"На теплоходе музыка игра-е-е-ет! А я одна стою на берегу-у-у...!" - надрывался над ухом динамик прогулочного катера, периодически зазывающего всех "гостей и отдыхающих курорта Архипо-ОсипоУка" на незабываемую прогулку по Чёрному морю. Бедолага - капитан судна - надрывался над моим ухом уже вторую неделю с завидной периодичностью. И произносил он название своего любимого городка именно "ОсипоУка". Голос был басовитый, слегка хриплый и с нормальным для этих мест южным акцентом, и до унылости равнодушный. Когда я его слышал мне, почему-то вспоминался фрагмент из какого-то военного фильма, где также в динамик хрипловато и равнодушно звучало: "Гвардейцы - десантники, сдавайтесь ... Вы окружены ...".
А вокруг палило солнце, плескалась брызгами лёгкая морская волна, чуть заметно обдувал ветерок.... Пахло южным морем, персиками, воблой и, главное, отдыхом. Отпуском!
... Мы уже второй год не видели Большой Земли. Менялись дни и месяцы, часы и минуты... Длительное стояние в ремонте с тяжеленной аварией и гибелью людей сменило сумасшедшее и лихорадочное "моряченье" - какие-то задачи и стрельбы, глубоководные погружения и мерные мили, размагничивание и загрузка ракет. Проверки сменяли одна другую и разбавляли их только многодневные лечебные циклы аккумуляторной батареи, погрузка продуктов, регенерации и ГСМ, да ещё бешеный ремонт того, "чего - должно - работать - в море". И нечастые "побывки" домой, общая продолжительность которых никогда не могла превысить двух суток за полгода.
Потом были слезы прощания с родными и слезы радости от прощания с любимым береговым начальством, звон колоколов громкого боя, задраивание рубочного люка и ... погружение... Первые дня три корабль плыл словно на автомате. Экипаж только нёс положенную каждому вахту и ... отсыпался. Потом, конечно, начались привычные автономочные будни с учениями и тренировками, занятиями и отработками, всплытиями на сеанс связи и противолодочными рубежами, с режимами полнейшей тишины и борьбой за живучесть и много ещё с чем, от чего кружится голова только у тех, кто никогда не бывал в автономке.
Было и благополучное возвращение в базу с лихорадочным ожиданием планов на "после швартовки". Кстати, в последние несколько дней перед возвращением в базу каждый из нас всегда делился своими соображениями по поводу того, что нас ожидает по приходу. Версий были десятки. Это - и "сразу в отпуск", и "поплывем куда-нибудь морячить или обеспечивать стрельбы", и "самих отправят стрелять", и "заступим на дежурство", и какой-нибудь поход в завод, и прочее, и прочее... Но, никогда, никто, ни разу не угадывал. Словно, зная все наши версии, командиры в Москве или Североморске выдумывали такую, которая в наши головы не приходила. И так было все мои одиннадцать автономок.
... На этот раз нас пришвартовали с радостным известием, что второй экипаж лодку принимать не будет, он уже чью-то принял и благополучно плавает. А нам предстояло заступить в боевое дежурство, что означало ежедневное и полубесконечное "держание" корабля, и наличие одной трети экипажа на борту ежесуточно. То есть "через два на третий"! И конечной даты этого "счастья" никто не мог предсказать.
И мы дежурили. Ночами и днями, вечерами и утрами. Круглосуточно.
А ещё выли иногда в кулак от того, что пошел уже второй год, а в отпуск не пускают и пустят ли - неизвестно. А сил-то уже больше нет...
..."На теплоходе музыка игра-е-е-ет! А я одна стою на берегу-у-у...!" - нагло лезла в уши песенка....
...Нас, как могли, сдерживали и утешали жены, которые хотели в отпуск не меньше нашего. Ибо сказано, что "ждать и догонять труднее всего..." А у кого таковых не имелось, утешались своими, одному им известными способами...
