались побродить немного по ожившим ночным улицам. Что скажешь, весна самое романтическое время, даже не смотря на то, что пришла она в самом начале января. Устав от бурного веселья, все настроение погружалось в сон.
Изредка раздавались чьи-то возгласы и крики, но они были далеки и почти не слышны. Одинокие автомобили неспешно катили по Садовому кольцу и, мигая желтыми поворотниками, пропадали в темноте переулков. Странно, но никогда еще город не знал такого успокоения. Он совершенно не мог привыкнуть к этой тишине. Теперь ему было как-то не по себе находится в таком состоянии, но, тем не менее, оно было приятным. Листвою парковых кленов он мог шептать давно забытые стихи и тайны, время от времени, чтобы окончательно не заснуть, подбадривая себя гулом сирен машин скорой помощи, проносящихся мимо. Чем-то его привлекал столь внезапный переворот в течение времени года, но все-таки, не смотря на всю прелесть весны, он немного побаивался ее. Уж больно быстро и неожиданно она ворвалась, хотя и никаких серьезных последствий не принесла, а наоборот, отогрела ледяные глаза древней столицы.
Лорд Векслер покинул мост и направился дальше вдоль сонных улиц. Он мало обращал внимания на окружающие дома, однако, один из них, роскошный особняк, стоящий углом на перекрестке, с фасадом выдержанном в старом стиле, а точнее говоря, свет в окнах просторной спальни на третьем этаже, привлек его интерес.
Как это иногда бывает, в такие минуты, когда своим сознанием ты погружен в тяжелые размышления, совершенно непонятным образом обращаешь внимание на того, кого, быть может, раньше никогда и не заметил. Некто совершенно посторонний внезапно отвлекает твой сжатый до точки взгляд и необъяснимо приковывает к себе.
Так и в этот приходящий час из множества окон он почему-то именно в этих заметил одинокую девушку, сидящую перед зеркалом. Девушка бессмысленно смотрела на свое отражение и не находила в нем ничего, что когда-то ей нравилось. Однако некоторые молодые особы, бесспорно, могли бы только позавидовать ее красоте. Великолепные длинные вьющиеся огненно рыжие волосы, плавные черты лица, тонкие, слегка вздернутые нити бровей. Прямой и острый, но одновременно спокойный, словно кошачий, взгляд подчеркивают ее густые ресницы. Умеренный макияж, ухоженная гладкая кожа, дорогой блеск маникюрного лака для ногтей, приятный легкий аромат духов, все в ней говорит о том, что она отнюдь не в последнюю очередь заботится о своей внешности. Но при всей обворожительной красоте глаза ее были пусты, как будто далекие и так пугающе равнодушные. Некая тень смятения и обиды пролетела в ее угнетенных мыслях.
Ты спросишь, кто она? А не все ли равно? Нет смысла знать ее имя, оно не скажет ничего о той, которая сейчас малодушно помышляет о смерти. Действительно, она изящна и притягательна, но только судьба ее не столь беспечна и хороша. Ее общество готовы разделить многие мужчины, в то время как она сама себя она уже не приемлет. За те мимолетные мгновения, проведенные с ней, они готовы отдать почти все, но эти омерзительно долгие минуты наедине с собой кажутся ей вечностью.
Девушка глубоко вздохнула, молча сняла заколку и распустила прядь волос. Едва ли она успела подумать о том, с каким удовольствием бросила бы к черту свою невыносимо бессмысленную жизнь и убежала бы подальше от всего этого, как вдруг в ее отражении появился незнакомый человек. Он словно из ниоткуда вырос черной тенью за ее спиной.
- Желаешь выбрать путь глупцов? - спокойно произнес он и подошел ближе. - В смерти красивого мало.
- Почему? - спросила она, нисколько не удивляясь его появлению.
- А что ты ждешь от нее?
- Освобождения, - просто ответила она.
- Что ж, тебе наскучила жизнь в кругу лицемерия высоких положений, стал приторным сладкий ванильный аромат роскошной лжи? Осточертело быть милым дополнением к дорогому шампанскому? Находится в кругу высоких лиц, и быть для них ничем?
Она промолчала и обратила на него внимательный взгляд.
- Чего же ты на самом деле хочешь?
- Наверное, того, чего и все: счастья, свободы и любви.
- Хмм... Мне не трудно угадать, что тебе стала противна жизнь в окружении влиятельных денег, знатного положения, покорных прислужников и разных приятных мелочей, о которых не столь много известно остальным людям под высокими заборами шикарных особняков. И ты готова променять все это на тесную двухкомнатную квартирку в безликой типовой многоэтажке спального района, малозаметную никчемную работу с девяти до шести, скучные офисные сплетни и интриги коллег. Ты с радостью будешь прозябать на своей скромной машинке в дорожных пробках по пути домой, ждать любимого уставшего мужа, который совершенно забыл день вашей свадьбы и дату твоего рождения. С упоением приготовишь ему в микроволновке ужин из замороженных овощей и консервированного питательного пюре. Думаю, что даже с чувством эмоционального покоя будешь смотреть на то, как его растущий живот раскинется на диване перед телевизором и вместо тебя увлеченно станет смотреть футбольный матч. Представив себе, насколько хватит денег в кошельке, чтобы дотянуть до зарплаты, ты поболтаешь по телефону со старой сумасшедшей подругой, а спустя час с мыслью о том, что завтра тебе совершенно нечего одеть, бесполезно отправишься спать одна. Какая совершенно никчемная глупость! И ты пришла к выводу, что такая жизнь стоит тебя?
- Почему бы и нет. Если быть в ней свободной и любимой, то она будет мне ближе.
- Бред! Ты хочешь променять веселые летние вечеринки на роскошной белой яхте у берега Клязменского водохранилища, радужные фейерверки и вкус благородного вина на монотонную серость быта? Затмить свою яркую личность в гнусной суете рабочих будней? Сидеть за скудным обедом из салата и зеленого чая в дешевом кафетерии за углом вместо того, чтобы в тот же час неспеша проснуться на шелковых простынях? - казалось, Лорд Векслер был удивлен и несколько обескуражен. - Позволь узнать, кто надоумил тебя сделать такой выбор?
Она только хотела ответить, что не важно кто, но он тут же ее опередил:
- Нет, можешь мне не говорить! Я все знаю. - Он разочарованно вздохнул и зловеще улыбнулся. - Да, та встреча одноклассников сыграла с тобой коварную шутку. Трудно поверить в то, что увидев простого мелкого клерка, который был по уши влюблен в тебя в школе, сейчас ты вдруг сама испытала к нему те же чувства. Какова несправедливость этого мира! Увы, ты слишком опоздала! Теперь он женат на той, которую ты даже не замечала прежде, и мало того он в нее влюблен и у них двое детей. Из вашего разговора ты поняла, что он никогда не отвернется от семьи, столь уж добр и верен ей. Он настолько ослеплен своим счастьем, что даже твою красоту не воспринял должно. И ты оскорблена и потеряна в себе! Как прозаично и нелепо поступила с тобой судьба.
- Откуда ты столько можешь знать обо мне? Ведь мы не знакомы. Кто ты?
- Мое имя для тебя лишь звук, оно не откроет тебе ничего. Однако, это порядком интересно. Еще минуту назад тебе было все абсолютно безразлично и в том числе кто я такой или что происходит за окном, и что, собственно, вообще может происходить. Но теперь я вижу, что ты несколько заинтригована этой ситуацией. Узкий круг вычурных темных мыслей разомкнулся в твоем сознании, и ты готова к диалогу.
- Но ты слишком хорошо знаешь меня.
- Да, прекраснейшая Светлана.
- В таком случае прошу, правду за правду. Я люблю равноценность положения.
- А не побоишься ли того, если скажу тебе, что имя мое узнают лишь те, кому вскоре предстоит отправиться на свидание со Смертью?
- Ты сам едва ли не стал тому свидетелем, так чего мне теперь опасаться. Мой выбор тебе известен, я не скрываю этого.
- Действительно, - он с мгновение поразмыслил. - Изволь, я Лорд Векслер. Насколько это будет для тебя полезно.
- Лорд? Как странно... - она была удивлена. - И как ты сюда попал?
- Элементарно, через окно.
Светлана украдкой посмотрела в сторону и заметила, что оно и вправду было открыто, хотя сама она про него совершенно забыла, при этом ей было не очень-то и понятно, как ее гость смог забраться на третий этаж.
- Я вижу, ты не такой уж и простой человек, с тобой какая-то неопределенность, недосказанность. Я чувствую, что какая-то тайна в твоей тени, хотя и тени ты не отбрасываешь. Почему?