...Олег был закоренелым холостяком и, прослужив в гарнизоне уже лет восемь, семьёй не обзавелся, да и не собирался. Жил он один в достаточно уютной, им самим обустроенной комнатке в офицерской гостинице. И было у него там всё необходимое. И даже больше. Там был и современный по тем временам телевизор с какими-то наворотами, и японский кассетный стереомагнитофон - мечта многих, и всякие прибамбасы к нему для записи музыки со всего, что умело "звучать песнями".
Комнатка была небольшая, но в ней существовали отделённые какими-то легкими переборками - и кухонька, и прихожая, и встроенный шкаф для одежды и обуви. Ну, и мебель там имелась приличная, да и порядок, надо сказать, Олег любил и поддерживал. В общем, убежище холостяка никак не тянуло на "нору отшельника", а производило впечатление семейного гнёздышка из которого, почему-то недавно упорхнула птичка-хозяйка.
...Наше дежурство затягивалось, и измученные ожиданием отпуска офицеры искали хоть какие-то развлечения "по интересам". А чаще ходили в гости. Особенно к женатым. И, не менее особенно, к бывшим однокашникам по училищу.
С Олегом мы дружили с первой встречи в лагере училища, ещё до принятия присяги. Потом спали на соседних койках, сидели за одной партой, да ещё и служили в одном экипаже. Короче говоря - полжизни вместе.
Он заглядывал к нам иногда по вечерам. И мы развлекались, как могли. Заодно веселили своими байками мою жену и играли с маленьким сыном.
Всё плавно текло к отпуску... Была зима. По-моему - февраль.
Мы были ещё очень молоды и голодны до всего свежего и современного, особенно в связи с почти непрерывающимися походами в море.
В очередной вечер Олег что-то очень рано распрощался с нами и рванул к себе в общагу.
"Сегодня Новогодний Огонёк повторяют по телику. Хочу песни записать!" - оправдался он и исчез.
... Утро получилось коротким. Часов в пять в дверь моей квартирки раздался противный звонок, а за дверями стоял Олег. Всё было бы ничего, но у него был вид шахтера, выползшего из забоя и попавшего в топку паровоза. И... запах! Пахло не просто костром, а лесным пожаром первой степени.
"Ты, чё..?" - спросил я, ещё принимая его за продолжение сна, хотя и не очень весёлого.
"Дай войти!.." - он втиснулся в двери - " И скажи там... не приду я сегодня!"
"Не понял... Чё случилось-то?" - вопрошал я лениво, но уже более живо протирая глаза.
И он рассказал.
... Придя из гостей, он, как положено хозяину, сварганил себе легкий закусон, что умел делать вполне прилично, настроил телевизор и магнитофон на совместное сотрудничество в области записи песен, и принялся "перекусывать", ожидая Огонёк.
Тот начался, увлекая Олега и песнями, и процессом записи их на плёнку. И всё шло замечательно. Только сам по себе Огонёк был не только интересным, но и очень длинным. Да ещё и с перерывом на выпуск новостей или чего-то ещё.
Глазки начали предательски слипаться, а самое интересное обещало быть спетым во второй половине концерта.
Когда борьба с сонливостью была проиграна окончательно, Олег достал какое-то самодельное приспособление, которое теперь называют таймером. Настроил его на "громыхание" с включением записи в нужное время, которое должно было наступить после перерыва в Огоньке, и блаженно вытянулся на койке. Чего-то не хватало. Ах, да. Он ведь уже перекусил, а вот чайку бы...
В предбанничке, за вшивенькой перегородкой, завешенной легкой шторкой, стоял малюсенький столик. А на нем простенькая электроплиточка и электрочайничек, который в те времена был чаще всего - корабельным, то есть выдерживающим большие токи и напряжения, и автоматически при закипании отключаться не умел.
Вилка нырнула в розетку, он успел только услышать начало шипения чайника и сознание, повинуясь внутреннему таймеру - отключилось.
Проснулся он от грохота таймера, орущего на всю мощь телевизора и дикого запаха гари. Приобретенные за восемь лет "подводничества" рефлексы и инстинкты включили только ту часть сознания, которая должна была бороться за живучесть. И не важно - корабля, квартиры, общежития.
Глаза видели, как ползёт по занавескам пламя, расплавляются лежащие рядом с "кухонькой", кроссовки, из-за недогоревшей ещё занавески валом валит дым... И - запах! Ужасающе противный и непонятный подводнику запах! Так ни чего не может вонять на субмарине! Это запах береговых пожаров!
Глаза видели, а руки проворно и привычно нашли где-то банку с водой, открыли кран над раковиной и начали "бороться с поступлением огня". Шторы были мгновенно сорваны и затоптаны босыми ногами, в форточку полетели на снег останки кроссовок, выдернулись к чертовой бабушке вилки из всех розеток. На грохот в дверь и крики дежурной по гостинице были - практически без цензуры - выкрикнуты все эпитеты, подобающие в таких случаях, открыта ударом собственной ноги дверь, которая вообще-то открывалась внутрь комнаты, уже какими-то третьими конечностями отдраивалось напрочь законопаченное окно...
Олег летал по комнате со скоростью альбатроса, успевая делать всё перечисленное выше в одно мгновение, будто у него было несколько пар рук и, как минимум столько же ног, да и голова казалось была у него не в единственном экземпляре....
Наконец огонь угас, шторы тлели внизу, под окном, рядом с кроссовками, стоимость которых при их жизни зашкаливала за немыслимые цифры, а возможность раздобыть этот самый "Адидас" была равносильна возможности слетать на Луну. Забытый быть выключенным - виновник "торжества" - чайник, оплавившись на треть и воняя, как американский скунс валялся в помойном ведре, залитый водой из крана и изредка пыхтел, как будто отплевывался от всего происходящего. В общем - картина называлась: "После боя"!
А после боя наступает тишина...
Но здесь она не наступала. Несмотря на то, что всё, что только можно было выдернуть, Олег на фиг повыдергивал из розеток, а дежурная по общаге вообще вырубила рубильник освещения второго этажа, в полумраке ночи, среди пепелища, яростно светился экран телевизора и оттуда неслось не по детски: "На теплоходе музыка игра-е-е-ет! А я одна стою на берегу-у-у...!" ... И всё это в цвете, в новогодней мишуре и фейерверках...
...Всё это, перемешивая свой рассказ нервным смехом и жестикуляцией, Олег поведал мне и скрылся "устранять последствия" и улаживать "вопрос с комендантшей".
Он до конца дня успел сделать ремонт в номере, и даже в части общего коридора. Где-то приобрел взамен угробленных казенных занавесок и стула что-то подобное им. Всё развесил и расставил, напоил комендантшу и дежурную. Выпил сам, и, как казалось, утряс все проблемы.
Остался только запах, который ещё долго выветривался из гостиничного номера, коридора, Олежкиной одежды, обуви, и моей квартиры, где всё это и было мною услышано...
"На теплоходе музыка игра-е-е-ет! А я одна стою на берегу-у-у...!" - пел и пел динамик на катере.
Как же хорошо на берегу южного моря, без всех этих субмарин и командиров, без тревог и личного состава. Вот так лежишь и вспоминаешь...
... Я не удивлюсь, если до сих пор, уже пятидесятилетний Олег, услышав эту самую песню, бросится демонстрировать приобретенные на флоте рефлексы по борьбе за живучесть. И, может быть, даже кого-то спасёт...
А сын мой, которому уже почти 30 лет, до сих пор спрашивает при упоминании имени Олег: "Это какой Олег? Это дядя Олег, который горел?"
А всё из-за запаха. Случай- то мой сын не помнит.
А вот запах...