- На самом деле этот факт интересует тебя не больше, чем жизнь бактерий. К чему все эти лишние обстоятельства? Я просто здесь, а остальное не суть важна. Ведь тебе самой хотелось, чтобы кто-то в этот час был рядом.
- Да, наверное, хотелось.
- Ну, раз формальности у нас улажены согласием, я предлагаю за это выпить. Что можешь мне порекомендовать?
- На твое желание, - она указала ему на шкафчик в углу, - там коньяк, водка, ягодный ликер, есть хорошее вино.
Он заглянул внутрь и, пробежав быстрым взглядом по бутылочным этикеткам, остановился на коньяке.
- Пожалуй, вот этот в самый раз для такого момента! Десятилетней выдержки из знатной семьи, не в каждом доме такой встретишь. У тебя отличный вкус.
- Мой вкус не заслуживает столь открытой лести, - ответила Светлана и приняла из его рук наполненный бокал.
- Что же? - спросила она в ожидании тоста.
- За Смерть пить мне не подобает, слуги лишь пригодны для покорности и исполнения. За жизнь пить глупо и тривиально.
- Тогда, быть может, выпьем за любовь?
- Будь проклята она вовеки! - ответил он и разом опустошил содержимое.
Светлана сделала небольшой глоток и отставила свой бокал к зеркалу.
Лорд Векслер, не говоря ничего, налил себе еще и вернулся к распахнутому окну.
- Отчего ты ненавидишь ее? Есть тому веская причина?
- Причина для ненависти моей более чем велика. - Его взгляд утонул в темноте московских улиц, в нем поселилась задумчивость и тихая скорбь. Он невольно вновь закурил.
- Любовь причинила тебе боль, которую ты не в состоянии перенести?
- К черту твои вопросы! - внезапно резко произнес он в ответ. - Ты не та, с кем я хотел бы говорить о ней. Ты не знаешь, и знать не должна.
- Как скажешь, - согласилась она. - Мне на самом деле все равно.
- Именно!
Некоторое время он вглядывался в мерцание далеких огней мостовых, после неторопливо повернулся к ней:
- Однако я не заметил, чтобы ты как-то удивилась моему появлению.
- А почему я должна была удивиться? Чему может удивиться обреченный человек?
- Интересно мне. Ты полагаешь, удивление и неожиданность тебе не к настроению.
- Я не считаю свою жизнь чередой различных настроений. Она, скорее череда обстоятельств, к которым необходимо привыкать и адаптироваться, потому как твое состояние не волнует никого из окружающих. Я должна лишь соответствовать этим обстоятельствам.
- И это обрекает тебя на допустимый шаг навстречу Смерти?
- Если привыкание отравляет во мне жизнь, то второй кандидатурой на вечернее свидание становится Смерть.
- Поверь, она не самый лучший собеседник! - с усмешкой произнес он. - Да и само ваше свидание будет не долгим.
- По крайней мере, от этого лучшего варианта мне никто не обещает.
"Как знать, как знать... - подумал он про себя. - И в смерти можно найти свою выгоду и обрести то, чего доселе и не ведал. Вся прелесть жизни зависит лишь от того, кто ее тебе предлагает, а право твое распорядиться по себе этим даром, а можешь просто отдать ее мне. Хоть и выбор у тебя не велик, но привилегия твоя в том, чтобы воспользоваться этим выбором. Правильно воспользоваться. Жизнь кривляется и нагло льстит, кому не лень. Одна ее вожделеет и готова на все ради нее, другая корчится по причинам странной глупости и надуманных проблем и хочет избавиться от нее, как от больного издыхающего щенка. Да уж, дорогая моя Смерть, сейчас ты справедливости олицетворение и чистой нравственности предел".
- Мы отвлеклись.
- Как насчет наполнить бокалы? - предложила Светлана.
- Приемлемо, - ответил он и исполнил ее просьбу. - Вынужден признать за факт, коньяк восхитителен как эта тихая ночь. Приятный тонкий вкус, как аромат весны: незабываем и глубок, незаметен и богат ощущением легкости.
Она ответила ему долгим взглядом. Явно алкоголь подействовал на течение ее мыслей, глаза выражали искренний интерес, едва заметный румянец лег на щеки, дыхание стало спокойным и ровным.
- Я хочу выпить за откровенность.
- Устала врать себе?
- Нет, скорее устала видеть ложь вокруг себя. Хочу, чтобы ее не стало. Навсегда и никогда. Чтобы никогда не ловить взгляды тех, кто хочет думать за меня, тех, кто льстит в мои глаза и готов захлебнуться этой рвотной жижей лести по самое горло, тех, кто прячет за большое состояние свою скудную душонку. Вокруг стало слишком много лжи, меня саму от нее уже тошнит и выворачивает наизнанку.
- А что тогда делать с правдой? В ней ты не найдешь привычного аромата дорогих духов. Правда хуже самого лучшего яда, она действует беспощадно. От нее станет не скрыться и что тогда?
- Тогда не будет страха и боли. Все будут равны, и нечего будет скрывать. Ведь, если ложью скрыть правду, то, несомненно, станет страшно, а страх приносит еще большую ложь, а потом неизбежное разочарование и чудовищную боль. Правда станет освобождением от предрассудков, избавлением от навязчивого желания доказать всем остальным, что ты достоин их общества. Этого уже будет не нужно, каждый человек станет самим собой в этом мире.
- Откровенность станет на один уровень с самой отвратительной лестью. Что есть откровенность? Ничто если сказана она не в то время и не к месту. Ее можно повернуть как угодно и смысл изменить так, как нужно здесь и сейчас. Ведь то же могу сказать я, хотя молчание может спасти от лжи. Тогда возникает вопрос выбора между двух шлюх: взять ту, которая подешевле, или которая покрасивее, но ненадолго. И ответ будет прост: не возносить откровенность до степени идола морали, а лицемерие оставить принципом упрощения отношений.
- Цинично, но аргументировано. И все же для меня унизительно лицемерие.
- Унизительно пропитому алкоголику клянчить трешку на опохмел, а реальности своей жизни можно представлять лишь исходя из нее самой. Не строить наивных иллюзий, полагаясь на то, что они станут для тебя действительностью. Она не прогнется лишь потому, что ты так захотела. Скорее она вычеркнет тебя, сотрет из записной книжки, как ошибочный номер телефона. Принимая жизнь, как есть, можно забрать от нее все, и она при этом еще останется тебе должна. Вот за это стоит выпить!
- Что же, мне ничего не остается, как поднять с тобой бокал за то, чтобы взять от жизни все, и перед последним свиданием не о чем не жалеть.
Они выпили, и Светлана несколько загадочно посмотрела на него.
- Не хочешь ли пошалить? - в ее опьяненном взгляде без труда читался некоторый намек. Из небольшого ящичка под зеркалом она достала тонкую серебристую коробочку и повертела в руке перед ним.
- Кокаин, - ничуть не удивился он. - Брось! Если так хочешь, я дам тебе кое-что такое, чего ты никогда не пробовала. Уверяю тебя, словишь ощущения, какие до этого не испытывала.
Достав из внутреннего кармана, Лорд Векслер поставил перед ней маленькую золотую шкатулочку, искусно выполненную в виде гробика с гравировкой креста обращенного вниз. Шкатулочка ее явно заинтересовала. Светлана аккуратно открыла крышку и обнаружила в ней такой же белый порошок, но с какими-то ярко красными крапинами, словно мелкие брызги крови на свежем снеге.
- Что это? - спросила она скорее из любопытства, чем от подозрения, поскольку сама уже приготовилась напудрить этим порошком свой носик.
- Не важно. Качество я гарантирую. Тебе понравится.
Нисколько не смущаясь, она достала откуда-то тонкую металлическую трубочку, кончиком бритвы зачерпнула из шкатулки порошок, разровняла на две одинаковые дорожки и немедля втянула обе в свои тонкие ноздри. Эффект не заставил себя долго ждать и по своей сути был поразительным. Сначала ей показалось, что вся картина перед глазами раскисла, словно отражение в кривом зеркале, после ненадолго окрасилась в лиловый, а затем и розовый цвет. Голова немного кружилась от таких метаморфоз, и сложилось некое странное ощущение, будто она попала внутрь калейдоскопа. После того, как все более менее нормализовалось и приобрело естественные краски, Светлана почувствовала легкое тепло в груди, сравнимое с тем, как чудесный цветок распускается внутри. Глаза стали волнительно светлы и полны горячего желания, расширенные зрачки скорее напоминали сияние черных лун. По ее венам побежала приятная сладостная волна возбуждения и чувство такого, что сравнимо лишь с эйфорией огромной высоты над остальным. Ей казалось, будто ничто несравнимо с ее красотой и лишь она являлась единственным пределом мечтаний и вожделения любого мужчины. Огонь ее фантазий полыхал как пожарище бушующего вулкана, готового сжечь все, к чему прикоснется неистовый взгляд.
- Итак, что скажешь? Я нравлюсь тебе? - спросила она, чувствую некую власть своей красоты над ним.
- Ты восхитительна!
- Черт меня побери, я еще никогда не чувствовала себя так легко и свободно! Как мне отблагодарить тебя за этот прелестный подарок?
- Благодарности твои мне ни к чему.
- И все же, я не привыкла оставаться в долгу.
Светлана приблизилась к нему почти вплотную, так что он мог почувствовать ее трепетное дыхание и аромат волос. Затем незаметно развязала пояс, и легкий шелковый халатик обольстительно плавно сполз вниз, обнажая ее изящную фигуру. Она едва коснулась губами его щеки, провела рукою по шее.
- Перестань, - настойчиво попросил он, понимая, к чему ведет она свои игры.
- Ч-ш-ш-ш... тихо-тихо. Не говори ничего. Я сама все знаю. Не нужно лишних слов, они только все испортят. Доверься мне, прошу тебя. Не сопротивляйся и просто расслабься.
"Глупая девка, совсем обезумела! Неужели ты и впрямь думаешь, что можешь вот так запросто соблазнить и затащить к себе в постель меня? Наместника самого Дьявола! Наивная! Ты ни черта не понимаешь!"
Она медленно опустилась на кровать, приглашая его в свои сладостные объятия. Как она была прекрасна в эту минуту! Ее глаза, переполненные искушенной жаждой любви и ласки, трепетное обнаженное тело. Все в ней звало поддаться зову немыслимой страсти и погрузиться в глубины наслаждения. На одно мгновение разум его дрогнул, но не пошел дальше на поводу желания.
- Ну же! Не будь таким мрачным! Подойди ко мне, я хочу, чтобы ты поцеловал меня. Я не испытывала такого никогда в жизни.
"Что ж, теперь можешь с ней проститься. Мне не жаль, но ты сама этого захотела. Я не в силах тебе в этом отказать. Сейчас ты узнаешь, чего стоит один мой поцелуй".
Он подошел к ней ближе и присел рядом. Напоследок Лорд Векслер заглянул в ее безумные глаза. Казалось, что горящий огнем соблазна, хрусталь вот-вот разобьется под натиском возбуждения. Он обхватил податливое тело и впился в губы обреченной жертвы. Ее сердце забилось с немыслимой частотой, словно готово было разорваться внутри. Еще мгновение и вдруг оно прервало свой истошный стук и замерло, остановилось навсегда.
С призрением откинув мертвое тело Светланы на подушку, он поднялся с кровати и отошел в сторону. Из окна порхнуло свежим воздухом и в комнате стало совсем тихо и как-то непонятно тревожно, даже с улицы не доносилось ни звука. Глаза умершей все еще блестели страстным огнем, но уже не излучали жизненного тепла. Они скорее напоминали холодное стекло, столь же прозрачное, пустое и абсолютно бездушное. Завораживающее и страшное зрелище!
- Какого черта тебе здесь надо? - бросил он резким взглядом в сторону полутемной пустоты.
Вездесущая Смерть и тут решила завизировать свое присутствие и беспрекословное исполнение надлежащих обязанностей.
- Мне необходимо принять ее, милорд, - с некоторой тактичностью заявила та.
- Обойдешься. Не сейчас, моя дорогая. Эта пока останется здесь.
- Ваше решение таково.
- Мое решение. Каждый должен иметь право на месть, она тому не исключение. Ее гордыня была унижена каким-то недоумком, так пусть она сама восстановит справедливость. Я дам ей то, что она желает, а после ты пригребешь ее к своим рукам.
- Милорд, желаешь ли ты определить ей собственное положение?
- Нисколько. Она не хуже и не лучше остальных, так с чего выделять такие почести. Гореть ей, как и остальным. Как и остальным, нести тяжесть грехов и оправданность поступков своих. Пусть лучше отправляется в каменный сад. Там, среди остальных урпий, ей самое место. Но все это после того, а теперь оставь нас!
Смерть так же бесшумно и незаметно удалилась.
На какое-то время комната вновь погрузилась в гробовую тишину.
Внезапно глаза Светланы приобрели жизненный свет, но не такой как ранее подчеркнуто спокойный и прямой, а скорее более холодный и черствый. Некогда приятное зеленое море превратилось в ледяное озеро, расчерченное узкой прорезью кошачьих зрачков. Она с опаской и недоумением посмотрела на Лорда Векслера, осознавая, как минуту назад он буквально вынул из нее душу. Странным фактом оставалось то, что перед ним она не чувствовала в себе страха или сожаления. Он оставлял ей лишь самодовольный взгляд, и при этом отчего-то она была необыкновенно признательна ему. Ее охватывало необычное чувство возвращения к прежнему состоянию сознания, но при этом в неком ином, совершенно необъяснимом качестве. Нечто похожее можно сравнить с перерождением гусеницы в бабочку великолепной красоты, способной свободно парить над землей и никоим образом не принадлежать ей.
- Чего разлеглась тут?! Вставай! - надменным тоном приказал он ей.
Светлана подчинилась и поднялась с кровати почти машинально, но при этом продолжала прибывать в некоем параллельном измерении.
- Что... что случилось? - переспросила она, толком не понимая происходящего.
- Ровным счетом, ничего особенного. Ты просто сдохла.
- Как? А что сейчас со мной? Я все еще здесь?
- А где ты рассчитывала оказаться? В Райском саду или в Преисподней? Думала, ангелы начнут порхать над тобой или черти приготовили для тебя расплавленную смолу?
- Нет, но...
- Какая прозаическая людская тупость! Стоит человечку разок помереть, так давай сразу задавать одни и те же глупые вопросы! Что? Зачем? Почему? Все как-то однообразно и скучно, - с брезгливостью заметил он.
- Раз уж я не чувствую биения сердца и своего дыхания, значит я мертва. Так, если я умерла и могу осознавать этот факт и при этом нахожусь здесь, то получается так, что я уже не живой человек.
- Сделала одолжение, быстро начала соображать. Думай дальше, мне лень тебе что-либо объяснять.
- Так кто же я теперь?
Лорд Векслер сделал разочарованный вид, как будто подобные вопросы задают ему каждую минуту, и он устал говорить одно и то же по тысячи раз. Он на какое-то время безучастно, словно не замечая Светлану, отвлекся на то, чтобы налить себе в бокал коньяку, с пренебрежением выпил и как бы снисходительно ответил:
- Ты хотела обратить ложь в откровение, снять мнимые маски и облачить подноготную этой жизни. Ты желала забрать от нее все до капли, возвыситься над ней самой. Я дал тебе возможность быть такой. Теперь ты можешь все и право твое на жертву неоспоримо. Ты - суккуб.
- Да, этим все сказано и добавить нечего, - на какое-то мгновение показалось, что от такого оборота событий она слегка улыбнулась сама себе.
Едва осознав собственное новое обличие, Светлана поняла всю прелесть настоящего положения и только теперь приняла это как самое наилучшее из всех возможных вариантов окончания своей жизни. Умереть и стать такой, как хотелось всю жизнь, не это ли сам смысл ее? Отчуждение от нее самой лишь для того, чтоб стать ей неподвластной и более того насмешки ради заляпать грязью все ее принципы и стремления, выбросить или утопить в выгребной яме ее светлые идеалы. Теперь для нее она ровно ничерта не значит и лишь ее призрения достойна. Теперь она сама - больше чем жизнь, вольна, свободна и независима от нее.
- Я вижу, ты довольна своим иным качеством, - заметил он тоном безразличия.
- Да, это восхитительно! - с нескрываемой радостью ответила она. - Я чувствую себя просто прекрасно. Теперь я понимаю, чего хотела на самом деле.
- Какие теперь у тебя планы?
- Я безумно голодна. И я очень хочу его. Хочу видеть его ошалевший взгляд в то самое мгновение, когда он поймет, что все для него кончено, когда почувствует мои руки у себя на шее, когда попрощается с последней надеждой на продолжение своей никчемной жизни. Хочу своими глазами видеть, как жизнь навсегда покинет его. Хочу испить ее до дна, до последней капли, как бокал дешевого десертного вина за ужином.
- Другого я и не предполагал. Ты великолепно вошла в свою новую роль!
Эпилог к первой части.
Все та же самая тишина, абсолютная и незыблемая, заполняет собой огромное безграничное пространство небытия. В ее бескрайности все так же нет места времени. Вечность остается для нее далекой и невидимой отметкой в незыблемой бесконечности. Здесь все остается быть подчинено ей. Здесь ничто не способно затронуть ее покой или изменить неопределенную устремленность в никуда. Она восполнена пустотой и в ней ее основа. Величие и сила ее покоряют внешний мир, он становится легкой незаметной песчинкой. Никогда не допуская мысли о возникновении жизни, для нее становится неприемлема смерть. Возникновение малейшего смысла для всего окружающего ей практически чуждо изначально. Бытие никак не в силах навязать ей свои законы. Их не может быть по определению самого небытия. Все те же незримые безмолвные тени наполняют ее действительность. Они не часть ее, не образ и не суть. Они скорее ее предназначение, некая необъяснимая бытность, бездонная пропасть и одновременно зеркальный свод небес. Тени наполняют собой пространство, по-прежнему перетекая и изменяясь в нем, создавая хаос движения. Среди всего этого пространства, наполненного нереальностью и бессмыслием, все так же находились двое у своей шахматной доски. Разыгранная на ней партия оставляла им все больше поводов для противоречия, причем белые явно уступали темным в преимуществе на игровом поле.
- Что ж, уважаемый, признайтесь, пораженье ваше как некстати очень скоро, - заявил тот самый некто в черном халате с тонким серебристым пенсне в руках.
- Отнуть, мой друг, с чего вы так решили? - спорил с ним другой в кремовом костюме.
- Взгляните сами, положенье тщетно, бессмысленно вести дальнейший спор. Вне всякого сомненья, наш герой всецело предан тьме и в ней находит предпочтенье свету. Последуйте разумному совету, примите поражение свое как неизбежное, ведь аргументами не спрячешь суть. Все человеческое в нем, чем вы недавно дорожили, осталось позади, и прошлое его обратно не вернуть.
- Мой друг, а не торопитесь ли вы с выводами? - отвечал тот, закуривая очередную тонкую сигарету из своего затертого медного портсигара. - Пред нами лишь конец первого акта, а вы спешите предсказать итог. Развязка может быть иной, по неожиданности судеб, коль связаны они любовью вечной неземной и той любви готовы верить. Вы восхищаете финал восходом мрака и тревоги, но смею вас заверить я, что до финала многое способно измениться. Согласен с вами, положенье сложно, но принимать его за проигрыш я не намерен. Наш герой не на пути к тому, во что готов отдать всю жизнь свою. Он ищет этот путь. Идеи ваши лишь сбивают смысл, по их причине и произошло убийство. Но сердце ангела не только кровью свет пролить способно и тьму заставить отступить, но и саму трагедию обратить. Оно из-за любви прощенье дать готово тому, кто предал, кто на веки ей любим.
- И вы так трепетно встаете на ее защиту, пытаетесь унять мои амбиции, что сами забываете про то, что ангела не будет больше с ним. Она мертва. Собственноручно им отправлена в забытье. Я так считаю, самое ей там место. Пусть кажутся вам мои идеи и несостоятельны, однако вправду действенны они и безупречны. Они слагают веру верой, не отступить и не поспорить с ними. Они вещают человеку истину того, что любовь никак не может быть достойна жизни. Нет принципов более универсальных и простых, чем те, с которыми не нужно спорить. Очевидно ли, что та любовь, пусть вечная, пусть все еще жива, но не способна быть она ни с тем, кому и даром не нужна. Свободой править выбор, не создавать мираж себе о том, чего так долго ты искал. Все под ногами! Все найдено уже!
- Мой друг, вы задались напрасной целью. Вам доказательство бессилия и обреченности любви сквозь время и большие расстояния дается очень сложно. При этом кто-то, быть возможно, смог бы вам поверить. Но как абсурдно по определенью спорить с вечностью. Ведь суть интриги сплетена от истины лишь любви вечной. А вы стараетесь под занавесом спрятать эту суть. Мы можем спорить, но при этом не будем рушить правила начала. За мной любовь, за вами красота ночи и мрак небес. Извольте, но закончить партию иначе мы не можем.
- Да, вы в некотором роде правы, - вынужденно согласился он, отдергивая край своего халата. - Мое увлечение идеалами совсем иначе диктует правила игры. Я долго размышляю, привожу их вновь и вновь к порядку, подстраиваю временами и, увы, лишь только ими увлечен самозабвенно. Я помину о том, что вечная любовь закрыта от теченья лет, но время все расставит по своим местам. И я уверен, что эту партию вам не спасти никак.
- И вновь я задаю вам тот вопрос: откуда вы черпаете уверенность свою?
- Уважаемый, не просто ли взглянуть на партию саму? Вы, должно быть, ищите в ней скрытый смысл или движение напрасное? Но все ходы мои прекрасно взвешены и продуманы не раз. Быть может что-то мной упущено? Как нет, я вижу в этой партии лишь ваше поражение.
- Ах, может мне и мысли вам свои открыть, чтобы скоро состязанье наше завершить? Мой друг, вы ищите там, где нашел уже я, ступаете вточь по моим следам. Но направление неверно угадали вы. Все что мы видим, это - правда, но разве может быть правда без основ? В положении есть уровень безнадежности, но так ли он велик?
Он с некоторым удивлением посмотрел на оппонента.
- Безусловно. Он даже может быть критичен. Признайтесь честно, вы готовите в ней перелом? Известно вам не больше моего, но вот уверенности вашей мне, увы, не занимать. Так в чем тогда подвох? Таите для меня сюрприз, на неожиданность желаете сыграть?
- Нет-нет, мой друг! Увольте! - Казалось, некто в светлом действительно ничего не утаивал от своего собеседника. - Мне с вами состязаться в умении скрывать и претворяться уж точно не с руки. Тягаться с вами мастерством изображать из доброго плохое и назад, в изяществе обмана и в точности уловки? Ни в коем разе не пытаюсь я.
- Слова ваши достойны веры, и спорить я не стану. Однако все ранее сказанное вами я смею отнести к сухой теории, а практика вернее доказывает истину мою. Сильна была бы та любовь, начертанная вами, так и трагедии с убийством не произошло. Но! Он убил и он - убийца. Рассек мечем ей грудь, а мог бы просто задушить или воспользоваться ядом. Он смерти ей хотел и беспощадно сам принес ей эту смерть. Факт - неумолимая со вредностью своею вещь, с которой невозможно спорить. Желаете ли выразить иное мненье?
- Пока свое я мнение оставлю при себе. Лишь соглашусь, что факт действительно неоспоримый, но вы последствия его забыли. Они для нас еще не наступили. Не стоит выставлять оценку происшествию, когда не знаешь его точных обстоятельств. Терпением своим дождитесь времени развязки и тогда вы все поймете сами.
- Вот здесь я с вами, уважаемый, не соглашусь. Все обстоятельства просты и более известны. Он предал ту любовь, закрылся от нее иною дружбой с новою подругой. Та хоть и не многословна и мрачна, но все же в ней есть все, о чем мечтаньям может быть предел.
- Помимо прочего она еще мудра и холодна характером, вдобавок поведеньем терпелива.
- Согласен. Так чем же она хуже той, которая сейчас мертва?
- Ничем. При том, что скрытностью своей в безмолвии неопределима. Мне кажется, что она знает наперед стеченье дальнейших всех событий.
- Уж не хотите ли сказать, что в ней есть ключ к вашей победе?
- Ни в коем случае, мой друг! Хотите знать, в помощники ее не называю я. Она всецело остается на вашей стороне доски. Фигура более чем важная, какую следовало бы беречь.
- Так что же, с нетерпеньем жду я продолженья. Развязку поскорее хочется извлечь.
- Извольте, так тому и быть. Но до развязки все же далеко. У меня другое есть предложенье.
- Я весь в внимании. - С неподдельным интересом и явным азартом обратился он.
- Мой друг, поскольку отвлеклись мы спором не на шутку, хотя стремились отыскать ответ в людской обыденности судеб, давайте обратим свой взор на простоту и мелочность обычной жизни. Быть может, из нее мы выделим само желанье жить. Мне крайне любопытно, от чего какому человеку важно самому продолжить или окончить ее суть.
- Не стану с вами пререкаться из одолженья. Ваш ход! Начнем же акт второй!
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/b-t.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/3566574_large.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/216894.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/058c5b201cb8.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/758865.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/1-8564.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/2044780.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/1-812853.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/f_15882351.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/kutuzovskiy.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/199572.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/419065.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/3523051_large.jpg)
![[]](/img/c/chernow_aleksej_sergeewich/noch61/-1.jpg)